Суть в том, что Магоцци любит на нее смотреть, порой никак не может удержаться.

– Снова таращишься.

– Ничего не поделаешь. Я жутко суеверен.

Грейс Макбрайд улыбнулась – самую чуточку.

Если она и умеет улыбаться широкой зубастой улыбкой, он этого еще не видел.

– Хочу тебя об одолжении попросить.

– Слушаю.

– О большом.

– Справлюсь. – Конечно. Он все сделает для Грейс Макбрайд, а взамен просит только, чтоб время от времени они вот так сидели вечерами у нее на кухне, пили вино, болтали ни о чем, чтобы он смотрел на черные волосы, в голубые глаза, мечтая о том, что, возможно, когда-нибудь произойдет, если потерпеть подольше.

– Позаботься о Джексоне.

Ох, плохо дело. Джексон – усыновленный мальчишка, живущий в квартале от Грейс, единственный, кто нуждается в заботе, если она решится уехать из города. Господи боже, возможно, он переборщил с терпением.

Магоцци решил проявить силу и молчаливое равнодушие, но, как только открыл рот, язык выболтал правду.

– Грейс, ты не можешь уехать. Весь мой план соблазнения рухнет.

Она снова слегка улыбнулась:

– Это называется соблазнением? За полгода не попытался даже поцеловать.

– План долгосрочный. Вдобавок ты пока не готова.

Она наклонилась над столом, дотронулась до его руки, и он заледенел. За весьма редкими исключениями, Грейс никогда ни к кому не прикасается. Конечно, хватает, случается, за руку, желая привлечь к чему-то внимание, но прикосновение просто ради контакта – большая редкость.

– Все готово, Магоцци. Мы не один месяц трудились. Теперь в Аризоне кое-что возникло.

– Господи помилуй, никто летом не уезжает из Миннесоты в Аризону. Наоборот.

– За последние три года в маленьком городке пропали пять женщин, а у полиции только горы бумаг. Там нужна новая компьютерная программа.

Магоцци отвернулся, чтоб она не увидела мгновенно и неожиданно вспыхнувшее гневом лицо. Половину своей короткой жизни Грейс Макбрайд пряталась от убийцы, и что делает, когда опасность миновала? Дурочка ищет другого убийцу, готова бежать к нему прямо в объятия. У нее сложилось нелепое убеждение, будто борьба с демонами исцеляет. Это, пожалуй, имеет смысл, когда речь идет, например, о страхе перед полетами, но абсолютно бессмысленно, когда демоны вооружены, опасны и определенно безумны.

– Шея тоже покраснела, Магоцци.

Он оглянулся, стараясь говорить ровным тоном.

– Незачем тебе туда ехать. Программное обеспечение можно и здесь разрабатывать.

– Слушай. В пяти заведенных делах тысячи страниц и сотни подсказок, ежедневно поступает новая информация, причем в компьютеры не внесено ничего. На одну пересылку накопленного месяц уйдет.

– Ну и пускай уходит.

Грейс тряхнула головой, рассыпав по плечам темные волосы. Специально внимание отвлекает, подумал он. Не стоило говорить о своем суеверии.

– У нас времени нет. Женщины пропадают раз в семь месяцев, как по часам. После исчезновения последней прошло шесть.

Магоцци подумал, не стукнуть ли кулаком по столу. Наверно, так и должен сделать итальянец, но он как-то не представляет себя в этой роли. Видно, наследственные гены жестикуляции потерялись где-то по дороге.

– Расскажи, как тебе удалось, черт возьми, отыскать в нашей стране полицейское управление без компьютеров.

Грейс подперла рукой подбородок, глядя на него.

– Ты даже не представляешь, сколько их. Там всего четыре человека, один из них шеф, который тоже занимается патрулированием.

Проклятье, у нее на все найдется подходящий ответ.

– Хорошо, тогда чем занимается полиция штата? ФБР? Техасские рейнджеры? Кто там еще работает над серийными убийствами?

Грейс скорчила гримасу.

– Сначала федералы и полиция штата действовали активно, но официально речь до сих пор идет о пропавших, а не об убитых. Нет ни трупов, ни мест преступлений, пресса не сильно интересуется после того, как выяснилось, что почти все жертвы не совсем образцовые граждане. Чуть не за каждой тянется история – побеги, наркотики, проституция, – поэтому их дела очень быстро скатились в конец списка приоритетных.

Магоцци впервые почуял прилив надежды.

– Если нет трупов, почему ты уверена, что это серийные убийства? Может быть, они просто сбежали, и все. Может быть, до сих пор где-то рядом болтаются.

Терпение Грейс начинало иссякать.

– Именно на эту каменную стену наткнулся шеф полиции. Исчезают женщины определенного сорта, тела не обнаружены, полиция штата и ФБР отступились, решив, будто они куда-то уехали. Однако шеф уверен, что в городке действует маньяк-убийца, и нас в том убедил. Последняя жертва не наркоманка, не проститутка и не бродяжка, хотя полиция штата причислила ее к остальным. Ей восемнадцать лет, она поехала за мороженым для отца в магазин за две мили. Это дочка шефа, Магоцци. Он ищет своего ребенка, а помочь ему никто не хочет.

Магоцци сразу понял, что проиграл еще не начатое сражение. Грейс не мчится навстречу убийце, а отправляется в крестовый поход. Он закрыл глаза и вздохнул.

– В таком деле новое программное обеспечение действительно может дать какой-то результат.

Он старался не выдать отчаяния, недостойного настоящего мачо. Знал, что такой день однажды наступит. С прошлого октября Грейс с тремя своими партнерами с головой ушли в разработку новой программы, приготовили ее к запуску, и теперь, когда весть о ней распространилась, Аризона станет только началом. События покатятся снежным комом.

Ни один коп не пропустит публикаций в последних выпусках полицейских журналов, поступающих в каждый участок в стране, тем более что услуга не будет стоить ему ни гроша.

Программа рассчитана на детективов, мало-мальски смыслящих в компьютерах. Сканирует каждую бумажку, раздобытую в ходе расследования, сохраняет в памяти, проверяет в дальнейшем на совпадения и аналогии. Ничего не теряется, не забывается. Копы слишком часто сталкиваются с жуткой необходимостью запоминать и сличать тысячи страниц. Программное обеспечение сверяет входящую информацию с бесчисленными базами данных, выявляя за несколько часов связи, на поиски которых у целой бригады ушли бы недели и месяцы.

Грейс однажды пыталась объяснить техническую сторону дела, после чего Магоцци ушел с дикой головной болью. С клавиатурой он освоился, но происходящее на жестком диске имеет для него ровно столько же смысла, сколько взмахи волшебной палочки над котелком с жабьими глазами. В конце концов, она растолковала, как слабоумному:

– Посмотрим с другой стороны. Допустим, жертва несколько месяцев назад выписала чек, расплатившись в антикварной лавке. Допустим, в тот же день разносчик, за которым числятся незначительные случаи насилия, доставил товар в какую-то антикварную лавку. Программа сообщит об этом через несколько минут, подсказывая, что надо к нему присмотреться поближе. Хороший детектив, имеющий кучу свободного времени, когда-нибудь придет к такому же заключению…

Может быть, и не придет, подумал Магоцци. Во всей Национальной гвардии народу не хватит, чтобы в обозримое время обежать все окрестные антикварные лавки.

Он так долго молчал, что Грейс забеспокоилась, попыталась умилостивить его угощением. Он тупо смотрел в поставленную перед ним тарелку с залитой шоколадом клубникой, признав мисс Макбрайд чемпионкой в борьбе без правил. Ей прекрасно известно, что за подобный десерт он родную мать продал бы.

– Энни неделю уже в Аризоне, – сообщила она с легкой улыбкой.

Упоминание об Энни Белински – партнерше и, безусловно, лучшей подруге Грейс, – безотказно действует на любого мужчину. Немыслимо толстая, фантастически чувственная женщина с первого взгляда приглашает к оргии.

– Ищет дом, который можно снять, обсуждает с шефом полиции план действий.

Улыбка на губах Магоцци увяла.

– Дом снять? Надолго?

Грейс пожала плечами:

– Не знаю. Пока на месяц.

Он закрыл глаза и вздохнул.

– Я должна ехать. Должна что-то сделать.

– А здесь что, делать нечего? С помощью твоей программы закрыты как минимум три давних дела об убийствах в Миннеаполисе. Тебе это не кажется важным? Три семьи получили, в конце концов, результат. Установлены трое убийц…

– Магоцци!

– Что?

– Это старые дела.

– Знаю. У нас таких миллион. Джино утром очередное досье притащил.

– Двое убийц умерли, третий в доме престарелых слюни пускает над комиксами.

Магоцци, нахмурившись, потянулся к бутылке вина. Может, если ее напоить, позабудет разумные доводы.

– Не пойми меня превратно. Я рада, что мы сумели помочь, прокатали программу на этих делах, внесли кое-какие поправки. Но сейчас там убивают людей, а мы будем сидеть с твоими «глухарями», когда программа может спасти чью-то жизнь.

Магоцци посмотрел ей в глаза:

– Я итальянец. Мне абсолютно чуждо чувство вины. А тебе, видно, нет.

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать, что ты себя караешь. До сих пор считаешь себя виновной в убийствах по обезьяньим сценариям.

Грейс поморщилась. Обезьянье название носила их фирма «Манкиренч софтвер», разрабатывающая программное обеспечение, по крайней мере до тех пор, пока средства массовой информации не связали с ней киллера и серию бессмысленных убийств, которые прошлой осенью почти парализовали Миннеаполис. С тех пор партнеры стараются придумать новое название.

– Конечно, мы себя обвиняем, – тихо подтвердила Грейс. – Как же не обвинять? Но что бы ни толкало нас в Аризону, дело хорошее, и ты это знаешь. – Она поднесла к его губам ягоду клубники и, словно загипнотизированная, смотрела, как он откусывает кусочек. Столь интимный и столь сексуальный момент возник между ними впервые, сразу развеяв отчаяние в прах. Господи боже, какой он слабак, смотреть противно.

Грейс снова почти улыбнулась:

– Так присмотришь за Джексоном?

«Еще одна клубничка, и я его усыновлю», – решил Магоцци, но все-таки сказал:

– Даже не верится, что ты готова бросить несчастного сироту.

– У него очень славная приемная мать. Заботливая, хоть и белая, по его выражению.

– Мальчишка боготворит тебя, Грейс. Каждый день забегает. Нельзя просто удрать от подобной привязанности… – Он умолк на полуслове, задумавшись, не этим ли отчасти объясняется переезд компании в другое место. Ничего нет страшнее привязанности, которая со временем порождает доверие, даже любовь, а в жестоком прошлом Грейс те, кому она верила, кого любила, почти всегда пытались ее убить.

– Не удеру еще несколько дней, – попробовала она улестить его без клубники. – Основная работа сегодня закончена, но Харлею с Родраннером придется еще с электроникой повозиться.

Магоцци осушил бокал и опять потянулся к бутылке.

– Всего несколько вшивых дней? Черт побери, начальство уведомляют об уходе гораздо раньше. Это слишком быстро. План соблазнения можно ускорить. Я до сих пор не видел твоих ног. У тебя есть ноги?

Он бросил взгляд на английские сапоги для верховой езды, которые Грейс ежедневно носит уже десять лет, потому что убийца из прошлого перерезал жертвам ахилловы сухожилия, чтобы не убежали.

– Я вернусь, Магоцци.

– Когда?

– Когда смогу снять сапоги.

Харлей Дэвидсон жил за полмили от Грейс в единственном районе Двойного города, который считал достойным мужчины с его деньгами и вкусами.

Нигде больше в Сент-Поле почтение к прошлому не проявляется в такой степени, как на престижной Саммит-авеню – широкой, густо заросшей деревьями улице, протянувшейся от крутого речного берега к окраине города.

На рубеже веков здесь обосновались лесопильные, железнодорожные и мельничные бароны, построив на берегу и вдоль дороги обширные величественные усадьбы, каждая из которых старалась превзойти предыдущие. Спустя столетие многие сохраняют первозданный вид, любовно оберегаемый либо потомками, не промотавшими фамильные капиталы, либо Историческим обществом Миннесоты, либо новыми богачами.

К сильному неудовольствию некоторых ультраконсервативных соседей Харлей стал одним из последних состоятельных домовладельцев на Саммит-авеню. В прекрасные вечера мускулистый гигант с длинной черной бородой и болтающимся конским хвостом часто топает мимо в мотоциклетных ботинках, сплошь затянутый в кожу. Зрелище для коренных обитателей жуткое даже на том расстоянии, с которого татуировок не видно.

Ему принадлежит безобразный дом из красного песчаника с башенками, окруженный высокой железной кованой оградой с острыми пиками, на которые можно было бы насадить взрослого слона, но сразу за массивной парадной дверью открывается баварский замок из сказок братьев Гримм. Десять тысяч квадратных футов увешаны заграничными хрустальными люстрами, заставлены изысканной антикварной мебелью соответствующих хозяину габаритов; темное дерево ручной резьбы, выполненной в незапамятные времена, сверкает, как «глаза испанской шлюхи», по выражению самого Харлея, чем во многом объясняется неприязнь соседей. Сногсшибательная звуковая система без умолку наполняет дом тяжелым роком или оперой, в зависимости от того, один он или нет, потому что от оперы Харлей Дэвидсон иногда плачет.

В октябре прошлого года после кровавой бани в чердачном офисе «Манкиренч» компания временно переместилась к Харлею на третий этаж, работая над новым программным обеспечением. До отъезда Энни в Аризону на прошлой неделе все трое – Энни, Грейс и Родраннер – почти полгода просиживали у него целыми днями. Пришлось приспосабливаться к их постоянному пребыванию. Даже когда оно завершилось, по вечерам в старом доме витают запахи и звуки, будто в нем живет семья, и это очень приятное ощущение.

Сейчас они с Родраннером стоят в каретной – двухэтажном чуде с булыжным полом и шпунтовой стенной обшивкой из дубовых плашек под храмовым сводчатым потолком. Здесь тоже висят хрустальные люстры, что Родраннер считает излишней смехотворной роскошью. Кроме того, ему не нравятся стойла, комнаты для грумов на втором этаже, устроенные тут задолго до покупки дома.

В данный момент в огромных помещениях, предназначенных для экипажей, саней и запрягаемых в них животных, находятся совсем другие лошадиные силы. Доставленный сегодня дом на колесах символизирует завершение рутинной работы. Серебристый бегемот с тонированными стеклами кажется здесь чужеродным и лишним.

– На автобус похоже. – Родраннер топтался перед автофургоном, растопырив паучьи руки, глядя в огромное ветровое стекло почти на уровне своих глаз в шести с половиной футах над полом. Он проехал через весь Миннеаполис на велосипеде исключительно ради физической нагрузки, как обычно, в костюме из лайкры, нынче в черном, в предчувствии грязной работы.

– Никакой не автобус. Не называй его автобусом. Официально это рекреационный автомобиль повышенной проходимости и соответствующего класса, а неофициально «Колесница».

Родраннер закатил глаза.

– Зачем ты постоянно даешь названия неодушевленным предметам? Невыносимо. Начиная с дома и заканчивая своим членом.

– Мой член одушевленный предмет.

– Заткнись. Если хочешь тратить свободное время на выдумки, лучше придумай новое название фирмы.

– Полгода голову ломаю. Переобезьянничать «Манкиренч»?.. Граничит с кощунством.

– Понимаю. Все равно что дать новое имя десятилетнему ребенку.

– Вот именно.

– Но придется.

– Догадываюсь.

Никого не радует необходимость сменить название компании. Десять лет они крутились и вертелись что было сил, обезьянья натура вошла в плоть и кровь.

– Геккон, – поперхнулся Родраннер.

– Это ты так чихаешь?

– «Геккон инкорпорейтед». По-моему, неплохо.

Губы Харлея недоверчиво шевельнулись средь черной бороды.

– Совсем с ума спятил? Какая-то чертова ящерка…

Родраннер пожал плечами:

– Продолжение темы животных. Мне нравится.

Харлей открыл тяжелую гидравлическую дверцу фургона, недовольно взбираясь по лестничке.

– Если мыслить в таком направлении, я бы фирму назвал в твою честь селезнем – нырком в дерьмо.

Поднимавшийся за ним следом Родраннер быстро забыл об оскорбленной гордости, как только ступил в бархатный интерьер дома на колесах и начал оглядываться. Пушистые мягкие ковры устилают полы; пухлые низенькие лежанки, похожие на обтянутое шелком суфле, окружают сверкающий лаком деревянный стол; в просторной кухне гранитные столешницы, хромированная посуда, полированный тик…

Харлей скрестил на широкой груди руки, оскалившись в широченной улыбке.

– Что скажешь, приятель? Похоже на Букингемский дворец?

Родраннер таращил глаза, как ребенок рождественским утром.

– Умереть и не встать. Особенно все это дерево.

Харлей скромно передернул плечами:

– Мне как бы хотелось, чтоб было похоже на яхту, только без всякой морской чепухи. Пошли, еще чего покажу. Чем дальше, тем лучше.

Шагавший за ним по длинному фургону Родраннер на минуточку остановился полюбоваться вместительной ванной с душевой кабиной. Лакомый, по мнению Харлея, кусочек располагался в дальнем конце – огромная бывшая спальня, полностью переоборудованная в рабочий кабинет. Четыре компьютерные рабочие станции, на одной стене высятся полки с подсобными материалами, на буфетной полочке охладитель для вина и увлажнитель сигар для Харлея, для Родраннера новейшая кофеварка-эспрессо.

– Вот наш мобильный командный центр, приятель. Отсюда будем наносить пинки в задницы и по яйцам. Заслышав наши речи, плохие ребята по всей стране взвоют от ужаса.

Родраннеру, наконец, удалось оторвать глаза от кофеварки.

– Слушай, старик, Грейс и Энни рехнутся, увидав эту штуку. Кстати, где Грейс? Я думал, она тут проводит проверку.

– Нынче вечером не смогла. Встречается в своем Дворце любви с итальянским жеребцом.

– С Магоцци? – скептически переспросил Родраннер.

– А с кем же еще?

Родраннер минуту подумал.

– По-твоему, у них любовь?

Харлей недоверчиво посмотрел на него:

– Тебя только что осенило, гений? Черт возьми, где ты был последние полгода? Конечно, любовь.

Нижняя губа Родраннера страдальчески и трагически скривилась, как всегда, когда он чего-то лишался.

– Никогда не видел, чтоб за руки даже держались. Думал, просто дружат.

Харлей поднял глаза к потолку:

– Господи боже, Родраннер, тут мозгового штурма не требуется. Надо иметь единственную функционирующую серую клетку, чтоб сразу понять, как только увидишь их вместе, тупо и растерянно уставившихся друг на друга.

– Господи помилуй! Ты только из этого заключаешь, будто они любят друг друга? Безнадежный романтик. Видишь то, что хочешь. Тупо и растерянно смотрит один Магоцци. Если бы у тебя функционировали две серые клетки, ты бы заметил, что Грейс ведет себя сдержанно. Знаю, он в нее влюблен, и мне его искренне жалко, но она далеко не готова пуститься по этой дорожке. Может быть, вообще никогда не пойдет.

Харлей испепелил приятеля взглядом.

– Никогда не осуждай романтиков. Любовь обладает таинственной непредсказуемой силой, творит еще более странные вещи, чем отношения между Грейс и Магоцци. Черт побери, кто знает? Может, когда-нибудь ты покажешься женщине привлекательным. Мир полон сюрпризов.