Удерживая Мейриону ягодицами кверху, Годрик задрал ее сорочку до талии.

– Что ты делаешь? – завопила она, изворачиваясь и пытаясь высвободиться.

Он легонько шлепнул ее по ягодицам.

– Тише, девочка. Как бы мне ни нравилось наблюдать за твоими телодвижениями, пока ты так крутишься, развязать я тебя не могу.

– О!

Мейриона затихла, щеки ее горели, и она была рада, что волосы полностью скрывают ее лицо.

Его крупные ладони погладили ее ягодицы, затем скользнули к связанным запястьям.

Она дрожала, чувствуя себя растрепанной и совершенно незащищенной.

Годрик потянул веревки, связывающие запястья, и Мейриона сжала мешочек с опиумом, который все еще держала в руке, надеясь, что ей все же представится возможность подсыпать зелье в еду этому варвару. Милосердная Дева Мария! Если бы она была мужчиной! Тогда она могла бы поднять меч и сражаться, а не выжидать удобного момента, чтобы использовать усыпляющее средство.

Взгляд Монтгомери задержался на ее обнаженных бедрах, и Мейриона стиснула зубы, моля Господа, чтобы он не заметил опиума в ее руке.

Веревки соскользнули с запястий Мейрионы, и Годрик небрежным движением опустил ее сорочку. Холодная грязь захлюпала под ее ногами, когда похититель наконец поставил ее на ноги.

Мейриона вытянула руки, пытаясь не обращать внимания на то, как непристойно когда-то белая, а теперь грязная сорочка облепила ее тело. Прохладный ветерок ласкал ее соски, заставляя их снова подниматься и твердеть.

Цепляясь за тонкую ниточку своего возмущения, она бросила сердитый взгляд на Монтгомери. Его темные волосы рассыпались по плечам, два шрама, подобные тем, которые могут остаться от удара серпом, тянулись изогнутой линией со лба к виску и вниз по левой щеке. Пресвятые угодники, что же с ним произошло? Вид у Годрика был одновременно ужасающим и завораживающим, отметины не умаляли его мужественной красоты. Создавалось впечатление, что искусный скульптор в порыве ярости попытался разрушить свою самую совершенную работу.

– Отпусти меня!

Он усмехнулся, словно его забавляла эта бессильная ярость:

– Никогда.

– Люди моего отца отыщут тебя.

– Даже если им это удастся, они не получат тебя обратно. – Голос Годрика звучал решительно. – Здесь мы в безопасности. Мои солдаты охраняют округу.

Мейриону снова захлестнул гнев.

– Я тебя ненавижу!

– Знаю. – Рукой, покрытой шрамами, он коснулся ее щеки. – Со временем это пройдет.

– Никогда, – поклялась она, крепко сжимая мешочек с зельем.

Темные тучи, собираясь над их головами, несли с собой влажный тяжелый воздух и запах дождя. На пастбищах блеяли овцы, и этот звук рождал эхо за холмами.

– Следуй за мной, – приказал Монтгомери и, повернувшись, зашагал в глубь леса по направлению к журчащему ручью, но Мейриона оставалась неподвижной. Она не собиралась следовать за ним по пятам, как комнатная собачка. Ищут ли ее отец и дядя Пьер, или они все еще пребывают в пьяной беспомощности? Спуск по скале занял несколько часов, но путешествие по мокрой и скользкой тропе в этой части долины займет по меньшей мере день или даже больше, учитывая недавний дождь.

Отойдя на несколько шагов, Годрик обернулся.

– Поторопись, Мейриона! – приказал он. Девушка вызывающе посмотрела на него:

– Я не твой щенок!

Чертыхаясь, Годрик вернулся обратно. Мейриона попыталась бежать, но он схватил ее за плечо и, резким движением соединив ее запястья, туго связал их веревкой, а затем потянул ее вперед. Мелкие ветки потрескивали под ногами Мейрионы, острый камешек впился в ступню, и несколько шагов она сделала слегка прихрамывая.

Замедлив шаг, Годрик положил руку ей на плечо и помог перебраться через поваленное бревно, словно это была дворцовая лестница, а он из похитителя на мгновение превратился в придворного рыцаря.

– Нам надо пройти совсем немного, Мститель уже за следующим подъемом.

Мейриона остановилась как вкопанная, при слове «мститель» ее сердце подпрыгнуло и тут же ухнуло куда-то вниз.

– Что ты имеешь в виду?

Может, он собирается позволить кому-то взять ее здесь, в этом лесу?

Монтгомери насмешливо посмотрел на нее:

– Я веду тебя к себе домой.

– Твой дом за следующим холмом?

Он чуть отшатнулся от нее, словно она была слабоумной.

– Конечно же, нет.

– Тогда что значит «мститель за следующим холмом»? Годрик перестал хмуриться и громко рассмеялся:

– Леди, мое отмщение вам будет гораздо дольше, чем эта короткая прогулка. Мститель – это моя лошадь.

– Лошадь?

Он притянул ее к себе:

– Ты меня забавляешь.

– Так ты назвал своего коня Мститель?

Его улыбка исчезла, и вокруг рта пролегла жесткая складка.

– Месть – это то, о чем я думал в течение многих лет.

– О! – Мейриона проглотила комок в горле. – Ты так сильно меня ненавидишь?

– Ненавижу? Нет, графиня, чтобы ненавидеть, нужно иметь сердце. У меня его не осталось. – В его тихом голосе звучала такая горечь, что Мейриона вздрогнула.

Наконец они приблизились к вершине невысокого холма. Споткнувшись о корни дерева, Мейриона негромко вскрикнула. Она оцарапала ногу и, потеряв равновесие, наткнулась на Годрика. Святые угодники! Ей совсем не хотелось вновь падать к его ногам!

Его рука мягко обвила ее плечи, затем он схватил ее на руки и понес, словно она весила не больше, чем котенок.

Ей следовало сказать ему, чтобы он опустил ее на землю, но на этих сильных руках Мейриона почувствовала такое облегчение, что просто не смогла произнести таких слов. Хотя она чувствовала себя крошечной и женственной, теперь ей не были страшны колючие кустарники и жесткие ветки.

На короткое мгновение Мейрионе показалось, что они единственные люди на земле, и ей захотелось, чтобы они не были врагами.

Широкими шагами Годрик уверенно шагал через подлесок.

– Скоро мы дойдем до моего коня, тогда ты сможешь ехать верхом.

Верхом? На мгновение Мейриона вспомнила себя в одиннадцать лет: тогда она пыталась хоть как-то укрыться, а вокруг гремели копыта лошадей ее врагов. Пронзительный вопль матери раздался неподалеку, потом тяжелое копыто боевого коня ударило ее по голове и все провалилось в темноту. С того дня она ни разу не садилась на лошадь.

Мускулистые руки Годрика крепче обняли ее.

– Ты побледнела. В чем дело?

Мейриона качнула головой, отгоняя воспоминания:

– Нет, ничего.

– Не верю. Что-то тебя определенно беспокоит. Мейриона прислонилась щекой к его широкой груди, в очередной раз подивившись сверхъестественной проницательности этого человека. Какое преступное удовольствие – вдыхать его успокаивающий запах, но сегодня ей уже пришлось подавить свое самолюбие, и еще одна неловкость не имела никакого значения. Чем быстрее она признается в своей постыдной слабости, тем быстрее закончится ее позор.

– Я… не могу ездить верхом, потому что боюсь лошадей.

Ну вот она и сказала это.

– Женщина благородного рода боится лошадей?

– Да.

Унижение сжало ей горло. Она ошибалась, думая, что больше у нее не осталось гордости, все ее чувства были напряжены. В этот момент Монтгомери стал хозяином ее эмоций. Если сейчас он посмеется над ней, она не сможет сдержать слезы.

– Пожалуйста, не смейся.

Перешагнув через бревно, Годрик внимательно посмотрел на нее. Ни намека на улыбку.

Поправив растрепанные волосы, Мейриона сама грустно улыбнулась ему.

– Это не делает тебя слабой или трусливой. – В его глазах не было жалости или насмешки, только искреннее участие.

Она пожала плечами.

– С тобой что-то случилось?

Он задал этот вопрос непринужденно, как будто говорил о надвигающемся дожде, и Мейриона вдруг почувствовала себя неловко.

– Нас сбросила лошадь и чуть не затоптала.

– Кого сбросила?

– Мать и меня.

Она закусила губу, стараясь не вспоминать. Годрик утверждает, что у него нет сердца, но о себе она не могла такого сказать. От нахлынувших чувств в ее груди возникла ноющая боль.

– Всадников часто сбрасывают лошади, это обычное дело. Что же еще произошло?

Мейриона отвернулась, ей захотелось закрыть лицо руками, чтобы он не смог заглянуть в ее мысли – там были тайны, делиться которыми она не хотела бы ни с кем.

– Скажи мне, Мейриона.

– За нами гнались мужчины. Мне было одиннадцать. Ее мысли метались в полном беспорядке, словно щепки, уносимые бурным потоком.

Годрик поднялся на вершину холма, – похоже, ноша не слишком мешала ему.

– Это то, что произошло с твоей матерью?

– Мама умерла при родах. Шкатулка памяти захлопнулась.

Годрик, кивнув, больше не задавал вопросов, и Мейрионе захотелось, чтобы он перестал быть таким добрым – тогда ей было бы легче его ненавидеть. Он был страшным человеком, йоркистом, одним из тех, кто изнасиловал ее мать. Но его руки казались такими теплыми и такими надежными…

Мейриона склонила голову, и пряди ее длинных волос легли на его плечи.

– С тех пор ты когда-нибудь садилась на лошадь? Она неопределенно покачала головой, и еще больше прядей золотисто-каштановых волос запуталось в застежках его куртки.

– Однажды.

– Однажды?

– Мой отец заставил меня поехать верхом.

– И что же?

При воспоминании о том дне ее щеки покрылись румянцем: тогда отец с холодным осуждением попытался избавить дочь от страха, заставив забраться на лошадь, которую он вел в поводу. Трясясь, она молча ехала, поджав сведенные судорогой ноги, пока отец наконец не отпустил ее. Позднее она спряталась за конюшней, где ее вырвало от пережитого страха.

– У меня не очень-то хорошо получилось, – наконец призналась она.

Ей неожиданно захотелось прикоснуться к шрамам на его лице, смягчить их жесткость своими пальцами. Теперь Мейриона была рада, что он связал ее и она не могла следовать своим глупым побуждениям.

И все-таки что же французы с ним сделали?

Он неожиданно ухмыльнулся, и она улыбнулась в ответ, но тут же одернула себя и отвернулась. Монтгомери был ее врагом, а не старым другом, которому было позволено поддразнивать ее. О чем она только думает!

Мейриона нахмурилась. Этот человек просто сводит ее с ума. Пожалуй, он может подумать, что она потеряла рассудок, но… Его руки были слишком горячими, слишком требовательными, слишком мужественными. Его близость дурно действовала на нее. Она почти не замечала ни деревьев, мимо которых он нес ее, ни направления, в котором они двигались.

Глубоко вздохнув, она неожиданно почувствовала хмельной, мускусный запах; она кашлянула, пытаясь избавиться от запаха, но это не помогло. Близость Годрика поглощала ее, топя в запретном желании. При этом тысячи вопросов роились у нее в голове. Она совершенно не понимала своего похитителя. Он говорил, что в течение многих лет планировал отмщение, и тем не менее был добр к ней. Кто же он – нежный рыцарь или жаждущий отмщения воин?

– Ты ведь не считаешь меня трусихой из-за того, что я боюсь лошадей? – внезапно спросила она, желая понять, кто же все-таки он на самом деле.

Он пристально смотрел на нее.

– Ты не трусиха. – Порыв ветра отбросил его темные волосы и открыл лицо.

Мейриона никогда не признавалась в своем страхе без стыда, без осуждения и без отвращения к себе. Никому и никогда она не показывала своей боязни, поэтому никто и никогда не считал ее трусливой.

А сейчас она вдруг почувствовала себя… освобожденной, легкой, словно этот человек снял путы с ее души, которая теперь могла парить в небесах, подобно птице.

Крепкие руки Годрика по-хозяйски удерживали ее, но запястья по-прежнему были связаны, и она не имела ни малейшего представления о том, в какую неведомую темницу несет ее похититель. Тем не менее она ни на что бы не променяла этот восхитительный момент, и все потому, что этот человек сказал, что она не трусиха.

– Как далеко ваш дом, милорд?

Прошла секунда, потом еще одна, и только тогда оба осознали, что она только что обратилась к нему уважительно – «милорд».

Мейриона поспешно вдохнула, словно пытаясь втянуть неосторожно вырвавшееся слово.

Господи! Она, похоже, сходит с ума.

Он незаконнорожденный, значит, не дворянин. Напряжение этой ночи совершенно запутало ее мысли, и она закусила губу, моля Всевышнего, чтобы он освободил ей руки, которыми можно было бы прикрыть предательский рот. Теперь она точно знала: никогда прежде ей не доводилось быть рядом с мужчиной, который мог так владеть собой и так превосходил бы ее. Да, возможно он бастард, но его самообладание сделает честь любому известному ей дворянину. Внутреннее благородство Годрика поднималось выше обстоятельств его рождения.

Мейриона энергично тряхнула головой, пытаясь привести себя в чувство, и тут Годрик, остановившись, поставил ее на ноги. Ее волосы вес еще цеплялись за металлические пряжки камзола, и ей пришлось распутывать их. Ее сорочка развевалась на легком ветерке, и Годрик, не двигаясь, рассматривал ее напряженным взглядом, словно ястреб, глядящий на пойманную полевую мышь.

На мгновение Мейрионе показалось, что сейчас ее губ коснутся его губы.

Боже милосердный!

Она вспомнила поцелуй в часовне. Тогда, давным-давно, эти губы были чувственными и щедрыми. Они были требовательными, беспощадными, горячими, страстными и слегка влажными – именно о них она, стыдясь, мечтала в течение многих ночей.

Единственный мужчина, который целовал ее в губы! На свадьбе дядя Пьер лишь приподнял ее подбородок и холодно коснулся щеки.

Какие греховные мысли будил в ней Годрик! Он – враг ее семьи, а она думает о вкусе его поцелуя…

Внезапно Монтгомери тихонько свистнул.

– Тебе не нужно бояться, девочка, – спокойно сказал он. – Моя лошадь хорошо объезжена.