1997

– Вы так добры ко мне – вы мне поможете? – спросила я одного из клиентов. – Поможете сбежать отсюда? Или хотя бы просто передадите одному человеку, что я здесь, чтобы он мне помог? – Мне казалось, что, взывая к его доброте, я могу рассчитывать на сочувствие, но в его глазах мелькнул страх.

– Это меня не касается – это ваши здешние дела. А мне неприятности не нужны. – Он быстро собрался и выскочил за дверь. Больше я его не видела.

Сперва я время от времени обращалась с подобными просьбами к хорошим клиентам – добрым и приветливым, тем, кто, как я думала, не проговорится Мадам, но потом поняла, что чересчур доверчива. Если Мадам узнает, что у меня на уме, то опять запрет меня в той каморке без окон. Потому я решила больше не просить о помощи и надеялась лишь, что однажды встречу того, кто вытащит меня отсюда.

Вскоре я поняла, что большинство приходящих к нам мужчин либо пытаются от чего-то сбежать, либо кого-то ищут. Некоторые вообще не разговаривают – они приходят и уходят, словно выполняя какие-то обязательства. Многие рассказывают о жизни, о женах и детях, делятся со мною воспоминаниями. Они показывают мне фотографии своих отпрысков и миловидных супруг и бормочут: «Ты одна меня понимаешь». Я научилась кивать и улыбаться, но я никогда не понимала, зачем таким счастливым мужчинам искать удовольствия на стороне. Наверное, каждому из нас есть что скрывать, у каждого имеется тайна, надежно спрятанная под коконом счастья.

Одного мужчину я любила по-настоящему. Его звали Санджив, и вместе с ним мы собирались сбежать.

Когда Санджив появился на пороге моей комнаты и в моей жизни, мне было девятнадцать. Сначала я подумала, что он один из тех, кто показывает фотографии и рассказывает о себе. Вдруг именно он поможет мне выбраться отсюда? Но это было до того, как я влюбилась в него. Когда он пришел ко мне впервые, то остановился на пороге и посмотрел на меня так, словно я была загадкой, которую он пытался разгадать. Высокий и хорошо сложенный юноша лет двадцати с небольшим, он стоял у двери и улыбался мне. Мой вид оставлял желать лучшего: предыдущей ночью один из клиентов избил меня, и лицо опухло. Но Санджив, казалось, этого не замечал. Он подошел ко мне и поставил кассетный магнитофон, а сам сел рядом и, нежно подхватив упавшую мне на лоб прядь волос, заправил ее за ухо.

– Кто это сделал? – ласково спросил он.

На глазах у меня выступили слезы. Такой доброты и нежности я уже давно не видела.

– Если не хочешь, не говори. Ты знаешь, что это такое? – Он показал на магнитофон.

– Да, это магнитофон. (Похожий стоял у Тары дома, ее папа часто слушал его.)

– Угу. – Он улыбнулся, и его лицо словно засияло, отчего я тоже заулыбалась. – Я музыкант, и сейчас у меня тяжелые времена. Я сочиняю музыку и хочу, чтобы мы вместе кое-что послушали. Меня зовут Санджив.

«Санджив, – повторила я про себя, – то есть жизнь, простор и широта. И загадка».

Он нажал на кнопку, и комната наполнилась музыкой. На минуту я перенеслась в детство. Мне снова было шесть лет, игравшая в деревне музыка доносилась и до нашего дома, амма танцевала, ни дать ни взять настоящая танцовщица, а я приплясывала рядом, хотя мои неловкие шаги не шли ни в какое сравнение с ее па.

– Потанцуешь для меня? – попросил Санджив. Его темные глаза лучились теплом.

Его слова не прозвучали как приказ. Другие мужчины, требуя от меня чего-то, говорили со мной совсем иным тоном. Он же спросил так, будто у меня был выбор, словно у такой, как я, он вообще был. Наберись я храбрости – и могла бы отказать ему, а он принял бы мой отказ, может, даже посмеялся бы. Но в тот момент я готова была сделать для него все что угодно. Я встала, музыка подхватила мое тело, ноги сами следовали за ритмом, вспоминая движения, которым меня так настойчиво учила амма. Санджив тоже поднялся, взял меня за руку и принялся танцевать вместе со мной, так что наши тела слились воедино. Мои ноги словно оторвались от пола, и впервые за долгое время мне почудилось, будто ни одна сила в мире не сможет притянуть меня вниз.

– Ох… у тебя есть чувство ритма. Это редкий дар, – сказал он и улыбнулся.

В ту ночь мы не занимались любовью – Санджив не захотел. Он сказал, что сперва хочет лучше узнать меня, узнать во мне художника, потому что именно в этом и заключается красота. Когда он уходил, мне казалось, что четыре часа пролетели слишком быстро. Мне хотелось, чтобы он побыл со мной еще немного, но вслух я этого не сказала. Я боялась, что своей горячностью отпугну его и он не вернется.

Следующие несколько дней я жила, дожидаясь его возвращения. По ночам, когда другие мужчины делились со мною своими историями, я уносилась мыслями к тем минутам, когда мы с Сандживом танцевали, а ритм пронизывал нас, словно самая естественная в мире вещь. Он вернулся спустя три дня, на правой руке висел магнитофон. От радости я вскочила и бросилась к нему. Санджив не просто улыбнулся – он засмеялся. Я чувствовала себя ребенком, увидевшим игрушку, о которой он давно мечтал. Осознав, что делаю, я остановилась. Вытесняя одиночество, его смех наполнял меня счастьем.

– Ты ждала меня? – шутливо спросил он.

– Ничего подобного!

Тем вечером мы снова танцевали, впуская музыку в душу, позволяя ей сплотить нас самым невероятным образом. Мне выпало счастье испытать нечто удивительное и сладостное – быть рядом с тем, кто разделил со мной эти мгновения. Санджив рассказал мне о себе, о том, как он восемнадцатилетним юношей сбежал из дома, потому что чересчур прагматичные родители не понимали его стремления к прекрасному. Им хотелось, чтобы он стал дельцом и со временем возглавил отцовскую фирму.

– И чем бы я там занимался? Просиживал целые дни в конторе, выполняя одну и ту же бессмысленную работу? Лучше умереть. Я снял маленькую студию звукозаписи рядом с киностудией «Горе-гаон» – там я сочиняю музыку. Может, деньги я лопатой и не гребу, но, знаешь, некоторые мои записи неплохо продаются. Денег выходит маловато, но мне хватает… и я счастлив!

Я улыбнулась и предложила ему чаю.

– Ну а ты?

– Что? – не поняла я.

– Какой была твоя жизнь?

– Почти такой же, как и у всех остальных девушек здесь. Тебе две ложки сахара или одну? – Я попыталась сменить тему и увидела в его глазах разочарование.

– Одну.

Санджив взял у меня из дрожащей руки чашку, улыбнулся, и разочарование исчезло. Когда он притянул меня к себе, сердце мое колотилось так громко, что я слышала его стук.

– Что бы ты мне ни рассказала, – прошептал он мне на ухо, – для меня ты не изменишься. А не хочешь рассказывать – не надо.

Он посмотрел мне прямо в глаза, я задумалась на секунду, а потом заговорила:

– Моя подруга Сильвия зовет меня Конфеткой. Но здесь любой клиент называет меня так, как ему больше нравится, – конфеткой, карамелькой, сладенькой. На самом же деле… меня зовут Мукта. – Мое собственное имя прозвучало странно, будто я говорила о ком-то еще, о маленькой девочке, которую знала когда-то давно и воспоминания о которой давно стерлись.

Я рассказала ему про амму, о том, как мне ее не хватало, о нашем доме в деревне, о Сакубаи, которой не могла простить того, что та сделала. Я рассказала об отце, человеке, которого, как мне казалось, еще встречу и который, как я надеялась, однажды отыщет меня. Но больше всего я говорила о Таре, моей единственной за всю жизнь подруге, которая учила меня, позволяла провожать ее в школу, слушала, как я читаю ей стихи, и ела вместе со мной мороженое.

– Знаешь, амма назвала меня Муктой, – я усмехнулась, – потому что это означает «свобода». Она надеялась, что однажды я и правда стану свободной.

– Ты – моя свобода от этого мира, моя Мукта, – сказал он и поцеловал меня в лоб. Его рука коснулась моей, а его тело накрыло мое.

Те минуты я бы ни на что не променяла. Я, проведшая столько ночей в мужских объятиях, впервые занималась любовью с мужчиной, которого любила. Прежде я и не думала, что любовь так поразит меня, согреет мое сердце и воскресит во мне веру в людей.

После той ночи прикосновения других мужчин стали для меня нестерпимы. Санджив поселил во мне надежду, желание жить, и сколько бы я ни убеждала себя, что в моей жизни нет места любви, я вдруг начала мечтать о новой жизни, вдалеке отсюда. Во мне вновь пробудилась надежда выйти замуж и родить детей. Если бы я отказала клиенту, меня бы избили и принудили, поэтому сперва я покорялась, но вскоре не выдержала.

Однажды, стирая на уличной колонке одежду, я призналась во всем Сильвии и Рани.

– Не забивай голову глупыми мечтами! – осадила меня Сильвия. – У нас не просто работа такая. Это наша жизнь. И чем быстрее ты это усвоишь, тем лучше для тебя. Забыла, что произошло с Рани?

Историю о том, как возлюбленный Рани отверг ее, рассказывали в нашем борделе в назидание остальным. Если же влюбленная девушка все равно не желала одуматься, ей напоминали про Сухану и ее любовника. Сухана сбежала с одним из клиентов, и они почти три месяца прожили в собственном доме, но потом их раздувшиеся тела обнаружили в море неподалеку от Ворот Индии. Так расправились с ними нанятые Мадам головорезы. Правда ли это, никто не знал, но слухи бродили по борделю, пугая тех, кто еще отваживался на что-то надеяться.

– Когда ты молода, ты влюбляешься, а затем становишься старше и понимаешь, что это была очередная глупая мечта, – сказала Рани. – У меня тоже была любовь. Его звали Аджай. Случилось это пятнадцать лет назад, когда мне самой было шестнадцать, а ему – тридцать. Женат он не был – по крайней мере, так он говорил. Я не могла поверить своему счастью. Он приносил мне цветы и шоколад и даже водил есть мороженое – специально просил у Мадам разрешения. Я была на седьмом небе. Считала себя особенной, не такой, как все остальные девушки. Я не сомневалась, что моя судьба сложится совсем иначе. Чего он только не обещал мне – и дом, и семью. Говорил, что хочет двоих детей. И вот в один прекрасный день он заявляет мне, что женится на порядочной девушке из хорошей семьи, которая наверняка станет отличной хозяйкой. «А как же я?» – спросила я тогда. А он: «При чем тут ты? Мы с тобой отлично развлеклись. Ты же шлюха, чего тебе еще надо?» Он морочил мне голову четыре года. После этого я из-за мужчин больше ни разу не плакала. Не веришь – спроси кого хочешь. – И Рани повернулась к другим девушкам, которые выжимали одежду и развешивали ее по веревкам: – Девочки, вы же все когда-то влюблялись. Расскажите-ка Мукте, был от этого толк? – Она вновь посмотрела на меня: – Пускай Лина расскажет тебе о Викраме, а Чики – о Сохайле. Я много кого еще могу вспомнить. Все эти мужчины, они играют нашими чувствами, особенно когда мы молоды. А потом выбрасывают нас, как грязное тряпье.

Все остальные закивали. Наверное, вид у меня был растерянный, потому что девушки засмеялись.

– Ну естественно, мы давно все знаем! Это каждому ясно! Он как придет к тебе – ты вся светишься, – сказала Лина.

Я ужаснулась. Неужели и Мадам тоже обо всем известно? Я спросила приятельниц, но те лишь пожали плечами. Если Мадам догадывается, мне необходимо вести себя поосторожнее. А лучше предупредить Санджива, чтобы больше не приходил, иначе у него будут неприятности. Я решила сказать ему, как только увижу, однако стоило ему зайти ко мне в комнату – и я уговаривала себя не прогонять его, в самый последний раз. Во всем виновата любовь. Из-за нее я забывала все на свете.

Санджив сказал, что приходить ко мне каждый день ему не по карману, поэтому он навещал меня по средам. Он всегда приносил мне красную розу, и следующие шесть волшебных часов мы проводили вместе. Санджив подарил мне «Гитанджали», сборник стихотворений Рабиндраната Тагора, и при каждой нашей встрече читал мне вслух по одному стихотворению. Когда Санджив уходил, я, желая сохранить воспоминания об этой ночи, клала розу на страницу со стихотворением. Мы не признавались друг другу в любви – ведь что еще, как не любовь, заставляло кровь быстрее струиться по венам, что еще наполняло душу блаженством? Так прошли двадцать недель: мы жили, открыв себя музыке, поэзии и тишине. И вот однажды, когда чудесная музыка стихла, Санджив сказал, что мечтает показать мне другой мир, непохожий на тот, в котором я жила. Я возразила, что это лишнее.

– Я уже видела тот мир – Тара показывала мне его. Хотя сейчас, спустя четыре года, мне кажется, будто все это было во сне.

– Мне все равно хочется забрать тебя отсюда. Давай сбежим! – прошептал он, с тоской глядя на меня.

Даже думать об этом было опасно, и мне хотелось, чтобы он отказался от этих мыслей, ставивших под угрозу и наши жизни, и мирок, построенный нами в этой комнате. Впрочем, мне, видимо, и самой этого хотелось, потому что я не предупредила Санджива и своими страхами с ним делиться не стала. Хотя он, скорее всего, и так все понимал. Уверена, он слышал о несчастных женщинах, которых за попытку бежать забивали насмерть. Я рассказала ему о Сухане, но Санджив лишь улыбнулся, словно ничуть не боялся, и когда я посмотрела ему в глаза, то мой страх тоже испарился. Стены обманчивого счастья, которыми мы окружили себя, надежно защищали нас от опасности и страхов.

Мы придумали план побега. На протяжении долгих лет мне разрешалось выходить из борделя лишь раз в месяц – мы с другими девушками сопровождали Мадам на рынок. Но в таких случаях за нами всегда присматривали охранники. И я никогда не забывала о том, что они сделали с Жасмин, Майей и другими беглянками.

А сейчас я сама продумывала план побега. Разглядывая себя в зеркало, я видела в глазах храбрость, подобную той, что заметила во взгляде Жасмин перед тем, как девушку убили. В голове звучали ее последние слова: «Иногда лучше один раз набраться храбрости, чем всю жизнь прожить трусом и рабом». В тот момент я поняла, что люблю. Любовь избавляет тебя от страха, не позволяет утонуть, лишает всякой осмотрительности. Я впервые в жизни не боялась умереть.

С Мадам Сандживу удалось договориться.

– Мне хотелось бы сводить ее на ярмарку в пятницу, – сказал он.

Я смотрела на них с лестницы, и Санджив казался мне удивительно храбрым. Мадам сунула в рот паан и принялась тщательно разжевывать его, в упор глядя на Санджива.

– Санджив-бабу, – проговорила она наконец, – твой отец богатый человек, и лишь поэтому я разрешаю тебе здесь бывать. Я знаю, даже если ты сам не заплатишь, то он не поскупится и постарается сберечь твое доброе имя. Сын уважаемого бизнесмена – и в такой грязной дыре. Страшно представить, какие слухи поползут! А ты хочешь с Муктой на людях показаться. Нет, это уж слишком.

– Почему? Я же прошу отпустить ее всего на одну ночь. А на следующее утро приведу обратно. Вы ведь знаете – плачу я всегда заранее. Если хотите, могу заплатить вдвое. – В голосе Санджива послышалось отчаяние.

Мадам испытующе посмотрела на него, и я решила было, что теперь Сандживу не избежать неприятностей. Но, к моему удивлению, она кивнула и сказала, что отправит с нами двух охранников. Когда Санджив ушел, Мадам пришла ко мне в комнату и, обхватив мое лицо своими грубыми ладонями, проговорила:

– Чтоб ты знала – я тебе доверяю. Ты, в отличие от других девочек, не дерешься. К тому же ты работаешь на меня уже несколько лет. И ты помнишь, что тебя ждет, если попытаешься выкинуть какую-нибудь глупость.

Она говорила, а я представляла, как мы с Сандживом заживем, представляла наш дом и наших детей. Какой-то тихий голос предостерегал меня, нашептывая, что доверять Сандживу не стоит, что он такой же, как и все остальные мужчины. «Очарование любви – обман. Пройдет время, и оно испарится», – говорила мне Сильвия. Но я не слушала.

Любовь, которую я так отчаянно ждала, нашла меня – в этом я не сомневалась.

– Ты слышишь меня? – раздался совсем рядом окрик Мадам.

Я кивнула. Конечно же, я ничего не слышала.

Мы распланировали все с величайшей тщательностью, продумали каждую мелочь, чтобы беспрепятственно улизнуть от охранников и сбить их со следа. А потом наступил тот вечер, похожий на песчаную бурю, из-за которой все происходящее виделось мне будто сквозь пелену. Разум мой был скован страхом.

Санджив обнял меня за плечи и проговорил:

– Если будешь бояться, они догадаются, что мы что-то затеяли.

Я мрачно кивнула, и мы вышли из борделя. За нами шагали двое охранников. На ярмарке я притворялась беззаботной, мы катались на аттракционах и смотрели на визжащих от восторга детей на карусели. Взглянув вниз с чертова колеса, я увидела охранников: те стояли в толпе родителей, высматривающих наверху своих чад. Все шло по плану. Сперва нам надо было убедить наших стражей в том, что мы наслаждаемся праздником, чтобы они расслабились и отвлеклись. И тогда мы, улучив момент, сбежим от них.

Затем мы собирались отправиться к другу Санджива и на какое-то время затаиться, там никто и не подумал бы нас разыскивать. А потом, переждав, мы доберемся до Дели. Санджив уже съехал со своей съемной квартиры, а в Дели мы решили остановиться у другого его приятеля, пока будем подыскивать себе жилье. Главное – скрыться от охраны, убеждала я Санджива, а искать меня по всей стране владельцы борделя не станут.

С чертова колеса все ощущалось каким-то нереальным – звездное небо, колесо, будто бы приближавшее нас к побегу, и внезапное ощущение силы. Оказавшись внизу, мы спрятались в толпе, так что охранники потеряли нас из виду, и двинулись к выходу.

Там мы укрылись возле одного из аттракционов. Детский смех, громкая болтовня взрослых, в воздухе висел запах фритюра и мороженого. Высматривая нас в толпе, охранники расталкивали публику и продвигались вперед. Сердце мое екнуло, меня сковал ужас.

– Бежим, – подтолкнул меня Санджив.

Но я не могла сдвинуться с места: страх не отпускал меня.

Через несколько секунд ко мне вернулась вера в нашу любовь. Я часто размышляю над тем, что случилось бы, если бы на те несколько секунд силы не покинули меня. Тогда охранники не догнали бы нас – мы скрылись бы до того, как они нас выследили. Но когда мы побежали к выходу, один из них нас заметил. Удача отвернулась от нас: такси на улице не было, поэтому нам ничего не оставалось, как спрятаться в подворотне. Возвращаться на улицу и ловить такси было опасно, так что мы молча, затаив дыхание, ждали. Преисполненная благоговения за то, на что пошел ради меня мой возлюбленный, я в последний раз посмотрела на Санджива, на его уверенное, бесстрашное лицо и покрытый капельками пота лоб.

В следующую секунду нас выволокли на улицу. Один из охранников размахнулся и ударил Санджива битой по голове. Из раны на лбу хлынула кровь.

– Нет, пожалуйста! – закричала я. – Отпустите его!

Санджив повалился на землю, а охранники принялись избивать его, пока жизнь не покинула его тело. Потом они оттащили меня прочь, но я все смотрела в его мертвые глаза – они так долго согревали меня своим теплом и вселяли надежду на лучшую жизнь. Когда охранники доволокли меня до машины и втолкнули на заднее сиденье, когда я глядела на вьющуюся позади дорогу, когда тело Санджива пропало вдали и от моего возлюбленного остались лишь воспоминания, я осознала, что, мечтая о счастье вместе с ним, обманывала себя.

– Посмотрите на эту девушку, – проговорила Мадам, как только меня выпихнули из машины, – она думала, у нее хватит храбрости сбежать.

Один из стражников схватил меня за руку и потащил вверх по лестнице. На его коричневых ботинках, заляпанных грязью из подворотни и кровью, будто была запечатлена картина смерти Санджива. Взглянув ему в глаза, я поняла, что о содеянном он уже забыл и теперь лишь хочет побыстрее дотащить меня до комнаты. Другие девушки – мои подруги, те, с кем я делилась своими мыслями, – в ужасе смотрели на меня, вцепившись в перила.

Боль пришла внезапно. Сильный удар обрушился мне на спину, я слышала, как металлический прут бьет по ребрам, удары не прекращались, и боль пробивалась сквозь мою плоть, словно корни дерева, раздвигающие почву, – настойчивые и длинные. На секунду мне показалось, что эту боль породила смерть Санджива, что боль душевная проникает в плоть, доставляя мне физические мучения. Но нет – это Мадам изливала на меня свой гнев. Я осела на пол, закрыла глаза, и меня окутала тьма.

Почти каждую ночь я проводила в той темной каморке без окон, где жила первые мои недели в борделе. Мне давали наркотики и без конца избивали, беспомощную и одурманенную. Однажды я услышала крики, шарканье и топот на лестнице. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Сильвия. Ослепленная ярким светом, я зажмурилась.

– Облава! Быстрее, бежим. Тут полиция! – Она замахала руками, поторапливая меня.

Я заковыляла к двери, но от ушибов тело ныло, и за Сильвией я не поспевала. Полицейские поймали нас с Сильвией на лестнице, ухватили под локоть и запихнули в полицейский фургон, где уже сидели другие девушки. Некоторые, самые молодые, плакали, размазывая по щекам тушь. Те, кто постарше, понимали, что это всего лишь очередная облава: полицейские, следуя формальностям, продержат нас ночь, а на следующее утро выпустят с предупреждением. Владельцы борделя неплохо платили полицейским, так что те время от времени устраивали подобные спектакли, чтобы показать, что не зря едят свой хлеб. Но сейчас все было иначе – полицейские явно пытались найти что-то. Или кого-то.

– Это все твоя глупость! – сверкая глазами от ярости, заявила мне Лина, когда мы оказались в фургоне. – Все из-за тебя! Мы же предупреждали. Но тебе приспичило замутить с этим богатеньким сынком, да еще и сбежать вместе с ним.

– Ты что же, думала, это тебе с рук сойдет? – спросила Чики.

Я взглянула на Рани, но та лишь потерянно смотрела куда-то в пустоту. В надежде услышать что-нибудь вразумительное, я перевела взгляд на Сильвию. Она со скучающим видом потерла шею.

– Отец Санджива всерьез взялся за наш бордель, – заговорила она. – Он обратился в полицию, и поэтому устроили облаву. Когда его сын исчез, он заподозрил, что это как-то связано с борделем. Вот только наши головорезы так далеко увезли его тело, что отцу теперь никогда его не отыскать.

Я в ужасе уставилась на нее, представляя, каково будет отцу, который так и не узнает, что сталось с его сыном.

– Не переживай, – Сильвия похлопала меня по спине, – еще несколько облав – и они успокоятся. В конце концов, наш бордель крышует мафия, а с ними никому неохота связываться. – Она усмехнулась.

– А мы как же? – спросила одна из девушек.

– Да, нас упекут за решетку, и мы потеряем время и деньги! И долг наш тоже вырастет. Бог весть сколько нам еще работать, чтобы все выплатить! – Другая девушка вскочила, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на меня с кулаками.

Сильвия встала между нами. Она схватила девушку за руки и толкнула обратно на сиденье.

– Как же тебе не стыдно! Да всем вам! Вы что, никогда не любили? И вам никогда не хотелось сбежать? У одной из нас просто-напросто хватило храбрости совершить то, чего боялись все остальные.

Девушки опустили глаза и умолкли. Почему же один-единственный проступок так настроил их против меня? Они завидовали моей дерзости или же боялись за собственную жизнь? Этого я никак не могла взять в толк. На следующее утро нас выпустили, и больше облав у нас, к счастью, никто не устраивал. Владельцы борделя все уладили. Вот только и дня не проходило, чтобы я не растравляла себя воспоминаниями о Сандживе и о нашем неудавшемся побеге, пытаясь понять, в моих ли силах было изменить хоть что-то. Я тосковала так, как деревья тоскуют по увядшим цветам на своих ветвях, как высохшая земля по дождю.

Спустя несколько лет я рассказала об этом еще одному клиенту, которому очень нравилась. Он с величайшим вниманием выслушал всю мою историю: как мы с Сандживом впервые встретились, как полюбили друг друга, как я, несмотря на все предостережения, согласилась на побег и как из-за моей глупости головорезы Мадам убили Санджива. Когда я умолкла, мой поклонник вздохнул.

– Неужели отец Санджива не разыскивал его? – спросил он.

– Не знаю. Мне говорили, что в газетах было объявление об исчезновении Санджива, но тела так и не нашли. Но я покажу вам, что у меня осталось от него.

Подойдя к стене, я вытащила из нее пару кирпичей. В тайнике я хранила книгу – подарок Санджива. Я давно не доставала ее, так что книга запылилась, я сдула с нее пыль – осторожно, словно боясь потерять последнюю память о Сандживе, – и протянула книгу мужчине. Тот открыл ее и вгляделся в текст.

– Это стихи – Санджив читал их мне.

Он кивнул и перелистнул страницу. Сухие лепестки роз, подаренных мне когда-то Сандживом, красной пылью усыпали пол. Цвет крови, вкус крови и воспоминания о любви – все это вдруг вновь захлестнуло меня.

Губы у мужчины затряслись, и он поджимал их, пытаясь унять дрожь.

– Прости! – Он бросился подбирать лепестки.

– Ничего страшного, – заверила я его. – Давно пора оставить это в прошлом, вместе с другими воспоминаниями.