— Что ты сказала? — воскликнула Фидельма, не уверенная, правильно ли она расслышала.

— Деусдедит, архиепископ Кентерберийский. Лежит мертвый в своей келье. Пожалуйста, поспеши, сестра Фидельма.

Фидельма с трудом сглотнула.

Еще одно убийство? Самого архиепископа? Это конечно же безумие? Она не сводила глаз с искаженного страхом лица сестры Ательсвит и, взявши ее за руку, сказала:

— Тише, тише, сестра. Ты кому-нибудь говорила об этом?

— Нет, нет. Я так обезумела, что подумала только о тебе, потому что… потому что…

Сестра Ательсвит смутилась.

— Ты послала за лекарем? — прервала ее Фидельма.

Сестра Ательсвит отрицательно покачала головой.

— Брат Эдгар, наш лекарь, уехал в Витби для отпущения грехов сыну тана. Другого лекаря у нас нет.

— В таком случае немедля пошли за братом Эадульфом. Он немного разбирается во врачевании. Потом найди настоятельницу Хильду и сообщи ей о том, что случилось. Пусть оба тотчас придут в келью Деусдедита.

Сестра Ательсвит кивнула и поспешила прочь.

Сестра же Фидельма устремилась по странноприимному дому туда, где, как она знала, расположена келья Деусдедита. На нее указала ей сестра Ательсвит, когда объясняла расположение гостевых помещений.

Она остановилась у двери, которую сестра Ательсвит в спешке оставила неприкрытой. Потом распахнула дверь и заглянула внутрь.

Деусдедит лежал на кровати. Фидельма сразу же отметила, что постель нетронута. Его руки были мирно сложены, глаза закрыты, словно он спит. Кожа его странно пожелтела и напоминала старый пергамент. Фидельма вспомнила, что и в храме на заседании синода архиепископ выглядел не очень хорошо.

Она сделала шаг, собираясь войти в келью, когда чья-то тяжелая рука легла ей на плечо. Она вздрогнула, ахнула и обернулась.

И увидела круглое херувимское лицо архиепископского секретаря Вигхарда.

— Не входи, сестра, — прошипел он. — Ради жизни своей.

Фидельма смотрела на него, не понимая.

— Что ты имеешь в виду?

— Деусдедит умер от желтой чумы!

Фидельма удивленно раскрыла рот.

— От желтой чумы? Откуда ты это знаешь?

Вигхард усмехнулся, протянул руку и закрыл дверь.

— Довольно давно, уже несколько дней, как я заподозрил, что Деусдедит страдает от этой заразы. Пожелтевшие глаза, сухая кожа. Он все время жаловался на слабость, на отсутствие аппетита и запор. В нынешнем году я видел слишком много жертв этого поветрия, чтобы не распознать его приметы.

Фидельме внезапно стало холодно — она начала осознавать, что означают слова этого человека.

— Как давно ты это узнал? — спросила она у мрачного Вигхарда.

Секретарь архиепископа скривился безрадостно.

— Несколько дней назад. Думаю, что впервые понял это, когда мы плыли сюда.

— И ты позволил Деусдедиту явиться сюда и находиться среди братии? — в ярости спросила Фидельма. — А как же риск заражения? Почему его не поместили куда-нибудь, где его лечили бы и обихаживали?

— Было совершенно необходимо, чтобы Деусдедит как наследник праведного Августина из Рима, в свое время посланного, чтобы привести наш народ под руку римской церкви, принял участие в этом синоде, — упрямо ответил Вигхард.

— Любой ценой? — бросила Фидельма.

— Самое важное — синод, а не то, болен кто-либо или нет.

К ним, торопливо шагая, подошла настоятельница Хильда.

— Еще одна смерть? — воскликнула она вместо приветствия, ее глаза с удивлением переходили с Фидельмы на Вигхарда. — Верна ли та ужасная весть, которую принесла мне сестра Ательсвит?

— Да, еще одна смерть, но не убийство, — ответила Фидельма. — Судя по всему, Деусдедит скончался от желтой чумы.

Хильда уставилась на нее. В глазах ее метались страх и недоверие.

— Желтая чума занесена сюда, в Стренескальк?

Хильда пала на колени.

— Господь да сохранит нас. Это правда, Вигхард?

— Хотелось бы мне, чтобы это было не так, мать настоятельница. — Вигхарду было неловко. — Но это правда.

— Кажется, наши римские братья сочли более важным привезти своего духовного главу на синод, чем подумать об опасности распространении заразы, — с горечью заметила Фидельма. — Кто знает, на кого теперь перекинется эта болезнь?

Вигхард уже открывал рот, чтобы ответить, когда к ним подбежала сестра Ательсвит.

— Где брат Эадульф? — спросила Фидельма.

— Он придет сию минуту, — задыхаясь, сообщила сестра Ательсвит. — Он пошел за кое-какими вещами, которые помогут ему осмотреть тело.

— В этом нет нужды, — заметил, нахмурившись, Вигхард. — Я знаю наверняка.

— Все равно, мы должны удостовериться в причине смерти и найти способ не дать заразе распространиться, — возразила Фидельма.

Она еще говорила, когда в коридоре появился брат Эадульф.

— Что случилось? — тревожно спросил он. — Сестра Ательсвит говорит, что еще кто-то умер? Перерезанное горло?

Вигхард хотел было ответить, но Фидельма оборвала его:

— Деусдедит мертв. — Эадульф широко раскрыл глаза, а она продолжила: — Вигхард считает, что он умер от желтой чумы. Сейчас в обители нет врача. Можешь ли ты подтвердить причину смерти?

Эадульф стоял в нерешительности, в глазах его был страх. Потом он крепко сжал губы и кивнул, хотя и без особой охоты. Он собрался с духом, распахнул дверь кельи и скрылся внутри.

Через мгновение он снова появился.

— Желтая чума, — спокойно подтвердил он. — Симптомы мне хорошо известны.

— Что ты посоветуешь? — спросила настоятельница Хильда сразу же, не скрывая тревоги. — В нашем монастыре собрались сотни людей. Как можно остановить поветрие?

— Тело нужно немедленно унести и сжечь на берегу моря. Келью очистить и не входить туда некоторое время, пока зараза не выветрится. По меньшей мере несколько дней.

Теперь Вигхарду не терпелось внести поправки.

— Об этом никто не должен знать, кроме нас четверых. Иначе все переполошатся, прежде чем закончится синод. Думаю, следует сообщить, что у Деусдедита стало плохо с сердцем. Мы можем сказать правду по завершении синода. Я найду рабов, чтобы они сделали все, что нужно. Лучше, чтобы заразились они, чем мы, братия.

— Вряд ли это теперь имеет значение, — спокойно заметил Эадульф. — Если кто подцепил заразу, он уже болен. Почему, зная, что Деусдедит страдает от такой болезни, ты нас не предупредил?

Вигхард опустил голову, но ничего не ответил.

— Это дурное предзнаменование, Вигхард, — боязливо проговорила Хильда.

— Нет, — ответил круглолицый клирик. — Обойдемся без предзнаменований. Я велю рабам унести тело архиепископа.

Он повернулся и пошел выполнять свое дело.

Эадульф обратился к настоятельнице:

— Не впускай никого в эту келью, пока ее не очистят, как я уже сказал. И постарайся, чтобы каждый, кто имел дело с архиепископом, пил травяные настои из огуречника, щавеля или пижмы, трижды в день в течение недели или более того. У тебя в обители есть такие травы?

Хильда ответила, что травы имеются.

Эадульф взял Фидельму за руку и повел прочь по коридору.

— Сложность в том, — прошептал он, — что растения, которые лучше всего противостоят этой болезни, растут только в июне и июле, то есть летом. Я взял за правило, отправляясь в путь, носить в моей суме кое-какие снадобья, и у меня есть смесь золотарника и льнянки, каковые, будучи настояны в горячей воде, охлаждены и приняты внутрь, помогут защититься от этой желтой чумы. И еще я советую тебе есть как можно больше петрушки, лучше сырой.

Фидельма смотрела на него некоторое время и вдруг улыбнулась, видя его неприкрытую тревогу.

— Кажется, тебя очень заботит мое здоровье, Эадульф.

Сакс на миг нахмурился.

— Конечно. У нас много работы, — коротко ответил он.

Он остановился у спальни, которую разделял с другими братьями, не имеющими особого статуса, исчез на мгновение, а потом появился с маленькой кожаной котомкой, называемой pera.

Эадульф повел Фидельму в большую кухню, где тридцать братьев трудились над дымящимися горшками, чтобы удовлетворить потребности большой обители и ее гостей. Фидельма сморщилась от вони прогорклого масла, смешанной с бесчисленными другими запахами, описать которые невозможно. А от запаха гнилой капусты ее чуть не вырвало. Эадульф испросил у хмурой старшей стряпухи дозволения воспользоваться железным котелком, и та ответила, что пришлет им помощницу.

К их удивлению, с котелком в руках явилась сестра Гвид.

— Что ты здесь делаешь, Гвид? — спросила Фидельма.

Неуклюжая сестра грустно улыбнулась.

— Поскольку мой греческий больше никому не нужен, я нашла себе занятие на кухне, до тех пор, пока я не решу, что мне делать дальше. Думаю, когда синод закончится, я присоединюсь к тем, кто возвращается в Дал Риад, и, может быть, отправлюсь обратно на Иону. — Она протянула Эадульфу котелок. — Еще что-нибудь нужно?

Эадульф покачал головой.

Сестра Гвид вернулась к оставленному занятию на другом конце кухни.

— Бедная девушка, — тихо сказала Фидельма. — Мне ее жаль. Она тяжело переживает смерть Этайн.

— Жалеть будешь потом, — с упреком откликнулся Эадульф. — Сейчас же мы должны сделать все, что можем, чтобы остановить заразу.

Он начал кипятить воду и готовить свои травы, а Фидельма с интересом наблюдала за ним, пока он помешивал зелье в котелке.

— Ты что, серьезно считаешь, что этой травой можно защититься от желтой чумы?

Вопрос вызвал у Эадульфа раздражение.

— Это может помочь.

Она прикусила язык, а Эадульф, приготовив отвар, перелил его в большой глиняный кувшин. Потом наполнил две глиняных кружки и подал одну Фидельме, а другую поднял, как бы провозглашая тост.

Фидельма улыбнулась и поднесла питье к губам. Вкус был отвратительный, и это отразилось на ее лице.

— Сие есть снадобье древнее. — И Эадульф обезоруживающе усмехнулся.

Фидельма грустно ответила ему улыбкой на улыбку.

— И поныне живое, — откликнулась она. — Но давай поскорее уйдем отсюда и прогуляемся по галерее. От кухонных запахов у меня голова разболелась.

— Прекрасно, но первым делом мы отнесем кувшин с питьем в твою келью. — А когда они оставили кувшин в ее келье и вернулись в тишину галереи, добавил серьезно: — Ты должна выпивать кружку настоя каждый вечер перед сном. Кувшина хватит на неделю.

— Ты научился этому в лекарской школе в Туайм Брекане? — спросила она.

Эадульф кивнул.

— Я многому учился в твоей стране, Фидельма. В Туайм Брекане я стал очевидцем таких дел, каковые считал невозможными. Я видел, как целители вскрывают черепа мужчин и женщин и удаляют опухоли, и эти мужчины и женщины остаются в живых.

Фидельма неопределенно скривилась.

— Школа в Туайм Брекане славится по всему свету. О великом Бракане Мак Финдлоге, враче, который учредил эту школу два столетия назад, до сих пор говорят с благоговением. Ты хотел стать врачом?

— Нет. — Эадульф покачал головой. — Я искал знаний, любых знаний. В моей стране я был сыном наследственного герефы, местного судьи, но я хотел знать больше. Я хотел знать все. Я пытался собирать знания, как пчела собирает нектар, перелетая с одного цветка на другой, но нигде не задерживаясь надолго. Мои познания не глубоки, но я понемногу знаю о многом. Иногда это бывает полезно.

— Иногда это очень полезно, — согласилась Фидельма. — Особенно если стремишься к истине. Узкое знание порою ослепляет человека не менее, чем невежество.

Эадульф усмехнулся своей короткой мальчишеской усмешкой.

— Но ты-то сама, сестра Фидельма, ты ведь знаешь одно — закон. Закон твоей страны.

— В наших церковных школах от ученика требуют и общих познаний, иначе ему никогда не достигнуть высокой ступени.

— Ты — анрад. Я знаю, что это переводится как «благородная река», и титул сей одной лишь ступенью ниже наивысшего в твоей стране. Но что это означает?

Фидельма улыбнулась.

— Анрад означает, что человек обучался по меньшей мере восемь лет, но чаще всего — девять, и стал мастером своего дела, а также имеет познания в поэзии, литературе, истории и многих других вещах.

Эадульф вздохнул.

— Увы, у нас нет таких школ, как у вас. Только со времени принятия христианского учения и основания монастырей у нас начали учиться — и то всего лишь читать и писать.

— Лучше поздно, чем никогда.

Эадульф хмыкнул.

— Верно сказано, сестра Фидельма. Вот почему у меня столь ненасытная жажда знаний.

Он замолчал. Они посидели некоторое время в молчании. Странно, но Фидельме показалось, что молчание это не было неловким. То было товарищеское молчание. И вдруг она осознала то чувство, которое испытывает к нему. Они — товарищи по несчастью. Она улыбнулась, радуясь тому, что хаос, царивший у нее в мыслях, исчез.

— Нам нужно вернуться к нашему расследованию, — решилась она нарушить тишину. — Смерть Деусдедита не приблизила нас к раскрытию убийства Этайн.

Вдруг Эадульф щелкнул пальцами, от чего она вздрогнула.

— Какой же я дурак! — выпалил он. — Сижу и размышляю о собственной персоне, когда должен заниматься делом.

Фидельма удивилась столь нежданному приступу самобичевания.

А Эадульф продолжал:

— Ты ведь просила меня разузнать о брате Ательноте.

Ей не сразу удалось собраться с мыслями и вспомнить о подозрениях насчет Ательнота.

— И ты что-нибудь обнаружил?

— Ательнот нам лгал.

— Это мы уже поняли, — согласилась Фидельма. — Но выяснил ли ты что-нибудь еще?

— Как мы договорились, я расспросил нескольких братьев об Ательноте. Ты помнишь, он сказал, будто впервые встретился с Этайн, когда Колман послал его встретить настоятельницу на границе Регеда и проводить в Стренескальк?

Фидельма кивнула.

— Ты говорила мне, что Этайн была принцессой Эоганахта и когда ее мужа убили, она вступила в монашеский орден.

— Да.

— И что она обучалась в монастыре праведного Айлбе из Эмли, прежде чем стала настоятельницей в Кильдаре?

И снова Фидельма терпеливо склонила голову.

— И когда же ее выбрали настоятельницей Кильдара?..

— Всего два месяца тому назад, — ответила Фидельма. — К чему ты клонишь, Эадульф?

Эадульф улыбнулся почти что самодовольно.

— Только к тому, что в прошлом году Ательнот провел шесть месяцев в монастыре Эмли. Я нашел брата, который учился там одновременно с ним. Они оба поехали в Эмли и вернулись в Нортумбрию вместе.

Фидельма широко раскрыла глаза.

— Ательнот обучался в Эмли? Значит, он встречал Этайн там и должен знать ирландский, а он отрицает и то и другое.

— Так что в конце концов сестра Гвид была права, — подтвердил Эадульф. — Ательнот знал Этайн и, без сомнения, желал ее. — В голосе его слышалось самодовольство. — Когда Этайн отвергла Ательнота, он был так оскорблен, что убил ее.

— Не обязательно одно следует из другого, — заметила Фидельма, — хотя я согласна — такой вывод правдоподобен.

Эадульф развел руками.

— И я все же думаю, что рассказ о застежке — ложь. Ательнот лгал все время.

Вдруг Фидельма скривилась.

— Одну вещь мы просмотрели — если Ательнот был в Эмли в прошлом году, стало быть, он должен быть знаком с Гвид. Она обучалась у Этайн.

Эадульф уверенно усмехнулся.

— Да, это приходило мне в голову. Ательнот был в Эмли прежде Гвид. Он уехал из Эмли до приезда Гвид. Я спросил у Гвид, когда она была Эмли, а потом сверил со временем, когда там был Ательнот. Однокашник Ательнота дал весьма точные сведения.

Фидельма встала, будучи не в состоянии подавить легкое волнение.

— Мы немедленно пошлем за Ательнотом, и пусть он сам объяснит эту загадку.

Сестра Ательсвит просунула голову в дверь.

— Я не смогла найти брата Ательнота, сестра Фидельма, — сообщила она. — Его нет в странноприимном доме, нет его и в храме.

Фидельма огорчилась.

— Он должен быть где-то в монастыре, — возразила она.

— Я пошлю кого-нибудь из сестер на поиски.

И сестра Ательсвит поспешила прочь.

— Лучше нам самим заглянуть в храм, — предложил Эадульф, — на тот случай, если добрая сестра не заметила Ательнота. Ведь это вполне могло случиться — народу там множество.

— В крайнем случае увидим брата Торона и воспользуемся возможностью поговорить с ним, — согласилась Фидельма, вставая.

Едва открыв двери храма, они услышали крики и скользнули внутрь. Яростный спор был в разгаре. Вилфрид, стоя за кафедрой, колотил по ней кулаком.

— Я говорю, это чушь! Выдумка Касса Мак Глайса, свинопаса вашего языческого ирландского короля Логайре!

— Это ложь! — Кутберт тоже стоял, лицо его было красно от гнева.

Иаков — престарелый Джеймс, который прибыл в королевство Кент с римским миссионером Паулином пять десятков лет назад, тоже поднялся на ноги, с помощью своих соседей. Он стоял пошатываясь, согбенный, опираясь обеими руками о клюку. При виде этого старца все примолкли. Даже сторонники колумбианского устава. Нельзя было отрицать, что Иаков обладал авторитетом, ибо он был связующим звеном с блаженным Августином, посланным Григорием Великим, чтобы проповедовать среди язычников королевства саксов.

Только когда в просторной церкви воцарилось полное молчание, он заговорил резким надтреснутым голосом:

— Я прошу простить моего молодого друга Вилфрида Рипонского.

Послышался удивленный шепот, и Вилфрид резко вздернул голову. Лицо у него было раздраженное.

— Да, — продолжал Иаков, не колеблясь. — Вилфрид ошибается насчет происхождения тонзуры, предпочитаемой ирландцами и бриттами.

Теперь он овладел их вниманием.

— Братия наша впала в заблуждение. Тонзура, которую они предпочитают, это та самая тонзура, которую носил Симон Самарийский, полагавший, что он может купить силу Святого Духа, и был должным образом упрекаем Петром. Я был молодым, когда прибыл на этот остров с Паулином. Паулин же носил такую же тонзуру, какую носил наш Святой Отец Григорий Великий; ту же тонзуру, какую носили Августин и его товарищи. Каков же был наш гнев, когда мы увидели бриттов и наших братьев ирландцев, приверженных символу, противному вере.

Позволь же мне спросить у тебя, брат Кутберт, тебя, который взыскует венца жизни вечной, почему ты упорствуешь в ношении у себя на голове подобия несовершенного венца в противоречие нашей вере?

Кутберт вскочил с места.

— С твоего позволения, преподобный Иаков, эта тонзура предписана никому иному, как праведному апостолу Иоанну, и ты можешь видеть, что она являет собой венец или круг.

Иаков покачал головой:

— Коли ты стоишь прямо передо мной. Но коль скоро ты наклонишь голову или станешь как-то иначе по своему усмотрению…

Нахмурившись, Кутберт сделал это.

С римских скамей послышался раскаты смеха.

— Видишь, несовершенный венец, полукруг: «Decurtatam eam, quam tu videre putabas, invenies coronam!»

Кутбрет рухнул на скамью, его лицо покраснело.

Иаков же указал на маленькую тонзуру, выбритую у него на макушке.

— А вот это правильный круг, символ тернового венца, благословенного Петром, иже есть камень, на коем стоит наша церковь. Даже некоторые церкви Британии ныне принимают истинность этой тонзуры. Те бритты, что покинули сей остров, дабы поселиться в далекой Иберии, в стране Галисии, приняли corona spinea. Тридцать лет тому назад синод в Толедо потребовал запретить священству бриттов в Галисии ношение прежней варварской тонзуры.

И Иаков с довольной улыбкой уселся на свое место.

Фидельме же не понравилось, что сторонники Колумбы промолчали. Почему никто не вышел объяснить тонзуру Колумбы и ее глубокий мистический смысл? Воины Ирландии и Британии считали позором лишиться волос на затылке, это означало бесчестье для мужчины. В древние времена, во времена друидов уже существовала такая тонзура — арьвак гьюнне, «изгиб бритья». Для народа Ирландии она имеет древний сокровенный смысл. Фидельма сделала шаг вперед и собралась уже заговорить, когда рука Эадульфа схватила ее за плечо.

Она испуганно вздрогнула и обернулась.

Эадульф кивком указал на противоположную сторону храма.

Брат Торон выходил через боковую дверь.

Фидельма закусила губу, вновь повернулась лицом к бушующему залу, но другой оратор уже встал и возвысил голос в яростном споре.

Пересечь храм, чтобы последовать за Тороном, не представлялось возможным, стало быть, лучше будет выйти в те же двери, в которые они вошли, и попытаться перехватить его.

Она жестом велела Эадульфу следовать за ней.

Но когда они обогнули стены храма, Торона уже нигде не было видно.

— Он не мог уйти далеко, — заметил Эадульф раздраженно.

— Давай-ка посмотрим там. — И Фидельма указала в сторону монастырской школы.

Они пересекли монастырь и уже выходили на школьный двор, как вдруг Фидельма прошептала:

— Стой! — и потянула Эадульфа в тень.

Посредине двора стояли Вульфрик и брат Сиксвульф, словно поджидая кого-то, а пикт Торон поспешно направлялся к ним.

Сиксвульф сказал что-то и тут же повернулся к школе. Фидельма впервые заметила, как странно он ходит — горбясь и явно с трудом. Она вспомнила слова настоятельницы Аббе о том, как наказал настоятель Вилфрид своего вороватого секретаря. Его высекли розгами. Фидельму передернуло при мысли о том, какие раны остаются после такого наказания.

Вульфрик и Торон смотрели вслед брату саксу, пока тот не скрылся внутри школы. Потом Торон сунул руку за пазуху, вынул что-то и передал Вульфрику. Вульфрик же, глянув, сунул полученное в одежду, тихо что-то произнес и рассмеялся. Потом повернулся и поспешил прочь к боковым воротам.

Брат Торон постоял некоторое время, глядя ему вслед, упершись руками в бедра. Потом повернулся и неспешно двинулся обратно через двор к тому месту, где стояли Фидельма и Эадульф.

Фидельма потянула Эадульфа, и они выступили из тени.

Торон, увидев их, вздрогнул и бросил быстрый взгляд через плечо, очевидно, чтобы убедиться, что Вульфрик успел уйти. Вульфрик уже исчез за боковыми воротами, и тогда Торон с уверенной улыбкой воскликнул:

— Прекрасный денек, сестра Фидельма и брат Эадульф, не так ли? Я слышал о вашем расследовании. Воистину вся обитель говорит о нем. Эта тема обсуждается столь же горячо, как и дела на синоде.

Фидельма не приняла его попытки все свести к дружелюбной, но пустой беседе.

— Нет, мы просто прогуливаемся, сбежав из наших скучных пыльных келий. Ты сказал, что день выдался прекрасный. А я говорю, как хорошо, что мы тебя встретили.

— Вот как? Почему же? — осведомился монах-пикт, тут же настораживаясь.

— Ты ведь посетил Этайн в келье в день ее смерти, не так ли?

Торон как будто удивился.

— Я… да, посетил, — признался он. — Почему ты спрашиваешь? — Потом улыбнулся. — Ах, разумеется, как я глуп. Да, я ходил повидаться с ней, но это было рано утром.

— Зачем? — спросил Эадульф.

— По личному делу.

— По личному? — В голосе Фидельмы прозвучало что-то колкое.

— Я знаю… я знал настоятельницу Этайн и решил, что будет правильным, коль скоро я сообщу ей о моем присутствии в Стренескальке и пожелаю ей удачи в диспуте.

— Когда ты познакомился с ней? — спросила Фидельма. — Ты не говорил мне об этом во время нашей поездки с Ионы.

— Ты ведь не спрашивала, — возразил Торон самоуверенно. — Но тебе известно, что я учился в Ирландии. Я изучал философию в Эмли, и сестра Этайн, поскольку она служила там, была некоторое время моей наставницей.

— И ты тоже учился на Эмли? — воскликнула Фидельма, выгнув брови. — Эмли славится своей школой, но, кажется, слишком много здесь собралось однокашников. Ты встречал в Эмли сестру Гвид?

Торон захлопал глазами от удивления и покачал головой.

— Нет. Я даже не знал, что она училась там. Почему она мне не сказала об этом?

— Возможно, потому, что ты ее не спрашивал, — не удержалась от ответной колкости Фидельма.

— Знавал ли ты Ательнота, будучи в Эмли? — спросил Эадульф.

— Да, его — знал. Я как раз завершал свои занятия, когда Ательнот приехал туда. Я видел его там не больше месяца, прежде чем я уехал. Но вы говорите, что сестра Гвид тоже была в Эмли?

— Некоторое время, — сказала Фидельма. — Ты видел Этайн с тех пор, как покинул Эмли?

— Нет. Но я всегда испытывал к ней уважение. Она была превосходным наставником, и когда я услышал, что она служит там, то решил отыскать ее. Видишь ли, я не знал, что она стала настоятельницей Кильдара. Вот почему у меня в голове не возникло связи между Этайн и тобой, сестра Фидельма.

— Как долго пробыл ты у Этайн в день ее смерти? — спросил Эадульф.

Торон поджал губы, задумавшись.

— Полагаю, недолго. Мы договорились встретиться в тот же день попозже, ибо она готовилась к вступительному слову на диспуте и на разговоры у нее не было времени.

— Понятно, — сказала Фидельма. Потом улыбнулась. — Ну что же, больше мы не будем тебя задерживать.

Торон поклонился каждому из них. Не успел он сделать несколько шагов, как Фидельма тихо окликнула его:

— Кстати, не виделся ли ты недавно с Вульфриком?

Торон круто обернулся, сдвинув брови. Фидельме показалось, что она различила панический страх в его глазах — но спустя мгновение его лицо застыло, как маска, и монах недоуменно нахмурился.

— Помнишь, это тот самый мерзкий тан, которого мы встретили по дороге сюда? Тот самый, который похвалялся тем, что повесил монаха из Линдисфарна.

Торон прикрыл глаза, словно пытаясь понять скрытый смысл слов Фидельмы. Она продолжала улыбаться, глядя на него.

— Я… кажется, я видел его.

— Он, кажется, один из дружинников Альфрита, — добавил Эадульф, как бы помогая ему вспомнить Вульфрика.

— Вот как? — произнес Торон так, словно его это не слишком интересует. — Нет, я не видел его в последнее время.

Сестра Фидельма, уже повернувшись и направившись к школе, бросила через плечо:

— Недобрый он человек. Из тех, за кем нужен глаз да глаз.

Эадульф поспешил за ней, но заметил, что Торон остался стоять, приоткрыв рот и тревожно сведя брови, и глядит им вслед.

— Разумно ли было вызвать у него настороженность? — прошептал Эадульф, хотя их уже нельзя было услышать.

Фидельма терпеливо вздохнула.

— Он все равно не скажет нам правды. Пусть думает, что мы знаем больше, чем то есть на самом деле. Иногда таким способом можно встревожить человека и заставить его совершить такие поступки, какие в ином случае он поостерегся бы совершать. А теперь давай посмотрим, что там делает Сиксвульф.

Они нашли Сиксвульфа в библиотеке, погруженного в чтение. Увидев их, он явно заволновался.

— Совершенствуешь свой ум, брат? — осведомился Эадульф с веселой иронией.

Сиксвульф захлопнул книгу и встал. В его движениях сквозила какая-то нерешительность, как если бы он хотел сказать что-то, но не мог преодолеть смущения. Тем не менее жажда знаний одержала верх.

— Мне хотелось узнать кое-что об ирландских обычаях, сестра Фидельма. Принято ли у вас, чтобы влюбленные обменивались подарками? — спросил он напрямик.

Фидельма и Эадульф переглянулись удивленно.

— Такой обычай у нас есть, — серьезно ответила Фидельма. — Ты хочешь кому-то преподнести такой подарок?

Сиксвульф покраснел еще больше, пробормотал что-то и поспешно удалился из мрачного библиотечного покоя.

Фидельма с любопытством нагнулась над столом и раскрыла книгу, которую читал Сиксвульф. Ее губы расплылись в улыбке.

— Эллинская любовная поэзия. Хотелось бы знать, что затевает молодой Сиксвульф? — задумчиво проговорила она.

Эадульф мрачно откашлялся.

— Я полагаю, сейчас самое время отправиться на поиски Ательнота.

Фидельма положила книгу на место, ибо смотритель библиотеки встревожился и направился к ним.

— Наверное, ты прав, Эадульф.

Однако Ательнота не было, во всяком случае в обители. Эадульф спросил у привратника, не выходил ли этот брат куда-нибудь, и привратник тут же все рассказал. Он сказал, что брат Ательнот выехал из монастыря сразу же после того, как колокол прозвонил к утренней молитве, что он, как ожидается, вернется ближе к вечеру. Больше того, привратник сообщил с заговорщицким видом, что Ательнот взял лошадь из королевской конюшни и при этом о ее пропаже никто не заявлял.

К тому времени, когда колокол прозвонил к обеденной трапезе, Ательнота все еще не было.

Наконец Фидельма решила, что придется им подождать до завтрашнего утра, чтобы допросить Ательнота, если, конечно, этот исчезнувший монах, как обещал, вернется в обитель.