Закончив проверять телефонные линии, Грейс вернулась на улицу, ко входу в кафе, и остановилась там, прислушиваясь. Она не услышала ничего, кроме доносящихся из здания приглушенных голосов Энни и Шарон. Она повернулась к кафе, и ее ослепило солнце, отразившееся в больших витринных окнах.

Когда Грейс открыла затянутую сеткой дверь, Шарон и Энни одновременно и похожим движением вскинули голову и посмотрели на нее. Они сидели за барной стойкой и пили газированную воду из банок, взятых в стоящем неподалеку холодильнике со стеклянной дверцей. Энни размахивала сотовым телефоном, стараясь поймать сигнал.

– Этот кусок пластика безнадежен. Снаружи не работает, внутри тоже не работает… Грейс, милая, нашла кого-нибудь? – Она протянула Грейс бутылку воды и сунула бесполезный телефон обратно в сумочку.

Грейс покачала головой, открыла бутылку и сделала глоток. Затем сказала:

– Кто-то перерезал все телефонные линии.

– Что?

– Прямо под распределительными коробками. На стене кафе, бензоколонки и деревянного дома.

Долгую секунду в воздухе висело молчание.

Наконец Шарон сказала:

– Может быть, дети.

– Может быть.

Энни смотрела только на Грейс.

– И что ты думаешь, Грейс?

– Что нам надо выбираться отсюда.

Энни вздохнула, глотнула в последний раз из банки и встала с табурета. Она подошла к холодильнику, взяла оттуда три бутылки воды и поставила одну из них на стойку перед Шарон.

– Зачем это?

– Запихай в сумочку, солнышко. Снаружи настоящее пекло, а нам, кажется, снова предстоит прогулка.

– Ты что, шутишь? Если судить по карте на автозаправочной станции, до ближайшего города не меньше десяти миль, и то с того места, где мы оставили джип. А что, парочка таких техногуру, как вы, не сможет починить телефонные линии?

– Там двадцатипятипарный кабель, – объяснила Грейс. – Придется много сращивать. Часа два провозимся.

– А к тому времени местные вернутся – куда бы они ни исчезли – и отвезут нас куда нам надо. А пока у нас есть еда, вода и место, где спрятаться от солнца…

Энни посмотрела на Шарон так, будто та, по ее мнению, сошла с ума. Она на секунду забыла, что не все в мире знают, что, когда Грейс говорит: «Нам надо выбираться отсюда», ей надо верить, как собаке-поводырю, которая тянет слепца прочь от колес несущегося на него автобуса.

– Давайте выдвигаться.

– Ладно. – Шарон не оставила надежды их урезонить. – Давайте тогда так. Вы с Грейс останетесь здесь, начнете налаживать телефоны, а я пойду – ну просто для очистки совести. Может, мне повезет, и я кого-нибудь встречу на дороге. Без обид, Энни, но на улице девяносто, а аэробика на свежем воздухе, как я понимаю, не твой…

– Тихо. – Грейс мгновенно и почти бесшумно переместилась к двери и замерла, закрыв глаза и послав отточенную иглу внимания налево, вдоль дороги, мимо бензоколонки и за поворот, после которого дорога исчезала в лесу. Она не могла определить, что именно она услышала, – ничего такого, просто едва слышный рычащий звук, посторонний в этой всеобъемлющей тишине.

– Что-то приближается, – только и успела вымолвить она.

Гарольд Уиттиг передвинул рычаг переключения скоростей в нейтральное положение и устало оперся о руль запястьями. Он беспокоился, и от этого его рот был сжат в жесткую линию. Оторвав одну руку от руля, он стер рукавом пот со лба и в сотый раз пообещал себе, что отправит этот чертов пикап на свалку и возьмет себе большой новый «форд» с кондиционером – они там такие мощные, что могут охладить даже двухдолларовую шлюху. Черт, как жарко. День был ни к черту, одно несчастье за другим.

Уже утром, когда они ехали в Роквилл, у пикапа спустила шина. Потом оказалось, что на «Флит-Фарм» еще не собрали велосипед Томми, и им пришлось два часа сидеть и ждать, а в это время парочка кретинов металась взад-вперед с торцовыми ключами и сорокастраничной инструкцией по сборке. Потом у Джины начались месячные, и ему пришлось рысцой бежать в магазин и покупать ей тампакс. Он думал, он умрет прямо возле кассы, когда симпатичная молоденькая кассирша улыбнулась и сказала: «Только тампакс? Больше ничего?» А теперь еще и это. Господи, что за день.

Он посмотрел через пыльное ветровое стекло на пустой джип на обочине и на полосатые, оранжево-белые козлы, на которых мерцали желтые огоньки. Они стояли поперек дороги и блокировали движение. Перед козлами стояли двое в камуфляже и ботинках военного образца. Лица у них были серьезные, как у играющих в войнушку мальчишек, а на груди висели М-16. Гарольд очень надеялся, что они не были заряжены боевыми патронами. В такой удачный день, как сегодня, один из этих вояк, по идее, должен подойти к пикапу и прострелить ему голову.

Джина на пассажирском сиденье вся подалась вперед, будто была уверена, что если ее лицо будет на дюйм ближе к ветровому стеклу, то она поймет, зачем заблокировали дорогу. От жары у нее на лбу тоже высыпали капельки пота. Она поджала нижнюю губу, как всегда, когда сталкивалась с чем-нибудь, что казалось ей бессмысленным, и ее лицо приобрело обеспокоенное выражение.

– Кто это такие? Солдаты?

– Похоже на то. Может, Национальная гвардия.

– А зачем они тут? Зачем они перегородили дорогу? – Ее понемногу охватывала паника – это было видно по ее голосу, который с каждым словом забирался все выше. Гарольд знал, что она уже начала воображать себе черт-те что и в голове у нее, отталкивая друг друга, проносятся мысли о торнадо, наводнениях, мятежах и других катастрофах, при которых обычно Национальная гвардия появляется в обычном мире.

– Джина, успокойся. – Он положил ей руку на колено. – Это солдатики выходного дня. Им же нужно где-то играть в свои игры.

Но когда один из молодчиков направился к пикапу, у него самого по спине побежали мурашки. Молодчик был светловолосым, веснушчатым и обгоревшим на солнце, но с выправкой у него было все в порядке: прямая спина, четкие движения и вздернутый подбородок, характерный только для военных в стойке «смирно».

– Добрый день. Что здесь происходит?

Солдат приблизился к открытому окну Гарольда и дружелюбно кивнул. Автоматическая винтовка спокойно висела у него на боку.

– Добрый день, сэр, мэм. Боюсь, вы здесь не проедете. Дорога временно закрыта. Мы направляем машины в объезд по шоссе «С»…

– Что значит «дорога закрыта»? Почему?

– Военные маневры. Ваши налоговые доллары в действии.

Джина с облегчением вздохнула, затем раздражение заполнило то пространство, где еще секунду назад бурлила паника. Она была готова к катастрофе, но не к неудобству. Смахнув со лба прядь мокрых от пота светлых волос, она стала обмахиваться рекламным листком «Флит-Фарм».

– Что значит «военные маневры»? – набросилась она на молодого солдата. Тот удивленно вскинул брови, и Гарольд улыбнулся. Он почти жалел этого цыпленка, посмевшего поставить преграду между Джиной и душем именно в тот день, когда у Джины начались месячные. – Мы живем дальше по этой дороге, и, когда мы уезжали сегодня утром, никаких военных маневров не предвиделось.

Гарольд примирительно улыбнулся, но посмотрел на солдата, и его улыбка сразу увяла. Уверенность и спокойная решимость вдруг исчезли с лица человека в форме, их сменила растерянность и даже какой-то промельк страха. Гарольд занервничал. Люди с оружием в руках не должны быть растерянными и испуганными – иначе все может обернуться очень плохо.

– Э… так вы живете дальше по этой дороге, мэм?

– Да. Где-то в полумиле дальше Фор-Корнерса. Большая ферма по левую руку. А теперь мы были бы вам очень благодарны, если бы вы сдвинули свой забор в сторону, чтобы мы могли проехать. Дома нас ждет сын.

Солдат застыл на секунду, превратившись в каменного истукана, затем сделал глубокий вдох и снова натянул маску решительного вояки.

– Мне очень жаль, мэм, но этого я сделать не могу. У нас приказ никого не пропускать.

– У вас приказ не пускать меня домой? – недоверчиво спросила Джина, наклонившись вперед, чтобы метнуть в солдата уничижительный взгляд. – Это же чушь. А теперь пропустите нас, или мы проедем прямо по вам и по вашему забору.

«А вот этого Джине не следовало говорить», – подумал Гарольд. Он находился прямо на линии огня между разгневанной женщиной и мальчишкой с автоматом, которому неизвестно что может прийти в голову. Выразительно посмотрев на Джину, он повернулся к солдату, вымучил улыбку и сказал как можно спокойнее, хотя у него самого тоже кончалось терпение:

– Слушайте, мы просто хотим добраться до дому. Разве вы не можете этого понять?

– Могу, сэр, но у нас приказ, – повторил он.

– А нам в таком случае что делать? Ездить кругами, пока вы не закончите играть в солдатиков?

– Это вам решать, сэр. Я просто выполняю свою работу.

– Ваша работа состоит не в этом. Я хочу поговорить с вашим командиром. Немедленно. А если он не появится, я развернусь, найду ближайший телефон, и дальше вы будете объясняться с шерифом округа Миссакува.

Солдат явно не знал, что делать. Его глаза метались от Гарольда к Джине и обратно, и Гарольду показалось, что в них мелькнул отблеск вины и раскаяния.

– Подождите, пожалуйста, одну минуту. Я свяжусь с командованием по рации. – После этих слов он резко развернулся на каблуках и быстрым шагом вернулся к заграждению, где с автоматом на изготовку стоял второй солдат.

Гарольд не ожидал, что солдат так быстро ретируется. По спине у него опять поползли мурашки, и на этот раз их было больше. Он чуть не подпрыгнул, когда Джина дотронулась до его локтя.

– Что-то не так, – прошептала она. Ее голос дрожал, и Гарольд почувствовал, как эта дрожь отдается у него под ложечкой. – Что-то случилось, а они нам не говорят…

– Джина, не паникуй. – Гарольд накрыл ее ладонь своей, слегка пожал и изобразил на лице ободряющую улыбку. – Эти щеглы ничего не делают без приказа. Если ему приказали перекрыть дорогу и никого не пускать, он и собственную матушку назад завернет. Сейчас придет начальство, и все разрешится.

Успокаивая Джину, он следил за солдатами. Веснушчатый парень стоял возле джипа и говорил что-то в микрофон установленной в машине рации, второй не сводил взгляда с пикапа.

Гарольд стер ладонью текущий по шее пот. Когда эта колымага не ехала, она превращалась в настоящую баню, а вся эта задержка длится уже слишком долго.

– Подожди здесь. Я пойду узнаю, чего они тянут.

Веснушчатый парень дал отбой по рации и вдруг услышал долгий, выматывающий душу скрежет и, обернувшись, увидел, как дверь пикапа повернулась на ржавых петлях и Гарольд Уиттиг ступил на дорогу. Солдату сразу пришло в голову, до чего этот гигант с черными вьющимися волосами и плечами и грудью штангиста похож на Супермена из комиксов. Второе, что промелькнуло у него в мозгу, не было мыслью, а скорее представляло собой бессознательный ответ на внешний раздражитель, как у животных. Он мгновенно развернулся на месте, словно смертельно опасная балерина, и его винтовка, описав полукруг, пришла в такое положение, при котором ее ствол был направлен Гарольду Уиттигу прямо в грудь. Но еще до того, как он завершил разворот, его напарник уже лежал на земле в стрелковой позиции, взяв Гарольда на прицел.

– Стоять на месте!

Гарольд застыл, как замороженный азотом. У него отпала челюсть, и он в полном смятении воззрился на две нацеленные на него автоматические винтовки. Он вспомнил о том, что надо моргать, только когда его глаза высохли и их стало жечь. Он закрыл рот, сглотнул, затем тихо спросил:

– Вы что, ребята, с ума сошли? Что вы творите?

Голос солдата слегка дрожал, но направленное на Гарольда дуло не шелохнулось.

– Мы просто выполняем свою работу, сэр.

– Вашу работу? – недоверчиво протянул Гарольд. – Так это ваша работа – направлять оружие на невооруженного гражданина? Это ваша работа – не пускать людей в собственный дом? – Он оторвал ногу от асфальта, собираясь сделать шаг вперед.

– Сэр! – Ремень М-16, свистнув, проехался ему по плечу, когда он рывком переместил винтовку к боку.

Гарольд застыл.

– Не двигайтесь. Стойте на месте.

«Чертовы солдатики выходного дня», – подумал Гарольд. Он вдруг пришел в ярость оттого, что парочка игрушечных вояк, раз в месяц вылезающих на военные сборы, смеет целиться из винтовок – не важно, заряженных или нет – в штатского человека, налогоплательщика, из кармана которого им выплачивают зарплату. Он расправил плечи, набычился и перевел взгляд с одного на другого.

– Вы, ребята, только что обеспечили себе серьезные телесные повреждения.

– Гарольд?

Сбитый с толку необычным звучанием голоса жены, Гарольд повернул крупную голову. Джина стояла возле правого крыла пикапа. Она вся как-то сжалась, а ее испуганные глаза метались от мужа к винтовкам и обратно. Господи боже мой, вот и пойми их, женщин. Она наотрез откажется есть яйца из-за того, что существует вероятность, что лет через сорок у нее возникнут проблемы с сосудами, но зато спокойно выйдет навстречу двум М-16, будто сделана из кевлара.

– Джина, вернись в машину, – спокойно сказал Гарольд. Он был уверен, – абсолютно уверен – что винтовки не заряжены, но все равно не хотел, чтобы Джина вмешивалась, – это бы только все усложнило.

Секунду она смотрела на него, затем повернулась и забралась в пикап.

– Вы тоже, сэр, – сказал веснушчатый парень, махнув стволом в направлении пикапа. – Пожалуйста, вернитесь в машину. Немедленно. Вам скоро должны разрешить въезд. Я жду вызова по рации. Это займет не больше минуты.

Гарольд несколько мгновений смотрел на веснушчатого солдата, затем сел в машину. Взглянув на текущие по лицу жены слезы, на ее дрожащие крупной дрожью руки, он впервые в жизни захотел причинить боль человеческому существу. Точнее, двум. Прямо сейчас он ничего не мог поделать с этой парочкой твердолобых героев, у которых оружие может быть заряжено боевыми патронами, но, Господь свидетель, в ту самую секунду, как он доберется до телефона, он оборвет все провода во всех конторах – доберется до самого Вашингтона, если понадобится, – и посмотрит, как этих ублюдков подвесят за…

Гарольд, погоди-ка.

Он все время смотрел на солдат возле джипа, его глаза и разум застилало красное облако бессильной ярости, и он не увидел, не увидел того, что сразу заметил бы любой дурак с ясным взглядом. Под ложечкой у него завязался огромный клубок страха, практически парализовавший сердце.

– Джина, – прошептал он. Он смотрел прямо вперед остановившимся взглядом, губы едва двигались, пот ручьем лился со лба, будто кто-то отвернул вентиль, задерживающий его внутри тела. – Сядь на сиденье как можно ниже и держись за что-нибудь.

Забавно, что Джина, самая упрямая женщина из всех, кого он когда-либо видел, не колебалась ни секунды и сделала, как он велел, – возможно, потому, что гораздо раньше его поняла, насколько плохи дела на этой дорожной заставе.

Ее единственным вопросом было:

– Мы едем за Томми?

– Да, мы едем за Томми.

Гарольд сдвинул рычаг переключения скоростей, затем медленно, осторожно подал бедра вперед и сполз по спинке сиденья вниз. Достигнув положения, в котором дорога была едва видна из-за рулевого колеса, он надавил ребристой подошвой ботинка на педаль газа, и старый «форд» рванулся вперед и смел стоящее поперек дороги заграждение – так бешеный бык проламывает стену коровника и вырывается на волю. Во все стороны полетели щепки и обломки дерева, а двигатель ревел так громко, что почти заглушил грохот выстрелов, от которых разлетелись все окна в пикапе.

Энни и Шарон присоединились к Грейс, стоящей возле двери-сетки, как раз в тот момент, когда ровный шум приближающегося автомобиля начали синкопировать негромкие, доносящиеся с большого расстояния хлопки.

Энни заволновалась. Она уже поняла, что шум свидетельствует о приближении большого пикапа – в молодости, в период своих скитаний по Миссисипи, она провела в пикапах много времени, и сидя и лежа, – а к настоящему моменту ей уже было все равно, какой вид транспорта появится на горизонте, лишь бы не идти десять миль по жаре и не тратить два бессмысленных часа на сращивание двадцати пяти пар проводов в телефонном кабеле. Однако хлопки вызывали подозрение.

– Что это? Фейерверки?

– Автоматы, – уверенно определила Шарон и достала из наплечной кобуры пистолет. С этого момента предвкушаемая Энни возможность быть спасенной какими-нибудь крепкими сельскими парнями перестала беспокоить ее воображение.

В руке Грейс уже поблескивал «сиг». С годами ее инстинкт самосохранения настолько обострился, что приблизился к тому уровню, до какого он был развит у первобытного человека. Она уже не оценивала правомерность извлечения оружия из кобуры с позиций морали и этики. Если она чуяла опасность, пистолет сам оказывался у нее в руке. А выстрелы из автоматических винтовок никак не вписывались в нормальный ход вещей в висконсинском захолустье.

Она смотрела через дверь-сетку на дорогу, влево, туда, где дорога поворачивала и исчезала в лесу, и тут из-за этого поворота вылетел потрепанный белый пикап. Три женщины зачарованно наблюдали за тем, как он, по-звериному рыча мотором, рвался к городу. Его бросало от одной обочины до другой, из радиаторной решетки валил пар, лохмотья разорванных покрышек шлепали по асфальту, а колесные диски высекали искры.

Грейс торопливо проговорила:

– Назад! Назад! – и свободной рукой оттолкнула Энни и Шарон в глубь кафе, подальше от двери и больших окон – ее первой мыслью было, что пикап сейчас въедет в кафе, разнеся на осколки фасад, состоящий в основном из стекла. Но рев двигателя вдруг стих, и автомобиль со скрежетом остановился посреди улицы прямо напротив кафе. Все окна в нем были разбиты, а бок испещрен пулевыми отверстиями.

Не успело сердце сделать следующий удар, как из-за поворота, едва справившись с заносом, появился джип. Взвизгнув тормозами, он остановился в нескольких дюймах позади покалеченного пикапа. Грейс и Шарон одновременно вскинули пистолеты, но тут из джипа выпрыгнули двое солдат с красными лицами и автоматическими винтовками в руках. Взяв пикап на прицел, они закричали:

– Выйти из машины! Выйти из машины! – и в первый раз за десять лет изготовившаяся к стрельбе Грейс не знала, что ей делать. Когда она выхватила пистолет на звук автоматных очередей, у нее в мозгу не промелькнуло и тени сомнения в разумности своих действий, но если стреляли люди в форме, то это в корне меняет ситуацию. Боковым зрением она уловила солнечный блик, отразившийся от пистолета Шарон, застывшего, как и ее «сиг», на полпути к позиции прицеливания.

Солдаты продолжали выкрикивать приказания, но затем пробитая пулями пассажирская дверь со стоном отворилась, и воцарилась такая глубокая тишина, что Грейс ясно слышала, как звенят, ударяясь об асфальт, осколки стекла, выпадающие из раскрошенных окон пикапа. Из открывшейся двери вышла красивая светловолосая женщина в легком платье с рисунком и рухнула бы на землю, если бы ее не подхватил мужчина, выбравшийся следом. У Грейс была миллисекунда на то, чтобы заметить желтую вспышку от золотого обручального кольца на левой руке мужчины и кипенно-белую черту комбинации, выглянувшей из-под платья женщины. А затем солдаты открыли огонь.

Мужчина упал первым – на синем поле его рубашки расцвел красный цветок. Тут же несколько красных цветков появилось на платье женщины, и она стала оседать на землю.

На мгновение Грейс, Шарон и Энни застыли, подобно манекенам в витрине. Три затаившие дыхание женщины стояли в десяти футах позади широкого и высокого окна, и их мог увидеть любой, кто случайно взглянул бы в их сторону.

Но автоматы не замолкали, и мгновение неподвижности прошло, когда голова женщины коснулась асфальта. Три женщины, как одна, нырнули на пол, в невидимое с улицы, расположенное под нижней кромкой окон пространство и на четвереньках поползли к задней двери кафе. Автоматы еще грохотали, когда они выскользнули из здания, стрелой пронеслись по узкой полоске травы между кафе и деревянным домом и углубились в лес.

«Как глубоко это сидит во всех женщинах», – подумала Грейс. Что бы там о них ни говорили, но, когда становится жарко, отточенные тысячелетиями инстинкты просыпаются в женщинах так же легко, как в мужчинах. Даже если в руках у этих женщин пистолеты. Опасность. Угроза. Убежать. Спрятаться.