2004

В тот вечер я вышла из полицейского участка и направлялась к остановке, занятая своими мыслями. Вдруг кто-то окликнул меня:

– Тара!

Я остановилась и обернулась.

– Тара! Я так и знал, что это ты. Увидел тебя в участке и сразу подумал, что мы, наверное, знакомы, вот только сперва все равно тебя не узнал. Потом я услышал, как полицейские обсуждают твое заявление, про Мукту, и понял, что это ты! Ты вернулась из Америки! – Ко мне подошел мужчина, улыбаясь так, будто знает меня сто лет.

Я вгляделась в его лицо, пытаясь отыскать эти черты в своих воспоминаниях. Оспины на щеках свидетельствовали о давно минувшей юности, темные волосы были аккуратно расчесаны, глаза умудренного опытом, немало пережившего человека, а широкие плечи и щетина придавали ему какой-то грубой привлекательности.

– Простите, но я вас не припоминаю, – улыбнулась я.

– Тара, я Раза!

Образы из прошлого нахлынули тут же. Сколько же лет прошло с тех пор, как они с Салимом подкараулили меня в пустынном закоулке, повалили на землю и связали? Ни мои отчаянные крики, ни рыдания их не остановили. С тех пор голос его изменился. Я развернулась и зашагала прочь, но он догнал меня:

– Когда ты уже уехала, я узнал про твою маму – про то, что с ней случилось во время взрывов в девяносто третьем. Мне очень жаль.

Я ускорила шаг.

– Слушай, я всего лишь хочу помочь. Я как увидел тебя в участке, то сразу понял, что, наверное, смогу помочь тебе.

– Ты что, следил за мной?

Я продолжала идти, а он замер и выкрикнул:

– Нет! Просто у меня тут дела в детективном агентстве. Я сейчас руковожу благотворительной организацией! Я могу помочь!

Я остановилась, обернулась и удивленно посмотрела на него, чувствуя на себе любопытные взгляды зевак на балконах. Рядом играли в догонялки уличные дети, прячась за нами, как за статуями.

– Я могу помочь, – с улыбкой повторил он.

Его участие казалось вполне искренним. «Он ведь и правда мог бы помочь», – подумала я и спросила:

– Чем?

– Вот моя визитка, возьми. Офис у меня тут недалеко, заходи в любое время, и все обсудим. – Он приблизился и вложил мне в руку визитку.

Я сунула карточку в сумку, развернулась и быстро пошла прочь.

Лицо Разы уже много лет не всплывало в моих ночных кошмарах. Но было время, когда, стоило мне уснуть, как передо мной появлялся он. Сзади маячила фигура Салима. В моих снах они пытались схватить меня, а лица – темные, зловещие, как в тот день. Тогда они были тощими нескладными подростками лет пятнадцати, околачивались на улице, похотливо пялясь на женщин и задирая прохожих. Тем вечером мы с Муктой купили в лавочке за углом сладких джалеби, отыскали укромный закоулок и уселись там. Сладости заслонили собой весь мир, сироп стекал у нас по рукам и капал с локтей. Сгущались сумерки, но мы этого не замечали. В этот момент они и появились, ниоткуда, словно призраки, а лица их скрывала тень.

Салим склонился надо мной и, уставившись покрасневшими глазами, злобно усмехнулся. Изо рта у него пахло табаком и пивом. Я пронзительно завизжала и выронила джалеби на пыльный асфальт. Косой луч фонаря выхватил из темноты фигуру Разы. Он расхохотался, а я откинулась назад и уперлась ладонями в землю, пытаясь увернуться. Резко наклонившись, Раза завел мне руки за спину. В тщетной попытке освободиться я вырывалась и старалась пнуть его.

– Тсс… не дергайся. – Салим радостно ухмыльнулся и затянул у меня на запястьях веревку. Руки пронзила резкая боль. – Это Раза, мой кореш. Мы с ним как братья.

Салим похлопал Разу по спине, а тот старался удержать Мукту.

– Пусти ее, она обычная нищая деревенская девчонка. Из низшей касты, вроде нас, – крикнул ему Салим, – мы наших не трогаем. И ради нее никто и не почешется. Не то что эта вот. – Он ткнул в меня пальцем и осклабился: – Возьмем и украдем тебя. И забудешь, что жила как в сказке. Хоть представляешь, сколько сейчас дают за непорченых? Или даже лучше – мы посадим тебя просить милостыню где-нибудь в Бомбее, а все, что соберешь, будешь приносить нам. Отлично проучим богатеньких выродков! А то думают, что они лучше нас! – И он плюнул мне в лицо.

От слез все вокруг поплыло, зато звуки стали громче – шорох колес проезжающего неподалеку рикши, стрекот ночных сверчков, стук закрывающихся ставень. Магазины запирали, на улице уже не было ни души. Несмотря на слезы, я повернула голову и взглянула на Мукту. Она смотрела вслед грузовику, который, подняв облако пыли, подъехал к стройплощадке и остановился. Мукта бросилась за ним, и я лишь проводила ее взглядом.

– Смотри на меня! – Салим с силой дернул меня к себе.

Я вздрогнула и испустила вопль, разорвавший тишину темной пустынной улицы.

– Может, отпустим ее? – Голос Разы звучал робко, даже испуганно.

Салим обернулся, прищурился и рявкнул:

– Заткнись! Ты еще ничего не смыслишь. Не бойся, привыкнешь.

Внезапно откуда-то из-за моей спины послышался свист, я и ахнуть не успела, как Салим вдруг упал на колени и, заорав от боли, принялся тереть руками глаза. Раза повалился на спину, тоже прикрывая лицо ладонями. Я заметила в воздухе песчаную пыль: Мукта набрала на стройке песка, подкралась сзади и швырнула песок им в лицо. Оцепенев, я ощущала лишь бешеные удары собственного сердца.

– Беги! – закричала Мукта. Она развязала затянутую у меня на руках веревку, но я стояла и молча смотрела на нее. – Беги! – она дернула меня за руку.

Она сорвалась с места, я следом. Все вокруг было будто окутано дымкой, но ноги сами несли нас домой. Я вспомнила! Именно тогда она и заговорила. «Беги» было первым сказанным мне словом.

Я так и не поблагодарила ее за то, что она сделала, – за то, что спасла меня от боли и от двух придурков. Возможно, я считала, что это входит в ее обязанности. А может, мне просто не хотелось сознаваться, что я повела себя менее храбро, чем она. Помню, как я убеждала себя, что девочка из низшей касты должна быть благодарна нам, и никак не наоборот, ведь как ни крути, жила-то она у нас.

Прошло несколько месяцев, но я все еще иногда вспоминала о случившемся. Воспоминания будили во мне ужас, но родителям я ни о чем не рассказала: во-первых, боялась наказания, ведь я сама виновата, что по глупости забралась в пустынный закоулок, да еще вечером, а во-вторых, мне было стыдно. И я пыталась делать вид, будто ничего и не было. Когда меня мучила бессонница, я шла в кладовку и разговаривала с Муктой, единственной, кто обо всем знал. Мы много ночей просидели на полу, глядя в окно – на небо, на выглядывающую из-за облаков луну и искорки звезд. Когда ночь выдавалась особенно ясной, мы тайком прокрадывались на террасу и, опершись на перила, смотрели на город. Там, внизу, он пульсировал и жил, а сверху за нами наблюдали звезды.

Первое время Мукта боялась, но я крепко обнимала ее и не отпускала. Скажи тогда мне кто-нибудь, насколько эта затея опасна, думаю, это бы меня не остановило. Я была ребенком, которому хотелось избавиться от страха, поселившегося в моей жизни из-за двух подростков. Я жаждала облегчить душу, освободиться от стыда, и Мукта единственная была со мною заодно, моих чувств никто, кроме нее, не понимал.

Кажется, за все проведенные вместе годы я никогда не считала ее равной остальным моим друзьям. Она всегда выполняла все мои просьбы. Чего я не осознавала – это насколько она была нужна мне. Мукта спасла меня, избавила от расправы, а я – чем я ей отплатила?

С тех пор прошло немало лет, но сегодня ночью я не смогла заснуть, ворочалась и возилась под смятыми простынями. Потом села возле окна и вспомнила папины слова: «Существует лишь один способ исправить ошибки – это попытаться устранить причиненное нами зло». Когда он их произносил, голос его дрожал, а руки сжимались в кулаки, будто он наставлял самого себя. Разве это вообще возможно – устранить причиненное нами зло?