На сей раз бразильцы казались совсем не такими воинственными. Теперь в фойе театра сидели улыбчивые, прилично одетые молодые люди; среди них выделялся господин в светло-сером костюме — импресарио ансамбля. Он бегло говорил по-французски и по-английски, лишая Бришо возможности блеснуть своими познаниями в испанском. Четверо мужчин, с которыми дрался Альбер, сидели рядом бок о бок. Все четверо были в ярких, цветных рубашках и потертых джинсах, темные ботинки начищены до блеска.

Тоненькая, темноволосая девушка пристроилась рядом с импресарио. На Альбера она не глядела, внимательно изучая собственные руки с длинными, узкими пальцами. Шарль расположился по другую сторону стола, поставив возле себя «дипломат» и положив на колено толстый блокнот для стенографических записей. Больше всего Альбер завидовал умению Бришо стенографировать. Рядом с Шарлем замер Буасси в позе преданного телохранителя, стиснув свои мощные кулачищи. Вдруг да парням снова вздумается затеять потасовку. Впрочем, за Шарля вряд ли стоило беспокоиться.

Наконец Бришо заговорил. По-испански. Альбер посмотрел на него с искренним восхищением: подумать только, какое упорство! Шарлю ответил танцор со шрамом, и все рассмеялись. Девушка бросила взгляд на Альбера и вновь потупила глаза. Лелак склонился к господину в светлом костюме.

— О чем речь?

— Ваш коллега поинтересовался, отчего они набросились на вас. Жоржи ответил: им показалось, будто вы вышли из женской артистической.

— Но я действительно вышел оттуда.

— Все равно, только не заявляйте об этом во всеуслышание, иначе они снова на вас набросятся. Они знают, что вышли вы оттуда, но делают вид, будто не знают. Понятно вам? — Импресарио смолк и закивал головой, прислушиваясь к разговору. — Вашему приятелю объясняют, что Луиза — племянница Жоржи, и он обязан присматривать за ней.

— Но ведь она взрослая женщина, черт побери!.. — прошипел Альбер.

— Вам этого не постичь, мосье. В тех краях, откуда родом эти танцоры, девушке легко сбиться с пути. И потому они очень и очень заботятся о своей репутации. Луиза блюла свою непорочность. Понимаете?

Альберу вспомнились кокетливые жесты девушки, ее заговорщицкая улыбка, и он едва сдержал ухмылку.

— Разумеется, у нее могут быть ухажеры, но лишь те, кого выбирает она сама, кто ей по сердцу и у кого серьезные намерения. — Импресарио снова умолк, прислушиваясь к Бришо. — Простите, — громко сказал он. — По-моему, на эти вопросы отвечать должен я. Ансамбль состоит из восьмидесяти человек. Но мы привезли с собой сорок музыкантов, женскую труппу, солистов, танцоров-мужчин, а также свой технический персонал: костюмера, гримера, осветителей, так что в общей сложности набирается около ста человек.

— Зачем так много?

Импресарио улыбнулся — привычной, заученной улыбкой.

— Да, этот вопрос нам задают постоянно. Для исполнения настоящей самбы достаточно нескольких музыкантов и одной танцовщицы. Но мы не ограничиваемся только самбой. В этом отношении мы похожи на любой из широко гастролирующих фольклорных ансамблей мира. Мы должны продемонстрировать зрелищность, яркость красок, вихревой танец кордебалета, пестроту костюмов, красоту полуобнаженного тела — для чего необходим большой коллектив. Простоватый народный танец становится стилизованным, в музыкальное сопровождение мы включаем популярные фольклорные мелодии, вместо двух барабанов звучат два десятка… — Он покачал головой. — Не можем же мы представлять Бразилию двумя барабанщиками и одной танцовщицей!

— Сколько человек присутствовало на приеме?

— Всего?

— Из ансамбля.

— Человек тридцать. Солисты и несколько девушек из кордебалета в качестве, так сказать, живописного оформления.

— Почему же сейчас их нет здесь? — Голос Бришо обрел жесткость. — Ведь я просил собрать всех, кто мог познакомиться с Дюамелем.

— Девушки не имеют права знакомиться с посторонними лицами, им это категорически запрещено. Если какая-либо из них будет замечена в подобном, то моментально вылетит из ансамбля. Кстати, никаких иностранных языков они не знают. Так что на приеме они держались стайкой и пересмеивались между собой. Разумеется, я не говорю о солистках.

— А почему солистки составляют исключение?

Импресарио пожал плечами.

— Они независимые артистки и вольны вести себя, как пожелают.

— Сколько же у вас солисток?

— Двое. Сеньорита Кампос и сеньорита Рамирес.

— Почему здесь нет сеньориты Рамирес?

— Э-э… — Импресарио достал чистый, белый носовой платок, взглянул на него и рассеянно сунул обратно в карман. — Ручаюсь, что она не встречалась с господином Дюамелем. Дело в том, что она весь вечер провела со мной.

— Возможно, она видела.

— Нет. Я лично не видел и уверен, что она тоже ничего не заметила.

— Это она изображена на афише? — поинтересовался Альбер.

— Да, — ответил импресарио с плохо скрываемой гордостью.

Буасси подавил сладострастный стон, а Бришо перевел взгляд на тоненькую девушку.

— Ну, а вы? — спросил он по-испански.

— Ну, а вы? — учтивейшим тоном ответила та вопросом на вопрос. Мужчины вокруг засмеялись беззаботным смехом здоровых людей. Они сказали что-то импресарио, речь их была стремительной, певучей, импресарио, кивая головой, слушал их.

— Ребята говорят, что не они расправились с тем журналистом. Они понимают, что вы думаете на них, но это не их рук дело.

— С какой стати нам думать на них? — вежливо спросил Альбер.

— Полно, господин инспектор, не принимайте нас за дураков! — Мужчина в светлом костюме укоризненно смотрел на Лелака. Тот взглянул на Шарля, а Шарль недоумевающе развел руками.

— Сожалеем, господин Дакоста, но нам не ясно, что вы имеете в виду.

— Оставьте, пожалуйста… — снова начал было Дакоста, однако, увидев выражение лица Бришо, вынужден был замолчать. — Ну… тот случай в Лондоне… — выдавил он из себя наконец.

— Вон что… — пробормотал Бришо.

— A, — откликнулся Альбер.

— Что за случай в Лондоне? — с любопытством поинтересовался Буасси.

Все трое выжидательно уставились на Дакосту, тот нехотя пожал плечами.

— Парни поколотили нескольких человек. — При виде недоуменных, любопытствующих взглядов импресарио взорвался: — Не притворяйтесь, будто не слышали об этом! И в газетах писали, и по телевидению передавали, что тогда случилось. После выступления ансамбля за кулисы ворвалась толпа молодежи и начала хулиганить. Разумеется, мы сразу же вызвали полицию, но прежде чем полицейские подоспели, уже случилась беда. Танцоры ввязались в драку — в особенности эти четверо. Видите ли, они у нас лучшие солисты, и до того, как заключили контракт с ансамблем, у каждого из них была своя собственная школа.

Полицейские понимающе кивнули, хотя им не ясно было, что имеет в виду Дакоста. Почему, спрашивается, солисты должны быть задиристее, чем прочие танцоры? Однако было видно, что импресарио вкладывает серьезный смысл в свои слова.

— Нескольких пареньков пришлось увезти в больницу, и один из них до сих пор находится на грани жизни и смерти.

— Ага… — снова пробормотали трое полицейских.

В фойе воцарилось тяжелое молчание. Танцоры заметно помрачнели. Шарль негромко кашлянул.

— А какие основания считать, что не они поколотили господина Дюамеля? Чуть посильнее, чем требовалось?

— До полуночи они не покидали театра, я опросил всю труппу. Все это время танцоры были на приеме, а затем вместе вернулись на такси в гостиницу, где и оставались.

Альбер и Бришо с лихорадочной быстротой делали пометки в блокнотах. Возможно, эти факты удастся проверить. В театре дежурит швейцар, он мог видеть, когда танцоры ушли. Глядишь, отыщется и шофер такси. Портье гостиницы может вспомнить, когда они брали ключи от номера и сколько было человек.

— Ну а потом?

— Ребята всю ночь провели в гостинице, — сказал Дакоста. — Если не верите, можете опросить свидетелей. — Он назвал четыре женских имени так быстро что полицейские не успели записать. Танцоры резко вскинули головы, но директор успокаивающе кивнул им. Бришо велел продиктовать имена по буквам и тщательно их записал.

— Ну а вы, мадемуазель? — по-английски спросил Альбер у тоненькой девушки.

Дакоста поспешно пустился в объяснения. Девушка, подавшись вперед, напряженно слушала. Когда импресарио закончил, она какое-то время по-прежнему смотрела на него и лишь затем медленно повернула голову к Альберу.

— Я спала одна.

— На приеме вы разговаривали с Дюамелем?

— Наверняка.

Альбер отложил ручку и вздохнул. Дакоста вновь счел своим долгом вмешаться в разговор.

— Bce гости подходили к девушкам с поздравлениями. Вероятно, и господин Дюамель в том числе.

Альбер перехватил взгляд девушки и, сам не зная почему, подмигнул ей.

Это было едва заметное подрагивание мускула лица, словно невзначай вдруг дернулось веко. Лелак удивился этому своему поступку больше, чем ответной реакции на него. А реакция последовала: девушка тоже подмигнула — осторожно чуть заметно. Впрочем, может, что-то попало ей в глаз?

* * *

Буасси, конечно, знал дорогу. Машина, подпрыгивая на ухабах, неслась в потоке обшарпанных грузовиков. Над дорогой вились тучи пыли и гари.

Рассеянный старик, едва не угодив под машину, сердито грозил клюкой им вслед.

Буасси включил радио и стал отыскивать музыку, Альбер подавил вздох облегчения. Ему все еще не верилось, что он уговорил Буасси. То, что он задумал, — сущее безумие, к тому же в обход всяческих законов. И Буасси, простодушный добряк, всегда готовый прийти на помощь, поддался на его уговоры, Альбер взглянул на товарища. Тот насвистывал мелодию, на целый такт отставая, от радио, и отбивал пальцами ритм на баранке руля: человек в хорошем расположении духа и явно уверенный в себе.

Лелак закрыл глаза. Надо было хотя бы предупредить Бришо. Корентэн пресек бы его план в зародыше, но Бришо… Нет, все же надо было бы доложить шефу.

Альбер открыл глаза. Они стояли у светофора, сбоку, словно вода в створы открывающегося шлюза, потоком хлынули машины. Район был незнакомый. Лелак вновь углубился в свои мысли.

По мнению Марты, он не в своем уме. Марта, бедная, полдня занималась, покупками, затем весь вечер готовила. Ну, а он до полуночи просидел в коридоре больницы дожидаясь, когда Риве придет в себя.

Медицинские сестры перешептывались за его спиной, одна из них сделала какое-то замечание, и все рассмеялись. Альбер почувствовал, что краснеет. Время от времени к нему подсаживался кто-либо из больных стариков в надежде поговорить, однако тотчас же появлялась очередная девчонка в белом халате и с заученно покровительственной миной водворяла бедолагу на место. Затем Риве скончался.

Некрасивая докторша-очкарик сообщила ему эту весть и, не задерживаясь, проследовала по-своим делам.

Марта не стала устраивать сцену. Она лишь взглянула на мужа, когда тот в половине первого ночи на цыпочках прокрался в спальню с увесистым и дорогостоящим фолиантом под мышкой: «Психостимулирующие средства в терапии». Затем она молча отвернулась и снова уткнулась в книгу.

Альбер сделал попытку пересказать ей события дня. Попробовал к ней подольститься. Пытался ее приласкать, пробудить в ней желание. Пытался вызвать на ссору, пытался воздействовать логическими доводами. Затем в полном изнеможении уселся на краю ее постели и скорее самому себе, чем глухо повернутой спине Марты, изложил свой план. Лишь тут Марта оторвалась от книги.

— Да ты не в своем уме. — сказала она.

Но Альбер считал свою идею не такой уж безумной. Еще с утра ему удалось побеседовать с одним из химиков в лаборатории судебной экспертизы, с которым Альбер был поверхностно знаком. Он услышал именно то, что ждал. Экспертам ни за что не определить, какое средство принимал несчастный Риве. Но даже если бы они и дознались, то все равно нельзя было бы доказать, что получил он его именно на фармацевтическом заводе и что Бернар Пике в своей небольшой лаборатории проводит опыты на людях. Не доказать, что тот изобретает не средство для спасения человеческой жизни, а допинг для спортсменов-профессионалов, не поддающийся выявлению стимулирующий препарат, иными словами, мировые рекорды в виде таблеток.

Буасси притормозил. Машина, плавно замедляя ход, скользнула в пространство между двумя другими автомобилями, и мотор смолк.

— Думаю, отсюда мы доберемся пешком.

Буасси скинул черные кожаные ботинки, неизменно начищенные до блеска, и извлек из-под сиденья пару стоптанных башмаков. Взамен пиджака и белой сорочки он облачился в клетчатую фланелевую рубаху, серый свитер и спортивную куртку на подкладке из искусственного меха. Напялив на голову баскский берет, он глянул на себя в зеркало заднего вида.

— Нет, я определенно не в состоянии испортить свою внешность.

Кобуру с пистолетом Буасси спрятал в «бардачок» и включил противоугонную сигнализацию: полицейские машины тоже не застрахованы от воров.

Теперь можно было отправляться на дело. Выбравшись из машины, Альбер узнал место, где они находились. Второй поворот направо, и они попадают прямо к воротам «Фармацита».

— Буду ждать тебя у ворот. Ладно. Охрану я не заметил, но она наверняка есть. Да и Пике говорил. Так что будь осторожен.

— Угу.

Альбер понимал, что уже в десятый раз повторяет одно и то же, но не в силах был совладать с собой.

— Если не сумеешь вырваться оттуда, выбей окно.

— И тогда подоспеешь ты.

— И тогда подоспею я.

Буасси был уверен в себе, и это несколько успокоило Альбера. С недобрым предчувствием смотрел он вслед Буасси, видел, как неуклюжая фигура свернула за угол и скрылась с глаз. Словно бы он заведомо послал своего товарища в уготованную ему западню.

В проходной будке Буасси встретил хмурый старик, облаченный в униформу.

— Вы к господину доктору? К какому доктору? Имя-то у него есть?

— Есть. — Буасси помолчал, опустив глаза. — Дружок посоветовал обратиться сюда. Сказал, можно, мол, получить работу.

Буасси не спеша пошел вдоль приземистого заводского корпуса, чувствуя, что за ним следят. Он сунул руки в карманы, втянул голову в плечи. Свернул за угол, как велел ему старик в проходной, и постучал в зеленую дверь. Не дождавшись ответа, он толкнул дверь и вошел. Его встретили подозрительные, враждебные взгляды. Мускулистые, неряшливо одетые типы, небритые физиономии, сонные, мутные глаза, подозрительно оттопыривающиеся карманы.

— Добрый день, — поздоровался он. Ответа не последовало.

Буасси снял берет и пятерней расчесал волосы. Прошел в глубь комнаты, отыскал свободное место на длинной скамье у стены.

Сумрачное, прокуренное помещение являло собой типичную комнату ожидания: тусклая лампочка под потолком, выкрашенные масляной краской стены, пепельницы на высоких подставках, полные окурков. Здесь царил холод, люди сидели в пальто. Радиаторов отопления не было видно. Окон тоже не было, только дверь в противоположном конце комнаты. Вероятно, эта конура когда-то предназначалась под склад, поэтому никто не счел нужным позаботиться об окнах и отоплении, а теперь, когда понадобилось место, где эти несчастные могли бы ждать своей очереди, не привлекая постороннего внимания, эта клетушка оказалась вполне подходящей.

— Тебя как зовут? — спросил невысокий, мускулистый брюнет с наметившейся лысиной. Лицо его показалось Буасси знакомым.

— Шарль, — ответил Буасси. — Шарль Бришо.

— Кто подсказал тебе сюда прийти?

— Один мой приятель.

— Кто именно?

Несколько человек встали, поддернули штаны, затолкнули рубахи глубже за пояс и придвинулись ближе. Взгляды всех остальных также были устремлены на чужака. Пристальные, враждебные, взгляды.

— Больно уж ты любопытный! — Буасси отвернулся, давая понять, что считает разговор оконченным. И в тот же миг он почувствовал, что это было ошибкой с его стороны.

Он хотел повернуться лицом к противнику, но не успел. Удар пришелся по затылку. На мгновение у него потемнело в глазах, и он рухнул на колени. И лишь тут, как бы с запозданием, голову пронзила резкая боль. Буасси попытался встать, но его с силой ударили ногой, и он повалился на пол. Он чувствовал, что ему не подняться, не защитить себя. Разом забыв все заученное из уроков ближнего боя, Буасси инстинктивно сжался, подтянув колени к подбородку и закрыв руками голову. Удары ногами обрушивались на него со всех сторон, затем вдруг все стихло. Буасси чуть выждал, опасаясь очередного подвоха, в осторожно глянул сквозь пальцы.

Сначала он увидел несколько пар ног в разбитых старомодных, остроносых ботинках. Черт бы ее побрал, эту дурацкую моду! Затем он разглядел стоявшую в дверях женщину в длинном, белом халате. В руках она держала какую-то большую тетрадь.

— Вы четверо можете отправляться восвояси.

— Помилуйте, за что же?! Случайно повздорили, с кем не бывает…

— А вот вам лично вообще сюда путь заказан. — Раскрыв тетрадь, она сделала там какую-то пометку. — Если я еще хоть раз увижу вас здесь, то выставлю всю компанию. — Она перевела взгляд на Буасси. — Несите его в амбулаторию!

Буасси почувствовал, как чьи-то руки подхватили его и подняли с пола. Он понимал, что теперь ему не причинят зла, а напротив, облегчат страдания, однако мускулы отказывались подчиняться. Против его воли они были по-прежнему напряжены и судорожно сопротивлялись любому прикосновению.

Двое мужчин, тащивших его к двери, цедили сквозь зубы ругательства. Вероятно, оба обладали недюжинной силой, иначе не сдвинуть бы им с места девяносто пять килограммов упирающихся мускулов. Они рывком перебросили его через порог и подхватили прежде, чем Буасси упал на пол. Постепенно он начал приходить в себя, и теперь хватило бы легкой поддержки, чтобы он пошел самостоятельно, но его по-прежнему волокли, ухватив мертвой хваткой. Наконец новоявленные санитары свалили его на стул и удалились.

Сперва исчезли из поля зрения их квадратные фигуры в темных свитерах и поношенных пальто, затем стихли связанные с ними звуки, шарканье ног, кряхтенье и сдавленные ругательства, и наконец улетучился и их запах. Смешанная вонь пота, чеснока и дешевого, кислого вина сменилась запахом чистоты. Слышалась возня, словно кто-то быстро, но без суеты хлопочет. Иногда мимо проходила женщина в белом халате, не давая себе труда даже взглянуть на него. Она положила рядом марлю, сверкающие зажимы и пинцеты — похоже было, что готовится операция. Женщине, должно быть уже перевалило за пятьдесят: лицо строгое, рот тонкий, на затылке волосы собраны в тугой пучок, сбрызнутый лаком, чтобы сохранялась форма.

— Подстели ему что-нибудь, иначе он весь стул кровью перепачкает.

— Грызутся, как звери… — У шеи его заработали проворные, твердые пальцы.

— Полный аналог эксперимента с крысами. — В руках пожилой женщины мелькнул шприц, и Буасси впервые почувствовал панический страх. — Ставишь кормушку, и крысы привыкают, что время от времени им дают еду. Но стоит бросить в клетку новую крысу, и ее мгновенно разорвут на части.

— Вот и возись тут с ним! Будто бы он хоть чем-то отличается от остальных!

Буасси вскрикнул, когда ему начали смазывать йодом рану на голове и тихо, с достоинством, застонал, когда в тело воткнули иглу шприца. Затем он разделся, и женщина с пучком на затылке ощупала места ушибов. Она не слишком церемонилась с пострадавшим, и процедура эта оказалась болезненней, чем само избиение.

— Вы пришли за работой?

— Да. Ай, ой-ой!

— Спокойно! Незачем орать мне в самое ухо. Кто вас рекомендовал?

— Один мой приятель. Риве, велогонщик, может, вы его знаете.

— Антуан Риве, — услышал он позади голос другой женщины. Наверное, это Сильвия, о которой упоминал Альбер. Уж лучше бы она занялась его ушибами. — Он должен был, прийти сегодня. Не знаете, что с ним?

— Нет. — Буасси попробовал повернуть голову, чтобы разглядеть женщину, но ему не позволили.

— Сколько вам лет?

— Пятьдесят, с вашего позволения.

— Многовато. Разве Риве не предупредил вас?

— Да я еще ничего, вы только взгляните, какой я сильный!

— Сильный, сильный… на черта она мне, ваша сила? Как вас зовут?

— Шарль Бришо.

— Адрес?

Буасси назвал адрес, где на прошлой неделе они арестовали чокнутого араба. Вооружившись двумя здоровенными ножами, тот носился по двору и только чудом никого не поранил.

— Не пугайтесь, сейчас мы возьмем у вас кровь на анализ. Ну, соберитесь с духом, такой здоровенный мужик и боится пустякового укола.

Из него вытянули целую пробирку крови — по мнению Буасси, гораздо больше, чем требовалось для анализа, — сделали ему электрокардиограмму, затем велели делать приседания и угостили какой-то таблеткой, после чего предложили помочиться в бутыль с делениями. Потом он долго крутил педали велосипедного тренажера, и у него еще раз взяли кровь на анализ. Вот тогда-то он и поклялся, что свернет шею этому мерзавцу Альберу.

* * *

Куда же он запропастился, этот сумасшедший? Альбер в очередной раз взглянул на часы и недоуменно покачал головой. Вот уже более двух часов прошло с тех пор, как Буасси скрылся в воротах завода.

Если бы они хоть припарковались здесь, тогда можно было бы на худой конец посидеть в машине. Так нет, они решили проявить конспирацию, вот и изволь теперь торчать на холодном ветру, который продувает насквозь. Что могло задержать Буасси так надолго?

Они условились, что он попробует устроиться на работу. Если его выставят с самого начала, значит, номер не прошел, но и они ничего не теряют. Если же его возьмут подопытным кроликом, он дождется, когда ему дадут препарат, но принимать его не станет, а схватит лекарство и убежит. Только и всего. Никто его удержать не сможет, даже если захотят. А допинговое средство сразу передадут в лабораторию на анализ.

Почему же Буасси застрял так надолго?

У ворот околачивались четверо мужчин. Альбер следил за ними, вроде бы и не глядя в их сторону. У этих типов был именно такой вид, какой Буасси пытался придать себе маскировкой. С завода они вышли больше часа назад. Они бранились вслух, задиристо поглядывали на прохожих. Толкая друг друга с тротуара, сбились на проезжую часть, грозили кулаками в ответ на звуки клаксонов и, сделав несколько шагов, снова остановились, — похоже, готовые затеять драку между собой, — но что-то, видимо, удерживало их, и они по-прежнему тащились вместе всей бражкой. Альбер догадывался, куда они направились: через два перекрестка отсюда есть пивная, они с Буасси миновали ее по дороге к заводу.

Вот сейчас вся четверка вновь вернулась к проходной! Мужчины ждали молча и терпеливо, и Лелак, за плечами которого были долгие годы практики, знал, что теперь они по-настоящему опасны. Прежде, запугивая прохожих своей показной агрессивностью, они лишь похвалялись силой. С тех пор кое что изменилось: во время попойки они приняли решение схватить своего недруга и разделаться с ним раз и навсегда. Поэтому сейчас, подкарауливая жертву, они вели себя более сдержанно.

Альбера не слишком беспокоили их намерения. Он терпеть не мог эту породу людей — вздорных, озлобленных, в любую минуту готовых пустить в ход кулаки. Лелак не понимал их, испытывал к ним презрение и, пожалуй, побаивался бы, не будь он вынужден по службе изо дня в день сталкиваться с подобными типами. Он раскусил их. Видел, как легко они ломались, знал, что храбрость их — не что иное, как жестокость, а хладнокровие — всего лишь цинизм. В таких делах терпения им не занимать. Уж они-то не станут поминутно смотреть на часы. Спокойно, не привлекая к себе излишнего внимания, они будут стоять здесь, пока не появится намеченная жертва, а затем, как оголодавшие хищники, набросятся на несчастного, оглушат его сзади ударом кирпича по голове и будут бить ногами, пока человек не перестанет шевелиться, а затем трусливо разбегутся в разные стороны.

Свидетелей нет, разве что кто-либо из случайных прохожих, но из их показаний не много выжмешь: нападавших было четверо, лица у всех обросшие щетиной, злые… Во что одеты? Извините, не запомнил… Сколько раз приходилось Альберу иметь дело с такими «очевидцами»! Ну а если к тому же свидетель живет поблизости, значит, он и еще того меньше «запомнит».

Хоть бы уж скорей возвратился Буасси! Тогда они немедля убрались бы отсюда, чтобы не ввязываться в чужие дела. Но если он, Лелак, проторчит здесь до начала драки, придется вмешаться, хотя он не испытывает ни малейшего желания. Ведь человек, который, не подозревая о засаде, выйдет из проходной, наверняка из той же компании: приятели повздорили, и виновный получит поделом. Господи, хоть бы подвернулся кто другой из полицейских и разогнал бы эту банду по углам!

Альбер внутренне содрогнулся. «Я становлюсь не менее жесток, чем эти типы», — подумал он и направился к кучке ожидающих. Прежде чем заговорить, он показал им свое полицейское удостоверение, наблюдая произведенный эффект. В четырех парах глаз отразились ненависть и страх. Видно, каждому из них уже порядком доставалось в полиции. Альбер отпустил рукоятку пистолета, высвободив правую руку.

— Вы здесь работаете?

— Нет.

— Как это — нет? — Короткий, едва уловимый удар в поддых, и мужчина со стоном сложился пополам. Остальные трое не шелохнулись, и Альбер понял, что выиграл. Теперь главное не сбавлять темпа.

— Вам делают инъекции и платят за это деньги, разве не так?

Альбер сделал шаг вперед, и стоявший против него субъект холодно процедил:

— Если знаете, зачем спрашивать?

— Ты меня еще попомнишь, гад паршивый, — буркнул тип, схлопотавший в поддых. — Думаете вам, фараонам, все дозволено?

— Да, именно так мы и думаем, — ответил Альбер и посмотрел ему прямо в глаза. Он знал, что говорит неправду.

Полицейским отнюдь не все дозволено, да он и не хотел, чтобы было иначе. В государстве, где полицейским все дозволено, он подыскал бы себе другую работу. Десять лет назад его чуть не выгнали из полиции, когда он засадил в «обезьянник» сынка какого-то министра. Слушать смешно про эту мифическую вседозволенность! Но таких вот любителей поножовщины не грех лишний раз поприжать. Разве не ради этого идет наш брат в полицейские?

Когда осточертеет смотреть на хулиганствующих горлопанов, что толпятся посреди дороги, заплевывают тротуар и пристают к прохожим, достаточно помахать у них перед носом полицейским удостоверением. Кто устоит, чтобы не помечтать иной раз о такой возможности?

— Почему вы не на заводе?

— Нас отправили по домам, сегодня нет работы.

— Сколько вы получаете в день?

— Сто франков.

— Брали с вас там какую-нибудь подписку?

— Да.

— И под чем же вы подписывались?

Мужчины молча переглядывались между собой, и Альбер вздохнул.

— Сколько вас всего?

— Человек десять-двенадцать… Когда как. Работа ведь не всегда бывает. Иногда неделями не дождешься, а потом ходи хоть каждый день… Ну, и есть несколько человек постоянных.

— Что значит постоянных?

— Они на жалованье. Им положена в месяц определенная плата, и они ходят сюда ежедневно, как на работу… Ну, а врачи эти… наблюдают за ними.

Лелак на всякий случай записал их имена и адреса, а потом отпустил. Надо думать, все они дали подписку, что предупреждены о возможных опасных последствиях, а потому, что бы с ними ни случилось — завод никакой ответственности не несет. Но почему их распустили по домам, если есть работа? А если работы нет, то чем там столько времени занят Буасси?