Глядя на ее гладкие округлые ягодицы, Джеймс с трудом подавил в себе искушение спустить штаны и погрузиться в нее, понимая, что она не готова. Ее поза, которая делала ее доступной любому его желанию, лишила его самообладания. Он хотел овладеть ею прямо сейчас, не теряя времени на то, чтобы снять с нее кандалы или хотя бы уменьшить ее унижение от того, что он насилует ее прямо в цепях.

Он подержал ее еще несколько секунд в этом положении. Ее тихие стоны возбуждали в нем самые низменные инстинкты.

Эта женщина лишила его рассудка. Неужели он оказался настолько глуп, что согласился позволить ее семье сохранить за собой землю?

Желание владеть ею, заниматься с ней любовью вскружило ему голову. «Она твоя. Бери ее. Она жена, которую можно не спрашивать, а не любовница, которую надо соблазнять. Она уже дала свое согласие».

Бренна дрожала, наверняка испытывая страх. Но и ее дрожь не всегда свидетельствовала о том, что она боится. Он доставит ей удовольствие позже, а пока он возьмет то, что ему принадлежит. За ней слишком много обмана, и, стало быть, нечего ее жалеть.

Джеймсу вдруг захотелось сказать, чтобы она еще выше задрала юбку и встала на колени. Но эта мысль его ужаснула, и он рывком поставил ее на ноги. Такого рода страсти могут подорвать его строго контролируемые правила поведения, а он с таким трудом вырабатывал их для себя многие годы.

Цепи звякнули. Небольшой чепец упал у нее с головы на пол. Завитки рыжих волос закурчавились вокруг головы.

Вздрогнув, она поспешно прикрыла руками голову и наклонилась, чтобы поднять чепец. Но цепи лишили ее равновесия, и она упала на пол.

— Какого черта! — Он наступил сапогом на чепец, чтобы не дать ей поднять его, а самому получше рассмотреть ее непокрытую голову.

Она не пыталась встать, а задрожала и просто прикрыла голову руками.

Боже! Ее волосы выглядели ужасно. Неровные. Лохматые. Было такое впечатление, будто их стригли с помощью алебарды.

— Что случилось с твоими волосами, черт возьми? — прорычал он. Может, ему подсунули в качестве невесты больную чумой? Может, поэтому сестры поменялись местами?

Бренна смотрела на него испуганным взглядом, словно ждала, что он побьет ее или откажется от компромисса, за который она так отчаянно боролась.

— Ты больна?

— Нет.

— А болела?

— Нет.

— У тебя чума?

— Нет.

— Оспа?

— Нет!

Он навис над ней, пытаясь запугать ее и узнать правду.

— Клянусь, Бренна, если ты опять меня обманываешь и мне подсунули зараженную чумой жену…

— Нет у меня никакой чумы. Я просто их обрезала. Ее горячность застала его врасплох. В ее глазах стоял неподдельный страх. Она по-прежнему прикрывала руками голову.

Он чуть было не рассмеялся. Она дерзила, когда он привязал ее к колоде, сердилась, когда он надел на нее кандалы, а теперь… она боится показать свои волосы?

Неужели он никогда так и не поймет женщин? Он протянул руку к одному торчащему завитку. Она резко дернула головой:

— Не надо.

— Ты обещала, что позволишь мне прикасаться к тебе так, как захочу. Ты уже об этом забыла? Сними руки с головы.

Девушка сглотнула. Ее щеки горели. Она опустила руки и повернула к нему лицо.

— Как пожелаете, милорд, — сказала она смиренно, но в ее глазах он увидел все ту же вызывающую дерзость.

Этот жест, видимо, дорого ей стоил, подумал он. Возможно, даже больше, чем предстоящая потеря девственности.

— Встань передо мной на колени.

Бренна повиновалась, но по ее лицу пробежала тень страдания. Цепи снова тихо звякнули, когда она переменила позу, встав перед ним на колени.

Он взял прядь ее волос и потер ее между пальцами. Она дрожала от страха, а он не понимал почему.

Волосы были мягкие и пахли так, как пахла она, — красками и скипидаром. Странные запахи для женщины, но, тем не менее, ей они подходили.

— Ты нарочно их так отстригла?

Она кивнула. Она выглядела такой уязвимой, что он удивился, куда подевалась ее смелость. Наверное, ему следовало сорвать с нее ту дурацкую свадебную шляпу еще в большом зале, как это сделал Годрик с Мейрионой.

— Зачем ты это сделала? Что случилось? — спросил он, но гораздо мягче.

У нее задрожали губы.

— Я отрезала их, чтобы предотвратить свадьбу своей сестры с человеком, который ей не подходил.

Бренна передернула плечами, будто ей было холодно. А может быть, для того, чтобы избавиться от унижения. Он удивленно поднял брови.

— У тебя такая привычка — предотвращать замужество сестер?

У нее в глазах стояли слезы, но она улыбнулась:

— Похоже, что так.

— Не хитри со мной, Бренна, — предупредил он.

— Это было год назад. Он был очень плохим человеком.

— Таким, как я?

— Нет. Гораздо хуже.

Девушка глубоко вдохнула, и на мгновение он испугался, что она разревется. Но она прикрыла рот рукой, словно не собиралась признаваться в том, что кто-то может быть хуже его.

Он отвел ее руку ото рта.

— Расскажи мне о той свадьбе, которую ты предотвратила. Это тогда у тебя остался на лице шрам?

— Нет. Этот шрам у меня с детства. А замуж должна была выходить Гвинет…

В этот момент она показалась ему еще более обнаженной, чем когда он перекинул ее через руку и задрал юбку. Напряжение от ожесточенной борьбы и странной страсти, вспыхнувшей между ними, видимо, сказалось на ней сильнее, чем она предполагала. Он хотел, чтобы ее унижение было полным, но когда он увидел ее распростертой на полу, напуганной тем, что стали видны ее уродливые волосы, он понял, что не добился победы.

Не дав себе времени передумать, он поднял ее на ноги и заключил в объятия.

Она не сопротивлялась.

— Ты очень красивая. Правда.

Ну что он за болван! Ему бы торжествовать, что ее гордость сломлена, а не говорить ей комплименты. Разве можно испытывать нежность к предателю? Она уже использовала свое тело против него, заставила его согласиться на условия, на которые он никогда бы не пошел. Что она с ним сделает, когда пустит в ход свое новое оружие?

Бренна шмыгнула носом.

Неужели она плачет?

Он посмотрел на нее, чтобы убедиться, что не ошибся. Неужели опять обман? Опять женские штучки?

Она отчаянно моргала. Да она плачет! Этого еще не хватало, черт возьми!

Он взял ее за подбородок. Она не сопротивлялась, хотя казалось, что ей этого ужасно хочется. Она была настолько неповторимой и сложной и одновременно такой сильной и уязвимой, что он не мог понять, почему она до сих пор не была замужем, почему мужчины не боролись за право обладания ею.

— Никто никогда не замечал твоей красоты, ведь так? — это не было вопросом.

Она потрогала свой шрам, и это был ее ответ.

— Но это неудивительно, — продолжал он, — если учесть то, как ты одета.

Его первым распоряжением будет покупка нового гардероба для жены. Если он и хотел как-то обуздать ее гордость, одежда не имела к этому никакого отношения. Она не будет ходить в лохмотьях.

— Я… — начала она. — У меня когда-то были красивые волосы.

— Хм-м.

Он погладил ее по волосам. Они были мягкими и густыми. Они все еще были красивыми. Просто были плохо пострижены.

— Они были такими длинными, что я могла на них сидеть.

— Они снова отрастут.

Она напряглась, и он почувствовал, как ее сотрясают рыдания. Но она собралась и громко фыркнула.

— Прошел уже год, а они все еще совсем короткие. — Бренна помолчала. — Зачем мне красивые волосы? Мне вообще незачем быть красивой. Я хочу стать художницей. Я могу написать портреты всех красивых женщин, какие только захочу, а сама я могу быть какой угодно, — сказав это, она почему-то заплакала.

Джеймс прижал ее к себе, совершенно не зная, что сказать. Его маленькая женушка плачет из-за того, что ей не нужна красота? Да она уже красива.

Его врожденная потребность защищать тех, за кого он отвечает, переполнила его сердце.

— Гвинет красивая. Адель красивая, — она всхлипнула. — Мой отец зовет меня порченым товаром, который трудно сбыть с рук.

— Тебя поэтому навязали мне?

Она зарылась лицом ему в грудь и схватилась кулаками за его рубашку. От ее слез по безупречно отглаженной рубашке расплылось мокрое пятно. Он мог бы осадить воинственную принцессу, но эта женщина обескураживала его.

— Нет, это я выбрала вас. Сначала я отказывалась, но я не хотела, чтобы пострадала моя сестра. Я думала, что смогу убить вас и сбежать в Италию.

Рыдания усилились.

— В Италию?

— Я намеревалась стать монахиней. Мой отец не хотел, чтобы я ушла в монастырь, и запер меня в этой башне. Моя семья меня ненавидит, а теперь еще это несчастье — мое замужество.

— Ты хотела стать монахиней?

В этой женщине было столько загадочного, что это сбивало его с толку.

— Да.

— Но это совсем тебе не подходит.

— Все так говорят.

Бренна продолжала мять его рубашку. Она наверняка уже ее испортила.

Не зная, как оторвать ее пальцы, чтобы спасти рубашку, он прижал ее к себе еще крепче и был необъяснимо счастлив, что она не сопротивлялась.

— Для твоего пылкого характера замужество подходит гораздо больше, чем скучная жизнь в монастыре.

Она выпрямилась, отодвинулась от него и вытерла слезы.

Джеймс отпустил ее, но звякнувшие цепи напомнили им обоим их положение хозяина и пленницы.

— Что вы знаете о том, что замужество делает с женщиной? Она никогда не может пойти туда, куда хочет, или сделать свой собственный выбор, даже корову назвать своей собственностью.

Его губы дернулись.

— Ты не желаешь быть замужем, потому что хочешь, чтобы у тебя была своя корова?

— Нет, просто я хочу сама выбирать.

Чувствуя себя немного виноватым, он погладил ее по руке.

— Ты дворянка, Бренна. Мы поженились по приказу короля. Теперь это твой долг. Я клянусь, что смогу сделать так, что наше супружеское ложе будет удовольствием, а не скучной обязанностью.

Она затрепетала, но он решил, что не позволит ради симпатии к ней поступиться своим долгом. Брачные отношения требуют подтверждения. Он не должен забывать, что она пыталась убить его. Так что эта игра чувств может оказаться лишь способом добиться его расположения, с тем чтобы он ее отпустил.

Джеймс доставит ей удовольствие в постели, но не больше. Этого будет вполне достаточно.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошел Годрик в сопровождении двух охранников.

— Лекроу пропал! — воскликнул Годрик с порога.

— Проклятие! — встрепенулся Джеймс.

Хорошо, что он не начал снимать с Бренны кандалы.

— Будь здесь, когда я вернусь, жена.