На следующее утро Исабель спустилась на первый этаж и встретила бабушку, которая шла к дому с охапкой крупных розовых цветов, источавших нежный аромат. Бабушка умела ухаживать за цветами, и чем чаще она их срезала, тем быстрее они разрастались.

– Пионы, – улыбнулась она. – Нет ничего краше.

Тяжёлые головки цветов перевешивались через края вазы, но бабушка соорудила на горлышке решётку из скотча и закрепила в ней пионы.

– В спальне у Анны всегда стояли свежие букеты, – произнесла бабушка, не отводя взгляда от цветов. – Когда я вдыхаю их аромат, я как будто возвращаюсь в прошлое…

Бабушка закрыла глаза, и Исабель показалось, что эти слова прозвучали скорее грустно, чем радостно. Исабель это удивило. Словно в пышном букете розовых пионов бабушка обнаружила не только приятные воспоминания, к которым хотела обратиться, но и что-то ещё, что её опечалило. Исабель ощутила ком в горле.

Сегодня они завтракали на кухне. По мнению бабушки, на улице было слишком прохладно. Дедушка собирался ремонтировать крышу и счищать старую краску с оконных рам. Исабель представила, как преобразится дом. Она постоянно обращала внимание на многие красивые мелочи в доме и в саду и заметила, что это вызывает у неё всё бо́льшую радость. Её наполняло особое чувство, которое бывает только летом, когда все волнения и мучительные мысли уходят прочь. Но всё же об одном Исабель не могла не думать… С этим домом были связаны одновременно радостные и грустные воспоминания. С ним что-то было не так. Что – она никак не могла уловить. Исабель посмотрела в окно. Набежали тяжёлые серые тучи. Заморосил мелкий дождь. «Ничего страшного», – подумала Исабель. Даже приятно, когда череда тёплых дней сменяется ненастьем. Через открытую дверь в кухне из сада проникал густой, знойный воздух, в котором улавливался сладковатый, почти пряный запах земли, травы и сырых листьев. На ступени каменной лестницы одна за другой падали капли дождя. И только трели зяблика, уединившегося где-то в зелёных зарослях в глубине сада, нарушали тишину.

– Думаю, сегодня я приберусь в доме, – сказала бабушка, убрав со стола. Она стояла посреди гостиной, руки в боки, окидывая взглядом комнату. – Разберусь в шкафах и ящиках. Посмотрю, что можно выбросить, а что оставить. Поможете мне?

– Ну уж нет, не мужское это занятие. Пойду лучше проверю мотор газонокосилки, – ответил дедушка и встал.

– Конечно поможем, – ответила Исабель. Она грозно взглянула на Урсулу, чтобы та не вздумала возражать.

– Это обязательно? – Урсула скорчила рожицу, когда бабушка отвернулась. У неё было такое выражение лица, как будто Исабель предложила провести весь день за диваном, перебирая клочки пыли.

– Да, – тоже скорчила рожицу Исабель и посмотрела на Урсулу строгим взглядом старшей сестры. Урсула закатила глаза, но, к счастью, промолчала.

Бабушка сперва открыла сундук из камфорного дерева с изысканным резным рисунком, а затем старинный тёмно-коричневый угловой шкафчик. Расправляя старые скатерти и льняные салфетки тётушки Анны, она рассказывала о хардангерской и английской вышивках и скатертях, купленных у старушек во время отпуска на Мадейре. Они целыми днями сидели в тени перед своими белёными домиками и вышивали. Бабушка говорила и говорила, но Исабель слушала её вполуха. Она думала о своём сне и о маленькой девочке у запертой двери. Тот же сон – второй раз! Она не понимала, почему он ей снится и что значит. Но ведь наверняка не просто так!

А что, если… а что, если и правда где-то есть такая дверь? Исабель понимала, что это всего лишь сон, но всё же… но всё же…

Как ни старалась Исабель, она никак не могла прогнать от себя эту мысль. И если запертая дверь существовала, то её поиски нужно было начинать с дома… Если же она не найдёт дверь, ничего страшного. Ведь она не собиралась никому рассказывать, что видела во сне.

– Можно мы посмотрим дом? – спросила Исабель.

– Смотрите сколько угодно, – ответила бабушка, не глядя на внучек и проводя пальцами по большой белой скатерти с яркой цветочной вышивкой. – Если найдёте ещё скатерти, сложите их здесь.

Исабель встала и окинула взглядом комнату.

Гостиная была уставлена старинной мебелью: на массивные кресла-качалки и диваны были наброшены вязанные крючком пледы, на которых лежали подушки-думки с вышитыми на них цветами и птицами.

У одной стены стояло большое светлое пианино, декорированное красивым коричневым волнообразным узором на фасаде. Дедушка объяснил, что инструмент сделан из карельской берёзы. А у другой стены возвышался посудный шкаф, где за стеклянными створками был виден изысканный сервиз в мелкий цветочек. В углу стояли большие напольные часы, гулко отбивавшие каждый час. На окнах висели тканые льняные шторы, напоминавшие те, что висели в гостиной в бабушкином и дедушкином городском доме. Исабель знала, что их купили в Швеции много лет назад. На стенах были развешаны маленькие картины – в основном пейзажи: зелёные луга и тёмные леса на фоне голубого или золотистого неба. В резных золочёных рамах – несколько зеркал. Но как ни искала Исабель, нигде не было запертой двери.

Она вышла в коридор и, не задумываясь, стала открывать все двери подряд. За первой оказался крохотный чулан, за другой – узкие полки с вазами и статуэтками, клубками пряжи и пачками старых газет. Все двери были не заперты, и ни за одной из них, подумала Исабель, не поместился бы ни взрослый человек, ни даже ребёнок, как ни старайся.

В доме было не так уж много дверей, и в замочных скважинах тех, что увидела Исабель, торчали ключи. Но она, решив не сдаваться, поднялась по лестнице. В коридоре на втором этаже стоял шкаф. В нём лежало сложенное стопкой чистое постельное бельё и полотенца. Исабель тут же закрыла створки шкафа. Неужели она всё осмотрела? В её с Урсулой спальне шкафа не было, только большой комод. Исабель немного помедлила, а потом тихонько прокралась в спальню бабушки и дедушки и осторожно открыла платяной шкаф.

Бабушкины платья аккуратно висели на вешалках, а дедушкины поношенные клетчатые рубашки лежали свёрнутые на дне шкафа. Исабель рассматривала хорошо знакомую бабушкину и дедушкину одежду, и вдруг всё, что она себе представляла, показалось ей надуманным. Девочка разочарованно вздохнула. Какую глупость она затеяла! С чего она вообще взяла, что её сон вещий и что она найдёт в этом доме маленькую девочку?

– Нельзя копаться в чужих вещах, – вдруг раздался за спиной Исабель чей-то голос.

Вздрогнув, она обернулась. Перед ней с недовольным видом стояла Урсула. Исабель не слышала, как она подошла.

– Я не копаюсь, – выпалила Исабель.

– А что тогда ты тут делаешь?

– Ничего, – Исабель вышла в коридор и заметила, что младшая сестра держит под мышкой старую обувную коробку. Исабель показала на неё кивком: – Ты что-то нашла?

– Фотографии, – ответила Урсула. – По-моему, это дедушкины и бабушкины старые снимки.

– Мы ведь должны их посмотреть?

Довольная тем, что представилась возможность отвлечь внимание сестры от её обыска в спальне, Исабель схватила коробку, отнесла в их с Урсулой комнату и высыпала блёклые снимки на коврик. Ей всегда нравилось рассматривать старые фотографии. И было не важно, кто изображён на них, знакомые или незнакомые люди. Прежде всего это были чьи-то воспоминания, вещи, которые для кого-то имели значение, и Исабель любила смотреть фотографии, подолгу изучать и даже представлять на них себя, пытаясь прочесть запечатлённые истории жизни…

Исабель уселась на полу. Урсула плюхнулась рядом с сестрой. Исабель взяла из пачки фотографии и стала рассматривать и комментировать.

На большинстве снимков были изображены, как и сказала Урсула, бабушка и дедушка.

– Посмотри, как они изменились…

Молодые бабушка и дедушка были совсем по-другому одеты и причёсаны. Они улыбались и смеялись, а на некоторых снимках – свадебных – танцевали. Вот бабушка с младенцем на руках – с папой. Какая же она здесь красивая! Каким счастьем светится её улыбка, когда она держит темноволосого темноглазого мальчика. А дедушка гордо обнимает их обоих. На многих снимках запечатлена женщина с тростью. Её каштановые волосы уложены в высокую причёску. У неё мягкое выражение лица – такое же, как у дедушки. Наверно, это тётя Анна. «Какая симпатичная», – подумала Исабель. Странно: её больше нет, а они сидят здесь, в её доме…

И тут Урсула протянула Исабель фотографию.

– Смотри, – сказала она.

Исабель взяла карточку. На снимке, сделанном летом в саду много лет назад, Исабель узнала дуб, под которым они обедали. В центре в белом плетёном кресле – тётушка Анна, рядом – её трость. А перед ней сидели двое детей. Тётушка Анна держала их за руки.

В одном из них, мальчике с индейским головным убором из перьев, Исабель узнала папу.

Узнать его было совсем не сложно. Он почти не изменился. У мальчика на фотографии были точно такие же глаза, та же улыбка и те же непослушные кудрявые волосы, как у папы сейчас. Папа рассказывал, что, когда учился в младших классах, пытался выпрямить кудрявые волосы, нося зимой обтягивающую шапку. Свои кудри он совсем не находил привлекательными.

Когда он об этом рассказывал, то обычно трепал по волосам Исабель, потому что они у неё были точь-в-точь как у папы. Но всё же с такими волосами куда приятнее быть девочкой. Их хотя бы можно собрать в хвост.

На фотографии папе лет семь-восемь. Значит, снимок был сделан лет тридцать назад. Исабель смотрела и удивлялась, как мало за это время папа изменился внешне. Но всё-таки она понимала, что разделяло того улыбающегося мальчика и отстранённого, серьёзного папу, высадившего их у железных ворот перед домом. Папа стал другим, изменился внутренне.

И тут у Исабель бешено заколотилось сердце. Она смотрела на фотографию, которую держала в руках, и не верила своим глазам.

«Не может быть, – подумала девочка, и внутри у неё всё похолодело. – Не может быть».

На фото рядом с папой Исабель увидела девочку. Та была чуть помладше – где-то около шести, – с почти чёрными, доходившими до плеч волосами и тёмными глазами. На голове – индейская повязка с пером. А на её лице во весь рот, полный молочных зубов, сияла счастливая улыбка.