Адам Смит и Уильям Питт

Как-то раз в Лондоне пожилой университетский профессор Адам Смит приехал в дом одного знатного человека. В гостиной уже находилось много народу. При появлении Смита все встали, не исключая даже самого премьер-министра Уильяма Питта-младшего. Профессор поднял руку и сказал: «Прошу садиться, господа». На это Питт ответил: «Только после Вас, доктор. Мы все здесь Ваши ученики».

 

Жертва Аустерлица

Возможно, это легенда. Недостоверно известно, что через пять лет после описанных выше событий, когда Смит уже покоился в могиле, Питт вспоминал в парламенте того, чьи «обширные знания и философский подход» позволяли находить «наилучшее разрешение любого вопроса, связанного с историей торговли или с политэкономическими системами».

Питт-младший (сын известного политика середины XVIII века) был первым европейским министром, признавшим, что лучшей гарантией международного мира являются свобода и расширение товарооборота между нациями. В 1783 г., когда ему было лишь 24 года, Питт стал премьером и канцлером казначейства (т.е. министром финансов). Этот блестящий молодой человек смог доказать, что действительно является учеником Адама Смита, книгу которого прочитал еще на студенческой скамье в Кембридже.

Уже через четыре года после прихода к власти Питт заключил договор о свободной торговле с Францией, а затем снизил все таможенные пошлины, чтобы пресечь контрабанду. Для сбалансирования бюджета премьер активно сокращал расходы. А в политике отметился тем, что фактически ввел в Англии свободу слова.

Высокий, худощавый, неизменно серьезный, с повелительным взглядом и резкими чертами лица, на котором лишь ближайшие друзья видели подобие улыбки, Питт отличался холодностью в обращении с людьми и отталкивающими манерами. Политика была для него всем. Он умер, не дожив даже до 50, но практически всю свою жизнь стоял во главе правительства. Возможно, идеи Адама Смита восторжествовали бы уже при Питте, но война с Наполеоном разрушила как международную торговлю, так и финансы.

Премьер долго не хотел идти на конфликт с Францией, поскольку конфронтация разрушала всю его стратегию. Он из последних сил сдерживал антифранцузские настроения сограждан. Но постепенно пришлось втянуться в войну, отказавшись и от сбалансированного бюджета, и от свободной торговли.

Аустерлица Питт не пережил. Власть Наполеона над миром делала всю его жизнь бессмысленной. Перед смертью премьер приказал снять со стены карту Европы: «Через 10 лет она не понадобится».

Богатств он не нажил. Хоронить этого приверженца свободного рынка пришлось за общественный счет.

 

В тени Карла Маркса

Но вернемся к нашему главному герою. Смит занимает в истории особое место. Он — не просто ученый, но прежде всего реформатор. Один из тех, кто существенным образом изменил весь процесс экономического развития.

Преобразования в конце XVIII-XIX века четко делятся на те, которые были произведены «до Адама», и те, что возникли под влиянием его главной книги «Исследования о природе и причинах богатства народов» (или проще — «Богатства народов»). В отличие, скажем, от Иосифа II Габсбурга и Наполеона Бонапарта интеллектуалы, читавшие Смита, были основательнее подкованы и более последовательны в своих либеральных начинаниях.

В СССР у Адама Смита была сложная судьба. Он был у нас известен, пожалуй, больше, нежели в любой другой стране мира. Возможно, только в его родной Шотландии значение Смита было сопоставимо с тем, которое придавал ему советский официоз. У нас, однако, «смитианство» шло не от души народной, а от определенных разделов «единственно верного учения».

Карл Маркс строил свою концепцию во многом на воззрениях Смита, признавая и даже подчеркивая огромное значение шотландского мыслителя. Ленин назвал английскую политэкономию одним из трех источников марксизма. Соответственно у нас в эпоху доминирования марксизма каждый студент, изучавший в обязательном порядке историю КПСС, должен был знать имя основоположника. Дальше имени, правда, никто не двигался, поскольку интеллектуальные конструкции плохо увязывались с хозяйственными проблемами.

Шотландский мыслитель был нам скучен и непонятен. В марксизме Смит оказался представлен просто как предшественник Маркса, а потому с падением кумира должен был неизбежно пасть и один из тех, на чью спину сей кумир опирался. В пореформенный период его стали забывать, хотя по логике вещей именно на волне рыночных преобразований нам следовало бы вспомнить, что все мы «происходим от Адама». Ведь истинное значение этого профессора состоит совсем не в том, что его книгу перелопатил Маркс. Смит изменил воззрения целого поколения европейцев на то, какую роль играет в нашей жизни рынок.

До выхода в свет «Богатства народов» экономика играла в жизни европейцев весьма своеобразную роль. Мы сегодня привыкли уже к тому, что государство должно заботиться о развитии хозяйства. А хозяйство это существует для удовлетворения потребностей человека. Человек же есть некая самоценность. Но в XVI-XVIII веках логика вещей была совершенно иной: человек существовал для того, чтобы функционировало хозяйство; хозяйство должно было давать максимально возможные поступления в казну; казна расходовалась ради укрепления державного величия; держава же представляла собой самоценность.

Подобная логика определяла смысл экономической политики. Она предполагала, естественно, что хозяйство должно активно развиваться, но не ради максимизации народного потребления (на которое монархи плевать хотели с высоты своих Тауэров и Бастилии), а ради накопления денег. Так называемое учение меркантилизма советовало не выпускать деньги из страны, но продавать побольше товаров ради увеличения золотого запаса. Бессмысленное с нашей современной точки зрения накопительство в глазах человека той эпохи, напротив, было делом чрезвычайно важным: ведь золото — это оружие и провиант для армии, увеличение числа наемников, а в конечном счете расширение государственных границ.

До тех пор пока простой человек не заявлял о себе, о своих потребностях и о своем намерении жить полнокровной жизнью, меркантилистская политика представлялась власть имущим абсолютно естественной. Но времена сменились, идеи Просвещения стали распространяться во все более широких кругах, заговорило о своих правах третье сословие… и понадобилась принципиально иная теория. Теория, способная объяснить,

Именно так Пушкин изложил то главное, что вынес Евгений Онегин из чтения Адама Смита. И надо сказать, русский поэт оказался чрезвычайно точен в кратком пересказе концепции шотландского мыслителя. За тем простым фактом, что теперь «не нужно золота», лежит целая смена эпох.

Пожалуй, можно сказать, что открытие границ нового мира было связано, прежде всего, с тремя именами — Жан-Жак Руссо, Иммануил Кант и Адам Смит. Но у последнего из этой «могучей кучки» имелась еще и особая роль. Он размышлял не столько о звездном небе над нами и внутреннем мире внутри нас, сколько о мире товаров и производств, о мире спроса и предложения. А потому имя Смита стоит у истоков не только нового интеллектуального течения европейской мысли, но и у истоков великих экономических преобразований.

Если попытаться выразить одним словом то новое, что прочно вошло в европейскую жизнь благодаря Адаму Смиту, то это, бесспорно, будет слово «фритредерство». От «free trade» — свободная торговля. Благодаря чтению книги великого шотландца люди стали привыкать к мысли, что правительства не должны ограничивать рыночные связи между государствами.

 

«Апологет дикого капитализма»

Адам Смит родился в 1723 г., т.е. он был на четыре года старше Тюрго, что фактически означало принадлежность обоих мыслителей к одному поколению. К поколению, отчетливо видевшему, что меркантилизм перестает работать.

В детстве Адам жил в небольшом шотландском городке Керколди близ Эдинбурга. Затем несколько лет учился в Глазговском университете. Рос слабым, болезненным и чрезвычайно рассеянным. С ранних лет был склонен к уединенным размышлениям. Мог глубоко задуматься средь шумной компании или начать вдруг говорить с самим собой, забыв об окружающих. На улице его порой принимали за сумасшедшего. Как-то раз, будучи уже известным человеком, он умудрился даже на званном обеде порассуждать вслух о недостатках виновника торжества.

Вообще о злоключениях Смита можно рассказывать анекдоты. Однажды он свалился по неосторожности в чан для дубления кожи. Другой раз за чаем клал сахар себе в стакан ложка за ложкой, чуть не опорожнив всю сахарницу.

Словом, при таком характере речь уже не могла идти о какой-либо государственной деятельности. Как интеллектуал Смит сильно отличался от практичного Тюрго. Рассеянного студента ждала не реформаторская, а профессорская карьера.

После Глазго он еще учился в Оксфорде. Часто болел, тосковал по дому, по маме, с которой потом уже не расставался практически всю жизнь, поскольку так и не обзавелся собственной семьей. Смит прочитывал множество книг и специализировался на нравственной философии. От бизнеса и вообще от какой-либо практической деятельности будущий «апологет свободного предпринимательства и основоположник дикого капитализма» (как назвали бы его, наверное, сегодняшние российские этатисты) был чрезвычайно далек. Первый свой цикл лекций он посвятил истории английской литературы. А первая его книга, вышедшая в свет в 1759 г., называлась «Теория нравственных чувств».

Тот, кто полагает, будто любой сторонник свободной рыночной экономики обязательно должен исходить в своих воззрениях из приоритета корысти как главного человеческого свойства, а также из личной жажды обогащения, ничего не поймет в жизни Адама Смита. Да и вообще вряд ли способен будет разобраться в том, каким образом Европа пришла к либерализму. Потому что либерализм этот проистекает не из стремления к наживе, а из стремления к свободе. Свободе мыслить, чувствовать, выражать свое мнение. А также, естественно, свободе действовать. В том числе свободно, без ограничений производить и торговать.

Для интеллектуала, как правило, свобода предпринимательства стоит в списке свобод на последнем месте. Неудивительно, что Смит долгое время испытывал интерес в основном к этическим проблемам. Но для любого серьезного ученого на первый план рано или поздно должна выходить не столько проблематика, порождаемая особенностями его личности, сколько проблематика, формируемая запросами времени, спецификой эпохи.

А эпоха Смита — особенно в Англии — была эпохой гениальных технических изобретений, активного первоначального накопления капитала и быстрого хозяйственного развития. Неудивительно, что профессор нравственной философии (каковым он стал де-юре, заняв кафедру в Глазговском университете) постепенно трансформировался де-факто в профессора политической экономии.

Смит начал работать в Глазго в 1751 г. Рядом с ним трудился Джеймс Уатт — изобретатель той самой паровой машины, которая создала принципиально новую основу для работы промышленности. Машина впервые была сделана в 1776 г. — как раз в тот год, когда вышло в свет «Богатство народов».

Одновременно осуществлялись и другие усовершенствования. Манчестер превратился в промышленную столицу Англии как раз в те четверть века, что прошли между началом профессорской деятельности Смита и изданием его главной книги. Неудивительно, что лекции Смита по нравственной философии постепенно (как свидетельствуют сохранившиеся конспекты одного из студентов) превратились в лекции по социологии и политической экономии.

Читал он их неровно. Всходя на кафедру, поначалу терялся, робел, что-то бормотал себе под нос. Но понемногу расходился и заражал аудиторию своим интеллектуальным напором. Смит не ораторствовал, но и не бубнил по учебнику, как было принято в те годы в Оксфорде. Он, скорее, рассуждал, импровизировал, вел за собой слушателей. Мышление было главным делом всей его жизни. «Это, казалось, был не человек с обыкновенной плотью и кровью, — писал один из биографов Смита, — а ходячая лаборатория, в которой неустанно перерабатывалась великим гением мысли масса сырого материала, доставленного со всех полей обширного человеческого опыта».

 

Памятник безвестному «олигарху»

Но вряд ли все же профессор из далекого, провинциального Глазго смог бы стать настоящим лидером экономической мысли столетия, если бы не годичное пребывание в Париже — центре интеллектуального движения Европы. Там Смит познакомился с Тюрго, который, несмотря на относительную молодость, уже занимал крупный административный пост. Там Смит посиживал на интеллектуальных тусовках физиократов — законодателей мод в области экономической теории.

Сидел он обычно тихо, больше молчал, как и подобает скромному провинциалу, плохо знающему к тому же разговорный французский язык. На ус, тем не менее, наматывал все то, что удавалось услышать. Физиократы в нем видели обыкновенного, хотя и весьма здравомыслящего человека. Но не более того.

В Париж Адам Смит попал как воспитатель одного юного аристократа. Работа на «олигарха», как часто бывает, оказалась доходнее, нежели работа на общество. Не менее важным, чем накопление интеллектуального капитала, стало для профессора накопление капитала денежного. Быстренько обучив своего воспитанника, он получил право на пожизненную пенсию, позволившую ему уже не возвращаться в Глазго. Смит уединился в своем родном Керколди и целых шесть лет полностью посвятил работе над главной книгой.

Кто знает, имелось бы сегодня в интеллектуальном багаже человечества «Богатство народов», если бы не забытый ныне «олигарх», спонсировавший работу малоизвестного на тот момент профессора? Вместо того чтоб растрачивать драгоценные силы на туповатых студиозусов, Смит в самом расцвете лет — в 44 года — обрел возможность полностью сосредоточиться на науке.

Наука эта, правда, его сожрала. Одиночество, однообразие жизни и упорный труд окончательно подорвали за шесть проведенных в Керколди лет и без того слабое здоровье. Жизнелюбивый Дэвид Юм — старший друг и великий шотландский мыслитель — пытался вытащить Смита из одиночества, но безуспешно. Даже в переписке тот не отличался аккуратностью, что для эпохи эпистолярного общения было совсем необычно. Позднее неунывающий Юм на своем смертном одре сострил по этому поводу, попросив Смита ответить на свое письмо поскорее, поскольку «состояние здоровья не позволяет ждать месяцами».

Впрочем, цель, пусть даже ценой здоровья, в основном оказалась достигнута. Еще три года, проведенных в Лондоне, были потрачены на доработку рукописи — и вот она вышла в свет, став одной из самых известных книг в истории экономической науки. А также став своеобразным памятником тому «олигарху», у которого хватило ума поддержать изыскания профессора.

В «Богатстве народов» Смит выступает за предоставление как бизнесу, так и наемным работникам максимума свобод, а также за отмену всяческой регламентации внутри страны и во внешней торговле. Но главное, пожалуй, чем запомнился сей труд, так это разработкой принципа так называемой невидимой руки.

Смит обосновывает невмешательство в экономику тем, что каждый человек, стремясь в своей будничной деятельности к личному и порой даже корыстному результату, силой естественного хода вещей (т.е. как бы силой невидимой руки) направляется к цели, не имеющей ничего общего с его исходными намерениями. И благодаря этому мир обустраивается более-менее прилично.

Так, например, бизнесмен стремится к получению прибыли, но для того, чтобы наживаться, он вынужден производить товары, пользующиеся спросом населения. Бизнесмен хотел бы, наверное, производить меньше, а получать больше, но рыночная конкуренция не дает ему «сачковать», заставляя постоянно стремиться к повышению эффективности и к учету развивающихся запросов потребителей.

Таким образом, получается, что невмешательство государства в экономику дает возможность невидимой руке обеспечить выгодное для всех регулирование, тогда как вмешательство может, наоборот, привести к печальным результатам, поскольку нарушит равновесие и создаст (вольно или невольно) преференции для отдельных конкурентов. «Мне ни разу не приходилось слышать, — писал Смит — чтобы много хорошего было сделано теми, которые создавали вид, будто они ведут торговлю ради блага общества».

Эффективность невидимой руки впоследствии была доказана мировой историей. Но сочетается ли эта «эгоистическая» концепция Смита с моральными принципами? Ответ на этот вопрос содержится в «Теории нравственных чувств».

Нельзя требовать от человека слишком многого. Он должен отвечать за себя, за свою семью. По возможности — за друзей и отчизну. За благоденствие вселенной отвечает Бог, пути которого неисповедимы. Мы все ему служим, как служат солдаты генералу, способному видеть помимо ужаса смерти отдельного бойца еще и общую картину сражения. И если суждено нам вдруг претерпеть невзгоды, покоряться судьбе следует со смирением.

 

Таможенный фритредер

В год выхода великой книги Смита скончался Юм. Перед смертью он успел прочесть «Богатство народов» и дал ему восторженную оценку. А в самый последний свой миг попросил младшего друга обеспечить издание своей последней рукописи. Но тот стал мяться, темнить. Практически отказал. Смиту не хотелось ссориться с церковью, которую вольнодумец Юм серьезно задевал.

После издания «Богатства народов» Смит прожил еще 14 лет (последние четыре — в состоянии тяжелой болезни). За это время он так ничего больше и не смог создать, хотя намеревался написать труд по всеобщей истории культуры и науки. Но, видимо, полувековой юбилей стал для потерявшего здоровье профессора своеобразным рубежом, отделяющим творческую жизнь от творческой смерти. На практике оставшиеся еще у него небольшие силы Смит прикладывал лишь к работе над новыми изданиями и переводами своей главной книги. От более амбициозных проектов пришлось отказаться.

Материально ученый был теперь прекрасно обеспечен, благодаря высокодоходной синекуре по таможенному ведомству в Эдинбурге. Есть, видимо, некая ирония судьбы в том, что на безбедную старость главный фритредер мира зарабатывал сбором пошлин и ловлей контрабандистов.

В благополучного, самоуверенного чиновника он, правда, так и не превратился. Много тратил на благотворительность. По-прежнему был задумчив и рассеян, по-прежнему разговаривал на улице с самим собой о чем-то недоступном простым смертным, не способным узреть за унылой суетой наших будней действия великой и могучей невидимой руки.

Впрочем, когда с момента издания «Богатства народов» прошло около четверти века, невидимая рука вошла в европейскую моду. Переводы книги появлялись по всей Европе один за другим. «В кругу знаний, необходимых для гувернантки, — отмечала современница, — политическая экономия заменила обычные дисциплины, и синие чулки стали считать за признак хорошего тона устраивать большие дискуссии по сему предмету».

А в самой Англии в это время расцвел талант Дэвида Рикардо — продолжателя дела Адама Смита. Это был уже совершенно иной тип либерала. Семьянин и многодетный отец, чрезвычайно далекий от университетского мира бизнесмен, успешный биржевой игрок, накопивший к концу свой жизни огромное по тем временам состояние — 1 млн. фунтов.

Впрочем, что, наверное, сближало его с шотландским профессором, так это потребность в свободе, доминирующая даже над деловыми интересами. В 21 год еврей Рикардо женился против воли семьи на христианке, был изгнан из иудейской общины и лишился возможности опираться на отцовский бизнес. Дальнейший жизненный успех этого либерала был успехом сэлфмэйдмена.

Образование его было исключительно практическим. Экономические познания Рикардо приобретал в процессе ведения семейного бизнеса, а «Богатство народов» обнаружил, по собственным словам, совершенно случайно — на отдыхе при визите в публичную библиотеку. Вскоре после этого Рикардо сам занялся теоретическими изысканиями, сблизился с кругом ведущих экономистов того времени и, наконец, издал собственную книгу.

С этого момента прошло еще примерно четверть века, и фритредерство победило. Сначала в Англии, а чуть позже на континенте. Победило — как, видимо, казалось в тот момент — однозначно и навсегда. Однако в 70-х гг. XIX века, когда либералы отмечали столетие выхода в свет великой книги, мир вдруг оказался совершенно иным. Таможенные барьеры и монополии стали вновь отвоевывать жизненное пространство у свободы.

А Смит в это время покоился на эдинбургском кладбище под холмом, вершину которого занимала могила Юма.