"Все-таки я был прав, тысячу раз прав, когда решил предоставить Эйдену еще один шанс, — писал командир Сокольничих Тер Рошах. — У этого парня есть все задатки, чтобы стать отличным офицером. Он смел, напорист и упрям. У него даже хватило наглости перечить мне! Он пришел ко мне ночью. Уж не знаю, как ему удалось улизнуть из барака, а потом пробраться через бесчисленные посты, которые выставляются здесь, на Мухобойке, по ночам.

Я спал, когда он пришел. Я спал, и мне снилась одна молодая женщина, с которой мы были когда-то знакомы. Уже шестнадцать лет, как ее нет на свете. Она сгорела заживо на мостике своего боевого робота. Это был несчастный случай — отказала система охлаждения. Она мне частенько снится. Это восхитительные сны. Как раз такой мне и снился, когда я внезапно проснулся от ощущения, что в помещении есть кто-то посторонний.

Это был Эйден. Он стоял, уставившись на мой протез, лежащий на тумбочке рядом с койкой. (Когда я сплю, я всегда его снимаю.) Первым моим побуждением было схватить его и нацепить на место. Но я не люблю показывать своих слабых мест. Поэтому я просто сел, быстро пристроив подушку так, чтобы она прикрывала культю.

— Ты знаешь, что я могу отправить тебя под трибунал только за то, что ты здесь? — спросил я спокойным голосом. — Как ты сюда пробрался?

Он пожал плечами.

— Когда чего-то очень хочешь, всегда находится тысяча способов этого добиться. Что случилось с настоящим Хорхе?

Я тоже пожал плечами. Точнее, одним плечом, стараясь, чтобы культя оставалась прикрытой.

— Он погиб, — сказал я.

— Это я знаю. Вы сказали мне, что это был несчастный случай.

— Да. Именно это я тебе сказал.

— Но это неправда.

Я молчал. Слишком быстро он до всего додумался. Я не знал, что ему следует говорить, а что — нет. У него странный взгляд. По его глазам ничего нельзя прочесть, даже когда он спокоен. А в его нынешнем состоянии — и подавно. Я не знал, какие мысли бродят сейчас у него в голове.

— Вам не следовало ТАК говорить. Тер Рошах. Я знаю, что Хорхе был убит, чтобы дать мне возможность воспользоваться его личиной. Это понятно. Но зачем было убивать остальных? Его подразделение? Их офицера? Сокольничего Эйбет?

Проклятье! Это был неожиданный выпад, насчет Эйбет. Боюсь, что на моем лице мелькнуло выражение вины, когда он упомянул ее имя. Она многое разнюхала и прибежала с этой информацией ко мне. Но она не учла одного: она и не подозревала, что я являюсь ключевой фигурой этой игры. Было чертовски жаль ее убивать — Сокольничий Эйбет из тех офицеров, для которого интересы Клана превыше всего. Она никогда не встала бы на мою сторону в этом деле. Ее смерть была действительно большой потерей. Я просто вынужден был пойти на крайние меры. Но не мог же я, в самом деле, обсуждать с Эйденом этот вопрос? Подозреваю, что он никогда бы не признал необходимости подобной акции. Что поделаешь? Он еще слишком молод, чтобы по-настоящему ценить великое искусство тактики.

— Зачем? — переспросил он.

— Мне нечего тебе на это сказать, Эйден. Что сделано, то сделано.

— Но целое подразделение?..

— Подразделение Хорхе?

— Да. Убить их всех только ради того, чтобы…

— Забудь про них. Это всего лишь вольнорожденные.

— Но они ведь тоже были людьми. Они…

— Ты что, приравниваешь жизнь вольнорожденного к жизни вернорожденного воина? Твои, мои гены происходят из священного генного пула. Уже поэтому мы с тобой бесконечно выше…

— Да. Я считаю, что их жизни тоже кое-что значат.

— Ты сравниваешь нас с вольнорожденными?

— Я… я… А почему бы и нет? Из них ведь тоже готовят воинов.

— По-твоему получается, что любой вольнорожденный, который удачно прошел Аттестацию, автоматически оказывается выше тебя. А как же насчет каст, Эйден?

— Я не знаю, как вам возразить. Меня самого учили думать так же. По ведь вольнорожденный, который успешно проходит Аттестацию, становится воином Клана.

— Да. Но только частично. Ты редко встретишь вольнорожденных на передовой. Их задача — освобождать настоящих воинов от второстепенных дел. Гены вольнорожденных воинов никогда не поступают в генный пул. И им никогда не удается получить Родовое Имя.

— Но по крайней мере некоторым из них удалось стать воинами. А вот мне — нет. Я стал техником. А когда ты техник, то с завистью смотришь на любого воина, пусть даже из самого занюханного гарнизона.

— Техники, пожалуй, нашли бы, что тебе возразить. А мое мнение таково: ты слишком долго общался с вольнорожденными. Это не пошло тебе на пользу.

— Я был вольнорожденным! Хорхе! Я и сейчас вольнорожденный.

— Не перегибай палку, Эйден. Ты НЕ вольнорожденный. Независимо от того, под чьим именем ты сейчас существуешь. Тот факт, что ты не прошел Аттестацию, еще ни о чем не говорит. Ты вернорожденный. И тебе ничего с этим не поделать. Как бы то ни было, я надеюсь, что ты победишь на Аттестации. Поэтому давай прекратим этот ребяческий спор. Почему ты здесь?

Он был в замешательстве. Я прямо-таки чувствовал, как моя отсутствующая рука сжимает в кулаке простыню.

— Я… — начал было он и осекся, переведя дыхание. — Я хочу быть воином, но не желаю, чтобы кто-то погибал, дабы облегчить мне задачу. Если убийства будут продолжаться и впредь, я прошу вернуть меня в касту техников. Обещаю, что не буду больше сбегать.

Ему было трудно решиться сказать это, я видел. И отдал должное его мужеству.

— Кто-нибудь догадывается о твоем прошлом? Слишком долго он думал, прежде чем ответить.

— Нет, никто.

Но я уже понял, что это не так.

— Эйден, я согласен вернуть тебя к техникам, если ты ответишь на единственный вопрос. Он нахмурился. Я его озадачил.

— Хорошо.

— Ты хочешь стать воином? Ты очень это хочешь? больше всего на свете?

— Это нечестно! Это…

— ОТВЕЧАЙ! ТЫ ХОЧЕШЬ СТАТЬ ВОИНОМ?

— ДА! Я БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ…

— Достаточно. Я больше не буду вмешиваться в твои дела. Отныне можешь рассчитывать только на самого себя. Будем считать, что в прошлом ничего не было. И ты больше не явишься сюда с обвинениями. Согласен, воут?

Он медлил с ответом. Я чувствовал, что еще немного — и я взорвусь. Однако он тихо сказал:

— Ут.

— Отлично. Можешь идти. Возвращайся к себе в подразделение.

Все-таки на миг я заглянул в его глаза и увидел там тысячи вопросов, которые он хотел мне задать, но не решился. В этот момент я испытывал к нему странное чувство. Возможно, то же самое чувствуют отцы, когда их отношения с детьми проходят период кризиса. Только не подумайте, что я сентиментальничаю.

Он ушел, но что-то осталось, какие-то неощутимые следы его присутствия.

Конечно же, я ему солгал. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ему прохождение Аттестации. Конечно, это чревато последствиями для меня. Придется рискнуть. Однако отныне надо действовать более осторожно. Как мне кажется. Сокольничий Ози начал что-то подозревать. Но этого я убивать пока не могу. Лучше будет организовать ему перевод. Я избавлюсь от него позднее, после

Аттестации. Не думаю, что это будет очень сложным делом.

Однако, если его перевести, подразделение останется вообще без офицеров. Надо подумать о замене Сокольничего Ози. И кажется, у меня есть на примете одна кандидатура. Такая, что лучше не придумаешь. Я чувствую, начинает что-то вытанцовываться".