Мисс Уэллингтон мы об этом не сообщили. Она настаивала, чтобы мы давали о себе знать, не то она будет очень тревожиться. А потому, зная, что старик Адаме и К0 будут изнывать от любопытства, я писала ей раз в неделю. Но, конечно, не о том, как мы взламывали дверцу фургона, а где-то рядом рыскал медведь, шурша в кустах. Все равно к тому времени старик Адаме сказал, что просто чудо, как это нас никто не сожрал, а Фред Ферри напророчествовал, что уж в следующий-то раз сожрут как пить дать, а Эрн Бигс, несомненно, добавил, что он знавал чело­века, которого сожрал медведь. И от такого письма мисс Уэллингтон упала бы без чувств на дорожку, сжимая его в похолодевших пальцах.

А потому я сообщила ей, что слышала волчий вой, описала окруженное елями озеро в лунном свете, а также ледник на верхнем склоне горы Эдит-Кейвел, который индейцы называют Великим Белым Духом, а также (если бы мы не упомянули медведей, она все равно бы встревожилась в убеждении, что от нее что-то скрывают) и про медведя-экстраверта, которого мы увидели на следующий день, когда он восседал в озере. В озере Пирамид, чтобы быть точнее, куда мы поехали искупаться. День был жаркий, к тому же воскресный, так что на озере оказалось много наро­ду, поскольку до Джаспера (города) от него всего две мили, и оно любимое место купания его жителей. Так что мы никак не ожидали увидеть там медведя, потому что у них нет привычки посещать людные места в дневное время.

Это были обычные площадки для пикников — травянистые расчистки среди деревьев у озера, и почти на всех них уже расположились семьи. Когда мы наконец нашли место, куда поставить фургон, первое, что нас поразило, был вал из мусора высо­той по колено, окружавший ближайшую мусорную корзину. Вероятно, из-за воскресенья, сказали мы, некому было ее опорожнить. И все-таки такое пре­небрежение мусором было как-то не в духе канад­цев.

Мы переоделись в фургоне, искупались, а затем я вернулась приготовить чай, а Чарльз продолжал бла­женно созерцать, лежа на спине, гору Пирамида. Я как раз спускалась спиной вперед по лесенке с чай­ником и чашками, как вдруг он примчался вне себя от волнения. Медведь расшвырял весь этот мусор! Он обходил все пикниковые площадки вокруг озера и переворачивал бачки и корзины. Один пловец в озере только что рассказал ему! Поставив чайник — в Анг­лии мы же можем пить столько чая, сколько захо­тим! — мы натянули свитера и брюки и сами напра­вились в обход озера. И надо сказать, что медведь постарался!

На площадке, соседней с нашей, он разделался с большим пакетом булочек. Они только-только поло­жили булочки на стол, рассказали нам люди, и пош­ли к багажнику принести остальные припасы. Обер­нулись, а он тут как тут!

— Попрыгали в машину, как зайчики,— ответил мужчина, когда я спросила, что они предприняли.— Даже багажник не захлопнули.

Медведь съел булочки, заглянул в пустой багаж­ник... Припасы они захватили с собой.

— Только потому, что держали их в руках,— приз­нался он,— и от страха не выпустили.

Затем медведь отправился на соседнюю полянку, где ему повезло меньше. Они еще не занялись едой, а только успели привязать своего пестрого котенка к дереву и поставить перед ним блюдечко с молоком. Увидев медведя, они схватили котенка и нырнули в машину, даже не отвязав веревку от дерева.

Медведь слизнул кошачье молоко и пошел своей дорогой. На третьей полянке, где едой даже не пахло, он только взглянул на незапасливых людей и пошел дальше. На четвертой он съел тарелку ветчины и за­кусил маслом. В пятом случае ему достался слоеный торт. Он обходил посетителей озера с неуклонностью поездного контролера, а заодно переворачивал му­сорные бачки. Мы нагнали его уже за расчистками, отведенными для пикников, где куполообразная ска­ла указывала на конец дороги. И, завершив столь плодотворный обход, он теперь прохлаждался в озе­ре, сидя в воде и сложа лапы на животе, этакий патриарх во главе стола. Он смотрел на купающихся в отдалении без страха и злобности, а так, будто был членом семьи и видел их всех каждый день.

Но, конечно, допускать подобное никак нельзя. Когда в национальных парках медведи находят такой способ лакомиться и начинают панибратствовать с людьми, их усыпляют и на вертолетах увозят в какое-нибудь глухое место и выпускают там, пометив, что­бы в случае возвращения их удалось бы узнать. Им дается три шанса. Если же медведь возвращается в четвертый раз, его бывают вынуждены пристрелить. Медведь, перестающий остерегаться людей, всегда потенциально опасен. В один прекрасный день, клянча угощение, он может рассердиться и напасть. Этот медведь на озеро Пирамид прежде подобных обходов не устраивал. Видимо, он только что доду­мался до этого. Оставалось надеяться, что у него хва­тит ума сбежать при появлении егеря и больше таких налетов не повторять.

На следующий день мы покинули «Вапити». По­добраться к волкам ближе, чем нам это удалось на озере Лич, шансов, по-видимому, не было, а до края гризли путь предстоял долгий. В области между Джаспером и Банфом гризли порой встречаются, но обычно только весной. Чтобы попытаться увидеть их летом, нам предстояло добраться до Уотертон-Глей-шера. А там следует держать ухо востро, предупредил нас один из джасперовских егерей. Мы читали «Ночь гризли»?

Да, читали. Уотертон-Глейшер — национальный парк на границе Альберты с Монтаной. За шестьде-

сят лет его существования никто ни разу не постра­дал там от медведя серьезно, а затем в 1967 году две девушки были растерзаны за одну ночь. Произошло это в монтанской части. Одна погибла на озере Тра-ут, другая в девяти милях оттуда в домике Гранит-парка. В обоих случаях девушки были не одни, и имело место нарушение важнейших правил. На озере Траут, например, туристы взяли с собой щенка, и его запах, несомненно, чувствовался на всех них, а осо­бенно на погибшей и ее подруге, так как они несли щенка на руках, когда он уставал. В Гранит-парке спасатели, разыскивавшие унесенную, нашли на тро­пе обертку от шоколадного батончика и пакетик сла­стей. Видимо, она взяла их в спальный мешок, когда забралась туда, а запах сладкого медведь чует лучше всякой ищейки — ведь он готов терпеть укусы разъ­яренных диких пчел, лишь бы добраться до меда.

Могли сыграть роль и другие факторы. Лето было чрезвычайно жаркое, с частыми грозами и лесными пожарами. Одного этого могло оказаться достаточ­ным: ведь гризли не отличаются уравновешенностью нрава. Толковый словарь указывает, что глагол «гризл» является синонимом «ворчать», и, как ни странно, добавляет, что происхождение слова неиз­вестно. Хотя всякий, кому довелось услышать глухое угрожающее рокотание медведя гризли, ни на секун­ду не усомнился бы в том, откуда этот глагол взялся. «Точно медведь с головной болью» — есть и такое присловие.

Медведь у озера Траут все лето допекал и гонял туристов. Когда после трагедии его выследили и за­стрелили, он оказался очень старым, исхудалым, со стертыми зубами. Устраивать налеты на стоянки и грабить рыболовные верши ему было легче, чем охо­титься, и в роковую ночь помимо аппетитных запа­хов готовящегося ужина на него подействовал запах собаки, исходивший от девушки в спальном мешке.

В Гранит-парке за домиками, в которых ночевали туристы, тянулся овражек. Туда сбрасывались остат­ки еды, и гризли постоянно приходили подъедать их. Известно было, что их тропа проходит поблизости от кемпинга, предназначенного не для автомобилистов, поскольку до шоссе оттуда мили и мили. Там в спальных мешках ночевали под открытым небом пе­шие любители природы, и, хотя медведи постоянно проходили вблизи, они ни разу ни на кого не напа­дали. До той ночи, когда девушка забрала в спальник шоколадный батончик и гризли захотел его попробо­вать.

Да, мы читали «Ночь гризли» Джека Олсена. У нашего костра в «Вапити», и волосы у нас стояли дыбом. Ну что нас тянет в то самое место? Однако книга показывает и другую сторону медали. С точки зрения самого великолепного животного Северной Америки, неумолимо обрекаемого на вымирание. Сотни бульдозеров вторгаются на его исконные зем­ли, и даже в парках у него нет собственного места. Люди по доброй воле отправляются в край гризли, чтобы посмотреть хотя бы на одного, но стоит ему повести себя угрожающе — и они требуют, чтобы его пристрелили. По мнению экспертов, полное исчез­новение диких гризли — только вопрос времени. Черника и малина будут по-прежнему созревать на склонах гор, но уже не будет огромных горбатых мед­ведей, чтобы ими лакомиться.

И пока еще оставалась такая возможность, мы очень хотели увидеть гризли — с полным уважением к его правам. А потому мы поехали через Альберту на юг в Уотертон-Глейшер.

По дороге до Банфа мы насмотрелись на бариба­лов на травянистых обочинах, где они трудолюбиво раскапывали муравейники (они едят этих насекомых, привлекаемые сладким вкусом муравьиной кислоты) или сидели на задних лапах, точно огромные мягкие игрушки, и смотрели, как мы проезжаем мимо. Иногда барибал вперевалку переходил inocqe перед машиной в гордой уверенности, что люди уступят ему дорогу. Медведи как будто понимают, что в пар­ках им ничто не угрожает, что туристам нравятся их выходки.

В каждом кемпинге, где мы останавливались, имелся свой запас медвежьих историй. В Рэмпарт-Крике нас угостили свежайшим, потрясающим слу­чаем, произошедшим как раз накануне. Какие-то ту­ристы устроились спать прямо в машине, а все их припасы хранились в лодке, которую они буксирова­ли. Она была под тяжелым парусиновым чехлом, ко­торый они, видимо, считали медведеустойчивым. Од­нако чехол не устоял против того медведя, который устроил обход кемпинга в эту ночь. Он разодрал па­русину, точно целлофан, залез в лодку, объелся суха­рями, беконом, сливочным маслом, а затем, к вяще­му своему восторгу, обнаружил, что лодочный при­цеп снабжен пружинящими рессорами. Когда на рас­свете ритмический скрип разбудил спавших по со­седству и они выглянули из своих машин, то увидели медведя, взлетающего в лодке вверх-вниз, словно на батуте; машина перед прицепом тоже покачивалась, а внутри нее хозяева, убаюканные, как в колыбели, все еще крепко спали.

— И проснулись,— закончил рассказчик,— только когда медведь ушел и кто-то постучал им в стекло. Жалко, что они не остались еще на ночь, на этого медведя в лодке стоило посмотреть!

Как и на медведицу, о которой нам рассказали в Банфе. Она научила своих медвежат поворачивать краны дождевателей на гольфовом поле и принимать душ в жаркие дни. И каждый такой день они весело бежали за ней от девятой до четырнадцатой лунки, поворачивая все краны на своем пути. Мамаша, не­сомненно, знала, что, позволь себе это взрослый мед­ведь, его тотчас бы подцепили с вертолета и увезли подальше. Но кто мог устоять перед забавными мед­вежатами? А это означало, что и ей удастся понежит­ся под водяными струями. Да, признал рассказчик, дерн вокруг немножечко раскисал, но администра­ция клуба нашла выход: они наняли мальчишку, что­бы он следовал за медведями на почтительном рас­стоянии и отключал воду, едва те завершали водные процедуры.

Мы выслушивали истории за историями, иллюс­трировавшие ум и находчивость медведей. Например, медведь, который столкнулся с туристом-пешеходом — предположительно впервые,— и турист, сбросив рюкзак, забрался на ближайшее дерево. И пока мед­ведь рассиживался под деревом, поглощая присвоен­ные бутерброды и шоколад, его осенила блестящая идея. С этих пор — пока его таки не увезли на вер­толете — он заделался разбойником с большой доро­ги: прятался за кустом, выскакивал на пеших турис­тов в надежде, что они побросают рюкзаки. В том, что это проделки одного медведя, никто не со-мне-вался, так как прятался он всегда за одним и тем же кустом, и в конце концов его начали узнавать. Он был абсолютно безобиден — если намеченная жертва не бросалась бежать, он улепетывал сам. Но его пришлось увезти — туристы жаловались, что он рвет рюкзаки.

Еще об одном примере сообразительности (то есть если это произошло на самом деле) нам поведал егерь, рассуждая о проблеме мусорных баков. По его мнению, сказал он, медведи с любым справятся. По­дучить их, так они хоть на электростанции дежурить смогут. Кто-то изобрел бак с наклонным желобом, так они наловчились приподнимать крышку головой, а лапу запускать внутрь — у взрослых медведей они длиннющие. Ну, так в Йеллоустонском парке в США придумали мусорный бак, каких еще не бывало. Что­бы его открыть, надо было нажать на рычаг сбоку, одновременно надавив на педаль, и некоторое время йеллоустонские медведи ничего с такими баками по­делать не могли. Как, к несчастью, и туристы, кото­рые принялись складывать мусор возле. А в доверше­ние всего как-то ночью сотрудник парка увидал, что медведь стоит перед баком, наступив задней лапой на педаль, передней правой жмет на рычаг, а левой вы­гребает содержимое.

— Наверное, подглядывал за людьми,— сказал егерь, когда я спросила, каким образом медведь до этого додумался.

— Правда? — спросила я с некоторым сомнением.

— Чистая правда,— ответил егерь. Но, как я упо­мянула, у нас остаются кое-какие сомнения.

Что же касается подражания, то тут он был прав. Животные — от природы завзятые имитаторы, и в одном кемпинге всех допекал молодой лось, который явно подглядывал за медведями. Они не могли найти другого объяснения его манере постоянно опрокиды­вать мусорные баки. При нормальных обстоятель­ствах лось и близко к кемпингу не подойдет.

Олени — другое дело. В «Вапити» огромный светло-песочный самец с рогами как рождественс­кая елка постоянно принимал солнечные ванны на одной и той же расчистке рядом с большим авто­фургоном. Люди почти весь день отсутствовали, и он возлежал там, будто сторожевой лев,— это Его Поляна, выражал он своей позой, и фургон тут сто­ит с его разрешения. Лоси совсем другие. Они предпочитают избегать людей и в то же время очень раздражительны. Рассерженный лось бросается в атаку, точно взбесившийся бык. И опасны не его широкие в выемках рога, а острые как бритва ко­пыта. Эти копыта способны располосовать горло другого животного, вспороть человеку живот или пробить спину в мгновение ока. А потому, сказал егерь, этого лося придется убрать. Ведь туристы по большей части убеждены, что остерегаться следует только медведей, и рано или поздно кто-нибудь по­пытается его приласкать. Он уже загнал женщину в ее фургон, потому что у нее кончился хлеб, кото­рым она его угощала, и, видимо беря пример с медведя, за которым подглядывал, он начал заби­рать еду прямо со столов на расчистках.

А он всего лишь лось, и вертолетом его вывозить не станут — просто пристрелят, а все сотрудники очень к нему привязались и теперь швыряют в него поленья, чуть увидят. Так, чтобы не ушибить его, а только напугать.

Мы с Чарльзом не любители вставать ни свет ни заря, а именно в этот час, когда бдительные сотруд­ники еще спят, его видели в кемпинге люди по до­роге к умывальне, и поэтому более или менее близко нам довелось наблюдать его всего один раз в сумер­ках, когда мы сидели на лекции. Обычно их устраи­вали под открытым небом, но в этот вечер со Ска­листых гор дул ледяной ветер, и мы собрались в об­щей кухне — длинном бревенчатом сарае со столами, скамьями и большой, топящейся дровами плитой для тех, кто путешествует налегке. Сотрудник уложил по­ленья в топку, на плите в двух больших кофейниках варился кофе, мы только что посмотрели фильм о толсторогах, и разговор, как обычно, зашел о 'медве­дях. У каждого сотрудника парка имелся свой запас медвежьих анекдотов, которые собравшиеся готовы были слушать, на какую бы тему ни читалась лекция. Этого лектора однажды, когда он исследовал необи­таемые места в Уотертоне, загнал на дерево гризли и принялся в ярости раскачивать ствол. Есть у гризли такая манера, и, говорят, они выворачивают с кор­нями не такие уж тоненькие деревца. Однако это дерево устояло, и через некоторое время медведь уда­лился. И намного быстрее, чем рассчитывал рассказ­чик, а потому, успев научиться осмотрительности, он не стал спускаться. И к лучшему, потому что гризли почти тут же вернулся в сопровождении еще одного гризли, сообщил рассказчик. И они принялись тряс­ти дерево уже вдвоем!

Тут на него посыпались обычные вопросы: так как же ему удалось спастись? Гнались ли за ним медведи? Что бы он сделал, вывороти они дерево? И тут в сумраке снаружи затрещали ветки. С быс­тротой молнии лектор метнулся к двери, а затем к плите и схватил полено. Никто за ним не последо­вал: все решили, что на запах кофе явился медведь, и кому, как не сотруднику парка, знать, как с ним разделаться.

— Пшел! Пшел отсюда! — завопил он и швырнул полено в темноту. Вновь раздался треск веток, уда­ляясь в сторону леса, и все вздохнули с облегчением. Все, кроме нас, потому что лектор вернулся и объяс­нил, что это опять был этот проклятый лось. Мы с Чарльзом, как ни старались, еще не видели ни одного лося.