Она залепила ему пощечину на глазах у его людей. Ни больше ни меньше. Глупая девчонка.

Много лет назад он усвоил свой первый урок, когда оказался на службе короля и стал Покорителем, — нельзя никем руководить, если тебя не уважают. Его спина была в многочисленных — уже давно заживших — шрамах от ударов кинжала, нанесенных ему контрабандистом, которого он когда-то пожалел.

Он не повторит этой ошибки сейчас, с собственной женой.

Если бы он не заметил, как изменилось выражение ее лица, когда отец обозвал ее шлюшкой, он и вправду был готов перегнуть ее через колено и отлупить так, как она этого заслуживала.

Но, даже гневаясь, он успел заметить, что слова отца ее больно ранили.

Тем не менее ее придется, проучить — пусть знает, кто в семье хозяин. Надо выстирать его одежду, почистить сапоги и самого его вымыть. Все это ей придется сделать. Кроме того, он голоден. И покормить его тоже придется ей.

У Джеймса защипало в глазах от дыма сальных свечей в коридоре, по которому он тащил за собой еле поспевавшую за ним мегеру — свою жену.

Спальня Бренны была расположена в северной башне. Приказав одному из своих людей принести ванну и горячую воду, он ногой распахнул дверь, толкнул Бренну внутрь, а потом с силой захлопнул дверь.

Как только он ее отпустил, она метнулась к окну с такой скоростью, словно на ней загорелось платье. Она села на подоконник, и в ее зеленых глазах промелькнула ненависть. Шляпа и вуаль все еще были на ее голове, мешая ему, как следует разглядеть ее рыжие пряди, выбившиеся по обеим сторонам лица.

Ее хрупкое тело было спрятано в многочисленных слоях серебристо-голубого, отделанного горностаем свадебного платья, но на ней оно выглядело слишком воздушным, если принять во внимание силу ее духа. Сидело оно на ней хорошо, но оно ей не подходило. Шрам на лице слегка покраснел, будто к нему прилила кровь.

Однако ее дерзость и высокомерие ничуть не уменьшились от того, что он так грубо притащил ее в спальню.

Оглядев комнату, Джеймс стал прикидывать, с чего начать ее перевоспитание.

В стене напротив двери было три окна — два небольших и одно большое с подоконником, на котором как раз сидела его жена. Для аристократки спальня была обставлена слишком скудно: кровать, грубо сколоченный стол с двумя ящиками, трехногая табуретка и ширма.

По всей комнате стояли у стен и лежали на полу многочисленные картины на религиозные сюжеты. На досках и пергаментной бумаге были запечатлены сцены Благовещения и Крещения Христа. Взгляд Джеймса остановился на столе.

Стол был завален горшочками с красками, яйцами, тряпками. Палитра и несколько кистей валялись на полу.

Картины, Он был настолько сосредоточен на том, чтобы вести свою невесту к алтарю, когда в первый раз был в ее комнате, что даже не заметил, что она художница.

На какое-то мгновение он вспомнил о небольших изысканных миниатюрах, о которых ему говорил король, требовавший, чтобы Джеймс их повсюду, где он бывал, разыскивал. Если их пишет его жена, тогда незачем даже думать о создании с ней нормальной семьи или утверждаться в этом доме в качестве ее лорда-повелителя. Долг велит ему привезти ее в Лондон и передать своему сеньору. Впрочем, то, что она пишет картины, скорее всего просто совпадение. Она девушка из хорошей семьи, девственница, не знакомая с плотскими наслаждениями. И все же…

Взяв за руку, он стащил ее с подоконника и обвел взглядом комнату.

— Кто все это написал?

— Я, — ответила она, выпрямив спину.

С минуту он внимательно на нее смотрел, потом начал перебирать валявшиеся на столе предметы, и от каждого его движения — брал ли он в руки кисть или баночку с краской — она вздрагивала.

Как он уверен в себе.

Вообще-то она может к нему привыкнуть. Привыкнуть к тому, что он трогает ее вещи. И к тому, что он будет прикасаться к ней.

Не отпуская ее руку, он открыл один из ящиков стола и начал в нем шарить. Невозможно представить, чтобы художник, которого король захотел повесить, был женщиной. Еще более невозможно вообразить, что это его молодая жена. Но он научился быть скрупулезным во всем. Когда он выдвинул второй ящик стола и сунул в него руку, она вздрогнула.

В ящике лежало несколько небольших картин на пергаментной бумаге. На всех были изображены фигуры с золотым нимбом вокруг головы.

Оставив ее стоять в середине комнаты, он методично проверил комнату в поисках еще каких-либо картин. Но нашел только картины на религиозные сюжеты — изображения Христа, ангелов, святой Девы Марии. Ничего сексуального. Никаких изображений короля или его придворных в компрометирующих позах.

— Других картин у тебя нет? Только на религиозные темы?

Подняв подбородок, она посмотрела на него с таким высокомерием, словно это она была в два раза выше его ростом.

— Я собиралась стать монахиней.

Он приподнял покрывало и заглянул под кровать. Там, среди пыли и паутины, лежала небольшая сумка. Он достал ее и открыл. Внутри лежал кусок сыра, хлеб и еще кое-какие скудные припасы.

— Что это такое?

— Ничего, — ответила она, сглотнув.

— Ты куда-то собиралась?

— В монастырь.

— Ты не будешь монахиней. Ты моя жена.

— Только потому, что нам вас навязали.

— Этого не произошло бы, если бы ты и твоя семья выполнили свой предназначенный Богом долг перед королем.

— Люди сами устанавливают свои правила и просят благословения у Бога.

— Возможно. Но закон Бога: жена да убоится мужа своего.

— Я уверена, что Бог оправдывает женщин, которые замужем за жестокими демонами. — Она демонстративно села на трехногий табурет и стала вертеть кисть, торчавшую из банки с какой-то жидкостью. — Помнится, в Библии похвалили женщину — забыла, как ее звали, — за то, что она пригвоздила к земле голову своего мужа.

Ее слова вызвали у него неприятное чувство, и он решил, что надо будет держать ее в узде. Он заметил, как она вздрагивала всякий раз, когда он брал в руки ее кисти, и понял, что ее работа очень много для нее значит. Пока она не научится ему повиноваться, он не разрешит ей заниматься живописью.

Он подошел к двери и приказал стоявшим в коридоре охранникам принести большой сундук. Он будет укрощать ее постепенно, шаг за шагом, — вознаграждать за уступчивость и наказывать за дерзость.

Охранники принесли средних размеров сундук.

Когда они ушли, он поставил его на пол перед столом и открыл ногой. Потом высыпал в него содержимое сумки — продукты, кисточку и несколько золотых монет.

— Сложи все свои принадлежности для живописи сюда.

— Что? — У нее было такое выражение лица, будто он ударил ее.

— У тебя больше не будет времени на такие пустяки. Теперь тебе придется вести домашнее хозяйство, заботиться о своем муже и рожать наследников.

Бренна с трудом удержалась, чтобы не взорваться.

Как же она его ненавидела!

Даже когда он просто трогал ее кисти, ей казалось это оскорбительным. А теперь он хочет лишить ее любимого дела, которому она собиралась посвятить всю свою жизнь, будто это нечто ничтожное. Ее сердце так забилось, что она ощутила спрятанный на груди кинжал. Как заставить его отложить оружие и снять доспехи, чтобы получить возможность убить его?

Джеймс подошел к ней. Все его движения были рассчитанными, точными.

Интересно, подумала она, акт их интимной близости будет так же выверен?

Черт побери! О чем она думает? Она не собирается ложиться с ним в постель. Она собирается его убить.

Он остановился прямо перед ней, заслонив собой все пространство вокруг.

Она повернула голову в сторону окна, чтобы избежать взгляда на оказавшуюся перед ее глазами металлическую пластину, прикрывавшую его мужское достоинство. Оно было такое… большое.

— Миледи, — сказал он, — не надо осложнять себе жизнь. Соберите ваши принадлежности.

Гнусное животное. Ярость сжимала ей грудь. Ну почему ее сестра не поторопится и не даст долгожданный сигнал, что уже можно зарезать это чудовище?

Но ведь еще не наступили даже сумерки.

Просто силой ей его не одолеть. Придется заставить себя ждать подходящего момента. Она разложила кисти ровными рядами на дно сундука. Если она сама этого не сделает, Монтгомери скорее всего просто швырнет туда все без разбору. Краски будут попорчены, кисти перепутаны его грубыми руками.

Он взял баночку с синей краской и стал вертеть в руках.

— Ты поступила неразумно, жена, оскорбив меня на виду у моих людей.

Ей хотелось отнять у него краску и измазать ему лицо.

— А вы поступили неразумно, поцеловав меня на виду у моей семьи.

— Мы только что поженились. Теперь я твоя семья.

Бренна уже просто кипела. Но она ни за что не позволит ему рассердить ее или заставить сделать глупость. Скоро наступит назначенное время. Надо потерпеть.

Она положила в сундук палитру и шпатель.

— Мир, жена, — сказал он. — Этот брак может либо обернуться в твою пользу, либо сработать против тебя. Выбирай…

— Выбирать?

Бренна с шумом втянула в себя воздух и стала складывать в сундук краски. Потом начала бросать поверх них неоконченные этюды на пергаментной бумаге.

Он ходил по комнате, заглядывая в углы и под кровать. Несмотря на то, что он был в доспехах, его движения были плавными и достаточно грациозными, свидетельствуя о его физической силе и стойкости, а также о качестве военного снаряжения.

Комья грязи с его сапог валялись на чисто подметенном полу. Звон кольчуги действовал ей на нервы.

Он поднял угол матраса и заглянул под него.

— Где ты прячешь картины?

Бренна сжала кулаки. Неужели он догадался о ее эротических миниатюрах? Она почти подскочила, когда у нее сквозь пальцы потек белок. В руках у нее было раздавленное яйцо — обычно на яичных желтках она замешивала темперу.

Она схватила со стола тряпку и стала вытирать испорченный рисунок, лежавший в сундуке сверху. Проклятый варвар!

— Нигде я ничего не прячу, — процедила она сквозь зубы.

— Все художники прячут некоторые свои картины — те, которые они стыдятся показывать публике, но которые слишком милы их сердцу.

Бренна подняла глаза и поняла, что он за ней наблюдает. Взгляд его голубых глаз был подобен бушующему океану. У нее по спине побежали мурашки.

— Что вам за дело до того, какие я пишу картины?

Он подошел ближе и прямо навис над ней.

— Никакого. Но мне есть дело до того, чтобы ты меня уважала и повиновалась мне.

Она еле удержалась, чтобы не выхватить кинжал прямо сейчас. Но если ей хочется остаться в живых, надо запастись терпением. А ей очень хотелось остаться в живых.

— Уважение нужно заслужить, — возразила она. Ее голос оказался гораздо тише и мягче, чем она хотела. Это был почти писк.

— Что правда, то правда, миледи. Но я не позволю вам бить меня по лицу на виду у моих людей.

Чтобы не смотреть на мужа, Бренна опустила голову. Расправив на коленях свое огромное свадебное платье, она постаралась взять себя в руки. Если она будет вести себя как дура, это не поможет ей достичь цели.

— С этим я согласна. Я никогда больше этого не сделаю.

«Ты будешь мертв».

— Я жду, чтобы ты извинилась.

Она стиснула зубы. «Терпение. Жди сигнала. Жди, пока сестры соберут и расставят людей».

Он поднял одну бровь и так пристально на нее посмотрел, будто хотел сломать ее одним взглядом.

— Ну, жена.

— Простите меня.

Он улыбнулся, но его улыбка была скорее похожа на гримасу. Почему она решила, что он идеал мужчины? Он слишком назойливый. Слишком большой. Слишком любит все контролировать. Вполне возможно, что он через минуту опять начнет трогать ее кисти и перемешает краски. Она поклялась себе, что как только избавится от него, то разложит по местам все свои принадлежности для живописи.

Он подошел к кровати, отдернул полог и сел. Она почувствовала облегчение от того, что он уже не так близко.

Постельное белье не было украшено кружевами и бантиками, как у Гвинет. И хотя оно не выглядело слишком женственным, Монтгомери выглядел странно на фоне всех этих подушек и подушечек. Матрас просел под тяжестью его доспехов, красный полог колыхнулся.

Ее взгляд упал на большую картину, на которой был изображен архангел Михаил, сражающийся с драконом. Она тоже сражается с драконом.

Монтгомери бил себя по колену размеренными ударами в такт своим словам:

— Если ты еще раз вздумаешь дерзить, я перегну тебя через колено и задам трепку, которую ты заслуживаешь.

Она взглянула на него с презрением и ответила:

— Я не ребенок, чтобы меня пороть, сэр.

— Нет, но ты моя жена, которая должна научиться хорошо себя вести.

— Я складываю в сундук свои принадлежности для живописи, как вы потребовали, не так ли?

— Ты говорила, что примешь любое наказание, которое я выберу в качестве кары за непослушание.

Отодвинув полог, он прислонился к кроватному столбику.

— Я не имела в виду, что спокойно разрешу вам пороть меня.

Он взглянул на закрытую дверь.

— Ты уже сейчас хочешь расторгнуть нашу сделку? Может, приказать привести сюда твоего отца и продолжить делать то, что мы уже начали?

Ее охватил такой гнев, что похолодело все внутри. Он все еще может убить ее отца и сестер. Она замерла над сундуком, перестав складывать рисунки.

— Нет.

— Разве, ты не сказала «накажи меня, как хочешь»?

Она действительно так сказала. Как бы ей ни хотелось, этого она не могла отрицать.

Его голубые глаза вспыхнули дьявольским огнем. На какую-то секунду его лицо стало таким невероятно привлекательным и безупречным, что она пожалела, что не может взять кисть и запечатлеть голубизну его глаз, оттененных длинными загнутыми ресницами.

Согнув указательный палец, он поманил ее к себе:

— Иди сюда, пленница-жена.