Десятого июля, ближе к полудню, «Интеграл», отвалив от пристани, отправился в трехдневное плавание по Утиному озеру. Провожающих практически не было. Лишь чья-то жена печально размахивала пакетом с пирожками и вареными яйцами, а ученый муж строго кричал ей с корабля: «Домой! Кому сказано — домой!» Зеваки, толкущиеся на пристани, высказывали различные догадки относительно целей экспедиции, но все сходились на том, что эта затея как-то связана с ящером… Лавр Григорьевич возвышался на капитанском мостике с огромным биноклем и был похож на адмирала, ведущего эскадру к мысу Горн. Рядом с ним капитан «Интеграла», тихий пожилой человек с ватой в ушах, был совершенно незаметен. Участники семинара, навалившись на борт, шутили, смеялись, но в глазах их пряталась тревога, так что веселились они, скорей, для собственного успокоения.

Судно резво бежало по зеркальной глади. Бандуилов, затерявшись среди ученых, бродил по палубе, прислушивался, приглядывался, набирался впечатлений, которые могли бы ему пригодиться. Пассажиры беседовали о разном, но научных тем не касались, о ящере же не вспоминали, приберегая силы для научных споров…

На корме Алексей встретил Гужевого. Перегнувшись через борт, он что-то высматривал в воде.

— Отдыхаем, Василий Степанович? — спросил Бандуилов.

— Пассивность есть высшее проявление активности! — не оборачиваясь, ответил Гужевой и добавил: — Он где-то рядом…

— Кто? — не понял Бандуилов.

— Ящер, — пояснил Гужевой. — Я это чувствую, хотя объяснить не могу… У меня так часто бывает. Например, математику я не знаю, но нутром ее чувствую!

— Семинар обещает быть интересным, — заметил Алексей.

— Да, рубка будет, — кивнул Василий Степанович, оглядываясь. — Придется попотеть.

Он вдруг сорвался с места и побежал за толстеньким человеком в очках. Как позже узнал Бандуилов, это был один из «свадебных генералов», приглашенных Горячиным…

Спустившись в каюту, Алексей застал там двух своих соседей: низенького бородатого Матвея Каретника и худого блондина Валерия Вулитина. Оба были в Институте людьми известными, хотя каждый в своем роде. И тот, и другой заслуживают читательского внимания, тем более, что они имеют отношение к описываемым событиям.

Начнем с Каретника. Лицом он походил на ассирийского воина, изображение которого встречается в учебнике истории древнего мира. Главной особенностью его внешности было обилие растительности: лицо его, казалось, выглядывает из густой, темной чащи, готовой вот-вот сомкнуться. До сорока лет Матвей был преуспевающим старшим научным сотрудником. Начальство ценило его как специалиста высокого класса. Сослуживцы уважали за острый ум и эрудицию. Друзья любили за веселый нрав и щедрость души. Семейная жизнь Каретника, насколько можно судить со стороны, выглядела вполне благополучно: супруга была хорошей хозяйкой и верным другом; иногда она, правда, говорила глупости, но, в целом, мужа понимала. Добавим, что имел он прилежного сына с математическим уклоном, приличную квартиру и замечательную библиотеку, доставшуюся ему от родителей. Впрочем, судить о семейной жизни интеллигентных людей, у которых все тайны надежно укрыты от посторонних взглядов, — дело совершенно бесполезное.

Несмотря на достигнутое благополучие, два года назад с Матвеем вдруг начали происходить странные вещи. Он становился неразговорчивым, стал избегать дружеских «междусобойчиков», во взгляде его все чаще появлялась тоска. Друзья и коллеги не могли понять, что с ним творится, и решили, что это — возрастная хандра. Но вскоре выяснилось, что причина не в возрасте. Каретник заявил, что решил отказаться от благ цивилизации.

— Нужно вернуться к заре человечества! — твердил он. — Иначе жернова технического прогресса сотрут нас в порошок!

Напрасно друзья напоминали ему про колесо истории, которое ни повернуть, ни оставить.

— Кто хочет начать другую жизнь? — спросил Матвей.

Желающих не нашлось.

— Мне жаль вас, — сказал он и подал заявление об уходе из Института. Директор вызвал его к себе.

— Что это значит? — спросил Лавр Григорьевич, постучав пальцем по заявлению.

— Ухожу, — ответил Каретник.

— Куда?

— Пока не знаю…

— Хватит дурить! — рявкнул Горячин и разорвал заявление. Матвей молча положил на стол новый экземпляр.

— Может, тебя кто обидел? — миролюбиво заговорил директор, не желая терять ценного сотрудника. — Может, жалобы есть?

— Жалоб нет, — кратко отвечал Каретник.

— Ладно! — рявкнул Горячин и подмахнул заявление. — Но учти, Каретник, мосты сожжены!

Уволился Матвей в апреле а уже в мае он улетел в Восточную Сибирь. Перед отъездом он предложил жене развестись, чтобы она была свободной, но супруга торопиться не стала. Вертолетчики забросили Каретника в глухомань, на берег стремительной Пеляди. До ближайшего населенного пункта было больше двухсот километров.

Матвей поселился в заброшенной охотничьей избушке. Первое время ему пришлось тяжко. По ночам ему снились коммунальные удобства, ветчина с пивом и кинозвезды. Постепенно сны очистились от мирских желаний и жизнь Каретника стала простой и спокойной. Он ловил рыбу на большой палец правой ноги, собирал ягоду, учился понимать язык зверей и птиц. Сохатые выходили к реке и пили воду, не боясь Каретника. Осмелевшие белки брали пищу из его рук. Матвей привык к одиночеству и перестал вздрагивать от треска сучьев. По вечерам он проверял себя на вшивость и смотрел в окошко, как в телевизор. Каретник обрел покой, и если бы не проклятый гнус, он был бы всем доволен…

Почти два месяца никто не нарушал его уединения. Но однажды рядом с избушкой опустился вертолет. Из него вылез хмурый человек в синем засаленном халате. Он сложил в ящик выловленную отшельником рыбу, оставил хлеб, соль, спички, молча выписал квитанцию и улетел. Все это произошло так неожиданно и действовал пришелец столь уверенно, что опешивший Каретник даже не пытался ему помешать.

Через неделю на реке заплясали резиновые плоты, и на берег высадились спортсмены-водники в оранжевых жилетах. Они только что прошли жуткий Шаман-каньон и хотели отметить это событие. Парни дали ужин в честь аборигена Каретника, где было выпито немало спирта. Матвей пить не хотел, но водники с обидой укоряли его: «Ты, может, последний, кто нас видит!», и отказать им он не смог…

Утром он проснулся с тяжелой головой. Гости уже уплыли, лишь пустые банки из-под тушенки напоминали об их визите. Вдруг Матвей услышал в лесу странные звуки. Обернувшись, он увидел милиционера верхом на белой лошади.

«Галлюцинация», — подумал Каретник. Но видение не только не исчезло, а даже подъехало ближе и козырнуло. Милиционер долго допытывался у Матвея, кто он такой и почему скрывается в тайге. Отшельник честно объяснил, что сбежал от цивилизации к матери-природе, но милиционер не поверил.

— Я отвечаю за порядок на территории, равной Голландии, — обиженно сказал он. — А ты мне тут заливаешь…

Тогда Каретник протянул ему квитанцию, полученную за рыбу.

— Другое дело, — просветлел участковый. — Так бы сразу и сказал, что из артельщиков!

Он степенно удалился на своей белоснежной кобыле, пожелав Матвею богатых уловов.

Некоторое время Каретник жил спокойно, но в конце июля до него добрался молодой якут, участвовавший в переписи населения. Он собрал нужные данные, рассказал, что творится в мире, и, передохнув, отправился дальше… Каретник начал нервничать. Он словно предчувствовал, что одиночеству приходит конец. По ночам ему снилось, будто колонна родственников и коллег мерной поступью приближается к его скиту…

Опасения Матвея сбылись. В середине августа на берег высадились изыскатели. Они разбили лагерь недалеко от избушки Каретника и занялись делом. От них он узнал, что в этих местах пройдет железная дорога, что через Пелядь будет переброшен мост, а на берегу вырастет поселок. По вечерам в лагере изыскателей было шумно, а широкоплечая девушка кричала Матвею: «Эй, Робинзон! Возьми меня Пятницей!»

Отшельник, собрав узелок, двинулся к Северу в ветхом челне. Достигнув Полярного круга, он совершенно одичал.

Среди пастухов-оленеводов пошел слух, что в тундре живет злой дух, притворяющийся человеком. Люди пограмотней заговорили про таинственное существо «йети». Нашлись энтузиасты, которые отправились по следам «снежного человека»… Матвея поймали, когда он подкрадывался к куропатке. «Йети» кусался, рычал, но вырваться из объятий энтузиастов не смог. Его усадили в вездеход и привезли в город для изучения. Увидев ванну, Каретник заплакал и попросил доставить его в Утиноозерск. На этом его робинзонада закончилась…

Жена приняла его без упреков. В Институте дело обстояло хуже.

— Я тебя предупреждал? — спросил Горячин, желая унизить блудного сына.

— Предупреждали…

— А ты ушел!

— Ушел, — согласился Каретник.

Лавр Григорьевич еще немного покуражился, но затем сменил гнев на милость. Тому была причина: понадобился толковый сотрудник. Как раз в это время, в связи с подготовкой к пуску новой линии, гиганту большой химии срочно потребовалась помощь науки. Лавр Григорьевич пообещал доказать, что Утиное озеро не только не пострадает от дополнительных стоков комбината, но даже — окрепнет. Разумеется, при условии щедрого финансирования исследований…

Был заключен хоздоговор, и новую тему «повесили» на Каретника. Через полгода он представил Лавру Григорьевичу первые результаты. Кривая загрязнения озера ползла вверх.

— Новый цех пускать нельзя, — тихо сказал Матвей, — система очистки не справится…

Такого непонимания поставленной задачи Горячин просто не ожидал. Он напомнил сотруднику о хоздоговоре с комбинатом на сто тысяч рублей и приказал «не валять дурака».

— Ищи ошибку! — приказал он.

— Ошибки нет, — твердил Каретник.

— А я говорю: есть! — рявкнул Лавр Григорьевич, швыряя график в корзину. — Даю тебе месяц на доработку!

Через месяц Матвей опять огорчил шефа, подтвердив правильность прежнего результата. Директор выгнал его из кабинета.

Работу доверили более гибкому товарищу.

Но Каретник не сдавался. Он направил свой отчет в разные ведомства, предупреждая о последствиях пуска нового цеха. А вскоре по Институту прошел слух, что Матвей проводит над собой необычный эксперимент: уже несколько месяцев использует для питья воду, сбрасываемую в озеро комбинатом. Разговоры эти вначале вызывали лишь улыбки и шутки. Когда же слух подтвердился, Лавр Григорьевич решил, что пора избавляться от беспокойного сотрудника. Вероятно, Каретник попал бы под сокращение штатов, если бы не появление в озере ящера. Ситуация изменилась круто и быстро.

— Мы не позволим комбинату губить древнее животное! — заявил Горячин и лично поблагодарил Матвея за полученные результаты. В план Института срочно ввели новую тему: «Охрана окружающей среды», а Каретника назначили ответственным исполнителем.

Работал Матвей добросовестно. Шеф был им доволен. Друзья Каретника постепенно отошли от него: он вызывал у них непонятное беспокойство. Да и сам Матвей не стремился к общению.

Со временем разговоры об этом странном человеке затихли. Разве что на дружеских пирушках, в отсутствие Каретника, сослуживцы вдруг с сожалением начинали вспоминать прежнего Матвея, острослова и заводилу, и пытались угадать, что с ним стряслось…

Здесь мы вынуждены прервать рассказ о соседях Алексея, поскольку корабельные динамики пригласили участников семинара на первое пленарное заседание.