По грибы

«С сожалением сообщаем, что срок вашего контракта подходит к концу. Чтобы продлить его, вы должны перечислить на наш счет 400 рублей... .», «Вынуждены довести до вашего сведения, что для продолжения сотрудничества вам необходимо перевести на счет нашей фирмы 350 рублей...», «Если вы хотите, чтобы мы про-должали поиски работы для вас, то, пожалуйста, оплатите наши услуги за следующий месяц... »

Голоса настолько же вежливы, насколько совершенно безучастны. По четыре-пять-шесть-семь раз в месяц мертвые, металлические, не знающие усталости терминаторы-автоответчики напоминают, чтобы я не забывала регулярно «подкармливать» платные агентства по трудоустройству. Никто из горе-агентов за несколько месяцев так и не нашел мне работу, хотя они и старательно изображали бурную деятельность. В этом месяце я снова получила длинный список фирм, «жаждущих» нанять меня, но половина в списке — номера, взятые из интернета, то есть из открытого источника (я и сама их нахожу, но по ним вакансии улетают в момент), а вторая половина номеров просто «левые».

Зато никто не забывает про деньги. Пусть небольшие, но регулярные, которые лично мне брать уже просто негде! И все-таки надо срочно найти себе хоть что-то, иначе отключат телефон и интернет, потом газ, электричество, а затем, наверное, и воду. А как тогда быть, ведь получается, что ни попить, ни пописать — в туалет не сходишь, смывать-то нечем? У кого бы разузнать, как быстро неплательщиков лишают всех благ цивилизации?

...Мой прошлый жизненный опыт, будучи материально благополучным, не дает никаких ответов на столь сложные вопросы. Девчонки из клуба, с которыми продолжаю общаться, тоже наверняка ничего не знают про подобные задолженности. Да многие из них, вообще, снимают квартиры, так что откуда им знать. А в самом ЖЭКе спрашивать стыдно. Да и как? Сразу поймут, что платить не собираюсь. И вот я в страхе считаю минуты до страшного суда.

...Все-таки надо взять себя в руки. Кроме меня самой, сделать этого не сможет никто. Вперед! Период выбора закончен, ткну пальцем в любое объявление из последнего списка и пойду. «Предлагаем выращивать на дому шампиньоны...»

А чем плохо? Это даже не труд. Их нужно только посадить, а растут они сами. Набираю номер. Автоответчик сообщает адрес и минимальную сумму, которую надо взять с собой на споры и ящики... Твою мать! Здесь тоже нужны деньги! Хотя, к счастью, не так много. Но все-таки раздражает, что последнее время со мной разговаривают только автоответчики. Такое ощущение, что люди уже не считают нужным общаться с кандидатами на подобные рабочие места...

Решила накраситься перед выходом. Тональный крем в жирных липких комочках. Наверное, прошел срок годности. Он напечатан мелким шрифтом на дне банки, но без очков я не вижу. С первой зарплаты закажу новые очки, а то словно слепая курица. Или лучше все-таки купить новый крем? У меня, конечно, есть дешевый «Балет», но неужели снова придется им пользоваться?!

... Чтобы найти «грибников», пришлось отправиться в промзону. Скрипучий трамвайчик мучительно долго пилит через пустыри мимо стареньких, вероятно, уже умерших заводов. Если бы дело происходило вечером, я бы решила, что объявления дает маньяк, который заманивает в свое логово свежие жертвы из числа одиноких, несчастных, всеми забытых и, наверное, мало на что пригодных граждан, раз уж они соглашаются выращивать в квартирах грибы.

Таких и искать никто не станет. Они ведь и так на обочине жизни, и даже символично, что к падению их везет идущий на обочину города старый пустой трамвай, водитель которого плотно прикрыл двери, чтобы не видеть и не слышать, что происходит в салоне...

Если водитель у этого катафалка вообще существует. Он ползет со скоростью игрушечной машинки, у которой сели батарейки. Никто и никуда в этом районе уже не спешит. «Погоди немного — отдохнешь и ты». В голове невольно стали всплывать заголовки криминальных новостей: «Смерть среди грибов», «Шампиньоны-убийцы», «Грибник — грибника... » И даже закрутился целый криминальный сериал: «На развалинах завода, среди обломков и мусорных куч было обнаружено целое кладбище никому не нужных забытых людей, единственным украшением которого являлся еще не разложившийся и на редкость симпатичный труп женщины-транссексуала...». Как ни странно, сочинительство мрачных хроник отвлекло от дурных мыслей, и я даже чуть не проехала остановку.

На проходной завода сидит пьяный сторож. Он устало машет рукой в сторону полуразвалившегося цеха, даже не задавая никаких вопросов. Я так же молча иду. Все как в фантастическом фильме о закате цивилизации. Даже бойкая торговля, которую неожиданно обнаруживаю в одном из цехов, — лишь иллюстрация к тому, как пытаются выжить люди на пепелище. Старушки-пенсионерки, да еще какие-то побитые жизнью, одинаково серые бесполые граждане. Опускаю вниз глаза: только бы сейчас суметь абстрагироваться от этих людей! Я здесь временно, и нужно лишь поскорее убраться отсюда, захватив пару десятков сложенных вместе легких пластиковых ящиков и мешочек со спорами, в котором, на самом деле, не то пыль, не то паутина... Черт его знает, как размножаются грибы...

— Товар будете сдавать нам же... — еще продолжает читать инструкции работодательница (чей цвет лица не отличается от землисто-серого колера свежих грибов), как я уже мчусь, держа в руках ящики, снова к трамвайчику-катафальчику. Только бы не прицепился никто из новых «коллег»!

Сынуля открыл рот, когда запыхавшаяся мамаша ввалилась в коридор, груженная странным скарбом. Он даже забыл про интернет и с недоумением уставился на брошенные в коридоре ящики.

* * *

Этой же ночью следовало отправиться за землей. Выйти решили часа в три ночи, чтобы не столкнуться ни с кем из соседей. Павлушу пришлось чуть ли не силком тащить с собой, он упирался и доказывал, что земледелие — удел крестьян, а не инженеров, и что он не намерен помогать мне сходить с ума! Чуть не поругались, но в итоге помирились, а куда деваться, если я в свою очередь аргументировала тем, что занятие студентов — ходить на лекции, а не болтаться по сети! И он вслед за мной молча поплелся одеваться.

Неслышно ступая, украдкой, словно воры, вышли на темную улицу. Я впервые пожалела, что выбросила мужские вещи. Придется теперь копать в юбке, не очень-то удобно, а что поделаешь. Лопатка у нас одна, зимой счищаем ею снег с балкона, но думаю, она сгодится. Мешка в доме тоже не нашлось, мы взяли мусорное ведро и старую простыню, чтобы завязать ее потом узлом. И вышли на улицу, где выбрали самый темный уголок...

— Труп ныкаем?! — От неожиданно громкого и строгого голоса я чуть не подскочила.

Рядом с ямой, которую мы уже вырыли, стояли трое милиционеров. Они с любопытством освещали ее фонариками. Потом посветили прямо на нас.

— Да никакого трупа у нас нет, — испуганно пролепетала я.

— Уже закопали? Сказано же, нельзя домашних животных хоронить во дворах.

— Да мы и не хороним. Мы землю берем, чтобы грибы дома выращивать, — честно сообщает Паша.

Все-таки зря я радовалась, что мальчик домашний и хотя бы с наркоманами не гуляет. Ну совсем дурак! Уже через минуту мы сидим в холодном «уазике», и на нас составляют, наверное, самый дурацкий в мировой истории протокол: «Задержаны мальчик и мужчина, переодетый в женщину... »

— Я не мужчина! — возмущаюсь я. — И вообще, живу в этом дворе и могу документы принести! —

Фраза вышла корявая, но хоть как-то я должна объясниться.

— Принесёте-принесёте! Никуда не денетесь! Ну надо же, «Платформы Ковалева» им мало!

— Какого Ковалева? Нас туда отвезут? — с ужасом прошептал Паша.

— Сиди уже и молчи, — шепчу в ответ.

«Платформа Ковалева» — станция, куда от Питера

можно добраться на электричке, известное место среди любителей галлюциногенных грибов. Об этом, благодаря работе в ночном клубе, я прекрасно знаю. Пусть не пробовала, но зато наслышана. Говорят, милиция задерживает всех нариков, опознавая их по пакету, торчащему из кармана. Обычные грибники ходят с корзинами и ведрами.

— Послушайте, да мы просто хотели посадить шампиньоны. Работа такая! — Я сумела пустить слезу, благо что разреветься в такой ситуации не так уж и трудно.

А дальше пошло как по маслу. Я рассказала про завод, про объявления, умоляла пройти к нам в квартиру, где я могу показать газеты с предложениями о работе. И что мы никакие не наркоманы... Кажется, ментам надоело, тем более что я уже готова была начать истерику, а им становилось все скучнее. Взять с безработных нечего, сажать пока не за что. Нас отпустили с миром, и мы, прихватив узелок и ведро, пулей вылетели из «уазика».

 

Моя милиция меня...

А что оставалось еще думать милиционерам? Грибы становились все популярнее — перестройка, знаете ли. Люди стали больше читать и, что вполне естественно, узнавать о новых способах изменения реальности.

Вот и понеслось.

Я впервые попробовал такие грибочки именно в эти годы, когда ехал с женой в Германию. Но волновали меня в тот момент совсем не они, а мои денежки. Вывозить тогда можно было не то триста долларов, не то пятьсот, —что все равно очень мало. Я вез больше. Помнится, я набил деньгами металлическую раму рюкзака. Они были скатаны в трубочки по три стодолларовые купюры, перевязаны ниткой и хорошо спрятаны. А в карманах помимо разрешенных оставалась еще тысяча недекларированных долларов.

В этот счастливый и ответственный момент подъезда к таможне с запрещенными купюрами мой приятель, ехавший в соседнем купе, угостил меня грибочками. Сказал, надо съесть ровно четырнадцать штук. В отличие от меня, он ехал без денег, его встречали в Германии друзья и родственники; и его соседей по купе, видимо, тоже встречали, так как и они ехали без денег.

Я, осчастливленный этим открытием, дал ему тысячу долларов, чтобы он рассовал их по соседям. Пообещав им на всех бутылку водки.

А потом на радостях я и поел грибочков.

А вскоре... В глазах у меня стояла рябь, какая бывает после того, как в глаза посветят яркой лампой. Приятель затерялся где-то в соседнем купе. Мы подъезжали к таможне. Когда таможенники вошли в его купе, он честно сказал, что везет только триста долларов, и достал из кармана тысячу, которую забыл рассовать по приятелям. В итоге его сняли с поезда вместе с моими деньгами.

Так что и мне первое знакомство с грибочками обошлось дорого.

Хотя Хельгу-то ведь забрали просто ни за что! Они и не думали высаживать вкусные грибочки. Просто вышли люди накопать немного землицы, да и все. Может, они фикусы разводят?

Все-таки частенько у нас милиция хватает не тех и не за то. До сих пор с неприязнью вспоминаю, как меня однажды совершенно за просто так загребли в «кутузку». Случилось это, когда в Ленинград приезжал на гастроли театр «Ла Скала». Не подумайте, что я спекулировал билетами, до этого бизнеса я тогда просто не дорос. Мне всего лишь очень-очень-очень сильно хотелось посмотреть их выступление, и мой дед, воспользовавшись своими связями, достал мне пару контрамарок, и в назначенный час мы с женой появились у дверей Мариинки. Оказалось, что храм искусства окружен двойным кольцом конной милиции, а администратор, который должен был отдать мне контрамарки, находился в кассе, в самом центре цитадели оперно-балетного искусства. Я осмотрел стройные ряды, выбрал главного и направился к нему.

— Мне нужно пройти к администратору.

— Нельзя, — сверху вниз бросил мне «главнокомандующий».

— Но понимаете, на мое имя выписаны контрамарки, а без них я не попаду на концерт.

— Но вот и хорошо, что такие лохматые, как ты, не могут попасть.

Я обиделся и попытался пробить заслон силой, что оказалось полным безумием: два здоровенных лба тут же заломили мне руки. Но я не сдался! Брыкаясь, сумел прокричать в толпу, что такие милиционеры, как они, позорят город-герой Ленинград! ! !

После снова получил «приглашение» в суд.

Правда, я подготовился и привел с собой «группу поддержки» в лице своего сокурсника Владимира Туманова, подрабатывающего внештатным корреспондентом газеты «Смена». Он пошел вместе со мною на суд, где важно представился.

Но судья не давал нам сказать и слова. Как мог я возмущался, успевая вставить хоть что-то в его речь. И, в общем-то, сумел донести до его сведения, что инкриминировать мне могут только сопротивление работникам милиции, что просто нонсенс. Ведь я не мог сопротивляться, они в два раза больше меня. А если я что и сказал им, так только то, что они позорят город-герой Ленинград. Но я считаю, что прав, да и сейчас готов повторить эту фразу (тем более что за нее и статьи-то никакой нет). И, повернувшись к залу, торжественно повторил, что такие милиционеры позорят город.

В результате мне выписали штраф пятьдесят рублей, на что я порекомендовал им покупать газету «Смена», в которой они в самом ближайшем будущем смогут прочесть о себе правду, только правду и ничего, кроме правды! А именно — исключительно честный репортаж о том, как блюстители порядка, которые позорят город на Неве, схватили невинного студента, отправившегося на концерт, и привели в суд, где в свою очередь над ним зло и жестоко глумился судья Шишкин, который, кстати, собою тоже не украшает интеллигентный град Петра!

— Пишите, пишите, — махнул судья, видимо мечтая поскорее выгнать нас из зала.

Но я решил продолжать борьбу, тем более что меня поддерживало российское студенчество в лице передовых отпрысков нашего потока, например некий Дима, носивший погоняло Шумный. Он был панк, и не простой, а продвинутый, являвшийся продюсером панк-группы «Муха це-це». Так вот Шумный, узнав, что мне грозит штраф в бешеную сумму пятьдесят рублей, необычайно удивился и рассказал, как однажды они со товарищи напились, и тут к их теплой компании подъехал ментовской бобик. Музыканты не стали лезть в бутылку, предпочтя извиниться и сказать, что они, конечно, выпили чуток и совсем немножко не там поссали, но больше они никогда не будут и прямо сейчас расходятся по домам. Менты, выслушав извинения, отпустили их с миром. И тут как назло подъехал еще один жопник, откуда вылез толстый мент азиатского розлива и с жутким акцентом стал кричать: «Э-э, псы, а ну полезли в машину. Я вам сейчас дам в рожу».

Но они же панки!

И мирный их настрой моментально улетучился от столь невежливого казахского обращения. Выясняя, кого сей мерзавец обозвал щенками, они разбили морду этому бобику и еще двум легавым, вытащив их из машины, где они укрывались. В итоге суд присудил им выплатить всего по двадцать пять рублей штрафа.

— А тебе полтинник за то, что вежливо сказал им правду! — орал возмущенный Шумный. — Мочи их скотов! Воюй!

И я продолжал трепыхаться, «борясь с беззаконием». Не знаю, что из предпринятого мною сработало и победило, но штраф до меня так и не дошел.

 

Голь на выдумки хитра

...Всего за пару дней квартира пропахла мокрой землей, по углам начали заводиться кусачие мошки, а по ночам слышаться маты и вскрики. Это пытаются пробраться в туалет Вова или Паша. Они никак не могут запомнить тропы, проложенные между ящиками, загромоздившими пол и подоконники. Кроме тех пластиковых, выданных в конторе, я пустила в ход то, что нашла дома: кучу разных ящичков из старых шкафов, приспособила даже старый чемодан, насыпав земли и в откинутую крышку. Кое-что принесла с помойки, и теперь рассадник повсюду: на полу, на окнах, на холодильнике. А я между ними целыми днями шляюсь с леечкой и поливаю, поливаю... Собственно, работы у меня как не было, так и нет. На то, чтобы расставить коробки, наполнить землей и посадить споры, ушло полдня. И все. Сиди, жди. Говорят, вода в кастрюле закипает медленнее, когда на нее смотрят. Знали бы эти умники, с какой скоростью растут грибы, когда на них смотрят.

Сегодня в гости заявилась Муфлон. Сначала удивленно уставилась на коробы, а затем, узнав их предназначение, устроила целую истерику, она даже задыхалась от смеха.

— Лучше траву выращивай! Или другие грибы, они дороже! Зачем тебе шампиньоны? Они даже в магазине стоят три копейки за килограмм, а у тебя их по закупочной цене будут брать!

— Зато я и не уработалась совсем!

— Всего лишь устроила болото!

Мы препирались, пока не надоело. Зато когда я узнала, чем она занимается, тоже покатилась от смеха. Муфлон с другими девчонками создали собственное порношоу и теперь гастролируют с ним по стране. Идею шоу они, конечно же, спиздили у москвичей, но зато значительно обогнали их по цинизму и цене — сексу больше, а прайс меньше. С качеством тоже все ясно: после работы в клубе у всех остались шикарные костюмы и связи с хореографом, который помог поставить номера.

— А это не опасно? Перед кем вы выступаете? — изумилась я.

Все-таки выросла в советские времена: представить приличных граждан с женами, смотрящих подобное шоу, мне сложно. Порнуха и у нас в клубе была, но совсем немного, да и то под занавес, когда народ как следует напивался. А тут все шоу строится на порнухе! Это же как представишь, что еще и афиши по городу расклеены с рекламой развратных девиц, — не понимаешь, в какой стране живешь. А значит, где они работают? Перед бандитами в сауне?!

...Кстати, к слову, я и сейчас-то поверить не могу в их существование! И многие из моих знакомых тоже, но шоу под претенциозным названием «Платинум», тем не менее, существует по сей день и дает шороху многим городам России и ближнего зарубежья.

— Везде выступаем! — спокойно сообщила Муфлонина. — В клубах, в ресторанах. Сложнее всего, конечно, перед молодежью. Эти готовы голову в тебя засунуть. А так народ нормально реагирует.

Ко мне «порнодива» явилась с просьбой помочь им с реквизитом. На сцене фаллоимитаторы смотрелись бы более эффектно, если бы изнутри сделать подсветку, чтобы получились «светящиеся пиписьки» или «озорные петушки». Шутки шутками, а изготовлять такой реквизит приходится самим. То, что продают в секс-шопах, хорошо в постели, но малоэффектно на сцене. А за работу они заплатят. Муфлонища привезла прозрачные, полые изнутри фаллоимитаторы и светодиодные лампы. Я с ходу внесла рационализаторское предложение: вставить в рот фонарик, чтобы шняжечка в попке светилась. К моему удивлению, стриптизерка всерьез об этом задумалась.

...Ну а потом рассыпалась в деталях представления. Самым эффектным номером у них является двухметровый фейерверк, которым освещают зал! Его танцовщица запихивает во влагалище, при этом встав на голову. Зрительницы ахают: «Не приведи господи так на жизнь зарабатывать!» Но наших девочек ничьим мнением не смутить. Они говорят, что обычный стриптиз всем надоел, зато их часовая программа, составленная целиком из порнономеров, вне конкуренции.

Кстати, в качестве заменителей мужика танцорки используют все: хвост от костюма «кошечки»; в танце медсестер градусники; рукоять плети, если номер садомазо... В какой-то момент я сбилась со счета, сколько приборов могут удовлетворить девушек.

— «Мирамистин» приходится покупать в аптеках литрами, чтобы промывать реквизит, — продолжает циничная красавица.

— Анекдот такой есть: «Береженого Бог бережет», — сказала монашка, надевая на свечу презерватив.

Танцовщица долго ухахатывалась. Вот что значит частый секс — веселья выше крыши. Правда, и проблем до жопы. В каждом аэропорту их задерживают, заставляя вытряхнуть все содержимое сумок, рюкзачков и баулов,. превращая рядовую проверку в цирковое представление. Работники аэропортов, безусловно, любят поиздеваться. Они прекрасно видят, что предметы неопасны, — ну кого можно убить силиконовым фаллосом, однако, пользуясь властью, с удовольствием обыскивают и задают тупые вопросы: «Что это, наручники? А это плетка?... Зачем она?»

— Чтобы пороть, — девушки уже научились отвечать в той же манере. — А это фаллоимитатор! С ним трахаются!..

Придираются чаще к «римским свечам». А они дорогие, от 150 долларов за упаковку, которой хватает на десять раз. На них не экономят, чтобы владелицу «подсвечника» не разорвало на мелкие сувениры для зрителей, а гады из так называемой «службы авиационной безопасности» пытаются конфисковать реквизит на новогодние сувениры.

— Ладно, будут у тебя хуевые лампочки... вернее, пиздатые светильнички! — согласилась я.

Мне теперь главное — хоть какая-то работа. Весь оставшийся вечер я паяла. Паша ушел к другу. Вова... Вова сказал, что едет бомбить, а правда это или нет, я не допытываюсь, раз уж когда-то мы договорились о свободе отношений. Главное, что ничто не отвлекает от дела, кроме, разумеется, мыслей примерить это «дело» на себе...

— Логическое завершение надругательства над природой, — произнес кто-то, выведя меня из задумчивости.

Уже через секунду я его узнала, свой собственный голос двадцатилетней давности.

— Ты опять здесь? — ощетинилась я.

— Конечно! Как не полюбоваться на такую веселую картину! Такого и в цирке не увидишь.

Наверное, зрелище и вправду не для слабонервных: растрепанная баба в халате среди ящиков с землей сидит на кровати и припаивает лампочки к искусственным хуям.

— Ну и что? У кого-то жизнь вполне ординарная, а у меня такая вот оригинальная.

— А в чем оригинальность? В том, что работы нет, а Вова твой гуляет и даже не скрывает от тебя измен, словно ты не женщина и не должна ревновать и обижаться?

Я вдруг разозлилась:

— Может, мне на цепи его держать?! Как делают другие «абсолютно нормальные» бабы?!

Да, у нас свободные отношения, но они ничем не хуже брака, где люди третируют друг друга. Например, каждый день над моей головой в квартире, расположенной этажом выше, идет перепалка между супругами моего возраста. Жена орет на мужа, что тот посматривает на баб. Причем именно «посматривает», для чего-то большего у него вряд ли есть возможность, но уже только за «посматривания» жена готова его убить.

«Тебе уже сорок, а все туда же! Помирать скоро, а он на девок пялится! Тоже мне мальчик нашелся!» — орет она так, что слышит весь подъезд. Сорокалетнего здорового мужика готова превратить в инвалида, а еще лучше — похоронить, чтобы уж наверняка ни с кем не изменил! Это как в анекдоте: раскапывают могилу, а там записка: «Я через две могилки у подружки Нинки».

Подобную «супружескую любовь» я видела миллион раз. Тетки, ущербные телом и душой и не нужные никому, кроме своих мужей, за которых они вышли сразу после школы, стараются из полных жизни и желания мужиков поскорее сделать стариков.

— Ты на ее месте вела бы себя так же. Твои мать и бабушка точно такие же. И вообще, все женщины пытаются сохранить то, что принадлежит им.

— Они не женщины, а курицы!

— А ты кто? Лебедь?

— Я точно не наседка. А ты? Приходишь такой красивый в свадебном костюме, но каким ты стал бы сейчас?! Новый муж Ленки — жирный боров. Она специально откармливает его как на убой, чтобы лень было лишний раз вставать с дивана! Если бы не я, ты превратился бы в диванную подушку. А у этих «диванов» давно исчезли даже мысли о сексе. У меня хотя бы свободные отношения, но они есть! И вообще, сколько можно доказывать мне, что жизнь у мужиков чем-то лучше моей! Они же собственный член не видят уже и в зеркале — его просто не достать из жировых складок...

Меня понесло. Я даже припомнила классификацию ожирения по Трахтенбергу: первая стадия — когда не видишь висячий; вторая — когда не видишь стоячий; и третья — когда не видишь, кто у тебя сосет.... Хотя Львович все-таки романтик — у этих овощей уже давно никто не сосет!

— Зато он есть!

— Велико счастье! Если бы хрень у них работала, так спроса на искусственные бы не было! А то вон все магазины забиты.

— Хорошего много не бывает! И используют их все по-разному.

— И что они с таким огромным будут делать?

— Да тут еще и лампочки какие-то...

— Мать сходит с ума, определенно.

— Да ладно. Штуковина для баб всегда нужная, только вот зачем ей с лампочками?..

Я вдруг проснулась. Над кроватью стоят Вова с моим сыном и с интересом обсуждают фаллоподсвечники.

* * *

Муфлуша осталась довольна и хорошо заплатила. Деньги брать не хотелось, я и так могла помочь по-дружески, но она настояла. Видимо, моя жизнь со стороны действительно выглядит не очень хорошо.

— А мы вчера из Риги вернулись! — Ее переполняют впечатления от гастролей. — Нас встретили на двух джипах с охраной и цветами, отвезли в лучший отель. В номерах джакузи, а в моем — даже сауна была. В клубе каждой из нас выделили по гримерке, но мы все равно в одной... Люди швыряли деньги на сцену пачками, угостили бутылкой вина. Мы его в один присест приговорили, а к нам подходит официант и спрашивает: «Вы знаете, сколько эта бутылка стоит?» Мы говорим: «А что, платить придется?» Он говорит: «Нет. Уже заплачено, но если вам интересно, то ее цена пять тысяч долларов... » Мы тут винищем этим дорогущим чуть не подавились. Уж лучше бы деньгами дали... В аэропорт нас отправили на лимузине с оркестром... Короче, латыши нажрались, как русские.

«Господи! Как интересно люди живут!» — думала я и, едва проводив ее, помчалась в продуктовый за вермишелью.

На весь гонорар набрала еды: восемнадцать... нет, лучше двадцать, чтобы надолго хватило, пачек макарон, бутылку кетчупа... нет, лучше купить томатной пасты и дома самой сделать соус, так в три раза дешевле получится. А колбаска почему такая дешевая? Сегодня заканчивается срок годности?.. Ничего! Сегодня же и съедим. Эй, колбаска еще есть? Все? Жаль... Селедочка, лучок, картошечки двадцать килограмм... Господи, как же я все попру?!... Соленые огурчики (лучше бочковые — они стоят меньше), ананасы в банках... Почему эти дороже? Ах, кружочками... Не нужно мне кружочками, и обрезочки сойдут... Так... И бутылочку водочки... А на десерт еще одну и «Кровь Микки-Мауса», то есть кока-колу, запивать. Подъехала с тележечкой к кассе, а там объявление о том, что требуются продавцы-кассиры. А что, может, жизнь налаживается?! На что, на что, а уж в кассиры сгожусь точно!!!

... На следующее утро, несмотря на головную боль и тошноту, все же начала собираться на собеседование. Только оделась — обнаружила, что кончились все помады. Пришлось ногтем выковыривать остатки из пустых тюбиков и размазывать по губам. М-да, даже до операции у меня не было проблем с косметикой. Парадокс, когда жила в мужском теле, всегда находила абсолютно все, что нужно для макияжа. Теперь бы эти «сокровища» вернуть...

Собеседование проводила какая-то «пешка», которую посадили просто опрашивать кандидатов на должность и просить их заполнить анкету. И стоило на такое мероприятие тратить остатки роскоши?.. Заполнила все графы.

Но они так и не позвонили.

Думаю, дело в возрасте.

* * *

Грибы активно лезут из земли. В квартире пахнет, как в лесу после дождя. Я не удержалась и решила срезать несколько к ужину.... Они еще шипели на сковороде, когда накрыла стол, разложила купленные еще Леной салфетки, поставила тарелки, нарезала хлеб, повернулась к столу.... Там сидел Олег.

— Знала бы, что придешь, нарвала грибов на «Платформе Ковалёва».

— Зачем столько лишних усилий. Ты и без грибочков как галлюцинация.

— Послушай! — Я с силой постучала ложкой о сковороду, стряхивая налипшие грибы. — Из нас двоих глюк — это ты!

— А мне казалось, что ты — мухомор-затейник или поганка-аккомпаниатор!..

— Я просто пытаюсь выжить.

— Как в анекдоте про китайцев? Они голодают, и тут им привозят картошку, чтобы могли посадить и вырастить. Ее, конечно, посадили, но она не растет — выкапывают каждый день, потому что «кусять» хочется.

Но тут в дверном замке повернулся ключ, и кто-то пришел. А ОН исчез так же быстро, как когда-то успевала исчезнуть ОНА.

* * *

Грибы я пока сдавать не возила. Мы прикидывали их вес, выходит, что выручу за них совсем немного, и тащиться в промзону глупо. Того, что заработаешь, едва хватит на дорогу, так уж лучше есть грибочки с картошкой, чем мотаться с рюкзачком и авоськой. Вова все равно приносит немного денег, так что на еду хватает. Правда, по дому он делать ни черта не хочет.

В квартире что-то с проводкой, возможно, я повредила ее, когда искала на антресолях ящики для земли. Свет в коридоре не горит, и холодильник отключается, поэтому шампиньончики приходится в сеточке вывешивать за окошечко. Эти огромные баулы привлекают голубей и ворон, которые загораживают панораму, но внутри ничего... спокойный полумрак. Проводку я и сама могу починить. Там дел на полчаса, но мне совершенно не хочется брать в руки отвертку, фонарик, тащить стремянку...

Все, что я любила делать, будучи в мужском теле, мне теперь противно. Я — ЖЕНЩИНА!!! Пытаюсь заставить Пашу или Вову, но ни тот, ни другой никак не реагируют на мои просьбы. Говорят, что им некогда и что обязательно сделают... чуть попозже, когда-нибудь потом. Паша, нахал, еще невинно спросил, почему бы мне не сделать это самой. Он помнит, что я всегда легко управлялась с проводами. Отвечать не стала. Продолжаю сидеть на кресле и дуться. Тоже мне мужики! Будем жить без света! Да будет тьма!

... Беспокоит только одно. В сумраке я постоянно вижу лицо Олега. Этот горе-призрак выбирает темные углы и прячется там, где никто его не видит, кроме меня, и смотрит, смотрит, смотрит... Наблюдает за моей жизнью, считая все женские промахи, словно Страшный Суд для меня уже начался.

 

Новый лох лучше старых трех

Сегодня, сидя на толчке, взяв в руки порезанную газету, обнаружила незамеченное доселе объявление: «Приглашаем к сотрудничеству продавцов-коммивояжеров надувных матрасов». Зарплата высокая, график свободный, я «купилась». Доделала свои дела и пошла. Точнее, пошли мы. Я и Олег, который практически уже не отходит от меня. Я, конечно, стараюсь не замечать и не разговаривать с ним, петь про себя какие-то песни, которые ему категорически не нравились и когда-то отгоняли его, как молитва — черта, но не реагировать на самые едкие подколки этого дьявола практически невозможно.

...По указанному адресу обещанного магазина не оказалось. Обычный жилой дом, во дворе которого стоит грузовая машина.

— Сюда! Иди сюда, — кричит здоровая бабища из машины.

Я оглянулась, поблизости никого нет, и пошла к грузовику.

— Ты по объявлению? — с места в карьер начала бабища.

— Да. А у вас разве не магазин?

И тут она начала грузить меня на тему, что магазины — это уже не актуально. Магазины ведь должны платить за аренду помещения, за электричество, за «крышу» и еще много за что; короче, вот из-за такой канители товары и стоят в магазинах дорого. А их матрасно-надувная фирма избегает подобных условностей и просто предлагает брать товар на реализацию. Берешь несколько и ходишь по офисам и конторам, предлагаешь — показываешь — рассказываешь. Народ у нас дешевку любит и расхватывает. Пусть нет гарантии, но на одно лето позагорать его все равно хватит.

— Ну нет! — Я с ходу решила отказаться от авантюры, но тётка назвала цену за матрас, и я тормознула в раздумьях.

— Но вам же нужно, наверное, деньги за них отдавать сразу?

— Нет, что вы. Можете оставить в залог паспорт.

Инстинкт «жопосохранения» начал вопить, что загремлю под фанфары с этим барахлом, однако во время нашей беседы я увидела, что к грузовику подтянулось еще десяток матрасораспространителей. С виду более сытых, чем те, что приходили покупать грибные споры.

— Давай-давай, не стесняйся! Твори, выдумывай и пробуй! Для тебя это не просто работа, а практически карьерный рост какой-то, — сообщил ОН.

— Исчезни, — процедила я.

Люди бойко тарились матрасами, а я, стоя рядом с грузовиком, раздумывала. Что делать? Вернуться домой? Но там нечего есть, кроме шампиньонов, от которых уже изжога. Кроме грибов там еще сын, а вечером должен приехать Вова, и неизвестно, есть ли у него деньги. Но даже если «капуста» и имеется, то разве он обязан содержать моего ребенка?

— А ты чё вылупилась? Чё тут раздумывать-та!? — Бойкая тетка из распространителей уставилась на меня. — Хватай в обе руки, да почесали. Вместе-то, поди, не так стрёмно будет, а чё продадим — пополам. Хочешь, не бери сегодня товар, пойдем с моим.

«Она выбрала тебя за твой рост, — тут же съехидничал Олег. — Сумеешь отбиться от хулиганов».

Лучше бы ОН молчал, возможно, я бы ушла спокойно и забыла об этой «коммивояжерке», но, когда ОН что-то советует, я всегда, как правило, поступаю наперекор.

— Пошли.

Все равно делать нечего. Тетка радостно уступила мне одну сумку, и мы тронулись. В пути выяснилось, что тётку звали Лида и болтала она без умолку.

— Раньше я так мороженое брала под реализацию. Его машинами прямо с хладокомбината привозили. Повесишь ящичек на плечи, привяжешь впереди себя, и по электричкам. Только сиськи мерзнут, а так ничего. Можно еще в сумке на колесиках возить, но колеса в тамбуре застревают. А в руках носить, так через два часа руки так немеют, будто нету их вовсе.

— А где денег больше — на мороженом или матрасах? — Я, как могла, косила «под своего».

На самом деле мне совершенно безразлично. Я здесь только временно.

— Сначала-то было на мороженом, — делилась Лида. — Да только сейчас развелось таких продавцов, что до Москвы раком можно поставить и обратно! А доход-то какой? Тащишь короб, а потом узнаешь, что впереди тебя всего на два вагона какая-то шмара с таким же коробом и идет. И все, кому оно надо, у нее и взяли. Да и тает мороженое быстро. Если за день не продала, так и считай, попала. А с матрасней проще, не задвинешь так хоть взад вернешь...

Вполуха я слушала рассказы о том, как конкуренция породила войну среди мороженщиков, но поскольку они слишком мелкие торговцы, то урегулировать дикий рынок нереально. А «матрасников» пока немного. И, как люди «интеллихентные», они маршруты и районы города поделили. Я не интересовалась у Лиды, но по ее болтовне поняла, почему она не ищет себе нормальную работу. В речи ее проскальзывали блатные нотки. Женщину в возрасте с уголовным прошлым вряд ли куда возьмут. Ну а я?..

Круг замкнулся. Я чувствовала, что теперь окружена самыми неблагополучными людьми и одним зло ухмыляющимся призраком. Он молчал практически весь день, давая мне сполна наслушаться бредовых историй из жизни мелких лавочников.

В первую «смену» мы «задвинули» три матраса. Кое-где нас «гоняли мусора», кое-где шпыняла охрана, а на одном из офисов, куда мы хотели сунуться, обрадовавшись, что его никто не охраняет, вообще висела надпись: «Коробейникам вход запрещен» с доброжелательной припиской фломастером внизу: «Пошли на хуй!!!» Я помогла дотащить остатки до метро, Лида везла их домой.

— Ну что, завтра снова вместе?

— Не знаю.

Честно говоря, за сегодня я упахалась окончательно. Матрасы таскать пришлось мне, Лида же только молола языком. Впрочем, я не протестовала против такого разделения труда, мне все-таки надо подучиться. Но завтра я уже и сама справлюсь.

Теперь я коммивояжер, и уже неделю длятся мои «коммивояжи». «Эх, полным-полна моя коробушка!»

А что? Неплохо. Не надо рано вставать, а если бродить по городу надоело, можно и домой вернуться. Вчера встретила еще одного из наших. Он стоял у метро с... надутым матрасом. Оказалось, что ходить надоело, и он решил просто продавать их, стоя на месте. Что категорически запрещено, ведь разрешения на торговлю у нас нет. Зато надутый ярко-красный новенький матрасик, пахнущий свежей резиной, как красная тряпка на серой весенней улице, привлекал взгляды и вызывал мечты о приближающемся лете. Купить его хотелось, не то что его братьев, сложенных впятеро и напоминающих детские клеенки. «Эх, парниша, будут... будут у тебя проблемы!» — подумала я и пошла дальше.

На следующий день ноги отказались нести меня и сумку с товаром. Я добрела до метро, где конечности буквально вросли в землю. Да еще и туфли, купленные на деньги, заработанные в клубе, собирались с минуты на минуту издать последний «вскрип» и умереть.

И я встала у «Нарвской». Вот только надуть посреди улицы матрасы оказалось нереально, и я просто разложила их на скамейке, ожидая какую-нибудь любопытную тетку, которая не замедлила появиться.

В тот день я продала парочку. Дело пошло. Значит, алгоритм такой: надуваю их дома и возвращаюсь сюда же.

 

Чем пахнут ремесла

— Сел он утром на кровать — стал матрасы надувать! — скороговоркой выпалил Олег.

— А зачем ты их надуваешь? — Паша, уплетающий на кухне котлеты, с интересом на меня уставился.

— Как зачем? Чтобы показать товар лицом.

— Скажи ему, что его мама работает матрасонадувалыцицей, — Олег ехидничает.

— Отстаньте от меня все! Работаю как могу.

— Кто — все? — недоумевает Паша, с аппетитом пережевывая мой вчерашний труд.

Надо бы как-то донести до него, что я уже не работаю в клубе и деньги мне сейчас достаются очень тяжело. Он мог бы и помочь. Но смотрю в его светлые невинные глаза... а ведь ребенку просто никто пока не говорил, что надо работать. До окончания института он имеет полное право сидеть на шее родителей. Да я и сама так сидела. Сначала ты учишься, потом ты «молодой специалист»... Хорошая зарплата появляется очень не скоро, и все это время родители поддерживают; по крайней мере в моей семье и в Ленкиной было так же. И Павлу, естественно, даже в голову не приходит поиск других вариантов! Значит, я должна дать ему то, что и мне дали мои родители. Это просто мой долг.

Вот только надо заставить его вернуться в институт. Но как? Ведь он ничего не говорит мне про мою жизнь, про то, что бросила его... Так какое имею право лезть в его дела?! Такая, я значит, никудышная мать, но родителей не выбирают... и не меняют. И здесь замкнутый круг. Который уже по счету? И сколько их будет?

* * *

Павел по-прежнему сидит дома.

* * *

— А вот скажите, если он сдуется, вы обменяете?

Дура старая.

— Обменяю, конечно. Я здесь каждый день.

— Ты — старая обманщица и обманываешь своих сверстниц-пенсионерок. И чему тебя учили в школе? Бабулек нужно не наебывать, а через дорогу переводить! — Олег, мой призрак, смеется и кружит вокруг,

— Сгинь!... Женщина, берите для внуков, скоро лето, поедете с ними на дачу...

...«Муссоршмидт» остановился в нескольких метрах от меня. Я не заметила их, расписывая какой-то «курице», как ее внуки будут счастливы. Она уже отсчитывала деньги, я машинально смотрела на купюры и не заметила, что «ментокрылые» спокойно стоят рядом и наблюдают...

— Ну-у, товарищ начальник, — я пыталась найти нужный образ для общения с ним, вспоминалась только Манька-облигация. — Я же не знала, что закон нарушаю. Меня наняли продавцом, сказали — постой у стеночки. И всё.

— А я говорю, заплатите штраф за торговлю без разрешения — и всё. Заберете свои матрасы.

— Ну, может, не надо? В первый раз, может, отпустите?

— Что вы так волнуетесь? Вы же сами сказали, что вас только наняли. Ваша фирма должна оплатить штраф, а вы можете быть свободны.

Он встал, давая понять, что мне пора валить из его кабинета.

Вечером позвонила Лиде, рассказала ей всё. Она сказала, что тетка из автобуса не отдаст мне паспорт, пока не верну товар или деньги за него. А наша «фирма», конечно же, не станет штрафы оплачивать. Они ведь дали четкие инструкции — не стоять на одном месте. Пока ты его носишь, ловить тебя за руку бесполезно...

* * *

Павел по-прежнему сидит дома.

* * *

Шампиньоны постепенно перестают расти.

Но нет настроения что-то делать, убирать лишние ящики. С балкона землю тоже не выкинешь. Приходится ставить их один на другой...

* * *

Я решила получить новый паспорт, но оказалось, что для этого требуется справка от ЖЭКа. Я не решилась туда сунуться. Долги за газ и свет не оплачены. Пока ни то ни другое еще не отключили, но, может, про нас просто забыли? А появись я там, тут же полезут проверять документы... Ну и черт с ним, с паспортом! Я махнула рукой. Для чего он мне сейчас? Но мое спокойствие оказалось нарушено неожиданным звонком, и на сей раз это не автоответчик, а та самая толстая тетка с грузовика. У нее остался мой паспорт, по адресу прописки она и вычислила телефон.

— Где деньги, сука?! — просто и зло спросила она.

— Я не успела продать матрасы. Меня забрали в милицию.

— А мне какое дело?

— Послушайте... — Я тянула время: как оправдываться, непонятно. — Вы же сами знаете, ваш бизнес незаконный...

— Тебе же, дрянь, сказали: нигде не останавливаться?!

— Ну да...

— Короче, если не вернешь деньги или товар через неделю, пеняй на себя!

Болото засасывало все сильнее. Хорошо, что в новый паспорт мне не вписали ребенка, а то неизвестно, что эти люди сотворили бы с Пашей. Но что делать с матрасами? Мне даже нечего продать. Если они явятся сюда, то что могут отобрать? Только компьютер.

Вечером обо всем рассказала Вове, но он заявил, что это ерунда. Они, конечно, будут угрожать и действовать на нервы, но ничего не смогут сделать. Ведь иначе — уголовщина. Слишком рискованно.

* * *

Павел живет в интернете.

* * *

Володя не появляется.

* * *

Зато появилась паника и не отпускает ни днем ни ночью. Где взять денег?! Грибы уже не сдашь, мы все их съели. Во сне мне являются розово-голубые матрасы, которые каким-то образом нужно спасти из милиции; я убегаю от тетки, которая хочет меня задушить, а наяву меня изводит Олег. Дни я провожу в отчаянном поиске надомной работы. Нашла объявление: «Ищем людей для изготовления гипсовых фриз». Тех самых, что лепятся на потолок. Мне кажется, дело надежное. Сначала проходишь обучение в фирме, потом покупаешь там же по оптовым ценам формочки, гипс — и вперед. А потом относишь готовые фризы приемщику. Платят за них значительно больше, чем за шампиньоны.

Целую неделю лепила фризы. Вся мебель покрылась белой пылью. Страшно даже подумать, что творится в легких. Руки чешутся. Кожа на лице огрубела. Но через неделю я стояла на пороге фирмы с пакетом готового товара и гипсовой улыбкой на измученном лице. Однако приемщик совсем не выразил радости, увидев меня. Фризы осмотрел критически, а потом заявил: «Вот у вас пузырьки, видите?»

— Вижу. Тут миллиметр. На потолке его даже никто и не заметит.

— Заметят, когда будут покупать! Нам не удастся их продать.

— Но пузырьки на одной, купите другие.

— При наличии пузырьков мы бракуем всю партию.

...Я бесилась. Как сказать ему, что всю неделю мне звонят с угрозами?! Ему наплевать. Судя по препиранию, он уже поднаторел в спорах. И, кажется, здесь вообще никто не собирается ничего покупать. Самое главное, что я, взяв деньги у Вовы на квартплату, отнесла их в контору и заплатила за гипс, формы и учебу.

Ушла ни с чем. А что, если и остальные конторы существуют по такому же принципу? Я уже приглядела для себя фирму, где предлагают делать пуговицы, но там обучение дороже в три раза, а занимает всего один день. Явный обман. Наверное, там выбраковка еще больше, они же прекрасно зарабатывают на обучении.

Теперь по ночам мне снились не только матрасы, но и гипсовые фризы. Они пузырились, пузырьки лопались, гипс капал на пол, мне на голову, на тело, тяжело пригвоздив его к матрасу. Я уже не могу пошевелиться, кто-то сильный вдавливает в кровать. В детстве бабушка говорила мне, что человека во сне душит домовой, который не любит его. Открыла глаза, но вместо домового меня душил Олег.

* * *

Сегодня, отправившись на поиски денег, встретила старого знакомого — смотрящего. Он был «прикинут» в «модный», образца 90-х, спортивный костюмчик, коленки которого растянулись до неприличия. Его старенькая восьмерка с напрочь убитым тарахтящим движком полностью гармонировала с внешним видом хозяина. А ведь когда-то он ездил на «Мерседесах». Я хотела проскользнуть мимо, но, к несчастью, он меня заметил.

— Привет, чудовище! — пошутил он.

— На себя посмотри! — я тоже ответила шуткой.

— Стареешь?

— А ты все машины меняешь?

— А ты чем занимаешься?

— Работаю... На дому.

— Клиентов, что ли, принимаешь?

— Нет. Я теперь замужняя.

— Женилась, что ли?

— До свидания!

— Да ладно тебе, постой! Ты с девчонками-то общаешься?

— Общаюсь, — похвалилась я.

С ним-то никто не хотел поддерживать отношения.

— Я тут на Канарах трубу потерял, и все контакты похерились. Дай-ка мне их телефоны. — Он достал записную книжку, и я тут же пожалела о своем хвастовстве.

Ну конечно, зачем еще ему спрашивать, дружу ли я с ними! Видя, что я замешкалась, тут же сообщил:

— Работу хочу им предложить. «Наш» новый клуб открывает.

— У меня нет при себе, телефон в джипе у мужа забыла, — тут же наврала я. — Ты запиши свой, если они будут звонить, передам.

— Так у меня жена, как они мне позвонят? Мне потом голову открутят, — он врал так же вежливо, как и я.

Не мог же хамить мне, как когда-то. Тогда он просто ничего не получил бы. Но соревноваться во вранье с трансом — все равно что плеваться с верблюдом.

 

Спекулянт-народник

От чтения оторвал зазвонивший телефон. Я отложил дневник. В трубке голос очередного знакомого, который орал, что именно сегодня и именно сейчас он хочет зажечь у меня в клубе. В свете последних событий в стопроцентном закрытии клуба я уже не был уверен и, так как теперь уже начинал бояться слухов о том, что меня прикрыли, по старой традиции пустился во все тяжкие:

— Ты понимаешь, сегодня ну никак не получится. Мест нет.

— Ну, может, хоть парочку?

— Слушай, когда можно — то можно, а сегодня — просто никак. Мы уже человек сорок на хуй послали. Что за день-то такой сегодня? Может, какой праздник, а я не знаю?

— Да нет никакого праздника... Просто, знаешь, такое настроение... Как говорится, займи, но выпей...

— Ну извини. Может, на следующей неделе... Звони! Пока.

Отключив мобилу, я внезапно поймал себя на мысли, что подобно Хельге так же нахально и не совсем правдоподобно вешаю людям лапшу на их наивные уши. И в этом случае я ничем ее не лучше: она врет в своих интересах, я — в своих. Главное — вновь не оказаться на улице с голой жопой и лотком (матрасом) наперевес. Хотя...

Ее старость похожа на мою юность. Как все это узнаваемо и в то же время как непохоже на все то, что знаю я об уличной торговле, а знаю я о ней немало. В годы моей молодости торговали практически все, время было такое. Но тогда в торговлю ринулись не отбросы общества, не пенсионеры и эмигранты, а самые что ни есть передовые граждане страны, которые поняли, что глупо доверять государству, бросившему их на произвол судьбы, и решили взять дело обеспечения безбедной старости в свои руки.

А я, тогда молодой и зеленый, вернулся из армии с желанием поступить в институт, но увидел совершенно другой строй, другую жизнь и другие нравы. Вокруг зарождался капитализм, и мне тоже захотелось денег — а чего плестись среди отстающих? Я смотрел во все стороны и подмечал все, что могло принести какой-то доход.

Однажды проходил мимо метро, кстати, той же станции «Нарвская», где стоял парень С лототроном. Игроки стреляли из пневматического ружья в крутящееся колесо, попадая в цифру. Есть у тебя на жетончике эта цифра — приз твой. Обмана практически никакого: попал — забираешь приз, но очереди к лототрону не стояло, поскольку и рекламы никакой не было. Оценив ошибку, я направил свои стопы к джентльмену-предпринимателю и сказал, что готов за небольшое вознаграждение помочь ему собирать игроков.

— Ну давай, если у тебя получится, —вяло откликнулся он.

И я встал рядом, созывая народ: «Люди добрые, не проходите мимо своего счастья. В основу аттракциона положен принцип социалистического перераспределения прибыли: одному — все, другим — ничего. Пять участников — приз достается одному. Он —это один из вас! Все по-честному. Покупая несколько жетонов, вы увеличиваете свои шансы. В очередь! Становитесь в очередь. Всем хватит, ведь платим не мы! Вы все вместе сбрасываетесь, а приз забирает только один! Кому повезет. Итак... Раз, два, три, огонь!!!»

Не помню точно, что говорил, но стало заметно оживленнее. К лототрону было не протолкнуться, так как народ пошел косяком, и джентльмен-работодатель стал зарабатывать в разы больше. Мне он давал двадцать российских рублей зарплаты, банку индийского кофе, пачку европейских презервативов и японскую аудиокассету «Сони», так сказать, весь мир в кармане. В какой-то благословенный момент ему стало лень ходить на работу, и он поручил лототрон мне. Окрыленный свободой и самостоятельностью, я собирал вокруг себя толпы, а моя зарплата подскочила в пять раз (о чем я, впрочем, не рассказывал начальничку).

Но тут на раскрученный бизнес стали потихоньку наезжать менты, более похожие на бандитов беспредельного типа. Один раз забрали меня в ментовку, а во второй раз конфисковали лототрон, приносивший доход. Так что я остался без работы.

Впрочем, ненадолго. Вскоре я увидел объявление о том, что требуются продавцы самиздатовской прессы, и адрес, где можно брать на реализацию непонятную газету «Фонтанка». Она оказалась бездарной, хотя и хорошо оформленной известным художником Богорадом. Информации с гулькин хуй, но выглядит симпатично, и я выкручивался. Например, прочитав юмореску о том, как спорят старики и один заявляет: "Да у моего сына на лысине устав КПСС выведен!.. ", я кричал: «Если вы хотите узнать, что же написано на лысине у Горбачева, купите газету...»

И ее покупали! Газету я брал по двадцать пять копеек, а продавал по пятьдесят, а то и по рублю. Это при том, что «Правда» стоила две копейки, «Известия», кажется, три. Иногда граждане подходили и спрашивали, а где же про лысину Горбачева? Мол, мы все прочитали и не нашли.

— Так вот здесь, — Я переключал их внимание на страницу юмора, и мне спускали с рук мелкие враки.

Люди смеялись и отходили.

Потом мне стали предлагать на реализацию и другие газеты. Работодатели находились сами, а улица была полна такими же бойкими молодыми людьми, отчего мы не чувствовали себя ни отверженными, ни несчастными. Выходил я из дома в шесть утра, когда народ ехал на работу, и перед институтом успевал заработать на жизнь. Рядом со мной в ларьке обычно сидел азербайджанец, торговавший фруктами. Он всегда кричал: «Купите у него газеты. Потом подходите ко мне, купите фрукты и завернете их в эти газеты!»

Через пару лет я этого фруктопродавца вывез в Стамбул и объяснил ему алгоритм зарабатывания денег на спекуляции товарами широкого народного потребления. Сейчас у него сеть магазинов турецкой джинсовой одежды по всей России.

...Вернемся к истокам. Потом один дяденька стал приносить мне для реализации книги. Те, что являлись в то время жутким дефицитом. Что-то я даже покупал себе, например «Мастера и Маргариту». Но однажды, прогуливаясь по улице, я набрел на магазин Всесоюзного театрального общества «Маска», где помимо театральных костюмов, париков и грима, на полках стояли те самые дефицитные книги за смешные деньги.

— А можно купить? — спросил я упитанную продавщицу.

— Иди отсюда, мальчик, — отрезала она. — Если бы ты являлся членом ВТО или был хотя бы студентом театрального вуза, тогда бы и тебе полагалось.

Вот ничего себе! Я сначала расстроился, а потом нашел выход. Институт культуры, где я учился, назывался ЛГИК, но в городе имелся еще и ЛГИТМиК, то есть Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. Посмотрев, как это правильно пишется, я удлинил в студенческом билете название своего института и принялся наведываться в магазин, появляясь раз в три дня, чтобы не мозолить глаза. Там разрешалось покупать по одной книге каждого наименования, но больше и не нужно было, ведь все, что не продашь, придется целый день носить с собой по институту. Можно сказать, что я нес, то есть носил культуру в массы! Ну а где еще интеллигенция могла добыть хорошую литературу?..

Но тут на горизонте появился не то капитан, не то старший лейтенант с фамилией Налимов и татарским отчеством, которого я не запомнил.

— А разрешение у тебя есть? — бойко спросил он.

— Вот! — так же звонко ответил я.

— Это разрешение на торговлю в городе Ленинграде, — радостно, словно поймав меня, заявил Налимов.

— Да. А мы что, не в городе?

— А разрешение на торговлю возле вот этой конкретной станции у вас имеется?

— Нет, но у меня же есть разрешение на торговлю на всей территории города, а метро является частью города.

Он не внял моим доводам и отвел в отделение, где мне сказали, что я обязан добыть нужную писульку и уже только потом торговать. На следующий день я снова вышел к метро, и через день... Товарищ Налимов явился через два дня, видимо в свою смену, и снова наехал на «сеятеля хорошего, доброго, вечного». Снова забрал в кутузку, и на этот раз мне заявили, что, раз я не последовал их предупреждению, должен заплатить штраф. Я отказался категорически, и меня направили в суд, откуда отпустили, велев принять к сведению замечания. Я, конечно же, на радостях принял водки и положил большой на мылыцыонэров!

Через три дня снова появился Налимов и, намекая на мою бороду и длинные волосы, спросил: «Обезьяна, ты что все здесь стоишь?» На что я ответил, что вовсе не обезьяна, а студент вуза. И если у него не хватает мозгов поступить куда-либо, кроме ментовки, а хватает лишь на то, чтобы придираться к людям, может, ему стоит подумать о том, кто он? Так мы вежливо оскорбляли друг друга, он обещал посадить меня в камеру, где сидят сексуально озабоченные психи. И, наконец, видя, что не реагирую, дошел до недозволенного, обозвав меня жидовской мордой. Я заявил, что это совсем не зазорно, гораздо хуже быть околоточным татарином, и заметил, что на протяжении веков татары улучшали свой генофонд и от дворников, как выяснилось, могут дослужиться до околоточных. Он тут же надел на меня наручники и отвел на три часа до выяснения личности. В камере, к счастью, никого не было, только в соседней синел алкаш.

Представ перед самым гуманным судом в мире, я заявил, что тоже хочу подать жалобу на товарища Налимова, оскорбившего меня так-то и так-то, и что действия его ведут к разжиганию межнациональной розни.

Судья порвал акт и послал Налимова на хуй, мотивируя направление движения вопросом: «Тебе что, гопников мало?» И вот тогда — спасибо господину Налимову — я приобрел убеждение, что если человек прав, то он может это доказать!

...Хотя я понимаю, что иногда бьют, и чаще всего ничего не докажешь, но все же верить в торжество правосудия приятно. А впрочем, и милиционеры в то время тоже были другие, они тогда еще не потеряли чувства собственного достоинства, и работать туда шли не те, что сейчас. Тогда они еще пытались побиться интеллектом. Может, у них и получалось плохо, но они пытались, и тот офицер Налимов просто генерал в сравнении с нынешними ментозаврами.

А сейчас у мусоронеров какие-то тривиальные ходы. Вот, например, я обычно, когда приезжал на работу в Москву, всегда останавливался у своего друга миллионера Полонского. Меня дико раздражают гостиницы, я там один, никому не нужный, хожу, брожу из угла в угол, не знаю, чем себя занять, потому гостил у него и обычно вместе с его охранниками и водителями ездил покупать блядей. Отправляясь на улицу, интеллигентно интересовался у него: «А тебе привезти какую-нибудь шмарочку с Тверской?» Он всегда отвечал, что не надо, ему есть с кем, и заразочки ему не нужно.

— Ну, видишь, у кого денег мало, тот и довольствуется малым, — сокрушался я и мчался за малобюджетницами.

Обычно брал двоих, так интересней, хотя, кроме цвета волос, такие девахи ничем не отличаются. Все они из «КривоГа РоГа», у всех я первый клиент, у всех жизнь тяжелая, пятнадцать детей и папа с мамой нуждаются в срочной операции на левом полужопии. И жопа у них — не часть тела а состояние украинской экономики.

А у ментов, пасущих проституток, имеется своя отточенная схема. Стоило купить красавиц и выехать из-за угла, как тачку тут же тормозили стражи порядка, аргументируя проверкой документов. Я показывал паспорт, у баб документов при себе никогда не бывает.

— Тогда проедемте в отделение для выяснения личности, — радовались менты.

— Минуточку! — возмущался я. — За девушек только что заплачено двести долларов. Если вы мне их компенсируете, то и забирайте, куда хотите.

— Нет. Не пойдет.

И тут опять канала моя отмазка.

— Ребята, вы знаете, кто я? — с интересом спрашивал у них.

— Знаем, конечно.

— Тогда скажите, хотите ли вы, чтобы и в утреннем, и в вечернем шоу на радио прозвучала история о ваших хитроумных планах по отъему денег у честного гуляющего населения?

— Нет. Не хотим.

И на этом мы мирно расставались. Иногда они даже извинялись.

Но, наверное, для того чтобы качать права, надо что-то собой представлять. А с другой стороны, кто знает? Все смутно и непредсказуемо в нашей прекрасной стране. Вот Ходорковский качал-качал и до сих пор сидит.

...А может, все же важно совсем не это. Может, важно все делать вовремя: когда строят капитализм — бежать на строительство. А если ты построил свою жизнь, получил хороший диплом и образование, то надо ли тебе строить карьеру торговки? Жизнь проще, скорее всего, Хельга сама ее себе усложнила.

 

Спокойствие, только спокойствие

У меня уже нет ни туфель на шпильках, ни длинных ногтей. От сидения дома я расплываюсь. Теперь на мой размер не подобрать красивой женской одежды, только что-то старушечье. Или все шить на заказ. Но о таком страшно даже думать. Вова, изредка появляясь, конечно, дает немного денег, хотя чаще просто привозит продукты. Я не могу сказать ему, сколько на самом деле мне нужно для поддержания «женской красоты». С каждым днем — все больше и больше. Кроме безденежья меня преследует призрак прошлого. Олег стоит надо мной, когда умываюсь, готовлю, ложусь спать...

* * *

Сегодня в метро случайно встретила своего психиатра. Того самого, что был первым в списке врачебной комиссии, проверяющей мою адекватность. Он еще больше округлился, под глазами появились морщины. Я его даже не сразу узнала. Он первым окликнул меня.

— Эй, фрау-мадам!

Я резко обернулась. Голоса, бывшие когда-то очень значимыми, не забываешь. Господи, почему не накрасилась, отправляясь на поиски очередной работы?! Раньше ведь прихорашивалась, даже выходя выносить мусор.

— Ну, как жизнь? — бодро поинтересовался он.

— Великолепно, — ответила я плохо слушающимися губами.

По его глазам видно, что он не верит. А мог бы и скрыть. Значит, не хочет... Потом мы почему-то вышли, сели на лавочку возле метро, и я долго рыдала на его плече. Он, кажется, торопился и был расстроен тем, что вообще спросил меня о делах. Потом что-то долго говорил мне — я вникала лишь местами — мол, мои расстройства вполне понятны; что наша половая идентификация — самая важная составляющая психики человека, и что мозг тратит колоссальные ресурсы на поддержание в этом сегменте стабильности; а я, видимо, перестала нравиться себе как женщина; отчего и пропала уверенность в правильности поступка, ведь то лицо, которое ежедневно глядит из зеркала, — лицо опустившегося мужика...

То ли общество так забило меня постоянными вопросами «зачем», то ли я сама себя из-за отсутствия средств. Если бы я имела возможность поддерживать себя, все складывалось бы иначе. А так — проблема нелюбви к себе вылезла в психическое расстройство. Моя половая идентификация пребывает в полной растерянности. А вслед за ней может выйти из строя вся нервная система. Потом — мозг.

— И что же делать? — испугалась я.

— Успокоиться и принять себя такой, какая есть, — предложил он. — Или приходи к нам подлечиться.

Ну и присоветовал. Опять замкнутый круг: хорошим докторам нужно платить за прием, а бесплатно лечат только в «психушке»... А ее я хорошо помнила, вернее, не могла забыть. Толстые иглы, грубые медсестры. И та, что пыталась вернуть меня на «путь истинный», надеясь получить хорошего мужичка с приличным окладом, да так и не смогла. А еще те два психиатра советского образца, глядящих на меня с ненавистью партийного работника, обнаружившего в рядах коммунистов пидараса. Представляю, как они будут счастливы выместить на мне собственные несчастья. Если я туда опять попаду, то обратно уже никогда не выйду.

* * *

Вечером телефонный звонок — сумасшедшая тетка, у которой я взяла на реализацию матрасы, оскорбляла меня, как только могла. Я привычно отключила слух, раздумывая, что будет смешно умереть от рук банды матрасников-убийц. Но все-таки такая смерть слишком попахивает фарсом. Я сразу представила кабаре и Трахтенберга: «Дамы и господа! Не проходите мимо! Смерть коммивояжера! Уличная драма, копеечная резня! "Трехматрасная опера"! Спешите видеть! Приготовьте мелочь для артистов!!!»

Вова не приехал и не позвонил, а я не стала его разыскивать. Просто легла спать.

Утро. Теперь уже дверной звонок разрывается на части. С трудом разлепила глаза, раздумывая, неужели тетка все-таки явилась? Может, сразу вызвать милицию?... Еще и Вова где-то шляется. Я накрылась подушкой и уткнулась лицом в кровать. Но прятать голову в песок — подставлять задницу. Я не увидела и не услышала, как Паша встал и пошел открывать дверь. А потом до моего слуха долетел гневный женский вопль. До боли знакомый голос моей первой жены Ленки. Она орала на Павла, спотыкалась о ящики вытряхивала из туфель землю, отплевывалась от гипса и одновременно стаскивала с меня одеяло.

— Мне плевать, тьфу-тьфу, бабой ты решил стать, или верблюдом, или осьминогом, но что ты делаешь с ребенком?! Еб твою мать (это она чуть не упала и ударилась локтем о шкаф)! Ты безответственная сволочь!

Как будто я предлагала ему прогуливать?!

В общем, сегодня Ленке позвонили из института, спросили, что с мальчиком, почему не ходит, а она ни сном ни духом. И сейчас у нее, ясное дело, шок.

— Мерзавец! Гнида! Пидарас! Мутант! Дрянь! — Она вопила, подпрыгивая от ярости, обращаясь то ко мне, то к нему. — Ты хоть знаешь, сколько потрачено денег на репетиторов?!

И она разрыдалась, что было хуже всего. Мне стало жаль ее, да я и сама готова убить Пашу.

— Ты переезжаешь домой! Собирайся! — заявила Ленка ему. — А ты... Пошли выйдем! — практически прошипела она мне.

По дороге на кухню она едва не упала, налетев на «шампиньонский чемодан». Я так и не успела все выбросить, да и надеялась, может, грибы еще вырастут. Последний ящик, на который моя «бывшая» налетела, вызвал у нее особенную злость. Она пнула его в сердцах, тут же сжала губы от боли в ноге и, наконец, заметила некоторую странность ландшафта моей квартиры.

— А что вы здесь делаете? Для чего земля?!

— Рассада помидоров! Подрастут, будем в огород пересаживать! — строго сказала я.

Ленка, к счастью, не знала о том, что дача давным-давно продана, а тот факт, что сейчас осень и до рассады еще далеко, не мог в данный момент уместиться в ее голове, занятой тяжелыми мыслями. На кухне, закрыв дверь, она уселась напротив. Глаза ледяные и злые. Невозможно представить, что озлобленная немолодая женщина когда-то признавалась мне в любви; что мы лежали вместе на узкой кровати в холодном дачном домике в ноябре, и нам было тепло; что ради меня она ссорилась с родителями, мешавшими нашему раннему браку; ради меня готова была пожертвовать многим.

— Ты ничего не путаешь? Может, ради меня? — Олег сидел здесь рядом на табурете между нами.

Жаль, что Ленка его не видит, интересно, что бы сказала?... Мне сейчас кажется, она только говорила, что любила, а единственное, что ей на самом деле требовалось тогда, — выскочить замуж не позже своих подружек, создать семью и «жить, как все». Если бы чувства были настоящие, то простила бы и поняла. Но по ее понятиям, суженый должен соответствовать представлениям об идеальном партнере, но Я никому ничего не должна! А раз не выходит «правильно» — она предпочла бы видеть меня мертвой. Нет тут никаких чувств, брак для женщин — просто ритуал. Не знаю почему, но меня это ужасно огорчило.

— Ты что, пьян?! — Ленка уставилась на меня, нахально обращаясь ко мне в мужском роде. — Я сейчас с кем разговариваю? Ты вообще слушаешь?! — И она зашипела: — Наш сын... голубой! И все из-за тебя!

Я задохнулась от неожиданности заявления. Паша — гей? Не может быть! Но даже если это правда, то причем здесь я? В свое время я провела немало часов в гей-клубах, общалась со многими и знаю, что геи часто вырастают в благополучных семьях. Да еще у всех бабушки и дедушки, также прожившие всю жизнь в счастливом браке!

— Это гены виноваты! Ты что, не понимаешь?! Я еще тогда говорила! — Ленке нужен только козел отпущения.

Но я не собираюсь им быть!

— Какие гены?! Что ты несешь?!

Я принялась приводить ей разные доводы о наивности веры в генетику: например, у нее в семье, как у матери, так и у отца, по четыре-пять братьев и сестер. У нас были друзья, родившие по два-три ребенка. Но у каждого из человечков своя судьба, свой характер и темперамент. Родные братья даже учиться с первого класса начинают по-разному! Одни на пятерки, другие сразу на двойки. В одной семье — и бомжи, и профессора!

Но Ленка не понимала ничего, не нужна ей никакая правда, не нужны ответы на вопросы, ей нужно лишь кого-то обвинить, а потом говорить, что сделала все возможное для спасения сына от чудовища-отца.

Сын между тем копался в комнате, делая вид, что собирает вещи. Его надо как-то спасти от мамаши, но мне спасение уже не под силу. Теперь он взрослый, знает, где я живу, и сам может приезжать ко мне.

— А с чего ты вообще взяла, что он голубой? — вдруг поинтересовалась я.

Оказалось, она нашла у него кучу порножурналов определенной направленности. И еще массу фотографий, где он с мальчиками обнимается на дискотеках. Причем нашла их сегодня, сразу после злополучного звонка из института с уведомлением о его отчислении, когда стала в гневе рыться в его вещах в поисках тетрадей с конспектами и каких-либо материальных причин его нежелания учиться. И вот такое нашла! Понятно, что ей сорвало крышу.

— Я сейчас. — Мне хотелось пройти в комнату, попрощаться с ребенком и сказать, что мать еще успокоится и все наладится. И что он может в выходные приезжать ко мне, но Ленка вцепилась в меня как ненормальная, с шипящим воплем, что больше не позволит разговаривать с ним.

После их ухода я полезла по карманам, денег еще немного оставалось, хватит на пару бутылок водки. А больше мне и не надо. Вот и ладно! Вот и хорошо...

 

Последний толчок

...А потом картины идут сплошным потоком. Действительность уже не движется, как раньше, непрерывной линейной чередой, а прорывается в сознание обрывками впечатлений.

На какое-то время, словно из моего мрачного алкогольного кошмара, у меня в доме снова появилась Лили. У нее совсем исчезли зубы, и нос свернут на левый бок. При ходьбе она хромает и чаще просто отлеживается на диване, постоянно жалуясь на какого-то мерзавца, бывшего любовника, который избил ее, как собаку. Она прожила с ним полгода, скрывая, что является переделанным мужиком. Узнав однажды правду о ней, он оказался настолько шокирован и обозлен, что спустил ее с лестницы.

— Ведь я его любила, любила-а-а-а, — скулила Лили и «с горя» постоянно напивалась.

Но тащиться в магазин самой ей слишком тяжело, поэтому ходила я. Одним словом, мы просыпались, и я сразу шла в магазин, потом отоваривалась в обед и один раз бегала взять бутылочку на ужин. Кроме того, как-то резко мне все перестали звонить — и тетка с матрасами, и Павел, и Владимир... Не было звонков даже из телефонной компании, предупреждающих об отключении связи.

Про меня все забыли. И как ни странно... когда матрасники угрожали; когда приходила скандалить бывшая жена; когда Вова собачился с Лили и когда Муфлон являлась с искусственными хуями — жизнь казалась более насыщенной, чем сейчас, когда уже никто не беспокоит. В таком одиночестве чувствуешь себя живым трупом.

Поэтому я невероятно обрадовалась, когда однажды позвонила Блевотина, решившая вытащить нас в клуб, где собрались все, кто когда-то работал с Ромкой Трахтенбергом. К тому же там обещали вкусную еду и халявную выпивку, и снова я увидела вокруг себя кучу старых друзей. Сам Роман бегал по клубу, и поговорить с ним так и не удалось, зато познакомились с его друзьями, музыкальной группой «Стоматолог и Фисун».

— Вы что, правда настоящий стоматолог? А как вас зовут? — Лили сразу приободрилась.

— Правда! Леха! — сразу на два вопроса ответил толстый, высокий и лысый тип, больше похожий на Шрека, чем на врача.

— А кто такой Фисун?

— Просто еврей. Хотел стать гинекологом. Не стал! Но посмотреть может!

Лили захихикала, не забывая держать рот закрытым.

— Мы даже выступаем в белых халатах, — продолжал стоматолог.

Он, наверное, уже привык к вопросам о названии группы.

Лили вовсю кокетничала и пыталась подцепить стоматолога Леху, а он был пьян и, принимая ее за обычную крашенную перекисью телку, радостно «подцеплялся». Она уже лишилась зубов за подобную выходку, но все равно никак не могла уразуметь, что обманывать людей себе дороже. А обман ее вскоре раскрылся. Нас, наконец, совсем не вовремя заметил Трахтенберг:

— Леха! Леха, пока ты не стал пидарасом, я должен рассказать тебе правду!

— Какую? — Тот хлопнул рюмашку и с удивлением уставился на друга.

— Леха, тебя соблазняет бывший мужик! Это же транссексуалы, они же у меня в программе работали!

— Да? Точно! Я думаю, где мог вас видеть! — Он снял свою руку с Лилькиного плеча и слегка отодвинулся.

Потом ему, кажется, стало неловко, и он повел себя очень по-джентльменски.

— Нет, я правда могу помочь, если проблемы какие, приходи. — Он достал визитку и вручил Лили.

— Да, проблемы. — Неугомонная дура вновь ожила и завертела хвостом. — Мой бывший оказался настоящим Отелло, хорошо, что не придушил, а только выбил зубы.

Я смолчала о том, что ревность здесь совершенно ни при чем, к тому же, услышав слова «выбил» и «зубы», стоматолог как-то сразу погрустнел. Поняв, что работать все-таки придется, попросил открыть рот, чтобы взглянуть на то, что осталось. Лили распахнула пустую пасть, врач наклонил блестящую голову и оценивающе посмотрел ей в рот:

— Даже не знаю, стоит ли ставить тебе зубы. Они вряд ли будут держаться.

— Почему?

— Организм разрушается, десны сели, штифты держаться не будут... а вроде молодая... Но я могу предложить вставную челюсть, будете на ночь снимать и класть в стаканчик. Днем кусает — ночью плавает. Ха-ха-ха...

— Что?! — Она распахнула глаза.

— Красавец...ца, пойми: ну смысла нет ставить то, что все равно выпадет, и лечить то, что неизлечимо!

Он хлопнул еще одну рюмашку, которая ему, наверное, как слону дробина, только слон этой дробью был уже расстрелян... Вернее даже, убит.

— А к челюсти привыкнете быстро... Да и не очень заметно будет... И удобно: сможете чистить зубы и свистеть! А если есть лишние деньги, то лучше съездите куда-нибудь отдохнуть, посмотрите мир... напоследок...

Лили подорвалась так, как будто под ее стул залезла гремучая змея.

Дома мы продолжили пить. На путешествия у Лили средств не было, но алкоголь — это тоже своего рода путешествие, в том числе и от собственных мыслей и проблем. Врачи говорили, что после операции я проживу десять, максимум двенадцать лет, срок истекал, и мне становилось все страшнее, ведь я старше Лили, операцию нам делали в одной клинике, и, значит, того, что ждет ее, не избежать и мне. Что же дальше???

...Лили куда-то исчезла вместе с частью моих вещей, от нее остались только горы пустых бутылок.

...Как-то я стояла у метро, и Вова проехал мимо. Он смотрел в мою сторону, но сделал вид, что меня не заметил.

...Вдруг приехал Паша вместе с молодым обаятельным товарищем. Они привезли много еды и много выпивки, мы долго сидели на кухне, я веселила их историями про работу в ночном клубе. Друг Паши смотрел на меня во все глаза, как на что-то невиданное.

— Неужели вы правда голая танцевали? — все переспрашивал он.

— Да! А чего тут такого? Чего нам, здоровым бабам, бояться?!.

И даже не помню, как и когда отправилась спать. Ночью мне снился Вова, его сильные уверенные руки ласкали мое тело...

И с утра дико болела голова...

И Паша почему-то кричал на меня...

И его крики эхом гуляли в пустом черепе...

Я мало что поняла, кроме того, что он приревновал меня к своему товарищу, но больший бред даже невозможно себе представить! Однако сын угрожал, что ни-когда больше не приедет ко мне, отчего становилось безумно обидно.

...Потом я пыталась сдать бутылки, их оказалось так много, что я могла выручить за них вполне приличную сумму. А в очереди случилась совершенно неожиданная и страшная встреча — я нос к носу столкнулась с Изольдой, которая тоже... сдавала бутылки. Она совсем заросла щетиной, женского в ней не было ни капли. Мы сдали бутылки и взяли по пиву.

Она рассказала, что приехала в Красноярск, где от нее все шарахались как от огня. Мать-бухгалтер поддерживала ее, но в прошлом месяце умерла от инфаркта — смерти, больше свойственной мужчинам. У нее на работе начались проблемы, пошли проверки, и оказалось, что у фирмы серьезная недостача. Все сбережения матери пошли на ее покрытие, но этого оказалось мало, и квартиру у них тоже отобрали. Оказавшись в возрасте шестидесяти пяти лет на улице, без всяких перспектив, зато с великовозрастной бездельницей на руках, женщина едва не лишилась рассудка. Или просто не успела, инфаркт убил ее раньше. Изольда собрала свои вещи и рванула на перекладных прочь из города. Через полгода вновь добралась до Питера.

— Хочешь, можешь пожить у меня, — предложила я, потому что оставаться одной мне уже было невмоготу.

— Нет, мне будет неудобно на работу ходить.

Работала она в поездах, продавала пиво и лимонад.

И еще подрабатывала уборщицей на вокзале, за что ей там же предоставили комнатку для жилья. Она сообщила, что совсем неплохо устроена и даже руки уже привыкли и перестали болеть. Наверное, дела у нее и правда идут неплохо. Инка даже дала мне денег, и я снова пошла в магазин.

* * *

...Потом я снова встретила того самого психиатра. Он сидел у моей кровати, а стены в квартире кто-то перекрасил в идиотский белый цвет. И все люди ходят в белых халатах. Или я не дома?

— Лежите, лежите, — мягко говорил психиатр. — Вам надо лежать.

Я не чувствую и не вижу правую руку, а что с ней, мне не говорят. Хотя понимаю, что просто лежу под капельницей. Возможно, поэтому мне так хорошо...

— Спишь? Не притворяйся, — теперь у кровати сидит Олег и смотрит на меня неподвижным взглядом. — Ты помнишь, сколько тебе лет, или нет? Думаешь, с тех пор, как лишилась паспорта, летоисчисление тоже исчезло?

Интересно, это я с какого-то времени перестала замечать его, или он исчезал? Не могу точно вспомнить — когда проблемы навалились снежным комом, ни о чем не думала и никого не видела. Если над тобой стоит палач с топором, призраков уже не боишься. Зато сейчас, когда мне спокойно, когда знаю, что окружена людьми и их заботой, когда кормят и поят, ОН снова появился.

— Я еще молода.

— Но ты уже умираешь.

— Я не умру. И буду жить долго и счастливо.

— В палате с сумасшедшими. Они всегда счастливы.

— Меня выпишут.

— Только в морг.

— Я буду жить!

— А смысл? Нужна тебе такая жизнь? Ты ведь сейчас лежишь, обколотая транквилизаторами, под капельницей и постепенно превращаешься в овощ. В старый, заметь, овощ. Госпожа небритая морковка, не желаете ли свекольного кофе или картофельного чайку?

Олег измывался надо мною, он злился и, казалось, становился все больше. Его тень уже скрывала окно, расползалась по стенкам и начинала душить меня своей бьющей в глаза откровенностью и прямотой.... Я резко проснулась от ужасного запаха кислой капусты, идущего, как выяснилось, из гнилого рта какой-то сумасшедшей старухи. Она лезла ко мне целоваться и все повторяла: «Милок! Милок!» Кажется, что-то подобное уже происходило со мной, но когда, где, и, вообще, была ли я...

Или это был только сон — лето, дача, бабушка, мальчики и девочки, играющие во взрослых, еще не понимая, что именно они делают. Девочка, от которой пахло конфетами, а теперь... господи, разбудите меня, я умоляю. И меня услышали — резкая боль в руке заставила проснуться. Сумасшедшая старуха, которая уже забыла о том, что делают «взрослые», лезла с вонючими поцелуями, к тому же сорвала капельницу, сонливость медленно отпускала.

— Помогите! — завопила я и поняла, что горло пересохло, и звук получился очень тихий, но все равно кто-то вбежал в палату и стянул с меня старушку...

— Очухались? — спросила непривычно вежливая медсестра. — Тогда пошли в душ.

И она повела меня по длинному коридору. По дороге нам попадались врачи, сестричка хихикала с ними, что не знает, в какую душевую меня вести, мужскую или женскую. Она переживает, что и там, и там я буду смущать больных, — я с горечью вспоминаю, что и такое уже было в моей еще дошкольной жизни, когда мама водила меня в женское отделение, а папа в мужское. Спираль повторениями приводит меня к самому началу.

А сестра находит свободный душ, где никого нет, и я могу спокойно помыться.

...И опять я чистая лежу на белых простынях, как в ночь перед операций, когда еще можно было остановиться и ничего не менять...

— Я в тебя верила, — шепчет мне голос еще одного призрака.

Женский голос.

— Разве я не победила? Сменила пол, прошла через ад...

— Нет. Какой ад? Обычные дела. Думаешь, женщинам легко? Полагаешь, им дается все за просто так? Ты просто сдалась, опустила руки. Кстати, посмотри на них, во что они превратились...

— Я работала, как могла. Продавала матрасы, выращивала грибы...

— Почему ты не работала по специальности? У тебя же есть диплом, имя в нем даже сменили на женское.

— Я хотела работать на дому.

— И сниматься на улице?

— Мне надоели люди со своими тупыми расспросами! Не хочу уживаться с коллективом!

— Они лезут ко всем, не только к тебе. Но ты же видела в интернете, сколько трансов делают успешные карьеры?

— Их единицы. А я обыкновенная.

— Нет, их уже десятки. Они пишут книги, меняют законодательство, работают профессорами в университетах. А та женщина-летчик? Единственный транс в мире, работающая пилотом пассажирского лайнера. По ее биографии даже снят фильм!

— Зато я работала в кабаре!

— Экспонатом.

— Артисткой!!! Экспонатом была Лили, которая не умела танцевать! Во мне, по крайней мере, была изюминка!

— Ты ошибаешься. Твоя изюминка лишь в том, что ты транссексуал — ни рыба ни мясо. А я надеялась, что ты станешь настоящей женщиной. Ж-Е-Н-Щ-И-Н-О-Й!!!

— А я кем стала?!

— Обычным трансом! Со всеми вытекающими: инфантилизмом, ненужной демонстративностью, склонностью к проституции!.. Да ты и сама помнишь лекции нашего доброго психиатра!

— Я проститутка? Ха-ха!!! Сколько людей меня звало в клубе трахаться, а я ни с кем не ездила.

— Деточка, разве ты продавала свои мозги или свои таланты? Нет, ты продавала тело, а им торгуют шлюхи! Ты проститутка, и совсем скоро, когда умрешь, лучшее, чем ты можешь завершить карьеру, — продать свое тело в анатомический театр. Хоть какую-то пользу принесешь!!! Ты не хотела быть женщиной, ты хотела быть необычной. У тебя получилось! Поздравляю! Ты неотразима — ты третий пол! Прощай!

* * *

На этом дневник заканчивался. Впрочем, и у меня закончилось свободное время для его штудирования. Мне позвонили и сообщили, что все долги выплачены, документы по клубу приведены в порядок, и я могу спокойно открываться. Но... кажется, я остыл к своему детищу. Вся его долгая жизнь промелькнула перед моими глазами, когда я читал чужие записки. «Умерла так умерла». Можно ли все воскресить? Думаю, нет, у меня новые танцовщицы, новые стены, новые зрители... Может быть, мне стоит начать новую жизнь? Хотя это будет другая история.

Кстати, мне стало наконец-таки понятно, почему я не мог выйти на Хельгу: все растолковали спустя несколько месяцев ее родственники, до которых я случайно дозвонился. Они не принимали участия в ее жизни, но приехали, когда пришло время делить ее квартиру. Говорили они о ней только плохое, хотя не могли внятно объяснить, что дурного она сделала лично им. Все это еще больше убедило меня в ее одиночестве.

 

Конец

Из психушки Хельгу выписали через неделю. Психиатр разобрался в ее проблемах, рассказал ей, что цельность личности — это миф, а по новым психологическим исследованиям, в каждом человеке живет куча разных индивидуумов, и только жизненные обстоятельства формируют то, чем мы являемся...

Хельга Леонидовна спустилась по лестнице в вестибюль, сошла с крыльца, стуча каблуками, и направилась к трамвайной остановке. В глазах ее читалось умиротворение человека, осознавшего собственные промахи, и желание начать новую жизнь. Она была женщиной всего каких-то десять лет, а разве можно за такой короткий срок из неопытной девчонки превратиться в мудрую леди?

Прямо у остановки Хельгу сбила ржавая «копейка», по странному стечению обстоятельств груженная до потолка коробками с надувными матрасами. Водитель-кавказец выбежал из своей колымаги и обнаружил дамочку в крови, осмотрелся и, увидев, что зрителей нет, матерясь сквозь зубы по-русски, скрылся в неизвестном направлении.

* * *

Хельгу похоронили на Смоленском кладбище, поставили дешевенькую плиту «под мрамор». Жены на похороны не пошли, зато пришел сын со своим новым другом, и коллеги по работе, и все бывшие подружки, кроме тех, кто менял пол и кому она так много помогала. Их не было в толпе подкрашенных элегантных девиц (ведь подруги встретились спустя время и пришли не только отдать память, но и оценить, кто как выглядит, да и сами не хотели ударить в грязь лицом). После похорон состоялись не самые пышные поминки. Она бы хотела другие, но теперь уже ничего не могла поделать с происходящим. Ее оставили под тяжелым надгробием, а сами стали обсуждать своих любовников и уже через полчаса забыли о покойнице.

Хельга Леонидовна умерла в возрасте 49 лет, а Олег Леонидович еще мог бы жить да жить...