1

Наверное, больше всего Галя удивилась, увидев среди спустившихся в подвал и свою одноклассницу Людку. Были тут и другие девчонки, но их она не знала. А всего пришло человек пятнадцать. Они встали вдоль стен, в дверном проеме, за спиной у Геры. И, как ни странно, приятели Пернатого, которых он выгнал из подвала часа два назад, тоже были тут, в полном составе: Додик, Арлекин, Татарин, даже побитый Гусь. Полный сбор обеих уличных банд. Словно они готовились сесть за стол переговоров. «Они что, решили примириться?» — подумала Галя, но тотчас отбросила эту мысль, потому что почувствовала, как все эти подростки, сбившись в новую стаю, смотрят на Геру, будто готовы уловить малейшее его движение, выполнить любое желание.

Пернатый уже очнулся и теперь презрительно смотрел на своих корешей. Достав сигарету, закурил.

Гера, не глядя на Галю, словно она вообще отсутствовала, спросил:

— Ну, Пернатый, ты понял?

Тот лениво кивнул, будто ему было противно разговаривать с ними.

— Ты понял, что теперь ничего не значишь? Они сами ко мне пришли. И теперь я — главный. А ты — никто, и звать тебя — никак. Ты меньше котенка и слабее кузнечика. Ты смог побить Гуся, а со мной тебе никогда не справиться. Но я и не буду с тобой драться. Зачем? Я взял тебя хитростью. Теперь ты — один против всех. Слабак! Какой же ты слабак! Ты заманил сюда девчонку, думая насолить мне, но даже этого дела не сумел довести до конца. Струсил. Пошел против своих. Распустил сопли. Стал ее защищать. А в результате проиграл сам. Никогда не играй в благородство, Пернатый! Люди ждут крови, боли и страха.

Галя слушала его и не понимала. Что он такое говорит? Ей хотелось заткнуть уши. Он упрекает Пернатого за то, что ее не изнасиловали?! Подростки смотрели на Геру и ловили каждое его слово. Людка даже улыбалась, выглядывая из-за чьего-то плеча. Пернатый, докурив сигарету и сплюнув, достал другую. А Гера продолжал свою тронную речь.

— Ну что ж, ты не справился, за дело возьмусь я. Вам всем крупно повезло, что я решил заняться вами в свободное время. Но сначала я хочу посмотреть на вас в деле. А тебе, Пернатый, я предлагаю вот что. Как ты понимаешь, выбор невелик. Или ты идешь ко мне… Нет, заместителем я тебя не сделаю. Пока. Может быть, потом, со временем. Мы ведь все-таки дружили… Или… сам знаешь. Другого выхода нет. Ну, думай. Думай, только побыстрей. А то скоро светать начнет… Ты что-то сказал?

Пернатый пошевелил губами, и Гера, подойдя ближе, наклонился к нему.

— Пошел ты к дьяволу! — отчетливо проговорил Пернатый и плюнул.

Плевок попал прямо в глаз. Гера отпрянул, вытер лицо рукой и усмехнулся.

— Как вам будет угодно, — кривя губы, сказал он и позвал: — Дылда, Кент, Татарин, Додик! Валяйте! Он ваш.

— А можно мне? — выкрикнул Гусь.

— Ладно, ты заслужил право на месть, — согласился Гера и мельком взглянул на Галю, словно проверяя ее реакцию. Но она смотрела не на него, а на Пернатого, и тот, прищурившись, улыбнулся ей и кивнул.

И тут на него набросились пятеро… Силы были слишком неравны, хотя Пернатый и отбивался как мог. Его скрутили, заломив руки за спину, пиная ногами в лицо.

— Не здесь, не здесь! — крикнул Гера.

В подвале оказалась еще одна дверь — в соседнее помещение. Пернатого поволокли, и на цементном полу оставались кровавые пятна. Вскоре из-за двери стали доноситься глухие удары и крики. От ужаса Галя не могла вымолвить ни слова, все происходящее казалось ей кошмарным сном, бредом.

— Итак, — произнес Гера спокойно, не обращая внимания на вопли Пернатого. — Мы приступаем ко второму действию. Братство наше надо скрепить. Вы знаете чем.

Подростки захихикали, начали переговариваться.

— Тише! — Гера поднял руку. — Я еще не кончил. Для того, чтобы мы соединились кровью, нам нужно не только это… — Он кивнул на дверь, за которой били, а может быть, и убивали. — Нам нужна девственница. Целка, как говорит Жмох. Да, Жмох?

— Так точно! — дурашливо скривился тот, добавив целую тираду из нецензурных слов.

— И у нас есть такая! — Гера вдруг повернулся к Гале, подошел, взял ее за руку. Она покорно встала, но ноги не слушались, стали как ватные. — Не бойся, тебя это не касается, — шепнул Гера. — У нас есть такая, — громко повторил он. — Кича, ты привел сестру?

— Да, командир! — откликнулся тот и вытолкнул в центр подвала худенькую девчонку, Видимо, ее напоили или дали нанюхаться клея, потому что она тоже подхихикивала.

— Точно целка? — строго спросил Гера. — Ничего девчушка.

— Ну так! — хохотнул Кича. — Конечно, я не заглядывал, но знаю наверняка. Мои предки с нее глаз не спускают. А сейчас на даче. Да я ей уже все объяснил, она согласна.

— Знает, что хором будет? — спросил Арлекин.

— Потом допрет, — отозвался Кича, начиная раздевать сестру.

Та не сопротивлялась, сама помогая освобождать себя от одежды. Когда она осталась совсем голая, прижав ладони к еще детским соскам, остальные подростки, включая и девчонок, тоже начали сбрасывать с себя шмотки.

— Ну все, пошли, — сказал Гера, не выпуская Галину руку из своей. — Людка, иди сюда, помоги ее вывести!

Поддерживая с двух сторон, они повели ее к лестнице, а в сознание Гали пробивалось — сквозь доносящиеся из-за спины смех и повизгивания — вскрики и глухие удары, которые, казалось, не кончатся никогда.

Уже вот-вот должен был забрезжить рассвет. Они вновь ехали в такси.

— Куда мы едем? — спросила Снежана, словно только что очнувшись. Ее знобило, и Драгуров набросил ей на плечи свою куртку.

— Ко мне в мастерскую, — ответил Владислав, покосившись на ухмыльнувшегося таксиста. Наверное, тот подумал: вот, отец семейства, снял девицу и везет пистониться, старый козел. — Это моя жена! — неожиданно для самого себя выпалил Владислав. — Так что заткнись и крути баранку!

— А я ничего и не говорю, — возразил таксист испуганно: связывайся с психами, да еще в ночное время…

В мастерской Драгуров усадил девушку в кресло, сам подошел к столу, на котором оставались фрукты и бутылки, и стал жадно пить прямо из горлышка. Проснувшийся котенок терся об его ноги.

— Ну что, Никак? — спросил Владислав, взяв его на руки. — Никак не вырастешь в настоящего зверя?

— Дай его мне, — попросила Снежана. Передав котенка, Драгуров посмотрел на сумку, в которой лежала механическая игрушка.

— Кукла, — сказал он, сделав еще несколько глотков. — Им нужна была эта кукла.

— Ты о чем?

— Да все о том же. Пока я ничего не понимаю, но, кажется, начинаю догадываться.

Драгуров с раздражением пнул сумку.

— Прекрати, — сказала Снежана. — Успокойся. Не становись, как все. Налей и мне тоже. О, черт!

Котенок вдруг выпустил коготки и до крови оцарапал ей шею. Это было странно, поскольку прежде за ним подобного хулиганства не наблюдалось.

— Ему что-то не понравилось, — произнес Драгуров, наклоняясь к девушке. Позволь?

Он поцеловал ее в шею, в то место, которое расцарапал негодник, и ощутил на губах вкус крови. Посмотрел в глаза. Потом снова, жадно и крепко поцеловал.

— Все, пусти! — сказала Снежана, вдохнув. И добавила, гораздо мягче: — У меня дед умер.

— Я знаю, — криво усмехнулся Драгуров. — Все когда-нибудь умирают.

— Но не такой смертью.

— Любая смерть вызывает отвращение. Уснуть в собственной постели ничуть не лучше. Может, даже более обременительно для близких. И уж гораздо глупее. Впрочем, жизнь также глупа и отвратительна.

— Неужели? А как же любовь?

— Любовь — обман. Яд в стакане, который тебе подносит убийца. Засмеявшись, Владислав передал Снежане рюмку с ликером. — Пей, забудь и ни о чем не думай. А когда откроешь глаза, увидишь, что мир остался таким же серым, грязным и скучным. В нем нет просвета, лишь ложь, навеянная самовнушением. И еще — постоянное предательство. И еще — страх, который ты ощущаешь в себе с рождения, потому и кричишь. И еще — гвозди, которые забивают в крышку, но ты этого уже не слышишь.

— Откудау тебя такие мысли? — спросила Снежана, беря его руку в свою.

— Да вот появились, знаешь ли, с некоторых пор.

— Послушай, а почему ты назвал меня своей женой — там, в такси?

— Потому что… — Владислав задумался. — Потому что мы все равно поженимся. И, может быть, одни и уцелеем.

— И у меня нет выбора?

— Нет, — серьезно ответил он.

Некоторое время они сидели рядом и молчали, и Драгурову даже показалось, что девушка уснула. Но она открыла глаза и неожиданно попросила:

— Почитай мне что-нибудь.

— Что? — удивился Владислав. — Стихи какие-нибудь? Я ничего не помню.

— Да что угодно. Все равно. Вон у тебя на столе какая-то книга лежит…

— Это не книга, — сказал Драгуров. — Это дурацкий сценарий одного дурацкого дурака.

— Вот и почитай, хотя бы с середины. Мне надо успокоиться.

— Вряд ли тебя это успокоит, — с сомнением покачал головой Владислав, но встал и направился к столу.

«…Однажды к Хаусфишеру, когда в хранилище никого не было, кроме него самого, пришел человек, лица которого я не мог разглядеть, поскольку оно словно бы укрывалось тенью, хотя свечи горели достаточно ярко. Хозяин не был слишком удивлен внезапному появлению гостя, называя его то Демиургом, то Кроули, то Мириам, из чего я заключил, что раз последнее имя присуще женскому полу, второе мужскому, а первое сочетает в себе черты обоих полов, то человеку этому (или существу) все равно, как именно к нему относятся.

Он, несомненно, принадлежал к числу избранных, познавших терпкий вкус допинга. Все остальное человечество — это коллективный донор. Которым можно подкрепить силы в случае необходимости — во время мировой войны, демонической революции или ради искупительной жертвы. Сам Карл Хаусфишер в дни своей юности, когда путешествовал по Гималаям, не брезговал использовать проводников-шерпов в качестве провизии. Употребление в пищу крови, некоторых частей человеческого тела происходит на протяжении всего видимого мира и за его объяснимыми пределами. Это — необходимый элемент мутации избранных, начиная от древнеегипетских жрецов и кончая современными вампирами. Я — посторонний наблюдатель, игрушка, фетиш, вроде черной кошки в храме Изиды или Уробороса, змеи, кусающей свой хвост; но некоторые выводы позволительно сделать и мне.

Прежде всего, мертвая жизнь, несомненно, существует, ею полна история, она окружает нас со всех сторон и пьет кровь живой жизни. Нет, недаром звучит древнее проклятие: „За то, что они пролили кровь святых и пророков, ты дал им пить кровь: они достойны того…“ Или другое, из того же ряда: „Кровь Его на нас и на детях наших“. Дурак не поймет, о чем я говорю, а в — жизни людей надо видеть не доступные стороны, а постигать символы, звуки, шорохи и тени, которыми она насыщена и по которым можно читать, как в открытой книге.

Иудейские маги еще в те, приснопамятные времена, использовали не только кровь новорожденных младенцев, но и желчь, кости и их пепел, сперму, выделяющуюся из трупов в первые минуты после смерти, зная, что все это избыточная физико-сексуально-химическая субстанция, которую душа умершего не успела потратить при жизни. Три зуба Люцифера есть — физический, психический и духовный, и они вампирически высасывают все человеческие силы. Об этом тоже следует помнить тем, кто хочет войти в число управленцев миллионами рабов… Калиостро и Бенджамин Франклин, Тамерлан и Наполеон, считать — не пересчитать их, поклонялись Уроборосу и пили ассиратум — целебный напиток, известный очень давно и составленный из вина и человеческой крови. Иные добавляли туда и частицы мозга. Съесть печень или сердце врага даже сейчас считается делом весьма похвальным, приносящим силу, храбрость, а в ряде случаев — обретение бессмертия.

Дряхлые вожди и диктаторы — все они сплошь из нашего братства, прикоснувшиеся к дьявольской энергии, их сила и могущество только отсюда — из омолаживающего кубка, из поклонения Сатане. Все они входят в заговор вампиров, как, к слову, и большинство писателей. Воздействовать на умы, изрекать слово, которое есть начало материализующейся идеи, особенно ежели она направлена на разрушение, — не есть ли это парализация свободной воли?

Больше всего ненавижу гениев, думающих, что они как-то влияют на мир! Они — всего лишь талантливые проводники мифов, антенны, передающие сокровенную жажду крови и людоедства. Да, они постигли „язык птиц“, то есть умеют общаться с нечеловеческими сущностями, с падшими ангелами, которые и нашептывают им информацию, недоступную обычным людям. Они вечно пляшут, делая шаг вперед, два шага назад, как плясали и тут, на черномагических мессах Хаусфишера, и всегда тянутся к потустороннему, ко всему инфернальному и запрещенному. И устанавливают связи друг с другом во всех уголках Земли, потому что не могут не соединиться. Так и пришедший к моему хозяину гость, оканчивая разговор, сказал, что необходимо отправить один из находящихся здесь, в хранилище, магических предметов — с тайной миссией… Речь его сводилась к тому, что в потоках крови — вся информация и все сокровища мира, и кто владеет этим потоком, текущим не только из прошлого в будущее, но и назад, тот стоит на вершине пирамиды. Психические ужасы — один из элементов субстанции власти, теневые стороны души, которые нужно покорить.

— Обретя знания, станем как боги, — вслед за Демиургом-Кроули-Мириам повторил Карл Хаусфишер.

Вскоре я понял, что именно мне предстоит покинуть стены хранилища. Было ли это случайным выбором или же преднамеренным, неясно. Но в тот же вечер состоялась прощальная месса, где я был погружен в чан с кровью, обретя благодаря этому дополнительные силы, которые пригодились бы на долгом пути. Некий трансильванец первым начал слизывать с меня кровь, за ним последовали и другие. Но кто должен был меня сопровождать? Тут молча выдвинулись двое мужчина и женщина, которых я прежде не видел…»

Драгуров перевернул страницу, но Снежана больше не хотела слушать.

— Ну все, довольно, — потребовала она, вновь принимаясь гладить котенка. Какая ерунда!

— Возможно, — сказал Владислав, хотя думал иначе. Впервые он почувствовал, что прочитанное имеет некий тайный смысл. И если вникнуть в него непредвзято, отбросив уже существующие и понятные истины, то вскроется сердцевина, словно мозг грецкого ореха, освобожденного от скорлупы. Но сейчас и ему тоже не хотелось копаться на дне илистого пруда в поисках откровений.

Сквозь зашторенные окна в мастерскую вступал рассвет.

— Хочешь, отвезу тебя домой? — спросил Драгу-ров.

Девушка отрицательно покачала головой, но он уже и сам понял, что сказал глупость. Куда она вернется? В квартиру, где неизвестно что ожидает? Где будет звонить телефон, напоминая о смерти деда? Но привезти ее к себе также не представлялось возможным.

Значит, надо оставаться здесь. Выждать время, собраться с мыслями.

— Мы с тобой, как потерпевшие кораблекрушение, выброшенные на необитаемый остров, — с усмешкой сказал он.

— Трое, — поправила Снежана, гладя котенка. Что-то с ним происходило не то: он вновь вздыбил шерсть, выпустил когти, и девушка поспешно сбросила его с колен. — Противный, чулки порвал.

Драгуров не стал защищать котенка. Включив маленький телевизор, он настроил антенну — хотелось узнать какие-нибудь новости о разрушенном накануне доме. Но на экране плясали, сотрясая воплями воздух, марионетки, похожие не то на мужчин, не то на женщин, потом появилась качающаяся голова политического обозревателя, изрекавшего прогнозы и утешения, затем пошел репортаж о приеме на государственном уровне — опять куклы, изображающие людей, и снова — песни и пляски. Наконец, прогноз погоды — обещались солнечные дни.

— Значит, жди урагана, — заметила Снежана. — А хорошо бы, если бы Москву завалило деревьями.

— Ты думаешь, пора?

Диктор на экране говорил теперь о курьезных происшествиях, случившихся в столице за последнюю неделю. Гибель людей в число этих происшествий не входила. Пока еще смерть не стала объектом курьеза, хотя, по всем показателям, уже приближалась к этому.

— А вот еще одно интересное сообщение, — продолжал диктор. — Вчера утром в районе Сретенки строители подземного туннеля наткнулись на кладку фундамента древнего здания, которого давно нет. В засыпанном подвале они обнаружили старинный сундук, вы видите его сейчас на экране. Этот купеческий «ящик Пандоры», как назвал его один остроумный человек, безуспешно пытались вскрыть, пока не приехали специалисты-архивариусы. Телезрители, конечно, ожидают от нас сенсационного сообщения? Напрасно. Ни золота, ни каких-либо свитков из библиотеки Ивана Грозного там не оказалось. Что же тогда? Игрушки, куклы, созданные, по всей видимости, в прошлом веке. Но все они сохранились в прекрасном состоянии, хоть сейчас выставляй на продажу в «Детском мире». В мэрию уже поступило предложение выставить эти куклы на аукцион…

— Бергер! — выдохнул Драгуров. Снежана встала рядом, не понимая, почему Владислав вдруг словно прирос взглядом к экрану и побледнел. Скрипнула дверь.

— Можно войти? — раздался довольно противный голос.

Галя пришла в себя только на улице, что-то отвечала Людке и Герасиму, кивала, когда они обращались к ней, но смысл их слов ускользал, поэтому фразы казались обрывочными и глупыми. Она улыбнулась и хихикнула. Людка выразительно посмотрела на Геру, покрутив пальцами у виска, и это позабавило Галю еще больше. О том, что уже произошло и продолжало твориться в подвале, ей не хотелось ни думать, ни вспоминать. Ей почему-то сейчас вообще казалось, что все это было во сне. Она там просто уснула, а пришли Гера с Людкой и вывели ее на улицу.

— А как вы тут очутились? — спросила она.

— У меня предки уехали, — фыркнула Людка.

— Я и к тебе заходил, — сказал Гера, снисходительно улыбаясь. — Домой. Сначала я не поверил твоей матери, думал, она врет, что тебя нет и всю ночь не было, а потом…

— Потом он увидел, что в коридор вышел какой-то мужик в трусах, хихикнула Людка, которой Гера, очевидно, уже все рассказал. — Но не твой отец. И все стало ясно. Раз мать принимает дома любовника, то, значит, ни мужа, ни дочки нет.

— Не понимаю, — глупо улыбаясь, сказала Галя.

— А чего тут понимать? — разозлилась Людка. — Не строй из себя дурочку-то! И вообще, Герка, чего ты с ней столько возишься? В королевы готовишь?

— А ты бы сама хотела ей стать? — отозвался тот. — Твое место другое, запомни. Первой ведьмы, если хочешь. А нет — переведу к крысам.

— Ладно тебе, — надулась Людка. — А чего мы ушли?

Гера не ответил. Он подошел к скамейке, стоявшей возле подъезда, перегнулся через спинку и вытащил припрятанный картонный пакет с ручками.

— На! — протянул его Людке. — Тут все: курево, клей, колеса, водка и пожрать. Отнеси им, в подвал. Дылда знает, что делать дальше. Но и ты проследи за ним, чтоб не заносило.

«Зачем в подвал?» — подумала Галя, но вслух ничего не сказала.

— Все, вали! — жестко произнес Гера, глядя на Людку.

Недовольно скривившись, та взяла пакет, обожгла Галю взглядом и ушла.

Рассвет только-только начинал выступать из-за лесного массива, словно неукротимое войско, пробудившееся и готовое к битве — последней и решающей. Но эта битва была не первой и не последней, она начиналась и заканчивалась каждый день. Победа и поражение шли рядом, а убитые исчезали в ночи…

4

Галя шагала рядом с Герасимом, не имея никакого представления, куда они направляются. Она смотрела на него сбоку и удивлялась происшедшей в нем перемене. Вроде бы ничего не изменилось — тот же рост, волосы, нос, овал лица, губы. И в то же время что-то не так. Вся эта ангельская внешность чуть исказилась, словно сквозь слой румян проступила мертвенная бледность. Светлые вьющиеся волосы распрямились и казались седыми, нос заострился, пухлые губы жестко поджаты и краснее обычного, желваки играют на скулах… Исчезли куда-то царапины на щеке. Твердая поступь, широко развернутые плечи, глаза, сосредоточенные, обращенные внутрь, где он видит то, что недоступно другим. Он не просто выглядел старше. На мгновение показалось, что Гера вообще состарился в считанные секунды, лет на пятьдесят, превратившись… Да это же директор их школы, Филипп Матвеевич! Даже голос звучит так же ворчливо, как у того.

— Ты что-то сказал? — спросила Галя.

— Надо нам навестить Свету, ту, в больнице. Потом.

— Конечно, — согласилась Галя. — Она мне нравится.

— Мне тоже, — усмехнулся Гера. — Слишком правильная.

И она опять не смогла понять, говорит ли он серьезно, или шутит, или у него что-то совсем иное на уме. И не могла понять себя: почему идет рядом с ним, и куда, и что их ждет? Любит она его или нет? Кто он: прекрасный принц или тролль, демон? Единственное, в чем она сейчас была уверена, — это не мальчик, вроде других ее сверстников. Он старше их всех. А может быть, он и сам не знает, в кого превратился…

— У меня квартира сгорела, — как-то равнодушно произнес Гера. — Вот такие дела.

— Значит, мы идем на пепелище? — также спокойно спросила Галя.

— Почти угадала, — отозвался он, сдвинув брови.

— Я тебя отпущу, Корж, — уже утром, после долгого разговора, сказал подполковник Рзоев. — Не тот ты человек, чтобы тебя держать в камере. Да и не за что. Ты и сам пострадал. Я, конечно, ни одному твоему слову не верю, про мальчишку этого… Списываю на ушиб мозга. Не хочешь говорить правду — не надо, меня ваши разборки не касаются. И начальству моему до фени. Зафиксируем как драку бомжей на котловане. Мало ли кого там пришили.

— Ага, — согласился Корж. — До того обгорел, что стал лицом кавказской национальности.

— Ты это поосторожней! Я с тобой не в бирюльки играю.

— А ты со мной вообще не играй. Я тебе не шестерка. Не отпустишь — меня и без тебя вытащат. Еще сам пойдешь камеру открывать. Не гони пургу, говори, чего надо?

— Клементьев! — заорал Рзоев. Южная кровь бросилась в голову, ему захотелось отвести Коржа обратно и поработать над ним с полчасика, выбить гонор, но, когда появился сержант, подполковник остыл и передумал. — Принеси чего-нибудь горло промочить. И два стакана… Значит, так. Оставишь штуку, чтобы я не возбуждал никакого дела. Это первое. Второе. Вижу, копытами бьешь, чтобы с этим мальчишкой встретиться?

— Хочу посмотреть, что у пацана внутри, — усмехнулся Корж. — Какие там колесики крутятся.

— Не ты один этого хочешь. Он многим успел насолить, если, конечно, это один и тот же. — Рзоев вытащил из папки лист бумаги. — Вот, например, заявление от гражданки… Ползухиной Маргариты Ивановны. Записано с ее слов, подругой, поскольку сама Ползухина, х-мм, окривела. Второй глаз тоже еле видит. Вся морда изуродована. Сейчас в больнице, кожу пересаживают и нос лепят. Ничего, будет как куколка с кладбища. Так тут сказано, что некий Герасим Диналов нанес физический ущерб ее роже посредством использования сиамской кошки. Идиоты! Подполковник швырнул лист на стол, тот плавно перелетел через него и опустился на пол.

Вошел Клементьев, неся стаканы, закуску и конфискованную водку. Наступил сапогом на заявление и молча удалился.

— Это он и есть, — уверенно сказал Корж.

— Ну и ночка выпала, — проворчал Рзоев, разливая из бутылки. Выпили, не чокаясь. — Идем дальше. Симеона ты, конечно, знаешь?

— Ну?

— Подвесили на чердаке.

— Хрен с ним.

— Оно понятно. Да что-то тут не то.

— Пацан?

Рзоев не ответил, продолжая улыбаться: ему даже нравилось думать, что Гера может быть причастен и к этому преступлению. Такие юнцы ему встречались, но не здесь, среди этих трусливых русских, а там, на его родине, где растут настоящие мужчины, джигиты, горные орлы. Хотя в поступках Диналова было что-то уж совсем запредельное, даже по его меркам.

— Ночью у этого паренька квартира сгорела, — продолжал он. — Мать в дыму задохнулась, отчим с балкона сиганул, уже не хрюкает, не жалко.

— Это он поджег, Герка! — сказал Корж. — Ты слушай, что говорю: он. Я знаю, он их всегда ненавидел, из-за отца. Потому что до петли довели. Он, больше некому.

— За отца отомстить — святое дело, — согласился Рзоев, разливая дальше. Хотя позади была бессонная ночь, но они не пьянели, только наливались краской. — За отца я сам соседа убил. Мне это понятно. Но мать?..

— Шлюха она была, а не мать ему, — сказал Корж. — Я знаю, слышал. Я теперь думаю, что и магазин он подломил.

— А ты откуда знаешь?

— Земля слухами полна. Так и скажи Магомету.

— Я сам знаю, что ему говорить, а чего нет! — рявкнул подполковник.

Оба они теперь наливались не только краской, но и какой-то тупой яростью, хотя ярость эта была разного свойства. Оба думали о Гере, но если Корж мечтал добраться до горла этого пацана, то Рзоев, напротив, все больше поднимал того в своих глазах. Они как бы поменялись местами: интересы милиции сейчас в гораздо большей степени представлял Корж, чем подполковник Рзоев.

— Его изловить надо! — почти проскулил Корж, опрокидывая стакан. — Че ты сидишь не шевелишься? Ладно, сам поймаю.

— Еще один охотник выискался! — отмахнулся Рзоев. — Много вас на одного парня. Если так, то его по правде не в колонию, а в «Артек» надо, чтобы отдохнул как следует. Чую, пацан с задатками. Его бы в горный аул, да учителей приставить, а вырастет — никто с ним не справится. Земли покорять будет!

Рзоев так размечтался, что уже не видел собеседника, а тот, глядя на него с изумлением, постучал пальцем по лбу.

— Ну совсем, азер, спятил, — пробормотал Корж.

В мастерскую, криво усмехаясь, вполз низенький и пузатый, с лицом, как печеное яблоко. За ним протиснулся второй, здоровый, похожий на тяжелоатлета.

— Яков, — представился Снежане низенький. — Федора можете называть по-всякому, ему все равно. Лишь бы платили вовремя. — Он выжидающе поглядел на Драгурова. Поскольку тот молчал, пришлось напомнить: — Неужто Вы отнеслись к нашему прошлому визиту настолько легкомысленно? А ведь наступила пора собирать камни — так, кажется, у Экклезиаста? Мы же с вами интеллигентные люди, дорогой мой, вот Вы и девушку культурненько принимаете, небось стишки читаете, а с нами-то пошто так? Будто мы хазары какие. Даже не улыбнетесь.

Он продолжал молоть ерунду и кривляться, но вострые глазки рыскали по мастерской. Федор стоял молча, подперев стенку и сложив на груди могучие руки. Только позевывал.

— Разве сегодня? — спросил Драгуров. — Прошло-то всего ничего…

— А как же? А как же! — чуть не завопил Яков. — Милый мой, ну как же так можно, мне, ей-богу, стыдно за Вас. Ах, эти чудаки с сахарными головками, ничего-то они не помнят. Обидно. Грустно. Больно. Но… готов простить. Готов принять извинения и мытарить дальше, но… когда расплатитесь. Давай, давай, пошевеливайся! — уже грубо добавил он. — Некогда нам.

— Влад, кто эти люди? — спросила Снежана, еще ничего не понимая. — Ты им должен?

— Ничего я им не должен, — огрызнулся Драгуров.

Он потянулся к телефону, но Яков оказался проворнее. Он выдернул провод из розетки, приподнял аппарат вверх и с наслаждением грохнул на пол.

— Жаль, — сказал он и раздавил пластмассовый корпус каблуком. — Очень огорчен. Ну, что же… Федя, приступай.

Федор тяжело отодвинулся от стены. Лениво смахнул с полки несколько кукол. Прошелся по ним. Потом нехотя подошел к шкафу, немного постоял, будто примериваясь, и свалил его на пол. С грохотом разлетелось стекло, треснула фанерная стенка. Яков быстро нагнулся, подхватил метнувшегося в сторону котенка.

— А это еще что за крыска? — спросил он. — Да у вас тут антисанитарные условия?

— Пусти котенка, — сказал Драгуров. — Я тебе заплачу. И убери отсюда этого борова.

— Слышь, Федя, это он о тебе так. При даме. А девушка хороша. Может быть, мы ею потом займемся? На развалинах Карфагена? Ладно, давай баксы. — Он протянул руку, держа в другой котенка, который изгибался, выпустив коготки.

— Сейчас нет, завтра, — сказал Драгуров, пытаясь выиграть время. Он лихорадочно соображал. На столе лежали его инструменты, в углу висел огнетушитель, но все это не то по сравнению с чугунными кулаками Феди. Да и навыков подобных драк у Владислава не было.

— Так не годится, — сказал Яков. В то же мгновение он буквально разорвал котенка пополам и отшвырнул окровавленное тельце.

— Гимнастика у-шу! — похвастался Яков, вытирая руки о светлый плащ Снежаны, висевший на вешалке, потом повернулся к Драгурову и усмехнулся: Теперь ты понимаешь, что я умею не только языком молоть, ной…

Договорить он не успел. Внезапный прилив ярости, вызвав какие-то дополнительные силы, выбросил Владислава вперед в прыжке, и в ладони у него очутилось длинное стальное шило. Он ударил так сильно, что шило, по самую рукоятку войдя возле ключицы, вонзилось в деревянную стену. Яков заорал, забился, словно пришпиленный жук. Свитер его тотчас же окрасился темной кровью.

Драгуров схватил огнетушитель и, направив пенную струю в лицо Федору, ослепил его. Тот завертелся на месте, Снежана метнулась ему под ноги и, схватив за причинное место, сжала кулак. Федор взревел. Драгуров несколько раз ударил его огнетушителем по голове, и тяжелоатлет наконец вырубился. Лишь тогда Снежана разжала свой кулачок и брезгливо вытерла ладонь о брюки.

Яков уже не кричал, а лишь стонал. Он еще не потерял сознания, но был близок к этому. Тело его обмякло, но шило держало крепко.

— Вырви… вырви… — пролепетал Яков, испуганно глядя, как к нему приближается Драгуров с огнетушителем в руках.

— Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? — спросил Владислав. — Чтобы я засунул тебе два пальца в рот? А может быть, тебе в глотку вбить вот это? — Он поднес конус, из которого продолжала выползать пена, к губам Якова. — Глотай, глотай, давись, сволочь!

— Хватит! — остановила его Снежана. — Ну и бардак же мы тут устроили. Смотреть тошно.

— А ты не смотри, — ответил Драгуров, начиная приходить в себя.

8

Они вместе принимали душ — Карина и Алексей. Теперь ей даже почему-то хотелось, чтобы неожиданно вернулся муж. Интересно было бы поглядеть со стороны, что из этого выйдет. Но со стороны не получится, придется сыграть роль. Какую? Наверное, все актрисы одинаковы, думала она, всем им хочется прожить много жизней, примерить на себя платье и Джульетты, и Марии Стюарт, и леди Гамильтон, а окончить спектакль непременно с овациями и цветами, чтобы зрители и плакали, и восхищались одновременно. Что ж, она постарается доставить всем им истинное удовольствие. В их памяти она останется надолго — до следующей великой актрисы.

Карина чувствовала себя так, словно вобрала в себя черты многих женщин, их суть, тайну природы. Не только молодых, красивых, здоровых, но всех — и старух, и пробуждающихся к жизни, и калечных с рождения, не способных познать свое предназначение, и распутно-восхитительных, и безобразных, но жаждущих, и убогих, и расчетливых, и многих-многих других… Будто в нее вселился целый легион женщин, которые перекликались друг с другом и звали ее откуда-то из глубин души.

— Ты сейчас похожа на монашку-ведьму, — улыбаясь, сказал Колычев.

Карина пожала плечами и нахмурилась. Она вдруг вновь вспомнила о Гале. Уже давно наступило утро, а ее все нет.

— Ты, может, будешь смеяться, — неожиданно сказала она. — Но я так и не знаю, кто ее отец.

— Что? — переспросил Алексей. — А-а, ты о дочери?

— Как-то забавно и глупо вышло, — продолжала Карина. — Я забеременела до свадьбы с Владом, но уже жила с ним. И с тем, другим, тоже. Иногда это происходило в один день, хотя они оба, конечно, не догадывались. А когда это случилось, я так и не смогла высчитать, кто же все-таки ее отец.

— Ну, ты даешь! — усмехнулся Алексей. — Впрочем, я сразу понял, как только тебя увидел, на что ты способна.

— И на что же я способна?

— На многое. Если тебя разбудить.

— А хочешь знать, кто был тем, вторым?

— Какая разница?

— Это Коля Клеточкин. Наш режиссер.

— Вот как? — немного помолчав, произнес он. — Ну что же, могу сказать одно: у него всегда был вкус, несмотря на бардак в голове. Он догадывается о том, что это, возможно, его чадо?

— Мне кажется, нет. А Влад вообще не знает, что я была близка с ним. Видишь, как все хорошо устроилось? — зачем-то добавила она.

— Лучше некуда. Устроить бы и наши отношения так, чтобы твой муж пошел к черту.

— Это не так просто, — сказала Карина, еще не вполне осознавая, говорит ли серьезно, или так — к слову. — Но ты умный, что-нибудь наверняка придумаешь.

— Может быть, его отравить? — шутливо предложил сценарист.

— Может быть. А теперь все-таки тебе пора уходить.

Они уже выпили кофе и сейчас просто сидели за столом.

— Хватит и того, что тебя видел этот мальчишка, приятель Гали.

— Он мне показался каким-то странным, — заметил Алексей. — Где-то я его уже встречал, но где — не помню.

— Не в своем ли воображении? — Карина, протянув руку, постучала пальчиками по его лбу. — Оно у тебя чересчур развито. Как у эмбицила.

— Это наследственность, — улыбнулся он. — Может, поедем на студию вместе? Найдутся твои дети, не волнуйся. Как и сундук с куклами, пролежи он в земле хоть сто лет.

— Ты о чем?

— Сразу видно, что ты плохо читала мой сценарий. Я об игрушках Бергера, моего прадеда. Они — как дети, которые придут на смену людям. Новая формация жизни. В иносказательном смысле, разумеется, без всякой мистики. Собственно говоря, все это я выдумал — ну, про его сундук. Но почему бы и нет? Мертвые питаются живыми, это истина. А во вчерашних новостях я услышал: нечто такое найдено на Сухаревке. Не его ли наследство? Может, заявить права, пока не опередили? — рассмеялся он, но Карина его почти не слушала, подталкивая к двери.

Они торопливо поцеловались, а когда вышли на лестничную клетку, увидели другую пару — мальчика и девочку, отпрянувших друг от друга после поцелуя.

— Я привел ее, как обещал, — хмуро сказал Гера, указывая на Галю, растерявшуюся при виде незнакомого мужчины.