Полковнику казалось, что Джаррет Махони просто не может остановиться. Он постоянно двигался, как бы подчиняя речь ритму своих движений, и делал это настолько возбужденно, что Эйден с трудом улавливал суть того, что он говорил. Когда Махони отходил слишком далеко, его слов просто не было слышно. Но когда приближался, они ни к чему не относились, так как оказывались, по всей видимости, продолжением той части его речи, которая ушла в пустоту.

– Ты его понимаешь? – спросил Эйден у Мелани Труа.

– Что тут понимать? Он хочет того, чего хочет, и больше ничего не желает знать. Фанатики везде одинаковы, неважно на чьей они стороне.

Эйден пожал плечами.

– Я его и не слушаю.

– Итак, у нас есть два лидера, которые не слышат друг друга. Я полагаю, политика ведется так везде.

– Ты имеешь в виду, что мне следует иметь с ним дело, претор Труа? Согласиться с его требованиями, на исполнение которых, кстати, у меня нет полномочий.

– Нет, – ответила она. – Я так не думаю. Мне кажется, что в данный момент все находятся в тупике. Или ты, или он, или кто-то, но прикажет уничтожить Випорт. Одному из вас придется сдаться.

– Тебя не пугает твой цинизм?

– Нет. Мы, члены Ком-Гвардии, стараемся в политических делах быть реалистами. Это путь Ком-Гвардии, ее, если хочешь, главное кредо.

– Политика это или нет, – сказал Эйден, – но что-то должно произойти. За городскими стенами звено ожидает приказа атаковать, можно призвать на помощь наши истребители...

– Ты можешь приказывать отсюда? Какая сила! Ну и как ты собираешься это сделать?

Хотя Мелани Труа и считала Эйдена наивным, однако он не был настолько глуп, чтобы открыть чиновнику Ком-Гвардии, что у него есть передатчик.

– Я могу сделать это, вот и все.

– Тогда чего ты ждешь? Я слышала, что клановые воины не дорожат своей жизнью, так что, по идее, страх за собственную безопасность не может воспрепятствовать тебе разгромить Випорт. Кроме того, я достаточно наслышана о тебе – вряд ли полковника Эйдена Прайда удерживает страх или нерешительность и уверена, что страх и нерешительность не имеют над тобой власти. Тогда что же удерживает твою руку, Эйден Прайд?

– Прежде всего то, что, уничтожив город, мы не достигнем нужной нам цели, поэтому сначала должны быть испытаны все остальные средства.

– О! – воскликнула Труа. – Я знаю, что кланы не терпят потерь, но это относится только к делам кланов, людям кланов и собственности кланов, не так ли? Ты хочешь сказать, что клановый образ жизни предполагает защиту врага от его собственных потерь? Я хотела бы знать истинную причину твоих колебаний, Эйден Прайд.

Несмотря на простоту речи Мелани Труа и ее обаяние, полковник не был настроен на откровенность с претором. Он знал, как хитры и коварны чиновники Ком-Гвардии. Впрочем, спустя какое-то время его посетила мысль, что в данный момент это не имеет никакого значения. Они оба – заложники во вражеском тылу, а опасаться коварства Мелани Труа можно было, лишь надеясь на скорое освобождение, а его не предвиделось. Стало быть, ее вопросы выражали естественное любопытство и не содержали подвохов.

– Дети, – ответил он, указывая на неугомонных малышей, собравшихся вокруг агроробота. Некоторые из них хныкали, другие плакали, а третьи лишь шепотом жаловались. Молчаливый ребенок был редкостью.

– Дети? Но не ты ли говорил, что в кланах не испытывают особенных чувств к детям, ни к собственным, ни к чужим?

Он кивнул.

– Да, но все не так просто. Мы тоже были детьми, конечно, но сибами.

– Сибами?

– Из сиб-групп. Воинская каста, как ты знаешь, является продуктом генетического производства. Некоторые дети рождаются в одно и то же время и вместе растут первые годы. Те из них, которые проявляют хорошие физические способности, остаются, слабейшие же члены сиб-группы удаляются, занимая места в других кастах. Сибы, выдержавшие тяготы военного обучения, считаются наиболее подходящими для того, чтобы стать клановыми воинами. Но даже они могут вылететь из сиб-групп по тем или иным причинам во время обучения. Только сильнейшие готовы пройти Испытание и стать настоящими воинами.

Разумно, решил он, не рассказывать Мелани о собственной неудаче в Испытании. Нет особой необходимости раскрывать перед этой женщиной душу, зато не нужно объяснять, почему несколько лет он считался вольнорожденным, чтобы во второй раз пройти Испытание. История была настолько длинной, что Джаррет Махони, вероятно, успел бы взорвать городскую площадь и их вместе с ней задолго до того, как Эйден смог бы закончить рассказ.

– Я слышала кое-что о ваших обычаях, – сказала Мелани Труа, – но ничего не знала о безличности вашего детства.

– Безличности?

– Ты говоришь, что вы были детьми из сиб-групп. Это звучит так, словно предназначение будущего воина исключает для ребенка нормальное, счастливое детство. Если человека воспитывать так, то он никогда не сможет себе представить, что значит быть ребенком и что такое связь ребенка с родителями.

– Клановые воины относятся к родительству и к терминам, которые связаны с ним, почти как к непристойности. Почему так важно желание походить на этих оборванцев, столпившихся вокруг машины? Посмотри, как дети хнычут и плачут. Кажется, они постоянно жалуются.

– На их месте тебе тоже захотелось бы жаловаться, полковник, если непонятно почему тебя хватают, а ты понятия не имеешь, что все это значит. Ты, по крайней мере, должен допустить, что такая ситуация вызвала у детей стресс.

– Может быть, и так, но я видел маленьких клановцев из низших каст, а также детей Внутренней Сферы, находившихся в более благоприятных, хотя и новых условиях, но они тоже были напуганы. Что хорошего в детстве без цели, в том, чтобы хныкать, сидя на материнских коленях?

– Цель детства, Эйден Прайд, – это быть ребенком. Внутренняя Сфера включает разные сообщества, но никто из них не оперирует сложной кастовой системой, которая предоставляет ребенку возможность идти лишь по одной жизненной тропе, ведущей к судьбе воина, независимо от того, какой путь он хочет избрать.

– Это никогда не было вопросом выбора. Конечно, мы все хотим быть воинами.

– Я предпочла бы жизнь любого из этих обычных детей, но не воспитанника сиб-группы.

Ее слова шокировали Эйдена. Но Мелани Труа не принадлежала клану, поэтому не могла осознать, что это значит – быть членом клана...

– И ты понимаешь те чувства, которые сейчас испытывают здешние дети и взрослые? – спросил он.

– Да, да, понимаю. У меня тоже есть ребенок, хотя сейчас он стал почти взрослым. Он живет на Терре. К несчастью, он собирается стать воином, правда, пока раздумывает, и я искренне надеюсь, что он в конце концов позабудет о своем желании.

– Ты специально стараешься вывести меня из равновесия, Мелани Труа?

– Есть немножко.

– Мне кажется, ты ненавидишь войну.

– Какой нормальный человек ее любит?

– Но разве нет на свете ничего такого, за что ты стала бы сражаться? Твой ребенок, например?

– Если на него напали бы, то да. Но агрессии я не признаю.

– В Ком-Гвардии все такие пацифисты?

– Я не могу говорить за всех. Это у вас в кланах один может точно сказать, что думают другие.

– Ваша Ком-Гвардия для меня вообще загадка. Вы соблюдаете нейтралитет, но располагаете сильной армией. Ваш нарочитый пацифизм почему-то подкреплен полной боевой готовностью.

– Вспомни, что я рассказывала тебе о Ком-Гвардии. Это огромная система со своими сложившимися обычаями, отношениями и со своими разногласиями.

– Ты ненавидишь кланы точно так же, как ненавидят их жители Випорта?

– Я стараюсь соблюдать нейтралитет.

– А если честно?

– Да, мне ненавистны воины кланов, однако ты – приятное исключение.

– Надеюсь, этот момент мы сможем обсудить подробнее, когда выберемся отсюда. Сегодня ночью, например, согласна?

– Я буду счастлива. Твои амбиции удовлетворены?

– Вполне.

Джаррет Махони, который до этого совещался со своими приспешниками, опять подошел к ним. Он успел сменить оружие и теперь держал в руках маленький автомат, который любовно прижимал к своей груди, почти так же, как это делают родители, укачивая маленьких детей.

– Наше терпение истощилось. Прайд. Надеюсь, ты изменил свое мнение и согласен выполнить наши требования?

– Нет.

– Тогда пришло время убить еще одного заложника.

Махони взглянул на захваченных клановцев и гвардейцев, затем, покачав головой, повернулся к агророботу.

– Среди заложников – несколько детей клановых техов, – сказал он. – Я не жестокий человек, но ты меня вынуждаешь... Наверное, придется убить одного из них.

Он сделал жест в сторону агроробота, и кто-то из мятежников, выхватив из толпы белобрысого мальчишку, вытащил его на середину площади. Из глаз ребенка текли слезы, но он, надув губы, дерзко смотрел прямо в дуло автомата Джаррета Махони.

– Тебя не волнует, что на твоих глазах будет убит ребенок? – спросил главарь мятежников, повернувшись к Эйдену.

Эйден отказался отвечать. Но тут в разговор вмешалась претор Труа.

– Ты ублюдок! – завопила она. – Ты не посмеешь...

Джаррет Махони хладнокровно развернулся, поднял автомат и выпустил очередь прямо в лицо претора Мелани Труа. Ее лицо, казалось, взорвалось кровью и костями. Мелани рухнула на землю.

Слишком поздно Эйден вскочил на ноги и выбросил вперед руки – он не успел остановить мятежника.

Джаррет Махони шагнул к трупу и пинком ноги перевернул его на спину. Вместо лица в небо смотрело кровавое месиво.

– А ведь ты способен чувствовать, Прайд.

– Я чувствую, что ты совершаешь ошибку за ошибкой, Махони.

Джаррет Махони ткнул автоматом в живот Эйдена.

– Ты будешь следующим, клановый подонок.

– Нет. Я главный заложник, твоя надежда на лучший исход переговоров, а это значит, что, пока твое положение не станет окончательно безнадежным, ты меня не убьешь.

Джаррет Махони отнял дуло автомата от Эйдена и отступил на несколько шагов. Он посмотрел на труп Мелани Труа и прищелкнул языком.

– Мне показалось, что вы оба так мило ворковали... Неужели тебе совсем ее не жалко, полковник?

Эйдену с трудом удалось скрыть презрение, которое он испытывал к этому дураку.

– Махони, убив главного чиновника Ком-Гвардии на Куорелле, ты сделал глупость. Теперь против вас ополчатся не только кланы, но и Ком-Гвардия.

– Я знаю. Это рассчитанный риск, действительно рассчитанный. На самом деле я все это время собирался убить Мелани Труа, чтобы не было сомнений в серьезности наших намерений, однако я не думал, что это придется сделать так скоро. Но я тебя спрашивал не об этом. Неужели ты такой же, как все эти клановые монстры, для которых человеческая жизнь не имеет никакой цены? Неужели ты нисколько не расстраиваешься из-за смерти Мелани Труа?

– Не расстраиваюсь, – ответил Эйден. – Это не должно было случиться, но... это произошло. Что же еще?

– Меня пугает твое безразличие.

«Странно слышать такое от убийцы», – подумал Эйден, глядя вслед удаляющемуся Джаррету Махони.