Цан сидел в кожаном кресле в своей небольшой квартире на первом этаже не самой современной панельной шестнадцатиэтажки на Дмитровском шоссе. Все остальные помещения этого этажа были заняты под офисы, склады или использовались в качестве производственных мастерских его соотечественниками, поставлявшими компьютерную технику, мобильники и самый свежий софт на крупнейший в Москве Савеловский компьютерный рынок. Вообще-то он от рождения не был никаким Цаном, а носил некогда гордое и известное имя Линь Бяо. Правда, быть полным тезкой китайского министра обороны, официального наследника Председателя Мао, а потом — оппозиционера, при странных обстоятельствах погибшего в авиационной катастрофе в 1971 году, в Поднебесной было довольно хлопотно. Несмотря на достижения в демократизации общества и явно ослабевающее влияние коммунистов ортодоксального, маоистского толка, Линь Бяо-младшего время от времени, начиная с поступления в институт, вызывали в компетентные органы, допрашивали, интересуясь, не выходили ли на него люди, пытавшееся связать его имя с опальным однофамильцем. Иногда опека агентов госбезопасности становилась столь плотной, что несколько беспокоила молодого студента. Любой человек, контактировавший с ним, также попадал в сферу интересов PSB (Public security bureau), «Бюро общественной безопасности», то есть китайского КГБ. Тем не менее учиться ему не мешали, а иногда даже помогали в решении некоторых проблем. К примеру, уже на первом курсе его поселили в двухместную комнату в общежитии, такую, в которых жили только отличники-старшекурсники, дети высших чиновников или очень богатых родителей. Как-то председатель студенческого совета поставил на заседании, посвященном улучшению обеспечения студентов жильем, вопрос, почему товарищ Линь Бяо один живет в десятиметровой двухместной комнате. После бурной дискуссии, когда все уже склонялись к тому, чтобы подселить к Линю двух-трех сокурсников, слово взял комендант общежития, отставной полковник разведки товарищ Сун. Коротко остановившись на экономической и политической ситуации в стране, он сказал о том, что великий Мао еще в 1955 году говорил о том, что «у каждой лисы должна быть своя собственная нора». И этот лозунг никто с повестки дня еще не снимал. Поэтому студенческому совету нужно думать не о том, как стеснить талантливого студента, подселяя к нему соседей, а о том, как всем остальным учащимся, по мере построения коммунизма, выделить отдельные комнаты. На этом вопрос был исчерпан. Правда, через десять минут, когда встал вопрос о том, чтобы в четырехместную комнату подселить еще двух студентов, и раздались голоса, оспаривавшие проект такого решения, полковник Сун рассуждал уже несколько по-иному, приводя другую цитату из трудов Председателя Мао: «Во время строительства нового общества неважно, как чувствуют себя селедки в банке, главное, чтобы они туда помещались».

Однажды на экзамене профессор Во, разгневанный тем, что Линь слишком вольно толковал вопросы партийного строительства во времена китайской революции 1949 года, поставил ему неудовлетворительную оценку. На следующий день экзаменатора пригласили в ректорат, где его уже ждали двое гостей в одинаковых темно-серых френчах явно военного покроя, но без погон и иных знаков различия. В присутствии ректора профессору было сделано внушение, относительно того, что господину Линь Бяо виднее, как отвечать на задаваемые ему вопросы. Случись подобное несколькими годами раньше, профессор, несмотря на все его заслуги, быстро отправился бы на трудовое перевоспитание в деревню. А тогда, в восемьдесят пятом, ему пришлось униженно просить прощения у первокурсника и хвалить его новаторское понимание истории Коммунистической партии Китая. Больше подобных казусов с Линь Бяо не случалось, и он стал дипломированным специалистом в области радиоэлектронной техники — нового в те времена направления развития народного хозяйства КНР.

Молодой специалист был распределен на крупнейшее госпредприятие, занимавшееся созданием электронно-вычислительной техники для нужд Китайской народной армии и на экспорт, носившее романтичное название «Свистящая ласточка». Там, к своему удивлению и некоторому разочарованию, он обнаружил, что на самом деле это предприятие не компания, занимающаяся внедрением китайских изобретений, а гигантская структура, творчески перерабатывающая зарубежные технические новинки, добытые с помощью промышленного шпионажа. Попав в так называемый «отдел „А“», — самый привилегированный из инженерно-технических отделов, он быстро понял, что основным поставщиком идей и их практического применения для него является американская компания IBM. Скорее всего, кто-то из топ-менеджеров этой компании снабжал китайскую разведку самыми свежими данными. Новейшие айбиэмовские разработки появлялись на столе у Линь Бяо через пять-семь дней после того, как об их существовании становилось известно. Если в руки китайских мастеров попадали не документы, а готовые аппараты, то они в течение двух-трех дней разбирались на составные части, и на основании докладов инженеров выделялось самое главное — прогрессивные новшества и интересные технические решения.

Через год Линь, уже освоивший не только сборку и совершенствование компьютеров, но и программирование, стал, по представлению руководства предприятия, принимать участие в различных международных выставках достижений радиоэлектроники и вычислительной техники, проходивших в зарубежных странах. Тогда он впервые побывал и в СССР. Тяга к далекому западному соседу была у него с детства. В детдоме-коммуне, где воспитывался Линь, русский язык был вторым после китайского. Некоторые предметы, такие как история СССР и история КПСС, преподавались на русском, и любой малыш к десяти-двенадцати годам, хотя и с акцентом, но достаточно свободно мог объясняться на языке Толстого и Тургенева. В институте изучение русского было поставлено на более профессиональную основу, причем «русские» группы проводили долгие часы в лингафонных кабинетах, работая над тонкостями произношения. В 1991 году, когда Советский Союз уже был близок к распаду, Линь возглавлял представительство госкорпорации «Свистящая ласточка» в Москве. Жил он на территории китайского посольства на улице Дружбы, в отдельном коттедже, получал гигантскую по китайским меркам и весьма солидную по московским зарплату. А занимался координацией поставок советским организациям китайских компьютеров, сделанных по образцам американских, обладавших такими же возможностями, но стоивших втрое дешевле. По просьбе советских товарищей на некоторые партии аппаратов ставились логотипы IBM или Apple, а также наклеивались шильдики с надписями «Made in USA». За такую пустячную услугу «товарищи» щедро платили Линю полновесными американскими долларами.

Распад СССР хотя и не остановил торговлю компьютерами, но временно свел ее к минимуму. А в сентябре 1991 года Линь Бяо пригласили в новое здание КГБ, в приемную председателя Вадима Бакатина. Рядом с приемной находился небольшой кабинет, в который и провели взволнованного Линя. За столом сидел симпатичный худощавый молодой человек лет тридцати пяти. Поздоровавшись, он представился как Вячеслав Никонов и без долгих предисловий сообщил, что он — помощник председателя и руководит разбором архивов КГБ. По согласованию с руководством (при этом он показал пальцем в стену за своей спиной, смежную с приемной Бакатина) ему поручено ознакомить «товарища Линь Бяо» с некоторыми архивными документами, которые могут пролить свет на его происхождение. Гость был препровожден в соседнюю комнату, где его усадили за стол и под присмотром прапорщика оставили изучать толстую папку с документами под грифом «Совершенно секретно».

Из нее Линь узнал, что он является внебрачным сыном партийного лидера Линь Бяо-старшего и солистки Пекинского национального балета госпожи У. Он появился на свет в шестьдесят девятом, за два года до гибели отца, которая, как явствовало из материалов папки, не была случайной. Линь Бяо-старший вместе со своей официальной семьей пытался бежать в СССР после того, как рассорился с Чжоу Эньлаем и другими членами политбюро компартии Китая. Уже над территорией Монголии его самолет был сбит китайским МиГом, который, в свою очередь, уничтожили ракетой с земли. Катапульта МиГа почему-то не сработала, и летчику спастись не удалось. Но советские радиолокационные станции зафиксировали все подробности воздушных боевых действий, и их расшифровки, вкупе с показателями свидетелей, делали картину безусловно ясной.

Сразу после гибели Линь Бяо-старшего его возлюбленная, госпожа У, была отправлена в трудовой лагерь на севере Китая, где следы ее потерялись. В КНР была объявлена кампания «критики Линь Бяо и Конфуция». А двухгодовалый малыш, которому почему-то присвоили имя отца (Восток — дело тонкое), был вывезен в детский дом-коммуну в пригороде Пекина, где и рос под присмотром бдительных сотрудников до поступления в институт.

После того как Линь сказал прапорщику, что закончил читать материалы, тот забрал папку и снова проводил гостя в кабинет помощника председателя КГБ. «Прочитали? — спросил Вячеслав. — Думаю, теперь вы полностью в курсе вашего происхождения и обстоятельств гибели вашего отца. Многим великим людям уготована тяжелая судьба. Я ведь тоже, знаете ли, внук Вячеслава Михайловича Молотова, которому пришлось пережить и годы революционной борьбы, и десятилетия на Олимпе власти, и опалу во времена Хрущева, и забвение вплоть до восьмидесятых годов. Так что желаю вам мужества пережить то, что вам стало известно, и сделать правильные выводы». Никонов тепло пожал руку Линю и проводил его до двери кабинета…

Решение распрощаться со своей родиной далось Линь Бяо-младшему тяжело. С одной стороны, буддистская вера и принадлежность к компартии Китая звали к покорности, но с другой репрессии, которым подверглись его родители, и то, что от него столько лет скрывалась правда, навечно отрезали для него путь домой. Он прекрасно понимал, что теперь, когда он стал носителем секретной информации, может в любой момент быть уничтожен или отправлен на родину в бессознательном состоянии, будучи упакованным в контейнер с диппочтой. Поэтому для него единственно возможным выходом было затеряться в огромной Москве, конечно, не такой большой, как Пекин, но все-таки тоже не маленькой. Подготовить исчезновение из посольства было бы довольно сложно, если бы не предусмотрительность Линя. Еще три месяца назад один из советских партнеров предложил ему в качестве платы за поставку большой партии нестандартной модификации компьютеров оформить советский общегражданский паспорт. Так у Линя появилась «краснокожая паспортина» с его фотографией и пропиской в общежитии на Огородном проезде. А через месяц, в июле того же 1991 года, он за 20 тысяч долларов купил себе однокомнатную квартиру на Дмитровке, в которой через некоторое время с помощью небольшой суммы в долларах и прописался. Китайская фамилия Цан и русские имя и отчество Иван Васильевич объясняли, почему он так хорошо говорит по-русски, а оформленная со знанием дела трудовая книжка свидетельствовала о том, что он работал в различных организациях на Украине, которые к тому времени в большинстве своем были упразднены.

До поры советский паспорт и другие документы лежали в домашнем сейфе. Но сейчас, похоже, настало время ими воспользоваться. Укрепило Линя в необходимости этого приглашение к начальнику службы безопасности посольства товарищу Ляо, который основательно расспрашивал Линя о том, зачем его приглашали в КГБ. Сын опального оппозиционера, естественно, ни словом не обмолвился о том, что знает правду о гибели отца, понимая, что в противном случае за территорию посольства ему уже не выйти. Рассказал историю, что КГБ будто бы интересуется техническими данными партии компьютеров, которая вместо Минфина недавно попала в руки солнцевской преступной группировки. Но настороженность товарища Ляо была очевидной, и Линь понял, что одной беседой дело не кончится.

Тем же вечером он отвез на свою конспиративную квартиру самые необходимые вещи, оставив в коттедже практически всю одежду, технику и даже документы. Затем отправился в ресторан гостиницы «Академическая», чтобы встретиться со знакомыми «солнцевскими». «Исчезновение» Линя было оценено в 10 тысяч долларов. А поскольку партнерство с группировкой у него было достаточно плотным, то и проблем с организацией процесса не возникало. Линь отдал «бригадиру» свой дипломатический паспорт, документы на машину, ключи, комплект одежды, кольцо и цепочку с драконом, которые носил постоянно, снял с руки часы «Сейко», а затем вышел из ресторана. Больше человека по имени Линь Бяо никто никогда не видел. От него остались только обезображенный труп с признаками восточного происхождения в сгоревшей служебной «Волге» да краткая заметка в газете «КоммерсантЪ»: «Вчера, примерно в два часа тридцать минут, в пойме реки Сетунь, неподалеку от Аминьевского шоссе, жители близлежащих домов увидели яркое пламя и дым. Вызванные по телефону пожарные приехали через десять минут и обнаружили догорающий автомобиль „Волга“ с дипломатическими номерами. Внутри автомобиля находился сильно обгоревший труп мужчины. Прибывшие на место пожара сотрудники регионального управления по борьбе с организованной преступностью выяснили, что машина принадлежала посольству КНР и использовалась представителем государственной корпорации „Свистящая ласточка“ г-ном Линь Бяо. Приглашенные на место происшествия представители посольства по сохранившимся личным вещам и, видимо, выброшенному из машины во время взрыва обгоревшему портфелю с документами сделали предположение, что в автомобиле находился сам Линь Бяо. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила насильственный характер гибели китайского коммерсанта. Нетронутые ювелирные украшения и другие ценности исключили версию ограбления. В то же время контрольный выстрел в голову свидетельствовал о заказном характере убийства, которое наши источники в правоохранительных органах связывают со служебной деятельностью жертвы».

Так в Москве появился «русский китаец» Иван Васильевич Цан, уроженец города Одесса, который потом долгое время вел спокойную и размеренную жизнь, работая в мастерской по ремонту бытовой техники. Только на рубеже веков он вновь начал заниматься компьютерным бизнесом и стал одним из главных специалистов Савеловского компьютерного рынка, в задачу которого входила оценка качества партий компьютеров, их доводка и модернизация, а также решение любых нестандартных проблем, связанных с бытовой и профессиональной электроникой.

Именно человек, обладающий такими качествами, как Иван Цан, был бы позарез нужен формировавшейся под моим началом когорте борцов с нечистой силой. Хотя пистолеты, автоматы, ножи и кистени — оружие, вне всякого сомнения, хорошо зарекомендовавшее себя, в XXI веке обойтись без современных гаджетов, средств электронной разведки и прочих примочек было невозможно. Нам нужно было найти не просто хакера, а профессионального специалиста по электронике и связи. И я, проснувшись после столь волнительной поездки в Питер, решил в первую очередь отыскать человека, который мог бы решить проблемы технического обеспечения нашей группы. Конечно, Рогалик с самого начала закупила кучу армейской амуниции, радиостанции, приборы ночного видения, фонари, но этого было явно недостаточно. Поэтому я полез в Интернет. На сайте газеты «Из рук в руки» разные люди с маниакальным упорством предлагали решить проблемы моего и так отлично работающего компьютера. Другие занимались ремонтом мобильников, третьи — бытовой техникой. Но требуемой квалификацией и широтой охвата в бесплатных объявлениях и не пахло. Решив сделать перерыв в поисках (а к тому времени я безрезультатно перелопатил два десятка популярных сайтов), я поудобнее устроился на диване, отхлебнул глоток виски «Фэймос Трахтенберг» и основательно задумался. Через десять минут лихорадочной и, казалось, бессистемной мыслительной деятельности у меня в голове оформилась здравая идея. Вспомнив о своем знакомом, который в своем время наустанавливал у себя в доме камер слежения, а также о том, чем это все кончилось, я полез в компьютер, чтобы посмотреть, не сохранился ли у меня номер мобильного его жены Татьяны. Ее телефона я не нашел, зато отыскал Вовчика — тренера по фигурному катанию. Через него я отыскал Татьяну, ее подругу Ирку и брата Ирки хакера Димона.

— Алло, Дмитрий? Это вас некто Трахтенберг Роман Львович беспокоит. Может быть слышали о таком?

— Привет! Мне Ирка звонила, сказала, что я зачем-то вам понадобился.

— Да вот хочу вам работку одну предложить: обеспечить группу товарищей современными техническими средствами, наладить связь, а потом немного попутешествовать с ними по Москве и Подмосковью, контролируя работу всех приобретенных девайсов. Платить буду хорошо, поскольку задание у нас серьезное.

— Я бы с огромным удовольствием, но ближайший месяц сижу дома безвылазно: получил заказ, причем от серьезных людей. Да и в современных устройствах связи и электронной разведки я не такой уж ас, у меня больше с компьютерами все связано. Вот если чего взломать, поднастроить — проблем нет, найду часок-другой. А надолго выбраться и поработать сейчас вряд ли.

— Может, порекомендуете, к кому обратиться?

— Ну, чтобы универсальный чел был, это трудно такого найти. Впрочем… Вы как к китайцам относитесь?

— Я вообще-то больше к евреям отношусь. Шучу! Да мне по фигу, хоть палестинец он будет, лишь бы дело знал.

— Тогда попробуйте на Савеловском компьютерном рынке отыскать Цана. Зовут его Иван. Ваня Цан, в общем. Он, конечно, чел мутноватый, но кто с ним завязывался, никогда не жаловался. Он и по железу, и по софту, и по гаджетам, и по бытовухе. Знает все самые продвинутые аппараты. А уж если хорошо платить будете, то он и обеспечит вас оборудованием, и все покажет-расскажет, а надо будет, и сходит с вами, куда скажете. На рынке, в конце основного здания есть кафе вьетнамской кухни, вот там его и надо искать.

А как раз в это время, в своей квартирке на Дмитровском шоссе, искомый Иван Цан, он же бывший Линь Бяо, вспоминал о своем возвышении и крушении надежд. Никогда в жизни он не был так расстроен. И все вроде бы было нормально: налаженный бизнес, хорошая репутация, относительно прочное материальное положение. Он давно мог бы уже выбраться из своего непритязательного жилища и поселиться в более приличной квартире, а то и в собственном доме. Мог бы перемещаться по городу не на стареньком «Субару», а на «Мерседесе» с водителем. Но все это, во-первых, его не особенно волновало, а во-вторых, он не раз видел, как неразумная засветка своих возможностей в России стоит людям денег, репутации, а то и жизни. Единственное, к чему он стремился, — это приумножить свой капитал и в обозримом будущем отъехать куда-нибудь в Австрию или Швейцарию. И не хватало ему для этого каких-то полумиллиона долларов. Полтора миллиона баксов, заработанные им за восемь лет, были обезличены и лежали в банке его единственного друга, с которым он познакомился еще в детском доме, — Вана. Ван — один из немногих иностранцев, кому по специальной договоренности между правительствами Китая и России было разрешено открыть частный банк в Москве. И он обслуживал десятки тысяч китайцев, проживавших в столице, переводил заработанные ими деньги в Поднебесную, а также хранил вклады богатых китайских бизнесменов. Ван был единственным, кто знал настоящее имя и историю Ивана Цана, но на всякий случай его состояние хранилось на анонимном счете, причем проводить какие-либо операции с ним могли лишь два друга.

А месяц назад случилось то, чего никто не мог предположить. Совершенно неожиданно для всех уважаемый банкир господин Ван, человек кристальной честности и крайне строгих принципов, пристрастился к игре в казино. Играл он в обстановке строгой секретности, поскольку клиенты не должны были не только знать об этом, но даже и предполагать такую возможность. Играл очень крупно и не всегда удачно. Проигрывал свои деньги, а потом стал пользоваться деньгами доверенных вкладчиков. Если оставался в выигрыше, то честно возвращал средства в банк, если проигрывал, то уходил с надеждой отыграться. В основном он использовал деньги тех людей, которые не собирались забирать их в ближайшее время. Деньги своего друга Линя — Цана он придерживал в качестве стратегического резерва. И когда настал день Великой игры, он открыл себе свободный доступ к полутора миллионам. Дирекция казино «Мефисто» довольно долго сомневалась в целесообразности удовлетворения просьбы господина Вана о крупной игре. В Москве циркулировали слухи о том, что он как-то связан со знаменитой «Триадой» и его банк — это «общак» китайской мафии в столице России.

Но желание нажиться и уверенность в том, что Вана удастся оставить в проигрыше, все-таки победили. В один прекрасный день казино было закрыто для обычных посетителей. Ван с телохранителями прибыл ровно к полудню. Один из охранников тащил чемоданчик с деньгами, которые и должны были служить ставкой в игре. Саму игру описывать нет смысла, поскольку все в ней было уже предрешено. За пять часов Ван спустил свои, а точнее, своего лучшего друга полтора миллиона долларов, с бесстрастным лицом попрощался с директором казино, сел на заднее сиденье своего «Бентли» и приказал шоферу ехать домой. Затем поднял стекло, отделяющее его от водителя, достал из бара пистолет «Смит энд Вессон» 38-го калибра и выстрелил себе в голову.

Потеря денег, конечно, была неприятна для Цана, но гораздо больше его огорчило предательство Вана. И что самое главное, оно не укладывалось ни в восточную, ни в западную, ни даже в российскую логику. Быстрый ум специалиста по компьютерным технологиям мог анализировать информацию и решать сложнейшие задачи, но тут произошло нечто необъяснимое. В систему их многолетних отношений не укладывалось даже прощальное письмо Вана. В нем была лишь одна фраза: «Прости, друг, я сделал для тебя все, что мог, теперь ты во власти серебра». В конверте из плотной бумаги вместе с запиской лежала монета. Такие деньги Цан видел в советские времена: на одной стороне герб, надписи «СССР» и «Сто лет со дня рождения В. И. Ленина», а также обозначение достоинства в один рубль, на другой — занимающая почти всю ее лысая голова с датами 1870–1970. Вот только те рубли были какого-то сероватого цвета, а этот был совсем светлым и блестел, как будто только что вышел из-под пресса.

Странная вещь, но именно эта монета помогла Цану остаться целым и невредимым после того, как вкладчики банка, список которых был одним из секретов покойного Вана, подверглись прессингу «Триады». В течение месяца все более или менее крупные китайские бизнесмены были найдены мафией и поставлены на колени. Пустой анонимный счет пока еще не привлек внимания бандитов, так что Цан остался вне поля зрения организованной преступности Поднебесной, которая уже давно работала в плотном контакте с мафиози Гонконга и Макао. А когда он сам решил зайти в банк, чтобы заглянуть в свою ячейку, где лежали дорожные чеки и немного золота, серебряный рубль показал свои волшебные качества. Как только Цан остановил свой «Субару» напротив банка и вышел из машины, он услышал звон. Лежавшая у него в кармане монета выпала и прыгала, как мячик, по асфальту. С трудом укротив рубль, Цан закрыл машину, положил монету в карман и через секунду снова услышал знакомый звук. Рубль точно так же прыгал и лишь через десяток секунд улегся у его ног. Когда Цан нагнулся, чтобы поднять монету, с противоположной стороны улицы раздался визг тормозов. Три «Линкольна Навигатора» — штатных автомобиля московского филиала «Триады» друг за другом затормозили у здания банка. С десяток китайцев в черных костюмах быстро прошли внутрь. Через несколько секунд «Линкольны» сорвались с места и исчезли. Иван Васильевич Цан посмотрел на серебряную монету и пробормотал: «Спасибо, Ван, спасибо, дружище…»

В мою входную дверь позвонили. Я взглянул на мгновенно включившийся огромный жидкокристаллический экран, заменявший мне монитор домофона. Увидел стоящих у дверей Шурика с Тыну и нажал кнопку, открывающую замок.

— Привет, хозяин!

— Зтрасстфуйтте, Роман!

Настроение у моих бойцов было явно позитивное. Еще бы! Холодильник в моей резервной квартире был полон продуктов, а бар — алкогольных напитков. Поскольку я по доброте душевной сказал им, чтобы они были как дома, это, похоже, было воспринято ими как руководство к действию. Но сейчас они оба были в полной боевой готовности: в руках у Шурика был брезентовый мешок с кистенем, а Тыну бережно держал сумку, в которой угадывались очертания автомата МР-40.

— Здорово, вояки! Значит, так, тебя, Шурик, ищут твои казиношные друзья. Администратора и близнецов Факусов они уже убрали, но от меня почему-то решили отстать. А вот тебя попросили вернуть им без лишних слов. Но не бойся, мы, евреи, своих не сдаем! Вот тебе ключи от черного «Лексуса» и от кабриолета, которые стоят у подъезда. Сними с маленького автомобиля номера и прикрепи их на большой, вытащи мигалку и поставь на крышу. С крякалкой мы что-нибудь по ходу дела придумаем. А ты, сын великого эстонского народа, проводишь меня в соседний антикварный салон, надо прикупить кое-что.

Мы вместе спустились вниз, а потом вдвоем с Тыну пошли в находящийся по соседству салон «Екатерина», тот самый, где я в свое время отыскал Рогалика. Теперь задача у меня была другая: мне необходимо было выбрать личное оружие. На мою просьбу найти мне приличную шпагу продавец вывалил на прилавок с десяток единиц холодного оружия. Я один за другим брал клинки, взвешивал их в руке, проверял баланс (специально перед выходом посмотрел статью в Интернете «Как выбрать шпагу»), особое внимание обращая на длину.

— А что вы, Роман Львович, шпаги-то примеряете так, как будто не на стенку их вешать собрались, а на поясе носить?

— А я и собираюсь носить. Так что ищите мне пояс и ножны!

Удивленно посмотрев на меня, продавец полез под прилавок и вытащил прекрасной сохранности офицерскую шпагу, на вид конца XVIII века. Эфес ее был украшен изображением Мефистофеля, она была идеально отбалансирована, отлично наточена, и, главное, к ней прилагались штатные перевязь, пояс и ножны — все также в замечательной сохранности. Я примерил амуницию, попробовал, легко ли оружие вынимается (оно выходило из ножен с неповторимым свистящим звуком, который сам по себе мог испугать противника), удостоверился, что ножны не будут волочиться по земле. Затем торжественно достал кредитку Абрамовича.

— Получите, а упаковывать не надо!

Пока продавец оформлял покупку, я с помощью Тыну подогнал ремень и перевязь, отрегулировал положение ножен, вложил в них боевой клинок и посмотрел в зеркало. На меня смотрел рыжеватый мужчина в очках с решительным лицом, как бы невзначай положивший правую руку на эфес шпаги. Общее впечатление портила кипа, что не преминул отметить г-н Вилль:

— Фам шляпа нушшна! Вот такая, — он показал на висевший на стене ковбойский стетсон, — но только с пером. Токтта фы будете как мушкетер!

Кипу снимать не хотелось, страусовых перьев в продаже не было, но шляпу с мыслью: «Все, что ни делается, — к лучшему» — я тоже приобрел.

Когда мы с Тыну шли по Ленинградскому проспекту, люди, попадавшиеся нам навстречу, проявляли какое-то нездоровое любопытство, интересуясь, что за кино тут снимают. Правда, хмурый вид эстонца несколько охлаждал их стремление поближе познакомиться со мной. Если бы они знали, что в сумке у эстонца был заряженный автомат на боевом взводе, то их общение с нами было бы еще более коротким. Единственный, с кем пришлось объясняться относительно долго, был милиционер, поинтересовавшийся, имеется ли у меня разрешение на ношение холодного оружия. Я продемонстрировал ему документы и чеки, свидетельствующие о том, что я являюсь добросовестным приобретателем шпаги, но он все-таки попросил предъявить еще и разрешение. Тогда я достал заветную книжечку со скромной золотой надписью «Удостоверение» на обложке. Увидев подписи высших должностных лиц страны, милиционер вытянулся по стойке «смирно»:

— Уважаемый Роман Львович! Извините за доставленные вам неудобства. Вы можете зарегистрировать ваше личное оружие в любое время в лицензионно-разрешительном отделе УВД района «Беговой», а до этого можете пользоваться в качестве временного разрешения вашим служебным удостоверением.

С этими словами доблестный сотрудник правоохранительных органов, как-то пятясь, отошел от нас и скрылся в ближайшей подворотне.

— А нельзя мне, госппотин Трахтенперкк, тоже какую-нипуть пумагу на автомат стелатть?

— Знаешь, Тыну, такое удостоверение еще заслужить надо! А пока ты со мной, никто тебя с твоим автоматом не тронет. Кстати, не забудь мне напомнить про мастера для изготовления серебряных пуль, все-таки с нечистой силой будем биться, а они серебра не любят, ох как не любят…

Без дальнейших приключений мы вошли во двор, где около моих автомобилей нас ждал Шурик. На моем черном «Лексусе» LS-460 уже красовались номера А 007 МР специальной серии и импульсная мигалка. С сожалением сняв шпагу, я отдал ее Шурику, который бережно положил клинок в багажник рядом со своим кистенем. Тыну же с автоматом расставаться отказался и, усевшись на переднее сиденье, пристроил сумку к себе на колени.

Я дал команду: — На Савеловский компьютерный рынок! — и мы чинно выехали со двора под восхищенными взглядами соседей по дому.

Поскольку особой спешки не предвиделось, ехали мы неторопливо и спецсигналы не включали. Движение на Третьем кольце, куда мы свернули с Ленинградского проспекта, было достаточно свободным. И вдруг, когда мы уже подъезжали к пересечению с Бутырской улицей, Шурик наметанным глазом заметил знакомый ему автомобиль «Ситроен», который, судя по цвету и номерам, принадлежал казино «Мефисто».

— Роман Львович, по мою душу или по твою ребята из казино за нами увязались?

При этих словах Тыну, уже бывший в курсе дела насчет конфликтной ситуации с казино, спокойно расстегнул молнию сумки, достал автомат и щелкнул затвором. После этого так же, без суеты опустил боковое стекло.

— Я фиддел, что этта машина двинулась, коктта мы выехали из твора. Не знал, кто они, хотел фас спросить…

Дальнейшее произошло почти мгновенно. Шурик крикнул: «Львович! Пригнись!» «Ситроен», добавив скорости, начал обгонять нас справа, а обращенное к нам заднее стекло его стало медленно опускаться. В это время Тыну, в не свойственной ему стремительной манере развернулся всем корпусом к окну, высунул дуло автомата наружу и двумя короткими очередями прострелил сначала заднее, а потом переднее стекла. Грохот МР-40 в закрытом пространстве автомобильного салона был подобен раскатам грома. Резко пахнуло порохом, а Шурик, видя, что машина, принадлежавшая казино, потеряв управление, вильнула вправо и врезалась в ограждение Савеловской эстакады, резко нажал на газ. Тыну поднял стекло, спрятал автомат в сумку, застегнул молнию и спокойно, с видом человека, удовлетворенного проделанной работой, развалился в кресле.

— Роман Львович, — сказал Шурик, — можешь вылезать, там у них, думаю, одни трупы.

Я занял свое привычное место, достал из барчика в подлокотнике фляжку виски «Фэймос Трахтенберга» и сделал глоток. Взглянул назад, и увидел, что происшествие осталось практически никем не замеченным. «Ситроен» стоял, уткнувшись в ограждение эстакады, а мимо него, аккуратно объезжая расстрелянную машину, ехали по своим делам самые внимательные в мире московские водители.

— Шурик, а ведь твои бывшие хозяева в письменном виде покаялись и предлагали мне мир и дружбу…

— Нашел кому верить! Ты же сам мне говорил про чертей. А я нашего начальника службы внутренней безопасности знаю, он, гад, готов пообещать что угодно. Обещания свои выполняет, но лишь в свойственной ему манере… Помню, один продвинутый пацан придумал систему дистанционного программирования игровых автоматов. Ну и вычищал их регулярно вместе со своими дружками. И никак их не поймать было: после выигрыша проверяют программу, а она всем нашим нормам соответствует. Три месяца прошло, пока их всех вычислили. Так вот, начальник СБ взял самого продвинутого и говорит: «Если расскажешь все детали того, как автоматы чистили, я тебя не убью, даю слово!» Тот и поверил, дурак. Рассказал, а когда его в лес вывезли и могилу копать заставили, кричит начальнику: «Вы же слово дали!» А тот ему: «Мое слово верное, сказал, не буду тебя убивать…» А затем дал свою «беретту» одному из Факусов, тот парня и застрелил. Кстати, именно после того случая наши спецы в зале глушилки радиосигналов поставили…

При въезде на Савеловский рынок мы остановились у закрытого шлагбаума и будочки, в которой за пятьдесят рублей выдавали бумажки, свидетельствующие о том, что водитель прошел инструктаж по пользованию рынком. Из будки высунулась тетка, сильно напомнившая мне фигуру из русской народной игры городки «бабка в окошке» и, потребовала у Шурика полтинник.

— Дура, — коротко бросил он, — открывай и молчи, поняла?

Фраза без пяти минут кандидата исторических наук была столь емкой и весомой, что «инструктаж» был немедленно признан проведенным, а шлагбаум поднялся вверх с такой скоростью, что чуть не улетел в небо. Припарковавшись на VIP-стоянке, мы отправились разыскивать вьетнамское кафе, причем Тыну, как человек осторожный, держал свою сумку с автоматом в полной боевой готовности. Моя шпага вместе с кистенем Шурика остались лежать в багажнике до лучших времен, хотя, честно говоря, после недавней стрельбы у меня возникло сильное желание хоть чем-нибудь, но вооружиться.

Что удивительно, еда во вьетнамском кафе на рынке (а мы, проголодавшись, решили немного перекусить) оказалась на диво приличной. Особенно блинчики в тонкой рисовой бумаге, фаршированные разными морскими деликатесами, смешанными с рисом и овощами. Все остальное — интерьер, грязноватые халаты официанток, столики на «паучьих ножках» и такие же стулья — живо напомнило мне советскую столовую двадцатилетней давности. Но вот что касалось еды, она была классной.

Шурик уже поинтересовался у бармена, как нам найти Цана, на что тот сказал, что он сегодня уже заходил и через минут пятнадцать вернется, чтобы пообедать, поскольку делает это уже несколько лет, причем в одно и то же время.

И действительно, ровно через пятнадцать минут в кафе вошел человек восточной, но явно не вьетнамской наружности и, обратившись к бармену, спросил:

— Кто тут меня спрашивал?

Из этого вопроса следовало, что система оповещения на рынке работала бесперебойно. Когда бармен жестом показал в нашу сторону, Цан (а это был именно он) двинулся в нашу сторону.

— Здравствуйте! Я — Цан Иван Васильевич. А вы, похоже, Роман Трахтенберг, да? Чем же моя скромная персона могла заинтересовать звезду шоу-бизнеса? Я вроде бы к этому делу никакого отношения не имею. Или у вас с компьютером что-то? Так мастеров по ремонту их предостаточно, даже здесь. Могу порекомендовать…

Пожав руку китайцу, говорившему по-русски гораздо правильнее, чем большинство наших соотечественников, я сразу перешел к делу:

— Мне нужен человек, который сможет укомплектовать небольшую мобильную группу всеми самыми современными приборами наблюдения, электронной разведки и средствами связи. А еще проинструктировать личный состав, следить за исправностью аппаратуры и некоторое время выполнять обязанности консультанта по проникновению в различные компьютерные сети.

— И что, как говорят в моей родной Одессе, я буду с этого иметь?

— Как говорят в вашей родной Одессе, давайте уже договариваться! Моя репутация вам, возможно, известна. Человек я порядочный и в финансовых вопросах весьма щепетильный. Бюджет на оборудование практически безлимитный, главное, чтобы было все, что нужно, и мы могли все это спокойно унести с собой. А о вашем гонораре договоримся, я думаю. Какая сумма вас устроит?

— Сейчас посмотрим.

Из висящего на ремне брюк специального кожаного футлярчика Цан достал довольно большую монету и с силой бросил ее на пол. Монета начала подскакивать, причем с каждым разом все выше. Китаец ловко поймал ее и сказал:

— Я согласен. Давайте будем считать, что принципиальная договоренность у нас с вами состоялась. Моя репутация как человека квалифицированного и ответственного вам, думаю, тоже известна. А о размере моего вознаграждения мы поговорим, когда я буду знать полный объем и детали работы.

— Господин Цан! Иван Васильевич! А не покажете ли вы мне вашу замечательную монетку? Уж больно она мне что-то напоминает…

Китаец снова достал свою монету, которую уже было успел убрать в футляр, и положил ее на стол передо мной. Я, собственно, и не сомневался, что это будет юбилейный рубль, вот только какой: серебряный или алюминиевый? Судя по весу и блеску, рубль был серебряным. Я начал рассматривать его и увидел, что вместо оригинальных пятиконечных звездочек на боковой стороне монеты вперемежку с точками присутствуют одинаковые иероглифы.

— А вот иероглифы эти что значат?

— Да мне самому непонятно. На русский это можно перевести как «Несущий смерть дракон». Странно как-то: Ленин и драконы. Хотя у китайцев, не у наших, а тех, которые в Китае живут, дракон — это самый главный символ, который пугает нечистую силу. Если, конечно, подгонять их национальные суеверия под наше понимание.

— А вот теперь, дорогой господин Цан, посмотрите, пожалуйста, сюда. — Сказав это, я вытащил и положил на стол свой платиновый рубль. — И еще вот что…

По моему знаку свои золотую и бронзовую монеты выложили на стол Шурик и Тыну.

Пока несколько озадаченный китаец смотрел на четыре разноцветные монеты, я по очереди осмотрел их. На гурте моей вместо пятиконечных были десять шестиконечных звездочек, на монете эстонца — столько же мальтийских крестов, а у Шурика — силуэты главного здания Московского государственного университета на Воробьевых горах.

— Ничего себе ириска, — вяло пошутил Иван Васильевич. — Я так понимаю, что теперь мы все вместе в одной команде, независимо от моего желания? Ну-ка! Бросим монетку!

Рубль, брошенный на пол, снова стал прыгать выше и выше. Цан поймал его и сказал:

— Я со своим талисманом все согласовывал, и он меня ни разу не обманул. Любопытная вещь: при опасности он выскакивает сам, падает и начинает прыгать, но невысоко, а потом падает. А если какое решение надо принять, то его нужно самому бросить на землю. Если вяло прыгнет разок и уляжется, то дело плохо, надо отказываться от предложения, или заворачивать партию товара, или не жениться, в конце концов. А вот если начнет прыгать все выше и выше — значит, никаких проблем нет… Теперь он у меня «Драконом» называется. А вы, Роман Львович, все-таки настоящий еврей. Я таких только в Одессе видел. Даже на моем гонораре экономите. Когда же я свои два миллиона-то скоплю? Ну давайте рассказывайте мне, в чем дело…

— Будут вам, Иван Васильевич, и два миллиона, и яйца сунхуа, и чай улун, и свинина в кисло-сладком соусе! Садитесь-ка в машину!

Мы с новым соратником уселись на заднее сиденье «Лексуса», а Шурик с Тыну заняли свои позиции впереди. Я уже было начал рассказывать о том, что значат рубли-талисманы и какую историческую миссию предстоит выполнить нашему небольшому спецподразделению, как мы выехали на уже знакомую нам Савеловскую эстакаду. На противоположной стороне, несмотря на то что прошло уже часа два с момента нашего конфликта со службой безопасности «Мефисто», стояло штук пять милицейских машин и две «скорые». Место происшествия было оцеплено, и вокруг «Ситроена» ходили люди в форме и штатском.

— Хотелось бы мне слышать, о чем сейчас менты разговаривают. — Я уже даже думать стал вслух.

— Не вижу проблемы, — сказал Цан, — давайте встанем где-нибудь под эстакадой, поближе к ним, и все услышите.

Пока Шурик разворачивался, китаец достал из внутреннего кармана пиджака небольшой прибор с сенсорным дисплеем и наушники. Надел их, а затем стал сосредоточенно водить стилусом по экрану. Через минуту-другую он передал наушники мне.

— Вот пидоры, — послышался чей-то голос, — повадились между собой разборки среди бела дня устраивать! И опять «Мефисто»! Кто-то их очень грамотно отстреливает. То двоих из ЧОПа завалили, теперь троих из службы безопасности! И опять никто ничего не видел! Придется самому Колокольцеву докладывать. Думаю, Владимир Александрович вставит нам по первое число, но дело, похоже, придется взять на контроль именно ему… Посмотрим, что покажет баллистическая экспертиза. И не надо этот вопрос в прессе обсуждать. Убили и хер с ними. Все, хватит, сворачиваем лавочку. Трупы — на экспертизу, машину — во двор УВД…

Я снял наушники и отдал их Цану.

— Да, аппаратура у вас классная. Кто делал?

— В базе аппарат американский, изготовлен в Китае, а доводил я сам. Через два метра железобетона может выделить из массы шумов человеческий голос. Главное — настроить правильно.

— Вот подобные штуки нам могут и понадобиться, но в первую очередь — нормальная связь, а то я слышал, что сейчас любой мобильник могут прослушать, более того, засекают место его нахождения. А это нам совершенно не нужно.

А нужны нам будут не только мобильники и радиостанции, но и другие самые продвинутые приборы, поскольку наши с вами противники — это не простые бандиты, а натуральная нечистая сила. Вам ведь тоже приходилось с ней сталкиваться, более того, от нее пострадать. В ином случае у вас не было бы серебряного талисмана и, думаю, мы вообще с вами бы не встретились.

— Я думал об этом. Мы, буддисты, в чертей как таковых не верим, но в России, в ней возможно все что угодно. Страна у нас такая. Вот когда кто-то совершает нелогичный или несвойственный ему поступок, особенно с негативной окраской, тогда мы и задумываемся: уж не дьявол ли в него вселился? Один мой друг, который, как и я, во всякую чертовщину не верил, начал вдруг изучать правила игры в рулетку, а потом стал настоящим игроком. Плохо кончил, между прочим…

— Ну-ка, Иван Васильевич, с этого момента поподробнее! Где они играл и когда?

— Как мне рассказали, в казино «Мефисто». И проиграл, между прочим, и мои деньги. Но дело прошлое, он уже в лучшем мире, к тому же мы должны ко всему этому относиться спокойно. Надо брать пример с Будды — он ведь дышит спокойствием…

— Думаю, господин Цан, если вы хотя бы косвенно пострадали именно от нечистой силы, мы ваши деньги сможем вернуть полностью. Я проконсультируюсь (тут я вспомнил Алексеича), и мы проработаем план, как их возвратить. Друга вашего, конечно, не вернешь, но с обидчиками его мы с вами, как мне кажется, столкнемся и, думаю, будем иметь шанс поквитаться. Во всяком случае, до сегодняшнего дня это у нас получалось…

Когда мы остановились около здания Всероссийской гостелерадиокомпании, на часах было ровно 16.45. Дав краткие инструкции своим сопровождающим и назначив на завтрашний вечер общий сбор в квартире Веры Григорьевны, я отправился вести свое «самое низкорейтинговое вечернее радиошоу», которое, по никому не известной причине, слушают миллионы людей.

В это же время подполковник Дугушев, вернувшись из департамента кадрового обеспечения, расположенного в Газетном переулке, заканчивал оформление документов в здании МВД на Житной улице. Больше всего его поразило то, что все происходящее с ним нисколько не удивляло кадровиков, хозяйственников и других ответственных сотрудников министерства, с которыми ему пришлось общаться. В департаменте собственной безопасности ему показали целый ряд документов, которые пролили свет на причины его опалы. Там были и доносы его бывшего соратника Андрюхи, в которых он писал, что Рамиль собирает компромат на нового начальника. Были и «оперативные материалы», явно сделанные по заказу бандитов и направленные на то, чтобы дискредитировать подполковника. Даже липовое свидетельство какой-то проститутки, которая якобы видела, как он пользовался кокаиновым аэрозолем. На нем, правда, стояла резолюция замначальника департамента: «Во внимание не принимать. Он водку пьет, а не нюхает. И правильно делает!» Резолюция Рамилю понравилась, а вот письмо бывшего друга — нет.

Когда оружейник выдавал ему новый пистолет и боеприпасы, подполковник обратил внимание на то, что патроны были какого-то необычного вида. Вместо привычных глазу медных их «рубашки» были серебристыми. На его вопрос о пулях оружейник ответил, что это серебряные пули, разработанные на Климовском патронном заводе для спецопераций, причем выпущено их всего пятьсот штук. Ровно сто патронов с такими пулями выдали Рамилю.

Больше всего офицера, конечно, порадовал ордер на четырехкомнатную квартиру в новом ведомственном доме на Нижегородской улице. Ну и триста тысяч рублей компенсации за вынужденный прогул тоже не были лишними, тем более что за лечение жены в Питере платить приходилось немало. В общем, дело шло на лад. Новое служебное удостоверение центрального аппарата МВД лежало в кармане кителя вместе с копией приказа министра, в соответствии с которым подполковник Дугушев Р. А. прикомандировывался к спецгруппе под руководством Трахтенберга Р. Л. сроком на один месяц с правом ношения любых видов оружия. И что самое главное, подполковник был полностью реабилитирован и не только восстановлен в специальном звании, но и получил целый ряд прав, которых раньше не имел. Теперь для решения неотложных служебных вопросов он мог в любое время суток обращаться непосредственно к министру внутренних дел, а в его отсутствие к первому заместителю, и в соответствии со специальным указом президента все государственные организации и силовые ведомства должны были оказывать ему содействие в выполнении поставленных перед ним задач.

Рамиль, упаковав пистолет и патроны в специальный алюминиевый чемоданчик, прошел через главный КПП, вышел на улицу и посмотрел на огромный памятник Ленину, который стоял на площади. Тут в его памяти всплыла история, которую он в свое время слышал от своего друга Богомолова. Однажды тот выпивал с Андреем Макаревичем, которому в таком состоянии бывало свойственно предаваться воспоминаниям. На этот раз он вспоминал, как в конце семидесятых работал в Мосгипротеатре (это институт, который занимался проектированием театральных зданий и прилегавших к ним территорий). Директор института, как было известно абсолютно всем, работал активно лишь до обеда. В обед в институтской столовой, в присутствии всего коллектива, ему подносился стакан с коньяком, который был накрыт белой салфеточкой. Директор выпивал его, после чего все начинали обедать, а он, закусив, отбывал либо в кабинет, откуда в этот день приказов и распоряжений уже не поступало, либо домой.

В один прекрасный день, когда он уже снял со стакана салфеточку и уже готовился взять его и опрокинуть в горло, в помещение вбежала секретарша с криком: «Не пейте!» Директор недовольно отставил стакан, а она, запыхавшись, сообщила ему, что только что звонили от Суслова и за ним, директором, вышла машина. Кто не знает, Михаил Андреевич Суслов был в те времена членом Политбюро, главным идеологом партии и ее «серым кардиналом». Коллеги по Политбюро часто подшучивали над его манерой носить по десять лет одно пальто, ходить в калошах и передвигаться на огромном ЗИЛе со скоростью 40 километров в час, но сути дела это не меняло. Почти до самой смерти он оставался одним из лидеров КПСС.

О своей смерти он и решил поговорить с директором проектного института. Речь Суслова была примерно такой: «Все мы не вечны, к сожалению. Видимо, скоро уйду в мир иной и я. По решению Политбюро мне будет воздвигнут памятник на Октябрьской площади. Постамент предполагается установить в виде колонны из карельского гранита, а на нем будет изваяна моя статуя в мантии и шапочке, что символизирует мое покровительство наукам. Под левым локтем у меня будет книга, символизирующая знания и мое трепетное отношение к литературе. Ну а вокруг постамента — отлитые из бронзы сцены моей богатой биографии. Мы изучили ваши работы, и я решил, что архитектурный проект реконструкции площади надо поручить вам. В ближайшее время будет соответствующее решение Политбюро. Так что готовьтесь к большому делу».

Нужно ли говорить, что следующие несколько месяцев весь институт занимался исключительно проектом благоустройства Октябрьской площади. Когда он был готов, директор получил государственную премию, работники института, в том числе и Макаревич, премии поменьше (ему, как студенту-вечернику, заплатили рублей сто). Но и они не были лишними. Ведь водка-то тогда стоила всего три рубля шестьдесят две копейки…

Говорят, что история эта имела продолжение. Когда Суслов впал в старческий маразм, он с трудом выбирался даже на работу (злые языки утверждали, что если утром ему надевали калоши, то он шел в машину, а если забывали, то мог вернуться и отправиться спать). Принимал посетителей он примерно так. Рядом с дремлющим старцем стоял молодой человек — референт. При появлении гостя он говорил: «Добрый день. Товарищ Суслов приветствует вас! Передайте ваши материалы». Шла передача документов референту, тот просматривал их, задавал вопросы, спрашивал, не желает ли гость что-то добавить. Затем говорил: «Всего хорошего. Товарищ Суслов прощается с вами». При необходимости появиться в публичном месте «серому кардиналу» делали укол сильнодействующего стимулятора, и он, бодрый, как молодой подпесок, выскакивал на трибуну. Ходили слухи, что во время одного из таких стояний 7 ноября 1981 года на трибуне Мавзолея у него вышел политический спор с Брежневым и он назвал его дураком. А Леонид Ильич, осерчав, пригрозил, что не будет ему, Суслову, никакого памятника. Вскоре после этого в начале 1982 года расстроенный Михаил Андреевич умер, а еще через три года на площади поставили памятник Ленину работы Льва Кербеля. Титульным архитектором, кстати, по непонятным причинам стал не директор Мосгипротеатра, а однофамилец Макаревича — главный архитектор Москвы.

Рамиль еще раз посмотрел на гигантское изваяние, сел в машину, завел двигатель и включил радио. Из динамиков раздался знакомый ему голос: «С вами снова Роман Трахтенберг и Лена Батинова в низкорейтинговым вечернем шоу „Трахты-барахты“. Сейчас для нашего постоянного слушателя подполковника Дугушева мы передаем его любимую песню „Ой, то не вечер, то не вечер“». «Ишь ты, — подумал Рамиль, только сейчас осознавая, что все происходящее с ним — это не сон, — и правда, ведь еще не вечер…» На часах, правда, было уже 19 часов 40 минут.