Детектив Тинкер Льюис забился под стеганое ватное одеяло, слушая, как снежная крупа бьет в окна спальни. Его разбудили ароматы свежего кофе и жареного бекона, которые плыли по лестнице.

Должно быть, сегодня воскресенье, в противном случае Дженис и близко не подошла бы к плите. В хороший день она могла бы сварить кофе и поджарить фунт бекона, три или четыре ломтика которого были бы съедобны. Тинкер был неподдельно благодарен, что она предпринимала такие попытки не чаще одного дня в неделю. Кухня принадлежала ему.

К тому времени, когда он спустился, Дженис стояла, уперев руки в бока и глядя на неприглядную массу жирного бекона на бумажном полотенце.

– Ничего тут такого нет. Какой идиот не может пожарить бекон?

Тинкер с помощью вилки разобрал эту массу в поисках кусочков, которые были ни слишком сырыми, ни обуглившимися.

– Может, если бы не тратила время, занимаясь этой дурацкой сердечной хирургией, ты могла бы оставаться дома и заниматься готовкой, быть хорошей женой для своего затраханного мужа. А я бы купил тебе передник.

– Это все, о чем я мечтаю. – Она подняла на него взгляд и нахмурилась. – Почему ты одет словно для работы? Сегодня же воскресенье.

– Когда копы погибают, мы все работаем.

Ему достаточно было бросить лишь один взгляд на ее лицо, и Тинкер понял, что ему стоило бы влепить себе затрещину. Дженис была одним из команды трансплантологов в университетской клинике, и вчера у них состоялась марафонская хирургическая операция – может, восемнадцать часов в стерильной изолированной атмосфере операционной. Ни телевидения, ни радио, ни новостей из внешнего мира. Он спал, когда она пришла домой, и Дженис ничего не слышала.

– Прости. – Он взял ее за руку, присел рядом с ней у кухонного стола и рассказал ей то, что страшится услышать жена любого копа. Кто-то убивает копов, и вдруг ее муж оказался на линии огня.

Когда он кончил, она продолжала молча сидеть, держа его руки.

– То есть вчера мы у себя спасали чью-то жизнь, а в мире снаружи кто-то положил конец двум жизням. Порой я даже не знаю, почему мы так стараемся.

Тинкер подарил ей одну из своих грустных улыбок:

– Ты спасла ребенка. И я рад.

– Ему десять лет.

– Знаю. А теперь он увидит свой одиннадцатый день рождения. Это огромный успех, Дженис. Он многого стоит.

Дженис на мгновение прикрыла глаза, а потом встала и протянула руки ладонями кверху.

– Давай его мне. И сделай для нас что-нибудь приличное поесть, если когда-нибудь вернешься.

Тинкер неохотно вытащил из кобуры оружие, положил пистолет ей на ладонь и покачал головой, когда она вынула из ящика комода набор для чистки оружия и принялась за работу. Он вечером уже занимался этим, но не стоит говорить ей, что стараться ни к чему. С ее стороны это было чем-то вроде неизменного ритуала – при любом намеке на опасность проверять и перепроверять его оружие. Может, потому, что это был единственный способ активно оберегать его. Он не имел ни малейшего представления, как она научилась обращаться с оружием – вероятно, просто наблюдая за ним все годы, что он патрулировал улицы, – но делала это тщательно и хорошо. Это странное ощущение при взгляде на руки хирурга, спасающего жизни, руки, которые стоили миллион долларов, но которые уверенно обращались с инструментом смерти, всегда беспокоило его, но он давно уже научился не обращать внимания на эту нелепость.

Он оказался первым у телефона, когда тот позвонил. Он заметил, что Дженис оцепенела и прекратила работать, как она делала каждый раз, когда в такие времена звонил телефон. Она немного расслабилась при его словах: «О, привет, Сэнди. Рад тебя слышать». Но через несколько минут она снова напряглась, потому что Тинкер перестал отвечать и вытащил свой маленький блокнот.

Тинкеру потребовалось полчаса, чтобы добраться до делового центра Миннеаполиса, хотя обычно такая поездка занимала минут десять. На мостовой и тротуарах образовалась ледяная корка, которую трудно было счистить после такого снегопада, и служба дорожного патруля предупредила полштата. Большинство жителей Миннесоты предпочло послушаться и сидело по домам, дожидаясь, пока не появится солнце или грузовики с песком.

Улицы делового центра были на удивление пусты даже для воскресного утра, чему можно было только порадоваться, потому что маленькая «хонда» то и дело проскальзывала. Все заведения, где по воскресеньям подавали горячие завтраки, были закрыты, с их крыш свисали сосульки, и в первый раз на его памяти почти все церкви города отменили воскресные службы.

С неба продолжал сыпать снег со льдом, когда он скользнул к бровке тротуара у старого офисного здания, служившего временной штаб-квартирой, пока аспиды из окружного управления отстраивают новый комплекс за триллионы долларов. У всех голова до сих пор идет кругом. Полицейские в форме, которых он запросил, уже ждали на тротуаре, облаченные в зимнюю одежду, и на их меховых шапках блестели кристаллики льда. Тинкер подумал, что они выглядят как рождественские украшения, которые забыли снять с елки.

– Вы детектив Льюис?

– Верно.

– Чалмерс из второго участка. Вы хотите дать мне указание, прежде чем заставите выломать дверь правительственного учреждения?

Тинкер показал кольцо с ключами:

– Выяснилось, что у его жены есть запасной набор, так что мы действуем вполне законно. Вас не инструктировали?

– Мне было лишь сказано тащить сюда свою задницу. Звонок из отдела убийств – и мы здесь, особенно после вчерашнего. Сержант считает, что любая мелочь может быть связана с судьбой наших ребят в парке.

– На этот счет я ничего не знаю, но любая странность может что-то подсказать мне, и я хочу все увидеть. Откровенно говоря, этот парень был моим другом. Стив Дойл. Он занимался условно-досрочно освобожденными. Вчера днем у него была назначена встреча с новым подопечным, и с тех пор его никто не видел. Его жена из-за погоды застряла в Нортфилде, приехала только поздним вечером и обнаружила, что он исчез. Ни звонков, ни записок, – словом, он не оставил никаких следов. И утром она первым делом позвонила мне.

Чалмерс стащил головной убор и обил его о ногу, избавляясь от ледяной изморози.

– Ну, приятель он твой или нет, но я должен кое-что спросить. А что, если этот парень, пока жены не было в городе, отвалил в какой-то засекреченный мотель?

– Ни в коем случае.

Чалмерс смерил его взглядом, кивнул и двинулся к двери.

– Давай спрячемся от этой погоды и посмотрим, что мы там найдем.

Здание было пустынным, как и улицы, и в нем стоял затхлый запах кирпичной крошки и старой штукатурки. Видимо, окружная полиция была последним его обитателем до полной перестройки.

Перед ними стояла широко распахнутая дверь отдела по работе с условно освобожденными. Тинкер кинул взгляд в дверной проем и почувствовал, как волосы на затылке у него встали дыбом. Ты можешь потерять зарплату, если оставишь дверь открытой, особенно в таком отделе. Тут содержалась куча информации, которую нигде, кроме как здесь, нельзя было получить: конфиденциальная информация от свидетелей, адреса жертв и немало закрытых сведений, особенно о подростках.

Он расстегнул кобуру, но почувствовал себя глуповато, слыша у себя за спиной Чалмерса. Может быть, Стив заработался допоздна, а затем решил переждать холодный дождь. Или другой коллега Стива решил заглянуть сюда в уик-энд, чтобы разобраться с делами, и они, войдя с оружием, до смерти напугали бы бедного парня. Поделом было бы, думал Тинкер, по крайней мере за то, что оставил дверь открытой.

Он посмотрел на Чалмерса, надеясь, что и он пришел к тем же выводам, затем оба они пожали плечами и двинулись вперед. Застыв по обе стороны открытой двери, они прислушались, оба вздрогнули от внезапного шороха какого-то мелкого животного в межэтажном перекрытии и смущенно посмотрели друг на друга. По правде говоря, основным источником беспокойства здесь были они сами.

Но затем они переступили порог и увидели первые следы крови.

Ее было не так много – всего дорожка из капель и потеков, которые вели прямо к столу Стива Дойла. Чалмерс посмотрел на следы крови и почесал в затылке.

– То ли мы нашли тут место преступления, то ли он порезался ножницами?

– Провалиться мне, если я знаю. Для пореза крови слишком много, а с другой стороны, слишком мало, чтобы вызывать скорую помощь.

– Сложная ситуация.

Пока Чалмерс медленно обходил кабинет, Тинкер подошел к столу Стива и замер над ним, рассматривая все, что на нем было, – и внезапно ситуация потеряла всю сложность. Слишком многое тут было не так, как полагалось. Перевернутая кофейная чашка на столе и лужица жидкости, стекавшая с края стола. В углу молчащий телевизор, на экране которого была возмущенная аудитория в студии; повскакав на ноги, они потрясали кулаками, указывая на кого-то или что-то, и беззвучно орали. И самым красноречивым было пальто Стива на вешалке около стола и перчатки, вяло свисавшие из карманов.

Чалмерс подошел к нему и обвел взглядом телевизор, разлитый на столе кофе и забытое пальто.

– Мне это не нравится.

– Мне тоже. – Концом карандаша Тинкер нажал мигающую лампочку на панели телефона. Поступило семь сообщений. Четыре из них были от какого-то Билла Стедмана, который просил немедленно перезвонить. Остальные три были от Сэнди, и каждое было более обеспокоенным, чем предыдущее.

– Его жена? – спросил Чалмерс.

– Да.

– Хочешь, чтобы я позвонил Стедману?

Тинкер поднял голову:

– Ты его знаешь?

– Конечно, это комендант дома для реабилитации бывших заключенных в Ливингстоне. Первая остановка для паршивых овец из тюрьмы Стиллуотер, когда какая-то ослиная задница из отдела по условному освобождению решает снова выпустить их в народ. – Чалмерс вытащил свой сотовый, набрал номер и протянул телефон Тинкеру.

– Ты его знаешь на память?

– Черт побери, как и все мы. Эти места у нас первые в списке, когда мы занимаемся этим отребьем. Все они принимаются за прежнее.

Когда Билл Стедман ответил, Тинкер представился и объяснил, почему звонит. Минут пять он делал записи, а затем отключил телефон и посмотрел на Чалмерса.

– У тебя есть лента для ограждения места преступления?

– В отделе.

– Я думаю, нам нужно перекрыть это место.

Меньше чем через полчаса Билл Стедман влетел в холл вместе с волной холодного воздуха, из-за чего температура за пять секунд опустилась на десять градусов. Он был крупным мужчиной, не столько толстым, сколько мускулистым, и Тинкер поймал себя на мысли, что этот человек провел время в тюрьме, качая железом мышцы.

– Ветер поднимается, градусник падает, – сказал он, стягивая вязаную шапочку, с которой на бритую голову посыпалась снежная крошка. – А тут на нас снова бочку катят. Что за чертовщина, Чалмерс? Ну вам вчера и досталось, ребята. У меня чуть сердце не разорвалось, когда я услышал о Дитоне и Майерсоне. Они мне оба нравились.

Чалмерс кивнул:

– Как и всем нам. Детектив Льюис был на месте преступления.

Стедман взглянул на Тинкера:

– Думаешь, это как-то связано с теми самыми снеговиками?

Тинкер застыл на месте. Откровенно говоря, он всего лишь сделал одолжение жене пропавшего приятеля, но эти люди отмахали лишние мили, потому что думали – он напал на след того, кто убил Томми Дитона и Тоби Майерсона. Тинкер начал испытывать чувство вины. Конечно, это был не обман, но что-то близкое к нему.

– Пока ничего не известно. Мы толком не знаем, что происходит, но кое-что из твоих слов по телефону вызывает у меня плохое предчувствие.

Стедман посмотрел на желтую ленту, пересекавшую проем двери в отдел.

– Мне жутко не нравится все это. – Он подошел и осмотрел кабинет.

– Пока это только предосторожность. Как я говорил, крови немного. Может, тут даже и преступления не было. Может, просто какой-то несчастный случай.

– Я так не думаю, – помрачнел Стедман. – Позволь рассказать, как идет дело. Когда эти парни выходят на свободу, мы какое-то время очень внимательно следим за ними, особенно если они второй или третий раз имеют дело с нашей системой. Ты никогда не знаешь, что они могут отколоть, и посему мы действуем строго по инструкции. Если Уэйнбека не было на поверке, Дойл должен был позвонить мне сразу же после того, как затребовал ордер на арест. Плюс к тому прошлой ночью Уэйнбека к комендантскому часу не было на месте – еще один повод для автоматического получения ордера. Вот почему я и пытался связаться с Дойлом. Можешь мне поверить, тот парень был здесь, и теперь он в бегах, он склонен к насилию, и все это очень плохо смотрится.

Тинкер сохранял бесстрастное выражение. Он слушал, что ему подсказывало внутреннее ощущение, но излагать его вслух вряд ли стоило. Он посмотрел на мягкую папку, которую держал Стедман.

– Спасибо, что принес бумаги. В такой день чертовски не хочется просить людей выходить из дому.

– Не стоит переживать. Я два дня сидел взаперти в доме в компании шестнадцати бывших зэков, которые запросто могли слететь с катушек. Я должен глянуть на ваши документы прежде, чем покажу вам это.

Тинкер протянул ему значок в обложке. Взгляд собеседника скользнул от удостоверения на его лицо и обратно.

– О'кей, детектив. Вы пробовали найти в кабинете Дойла копию этого досье?

Тинкер кивнул. Последние двадцать минут он, натянув латексные перчатки, просматривал каждое досье и каждую бумажку на столе Дойла и в нем, включая даже запертые ящики.

– Нет ровно ничего с именем Уэйнбека, кроме заметки в ежедневнике Стива о вчерашней встрече.

Вздохнув, Стедман направился к мягкой скамейке у стены. Сев, он поставил свою сумку меж ног и извлек толстую папку.

– Курт Уэйнбек. Три года из пяти провел в тюрьме Стиллуотер. В пятницу получил условно-досрочное освобождение – шесть месяцев он проведет со мной и моими ребятами.

– Что за ним числилось?

– Вот это. – Стедман протянул ему пачку фотографий.

Даже офицер полиции Чалмерс поежился, когда увидел верхнюю из них.

– Иисусе. Что это такое?

– Так выглядела его жена, – объяснил Стедман, – когда он в последний раз с ней разбирался. У нее была беременность семь с половиной месяцев.

Тинкер присмотрелся к фотографии. Разглядывая ее, теперь он смог опознать на ней человека – но лишь смутно. Он просмотрел остальные снимки изуродованного лица и положил их вниз изображением.

– И ты хочешь сказать, что он получил за это всего три года?

Стедман вздохнул и стал рыться в остальных бумагах в папке, пока не нашел историю болезни жены.

– Веришь или нет, но и она, и ребенок выжили. Шесть месяцев в больнице и за последующие два года чуть ли не миллион операций, чтобы заново собрать ее. Вот она-то и есть причина, по которой я хочу, чтобы ты перерыл все вокруг в поисках досье, что было у Дойла. Только в нем, и нигде больше, можно найти адрес этой женщины.

– У тебя самого его нет?

– Никто не имеет доступа к адресам жертв, которым необходимо скрыться из вида. Даже суд. Дойл обладал им, потому что должен был сообщить ей, когда ее бывший выйдет на свободу, и можешь прозакладывать свою задницу, что он глаз не спускал с этого досье.

– То есть он не мог оставить его дома.

– Я долго работал с ним. Он даже не мог взять домой это досье с той информацией, что в нем содержалась. Он держал его здесь под замком вместе с другими конфиденциальными сведениями. Ты уверен, что проверил все закрытые ящики?

Тинкер звякнул связкой ключей.

– Все до одного.

– Значит, мы имеем пропавшего досрочника, пропавшего куратора – а теперь пропало и досье с адресом жертвы в нем. – Стедман вытащил сигарету, наклонился вперед и закурил. Никто не упомянул о запрете курить в помещении. – У меня есть копии документов открытого суда. После развода она вернула себе девичью фамилию. Джули Олбрайт. Это все, что я знаю и могу дать тебе, кроме чертовской кучи сведений об общении с такими парнями, как Уэйнбек. – Стедман поднял голову и в упор посмотрел на Тинкера. – Он ищет ее, детектив.