1

Из рукописи Николая Александровича Чишинова «Нефтяник № 1»:

«Что представляла собой Западная Сибирь — Югория, Тюменский край, Ханты-Мансийский округ, — вся эта огромная территория в советское время, еще до нефтяных промыслов, до переезда сюда Виктора Ивановича Муравленко? Интересно сравнить то, что было, и что стало. Первыми новую власть в 1918 году признали в Сургуте, Березове, Самарове, но для большинства населения, которое составляли ханты, манси, ненцы и селькупы, ленинские лозунги были непонятны. К тому же какие-либо мероприятия по улучшению жизни коренного, да и русского населения большевики провести не успели, не могли. Даже наоборот, увеличились поставки хлеба в Центральную Россию. Это не могло не вызвать недовольства северян-сибиряков, оказавшихся в сложном положении. Были созданы военно-революционные комитеты (ревкомы), которые «гасили конфликты» сообразно духу времени, решительно и беспощадно. В 1921 году Сургут несколько раз переходил из рук в руки, но крестьянское движение было неоформленным, малоорганизованным, а с наступлением летней навигации сторонники советской власти получили значительное подкрепление, и на этом Гражданская война на Обь-Иртышском Севере завершилась. К несчастью, плодами победы воспользовались полууголовные элементы, которые занялись мародерством и грабежами. Центральная контрольная комиссия ЦК РКП (б) даже начала дело о бесчинствах группы руководящих работников-коммунистов во время подавления мятежа в Тюменской губернии. Положение стало понемногу исправляться.

В июле 1922 года по инициативе Наркомата по делам национальностей в селе Самарово прошла первая конференция представителей коренных народов Севера. Она приняла резолюцию «О признании за туземным населением права выделения в административную единицу…» Эта резолюция была первой инициативой с мест, поставившей вопрос о необходимости создания особого административного органа по управлению малыми народностями Севера и Сибири. Были созданы три округа — Ишимский, Тобольский и Тюменский. В 1924 году появился Комитет содействия народностям северных окраин (вместо Наркомнаца, который некоторое время возглавлял Сталин). При Уральском облисполкоме образована секция Севера во главе с известным ученым, профессором В. Е. Грум-Гржимайло. Результатом стало то, что наконец-то был отменен налог (ясак) с местного населения и даже оказана ему материальная помощь в виде ржаной муки, масла, тканей, пороха, дроби. Период с 1924 по 1929 год можно считать относительно благополучным временем для коренных народов Севера и Сибири после революционного 1917-го. Были воссозданы хлебозапасные магазины, стали проводиться работы по водоустройству, и вообще земля эта стала интенсивно изучаться научными работниками.

По решению Президиума ВЦИК в декабре 1930 года был образован Остяко-Вогульский национальный округ с центром в селе Самарово. Через год в пяти километрах от Самарова началось строительство нового поселка для окружного центра. Он получил название Остяко-Вогульск. А в 1940 году его переименуют в Ханты-Мансийск. Соответственно и округ будет именоваться Ханты-Мансийским. На момент образования этого округа в нем проживало более 41 тысячи человек, половина из них — русские. К началу войны численность населения удвоилась, а с 1944 года он вошел в состав Тюменской области.

С ноября 1925 года в Самарове и Кондинске зажглись первые электрические лампочки от передвижных электростанций. В 1932 году техник Косолапов сделал заявку по поводу выхода нефти у села Юган Сургутского района. В следующем году выход нефти был замечен Дмитриевым в Березовском районе на реке Няйс, притоке Большой Сосьвы. Еще через год инженер-геолог Васильев из треста «Востокнефть» подтвердил наличие естественного выхода нефти на реке Большой Юган. Основной вид транспорта был речным, но на водных магистралях в навигацию курсировало всего 12 малосильных катеров. С середины тридцатых годов в жизнь северян стал входить автомобильный и авиационный транспорт. К этому времени заработали и почтовые отделения, радио, был смонтирован первый телефонный коммутатор.

В ходе коллективизации были репрессированы наиболее зажиточные и авторитетные слои местного населения, в том числе около двух сотен шаманов. Все это не могло не вызвать сопротивления со стороны коренных жителей. Иногда дело доходило до массовых выступлений. Самым крупным из них было Казымское восстание конца 1933-го — начала 1934 года. Причина: аресты соплеменников, отправка детей в интернаты, где многие из них заболели и умерли от тифа, лов рыбы на священном для ненцев озере Нум-То, запрещение традиционных медвежьих праздников и т. д. В знак протеста ханты и ненцы взяли в заложники пятерых работников партийных органов и ОГПУ и выдвинули требования как частного, так и политического характера. Повстанцы требовали ликвидировать на Казыме культбазу, закрыть факторию, школу, отменить государственные задания по заготовкам рыбы, пушнины и оленей, восстановить традиционное судоустройство. Это были типичные требования для выступлений коренных народов того времени. Власти и не подумали их удовлетворить. В результате заложники были убиты, а восстание вскоре жестоко подавлено.

К концу коллективизации одна часть местного населения была насильственно объединена в колхозы, промыслово-производственные артели, а другая (свыше 30 тысяч человек) отправлена на спецпоселения. Положение этих людей было, безусловно, тяжелым, хотя коренные народы и привычны к трудностям. Но для строительства жилья в отведенных для них, как правило, совершенно необжитых местах Крайнего Севера спецпереселенцы не имели самого необходимого. Поэтому они часто умирали в первую же зиму. Им не разрешалось переезжать из одного поселка в другой, им даже запрещалось собирать в лесу ягоды, грибы, шишки, они применяли в пищу опилки, мох, древесное гнилье, труху, перетертое сено. Рыбу тоже запрещалось ловить. Но, несмотря на допущенную к ним несправедливость, спецпереселенцы трудились в народном хозяйстве, а в период Великой Отечественной войны многие из них вместе с другими защищали свою Родину

Справедливости ради надо сказать, что переустройство жизни шло в одном русле с политикой просвещения Югорской земли, развитием культуры, цивилизации. Другой вопрос — нужно ли было это самим коренным народам? Но еще в 1920 году в Сургуте заработала первая в крае музыкальная школа. В 1924 году в хантыйском селе (юртах) Мулигорт Березовского района открылась первая национальная школа. А через год при Ленинградском государственном университете была создана Северная группа рабфака по подготовке учителей для районов Крайнего Севера. В те же годы создан первый хантыйский букварь и первый словарь манси, с 1929 года стала выходить Уральская северная радиогазета. Учитель Хатанзеев составил книгу для чтения для детей ханты, стала издаваться окружная газета «Ханты-Манчи шоп» (с 1991 года — «Новости Югры»). С 1932 года в Остяко-Вогульске открылось первое специальное учебное заведение — педагогическое училище, появился краеведческий музей. А в 1933 году самое престижное московское издательство «Академия» опубликовало на русском языке мансийскую поэму «Янгал-Маа» («Тундра»), переработанную С. Клычковым (другом С. Есенина) и М. Плотниковым. Тогда впервые широкие круги читателей смогли познакомиться с эпосом народа манси. Возможно ли было такое в иные, дореволюционные времена?

Все тот же неутомимый Хатанзеев перевел на хантыйский язык сказки Пушкина. В 1934 году в окружном Доме народов Севера прошел первый смотр национальной самодеятельности. Открылась окружная библиотека, фельдшерско-акушерская школа (ныне медицинское училище). Первый окружной съезд Советов сформировал окружной исполнительный комитет (председатель — Я. М. Рознин). Было создано специальное предприятие для промышленного освоения природных ресурсов и полезных ископаемых Сибири — «Комсевморпуть». В 1935 году в Остяко-Вогульске прошел первый городской шахматный турнир, в Казыме состоялась первая олимпиада хантыйского национального искусства, создана одногодичная сельскохозяйственная школа. Еще одно важное достижение 1937 года — на международной выставке в Париже первым призом были отмечены картины северян К. Панкова и Н. Натускина. (Через два года у Панкова в Москве состоится персональная выставка, успех ее превзойдет все ожидания.) В это же время письменность ханты, манси и ненцев переведут с латинского на кириллический алфавит. В Ханты-Мансийске откроется первая в Сибири рыбопромысловая мореходная школа юнг.

Широко популярный в тридцатых годах лозунг «Долой неграмотность!» приносил свои плоды. Но надо заметить, что даже в наши дни среди многих учителей распространено мнение, что дети северных коренных народов с трудом усваивают общероссийские учебные программы. Почему? Ответ на этот вопрос дают исследования Института биологических проблем Севера и работы В. В. Аршавского, которые основываются на том, что по своей биологической природе по способу обработки информации люди делятся на правополушарных и левополушарных. Большинство коренного населения Севера — люди, которых, как правило, отличает образное мышление. Другими словами, все дети малых северных народов — прирожденные поэты и художники, поскольку живут в единении с природой. Это обстоятельство требует и особых подходов к образовательной работе с ними.

Тот же Панков, сын мансийки и ненца, талантливейший художник, погибший в годы Великой Отечественной войны, соединил в своих картинах фольклорное видение мира, непосредственность и искренность охотника, сына тайги с современной живописной техникой и безукоризненным чувством цвета и композиции. Он, кстати, создал еще и крупное панно для павильона «Арктика» на ВДНХ. Зачинателем мансийской литературы стал П. Еврин, первыми авторами рассказов и стихов были ханты Дунаев, Посохов, Тарлин, Лазарев. (А в наши дни стали уже почти классиками Е. Айлин, Ю. Шесталов, А. Немтушкин, Ю. Рытхеу.)

В годы войны вся Тюменская область, далекая от линии фронта, стала важнейшим элементом в системе тыловой поддержки действующей армии. С первых же месяцев войны все людские, природные и производственные ресурсы округа начали работать на оборону. Северяне хорошо понимали, что от их ударной работы зависит снабжение продовольствием бойцов Красной армии и рабочих промышленных предприятий. Обиды за притеснения северными народами были забыты. Голодные, плохо одетые и обутые, подавленные горем невосполнимых потерь родных и близких на фронте, северяне день и ночь трудились не покладая рук. Прежде всего — в рыболовецких артелях, охотничьих хозяйствах, на лесоперерабатывающих предприятиях, в колхозах. Цифры говорят сами за себя: только заготовка зерна за 1941–1945 годы войны выросла с 570 тонн до 1780 тонн, а сколько было добыто пушнины, дегтя, необходимых для медицины лекарственных растений, хвойного экстракта и так далее. Всего за годы войны население одного Ханты-Мансийского округа сдало в фонд обороны страны свыше 50 миллионов рублей деньгами и драгоценностями. Эти средства пошли на изготовление боевой техники. В марте 1944 года Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин передал благодарность трудящимся Самаровского района за сдачу средств на строительство эскадрильи боевых самолетов «Самаровский колхозник».

Уже 22–26 июня 1941 года из Ханты-Мансийска отправились на фронт около двух тысяч человек. Специфические обстоятельства жизни северян, их приспособленность к суровым таежным и полевым условиям, выносливость, умение обращаться с оружием, ходить на лыжах, переправляться на лодках, находчивость и смекалка в экстремальных ситуациях облегчили их адаптацию к боевой обстановке и определили их место на войне — северные фронты, а также районы сражений за Москву, Сталинград и другие поля решающих битв. Многие из них стали снайперами. Более 10 тысяч северян за мужество и отвагу были награждены орденами и медалями. Манси Ендырев стал полным кавалером ордена Славы, звания Герой Советского Союза удостоены бывший пекарь из Ханты-Мансийска Н. Сирин (получивший его посмертно, за героический штурм станции Красновка 15 января 1943 года), бывший моторист Кондинской конторы связи Я. Панов, совершивший подвиг на Курской дуге (уничтожил одиннадцать немецких танков, будучи контуженным, попал в плен, но пробыл там только четыре часа, потому что умудрился завладеть оружием, перестрелять всех охранников вместе с офицерами и вернуться в свою часть, продолжить сражение).

Золотой Звездой Героя были награждены и многие другие северяне — обо всех не расскажешь. Так что во время войны они с честью выполнили свой долг перед Родиной, не только неустанно трудясь в тылу, но и сражаясь с врагом на фронте. Около шести тысяч из них погибло в ходе боевых действий.

Весной 1942 года Ханты-Мансийский округ принял и окружил теплом 1150 детей блокадного Ленинграда. Была открыта детская столовая, проводились медицинские обследования многодетных семей, нуждающимся выделялись денежные пособия, одежда, продукты. В годы войны продолжало развиваться и национально-самодеятельное искусство, проводились олимпиады народов Севера, конкурсы мастеров прикладного искусства, смотры художественной самодеятельности. Широкую известность получили старейшая исполнительница народных песен и танцев манси Тарасова и постановщик мансийских танцев «На охоте» и «Погоня за чайкой» Монин. Однако надо сказать, что не прекращалось использование Севера и как места ссылки. С 1942 года на рыбозаводах Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского округов работало до десяти тысяч спецпереселенцев, в числе которых было много эвакуированных из западных районов страны финнов, немцев, латышей, эстонцев. А потом туда потянулись эшелоны с депортированными из Крыма, Северного Кавказа, Калмыкии.

21 января 1950 года Ханты-Мансийск получил статус города с включением в него исторического села Самарово. (Еще через 14 лет Мегион, Нижневартовск, Игрим и Междуреченский будут преобразованы в поселки городского типа.) До '«большой нефти» было еще далеко, население края по-прежнему занималось в основном рыболовством и рыбопереработкой, трудилось в лесном хозяйстве и деревообрабатывающей промышленности. Мощно работали Ханты-Мансийский, Березовский, Сургутский и Кондинский рыбозаводы. Появлялись узкоколейные железные дороги.

Но будущее северного края уже определяли геолого-разведочные работы на нефть и газ, которые возобновились после войны. План поисков нефти был принят Министерством геологии СССР в 1950 году. В Тюменскую область поступило необходимое оборудование, началось пробное бурение. Объем глубокого бурения был еще небольшим, например, составлял он в 1952 году лишь 996 метров. В этом же году специализированный геофизический трест «Сибнефтегеофизика» начал сейсморазведочные работы на территории Ханты-Мансийского округа. Но в ряде мест бурение начиналось без проведения геофизических работ. Так было, например, в районе Березова, где летом 1952 года заложили опорную скважину, но вскоре ее посчитали бесперспективной и забросили. Уверен, что будь там в то время Муравленко, такого бы не произошло, поскольку он всегда шел в поисках до конца. И, вполне возможно, что «третий Баку» был бы открыт на десять лет раньше.

И все-таки 21 сентября 1953 года «бесперспективная» Березовская скважина № 24 дала мощный газовый фонтан. Фонтан этот изменил планы Министерства геологии СССР, которое уже сворачивало поисковые работы в этом регионе, посчитав их нецелесообразными. Сразу же были созданы Березовская комплексная геофизическая партия, а также нефтегазоразведочная и геофизическая экспедиции. С 1954 года они открыли еще 7 газовых месторождений: Деминское, Южно- и Северо-Алясовское, Чуэльскос, Игримское, Похромское и Пауль-Турское. Их общие разведанные запасы газа составляли 56 миллиардов кубических метров. Признаки нефти были обнаружены геологами и в 1959 году в скважинах около селения Малый Атлым и рядом с поселком Мулымья Кондинского района. Потом в июне 1960 года дала нефть скважина Р-6 близ Шаима, пробуренная бригадой С. Н. Урусова. В марте 1961 года геологоразведчики получили мощный фонтан нефти в Мегионе из скважины Р-1. Начиналась эпоха большой нефти и газа, великая эпоха промышленного освоения богатств Западной Сибири. Нужен был человек, который объединит все силы в единый мощный кулак. И такой человек найдется. Им будет Виктор Иванович Муравленко.

Но здесь нельзя не сказать об одной проблеме, которая часто замалчивалась, никогда широко не обсуждалась. Речь идет не о первых нефтегазовых разработках в Сибири, начавшихся в пятидесятые годы, и не о нашем «капиталистическом времени», когда во главу угла ставится только прибыль, а о всей полувековой истории промышленного освоения «черного золота» и газа в этом крае. Что оно принесло коренным народам? Об экономической составляющей говорить не будем — плюсы тут очевидны, комментарии не нужны. Вся инфраструктура Западной Сибири поднялась на нефти и газе. Да что там Западная Сибирь! Весь СССР, Россия. Не будь Тюменской области, возможно, уже в шестидесятые годы наступил бы экономический крах. Так что выгоды в освоении углеводородного сырья неоспоримы. Но было бы несправедливо и необъективно ограничиваться рассмотрением только «одной стороны медали». Следовало бы посмотреть на «цивилизационное пришествие» и глазами местного, коренного населения. И тут картина вырисовывается несколько иная.

Будем правдивы: индустриализация и урбанизация региона имели и неожиданные негативные последствия. Эпоха «большой нефти» обострила проблему этнического выживания коренных народов Западной Сибири. В середине шестидесятых годов, к примеру, в крае проживали 12 200 ханты и 6800 манси, а к 1987 году — 8605 ханты и 4397 манси. Таким образом, за 20 «нефтеносных лет» произошло существенное сокращение численности коренного населения.

Конечно, причины этого тревожного процесса были связаны не только с принципами национальной политики Советского государства, но и с практикой промышленного освоения северных территорий. Традиционный уклад жизни кочевых народов воспринимался в правительственных верхах как отсталый, им принудительно старались привить образ жизни основной массы населения страны. Коренных жителей переводили на оседлость, загоняли в рыболовецкие и оленеводческие колхозы, охотничьи артели; детей отправляли в интернаты, где они были лишены повседневной связи с родителями. А для малых народов разрыв родовых связей — это быстрая гибель. Все это разрушало основы самостоятельности и жизнеспособности исконных северян. Люди утрачивали специфические навыки труда и жизни в экстремальных условиях Приполярья, теряли спасительную для их предков непосредственную связь с природой, окружающей средой. И одновременно не могли так быстро, как от них требовали, адаптироваться к индустриальному обществу. Да и не хотели, честно говоря.

Вторжение промысловиков и строителей в места традиционного расселения коренных народов еще больше ухудшило их положение. В распоряжение ресурсодобывающих ведомств попали миллионы гектаров родовых угодий, из-за чего естественная база традиционного хозяйства стала разрушаться. Надо признать, что резко ухудшилась и экологическая ситуация. (Ну невозможно качать нефть и при этом не нанести никакого вреда природе!) Менее чем за двадцать лет в результате производственной деятельности поголовье дикого оленя в одном только Ханты-Мансийском округе (самом нефтеносном) уменьшилось в три раза — с 12 до 4 тысяч, был уничтожен миллион гектаров оленьих пастбищ. А из-за хищнического истребления и браконьерства неумолимо сокращалось и количество пушного зверя, дичи, рыбы.

Виктор Иванович Муравленко всегда возражал против вахтового метода. Он понимал, к чему это ведет, потому что вахтовик — это тот же «легионер-наемник». Но в первые годы, в отсутствие инфраструктуры, метод этот применялся, уйти от него было нельзя. Возобновили его и после смерти Виктора Ивановича, в восьмидесятые и девяностые годы. Делалось так: почти сто тысяч специалистов регулярно доставляли в регион с Украины, Белоруссии и других районов Союза — самолетами. Две-три недели они добывали «черное золото», две недели дома на юге «загорали», потом снова летели на заработки. На промыслах и буровых тогда остро не хватало рабочих рук. А к 1980 году массовая безработица охватила в основном коренное население приобского Севера. От безделья вынуждены были изнывать, как правило, потомственные таежники. Заниматься традиционными отраслями для многих северян стало невозможно. К сожалению, нефтяники и газовики всерьез подорвали базу для развития оленеводства, охоты и рыбной ловли. Где-то они проложили нефтепроводы через богатейшие пастбища, предварительно пропитав весь ягельник бензином, так что пришлось всех оленей забивать, где-то допустили утечку мазута в рыбную речку, оставив несколько стойбищ без рыбных запасов, а еще где-то повырубали все окрестные леса, и охотникам стало просто негде выслеживать соболей. Это — в восьмидесятые годы, в период сумасшедшей «нефтяной гонки», уже после ухода из жизни Муравленко.

Поставим вопрос и таким образом: а что вообще делать коренному жителю, идти в сорок лет на буровую? Так у него руки совсем другие и образ жизни иной. Он не привык с железками работать, ему даже тяжело целые сутки напролет слушать лязг металла. Он всю жизнь, перенимая отцовские навыки, изучал повадки зверей, учился неслышно подбираться к медведю.

Естественно, у него и психология совсем другая, нежели у нефтяника. Вахтовику что? Сегодня он в гостях на севере, на машину зарабатывает, завтра — дома на юге. Зачем ему заботиться о тайге, объезжать стороной лесной бор, когда можно проехать и напрямик по ягельнику — невелика беда. Вот потому-то Муравленко и хотел, чтобы нефтяники не приезжали, а жили на этой земле, пустили бы здесь корни. А для таежника изъезженный ягельник — это действительно беда, поскольку потом чуть ли не полвека оленей сюда больше не привести, именно за такой срок идет восстановление ягельника. Вот почему коренной житель к нефтяной вышке не потянулся. Буровая стала для него олицетворением грядущей катастрофы.

Перед коренным населением встал выбор: или уходить на другие, еще неосвоенные земли, или искать себе место в новой социально-экономической ситуации. Оба варианта были связаны с большими трудностями. Так называемые компенсационные меры снабжения продуктами и промтоварами формировали у местных жителей иждивенческое отношение к государству («прокормит!»). А как, на какую работу можно устроиться в поселке, где все рабочие места заняты? Не устраивать же в одной маленькой котельной пятнадцать ставок кочегаров и не нанимать же человек двадцать для охраны колхозной конторы. Да и для сельского магазина больше двух грузчиков не требуется. Куда же остальным податься? Нашелся и третий путь — вчерашние прекрасные охотники и оленеводы окружили винные магазины и запили от тоски и безделья. А в национальные поселки для решения всяких «трудностей» (чего греха таить) стали увеличивать завоз водки и спирта.

Среди жителей Севера распространялось пьянство, которое в силу их физиологических особенностей быстро перерастало в хроническую форму алкоголизма. Уровень смертности среди коренных народов был в 4 раза выше средних показателей по Тюменской области.

Очень высокой была детская смертность в младенческом возрасте — из-за неведомых ранее коренным народам инфекций, нежелания обращаться за медицинской помощью, нарушения правил гигиены. Почти половина взрослого населения погибала в результате несчастных случаев, связанных с употреблением спиртного. На территории Сургутского района в 1982 году более 80 процентов мужчин ханты и манси скончались именно по этой причине. Причем четверть погибших была в расцвете сил, в возрасте двадцати — двадцати девяти лет. Появились вспышки туберкулеза, хотя местные власти были уверены, что эта болезнь уже давно окончательно побеждена. Но только в Сургуте в 1984 году от туберкулеза умерли 168 ханты. А власти продолжали посылать катера «Здоровье» по национальным районам без рентгенустановок. (В деревне Когончины, к примеру, фельдшер М. И. Сверлова выявила в 1987 году 25 больных туберкулезом. Но врачи из Сургута уже несколько лет в Когончины не заглядывали. Тем временем медпункт протекал и продувался со всех сторон, да и ни радио, ни электричества в селе не было. А ведь Советской власти было уже 70 лет.)

Таким образом, к середине восьмидесятых годов в Западной Сибири сложилась своеобразная социальная ситуация. С одной стороны — быстрое, гигантское развитие промышленности, инфраструктуры, резкий рост численности приезжего населения, бурные миграционные процессы, стремительная урбанизация, появление большого числа новых городов, широкий размах гражданского строительства, — всё это уникально не только для нашей страны, но и для всего мира в целом. А с другой стороны — драматическая ситуация с коренными народами, и эту проблему не спрятать. Где же выход? Историю вспять уже не повернуть. С существующими нефте- и газопромыслами, железными дорогами, промышленными комбинатами, трубопроводами надо считаться, хотим мы этого или не хотим.

Такова данность. Но нужно искать, во благо всего человечества, возможности разумного сочетания традиционных отраслей Севера с новейшими технологиями электронного века, которые бы, с одной стороны, позволили нормально развиваться малочисленным этносам, а с другой — не нарушили экономические и геополитические интересы России».

2

— И все-таки, дядя Коля, ты так и не ответил на мой второй вопрос, — произнес Алексей, включая вентилятор: в комнате было душно. Его квартира находилась на западной стороне дома, а у Чишинова — на восточной. Поэтому с утра раскалялись все жилые помещения Николая Александровича, а к вечеру солнце немилосердно палило в окна его юного соседа. Сейчас было как раз самое предзакатное время. — Что же произошло с Валерием Муравленко, почему он так мало прожил?

От мощной струи воздуха из вентилятора зашуршали, зашевелились страницы рукописи в открытой папке. Будто они были живыми, обрели дух, пытались что-то сказать. Старый бурильщик придавил страницы ладонью, чтобы они не разлетелись по комнате.

— Секрета тут нет, — ответил наконец он. — Хорошо, слушай. В 1960 году Виктор Иванович был одним из руководителей Куйбышевского совнархоза (это как региональный Совет министров местного народного хозяйства). Большая должность. А еще через два года Муравленко возглавил всё управление нефтяной промышленности Средне-Волжского СНХ, в состав которого вошли Татарская и Башкирская АССР, Пермская и Оренбургская области. До Западной Сибири оставался один шаг. Вот в это время и произошла трагедия с его сыном.

— А что конкретно?

— Погоди, не торопись. Занимая такое высокое положение, Муравленко мог устроить сына на любую спокойную и престижную работу. Только сиди, командуй да получай зарплату. Или вообще ничего не делай, как сейчас принято: папа прокормит.

— Это точно, — согласился Алексей. — Вон по телевизору недавно показывали, как сынок одного из министров отправился отдыхать в Кувейт. А лет ему столько же, сколько и мне, даже меньше. Взял с собой свою любимую собачку. А в Кувейте собак в гостиницах держать не положено. Так он ее обратно в Москву отправил, на частном самолете, за 120 тысяч долларов. Не хило.

— Ну вот видишь, — кивнул Чишинов. — «Такие времена» — как любит утешать «академик» Познер. Кому — жизнь собачья, а кому — золотой ошейник. Но продолжу о Валере. Он был простым и душевным, отзывчивым человеком, а еще — очень грамотным специалистом, настоящим мастером своего дела. Он стал одним из первых выпускников нефтяного факультета Куйбышевского индустриального института. Пошел по стопам отца. Там же учились и его друзья, которые оставались с ним до конца жизни, — Борис Краснов и Валерий Трощенко. Тоже буровики, все они позже уехали вместе с Валерием Муравленко в Тюмень на новые месторождения, занимали ответственные посты. Их называли «три мушкетера» — так они были верны своей дружбе, неразлучны. Если праздник, то всегда вместе встречают, семьями, а Клавдию Захаровну и Краснов, и Трощенко называли по-сыновнему: мамой. Такую дружбу не часто встретишь. Кстати, у самого Виктора Ивановича тоже был такой закадычный друг с юности, грузин Рехвиашвили, попросту Рехви. Еще в Грозненском институте вместе учились, потом работали в Куйбышеве и Тюмени. Рехвиашвили даже ухаживал до свадьбы за будущей женой Муравленко. И говорил так, в шутку: «Только я отвернулся, ты, Виктор, намазал зубным порошком свои ботинки и увел Клаву, никогда тебе этого не прощу».

— Почему — зубным порошком? — спросил Алексей.

— Ну ходили-то иногда ради шика в белых парусиновых ботинках, а где крем взять для обуви? Вот и пользовались таким подручным средством. Это я к тому, что Клавдия Захаровна была настоящей красавицей, голубоглазая, с золотыми вьющимися волосами, за нее еще надо было побороться. И не только «зубным порошком». И Рехви, наверное, по-настоящему переживал, что уступил в этой борьбе первую красавицу института. Так вот. У Валерия было много и других товарищей: Пеньков, Савинов, Бессонов, Денежкин — все ребята неординарные, яркие, но таких друзей, как Краснов и Трощенко, только двое. И все они поехали осваивать Алексеевское месторождение — в Заволжье. Это была контора бурения № 1 Куйбышевнефтеразведки. Там же началось строительство поселков Ветлянки и Нефтегорска. Начиналось оно с бараков, щитовых домиков и вагончиков. Директором конторы бурения был тогда Вячеслав Разумов, а Валерий Муравленко одним из первых был назначен буровым мастером. Словом, всё как у его отца в молодости, никаких тебе удобств и комфорта — одни трудности. Их щитовой домик в Ветлянке назывался «Барак молодых специалистов». А трагедия случилась в марте 1962 года.

Тут голос Николая Александровича стал глуше, отрывистей. Он будто сам возвращался в дни своей молодости. Глядел сейчас в окно, но видел не залитый жарким солнцем пруд, а заснеженное поле.

— Жили мы тогда в этих бараках-вагончиках по двадцать-тридцать человек, всей вахтой, вкалывали по две-три недели, потом возвращались на базу. А на одном участке работало до 120 человек, целый производственный коллектив. Рабочих рук порою всё равно не хватало, собирали молодежь из окрестных сел и обучали их прямо на ходу, уже на рабочих местах.

Зима в то время в Заволжье выдалась снежная, дорог не было вообще, если надо было куда-то доехать, то ползли на тракторе, а к нему цеплялась на тросе будка, в которой стояла печка, в нее время от времени подкидывали дрова, чтобы согреться. Тряслись по снежным ухабам будто по морским волнам в шторм. Но бураны с вьюгой ничуть не слаще шторма.

Валера Муравленко внешне ничем не отличался от всех остальных буровиков: одежда у нас у всех была стандартная. Куртка, полушубок, сверху брезентовый плащ, ватные брюки, на них — еще одни, сапоги или унты, меховая шапка, рукавицы. Но зато он сразу же проявил свои недюжинные организаторские способности и инженерный талант, был назначен начальником участка на Алексеевском. Отец его в это время широко внедрял все новое, передовое в технологию бурения и нефтедобычи, сын тоже не отставал — на своем поле деятельности. Муравленко-старший именно на Куйбышевских нефтяных промыслах впервые в стране стал применять автоматы для спуско-подъемных операций — АСП, автоматические ключи — АКБ, пневмозахваты для бурильных труб и многое другое, что создавалось силами научно-исследовательских институтов и практиками-производственниками. А Муравленко-младший на Алексеевском впервые применил алюминиевые трубы, которые потом стали активно использоваться в бурении. Многие технические новшества тогда разрабатывались в куйбышевском институте «Гипровостокнефть», например, созданная там по предложению Виктора Ивановича первая в СССР комплексно-механизированная установка, на которой можно было бы наглядно увидеть все технические новинки в бурении, собранные воедино. Это было очень важно. Со всех концов страны в Среднее Поволжье стали приезжать нефтяники на практическую учебу, чтобы оценить эту необыкновенную «муравленковскую» установку. А в ней была и доля инженерного таланта Муравленко-младшего, Валерия Викторовича.

Хотя никто, честно тебе скажу, не звал его по имени-отчеству, а многие на участке даже и не подозревали, что он — сын крупнейшего куйбышевского нефтяного руководителя. Такой вот скромный человек, умница, не чета твоему кувейтскому барбосу с болонкой.

— Наверное, со временем он смог бы занять место своего отца или достичь такого же уровня, — в раздумье произнес Алексей.

— Вполне возможно, — согласился дядя Коля. — Кстати, его также отличала особая «муравленковская» внутренняя дисциплина. А дисциплина — это еще и отношение к своему месту работы, к быту. Его вагончик был всегда в идеальном состоянии, никакого бардака. Когда всё у тебя разбросано, то никогда ничего и не найдешь. А еще Фарадей сказал: каждая вещь должна знать свое место. Тогда она всегда будет у тебя под рукой. Учись, Леша.

Николай Александрович выразительно оглядел комнату своего юного соседа, где мобильный телефон лежал в кроссовке, солнцезащитные очки зацепились за кактус в горшке, а плейер с наушниками валялся возле батареи отопления. Да еще домашние тапочки стояли вместо цветов в керамической вазе.

Алексей нехотя встал и начал прибирать комнату. Но получался у него еще больший ералаш. Тапочки оказались в книжном шкафу, очки — в вазе, а плейер с сотовым — под подушкой. Дядя Коля продолжал рассказывать:

— Свой Алексеевский участок Валерий обеспечил нормальной столовой и даже киноустановкой. Провел в Ветлянке совещание инженерных работников, причем на самом высоком уровне: прибыло начальство из Москвы, местные руководители. Был там и Виктор Иванович Муравленко. Отец гордился сыном, его отношением к работе, азартом. После подобные научно-технические конференции стали проводиться часто. Это не было пустой или беспредметной болтовней — здесь решались самые насущные задачи: о необходимой технике для вахт, о проблемах молодых специалистов, об образовании молодежи. Валера стоял у истоков этих слетов. Это по его идее был организован слет молодых нефтяников всего Поволжья, на берегу реки Самары. Приехал туда даже сам министр нефтяной промышленности СССР Шашин. А Валерий руководил на слете секцией бурения. Кроме того, он обеспечил и культурную часть программы, пригласил Волжский народный хор, два оркестра, множество артистов, прессу. Была построена огромная сцена для выступлений, там же прошел и наш профессиональный праздник — День нефтяника. Что говорить! Деятельный был мужик, фамилию свою знаменитую держал высоко. С его помощью у нас открылся филиал Сызранского нефтяного техникума, сам же он там и преподавал, в свободное от работы время. Спортом занимался. Любил футбол, на Алексеевском устроил волейбольную площадку, столы для пинг-понга, баню для рабочих. Словом, он так же, как и отец, понимал, что буровиков нужно обеспечить не только современной техникой, не только новыми алмазными долотами, но и качеством жизни. Потому что люди, работяги — это и есть те главные алмазы, которые руководитель призван оберегать и хранить.

Помолчав немного, словно вспоминая, дядя Коля со смехом продолжил:

— А вот тебе еще один пример его житейской простоты, который можно сопоставить с твоей историей про сынка богатого чиновника или про других отпрысков, швыряющих деньги в Куршевеле. По пятнадцать тысяч евро за бутылку шампанского. А Валера в студенческие годы жил на свою стипендию, денег у отца, который уже тогда возглавлял Куйбышевский совнархоз, не клянчил. И когда «три мушкетера» забегали к Клавдии Захаровне пообедать, она по-матерински давала им рубля три «на кино».

Кто-нибудь из них шутливо говорил: «Маловато, а на девчат?» — «Ищите богатых», — так же шутливо отвечала она. Другое было время, Леша, совсем другие ценности в жизни. А как он любил рыбалку! Мог часами сидеть с удочкой и глядеть на реку. Есть что-то вечное в этом спокойном движении воды, в течении времени. Но вода в конечном счете и послужила причиной его ранней смерти.

— Как? — спросил Алексей.

— Однажды ночью в Ветлянке на участке у Валерия произошла авария. Лопнул паропровод от котла, который обогревал вагончики. Ему постучали в окошко, он моментально собрался, выскочил в легких ботинках, побежал к месту аварии. Поскользнулся и попал в снежную промоину, в яму. А там — кипяток. Примерно по грудь было. Когда его вытащили, он уже успел сильно обвариться. Сначала отвезли в Алексеевку, потом — в Москву, в ожоговый центр. Конечно, врачи сделали все, что могли. Несколько операций, переливание крови, пересадка кожи. Виктор Иванович всю жизнь спасал чужих детей, отправлял их в лучшие столичные больницы, санатории, доставал самые редкие лекарства. А тут приходилось спасать собственного ребенка. И Валерий выжил. Но прожил он после этой аварии немного. Всего семь лет. Он еще успел отправиться вместе с отцом в Тюмень, вернуться в строй, вновь начать работать на буровых. Такие люди так просто не сдаются. Но здоровье было уже подорвано. Плохо с тромбами. Он даже женился, говорят, по настоянию Клавдии Захаровны. Звали ее Валерия.

— Валерий и Валерия, — произнес Алексей. — И один из ближайших друзей — тоже Валерий.

— Да, имена много значат, это ведь как Божий знак, — сказал Николай Александрович. — Смотри, «Валерий» означает в церковных канонах «бодрый, крепкий». И наш Валерий действительно был таким, даже после случившейся с ним трагедии. А День мученика Валерия отмечается 22 марта. И именно в это время произошла авария. Много мистического, как я уже говорил. И другие имена в семье Муравленко: сам Виктор — «победитель», таким он и был по жизни. Клавдия — охранительница семьи, мученица. Сергей — верный, разумный, молитвенник; преподобный Сергий Радонежский — один из самых почитаемых на Руси святых. Алексей — человек Божий, юродивый, несчастный.

— А кто такой Алексей? Разве был еще третий сын?

— Нет. Это внук Виктора Ивановича. Он родился у Валерия уже в Тюмени. И тут тоже много трагичного. Может быть, и не стоит об этом говорить, но ведь нужно быть правдивым. Личная, семейная жизнь у Валерия сложилась не совсем гладко. В Куйбышеве он любил другую девушку. Но это не главное. Сын у него родился болезненным с врожденным изъяном на лице. Мальчика назвали Алешкой. Наверное, сказалось и то, что у самого Валерия было уже подорвано здоровье. Но мальчика все любили, а Клавдия Захаровна так просто души в нем не чаяла. Баловали его, это правда. Сам Валерий умер 18 марта 1969 года. В Международный женский день он вместе со всеми справлял у отца праздник. А ровно через десять дней Валерий умер — оторвался тромб. Через восемь лет скончался Виктор Иванович. Клавдия Захаровна осталась с сыном Сергеем и внуком. Невестка, Валерия, вела себя тут неправильно. Она иногда забирала Алешу к себе и не подпускала к нему свекровь. А для Клавдии Захаровны он был как свет в окне. Алеша рос, окончил школу, потом институт. Учился, честно говоря, неважно. Ну и еще одна пагубная привычка появилась, известно какая.

— Догадываюсь, — сказал юноша, кивнув на стакан.

— Словом, тут тоже драма, — продолжил Чишинов. — Без Виктора Ивановича всё стало разваливаться. Алеша прожил недолго, он умер в середине девяностых годов. Валерия уехала в Куйбышев или еще куда-то, след ее простыл…

А младшего сына Сергея судьба тоже прочно связала с нефтянкой. Он прошел все ступени «нефтяной лестницы», с самой низшей. Родился он в 1950 году. Смеясь, Клавдия Захаровна рассказывала, насколько желанным был ребенок для папы. «Он вложил все черты своего характера в младшего сына». И это так! Скромность, застенчивость, мягкое отношение к людям, доброта и уже твердый характер с большим чувством собственного достоинства. Как мама, улыбчив, как папа, внимателен, и очень обязательный человек. Никогда не пойдет на «базарный» конфликт, но заставить его изменить себе невозможно.

Все всегда отмечали его трудолюбие, скромность. Вот, к примеру, приходил он еще школьником к отцу в главк, за книгой какой-нибудь или ватманом, а дальше проходной не шел, звонил в приемную. Секретарша ему говорит: «Сережа, ну ты поднимись на второй этаж». Нет, стеснялся. Он окончил Тюменский индустриальный институт и не остался «при папе», а уехал в строящийся Нижневартовск, по которому весной и осенью можно было ходить только в болотных сапогах, а о каких-то молодежных развлечениях и речи не было. Были минуты слабости, когда хотелось вернуться обратно в Тюмень, устроиться работать в институт, он даже посоветовался об этом с отцом, но тот сказал: «Хочу, чтобы ты, во-первых, стал настоящим человеком, а во-вторых — настоящим специалистом. Пусть тебе сейчас нелегко, но ты должен через всё это пройти». И Сергей остался, вкалывал «до седьмого пота». Руководителями у него были два замечательных человека, «легенды» нефтяной Сибири — Роман Иванович Кузоваткин, будущий преемник Виктора Ивановича, и Николай Петрович Дунаев, главный инженер главка после смерти Муравленко. В этом Нижневартовске Сергей проработал в общей сложности шестнадцать лет, да еще пять — в Нефтеюганске.

Мало кто знает, что в Нижневартовске, когда он уже был начальником, его попросили чуть-чуть (для «выполнения плана») приписать показатель добычи нефти. Вот здесь и споткнулись о Муравленко. Ничто и никто не смогли заставить его это сделать. Как сказал Новалис, «характер — это окончательно сформировавшаяся воля». Убрать с работы его не могли — нет «доказательной вины». Оставаться в этом серьезном состоянии конфликта — невозможно. И, как выход, — в Москву, в академию на два года.

Но он закончил учебу за год и снова вернулся работать на Север — в Нефтеюганск, начальником объединения. Попал в жестокое время перемен. Менялся государственный строй, рушились плановая система и управление всей промышленностью. Заводы-производители останавливались, а добыча тюменской нефти целиком зависела от Большой земли. Рецептов на выживание никто не давал.

В те перестроечные годы Сергей был выбран (в полном соответствии с законом о трудовых коллективах) генеральным директором объединения «Юганскнефтегаз», стал первым в Министерстве нефтяной промышленности избранным руководителем такого ранга.

Генеральный директор, как гроссмейстер, должен был просчитывать каждый шаг на пять, десять лет вперед. Под его управлением был многотысячный коллектив с его жизненным укладом. И «нефтяные генералы» Тюмени в одно мгновение стали полководцами, которые, принимая решения, обязаны были сохранить то, что уже сделано, — не разрушив ничего! И каждый из них прошел этот нелегкий путь с достоинством. Все они — ученики Виктора Ивановича Муравленко. И, как и прежде, тюменская нефть продолжает кормить Россию.

Сергей унаследовал все, что передают гены родителей, а время, которое шлифует характер и взгляды, сделало его политиком — депутатом Государственной думы. «Человеку, который знает куда идти, мир дает дорогу» (Дэвид Джордан). Сергей добился всего сам, своим трудом и знаниями. А почему?

— Почему? — спросил Алексей. — Тоже хочу знать секрет, как стать главой нефтяной компании. Пригодится.

— А потому, — усмехнулся дядя Коля, — что нужно не лежать на печке, а работать. Отвечу тебе словами самого Сергея Викторовича, который своим дочерям сказал так: «Когда я окончил институт, ваш дед меня, как кутенка в речку, бросил в самотлорские болота. Я барахтался изо всех сил, случалось, и захлебывался, а он меня держал за шкирку, чтоб не утонул». А теперь Сергей Муравленко — депутат Государственной думы, у него красавица жена — сибирячка и две прелестные умные скромные дочки. Род Муравленко на Руси не переведется, на таких она и держится.

— А Клавдия Захаровна, что с ней стало? — задал вопрос Алексей.

— Она умерла 4 июля 2001 года, посвятив всю свою жизнь мужу, сыновьям, внуку. И, может быть, именно в этом — главное предназначение женщины, жены, матери. В любви, в преданности, в сохранении семейного очага. Таким вот она была человеком — отдавала себя без остатка своим самым близким и родным людям. Красивая, умная, воспитанная на Кавказе идеальная хозяйка: гостеприимная, добрая, скромная. Семья — это ее жизнь, ее религия, ее любовь.

Говорят, муж и жена со временем становятся похожими друг на друга. Пылкая любовь молодости переходит в уважение, душевные ценности объединяются, а дом становится крепостью, где тебя всегда ждут, где ты можешь открыть свою душу, где тебя понимают без лишних слов и никогда не подведут. И близкие будут всегда рядом, что бы ни случилось. Именно по этим законам людской мудрости жила семья Муравленко.

Как-то на отдыхе Виктор Иванович сказал: «Клавдия Захаровна — это подарок судьбы. Мне». Она засмеялась: «Почему раньше об этом не говорил?» — «Это жизнью выверяется, — ответил он очень серьезно. — Ты у меня — зам по тылу». Это дорогого стоит!

Уже потом, когда память события жизни перебирает как четки, Клавдия Захаровна, улыбаясь, говорила, что она самая счастливая женщина. Любимый муж, два замечательных сыночка, внук и две внучки — о каком еще большем счастье можно мечтать? В жизни всегда поровну и счастья, и горя. Счастья желаешь и добиваешься, а горе само приходит. Мудрая женщина! Глаза заплаканные, а, улыбаясь, говорит: «Сама от себя спасаюсь»…

Горя в этой семье было «через край». Когда Валерий, попавший в аварию, умирал и медики жизнь ему не гарантировали, Клавдия Захаровна поседела. Каждая секунда на протяжении шести месяцев могла стать роковой. И все эти бесконечные секунды мама была рядом с сыном. И победила — выходила и на некоторое время вырвала его из объятий смерти.

Потом она радовалась, глядя, как потомственный нефтяник, внук Алешка (шести месяцев от роду) обживал гостиницу «Заря» («соня на подушке»). Порода в нем была муравленковская: глазки черные, как сливы, улыбчивый. Он хорошо уже знал руки бабушки. Она не доверяла молодым родителям — ведь Алеша родился с патологией. Заботы о жизни и лечении ребенка полностью легли на Клавдию Захаровну. Она — и няня, и медсестра, и повар, и воспитатель, и прачка… А бытовую технику-помощницу установить негде было — размеры квартиры-«хрущевки» не позволяли.

«Маленькое счастье» росло на глазах Клавдии Захаровны, лепило свои армии из пластилина, мыло пол духами бабушки, бегало хвостиком за своим дядей Сережей, пряталось от дедушки за бабушку и кричало: «Витя, Витя, я здесь!» Счастливое время! Но оно вновь было не долгим. Валерий… Он умер на руках у мамы. Вернулся с севера, пришел к маме на обед, поиграл с сынишкой и… ушел из жизни. Красивый, умный, как мама, улыбчивый. Добрый, открытый для всех, душа чистая, светлая. Трудяга, любимец друзей и всего коллектива.

И только один Виктор Иванович знал, как коротка будет жизнь Валерия, — врачи предупредили. Невозможно представить мысли, которые выедают душу в ожидании неотвратимой беды. Знал он и о конечном, трагическом пути Алеши. Как мог, оберегал эти страшные тайны. Как-то сказал: «Смотрю на него, радуюсь, а душа плачет». И эту свою боль он унес с собой.

В последние ее годы жизненные силы давали Клавдии Захаровне две маленькие внучки: Маруся, как звал ее Виктор Иванович — Моя Русь, и Виктория, которую назвали в честь деда Виктора. Клавдия Захаровна говорила: «Всегда хотели девочек, и Сережа с Ниной нам это счастье подарили». Внучки стали ее жизненным стержнем, но три инфаркта и два инсульта сделали свое дело. Клавдия Захаровна ушла из жизни, как и хотела, — летом…

И теперь они покоятся вместе, на Червишевском кладбище под Тюменью — четыре могилы: Виктора Ивановича, Валерия, Алексея и Клавдии Захаровны. А перед памятником Муравленко будто в почетном карауле выстроились буровые долота. И кажется, что вот-вот хлынут фонтаны нефти. Это как символ того труда, той профессии, которой Виктор Иванович посвятил всю свою жизнь. И победил в ней. А в смысле вечном — победил и смерть. Потому что такие люди не исчезают в никуда. Они на все времена становятся живыми и спасительными маяками в этом бушующем и часто гибельном житейском океане.

Николай Александрович выключил вентилятор — толку от него не было никакого, только гонял пыль по квартире. А жарко и душно было по-прежнему.

— А сестра Виктора Ивановича? — спросил вдруг Алексей, который и сам уже незаметно становился пытливым биографом Муравленко.

— Тамара вышла замуж за полковника Советской армии, — охотно отозвался Чишинов. — Некоторое время жила и работала в Германии. Умерла до перестройки. А ее дочь, Аля, стала переводчицей. В Индии. Родственных связей они никогда не теряли, переписывались. А уж если выпадали редкие встречи, то это был настоящий праздник. Все они были дружны друг с другом, одна большая семья, муравленковская. Но ты знаешь, у Виктора Ивановича, по существу, было гораздо больше детей.

— Как это? — не понял юноша.

— А так. Он ведь был еще и преподавателем в институте, профессором, и ко всем своим студентам относился как к родным детям. Это не просто слова, а правда. Они порою для него даже больше значили, чем работа в главке. Когда приходили к нему в кабинет сдавать зачеты или прослушать лекцию, если он не успевал в институт, то Виктор Иванович откладывал все совещания и просил секретаря ни с кем его не соединять, даже с Москвой. Но спрашивал строго, поблажек никому не давал. Экзаменационную планку держал высоко. Вот, например, один из его студентов, Валентин Кветкин, защищал диплом в Куйбышевском индустриальном институте. Тема была «Бурение нефтяных скважин с морского основания». Отвечал отлично. Твердая пятерка. Вдруг Виктор Иванович задает последний вопрос: «Кто первым из нефтяников разработал в Советском Союзе технологию проводки скважин с передвижного морского основания?» Молчание. Тогда Муравленко говорит: «Стыдно не знать, молодой человек. Это же ваш завкафедрой Владимир Иванович Тарасевич, вот он, сидит рядом со мной». А сам Тарасевич был человеком чрезвычайной скромности и о своем изобретении студентам не рассказывал. В итоге оценка была снижена до четырех баллов. Кветкин тогда сначала обиделся на Виктора Ивановича, но в итоге отправился вслед за ним в Тюмень, работал там в главке на руководящих должностях.

Или Виктор Китаев. В декабре 1964 года он получил из рук председателя экзаменационной комиссии красный диплом. Виктор Иванович поинтересовался у него: куда распределяетесь? Китаев ответил, что едет осваивать Тюмень. «Похвально, возможно, там мы встретимся снова». И ведь действительно встретились, да не один раз. Китаев стал работать буровым мастером в Урае, потом на партийной работе в Ханты-Мансийске, снова на производстве в Нижневартовске, Мегионе, Самотлоре, вырос до секретаря Тюменского обкома партии, а в девяностые годы руководил технико-коммерческим бюро «Газпрома» в Австрии. Классный специалист из «гнезда Муравленко» взял на вооружение его главный принцип — «не люди для нефти, а нефть для людей». Он приехал в Тюмень на три года, а остался на всю жизнь.

Не случаен и такой факт. Вот сейчас от «Главтюменнефтегаза» ничего не осталось, в здании — коммерческие структуры, всё серьезно, солидно. Но кабинет Муравленко на третьем этаже и примыкающую к нему комнату не тронули. И слава богу, сохранили в прежнем виде. Не всё же в аренду да на продажу. Теперь тут музей и фонд имени Муравленко. Работают там всего три человека во главе с Сергеем Дмитриевичем Великопольским, хранят память о великом человеке. На массивном столе стоит уже неработающий телефон-вертушка, за стеклом — казачья шашка, подаренная Виктору Ивановичу. А на стене — большая картина неизвестного художника. Сюжет ее относится к началу семидесятых годов: несколько человек в полушубках, возле буровой вышки, на Самотлоре. Среди них — Муравленко, Китаев, другие люди, рабочие вдалеке. Композиция решена так, что никто не выпячивается, нет там центральной фигуры и нет посторонних, случайных. Чувствуется, люди заняты делом, что-то обсуждают, спорят, заодно и радуются встрече. А кто-то мимоходом оглядывается на нас, зрителей. Но все — в движении, даже ощущается их дыхание, морозный воздух, слова слышатся. Это лучше любой фотографии, потому что картина живет, о многом говорит. Надо лишь уметь видеть и слышать. Такая вот, Леша, наглядная иллюстрация.

— И художник неизвестен?

— К сожалению. А известны ли все те, поименно, кто поднимал Западную Сибирь, осваивал Самотлор и другие месторождения в регионе? Их было больше миллиона, все они вложили частицу своей души в это гигантское строительство. И памятник им может быть только один, общий. Он и стоит в столице Самотлора — Нижневартовске: фигура Нефтяника с поднятой рукой, в которой горит огонь.

В это время зазвонил мобильный телефон из-под подушки. Вернее, сразу-то было не определить, откуда раздается это нахальное бренчание, похожее на мяуканье мартовского кота, пока сам дядя Коля не помог своему юному соседу найти его любимую игрушку. Потом ушел на кухню, попить холодного чая, а когда вернулся, Алексей уж кончил разговаривать.

— Подружка? — спросил дядя Коля.

— Невеста, — смущенно отозвался юноша.

— Я ее знаю?

Алексей отчего-то еще больше застеснялся и вместо ответа сам задал вопрос:

— Интересно, а что имя «Елена» означает?

— Прекрасная.

— Это я и сам знаю. А более конкретно?

— А это какая же Елена? — насторожился дядя Коля. — Уж не моя ли внучка? Не она ли тебе сейчас и звонила?

Алексей вывернулся.

— Надо сменить мелодию в мобильном, — сказал он. — Надоела. Какую посоветуешь поставить, дядя Коля?

— Гимн Советского Союза, — ответил старый бурильщик.

— Я подумаю. Так что ты говорил о педагогической деятельности Виктора Ивановича? Это очень важная и интересная тема.

Николай Александрович улыбнулся, покачал головой, но начал охотно рассказывать:

— Вообще-то, об этом действительно написано очень мало. Всему нефтяному миру Муравленко известен как руководитель и организатор нефтедобывающей промышленности Западной Сибири, как государственный деятель самого высокого ранга. За рубежом его просто называли «нефтяной король Сибири», тогда еще никаких Ходорковских и в помине не было, да тут и сравнивать нельзя. Но вот то, что он был настоящим профессором бурения, педагогом, — об этом сказано скупо. А он много лет руководил дипломными проектами и в Куйбышевском индустриальном институте, и в Тюменском, сам заражал будущих нефтяников смелыми идеями, приучал их мыслить самостоятельно, конструктивно. Между прочим, за создание и внедрение новых прогрессивных методов разработки нефтяных месторождений группе куйбышевских нефтяников, в том числе и Виктору Ивановичу, была присуждена Ленинская премия. А это была высшая оценка труда. Еще в Куйбышеве его кафедра бурения стала одной из самых лучших в стране — и по составу специалистов, и по оснащенности учебно-промысловым оборудованием, да и по качеству знаний у выпускников.

А когда он переехал в Тюмень, стал руководителем главка, то признался декану Тюменского индустриального института Виктору Ефимовичу Копылову (было это зимой 1965 года), что очень скучает по преподавательской работе, что без нее просто настоящая тоска на душе. «В чем же дело? — ответил ему Копылов. — Мы будем только рады, если вы станете читать нашим студентам лекции». Но дело осложнялось тем, что у Муравленко действительно не было ни минуты свободного времени. Нагрузка колоссальная, главк только создавался, начинал функционировать. Как работать по совместительству? Были опасения и другого свойства: какова будет реакция коллег по главку и партийного руководства области? Это ведь предлог для всяких ненужных словесных спекуляций. Некоторым людям лишь язык почесать, скажут: приехал и сразу на двух стульях сидит. А для Виктора Ивановича преподавание — это та отдушина, в которой он, наверное, черпал силы, как глоток свежего воздуха или живой воды. Договорились так: Виктору Ивановичу выделили студентов с дипломными и курсовыми работами, составили план обзорных лекций по новой технике и технологии бурения, а от оплаты он отказался.

И, кстати, на протяжении многих лет Копылову, уже ректору института, приходилось постоянно утрясать «конфликты» между бухгалтерией и Муравленко, поскольку зарплата-то официально шла, а он ее демонстративно не получал. Для главного бухгалтера института это была многолетняя «головная боль»: как отчитаться по ведомостям и вручить полагающиеся деньги строптивому профессору. А общий объем выполненных учебных работ у Муравленко оказался даже гораздо большим, чем было запланировано. Но кляузы-то на Виктора Ивановича все равно пописывали, приходилось и ему, и Копылову объясняться, доказывать свою порядочность. А это — очередные незаживающие рубцы на сердце.

— А где же он время-то свободное находил? — недоуменно спросил Леша, почему-то поглядев себе под ноги. Будто оно, время, именно на полу-то и валялось.

— Кто ничего не хочет делать, тот ищет причину. Работа — лучший способ наслаждаться жизнью, как писал Кант, — ответил дядя Коля. — Так что время у человека мыслящего и деятельного есть всегда. Муравленко не только преподавал, он помог в буквальном смысле Тюменскому институту встать на ноги. Сказал Копылову: «Поезжайте на склады главка, прямо на полках посмотрите, что у нас есть. Берите всё, что надо, отказа не будет. Нужна будет буровая установка — выписывайте. Установим ее сами, силами нефтяников-производственников». Это был уже сибирский размах. Копылов, сам коренной уралец, оценил душевную широту Виктора Ивановича. Институту ведь действительно требовалось оборудование, много чего. И всё было доставлено в срок, все лаборатории были оснащены по высшему качеству новейшей техникой и оборудованием.

А на должности профессора Муравленко трудился до самой смерти. Участвовал во всех научных конференциях института. Нужна была какая-нибудь опытная партия приборов — он тотчас же давал указание одному из заводов главка на их изготовление. Однажды Копылов по какой-то надобности пришел в главк к Муравленко. И секретарь неожиданно отказала во встрече. «Почему?» — «У него на приеме сейчас ваши же студенты». Вот так. Когда читает лекции в кабинете — нельзя никому. Среди студентов даже существовал неофициальный конкурс: кому из них идти в первую очередь к Виктору Ивановичу как к руководителю проекта или дипломной работы. Это тоже говорит о многом. Муравленко следил за судьбой своих подшефных и после защиты, за их самостоятельной работой на инженерных должностях. А к буровикам у него была конечно же особая любовь. К числу его личных научных заслуг относится разработка телевизионного передатчика с параболической антенной, устанавливаемой на буровой вышке, диспетчерской телевизионной связи с отдаленными буровыми установками на расстоянии 20–30 километров, много чего другого. И учебный телецентр института, мощный вычислительный центр — эго всё тоже его детище.

— А какими еще отраслями науки он интересовался? — спросил Алексей.

— Самыми разными, например космической техникой, — ответил Чишинов. — Тогда ведь была эра космоса, настоящий бум в этой сфере. У нас вслед за Гагариным летали Титов, Николаев, Попович, Быковский, Терешкова… У американцев первым космонавтом стал Джон Гленн. Тогда в Советском Союзе шел этакий своеобразный спор между «физиками» и «лириками» — что важнее? А нужно на самом деле и то и другое. И полеты в космос, и стихи. И спорт. Ландау получил Нобелевскую премию, Евтушенко и Вознесенский выступали в Политехническом, а Валерий Брумель ставил «космические» рекорды по прыжкам в высоту. Групповой полет в космос совершили Комаров, Егоров и Феоктистов, открылся Театр на Таганке, вышел «Гамлет» с великим Смоктуновским, построили Асуанскую ГЭС, совершил первый выход в открытый космос Алексей Леонов, взошла звезда Лидии Скобликовой, Галины Прозуменщиковой, Попенченко и Лагутина. Но тогда же американцы начали бомбардировки Вьетнама (любят они это дело — хлебом не корми), а в Англии, перед началом чемпионата мира по футболу, украли главный приз — «Золотую богиню Нике». Нашла ее случайно собачка в городском парке в кустах. За что ей потом был обеспечен бесплатный корм до конца собачьей жизни. Мы, кстати, заняли там почетное четвертое место.

— Ну, историю футбола я знаю, — сказал Алексей и взглянул на часы: скоро ли финал? Не опоздать бы к главному спортивному событию года. Но в запасе было еще четыре с половиной часа.

— Муравленко защитил докторскую диссертацию по совокупности опубликованных им работ, книг, — продолжил Николай Александрович. — Это был солидный, интересный, содержательный доклад с высоким инженерным уровнем технических решений. Среди них в первую очередь — гидромониторные долота в сочетании с турбинным способом бурения; облегченные бурильные трубы из алюминиевых сплавов; прокладка знаменитых ледовых дорог в условиях топи и болот, способных работать почти круглый год; передвижные буровые установки на воздушной подушке и на железнодорожной основе; крупноблочный монтаж буровых конструкций и газотурбинный привод, ну и, конечно, решение многих практических задач по обустройству месторождений и северных городов, включая вопросы организации труда, диспетчерской связи и так далее. Все изобретения и новшества Виктора Ивановича даже невозможно кратко описать.

— А что такое «воздушная подушка»? — спросил Леша.

— Это — искусственно создаваемый слой сжатого воздуха, задерживаемый специальной гибкой оболочкой, — пояснил Чишинов.

— Думаешь, я понял?

— Ну, подушка разгружает конструкцию при транспортировке, снижает давление на грунт, амортизирует буровую вышку. А для заболоченных пространств Западной Сибири, которые были почти лишены транспортной дорожной сети, эта подушка была самой перспективной находкой. За шесть лет, начиная с 1966 года, было создано несколько вариантов буровой установки на воздушной подушке. Все испытания прошли успешно, при непосредственном участии Муравленко. А на одном из них — на нефтепромыслах Стрежевого в Томской области присутствовали канадские специалисты-нефтяники. Их оценка выразилась в одном слове: «Фантастика!»

— Вот теперь ясно, — удовлетворенно кивнул Алексей.

— Эта разработка была запатентована во многих странах мира, — продолжил дядя Коля. — В Канаде, США, ФРГ. Зарубежные журналы опубликовали ее описание. Один из разработчиков этой подушки, Шибанов, стал потом заведующим кафедрой в Тюменском институте. Иностранцы в те годы ездили в Западную Сибирь к Муравленко часто, набирались у него ума-разума. Но и сам он тоже совершал многочисленные поездки за рубеж. В Канаде в том же 1966 году знакомился с достижениями в области бурения скважин в условиях, сходных с тюменскими. В Финляндии его интересовали достижения домостроения в суровых северных краях, знаменитые «финские домики». Был на всемирных выставках в США и Японии, посетил нефтяные промыслы Венесуэлы, в Чехословакии заключил контракт на поставку тюменским нефтяникам автомашин фирмы «Татра» в специальном исполнении, консультировал иракских специалистов по вопросам добычи нефти и проектирования системы поддержания пластовых давлений на месторождениях Северной Румэйлы. Скажу тебе больше, Леша. После последнего перенесенного инфаркта, еще не полностью от него оправившись, буквально за месяц до смерти Виктор Иванович говорил, что хочет отойти от производственных дел, вернуться в милое его сердцу Поволжье, полностью посвятить себя педагогической деятельности. Не довелось. Не успел.

Помолчав некоторое время, Николай Александрович вдруг сказал:

— А смерть позже настигла и его преданного шофера, Валентина Червоткина, который тоже был ему как сын, — и именно на одной из тех «Татр». И это тоже почти мистическая история…

— Какая? — живо заинтересовался Алексей.

— Расскажу в другой раз. Давай пройдемся по улице.

3

Приказ № 1 от 16 сентября 1965 года

«В соответствии с Постановлением Совета Министров РСФСР от 3 сентября 1965 года № 1026 с И сентября 1965 года приступил к исполнению обязанностей начальника Главного Тюменского производственного управления по нефтяной и газовой промышленности (Главтюменнефтегаз) СНХ РСФСР.

В. Муравленко, начальник «Главтюменнефтегаза».

Из выступления В. И. Муравленко:

«Хотел бы сказать о трудовом подвиге комсомольско-молодежной бригады бурового мастера Виктора Китаева, пробурившего скважину на газовом куполе Самотлора, об атмосфере дружбы, взаимного доверия, о психологическом климате, созданном в коллективе. Это как раз тот случай, когда фактор духовный становится фактором инженерным, экономическим. Только при поверхностном взгляде у нас проблемы чисто технические. На самом деле это социально-нравственные проблемы, в решении которых участвует не узкий специалист: буровик, вышкостроитель, нефтепромысловик, — но гражданин, личность. Высокий профессионализм, конечно, необходимейшее, но не единственное качество. Победить эту землю одной техникой без нравственной силы, без творческой мысли нельзя было».

Сухие факты и хроника:

1974 год, апрель. Начата пробная эксплуатация Салымского месторождения.

Май. Исполнилось десять лет с начала эксплуатации нефтяных месторождений Западной Сибири. За это время добыто 309,1 миллиона тонн нефти.

Июнь. На Самотлоре получено 100 миллионов тонн нефти с начала эксплуатации.

Сентябрь. Завершено строительство газопровода Правдинское месторождение — Сургутская ГРЭС. Начато строительство железной дороги Надым — Пангоды — Уренгой.

Октябрь. Впервые газ Западной Сибири пришел в Москву.

Ноябрь. Нефть Самотлора пришла к новороссийским терминалам. Добыто 109,8 миллиона тонн нефти и 23,1 миллиарда кубометров газа.

В Сургутском районе открыто одиннадцатое месторождение нефти — Нижнесартымское.

Достигнут миллионный рубеж проходки скважин предприятиями объединения «Запсиббурнефть» (бригады В. Китаева, Г. Левина, Г. Петрова, А. Шакшина, В. Глебова).

1975 год, май. Сдан первый Нижневартовский ГПЗ, осушенный газ пошел на Сургутскую ГРЭС.

Август. В Сургут прибыл первый поезд, открылась железнодорожная связь Среднего Приобья со всей страной.

В НГДУ «Юганскнефть» добыта 100-миллионная тонна нефти.

Октябрь. На Самотлоре добыта 200-миллионная тонна нефти.

На Холмогорской площади пробурена первая эксплуатационная скважина (бригада М. Фомина).

На Самотлоре замкнулось энергетическое кольцо с напряжением 110 кВт.

В Нижневартовске открыт филиал института «Гипротюменнефтегаз».

Образовано НГДУ «Белозернефть».

1976 год, январь. Введен Южно-Балыкский ГПЗ.

Начало эксплуатации Северо-Покурского месторождения нефти.

Июль. Суточная добыча нефти по «Главтюменнефтегазу» достигла 500 тысяч тонн.

Февраль. Территориальное главное управление по строительству предприятий нефтяной и газовой промышленности («Главтюменнефтегаз») награждено орденом Ленина.

Март. Создан завод «Нефтетрансмаш».

В Нижневартовск прибыл первый поезд.

Создано НГДУ «Варьеганнефть».

В НГДУ «Юганскнефть» по сравнению с 1964 годом добыча нефти увеличилась более чем в 250 раз, производительность труда — в 12 раз, рост численности работающих — в 5 раз.

1977 год, март. Началось строительство газопровода Уренгой — Тюмень — Челябинск.

15 июня. Нефтяники страны, весь советский народ понесли тяжелейшую утрату — скончался Виктор Иванович Муравленко.

Всего одна цитата:

«Чтобы определить место В. И. Муравленко в преображении Сибири, нужно знать и учитывать то время, в которое он жил и работал. Сибирь была его звездным часом. О нем обычно говорят так: нефтяник, выдающийся нефтяник. Это правильно, но недостаточно. Считаю его одним из крупнейших преобразователей и строителей новой Сибири. Занимаясь развитием нефтяной промышленности, он фактически осваивал гигантские, абсолютно необжитые просторы Западной Сибири. Он — видный первопроходец, преобразователь, строитель Сибири, принимал участие в строительстве десятков городов, создании чрезвычайно важных коммуникаций — воздушных, железнодорожных, крупных научных, культурных центров, современной системы жизнеобеспечения. Ведь в ту пору население Тюменской области выросло в три с половиной раза, а Томской — почти в два раза! Заслуга его еще и в том, что им были созданы сотни крупных нефтяных, строительных, научных, культурных трудовых коллективов. Вся его деятельность начисто опровергает злостную выдумку об «эпохе застоя». Благодаря его деятельности в Западной Сибири сформировался нефтегазовый комплекс планетарного масштаба, развился центр большой науки. Многие поколения русских людей, идя на восток, «навстречу солнцу», заселяли и осваивали гигантские пространства Сибири. И вклад Виктора Ивановича здесь огромный, один из самых значительных в тысячелетней истории России…»

(Егор Кузьмич Лигачев, член Политбюро ЦК КПСС с 1985 по 1990 год)