Пока Магоцци и Грейс попивали вино под магнолией, Марти Пульман пил виски по более серьезным соображениям. Сидел на кровати в комнате, принадлежавшей Ханне задолго до того, как она стала его женой. С годами эта комната медленно превращалась из дочерней спальни в унылое место, утратившее конкретное предназначение. За письменным столом никто не сидит, никто не спит в постели, в открывшейся дверце платяного шкафа гремят пустые вешалки. И все-таки Ханна присутствует здесь, как повсюду, и все в мире спиртное не смоет ее.

Он сделал долгий глоток из стакана, глядя в темное окно. Всего вторая ночь в этом доме, а кажется, будто прошла сотня лет с той минуты, как сидел в своей ванне с дулом пистолета во рту.

Попросив остаться, Лили не ввела его в заблуждение. Подобная просьба со стороны любой другой женщины, у которой убили мужа после пятидесяти лет совместной жизни, была бы абсолютно понятна. Опустевший дом полон горя, а ему лучше любого другого известно, что одиночество уцелевшего хуже смерти. Только Лили не из-за этого его оставила. Теперь, когда гибель Мори вывела Марти из заточения, собирается за ним присматривать, и оба они это знают. Старая ведьма каким-то образом догадалась, на что он решился. Всегда обо всем догадывалась, кроме одного-единственного раза.

Марти поморщился, снова заслышав пронзительный гул пылесоса. В течение последних четырех часов Лили готовит и наводит в доме порядок перед завтрашними поминками после похорон. Он пытался помочь, чтобы она скорее управилась и легла спать. В какой-то момент они чуть ли не вырывали друг у друга шланг.

– Имей сострадание, Мартин, – бросила Лили в конце концов, после чего он понял, что она сознательно не собирается прекращать работу. У него бутылка, у нее пылесос, и помилуй Бог каждого, кто попробует лишить их утешения.

Марти схватил бутылку, побрел на кухню, прихватил два чистых стакана, вошел в гостиную, по пути выдернув из розетки штепсель.

– Ради бога, сядь, отдохни. Уже почти одиннадцать.

Ждал протестов, колких замечаний по поводу выпивки, но, видимо, силы Лили Гилберт тоже имеют предел. Она устало опустилась на диван рядом с ним, бессознательно глядя в экран телевизора с выключенным звуком. По-прежнему в детском комбинезоне, только седые волосы повязаны синим хлопчатобумажным платком, как обычно во время уборки. Этот платок вечно его приводит в недоумение. Непонятно, то ли она в молодости придерживала платком длинные волосы, то ли приучилась его надевать после того, как лишилась волос. Он старался вообразить ее с длинными волосами, но после четырех порций виски видел лишь старческое личико с увеличенными стеклами очков глазами инопланетянки, на которую дети напялили парик.

– Кажется, в доме прибрано, – объявила она, дав понять, что села вовсе не по приказанию Марти.

– Ковер уже почти лысый. Я бы сказал, вполне прибрано. – Он налил ей виски на палец. – Держи.

Она бросила на него неодобрительный взгляд:

– Не хочешь пить один?

– Я спокойно могу пить один. Тебе надо расслабиться.

– Не люблю виски.

– Чего-нибудь другого налить?

Лили долго смотрела в стакан, наконец, глотнула и сморщилась:

– Ужас. Как ты его пьешь?

Марти пожал плечами:

– Надо привыкнуть.

Она опять осторожно глотнула.

– У Мори виски лучше. Все равно противное, но лучше. Это дешевое, да?

Он слегка улыбнулся:

– Угу.

Лили кивнула, встала, исчезла на кухне, вынесла через пару минут полбутылки двадцатипятилетнего «Болвени».

Марти изумленно разинул рот.

– Боже, знаешь, сколько это стоит?

– Разве поэтому нам нельзя его выпить? Думаешь, можно выставить полупустую бутылку на распродажу по Интернету?

Неизвестно, чему удивляться – то ли тому, что Лили жертвует скотч ценой в двести долларов, то ли что ей известно о распродажах по Интернету.

Они молча сидели, попивая виски, глядя в немой телевизор. Марти несколько раз сморгнул, убежденный, что видит галлюцинацию, но улыбающаяся физиономия не исчезала.

– Эй, да это ведь Джек! Включи звук…

Лили схватила пульт дистанционного управления и выключила телевизор.

– Стой! – Марти снова нажал на кнопку, оживил экран, с любопытством разглядывая трогательные рекламные картинки.

Джек помогает пострадавшему на месте автомобильной аварии, Джек беседует с рабочими на строительной площадке, серьезный озабоченный Джек у больничной койки, наконец, энергичный харизматический Джек в суде, и голос диктора: «Вам нужен адвокат? Обращайтесь к Джеку Гилберту, который всегда держит нос по ветру. Звоните по телефону 1-800-555-5225. Не оставайтесь с носом!»

– Шлок, – пробормотала Лили.

– Не знаю. По-моему, ничего.

Лили хмыкнула.

– Раньше ты никогда его шлоком не называла. Напротив, гордилась.

– Раньше он был моим сыном, – отрезала она.

Марти вздохнул. Из уважения к памяти Мори решил выйти из небытия, всеми силами помочь Лили. Так хотела бы Ханна. Но он вовсе не намерен вечно этим заниматься, поэтому надо покончить с бессмысленной феодальной семейной враждой. Черт побери, пускай Джек позаботится о родной матери.

– Господи Иисусе, Лили, ты самая упрямая женщина на планете.

– Зачем так говоришь? Зачем поминаешь Иисуса? Хорошо знаешь, я этого не люблю.

– Да ладно тебе. Для нас, евреев, имя Иисуса ничего не значит.

– Для кого-то что-то значит. Прояви хоть какое-нибудь уважение.

Он набрал полную грудь воздуху.

– Хорошо, не буду поминать, если ты перестанешь увиливать от темы. Лили, у нас кончаются Гилберты. Остались только вы с Джеком, пора бы тебе закопать в землю меч. Ну, женился на иноверке, и что? Вы с Мори в храм никогда не ходили. Почему тебя так возмущает, что его жена лютеранка?

Лили недоверчиво на него покосилась:

– Неужели действительно думаешь, будто в этом дело?

– А в чем?

– Фу. Ничего не понял. Даже не старался понять. В отставке слишком занят делами.

Марти заскрипел зубами, прежде чем сумел достойно ответить:

– Только не надо меня обвинять. Мы с Джеком долго не виделись, Ханна ему звонила, он бросал трубку, поэтому я спросил Мори, что происходит. Он сказал: Джек женился на лютеранке, говорить больше не о чем. Точка. Приблизительно через неделю Ханна была убита, ты уж меня извини, черт возьми, что я дальше не стал разбираться.

Он глубоко дышал, разглядывая бутылку виски. По прикидке, каждая порция долларов десять. Даже совестно тратить такие деньги на поездку в желанное кратковременное забвение.

– Пей, – предложила Лили. – Лучше умереть от цирроза печени, чем от язвы желудка после твоих дешевых помоев.

Если думает, что его надо дважды просить, то совсем из ума выжила. Марти схватил бутылку и налил стакан, мечтая погрузиться во тьму.

Лили проследила за долгим глотком.

– Хочешь знать насчет Джека?

– Конечно. Почему бы и нет?

Она кивнула, откинулась на спинку дивана, ноги оторвались от пола, торча вперед, как у старенькой девочки.

– Помнишь, он каждый день приходил обедать. До шлоковой рекламы, когда я еще могла говорить людям, что мой сын адвокат, а не стыдилась клоуна на телевизионном экране. В один прекрасный день все кончилось. Исчез с лица земли. Ничего – ни звонков, ни обедов. Звоню в офис – разговариваю с автоответчиком, звоню домой – разговариваю с другим автоответчиком. Мори сказал, что они поскандалили.

– Из-за чего?

– Кто знает? Отцы часто ссорятся с сыновьями. Так и раньше бывало. Не общались какое-то время, пока не забудут о глупостях, которые наговорили друг другу в безумии, на том и кончалось. А в тот раз не кончилось. По почте пришла фотография, где этот здоровенный шлок стоит на коленях среди девочек в белых платьицах и мальчиков в черных костюмчиках перед крестом с прибитым к нему бедным мертвым евреем.

Марти заморгал, задумавшись, не окончательно ли последняя порция виски спалила мозги, потому что чего-то решительно не понимал.

– О чем ты говоришь? Какая фотография?

Лили пропустила вопрос мимо ушей.

– Внизу подпись: Джек Гилберт, первое причастие, какая-то там лютеранская церковь, не помню названия.

– Что? Джек крестился?

Лили молча хлебнула из своего стакана.

– Полный абсурд. Он в Бога нисколько не верит.

Она взглянула на него, как на слабоумного.

– Да что с тобой? Дело вовсе не в Боге. Джек попросту влепил нам обоим пощечину, повернулся спиной к семье и к себе самому из-за какой-то глупой стычки с отцом. Через пару недель прислал свадебную фотографию. В том же месте, перед тем же крестом, с девушкой постарше, в белом платье размером побольше. Трус снова косвенно нас отхлестал по щекам.

Марти запустил пальцы в волосы, стараясь пробудить заснувшие серые клетки и осознать услышанное. Джек натворил кучу глупостей, но никогда не казался способным кого-то сознательно оскорбить, особенно родителей. Вдобавок зачем надо было наказывать Лили за ссору с отцом?

– Ничего не понимаю.

– Неудивительно. Я и сама ничего не понимаю. Больше года голову ломаю.

– Ты должна была Джека спросить.

– Я тебе говорю, он не стал бы со мной откровенничать. И Мори ничего не хотел объяснять. Мужчины с ума сходят, а женщины страдают, не зная почему.

Марти тупо смотрел, как Лили пьет, не видя никаких эмоций на давным-давно знакомом старческом лице. Не сомневался, что они присутствуют, и одновременно знал, что никогда их не увидит. Наверно, если бы Лили Гилберт раз в жизни заплакала, то не сумела бы остановиться.

– Ладно, сам поговорю с поганцем.

– Хорошо.

– Мне очень жаль, что он тебя обидел.

Лили бросила на него туманный взгляд:

– И все это время считалось, что я хуже всех. Кстати, Сол мне сегодня звонил после закрытия питомника. Знаешь, тебе предстоит гроб нести.

– Знаю.

Она чуть улыбнулась:

– Мори давно его выбрал. Постоянно бывал в похоронной конторе, играл с Солом в покер, однажды пришел и сказал: «Лили, я тут себе гроб присмотрел. Тяжеленный, отделанный бронзой, носильщики надорвутся. Тем лучше для костоправа Харви, у которого плоховато идут дела».

Марти с улыбкой услышал знакомые речи.

– Не знал, что он играл в покер.

– Только с Солом, у которого мог выиграть. Иногда еще с Беном.

– Кто такой Бен?

– Никто.

– Он тебе не нравится?

– Путц вонючий.

– А Мори он нравился?

Лили пожала плечами:

– Ты же знаешь Мори. Он был безнадежен. Ему все нравились, заслуженно или нет. Вдобавок они с Беном вместе сюда приехали.

– Странно, что я никогда его не встречал.

– Они не были слишком близки. Ездили два-три раза в год на рыбалку, порой в карты играли.

Марти медленно повернул к ней голову.

– Мори ездил на рыбалку?

– А как же. Ох, включи звук… поскорее. – Лили спустила ноги с дивана, уткнулась локтями в колени, не сводя глаз с экрана. – Смотри-ка, дополнительный иннинг…

Марти с изумлением посмотрел на нее:

– Бейсбол любишь?

Она сама щелкнула пультом.

– Конечно. Игра джентльменская. С ног никого не сбивают, широко улыбаются, добиваясь успеха…

Он ошеломленно таращил глаза, приходя к выводу, что совсем не знает Лили, столько лет любя ее дочь. Гораздо больше времени проводил с Мори, привыкая к возрастным различиям, существующим в новой семье. Лили таинственно пропадала на кухне, а Мори был мужчиной, другом, вторым отцом, знакомым и любимым.

А о рыбалке Марти никогда не догадывался и поэтому насторожился. Возможно, знал Мори не так хорошо, как казалось.

Он мысленно перенесся в тот день, больше года назад, незадолго до конца своей жизни, когда они возили Лили и Ханну в антикварную лавку милях в пятидесяти северней города, которая торговала вдвое дешевле, чем другие ближе к дому. На обратном пути остановились на деревенской заправке с закусочной, заказали мороженое и напитки.

– Иди-ка сюда, Марти, взгляни. – Мори стоял у высокого холодильного шкафа с молоком, сыром, другими продуктами, глядя на подсоединенный к нему бурливший бак с водой, и качал головой.

Марти заглянул, скривился в гримасе, видя черные клубки пиявок. На крышке бака в чашках с землей и опилками извивались разнообразные черви.

– Какая гадость. Что это?

– Откуда мне знать. – Мори жестом подозвал молодого работника. – Это не противоречит санитарным нормам?

– М-м-м… А вы кто, инспектор?

– Нет, не инспектор, но рассуди здраво. Пиявки рядом с молоком…

– И черви, – добавил Марти.

– Наживка, – объяснил служащий. – В баке живая, сверху сухая.

– Действительно, живая, – хмыкнул Мори. – Шевелится. Жуть какая-то.

– Э-э-э… у нас тут много рыбаков.

– А, рыбаков… Именующих себя спортсменами? Что же это за спорт, когда ты насаживаешь на зазубренный острый крючок крошечное беспомощное живое существо и забрасываешь в воду, чтоб вытащить оттуда другое беспомощное животное покрупнее?

– Да это ведь черви, пиявки и всякая дрянь.

– Для тебя – может быть. Скажи, ты фильмы Спилберга видел?

– Конечно, все видел.

– Правда? Интересно. И «Список Шиндлера» видел?

– М-м-м… Его точно Спилберг снимал?

– Не важно. Я про динозавров имею в виду.

– Ну, «Парк Юрского периода» четыре раза смотрел. Продолжение так себе, а первый по-настоящему классный.

– Помнишь, как там козленка привязывают, чтобы приманить первого крупного динозавра?

– Еще бы, обалдеть.

– Тебе его не было жалко?

– Вроде было. То есть он боялся до ужаса, жалобно блеял и прочее.

– Козленок был наживкой. Вроде этих червей.

Служащий тупо смотрел на Мори.

Тот погрозил ему пальцем.

– Вот тебе важный урок. Понял? Если нет, объясню. То, что для одного человека червяк, для другого козленок. Запомни.

Лили заблуждается, решил Марти, выплывая из забытья. Что бы она ни говорила, что бы ни говорил любой другой человек, Мори Гилберт не мог быть рыбаком.