Две лошади гарцевали по переулку в ночной Москве. На одной из лих лихо сидел Константин, часто вырываясь вперед, другую попридерживал за узду инструктор, шагая рядом; здесь наездницей была Ольга. Она не могла скрыть своего восторга и часто смеялась. На лошадь она вообще села впервые в жизни. А Костя когда-то занимался конным спортом. Если бы ему сейчас еще те юношеские усы, гусарский ментик да шашку сбоку… И можно в бой. Он резвился вместе со своей лошадкой, налетая на фонарный столб, как на французского гренадера, пускал скакуна то галопом, то рысью. Инструктор давал Ольге советы.

— Не натягивайте повод, спокойнее… Сидите прямее, не заваливайтесь вперед. Вон, смотрите, как ваш муж держится. Лошадь все чувствует. Если вы ее боитесь или неуверены, то она и сама со страха понесет…

— Муж! — со смехом повторила Ольга. — Надо мне еще привыкнуть к этому странному слову.

— Костя! — крикнул инструктор. — Сворачивай налево, куда ты на магистраль прешься? Нарвемся на неприятности.

Но на перекрестке уже засвистел постовой милиционер. Пришлось давать объяснения. Константин спешился, а Ольга оставалась в седле. Страж порядка изучал документы.

— У нас разрешение на ночной прогон лошадей, — сказал инструктор. — Просто мы немного отклонились от курса.

— Это вы своей бабушке будете рассказывать, — ответил милиционер, подозрительно принюхиваясь. — А кроме того, управление транспортным средством в пьяном виде.

— Да я и выпил-то всего бутылку пива! — возмутился Костя.

— А еще, — продолжил неумолимый страж закона, глядя на Ольгу, — вы подвергали жизнь беременного пассажира опасности.

— Беременных пассажиров не бывает, — возразил Костя. — Бывают беременные пассажирки. А мы, между прочим, только что оженились. Вот и свидетельство о браке.

— Понимаю. Только поженились и сразу рожать собрались? Придется заплатить штраф.

Константин вытащил деньги и сунул милиционеру.

— Этого хватит? Больше нет. Ей-Богу, лошади всю «зелень» съели, а деревянные не хотят.

Постовой усмехнулся, вернул деньги обратно Косте.

— Ладно, проезжайте, — сказал он. И уже вдогонку крикнул: — Поздравляю с законным браком!

Две лошадки продолжили путь рядом, бок о бок.

— Бывают и менты честными, — изрек инструктор. — Не все же у них там «оборотни в погонах»?

— Конечно, не все, — согласился Костя. — Встречаются и Соловьи-Разбойники, которые новобрачных не грабят.

— А вот и мой дом, — произнесла Ольга. — Спасибо, Василий, за полученное удовольствие.

— Звучит несколько двусмысленно, — не удержался от шутки Константин. — Особенно в брачную ночь. И кому же это говорится, жена моя? Не законному мужу, а конюху, пусть даже и моему другу.

— Дать вам хлыст? — предложил инструктор, помогая Ольге слезть на землю. — Вы его почаще им бейте, умнее будет. А вообще-то, я рад, что Костик наконец-то женился. Может, еще и образумится к старости.

Они тепло попрощались. Ольга протянула своей лошадке кусок сахара. Та вежливо взяла с ладони и схрумкнула. Коротко заржала.

— Прощайте, леди, — сказала ей Ольга. — Извините, что я ездила на вас верхом.

— Не забудьте пригласить на крестины! — произнес инструктор. Он ловко вскочил в седло, взял другую лошадь за поводья и через некоторое время лишь отдаленный цокот копыт напоминал им о ночной прогулке верхом.

— Как в сказке… — прошептала Ольга. Она стояла так, погруженная в свои мечты, не замечая, что взгляд Кости сделался несколько иным, трезвым, возвращающим его к земным реалиям. Он неловко взял ее под руку, чмокнул в щеку.

— Мне тоже пора, — произнес он.

— Разве ты не зайдешь? — спросила она.

— Там твоя мать… И вообще. Сказка кончилась. Начинается быль.

— A-а… понимаю. Тебя Рита ждет.

— Может быть, уже и не ждет. Потому что, когда в моей жизни появляешься ты, она уходит. А иногда вы исчезаете обе.

— Тогда найди себе какую-нибудь третью.

— Возможно, уже нашел.

Вечер, так хорошо проведенный, вновь грозил обострениями. Они оба поняли это и замолчали.

— Ну, ладно, — чуть виновато произнес он. — Мне действительно пора. На днях двинем с родителями в израильское посольство. Теперь, думаю, препятствий не будет.

Он не стал открывать Ольге свое генеалогическое открытие. Иначе бы она совсем расстроилась. Потоптался, подняв воротник куртки. Ему не хотелось ни уходить, ни оставаться. А Ольга не желала ни отпускать его, ни стоять рядом. Сложная, неразрешимая ситуация, но так происходит в жизни, когда волшебство свадебной ночи идет на убыль. И лишь смешливая луна знает разрешение этого вопроса, но она столь далеко, что не услышишь.

— Иди, — проговорила наконец Ольга.

— Иду, — отозвался он.

И, подняв воротник куртки, двинулся все же прочь, помахав, не оборачиваясь, рукой.

Константин добрался до дома лишь в четвертом часу утра. Он тихонько открыл дверь, на цыпочках вошел в коридор, думая, что Рита спит, но тут вдруг под потолком ярко вспыхнула люстра. Девушка стояла у выключателя, скрестив на груди руки. Она была полностью экипирована, даже в туфлях и кожаной куртке, а ее взгляд, полный презрительной ненависти, не предвещал ничего хорошего.

— Чего это ты не спишь, ласточка? — спросил Костя, занимая оборонительную позицию.

— А ты не догадываешься? — ответила она. — С головой плохо стало? Взгляни на часы.

— С головой у нас все в порядке. У нас с часами плохо. Я их где-то посеял. Кажется, в ресторане.

— Так ты еще и гулял? И конечно же, с девками! — возмущение Риты стало стремительно возрастать.

Константин решил выбрать другую тактику и притвориться пьяным. С пьяных — спрос меньше.

— А че?.. Нельзя, что ли?.. Ты… это, не бузи!.. Отмечали там… похороны одного, покойника… Он так, скажу тебе, нажрался, что еле… в гроб уложили…

— Чего ты буровишь, мелешь что? Не прикидывайся идиотом! Я знаю, когда ты пьян, а когда нет. Где был, котик?

Константин вновь решил сменить метод защиты. Перешел в нападение. Футбольный матч обещал быть бурным. Нужно забивать.

— А ты почему ничего не сказала мне про тот звонок? — спросил он, делая свирепый вид.

— Какой звонок?

— Еще и спрашивает! В начале августа звонила Ольга — у сына был день рождения. А ты ей там чего-то наговорила! А я не могу к ребенку поехать, поздравить?

— Да езжай ты куда хочешь и поздравляй!

— Ага. Поздно уже. Придется ждать до следующего года. Но ты опять меня не подзовешь к телефону.

— На следующий год здесь будет уже совсем другая девушка, — отрезала она. — А я ухожу. Ты ведь был сейчас у нее, правда?

Рита ждала ответа, постукивая каблучком по полу. Под ее пристальным взглядом Константин совсем смутился. И решил не лгать. Все равно узнает, правда откроется. Такая уж она дама, правда эта, любит ходить голой и всех смущать.

— Я был… в загсе, — сказал он. — Мы… это… зашли туда с Ольгой и, видишь ли, расписались. Ну, так получилось.

Рита, выслушав этот корявый ответ, не проронила ни слова, но молчание ее было страшнее заведенной мины. Часовой механизм отсчитывал последние секунды.

— Ты же понимаешь, что все это делается только ради ребенка, — произнес Костя, отступая и натыкаясь спиной на трюмо. — Не смотри на меня так, я начинаю потеть.

— Мертвые не потеют, — бесстрастно отреагировала Рита. — А ты для меня теперь хуже трупа. Такой же скользкий и гадкий.

— Трупы бывают вполне милыми и аккуратными, — пробормотал он. — Что ж делать, если так вышло? Не бежать же мне сейчас обратно в загс и разводиться?

— На мне он жениться не захотел, а на этой… Видеть тебя не могу! Прочь с дороги!

Она решительно двинулась на него, и Костя поспешил отскочить в сторону. С разъяренной пантерой лучше не связываться. Он успел лишь крикнуть вдогонку:

— А котлеты в холодильнике?

Но ответа Константин уже не услышал.

Утром Костя проснулся хмурым и злым, как никогда. Он не стал бриться, лишь сварил себе чашку кофе. Долго ходил по квартире, из угла в угол, обдумывая свое решение. Затем подошел к стене и сорвал с нее все фотографии, на которых была изображена Рита. То одна, то с кем-то из знаменитостей, то с ним — Костей. Бросил их на пол, но ему этого показалось мало. Он стал рвать их на мелкие кусочки, повторяя при этом:

— Сын для меня теперь дороже вас всех, ясно? Понятно вам? И молчите, раз ответить нечего!

Удовлетворившись содеянным, он закурил и позвонил хозяйке квартиры.

— Все, Марья Никитична, съезжаю от вас, — сказал он. — Деньги на тумбочке оставлю. Если вдруг появится Рита, передайте ей… Нет, ничего не передавайте.

Повесив трубку, он стал собирать вещи. Набив книгами и одеждой рюкзак, Костя в последний раз окинул взглядом свое уютное «гнездышко», где они с Ритой провели столько времени вместе, любили друг друга, ненавидели, но были все-таки по-своему счастливы.

— Се ля ви! — громко произнес он. — И шерше ля фам!

Затем запер за собой дверь, бросил ключи в почтовый ящик и вышел из подъезда. Кончился один период его жизни, начинался другой. Он вновь возвращался к своим родителям…

А Елизавета Сергеевна и Петр Давидович были бесконечно рады тому, что их блудный сын вновь вселился в свою комнату. Они и не знали, чем его еще попотчевать и угостить. На столе лежала хрустящая индейка, розовые лепестки семги, сочные мясистые помидоры, жареные шампиньоны, зелень, персики; стояла бутылка вина. Но Константин к пище не притрагивался, молча ковырялся вилкой в тарелке, думал о чем-то своем. Отец рассказывал еврейские анекдоты, видимо готовясь к походу в израильское посольство, но ни мать, ни Константин не смеялись. Наконец умолк и Петр Давидович.

— Да, совсем забыл сказать, я ведь женился, — произнес вдруг Костя. — Вчера.

Родители его переглянулись. Петр Давидович кашлянул. Елизавета Сергеевна громко высморкалась.

— Этого следовало ожидать, — несколько обиженно сказала она. — А на ком, позвольте узнать? На Рите?

— Нет, конечно. Риты для меня больше нет. Мы расстались. На Ольге. Но, мама, ты не волнуйся, это брак фиктивный. Чтобы только выехать вместе с Антоном в Израиль.

— Все фикции рано или поздно обретают реальные очертания, — ответила она. — Не совершил ли ты роковую ошибку, сынок? Смотри, как бы не пришлось потом кусать локти.

— Это было необходимо. А локоть не укушу, не достану. Если потребуется — попрошу Ольгу, она укусит, — вяло отшутился он.

— А как Антон? — спросил папа. — Ты был в больнице?

— Был. Лежит уже без волос. Выпали.

— Вот ведь дьявольщина! — вырвалось у Елизаветы Сергеевны. — И за что детям такие наказания? Куда Господь смотрит?

— Наказание детям — за грехи отцов, — произнес Константин. — Наверное, это я во всем виноват. Теперь будем исправлять ошибки.

— Тогда, часть вины лежит и на мне, — сказал Петр Давидович.

— Ну, вы еще начните оба каяться, — замахала руками Елизавета Сергеевна. — Идите вы… в синагогу! Евреи ненормальные.

— А вот тут, мама, ты глубоко ошибаешься, — усмехнулся Костя. — Я не зря так долго изучал нашу семейную хронику и лазил по архивам. Дело в том, что папа наш — не еврей, а… грек. Эллин. И это абсолютно точно.

— Ты что, сынуля? — спросил озадаченный Петр Давидович.

— Как это понимать? — задалась вопросом и Елизавета Сергеевна.

— Сейчас увидите.

Константин сходил в свою комнату и принес какие-то пожелтевшие бумаги, фотографии и газетные вырезки. Разложил их на столе, сдвинув в сторону тарелки и фужеры.

— Моего дедушку, твоего отца, звали Давид, — начал он. — И родился старичок в 1916 году.

— Это мы знаем, — сказал папа. — Ты его не застал в живых, а жаль. Впрочем, и мне было всего пять лет, когда он умер. Но мама мне всегда говорила, что он — еврей.

— Бабушка ошибалась, — отозвался Костя. — Он был не Давид, а Давыд. Имя, довольно распространенное на Руси, с греческими корнями. Вспомните Дениса Давыдова. То-то и меня всегда в гусары тянуло. Но это к делу не относится. Просто при рождении дедушку записали в церковной метрике с ошибкой. Вместо «ы» поставили букву «и». Наверное, кто-то из дьячков был пьян. Отсюда и пошло. Его отец и мать были, как ты знаешь, Федор и Матрена. Уж они-то точно не евреи. Я проследил родословную и дальше. Отцом Федора был Константин — уже ближе к Греции, а у того — держитесь за стулья! — Никос Шиголопулос, чистокровный грек, явившийся в Россию на службу в 1818 году. Он был сподвижником и секретарем министра иностранных дел при Александре I графа Иоанниса Каподистрия. Тот, очевидно, и захватил его с собой с Ионических островов, когда перешел на службу к русскому царю.

— Абсолютно ничего об этом не знал! — воскликнул Петр Давидович. — Чудеса какие-то. — Идем дальше, — продолжил Костя. — Вот, кстати, копии метрических записей о рождении Давыда, а вот и упоминания о Никосе Шиголопулосе в старых, еще дореволюционных газетах. Так шел сложный процесс ассимиляции. Каподистрия в 1823 году покинул Россию, потом он стал первым президентом независимой Греции, а Шиголопулос остался. Он настолько обрусел, что, уже выйдя в отставку в генеральском чине, завел себе в поместье чисто русские забавы: псовую охоту на медведей, чаепитие из самоваров до седьмого пота, цыганок и крепостных актрис, а в конце концов и сыну своему Константину, по разрешению Синода, сменил фамилию на Щеглов. Лучше, наверное, спьяна не придумал. Об этом тоже есть крохотное упоминание в светских хрониках тех лет. Константин пошел еще дальше, назвал своего первенца Федором. А тот… Но вы уже знаете.

— Погоди, — сказала Елизавета Сергеевна. — Но бабушка и меня уверяла, что ее муж, Давид то есть, еврей, показывала какие-то документы, его паспорт. А там записано — еврей.

— Фикция, — ухмыльнулся Костя. — А дедушка, насколько я понимаю, был очень умен и хитер. Раз его записали при рождении Давидом, а в письмах к нему из эмиграции родители называли его исключительно Давыдом, то он решил и не рисковать. Во-первых, весьма неправильные с точки зрения большевиков предки; а во-вторых, вспомните, какой был год, когда он получил свой первый документ, удостоверяющий его личность? Примерно 1932-й. У него что, глаз не было? Он же видел, что элиту общества во всех сферах составляют одни евреи. Зачем же ему считать себя русским? А тем более греком? Он и записался в документах как еврей. И поступил на рабфак. Приняли в партию. Начался карьерный рост. Я только удивляюсь, до этого не докопалось НКВД? Наверное, дедушка был действительно исключительно мудр. Но я-то, видимо, еще мудрее. Я обнаружил то, что оказалось не под силу чекистам. А когда сталинское время кончилось — дедушка пережил его ненадолго, — он просто уже не захотел ничего менять. Ну, еврей и еврей, какая разница? У Бога действительно нет ни эллина, ни иудея. Вот так-то, дорогие мои! — торжествующе закончил Константин и откинулся к спинке стула. Потом потянулся к индейке и налил себе бокал вина. — Что-то я проголодался.

— Потрясающе! — только промолвила Елизавета Сергеевна и толкнула своего мужа в бок. — А я-то тебя всегда пархатым дразнила!

Тот растерянно ответил:

— А мне приходилось всю жизнь еврейские анекдоты рассказывать! Хотя я никогда не находил в них ничего смешного.

— Ничего, родители, не сходите с ума, все в порядке, — сказал Костя. — Мы еще с вами в Грецию съездим, на родину Шиголопулоса.

Он вдруг задумался, поглядев на отца.

— Скажите, а почему вы меня назвали Константином?

— Да почему-то именно так захотелось, — невразумительно ответил Петр Давидович.

— Наверное, тебе накануне прадед Константин приснился, — сказала Елизавета Сергеевна. — Это ведь ты настоял на таком имени, я другое хотела.

— Да, — кивнул Петр Давидович. — Настоял. Впервые в жизни. И теперь нисколько не жалею. Давайте за это и выпьем!

Они все подняли фужеры, чокнулись.

— За Никоса Шиголопулоса, — сказал Костя. — И его род.

— А особенно за грека в еврейском обличье Давыда Федоровича Щеглова, — добавила Елизавета Сергеевна. — Ну и задал же он нам задачку!

— За нашего сына! — подытожил Петр Давидович. — И внука Антошку…

Они выпили, и Костя через некоторое время спохватился:

— Да, но теперь перед нами встает другая задача: как обмануть израильское посольство и провести меня по еврейскому списку? Там тоже не дураки сидят, копают глубоко.

— Попробуем! — озорно подмигнула им Елизавета Сергеевна. — Это уж я беру на себя.

Рита вернулась в этот же день, к вечеру. Открыла дверь своим ключом, прошла в коридор. Навстречу ей из комнаты вышла немолодая женщина. Она держала в руке совок и веник. На полу стояло ведро, в котором лежал мусор и много порванных на мелкие куски фотографий.

— Марья Никитична? — удивленно спросила Рита. — А где Костя?

— Так он же сказал, что съезжает, — ответила женщина. — Все, говорит, абзац. Я думала, ты в курсе.

— Да, я в курсе, — подумав, произнесла Рита. — Я очень даже в курсе. Надеюсь, он хоть заплатил за квартиру?

— Да, деньги лежали на тумбочке. А что случилось? Опять с ним поссорились?

— Нет, просто я выхожу замуж.

Она повернулась, чтобы уйти, но Марья Никитична задержала:

— Он ведь что-то просил тебе передать… Погоди. Вот ведь память, ничего уже не помню!

Рита увидела в ведре обрывки фотографий, присела на корточки. Достала несколько фрагментов, повертела в руках, разглядывая, усмехнулась.

— Вот ведь поросенок! — произнесла она незлобно. — И почему я в него такая влюбленная? Ну что же, сыграем и мы свою свадьбу в Малиновке…

Она швырнула обрывки фотоснимков обратно в мусорное ведро.

— Погоди, — вновь сказала Марья Никитична. — А ему-то что передать, если вдруг заявится или позвонит?

— А передайте… — Рита, стоя уже в дверях, задумалась. — Нет, ничего не передавайте. Ведь и он же мне ничего не захотел передать, я знаю. Я его хорошо знаю!

— Ладно, — кивнула Марья Никитична, берясь за веник. — Вот и передам ему это «ничего».

— Только не забудьте его где-нибудь в ведре, — добавила девушка и прикрыла за собой дверь.