Октябрь 2006

В то утро меня рано разбудил Навин – он нетерпеливо забарабанил в дверь, а когда я открыла, заговорил быстро и сбивчиво:

– Папа в больнице, и врачи говорят, что дело серьезное. Сможешь его навестить? Он давно хотел тебе кое-что рассказать.

– Ну разумеется! – Я принялась собираться. – Как он себя чувствует?

– Пока опасность миновала, но доктора говорят… – его голос дрогнул, – что это может случиться в любой момент.

Прошло почти два года с тех пор, как я увидела изможденного дядю Анупама, неизлечимо больного раком. Иногда я улучала минутку и забегала к нему, сидела рядом и читала ему вслух. Мы предавались воспоминаниям и беседовали о папе. Порой дядя Анупам растерянно смотрел в пространство и говорил, что должен мне кое о чем рассказать. Но когда я пускалась в расспросы, он замыкался в себе. Я не настаивала – думала, его сознание помутилось от болеутоляющих. Навин тоже соглашался со мной, и я удивилась, что сейчас он вдруг изменил мнение. Я надеялась, что дядя Анупам все же найдет в себе силы рассказать мне свою тайну. Будет жаль, если он уйдет, как папа, не облегчив свою душу.

Перед выходом я позвонила Разе и попросила заехать за мной в больницу, чтобы потом вместе отправиться в приют. Больница располагалась между рынком и строительной свалкой. Внутри пахло антисептиком, мимо сновали врачи и медсестры. Глядя на белые стены, я вспомнила времена, когда мы с папой, охваченные безумием, обивали пороги таких же больниц, пытаясь отыскать ааи.

– Палата тридцать восемь, – сказал Навин. Он переступил с ноги на ногу и вызвал лифт.

Я положила руку ему на плечо.

– Нет-нет, я не волнуюсь. С папой сейчас Вибна, моя жена. С ним все будет хорошо. Я это знаю. Знаю, – повторил он. – Ох ты, чуть не забыл! – воскликнул он, когда я уже вошла в лифт. – Мне нужно сбегать за лекарствами. Я скоро вернусь. Палата тридцать восемь, запомнила?

По его взгляду, по тому, как он прятал лицо, я догадалась, что ему хочется остаться наедине со своим горем. На третьем этаже я вышла и зашагала по коридору, высматривая дядину палату. Мимо пробежала медсестра, уставшие посетители, сидящие вдоль стен, смотрели мне вслед.

Палата тридцать восемь находилась в самом конце коридора. Я остановилась около двери, глядя на лежавшего в кровати дядю Анупама. Из носа у него торчали трубки. Вибна, жена Навина, сидела рядом с вязаньем в руках. Я вошла в палату, Вибна подняла взгляд, а дядя Анупам слабо махнул рукой, показав на стул. Вибна придвинула стул к кровати.

– Он хочет, чтобы ты села, – объяснила она, словно я была не в состоянии его понять.

Я села и взяла дядю Анупама за руку.

– Дядя, почему никто не сказал мне, что вам стало плохо?

Слабо улыбнувшись моей наивности, он попытался что-то проговорить, но лишь захрипел. Я дала ему отхлебнуть воды и оглянулась – в палату вошел Навин и остановился рядом с женой. Оба смотрели на меня растерянно, будто не видя.

– Мы подождем в коридоре, папа хочет поговорить с тобой наедине. – И Навин показал на отца.

– Твоя бабушка, наверное, обо всем тебе рассказала, – вздохнул дядя Анупам.

Я кивнула.

– Знаешь, по-моему, твой папа так до конца и не был уверен, что отец Мукты – он. Я говорил ему, чтобы он отпустил этого ребенка… просто оставил ее в детском доме или еще где-нибудь. Но твой отец всегда считал себя спасителем. Однажды он даже закричал на меня – сказал, что Мукта вполне может быть и моей дочерью. Ведь как ни крути, а в нашей деревне с матерью Мукты спали почти все мужчины. И никто не знает… кто у таких детей… отец.

– Ааи думала, что Мукта – моя единокровная сестра. Наверное, она была уверена. Я не знаю… – мягко проговорила я.

– Это я во всем виноват… в том, что произошло, – запинаясь, перебил меня дядя Анупам. – Мне ни за что на свете не следовало… соглашаться на это.

– На что, дядя Анупам?

– Когда мать Навина… умерла, я решил исполнить ее волю… и сделать из Навина блестящего музыканта. Я… я на все был готов – только бы ее мечта сбылась. Я желал этого, желал так сильно… и желание ослепило меня.

Для меня это секретом не было.

– Это не страшно, – сказала я и вытерла выступившую в уголке его рта слюну.

– Но сколько я ни силился, Навин никак не дотягивал… до нужного уровня. Я… я понимал… что ему надо дополнительно позаниматься… с лучшим преподавателем. И только так я сделаю из него такого музыканта… какого стремился. – Он закашлялся. – Вот только… дела у меня шли не очень… И я не мог себе позволить… Хорошие учителя обходятся так дорого. Я взял взаймы крупную сумму… у одного человека, который утверждал, что ссужает деньги без процентов. Отчаяние совсем лишило меня разума… Спустя несколько месяцев этот человек прислал ко мне головорезов, а те… потребовали вернуть в три раза больше. И тогда я понял… глупец, я одолжил деньги у бандитов… и рисковал жизнью собственного сына. И вот… однажды вечером я возвращался домой… и в переулке меня кто-то окликнул. Какой-то незнакомый мужчина… Он сказал, что поможет мне… И я решил, что Господь послал мне спасение. Этот человек… бандит… подошел ко мне… выплюнул паан и сказал, что знает, как мне нужны деньги. И еще сказал, что от меня только и требуется, что помочь им выкрасть девочку. Сперва я отказался… сказал, что на преступление не пойду. Разве мог я разрушить жизнь совсем юной девочки… Этот мужчина… он шел следом… и предлагал представить жизнь… без Навина… если его убьют… из-за того, что я по собственной вине не смогу отдать деньги… «Постарайся на этот раз сделать по уму» – так он сказал.

Дядя Анупам говорил медленно и спокойно, время от времени умолкая, словно исповедовался священнику. Я молчала, но внутри меня что-то набухало.

– Я испугался… а он приходил ко мне… каждый день… и напоминал, что мое упорство только во вред сыну… Он сказал, что эта девочка… из негодной семьи. «Тогда какая разница?» Я подумал… что у этой девочки все равно нет будущего. Он… он назвал мне ее имя, и я отказался. Но следующие несколько дней… мне было так тяжело… и все мои мысли занимал сын – живой и счастливый. Я сказал… что помогу им забрать девочку. Однажды ночью… я услышал, как ты кричишь на Мукту… а потом ты отперла дверь… Ты хотела, чтобы Мукту забрал дьявол – так ты сказала. Я знал, что в ту ночь твой папа будет крепко спать. Он тогда… принимал снотворное… Гибель твоей мамы совсем подкосила его… И я… я понял, что надо действовать. У меня был запасной ключ. Я открыл дверь и вошел к вам в квартиру… Это…

Кровь прилила к моему лицу, руки задрожали. Я вскочила и отступила назад. Все показалось мне вдруг каким-то ненастоящим: бьющий в окно солнечный свет и этот человек на кровати, внезапно совершенно незнакомый. Дядя Анупам поднял руку и потянулся ко мне, но я лишь услышала свой собственный всхлип.

– Это самый мой ужасный… поступок… Я сломал этой девочке жизнь. А что, если я и впрямь был ее отцом? Как жестоко… я обошелся с ней. И Бог наказал меня за это. Позже Навин сказал, что видел меня… той ночью. Какой же ненавистью… горели его глаза… когда он смотрел на меня… Он заявил, что больше… не будет петь. И рак… это мое наказание. Если бы я…

Я вышла из палаты, не дослушав фразы, и слова повисли в воздухе там, позади. Заметив меня, Навин бросился следом.

– Я рассказал обо всем твоему папе, когда он однажды позвонил нам из Америки. Я не мог хранить такую тайну, не мог жить, зная, что сотворил отец. Твой папа порвал с нами и больше никогда не звонил.

– Так отец знал? И ты тоже знал?

– Да, – он отвел взгляд, – прости.

Я двинулась прочь.

Возле больницы я опустилась на скамейку, глядя на двери. Доктора и пациенты уходили и возвращались. Вдалеке я увидела Разу – тот направлялся к больнице. Приблизившись, он заметил меня, а когда рассмотрел мое лицо, в его глазах мелькнула жалость. От слез предметы вокруг казались смазанными, но я поняла, что Раза ускорил шаг. Он сел рядом, а я вытащила из бумажника нашу с Муктой фотографию и провела пальцами по линиям сгиба, появившимся за все эти годы.

– Это… навсегда… я… не знаю… – пробормотала я и умолкла.

Раза обнял меня за плечи, мои всхлипы превратились в рыдания, но я знала: даже мой бессвязный лепет не мешает ему понимать меня. Он сильнее сжал меня, обхватил руками, и нежность в его глазах, в его прикосновениях поразила меня. Я заплакала громче, съежилась и уткнулась ему в грудь, намочив слезами рубашку. Я вслушивалась в удары его сердца, его медленное, ровное дыхание, вдыхала запах его одеколона, чувствовала тепло сильных рук. И я не оттолкнула его.