Колокол прозвонил к полунощнице, когда сестра Фидельма добралась до галереи, ведущей в странноприимный дом. Брат Эадульф уже сидел в закуте сестры Ательсвит — склонив голову над молитвенными четками, он читал «Angelus Domini», вечернюю молитву, на римский манер:

Сестра Фидельма терпеливо ждала, когда Эадульф закончит свою молитву и передвинет бусину четок.

— Итак? — спросила она без всякого вступления.

Брат Эадульф поджал губы.

— Кажется, ты права. Один только Вульфрик заявляет, будто слышал, как Канна произносил имя настоятельницы и точную причину ее смерти. Из трех других один говорит, что сам Вульфрик передал ему слова Канны. Сам же он вовсе не слышал нищего. Двое других свидетельствуют, что Канна произносил самые общие слова, как то было в покоях настоятельницы Хильды. Короче говоря, против Канны свидетельствуют только показания Вульфрика.

Фидельма тихо вздохнула.

— А сестра Ательсвит говорит, что Канна предупреждал настоятельницу Аббе и других, что здесь кто-то погибнет. Он вовсе не указывал на Этайн. Это же подтвердили двое братьев, которых сестра Ательсвит позвала, чтобы выдворить Канну из кельи Этайн. Канна, похоже, одержим жаждой пожертвовать своей жизнью ради бессмертной славы. Глупый, тщеславный человек.

— Что будем делать?

— Я уверена, что Канна не повинен ни в каком преступлении, кроме греха тщеславия. Мысль о том, что за это он будет казнен, меня ужасает. Мы должны освободить Канну немедленно. До рассвета он должен быть как можно дальше от этого места.

Эадульф широко раскрыл глаза.

— Но как же Альфрит? Он сын Освиу и правитель Дейры.

— А я — доули суда брегонов, — ответила Фидельма с горячностью, — и действую по воле Освиу, короля Нортумбрии. Я беру на себя всю ответственность. Нам пришлось потерять слишком много времени на дело Канны — за это время мы могли бы найти настоящего убийцу Этайн.

Эадульф закусил губу.

— Это верно, но отпустить Канну…

Однако Фидельма уже повернулась и направлялась к монастырской усыпальнице. В голове у нее уже крутились разные способы освобождения Канны, несмотря на присутствие двух стражников. Поспешая за ней, Эадульф начал понимать, что Фидельма — женщина решительная. Его определенно обманула ее молодость и столь привлекательная мягкость.

Как оказалось, удача сопутствовала им: оба стражника крепко спали. Близость монастырского винохранилища оказалась для них непомерным испытанием — для подкрепления они употребили слишком много вина. Пьяные, они храпели за столом у входа в кладовку, раскинув руки среди пустых плоских фляг. Фидельма, торжествующе усмехнувшись, без труда взяла ключ у одного из спящих сторожей и повернулась к обеспокоенному Эадульфу.

— Если ты не хочешь стать соучастником того, что я собираюсь сделать, тебе лучше уйти сейчас.

Эадульф покачал головой, хотя и с недовольной миной.

— Мы вместе.

— Колдун Канна исчез! — воскликнул Альфрит. — Он бежал из-под стражи.

Сестру Фидельму и брата Эадульфа снова вызвали в покои настоятельницы Хильды после утренней трапезы. Настоятельница Хильда сидела измученная, а Альфрит взволнованно расхаживал перед окном. Сам Освиу развалился на скамье у тлеющего огня. Он мрачно хмурился, глядя на дымящийся торф.

Слова Альфрита явно были обращены к только что вошедшим Фидельме и Эадульфу, и звучало в них довольно явственное обвинение.

Сестра Фидельма сохраняла невозмутимость.

— Он не сбежал. Это я отпустила его. Он не совершил никакого преступления.

Король-данник Дейры разинул рот от удивления. Он был готов ко всякому, но только не к такому ответу. Даже Освиу отвернулся от огня и, изумленно вытаращив глаза, уставился на сестру Фидельму.

— Ты посмела отпустить его? — Голос Альфрита походил на раскат отдаленного грома, предвещающего нешуточную грозу.

— Что значит — посмела? Я — доули, имеющая степень анрад. Если я считаю, что человек невиновен, я имею право освободить его.

Король-данник Дейры опять разинул рот.

Освиу же хлопнул себя по бедру и вдруг разразился хохотом — это был взрыв истинного веселья.

— Клянусь ранами Христовыми, Альфрит! Она в своем праве!

— Нет! — бросил в ответ его сын. — Она не имеет права осуществлять законы своей страны в нашем королевстве. Никто, кроме меня, не может приказать освободить этого нищего. Она будет наказана. Стража!

С быстротой молнии веселое выражение на лице Освиу сменилось холодным гневом.

— Альфрит! Ты забываешь, что я — твой повелитель, равно как и твой отец. Ты всего лишь правитель моей провинции и подвластен мне. Посему я здесь — законный судья, и я буду решать, кого следует наказать, а кого — нет. Сестра Фидельма действует в этой стране по моей воле.

На зов Альфрита явился Вульфрик, в лице его было что-то лисье, — но Освиу свирепым взмахом руки велел ему выйти вон. Смуглый тан глянул на Альфрита, словно ожидая его разрешения, но, увидев лицо своего господина, тут же удалился. Ибо лицо это являло собой воплощение едва сдерживаемого гнева: только шрам на щеке белел на налитом кровью лице.

Эадульф переминался с ноги на ногу, ему было не по себе.

— Если здесь есть вина, подлежащая наказанию, государь, — это были первые его слова с тех пор, как они вошли в покои, — то это моя вина. В ответе за это я. Я согласился с выводом сестры Фидельмы о том, что астролог неповинен в этом деле. Я поддержал ее решение спасти его от ненужной и несправедливой казни на костре.

Теперь уже Фидельма широко раскрыла глаза от удивления и бросила на монаха-сакса благодарный взгляд. Она не ожидала столь решительной и твердой поддержки.

Альфрит задыхался от ярости.

— Значит, ты желаешь понести наказание? — усмехнулся Освиу, обращаясь к брату саксу.

— Нет, государь. Я только говорю, что я также ответствен за освобождение этого нищего.

Освиу удивленно покачал головой, а потом снова обратился к Фидельме. Та стояла, невозмутимо глядя на нортумбрийского короля. Эадульфа же била дрожь — одно слово неудовольствия Освиу, и оба они мертвы.

— Тебе повезло, Фидельма из Кильдара, что я хорошо знаком с вашими обычаями и привычками и могу укротить горячность моего сына. Но ты почти переступила предел дозволенного. У тебя нет власти освобождать узников в моем королевстве, пока я лично не прикажу это сделать.

Фидельма опустила голову.

— Тогда мне искренне жаль, Освиу из Нортумбрии. То была моя ошибка, ибо я полагала, что ты, давая мне поручение как доули суда брегонов, прекрасно знал, что это значит, и дозволил мне действовать точно так, как я действовала бы у себя на родине.

Освиу нахмурился. В голосе девушки звучала насмешка — или ему послышалось?

— Я полагаю, ты прекрасно знала, что действуешь, не имея власти, — сказал он, прищурив глаза. — Думаю, что ты не столь несведуща в законах этой страны, как притворяешься.

Фидельма изобразила полнейшее смирение:

— Ты так полагаешь? — спросила она, невинно раскрыв глаза.

— Да, клянусь громом! Полагаю. — Освиу помолчал, а потом лицо его расплылось в усмешке. — На самом деле, сестра Фидельма, я думаю, что ты — особа очень умная и проницательная.

— Благодарю тебя, Освиу, за таковое мнение.

В разговор сердито вмешался Альфрит:

— Что насчет колдуна? Позволь мне послать Вульфрика и несколько воинов выследить его.

Освиу жестом велел ему замолчать, не сводя своих синих глаз с задумчивых зеленых глаз сестры Фидельмы.

— Ты говоришь, что этот нищий невиновен?

— Да, — подтвердила Фидельма. — Вся его вина — грех гордыни. Он астролог. Он предсказывает некоторые события по звездам. Но мы расспросили тех, с кем он разговаривал перед этим событием. Его речи были неточны, и только после того, что произошло, он стал похваляться, будто в точности предсказал смерть настоятельницы, чем и возбудил подозрения.

Освиу медленно кивнул.

— Я видел ирландских астрологов за работой. Я верю в точность их пророчеств. Но, ты говоришь, он не называл Этайн до того, как все произошло?

— Это не так. Вульфрик слышал его! — резко вмешался Альфрит.

— Один только Вульфрик, — вмешался в разговор Эадульф. — Единственным свидетелем, сообщившим, что Канна назвал имя Этайн и сказал, как она умрет, был Вульфрик, тан, который хочет замарать Ирландию вообще и всех, кто связан с церковью Колумбы. Вульфрик похваляется тем, что повесил брата Эльфрика два дня назад и что сделает то же с любым монахом Колумбы, который нарушит границы его владений.

— Это так, — согласилась Фидельма. — Мы расспросили трех свидетелей, которые утверждают, что прорицания Канны были смутны. Четыре свидетеля, в том числе и настоятельница Хильда, готовы поклясться в этом. Только после убийства Канна заявил, что он предсказал все в подробностях.

— С какой стати этому нищему было лгать? — осведомился Освиу. — Конечно же он понимал, какие подозрения это навлечет на него. А если его заподозрят в том, что он применяет темные искусства для причинения смерти? Тогда смерть будет ему справедливой карой!

— Он лжет потому, что хочет приписать себе заслугу великого пророчества, такого, которое будут помнить многие поколения, — ответила Фидельма. — Он исказил правду и заявляет, что его предсказание более точное, чем то было на самом деле.

— И ради этого он решился на смерть! — не унимался Освиу.

— Ирландцы мало боятся расстаться с жизнью, — заметил Эадульф. — Они делают это радостно. Еще до того, как они обратились к слову Христову, у них существовало учение, будто существует Иной Мир, обитель вечно молодых, в которую допускается все живое. Снискав славу в этом мире, Канна был готов начать новую жизнь в Мире Ином.

— Значит, он — безумец?

Фидельма скромно пожала плечами.

— Кому судить, кто безумец, а кто в здравом уме? Жажда славы и бессмертия — в каждом из нас есть капля такого безумия. Тем не менее Канну не следует наказывать за то, чего он не совершал, и поэтому я освободила его и сказала ему, что если он не хочет, чтобы о его тщеславии говорилось во многих пиршественных залах Ирландии, если он не хочет, чтобы его высмеивали во всех пяти королевствах, ему следует быть точным в своих предсказаниях. — Она помолчала и улыбнулась. — Сейчас он на пути в королевство Регед.

— Отец! — воскликнул Альфрит. — Ты не допустишь такого! Это оскорбление для меня…

— Молчи! — прогремел Освиу. — Я решил это дело.

— Самое важное — найти, кто в действительности убил настоятельницу Этайн. Зачем терять время на мелочную злобу? — Фидельма бросила на Альфрита холодный взгляд.

Освиу поднял руку, пресекая гневный ответ, что уже вертелся на языке у сына.

— Ты права. Я, король Освиу, подтверждаю справедливость того, что ты сделала, сестра. Этот нищий, Канна, свободен. Он может остаться здесь или уйти свободно. Но все же лучше, чтобы он отправился в Регед и в земли за его пределами. — Он многозначительно посмотрел на своего пристыженного сына. — И приказываю забыть об этом случае и ничего больше не предпринимать. Тебе это ясно, Альфрит?

Его высокий светловолосый сын стоял молча, опустив глаза, сжав губы.

— Тебе ясно? — зловеще повторил король.

Альфрит поднял мятежный взгляд навстречу глазам отца, а потом снова опустил его и молча кивнул.

— Хорошо, — улыбнулся Освиу, снова развалившись на скамье. — А теперь нам пора вернуться к диспуту, а тебе, сестра Фидельма, вместе с добрым братом Эадульфом — продолжить поиски.

Сестра Фидельма склонила голову в знак благодарности.

— Много времени было потеряно из-за этого случая, — спокойно заметила она. — Мы с Эадульфом пойдем и продолжим наше расследование.

Выйдя из покоев настоятельницы Хильды, брат Эадульф утер рукой вспотевший лоб.

— Ты нажила смертельного врага, сестра Фидельма. Альфрит не прощает.

Девушку это, кажется, мало волновало.

— Не я искала этой распри. Альфрит — человек жестокий, и врагов он наживает куда легче, чем друзей.

— Тем не менее, — сказал Эадульф, — тебе лучше поостеречься. Вульфрик — его человек и сделает все, что прикажет ему Альфрит. И наверняка насчет Канны он лгал по указанию Альфрита. Мог ли Альфрит убить Этайн, чтобы осложнить положение на синоде?

Фидельма не исключала такой вероятности и сообщила об этом, когда они свернули в галерею.

— Что дальше? — спросил Эадульф.

— Известно, что в келье Этайн побывало семь человек до того, как ее нашли мертвой. Мы поговорили с одним из них — астрологом Канной. Теперь нам следует поговорить с остальными шестью.

Эадульф согласился.

— Сестра Гвид, брат Торон, настоятельница Хильда, епископ Колман, брат Сиксвульф и Агато, священник из Иканхо, — пересчитал он.

Фидельма беззаботно усмехнулась.

— У тебя крепкая память, брат. Это хорошо. У Колмана и Хильды мы не узнаем ничего, кроме того, что уже узнали. Они только сопроводили Этайн к полдневной трапезе и разговаривали о диспуте.

— Не повидаться ли нам для начала с сестрой Гвид? — предложил Эадульф. — Она была секретарем настоятельницы и вполне может знать что-то, что нам поможет.

Сестра Фидельма покачала головой.

— Сомневаюсь. Я вместе с ней ехала с Ионы. Она — девица туповатая, но ею руководят добрые побуждения. Не думаю, чтобы она была наперсницей Этайн, она лишь служила ей — слепо и преданно. Когда-то настоятельница была ее наставницей в Ирландии.

— Все равно надо бы поговорить с ней. По словам сестры Ательсвит, настоятельница спорила с ней в то утро. О чем они могли спорить?

Об этом споре Фидельма совсем забыла.

Они добрались до странноприимного дома и вошли в закуток сестры Ательсвит, которая сидела там, склонившись над какими-то книгами.

— Мы хотели бы поговорить кое с кем из братии наедине, сестра, — сказала ей Фидельма. — С твоего позволения, мы воспользуемся твоей кельей — это самое удобное место для подобных разговоров. Надеюсь, у тебя нет возражений?

Судя по лицу сестры Ательсвит, возражений у нее было немало, но, памятуя о том, что Фидельма и Эадульф пользуются полной поддержкой настоятельницы Хильды, она просто вздохнула и прибрала книги.

— А можем ли мы попросить тебя еще об одной услуге — позвать тех людей, которые нам надобны? — добавил Эадульф с обворожительной улыбкой.

Пожилая сестра засопела, недовольная подобным вмешательством в ее обычные занятия, но сдержалась.

— Будет так, как ты просишь, брат. Я окажу вам любую услугу, какую смогу.

— Прекрасно, — весело улыбнулась Фидельма. — Тогда приведи нам сестру Гвид. Она, должно быть, в общей спальне.

Некоторое время спустя неуклюжая сестра Гвид явилась. Она уже не рыдала, хотя глаза у нее были по-прежнему красны от слез. Она по-детски растерянно переводила взгляд с Фидельмы на Эадульфа.

— Как ты себя чувствуешь нынче, сестра? — спросила Фидельма, предложив ей сесть.

Гвид склонила голову и уселась на деревянный табурет у стола.

— Прошу простить мне мою несдержанность, — ответила Гвид. — Этайн была мне доброй подругой. Весть о ее смерти нарушила мой душевный покой. На некоторое время.

— Но ведь ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы помочь нам? — проговорила Фидельма почти умоляюще.

Сестра Гвид равнодушно пожала плечами, и тогда Эадульф объяснил их задачу и полномочия. После чего к сестре Гвид отчасти вернулась ее обычная услужливость.

— Я мало что могу рассказать, — проговорила она. — Вспомни, сестра Фидельма, я ведь сидела в храме рядом с тобой, и мы ждали начала диспута, когда пришла весть о смерти настоятельницы Этайн.

— Именно так, — согласилась Фидельма. — Но ты занимала должность ее секретаря и встречалась с ней в ее келье вчера утром.

Гвид склонила голову в знак согласия.

— Встречалась… Вы ведь найдете негодяя, убившего ее? — воскликнула она, и голос ее взорвался яростью.

— Именно такова наша цель, Гвид, — заверил брат Эадульф. — Прежде всего мы должны задать тебе кое-какие вопросы.

В знак согласия Гвид неуклюже махнула большой костлявой рукой.

— Ну, спрашивайте.

Фидельма взглянула на Эадульфа. Сакс подался вперед.

— Вчера видели, как ты спорила с Этайн на пороге ее кельи, — резко проговорил он.

— Этайн была моей подругой, — ответила Гвид смущенно.

— Ты спорила с ней? — спросил Эадульф.

— Нет! — Ответ последовал немедленно. — Этайн была… она просто рассердилась на меня за то, что я забыла проверить кое-какие сведения, которые были нужны ей для подготовки к диспуту. Вот и все.

Это было очень похоже на правду, ибо Этайн, готовясь к встрече с Вилфридом, вполне могла быть и несдержанна, и раздражительна.

— Ты родом из страны пиктов?

Фидельма нахмурилась: Эадульф неожиданно поменял тактику.

Смуглое лицо сестры Гвид выразило замешательство.

— Из страны Круитне, которых вы называете пиктами, что есть всего лишь искажение латинского прозвища, означающего «раскрашенные», — объяснила она педантично. — В древние времена у наших воинов было принято раскрашивать себя, когда они шли в битву, — обычай, который давно исчез. Я родилась, когда Гартнейт, сын Фохела, правил в Круитне и простер свое правление над королями Стратклайда.

Фидельма не могла не улыбнуться неистовой гордости, прозвучавшей в голосе девушки.

— Но не все пикты — христиане, — лукаво заметил Эадульф.

— И уж конечно, не все саксы — христиане, — резко возразила Гвид.

— Верно. Но ты ведь обучалась в Ирландии, так?

— Я училась сперва в монастыре Ионы, а потом приплыла в Ирландию, чтобы учиться в Эмли, и только потом вернулась на Иону. Именно в Эмли я училась у сестры Этайн.

— И что? — Теперь Фидельма подалась вперед. — Как долго ты училась у Этайн?

— Всего три месяца. Она преподавала философию в школе Родана Мудрого. Потом пришла весть из Кильдара, из ее родного монастыря, что умерла настоятельница Ита, и она поспешила туда и была избрана главой монастыря. После того как Этайн стала матерью настоятельницей Кильдара, я видела ее всего один раз.

— Когда это было? — спросил Эадульф.

— Когда я закончила обучение у Родана и возвращалась в Бангор, чтобы сесть на корабль на Иону. Я искала приюта в Кильдаре.

— Как случилось, что ты была выбрана в секретари настоятельницы Этайн на время этого диспута? — спросил Эадульф.

— Я была избрана потому, что настоятельница Этайн знала о моих навыках переводчика — ведь я была узницей у нортумбрийцев целых пять лет, пока Финан из Линдисфарна не освободил меня и не отослал на родину. Еще я без труда понимаю греческий язык Евангелий. По этим причинам Этайн выбрала меня.

— Я не спросил — почему, я спросил — как.

— Понятия не имею. Я ждала корабля в Бангоре, когда ко мне подошел посланный и попросил посетить этот синод и послужить Этайн секретарем. Я охотно приняла поручение и уже через день отправилась на Иону, а там я встретилась с тобою, сестра Фидельма. Брат Торон отправлялся с миссией в Нортумбрию, и тебе известно, как мы обе вкупе с другими братьями Колумбы добрались сюда.

Сестра Фидельма склонила голову в знак согласия с толкованием событий, сделанным Гвид.

— А когда ты в последний раз видела настоятельницу Этайн живой? — спросила она.

Сестра Гвид задумчиво нахмурилась.

— Как только братия закончила полдневную трапезу, через час после полуденной молитвы, настоятельница Этайн, которая трапезовала с настоятельницей Хильдой и епископом Колманом, попросила меня проводить ее в ее келью.

— Так это было после того, как ты ссорилась с ней? — быстро спросила Фидельма.

— Я же сказала, что это была не ссора, — выпалила Гвид, защищаясь. — И Этайн не умела сердиться долго. Она была доброй женщиной.

— С какой целью она попросила тебя проводить ее после полуденной трапезы? — осведомился Эадульф.

— Чтобы обсудить, как вести диспут в тот день, — ответила Гвид. — Как ты знаешь, Этайн должна была открыть синод со стороны церкви Колубмы. Она хотела обсудить свою речь со мной, обсудить, как использовать цитаты из апостолов, чтобы привлечь саксов. А ее греческий иногда бывал не совсем хорош.

— Как долго ты была с ней? — спросила Фидельма.

— Час. Не больше часа. Мы поговорили о деталях ее речи, обращая внимание на ссылки из Евангелия. Я была наготове, чтобы переводить — на тот случай, если появятся сомнения насчет выбранных ею цитат.

— Какой она показалась тебе, когда ты уходила от нее? — спросил Эадульф, потирая кончик носа указательным пальцем.

Гвид нахмурилась.

— Я не понимаю.

— Боялась ли она чего-либо? Или была спокойна? Как она выглядела?

— Внешне довольно спокойной. Очевидно, она была очень занята своей работой, но не более занята, чем когда готовилась к очередному уроку в Эмли.

— Она не выказывала тревоги? Никто не угрожал ей с тех пор, как она приехала сюда?

— А, ты имеешь в виду угрозу со стороны кого-нибудь из римской фракции? Она говорила мне, что раза два ее оскорбили римские священники. Ательнот, например. Но он…

Гвид внезапно закусила губу.

Глаза Фидельмы сверкнули.

— Ты хотела что-то сказать, сестра? — Голос ее звучал крайне настойчиво.

Гвид смущенно скривилась.

— Ничего. Это личное и никому не интересное.

Эадульф нахмурился.

— Мы сами будем судить, что интересно и что нет, сестра. Что ты собиралась сказать?

— Ательнот был большим врагом Этайн.

— По причине? — поторопила ее Фидельма, чувствуя, что Гвид очень не хочется объясняться.

— Негоже мне говорить о покойной настоятельнице так.

Эадульф крякнул в отчаянье.

— Пока что ты никак и ничего не сказала. Что негоже?

— Известно, что Ательнот не только стоит на стороне Рима, но считает нортумбрийцев лучшими из всех людей, — заметила Фидельма, вспомнив, что рассказала ей Этайн в свою первую ночь в Стренескальке.

Гвид снова закусила губу, слегка покраснев.

— Подоплека этой вражды скорее личная, а не теологическая.

Фидельма удивилась.

— Придется тебе объяснить. Что ты имеешь в виду, говоря о «личном»?

— Я полагаю, что Ательнот ухаживал за настоятельницей Этайн. В любовном смысле.

Настало короткое молчание.

Губы сестры Фидельмы сложились трубочкой, как будто она беззвучно присвистнула. Этайн была весьма хороша собой, Фидельма давно уже поняла это, и Этайн была не склонна к безбрачию. Эта женщина ценила мужскую привлекательность. Фидельма вспомнила, что Этайн сказала ей при встрече о своем желании вступить в новый брак и удалиться из обители Кильдара.

Эадульф удивленно помотал головой.

— Ты в этом уверена, сестра Гвид?

Монахиня из земли Круитне подняла свои широкие плечи испустила их движением, в котором читалось отчасти сомнение, отчасти покорность.

— Не могу сказать, что я уверена. Я знаю только, что Этайн сильно невзлюбила его и сказала мне, что при определенных обстоятельствах приняла бы кое-что из нового учения Рима.

— Как ты думаешь, что она имела в виду?

— Я считаю, что она говорила об обете безбрачия, брат, — ответила Гвид с некоторой застенчивостью.

— А ты знала, что настоятельница Этайн собиралась объявить об отказе от должности настоятельницы Кильдара после этого синода? — внезапно спросила Фидельма. — Ты знала, что она подумывала о том, чтобы взять мужа?..

— Когда Этайн говорила о безбрачии? — прервал ее Эадульф.

Фидельма прикусила губу в раздражении — Эадульф все испортил, она рассчитывала на внезапность, ожидая ответа Гвид. Та замялась.

— Мы обсуждали с нею, что ответить, если римляне заведут речь о безбрачии. Многие из них считают, что смешанных монастырей не должно быть, а все священнослужители, от братии до епископов, должны соблюдать безбрачие. И тогда настоятельница сказала… Я же не знала, что Этайн подумывает о замужестве и об уходе из монастыря. — Гвид нахмурилась. — Если бы она так поступила, это было бы нечестно.

— Нечестно?

— Ну, безнравственно. Безнравственно, когда женщина таких способностей, как настоятельница, должна оставить свое служение ради жизни с мужчиной. Может быть, ее смерть была очищением — освобождением от того, что было бы нечестивым и греховным.

Фидельма с любопытством посмотрела на нее.

— Откуда ты знаешь, что она имела в виду Ательнота, говоря об этом? Почему ты полагаешь, что слова ее означали, что этот сакс за ней ухаживал?

— Потому что Ательнот потревожил нас, когда мы говорили об этом деле, он потребовал разговора с Этайн наедине. Этайн ответила ему, что она занята, и он ушел. Это произошло, когда мы разговаривали о безбрачии. Она сказала, насколько я помню: «Если такой человек, как он, делает мне предложение, я готова принять это новое римское учение» — или что-то подобное.

Эадульф снова принялся задавать вопросы.

— Ты уверена, что она сказала «делает», а не «сделал бы»? Подразумевала ли она, что Ательнот и вправду делал такое предложение, или это лишь догадка? — спросил он отрывисто.

Сестра Гвид пожала плечами.

— Я ушла с явным ощущением, что Ательнот уже сделал распутные предложения настоятельнице.

Настало молчание, во время которого Фидельма и Эадульф вникали в значение того, что сказала им Гвид.

Фидельма заговорила после нескольких мгновений молчания:

— А не упоминала ли Этайн о каком-нибудь другом случае или человеке в связи с враждебностью или неприязнью сторонников Рима?

— Речь шла только об Ательноте.

— Хорошо. Спасибо тебе, сестра. Мы сожалеем, что добавили горечи к твоему горю.

Неуклюжая монахиня встала и повернулась к двери.

— Между прочим…

Голос Фидельмы остановил ее.

— …ты, кажется, указала, что брак между священнослужителями — дело нечестивое и греховное. Что ты думаешь о споре насчет безбрачия среди монахов?

Рот сестры Гвид мрачно сжался.

— Я придерживаюсь учения святого Павла из Тарса и Майгена, настоятеля Килмайна. Это не должно осквернять мужчин и женщин при служении Всемогущему!

Эадульф подождал, пока сестра уйдет, а потом повернулся к Фидельме в раздражении, нарушив ее мысли.

— Если мы работаем вместе, сестра, ты воистину не должна утаивать от меня сведения.

Фидельма рассердилась было, но вдруг поняла, что Эадульф прав. Она не сообщила ему о решении Этайн отказаться от должности ради замужества. Она даже не считала это важным, да и теперь не была уверена в том, что это что-то значит. Она тихонько вздохнула.

— Прошу прощения. Я не была уверена, что решение Этайн оставить службу — важный факт. Этайн сказала мне об этом в ночь перед своей смертью.

— За кого она собиралась замуж?

— Полагаю, это кто-то, с кем она встретилась в Ирландии. Она намеревалась вернуться в Кильдар и отказаться от должности. Тогда я думала, что она продолжит преподавать в совместной обители, как делала то раньше в Эмли.

— Но ты не знаешь, за кого она собиралась замуж?

— Она мне не сказала. Какое значение это имеет здесь, в Нортумбрии?

Эадульф закусил губу и немного помолчал.

— Мне трудно в это поверить, — сказал он неожиданно.

Фидельма подняла бровь.

— Во что именно?

— Насчет Ательнота. Говорят, человек он высокомерный; он, кажется, считает всех чужеземцев ниже себя, и он пылкий сторонник римского устава. С какой же стати ему питать страсть к настоятельнице Этайн?

Фидельма заметила без лишней скромности:

— Разве он не мужчина?

Эадульф почувствовал, что краснеет.

— Конечно. Но даже если так…

— Этайн была очень красивой женщиной, — развивала свою мысль Фидельма. — Разумеется, я тебя понимаю. Но иногда противоположности влечет друг к другу.

— Это так, — согласился Эадульф. — Ты знала сестру Гвид какое-то время. Можно ли доверять ей, она наблюдательна? Не могла ли она неверно истолковать слова Этайн или это дело с Ательнотом?

— Она девушка странная. Из тех, что склонны угождать вышестоящим. Однако хоть тело у нее и неуклюжее, но ум весьма даже гибок. И в мелочах она дотошна. Полагаю, мы можем доверять ее словам.

— В таком случае следующим мы, очевидно, должны повидать Ательнота, — предложил Эадульф.