Ираклион… декабрь… Забыв про календарь, смеющееся солнце город ослепляет, прохожих тысячи, подобно голубям,- заняв места на площади, в кофейнях, — о новостях – почти весенних – словно, напевают.. В всеобщем воркованье – старичок, с авоськами домашнего пошива, в которых нечто важное несет,- подмигивая молодости беспрерывно, — спешит куда-то, по делам, через толпу, но, вдруг – замедлит спешку неотложную свою, среди всеобщей радости теплу декабрьскому — заметив, — столь грустные глаза, печальное лицо, нетронутую чашку с кофе, — что тут же – к обладательнице их,- мир изменить ее желая, — шаг старичек с авоськами направив, представится, уже – его вниманием испуганным глазам, и, рассказав им – кто он и откуда, веселый критский старичок с авоськами в руках, – застенчиво узнает имя у женщины, чьи грустные глаза его так тронули среди толпы почти весенней, и сложит мандинару ей – в стихах, что нет ее ведь краше – в целом мире, что незачем и грусти быть в ее глазах, что солнце в декабре слепило город, тепло толпе воркующей даря, лишь потому, что город одарила присутствием своим сверкающим она… Частушке трогательной критской улыбнутся печалное лицо и грустные глаза, слезами благодарности разбавив остывший кофе, радость старичка, ему напомнив радугу над морем, что поднимается столь часто – в декабре, когда его любимый остров ослепляя, дождя капризы, штормы побеждая, раскрашивает солнце критский день. Веселый критский старичок, с авоськами домашнего пошива, оставив напоследок пожелания всего, продолжит важное движение свое, даря то – здесь, то – там, — частушки-мандинары, — печальным лицам, грустью тронутым глазам, — и душам – навсегда – воспоминания, — о старичке – с авоськами добра…