Чтобы жить в Форте-Фикс как у Христа за пазухой, требовалось полторы тысячи в месяц.
Как минимум.
И это – с учетом полного гособеспечения и довольствия. Без учета мобильника и наркотиков. Не играя в карты. Под 24-часовом дамокловым мечом за любые экономические «шуры-муры». Вернее под стрелами, посылаемыми на нас злобным носатым орлом с герба тюремного ведомства.
Полуторатысячный бюджет себе могли позволить единицы. В буквальном смысле – один процент «населения».
Обладателей тугой мошны я вычислял самым элементарным способом, не требующим дедуктивных способностей сыщика с Бейкер-стрит. Тюремные тузы в столовую не ходили, а в «коммисарские» дни изображали из себя погонщиков каравана. Коренастые латиноамериканские амбалы с мешками хозяйских закупок справлялись с задачей не хуже мозоленогих верблюдов.
Среди олигархов Форта-Фикс особенно выделялись несколько животастых донов «за 50». Даже за решеткой «курносые» не оставляли своих раблезианских привычек: с утра до вечера обжираясь пастой и самопальными лепешками под пиццу.
После очередного обеда – ужина «организованные преступники» выходили на променад тесной гоп-компанией.
Рассматривая шагающих в ногу итальяшек, а иногда по-соседски обмениваясь с ними дружескими «хай-ами» или «бай-ами», я не мог отделаться от навязчивого сравнения.
Одетые в безразмерные трикошки и такие же серые пижамного типа пуловеры, мафиози выглядели как пациенты санатория Минобороны в какой-нибудь Мацесте. Еще минута – и трамбующие бесконечную беговую дорожку здоровяки запоют песенку Николая Крючкова из «Небесного тихохода»: «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки – потом!..»
…Помимо итальянских «летчиков-налетчиков» я знал о существовании еще нескольких богачей, для которых тысяча пятьсот в месяц считались жалкими крохами. Не серьезными деньгами, а cheap imitation их прошлой жизни.
К финансовой элите заведения относились четверо серьезных наркодилеров (трое негров, один белый); десяток биржевиков, нагревших своих вкладчиков на миллионы долларов (все белые); парочка укрывателей доходов, не внесших в казну великие налоговые тыщи (тоже белые); а также взяточники, работники денежных «прачечных», нечистоплотные заводчики и фабриканты.
Из VIP – бывший мэр Провиденса Кианси, бывший владелец стадиона Бэртон, бывший баскетболист – профи Портер, бывшая кинозвезда Паласио, бывший ооновец Элиот, бывший медиакороль Блейт, а также примкнувший к ним Рашид Мафлахи, бородатый и загадочный басурманин из Саудовской Аравии.
В общем, все на редкость бескорыстные, отзывчивые и честные граждане.
«Майский день, именины сердца»…
…Как и в свободном обществе за воротами зоны, отъявленные ротшильды составляли меньшинство Форта-Фикс. По другую сторону баррикад пребывала американская и международная голытьба.
Некоторые «униженные и оскорбленные», принимая меня за «акулу пера», делились наболевшим. В частных разговорах они активно ненавидели тюремных буржуинов и по-марксистски желали им скорейшей экспроприации. Однако при встрече с «денежными мешками» безлошадники заискивали перед ними и по-холопски выпрашивали подачку или какую-нибудь поденщину.
Воспитанный на исторических решениях XXIV–XXVII съездов КПСС, я чувствовал в воздухе запах революции.
Буревестник гребаный, одним словом.
Вместо камня оружием тюремного пролетариата служили подброшенные охране анонимки, в которых вскрывались незаконные операции и склады контрабанды обеспеченных сидельцев. Популярнейшая ментальность «ни себе ни людям» расцветала в Форте-Фикс пышным цветом.
Среднего класса было немного поболее, чем богатеев, и немного поменее, чем лишенцев. По подсчетам въедливого мальтузианца-любителя процентов двадцать максимум. Все как на подбор – граждане США или огринкарченные «легальные резиденты».
Одним из них оказался мой новый товарищ, тридцатилетний Джордж Вусу – умница и светлая голова, выходец из африканской Ганы.
Классический представитель зэковского «аппер миддл»-класса и анти-гангстер.
«Анти» в пятой степени.
Мне лично история Джорджа казалась на редкость поучительной. Особенно в эру высоких технологий и всепроникающей всемирной паутины. Как всегда – Америка во всей красе: обыденное преступление и необыденное наказание.
Я в очередной раз пытался учиться на чужих ошибках и делать соответствующие выводы. Как говорится – горбатого могила исправит.
Это я о себе, знамо дело…
…Семья будущего преступника перебралась в Америку, когда Джорджу исполнилось 14 лет. Отец получил работу в частном НИИ, не менее образованная мать – в университете Пенсильвании. Мальчику с раннего детства внушали простую ленинскую максиму: «Учиться, учиться и учиться», а для достижения успеха – быть первым из первых.
Аналогичным образом программировали своих чад еврейские мамы и папы. С доисторических времен, «через годы, через расстояния» – в XXI век…
Установка на победу «всем смертям назло» объединила двух иммигрантов – из Африки и России. Мы быстро нашли общий язык, вербально отражающий наше самоироничное и саркастическое мировосприятие. Увидев друг друга, мы непроизвольно превращались в язвительных салтыково-щедриных, беспечно смеющихся над очередной шуткой-прибауткой собеседника.
Предаваться летаргии и «грусти-тоске» ни Джордж, ни я просто не имели права. Угрюмый зэк – наказанный зэк, веселый зэк – свободный зэк.
Как бы парадоксально это ни звучало.
З/к Трахтенберг старался держаться только жизнерадостных людей, готовых пошутить над собой, нашей житухой-бытухой или по-доброму – над ближним.
Я шел на смех инстинктивно и подсознательно во имя собственного спасения. Как побитая собака, выискивающая подзаборный зверобой с мать-и-мачехой.
Недавно открытый первоисточник – «Записки из мертвого дома» Достоевского только подтверждал мою собственную теорию. Если при первой встрече мне был приятен смех прежде совершенно незнакомой особи, то на 99 % – это был более-менее хороший человек.
Джордж Вусу смеялся легко, часто и заразительно.
В Форт-Фикс мой африканский друг попал прямо со студенческой скамьи. Его, как и моего учителя ибоникса, федералы арестовали прямо в университетском кампусе, во время практических занятий по патологической анатомии. Джордж готовился стать нейрохирургом, которые в Америке легко зарабатывают по полмиллиона долларов в год. Дефицитнейшую специализацию и бесплатное обучение студент-отличник 4 курса медицинского факультета получил благодаря сверхусидчивости, самоограничению и абсолютному знанию предмета. Точнее, многих предметов, основных и сопутствующих. Последние вместо кабаков и баб и довели его до цугундера.
В свободное от занятий медициной время Джордж бродил по Интернету, занимался веб-дизайном и легким программированием. Но особенно он полюбил проникать в, казалось бы, наглухо закрытые компьютерные сети.
Бескорыстное хакерство стало его привычкой и «второй натурой».
Благодаря своему необычному таланту взломщика-виртуальщика Джордж мог бы легко и быстро озолотиться. Достаточно было сделать несколько «кликов», чтобы на его мониторе появлялась почти любая сверхконфиденциальная информация.
В отличие от настоящих интернет-мошенников на проделках будущего врача никто не потерял и цента. Не повезло лишь его родной alma mater…
…Время от времени шаловливые ручонки моего тюремного товарища выдавали «на гора» невинные и в общем-то подростковые шуточки. В русском фольклоре подобными безобразиями занимались юные кикиморы и беззлобные домовые. А у Оскара Уайльда – Кентервильское привидение.
Иногда на главной странице интернет-сайта солидного медицинского колледжа Джордж размещал какую-нибудь полуголую тетку или смешной коллаж с фотографиями своей профессуры. Иногда по просьбе влюбленного друга залезал в электронную почту соседки-вертихвостки. Иногда от имени декана менял номера аудиторий, в которых должны были принимать зачеты.
«That`s all, folks», – как говорилось в классических мультиках киностудии «Уорнер бразерс».
Ни больше ни меньше.
Как и положено настоящему преступнику, гано-американский компьютерный Левша прокололся на досадном пустяке. Джордж сплоховал – не закрыл свой почтовый ящик и не вышел из Интернета на библиотечном компьютере. Через три недели его арестовали по обвинению во «взломе электронных систем» и «обмане при помощи средств связи».
Федеральные следопыты, сработавшие на редкость оперативно, проявили несвойственное им милосердие и провели ошарашенного и всхлипывающего парня по студенческому городку без наручников.
Пи…ец подкрался незаметно!
На этом много выстраданная медицинская карьера талантливого хакера оборвалась. Нелепо и по-глупому.
Зная о былых заслугах Джорджа, образцово-показательного студента и «ролевой модели» для афроамериканских недорослей, сам ректор университета соглашался взять Вусу на поруки. Более того – оставить учиться, несмотря на характер «преступления». Этому воспротивился директор службы охраны ВУЗа и вызванные им на подмогу менты из ФБР. Любое нарушение закона, связанное с Интернетом и межкомпьютерной связью, автоматически превращалось в серьезное федеральное преступление, выходящее за юрисдикцию города или штата.
В результате досудебной признательной сделки с прокуратурой, «хай-тек» жиган получил 52 месяца тюрьмы!
На вынесение приговора мой добрый товарищ, по собственному признанию, «cried like a baby», то есть плакал, как дитя.
Мне его было жалко.
Таким горе-преступникам хватило бы и недельного пребывания в обезьяннике-гадюшнике любой городской тюрьмы предварительного заключения. В городских СИЗО, воспетых в Америке в гангстерском рэпе, волосы непроизвольно становились дыбом. Причем на всем теле и у любого сидельца – опытного или у новичка!
Сочинители законов, в своей массе – популисты и ханжи, думали по-другому. Им подпевали не менее двуликие прокуроры.
В результате «первоходки» получали самые длинные сроки в мире, теряли связь с семьей и обществом, озлоблялись, заводили криминальные знакомства, тупели, «гангстеризировались» еще больше и стоили налогоплательщикам под 90 тысяч долларов в год. При нулевой реабилитации и профтехобразовании. Всех под одну гребенку. Waste of time and money!
Я уже по привычке конспектировал Федора Михайловича, как в школьно-университетские годы – Владимира Ильича. Слева, на одну треть разворота – тезис. Справа и подробно – первоисточник…
«Конечно, современные остроги и система насильственных работ не исправляет преступника, они только его наказывают… В преступнике же острог развивает только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и страшное легкомыслие… Я твердо убежден, что существующая система достигает только ложной, обманчивой, наружной цели. Она высасывает жизненный сок из человека, нервирует его душу, ослабляет ее, пугает ее и потом – нравственно иссохшую мумию, полусумасшедшего представляет как образец исправления и раскаяния…»
Браво, Михалыч, лучше не скажешь!
Спасибо за авторитетный базар, век воли не видать…
…Джорджиевский арест изменил многое в жизни семейства Вусу. Родители федерального преступника и два его брата отъехали на историческую родину в Гану. «Счастливчики», столкнувшиеся или, не дай бог, попавшие в жернова американской юридической костедробилки, зачастую обижались на Штаты по-взрослому. Промытые мозги начинали мыслить более-менее критически. Глаза понемногу освобождались от звездно-полосатой ура-патриотической и шапкозакидательской катаракты. Как говорится, нет худа без добра, сам таким был: «Been there, done that». А ведь вроде бы и не дурак…
Многочисленные вскрытия в святая святых «мировой демократии» – конгрессе, министерствах юстиции и обороны США демонстрировали опухоли одну страшнее другой.
Скандалы, связанные с незаконной слежкой, избиениями, пытками, судебными подтасовками, враньем под присягой (привет Биллу Клинтоновичу), арестами, обысками, телефонным правом, протекционизмом и прочая, прочая, прочая.
Спасибо политической конкуренции и более-менее независимой прессе. Просветили чукчей наивных, рассеяли тьму египетскую! Мне, язве и насмешнику, особенно были любы сексуальные «оплошности» сильных мира сего. То ли в силу общей испорченности моего организма, то ли в виду совершенных правонарушений. Червоточинки и перчинки в частной жизни блюстителей законов я бережно лелеял. А также нежно смаковал и досконально штудировал.
Как в «Горе от ума»: «А судьи кто?»
Ну, как не порадоваться за федерального судью, пользовавшегося во время заседаний вакуумным насосиком для увеличения пиписьки? Или за принципиального губернатора штата Нью-Йорк, активного борца с проституцией и одновременно клиента элитного эскорт-сервиса? Или, к примеру, за прокурора из Флориды, вступившего в похотливую переписку, чтобы поиметь секс с 6-летней девочкой? А что за чудо-история с женатым и суперконсервативным гомофобным губернатором Нью-Джерси, публично объявившим о своей гомосексуальности только под угрозой шантажа? А может быть, вспомнить другую быль о сенаторе-тихушнике из Северной Дакоты и яром гомофобе, пристававшем в общественном туалете аэропорта к переодетому красавчику-менту? А еще вышла накладочка у конгрессмена из Флориды, председателя Комитета по этике, зазывавшего к себе в койку молоденьких волонтеров конгресса?
И так далее, и тому подобное.
В тихом омуте черти водятся… Рыба гниет с головы… Чья бы корова мычала, а чья бы молчала… В моей голове вертелся как минимум десяток пословиц на тему нездорового раздвоения личности.
Лев Трахтенберг не был ханжой, отрицавшим супружеские измены. Наоборот, я признавал, что в той или иной степени адюльтер был, есть и будет всегда. Как и проституция. Век воли не видать!
Что меня по-настоящему возмущало, так это американские двойные стандарты, цинизм, лицемерие и показное пуританство. Как на уровне обывателей, так и правителей.
Соединенным Штатам, как, впрочем, и другим сверхдержавам, издавна живущим под девизом «говорим одно, но делаем другое», было весьма далеко до Нидерландов или Чехии. Продвинутых и демократичных. Маленьких, да удаленьких. Более-менее свободных.
В Форте-Фикс я часто размышлял на тему свободы-несвободы. И не только я один. Наверное, поэтому особым успехом в тюремной библиотеке пользовались журналы левого толка с социал-демократической или красноватой окраской. Хотя я ценил комфорт и в меру эпикурейскую «dolce vita», но все равно оставался карбонарием и верным октябренком, категорически не принимавшим любую несправедливость. Агрессивное большинство, коррумпированные политики и «великие» державы с их шовинизмом, тоталитаризмом, национализмом и прочими «измами» вызывали во мне рвотный рефлекс. Поэтому до тюрьмы я периодически подписывал какие-то петиции, звонил сенаторам или выходил на демонстрации. То есть был в меру «политически активным» индивидуумом. Ну да не будем о грустном и фатальном…
…Anyway, из жаркой Ганы на имя Джорджа Вусу раз в месяц поступали денежные переводы. Через все тот же незаменимый Western Union, выделивший для федеральных тюрем отдельный «код города». Два с половиной миллиона потенциальных клиентов – это тебе не хухры-мухры. Заработанные в Америке деньги родители хакера-неудачника вложили в африканскую пятиэтажку в престижном пригороде Аккры. На стриженые купоны с выгодного реал-истейта жил и не тужил мой новый тюремный камарад. Умный Джорджик равнялся на лучших представителей американского капиталистического строительства – Дональда Трампа, Билла Гейтса и 37-летнего Дугласа Мэррилла, третьего человека в Google, вице-президента по оргструктуре и информатике. Будучи педантом и перфекционистом до кончиков розово-черных ногтей, Джордж скрупулезно записывал свои месячные расходы в микроскопическую амбарную книгу.
Можно сказать, шпионскую и тайную.
Однажды, застав товарища за подсчетом дебита-кредита, я моментально «сделал стойку» и вымолил у него разрешение на публикацию зэковской сметы в своих тюремных записках сумасшедшего.
Поскольку нелегальщиной африканец не баловался, джорджиевские расходы оказались более-менее типичными. Во всяком случае – для «законопослушного» среднеобеспеченного американского федерального узника. Курение, сотовый телефон, наркотики, биодобавки, алкоголь, предметы роскоши (часы, очки, DVD-плееры, телефонные коммуникаторы), а также азартные игры и услуги проститутов не декларировались в силу их полного отсутствия. Наоборот, львиную часть трат составляли расходы на спорт, усиленное белковое питание и здоровый образ жизни.
Как выяснилось, финансовая отчетность у заключенного Вусу находилась на самом высоком уровне. Я ее старательно переписал, сопоставил со своей собственной и выложил в «открытый доступ».
Итак, monthly spending от Джоржика:
1. Предметы гигиены: стиральный порошок, шампунь, бритвы, зубная паста, крем, мыло, туалетная бумага и т. п. – $30.
2. Вода для питья (две бутылки в день) – $2.00 х 30 дней = $60.
3. Лекарства: гидрокортизоновая мазь, тайленол, ибупрофен, клетчатка, мазь от «грибка» и т. п. – $20.
4. Витамины (E, B, C и «мульти») – $20.
5. Тренажерный зал – оплата труда тренера плюс резервация снарядов – $70.
6. Столовая – покупка дополнительной еды (яйца, курица, мясо, овощи), в среднем $2 в день, $2x30 дней – $60.
7. Стрижка, уборка камеры, стирка – $30.
8. Почта и канцелярские расходы – $20.
9. Протеиновые батончики для занятий в джиме – $2x25 дней – $50.
10. Кофе, чай, молоко, какао, 2–3 раза в день – $30.
11. «Здоровая пища» (орехи, овсянка) – $20.
12. Рыба – главная еда, 4 вида консервов, в среднем $3 в день х 30 дней – $90.
13. Батарейки (вентилятор, ночник, радио) – $20.
14. «Комиссионные» за обналичку денег, переведенных на другое лицо (10–20 %) – $30.
15. Судебный штраф – $25.
16. Мелочовка (трусы, майки, галантерея) – $20.
17. Телефон внутри США – $50.
18. Телефон (международный) $1 в минуту – $50.
–
Итого: $695.
Однако все семьсот долларов напрямую Джорджу попасть не могли. Власти разрешали тратить зэкам не более $300 в месяц. Плюс еще сотню на телефон. Итого – $400. Все остальное получали нанятые по контракту «почтальоны». Друзья и родственники тюремной буржуазии высылали денежные переводы на счет доверенных лиц, которые потом отоваривались в лавке уже на свое имя. Но по списку, полученному от «буржуина». Операция стоила от 10 до 20 процентов от поступаемой суммы, кто как договаривался. Симбиоз был взаимовыгоден, хотя обе стороны втихую дулись друг на друга. Одни считали, что переплачивают, другие – что им не доплачивают. Истина, как всегда, находилась где-то посередине.
Мне лично с «почтальонами», слава богу, везло – все транзакции и последующие закупки проходили абсолютно без проблем.
Мой сосед Робингудский подобным похвастаться не мог – ему катастрофически не фартило. Получив деньги от родственников Алика, его «доверенные лица» либо переводились в другую тюрьму или сдавались в «помещение карцерного типа» под защиту администрации до намеченного похода в лавку.
Что с воза упало, то пропало…
Как правило, заключенные заранее знали о готовящемся трансфере, и самые нечистоплотные в эти дни одалживали у однополчан деньги, макрели и марки. Самые хитрые – пили, курили и наркоманили в долг.
Коварные «планы барбороссы» готовились заранее и требовали у исполнителей особой выдержки и смекалки. Обмануть тюремного кредитора было сложнее, чем знаменитый «полиграф-тест», проверку на детекторе лжи.
Хотя мне это когда-то удалось.
В первый и последний раз – перед приемом на первую американскую работу, менеджером отдела женских сумок в дизайнерский универмаг «Сentury 21». Я сумел убедить умную машинку, что в России всю жизнь проработал в каком-то «самом главном» ЦУМе-ГУМе и был без ума от торговли.
Перед проверкой я досконально изучил советы добрых людей.
Хотелось подстраховаться.
Усатый лаборант задавал два типа вопросов: простые и каверзные. Предполагалось, что в первом случае я должен был оставаться спокойным (сколько мне лет, как зовут, где живу, какой сегодня день и т. п.). Во втором случае, по логике изобретателей и проверяющих, я мог начать нервничать, поскольку вопросы касались моей биографии и опыта работа в торговле.
Самописцы фиксировали пульс, потоотделение, непроизвольные телодвижения и прочие извержения человеческого вулкана.
Мое «ноу-хау» заключалось в самоконтроле и изменении реакции. Там, где «объект» должен был быть невозмутимым, я, как Штирлиц, вызывал в себе неприятные ощущения. Для этого, отвечая на «легкие» вопросы, я со всей силой давил на металлические колючки, засунутые в носки в ближайшем туалете, а также останавливал дыхание и сжимался, где только возможно.
В хитреньких, то есть в вопросах «по существу», я наоборот, старался расслабить члены и медитировать. Все становилось с ног на голову и шиворот-навыворот. Невинные вопросы вызывали повышенную реакцию организма, хоть и искусственную.
В результате супер-пупер аппаратус перестраивался под меня и включал зеленую лампочку: «клиент говорит правду».
Я гордился собой, зная, что сумел приручить волшебную машинку…
В Форте-Фикс «детекторы лжи» в пользовании у заключенных не наблюдались. Поэтому, вступая в любые товарно-денежные отношения с «рассрочкой платежа», нам приходилось играть в Главное разведывательное управление и включать мозги на полную мощность. Пропан-бутан, огнеопасно!
…Майкл Браун досиживал 14-летний срок за торговлю крэком в далеком Сиэтле. С годами его официальный «уровень опасности для окружающих» падал и его переводили из более серьезных «джойнтов» в менее серьезные. После Форт-Фикса следующей остановкой Майкла должен был стать «тюремный лагерь» – «minimum security camp».
Я успел познакомиться с несколькими уголовниками, которые начинали топтать зону в «супермаксах» – пенитенциарных центрах строго режима еще лет 20 назад. Примерно раз в пятилетку при отсутствии нарушений вставший на путь исправления контингент двигался вниз в сторону свободы. Процесс, противоположный «алие» – «восхождению» евреев на историческую родину в Эрец-Исраэль. Иудеи поднимались, а американских зэков за хорошее поведение – опускали.
…Кривозубый лысеющий сорокалетний бледнолицый Майкл курил. Поэтому ему постоянно требовались деньги, а с воли переводы не шли. У большинства «фартовых пацанов» семейные и дружественные связи прерывались после пяти-семи лет отсидки. Дождаться суженого-ряженого были способны лишь единицы. В силу этого Майкл служил «почтальоном», отоваривая приходящие на его имя переводы от родственников богатеньких буратин. Иногда – готовил и продавал какую-то бурду. Плюс подхалтуривал на чистке кроссовок и стирке белья.
После очередного (кратковременного, но качественного) пребывания в карцере я тоже решил попробовать парня в деле и как-то поутру вручил ему две сетки с грязным бельем. Стирка одного мешка стоила полтора тюремных доллара, то есть три макрели за все про все. Постельное барахло, тюремная униформа «сафари», бесконечные трусы-майки-носки, грязнючая-прегрязнючая одежда для занятий в открытом «джиме» накапливалась в двух многофункциональных мешках, подвешенных на двери внутри металлического шифоньерчика. Летом товара для стирки увеличивалось наполовину: в день я менял четыре-пять маек и две-три пары трусов как минимум.
Первые этажи форт-фиксовских казарм были оборудованы мини-прачечными на три стиральные и три сушильные машины. Очереди на тюремные постирушки напоминали мавзолеевские. Чтобы пробиться к заветным аппаратам, требовалась масса времени и терпения. Как и в случае с микроволновкой и телефонами, 350 соотрядников были обречены на ненужную ажитацию, стресс и иногда – кровопролитие. Некоторые зэки очередь покупали. Другие мучились, отмечались и скандалили. Третьи пользовались услугами Майкла и его конкурентов.
Как и в эксклюзивных прачечных за забором, артельщики осуществляли полный комплекс услуг, включая «pick up and delivery». Чистые вещи возвращались к владельцу аккуратно сложенными, рассортированными и по-домашнему пахнущими стиральным порошком «Tide». Шик, блеск, красота!
Цех тюремных прачек и уборщиков-полотеров на 95 % состоял из безденежных «испанцев» – бывших «мулов» – наркокурьеров из Латинской Америки. Таким «отщепенцам» деньги из дома, как правило, не присылали. Майкл оказался исключением из правил – белые стирками не занимались, предпочитая подработки и бизнесы поизощреннее. У каждого из «лондримэнов» имелось по десятку постоянных клиентов, которым они стирали, а за отдельную мзду – гладили, чистили, зашивали. Самые работящие и старательные зарабатывали по две-три сотни в месяц только на «бытовом обслуживании». Правда, при этом им требовались железные нервы и кулаки для гнилых разборок с очередью к стиральным машинам. К тому же прачки вставали в 4–5 утра, далеко до общего подъема, и кружились по казарме не покладая рук-ног весь день.
От услуг Майкла Брауна я отказался через пару месяцев. Что-то мне подсказывало: «Держись от него, брат Лева, подале».
Формально разрыв произошел после того, как он попытался поднять цену на стирку до 25 долларов в месяц.
Некоторые зэки заключали с артельщиками контракты, как в буфетах «all you can eat». За энную сумму клиентура получала неограниченное количество постирушек. Несмотря на привлекательность «спецобслуживания», я лично предпочитал оплату «по факту». Очень не хотелось оказаться дурачиной и простофилей.
…Как-то раз я возвращался с очередного занятия кружка по «финансам и недвижимости». На вечерних курсах тюремного отдела образования учительствовало несколько акул капитализма – бывших «воротил» с Уолл-стрит. Они бескорыстно делились с пытливыми остапами бендерами накопленными знаниями, умениями и навыками. Это меня искренне радовало и забавляло одновременно – наш профессорско-преподавательский коллектив на сто пятьдесят процентов состоял из VIP-аферистов. Такой вот веселенький народный университет.
На ярких примерах из собственных и соседских уголовных дел они предупреждали студентов о возможных мошенничествах. О лучшем и не мечталось. Методика для чемпионов!
Неожиданно мимо меня, в сторону лейтенантского офиса на всех парах пронесся Майкл Браун. На мое «Hello!» и «What happened?» он не отреагировал.
«Гарун бежал быстрее лани» под защиту администрации зоны. В воздухе запахло ЧП.
Еще через пятнадцать минут возбужденный Алик Робингудский сидел на моей шконке и делился новостями. Передо мной вставала очередная печальная картина человеческого падения и последствий пагубной привычки тратить больше, чем зарабатывать.
Если на воле американец мог объявить через суд о «персональном банкротстве», то в тюряге за подобное мочили в сортире.
Алик пострадал больше других – за неделю до дня «Х» на расчетный счет Майкла родители Робингудского «заслали» на магазин дополнительные 300 долларов. Как позже выяснилось, пострадал не только Алик – Майкл получил переводы еще от двух человек: одного курносого и одного табачного барыги. Естественно, каждый из потерпевших думал, что «почтальон» в наступающий месяц будет отовариваться только для него.
Итого: $300 (Алик) + $300 (коза ностра) + $250 (сигаретчик) = $850 настоящих долларов. Такие деньги ценились куда как выше тюремных «мэков» и «книжек».
Но это было еще не все.
Американская «Манька-Облигация», воровка на доверии, вставила еще несколько клиентов-«контрактчиков», предоплативших беглецу свои месячные постирушки. То есть – еще полторы-две сотни. Не повезло и спекулянтам – «магазинщикам», торгующим нездоровой снедью и джанк-фудом из своего «локера» в любое время дня и ночи. Майкл остался должен и им. Плюс полтинник за одолженные папироски-самокрутки. А еще – карточный долг месячной давности в 35 макарелей, который не давал покоя чернокожему Симпсону, держателю одного из покерных столов. Мелочь, а неприятно.
Коварный Майкл сумел обвести вокруг пальца даже хитрющего-прехитрющего пуэрториканца Филекса. Хотя кухонный торгаш был научен горьким опытом и дул на холодное, наш пострел и тут поспел. Три книжки марок за уворованный и не оплаченный провиант.
По моим подсчетам «неожиданное» банкротство хитрого Брауна обошлось его кредиторам в 1600 долларов. По понятиям казенного дома – сверхвнушительная сумма, «логично» обрекавшая должника сначала на 3-месячный карцер, а потом – на перевод в другую тюрьму.
Случай с Майклом был скорее исключением из правил.
Все-таки гастарбайтеров в Форте-Фикс насчитывалось на порядок больше, чем платежеспособных работодателей. Поэтому счастливчики, получившие контракт на обслуживание, как правило, клиентов своих ценили.
Афроамериканские бандерлоги отличились и здесь. У большинства из них наблюдалась повышенная идиосинкразия на чистоту и порядок. А также – на уважение к чужому труду.
Они создавали вокруг себя привычные гадюшники с грязью, пищевыми отходами и гангстерско-наплевательским отношением ко всему одушевленному и неодушевленному. Чернокожие человекоподобные существа (прости меня, господи, за такие слова), считали «западло» поднять с пола свой же собственный мусор, разобрать свой же «завал» около койки или вовремя вымыть свою же вонюче-превонючую пластиковую миску. Сказать, что это меня раздражало, значит, не сказать ничего… Я обслуживал себя без проблем, отдавая «на сторону» только еженедельную уборку камеры и стирку. Негритянские «баре», как и их сородичи на свободе, трудиться не любили. С самого раннего утра и до позднего отбоя они еле-еле передвигались и все время чувствовали себя как жирные сонные мухи. Ключевая фраза: «I am tired».
При любой возможности они либо использовали работяг из Латинской Америки, либо по-наглому игнорировали принципы пенитенциарного общежития. Даже в тюрьме они пытались пустить пыль в глаза своим же ребятам.
Насмотревшись по «черному» каналу BET (Black Entertainment Television) бесконечных TВ-шоу из сладкой жизни рэперов, баскетболистов и подпольных наркоторговцев, афроамериканская молодежь на последние деньги нанимала поваров, мойщиков кроссовок, галадильщиков формы, пришивальщиков пуговиц, заправляльщиков шконок и прочую челядь.
С голой жопой, но на «Мерседесе».
Большинство обитателей городских гетто поступали точно так же. Вернее, мои соседи копировали уличные порядки у нас в Форте-Фикс, создавая за решеткой «home away from home».
Чернокожие эллочки-людоедочки в вечной погоне за «прекрасным далёко»…
Южноамериканские «пчелки» подобной фигней не страдали и брали на себя весь комплекс услуг тюремно-бытовой фирмы «Заря». Несколько раз в месяц заключенному Трахтенбергу выпадала очередь мыть полы и вытирать пыль в камере. Вместо того чтобы поутру бежать вниз в каптерку первого этажа за желтым ведром на колесиках и тряпкой-семихвосткой, я, как и другие, нанял колумбийца Хуана со странной двойной фамилией Хаиседо-Хаиседо. Про себя и в разговорах с русскими я его называл «Петровым-Водкиным». Хуан не только решал за меня половой вопрос, но и заодно подхалтуривал моим «почтальоном». То есть на него отправлялись деньги сверх разрешенного лимита. Колумбийский помощник по хозяйству был похож на Бабу-Ягу – щербат, косоглаз и «чернее трубочиста». Зато – отлично играл в футбол за тюремную сборную Южной Америки и выполнял любое поручение с улыбкой и задором.
Последним он мне и приглянулся.
Чернокожий испанец по-английски не говорил, но мы прекрасно изъяснялись на международном языке пальцев, гримас и первобытных междометий. Хотя каждый уважающий себя «работодатель» Форт-Фикса был просто обязан знать по-испански Главные Слова. Вместо «мамы» и «родины» необходимый минимум включал в себя следующие основополагающие понятия: работа – trabajo, мыть – para limpiar, стирать – para lavar, грязно – sucio. А также лингвистический Пик Коммунизма: слово basura – мусор.
«Офицер», «комиссария» и «макрель» оказались понятиями международными и при переводе не требовали от нас особых мозгов. Этот языковой парадокс, без сомнения, сближал Петрова-Водкина и меня. Макрель, она и в Колумбии макрель.