Это было в субботу. Для визита к гризли мы пе­реоделись в нормальные костюмы. Последние дни мы много чего проделывали в брюках дудочкой и юбке до полу, но они не слишком годились для по­сещения бесклеточного зоопарка. Однако вечером мы вновь их надели для ужина с танцами в зале салуна девяностых годов прошлого века. И опять на­дели их в шесть утра на следующий день для главного события Дней Клондайка... знаменитого Завтрака Бонанца, который устраивался на эдмонтонском ип­подроме.

Час для нас неслыханный, но званые завтраки под открытым небом — давний канадский обычай, и ког-

да ровно в семь тридцать наша компания подъехала к входу на ипподром, туда же устремлялись сотни эдмонтонцев в юбках, метущих землю, и шляпах с огромными полями, в цилиндрах и накрахмаленных рубашках, чтобы насладиться сосисками, беконом и оладьями у киосков, а затем, медленно прогуливаясь по дорожкам, глядеть на тренировку скаковых лоша­дей. Оркестр, замечательные костюмы, длинноногие лошади, проносящиеся мимо по изумрудной траве... ну, просто сцена из «Моей прекрасной леди». Как-то даже не верилось, что происходит все это в Западной Канаде.

И совсем другое дело днем, когда мы наблюдали гонки на плотах по Норт-Саскачевану. Да, зрелище могло быть комичным, чего и добивались устроите­ли,— течение увлекает плоты, где в курятниках квох­чут куры, дым поднимается из жестяных труб, паруса полощутся, привязанные к ручкам метел, торчащим над бочонками с надписью: «Динамит»... И все-таки это был отзвук тех давних дней, когда люди за неи­мением других транспортных средств строили плоты, нагружали их провизией, утварью, а нередко своими семьями и живностью, и, отталкиваясь шестами, поднимались по великим рекам Запада к своим бу­дущим участкам земли.

Мелодрама, которую мы вечером видели в теат­ре... Она тоже была эхом прошлого: зрители подбод­ряли героиню, топали ногами на героя и швыряли перезрелые плоды в злодея, который тут же швырял их назад в публику. Да, спектакль прямо из тех дней, а мы — старатели, завтра отправляющиеся дальше в Клондайк.

Впрочем, отправлялись мы к гризли. На следую­щий день, не без ностальгической грусти сдав свои костюмы,— ведь мы действительно словно бы пожи­ли в прошлом, и так не хотелось расставаться с ним ради настоящего! — мы отправились на окраину Эд­монтона забрать наш автофургон.

При виде его наше настроение стало солнечным. Компактный, точно корабельный камбуз: мойка, плита, холодильник — с одной стороны, а по дру­гую — печка на случай холодных ночей в горах, ска­мьи и стол, который можно было переставлять. Это внутри фургона, а впереди над кабиной водителя большая двуспальная постель (чтобы взобраться туда, надо было становиться на сиденье) и больше встро­енных шкафов, чем могло нам пригодиться. Поло­тенца, кухонная и столовая посуда, подушки, спаль­ные мешки и простыни — ну, словом, все-все. При­чем новое, запечатанное в полиэтиленовых пакетах, ведь канадцы крайне взыскательны. Внутрь поднима­ешься по откидным железным ступенькам сзади, точ­но как у старых цыганских фургонов, а в передней стенке окно в кабину водителя. И, оглядывая наш дом на ближайшие полтора месяца, представляя его себе в прерии, на берегах рек, в дремучих канадских лесах, мы почувствовали, что приехали сюда ради этого. Городская жизнь в небольших дозах может быть очень приятной, но, во всяком случае, для нас нет ничего лучше бескрайних просторов. В этом пе­редвижном жилище, в котором есть все необходимое, мы могли отправиться куда угодно, точно пара Ко­лумбов.

Однако для начала эти Колумбы должны были вернуться в «Шато-Лаком», забрать свои вещи, а пос­кольку для этого необходимо было проехать ожив­ленные деловые кварталы Эдмонтона в обеденный час и не по привычной для нас стороне улиц в гру­зовой машине с левым положением руля, Чарльз, ре­шила я, справился с этой задачей блестяще.

Он скромно сказал, что это было очень легко. Вести такую машину может кто угодно. Правда, мы трижды объехали один и тот же квартал, сворачивая с Джаспер-авеню. Два раза при таком движении это могло случиться со всяким, но регулировщик погля­дел на нас с изумлением, когда, дважды любезно пропустив нас вправо, несколько минут спустя вновь узрел нашу машину, сигналящую правой мигалкой. Правда, в конце концов выбравшись из Эдмонтона и покатив, как мы считали, на запад по Йеллоухедс-кому шоссе в сторону Джаспера, мы вскоре обнару­жили, что направляемся прямо на север к Полярному кругу... Но это была моя вина. Ведь обязанности штурмана лежали на мне. Но как бы то ни было, вернувшись в Эдмонтон (у городов на западе и севере Канады кольцевых дорог нет, и надо сразу выезжать на шоссе, проложенное по старинным дорогам тор­говцев пушниной), мы наконец оказались на верном пути и с недельным запасом продовольствия реши­тельно покатили к Скалистым горам.

В первый вечер мы остановились на лесной поля­не, обозначенной как стоянка для машин, но абсо­лютно не похожей на английские представления о таких стоянках. Никаких эвфемистических «туале­тов», а просто два бревенчатых химических нужника за деревьями, с предупреждениями беречься медве­дей, наклеенными на дверях. Никаких водопровод­ных кранов, а насос, качающий колодезную воду в углу. Никаких палаток, торгующих молоком и хле­бом, столь необходимым английским автотуристам, а потому и никакого скопления машин, остановив­шихся на ночлег.

Только одна машина позже въехала на стоянку и свернула в другой угол. Затем приехавшие вылезли, разожгли костер и принялись жарить на нем бифш­тексы и варить кофе. И хотя в некоторой степени это нас огорчило — наша идея о стоянке в лесу требует полного одиночества,— должна признаться, я ощути­ла некоторое облегчение при мысли, что, если вдруг появится медведь, пока я буду находиться в бревен­чатой хижинке (а при моем свойстве нарываться на всякие встречи он обязательно должен был появить­ся, если гулял где-то поблизости)... если я буду звать на помощь, вокруг есть еще люди.

Разумеется, Чарльз бросился бы на него в одиноч­ку, и, если медведь не был уже чем-нибудь разозлен, этого оказалось бы вполне достаточным. Барибалы, единственные медведи, на которых есть шанс натк­нуться в здешних местах, при обычных обстоятель­ствах пускаются наутек, стоит на них закричать. Не дразните их. Ни в коем случае не оказывайтесь между медведицей и ее медвежатами. Если у вас в руке ла­комство, бросьте его на землю и отступите, когда они направятся к вам. Эти правила всегда следует пом­нить в медвежьем краю. Ну, и еще всегда держать в поле зрения подходящее дерево. Эти премудрости я постигла во время нашей предыдущей поездки в Ка­наду, и в Англии я рассуждала о медведях с апломбом величайшего их знатока. Однако наш первый ночлег вне пределов цивилизации представил положение в несколько ином свете. В этом уединенном бревенча­том нужничке, водя дрожащим лучом фонарика по предупреждению о медведях, прислушиваясь к по­дозрительным похрустываниям в лесу, я радовалась тому, что Чарльз несет дозор снаружи у двери, а на стоянке ужинает канадская семья — отблески их костра так уютно проникали в щели между бревна­ми! — несомненно, прекрасно умеющая избавляться от медведей.

А через несколько дней мы уже сами заново при­выкали к ним. К этому времени мы обосновались в кемпинге «Вапити» в Джасперовском национальном парке, и если это звучит пресновато, мне хотелось бы указать, что Парк занимает 4200 квадратных миль и большая его часть — первозданная глушь, куда заби­раются лишь сотрудники да наиболее бесстрашные путешественники, термин же «парк» означает только, что все звери, птицы и растения там неприкосновен­ны и территорию патрулирует лесная охрана. Почти всю ее занимают девственные густые леса, и для пре­дотвращения пожаров все машины на ночь должны парковаться на одной из официальных стоянок.

Поскольку эта наша поездка носила полуофици­альный характер, мы надеялись, что для нас сделают исключение. Не тут-то было! Не разрешается, сказал егерь. Если позволить одним, того же потребуют все другие, и им придется с утра гасить десяток лесных пожаров. И он выбрал по своей карте стоянку для нас на небольшой расчистке среди зарослей канад­ской ирги, малины и тополей на берегу реки Атабас­ки. На расчистке имелись грубо сколоченный стол и очаг — непременная принадлежность всех канадских лесных стоянок... Стол для удобства туристов, очаг — большой железный ящик с решеткой на ножках — единственное место, где разрешается разводить огонь во избежание пожара.

Мы развели собственный огонь, мы состряпали собственный ужин, мы съели его за нашим собствен­ным деревянным столом на берегу Атабаски. В лесу ухали совы. Перед нами бурлила и шумела река.

Сквозь деревья мы видели красноватые отблески дру­гих очагов. Если отбросить такие дары цивилизации, как стол и очаг, рассуждали мы, так пионеры в этой глуши вполне могли устраивать ночлег в таком вот месте, прислушиваться к шуму реки и прикидывать, что прячется в окружающем мраке.

И мы попали в самую точку, как узнали на сле­дующее утро от егеря, который остановился побол­тать с нами, пока мы готовили завтрак, и между про­чим спросил, знаем ли мы, что находимся на «Ла гранд траверс».

—  Вот же он, прямо перед вами! — сказал егерь, указывая на узкую дорогу, которая тянулась по реч­ному берегу всего в нескольких шагах от нашей сто­янки.

Мы уставились на нее, не веря своим глазам. «Ве­ликий сквозной путь»! Самый знаменитый из торго­вых путей старой «Компании Гудзонова залива»!

—  Блаженной памяти «Газета для мальчиков»! — воскликнул Чарльз.— Только подумать, что мы на «Гранд траверс»!

Я лично росла на «Магните», журнале тоже для мальчиков, но чувства Чарльза были мне понятны.

Именно этим путем в их времена двигались путе­шественники-первопроходцы, торговцы пушниной, старатели... Кто пешком, кто на вьючных лошадях — по этой самой дороге. Вверх по течению через Ата-басский перевал в горы и на каноэ вниз по реке Колумбия к океану. Путешествие, на которое ухо­дили недели и месяцы. И наверняка кто-то из них устраивал лагерь на этом самом месте.

Это обстоятельство, а также обещание лесничего дать нам проводника в волчий край всего в двадцати милях оттуда, если мы захотим, соблазнило нас ос­таться в «Вапити». И мы прожили там неделю. Виде­ли несколько медведей и слышали волков. Не видели же мы их лишь потому, что они боятся людей.

Это факт. Жуткие приключенческие рассказы, в которых волки нападают на героя, а он отбивается от них пылающей головней, или гонятся за санями, а герой последним оставшимся у него патроном доб­лестно сражает вожака, не имеют под собой реальных оснований. Волки, подобно собакам, относятся к лю­дям дружелюбно... то есть если бы им предоставляли такую возможность.

Рассказывают, что в далекие дни, до появления переселенцев, встречи с волками бывали довольно частыми. Путешественник натыкался на волка, спя­щего на солнечной полянке или под кустом... И в тревоге вскакивал волк, а обнаружив, что его покой нарушил человек, задирал хвост и удалялся мирной трусцой. Индейцы считали волков своими друзьями. Некоторые даже говорили, будто знают их язык и общаются с ними и волки предупреждают их об опас­ности.

Какой фантастичной ни покажется эта гипотеза теперь, имеются веские ее подтверждения. Фарли Моуэт в книге «Не кричи: «Волки!», например, сооб­щает о нескольких случаях, когда эскимосы правиль­но понимали волков. Так, самец сообщил своей под­руге, что охота плохая и он вернется только днем. (Вернулся он, как записал Фарли Моуэт, в 12 часов 17 минут.) В другой раз эскимос сказал, что воющий вдали волк сообщает другому поблизости, что путе­шественники, двигающиеся с северо-запада, пересе­кают его территорию. Эскимос определил время по сообщению волка, и действительно, именно тогда путешественники достигли лагеря. А волк, которому предназначалось сообщение и который обычно ухо­дил охотиться в северо-западном направлении, ушел прямо в противоположную сторону, явно избегая встречи с ними.

В совместимости волка и человека мы убедились еще в прошлую нашу поездку. Проезжая через Мон­тану по пути в Национальный парк Глейшер, мы остановились в деревушке Сент-Мэри, чтобы побы­вать у резчика по дереву, индейца племени «черно-ногих». Каждая фигурка была шедевром. Группа вздыбившихся лошадей, пума в прыжке, бегущий олень... Но особенно меня заворожили висевшие на стенах длинные резные панели. Сцены из былой жизни племени, объяснил он. Легенды, которые он мальчиком слышал от бабушки.

Одна из них заставила меня поднять брови. Те­перь господствует убеждение, что с индейцами обхо­дились бесчеловечно, что белые были злодеями в дни освоения континента. И в принципе это верно. На панели, однако, индейские воины, прячась за скалой, следили со склона за дилижансом, катящим в клубах пыли по равнине внизу. И один указывал вниз на него, а другой взволнованным жестом созывал ос­тальных, и не создавалось впечатления, что они на­мерены бежать вниз с плакатами «Добро пожало­вать!». Куда больше они походили на любителей прихлопывать мух, следящих за очередной мухой. Мне хотелось спросить, как завершился этот эпизод, но я подумала, что такой вопрос был бы нетактич­ным. В любом случае мы заговорили о волках. На панелях были и другие сцены.

На одной индейцы-охотники возвращались с до­бычей — навстречу им выбежали мальчики. Двое охотников несли на плечах шест с тушей оленя, а рядом вроде трусила собака с очень гордым видом.

— Хаски? — спросила я, заметив мощную грудь и гривку.

— Волк,— невозмутимо ответил резчик. Конечно, я знала, что они скрещивали собак с

волками. Индейцы и эскимосы издавна привязывали суку в течке на ночь в лесу, надеясь, что с ней спа­рится матерый волк. Считалось, что щенки у нее бу­дут особенно сильными и выносливыми. Такие по­меси были лучшими ездовыми собаками. Но чисток­ровный волк? Да-да, сказал резчик. Охотники при­носили волчат домой, отдавали их женщинам, и они росли среди детей. Становились абсолютно ручными и высоко ценились в качестве охотничьих собак. Ин­дейцы никогда не боялись волков. Ужас они внушали белым.