Ленора Ши-Лу дотошно допросила Джоанну, задав ей множество вопросов. Почти все они пришли от членов Совета, переданные по компьютерной сети. Таким образом воины участвовали в допросе, тогда как задачей прокурора и адвоката было подавать их вопросы в наиболее впечатляющем виде. Ленора Ши-Лу делала это блистательно. Прошло всего несколько минут, и ее вежливо сформулированные фразы почти довели Джоанну до белого каления. Она, правда, отдавала себе отчет в том, что любой человек, задавший такое количество вопросов за такси короткий промежуток времени, вызвал бы у нее не меньшую ярость. Кроме того, ей действовали на нервы напряженные взгляды Тер Рошаха и Эйдена. Она почти физически ощущала их.

Еще неопытным кадетом Тер Рошах начал вести дневник, и последнюю ночь перед судом он просидел, записывая свои сокровенные мысли.

"Что бы теперь ни случилось, моя карьера воина Клана закончена. Даже в том маловероятном случае, если Совет оправдает меня, я не смогу вернуться на свою прежнюю должность командира Сокольничих кадетского Центра. Авторитет мой подорван. Как тень, за мной будет неотвязно следовать подозрение. Я этого не хочу.

Я слишком стар, чтобы вернуться в действующие воинские подразделения. Преклонный возраст считается в Клане непростительным грехом, и очень немногие оказываются способны достойно доживать оставшиеся им годы.

Конечно, можно попросить, чтоб меня перевели в одну из низших каст. Я обучился бы там какому-нибудь ремеслу и стал бы жить дальше, выполняя полезную для Клана работу. Но какой истинный воин согласится на это? Разве можно добиться славы, собирая приборы или занимаясь плавкой металла?

Нет, теперь впереди только смерть. Пусть будет так. Воин обязан встретить ее мужественно и с достоинством..."

Суд был для Тер Рошаха просто скучным мероприятием, тягостной процедурой, которую надо стойко перенести. Он заранее знал результат, был почти уверен даже в исходе голосования. Конечно, некоторые члены Совета могли в последний момент изменить свое мнение, но это никак не повлияло бы на общее решение.

Перед судом Рошах поговорил со всеми знакомыми ему воинами с Родовым Именем. Особенно с теми, которые сочувствовали ему. Убеждая их в неизбежности решения суда, он говорил им, что тем не менее желает уменьшить степень позора, добившись большего числа голосов в свою пользу. Если бы удалось снизить соотношение голосующих до трех к одному или, по крайней мере, четырех к одному, он смог бы исполнить некий план, являвшийся для него единственным средством закончить жизнь хотя бы в какой-то степени почетно. Но что это был за план, он хранил в секрете, не доверив тайны даже своему дневнику.

«Что бы ни случилось на Совете, – писал он, – жизнь моя закончена. Нет больше никакой надобности в дневнике».

Закрыв обложку последней тетради, он собрал все тетради, накопившиеся за долгие годы, вышел на свежий воздух и бросил записи в заблаговременно разведенный костер. Глядя, как пламя пожирает страницы, он подумал, что сейчас прямо у него на глазах уничтожается его жизнь. Каждой странице соответствовал какой-нибудь памятный период. И когда страницу охватывали язычки пламени, этот период времени исчезал, как будто стертый рукой невидимого Бога. Рошах подумал, что нет никакого Бога, видимого или невидимого. Или, возможно, он. Тер Рошах, сам и есть Бог. Бог, который только что окончательно и бесповоротно решил судьбу одного из своих несовершенных творений. Однако страницы не сдавались огню без борьбы, просто покорно сворачиваясь. Так же как и человек, написавший их, они скорее плясали в языках пламени, отказываясь повиноваться пожиравшему их огню.

Тер Рошах не ожидал увидеть среди свидетелей капитана Джоанну. В его деле она сыграла очень незначительную роль, просто съездив в командировку в качестве доверенного лица. Он сожалел, что Джоанна попала в число обвиняемых. Наделенная умом и сметливостью, она узнала достаточно, чтоб теперь свидетельствовать против него. Ей следовало бы тогда сидеть тихо и ничем происходящим не интересоваться. Но она этого не сделала. И теперь ее карьере, точно так же, как и карьере Эйдена, придет конец.

Но это на случай, если не сработает его план. А он мог и сработать, хотя вовсе не победа была целью Рошаха. Он просто хотел умереть. Умереть так же, как жил. Умереть воином – вот что имело для него значение, все остальное по сравнению с этим теряло смысл – все прошлые победы или тем более какой-то жалкий обман.

– Капитан Джоанна, вам было известно, что командиру Эйдену предоставили вторую попытку пройти Аттестацию, воут?

– Да, как вам известно.

Вмешался Хранитель Закона:

– В ваших ответах не должно быть сарказма, гнева или оскорблений, капитан Джоанна.

Она взглянула на Хранителя Закона. Имени его она не знала. Он был чуть староват для воина, волосы тронуты сединой, а в глазах таилась усталость.

– Прошу прощения. Хранитель Закона. Я не хотела проявлять неуважения и буду тщательнее формулировать свои ответы.

– Благодарю вас, капитан Джоанна.

– Что вы знали на тот момент? – спросила Донора Ши-Лу.

– Я знала, что ему дают вторую попытку. Я обучала его, как исполнять роль «вольняги» – простите, вольнорожденного. В последний период его подготовки я была офицером-наставником его подразделения. Также я находилась в кабине боевого робота на второй Аттестации и дала сигнал о ее окончании, когда Эйден выполнил требуемое задание.

– Значит, можно смело сказать, что вы были вовлечены в обман, воут?

– Ут. Это можно сказать абсолютно смело, прокурор.

– Как вы объясните, что скрыли этот факт?

– Мне было так приказано. Я следовала приказаниям командира Сокольничих Тер Рошаха. Более того, он попросил меня дать клятву молчания, прежде чем рассказал мне о своих планах.

– Однако когда вы обнаружили, что приказы Тер Рошаха незаконны, вам не пришло в голову, что это освобождает вас от клятв молчания и послушания?

– Нет, ничего такого мне в голову не пришло. Клятвы надо соблюдать.

– Разве клятва, которую вы давали Клану, не является для вас главной?

Джоанна почувствовала, что Ленора Ши-Лу загнала ее в угол своими неумолимыми вопросами.

– Прокурор, – ответила она, – я понимаю значение главной клятвы, и мысли о ней часто приходили мне в голову. Но я не хотела, чтоб прекратилась работа отличного офицера-наставника, не имеющего себе равных. Способности Тер Рошаха и его ценность были в моих глазах достаточным оправданием нарушения клятвы.

Брови Тер Рошаха удивленно поднялись, когда он услышал это замечание Джоанны. Он знал за ней много хороших воинских качеств, но не предполагал, что верность принадлежит к их числу.

– У вас оригинальное представление о философии Клана, капитан Джоанна.

– Возможно, это оттого, что на поле боя воин должен противостоять всяким вонюч...

– Капитан Джоанна! – крикнул Хранитель Закона, и Джоанна тотчас же извинилась.

– Короче говоря, я считала, что у меня есть право молчать.

– И вы молчали исключительно из верности.

– Нет, не только из верности. Я отлично понимала, что у командира Эйдена в качестве вольнорожденного никогда не будет настоящей воинской жизни. Став воином против всех правил, он не получил бы за это никакой награды. Его назначали бы в различные захолустные места, вроде того, где он и служил, кроме того, он мог всерьез рассчитывать на продвижение по службе. Так бы прошла вся его жизнь. Я не видела вреда, который он мог бы принести. Я не предчувствовала вреда, который он принес.

– Хорошо сказано, капитан. Однако ваше далеко не добровольное присутствие здесь говорит о том, что ваши действия были, может быть, совсем немного, но сомнительными, воут?

– Ут.

– Считаете ли вы, что командир Эйден достоин Родового Имени, на которое он претендует?

– При всем должном к вам уважении, прокурор, я думала, что предмет данного судебного разбирательства состоит вовсе не в том, достоин он Имени или нет.

Ленора Ши-Лу улыбнулась.

– Вы совершенно правы, капитан. Но большинство членов Совета желают это знать. Тем не менее я снимаю вопрос. Я заменю его другим, который также волнует большинство членов Совета. Считали ли вы, что действия Тер Рошаха хотя бы в какой-то степени законны?

– Нет!

– И вы не были согласны с тем, что он поддерживал кандидата в воины, отлично зная, что тот потерпел поражение на Аттестации?

– Нет! Кадет Эйден, несмотря на свои значительные способности, провалился. А если кадет проваливается, ему никогда не предоставляют второго шанса. Это в обычаях Клана.

– Но он получил второй шанс и успешно им воспользовался, воут? Почему вы молчите? Разве защитники станции «Непобедимая» не проиграли бы битву, если б не доблесть командира Эйдена?

– Они проиграли бы. Но, возможно, это было бы к лучшему.

– Что это значит? Объяснитесь.

– Победа может не стоить позора, который Эйден принес остальным воинам станции.

– Вы предпочитаете победе поражение из эстетических, что ли, соображений? У вас интригующая точка зрения, капитан.

– Я не знаю, что такое эстетика. Я знаю только, что такое позор.

– Вы говорили о себе честно, капитан Джоанна. У меня нет к вам больше вопросов.

Допрос Бека Квэйба был кратким и поверхностным. Он, очевидно, не хотел больше смущать членов Совета странными ответами Джоанны, большинство из которых не годилось для его цели. Казалось, в данный момент цель у него вообще отсутствует.

Дождавшись, когда Джоанна возвратится на свое место за столом. Хранитель Закона вызвал Эйдена, чтобы получить показания от него. Когда Эйден встал, лицо его было на удивление спокойным.