Глава 31
Морг, больница Сан-Лазаре, Венеция
В просторном помещении главного морга, поставленного под усиленную охрану, включают систему дополнительного охлаждения и очистки воздуха. Выносят все лишнее.
Части тела наконец-то вынуты из мешков. Составлено подробнейшее описание: какая часть из какого мешка и какой мешок из какой области лагуны. Все детали занесены в компьютерную базу данных, а еще — расписаны на картах, пришпиленных к стенам.
Сильвио Монтесано и его команда тщательным образом собирают все образцы телесных жидкостей из каждого мешка. Точно так же они складывают образцы планктона и мусора и, пометив пробирки ярлычками, отсылают на анализ в лаборатории. Отдельно будут изучать остатки внутренних органов, особенно легких и желудка. Из-под ногтей — если таковые сыщутся — выскребут все микрочастицы. То, что сохранилось от одежды, высушено, отсортировано и отослано для изучения под микроскопом. Каждый член команды Монтесано знает свое место и то, какого усердия от него или от нее ожидают. Если бы у профессора было второе имя, оно звучало бы так: Скрупулезность.
Двойная аутопсия — работа лютая. Нужно совершить настоящий подвиг Геракла, чтобы опознать останки жертв, затем связать их с местом гибели и тем — или теми, — кто совершил убийство.
Посторонний решил бы, что от него требуют ужасного и невозможного. Однако для шестидесятидвухлетнего патолога это одно из самых захватывающих и интересных дел за всю карьеру.
Имеются два тела, утопленные в одном месте и упакованные в мешки одинаковым образом. И профессор Монтесано точно знает, с чем работает.
Хотя прежде он с подобным не сталкивался.
Ни разу еще за свою долгую и выдающуюся карьеру не противопоставлял профессор свой ум самому опасному существу, известному среди живых и мертвых.
Серийному убийце.
Трое ассистентов покорно выкладывают на столе изуродованные останки жертв. Но кроме помощников профессора на вскрытии присутствует Изабелла Ломбарделли, следователь из особого научного отдела. Она выступает как офицер связи между лабораториями, моргом и убойным отделом.
Отойдя от стола, Монтесано удовлетворенно подмечает, что все готово к работе. Научный механизм идеально настроен и смазан. И ничего не пропустит.
Скоро начнется самое интересное.
Скоро профессор очистит кости старым добрым стиральным порошком для бытовых нужд и узнает, как изувечили труп. Как член отделили от члена. Впрочем, останки и сейчас уже способны рассказать многое.
Обе жертвы — мужчины. Первому от двадцати пяти до тридцати лет. Второму — вдвое больше: лет шестьдесят — семьдесят.
Тот, который постарше, разложился сильнее. Пролежал в воде много дольше, чем второй труп.
Оба убийства имеют отчетливые схожие черты.
Кости жертв распилены. Не просто разрублены или перебиты чем-то тяжелым. Опыт подсказывает, что расчленять тело жертвы обычным убийцам несвойственно. Им лишь бы утопить труп и скрыться. Зачем тратить время на жертву, если она и так мертва? Так и попасться недолго. Но если труп расчленяют, то есть один характерный способ — разделать его на шесть частей по классической схеме: голова, торс, ноги и руки.
Если убийство совершает преступная группировка, на части разделывают и руки. Очень часто режут по линиям сгиба (в локтях и коленях), чтобы останки было легче упаковать и куда-нибудь вывезти, не привлекая внимания. Всего получается десять частей. Бывает и больше — когда членят в тринадцати местах или даже пятнадцати, в запястьях или еще где-нибудь, но это совсем из ряда вон.
Однако тела, выловленные в лагуне, кое-что рассказать да могут.
С ними проделали нечто очень странное.
Первой жертве — которая старше — отрезали все пальцы, на руках и ступнях.
Распилили торс — в шести местах, поперек, между ребрами.
Плюс к этому еще разрезы в одиннадцати местах по бандитской схеме.
Монтесано сосчитал еще не все места членения, но их уже несколько десятков.
Больше пятидесяти.
Вторая жертва пострадала не так сильно — ее разделали по бандитскому методу.
Разрезали в одиннадцати местах — и руки, и торс.
Но у младшей жертвы вскрыта грудная клетка — распилена точно по центру грудины. А еще запястья и бедра. Похоже, в его случае убийца был сдержаннее.
То ли стал искушеннее, то ли еще что…
Гмм…
Профессор снимает очки в проволочной оправе, стягивает синие перчатки и покидает холодное помещение. Надо наружу, на воздух и свет, чтобы обдумать тревожную мысль, пришедшую в голову.
Присев на парапет в залитом солнцем дворике больницы, патолог ощущает, как солнечное тепло вливается в замерзшие кости, как оно очищает ум.
И вот не спеша приходит ответ.
Убийца пытался разделать жертву на сотни кусков. На шесть сотен и еще шестьдесят шесть кусков, если быть точным. Но успеха он не добился. Такая задача по плечу лишь хирургу, мяснику или самому профессору.
И вдруг Монтесано вздрагивает, будто вновь оказался в морге.
Чего-то не хватает. Чего-то, чего не сумеют отыскать ни водолазы, ни ассистенты профессора. И отсутствие этого «чего-то» из-за гниения практически незаметно.
Печень. Да, убийца и на сей раз вырезал печень. У обеих жертв. Кровь начинает колотиться в висках.
«Но зачем? — думает профессор. — Зачем проделывать подобное с человеком?»
Capitolo XXVI
Новый храм, Атманта
Знать приехала отовсюду с Тирренского побережья: с обеих сторон реки По, из Спины, Мантуи, Фелсины и Атрии. Нет гостей только из Рима.
В новый большой храм Атманты входят богатейшие мужчины и женщины Этрурии, но среди них — ни единого римского гражданина.
Песна и Кави отходят в сторону от собирающейся толпы холеных сановников и группы музыкантов, играющих на двойных трубах и цитрах.
— Проклятье! — Песна так разгневан, что не может спокойно устоять на месте. — Проклятые римляне, они несчастье во плоти. Их отсутствие губительнее их злонамеренного присутствия. Молчанием они оскорбляют еще сильнее, чем высокими и благочестивыми речами. Я должен был предвидеть этот их шаг и вовсе никого не приглашать из Рима.
Кави указывает в сторону храма.
— Лучше пройти внутрь. Ты кому-нибудь говорил, что приглашал римлян, но они отказались приехать?
Песна улавливает мысль друга.
— Нет. О приглашении знают только ты да гонец.
— Мальчишка будет молчать. Об этом я позабочусь.
А в священной роще позади храма идут последние приготовления. Ларкия доделывает изогнутую коническую шапку черного цвета для сына. Тевкр уже облачился в новую черную мантию с бахромчатыми краями, обернутую поверх длинной черной туники. Тевкр бос — он заранее успел пройтись по храму и запомнить, куда ему следует ступать во время церемонии.
— Тевкр, я уже слышу флейты и трубы. — Мать целует сына, и голос ее надламывается от печали. Ведь сын не видит, как она им гордится. — Я люблю тебя, сын. Горжусь тобой.
Влажный след от поцелуя матери на щеке не успевает высохнуть, а Тетия обнимает Тевкра и желает удачи.
— Сюда, иди сюда, — говорит она, ведя мужа за руку к деревянному столбу, врытому в землю.
Это отправная точка его церемонии, дальше Тевкр сам по себе. Стоит слегка оступиться, совершить мельчайшую ошибку или просчет на одну ничтожную долю, и торжественный обряд превратится в комедию. От ступеней храма доносится голос Венси. Отец встревожен. Думает, лучше бы сын не брал на себя такого сурового испытания.
— Все готово. Тебя ждут, — говорит Венси.
Играют музыканты: меланхолично звучит арфа, протяжно — флейты. Голоса толпы стихают.
Четверо аколитов в мантиях с капюшонами занимают места: двое впереди и двое позади нетсвиса. Они помогут принести в жертву овцу на новом алтаре возлияния. Кровь животного по особым желобкам стечет прямиком в почву, и боги земли напьются ею.
Тевкр чувствует ритм музыки и подстраивается под него. Сейчас шаг и осанка — самое главное.
Десять шагов по прямой. Поворот вправо.
Пятьдесят шагов вдоль стены. Потом еще один поворот вправо — к подножию широких ступеней.
Шесть шагов вверх. Аколиты расходятся веером. Тевкр остается в центре.
Толпа и нобили смолкают. Авгур чувствует на себе их взгляды. Волоски на шее встают дыбом. Тевкр ощущает присутствие шести высоких колонн, стоящих тут, как боги.
Нетсвис разворачивается лицом к народу. Чувствует кожей лучи солнца — такие теплые, дарящие силы и смелость.
Раскинув руки, Тевкр начинает:
— Во имя священной троицы — в честь Уни, Тина и Менрвы — я смиренно объявляю себя нетсвисом Атманты, слугой всех богов. Сегодня, в присутствии благородных людей со всех концов Этрурии, мы посвящаем эту обитель вам, славные боги. Вы своей божественной волей строите наше будущее в земной жизни и в посмертии, ожидающем достойных. Всемогущие боги, правящие Вселенной, наши судьи, мы нижайше и покорнейше склоняемся пред вами и просим принять сей дом в знак нашей любви и верности. — Тевкр указательными пальцами касается своих глаз. — Вы отняли у меня зрение, дабы я мог лучше видеть духом. За эту мудрость я восхваляю вас и прошу направить мои стопы и руки, когда я введу свой народ и гостей в ваш новый дом, комнаты и дары которого посвящу вам.
Одежды Тевкра закручиваются вихрем, когда он разворачивается. Тевкр уверенно проходит меж колонн и дальше — в высокие двери.
Перешагнув порог, он решительно берет правой рукой свой новый посох. Тетия вырезала этот литуус и оставила в заданном месте.
Первыми вслед за жрецом в храм входят Песна и благородные гости. Они встают вдоль большого стола из кипариса, во всю его длину. Из-под бескровных даров едва ли виден крохотный участок свежетесанного дерева: скульптуры из бронзы и золота, вазы, урны, чаши, горшки разнообразных форм и размеров полностью занимают стол.
Тевкр берет посох в обе руки и торжественно поводит им вправо и влево.
— Эти ценные дары, особо сотворенные в честь каждого бога, — дары нашей любви, верности. Знак того, что мы посвящаем свои жизни вам. Я благословляю их во имя вас и передаю их вам, дабы вы помнили эти дары, помнили нас, ваших слуг отныне и на веки вечные…
Песна взглядом скользит по ряду гостей. Они впечатлены — как и сам магистрат. Нетсвис — настоящий чародей. Его слепота придает ему неожиданный и незабываемый ореол. И ведь никто даже мельком не подумал о гордых римлянах.
Все идет, как и было задумано.
Толстосумы еще больше полюбят Песну, когда он попотчует их и произнесет заготовленную речь.
Все просто замечательно.
Песна пробегает взглядом по столу, где в середине на почетном месте дожидаются благословения «Врата судьбы».
Вот только их нет на месте.
Песна перестает дышать.
Таблички пропали.
Capitolo XXVII
К тому времени, как церемония закончена, солнце уже светит над западной стороной новенькой терракотовой крыши храма.
Песна стоит в тени под портиком и принимает поздравления от нобилей, покидающих храм. Магистрат старается не выказать гнева по поводу пропажи самого ценного дара.
— Незабываемая служба!
— Для нас честью было присутствовать!
— А какой дар у юного нетсвиса!
Похвала беззаботно срывается с языков гостей, однако Песна только и думает, что о «Вратах судьбы».
Кто мог их выкрасть?
Кави беседует с какими-то перузийцами. Не он ли?
Ларс нетерпеливо дожидается хозяина у колесницы. Или же он?
Кэл заигрывает с Геркой, трогает ее за волосы. Он? Она? Или оба?
Остается нетсвис. Этот увечный жрец, который сегодня провел службу всей своей жизни. Да так совершенно, что и не скажешь, будто он слеп. Он украл?
Подходит Кави и указывает в сторону колесницы.
— Нам стоит поспешить. Будет хорошо, если мы окажемся у шахт прежде гостей и поприветствуем их.
Магистрат тревожно смотрит на него.
— Дары готовы?
— Полностью. Хватит на всех. Даже скупейший из гостей насытит свою алчность.
Песна вновь переводит взгляд на авгура.
— Обыскать нетсвиса. Тщательно! Разденьте его догола.
Кави смущенно спрашивает:
— Обыскать? Ты его в чем-то заподозрил?
— «Врата судьбы» пропали.
— Как?!
— Пропали — и все тут! Но я же собственноручно возложил их на стол для благословения.
Оглянувшись, Кави не замечает ничего подозрительного.
— Когда они пропали?
— Перед самой церемонией. Храм был пуст, его стерегли снаружи и внутрь пускали только меня. Нетсвис, должно быть, спрятал таблички во время службы, а сейчас намерен улизнуть, продать их и зажить по новой с этой своей проклятой скульпторшей.
— Хорошо, я распоряжусь, и Ларс пошлет людей обыскать жреца. Заодно посмотрят в храме — если «Врата» спрятаны внутри.
К тому времени, как Ларс отправляет людей обыскать Тевкра, Песна и Кави уже забираются в колесницу.
— Поторопись! — прикрикивает магистрат. — С нашей стороны будет неучтиво, если мы окажемся на месте позже нобилей.
Ларс едва успевает вспрыгнуть на козлы, а возница послушно хлещет жеребцов вожжами по крупам; из-под копыт вздымается пыль.
— Срезай через декуманус, — командует Ларс. — Дорога не такая гладкая, зато короче.
Вскоре дорога и правда становится не такой гладкой — она изрезана колеями и бороздами. Ларсу приятно думать, как его благородного нанимателя трясет до лязга в зубах.
Проходит совсем немного времени, и Кави кричит:
— Осторожней! Мы тут словно в шторм попали.
Гортанный смех Ларса теряется в грохоте копыт.
И вот оно.
Передний правый жеребец спотыкается. Остальные три теряют строй. Колесо наезжает на камень.
Ларса выкидывает с козел, и он головой летит в щебенку и булыжники.
Вместе с облаком пыли на место крушения колесницы опускается зловещая тишина.
Затем из разбитой повозки — невредимый и полный ярости — вылезает Песна.
Смотрит, как поднимаются с земли окровавленные, помятые Ларс и возница. Магистрат кричит:
— Болваны! Нерасторопные болваны! — Пинает возницу по спине, по почкам и оборачивается к Ларсу. — Смотри! Нет, ты смотри! Спицы все переломаны, не починишь. Куда их теперь! — Подошвой сандалий он бьет по колесу. — Как мне добраться до шахт вовремя, если колесница разбита вдребезги?
Кави наклоняется, чтобы помочь Ларсу встать.
— Дай-ка взглянуть на твой глаз, Ларс. Стой смирно, ты в него пыль с половины дороги собрал.
Каратель отталкивает его.
— Глаз невредим. Я лучше проверю колесницу.
Перешагнув через булыжники, он выходит на неровную дорогу. С первого взгляда понятно, что колесо не починить на месте, его надо менять.
— Магистрат, возьми жеребцов. — Ларс поворачивается к вознице: — Распрягай. Лучше задних. И пошевеливайся, иначе я тебя так отпинаю!
Ларс обращается к Песне и Кави:
— Сейчас я этого старого дурака пошлю за новым колесом. Как только заменим разбитое — сразу подъедем к вам.
Кави говорит Песне:
— Ларс правду говорит. Верхом на жеребцах мы домчимся до шахт очень быстро. Недалеко осталось.
Песна по-прежнему кипит от гнева. Сначала серебряные таблички пропали, а тут еще и колесница разбилась… Магистрат бьет Ларса по окровавленной щеке.
— Бестолковый дурак. От тебя требовалось просто ровно вести коней, а ты… Иная шлюха справилась бы лучше.
Песна замахивается, желая ударить палача еще раз, но тот хватает его за запястье. Легко, будто муху поймал.
Ларс смотрит на хозяина. Смотрит не мигая. Во взгляде его читается неприкрытая угроза. Убью, говорит этот взгляд.
Кави, испугавшись худшего, встает меж двух мужей.
— Ларс, друг мой, — обращается он к палачу, — помни свое место. Смири себя.
По лицу Ларса стекает струйка крови. Разжав пальцы, он выпускает руку Песны.
— Добрый совет, Кави. Благодарю. — Ларс берет жеребца за поводья и отдает их Песне. — Магистрат, прошу простить меня, я признаю вину. Буду молиться, чтобы путь твой дальше прошел гладко.
Песна не отвечает. Лишь выхватывает у Ларса поводья, взбирается на жеребца и с места берет в карьер.
Уносится в сторону горизонта, оставляя пыльный след.
Каратель доволен собой: он сумел сдержаться. А Песна умрет потом. Не сейчас. Чуть позже.
Ждать недолго осталось.
Глава 32
Штаб-квартира карабинеров, Венеция
Для Вито, Валентины и остальных членов убойного отдела сутки больше не делятся на ночь и день. Жизнь теперь состоит из одной лишь работы, бесконечных брифингов, встреч и выездов на места преступлений.
Следующий брифинг назначен в кабинете, смежном с тем, в котором команда Карвальо буквально поселилась. Середина длинного стола заставлена металлическими кофейниками со свежесваренным напитком, старыми белыми чашками на блюдечках, тусклыми стеклянными бокалами и целыми башнями из баллонов воды, похожими на скульптурное изображение небоскребов в исполнении детской дизайнерской студии.
Майор Вито Карвальо оглядывает собравшихся — все ли пришли? За дальним концом стола сидят Сильвио Монтесано и два его ассистента, по левую руку от них — Рокко Бальдони и Валентина Морасси. Лучше б ее здесь не было. Вито хотел заставить ее взять отгулы, чтобы спокойно избыть свое горе, но лейтенант отказалась. Якобы труд — лучшая терапия. Если бы не срочность брифинга, Вито отвел бы Валентину в сторону и растолковал, насколько такой подход губителен.
Справа от Монтесано и его помощников расположились специалист особого научного отдела Изабелла Ломбарделли и ее ассистент. В данную минуту они с патологом оживленно обсуждают нечто в разложенной перед ними папке.
Остальные места заняты командирами подгрупп, смен и теми, кто руководит обысками домов и служит офицерами связи с государственным обвинителем.
И наконец, на брифинг пришел Том Шэман. Вито долго думал, прежде чем пригласить американца. С одной стороны, требуются его познания в сатанистике, с другой — он не полицейский, чтобы допускать его на рабочее совещание. В конце концов верх взяла интуиция. К тому же в расследовании серийных убийств пара рук плюс дееспособный ум лишними не будут.
— Спасибо всем, что пришли. Давайте же начнем. — Вито делает паузу, позволяя судмедэкспертам завершить разговор. — Сейчас лейтенант Бальдони введет нас в курс дела на сегодняшний день. Рокко…
Миниатюрный офицер встает с места и подходит к стенду с подписью «ЖЕРТВЫ».
— На сегодня у нас три трупа. — Ему приходится привстать на носочки, чтобы перевернуть лист. — Первая жертва — подросток, Моника Видич. Вторая — расчлененный мужчина в возрасте примерно шестидесяти лет; личность не установлена. Третья — также расчлененный мужчина, от двадцати пяти до тридцати лет. Оба неопознанных трупа обнаружены в мешках на дне лагуны, — Рокко старается не смотреть в глаза Валентине, — неподалеку от того места, где погиб наш коллега, Антонио Паваротти.
Рокко указывает на патолога.
— В конце совещания профессор Монтесано предоставит новый отчет. А пока, профессор, можете ли вы что-нибудь сказать о времени смерти жертв?
Сильвио Монтесано откашливается.
— Мы провели серию тестов с применением стронция, железа и полония, чтобы определить содержание в костях радиоизотопов с коротким периодом полураспада. Таким образом удалось установить, что старший мужчина пролежал в воде примерно полтора года, тогда как второй — около года. Следовательно, разница в датах смерти составляет предположительно шесть месяцев.
Бальдони тем временем переворачивает на стенде второй лист.
— Итого, у нас три тела. Двое мужчин и девушка, Моника Видич. Старший мужчина был убит и утоплен около полутора лет назад. Вторая жертва, мужчина лет двадцати пяти — тридцати, погиб с год назад. И наконец, третья жертва, пятнадцатилетняя девушка найдена в этом месяце. — Рокко обращается к эксперту из особого научного: — Изабелла, вы можете на основе этих фактов составить целостную картину?
Изабелла в штатском: синяя водолазка и джинсы. Своим видом она приковала к себе взгляды всех мужчин еще прежде, чем начала говорить.
— Профессор Монтесано и его помощники изолировали костяные части на обоих телах, выловленных в лагуне. — Она достает из папки распечатки слайдов и рисунков на кальке. — Мы же применили экологический сканирующий электронный микроскоп, ЭСЭМ, на костях, чтобы поближе взглянуть на всевозможные следы от пилы. В итоге выяснили, что для разделки обоих трупов убийца применил бензопилу.
Поднимает руку один из офицеров, ведущий подгруппы в возрасте за тридцать, который, судя по щетине, уже давно не брился.
Благосклонно улыбнувшись, Изабелла позволяет прервать себя.
— Si? — говорит она.
— Бензопила довольно велика, с ней по улицам не походишь. Ее почти невозможно спрятать, и она шумит при работе. Может, убийца воспользовался лучковой пилой? У меня есть одна такая, тяжелая. Я дрова ею пилю.
Улыбка на лице эксперта становится шире.
— Вот и пилите дальше, потому что лучковая пила — тяжела она или нет — не распилит толстую кость человека. Дело в расположении зубцов.
— Grazie, — благодарит офицер и опускается в кресло, жалея, что задал вопрос.
Изабелла продолжает оттуда, где остановилась:
— Оба мужских трупа были разделаны одной и той же пилой. Вероятнее всего, это очень мощная модель с цепью длиной в полметра. — Тут она переводит взгляд на офицера, задававшего вопрос о лучковой пиле. — Такой аппарат имеет двигатель рабочим объемом примерно в пятьдесят кубических сантиметров, как у мопеда. То есть убийца даже и не думал скрывать свои действия.
Вито чувствует, что не может не вмешаться:
— Хотите сказать, обе жертвы мужского пола были разделаны одной пилой?
Изабелла отвечает не сразу.
— Верно, — говорит она.
Вмешивается Монтесано.
— Пожалуйста, — обращается профессор ко всем, — учтите, ключевое слово здесь — «разделаны». При помощи пилы жертвы именно разделали, не убили.
— Профессор совершенно прав, — соглашается женщина-ученый. — Я вовсе не говорю, будто убийство совершил один человек или даже несколько. Раскрыть это уже в вашей компетенции.
Определеннее Изабелла ничего сказать не может — таковы обстоятельства. Она отходит в сторону, уступая место Рокко Бальдони, и тот открывает новый лист на стенде.
— Кое-что еще для сведения. Жертвы найдены в радиусе десяти километров друг от друга. Те, что подняты со дна лагуны, разложились, а потому мы не можем наверняка сказать, что печень у них вырезали намеренно, однако этого органа в телах нет. Отсутствие печени — самый явный признак, по которому можно связать все три убийства. Профессор Монтесано сообщает: в задней части черепа старшей жертвы имеются множественные следы от удара тупым предметом. Предположительно камнем или молотком. У второй жертвы, несмотря на позднюю стадию разложения, найдены колотые раны сбоку на шее. Помните, Монику Видич похитил и удерживал человек хладнокровный и хорошо себя контролирующий. Он перерезал девушке горло, стоя к ней лицом. То есть убийства не вызывают у него дурноту, он к ним привычен, раз намеренно смотрел жертве в глаза. Наш специалист по анализу картины преступления высказывается в пользу теории об одном постепенно набирающем опыт преступнике. Первое нападение он совершил трусливо, со спины и в спешке, а значит, был неуверен в себе. Второе — сбоку, применив нож; то есть осмелел и к жертве подошел ближе. И наконец, третье — с полноценным похищением и выверенным лишением жизни; это говорит об отточенной технике.
— Тело Моники более чем шестьсот раз пронзили ножом и расчленить даже не попытались, — возражает Валентина. — Характер этого убийства идет вразрез с предыдущими.
— Ты права, — соглашается Вито. — Но есть ключевые связующие факторы: колотые раны и вырезанная печень у всех трех жертв.
Однако Валентина не отступает:
— Как же тогда объяснить разницу?
Вито полностью понимает желание лейтенанта выяснить как можно больше о характере человека, за которым они гоняются.
— Думаю, наш неизвестный убийца пытался создать собственный ритуал. С первой жертвой он напортачил, со второй был немного точнее, а вот Монику убил тщательно продуманным способом.
Тут он переводит взгляд на Тома.
— И что теперь, когда убийца определился? — спрашивает тот.
Вито, Валентина и Монтесано отвечают в один голос:
— Он убьет снова.
Capitolo XXVIII
Атманта
Арнза и Масу только счастливы выполнить задание Ларса. Он взял их к себе совсем недавно и внимания на новичков почти не обращает. И уж тем более не балует поручениями, совсем никакими. И тем паче они рады, что подвернулась возможность забрать у нетсвиса личный должок.
Выждав, пока гигант отец авгура покинет храм и удалится вместе с группой других людей, они незаметно подходят к жрецу.
Арнза, который ростом ниже приятеля, говорит:
— Нетсвис, именем магистрата Песны, приказываем тебе идти с нами.
Тевкр и слова не успевает вымолвить, а его уже берут под руки и выводят через восточные двери.
— Ради чего все это? — вопрошает Тевкр. — К чему такая спешка? Почему я не могу покинуть людей, как подобает жрецу?
Переглянувшись, стражники ухмыляются.
— Нам велено обыскать тебя и применить любую силу, какая потребуется.
Стражи заводят его за храм, и авгур, который даже не думал сопротивляться, чувствует первый укол страха. Свидетелей-то нет.
— Зачем? Зачем меня обыскивать?
Масу дожидается, пока они с напарником отведут жреца в заросли позади храма, и только потом, насмехаясь, заговаривает:
— Ты, наверное, и понятия не имеешь, кто мы такие? А, Нетсвис? — У него изо рта разит несвежим мясом.
Арнза и Масу отпускают Тевкра, и тот спотыкается, оказавшись на свободе. Жрец все вспоминает: узнает и голоса, и даже запахи.
Да ведь это насильники! Те самые, что опорочили его жену.
— Раздевайся, жрец! — Арнза достает меч. — Скидывай одежды, а мы напомним тебе о ране, которую ты нанес мне, и о нашем товарище, которого ты зарубил.
— Не понимаю, о чем вы. Я всего лишь ослепленный жрец. Служитель богов.
— Зато мы знаем, кто и что ты, — говорит Арнза, тыча в Тевкра острием меча и поторапливая его. — Давай скидывай мантию!
Из зарослей доносится какой-то звук.
Стражник подносит лезвие меча к горлу Тевкра и предупреждает:
— Пикни только, и я выпущу из тебя кровь.
Он кивает Масу, чтобы тот посмотрел, что это за шум в подлеске.
Достав как можно тише меч из ножен, здоровяк Масу отправляется в заросли, раздвигая на ходу спутанные ветки. Валежник хрустит у него под ногами.
— Твой друг, — замечает Тевкр в полный голос, — ступает с легкостью слона.
Арнза прижимает меч лезвием к горлу авгура.
— Я же сказал, тихо.
— Боги не велят мне молчать. Они велят говорить.
Стражник надавливает на меч, и лезвие снимает тонкую полоску кожи с шеи Тевкра. Появляется кровь.
— А ты уже не такой смелый, как тогда, когда зарубил Раска и ранил меня. Что скажешь?
Из рощи снова раздается хруст. Арнза оглядывается.
Большего Тетии и не нужно. Подкравшись к Арнзе со спины, она вонзает ему в шею ритуальный нож Тевкра.
Девушка крепко держит орудие убийства. Вжимает его в шею насильника, пока тот извивается, пытаясь от нее отбиться. Вжимает, пока он не валится на землю, захлебываясь собственной кровью.
Затем она устремляется к Тевкру.
— Муж мой, ты цел?
А Тевкр уже на четвереньках, ползет на ощупь к стражу.
— Тетия! Хвала богам, ты пришла. Дай мне меч, тут поблизости второй страж.
Глава 33
Штаб-квартира карабинеров, Венеция
Когда брифинг закончен и все расходятся по рабочим местам, Валентина провожает Тома на выход. Поначалу Том и не видит, что Валентина провожает его не просто из вежливости — она хочет о чем-то спросить. О чем-то личном.
И только когда они покидают здание, спускаются на улицу по ступенькам, срабатывает пасторский рефлекс Тома.
— Валентина, могу ли я чем-то помочь? — спрашивает бывший священник.
Какое-то время Валентина сомневается, не знает, как излить мысли, сводящие ее с ума.
— Не возражаете, если я пройдусь с вами? — спрашивает она наконец. — Хочу проветриться немного.
— Нисколько не возражаю. Напротив, буду рад компании. Заодно проводите меня — я уже возвращался этой дорогой к своему отелю, но в географии я полный профан и потому всегда теряюсь.
Валентина смеется.
— Говорят, Венецию можно узнать, только заплутав в ней.
— Значит, скоро я стану большим ее знатоком.
Они идут и обсуждают работу, поручения, которые Вито распределил между членами группы. Тому предстоит выяснить как можно больше о культах, символике и ритуалах, связанных с печенью. Он шутит, мол, такое досталось ему домашнее задание — по истории, религиоведению и биологии, однако Валентина лишь вежливо улыбается. На большее она пока не способна.
Небо тусклое, сплошь в серых облаках, которые Том про себя называет старушечьими. Как раз в тон настроению лейтенанта. Миновав еще несколько мостов, он решается подойти ближе к теме, которая тревожит ее.
— Валентина, я восхищаюсь вашей силой. Тем, как вы преданно исполняете профессиональный долг даже после гибели кузена. Мне самому едва ли под силу представить всю тяжесть вашего горя.
Валентина застенчиво опускает взгляд.
— Grazie. Работа лечит. Помогает забыться, уйти от тягостных мыслей об Антонио.
Том прекрасно ее понимает. Слишком часто он видел осиротевших прихожан.
— Чем ближе похороны, тем сильнее боль. Возможно, вы и сейчас переживаете смятение или даже гнев?
Валентина проводит рукой по волосам.
— Всё вместе.
— Это естественно, это часть переживания. Когда теряешь близкого человека, горе накрывает с головой, сводит с ума. И смирение наступает не скоро.
Валентина коротко улыбается.
— Это как осваиваться в незнакомом городе? Вроде Венеции?
Улыбка появляется на лице Тома.
— Рад, что вы не утратили чувство юмора. — Пройдя в молчании несколько шагов, он обращает на Валентину теплый взгляд. — Я правда верю, что порой необходимо заплутать, прежде чем найти себя нового. Особенно это справедливо, когда теряешь человека, который занимал не последнее место в твоей жизни.
Валентина смотрит в ответ на Тома, и на сей раз в глазах у нее ни капли юмора.
— Что происходит, когда мы умираем? — спрашивает она, прищурившись (отчасти злобно). — В смысле, умираем — и все? Превращаемся в прах? Тлен к тлену и так далее?
Том останавливается. Этот вопрос ему задавали не единожды.
— Я не верю, что могилой все и заканчивается, — говорит Том. — Есть нечто большее.
— Большее? Что — большее?
— Жизнь, большая, нежели наше бренное существование. — Он смотрит прямо в глаза лейтенанту. — Верю, что наши души живут и после того, как мы умираем.
До недавнего времени Валентина рассмеялась бы над такими словами. Но только не сейчас, не после гибели Антонио.
— Надеюсь, вы правы, — говорит она Тому. — Хотя и не знаю толком, что такое душа, есть ли она у меня и куда она отправится после моей смерти.
Ей больно произносить само слово «смерть». Его она употребляла каждый день, как пришла работать в полицию, но только теперь осознала истинное значение.
Том берет ее за руку.
— Поверьте, у вас есть душа. У Антонио — хотя я и не знал его — она тоже была. И очень добрая.
Валентина чувствует, что сейчас расплачется.
— Я его так любила. Он был мне не просто кузеном — лучшим другом, старшим братом, о котором я мечтала. — И вот они, слезы. — Черт!
Валентина роется в кармане в поисках салфетки.
Том обнимает девушку. У нее за плечом он видит место, где нашли труп Моники Видич. Том поглаживает Валентину по плечу, чтобы успокоить ее.
— Все наладится. Потребуется время, но боль пройдет.
Валентина мягко отстраняется от него.
— Простите. Обычно я таким не делюсь ни с кем.
— Вам не за что извиняться.
В кармане у Валентины бибикает сотовый, сообщая о пропущенном звонке. Достав мобильник, она видит, что звонил Карвальо.
— Мне все кругом напоминает об Антонио. Достаю телефон из кармана, и кажется, что это эсэмэс от Антонио — он ведь всегда просил об одолжениях или еще о чем-то. Хочу позвонить кому-нибудь — и вижу его имя в самом начале списка контактов. Все никак не могу заставить себя удалить его номер из телефонной книги. — Она качает головой. — А дома на автоответчике записаны его голосовые сообщения.
— Все хорошо. Просто еще не пришло время вам его забывать.
— Когда же оно придет?
Том снова ее обнимает.
— Трудно сказать. Может, после похорон. Сами поймете, когда настанет момент двигаться дальше. Пока же вам надо устоять на ногах. Ступайте медленно, шаг за шагом.
Валентина смотрит Тому за спину, поверх его плеча.
— Ваш отель. Я доставила вас в целости и сохранности.
— Grazie, — благодарит ее Том. Это одно из немногих итальянских слов, которое он не боится произносить в беседе. — Может, войдете? Я встречаюсь с Тиной. Мы могли бы выпить в баре все вместе, если вам нужна компания.
Валентина показывает ему сообщение о пропущенном звонке на экране мобильного.
— Спасибо, но мне пора назад. Если я скоро не вернусь, шеф отправит за мной поисковую бригаду.
Том сочувственно ей улыбается. Хотелось бы сделать для лейтенанта больше, но…
— Ладно, — говорит Том. — Берегите себя и обращайтесь в любое время, если нужно будет поговорить.
— Чао, — машет на прощание рукой Валентина.
Разворачивается и уходит, а часть ее жалеет, что приглашение Тома осталось непринятым. Впрочем, если бы не Тина, лейтенант, возможно, и согласилась бы.
Вспомнив, что надо перезвонить шефу, Валентина открывает телефон. Но прежде хочет завершить одно важное дело: в телефонной книге находит контакт «Антонио» и выбирает опцию «Удалить».
Capitolo XXIX
Атманта
Масу выбегает из рощи на поляну и видит своего друга Арнзу убитым. Рядом с ним на коленях ползает слепой нетсвис и пытается что-то найти.
Не видит Масу только Тетию.
А Тетия у него за спиной широко замахивается мечом и бьет насильника с поразительной для самой себя силой.
Почуяв угрозу, Масу успевает развернуться, и меч лишь задевает ему бок. Рана получается длинная, но не смертельная. Тетия пятится, сжимая меч в обеих руках. Масу наступает.
Делает вид, что наклоняется вправо, а сам бьет слева.
Тетия не чувствует удара. Боли нет, хотя по взгляду Масу девушка понимает: клинок задел плоть.
Из правой руки, чуть выше локтя, появляется струйка крови. Своим телом Тетия больше не управляет. Меч падает на землю; мир вокруг начинает вращаться.
Видя ее беспомощность, Масу поворачивается в сторону нетсвиса. Он со своей женой убил его, Масу, товарищей, но вот пришел час отмщения. Масу ударяет авгура по шее, и из пробитой артерии хлещет кровь.
Слегка отступив, Масу вонзает клинок нетсвису в живот. И улыбается, когда меч проходит насквозь.
В уме Тевкр видит Тетию такой, какой в первый раз ее встретил. Она застенчива и красива, а он страстно желает прикоснуться к ее лицу, поцеловать в губы.
Удар в шею роняет его на землю. Дыхание перехватывает.
Тевкр слеп. И ничего больше не чувствует. Он вспоминает первую брачную ночь. Когда одежды падают с плеч жены и Тетия стоит обнаженная. Пламя очага освещает ее тело; Тетия ждет своего мужа.
Холодная сталь меча пронзает сердце.
И наступает сплошная тьма. Тьма, которая накладывается на собственную слепоту Тевкра.
Тетия молится, но он этого уже не слышит. Кругом тишина. И в плотной, обволакивающей тьме, оказавшись у полураскрытых врат в посмертие, Тевкр слышит крики демона. Они приближаются.
Это кричит новорожденный. Ребенок, которого Тевкр не увидит. Ребенок от семени насильника.
Ослабленная Тетия может только смотреть, как Масу утирает с рук кровь Тевкра. Обнажив в оскале желтые зубы, убийца говорит:
— Похоже, убивать тебя будет приятнее даже, чем насиловать.
Превозмогая боль, Тетия подбирает меч Арнзы. Но орудовать им уже не сумеет.
Масу видит беспомощность девушки и делает полшага ей навстречу. О да, он будет убивать ее с удовольствием. Не спеша. Порежет на части, пока жизнь совсем не покинет это тело.
Масу замахивается… Но завершить удар ему не суждено. Меч Тетии летит навстречу, и острие вонзается в горло, пробивает шею насквозь. Глаза Масу чуть не вылезают из орбит.
Валясь на землю, умирая, Масу все еще удивляется, как раненая девка сумела так быстро и метко ударить мечом!
Поражается и сама Тетия. Безудержная и беспощадная сила, наполнившая в тот миг ее члены, ушла. И Тетия падает на землю подле мужа.
Тьма наступает, обрушивается на Тетию стремительно, как черные скакуны в грозу. Тетия подползает ближе к Тевкру и кладет руки ему на грудь. Нащупывает пропитанную кровью нить с глиняным амулетом, который она подарила мужу в день свадьбы. Вспоминает, как сама делала этот амулет, как целовала его, нанизывая на нить. Держась за оберег, она хватает ртом воздух.
Подходят люди.
Тетия решает во что бы то ни было выжить, дать жизнь своему ребенку. Она слышит шаги — люди идут со стороны храма. Слева и справа — возбужденные голоса, а сквозь пелену крови и пота на глазах видно перепуганное лицо Венси. Свекор бережно поднимает невестку на руки.
Capitolo XXX
Серебряные шахты, Атманта
Песна и Кави слезают с коней у ворот шахты. Тут же подбегает ватага полуголых мальчишек-рабов — те берут жеребцов под уздцы и уводят животных. Песна, отряхивая пыль с туники, говорит:
— Когда гости разъедутся, надо будет как можно скорее избавиться от Ларса. Я ему больше не верю.
Удивленный Кави осведомляется:
— Избавиться — в смысле убить? Или избавиться — в смысле продвинуть по службе и пусть командует освоением дальних земель?
— Этот дурак не умеет держать поводья, какой прок поручать ему нечто важнее того? Его гордыня перевешивает разум, а в дураках остаемся мы.
— Непростое задание ты даешь.
— Но выполнить его надо всенепременно. — Остановившись, Песна оборачивается к советнику. — Ты сам видел, как он поднял на меня руку. Я же заметил в его глазах предательство.
Кави недоуменно пожимает плечами.
— Его унизили, вот и все. Ларс — человек гордый, бывший воин. Его не следует отчитывать при каком-то там вознице.
— Плевать. Сделай, как я говорю.
— Будь по-твоему, — соглашается Кави и, поразмыслив, добавляет: — Потребуется много — очень много верных тебе людей. Чудовище вроде Ларса так легко не сдастся.
— Ну так собери их. Ларс — обуза, а мы вступаем в такое время, когда обузу иметь непозволительно.
Сухая дорожка ведет к первой и самой крупной из шести сообщающихся шахт. Большая часть работ производится на поверхности, где вырыты огромные котлованы — они огорожены и охраняются очень плотно. Но какую-то часть руды добывают под землей, где железные кайла в натруженных руках невольников крушат твердый камень.
Арантур, управляющий шахтами, стоит у входа и щурится на солнце и пыль. Этот человек невысок, лыс и упитан. Горло его кремовой туники украшают три толстые серебряные цепочки. На каждом пальце — по перстню, и Арантур нервно позвякивает ими друг о друга, выходя поприветствовать хозяина и его советника.
— Да пребудут с тобой боги, магистрат. Все готово.
— Отлично! — гавкает Песна. — Мы припозднились. Веди нас сразу вовнутрь и покажи дары.
Арантур надеялся потолковать с Песной и в конце успешного дня просить о большей власти над управлением шахтами. Однако, заметив, в каком магистрат настроении, не решается задерживать господина. Проводит его к обветшалой деревянной двери, открывает ее и просит:
— Сюда, пожалуйста.
Кави оборачивается и смотрит на слепящий свет низкого солнца.
— Первые гости уже близко. Надо поторопиться.
Они входят в просторную пристройку, где обыкновенно сменяют друг друга, умываются и спят работники. В середине комнаты стоит стол, за которым рабы едят шкварки, но сегодня он буквально завален серебряными блюдами, кубками, браслетами, кольцами и цепочками.
— Превосходно, — говорит Песна, пробегаясь пальцами по дарам. — Запустим свиней в кормушку и подогреем их жадность.
Арантур видит шанс урвать и для себя кусочек.
— Благодаря твоим мудрым решениям добыча серебра выросла втрое. Думаю, мне следует заняться всеми рабочими шахтами в Этрурии?
В ответ Песна одаривает лизоблюда первой за день щедрой улыбкой.
— Ты хорошо поработал. Потом как-нибудь поговорим об этом. А пока позаботься, чтобы наши гости освежились с дороги, и позволь набить им свои карманы серебром.
Переваливаясь с ноги на ногу, управляющий выходит наружу.
Указав на дары, Кави замечает:
— Как-то мне не по себе, когда столько богатства собрано в одном месте.
Он озирается по сторонам, но Песна ободряюще похлопывает его по плечу.
— Не беспокойся. И потом, разве ты не распорядился усилить охрану шахт снаружи и внутри?
Прикусив губу, Кави отвечает:
— Так и есть, однако вспомни наш разговор: кто, как не Ларс, занимается охраной? Ведь стража по его части.
Улыбка исчезает с лица Песны.
Глава 34
«Луна-отель Бальони», Венеция
Том возвращается в номер Тины. Голова идет кругом: Валентина переживает из-за гибели кузена, Вито требует раздобыть больше сведений о печени, этрусках, ритуалах и сатанистах.
Войдя в комнату, он не произносит ни слова, и Тина понимает: ее спутник не в том настроении, чтобы разговаривать. Значит, задуманная беседа не состоится.
— Центр управления полетами — майору Тому. Вы по-прежнему на орбите?
Том, который успел плюхнуться в кресло, поднимает взгляд на Тину.
— Прости, я пытаюсь разобраться в деталях этого дела. Ворошу в голове знания по теологии и истории.
Тина подходит к нему и обнимает за шею.
— Тогда бери мой ноутбук и погугли что нужно. Я пока схожу в душ перед ужином.
— А это мысль. Спасибо. Там пароль нужен или что-нибудь?
— He-а, — улыбается Тина и указывает на стол. — Ноут уже включен. Ты только налей мне вина, пока я в душе.
— Конечно. Белого?
— Да. В мини-баре есть совиньон. И льда не забудь.
— Будет исполнено.
Первым делом Том садится за компьютер. Здорово помогают познания в теологии: Том в курсе, какое значение этруски придавали печени, а еще — что их общество было невероятно развитым и организованным. Примерно с девятисотого года до нашей эры этруски за основу мировоззрения приняли судьбу. Они верили, будто каждый момент их жизней находился во власти пантеона богов. Судьба каждого человека якобы зависела от того, в каких он отношениях с высшими силами — в добрых или наоборот. Этруски предсказывали будущее по знамениям, приносили жертвы, желая умилостивить богов или просить у них покровительства. В этом они целиком полагались на авгуров (или нетсвисов), которые позднее, в римской культуре, стали известны как гаруспики. И римляне, и католическая церковь переняли кое-что из обрядов этрусков, их ритуальных одежд: изогнутый на конце посох епископов, например, является потомком литууса, церемониального посоха нетсвиса.
Пока Тина напевает в душе, Том еще глубже зарывается в изучение ритуалов, связанных с гаданиями по печени. В одном из научных трудов он находит описание того, как нетсвисы разделяли печень на множество зон, каждая из которых соответствовала своему божеству и занимаемой им позиции в небесном пантеоне. Например, если часть печени, ассоциируемая с Тином, богом грома, оказывалась неким образом повреждена, жрец толковал это так: грядет буря и она погубит урожаи и рыбацкие лодки.
— Я выхожу! — кричит Тина. — Поможешь мне обсохнуть?
Но Том ее не слышит. Он увлеченно вглядывается в фотографию печени из Пьяченцы, бесценной модели овечьей печени в полный размер, изготовленной где-то за три сотни лет до нашей эры. Ее нашли в девятнадцатом веке в Госсоленго, что близ Пьяченцы, и считается, будто она служила обучающей моделью для молодых авгуров. И вот, вчитываясь в пометки, Том пытается определить, как мог гаруспик истолковать тот или иной знак.
Сзади подходит Тина.
— Ну, обсохнуть ты не помог — с этим я еще как-нибудь смирюсь. Но где вино?
— Прости, — подскакивает Том. — Увлекся.
Он спешит к холодильнику, достает бутылку белого вина и наполняет два бокала.
— Нашел, что искал?
— Вроде того.
Том чокается с Тиной и впервые, как пришел, смотрит на нее.
На Тине мягкий белый халат, а на голове — полотенце. Заметив, как Том изучающе смотрит на нее, Тина перестает вытирать волосы и, улыбнувшись, спрашивает:
— Что, слишком страшная без косметики и если волосы не высушить феном?
— Вовсе нет. Напротив, так ты намного прекраснее.
Он подходит к ней, мягко целует и чувствует, как от прикосновения к ее влажным волосам, от ощущения чистоты и мягкости губ загорается в нем желание.
Обняв Тину за талию и прижав к себе, Том начинает распускать пояс на халате.
Тина же мягко отталкивает Тома, ставит бокал на туалетный столик и просит:
— Присядь со мной. Хочу тебе кое-что сказать.
— О… не к добру это.
Тина берет Тома за руку и притягивает на постель.
— Мне надо уехать, Том.
Он непонимающе смотрит на Тину.
— Появилась работа, и мне надо очень скоро уезжать. По правде, чем скорее, тем лучше.
— Что еще за работа? — хмурится Том.
Тина отворачивается, пытаясь скрыть неловкость.
— Прости, не могу сказать. Это… эксклюзивный заказ на статью, а у журнала своя политика конфиденциальности. Надеюсь, ты понимаешь.
— Нет, не совсем. Разве между нами нет чего-то такого, что поважнее журналов? Или я такой наивный?
— Нет, Том, ты не наивный, — больше сердито, нежели сочувственно, произносит Тина. — Просто работа есть работа. Будь ты сейчас священником, ты не раскрыл бы мне тайну исповеди прихожанина.
— Да что ты такое говоришь! Что за глупости… Будь я священником, мы бы не спали с тобой.
Наступает черед Тины выказать раздражение:
— Ой, как будто у католических священников не бывает секса! — Она машинально затягивает пояс на халате. — Я профессионал и не нарушаю своих принципов. Это ты, надеюсь, уважаешь?
Том отводит взгляд, думая, что Тина не видит его гнева и разочарования.
— Ладно, — говорит он. — Не будем спорить. Прости. Когда ты уезжаешь?
— Завтра. — Выражение на лице Тины смягчается. — Прямо с утра.
Capitolo XXXI
Серебряные шахты, Атманта
Нобили прибыли. Двери закрыты. Все идет, как и задумывал Песна.
Человек, возомнивший себя будущим царем новых земель Этрурии, стоит во главе стола, заваленного драгоценностями. Он намеренно занял такое место: случись гостям отвлечься от его слов, их взгляды непременно упадут на дары.
— Благородные гости, для меня честь принять вас в моих серебряных шахтах. Я вновь благодарю за потраченное время и за возможность побыть вашим хозяином.
— Это честь для нас! — грохочет один из нобилей, весельчак, и, выступив вперед, ударяется о стол объемистым брюхом. — Еще больше чести нам выпадет, когда ты позволишь набить карманы этим сверкающим великолепием.
Раздается многоголосый смех.
Песна жестом руки просит тишины и внимания.
— Всему свое время, всему свое время. — Проводит рукой по украшениям на столе. — Будет вам еще большее, чем сии малые дары, великолепие. И не только сегодня, а, надеюсь, до конца ваших дней.
Нобили снова смеются.
— Утолив ваш голод, я расскажу, как мы — все вместе — сможем построить новые города, открыть новые прииски и пожать такое богатство, что оно затмит собой выложенные на этом столе скромные подношения.
Собравшиеся хлопают в ладоши.
Внезапный подземный толчок сотрясает комнату. При виде волнения на лицах нобилей Песна говорит:
— Беспокоиться не о чем, друзья мои. Арантур, расскажи нашим дорогим гостям, что это за небольшая дрожь в недрах земли.
Управляющий работами выступает вперед с выражением такого довольства на лице, какое бывает у людей, любящих внимание, но редко им балуемых.
— Дрожь под землей — от разрыва скальной породы. Мы разжигаем мощные костры в тех местах, где точно залегает драгоценная руда, и когда камень нагревается до невообразимого жара, поливаем его студеной водой с поверхности. Камень столь быстрого остужения не выдерживает и разрывается. — Арантур на пальцах изображает взрыв. — И когда стены скалы рушатся, за дело берутся наши работники.
Пожилой нобиль из Волсинии спрашивает:
— Много ли рабов у тебя гибнет?
— Бывает, гибнут, — буднично отвечает Песна. — Работа опасная. — Он показывает рукой на стол с драгоценностями. — Впрочем, опасность с лихвой окупается. Что стоят жизни нескольких рабов по сравнению с тем, сколько мы добываем! Эта шахта у меня — первая и крупнейшая. Всего я владею шестью приисками.
Гости шепчутся. Поразила их, однако, вовсе не опасность работ, а величина богатства Песны.
— Прошу вас! — Управляющий пытается вернуть внимание к себе. — Прошу, следуйте за мной.
С этими словами он отходит в дальний темный угол комнаты.
— Здесь у нас хранится то, что добыто недавно. Посмотрите, сколько серебра в этой породе.
Арантур отступает в сторону, чтобы гости могли разглядеть драгоценный металл.
— Большую часть нашей руды добыть легко. — Арантур переходит к другому небольшому столику. — Рабам только и остается, что просеивать породу, промывать ее и выбирать после куски серебра из пыли. Однако такая легкая добыча невелика размером. — Управляющий рудниками показывает кусок серебра размером с ноготь большого пальца. — Лишь зарываясь в недра земли достаточно глубоко, мы находим поистине крупную добычу.
Комната вновь содрогается от подземного взрыва.
Все взгляды устремляются на Песну. Магистрат и в этот раз успокаивает гостей улыбкой.
— То боги радуются нашей добыче, — говорит он. — Довольно, Арантур, не утомляй гостей речами. Пора бы уже одарить их нашими сокровищами. Я повелел своим мастерам изготовить отдельно для каждого из вас, друзья, свою вещицу. У моего благородного друга Кави даже есть список — кому что принадлежит.
Недра земли опять рокочут.
На этот раз никто не обращает внимания на грохот — всех поглотил мелодичный перезвон, с которым раздается на руки серебро.
Кави начинает с наименьших даров не столь важным гостям:
— Для меня честь вручить вам эти подарки. Сперва моему старому другу Арту из Таркны я рад преподнести вот этот перстень-печатку. На нем искусно выгравированы его инициалы…
Прочие нобили аплодируют Арту. Он начинает пробираться сквозь толпу, но…
До стола не доходит.
Деревянные подпорки комнаты трещат и расходятся.
В потолке образуются дыры, сквозь которые в комнату проникает свет. Аплодисменты сменяются молчанием. Гости, раскрыв рты, застывают от страха.
Потолок рушится им на головы. Нобили заслоняются руками от камней и деревянных обломков.
И вот уже под ногами расходится пол.
Раскрывается, подобно ловушке, внизу которой — подземный мир мертвых.
Руки цепляются за края обвала, но мягкая почва осыпается, и люди падают в пропасть.
Из дыры долетают крики и эхо; нобилей уносит смертельный поток каменных осколков.
По всем шести шахтам проносится шквал ревущего пламени, порожденный взрывом горного газа.
И те, кто пережил обвал, заживо сгорают в страшном огне.
А чуть поодаль на холме стоит Ларс и наблюдает, как от приисков в закатное небо поднимается грибовидное облако из пыли и черного дыма. Помощники постарались на славу, ловко запустив огонь в шахты, наполненные вредоносными подземными газами.
Опершись на разбитое колесо повозки, Ларс взвешивает в руках серебряные таблички и улыбается. Такой улыбки и Песна не постеснялся бы. «Врата судьбы» — ключ к великим вещам, и Ларс сохранит их даже ценой собственной жизни. Пока новый господин не будет готов их принять.
Capitolo XXXII
Тетия все еще без сознания, когда Венси приносит ее в дом Латурзы.
Старый целитель опасается худшего.
Такую обильную кровопотерю девушка вряд ли переживет.
Венси бежит за своим сыном, а в хижину врываются помощники и прочие доброжелатели. Уложив Тетию на грубое ложе, Латурза хватает ткани и котелок с водой, непрестанно булькающий на огне.
— Спасибо вам! Спасибо! Время уйти и дать мне работать. Освободите место.
Лекарь хлопает в ладоши, выпроваживая зевак, словно гонит прочь стадо набежавших невесть откуда гусей.
Остается одна только деревенская швея Кафатия, ровесница Тетии. Она помогает омыть тело раненой.
Старик изучает рану на животе. Пусть меч и не задел утробу, лекарь знает: спасти, скорее всего, не получится ни мать, ни ребенка.
— Здесь! Здесь подотри! — показывает старик Кафатии, а сам оглядывает рану на правой руке Тетии. — Да помогут нам все боги! Такую рану простому смертному не зашить и не залечить.
Он перетягивает бицепс Тетии пеньковой веревкой, в то время как помощница раздевает девушку и промывает рану у нее на животе.
И рана теперь четко видна лекарю.
Глубоко зацепило.
Слишком глубоко, чтобы спасать роженицу. Латурза подносит морщинистую руку к ее губам, чтобы проверить: дышит ли еще?
Дышит, но едва-едва.
Позади раздаются шаги. Кто-то заслонил свет.
Это Венси встал на пороге.
На руках у него тело сына.
— Он еще жив, Латурза! Тевкр не умер! Исцели его поскорее!
И старый воин кладет сына рядом с невесткой. Но Латурза даже не смотрит на авгура.
— Венси, твой сын мертв. Позволь же мне спасти Тетию.
— Нет! Спаси его, Латурза! Спаси моего сына.
— Друг мой, — отвечает старик тихо и с теплотой в голосе, — твой сын погиб. Он уже с богами, которым так верно служил.
Слезы стекают по лицу Венси.
— Хотя бы осмотри его. Заклинаю тебя, — просит он.
Латурза берет его за руки.
— Венси, мне не надо осматривать Тевкра, я и так знаю: он мертв! Прости, но уже ничего не поделаешь. Теперь позволь хотя бы заняться его женой и ребенком.
Тетия открывает глаза.
Боль охватывает все ее тело, и здоровой рукой девушка тянется к лекарю.
Латурза срывает с Тетии остатки окровавленной одежды. Наклоняется и раздвигает бледные, ослабшие ноги, а про себя молится — умоляет Талну, богиню деторождения, помочь. Оборачивается к Венси и, слабо улыбнувшись, говорит:
— Показалась головка ребенка. Я вижу дитя.
Глаза Тетии вот-вот вылезут из орбит. Сама она ревет раненым зверем.
Латурза помогает младенцу, бережно ухватив его пальцами за податливый череп.
Тетия не дышит, она задыхается. Воздуха недостает, но она готова употребить последние его капли на то, чтобы родить ребенка на свет. Чтобы обезопасить его.
Лекарь замечает, что лицо ее побледнело, как у почившего, а глаза подернулись молочной поволокой — как у ослепшего мужа.
Показались плечики ребенка. Вот он вышел по пояс.
Из горла Тетии вырывается нечеловеческий крик. Девушка опускает голову. Ноги разгибаются. Тетия умерла.
На мгновение все в хижине замирают. И только Латурза успевает опомниться.
— Венси! — кричит он. — Бери ее за ноги. Согни ей ноги в коленях. Быстрее!
Великан Венси делает как сказано, и Латурза подхватывает ребеночка под мышки и не спеша вытягивает.
Младенец выскальзывает из тела умершей матери, а за ним кровавой змей тянется пуповина. Все взгляды моментально устремляются на малютку. Мальчик. Он молчит и не дышит.
Венси понимает, что целителю нужно место. Выхватив нож, он перерезает пуповину и убирает тело невестки с пути Латурзы. Мертвая Тетия прижимается к Тевкру.
Латурза переворачивает ребенка личиком вниз и сует костлявый палец ему в рот, пытаясь достать язычок.
Маленький круглый животик раздувается и вроде готов уже лопнуть, как вдруг…
Из горлышка и ноздрей вырывается маленький фонтан жидкости и слизи.
Но крика по-прежнему нет. Мальчик только прерывисто дышит, посапывает, словно зверек, нюхая воздух.
Латурза улыбается.
— Ты стал дедом, Венси. Этот маленький человек родился прежде срока, но дышит неплохо.
— Дай мне его, — протягивает руки Венси. — Мою кровиночку, наследника.
Латурза бережно передает дитя на руки деду.
— Осторожнее. Ребенок очень слаб. Я пока найду во что его запеленать.
Венси целует внука. Ребенок совершенен, разве что под левым глазом у него родимое пятнышко в виде слезинки. Поцеловав внука еще раз, Венси сгибает сыну руку, как если бы тот обнял жену, и кладет ребенка между родителями.
— С рождением тебя, а это — твои отец и мать. Ты их никогда не увидишь, но будешь помнить о них. Я позабочусь, чтобы и твои потомки их помнили.