Ожидая, когда его призовет король, Джеймс мерил шагами комнатушку с голыми стенами, в которую его заперли. На запястьях и щиколотках были надеты соединенные цепями кандалы. При каждом шаге они неприятно звякали.

Его увезли из тюремной камеры, искупали и переодели уже много часов назад. А он все еще здесь, ждет и не знает, чем кончится его встреча с королем. Он должен убедить Эдуарда, этого царственного щеголя, в своей невиновности.

Колокольный звон возвестил, что прошел еще один час. А он все еще ждет. Нет даже стула, на который можно было бы сесть. Его заперли в замкнутом пространстве, и он чувствовал, что на него давят даже стены. У него было острое желание пробить кулаками дырку в одной из них, чтобы выпустить пар. Он не виноват. Бог свидетель — не виноват!

Он помассировал плечи и шею, чтобы избавиться от скованности. Его проклятая жена предала его. Он ругал себя за то, что не следил более внимательно за горизонтом, чтобы вовремя увидеть приближающиеся корабли.

Она каким-то образом провела на корабль своего брата! Хитрая бестия.

При мысли о Бренне его сердце пронзила острая боль. Это любовь, понял он. Как он мог одновременно и любить, и ненавидеть эту женщину? Она слишком плохо на него действует. Так же, как много лет назад на него действовало вино.

Он начал считать шаги, чтобы отвлечься. Кандалы оттягивали ноги. Он чувствовал себя беззащитным. Его немного пугала его дальнейшая судьба. Возможно, именно так чувствовала себя Бренна все те недели, когда он надевал на нее цепи? Он был виноват в том, что она сбежала. Неужели не было других способов удержать ее от побега, кроме как денно и нощно держать ее в кандалах? Надо было наладить отношения, попытаться лучше ее узнать. Может, тогда она не предала бы его и не сбежала.

Что с его ребенком? С тех пор как он видел ее в последний раз на корабле, прошло несколько месяцев.

Дверь внезапно открылась, прервав его мысли.

На пороге стояла полная женщина в накрахмаленном чепце и белом фартуке. На руках она держала сверток из белого шелка.

— Ваш сын, милорд, — сказала она, улыбаясь и протягивая ему сверток.

— Мой… сын? — смутился он.

Он взял сверток, который почти ничего не весил. Цепи звякнули.

На него смотрели немного косящие глаза самого прекрасного существа, которое он когда-либо видел в своей жизни. У младенца было крошечное сморщенное красное личико и редкие темные волосики.

Его сердце сделало кульбит. Они перевели его сюда из тюрьмы, чтобы отдать ему ребенка. Неужели это очередной трюк Эдуарда, чтобы сломить его? Неужели они хотят опять отвести его в камеру вместе с ребенком, где он не сможет его кормить?

Его обуял ужас при мысли, что ему придется видеть, как ребенок плачет и умирает от голода, а он ничего не может сделать. Кандалы показались ему еще более тяжелыми. Он поправил шелк, чтобы железо не коснулось лица новорожденного.

— Что все это значит? — потребовал он.

— Это ваш ребенок. Идемте со мной.

Женщина повернулась и пошла по коридору. Она даже мельком не взглянула на кандалы. Может, это обычное дело — заковывать аристократов, чтобы держать их во дворце?

Он шел за женщиной, прижимая к себе ребенка. Неужели это действительно его сын? Он начал осторожно разворачивать сверток, чтобы увидеть тельце ребенка и по какому-либо знаку — родимому пятну или родинке — определить, что это на самом деле его сын.

Женщина остановилась и повернулась к нему.

— Не надо этого делать, милорд. Пожалуйста, идите за мной.

Его вдруг захлестнула волна отчаяния — схватить младенца и бежать. Он поплывет на край земли, только бы защитить сына. Один его ребенок уже умер. Этот будет жить.

Он посмотрел на женщину с подозрением:

— Это что, новый обман?

Уперев руку в бок, она сказала:

— Никакого обмана, милорд. Вас ждет ваша жена.

— Моя жена?

— Да, она только что родила этого малютку.

Женщина смотрела на него так, словно он не в своем уме. Впрочем, он не был вполне уверен, что это не так.

— Почему она в Лондоне?

Женщина что-то пробурчала себе под нос. Похоже, ругала аристократов.

— Идите же за мной, — сурово бросила она. Немного сгорбившись от неуверенности, Джеймс шел за женщиной, подмечая по дороге выходы и возможные пути бегства. Кандалы этому очень мешали.

Вскоре они вошли в большую светлую спальню, стены которой были обиты богатыми гобеленами. Посередине на восточном ковре валялась куча мокрых пеленок. Дворцовую спальню, видимо, превратили в родильную. В зажженном камине в большом котле кипела вода.

Бренна лежала на кровати и, по-видимому, спала.

Почему она в Лондоне? Неужели для того, чтобы снова его предать?

Он прижал к себе сына и посмотрел на окна, чтобы определить, удастся ли ему сбежать из дворца до того, как его схватит королевская стража. Вряд ли. Особенно если принять во внимание кандалы.

Одна из служанок тронула Бренну за плечо:

— Миледи, пришел ваш муж.

Она пошевелилась и медленно открыла глаза.

— Джеймс. Всемогущий Боже, благодарю тебя!

На этой широченной кровати она выглядела маленькой и слабой, и это напомнило ему, какой она была, когда он вернулся после того, как больше месяца разыскивал ее отца. Неужели она вскочит и накинется на него, как тогда?

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, крепко прижимая к себе новорожденного сына и пытаясь понять, что же произошло.

— Мы можем это объяснить, лорд Монтгомери.

В комнату стремительно вошел король Эдуард в своей развевающейся мантии.

Ярость охватила Джеймса при виде этого человека, который бросил его в тюрьму, не пожелав даже выслушать, но он смиренно встал на одно колено. Если бы у него на руках не было ребенка, он, возможно, мог бы позволить себе излить свой гнев, но его положение сейчас было слишком сомнительным, и к тому же ему надо думать не только о своей жизни.

Вслед за королем: вошли Годрик и Мейриона. На бедре у его невестки сидел малыш с большими голубыми глазами и пушистыми рыжими волосами. В отличие от других придворных дам, оставлявших на целый день своих детей с кормилицами и няньками, Мейриона так не поступала. Вид у нее был немного взъерошенный, но счастливый.

Эдуард протянул руку, чтобы Джеймс поцеловал королевский перстень.

— Монсеньор, — довольно сухо сказал Джеймс. Неужели Бренна теперь в сговоре с королем и хочет видеть, как ее муж будет унижен? Переложив ребенка на другую руку, он поцеловал перстень.

— Дай взглянуть на моего племянника, — пробасил Годрик, как обычно, пренебрегая условностями. Его присутствие во дворце вообще казалось странным.

Эдуард кивнул, давая Джеймсу разрешение встать.

Джеймса переполнила гордость, когда он отвернул уголок пеленки, чтобы показать сына своему брату. Ком подкатил к горлу, когда он увидел, как брат нежно коснулся щеки младенца своей огромной рукой в шрамах. Малыш открыл глаза и посмотрел на них.

— Будьте понежнее, — предупредила служанка, глядя с подозрением на двух великанов с их шрамами — уже побелевшими у Годрика и все еще красными у Джеймса.

— Да, будь понежнее с моим племянником, — насмешливо заявил Годрик. — Я не хочу, чтобы он был весь в шрамах и таким же уродом, как ты.

Джеймс перевел взгляд с брата на жену. У всех троих теперь были на лице шрамы — свидетельства тех опасных событий, которые они пережили.

— Просто я хочу сказать, чтобы вы были поосторожнее, — добавила служанка. — Не для того мы родили младенца, чтобы какой-нибудь неуклюжий медведь его уронил.

— Ради Бога, — вступилась Мейриона, поудобнее устроив рыжеволосого малыша на своем бедре, — дома у нас их трое. Думаю, что мои муж и шурин знают, как держать на руках ребенка.

Служанка смутилась, попятилась и, собрав с пола мокрые пеленки, вышла из спальни.

— Твоя жена многое нам прояснила, — сказал король.

— Моя… жена? — Джеймс в недоумении взглянул сначала на короля, потом на Бренну.

— Она явилась сюда, чтобы спасти твою шкуру, — сказал Годрик. — Хотя ты этого не заслуживаешь после того, как неделями держал ее в цепях.

— Мы верим в твою честность, примем твою клятву верности и вернем твои земли, — провозгласил Эдуард. — И можешь забрать свою жену при условии, что ты компенсируешь кое-какие затраты.

Хм, Эдуард, как всегда, был хитер. Джеймс уже чувствовал, как пустеют его сундуки. Он заставил себя улыбаться, хотя ему очень хотелось высказать все по поводу того, как с ним поступили. Но тогда он не получит обратно ни свои земли, ни свое доброе имя.

— Я благодарю вас за ваше великодушие, ваше величество.

— Но только в том случае, если ты согласен выкупить ее.

Наконец-то! Наконец-то он увидит, как она понесет заслуженное наказание, подумал он с облегчением.

— Но она только что родила ребенка и приехала в Лондон, чтобы защитить тебя. Так что ты, может быть, сочтешь возможным быть к ней снисходительным, как это сделали мы, — продолжал король.

Джеймс вдруг понял, почему ему отдали ребенка до того, как его привели в ту же комнату, где была Бренна. Эдуард — хитрый дьявол. Король знал, что Джеймс невиновен, и давал ему возможность самому решить, как поступить с Бренной — принять ее или оставить гнить в долговой яме.

Эдуард сделал царственный жест и сказал:

— И еще остается вопрос, что делать с твоими кандалами. — Король запустил руку под мантию и достал ключ. — Леди Бренна, мы доверяем этот ключ вам. А теперь, лорд Годрик, леди Мейриона, давайте оставим их, и пусть они сами решают, что делать дальше.

Годрик сжал плечо Джеймса.

— Тебе надо поговорить с женой. А пока дай мне ребенка. С тобой он еще будет многие годы.

Взглянув на сидевшую в постели Бренну, Джеймс передал сына на руки брату. Он слабо представлял себе, что ему делать с Бренной. Следует ли ему заплатить за нее выкуп? Если он не оставит ее в долговой тюрьме, может, отправить ее в какой-нибудь отдаленный монастырь?

Его брат улыбнулся, и вокруг его голубых глаз образовались морщинки.

— Ну что, малыш, — промурлыкал Годрик, нежно поглаживая ручку младенца, — пойдем со мной, и я расскажу тебе, как глуп твой отец.

Мейриона толкнула мужа в бок:

— Прекрати.

Годрик ухмыльнулся и, нагнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, вышел из комнаты вслед за королем и своей женой.

Когда все вышли, Джеймс и Бренна еще долго молча смотрели друг на друга. «Как странно стоять перед ней в цепях и думать, что ее судьба находится в твоих руках», — думал Джеймс. Это была еще одна любимая забава Эдуарда — задавать головоломки.

Ее взгляд был ясным, и он почувствовал, будто она втягивает его своими зелеными, как изумруд, глазами. Опасная территория.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Ему хотелось бы ей поверить, но между ними накопилось слишком много вражды, чтобы он попался на эту удочку.

— Мне бы хотелось тебе поверить…

— Так поверь, Джеймс!

Она схватила со столика какой-то предмет и протянула его ему на раскрытой ладони. t'occhio del diavolo.

— Я сохранила его для тебя, — тихо произнесла она.

Он молча смотрел на кинжал, и ему вспомнилось все, что было с ним связано: как она напала на него, как он брил ее лобок, как с треском разрезал на ней платье, как держал кинжал у ее горла, когда он ее поймал. Сколько же между ними всего произошло!

Когда он брал кинжал, он задел пальцами ее руку, и его тут же окатила волна жара.

— Почему ты мне его даешь?

— Я знаю, что это не бог весть какой подарок, но… — она сглотнула, спустила е плеч сорочку и откинула назад голову.

Это был жест полной капитуляции. Сначала она ударила его кинжалом; потом его пытали и бросили в королевский застенок из-за ее картин. Вместе с тем они пережили столько моментов сжигающей страсти, такие минуты искреннего смеха! А сейчас она — просто и откровенно — предлагала ему себя. Он мог выбирать — остаться с ней или убить. Убить и забрать ключ от кандалов или простить ее и получить ключ от ее сердца.

Его недоверие и подозрения были велики, но ее символический жест затронул в его душе струны, которые значили для него больше, чем все ее извинения. Она сломала те же самые барьеры, как в тот день, когда заснула у него на руках. Он мог объяснить, почему она сердится, но у него не было ответа на вопрос, почему она ему доверяет.

Он отодвинул в сторону полог и сел на кровать рядом с ней.

Намеренно медленным движением он провел лезвием кинжала по ее шее. Он мог бы потребовать, чтобы она отдала ему ключ от кандалов.

Она ему доверяла настолько, что не только не вздрогнула, но даже не моргнула, когда холодный металл коснулся ее нежной кожи. Он засунул кинжал между ее грудей — в то место, где он был в тот роковой день, когда они поженились.

Он не станет силой отнимать у нее ключ. Если она хочет, чтобы он оставался ее мужем, она должна сама отпереть замок.

Она улыбнулась, давая понять, что понимает этот жест — он тоже ей доверяет. Круг их взаимоотношений замкнулся. Ее глаза напоминали ему изумруды. Ему захотелось обнять ее, прижать к груди и никогда больше не отпускать.

— Бренна, я не понимаю, как тебе удалось убедить короля выпустить меня из тюрьмы.

— Я сыграла на его тщеславии и написала его портрет.

— Ты написала новый портрет Эдуарда?

— Да, чтобы заменить все старые.

— На этих картинах король был голый? — вдруг заревновал Джеймс.

Она засмеялась:

— Не совсем. На нем была королевская мантия. Но на новом портрете я изменила пропорции его мужского достоинства, чтобы польстить ему. Чтобы двор ему позавидовал, а не делал бы из него посмешище.

Джеймс нахмурился. Ему совсем не нравилось, какой оборот приняла их беседа. Он взглянул на t'occhio del diavolo и про себя поклялся убить любого мужчину, который окажется голым рядом с его женой. Даже короля.

— Ты больше не будешь писать портреты обнаженных мужчин.

Она села и поудобнее устроилась на подушках.

— Я вижу, ты уже начинаешь мне диктовать, что именно я должна писать.

— Бренна… — предупредил он.

Она обняла ладонями его лицо и поцеловала.

— На портрете у короля не его достоинство.

— Нет?

— Нет.

— Ты не видела его? А тогда каким образом…

— Это было твое.

Джеймс так расхохотался, что заскрипела кровать. Значит, королевская голова и его… э-э…

— Мне показалось, что это подходящее наказание за те недели, что Его Королевское Тщеславие держал тебя взаперти.

Ему понравилась ее задумка. В этой женщине ему вообще нравилось многое. Ее ум. Ее запах. Ее страсть. Ее желание доверять ему, которое было достаточным для того, чтобы приехать в Лондон и заступиться за него.

— Джеймс, я испугалась, что может с тобой случиться. Я во всем виновата. Мне не следовало соглашаться с братом и бежать.

— Да, не следовало, — согласился он. — Ты моя.

Она хитро взглянула на опутывавшие его цепи:

— Похоже, это ты мой. Весь.

— Бренна, мы должны это обсудить. Когда я женился, я думал, что моя жена останется в замке Монтгомери, а я буду изредка ее навещать. Что это будет вполне сносная жизнь двух малознакомых людей, которые не любят друг друга, но вынуждены быть вместе. Я был эгоистом в прошлом и считал, что мне не нужна жена… Но сейчас я не хочу оставлять тебя в замке Монтгомери. Мои дела требуют долгих отлучек из дома. Меня слишком долго держали взаперти, и мне надоело жить на земле. Я хочу чувствовать на своем лице соленые брызги моря. Я хочу показать нашему сыну воду океана и волны и многие страны. Если ты не хочешь сопровождать меня в такой жизни, лучше позови королевскую стражу, покрепче зажми в кулаке ключ и оставь меня в цепях. Но если ты будешь там, где я смогу до тебя добраться, я увезу тебя с собой. Все эти месяцы, что мы были врозь, я только о тебе и думал.

Ее глаза заблестели от слез.

— Я хочу поехать с тобой. Мое искусство ужасно страдало, когда я жила в монастыре. От той скучной жизни мои картины получались безжизненными.

— Так вот в чем настоящая причина, по которой ты меня разыскала. Потому что тебя вдохновляет наша страсть и от этого твои картины становятся лучше.

— Нет, конечно… — начала она, но запнулась, понимая, что он просто ее поддразнивает. — Я люблю вас, милорд. Я верю, что вместе мы можем создать семью. Наша совместная жизнь будет лучше той, которую вел каждый из нас, когда был одиноким. После того как я узнала, что такое океан, даже Италия стала для меня слишком маленькой. Я доказала, что умею писать, и писать хорошо, на корабле.

Он был в восторге от ее слов. Он начал безудержно ее целовать.

— Значит, ты последуешь за мной?

— Да, милорд, с радостью. Когда мы встретились, я была заперта в своей комнате, а вы меня освободили.

Он обнял ее, насколько ему позволяли цепи, и на несколько минут в комнате наступила тишина.

— Мне многое надо рассказать тебе о моем прошлом, — наконец прошептала она. — Я узнала страшные вещи о своем детстве и о моей семье.

— Вместе мы справимся. У нас впереди целая жизнь, чтобы решить все проблемы. В твоем прошлом нет ничего такого, что имеет для меня значение, — важно лишь будущее.

Поскольку она все еще, по-видимому, не решила воспользоваться ключом, он поднял руки, чтобы она увидела наручники.

— Сними с меня эти цепи, жена. Настало время начать наше совместное будущее.

— Не спешите, милорд, — лукаво сказала она. — Сначала заключим сделку.

— Я заплачу за тебя выкуп, если это тебя заботит.

— Нет, сделка, о которой я говорю, не имеет к королю никакого отношения.

Он улыбнулся, понимая ее игру. Их отношения всегда были чередой сделок. Причем некоторые из них были… очень даже приятными.

— И что же желает миледи?

— Хм… Мне надо подумать.

Он пощекотал носом ее шею.

— Только думай не слишком долго, иначе вопреки тому, что мне дано право выбирать, я нападу на тебя и отниму у тебя ключ.

Она рассмеялась, поцеловала его и запустила пальцы ему в волосы.

— Звучит интересно, милорд.

— Я люблю тебя, Бренна. Ты всегда будешь моей пленницей-женой.

Ее глаза сияли.

— И ты никогда меня не освободишь?

— Никогда.