В январе 1923 г. Франция и Бельгия, стремившиеся гарантировать получение положенных им по итогам войны репарационных платежей, осуществили оккупацию Рура — крупнейшего промышленного региона Германии.

Немецкая экономика, и без того подорванная гиперинфляцией, фактически рухнула. Вопрос о финансовой стабилизации, позволяющей вернуть доверие марке, стал вопросом жизни и смерти. Решать проблему спасения национальной валюты довелось Ялмару Шахту, вставшему во главе Рентного банка, который фактически взял на себя функции банка центрального.

 

Единственный ариец

Шахт — во многом фигура для Германии символичная. До войны он был не слишком известным банкиром, но после подавления гиперинфляции считался спасителем отечества, человеком, который обладает поистине уникальными знаниями и способностями в области макроэкономики. Появился даже скромный, но весьма характерный, стишок:

Кто рентную марку ввел в оборот? Ялмар Шахт спас немецкий народ.

С приходом к власти нацистов, Гитлер, полагавший, что Шахт — единственный ариец, способный перехитрить евреев в такой сложной области, как финансы, вверил его попечению заботу о денежном хозяйстве, а затем и об экономике в целом. Гитлер полагал, что будет манипулировать Шахтом, но и Шахт надеялся на то, что сможет манипулировать Гитлером. В итоге все кончилось для Шахта потерей власти. А после войны еще и Нюрнбергским трибуналом. Вся история Германии более чем за полстолетия воплотилась в этой своеобразной карьере.

Столь сложная и противоречивая судьба во многом объясняется уже происхождением и образованием Шахта. Он появился на свет в 1877 г. в Шлезвиге, почти на датской границе, и в полном смысле этого слова являлся фигурой нордической. Мать его была даже датской баронессой.

Семья Шахтов входила в германские либеральные круги, а потому идеи рынка и свободы торговли были не чужды Ялмару с самого рождения. Но уже в 19 лет, будучи студентом (кстати, специализировавшимся не на экономике, а на германистике), Шахт вошел в контакт с экономистами немецкой исторической школы. Он все еще оставался фритредером, но идеи государственного интервенционизма, столь характерные для исторической школы, не могли не оказать на него влияния.

Экономика затянула, и германистика отошла в сторону. В 26 лет Шахт начал работать в Dresdner Bank — одной из крупнейших финансовых структур Германии, дослужился там до ранга помощника управляющего, но в 1914 г. сменил небольшую должность в крупном банке на крупную должность (председателя правления) в банке небольшом. Видимо, захотелось играть наконец самостоятельную роль.

Хотя до августа 1923 г. Шахт был в Германии практически никому не известен, он после войны начал исподволь готовить себе политическую карьеру. Шахт вступил в Демократическую партию, где стал членом исполнительного комитета. Хорошие контакты установились у него с канцлером Густавом Штреземаном. Да и маленький банк Шахта, благодаря связанной с инфляцией финансовой нестабильности, сумел заметно подрасти. Словом, постепенно создавалась некоторая база для решительного рывка.

 

Монетарное искусство

Все в жизни Шахта изменилось в августе 1923 г., когда он вступил в публичную дискуссию с человеком, считавшимся основным авторитетом в германских государственных финансах, — Карлом Хелферихом. Предметом спора была столь необходимая стране финансовая стабилизация. В этой дискуссии «старый либерал» Шахт отстаивал ортодоксальную идею, согласно которой стабилизация возможна лишь на основе займов, позволяющих вернуться к системе золотого стандарта. Хелферих же предлагал еретический вариант, основанный на выпуске… рентной марки, золотом не обеспеченной. Той самой рентной марки, благодаря которой вскоре прославился Шахт.

Шахт не выиграл теоретического спора, но благодаря неколебимой уверенности в собственных силах и хорошим контактам с канцлером победил в споре бюрократическом. Хелферих имел репутацию националиста, тогда как Шахт — умеренного демократа. Для правительства Штреземана был приемлем только второй вариант, и Шахт возглавил Рентный банк.

Тут-то и проявились главные таланты Шахта. Он не был догматиком. Более того, он оказался человеком, которого трудности только активизируют. Сумев оценить сложность ситуации и поняв, что реализовать ортодоксальный план все равно невозможно по причине отсутствия кредитов, главный банкир страны взял на вооружение идеи своего противника Хелфериха.

«Монетарная политика, — заметил как-то Шахт, — это не наука, а искусство». С такого рода искусством, правда, многие чересчур «творческие» деятели заигрывались до инфляции. Но у Шахта не было иной возможности, кроме как пуститься в несколько рискованный эксперимент.

16 ноября 1923 г. была выпущена новая денежная единица — рентная марка. Поначалу германские денежные власти собирались вообще изъять из обращения старую обесценившуюся бумажную марку. Но потом от этой идеи отказались, сохранив в обороте две параллельно функционирующие валюты, которые могли обмениваться друг на друга по рыночному курсу. Старая бумажная марка продолжала считаться официальной денежной единицей страны, тогда как для рентной марки было придумано новое глубокомысленное наименование — официальное средство платежа.

Доверие к рентной марке определялось тем, что новая денежная единица гарантировалась реальными государственными ценностями — землей и недвижимостью. Кроме того, следует принять во внимание и традиционную дисциплинированность немцев, их доверие ко всему, что выпускает государство (даже если это всего лишь сомнительная «бумажка»). Наконец, повышало доверие и то, что правительство предприняло меры по сокращению расходов и повышению доходов бюджета. Поскольку размер эмиссии рентной марки был жестко ограничен, новая денежная единица стала стабильной.

В этот момент изменилась политика иностранных государств по отношению к Германии. Стало вызревать понимание того, что немцы не способны в кратчайшие сроки выплатить репарации. Появился план Дауэса, предполагавший осуществление реалистичных платежей и реструктуризацию их на длительный срок.

В мире появилась уверенность в том, что германская экономика все-таки сможет наконец начать нормально функционировать. Для контроля за ходом восстановления в Германию прибыл американский эмиссар Патрик Гилберт. Затем в страну пошли крупные иностранные кредиты.

Денежное обращение полностью стабилизировалось, и в 1924 г. новая рейхсмарка стала размениваться на золото. Вновь начал функционировать Рейхсбанк, который возглавил Шахт, сохранивший принципы своей эмиссионной стратегии и применительно к выпуску новой рейхсмарки.

Сразу после восстановления денежной системы началось постепенное оживление экономики. Старая бумажная марка окончательно была изъята из обращения к июню 1925 г., и этот акт символизировал собой наступление новой эпохи.

 

Танцы на вулкане

Экономика была спасена, однако научиться жить экономно немцы не смогли. В 1927 г. Шахт подверг острой критике муниципалитеты за то, что они стали жить не по средствам, приобретая земельные участки и строя бассейны, стадионы, общественные здания, отели, конференц-залы, планетарии, аэропорты, театры, музеи.

Германия, не успев толком даже встать на ноги, очень много стала одалживать за рубежом. Штреземан заметил, что процветание страны лишь кажущееся и Германия просто танцует на вулкане. Если краткосрочные кредиты отзовут, в значительной части экономики сразу возникнет коллапс. Но его предупреждение, как и аналогичное предупреждение Шахта, было проигнорировано. В итоге так и не окрепшая страна на рубеже 20-30-х гг. вошла в серьезный экономический кризис, одним из следствий которого стал приход к власти нацистов.

Шахт в это время чрезвычайно удачно выстраивал свою карьеру. Он управлял Рейхсбанком до марта 1930 г., но еще в апреле 1929 г. начал делать заявления, свидетельствовавшие об очередной эволюции его взглядов, весьма созвучной развитию взглядов нацистов. Банкир, в частности, потребовал возврата германских колоний и польского коридора для того, чтобы имелась возможность выплачивать репарации. Французы были вне себя. Париж стал делать грозные заявления и давать инструкции своим банкам об отзыве депозитов из Германии.

Шахт ушел, предпочтя в течение некоторого времени заниматься свиноводством. Таким образом, его репутация оставалась незапятнанной. Он по-прежнему считался чудотворцем, вытянувшим в 1923-1924 гг. страну из пропасти, а последующие экономические трудности с его именем уже не ассоциировались. Более того, сформировался миф, в котором роль Шахта в жизни страны превозносилась буквально до небес. Когда он отправлялся в отставку, в прессе появилась картинка, изображающая новое занятие бывшего главы Рейхсбанка с подписью: «Несчастна та страна, в которой хороший банкир вынужден выращивать свиней».

Уже с декабря 1930 г. Шахт начал налаживать контакты с Гитлером. Симпатий к нацистам он не испытывал и в партию не вступал, оставаясь одним из немногих крупных экономистов, не связанных с NSDAP. Более того, он намеренно не стремился войти в круг ближайших сподвижников Гитлера, хотя подобная возможность у него, скорее всего, имелась. Как отмечал биограф банкира, «Шахт и другие нацистские лидеры были как вода и масло: они не смешивались».

Только сложность и противоречивость характера Шахта может объяснить подобное поведение. Этот банкир бесспорно выделялся на общем политическом фоне Веймарской республики, столь богатой на персоналии, но столь бедной на по-настоящему сильные фигуры. Он вызывал у современников сложную смесь чувств, в которую входили и восхищение и отвращение.

Это был человек крайне эгоистичный, циничный и абсолютно уверенный в силе собственной личности. Прекрасно ориентируясь как в экономике, так и в политике, Шахт хорошо понимал все противоречия столь неустойчивой Веймарской республики. Он пришел к выводу о необходимости режима твердой руки и довольно рано осознал, что реальную силу в стране представляет именно Гитлер. Нацизму он абсолютно не симпатизировал, но использовать это движение в собственных интересах и в интересах страны Шахт действительно намеревался.

Нельзя сказать, что он не имел в жизни твердых принципов. Вступив еще в 1908 г. в масонскую ложу, молодой банкир, по-видимому, намеревался в зрелой жизни приложить усилия для того, чтобы усовершенствовать общество. Шахт, бесспорно, любил власть, рвался к власти, но при этом понимал, будучи реалистом, что власть и слава должны хотя бы частично опираться на практические дела. Обеспечив финансовую стабилизацию, он стремился теперь к тому, чтобы вновь вытянуть германскую экономику из кризиса. Ради того, чтобы проложить свой собственный путь, Шахт готов был идти на любые политические компромиссы. В том числе и те, которые слишком плохо пахли.

 

Mefo-стофель

В 1933 г. Шахт вновь стал главой Рейхсбанка, а с середины 1934 г. фактически стал руководить всей германской хозяйственной системой, получив в придачу к старому своему посту еще и должность министра экономики.

Шахт был абсолютно чужд радикальным социалистическим подходам, и это в течение какого-то времени вполне сочеталось с позицией Гитлера, желавшего ликвидировать огромную безработицу, а потому пользовавшегося услугами «буржуазных специалистов». Фюрер на первых порах практически безгранично доверял Шахту, и тот использовал это доверие для того, чтобы бороться с радикальными элементами, столь распространенными в нацистской партии.

В частности, Шахт вступил в жесткое столкновение с аграрным авторитетом нацистов Вальтером Дарре, делавшим ставку на утопический путь развития крестьянских хозяйств. Но Шахт прекрасно понимал, что Германия может быть только индустриальной страной, как бы ни хотелось романтически настроенным идеологам партии, вернуть времена древних германских общин.

Вступал Шахт в столкновение и с Робертом Леем, выстраивавшим тоталитарную систему единого трудового фронта. Уже с 1933 г. в Германии на добровольной основе, а с 1935 г. — на принудительной, была введена трудовая повинность для мужчин от 18 до 25 лет. К 1938 г. государство стало распоряжаться рабочими руками практически всех граждан. Стал воплощаться в жизнь лозунг: «Каждый рабочий — солдат экономического фронта». Люди могли быть принудительно отправлены в промышленность, сельское хозяйство или, скажем, на строительство укрепленных сооружений линии Зигфрида. Естественно, макроэкономические подходы Шахта вступали в противоречие с тоталитарными подходами Лея.

Но при всем при том Шахт не оправдал ожидания многих сторонников либерализма, полагавших, что автор знаменитой финансовой стабилизации, вернувшей Германию к твердой валюте, уменьшит участие государства в экономике. Шахт, напротив, увеличил масштабы государственного интервенционизма.

Промышленность нуждалась в займах, и глава Рейхсбанка дал их ей в довольно большом объеме. В частности, его «экономическим открытием» стала эмиссия своеобразной «параллельной валюты» — специальных векселей «Mefo», с помощью которых в экономику был направлен мощный финансовый поток. По имеющимся оценкам, в 1934-1935 гг. эти векселя обеспечивали порядка 50% всех расходов на перевооружение Германии. Разъясняя однажды Гитлеру их функции, министр финансов граф Шверин фон Крозиг заметил, что они были всего лишь способом печатать деньги.

Шахт шел по узкой тропе между двумя пропастями. Интенсивная денежная накачка экономики сильно противоречила тому, что сам он делал в прошлом. Но, похоже, искусством проведения монетарной политики глава Рейхсбанка овладел неплохо. Как сам он впоследствии отмечал, вплоть до 1937 г., т.е. до того момента, когда Шахта фактически отстранили от власти, инфляция в Германии находилась под твердым контролем. И объем денежной массы в сентябре 1936 г., и объем производства соответствовали уровню 1928 г. Можно сказать, что Шахт стал ведущим практиком кейнсианства еще до появления классической работы Кейнса.

Примерно таким же был курс Шахта и во внешнеэкономической области, где он активно использовал государственный интервенционизм, но сторонился социализма. Шахт ввел полный контроль за импортом. В результате вплоть до 1938 г. Германии удавалось сохранять положительный торговый баланс, несмотря на рост ввоза товаров, имеющих стратегическое значение.

Таким образом, можно сказать, что Шахт сумел обеспечить макроэкономическую сбалансированность, но при этом именно он начал радикальным образом менять структуру экономики. Стратегия Шахта при всей своей внешней цивилизованности закладывала основы нацистской хозяйственной системы, в которой потребление народа сводится до минимума ради производства вооружений. Сам Шахт не перешел грань дозволенного в «приличном обществе», но явно поспособствовал общему «упадку экономических нравов».

 

«Бесшумные финансы»

Сумев соблюсти меру в финансовой политике, Шахт не сумел удержать равновесие в политике, как таковой. В конечном счете сказались принципиальные различия в подходах банкира и фюрера. Сначала они были попутчиками. В дальнейшем же, по мере того как усиливалось стремление Гитлера к милитаризации экономики, для усиления государственного интервенционизма оказались приняты меры принципиально иного типа, чем те, которые устраивали Шахта.

Организация оплаты труда теперь очень походила на разработку советской тарифной сетки. Для каждой отрасли фиксировалась базисная зарплата по восьми основным группам в соответствии с квалификацией работника. Самая высокая зарплата оказалась в отраслях тяжелой промышленности, самая низкая — в производстве товаров народного потребления. К 1938 г. под предлогом нехватки рабочей силы заработная плата вообще была зафиксирована и в дальнейшем оставалась на неизменном уровне.

Тем не менее обществом, настрадавшимся от недавнего экономического кризиса, факт ухудшения своего материального положения абсолютно не осознавался. Немцам казалось, что их доходы, благодаря этатистским действиям нацистов, только увеличиваются. «В 1936 г., — отмечал один американский журналист, — приходилось слышать, как рабочие, лишенные права создавать профсоюзы, шутили после сытного обеда: при Гитлере право на голод отменено».

Помимо фиксации зарплаты в октябре 1936 г. были установлены фиксированные цены на основные группы товаров. Особое внимание уделялось поддержанию цен на продовольствие. В основном этого удалось достигнуть, но нехватка продуктов скоро стала очевидной, несмотря на бурный рост экономики.

Похожим образом были решены проблемы и в валютной сфере: к 1938 г. государство установило множество нерыночных обменных курсов, ограничивавших импорт той продукции, которая не считалась приоритетной.

Наконец, с помощью высоких налогов, а также серии добровольных и принудительных займов в государственный бюджет изымались имевшиеся у населения и предприятий средства. Если в 1938 г. такого рода займы уже покрывали расходы бюджета на 40%, то к 1943 г. они составляли целых 55%.

Германское руководство осуществляло стратегию так называемых «бесшумных финансов». Для функционирования экономики большее значение имели даже не широко разрекламированные акции, при которых под громкие звуки фанфар домохозяйки отдавали государству свои с трудом сбереженные пфенниги, а проходившие в тиши кабинетов переговоры, на которых банкиров разными способами убеждали конвертировать краткосрочные займы в долгосрочные.

«Основной причиной стабильности нашей валюты, — заявил как-то Гитлер в беседе с Шахтом, — являются концентрационные лагеря». А в беседе с Раушнингом добавил: «Я обеспечу стабильность цен. Для этого у меня есть СА». Несмотря на некоторую образность данных выражений, по сути дела они были вполне верны. За стабильность цен и валютного курса боролись абсолютно неэкономическими методами. Задачи были решены, но экономика на этой основе могла развиваться только в том направлении, которое определялось целями милитаризации.

Все эти меры в совокупности позволили удержать на низком уровне частное потребление и расширить потребление государственное, что было столь важно в свете проводимой Гитлером политики ускоренной милитаризации экономики. К концу войны доля потребительских товаров снизилась в общем объеме германского промышленного производства до 28% по сравнению с 53% в 1932 г.

Из-за нехватки товаров потребительского назначения в одном лишь Берлине к ноябрю 1939 г. закрылось 10 тысяч магазинов. Неудивительно, что гитлеровская экономика, если смотреть на нее с формальной точки зрения, демонстрировала высокие темпы роста и не знала кризисов. Ведь к потребностям населения приспосабливаться не приходилось. Нацистские стратеги просто ставили «на поток» то, что требовалось фюреру для реализации его милитаристских планов.

 

Самый яркий и самый невинный

В этой экономике Ялмару Шахту делать уже было нечего. Возвышение Германа Геринга, ставшего во главе так называемого «четырехлетнего плана», переводившего значительную часть германской хозяйственной системы на откровенно административные рельсы, стало одновременно и падением Шахта. В ноябре 1937 г. он оставил Вальтеру Функу свой пост в безвластном Министерстве экономики. В начале 1939 г. Шахт ушел и из Рейхсбанка, поскольку в абсолютно милитаризированной системе даже роль монетарной политики теперь мало что значила. В это время он перешел в оппозицию Гитлеру, причем поначалу играл в ней, по-видимому, ведущую роль.

Шахт в самом начале новой мировой войны осудил вторжение вермахта в Польшу. А уже в 1942 г. окончательно разошелся с нацистским режимом, поняв, что он неизбежно проиграет в конфронтации со всем миром.

Конец карьеры Шахта был весьма печальным и в то же время весьма символичным для судеб германского либерализма, увязнувшего в системе сложных компромиссов. В 1944 г., через три дня после знаменитого покушения на фюрера, Шахт был арестован нацистами как один из предполагавшихся лидеров постгитлеровского рейха. А когда в Германию пришли союзники, «оппозиционер» сам превратился в «нацистского преступника» и вновь оказался за решеткой. Ему пришлось пройти через Нюрнбергский трибунал наряду с теми, кто действительно стоял у руля нацистской системы.

Впрочем, банкир считал себя самым ярким и самым невинным человеком из всех, находившихся в заключении. Превратности судьбы не изменили характера «спасителя отечества образца 1923-1924 гг». и не сломили его. В конечном счете Ялмар Шахт оказался оправдан трибуналом. После войны он прожил еще четверть века и скончался в 1970 г. глубоким старцем.