Субботнее утро, когда Тероян и Глория вернулись домой, гнетуще давило на сознание. Мысли тяжело ворочались в голове.

Они только что отвезли Карпатова, а с Шелешевым и Юнговым расстались еще на Ярославском шоссе. У всех у них было какое-то подавленное состояние, и каждый пребывал в томительном ожидании чего-то непоправимого. Это было ощущение преследующей их смерти. Она шла за ними по пятам и уже вдоволь насладилась своим могуществом на Медвежьих Озерах.

Тероян думал, глядя на Глорию, устало откинувшуюся в кресле: что было бы, если бы в тот день, неделю назад, он проехал бы мимо злополучной харчевни? Нет, это было невозможно, все предопределено судьбой. Сейчас она была единственным человеком в его жизни, которым он по-настоящему дорожил и которого любил. И Глория, словно почувствовав его мысли, открыла глаза — в них была все та же небесная синева, улыбнулась и сказала, что любит его. А он подумал: но почему любовь всегда так близка к смерти?

Время текло в каком-то забытье. Взглянув на часы, он с удивлением понял, что уже половина первого. Глория все так же сидела в кресле и дремала. А он? Что делал он это время? Наверное, тоже погружался в манящие бездны, исчезал из своей телесной оболочки, чтобы, растворившись в космическом мраке, равнодушно смотреть на покрытую туманной дымкой Землю. Через силу он поднялся, заварил кофе, но вкус его вызвал у него отвращение, будто он пробовал яд. И Тим вылил чашку в раковину, глядя, как расползается черная гуща, приобретая очертания уродливого, смеющегося лица, подмигивающего ему одним глазом. «Квазимодо», — вспомнил он. Если им не был Хашиги, лежащий сейчас зеленым месивом на дороге, возле своего поместья, то кто? Какая теперь разница… Может быть, его и не было вовсе? Может быть, он — всеобщая галлюцинация пораженного мозга? Может быть, все мы уже давно живем в ирреальном, зазеркальном мире, а тот, настоящий мир отнят от нас вместе с нашим разумом?

Тероян вернулся в комнату и вновь долго смотрел на Глорию, испытывая необычную для себя нежность, сострадание, любовь. Всего лишь полчаса назад, когда он размышлял о смысле бытия, ему вдруг остро захотелось покончить с собой — лечь в теплую ванну и вскрыть вены, и уйти навсегда. Но сейчас он подумал: какой же чудовищной была эта мысль, на которую его толкнул дьявол, и как он виноват перед Глорией за одни лишь эти помыслы. Ему хотелось взять ее на руки и держать так, защищая от всех бед и напастей, а если им суждено умереть — то пусть они умрут вместе, и никто не переживет другого.

Как странно бежало время — было уже три часа. Тим включил радио, он пытался услышать какие-либо известия о том, что произошло на Медвежьих Озерах. Но новости были самые разные, только не те, которые он ждал. Словно все поместье Хашиги втянул в себя находящийся рядом с ним Бермудский треугольник Юнгова. Впрочем, те, кому не выгодно афишировать это, могли скрыть все. Очевидно, сейчас самым тщательным образом заметаются все следы.

— Так ничего и не слышно? — спросила Глория.

— Нет, ничего, — ответил он. — А может быть, мы и не были там?

Он продолжал крутить ручку приемника, натолкнувшись на московскую радиостанцию с оперативными новостями. Все то же: курс доллара вырос еще на два пункта, бомбежки на Кавказе и в Средней Азии, какие-то торжества в Москве по случаю вручения премий правозащитникам. Потом диктор объявил: «А теперь уголовная хроника. Найдена пятнадцатая жертва маньяка-Квазимодо». Тероян напрягся, чувствуя, как у него сжимается сердце. Диктор продолжил: «В Гальяново обнаружен ребенок, чье лицо превращено в улыбающуюся маску, а сам он, как и остальные жертвы этого преступника, лишен разума. Уже выяснено, что это сын полковника милиции Карпатова, который и вел следствие по делу Квазимодо. Рядом с ним, на том же пустыре найден труп его отца, Олега Карпатова. Пока компетентные органы не дали нам ответ: было ли это убийство или самоубийство. И еще одна новость из разряда криминальных, которую нам передали только что: в районе Мытищ произошла перестрелка между двумя враждующими группировками, терроризировавшими Москву и Московскую область. Одну из них возглавлял некий Алексей Зотов, более известный под кличкой „Мавр“, другую — Владислав Шелешев, звавшийся в преступных кругах „Шелем“. Оба мафиозных авторитета в этой перестрелке убиты. Коротко о спорте. В чемпионате Италии „Милан“ выиграл у „Лацио“ со счетом 4:1. И о погоде. Сегодня, двенадцатого июля, будет солнечно, ясно, температура воздуха двадцать один — двадцать три градуса…»

Тероян сидел не шелохнувшись, не спуская глаз с приемника, словно надеясь, что сейчас диктор извинится и скажет что-то другое. Но уже пошла веселая музыка, а писклявый певец стал уверять кого-то в своей любви. Он не видел, как Глория выключила приемник и села рядом, обняв его за плечи. Он находился в каком-то трансе, чувствуя, что сознание его блокируется. Руки дрожали, а сердце колотилось, как сумасшедшее.

— Тим!.. Тим!.. — позвала его Глория. Он повернул к ней свое лицо-маску. И лишь на миг мелькнули ее глаза.

— Тим, — повторила она, тормоша его за плечи. Но он не отвечал, не в силах выйти из своего состояния. Он понимал, что теряет разум, и ничего не мог с этим поделать. Сознание уходило из него.

— Тим! — крикнула Глория, а он услышал лишь какое-то отдаленное эхо, словно находился где-то высоко в горах, среди чистых и белых снегов, созерцая раскинувшийся под ним мир. Ему было спокойно там, наверху, и он с удивлением смотрел на Глорию. Он улыбнулся ей, а она почему-то ударила его по щеке. Зачем? Что это изменит? Если хочешь — поднимайся ко мне. Хочешь и мы прыгнем вместе вниз.

Глория ударила его еще раз, а затем прильнула к его губам, целуя их, кусая, вдыхая в него свою жизнь, всю свою душу. Она плакала, и его лицо было мокрое от ее слез. И он почувствовал, что сам плачет — вместе с ней.

— Ну наконец-то… — прошептала она. — Я так боялась… Он поцеловал ее, такую родную и близкую, спасшую его от безумия.

— Все в порядке, — шепотом ответил он. — Не плачь… Они держали друг друга, как два скалолаза, зависших над пропастью, связанные одной веревкой. Время теперь ползло медленно. Потом Глория раздела его, провела в ванную, и он встал под струю холодного душа, чувствуя, как возвращается к нему его воля. Жизнь продолжалась…

Гибель друзей, которых он вовлек в это дело, уже ничего не могла изменить. Тим теперь думал о Маше, о том, что она осталась наедине со своим слепым сыном, почти в одночасье потеряв двух других сыновей и мужа. Какая страшная трагедия происходит в ее душе, какие муки она испытывает?.. Олег, беспощадный, благородный воин, вынужденный служить оборотням, но вставший в конце концов против них… И Шелешев… справедливый разбойник, провидец, поднявшийся на свой крест, спасавший Россию как он это умел… Тероян думал о них, и тоска наполняла его сердце, и к горлу снова и снова подступал горький ком.

— Надо позвонить Маше, — сказал он, но рука не смогла опуститься на трубку телефона. А где сейчас Юнгов? Может быть, и его уже нет в живых?

— Что нам теперь делать? — спросила Глория. — Бежать?

— Куда? — усмехнулся он. Горькая складка легла у него в уголках губ. Телефонный звонок оборвал его мысли.

— Ну наконец-то! — выдохнул он. — Ты где?

— Слушай меня внимательно, — голос Юнгова звучал тревожно. — Ты уже знаешь, что произошло с Олегом и Владом?

— Да.

— Тим, нас всех это ожидает. Я знаю, кто убил Олега. Не могу больше говорить. Я жду тебя на проспекте Мира в начале Крестовского моста. Если через двадцать минут ты не приедешь — меня там уже не будет. Немедленно, Тим, прошу тебя…

Трубка на том конце была, очевидно, брошена. Судя по всему, Юнгов звонил из телефона-автомата. Тероян взглянул на часы: было без десяти шесть.

— Глория, быстрей! — сказал он. Через три минуты они уже сидели в «Жигулях» и выезжали по улице Цанцера в сторону проспекта Мира. «Только бы успеть», — думал Тероян. Что произошло? Какую информацию получил Юнгов? От кого он прячется?

Тероян не сомневался, что жизнь Юнгова зависит от того, поспеет ли он к назначенному сроку на Крестовский мост. В пять минут седьмого «Жигули» проехали мимо станции метро «Алексеевская» и тотчас же попали в пробку. Теперь они продвигались еле-еле.

— О, Господи! — выговорил Тероян, нажимая на сигнал. Наверное, проще было бы добежать до Крестовского моста пешком. Он вывернул руль и бросил машину к обочине. Вместе с Глорией, оставив «Жигули», они побежали к магазину «Богатырь», откуда было уже рукой подать до назначенного места. И вдруг мощный взрыв позади заставил их обернуться. Столб пламени, окутанный черным дымом, вырывался из искореженных, развороченных «Жигулей». Горела и еще одна машина, стоявшая впереди, кричали раненые люди, какая-то женщина лежала возле автобусной остановки и голова ее была неестественно вывернута.

— Идем, — прошептал Тероян, увлекая Глорию за собой. — Мы здесь не нужны, все кончено.

Они вышли к Крестовскому мосту в половине седьмого. Но было уже поздно: они опоздали. Юнгова нигде не было. И был ли он теперь вообще жив? Тероян надеялся лишь на то, что ему повезет так же, как повезло им, когда они чудом избежали смерти, покинув машину за несколько секунд до взрыва. Какая-то неведомая, сверхъестественная сила все еще охраняла их.

Они вернулись домой, проехав на троллейбусе мимо обгорелого остова «Жигулей», возле которого стояла милиция и зеваки, но уже не было машин «скорой помощи». «Еще одна трагедия, повлекшая за собой людские жертвы, подумал Тероян. — А сколько их будет впереди?» Смерть идет за ними по пятам, они пробудили ее, вызвали на бой и теперь вынуждены сражаться до конца.

Дома Тероян несколько раз набирал номер телефона Юнгова, но все впустую. Трубку не снимала даже Лариса, его сестра.

— Тим, давай уедем отсюда? — сказала Глория. — Мне страшно. Я чувствую, что мы приближаемся к какому-то итогу.

— Каким бы ни был этот итог, мы должны встретить его, — сумрачно ответил Тероян. — Уже погибло столько людей, и мы не можем все бросить и исчезнуть.

Он ходил по комнате и раздумывал, а Глория напряженно следила за ним. Наконец Тим остановился напротив нее.

— Казнь Юнгова назначена на двенадцатое июля, — произнес он.

— О чем ты говоришь?

— А вот посмотри.

Тероян вытащил кожаную сумку и вытряс ее содержимое. Взял оборванную фотографию и листок календаря.

— Это Юнгов, — он указал на безголовый торс. — Я узнал местность за его плечами — холм, деревья… Все это находится в Бермудском треугольнике. Кроме того, шрам буквой «V». Такой же, как у меня, Олега, Влада. Стрелка указывает в сердце. Это — смерть. На листке календаря число — 12 июля. Слова: «После позвонить… ир.» Ир. — заказчик. И сумма: пять тысяч, разумеется, в долларах. Все очень просто. Как я раньше не догадался?

— Но ведь Серый уже убит! — воскликнула Глория.

— Ну и что? Найдутся другие исполнители. Но… не могу понять.

— Что?

— Ведь 12 июля, то есть сегодня, та же казнь назначена и всем нам. И ее уже привели в исполнение Карпатову и Шелешеву? За что? Голова раскалывается… За шрам? За какие-то старые провинности? Я не могу поверить, что все это — цепь каких-то случайных, трагических совпадений. Мы словно бы находимся в когтях самого сатаны… Это не поддается объяснению.

Он снова набрал номер Юнгова, но телефон на этот раз вообще молчал, не слышалось даже шороха. Тим потряс трубку — бесполезно.

— Где-то оборвался провод, — сказал он. Он включил свет, но электричества не было.

— Так, — произнес Тим хладнокровно. — Приехали. Они уже здесь. И ствол, как назло, Владу отдал…

Он подошел к входной двери, прислушался. Оттуда, из коридора доносились едва различимые шорохи. Тим вернулся в комнату. Глория сидела бледная, неподвижно, сложив на коленях руки.

— Они за дверью, — сказал Тероян. — Наверное, ждут, чтобы я вышел, посмотрел проводку.

— А если…

— Если я не выйду — ночью будут вскрывать дверь. Или устроят пожар… не знаю. Пустят газ. Что угодно. Есть один путь.

— Какой?

Тероян высунулся из окна, потом уступил место Глории.

— Видишь — слева пожарная лестница. Совсем близко. Надо сделать только три шага по карнизу. И мы спустимся вниз.

— Я готова, — не раздумывая сказала Глория.

— У тебя голова не закружится? Все-таки шестой этаж, — напомнил Тим.

— Хоть двадцатый, — запальчиво ответила она.

— Тогда хорошо. Я пойду первый.

Тероян встал на подоконник, посмотрел на темнеющее небо и боком продвинулся к пожарной лестнице. Затем ухватился за перекладину. Он протянул руку, чтобы поддержать Глорию в случае чего, но она смело пошла следом за ним и помощь не потребовалась.

— Ты у меня молодец, — сказал Тим, и они не могли не поцеловаться на такой высоте, вызвав изумление заметивших их случайно игроков в домино во дворе. Потом они быстро спустились вниз, спрыгнув на землю. Напоминая двух сбежавших с уроков школьников, они пронеслись мимо этих запоздалых доминошников, а Глория шаловливо хлопнула одного из них по плечу.

— Куда теперь? — крикнула она.

— К Юнгову, — отозвался Тим. — Если он все же вернулся домой, то мы успеем предупредить его об опасности.

Возле ВДНХ они поймали такси, и шофер за тройную цену повез их к Тайнинке. А до дачного поселка Бермудский треугольник они уже добрались пешком, в начале двенадцатого ночи. Прошли мимо будки сторожа, который спал, положив голову на стол, возле опрокинутого стакана. Свернули после главной улицы в боковую, и вскоре очутились возле бомбовидного дома Юнгова. Тероян хлопнул себя по лбу.

— Я, кажется, забыл дома тот порошок с тигровым дерьмом, который дал нам Влад, на Медвежьих Озерах.

— Зато у меня он сохранился, — сказала Глория, протягивая ему коробочку.

— Отлично, теперь никакой Стингер нам не страшен.

Ворота перед домом почему-то были открыты. Они вошли внутрь, опасливо смотря по сторонам. Тероян держал наготове щепотку «антисобачьего» порошка, но огромного дога нигде не было.

— Странно, — произнес Тим, внутренне напрягаясь: Стингер мог выскочить откуда-нибудь совершенно неожиданно и напасть со спины. Осторожно, постоянно оглядываясь, они дошли до крыльца, и Тероян постучал в дверь. Потом взялся за ручку. Бронированная дверь открылась.

— Что же, войдем, — произнес он. — Но боюсь, что мы уже опоздали.

Внутри было темно, но Тим знал, где включается свет. Вспыхнувшая лампочка осветила большую круглую комнату — единственную на первом этаже. Здесь все было аккуратно прибрано, на столе стояла ваза с цветами, на изогнутых полках — множество книг. И всевозможные чучела животных, птиц, змей, — еще одно хобби Юнгова. Глория с удивлением рассматривала их.

— Пойдем наверх, — сказал Тим. — Там еще две комнаты — его и Ларисы.

Они поднялись по винтовой лестнице на небольшую площадку, к которой выходили две двери.

— Я бы не смогла жить в таком доме, — промолвила Глория. — Это какой-то цилиндр, в котором постоянно крутишься. Так можно и с ума сойти.

Тероян толкнул дверь в комнату Георгия. В ней никого не было. Затем он повернулся к другой двери, открыл ее, включил свет. На кровати, покрытая до подбородка белой простыней лежала Лариса. Черные волосы были тщательно причесаны, в лице — ни кровинки. Она напоминала покойницу, только что положенную в гроб.

— Что с ней? — прошептала Глория. Тим нагнулся к Ларисе, и пока он прислушивался к ее дыханию, под простыней шевельнулась ее рука, скользнула вниз, коснулась пальцами пола.

— Жива, — тихо ответил Тим, отходя назад. — Просто спит. Наверное, приняла лекарства. От этого такая бледность. Но где Жора?

Они вышли из комнаты, осторожно затворив дверь. Спустились вниз.

— Все равно я боюсь ее, — сказала вдруг Глория, словно продолжала начатый разговор и убеждала в чем-то Тима. — И мне кажется, что я с ней встречалась не раз.

— Может быть, он в летнем домике-теремке? — предположил Тероян, не слушая ее.

— И еще мне кажется, что я уже была здесь.

— Там же, в теремке, наверное, и вся его живность, все эти Бетеэрчики, Птурсы, Нурсы…

— Тим, я была здесь! — воскликнула Глория.

— Ну конечно, — согласился он. — Помнишь, мы приезжали сюда после веселой ночки на постоялом дворе? Когда нас сначала чуть не изрубили садовой тяпкой в капусту, а потом пытались поджарить на газовой горелке.

— Нет, Тим, — остановила его она. — Мы были не здесь. Мы были в том домике, в теремке. А сюда я даже не заходила.

— Что ты имеешь в виду? — сразу же насторожился Тероян.

— А то, что мне все здесь знакомо. И эта винтовая лестница наверх, и круглые стены, и чучела животных. Все. Я вспоминаю. Вот, смотри! — она подошла к голове муфлона и взялась за левый рог, повернув его на себя. Одна из книжных полок отодвинулась и образовался проход, где слабо мерцал неоновый свет.

Глория вошла внутрь, и Тероян последовал за нею. Между наружной стеной и внутренней было полутораметровое пространство, а пол косо уходил вниз. Они спускались все ниже, обходя цилиндр по спирали, пока не оказались в подвальных помещениях. «Юнгов вырыл себе здесь целое бомбоубежище», подумал Тероян. С изумлением он шел вслед за Глорией, а она открывала одну комнату за другой. Столовая, кухня, комната, где стояла детская кроватка, а эта комната походила на операционную, с различными хирургическими инструментами, еще одна — где были развешаны резиновые маски чудовищ и монстров, на которые было страшно смотреть, словно они были живые и могли наброситься на них, просмотровая комната, где стоял видеомагнитофон и лежало множество кассет…

— Вот здесь, — сказала Глория. — Вот здесь я стояла… — она потерла рукой лоб, вспоминая. — Да. Я включила видео… и… — она нажала на кнопку. И они увидели, как камера наезжает на лицо мальчика, — это был Алеша, но уже изуродованный, обезображенный хирургической операцией, с застывшими от страха глазами, в которых таилась немая боль. Тероян выключил телевизор. Он был не в силах смотреть на это.

— В детстве родители называли его не Георгий, а Юра, — глухо произнес он. — И так же он называл себя потом, когда знакомился с девушками. Это он был с тобой в тот день, Глория.

У Терояна было такое ощущение, будто его тело залили гипсом. Нет, свинцом. Его окунули в серную кислоту и вырвали все внутренности. Он сжал зубы так, что они затрещали.

— Не Глория, — сказала девушка. — Нет… Сейчас. Только не Глория… Мария?

— Правильно, тебя зовут Мария, — напомнил за спиной чей-то голос. Они обернулись. На пороге стоял Юнгов, улыбался и держал в руке пистолет. — Вот видишь, стоило тебе сюда попасть, и ты начинаешь все вспоминать. Тим мог не мучиться с тобой так долго, я бы решил твою проблему за пять минут. Скоро ты вспомнишь всю свою биографию. Только жаль, — и он тяжело вздохнул, — она тебе уже больше не понадобится. Как, впрочем, и тебе, Тим. Уж извините, вы теперь люди без будущего. Но я похороню вас с почестями, не сомневайтесь. И даже Стингер будет рыдать на ваших могилах в моем саду, за компостной кучей. Вы были все время вместе — вместе и останетесь.

— Зачем ты это делал? — спросил Тероян, пропуская мимо ушей его болтовню.

— Помнишь, ты как-то сказал Карпатову, — он поделился со мной твоей версией, — что Квазимодо может калечить детей потому, что и у него самого какое-либо физическое отклонение. А в детстве был еще и какой-то разлад в семье, с родителями. Ты умный, Тим, ты догадался. Не учел только одного. Сам Квазимодо может быть физически абсолютно здоров. Но он может мстить за самого близкого ему человека.

— Сестра, — догадался Тероян.

— Да, Лариса, — усмехнулся Юнгов. — Верно. Я люблю ее больше всех на свете. И как сестру, и… чего уж теперь скрывать? И как женщину. И началось это очень давно, когда мы еще были совсем юными. А родители мои хотели расстаться, ты знаешь эту историю, слышал, наверное. Они уснули в машине, наглотавшись выхлопных газов. А если бы они разошлись, смогла бы Лара пережить эту трагедию, смогла бы понять своей маленькой головкой? Но стоило лишь присоединить трубку к салону машины и включить двигатель… Так неужели ты думаешь, что я, не пощадивший своих родителей, буду испытывать снисхождение к чужим детям, да еще из благополучных семей? — губы Юнгова дрожали, а в глазах что-то блеснуло, похожее на слезу.

— Ты сумасшедший, — произнес Тероян.

— Конечно, — согласился Юнгов. — И ты тоже. Разве нормальный человек стал бы связываться с бредущей неизвестно куда, потерявшей память девушкой? Признаться, я не думал, что ей встретишься именно ты. Что ты остановишься, посадишь ее в машину, привезешь домой и начнешь это дурацкое расследование, чтобы вернуть ей память. Какого черта тебя занесло в тот день на проселочную дорогу? Что тебе, негде было покататься? Лечил бы свой «бадахшанский синдром» где-нибудь в Ногинске. Впрочем, наверное, действительно существует судьба, — он вздохнул. — И существуют роковые стечения обстоятельств. А насчет безумия — так весь мир уже давно подвержен этой болезни. Но больше всего она поразила Россию.

— Ну продолжай, продолжай, — сказал Тероян, видя, что он замолчал.

— Что ж, послушайте напоследок. На этой безумной земле родится еще много монстров и чудовищ, которые расползутся по всему миру, на его же горе. Что до меня, то… Я просто немного увеличивал их число. Стерильная хирургическая операция, — ты не забыл, что я учился вместе с тобой в медицинском? — это уже сильный шок… потом еще один шок, связанный с ужасом… Видели мою комнату смеха? У меня еще и не то есть. Но сестра моя большая мастерица… Какие только штучки она не выдумывает. Очень смертью любит наряжаться. Впечатляет, скажу я вам. Весьма. Вон, на Марию сильно подействовало. Правда, Машенька?

— Подонок, — отозвалась она.

— Ну зачем же так грубо? Я же не хамлю? Так вот, жаль, что вы уже не успеете поглядеть на театрализованное представление моей Ларисы. Ну да ладно. О чем я? Ах, дети. Дети от всего этого лишались разума. Я ведь не убивал их? Я и Марию не убил, хотя мог это сделать. Когда я понял, что она потеряла память, я просто отпустил ее на все четыре стороны, даже подбросил до проселочной дороги. Я даже не переспал с ней, так что она может на меня не обижаться и не сверкать так своими чудесными синими глазами. И шикарным платьем снабдил, поскольку свое она изорвала от страха. Вот только кармашки не проверил в этом платье, с визитками. А платьишко-то носила девушка, которая побывала у Хашиги, — Юнгов вдруг засмеялся. — Здорово мы его кокнули, да? Ну ладно… Девушка потом пошла в склеп к Серому, ну а потом к нутриям, а платье у Серого я купил. Для Ларисы. Видишь, Машенька, сколько хозяюшек у него было. Так что носи теперь на здоровье. Впрочем, чего это я? Зачем оно тебе теперь нужно, в яме-то?

— Для тебя Серый похищал детей? — спросил Тероян.

— Когда он, а когда и я сам, с Ларой. А здорово я тебя разыграл с телефонным звонком от Квазимодо? И Олега тоже, — Юнгов снова засмеялся, а Тероян отметил, что речь его становится какой-то бессвязной, он постоянно перескакивал с одного на другое. — Помнишь, мы приехали к тебе играть в преферанс, а ты уже тогда нянчился с Машкой? Когда ты рассказал о ней, я почему-то тотчас же подумал, что эта девушка — та самая. Ну только такой идиот, как ты, мог на нее наткнуться! Пошел в комнату, поглядел, точно она. Потом стали эти дурацкие улики из сумочки разглядывать. Здорово же я потешался. Но нет худа без добра. Смотрю: моя фотография с оторванной головой и число на календаре. Я понял сразу — Серый хочет меня убить именно в этот день, наверное, он что-то наврал про меня Хашиги. И сорвать с него бабки.

— Ты и с Хашиги был знаком?

— Нет, с ним нет. Но Серый мог сказать ему, что я представляю какую-то угрозу, поскольку знаю о его ночных охотах и так далее… Честно говоря, я от Серого уже месяца три как отвернулся. Вот он и хотел отомстить. Но хорошо, что я уже был предупрежден этой оторванной фотографией. Спасибо тебе, Тим, — и Юнгов поклонился, но Тероян не успел броситься на него, поскольку пистолет вновь заплясал перед его глазами, а сам Юнгов захохотал. — Не достанешь! Не достанешь! — кричал он весело, отбивая такт ногами. Потом успокоился. Начал говорить серьезно. — На следующий день, Тим, я позвонил тебе и попросил приехать вместе с девушкой, Глорией, тьфу, Марией. Хотел здесь вас и кончить. Не получилось. Ты приехал один. А зачем тебя убивать одного? Ты мне друг. Один ты мне не нужен. И тогда я решил: пусть Тим ведет свое расследование и выходит на Серого, а там поглядим. Собственно говоря, я вас всех использовал, и тебя, и Карпатова, и Шелешева. Вы помогли мне убрать Серого. Без вас бы я до него не добрался. Ну а потом… — Юнгов вдруг нахмурился. — Сегодня печальный день, Тим. Столько смертей… Я бы выпил с тобой, да к тебе нельзя подходить близко. Ты же у нас волк, еще набросишься. Знаешь, ведь это я застрелил Олега? Там, на пустыре… Когда привез ему мальчика, когда заманил его в ловушку. И свидание Мавра с Шелешевым тоже я устроил… Какой ужасный день, Тим! Так больно… — кривляясь, Юнгов отходил все дальше к двери. — А теперь вот еще одно горе… И вас не стало… Куда ж мне теперь деваться? Прощайте, друзья! Прощай, Машенька, я был знаком с тобой всего пару дней, ты действительно приехала из Крыма, я пошлю весточку твоим родителям, я выпью сегодня ночью за ваше здоровье, тьфу опять, за ваше небытие… — пока он говорил, Тероян лихорадочно думал, как его остановить. Он понял, что сейчас Юнгов будет стрелять.

— Погоди, Жора, не радуйся, — произнес Тероян. — Скажи, когда ты приехал сюда…

— Ах, да! — перебил его Юнгов. — Совсем забыл: бомбочка в вашей машинке тоже моя. И телефончик вам отрезал потом, и на лестничке поджидал, да вы как-то хитро ускользнули…

— Это я уже понял, — отмахнулся Тероян. — Я о другом. Когда ты приехал, ты пошел сразу вниз, сюда?

— Ну конечно, — недоуменно ответил Юнгов. — Не старайся выиграть время — это не благородно.

— И ты не поднимался наверх?

— Нет, — обеспокоенно ответил Юнгов.

— А вот мы поднимались. И кое-что увидели.

— А что, что? — губы Юнгова вновь задрожали. Тероян нащупал его слабое место, куда надо бить.

— Да так, пустяки. Висит там веревка, а в веревке петля. А в петле угадай кто?

— Врешь! — свирепо выкрикнул Юнгов.

— Пойди — погляди.

— И пойду. Только не думайте, что вы сможете вырваться. Здесь железная дверь. А если ты соврал… То тебя ожидает смерть не простая, а… золотая. Готовься.

Юнгов перешагнул порог, захлопнул дверь и дважды повернул ключ. Мария бессильно опустилась на стул.

— Тим! — жалобно сказала она. — Тимофей!.. Что с нами будет?

— Спокойно. Спокойно. Спокойно, — трижды повторил Тероян, рыская но комнате. Здесь не было ничего, чем можно было бы защититься от безумца. Да и что можно сделать против пистолета. Но какой-то выход должен был быть. Должен. Какой?

— У нас в запасе две или три минуты. Может быть, чуть больше, если он заболтается со своей любимой сестричкой.

Тим остановился, глядя на видеомагнитофон, на тянувшиеся к розетке провода. Мария не спускала с него глаз.

— Тим? — с надеждой спросила она.

— Попробуем, — отозвался он.

Тероян вытащил провода из розетки, выдернул их из видеомагнитофона и перекусил, почти перегрыз тот конец, который соединялся с плеером. Получились два оголенных провода. Затем он снова вставил штепсель в розетку.

— Только бы дотянулись до двери, — пробормотал он. Оголенные провода как раз доставали до замочной скважины. Тероян держал их наготове и ждал. Вскоре за дверью послышались шаги.

— Голубки мои, вы не спите? — услышали они веселый голос Юнгова. Ваша мама пришла, молочка принесла!

Тероян ждал. Ключ вошел в замочную скважину, потом повернулся два раза и в тот же момент Тероян всунул туда оголенные провода. Раздался жуткий, какой-то трясущийся крик, и дверь заходила ходуном. Электрический ток бил и бил по Юнгову, а Тероян продолжал держать провода. И только когда они услышали стук падающего тела, Тим отбросил в сторону свое «оружие» и распахнул дверь. Скорчившийся Юнгов на полу не подавал никаких признаков жизни. Тероян нагнулся над ним, пощупал пульс — он не бился.

— Пошли, — сказал Тим Марии. — Квазимодо умер. Они побежали по той же спирали вокруг цилиндра — наверх. Выскочили в круглую комнату, уставленную чучелами, затем спустились в сад, над которым висела яркая желтая луна. Им все еще не верилось, что они спасены. Мария хотела засмеяться, но не смогла: ее душил кашель.

— Спокойно, спокойно, — сказал Тероян. Внезапно он услышал какой-то шорох за спиной и быстро обернулся, успев выставить вперед руки. Мчавшийся на него Стингер сделал высокий прыжок…

Мария пронзительно закричала. Огромный черный дог опрокинул Терояна на спину, но не достал его лица клыками, потому что руки Тима были на его горле, и он отталкивал от себя разинутую пасть, сжимая пальцы. На земле боролись два существа, боролись молча, неистово, и ценой была жизнь одного из них. Они перевернулись, покатились по дорожке, ломая лапами и ногами росшие вдоль нее цветы. Это была схватка двух равных по силе противников. Руки Терояна не отрывались от горла дога, Стингер клацал зубами, пытаясь достать до лица врага. Теперь это были два диких зверя, и один из них волк в человеческом облике. Оба они тяжело дышали, летела слюна, слышалось хрипение, треск ломаемых кустов, и казалось, что от двух сцепившихся тел в ночной воздух летят огненные искры. Мария смотрела на них, как завороженная, не в силах пошевелиться. Она не могла даже приблизиться к ним, помочь Тиму, потому что они сбили бы ее с ног, да и кто сейчас из них был Тероян, а кто — Стингер?

Во время этого поединка на крыльцо вышло еще одно существо, и Мария, услышав шаги, обернулась, похолодев от ужаса. Это существо также не принадлежало к людскому роду. Оно было одето в длинное до пят белое одеяние с капюшоном, а вместо лица выглядывала отвратительная маска смерти. В руках она держала косу, которой размахивала перед Марией. Девушка еле успела пригнуть голову, и коса срезала верхушки гладиолусов. Следующий удар пришелся в борющихся на земле врагов, и острие вонзилось в нескольких сантиметрах от головы Терояна. Но он не видел этого, не чувствовал второй опасности, не слышал вокруг себя шагов смерти. Он отдал всего себя волчьей ярости, неукротимости, жажде победить.

Мария понимала, что эта Смерть — переодетая, безумная сестра Юнгова, Лариса, но какой-то всечеловеческий инстинкт отталкивал ее, мешал приблизиться и выбить из рук косу, которой та продолжала наносить удары, метя в Терояна. Но она все же нашла в себе силы и, ухватив сзади за горло Смерть, повалила ее на землю. Коса отлетела в сторону. Смерть поползла прочь, как-то жалобно причитая, она словно бы лишилась своего символа безграничной власти. Мария поднялась с колен. И так же медленно, пошатываясь, стал подниматься Тероян. У ног его лежал мертвый, задушенный дог, вытянувшись во всю длину.

— Глория… — сказал Тим, приближаясь к девушке. — Прости, Мария… Я еще не привык к твоему имени, идем отсюда.

Что-то тяжелое, смрадное носилось в воздухе, было трудно дышать, как перед надвигающейся грозой. Луна почти сползла к ним, висела над самой крышей бомбовидного дома, заглядывая желтым глазом в сад, и свет ее лился на истерзанное, бледное лицо Тима.

— О, Боже! — произнес он, глядя на открывшуюся дверь. С крыльца спускался Юнгов, так же покачиваясь, как и Тероян. Он пошел прямо на него, размахивая кулаками, а глаза его были, как два яичных белка. Тим даже не сумел уклониться, упав на землю от второго удара. Поднявшись, он снова отлетел в сторону. Силы его были уже на исходе.

— Тим! — крикнула Мария, и он словно бы очнулся, впитал в себя какой-то заряд энергии от ее голоса. Теперь он сам бросился на Юнгова. Они дрались жестоко, неистово, падая, поднимаясь, и вновь сталкиваясь друг с другом.

— Да когда же это кончится! — простонала Мария, кусая губы. Тероян стоял около дерева, когда Юнгов, согнувшись, с разбега бросился на него, метя головой в живот. В самый последний момент Тероян откачнулся в сторону, и Юнгов, уже не сумев остановиться, не видя ничего вокруг, влетел головой в дерево. Именно в то место, где торчал острый сучок, вошедший в его темя. Он так и остался стоять в полусогнутом положении, с пораженным мозгом, обхватив последними, судорожными движениями ствол. Около его ног ползала Смерть-Лариса, хватаясь руками за колени мертвого брата. Она не кричала. Те звуки, которые она издавала, были настоящим звериным воем. Так мог выть и человек, полностью потерявший разум.

Луна опустилась совсем низко, прислушиваясь к этим радующим ее звукам. И свет ее теперь блестел на лезвии косы, лежащей неподалеку от Ларисы. Он словно бы приглашал безумную совершить последний акт саможертвоприношения, подталкивал ее к инструменту смерти.

Тим и Мария, не оборачиваясь, пошли к воротам. Ни он, ни она больше не в силах были смотреть на эту картину. Они шли, поддерживая друг друга, обнявшись, согревая души своей любовью, оставляя позади мрак смерти, подлость и злобу. Они уходили победителями. Они покидали Бермудский треугольник, который, как бы ни расползался по русской земле, никогда не сможет поглотить Россию.