С приходом весны в долине зацвели желтые нарциссы. Огромное золотое их полотнище укрывало склон напротив, там, где мы с Чарльзом посадили их много лет назад. Море более бледной дикой разновидности колыхалось на лугах за коттеджем, где была похоронена Аннабель, и в лесу Ризонов дальше по дороге. Это место называлось Долиной Нарциссов еще до нас, и люди все еще приходили полюбоваться цветами, а заодно поглазеть на Сафру, пронзавшего их своим шерлок-холмсовским взглядом с внутренней стороны калитки.

И тайну человека в широкополой шляпе раскрыл именно Сафра. Наш таинственный посетитель появлялся теперь даже чаще. В субботу и воскресенье он, казалось, непрерывно ходил туда-сюда по дороге, и тут мне в голову пришла идея: он, конечно, слышал про Долину Нарциссов и либо был поэтом, либо надеялся, что его сочтут поэтом. И была готова побиться об заклад, что носом он утыкается в томик Вордсворта, и, может быть, именно в «Желтые нарциссы». Ну и, конечно, в одно прекрасное утро Саф протиснулся под калиткой, промаршировал к нему и вопросительно уставился на шляпу. Тот, горбясь над книгой, увидел Сафру у своей ноги и нагнулся погладить его, захлопнув книгу. На корешке позолоченные буквы гласили: «Стихотворения Вордсворта», о чем я и сообщила Лилии, едва он ушел. Значит, он действительно поэт или увлечен поэзией, а вовсе не переодетый шпион, как утверждал Фред Ферри, едва заходила речь о таинственном незнакомце. Но за какими объектами можно было тут шпионить? На этот мой вопрос Фред загадочно сообщил: «А во время войны на Черном холме зажигали ложные огни». При чем тут были эти огни, я не поняла, но Фред всегда был склонен к драматизированию.

Я взялась за сад — пропалывала бордюры, скашивала траву. Я часами возилась возле кошачьего домика, а Сафра внимательно наблюдал из угла вольеры, как я орудую лопатой. Он понимал, чем я занималась, и каждый день, когда, кончив работаться выпускала их, он сразу мчался к барьеру и лично выкапывал огромную яму. Что никакого труда не составляло, поскольку копал он в земле, которую я разрыхлила, но Сафра предпочитал обходиться без лишних усилий. Иногда он орошал готовую яму, а иногда выкапывал ее только в подражание мне. Шани, которая, по-моему, не вырыла ни единой ямки (благовоспитанные девочки ВСЕГДА пользуются ящиками, утверждала она), обычно шла прямо по дорожке в коттедж, пока он изображал землекопа. Но вот однажды она сознательно пошла в другом направлении — по дорожке мимо него в сторону гаража. Он прекратил работу, уставился на Шани, бросил свои раскопки и поплелся за ней. Но на краю лужайки опомнился, пошел назад и принялся углублять яму ― он всегда считал, что копать следует по меньшей мере до глубины в полноги, — но тут она соблазнительно прошествовала назад мимо него. Он продолжал копать, не спуская с нее глаз, и был настолько загипнотизирован, что начал следовать за ней, как миниатюрный плуг, выворачивая лапами землю.

Иногда меня одолевали сомнения, а в своем ли он уме? Ямы он для себя выкапывал необычно глубокие, но после того как он посиживал на них, устремив взгляд вдаль, погруженный в Высокие Думы, они оказывались полными до краев, точно миниатюрные пруды. Посиживал… но, видимо, яма должна была точно соответствовать его заду, если же нет, как случалось иногда, он отходил в сторону и выкапывал новую. Он мог бы написать руководство «Рытье ямок для кошек», показав себя специалистом из специалистов.

Как всегда одурманенная кошками, я примерно через неделю снова поехала в Лондон на заседание Клуба сиамских кошек. Это значило встать пораньше и поехать на машине в Бристоль, чтобы успеть на утренний лондонский поезд. И не просто пораньше, а очень рано, чтобы погулять с кошками в саду, не то они вывернули бы все шкафы в спальне к моему возвращению. Было пятнадцать минут седьмого, я открыла дверь, чтобы вывести их, и чуть не выпрыгнула из резиновых сапог от изумления: во дворе расхаживали, точно люди на ярмарке, великолепный фазан и десять фазанок.

Окрестные фазаны уже много лет навещали меня в чаянии корма. Кошки знали их и понимали, что подобная добыча для них великовата. Они — Шани и Саф — огибали угол коттеджа и шли гуськом по дорожке, тихонько обругивая фазана, забредшего на лужайку, но глядели прямо перед собой, словно его там и не было — вероятно, заметить его — значило бы поступиться своим достоинством.

Дело в том, что нынешний доминирующий самец пропадал несколько недель — вероятно, занимаясь ритуальными ухаживаниями на какой-нибудь уединенной полянке в лесу, — последние несколько дней начал приходить к коттеджу с двумя-тремя фазанками, охраняя их, с собственническим видом наблюдая, как они клюют корм, словно привел их пообедать в любимый ресторан, а затем улетал с ними через ограду в лес. Когда же ему хотелось есть, он являлся один — видимо, клевать корм рядом с женами считается у них унизительным. Меня несколько удивляло, что его гарем исчерпывается двумя-тремя самками. И вот в четверть седьмого утра мои сомнения разрешились: у него было десять жен!

Мне показалось, что он несколько смутился, что мне стал известен его секрет. Фазанки явно ожидали щедрого угощения. Шани и Саф, столкнувшись с таким скопищем, сообразили, что прибегнуть к своей обычной уловке и гордо не заметить наглых птиц невозможно, а потому без промедления ринулись в самую их гущу. Фазанки прыснули во все стороны, отрываясь от земли, точно аэробусы, — их широко развернутые крылья не дали кошкам воспрепятствовать им, но фазан доблестно остался на месте, вызывающе хлопая собственными крыльями, вытянув шею и испуская воинственные хриплые крики. Я махала руками и кричала: «Прекратите!» — пока двор не опустел и кошки не продолжили чинно свой путь по дорожке с самодовольнейшим выражением на мордах, а Саф остановился и опрыскал стену у верхней ступеньки в напоминание фазанам, Кто Здесь Кто…

Неудивительно, что на сборы у меня почти не осталось времени. Что я помчалась в машине на вокзал, засунув в сумочку наспех схваченные серьги. И неудивительно, что, когда я добралась до отеля, где мы собирались, и попыталась придать себе презентабельный вид, одна серьга оказалась золотым клипсом, а вторая — изящным латунным дыроколом. Конечно, в ухо я его вдевать не стала, хотя вполне могла бы. Никто в этом помешанном на сиамах сборище этого не заметил бы.

Назад в свою Долину, где через пару дней возникла новая критическая ситуация. У лисиц был в разгаре брачный сезон, и рыжая мать, охотясь, чтобы накормить своих лисят, два дня подряд похищала по одной ризоновской утке. Исчезали они под вечер, и сугробик белых перьев на ризоновской лужайке показывал, что с ними произошло. И я предложила Дженет, что буду запирать уток пораньше, пока она не найдет кого-нибудь, кто согласится взять на себя эту обязанность. Она объяснила, что мне достаточно будет постучать по миске с кормом, которую она заранее наполнит кукурузой, и они немедленно появятся из любых укромных уголков и поспешат к своему жилищу.

Возможно, они так и поступали, когда их звала она. Сколько раз я слышала приветственную какофонию гоготанья и кряканья, когда под вечер ее машина появлялась на склоне. Но когда я в три часа дня пошла туда и застучала по миске, ответом была мертвая тишина. Я снова застучала. Я позвала «ку-у-ку-у» — ничего лучше мне в голову не пришло, а спросить у Дженет, на какой крик они сзываются, у меня не хватило сообразительности. «Ку-у-ку-у-ку-у!» — завопила я снова. Конечно, что-то новенькое после приевшихся воплей «Шани-ванни-ванни» или «Саф-фи-ваффи», однако сомневаюсь, что тех, кто мог меня услышать, не удалось бы убедить в целости и сохранности моих умственных способностей. И тут Джеральд и его супруги спустились гуськом с холма и поплюхались в запруду, а затем принялись эффектно пить, чиститься и хлопать крыльями. А несколько секунд спустя за ними туда последовали и три уцелевшие утки. Что создало проблему. Дженет сказала, что запереть надо только уток — гуси сами о себе позаботятся до ее возвращения. Но гуси отрезали уток от их сарайчика, а так как Джеральд выбрал именно эту минуту, чтобы оказать внимание всем своим супругам подряд, мне оставалось только стоять и ждать, пока он не кончит этим заниматься.

Очень неприлично это выглядело: гусыня внизу, Джеральд на ней, Джеральд срывается, оба они — картинка в духе Рабле — скатываются в пруд, и Джеральд снова решительно влезает на нее. Я поторопилась объяснить, почему я стою здесь, проезжавшей мимо юной всаднице, так как не хотела, чтобы она заподозрила меня в пристрастии к подобным сценам. Сомневаюсь, что она мне поверила. И еще раз объяснила то же самое женщине, которая неторопливо проходила мимо, подбирая сухие ветки, и почему-то сочла нужным сообщить мне, что она деревенская жительница.

А я жду, чтобы забрать уток в сарай, сообщила я ей, потому что двух уже унесли лисицы.

— Ах… лисицы! — весело прощебетала она. — А вы когда-нибудь слышали, как лисята перекликаются по ночам? Никогда не забуду, как в первый раз услышала их, когда поселилась в деревне.

Я воздержалась и не сказала, что слышала она лисицу-самку, воплями призывающую самца, — как бы она не подумала, что я зациклилась на таких темах, однако не удержалась и возразила ей, когда она принялась рассказывать о том, как визжат ласки, схваченные лисой. Лисицы ласок не трогают, объяснила я ей. А слышала ли она, как ласка приканчивает кролика?

— А, вот что! — небрежно обронила самозваная деревенская жительница.

И продолжала собирать ветки, а я перебралась через изгородь и направилась к пруду. Гуси посторонились, когда я замахнулась на них хворостиной, однако утки тотчас последовали за ними. Я прыгала туда-сюда, точно ретривер, загнала двух уток в сарайчик и старалась справиться с третьей, которая металась, как обезумевшая курица, когда деревенская жительница снова неторопливо прошла мимо.

— А почему бы не подманить ее на морковку? — любезно посоветовала она.

Я не объяснила ей, что утки морковок не едят, но окончательно усомнилась в ее праве на определение «деревенская».

А вообще-то брачный сезон был в разгаре не только у лисиц и гусей. После очень долгого перерыва мне позвонила приятельница, занимающаяся сиамами, и поведала о своих муках из-за молодого кота золотой бирманской породы. Год назад она поехала купить кошку-производительницу, сказала она, но пока владелица заполняла бланк родословной, к ней подошел и посмотрел на нее ну просто сказочный котенок. И купила она его. Ей приходилось слышать, что скрещивание бирманцев и сиамов дает великолепные результаты, и она решила повязать его со своими сиамками. И вот ему уже больше года, а он все еще не понимает, что от него требуется. Сначала он прятался, когда кошки начинали вопить, призывая кота, и она отвезла его к ветеринару для проверки. Ветеринар поднял его за задние лапы, объявил, что такой огромной мошонки не видел еще ни у одного кота, и добавил, что у него все в полном порядке. Дайте ему время, и все само собой наладится, посоветовал он.

Она оказалась рядом, когда забрезжил первый свет. Одна из ее кошек была в охоте — звала, с воплями каталась по полу, махала лапами в воздухе. Клод смотрел на нее в полном недоумении… и тут до него дошло. Его морда прояснилась. Он понял, чего от него хотят, тоже бросился на спину и заболтал лапами, вопя и закидывая голову, чтобы посмотреть на кошку. И теперь проделывает эту процедуру всякий раз, когда ее девочки приходят в охоту, — но только это, и ничего больше. И движения у него такие томные — что, если?.. И причина в том, что она нарекла его Клодом?

Я еще не кончила смеяться, как вдруг меня поразила одна мысль. Совсем недавно Пат рассказывала, что у Люка есть привычка кататься по полу на спине, махать лапами и коситься назад на ее девочку Сахру шоколадной окраски. Пат сказала, что Люк старается выглядеть как можно обольстительнее. Только Сахра, продолжала она, видимо, нисколько не обольщается, а, наоборот, выглядит негодующе. А я ответила, что Сафра часто ведет себя так с Шани, и Шани обычно бьет его лапой по носу. Так почему наши три мальчика стараются выглядеть обольстительными? Или они страдают тем же пороком, что и Клод?

Но я напрасно тревожилась. Несколько дней спустя случилось происшествие, показавшее, кто мужчина в коттедже. День выдался жаркий, и я открыла окно кошачьего домика, чтобы Шани и Сафра могли принять солнечную ванну, лежа на полке внутри. Проходя мимо по дороге в гараж, я увидела, что Шани восседает на полке, словно средневековая принцесса, во время турнира взирающая на рыцаря, который сражается на арене, повязав на руку ее шарф. И на арене (выложенной плитками дорожке вокруг домика) готовится к прыжку Сафра, занеся лапу над чем-то, скрытым травой. Я мгновенно очутилась в вольере и схватила его — из травы, шипя, подняла голову разъяренная гадюка.

Я кинулась с Сафом в коттедж, бросила его в прихожую и, захлопнув дверь, побежала назад с лопатой в руке. Спасать Шани надобности не было. Она все так же спокойно восседала в окне, подобрав под себя лапы, прекрасно сознавая, что тут она в полной безопасности. Гадюка все еще была там и держала голову высоко поднятой. Она уставилась на меня, и ее раздвоенный язык то высовывался, то исчезал. Я разделалась с ней не слишком охотно, но без колебаний. Теперь гадюки объявлены исчезающим видом, но тогда они еще не были занесены в Красную книгу: а что еще можно сделать с гадюкой, поселившейся в кошачьей вольере?

Судя по ее длине, это была та самая гадюка, которая ускользнула год назад от меня и Джинин. Вероятно, она перезимовала под кошачьим домом — он же стоит на кирпичном фундаменте, — стала длиннее и толще, выползла погреться на солнце… и, по обычаю змей, продолжала бы делать это, представляя постоянную и, наверное, смертельную опасность для кошек, не пройди я случайно мимо и не заподозри неладное.

Урок был преподан исчерпывающий — во всяком случае, что касалось Шани. Она же совсем не дурочка. На следующий вечер я вышла с кошками на лужайку, волоча веревку, чтобы затеять с ними игру. Саф был в своей стихии — стремительно прыгал на веревку, отбегал, прижимая уши, возвращался и снова прыгал. А Шани (вероятно, она видела, как гадюка выползала из-под домика, и заметила теперь, что веревка вьется совсем по-змеиному) — Шани умчалась за угол и в коттедж, почти не касаясь земли. Разбираться со змеями обязанность Сафры, сказала она. Здесь ведь он — кот.

Тем временем в долине появлялись все новые кошки. В коттедже у ворот заказника поселились приезжие — Тим и Маргарет и их сиамочка Сьюки, лайлакпойнт. Сьюки, по их словам, была робкой и опасалась знакомиться с чужими людьми, но они водили ее гулять вверх по ручью, и вскоре она начала исследовать окрестности самостоятельно. Как-то я вышла из-за угла коттеджа и увидела, как мне показалось, Шани — она сидела, выпрямившись, на дорожке перед кошачьим домиком и смотрела на меня, а Сафра сидел за сеткой и смотрел на нее.

— Как это ты выбралась? — спросила я удивленно и шагнула вперед, чтобы подхватить ее на руки, а она повернулась, проскочила под калиткой и умчалась вверх по лесной тропе. Она Не Наша, провыл Сафра, едва она скрылась из вида, но это было и так очевидно. «Наша» — две пирамидки ушей и два скошенных глаза — поглядывала через подоконник. Разумеется, изнутри домика.

Тим и Маргарет, наблюдая мою парочку, видимо, решили, что Сьюки прибегает к их домику в поисках общества себе подобных, постановили, что ей нужна собственная подруга, и приобрели Клеопатру, девочку-силпойнт, которая оказалась родственницей Сафры и принадлежала к килдаунскому потомству. Я предостерегла их, что они обрекли себя на непрерывные беды. Так оно и вышло.

Как обычно, кошкам понадобилось время, чтобы поладить друг с другом, а тогда я все чаще начала выслушивать всякие истории о Клео, которая обещала стать законченной хулиганкой, а Сьюки все больше подпадала под ее влияние. Сьюки все еще отправлялась в экспедиции — спускалась в мой сад, поднималась к Лилии Ричардс, где имела обыкновение заходить в коттедж, притворяясь его владелицей, и как-то до смерти перепугала мисс Уэллингтон, когда та навестила сестру, а к ней навстречу бесшумно, точно призрак, спустилась большая белая кошка. Но дома они дружно играли. Клео воровала еду Сьюки. Но что важнее, Сьюки, которая всю жизнь была Пай-Девочкой вроде Шани (возможно, наследственная черта кошек лайлакпойнт), теперь воровала еду Клео и носилась по дому самозабвенно, словно и сама снова стала котенком.

Они обе ходили на прогулки с Тимом и Маргарет — Клео выделывала курбеты возле них, а Сьюки, делая вид, будто она их даже не знает, следовала за ними в отдалении. Беда была лишь в том, сказала Маргарет (уже познавшая на опыте, что две сиамские кошки в доме обеспечивают непрерывные кризисы), что больше ей с Тимом по вечерам нельзя отправиться выпить в «Розе и Короне» без того, чтобы их не провожал из окна гостиной возмущенный дуэт на тему о Жестоких Людях, Которые Бросают Их на Произвол Судьбы. И вот они с Тимом (она бы никогда этому не поверила, но мое предсказание сбылось!) шумно выходят, заводят машину, припаркованную так, чтобы кошки ее не видели, дают мотору поработать, а потом выключают его и крадучись пробираются на дорогу. Кошки, считая, что они уехали на машине, тут же умолкали и укладывались спать. Вам, конечно, трудно поверить, сказала она. Ведь правда? Совсем нетрудно, ответила я.

Усугубляя впечатление, что кошки начинают завладевать Долиной, дальше по дороге появились еще два котенка. Черный с белой звездочкой на груди по имени, естественно, Звездочет. Его братец звался Вояка. Пестрая кошка Ризонов состарилась и все время спала. И котят они приобрели, чтобы было кому присматривать за коттеджем и не допускать в конюшню крыс и мышей. Эту обязанность взял на себя Вояка, тайный агент по борьбе с мафией, и его мы видели редко. Звездочет, душа нараспашку, патрулировал дорогу, исследовал холм и постоянно перелезал через ограду посмотреть, что поделывают мои двое. Он нахально ложился под буком на лужайке и хладнокровно рассматривал Сафру, который сыпал на него угрозы из вольеры, но он был спокойно убежден, что Сафу до него не добраться. Шани, как обычно, превращалась в невидимку. Торговцы Живым Товаром, по ее убеждению, могут подкрасться под Любой Личиной.

Кроме того, Звездочет присоединился к гусино-утиному патрулю. Казалось, они с Джеральдом очень подружились, и я часто видела, как он поднимался на холм с этой братией или сидел с ними на склоне над моим коттеджем. В это время к запруде зачастил крупный мексиканский селезень по кличке Чарли — в один прекрасный день он прилетел с фермы за холмом, видимо прельщенный утками. У его хозяев был другой селезень, даже еще крупнее, что и было причиной, почему Чарли покинул ферму, и хозяева сказали, что он может оставаться на запруде, если хочет. Так что он пополнил это сборище, сильно смахивавшее на зверинец.

Никакого приза тому, кто догадается, за кем в один прекрасный день они последовали, точно все городские дети за легендарным Крысоловом из Гамелена. Я поставила машину у ворот как-то утром, готовясь отправиться в город. Кошек я закрыла в коттедже, взяла плащ и сумочку, пошла к машине, а ее уже окружили Джеральд, и гуси, и Чарли, и утки. Джеральд, по обыкновению, любовался своим отражением в стеклах дверцы.

— Кыш! — скомандовала я, размахивая руками. Толпа чуть-чуть попятилась, оставив на виду черного котенка с белой звездочкой на груди, который с любопытством изучал покрышку. Я по опыту знала, что, стоит мне завести мотор, и гуси с утками поспешат ретироваться. Но Звездочет… Я не могла предугадать, как поступит он, и не захотела рисковать. Я взяла его на руки и пошла по дороге, намереваясь отнести домой. Джеральд и гусыни с гоготом двинулись за мной. За ними шествовал Чарли во главе уток — ну прямо-таки отряд скаутов. Однако на полпути Чарли сообразил, куда мы направляемся, и решил показать остальным, какой он умный. Взлетел, с кряканьем пронесся мимо всех нас на высоте моего плеча и унесся вперед, прицеливаясь сесть на балюстраду террасы.

Поднимавшаяся по дороге лошадь испугалась, рванулась вбок и понесла, всадница отчаянно обняла ее за шею. Из-за угла появился Фред Ферри с рюкзаком за спиной и сказал:

— Чего это ты затеяла, а? Цирком решила обзавестись? Тебе еще повезло, что она с лошади не свалилась!

А я-то просто хотела отнести Звездочета домой. Вот так и задаешься вопросом, да есть ли справедливость на этом свете?