10/6. 63

Хочу сообщить вам, что я помолвлена. Колец у нас не было. Он говорит, это банально. Он настоящий Копенгагенец, с большой буквы «К», держит руку на пульсе. Видели бы вы его. Красавец. Высокий, широкоплечий. Ухоженный (ты же говоришь, мама, что в мужчинах на это надо обращать внимание) и следит за модой. Последнее вам, скорее всего, ни о чем не скажет, поскольку вы никогда не бывали в столице и не знаете, как здесь одеваются люди.

Я повстречалась с ним в одной компании, в том пансионе, где жила первые две недели. Он подошел и спросил, откуда я приехала, у него был такой заинтересованный вид, и я взяла и рассказала, что как раз сегодня мне отказали от комнаты, на выходных придется съехать. Он был так добр, что предложил перебраться к нему. У него собственная двухкомнатная квартира. Спасибо ему, иначе осталась бы на улице.

Взяли и заявили ни с того ни с сего, что передумали, квартира не годится для постояльцев. Может, сочли, что я не подхожу им. Я пыталась жить тихо, старалась держаться как можно незаметнее. Мылась, когда никого не было дома, заходила на кухню, только чтобы вскипятить воду для чая. Сидела в комнате, в конце длинного коридора. Комнату мне предоставляли бесплатно за то, что я убиралась раз в неделю и каждое утро водила их младшую дочку во французскую школу. Девочке исполнилось семь, и комната стала для нее мала. Кровать короткая и узкая. И у меня жила их канарейка. Ночью я накрывала клетку платком, чтобы она не пела на рассвете. А она все равно пела. Но счастье, что мне удалось заполучить комнату в обмен на работу. Крыша над головой — это самое главное.

Вам кажется, что жить вместе до свадьбы — неправильно. Но здесь парень с девушкой могут жить вместе, и никому до этого нет дела. Соседи по подъезду не знакомы друг с другом, а по нам не видно, женаты мы или нет. Вам, наверное, трудно понять: полтора миллиона — и никто ни с кем не знаком.

Должна признать, что к жизни в большом городе привыкаешь не сразу. Одни дома, машины и асфальт. Ни просторных полей, ни лесов. Иногда просто трудно дышать. Так давит на грудь. Чувствуешь, будто все окна многоэтажных домов таращатся на тебя и вопят: езжай домой, езжай-ка домой! Здесь не место деревенщине, которая смотрится в каждую витрину и воображает, будто может сделаться модной столичной штучкой. Войдя в подъезд и поднимаясь на шестой этаж, я становлюсь такой крошечной. У тебя мурашки по коже побегут, мама, от мысли, что можно жить на такой высоте. Тебе хорошо на земле.

Да и мне в воздухе парить не нравится. Но есть и плюсы: на шестом этаже светлее. На первом — темно как в могиле. Представьте, что я живу в ящике, поставленном на другие ящики. Со всех сторон ящики, и внизу тоже. К плюсам шестого этажа относится отсутствие соседей сверху: никто не давит на голову. Ближайшие соседи — небесные звезды.

Войдя в маленькую прихожую с тремя дверями — одна в туалет, который мой возлюбленный называет шкафом (он и правда встроен в такой шкаф без окон), другая на кухню, а третья — в гостиную, — войдя в маленькое замкнутое пространство, я включаю тусклую лампочку на потолке и чувствую себя в клетке.

Как я могу жить вдали от земли? Сосредоточиваюсь и заставляю себя забыть, где я, устраняюсь от физической реальности и попадаю в иной мир. Высвобождаю свой дух из тела. Пролетаю сквозь крышу, пикирую на улицы и лечу на сверхмалой высоте вдоль тротуаров в парк, где есть хоть немного зелени. Но парки — не природа. Это искусственные сады, окруженные решетками, красивые тюремные дворики, где заключенные могут получить глоток свежего воздуха.

На днях ходила я в зоопарк, поглядеть на зверей. Белый медведь, тюлени, фламинго, тигры, львы, зебры. Как будто находишься внутри прекрасной детской книги. Под конец я пришла к человекообразным обезьянам, и терпкая человеческая вонь едва не сбила меня с ног. Долго стояла перед толстыми прутьями. Подошел большой орангутан, встал передо мной. Наши взгляды встретились. Его взгляд был как глубокий колодец, он затягивал меня на дно чудесного звериного царства.

Пусть то, что я пишу, вас не пугает. Моя нынешняя жизнь — это шаг вперед, и он необходим, если я собираюсь найти себя в жизни. Я знаю, где-то и для меня есть место. Пока что оно нашлось у моего возлюбленного. Надеюсь, на всю жизнь. Вы, конечно, когда-нибудь с ним познакомитесь и поймете, что это правильный выбор. Уверена, вы полюбите своего зятя. Он такой хороший, такой заботливый. Выбирает для меня одежду, покупает косметику, делает мне отличный макияж. Прическу делает. Он считает, у женщины должны быть длинные волосы. Это более женственно. Говорит, у меня красивые волосы и руки. Благодаря ему я научилась употреблять слово «красивый», а раньше оно встречалось мне только в книгах.

А самое потрясающее, что он художник. Это вам надо объяснить. Художественное образование ничем не отличается от любого другого. Он уже три года учится в Королевской академии художеств, осталось четыре года. Получает высшее образование. Педагоги уверяют, у него талант. И поверьте, они знают, о чем говорят.

Обожаю его картины. Могу разглядывать их часами, пока цвета не поглощают меня и я сливаюсь с ними. Он пишет, используя нежно-зеленый и синий или белый и черный. На самом деле очень по-женски. С большой чувствительностью. Его картины — не для вас. Они, к сожалению, абстрактные, а вы любите, чтобы было похоже на реальность.

Не подумайте, что работа художника — не настоящая работа. Он все время трудится. У художника не бывает выходных. По утрам ездит в академию и возвращается только в шесть. А у меня уже готов обед. Мы едим горячее по вечерам, а не в двенадцать, как вы привыкли. Я научилась хорошо готовить. Он очень интересуется едой, у него есть и французские, и итальянские кулинарные книги с изысканными рецептами. Я научилась готовить отличный салат «Нисуаз» с анчоусами. Он так хвалит меня за успехи. Я ведь совершенно незнакома с тонкостями кулинарного искусства. Такая необразованная, неначитанная. Как и вы, никогда не бывала за границей. Он был и в Париже, и в Риме, важных для художника городах. Я, собственно, только теперь собираюсь узнать мир.

Он такой умный, столько знает, прежде всего об искусстве и литературе. Папа, ты всегда говорил, что ума мне не занимать. Могу вас порадовать, не такая уж я умная. По сравнению с ним просто глупая. Так мало знаю. До встречи с ним не читала Пруста. Даже не знала, кто это. И никогда не пробовала чеснока. Я говорю это не для того, чтобы покритиковать вашу еду. Он говорит, любая еда — даже бифштекс с луком — хороша, если приготовлена с любовью. А любви тебе не занимать, мама. Особенно хорошо было летом, когда мы ели цыпленка с салатом из огурцов и молодой картошкой и клубнику с огорода. Все эти воскресные обеды летом были такими сумбурными, потому что папа спешил на футбол. И если ты не накрывала ровно к двенадцати, он отказывался есть и мы вдвоем ели на кухне, а не в гостиной, как положено по воскресеньям. Ты хорошо готовишь. Старую добрую датскую еду.

Вчера я приготовила мидии во фритюре. Это очень дешевое блюдо. А мы должны экономить на питании. Надо укладываться в 300 крон в месяц. Но вы не волнуйтесь по поводу наших финансов. Если ты закончил гимназию, подработку найти просто. Нашла вот работу на полдня в библиотеке, разбираю книги. Устроилась на неполный день не потому, что не хочу работать, просто так больше времени остается для учебы, ведь именно для этого, несмотря ни на что, я приехала в Копенгаген. Знаю, вы расстроились из-за того, что мне захотелось учиться в университете. Думаете, долгое обучение ни к чему не приведет. Для вас учеба — все равно что безделье. А безделье в вашем понимании — корень всякого зла.

Мне так нравится ходить на лекции, уровень здесь намного выше, чем в гимназии. В аудитории несколько сотен студентов, с которыми щедро делятся своими знаниями профессора. Чувствуешь шум крыльев истории. Подобно нам, студенты прошлых столетий слушали здесь мудрые слова и переносили на бумагу золотые крупицы знаний. Приходится много читать, чтобы поспеть за всеми. Сдала уже первый экзамен, на «отлично». Через полгода — экзамен по фонетике. Если сдам, получу стипендию. Не решаюсь взять кредит на образование. Страх перед долгами у меня от вас.

Видели бы вы меня! Сижу пишу за столом в нашей гостиной. Передо мной на индийской скатерти голубой заварочный чайник и голубая кружка. Надеюсь, однажды вы наберетесь мужества и приедете к нам, в нашу уютную квартирку. Стефан так занят своей живописью в академии. Поэтому у нас приехать к вам на каникулы времени нет. Скучаю по вашим милым лицам. По маминому свиному жаркому с хрустящей корочкой. Но и по жениху своему скучаю, хотя мы так близки, как только могут быть два человека. Мы как сестра и брат. Я скучаю по любви. Как можно скучать по тому, что имеешь, я не понимаю. Мне так хочется иногда спросить у вас совета, но вы не сможете мне ответить. Моя жизнь совсем иная, в ней иные правила. По воскресеньям мама холит в церковь, а папа на футбол. По будням вы работаете с восхода до заката, а по вечерам перед ужином слушаете новости и прогноз погоды по радио. Но мне этого мало. И все же очень хочется, чтобы я могла быть как вы, жить как вы. Выйти замуж за солидного мужчину из родных краев и поселиться поблизости от вас.

Стефан галантно предоставил мне кровать, а сам спит на надувном матрасе в комнате, которую использует как мастерскую. Мы живем очень нетрадиционно и не буржуазно, и меня это устраивает. Я ведь всегда высоко ценила свободу. Вы страдали оттого, что я не приняла ваши нормы и не вписалась в ту жизнь. Могу вас порадовать: здесь никто на это внимания не обращает.

Стефан не такой, как другие мужчины с высокими сексуальными претензиями, желающие, чтобы женщина повсюду за ними следовала. Он против традиционного брака. Отношения не должны превращаться в путы, говорит он. Мы с ним ходим повсюду по отдельности. Он — к своим друзьям, я — подолгу гуляю, и люблю гулять. Друзей среди однокурсников у меня пока нет. Все время занимают работа и учеба. После лекций немного общаюсь с девушкой-венгеркой. Она замужем за датским бизнесменом и уже ждет ребенка. Познакомилась с ним по объявлению. Хотела любой ценой попасть в Западную Европу, прямо как я в Копенгаген. Я так счастлива, мне никто не нужен, кроме Стефана. Он все для меня: отец и мать, друг и любовник.

В первые месяцы нашей совместной жизни Стефан не делал никаких попыток сексуального сближения. Я уже стала бояться, что со мной что-то не так. Но три недели назад это произошло. Терпение мое лопнуло, и я спросила, не забыл ли он чего. Стефан смотрел на меня с недоумением. Я продолжила: «Как-то странно жить вместе и не спать друг с другом». — «Ну ладно, давай», — сказал он, как будто его это не особенно интересовало. Стянул исландский свитер через голову, бросил на пол. Вытащил надувной матрас и быстро надул его. Я испугалась, что матрас лопнет, и забыла о том, что на нем должно случиться. Глупо на него таращилась, застыв на месте. «А ты раздеться не хочешь?» — спросил он. Я несколько иначе представляла себе этот момент. Но послушалась и разделась.

Потом он начал строить планы о нашей женитьбе, тогда можно будет сохранить квартиру, которую он снимает у другого квартиросъемщика. В Копенгагене, чтобы самому снимать квартиру, нужно состоять в браке. Он не хочет венчаться. Распишемся в ратуше. Вы, конечно, расстроитесь, по-вашему, надо венчаться. Но молодежь все чаще женится в ратуше или живет в гражданском браке. Теперь совсем другое время.

Вы не так много говорите, как здесь принято. Я не умею вести беседу. Не знаю, что сказать людям. Когда я одна, а я в основном одна, то хожу по гостиной и тренируюсь, говорю сама с собой. В тех кругах, где я бываю, это называется «беседой». Внимательно каждый день прочитываю газету («Политикен»), чтобы найти какие-нибудь темы для разговора. Хожу на выставки и иногда в Королевский театр. Там так красиво, на потолке позолоченные росписи, хрустальные люстры, а в зале темно-розовые плюшевые сиденья. Я как будто очутилась дома, но не так, как у вас. На более одухотворенном и интеллектуальном уровне.

Мои упражнения заключаются не только в том, чтобы искать темы для разговора. Уметь беседовать о рецензиях на картины, книги и фильмы. Я учусь правильно произносить слова. Ведь если я собираюсь преуспеть в столице, важно также почистить унаследованный от вас примитивный язык. Так странно, дома меня дразнили за то, что я зазнаюсь, слишком долго учусь в школе, а здесь все наоборот, с моим-то деревенским выговором.

Когда-то наш городок казался мне сияющим центром мира. Теперь-то ясно, до чего это было смешно и примитивно. Говорю я уже намного лучше, хотя по-прежнему «пою», когда устаю или расстроена. Надеюсь, однажды никто не сможет определить, откуда я приехала. Я так нетерпелива, так недовольна собой. Каждое утро даю себе наставления: говорить правильно, вести себя культурно и вежливо. Я как маленький ребенок, который все должен освоить с нуля. Все, чему вы меня учили, здесь бесполезно. Вы живете в мире сказки. Мама, ты всегда говорила, что хуже всего приходится самым хорошим людям. В Копенгагене нужно иметь какое-то отношение к музыке, если хочешь, чтобы тебя заметили. И еще ты говорила, что нельзя плохо отзываться о других людях. Здесь это не работает. Конечно, высказывания должны быть забавными и ироничными (это значит — остроумными). Многие беседы состоят из рассказов о том, как смешны и глупы другие. До меня дошло, что сама-то я отношусь к смешным и глупым людям, но, конечно, я скрываю это и тоже смеюсь.

20/12. 63

Хочу сообщить, что на прошлой неделе вышла замуж. Я же знаю, как много для вас значит эта бумажка. Свадьба была скромной. Только Стефан и я. Он не хотел устраивать мероприятие с подарками и тостами. Слишком заурядно на его вкус. И теперь мы имеем право стать владельцами его съемной квартиры. Иначе не было бы нужды во всей этой бумажной ерунде, как он это называет. Мы же современные люди и ставим свободу выше любви.

Брачной ночи тоже не было. Стефан устал, и у него разыгралась страшная мигрень. Не стоит воспринимать это всерьез. Обычная ночь, как и любая другая. Он ненавидит всю эту свадебную романтику. Заметил, что я повесила нос, как дитя, у которого отняли леденец, и разозлился. Если что и может его разозлить, так это условности. Он бунтарь. И мне не остается ничего другого, как примириться с его принципами. Ему не нравится, когда с ним заигрывают. «Женщины так вульгарны», — говорит он. Я не хочу быть вульгарной женщиной. И не хочу упорствовать в приверженности традициям. Я хочу быть свободным человеком, независимым от обычаев и трясины прошлого.

Я забралась под привезенное из дома одеяло и тихонько пролежала всю ночь, чтобы не мешать Стефану. Так беспокоилась из-за его мигрени, которая все усиливается. Спать не могла от счастья. Чувствовала себя счастливейшей женщиной в мире. Стефан — мой рыцарь на белом коне, он спас меня из бездонного провинциального болота и ввел в самые передовые столичные круги.

16/5. 64

Стефан так интересно рассказывает, так точно передает детали — я почти забываю, что не была с ним. Представляю себе интересные события, которые с ним происходят. Всех тех замечательных людей, с которыми он встречается, бурные вечеринки, в которых участвует. Он оставляет меня дома, чтобы оградить, чтобы надо мной не смеялись из-за провинциальной внешности и неловких манер. Сначала надо научиться нормально вести беседу. Мало хорошо выглядеть. Но он говорит, что я с ним везде, куда он ходит, я — его неотделимая тень, альтер эго. Я с ним в фантазиях, а они выше действительности. Я представляю себе девушек в модной одежде. Вслед за Стефаном называю их по имени. Голова идет кругом при мысли о цветах, тканях, вырезах и этикетках известных фирм, аккуратно вшитых в воротники. Я воссоздаю разговоры этих красоток (выражение Стефана) в своем дневнике: начала вести дневник, чтобы сохранить в памяти все эти чудесные события. Записываю все, что он мне рассказывает. Так его интересная жизнь становится мне ближе. Вечеринки, выставки, концерты, пережитые на страницах дневника, своим блеском далеко превосходят реальность.

Я делю друзей из рассказов Стефана на категории, в зависимости от того, как часто он их упоминает. И ставлю галочку в дневнике всякий раз, как эти имена всплывают. У него есть один школьный друг, он мне ужасно нравится. Учится в консерватории. Всегда передает мне привет и жалуется, что Стефан скрывает меня от него, будто стыдится, что у него есть жена. Он поддразнивает Стефана, говоря, что, может, у того вовсе нет жены и все это хвастовство или я так красива, что он боится, как бы друзья не набросились на меня и не вырвали из его когтей.

Мне хочется послушать о Герте, я спрашиваю, во что он был одет, что сказал, была ли с ним, как обычно, его девушка. Своим откровенным интересом к Герту я вызываю в Стефане ревность. Его светлые вьющиеся волосы и ясные голубые глаза Пола Ньюмана вскружили мне голову. Стефан заставил меня поклясться, что я никогда не потребую встречи с ним. Он не терпит соперников, особенно тех, кого представил мне сам, пользуясь своим гипнотическим талантом рассказчика.

Куда меньше мне нравятся слишком частые упоминания о подругах и одноклассницах. Мучительней всего — яркие описания их красоты, безупречных манер и хорошего вкуса. К Тане, отец которой — директор пивоварни в Эльсиноре, он питает особые чувства. Каждый раз, возвращаясь после какого-нибудь празднества, он описывает ее эксклюзивные парижские туалеты. Она учит французский в университете, и у нее много друзей во Франции.

Особенно меня заинтересовало зеленое шелковое платье, сшитое по диагонали как бы из двух кусков, двух огромных платков, кончики у горловины подогнуты, а держится все на тоненьких бретельках. Стефан тщательно нарисовал его и попросил сшить в точности такое же. Я согласилась. Хочу походить на эту богиню, которую он так подробно описывает, что я практически могу к ней прикоснуться. Меня словно околдовало его восхищение красотой этой богачки, и я, не раздумывая, готова одолжить у нее немного шика. Победив ревность, превращаю себя в копию Тани, хотя копия никогда не сравнится с оригиналом. В глубине души я испытываю облегчение, оттого что не соперничаю с его аристократическими знакомыми, на фоне которых без сомнения выгляжу жалко. Но мои взятые напрокат перья, надеюсь, привлекут Стефана, как привлекают девушки одного с ним круга: те, кого он встречает в Академии художеств и Королевском театре.

Вы не поверите собственным глазам: я стала хорошей портнихой. Платье удалось, но дешевый тайский шелк от «Пера Ремье», конечно, не дотягивает до французского. Оно провисело в шкафу месяц, и я заставила Стефана взять меня с собой. Хотела надеть платье и угрожала в противном случае уйти из дома и утопиться. Он питает отвращение к скандалам. Семейные сцены — ниже его достоинства. Так что обещал в виде исключения в субботу взять меня с собой на Танин день рождения — ей исполняется двадцать один.

9/6. 64

Я ужасно волновалась, отправляясь на вечеринку в фешенебельной вилле с видом на Эресунн и побережье Швеции. Стефана раздражало мое беспокойство, он сказал, что Таня не наденет одно и то же платье дважды. Наверняка у нее новый наряд прямо из какого-нибудь парижского дома мод.

Конечно, на ней было зеленое платье. И Стефан избегал меня весь вечер, вел себя так, словно незнаком со мной. Большую часть времени я провела в туалете. В одиночестве, стыдясь своей жалкой имитации. В те несколько минут, которые я отважилась провести в большом бальном зале, украшенном цветами и свечами, из своего убежища в темном углу рядом с дверью я видела, как Стефан танцует с Таней и осыпает ее поцелуями по случаю дня рождения. Иногда Таня направлялась в мою сторону, и мне казалось, что она в бешенстве сорвет с меня платье-копию, но она проходила мимо, даже не удостоив взглядом.

Праздник продолжался до самого утра. На прощанье Таня подала мне руку и сказала: ей жаль, что она толком не пообщалась с женой своего хорошего друга, она надеется в будущем узнать меня получше. Мы стояли друг против друга в наших платьях-близнецах, и казалось, она этого не замечает. Таня вела себя как воспитанный интеллигентный человек, во всем меня превосходящий.

После нашей неудачи Стефан не спал со мной целый месяц. Это долгий срок для любой молодой женщины, которая, как и я, считает секс смыслом жизни. Иногда мне приходит в голову безумная мысль, что секс по большому счету его не интересует. Но я быстро ее отбрасываю.

Есть еще одна женщина, которую Стефан так живо описал, что мне пришлось ввести ее в дневник. Его любимая модель в академии. Я видела ее на рисунках Стефана. У нее пышные формы — рубенсовская женщина с густыми пшеничными волосами, толстой косой падающими на спину. Он говорит о ней как о восьмом чуде света. С ней мне, малышке-худышке, тоже не сравниться. Сколько бы я ни запихивала в себя конфет и пирожных, это никак не сказывается на фигуре. Стефан настаивает на том, чтобы рисовать меня точно в таких же позах, как и свою модель. Очень тяжело сохранять неудобное положение, не шевеля ни единым мускулом в течение целых пятнадцати минут. Ноги затекают, руки немеют. Все тело болит. Даже когда по моим щекам текут слезы, Стефан невозмутимо продолжает рисовать. «Искусство требует жертв», — говорит он, если я жалуюсь и дрожу от холода перед открытым окном. Во время работы ему нужен свежий воздух.

Мы сравниваем рисунки, и я вижу, что сравнение не в мою пользу. Заметно, что вдохновение художника пробуждается при виде классических форм натурщицы, ценимых им наравне с Венерой Милосской. Он говорит, что у меня нет обаяния, нет души. Мое тело хорошо в постели при выключенном свете. Его нельзя использовать как модель.

30/11. 64

Я, конечно, не первая в жизни Стефана. Как было, например, у вас, когда вы встретились. До меня он был помолвлен с дочерью известного художника. Необыкновенной красавицей и вообще во всех отношениях необыкновенной. Вся семья (всего пять дочерей) оказала на него большое влияние. Стефан смотрел снизу вверх на импозантного авторитетного отца и начал подумывать о карьере художника. Патриархальная семья восхищала его. Он восторгался мягкостью матери и старшими сестрами Беаты, самоуверенными, сильными личностями. Беата походила на свою кроткую мать. По словам Стефана, она была самой женственной и домовитой из пяти девочек. Пекла чудесный хлеб, солила огурцы и варила нежный джем к чаю.

Стефан не мог выкинуть из головы семью бывшей невесты и жаловался, что я не пеку и не готовлю соленья, как Беата. Я спросила, почему он расторг помолвку, на которой были и кольца, и застолье с кучей тостов. Мне не удалось добиться вразумительного ответа. Я услышала лишь невнятные жалобы, что он не пожелал войти в буржуазную семью и играть роль безупречного зятя. Ему было не по себе с обручальным кольцом, он снимал его, выходя в город. Непонятно, как связать это с тем восхищением и обожанием, которые звучат в его голосе, когда он говорит о Беате, будто траур носит. И для меня загадка, почему он на ней не женился. Не понимаю, что же было не так с чудесной семьей, которую он превозносит до небес.

Отец, известный художник, узнав о размышлениях Стефана об искусстве, без его ведома послал рисунки и картины на приемные экзамены в Академию художеств, после чего Стефана приняли. Дал ему путевку в жизнь. Почему же ты так неблагодарен? Отблагодарил его, бросив дочку? — кричу я Стефану. Не могу выносить бесконечных намеков на Беату. Каждый раз, когда он ее упоминает и хвалит за мой счет, от меня как будто отрезают кусок мяса. Я становлюсь все меньше и меньше, пока не исчезаю совсем. Чувствую себя живым макетом той, когда-то (а может, и теперь) так любимой. Не знаю, что делать.

15/2. 65

Можешь гордиться мной, мама. Я начала делать соленья и печь по рецептам, которые раздобыл Стефан. Домашние дела могут быть интересными, но по молодости я этого не понимала. Была вроде как на подхвате, поваренком. Резала петрушку, лук, чистила картошку, а ты жарила и пекла. Не посвящая меня в тайны кулинарного искусства. В свое время ты прислуживала в больших хозяйствах в Ютландии и сделала меня своим подобием. Может, это была единственная знакомая тебе роль, единственная, которой ты могла меня обучить.

Я еще и шью по оригинальным эскизам, нарисованным Стефаном. Но к своему ужасу, обнаружила, что мое недавно сшитое пальто — точная копия Беатиного. Это когда я в первый раз пошла с ним на концерт в «Одфеллоу палеет». На мне было новое зеленое пальто-трапеция из бархата. Чего мне стоило его сшить! Но в итоге все получилось, и «одежда создала человека». Я гордилась собой, чувствовала, что именно в этом пальто Стефану не будет стыдно пойти со мной.

В антракте он внезапно исчез, не проронив ни слова, и подошел к двум женщинам, помоложе и постарше, похожим на мать и дочь. На молодой было зеленое пальто — один в один мое. Это могли быть только Беата с матерью. Стефан принес двум элегантным женщинам лимонаду из бара и оживленно с ними общался. После антракта он прошел с ними в зал. Я осталась одна. Когда фойе опустело и двустворчатые двери в концертный зал закрылись, я ушла.

Стефан вернулся домой ночью. Я уже не плакала. Если что и способно превратить его в лед, так это женские слезы. Он совершенно не понял моей реакции. Если я не понимаю, что он обязан был проявить внимание к своей бывшей невесте и теще, то мне следует поучиться элементарной вежливости. Его обвинение повергло меня в ступор. Лучше бы ударил. Этого я ему, правда, сказать не осмелилась. Но позже, оттаяв, он предложил мне ткать, как это делает Беата, которая учится в Высшем училище прикладных искусств. Я купила подержанный ткацкий станок, сижу и прилежно тку. По-моему, уже неплохо получается. Сейчас тку шарф, в подарок Стефану на день рождения. Только теперь я чувствую, что по-настоящему стала с ним единым целым.

27/3. 65

Стефан сейчас редко бывает дома. Весь день в академии, а по вечерам по большей части работает статистом в Королевском театре. На куске полотна я нарисовала трех цапель с распахнутыми крыльями, яростно дерущихся друг с другом. Две одной величины, третья поменьше. Я представляю их как двух самцов и самку. Не спрашиваю, что он думает о дерущихся птицах.

Сначала он хотел, чтобы на вышивке были три дерущиеся змеи, но я не захотела. Боюсь змей. Это привело его в необъяснимую ярость. Змея была священным животным уже у древних египтян, сказал он, как я смею осквернять ее своим цыплячьим страхом? Взял рисунок со змеями, положил его обратно в ящик комола и сказал, что использует этот мотив в литографии. Может, вы помните, что вскоре после нашей свадьбы он ездил в Египет на стажировку. И там, в надписях и барельефах, нашел подтверждение божественности змей. К сожалению, он заболел и вернулся раньше времени. Оправился только через несколько месяцев. Говорит, что без меня больше никогда так далеко не поедет.

По вечерам, в ожидании Стефана, я вышиваю скатерть с цаплями. Бесконечный сизифов труд, вышивка гладью и тамбурным швом. Уютно ждать его с чаем и булочками. По-моему, нет ничего страшного в том, что мы так редко видимся. Я доверяю ему, я абсолютно уверена, что у него нет других женщин, хотя после своих походов в кино он возвращается далеко за полночь, поскольку часто встречает кого-нибудь из друзей, случайно оказавшихся на том же сеансе.

Забыла сказать, что взяла академический отпуск. Пришлось наняться на еще одну работу. В офисе. Так что теперь у меня две работы по полставки, вместе — полный день. Это ненадолго, надо поправить дела. В Копенгагене жить дорого, хотя мы и экономим. Да и учебники мои обходятся дороже, чем я предполагала. Это самая моя большая головная боль в смысле денег. Трачу много времени на поиски подержанных в «буках». Уже хочется обратно в университет. Для меня предпочтительней работать головой. Руки у меня не тем концом пришиты.

Папа, ты не мог спокойно смотреть на то, как я копаюсь. Шнурки мне завязывал до двенадцати лет. Все у меня отнимал. Ножницы, когда мне надо было сделать обложки для учебников, нож, когда собиралась резать сыр, даже линейку и карандаш, если нужно было начертить ровные линии. Перед отъездом ты упаковал мой чемодан. Как аккуратно ты сложил одежду. Ни единой складочки не было, когда я ее распаковала.

Вечером пытаюсь выкроить время для самообразования. Читаю по университетскому списку. Учеба без лекций — совсем не то. Скучаю по большим аудиториям. По сокурсникам и вдохновению, которое дают профессора. Я будто заживо похоронена в брачном гробу. Не надо мне так говорить. Это нехорошо по отношению к моему любимому мужу, который ввел меня в большой интересный мир. Что со мной? Почему я так неблагодарна?

14/3. 66

Давно я вам не писала. Дело в том, что я начала жить своей жизнью. Вместо того чтобы сидеть дома и до утра ждать Стефана, хожу развлекаться в город. Я обнаружила, что нахожусь в ладу с собой, только когда у меня есть любовник. Не понимаю, почему я такая. Со мной, видно, что-то не так. Моральный изъян. И мне необходимо облегчить перед вами совесть.

Стефана никогда нет дома, так что времени у меня предостаточно, и квартира есть для встреч с любовниками. Или у меня дома, или у них. Изредка в гостинице, но это так грязно. Я встречаюсь с ними один, максимум два раза, затем бросаю. Не желаю привязываться. Мои чувства предназначены для Стефана. В смысле чувств я по-прежнему девственно чиста.

Стефан для меня — единственный. Лучше один раз с ним, чем сотни раз с любовниками, которые исчезают из моей жизни, как быстро меняющиеся тени. Я так полна любовью к Стефану, что не могу представить себе жизни без него. Без него — жизни вообще нет. Мы срослись в каком-то психическом симбиозе. Он со мной, где бы и что бы я ни делала. Тем или иным мистическим образом я чувствую его молчаливое одобрение — да, прямо-таки его благословение. Я обнимаю и даю обнимать себя другим мужчинам, так сказать, по его воле.

Стефан не такой, как другие, утешаю я себя в трудные минуты. «Стефан не такой, как другие» — моя мантра, свет во мраке, моя прекраснейшая мечта о любви. Но чем Стефан отличается от других мужчин, я не знаю. Наш брак не похож на другие. Мы никогда не ссоримся, и меж нами нет ревности. Мы независимые личности, живущие параллельными жизнями. От союзов наших друзей, со всей их недоброжелательностью, злобой, запутанностью, мне становится не по себе. И в глубине души я знаю, что никогда не смогла бы жить в таком «нормальном» браке.

Может, потому, что я ненормальная. Нет в моей голове картины нормальности, на которую можно ориентироваться, как на рисунки «найди пять ошибок». Боюсь даже, что со всеми моими недостатками и изъянами я — ненастоящая женщина. Я им чужая. Мне с ними не о чем говорить. Я не разделяю их интересов к домашним делам. Выпечке, засолке, диванным подушкам и кухонным занавескам. На все свои хозяйственные эксперименты давно махнула рукой. И жалобы на мужчин не могу поддержать. Стефан же образцовый муж. Он мой бог. Возможно, с вашей точки зрения, это кощунственные слова. Но моя любовь к нему всеобъемлюща.

Этот раскол между всем (Стефаном) и ничем (мной) вам, должно быть, трудно понять. Ведь вам так покойно в себе самих и той безопасной форме существования, где все имеет свое место и где жизнь распланирована в соответствии со сменой времен года, рождением и смертью и памятными датами в промежутке: крещением, конфирмацией, свадьбой, юбилеями, серебряной и золотой свадьбой. Вы живете в жестких рамках, им необходимо соответствовать, в них надо вписываться. Я попыталась сломать эти рамки, ставшие для меня смирительной рубашкой (это не исключает того, что теперь, на расстоянии, я вижу их красоту и желала бы уметь в них укладываться). Хочу иной жизни, чем ваша. Просто не знаю, какова она и как мне прийти к этой «иной жизни». Чувствую лишь нехватку и пустоту, и нет ничего взамен.

Между мной и Стефаном — тьма, сквозь которую мне ничего не видно. Я вглядываюсь во мрак и не становлюсь умнее. Так хочется войти в этот мрак, как в детстве хотелось в рай. Представляю, что внутри — лохматый дикий зверь, который наблюдает за мной, готовый раздавить и проглотить. Хочу подружиться со зверем. Идти с ним рядом во мраке, как «ягненок, пасущийся рядом со львом» (посещение церкви не прошло даром, мама. Библейские метафоры я впитала с молоком матери. Они остались в крови, даже после того, как я покинула лоно церкви). Я хочу приручить чужого зверя, облика которого не знаю. Именно поэтому не могу придать ему форму и просто представляю себе нечто лохматое.

Мне не хватает языка, который мог бы выразить мои чувства к Стефану. Он как будто не хочет принять моей любви. Он мой рыцарь, никогда не снимающий доспехов. Я занимаюсь любовью с доспехами и примирилась с тем, что мне не проникнуть сквозь его панцирь. Я рада хотя бы находиться вблизи, хотя бы в фантазиях принадлежать ему. Его духовный уровень намного выше моего, я не могу обходиться без секса. Он много говорит о сублимации, это когда силой духа поднимаешься над чисто животным и чувственным. Я недостойна пыли под его ногами. Насколько же он выше. Недостижим, как горячее солнце. Я, маленькая зеленая лужайка, живущая солнцем, могу расти только в его свете. Не могу насытиться сиянием солнца Стефана. Чем меньше мы вместе, тем больше я его люблю. Как будто отсутствие укрепляет любовь. Меня словно пополам разрезали. Я распадаюсь. Мой брак распадается. Где-то есть слепое пятно, которое раскалывает меня и толкает в жаркие объятия любовников. Может, этот раскол — какая-то форма зла?

3/6. 66

Вначале я не была влюблена в Стефана. Меня поглотила моя первая большая любовь, Йон. Он изучал юриспруденцию в Лондонском университете. Мне не хватило мужества последовать за ним за границу, так далеко от вас. Я струсила. Уклонилась от испытаний любви, потому что рядом с ним не была собой, а чувствовала себя низведенной до какого-то придатка. И сбежала в безопасные объятия Стефана, хотя он не особенно нравился мне как мужчина. Меня привлекало чувство безопасной надежности, которое он мне давал, чувство дома. А если мне чего и не хватало, так это именно чувства дома.

Я возобновила связь с Йоном. Мы начали переписываться. Он принимает мое замужество, то, что я нашла другого. Письма от него приходят раз в неделю, я отвечаю в тот же день. Это я после двух лет молчания начала переписку, а он ответил незамедлительно, как будто ждал моего письма.

«Любимая, я давно должен был тебе написать. Твое письмо не удивило меня, да и с какой бы стати? Оно лишь стало подтверждением тому, что уже присутствовало в молчании и пребудет всегда: тому странному, мистическому, невозможному между нами, до такой степени являющемуся частью меня, что без этого, без тебя, я был бы совсем другим человеком, незнакомым самому себе. Думаю, не важно, как мы это назовем. Я чувствую, что понимаю это и буду понимать всегда. А слова не всё могут выразить. Они искажают, они несправедливы: так или иначе привносят излишнюю сентиментальность и романтику, за исключением поэтического слова — моей второй после юриспруденции страсти. Мы оба знаем о присущем словам свойстве лгать, как бы подкупающе они ни звучали. Именно это обстоятельство в большей степени, чем что-либо другое, заставляло меня хранить молчание с тех пор, как я уехал в Лондон, даже в те моменты, когда мне очень хотелось тебе написать, а может быть, именно в эти моменты. Называй, как хочешь. Даже подбирать слова было нестерпимо больно.

В ноябре все напоминало о тебе, я безнадежно томился по тебе. В общем справлялся. Ты ведь во мне — очень близкая и настоящая, твое присутствие внутри меня делает меня счастливым. Но бывает, нахлынет чувство паники и полного отчаяния, чувство отсутствия, потери, оно накатывает волнами. Эта любовь — мой неиссякаемый и непостигаемый источник. Разговариваем мы, переписываемся или нет, нам не исчерпать ее: она пребудет неисчерпаемой. Иногда источник словно выходит из берегов и все поглощает! В ноябре сознание того, что минуло два года с тех пор, как мы расстались, а время как будто остановилось, казалось ужасным!

И ты права. Может, я не написал бы тебе, если б ты не написала первая. Но вот я пишу и пишу, потому что хочу писать. Ты говоришь: молчать — плохо, и это тоже верно. Ведь и молчание искажает, создает путаницу, и едва ли не больше, чем слова. Думаю, нам надо попробовать переписываться даже тогда — а может, в особенности, — когда это труднее всего, чтобы придать друг другу силы и таким образом получить немного радости и счастья от этой любви — от ее боли. А иначе в чем же ее смысл?

Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, только скажи! Не скрывай. Больше нет причин для страхов или мистики. Каким я был идиотом все эти годы, что боялся нашей любви. Боялся, что она меня разрушит, а если поддамся, то и тебя. Теперь страх исчез. Боль приходит и уходит, но, если у боли отнять страх, она принимает другую форму. И то, во что она превращается, не трагедия и не романтика, не комедия и не пустота — нет, нечто совершенно отличное от этих ярлыков».

Не знаю, обнаружил ли Стефан письма Йона. Во всяком случае, он ничего не сказал. Я бы так хотела ему их показать, поделиться с ним. Но думаю, ему это не понравится. Для него очень важно, чтобы мы не трогали друг друга, не выясняли, кто чем занимается и с кем.

3/7. 66

У меня появилось любимое место. Называется бар «Тунис». Я хожу туда, потому что там много иностранцев. Мне нравится говорить с ними и слушать, как живут люди в далеких странах. Все они много путешествовали, повидали мир. Я многое от них узнаю. Теперь, когда я бросила учебу (к вашему большому огорчению), этот бар стал моим университетом. Сижу с минералкой, денег у меня мало, цены на напитки в ресторанах высокие, но не отказываюсь, если угощают.

В субботу ко мне подошел один иностранец и вежливо поинтересовался, нельзя ли ему присесть за мой столик и угостить меня. Вернувшись с бокалом, он положил свою руку поверх моей и спросил, не хочу ли я пойти к нему домой? Разве не видно, что я замужем? И почему он выбрал именно меня, а не какую-нибудь другую женщину, которая ждет, когда ее пригласят на танец, вырвут из однообразной действительности, ждет, когда исполнится ее мечта о близости и верности?

Он ответил, что уже спрашивал нескольких дам, и они ему отказали, и он едва осмеливался глядеть на меня, так не хотелось ему снова просить незнакомую женщину об одолжении побыть его гостьей. Но ему показалось, что я сама доброта. Вот уж не знаю, как ведут себя те, кто добр, заметила я, избегая смотреть ему в глаза.

Я отправилась к нему домой. Исключительно потому, что он попросил, и еще из-за его печальных глаз. Он жил под самой крышей, в крошечной двенадцатиметровой комнатке с дощатыми стенами (вы наверняка покачаете головой, представив себе это). Предложил мне чаю и пирожных и поставил музыку, она мягкими спиралями потянулась к потолку. Мы сидели на полу, на больших пестрых подушках. Из мебели была только кровать.

Я спросила из любопытства, чего он от меня хочет. Почему я вообще сижу с ним и слушаю странную музыку? Он сказал, что сошел на той же остановке, что и я, и последовал за мной в «Тунис». Он всячески пытался пообщаться с моими соотечественниками, но дальше поверхностных знакомств дело не шло, и все они вскоре кончались ничем. Поэтому он похитил меня и будет держать на своем чердаке столько, сколько нужно, чтобы узнать меня как следует, по-настоящему.

Он так комично произнес «похитил» со своим иноземным выговором, что я громко рассмеялась. Но быстро стала серьезной и сказала, что меня не надо было похищать. Я останусь у него по своей воле. Я не боюсь чужаков. Сама чужая в большом городе, просто это не так сильно бросается в глаза, потому что выгляжу как все остальные, но на этом сходство кончается. Я сразу опознала неуклюжий язык его тела, беспомощно жестикулирующие руки — характерную черту непосвященного. Иностранцы для меня — родственные существа, надеюсь, в будущем их станет больше, чтобы я смогла чувствовать себя как дома. Еще я сказала, что как-то переспала с одним африканцем. Мне проще любить совершенно постороннего человека, нежели разговаривать со знакомыми. Пусть не думает, что я шлюха, хотя добровольно пошла с ним, так что не надо держать меня взаперти. Потому что никто не должен быть настолько одинок.

Мне знакомо одиночество в чужом городе, сказала я, а теперь наконец появился кто-то, с кем можно поговорить, кто для меня как духовник за черной тканью, так что пусть не думает, что легко от меня отделается. Я не так невинна, как кажется. У меня было много любовников. Хотя мой муж для меня — всё. А теперь лучше ему прервать меня, заметила я, иначе выболтаю о своем браке больше, чем нужно, и начну сплетничать о муже. А это все равно что плюнуть на Бога.

Он сказал, что никогда бы не женился на европейке, потому что не уважает европейских женщин. Женщины в его стране красивей, мягче. Они — настоящие женщины, ждут мужчину до свадебной ночи. Европейки — лишь наполовину женщины, они ведут такую же сексуальную жизнь, как мужчины. Он не лег бы в кровать с одной из своих женщин, чтобы потом бросить ее. Сначала женился бы на ней, и брачная ночь стала бы для него долгожданным пиром. Бедные европейки. Ему их жаль. Они лишены покровительства мужчин.

Я сказала, что мне не нужно покровительство мужчин. Я свободная женщина. Но раз он так говорит о европейских женщинах, как будто мы и не люди вовсе, а куски мяса, которые он может забраковать, когда вкус ему надоест, то пусть не приближается ко мне, но, конечно, я не нарушу наше соглашение, пока он не узнает меня «поглубже».

И как понимать его обвинение, такое отсутствие уважения к неженственным западным женщинам, раз от меня он может получить то, что ему нужно? Ведь, несмотря ни на что, именно как женщина я пошла с ним, с женской нежностью к человеку в невыносимом, прискорбном положении, ведь он беженец и не может вернуться в свою страну и жениться на одной из тамошних чудесных женщин.

Ошибкой была моя слабость, из-за которой я поддалась силе его мужской притягательности, я упрекну себя, но не передумаю, поскольку я такой же человек, как и все остальные, сказала я. Сегодня вечером мы потерпели крушение на пустынном острове в объятиях друг друга. И еще не известно, кто за кого цепляется. В нашем ночном контракте речь идет прежде всего о человеческих отношениях. Радовался бы лучше моей ветрености и огромной потребности в тепле, вместо того чтобы презирать и называть европейской женщиной. Ему следует также знать о том, какая огромная пропасть лежит между моей жизнью и жизнью моей матери, для которой, как и для женщин его родины, лечь с мужчиной в постель до брака — смертный грех. Так что ему, по меньшей мере, следует уважать мою мать. Он сказал, что уважает мою мать и жалеет, что никогда с ней не встретится. Он говорил как ребенок, потому что мать — высшее существо. Затем навалился на меня всем своим весом. Я не могла противиться мужественной силе, с бесконечной легкостью вдавившей меня в матрас из искусственного латекса — роскоши, дарованной мне не против моей воли, но в согласии с ней.

P. S. Я начала понимать, что единственная связь между мной и ребенком из детства — это то, что мы случайно находимся в одном теле. Мне кажется, между тем ребенком и мной теперешней нет никакой связи, хотя я ношу имя обеих.

23/3. 67

Сегодня мой день рождения, и мне так захотелось вам написать. Я стала пожилой женщиной двадцати четырех лет со всем вытекающим из этого опытом. Наслаждаюсь тишиной пасхального утра. Встала рано. Солнце так славно светило в окно, выходящее во двор. В снегу путаница больших птичьих и маленьких кошачьих следов. Я подумала, что большая толстая галка подралась с котенком и это представление было исполнено ради меня, пока я спала.

Я принесла себе завтрак в постель, в честь праздника сварила яйцо. У меня было такое сильное чувство дня рождения, какого с детства не бывало. Потом я встала и убралась после вчерашнего ужина. Ко мне приходили гости (две подруги, которые у меня остались с университетских времен), засиделись допоздна. Потом я пропылесосила. Сегодня вокруг меня должно быть чисто. И когда вся квартира стала сверкать и благоухать «Аяксом», пошла в ванную и очистилась изнутри и снаружи.

Судя по яркому солнцу, можно сказать, что в этом году я была хорошей девочкой. Как я сегодня счастлива! Вот пишу вам, а сама не могу усидеть на стуле. Любуюсь красными розами (жутко дорогими), которые купила вчера, во-первых, чтобы поставить на стол к ужину, а во-вторых, чтобы смотреть на них сегодня. Срываю пару лепестков и подношу к носу, в меня проникает сладкое благоухание.

Сегодня утром совершила сумасбродство. Поставила на проигрывателе «Времена года» и танцевала в гостиной с развевающимся на шее оранжевым шифоновым платком. Танцевала, пока не почувствовала, как Земля крутится вокруг своей оси, медленно и степенно проплывая вокруг Солнца. Двойное движение, которое совершается и во мне. Дело в том, что нас теперь двое. В моем животе растет ребеночек, совершенно помимо моей воли. Я на восьмом месяце. Он сильно толкается и начал проявлять нетерпение. Я тоже: никак не могу дождаться, когда он появится на свет. Я уже влюблена в него и мечтаю подержать на руках.

После танца голова закружилась, пришлось мне присесть на стул. Надо бы сказать «нам пришлось». «Я» превратилось в «мы», и я больше никогда не буду одна. Эта мысль кружит голову не хуже танца. Фантастическое чувство — ощущать в своем теле другого. Представляю себе, будто его поместили в меня высокоинтеллектуальные существа с другой планеты, что все мы изначально прибыли из космоса и поэтому всю жизнь должны учиться быть людьми. Для вас, думающих, что человек создан Богом, — мысль нехристианская.

Не беспокойтесь за меня. Я по-прежнему езжу на велосипеде, несмотря на большой живот, и работаю на своих двух работах, вы о них знаете, на одной — по утрам, до двух, а на другой — с шести до десяти вечера. Не могу дождаться шестинедельного декретного отпуска. Видели бы вы, какая я, беременная. На улице не узнали бы.

Много забот с детскими вещами. Большую часть — здоровый пакет с шестью хлопковыми штанишками, шестью распашонками, шестью кофточками с длинным рукавом, двумя полукомбинезонами, двенадцатью подгузниками, все белое, и еще одеяльце с двумя пододеяльниками в синюю клетку — мы получили от гуманитарной организации «Помощь молодым матерям». Я волновалась, примут ли наше ходатайство, и его приняли, и нам еще подарили подержанную коляску. Иногда вынимаю какую-нибудь кофточку или штанишки, кладу на стол и пытаюсь представить ребеночка. Его будут звать Дино, в честь одного из знакомых Стефана. Это итальянское имя. По-моему, красивое, но вы наверняка предпочли бы настоящее датское имя.

Стефана дома нет. Он в Италии, гостит у друга, который по стипендии поехал в Амальфи. Надеюсь, что не рожу раньше времени и он успеет вернуться. Врач говорит, мальчик некрупный, но лежит как положено, головкой вниз. Стефан для него так замечательно отремонтировал квартиру, хотя и был очень занят в вечерней школе, где преподает искусствоведение.

Он совсем бросил писать. Мысль о том, что его талант пропадает, для меня невыносима. У него такая потребность в творческом самовыражении. Но живопись для него мертва, по его словам, у него от живописи мигрени. Мольберт стоит на чердаке. Стефан хочет поступить в Высшую школу кинематографии и начал фотографировать. Сделал несколько моих снимков в полный рост. Я стала совершенно бесформенной, почти как сказочный зверь. Но он говорит, что все равно любит меня. Мы стали друг другу гораздо ближе благодаря маленькому мальчику, который делает нас семьей.