Мы вернулись домой через неделю, и они нам еще как поверили. Старик Адаме вынес приговор: съели бы нас, так и поделом. Фред Ферри сказал, что камешками я зря громыхала, а? Мы не совсем поняли, что именно он подразумевал. Мисс Уэл-лингтон пожаловалась на головокружение при од­ной только мысли о том, как я шла по уступу над обрывом... И они принялись рассказывать о проис­шествиях в деревне за время, пока нас не было, и мы подумали, что в Канаде, пожалуй, нам было безопаснее.

Во-первых, Тим Бэннет завел пчел и намерен ку­пить козу. И то и другое с полного одобрения мисс Уэллингтон, которая, конечно, уже видела мед к чаю, а также козье молоко, козий сыр и себя в рабочем халате с цветочным узором, когда она будет помогать продавать их. К козам они еще приглядываются, но пчелы уже водворены на место и жалят ТиМа почти каждый день.

— Но разве у него нет сетки для лица? — осведо­мился Чарльз. Он был одно время увлеченным пче­ловодом, но потом число укусов перешло невидимый предел, и оказалось, что у него аллергия к пчелиному яду.

Разумеется, есть, ответила мисс Уэллингтон. Но жалят они его не тогда, когда он приводит улей в порядок. Тим вычитал где-то способ духовного обще­ния с пчелами и принялся воплощать его на практи­ке: располагался в шезлонге возле улья, чтобы изу­чать их и силой мысли внушать им доверие и дружбу, пока они проносятся у него над головой, улетая и прилетая.

Но не в сетке же общаться с ними, правда? Я ответила, что, видимо, он и без сетки в общение с ними не вступил. Пока еще рано, возразила мисс Уэллингтон. Милым крошкам надо дать время осво­иться.

Второй интересной новостью поделился старик Адаме. Мы про мистера Даголда слышали? Ходит весь в бинтах, что твоя мумия. Потому как его поку­сал пес Билла, двоюродного брата Фреда Ферри.

Ну, не то чтобы покусал, но за руку тяпнул. И в бинтах была только она. Дочка Билла Ферри собра­лась замуж, ну и в «Розе и Короне» Билл жаловался, что вот-вот свихнется: жена совсем замучила — все пристает с вопросами, кто за что должен платить да как в церкви кому положено где сидеть, а еще цветы и всякая такая чушь. Мистер Даголд возьми и рас­скажи про это своей супружнице, а у нее нашлась книга по этикету, и она послала мужа с этой книгой к Биллу Ферри. Он-то сказал, что лучше подождать, пока «Роза и Корона» не откроется, только миссис Даголд решила, что по-соседски следует ее сразу от­нести.

А дома никого не было. Ну, он и вошел, чтобы оставить книгу на кухне. А в кухне сидел пес Билла. Мистер Даголд нагнулся его погладить, а пес так и впился ему в руку.

—  Пес-то книги по этикету не читал,— закончил старик Адаме, которому происшествие это казалось на редкость потешным. Но мистер Даголд, которому на руку наложили швы и сделали прививку от столб­няка, ничего смешного в случившемся не находил, как и миссис Даголд, горько раскаиваясь, что отпра­вила его туда, как и Билл Ферри, который теперь всячески избегал мистера Даголда, а если они слу­чайно встречались, ни в какие разговоры с ним не вступал.

—  На случай, если тот в суд на него подаст,— пояснил старик Адаме, явно очень на это надеяв­шийся.

И поскольку ситуация была щекотливой для всей семьи Ферри, Фред сделал вид, будто ничего не слы­шал. А мы, спросил он, меняя тему, видели, как Эрн Бигс хромает? А когда мы ответили, что нет, и спро­сили, кто же его покусал, Фред объяснил, что у него в колене вода. Споткнулся о камень у стены тракти­ра _ Ну тот, который там поставлен, чтоб молочный фургон ее не прошиб.

—  Уж сколько лет он там,— возмущенно сказал Фред,— но вы же знаете, какие старина Эрн кренде­ля выписывает, если лишнего за воротник заложит. Вышел, ноги в косичку заплетаются, и — бац! — нич­ком через камень. Ковыляет теперь с палкой и гро­зится...— Фред поперхнулся, сообразив, какие слова чуть не брякнул.

— В суд на них подать,— докончил старик Адаме. Так что мы были в полном курсе, когда увидели

Тима Бэннета с багровым волдырем на носу, мистера Даголда с рукой на перевязи и Эрна Бигса, припада­ющего на одну ногу, причем особенно сильно, когда он проходил мимо «Розы и Короны». Что до нас, то мы привезли кошек из Холстока, привели Аннабель с фермы и приготовились встретить осень, мечта­тельно вспоминая все, что нам довелось увидеть, а Чарльз вдобавок волновался из-за наших ласточек, которые улетели до нашего возвращения. Он полагал, что они останутся до октября, сказал он. Ведь птен­цы, когда мы уезжали, были еще совсем юными. Воз­можно, заметила я, именно поэтому они улетели по­раньше, чтобы птенцы добрались до Африки еще до холодов. А живы они или с ними что-то случилось, мы сможем узнать только весной, когда — если нам улыбнется удача — они вернутся.

А потому мы решили не вставлять стекло назад в гаражное окно, что крайне беспокоило Эрна Бигса, когда он, мужественно хромая, проходил мимо.

— Хочешь, я стекло вставлю? — осведомлялся он.— Я мигом, если ты лестницу подержишь.

— А потом свалишься и будешь говорить, что вот так колено повредил,— замечал старик Адаме, как всегда оказываясь рядом в нужный момент.

Мы объясняли, что не вставляем стекла ради ла­сточек, но никто нам не верил. Фред Ферри, как со временем дошло до нас, объяснял это моим поведе­нием на горном уступе. Я высоты боюсь, вот мы стекло и не вставляем, объяснял он направо и на­лево. Но высоты в какие-то пятнадцать футов я не испугалась бы и могла бы вставить стекло не заду­мываясь. У Чарльза нервы железные, он способен спокойно наклоняться над обрывами в сто пятьде­сят футов и мог бы вставить злосчастное стекло, стоя на голове. Но втолковывать это соседям смыс­ла не имело: они-то знали, как все обстоит на са­мом деле.

Столь же бесполезно было втолковывать тетуш­ке Этель, что в Канаду мы ездили не для охоты на крупную дичь. В дни ее молодости люди отправля­лись туда только ради этого. Медвежьи шкуры, шкуры антилоп, головы лосей, чтобы вешать на стены. И в первое же воскресенье после нашего приезда, когда Чарльз привез ее пообедать у нас, она захотела узнать, где наши охотничьи трофеи. (Наше отсутствие она перенесла вполне успешно, в чем можно было не сомневаться, и теперь предвку­шала, как будет хвастать нашими подвигами.) Мы ездили не охотиться, заверили мы ее. Мыслящие люди теперь диких животных не убивают. Мы ез­дили, чтобы любоваться живыми зверями. И при­везли с собой только вот их...

Мы кивнули на пару бычьих рогов над входом в гостиную под темной дубовой балкой. Рога техасско­го лонгхорна, быка мясной породы, и мы купили их уже вделанными в доску — размахом почти в ярд и очень внушительные. Чарльз сам их выбрал и забрал с собой в самолет, обмотав носками концы для сох­ранности. Остальное пришлось оставить без защиты, слишком уж велики они были и, конечно, привлекли всеобщее внимание. Зуб по пути туда, пара рогов на обратном пути — Чарльз всегда вносил в наши путе­шествия нечто неповторимо свое.

— Они техасского лонгхорна,— завопили мы те­перь, так как слуховой аппарат тетушки Этель, по обыкновению, барахлил.— Такие быки. Мясной скот. Мы купили их в Монтане.

Тетушка Этель одобрила рога, хотя, очевидно, не разобрала ни единого нашего слова.

— Тот из вас, кто их добыл,— заявила она с гор­достью,— стреляет очень метко.

Вот так, вернувшись в привычную колею, мы ожидали Рождества. Чарльз возился со своими пло­довыми деревьями, я ездила верхом, писала, занима­лась домашней работой, а во второй половине дня водила кошек в лес гулять.

Они не пользовались такой свободой, как прежде Соломон и Шеба. Слишком много людей вокруг об­завелись собаками. И гораздо больше горожан при­езжали погулять в лесу, и кто-нибудь из них мог позариться на беспризорную сиамскую кошку. А по­тому мы выпускали их побегать перед завтраком и, если через полчаса они не возвращались сами, начи­нали их звать. Шебалу обычно возвращалась задолго до истечения этого срока, но Сили иногда забредал довольно далеко. То вверх по лесной тропе в поисках мышей или же через наш лес к дому миссис Перси, чтобы с надеждой расположиться возле птичьей кор­мушки, где был виден птицам на мили и мили вок­руг.

Если миссис Перси его видела, то звонила нам. Она знала, что нам не нравится, когда он уходит от дома даже на такое расстояние, и опасалась, как не уставала повторять, что он может уйти еще дальше и кто-нибудь, кому неизвестно, что он наш, заберет его себе... И я взбиралась по склону и уносила его до­мой, посадив на плечо и надеясь, что меня никто не увидит. И почему я так беспокоюсь: ведь сосед­ские кошки бродят, где хотят, и днем и ночью, оставаясь целыми и невредимыми? Так они же не сиамские, оправдывалась я мысленно. Не ценные, не обаятельные и — помимо этого — не наделенные удивительным талантом вляпываться во всякие неприятности.

В довольно редких случаях, когда он отсутствовал больше часа и миссис Перси в ответ на мой звонок сообщала, что его возле кормушки нет, я принима­лась бегать по тропкам, выкликая: «Сили-уили-уили!» — и барабаня ложкой по его миске. Когда я мелькала мимо, соседи спрашивали: опять этот боль­шой темный? И обещали тут же сообщить мне, если увидят его. Не сомневаюсь, что они постукивали себя по лбу и обменивались многозначительными взгля­дами, едва я скрывалась из виду. На их месте я бы обязательно постучала. Но я знаю сиамов. И изны­вала от тревоги до той минуты, когда, обычно пова­лившись на колени, в энный раз докрикивалась до коттеджа, и Чарльз, несший дозор у подошвы холма, кричал в ответ: «Вернулся!» И действительно, Сили как ни в чем не бывало восседал на дорожке. Куда Я Запропастилась? Он ждет меня Целую Вечность, го­ворил его недоумевающий вид. Зачем, собственно, я бегала и вопила? Неужели я не понимаю, что он хочет Позавтракать?

Исчезал он не так уж часто, но всякий раз про­исходило одно и то же. Я впадала в панику при мыс­ли, что с ним приключилась беда. Хотя, обегая его любимые уголки, и твердила себе не глупить. «Ты же знаешь, он всегда возвращается»,—думала я. Как и

Соломон, наш первый скиталец. Сколько раз я ме­талась по этим тропкам и думала, что Соломон про­пал навсегда.

Вернувшись к завтраку, они уже не покидали дома. Летом по холмам ползали гадюки — одна уку­сила Сили на пастбище Аннабел и, когда он был еще котенком. Всюду кишат чужие люди, владельцы со­бак, гадюки — ради их же безопасности мы не выпус­кали их гулять. Но ближе к вечеру, сидя за пишущей машинкой, я обнаруживала, что явилась депутация. На освещенном солнцем подоконнике или на своем кресле, если дело было зимой, они, сидя бок о бок, смотрели на меня. Пора погулять, сообщали они мне. Пока Чарльз не потребовал чая.

И я безропотно сопровождала их, вооружившись клюшкой для гольфа, чтобы защитить их в случае необходимости. Так далеко, как с Соломоном и Ше-бой, я с ними не ходила. Теперь собаки словно взяли обыкновение появляться неизвестно откуда, а на от­крытых тропках кошки оказывались в уязвимом по­ложении. И потому я либо сидела с ними на склоне за коттеджем, либо шла с ними в лес.

Сначала в сосняк, где они следовали за мной, как собаки. Шебалу шла за мной по пятам, точно паж доброго короля Венцеслава в рождественской песне, а Сили держался поодаль, демонстрируя свою неза­висимость, однако никогда не терял меня из виду. Стоило мне сесть, как Шебалу мигом оказывалась у меня на коленях — ей не нравилось наступать на сос­новые иглы. Я оглядывалась — и, конечно, Сили тоже сидел неподалеку,— выпрямившись, всем своим видом показывая, что он Могучий Кот и к нам ни­какого отношения не имеет,— но сразу же устрем­лялся за нами, едва мы вставали и следовали дальше.

Шагов через двести начиналась буковая роща, и довольно скоро я начала ходить с ними туда. Там было гораздо светлее, зимой даже слабое солнце на­гревало воздух под деревьями, а кошкам нравилось гоняться друг за другом, взметывая сухие листья. Вверх по стволам, вниз по стволам, бросались в ата­ку, точно африканские слоны в миниатюре. Делали вид, будто не слышали, как я их зову, затем нагоняли меня и старались лизнуть. А потом торжественной процессией мы возвращались домой, чтобы провести вечер у камина. А я думала, как этот лес похож на канадский. Не хватало только парочки-другой медве­дей или лося. Но тогда кошкам было бы опасно гу­лять там. А здесь, твердила я себе, здесь им ничто не угрожает.

К Рождеству после долгих лет сопротивления мы наконец-то приобрели телевизор. Конечно, вопрос заключался в том, чтобы найти время смотреть прог­раммы. У нас было столько всяких дел! Мы любили приглашать друзей поболтать у камина и любили чи­тать. По вечерам Чарльз писал свои картины, и это было единственное время, когда мне удавалось сесть за рояль. Но мы решили, что телевизор нам нужен — для последних известий и передач о природе. Ну и после нашего путешествия мне захотелось время от времени смотреть ковбойские фильмы — огромные стада, всадники, вылетающие в клубах пыли из ворот ранчо... А между ними я ностальгически видела себя с Чарльзом верхом на Шебе и Визе.

Ну, мы обзавелись телевизором, включили его... в первый раз, когда сели пить чай у камина, и кошки примостились на коленях у Чарльза. Я сновала с чашками и булочками между Чарльзом и экраном, но не Чарльз, а Сили возмутился, что ему мешают смот-

реть передачу. Вцепившись когтями в колени Чарль­за, сфокусировав голубые глаза, точно бинокль, он раздраженно наклонял голову то вправо, то влево, когда я заслоняла экран. Ну, вот опять! Чуть было не пропустил этот момент, говорило выражение этих глаз. Что-что делает этот человек на лошади? Ну по­чему я Никак Не Сяду?!

Мне вспомнилась моя знакомая, у которой котята стали просто теленаркоманами. Она утверждала, что только телевизор заставлял угомониться этих битни­ков породы силпойнт. Стоило включить его, они тут же влетали в комнату всем скопом и усаживались перед экраном. По ее словам, больше всего им нра­вились ковбойские фильмы. И объяснила, когда я спросила, откуда ей это известно, что все время, пока шел фильм, они не затевали драк и вообще сидели не шелохнувшись. И вкусы у них, признала она, были самые кровожадные — по ее мнению, их осо­бенно восхищали перестрелки.

Тетушка Этель тоже любила ковбойские филь­мы. Что было большим подспорьем, когда она гос­тила у нас, и можно было усадить их с Сили перед экраном. (Шебалу телевизором не интересовалась вовсе и всегда спала, свернувшись клубком за спи­ной Сили.) И как-то вечером, когда нам понадоби­лось сходить в деревню, мы оставили их за люби­мым развлечением.

Фильм был о мексиканских бандитах — лошадей по экрану металось даже больше, чем обычно, то и дело кто-то, спасаясь, переплывал Рио-Гранде, пере­стрелка за перестрелкой и схватки с воинственными индейцами.

В наше отсутствие заглянул Тим Бэннет и не мог понять, что происходит. Тетушка Этель, естественно, включила звук на полную мощность — ведь она была глуховата. Тим сказал,"что еще у калитки впе­чатление создавалось такое, будто мы затеяли свою собственную революцию. А когда он прошел по до­рожке и постучался в дверь, раздался залп. Он за­барабанил в окно и услышал вопль: «Получи, трус паршивый!»

Он вернулся домой и позвонил нам два раза, но никто трубку не снял. Несколько встревожившись, не случилось ли с нами чего-нибудь, он снова от­правился в коттедж. Постучал в дверь, потом в окно. И вновь — никакого отклика. Он испытал огромное облегчение, когда позвонил нам через час и мы от­ветили. Только подумать, сказал он, люди вроде нас — и стали телеманьяками! Как хорошо, что у них с Лиз телевизора нет. До сих пор не знаю, поверил ли он нам, когда мы сослались на тетушку Этель и Сили.

Примерно тогда же мы узнали про вполне реаль­ное приключение. Сотрудник канадского посольства в Лондоне, когда мы написали ему, чтобы поблаго­дарить за содействие, без которого наше путешествие могло бы и не состояться, в ответном письме сооб­щил, что недавно побывал в Альберте и — наверное, нам будет это интересно — видел двух волков, когда проезжал через Джаспер. Уже наступила зима, наци­ональный парк был занесен снегом и совсем безлю­ден. Совсем другое место, чем летом! Волки искали, чем бы поживиться, и увидел он их у обочины шоссе. Мимо он проехал очень медленно, и они побежали за ним. Он еще больше сбросил скорость и прополз так несколько миль, а волки трусили в нескольких шагах позади. Но его ждали в Банфе, а потому он прибавил газу, и они свернули в лес. Никогда еще он не видел волков на таком близком расстоянии, за­кончил он. Интересно, правда?

Да, очень! И теперь, когда мы запаслись сведени­ями о волках, это их поведение загадочным нам не показалось. Машина двигалась медленно... в отличие от тех, какие они наблюдали раньше. А потом и про­сто еле ползла, словно все больше слабея. Несомнен­но, волки преследовали ее, выжидая, когда она сов­сем остановится и испустит дух. А так как на води­теля, судя по всему, они покушаться не собирались, значит, они надеялись пообедать машиной.

Не успели мы оглянуться, как настал март и берега ручья украсились подснежниками. Затем пришел май, и, к радости Чарльза, вернулись лас­точки. Однажды утром словно по волшебству на телефонный провод опустились три усталые лас­точки. Предположительно прошлогодние родители и кто-то из их птенцов, который, надеялись мы, тоже намерен обосноваться в гараже. Однако днем третья ласточка улетела — возможно, на ферму, где легче было найти себе пару. А наша парочка устро­илась снова жить у нас. Никакой опаски, никаких проверок, нужно ли нас бояться. Они нас помнили и тут же принялись за починку гнезда. Мы не ус­тавали наблюдать, как самец таскает сено из ко­нюшни Аннабель — подлетает с длинным пучком в клюве, делает несколько кругов, чтобы придать ему горизонтальность, а затем на полной скорости пря­мо в оконную дыру, и сено колышется сзади, точно хвост воздушного змея. .

И вот уже июнь. Тим все еще не выбрал козы, но у него хватало хлопот с пчелами. Вставляет новые магазины в ульи, удаляет из сот маточники-ячейки, предназначенные для новых цариц. Он стал подлин­ным знатоком, и не его пчелы как-то утром облепили одну из печных труб фермы, словно их приклеили к ней патокой, и явно намеревались обосноваться там. Он и еще один сосед благородно попытались забрать их оттуда и были изжалены за свои старания. При­ставная лестница, уложенная на крыше, не самое удобное место для споров с пчелами. Роящиеся пче­лы полным-полны медом, и обычно их не так легко рассердить. Но этот рой, видимо, каким-то образом потерял свою царицу и был возбужден до крайности. Только-только Генри, сосед Тима, сумел подобраться к ним с коробкой, как они разом взвились в воздух и улетели.

А потом покружили-покружили и опустились на очередную трубу, наверное надеясь найти там цари­цу. Владелец коттеджа, наблюдавший за ними из сада, кинулся в дом и запалил огонь в камине, чтобы их выкурить. Но он забыл, что на лето перекрыл дымоход, чтобы оттуда не сыпались сажа и птицы. И в мгновение ока поднялась суматоха, какую в нашей деревне редко увидишь. Приставная лестница на крыше фермы, другая прислонена к стене коттеджа, Тим и Генри на дороге сравнивают опухоли от пче­линых укусов, из окон коттеджа эффектными клуба­ми валит дым, а мисс Уэллингтон рвется позвонить пожарным. Почтальон остановился поглазеть, вере­ница всадников присоединилась к толпе зевак, и все уставились на рой, облепивший трубу. Пчелы оста­вались там довольно долго, но затем вновь улетели на поиски царицы. Нет, они бесспорно не были пче­лами Тима Бэннета. Но столь же бесспорно винова­тым все сочли его.

И вот — июль. Прошел ровно год после нашего путешествия в Альберту, и мы ностальгически вновь

переживали его день за днем. В прошлом году мы в это время праздновали Дни Клондайка. В прошлом году в это время мы были в «Вапити». Затем настала годовщина того дня, когда мы слушали волчий вой, такого чудесного дня! А в этом году он оказался од­ним из самых печальных в нашей жизни. В этот день мы потеряли Сили.