Вот когда ей действительно захотелось вытащить кинжал и защитить себя. Неужели он и вправду хочет ее выпороть? Она взглянула на его огромные руки. Такие могут причинить боль… Как хорошо было бы, если бы на кону не стояли жизни отца и сестер. Только бы их люди были готовы, когда будет дан сигнал.

Собрав все свое мужество, Бренна шагнула навстречу Монтгомери. В предчувствии самого плохого ее сердце отчаянно забилось.

Он взял двумя пальцами ее за подбородок и начат поворачивать голову то в одну, то в другую сторону. Она заставила себя оставаться спокойной. Физическая борьба не принесет победы. У нее был всего один шанс — и он заключался в том, чтобы всадить в него кинжал. Но он был слишком близко и все еще в доспехах.

Ее охватил нешуточный страх.

Наконец он отпустил ее подбородок.

— Вот так-то лучше. Послушание для тебя полезнее, чем дерзость. А теперь помоги мне снять доспехи. В них чертовски жарко.

Она вздохнула с облегчением, поняв, что он не собирается ее пороть. Ей даже пришлось скрыть улыбку. Она поможет ему снять броню, и ей будет легче его убить.

Однако следовало быть не слишком усердной, иначе он заподозрит неладное.

Девушка поклялась себе, что не позволит ни своему языку, ни своему раздражению взять над ней верх. Она дождется сигнала Адели, а потом пойдет за Пантосом по подземному тоннелю, а потом через лес, как и планировалось.

Монтгомери протянул руку, чтобы она могла расстегнуть пряжки на доспехах и оплечье лат. Когда пластины были убраны, она замерла, пораженная размером его руки, которая все еще была в кольчуге. Он пошевелил рукой, и кольчуга тихо звякнула.

Бренна стояла так близко, что слышала, как он дышит, и это тихое дыхание как-то не вязалось с таким крепким и сильным человеком. Такова жизнь: хрупкая и неопределенная, даже для человека таких размеров. Именно поэтому она так радовалась, сумев схватить быстротечные мгновения, когда писала маслом или темперой.

Сняв доспехи с другой, руки, Бренна занялась кирасой. Одну за другой она убирала пластины и все больше восторгалась красотой его тела.

Она десятки раз помогала отцу и брату надевать доспехи — таков долг дворянки. Но раньше это всегда было скучной обязанностью, тяжелой и нудной работой, замаскированной под долг. А этот человек заворожил ее, словно ядовитый змей. Прекрасный, но беспощадный.

Бренна помогла ему снять кольчугу и кожаную куртку, надеваемую под доспехи, после чего обнажился его торс с густыми курчавыми волосами на груди и серебряным медальоном в форме сердечка на простом кожаном ремешке. Изящная вещица выглядела странно на груди этого могучего человека.

Девушка протянула руку к медальону.

— Нет.

Его рука сомкнулась вокруг медальона, прежде чем она успела до него дотронуться.

Возможно, этот медальон был семейной реликвией, передававшейся по наследству? Или это был подарок возлюбленной? Бренна не могла себе представить, что закаленный воин может носить столь изысканную вещицу.

Он молча снял с себя медальон, завернул его в кусок ткани и отложил в сторону, так что Бренна не успела его рассмотреть. В его взгляде был запрет, и она не стала задавать вопросов.

Надо не терять времени, а получше изучить свою будущую жертву. Поскольку ей придется убить его, не хотелось думать о нем иначе, как о звере, а серебряный медальон делал его вполне нормальным человеком.

Бренна провела пальцем по его плечу. Еще никогда она не видела таких широких плеч. Другие мужчины увеличивали себе плечи всякого рода подкладками. Ему это было не нужно.

Ей захотелось провести руками по контуру его мускулов, только для того, чтобы удостовериться, что он действительно человек и его можно убить. Ее переполняли противоречивые чувства — отвращение и восхищение.

Она посчитала тонкие шрамы на его бицепсах. Их было четыре с одной стороны и семь — с другой. Свидетельства многочисленных сражений. В которых он наверняка победил.

Она вдруг поняла, что должна быть очень осторожна. Он мог одними пальцами переломить ей хребет, как тонкую тростинку. У нее всего один шанс пустить в ход l'occhio del diavolo, и она молилась о том, чтобы не упустить его.

Его загорелые плечи покрывал тонкая пленка пота, и от этого кожа казалась блестящей, словно тщательно отполированной.

Стоя перед ним, Бренна попыталась понять, где у него находится сердце, но ни одно движение мускулов не указывало, что оно бьется. Может, у него вообще не было сердца.

Выражение его лица оставалось непроницаемым, но глаза были похожи на сверкающие в солнечных лучах волны голубого океана.

— Нагнись и сними с меня сапоги.

Тон его голоса заставил Бренну вздрогнуть, но она послушно встала на колени.

В душе бушевала ненависть. Он был самым подлым и отвратительным злодеем, каких она когда-либо знала. То, что ей пришлось раздевать его, было, конечно же, частью наказания за то, что в церкви она дала ему пощечину, «Радуйся, дьявол. Пока. Сегодняшняя ночь будет для тебя последней». Девушка посмотрела на него в упор, но промолчала.

Про себя она считала часы до захода солнца, когда раздастся сигнал. Надо, чтобы к тому моменту Монтгомери был таким же уязвимым, как она сейчас. И даже больше. Но сейчас, когда доспехи были сняты лишь наполовину, он вполне был способен хладнокровно убить мужчину.

Или женщину.

Бренна вздрогнула, вспомнив, что рассказала ей сестра о том парне, который нечаянно пролил несколько капель эля на его накидку.

Когда она смотрела на него снизу, он казался еще мощнее и выше. Она схватила его сапоги за каблуки и стянула один за другим.

Мускулы его ног были просто чудовищно большими, как греческие колонны. Когда Монтгомери поднялся, матрас заскрипел, а кольчуга звякнула, он велел ей снять с него пластину, защищавшую нижнюю часть торса.

— Мне кажется, я не должна этого делать, — начала она. У нее пересохло во рту, а сердце бешено забилось, когда она представила себе, как он выглядит под этой защитой из металла. Ей было известно, как выглядят мужские органы. В детстве их с братом Натаном купали вместе, и она видела, что этот орган похож на короткую сосиску.

Она резко встала, не желая выдавать своего любопытства. Отец всегда ругал ее за то, что она слишком любопытна. И само по себе это было нехорошо — желать посмотреть на человека, которого она так ненавидела.

— Вы должны снять все сами. Вам не нужна моя помощь.

— Это часть того, что я от тебя требую, жена. Я приказал принести воду, и ты искупаешь меня. Как и следует настоящей жене.

Искупать его?

Девушка сглотнула. Она себе это вообразила, или стальная пластина и вправду сама по себе немного сдвинулась с места?

Она зачарованно смотрела на нее, чтобы увидеть, шевельнется ли пластина опять.

И это произошло!

Черт бы его побрал!

Возможно, ее картины были не совсем точными, если мужская плоть становится настолько большой и твердой, что может сдвинуть кусок металла. На своих миниатюрах она изображала мужчин такими, каким ей запомнился брат, когда они были детьми.

Но это… это интересно. Конца она будет в Италии, может быть, она сможет это написать.

Бренна незаметно метнула взгляд на стол. Под этим столом, под досками пола, был небольшой тайник, где была спрятана неоконченная картина, на которой был изображен обнаженный гладиатор. Монтгомери был прав — художники действительно иногда прячут свои картины.

Картина с гладиатором был первой, на которой она осмелилась изобразить анфас обнаженную мужскую фигуру. Но она так и не закончила эту картину, поскольку была не уверена в размере и цвете мужского органа. Почему-то ей показалось неправильным как-то смазать эту часть мужского тела, как она это делала на других эротических картинах.

Она вдруг подумала о том, что, полностью раздев Монтгомери, не только сможет легко его убить — это позволит ей более реалистично завершить свою картину.

Эти мысли придали смелости, и Бренна развязала шнуры, которыми была привязана пластина. Сняв ее, она увидела большой бугор, упиравшийся в поножи — кольчугу для ног. Бренна спустила их по ногам вниз. Он остался в лосинах.

Девушке стало жарко, закружилась голова. Не разрешая себе думать ни секунды, он потянула за завязки и позволила им упасть на пол.

Его плоть освободилась. Она была намного длиннее, чем ожидала Бренна. И совсем не похожа на то, что она изображала на своих картинах.

Бренна смотрела как зачарованная. Ей казалось, что плоть прямо на ее глазах становится еще больше.

Проклятие! Все ее картины были неправильными! Девушка уже и раньше изображала мужскую плоть, но та выглядела совсем не так, как у ее мужа. И с цветом было не все в порядке.

Она робко протянула палец.

Муж зашипел, и она, отдернув руку, выпрямилась и взглянула на него.

Его голубые глаза горели, темные брови были насуплены, на лице была непонятная гримаса. О чем он сейчас думает?

— Еще ни одна женщина не изучала меня так, будто я породистый жеребец.

Бренна отступила назад, чтобы увеличить расстояние между ними, и, стараясь быть спокойной, сказала:

— А я и не рассматривала вас.

Монтгомери довольно хохотнул.

Бренна почувствовала, что краснеет, отвела взгляд и стала смотреть на голые стены своего жилища.

По правде говоря, она именно так на него и смотрела. Но только ради своего искусства.

Он схватил ее и прижал к себе.

Бренну окатила волна жара. Она нахмурилась, не зная, что делать дальше.

Повернув голову, Бренна всмотрелась в стену напротив своих окон, надеясь увидеть сигнал.

Но его не было.

Заметив ее взгляд, Джеймс задернул занавески.

Проклятие! Надо придумать, как их хотя бы немного раздвинуть, чтобы увидеть огонь свечи.

Хотя до ночи еще далеко. У нее еще есть время.

Достоинство Монтгомери все еще угрожающе торчало, но в размерах немного уменьшилось. Она не могла не смотреть. Ей хотелось запомнить, как оно выглядит. Исключительно для своих картин.

— Для девственницы ты слишком любопытна.

Его губы изогнулись в насмешливой полуулыбке. Он красив и знает это. Безупречен и утончен.

Как Гвинет.

И совсем не так, как она.

Бренна непроизвольно потрогала шрам на щеке и обрадовалась, что на ней все еще были шляпа и вуаль и не видно, как она обкорнала волосы. Она была так занята своей ненавистью — и своим восхищением — что совершенно забыла, как мужчины реагируют на ее красоту, вернее, на ее отсутствие.

Он тоже дотронулся до ее щеки и провел указательным пальцем по неровному шраму от носа до уха.

Она вздрогнула и опустила голову.

Но Монтгомери взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

— Что произошло? — спросил он, и ей показалось, что его не смутило это уродство.

— У меня этот шрам с самого детства. Из-за своего любопытства я часто попадала в беду, — ответила Бренна, не желая вдаваться в подробности.

— Мне нравится твое любопытство, но ты уже не ребенок. У нас впереди весь день и вся ночь. Можешь изучать меня, сколько тебе угодно.

Бренна моргнула. Какую игру он затеял? Ей казалось, что он сразу же набросится на нее и заставит подчиниться его воле, а не станет разыгрывать роль поклонника, позволяющего изучать его тело.

В дверь постучали, прервав, слава Богу, неловкий момент.

В комнату вошел человек с деревянной ванной. За ним следовали слуги с ведрами горячей воды.

Ничуть не стесняясь своей наготы, Монтгомери велел поставить ванну рядом с кроватью. Прислонившись бедром к матрасу и скрестив руки, он наблюдал, как слуги наполняют ванну водой. Его поведение было настолько естественным, что, если бы он не был голым, можно было подумать, что он полностью одет и готов вести светскую беседу с королевой.

Поскольку Бренна часто писала эротические картины, ее уже давно ничто по-настоящему не смущало. Если слуги и считали странным, что их хозяин голый, ни один из них не только ничего не сказал, но не выдал себя даже взглядом. Может быть, их хозяин часто разгуливает голым?

Слуги ушли, и Джеймс медленно погрузился в горячую воду. Ему пришлось согнуть ноги в коленях, чтобы поместиться в ванне.

Он стал обливать себя водой. Капли стекали по могучему телу, задерживаясь в курчавых зарослях волос на груди.

Бренна поймала себя на том, что ей хочется прямо сейчас написать его портрет.

— А мыло у тебя есть? — вдруг спросил он.

— Да… да, есть. — Бренна была совершенно сбита с толку тем, что в ее комнате находится совершенно голый мужчина. Он словно сошел с одной из ее картин — только живой и… Она боялась даже домыслить эту фразу, — Да, сейчас принесу.

Она зашла за ширму и заглянула в вырез платья, чтобы увидеть спрятанный на груди кинжал и набраться мужества. Кинжал был надежно скрыт в складках свадебного платья. Как странно, что она все еще одета, тогда как он — голый.

За ширмой Бренна вынула шпильки, сняла шляпу и положила на небольшой столик. Потом снова прикрепила вуаль, чтобы прикрыть свои короткие волосы. Как Гвинет могла носить такое сооружение и у нее не болела голова?

Взяв холщовую рукавицу и мыло, девушка подошла к краю ванны. У нее забилось сердце, когда она поняла, что он ждет.

Какая замечательная возможность изучить мужское тело! В ее картинах будет больше жизненной правды. Хотя немного смущало, что она собирается использовать его в своих целях.

Сейчас не время об этом думать, одернула она себя. Отец всегда ругал Бренну за то, что она не думает о чем-то важном, что в голове у нее одни пустяки, вроде ее живописи. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на том, чтобы спасти семью и сбежать, а не на том, какие она напишет картины.

Стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, Бренна наклонилась и намочила рукавицу. При этом ее рука нечаянно коснулась его ноги, и интерес вспыхнул с новой силой.

Каким бы зверем этот человек ни был внутри, запечатлеть его тело на пергаментной бумаге будет большой радостью. Нет, лучше на холсте. Бумага слишком грубая. Брат Гиффард уверял, что холста в Италии более чем достаточно.

Она зашла за спину мужа, намылила рукавицу и выжала ее ему на плечи. Он немного наклонился вперед, и она начала медленно, кругообразными движениями тереть ему спину.

— Мм… — простонал он.

Бренна улыбнулась. Это хорошо, что он расслабился. Его будет легче застать врасплох.

Своими жадными пальцами она скользила по его коже, пытаясь запомнить каждый мускул, чтобы потом перенести на холст. Кто знает, может, это ее последний шанс видеть так близко голого мужчину?

В глубине души она понимала, что нехорошо не чувствовать стыда. Но Бог наверняка простит ей этот единственный грех. А когда она будет в монастыре, обязательно покается.

Бренна намылила шею и сполоснула ее, а потом передвинулась к боковой стороне ванны, чтобы дотянуться до его торса. Она уже намочила перёд платья и вдруг почувствовала, что между ног стало мокро и немного кружится голова.

Его кожа была не такой мягкой, как у нее, а ощущение от его волос на груди было странным. Крепкие мускулы подрагивали, когда она терла их мочалкой. Бренна опустила руку ниже.

Когда ее рука коснулась внутренней стороны его бедра, Монтгомери с шумом втянул воздух.

— Сказать по правде, жена, ты доставляешь мне большое удовольствие. Почему мне показалось, что мы друг другу не подходим?

Его слова поразили ее, и она на минуту замерла. Ладонью она чувствовала, как бьется пульс у него на бедре.

Бренна сглотнула и стала тереть его размашистыми движениями по груди и вверх к шее. Его плоть напряглась, и она почувствовала прилив женской гордости за то, что она так на него действует.

Снова намылив рукавицу, она стала тереть его плечи, отмечая про себя, сколько ладоней помещается на их развороте. Аромат мыла смешивался с запахом теплой кожи.

Склоняясь над ним, она еще больше намочила платье.

Как нелепо заниматься подобным дедом, будучи полностью одетой, да еще в свадебном наряде, который совершенно не был похож на два ее поношенных платья. Капли воды попали на горностаевую отделку платья, и в воздухе распространился едкий запах мокрого меха.

На правом плече Джеймса был серповидный шрам, а на левом — четыре веснушки. Они будут хорошо смотреться на ее следующей миниатюре.

Она выпрямилась. В комнате было жарко. Между ног у нее определенно было мокро. «Прости меня, Господи, ибо я согрешила. Я желала мужчину и хотела его убить».

Монтгомери встал и вышел из ванны. Его кожа блестела. Струйки воды стекали с его рук и груди на пол.

Святый Боже! Его достоинство стало просто огромным. Ее молитва испарилась, словно ладан в ветреный день. Соски затвердели, а по внутренней стороне бедер просто потекло.

Он фыркнул от смеха.

Ее щеки пылали. А глаза — о Боже! — глаза, должно быть, просто выпучены. Она моргнула, пытаясь обрести самообладание.

— Тебе не страшно?

— Страшно? — не поняла Бренна.

— Не страшно, что я буду внутри тебя?

Он сказал это так мягко, что она пришла в замешательство.

— Я…э-э…

Бренна вдруг поняла, что ей не было страшно, потому что она лишь думала о том, как прекрасна его мужская плоть. О том, как она смешает краски, чтобы ее написать. Ей понадобятся свинцовые белила и…

Зачем ей бояться, если она задумала зарезать его до того, как дело зайдет так далеко? Склонив голову, Бренна повторила свою молитву: «Прости меня, Господи…»

— Пойдем, жена. Ты достаточно изучила мое тело. Настала пора мне взглянуть на твое.

— Нет! — Девушка осеклась и натянуто улыбнулась. Если она разденется, Монтгомери увидит кинжал, планы будут сорваны. Отца повесят, а сестер изнасилуют.

Сейчас она не может позволить себе проявить слабость.

— Простите меня, милорд, — решила подольститься Бренна. — Я нервничаю больше, чем кажется. Не могли бы вы лечь на постель, чтобы я могла еще какое-то время к вам прикасаться? Как вы сами сказали, у нас впереди весь день и вся ночь на то, чтобы осуществить наши брачные отношения.

Его глаза предательски блеснули, но к кровати он подошел. Его крепкие круглые ягодицы покачивались в завораживающем эротическом танце. Он растянулся на постели, положив под голову подушку и закинув руки за шею.

У нее пересохло во рту. Бренна решительно посмотрела на его грудь, пытаясь определить точное место его сердца.

Как-то обидно убивать такого великолепного мужчину. Может быть…

В этот момент за дверью послышался громкий крик и неистовый лай собаки.

Это были Адель и Пантос!

Бренна соскочила с кровати и бросилась к двери. Двое дюжих солдат повалили Адель на нижней площадке лестницы. Ее трость валялась на полу, волосы были растрепаны будто от сильного ветра. Юбка была задрана до колен.

— Адель! — крикнула Бренна. — Прекратите! Прекратите!

Не обращая на нее внимания, один из солдат с хохотом улегся на ее сестру и задрал юбку до самых бедер. Другой солдат держал за ошейник рычащего Пантоса.

— Адель! — Бренна бросилась спасать свою сестру, но наткнулась на что-то похожее на стену. Монтгомери! Она удивленно моргнула, а потом попыталась его обойти. Но он схватил ее.

— Нет!

— Это моя сестра!

Он крепко держал ее за запястье, чтобы она не могла вырваться.

Адель попыталась нашарить свою трость. Мастифф прыгнул и укусил державшего его солдата, но тот не отпустил собаку.

— Сейчас же прекратите! — громовым голосом крикнул Монтгомери.

Солдаты подняли головы. Монтгомери грозно на них взглянул и провел пальцем по своей шее. Значение этого жеста было более чем понятным: «Если продолжите, зарежу».

Поведение Монтгомери поразило Бренну. Он был зверем. Какое ему дело до того, что ее сестру изнасилуют, если все они задумали захватить их замок? Их союз был не чем иным, как узаконенным изнасилованием.

Адель с трудом встала. Без трости она чувствовала себя неуверенно. Остекленевшими глазами она огляделась и увидела Бренну.

— Сделай это! — приказала она. — Сделай это сейчас! Бренна не сомневалась в том, что имела в виду ее сестра.

— Это наш единственный шанс.

Пантос залаял и бросился к хозяйке, но солдаты удержали его.

До Бренны вдруг дошло, что на самом деле должно произойти в спальне. Либо она будет изнасилована, либо Покоритель будет убит. Если она не уничтожит этого человека, и она, и Адель, и Гвинет — все они окажутся под солдатами Монтгомери. А Пантоса наверняка убьют.

— Сделай это! — кричала Адель. — Пока они нас всех не изнасиловали и убили! Мы можем спастись, если будем действовать немедленно! Я знаю, куда надо идти, а наши люди ждут нас!

Да, сейчас, пока Монтгомери голый, безоружный и ничего не подозревающий, был самый подходящий момент.

Не дав себе передумать, Бренна выхватила из-за корсета кинжал и бросилась на Монтгомери, целясь в сердце.

— Какого ч…

Гибким движением, словно тигр, которого застали врасплох, Монтгомери увернулся.

Кинжал скользнул по коже, оставив дугообразный след, и воткнулся ему в грудь.

Из горла Монтгомери вырвался какой-то неопределенный звук. Тонкая струйка крови поползла по его груди.

У Бренны сжалось сердце. Что она наделала! Она стояла слишком близко. Надо было метнуть кинжал, а не втыкать его.

К горлу подкатила тошнота, а ноги стали ватными.

Он смотрел на нее в недоумении:

— Всемогущий Бог, девчонка. Что ты сделала?!

В испуге она выскочила из комнаты и побежала по коридору.