— Как его фамилия? Дюамель? В жизни о таком не слыхал!

Буасси вздохнул.

— Ну, как не слыхал! Он журналист, его все знают.

— А я не знаю, — враждебно произнес Альбер Лелак.

— Да быть этого не может, — настаивал Буасси, словно учитель математики, не желающий примириться с тупостью своего ученика. — Он пишет для спортивного отдела «Пари суар». Знаешь, такие разоблачительные статьи. О том, что стоит за кулисами скандала в теннисе, почему подал в отставку тренер сборной команды. Читал?

— Нет, — сказал Альбер. — Я не читаю «Пари суар» и вообще не читаю спортивные разделы газет.

— Дело твое, как тебе угодно.

Буасси легко было обидеть. Он переключил скорость и легонько нажал на педаль тормоза, чтобы зажегся стоп-сигнал. Впереди выстроилась целая вереница машин, где-то далеко у светофора застряли автомобили, идущие с улицы Сен-Пласид, и перекрыли дорогу. Моросил мелкий холодный дождь, в каплях воды преломлялся свет загоравшихся перед ними стоп- сигналов. Вспыхивали гигантские красные круги, и «дворники» размазывали их по стеклу.

— Не знаю, какого дьявола я должен туда ехать, — проворчал Альбер, плотнее запахивая пальто и поеживаясь от холода, проникающего снаружи потому что Буасси опустил стекло. — Там нужен дактилоскопист. Есть дело и у фотографа — он должен сфотографировать труп. О'кей! С врачом тоже все ясно: а вдруг жертва еще жива? Не знаю только, какого дьявола туда еду я?

«Вот назло не отвечу, — думал Буасси. — Теперь-то он разговорился. А раньше, когда мне хотелось поговорить, сидел набычившись».

— Знаю, знаю, и не перебивай! — Альбер поднял голос, словно Буасси с ним спорил. — Скажешь, я должен ехать потому, что расследую убийства, а там убили человека. Так говорит шеф, говорит то же самое Бришо, ну да что с них взять, с твердолобых.

«Да ничего я не скажу», — хотел было вставить Буасси, но Альбер опередил его.

— Да, и мне это известно. Я обязан побывать на месте преступления, сделать выводы из положения мертвого тела, установить, что убийца вошел в дверь, а не влез через окно в квартиру на седьмом этаже. Я, разумеется, тоже читал руководство, изданное для начинающих и тупых сыщиков. Так вот учти, что меня место преступления не интересует. И труп не интересует. С тех пор как стал полицейским, я повидал трупов больше, чем ворон. Ясно тебе? Предвосхищаю твой следующий вопрос. Хочешь узнать, как же я выясню иначе, кто преступник. Ладно, скажу. А вот как: буду себе посиживать в теплой комнате на всем готовеньком да изучать и анализировать материалы следствия — отпечатки пальцев, фотографии, протоколы допросов, признания. Вот так-то!

«Да он совсем спятил, — думал Буасси. — В голову ударил успех недавнего расследования. Но ведь даже в прошлый раз, когда он арестовал женщину, которая убила старуху, только везение спасло его от дикого скандала. Он тогда с легкостью сделал вывод, что эта женщина, была единственной, кто входил в квартиру через главный вход, и значит, она и есть убийца. А того не заметил, что увидел даже он, Буасси: в квартиру можно попасть и с черного хода.

Потому-то сыщику и нужно как следует оглядеться на месте преступления. Другое дело, что та женщина в конце концов призналась: да, мол, она пырнула ножом старуху из-за каких-то жалких нескольких тысяч франков. Ладно, Альбер, конечно, ловко разоблачил того убийцу — изобретателя шахматного компьютера, хотя сам не может отличить ладью от ферзя, а в компьютерах вовсе не разбирается. Но никто и предположить не мог, что слава так ударит ему в голову».

— Да, я знаю, что ты хочешь сказать, — задумчиво продолжал Альбер.

— Черта лысого ты знаешь! — в сердцах рявкнул Буасси. Ладони у него вспотели, колени дрожали. Лелак взвинтил его своими рассуждениями и отвлек внимание, из-за чего он неправильно сменил полосу, и автобус чуть не врезался в бок их машины. Нечего сказать, в хорошенькую историю влип бы Буасси! Над ним бы все управление потешалось! Буасси был сыщиком и признанным виртуозом руля. Всю свою жизнь он бредил машинами, и, кроме автомобилей, его мало что интересовало. Разве что матчи — футбольные, хоккейные, легкоатлетические, теннисные. Это да! Конечно, если не ему самому приходилось потеть на поле или площадке.

И еще женщины. Костистый, длиннорукий, большеносый, с ладонями-лопатами, своими успехами у дам он был обязан тому, что походил на Ива Монтана, и подобное счастливое сходство питало его уверенность в себе. Убедила его в этом одна продавщица кондитерской, которую он в свое время сравнивал с Брижит Бардо. Тогда и сама Б. Б., и продавщица были на добрых несколько лет моложе и импозантнее, чем теперь. Что касается Буасси, то, напротив, прошедшие годы пошли ему на пользу. Он был убежден, что крупные, глубокие морщины делают его лицо более выразительным, характерным. Бог знает, как он этого добивался, но свою убежденность ему удавалось передавать женщинам. И он наслаждался холостяцкой жизнью. Вечно вокруг него крутились две-три толстушки средних лет, которые непременно старались оставить в квартире Буасси свои пожитки и чтобы их было больше, чем вещей «тех ничтожных бабенок», что бывали там до них. По документам Буасси числился сыщиком, в действительности был шофером. Все остальные предоставляли ему право водить машину и вразумлять оплеухами чересчур заносчивых подозреваемых. А он обычно предоставлял им право вести следствие. Он мог здорово ударить.

Часто ему было достаточно показать сжатую в кулак костистую руку-лопату. Его вообще-то готовили в шоферы-телохранители для важных персон. Одно время он возил министров и зарубежных государственных деятелей, потом чем-то не угодил начальству, и ему подыскали местечко в полиции. Возможно, он не прижился на старом месте, потому что не был достаточно представительным, покладистым, вежливым и хорошо одетым. Однако злые языки утверждали, будто все произошло из-за того, что и тогда он не мог отказаться от своей привычки вечно копаться в моторе. Бришо и Лелак, которых он сводил если и не в могилу, то с ума этой своей привычкой, клялись и божились, что Буасси вылетел со своего ответственного поста во время визита западногерманского министра внутренних дел в Париж. Когда тот вместе со своим французским коллегой собирался удалиться с приема, который был дан в честь немецким посольством, оба государственных деятеля были потрясены видом раскрытого капота черного «мерседеса», в котором углубленно копался шофер.

Нарушив правила, Буасси свернул влево на улицу де Севр, регулировщик-полицейский стыдливо отвернулся, увидев номер их машины. Это был черный «Пежо-504», без мигалки и надписей. Все и так знали, что машина полицейская. Буасси включил фары и дал сигнал. Впереди шло такси, не желавшее сдвинуться с полосы. Буасси переключил скорость, дал газ и рванул влево. На мгновение перед Альбером мелькнул встречный автобус, он даже успел заметить ужас в глазах водителя. Затем «пежо» вновь оказался впереди такси, но тут же, прежде чем Альбер сделал судорожный вдох, сдвинулся вправо и оказался между двумя полосами. Господи! Лелак десять лет ездил с Буасси, верил в него, как римский папа в Господа Бога, у них никогда не было ни единой аварии. Но он так и не смог привыкнуть к той фантасмагории, которая происходила, когда Буасси торопился.

Альбер умолк и смотрел, как во влажной серости размываются сверкающие цветовые пятна. Это было и прекрасно, и страшно, он ощущал, как учащается сердцебиение и начинает дрожать желудок.

— Еще минута, и сможешь повосторгаться трупом, — удовлетворенно произнес Буасси.

— Еще минута, и моим трупом смогут повосторгаться прохожие, — проворчал Лелак. — Жорж Дюамель или как его там… Журналист. «Пари суар», спортивный отдел. Почему его обязательно надо было убивать в мое дежурство? И куда ты мчишься как угорелый?! Воскрешать его?!

* * *

— Ну и мерзкий покойник, — бормотал Шарль Бришо. В своем спортивном костюме он так же резко отличался от заполонивших квартиру сыщиков, как белокожий в пробковом шлеме от аборигенов какой-нибудь викторианской колонии в Африке. Альбер отстранился от него, словно они и не знакомы. Бришо, казалось, не замечает ни стоявшего, у двери без дела консьержа, который с самого начала этой безумной истории в качестве официального свидетеля помогал взламывать дверь квартиры, ни того, что рядом с ним стоит, навостря уши, сотрудник «Пари суар», которого утром прислали сюда из редакции, поскольку там сочли подозрительным, что Дюамель уже два дня не дает о себе знать, а газете был нужен обещанный им репортаж. В общей суматохе никому не пришло в голову выставить их отсюда. Оба были счастливы, что обстоятельства дозволили им оказаться в центре событий. Несомненно, стажер захочет тиснуть статейку об этом происшествии. По физиономии видно: он именно сейчас решил, что станет репортером уголовной хроники, а не театральным критиком.

— Дюамель и при жизни-то не был красавцем, — продолжал Бришо, — а теперь, когда его забили до смерти… — И он прищелкнул языком, как чревоугодник. У Жоржа Дюамеля была квадратная, бульдожья голова. Низкорослый, но плотный мужчина, при жизни он, вероятно, излучал силу. Из незначительных остатков черных волос он отрастил длинные бакенбарды. Лицо его показалось Альберу знакомым. Он видел его по телевидению, когда тот выступал в качестве спортивного обозревателя.

Журналист произвел на него впечатление настырного, заносчивого наглеца. Живот его казалось вот-вот вывалится из кожаного пиджака; свои безапелляционные оценки и суждения он оглашал так, словно-закруглял фразы вместо хлестких концовок звонкими оплеухами.

Теперь он лежал на спине, левая рука его была подвернута под тело, очевидно, она была сломана. Левый глаз заплыл, лицо сплошь в синяках и кровоподтеках, нижняя губа треснула, и там, где ее проткнул зуб, застыл черный сгусток крови.

Дюамеля забили до смерти, и били его медленно, жестоко. Трупы тех, кого приканчивают двумя-тремя ударами и продолжают забивать ногами уже мертвых, выглядят не так. Обычно заметны следы первых ударов, а остальное ведущий следствие узнает из протоколов вскрытия. В мертвом организме кровообращение отсутствует, а потому на теле не бывает таких кровоподтеков.

Врач, читавший им лекции, когда Альбер учился на одногодичных курсах. усовершенствования, излагал тему значительно более профессиональным языком, но Лелаку и прочим достаточно было знать лишь саму суть дела. Итак Дюамеля убили не двумя-тремя ударами. Ему досталось их очень много. Голова была разбита в лепешку. Он получил удары по лбу, по вискам, по носу, по скулам, удары, которые лишь скользнули по лицу, повредите кожу, и такие, что попали в цель и от которых треснули кости.

— Интересно, как выглядел наш приятель, когда был живым? — Спросил Бришо, ища глазами Альбера. Тот нехотя шагнул вперед.

— Вопрос, сумел ли хоть раз ответить на удары этот несчастный, прежде чем рухнуть мешком на пол? — пробормотал он.

— Ну как-то он все же ответил, — сказал Буасси, обычно не вмешивавшийся в следствие, но в драках считавший себя специалистом. Альбер нервно заерзал.

— Может, уйдем отсюда? Или нужно обязательно здесь вести дискуссию?

— Как угодно, — Буасси оскорбленно смолк.

— По мне так можно идти, — оказал Бришо. — Ты огляделся?

Альбер огляделся. Гостиная хорошей, зажиточной квартиры. Стены оклеены белыми в золотых узорах обоями. Шкаф из хрома и дымчатого стекла, книжная полка, в углу магнитофонная система, видео, телевизор.

Кресла, круглый столик, турецкий пуф, толстый ковер. Сейчас все это превращено в поле битвы. Сломанный пуф валяется у стены. Кто-то в драке запустил им в противника, но тому, видимо, удалось увернуться, и позолоченная с кожаным сиденьем штуковина ударилась о стену, прочертив углом на обоях рваный след в виде перевернутой буквы «V». Дюамель врезался своим огромным телом в магнитофонную систему, очевидно пошатнувшись после сильного удара и пытаясь обрести, равновесие. Кресла опрокинулись, когда шел уже ближний бой, а ваза, бутылка с коньяком и рюмка слетели со столика явно в тот момент, когда по нему ненароком, но с силой пнули ногой. Но что это? Альбер замер, почувствовав какое-то несоответствие. Осторожно шагнув к столу, он присел, на корточки.

— Рюмка только одна, — произнес за его спиной Шарль Бришо.

— С кем же он тогда пил? — спросил Альбер.

— В одиночестве, — ворчливо произнес Буасси.

— Ага. И в одиночестве дрался.

Шарль улыбнулся, забавляясь этой перепалкой, и дружески обнял Буасси за плечи.

— Пошли, не будем мешать великому детективу!

— Дело хозяйское, — буркнул Буасси. Однако ему не удалось произнести это таким оскорбленным тоном, как хотелось.

Альбер раскрыл два-три шкафа, несколько минут потоптался у книжной полки, затем перешел в другую комнату. Он очутился в рабочем кабинете. Маленькие окна небольшой квадратной комнаты выходили к шахте лифта. Стекла окон, как и стены, были оклеены афишами и объявлениями о велосипедных соревнованиях от рубежа века до наших дней. Встречались здесь и анонсы о финале европейского чемпионата по профессиональному боксу, о Кубке мира по легкой атлетике, монакском заезде мирового чемпионата «Формула-1». Повсюду висели рисунки и фотографии стадионов, культуристов, автомобилей обтекаемых современных форм. Письменный стол, телефон, закрытый на ключ большой стальной сейф для хранения досье.

Альбер двинулся дальше. Если ему придется расследовать это безумное убийство, он успеет открыть сейф. Но если хоть чуточку повезет, он постарается отфутболить неприятное дело. Он вышел в кухню. Она была просторной, и в ней царил беспорядок. На столе валялись тарелки с остатками пищи, в мойке — тостер.

Что бы сказала Марта, если бы ее встретил дома подобный разгром?.. Ухмылка быстро сошла с лица Альбера, как только он сообразил, что именно это ее ждет. Он явственно увидел перед собой собственную квартиру такой, какой ее оставил: мебель сдвинута на середину комнаты. На полу лужи клея и обрывки обоев. Окна распахнуты настежь, и пронизывающий ноябрьский ветер насмерть замораживает цветы Марты. Ему следовало знать. Следовало знать, что не сможет он за один день оклеить комнату обоями. Что, когда их нарежет, куски окажутся короткими, и придется надставлять их добавочными полосками; Что когда он приложит их к стене, они начнут скользить в разные стороны и намертво пристанут к ней именно в тот момент, когда будут лежать косо. А та процедура, что в книге представлялась столь простой, потребует уйму времени. Но, главным образом, ему следовало знать, что нельзя появляться даже, поблизости от своей работы.

Но он, идиот, не захотел брать отпуск. Думал, зайдет на полчасика, покажется шефу, выпьет кофе с коллегами и помчится домой. А когда вернется, засохнет размазанная на стене грязь, с пола, может быть, улетучится запах пролитого растворителя и можно будет снять с окна положенный туда ковер.

* * *

Бришо сдержал гнев. Бришо всегда сдерживал гнев. Сделал вид, будто не замечает, что Альбер хмыкает, пялясь в окно машины, он назло ему принялся рассказывать, как началось следствие. Вдруг в парне пробудится сыщицкий инстинкт? Не пробудился. Альбер следил за движением транспорта, бранился, если кто-то проскакивал вперед, обгоняя их, пальцами барабанил по спинке сиденья, если Буасси сбрасывал скорость или не спешил сам кого-то обогнать. Казалось Лелак не слушает рассказ Шарля.

— Нет сомнений, его убили в субботу, — говорил Бришо, решив, что будет твердить о работе до тех пор, пока Альбер как-то не прореагирует.

— Угу.

— Дюамель в субботу днем с работы вернулся домой. Примерно к вечеру в квартиру кто-то позвонил, под каким-то предлогом к нему вошли, напали на него и забили до смерти,

— Кто? — с интересом спросил Альбер.

— Твои чертовы тетушки, — с досадой ответил Бришо.

— Хм, — кивнул Альбер. — Никогда бы не подумал!

* * *

Все выглядело ужаснее, чем он ожидал. То, что цветы погибли, он знал.

Как и то, что пролитый клей для обоев оставляет на полу отвратительные, с трудом удаляемые пятна. Но вот что такие же пятна окажутся еще и столе и на шкафу, он даже не представлял. Стол покупал он сам несколько лет тому назад в припадке желания обставить квартиру. Шкаф привезла с собой из Англии Марта. Стильный массивный дубовый шкаф с разноцветными инкрустациями был не лишен некой тяжеловесной прелести, и, глядя на него, казалось, будто он может выдержать все на свете. Сотворивший его художник работал с натуральным, хорошим материалом, применял отличные штифты, штыри, честно и аккуратно подгонял все детали, памятуя о сырых английских зимах, о том, что шкаф будут перевозить на телегах, поездах, пароходах в Индию или другие дальние колонии ее величества. Только о клее для обоев он не подумал. Шкаф, переживший две мировые войны, унаследованный Мартой от отца, теперь истекал кровью от тяжких ран.

Альбер остановился посреди свалки, которая: еще вчера была жилищем, и буквально не знал с чего начать, за что хвататься. Бришо тоже онемел. Картина напоминала ему место преступления, и он бы не удивился, если квартиру Лелака неожиданно заполнили фотографы, дактилоскописты, техники.

Несколько снимков шкафа, по таинственным причинам перемазанного клеем, несколько фотографий загубленных, умерщвленных цветов, а вот и прекрасный, ясно отпечатавшийся след от ладони на стене…

— Закрой окно, балда! — Буасси был единственным, кого не тронул драматизм сцены. Плотная кожаная куртка на подкладке не могла скрыть, как трясутся от сдерживаемого хохота его плечи. — Марта уже видела?

— Нет еще. Она в Бордо на конференции, сегодня вернется.

Альбер захлопнул окно, тщательно повернул шпингалет.

Этим движением он словно хотел стереть даже воспоминание о том, что в конце ноября оставил окно открытым на полдня. С надеждой глянул на Буасси, вдруг того осенит какая-нибудь дельная мысль. Буасси человек практичный, прочно стоит ногами на земле, да и руки у него золотые. И отец его был плотником. Такой человек наверняка знает, что надо делать в подобных случаях.

— Лучше всего было бы скрыться, — задумчиво произнес Буасси. — Надеюсь, шеф поможет тебе раздобыть новые документы. Придется сделать и пластическую операцию, чтобы слегка изменить лицо, и тогда, если тебе повезет, Марта не найдет тебя в Новой Гвинее.

— Что ты наделал, несчастный? — спросил Бришо прежде, чем Альбер успел решить, улыбнуться ли ему горькой улыбкой или пнуть Буасси ногой.

— Я переклеивал в комнате обои, — гордо заявил Лелак. — Хотел сделать Марте сюрприз. — Он сделал вид, будто не слышал, как прыснул со смеху Буасси. Этот паршивец теперь наверняка сквитается с ним за то, что Альбер так много дразнил его в последнее время. — Стану я приглашать мастеров и платить им бешеные деньги, чтобы они все испортили! Оклеить стены обоями проще простого, работа быстрая и приятная, если знаешь, как за нее взяться, — ораторствовал он.

— Ага, — кивнул Бришо. — Понял.

Он поднял с пола книжку «Домашний умелец», которая немного потрепалась за последние два дня.

— Вижу, аннотацию с обложки ты усвоил. Прекрасно! «Не приглашайте маляров, они сдерут с вас уйму денег и проведут, как миленьких! Наберитесь смелости и возьмите дело в свои руки!»

— А там не сказано, что клеить обои рекомендуется летом? — поинтересовался Буасси.

— Нет, — проворчал Альбер. Он терпеть не мог, когда критиковали его книги. Будь у него время, он всему бы научился по книгам! Пособие по ремонту домашними средствами написали знаменитый меблировщик и маляр — мастера своего дела. И с ними-то пытается спорить Буасси!

— Здесь уже просохло? — спросил Шарль.

— Отчасти, — ответил Буасси, ощупав руками свежеокленные стены. Альбер понял, что лучше всего положиться на них.

— Тогда растолкаем мебель по местам. Вдруг Марта не заметит… или подумает, что теперь модно клеить обои вкривь и вкось. Кто знает, может, она еще и обрадуется?

Они расставили по местам мебель, отскребли присохший клей, теплой соленой водой полили цветы, вспомнив, что в школе им говорили, будто цветам это приносит пользу, а потом обдули их феном чтобы обогреть. Мусор вынесли, переднюю вымыли, мебель протерли пастой, а ковром укрыли клеевое пятно размером в две ладони, которое окончательно удалить так и не удалось. Затем, удовлетворенные, расположились в удобных креслах Альбера.

Квартира выглядела почти так же, как раньше. По крайней мере, на мужской взгляд. Только вместо скромных обоев в полоску теперь стены покрывали сделанные под ткань кремовые в бледный, едва заметный золотой узор. Узоры то удалялись, то сближались, а кое-где наезжали друг на дружку. Тот, кто не видел в магазине маленький макет стены с образцами, мог бы подумать, будто клеить так и полагается, как это сделал Альбер. Узкую полоску старых обоев, видневшихся из-под новых, удалось прикрыть, для этого только пришлось отодвинуть подальше телевизор. Они начали догадываться, как чувствует себя преступник-дилетант, когда, впав в панику, пытается замаскировать убийство под несчастный случай. Стирает следы пальцев, переставляет мебель, делает все возможное, хотя и сам понимает: опытные сыщики его разоблачат с первого взгляда.

Альбер сварил кофе. А Шарль и Буасси ели найденное в кухне печенье, повсюду соря крошками и утверждая будто обживают квартиру. Они устали, ни у кого из них не было желания идти на работу.

— Будут неприятности, — проворчал Бришо. — Шеф просил доложить о деле сегодня к вечеру.

— Получит донесение завтра. — Альбер с необыкновенной легкостью относился к таким вещам.

— Не выйдет, — вздохнул Бришо. — Шеф завтра уезжает в отпуск и хочет еще сегодня вечером сделать заявление для «Пари суар» и телевидения.

— Куда он едет? — поинтересовался Альбер.

— А мы до сих пор ничего не сделали. Следовало хотя бы сходить в редакцию.

— Зачем? — перебил Лелак. — Не станет ведь шеф сообщать «Пари суар» все то, что мы узнаем от них самих.

Если Альбер рассчитывал охладить этим пыл своего коллеги, то он очень ошибался. Бришо неумолимо продолжал перечислять их задолженности и огрехи, словно они сами о том не ведали. Несомненно, рано или поздно он получит повышение!

— Мы должны были узнать, отправился ли Дюамель домой один. Не говорил ли он о том, какие у него планы на вечер, не ждет ли он визитеров. Нам следовало расспросить жильцов — не заметили ли они кого-нибудь, кто входил бы к нему, официантов ближайших кафе, бистро и подвальчиков — не интересовался ли кто Дюамелем, не видели ли его с кем- нибудь. Но мы ничего не сделали. — Он с укором посмотрел на Лелака. — Что теперь сказать шефу?

Лелак подумал.

— Скажите, что этот тип писал разоблачительные репортажи. Возможно, его убили из мести. Какой-нибудь спортсмен, которого он взял на заметку. Дюамель увидел знакомого и впустил его, не думая, что на него, нападут в его собственной квартире.

— Кто-то, кого он разоблачил? Определенно тот пришел бы к нему не с цветами.

— Я как-то видел Дюамеля по телевизору. Он показался мне таким самоуверенным.

— Ну… — протянул Бришо.

— Лихо он писал, — сказал Буасси. — Скажи шефу, что мы проверим, над чем он работал. Вдруг кто-то хотел воспрепятствовать его новым разоблачениям?