Март 2007

Мы с Разой сидели в машине, наблюдая, как очередной бордель охватывает паника, и раздумывая о тех, кто прячется сейчас в темных закоулках. Я занималась этим уже более двух лет, полагаясь на руководство благотворительной организации – им виднее, как поступить, и они больше знают о работе борделей. После той безрассудной вылазки в Каматипуру я поняла, что придется довериться другим. Сидевший на водительском сиденье Раза закурил и выдохнул дым в открытое окно, а я глядела в зеркало заднего вида – суматоха не утихала.

– Вчера Навин приходил, спрашивал, не нужна ли помощь. Рохану, его сыну, уже почти пять, и Навин говорит, что у него стало больше свободного времени, – сказал Раза.

– Вот как, – протянула я.

Полицейские с латхи в руках разгоняли пьянчуг, лавочники торопливо закрывали окна, женщины из соцслужбы успокаивали проституток.

– Он пришел с благими намерениями. По-моему, он хочет с тобой помириться.

– Помириться со мной? – Я уставилась на Разу.

Он лишь пожал плечами.

– Не получится, – отрезала я.

– Все мы совершаем поступки, о которых потом жалеем, – напомнил мне Раза.

Саира вывела из борделя несколько девушек, а ее помощники из соцслужбы, ласково утешая их, помогли им забраться в машину. Я подумала о словах Разы. Прошло несколько месяцев после того, как дядя Анупам во всем признался, но я по-прежнему не могла его простить. Я не понимала, почему Навин утаил от меня правду, и старалась его избегать. В первые месяцы Навин то и дело извинялся, приносил приготовленную Вибной еду и предлагал разделить трапезу, как в былые времена. Но я советовала ему жить своей жизнью и выпроваживала. Будучи соседями, мы часто сталкивались, но я не желала иметь с ним ничего общего. Я даже наслаждалась своей грубостью. В моменты гнева мне хотелось, чтобы дядя Анупам был здоровым и крепким, – тогда я заявила бы на него в полицию, и мне было бы легче от мысли, что он страдает за совершенное преступление. Но дядя Анупам умер, и мне оставалось лишь удивляться безумию, толкнувшему его на такой ужасный поступок. Похоже ли оно на отчаяние, которое охватило меня много лет назад, когда я попросила Салима увезти Мукту? На самом деле, я и сама была ничуть не лучше дяди Анупама.

В зеркало я увидела, что к нам направляется Динеш.

– Мы застряли, – сказал он, постучав в приоткрытое окно, – там одна девочка не хочет выходить.

– А сколько ей?

– Лет пять-шесть, не больше.

– А почему бы просто не вынести ее на руках?

– Это нелегко.

– Почему?

Вместо ответа он махнул рукой, приглашая следовать за ним. Я вылезла из машины и направилась к борделю. Перед дверью я ощутила тошноту, подобную той, что подступила к горлу пару лет назад, когда я попала в бордель впервые. «На этот раз я сильнее», – убеждала я себя. Я уже видела множество девушек, спасенных из этого ада, и научилась утешать их. Но я ошибалась. Войдя внутрь, я словно ступила на зыбучий песок, засасывающий в воронку отчаяния. Пройдя по длинному коридору, я остановилась возле темной комнаты без окон и, как и несколько лет назад, оглядела голые стены и протекающий потолок. В воздухе по-прежнему висел запах пота и курева.

– Сюда, – показал Динеш.

В полной темноте я шагала за светом фонарика в руке Динеша. Возле одной стены толпилось несколько работников соцслужбы, и мне пришлось проталкиваться. Вокруг, словно светлячки, мелькали желтые огни фонариков, замирая в одной точке – там виднелся узкий лаз, похожий на нору какого-то животного. А затем я заметила, что внутри кто-то есть. Две женщины из команды Динеша, лежа на спине возле дыры, уговаривали девочку протянуть им руку, чтобы вытащить ее. Убежище оказалось чересчур тесным, взрослому туда было не пробраться – в лучшем случае удалось бы засунуть внутрь голову. Видимо, девочку затолкали туда силой через узенький лаз, иначе в дыру было не втиснуться.

– Можно мне? – попросила я, и женщины поднялись и отошли.

Я попросила собравшихся выключить фонарики, свет которых пугал девочку, и опустилась на колени, прижавшись щекой к полу поближе к отверстию, чтобы девочка меня услышала. Включив фонарик, я отложила его в сторону, подальше от девочки, но та лишь сильнее съежилась, вжавшись в стену и глядя на меня полными ужаса глазами.

– Привет, – сказала я. – Не бойся, я тебя не обижу.

Я услышала всхлип.

– Я не обижу тебя, – повторила я, и мои слова тягостно повисли в темноте. Работники соцслужбы встревоженно перешептывались. – Ты, наверное, есть хочешь. Любишь шоколад? – спросила я, вытащив из сумки шоколадку.

Я протянула шоколадку, специально посветив на нее фонариком. Девочка настороженно посмотрела на нее, но не шелохнулась.

– Тара, – раздался сзади голос Разы, – мы, наверное, сломаем кусок стены, так будет проще до нее добраться.

– Нет, вы ее совсем перепугаете. Можно я еще попробую?

– Тебя зовут Тара? – вдруг спросила девочка, и настороженность в ее взгляде уступила место любопытству.

– Да, – удивилась я. – Красивое у меня имя? А тебя как зовут?

– Меня зовут Аша! – радостно ответила она.

– Привет, Аша. Давай дружить?

Она немного помолчала, словно обдумывая мое предложение, а потом снова посмотрела на меня и спросила:

– А если я возьму тебя за руку, ты отведешь меня к амме?

Где ее мама, я не имела ни малейшего представления, но ухватилась за эту возможность.

– Да, – соврала я.

Через минуту я уже держала ее за руку, и девочка выбралась наружу. Она прижалась ко мне, я обняла ее и подняла, а она приникла ко мне всем телом с такой доверчивостью, будто всю жизнь провела у меня на руках, обвила мою шею руками, голову положила мне на плечо. Так мы и забрались на заднее сиденье, и Раза повез нас в приют к Динешу.

Когда мы вышли из машины, девочка отказалась покидать меня. Медсестра расцепила ее пальцы и забрала ее у меня, чтобы отнести в медицинский кабинет для осмотра. Девочка завопила с такой отчаянной силой, что даже стены, казалось, задрожали. Она укусила медсестру, вырвалась и, рыдая, бросилась ко мне.

Я отвела ее в медицинский кабинет, а сама дожидалась под дверью. Спустя некоторое время ко мне вышли Динеш и Саира.

– Доктор говорит, у нее шок от того, что ее разлучили с матерью, – сказал Динеш, – и долго держали в темноте. Он прописал ей витамины. Но больше ей никакого вреда не причинили. По-моему, ей полезно будет несколько дней пожить у тебя.

Когда Динеш предложил мне оставить девочку у себя, я оторопела.

– Так ей будет лучше, – добавила Саира, – если все пойдет как надо, перевезем ее сюда. Она пережила сильное потрясение, а с тобой ей спокойно.

– Но… я понятия не имею, как заботиться о ребенке. Я…

– У тебя все получится. Ты уже давно с нами работаешь. – Динеш похлопал меня по спине.

Я беспомощно огляделась и увидела воодушевление в глазах Динеша и Саиры и мольбу – во взгляде девочки.

– Все будет хорошо, – улыбнулся Раза, и его ободряющая улыбка придала мне сил.

– Ладно, – согласилась я и повела девочку к машине Разы.

Девочка заснула на заднем сиденье, Раза сосредоточенно смотрел на дорогу, а я в тишине предавалась размышлениям.

– Наверное, я не справлюсь, – сказала я Разе, когда он остановил машину возле моего дома и вышел проводить нас.

Девочка спала у меня на руках, и я чувствовала, как ее грудь медленно поднимается и опускается.

– Справишься, – сказал Раза, останавливаясь у дверей моей квартиры, – ты уже больше двух лет этим занимаешься.

Я кивнула, приглашая его войти. Девочку я отнесла к себе в комнату и уложила на кровать.

– Все у тебя получится. А если что-нибудь понадобится – звони, – улыбнулся Раза.

Я была благодарна ему за эту улыбку и, когда он возвращался к машине, смотрела на него с балкона. По мере того как он удалялся, его высокая фигура и широкие плечи словно сжимались, а дойдя до машины, он остановился и обернулся, зная, что я наблюдаю за ним. Он стоял и ждал, как всегда ждал меня. Я слабо махнула рукой, он помахал в ответ, сел в машину и уехал. Между припаркованными внизу машинами остался небольшой пятачок, опустевший, как и мое сердце. Раза стал неотъемлемой частью моей жизни, мы не просто занимались благотворительностью, мы ходили вместе в кино, держались за руки и подолгу прогуливались по набережной Марин-драйв. Именно Раза сводил меня на «Сенчури Базар» – единственное место в Бомбее, которого я старательно избегала. «Тебе нужно туда сходить», – настаивал Раза, убеждая меня не бояться воспоминаний. Как оказалось, на базаре появились новые магазины – они выросли там, где когда-то расстались с жизнью люди. Мы прошлись по улице, мимо ресторанов и магазинов, перекусили в «Удипи», разрушенном во время взрыва, но восставшем из руин. На нескольких старых зданиях еще виднелись трещины, и кое-где на месте старых деревьев торчали пни, но, кроме этого, о взрывах ничто не напоминало. Похоронив воспоминания, люди продолжали жить. Мы с Разой сидели на тротуаре перед книжным магазином, где я когда-то обещала Мукте научить ее английскому. Когда я рассказала об этом Разе, он взял мою руку и поцеловал. Мне было очень приятно, настолько, что я сама удивилась. Невероятно, думала я, с Брайаном мне хотелось убежать от воспоминаний, стать другой, непохожей на ту девочку, которая организовала похищение, а с Разой я отдыхала и больше не пыталась убежать от мыслей. Но когда Раза снова поцеловал мне руку, я сказала:

– Чудесно, что у меня есть такой друг, как ты.

Его улыбка угасла, и он выпустил мою ладонь. Мне действительно хотелось думать, будто нам хорошо и так, будто ничего, кроме дружбы, нам не нужно. Но в такие дни, глядя ему вслед, я чувствовала, как в сердце вползает боль, оттого что однажды он может оставить меня. Я вздохнула и, встряхнувшись, вернулась в квартиру.

Поселив в этом доме ребенка, я словно воскресила все воспоминания о Мукте. Той ночью, лежа рядом со спящей Ашей, я глядела в усыпанное звездами небо и вспоминала еще одного ребенка. Запеленатый в белое младенец, которого похоронили во время праздника Дивали, – мы с Муктой тоже дали ему имя Аша. Сохранила ли Мукта в памяти то, что помнила я?

Это были нелегкие дни. Каждый раз, когда я пыталась заговорить с Ашей, она принималась плакать.

– Я хочу к амме. Отведи меня к ней – ты же обещала!

– Ладно, ладно, ты знаешь, где она? – спрашивала я. – Как ее зовут?

– Амма! Я зову ее амма! – кричала она и забивалась в угол.

Она нехотя разрешила мне искупать и переодеть ее. Во время обеда и ужина я ловила ее на том, что она набивает карманы едой и прячет куски под одеждой.

– Если захочешь, можешь поесть в любое время, – говорила я, но она лишь молча смотрела на меня и продолжала рассовывать еду по карманам. Я не препятствовала. Работая в реабилитационном центре, я узнала, что только таким образом можно завоевать их доверие.

На третий день, когда я уговаривала малышку выйти вместе со мной на прогулку, в дверь постучали. На пороге стоял Навин.

– Как поживаешь, Тара?

Ни улыбнуться, ни одарить его ответной любезностью у меня не получилось.

– Наверное, неплохо, – сказала я, развернулась и прошла в комнату, оставив дверь открытой. Навин последовал за мной, а с ним проскользнул и его пятилетний сын. Я и глазом не успела моргнуть, а мальчик уже тянул Ашу за руку прочь из квартиры, играть на улице.

– Не переживай, далеко не убегут, – успокоил меня Навин.

Я безотчетно улыбнулась.

– Я ее полдня уламывала и упрашивала пойти погулять, а Рохан за секунду справился.

– Дети понимают ровесников лучше, чем мы, взрослые, понимаем их.

– Это верно. – Я вспомнила о нашей детской дружбе с Навином, о том, как мы с Муктой без слов чувствовали друг друга.

– Я пришел узнать, как ты, – в его взгляде я заметила тревогу, – у тебя все в порядке? Выглядишь ты не очень.

– Наверное, просто устала, Аша у меня уже несколько дней.

– Знаю, Раза рассказывал, как ты ее спасла. Тара, я хочу, чтоб ты знала – ты очень храбрая.

Я не стала благодарить его за добрые слова и лишь безучастно посмотрела на него. Между нами повисло неловкое молчание.

Навин огляделся:

– Здесь темно.

– Это из-за девочки – я задергиваю шторы, потому что она еще не привыкла к свету. Ее слишком долго держали в темноте.

– Хм… – Навин вздохнул. – Этим девочкам столько приходится переносить! Сколько же подлости надо, чтобы отправить их в такое место. – Навин сам удивился горькой иронии своих слов.

– Чего ты хочешь, Навин? – спросила я, прищурившись.

– Чтобы ты простила. – Он посмотрел мне в глаза.

Простила. Это слово огнем жгло мне горло. Легко сказать!

– Я хочу попросить прощения за все, что натворил папа. Я в ужасе… и мне стыдно. Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

И я узнала выражение у него на лице – то же выражение я видела, когда смотрела на себя в зеркало. Ожидание прощения. Проглотив слезы, я прошептала, – нет, скорее, прохрипела:

– Я понимаю, о чем ты, Навин, но простить… я… я не знаю.

– Тара, я был ребенком. Я не знал, как поступить.

– Я тоже была ребенком. – Я отвела взгляд.

Навин покачал головой, вздохнул и развернулся, собравшись уходить. Я посмотрела в окно. Аша с Роханом качались на качелях и смеялись.

– Возможно, однажды – ведь может же и такое быть – ты найдешь в себе силы простить всех. Твоего папу, и моего тоже, и меня, но главное, саму себя. – Он отступил назад и исчез за дверью.

– Может быть, – тихо ответила я, глядя ему в спину.

С тех пор как у меня поселилась Аша, прошло четыре месяца. Мы с Разой сидели на скамейке в парке и наблюдали за Ашей. Та скатилась с горки и помахала нам рукой. Она потихоньку открывалась, хотя даже сейчас порой вдруг пугалась или требовала отвести ее к маме. Но она отлично ладила с другими детьми, и меня это радовало.

– По-моему, – мягко начал Раза, когда я махнула Аше, – пора ее отправить в реабилитационный центр. Ведь ты забрала ее лишь на время, пока она вновь не станет доверять этому миру. Динеш мне каждый день звонит – говорит, что чем дольше девочка у тебя пробудет, тем хуже для нее. Если она к тебе привяжется, то потом ей сложнее будет привыкнуть к людям в приюте.

Он улыбнулся, словно прочел мои мысли. Мне уже казалось, будто Аша всегда была со мной, и я старалась не думать, что мне так скоро нужно будет отправить ее на реабилитацию. Признаться честно, последние несколько дней меня тревожила – даже пугала – тишина, которая вновь воцарится в квартире. Тишина, которая будет напоминать мне о прошлом и изматывать меня. Ко всему прочему, вот уже несколько вечеров подряд, когда я перед сном читала Аше сказки, она хватала меня за руку и не выпускала, как будто боялась, что я ее брошу. Это чувство было мне знакомо.

– Ты слышишь меня? – Голос Разы вырвал меня из размышлений.

– Слышу. Не уверена, что ее сейчас нужно переводить в реабилитационный центр.

– Тара, речь не о тебе, а о девочке.

– Знаю, а зовут эту девочку Аша. – Я повысила голос, и двое малышей на самокатах притормозили и уставились на меня.

Раза поднялся и расправил рубашку, явно расстроенный моими словами.

– По-моему, нам пора, – сказал он.

Я знала, что он прав. Возможно, Аше и впрямь лучше было бы у Динеша и Саиры, ведь они знали, как правильно обходиться с нею, и в их приюте она могла подружиться с другими детьми, пережившими похожие несчастья. Я позвала Ашу, и мы пошли по парку, все втроем держась за руки. Разе я сказала, что он прав и что пора переводить ее в приют.

По пути к Динешу я обдумывала поступок, который собиралась совершить. Я смотрела, как Аша на заднем сиденье облизывает рожок мороженого, и не понимала, отчего так переживаю.

Увидев нас, Динеш захлопал в ладоши.

– Ашу привезла? И правильно! Знаешь, мы ведь ее вовремя спасли. Еще пара лет – и они продали бы ее в другой бордель. Да и вообще кто знает, что с ней сталось бы.

В кабинет вошла Саира.

– Говорят, ты нам Ашу привезла? – спросила она. – Да-да, так оно лучше будет. Я уже давно об этом твержу. Мы-то хотели оставить ее у тебя всего на пару недель, потому что ты ей так понравилась. Но если оставить ее на более долгий срок, она слишком привяжется к тебе.

Я вздохнула. Привязалась не только Аша. О себе я могла сказать то же самое.

– Смотри, – Саира показала в окно, – у нее уже новые друзья появились.

Я смотрела, как Аша играет во дворе с другими девочками, и знала, что поступаю правильно. Здесь, с ровесницами, ей будет лучше. Она быстрее освоится, привыкнет и поймет, что многие девочки ее возраста хотят найти маму.

Вечер я провела вместе с девочками – мы играли в бадминтон на площадке, а потом Динеш заказал из ресторана еду, мы уселись на траве и поужинали все вместе. Я вдыхала запахи еды и наблюдала, как Аша ест в компании других девочек, громко, по-детски, болтая с ними. Себе самой я казалась предательницей, и я не знала, как ей все объяснить. Раза понимающе сжал мне руку. После ужина мы с Разой поднялись и принялись прощаться со всеми. Аша тоже вскочила и замахала рукой, предполагая, что поедет вместе со мной. Час настал – я должна была сказать Аше, что покидаю ее. Преисполненная ужаса, я наклонилась к ней:

– Аша, тебе придется остаться здесь. Я ненадолго уеду, но скоро вернусь. Здесь тебе будет хорошо. Видишь, у тебя тут уже куча друзей. Можешь остаться с ними.

Ее глаза широко распахнулись, наполнились слезами, личико сморщилось, и Аша забормотала:

– Нет-нет-нет.

Она сжала мне руку, и в груди у меня закололо. Значит, вот что чувствует мать, впервые отправляя дочку в школу?

Динеш потянул ее в сторону, но Аша упиралась – она отмахивалась и норовила пнуть Динеша ногой.

– Мне нельзя без тебя! Нельзя тебя отпускать! – надрывалась она. Другие девочки со страхом наблюдали за происходящим, и Саира попросила их уйти в дом.

– Пойдем. Чем дольше мы тут будем стоять, тем хуже, – сказал Раза, обняв меня за плечи.

Я развернулась, чтобы выйти за ворота. Я буквально ощущала запах повисшей в воздухе печали, совсем как в нашей кладовке много лет назад. Детские рыдания пронзали ночную тишину, небо было усеяно звездами, как в ту ночь много лет назад, когда маленькая девочка оплакивала свою маму.

Динеш еще не скрылся в доме, и я повернулась к нему.

– Пожалуйста, можно она останется у меня еще на одну ночь? Я привезу ее завтра утром.

Пристально посмотрев на меня, он вздохнул. Аша все заходилась в рыданиях. Наконец Динеш расстроенно покачал головой и отпустил девочку.

– На одну ночь, не больше, – предупредил он.

Я кивнула. Аша тут же умолкла и крепко ухватила меня за руку. Сидя в такси и глядя на уснувшую девочку, я чувствовала, что нашла ответ, который так долго искала, и все встало на свои места. В ней мне чудилось что-то родное, будто мы познакомились много раньше, чем на самом деле.

На следующее утро мы с Ашей гуляли в парке. Спустя всего пару часов она должна была стать одной из приютских девочек, живущих надеждой, что когда-нибудь мамы отыщут их. Люди вокруг бегали трусцой по дорожкам или выгуливали собак. Я посмотрела на площадку, где играла Аша, и перевела взгляд на скачущих по ветвям птиц.

– Ты грустная, – Аша забросила игру и теперь стояла рядом со мной. Подошла она совсем незаметно. Облокотилась на скамейку. – Амма тоже была очень грустная, – сказала она, ковыряя носком землю. Потом посмотрела на небо, перевела взгляд на меня. – Не надо было смотреть, да?

– На что смотреть?

– На то, что они с ней делали… – она сглотнула и принялась теребить край юбки, – всякие плохие вещи… Они думали, я сплю, мне давали таблетку для сна, но я ее выкидывала и притворялась, будто сплю. И тогда… тогда приходили мужчины. Думаешь, это из-за меня амма была грустная?

– Нет, ты тут ни при чем. – Я обняла ее.

Она шмыгнула носом и вытерла покатившуюся по щеке слезу. Так откровенно она разговаривала со мной впервые.

– Потом они забрали меня и заперли в темной комнате с другими детьми. И сейчас амма опять из-за меня грустит, ведь я далеко.

Я крепко обнимала Ашу, она тихо плакала, и от нее пахло сладкими манго, которые я дала ей на завтрак. В деревьях шумел ветер.

– Знаешь, амма говорила, что когда шумит ветер, это значит, она обо мне думает. И сейчас я ее слышу. А ты? – спросила Аша.

Я внимательно посмотрела на нее. Много лет назад те же слова я слышала от Мукты!

– Амма сказала, ты будешь ее искать. И еще научишь меня читать – ее же ты научила, только давно.

– Да! – Я еще крепче прижала ее к себе, одновременно смеясь и плача. – Я научу тебя, как научила и ее.

Увидев мое сияющее лицо, Динеш сперва растерялся.

– Я ее не оставлю. Она моя племянница! – заявила я и пересказала все, что услышала от Аши.

Во мне вновь загорелась надежда, пробудилась мечта отыскать Мукту.

– Это все хорошо, и тем не менее я не могу отпустить ее, пока не получу официальных доказательств, что она твоя племянница. Ведь ты даже не знаешь, сестры ли вы с Муктой. Поэтому без официального удочерения, которое возможно лишь в том случае, если Ашу признают сиротой…

– Динеш, ты серьезно? Ты только оглядись – когда я впервые сюда приехала, каждый рассказывал мне, сколько вокруг детей, которые никому не нужны. Заявлений о пропаже не существует, и документов тоже. За взятку любой чиновник когда угодно выдаст фальшивое удостоверение личности. Я работаю с вами уже почти три года. По-твоему, я не смогу о ней позаботиться? А правила – разве мы всегда их соблюдаем? Мы оба знаем, что порой приходится пожертвовать законом во имя добра.

Динеш вздохнул и покачал головой.

– Слушай, – я ослабила напор, – пусть она останется со мной. Разве мало вокруг бездомных детей? А я тем временем подготовлю документы для удочерения. Ведь на первое время ты же доверил ее мне?

Динеш посмотрел в окно и перевел взгляд на меня.

– Ладно, – согласился он, – но ее придется признать сиротой и подготовить все документы для удочерения. Оформить все официально. А я посмотрю, чем смогу помочь.

– Спасибо! – от радости я едва не прыгала.