Шелковые узы

Тренау Лиз

1760 год. Анна Баттерфилд переезжает из сельского дома в Суффолке в богатый лондонский особняк своего дяди, чтобы окунуться в столичную жизнь. Но случайная встреча с местным ткачом, французским эмигрантом Анри, вырвет ее из привилегированного общества, чтобы погрузить в темный и опасный мир Лондона – мир торговли шелком.

Liz Trenow

The Silk Weavers

* * *

Пролог

Анна кладет голову на подушку и проводит пальцем по вышитым на ней стебелькам маргариток и склонившимся маленьким бутонам колокольчиков. Шелковые нити, уже потертые и порванные в некоторых местах, все так же ярко блестят на солнце.

– Маргаритки и колокольчики, – напевает она знакомую детскую песенку. – Маргаритки и колокольчики. Все растут здесь, все растут здесь.

Они сидят на старой кушетке возле окна в гостиной дома приходского священника. Здесь ее мать любит заниматься вышивкой, хотя вынуждена держать рамку подальше от себя из-за живота, который стал уже таким большим. Она говорит, он так вырос, потому что в нем живет новый брат или сестра, но Анна не верит, что в теле ее матери может быть ребенок.

Ей скучно. У матери вырос живот, из-за которого болит спина, поэтому они не могут, как обычно, гулять по вересковой пустоши или, спустившись к заболоченным лугам, собирать гербарий. Работать в саду они тоже не могут. А ведь Анне так нравится сад. Она обожает рыть грядки в черной земле, вымазывая руки грязью и бросая в почву крохотные зернышки. Ей не верится, что эти маленькие крупинки в следующем году превратятся в красивые цветы, но мать обещает – так и будет. Так же, как и с ребенком.

– Подожди и увидишь, малышка, – говорит она. – Наберись терпения, и ты поймешь, что я права.

Хотя Анне всего пять лет, она уже выучила названия многих диких цветов и садовых растений. Проще всего девочка запоминает названия тех, которые прекрасно описывают сам цветок: незабудка, анютины глазки, одуванчик, львиный зев, наперстянка. Другие названия Анна произносит с трудом. Она вынуждена повторять их по нескольку раз, прежде чем удается произнести правильно: дельфиниум, асфодель, чемерица.

Анна снова смотрит на подушку. Какие же разные эти два цветка: веселая маленькая маргаритка с крошечными белыми лепестками, обрамляющими желтую серединку, и закрытые бутоны колокольчиков, скорее фиолетового, чем синего цвета, согнувшие стебли, которые, кажется, с большим трудом выдерживают их вес.

– Каким цветком ты бы хотела быть? – спрашивает она у матери. – Маргариткой или колокольчиком?

– Колокольчиком, потому что он очень вкусно пахнет.

– А я лучше буду веселой маргариткой, а не грустным колокольчиком, – отвечает Анна. – Кроме того, маргаритки цветут все лето, а колокольчики распускаются всего на несколько недель.

Девочка начинает напевать под нос детскую песенку и махать ногами.

– Когда ты научишь меня вышивать цветы, как ты умеешь?

– Садись, сейчас покажу, – отвечает мать.

Женщина зажимает иголку между указательным и большим пальцами правой руки девочки, направляя ее в нужном направлении. Потом помогает Анне зажать другой рукой рамку.

– Для стебля мы выполняем простой цепной стежок, – говорит мать, помогая Анне проткнуть материю в нужном месте.

Иголка исчезает, протягивая за собой шелковую зеленую нить, и, словно по волшебству, возникает опять рядом с предыдущим узелком. Они повторяют это вновь и вновь. Анна видит, как стебелек вырастает прямо у нее на глазах.

Но когда она пытается повторить это без помощи матери, все идет наперекосяк. Узелки ложатся криво, иголка втыкается не туда. Девочка недовольно отшвыривает ее.

– Ненавижу шить, – ворчит она. – Может, лучше порисуем?

В этот момент тело ее матери замирает, и она делает резкий выдох.

– Беги к церкви и приведи отца, – шепчет мать сквозь сжатые зубы. – Как можно быстрее. Думаю, что скоро появится на свет малыш.

Спустя много лет Анна продолжает с теплотой вспоминать тот день и их несущественный разговор. Возможно, причина в том, что с тех пор ей пришлось делить мать с Джейн. Однако Анна четко помнит, словно это было вчера, подушку с вышитыми на ней цветами, блестящими на солнце.

Лондон, 1760 год

Экипаж внезапно остановился. На какое-то мгновение Анне показалось, что они уже приехали.

Но что-то было не так. Вдалеке слышались какие-то крики, визг женщин. Из окошек ничего не было видно, и никто не подошел открыть дверцу. Четверо пассажиров молча сидели в карете, стараясь не встречаться взглядом и не выражать громко возмущение. Кто-то барабанил пальцами по подлокотнику, кто-то нетерпеливо поправлял одежду. Скорее всего, подобная задержка стала для них неприятным сюрпризом.

Спустя несколько минут один из пассажиров, джентльмен средних лет и достатка, нетерпеливо прочистил горло, поднял трость и постучал по стенке экипажа. Ответа не последовало. Он наклонился и выкрикнул:

– Кучер, почему стоим?

– Скоро поедем, сэр, – неуверенным голосом ответил возница.

Они подождали еще несколько секунд. Джентльмен вздохнул, встал и вышел из кареты, велев сыну остаться с дамами. Когда он вернулся, у него были такие красные щеки, словно его вот-вот хватит удар.

– Дамы, беспокоиться не о чем, – пытаясь не выдать волнения, заверил он женщин. – Однако предлагаю зашторить окна.

Карету начало трясти с такой силой, что пассажиров швырнуло сначала в одну, а потом в другую сторону. Казалось, кучер пытается развернуть упряжку вместе с экипажем.

Крики снаружи усилились. Слов было не разобрать, иногда они напоминали песню, сердитую и угрожающую. В сторону кареты полетели камни. С глухим стуком они падали на дорогу и сотрясаемый экипаж. Одна из лошадей тихо заржала, словно от боли. Крики приближались. Анна разобрала слово, которое повторяли вновь и вновь. Она удивилась тому, что столь обычное слово может звучать так грозно в устах разъяренной толпы.

Кучер тоже кричал, понукая лошадей, чтобы они быстрее разворачивали карету. В экипаже царило напряженное молчание. Пассажиры вцепились в подлокотники, стараясь не упасть. Оба джентльмена смотрели прямо перед собой, леди склонила голову, словно в молитве.

Несмотря на то что Анна тоже пыталась сохранять хотя бы видимость спокойствия, девушка чувствовала, как гулко стучит сердце в груди. Она так крепко схватилась рукой за ремень над окном, что костяшки пальцев побелели. Анна гадала, часто ли подобное происходит в этом городе. Она слышала про народные волнения и знала, что толпа может вести себя агрессивно, но никогда не предполагала, будто в один прекрасный день увидит это воочию.

Наконец экипаж опять двинулся в путь на большой скорости. Между тем с зашторенными окнами было непонятно, в какую сторону они теперь едут.

– Дорогой сэр, скажите, пожалуйста, что происходит? – спросила леди, подняв голову и тяжело дыша. – Я правильно понимаю – наша карета стала причиной этой суматохи?

– Не бойтесь, леди, – мягко ответил джентльмен. – Нам опасность не грозила. На пути было какое-то препятствие. Кучер решил въехать в город другой дорогой.

Лицо мужчины приобрело нормальный оттенок, однако Анна не поверила ни единому его слову.

– Тогда чего они кричат о хлебе? – осмелилась спросить она. – И почему выбрали незнакомцев в качестве цели своей атаки?

– Нам сложно судить об этом.

Джентльмен насупился и замолчал. В карете снова воцарилось напряженное молчание.

Анна начала беспокоиться, что они опоздают. Кузен Уильям должен был встретить ее у паба «Красный лев», но как она передаст ему, что они опаздывают на целый час? За весь день она съела кусочек хлеба с сыром, и у нее уже начало урчать в животе. Девушка испугалась, как бы другие пассажиры не услышали эти звуки, несмотря на топот копыт.

Наконец карета остановилась, и Анна услышала выкрик кучера:

– Спиталфилдс, «Красный лев», мисс Баттерфилд.

С трудом выбравшись из кареты, Анна остановилась, ожидая, пока выгрузят ее багаж. Спустя несколько секунд кучер весело попрощался с ней, и карета уехала прочь. Экипаж и его пассажиры были островком безопасности, поэтому, когда он, завернув за угол, скрылся из виду, Анна почувствовала себя брошенной. Ей стало немного страшно. Теперь она одна в этом большом городе.

* * *

Мимо Анны и ее багажа постоянно проходили горожане. Одни шли группками по два-три человека, неспешно общаясь между собой, другие, явно выполняя какие-то поручения, спешили вперед, лавируя между прохожими.

Внимание Анны привлекли возгласы уличных торговцев. Женщина размахивала пучком сладко пахнущих трав и кричала:

– Купите мой розмарин! Купите мой шиповник! Всего фартинг, и ваш дом будет хорошо пахнуть.

Некоторые выкрики напоминали стихи:

– Послушай! Купи эти сладкие груши!

В ее деревне люди обычно останавливались и общались с такими торговцами. Именно так можно было проще всего узнать о том, что произошло в окрестных деревнях, кто умер, кто женился, кто стал матерью, у кого как уродили пшеница и фрукты. Но здесь, в городе, казалось, все слишком заняты, чтобы общаться.

На улице продавали много разных вещей: ящики и корзины, щетки и метлы, марокканские тапочки, спички, блюдца, деревянные ложки и терки для мускатного ореха, коврики, разные травы, устриц, селедку, пучки лука, клубнику, ревень и другие фрукты и овощи, а также чудно пахнущие буханки хлеба, печеный картофель и мясные пироги, которые заставили Анну еще сильнее страдать от голода.

Не считая торговцев и нескольких попрошаек, никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Одинокой женщине, стоящей на обочине сельской дороги, уже давно бы предложили помощь. Здесь же, казалось, она либо невидима, либо все вокруг считают ее какой-то бездушной статуей, которую приходится обходить. Ее присутствие среди всех этих людей не имело ни малейшего значения.

«Если бы я вдруг исчезла, – подумала Анна, – никто бы и не заметил».

Эта мысль одновременно пугала и привлекала ее.

А шум! Грохот подвод и карет на мостовой, крики лотошников и женщин, орущих на детей. В такой суете Анне понадобилось какое-то время, чтобы понять эту речь. Оказалось, многие прохожие говорили не по-английски.

Она огляделась. Через дорогу, у входа в таверну «Красный лев», собралась внушительная толпа пьяниц. Они держали в руках кружки и оживленно обсуждали что-то, громко смеясь.

У нее за спиной высился внушительный арочный забор из кирпича, за которым были расставлены многочисленные столы и прочие деревянные конструкции. Это место напоминало рынок, но Анна никогда не видела такого количества прилавков. В Халесворте и даже в Майклмасе обычно ставили не более двух десятков прилавков, здесь же их было более сотни. Хотя на сегодня торговля уже закончилась и прилавки опустели, в воздухе до сих пор витали резкие запахи трав и овощей, несвежей рыбы и гниющего мяса.

На часах с треснувшим циферблатом, висевших на крыше здания над рынком, медленно двигалась минутная стрелка. Тело Анны сильно сжимал корсет, ей хотелось есть и пить, поэтому она начала ощущать легкое головокружение. Девушка стояла возле своих вещей, переминаясь с ноги на ногу, как привыкла делать в церкви во время продолжительных богослужений, и молилась, чтобы Уильям побыстрее забрал ее отсюда.

Время шло, Анна погрузилась в задумчивость. И вдруг в следующее мгновение она поняла, что лежит на земле, а ее голову держит на коленях незнакомый человек. Рядом стоял еще какой-то мужчина, который резво обмахивал ее своей шляпой. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она находится.

– О боже, простите за беспокойство, – пробормотала она, пытаясь сесть.

– Не волнуйтесь, – ответил молодой человек. – Вы в безопасности.

Он сказал что-то спутнику, второй юноша тут же ушел и вернулся с кружкой, наполненной водой, которую Анна с благодарностью выпила.

– У вас есть дом? – спросил молодой человек. – Семья? Или, может быть, друг?

– Я приехала к дяде, Джозефу Сэдлеру со Спитал-Сквер, – ответила она, понемногу приходя в себя, – а мой кузен Уильям должен был меня встретить.

Юноша опять неразборчиво что-то сказал спутнику, который снова удалился.

Ей пришла в голову неожиданная мысль, что они разговаривают друг с другом аллегорическим языком, словно апостолы из Библии. Она всегда считала это невозможным, но сейчас с ней происходило нечто подобное. Девушка улыбнулась.

«Пути Господни неисповедимы».

Вокруг них собралась толпа, однако рядом с этим молодым человеком Анна почему-то не чувствовала страха. Она увидела, что он чисто выбрит и ведет себя с ней очень деликатно. У него были карие глаза такого насыщенного цвета, какой имеют каштаны, только что вынутые из кожуры. Хотя он не носил парика и, насколько она могла судить, не был одет как джентльмен, его волосы были собраны в аккуратный хвост, и с ней он разговаривал нежно, улыбаясь и пытаясь ее успокоить. От него исходил какой-то сладковатый, немного затхлый, но тем не менее приятный аромат, который она никак не могла распознать.

Тяжело дыша, прибежал другой юноша.

– Он идет.

Не желая, чтобы кузен видел, как она лежит на земле, и чувствуя себя уже намного лучше, Анна попыталась встать. Юноши осторожно помогли ей подняться.

В этот момент откуда-то из-за толпы послышался громкий крик:

– Дайте дорогу, дайте дорогу! Дайте пройти!

Перед ними возник Уильям. Это был высокий молодой человек с узким лицом и напудренным париком. Он помрачнел.

– Да как ты смеешь? А ну, быстро убери руки от юной леди! – проревел он, ударив одного из молодых людей по лицу.

Юноша захрипел и рухнул на землю, чуть не потянув за собой Анну, однако Уильям вовремя успел перехватить ее. Повернувшись, кузен ударил другого юношу, который тоже повалился на землю. Толпа выдохнула и расступилась.

– А теперь проваливайте с глаз моих, капустные головы! – прорычал Уильям, пиная их ногами, пока толпа пыталась оттащить молодых людей от него. – И если я еще раз увижу, что вы прикасаетесь к английской леди, то подвешу вас за ноги.

– Не надо быть таким грубым, кузен, – прошептала Анна, пораженная его жестоким поведением. – Они мне помогали. Я потеряла сознание от жары.

– Грязные собаки, – проворчал он, громко отдавая приказы насчет багажа Анны человеку с тачкой. – Тебе не следовало допускать этого. Тебе еще надлежит многому научиться из того, как вести себя в городе.

– Да, я очень на это надеюсь, – согласилась Анна, как ей казалось, примирительным тоном.

Он схватил ее за руку и потащил за собой по улице настолько быстро, что она едва поспевала за ним.

– Поторопись, Анна Баттерфилд. Мы ждали тебя много часов. Я не понимаю, почему ты не сообщила о своем приезде заранее. Этого инцидента не случилось бы, если бы ты оповестила меня раньше. Ты так сильно опоздала, что ужин уже остыл.

* * *

К счастью, от «Красного льва» до Спитал-Сквер было всего несколько минут быстрой ходьбы. Они остановились перед домом с красивым фасадом. В нише между двумя эркерами находилась шикарная дверь, выложенная бутылочным стеклом. Две колонны поддерживали крыльцо, где посетители могли укрыться от дождя. На вывеске, висевшей над порогом, было выведено красивыми золотыми буквами: Джозеф Сэдлер и сын, торговцы шелком для знати. Наконец они прибыли на место.

Анна повернула, чтобы подняться по ступенькам к входу, но Уильям снова схватил ее за руку и потащил дальше, распахнув небольшую боковую дверцу, ведущую в темный коридор. Они проследовали мимо двух дверей на первом этаже, через которые, вероятно, можно было пройти в зал магазина, потом поднялись по лестнице на широкую площадку и, миновав еще одну дверь, вошли в столовую.

Дядя Джозеф приблизился к ней, поприветствовав формальным рукопожатием и улыбкой, тут же исчезнувшей, словно она была редким и нежеланным гостем на его лице. Дядя Джозеф выглядел очень солидно. Рослый полный джентльмен с бакенбардами и париком – он носил его даже дома – и во фраке с высоким воротником. Вышитый шелковый жилет плотно облегал круглый живот. Когда-то дядя, должно быть, был симпатичным мужчиной, но жизнь в достатке взяла свое. Щеки его обвисли и тряслись, словно бородка индейки.

– Добро пожаловать, дорогая племянница, – сказал он. – Мы надеемся, здесь ты будешь счастлива.

Он махнул рукой в сторону роскошно обставленной комнаты, в центре которой стоял полированный дубовый стол, а на нем блестела серебряная посуда, сверкавшая при свете свечей.

Анна сделала реверанс.

– Благодарю вас, сэр, за ваше гостеприимство, – сказала она.

Тетя Сара показалась Анне добрым человеком. Она улыбалась намного чаще, чем ее муж. Тетя поцеловала Анну в обе щеки.

– Бедняжка, ты выглядишь уставшей, – заметила она, отступая на шаг, чтобы оглядеть ее с ног до головы. – И твоя одежда… – Тетя со вздохом отвела взгляд, словно не в силах смотреть на убранство племянницы, хотя это было ее лучшее платье. – Не бери в голову. Сейчас ты поужинаешь, а потом отдохнешь после долгой поездки. Завтра разберемся с твоим гардеробом.

«У нее голос, как у моего отца», – подумала Анна.

Тетя так же, как отец Анны, немного шепелявила. Этим дефектом часто страдали в их семье. Она была его младшей сестрой, но, чтобы понять, какие черты у них общие, следовало хорошенько приглядеться. Возможно, губы или брови? Но не фигура. Сара была намного ниже и полнее, в то время как ее брат был долговязым и худым. Анна унаследовала его фигуру, и она понимала, что для женщины эти физиологические особенности не являются выигрышными. Но то, что тетя Сара походила на отца, помогло девушке почувствовать себя как дома.

Кузина Элизабет присела в элегантном реверансе.

– Пожалуйста, зовите меня Лиззи, кузина Анна. Мне так не хватает старшей сестры, – сладким голосом прошепелявила она. – От брата никакого толку, – добавила девочка, бросив на него ядовитый взгляд.

Уильям хмуро посмотрел на сестру. Казалось, другого выражения его лицо не знает.

Анна прикинула, что Лиззи было на вид около четырнадцати лет. Милая юная особа с золотисто-каштановыми волосами, она имела такое же круглое лицо, как и ее мать, однако намного изящнее. Девочка была на шесть лет младше брата и на четыре года – Анны. Сара произвела на свет несколько детей, но выжили только эти двое. Анна вспомнила, как вздыхал отец, читая письма от сестры.

«Еще одного ребенка забрал Господь. Бедная Сара. Им надо жить в другом месте, где воздух чище».

В церкви он молился за умерших детей Сары, прося Бога заботиться о них на небесах.

Анна поняла из всего этого, что больше всего в жизни нужно бояться родов. Она гадала, как их можно избежать, ведь девочка вырастает и становится женщиной, а та рано или поздно должна будет родить.

Все сели, и Джозеф наполнил бокалы темно-синим напитком.

– Кларет, – сообщил он.

Когда дядя поднял бокал и произнес тост в честь приезда «нашей дорогой кузины Анны», девушка сделала маленький глоток. Кларет оказался чуть крепче причастного вина, но намного вкуснее. Сделав еще несколько глотков, Анна почувствовала внутри приятное тепло и расслабилась.

– Вы бедняжки. Я представить не могу, через какие испытания вам пришлось пройти в последние несколько месяцев, – сказала тетя Сара, передавая племяннице тарелку с холодным мясом. – Очень надеюсь, что в конце бедная Фанни не сильно страдала.

Приятная теплота внутри мгновенно испарилась, когда Анна вспомнила бледное лицо матери на подушке, как она сдерживала приступы кашля, тяжело дыша и не в силах говорить или есть из-за прилива крови.

Этот ужас продолжался очень долго. Мать медленно угасала. Периоды улучшения, приносившие новую надежду, сменялись резким ухудшением состояния. Все это время Анна и ее сестра Джейн ухаживали за матерью, изо всех сил стараясь помочь отцу, приходскому священнику, у которого была куча своих проблем – конфликтные прихожане, запросы епископа и необходимость справляться с вызовами, которые бросала церкви эта эпоха.

Так как Анна постоянно была занята матерью и домашним хозяйством, она почти не задумывалась о трагедии, ожидавшей их. Когда мать умерла, Джейн не вставала с постели несколько недель, постоянно плача. Ничто не могло утешить ее, кроме конфет, которые она ела днем, и объятий сестры по ночам.

Хотя их отца Теодора потрясла смерть жены, он продолжал выполнять свои обязанности. Только теперь раньше уходил спать. Несколько раз ночью Анна слышала, как он тихо и горько плачет за стеной. Ей очень хотелось утешить его. Но она сопротивлялась своему желанию, чувствуя, что он должен сам стоически перенести эту утрату.

Анна же не опустила руки после смерти матери. Она вставала каждый день, мылась, одевалась и выполняла свои обязанности, готовила для семьи, организовала поминальный прием и пыталась улыбаться, когда люди хвалили ее за то, как она хорошо справляется. Но внутри девушка ощущала пустоту и какую-то отрешенность. Горе напоминало прогулку во сне по глубокому снегу, когда каждый шаг дается с трудом, приносит боль и окружающий пейзаж вообще не меняется. Мир вокруг стал черно-белым, цвета поблекли, звуки теперь казались приглушенными и искаженными. Анна считала, что ее жизнь тоже закончилась.

Отвлекшись от тяжелых мыслей, она повернулась к тете, ожидавшей ответа.

– Спасибо, мадам, она отошла в мир иной со спокойной душой.

Сказав это, девушка по своей старой привычке, оставшейся с детства, скрестила пальцы. Она считала, что, если соврет, такой жест может спасти ее от Божьего гнева. Но подумав, решила: в ее словах есть доля правды. Перед смертью, не чувствуя больше боли, мать действительно выглядела спокойной и умиротворенной.

– А как мой дорогой брат Тео? Как он справляется с утратой?

– Полагаю, вы понимаете, что его укрепляет вера, – ответила Анна, прекрасно осознавая, что все совсем наоборот, поскольку в последние несколько месяцев его вера подверглась серьезным испытаниям.

– Господь суров, одной рукою отбирая жизнь, а другой даруя забвение, – заметил дядя.

– Каждому свое, – пробормотала Сара.

– Однако, Бог – это очень интересная мысль. – Глаза Уильяма заблестели, а губы растянулись в иронической усмешке. Он явно был готов поспорить. – Какова роль Господа, когда все уже сказано и сделано?

– Тихо, Уильям, – отозвалась Сара, посмотрев на Лиззи, а потом на сына. – Оставь подобные разговоры для дружков из клуба.

За столом наступила тишина. Анна сделала несколько больших глотков из бокала.

– Прошу вас простить меня за опоздание. Карета задержалась из-за каких-то беспорядков, и кучеру пришлось искать другой въезд в город, – пояснила она.

Уильям быстро посмотрел на нее.

– Что за беспорядки? Где это было?

– Боюсь, я не знаю где. Это произошло, когда мы въехали в город. Мы ничего не видели из окон, потому что нам пришлось закрыть шторы. Мы слышали крики, что-то о хлебе, как мне показалось.

– Похоже, еще один голодный бунт, – заметил Уильям. – Наверное, опять эти французские ткачи, как в прошлом месяце. Они вечно недовольны. Ты что-то слышал, папа?

Джозеф покачал головой, тщательно пережевывая приличную порцию мяса и картофеля, которую он только что отправил в рот.

– Если бы они не тратили столько средств на Женеву, у них нашлись бы деньги на хлеб, – пробормотал он. – И тогда эти чужаки прекратили бы волновать народ.

Уильям достал из кармана часы, быстро положил на стол нож и вилку и отодвинул стул.

– Простите, я опаздываю в клуб, – извинился он, хватая сюртук и кивая Анне. – Увидимся завтра, дорогая кузина. Между тем постарайтесь держаться подальше от капусты. От нее может случиться серьезное несварение.

Анна сразу не сообразила, что кузен имеет в виду, но потом вспомнила, как он назвал тех юношей «капустными головами». Она не понимала его враждебного отношения к этим двум молодым людям, пришедшим ей на помощь. Впрочем, у девушки вообще было смутное представление о том, что происходит вокруг нее, поэтому голова у Анны просто шла кругом.

* * *

После обеда тетя и дядя велели своей дочери показать Анне дом, по крайней мере, верхние этажи, поскольку первый был полностью отдан под магазин дяди, а подвал, как она поняла, предназначался для слуг. Это четырехэтажное здание казалось достаточно просторным, однако для Анны, по сравнению с родным домом, в нем было тесно и одиноко. Она восхищалась шикарными шелковыми драпировками, изящной мебелью. Ей нравилось, что стены и ставни на окнах во всех комнатах облицованы окрашенной деревянной обшивкой, это затемняло их и придавало определенную строгость.

Возле столовой в передней части дома, как раз над входом в здание, находилась красивая гостиная с большим мраморным камином. Из окна девушка увидела улицу и небольшой участок с зеленеющими на нем молодыми деревьями. Но с обеих сторон к дому примыкали другие здания, и было сложно понять, где заканчивается одно строение и начинается другое.

«Должно быть, в этом городе свободного места совсем не осталось, – подумала Анна, – если даже в таком хорошем районе дома жмутся друг к другу».

– У вас есть сад? – спросила она.

– Это просто кусок земли, поросший травой, с одним деревом, – быстро ответила Лиззи. – Я могу показать тебе завтра.

– Мне нравится делать зарисовки природы.

– Там особого вдохновения ждать не стоит, – заметила Лиззи. – Хотя я знаю место, где мы сможем увидеть кучу цветов и фруктов.

– Где это? – спросила Анна.

– На рынке. Туда много чего привозят из садов и ферм чужаков, а еще из других стран. Их там тысячи. Выглядит просто чудесно. – Вдруг Лиззи рассмеялась. – Ты же не станешь их все рисовать?

– Нет, конечно, – ответила Анна, радуясь, что после скучного обеда разговаривает об интересных вещах. – Я думаю, мне там понравится.

– Мама не позволит нам пойти на рынок, она говорит, что «он для простолюдинов, и молодым леди там не место». – Спародировав голос матери, Лиззи нахмурилась. – Думаю, это глупо, как считаешь? Но я спрошу, можно ли нам завтра сходить в новую церковь. Тогда мы сможем пройти мимо рынка.

Анна колебалась. Она не хотела вот так сразу нарушать порядки этого дома.

– Я также могу рисовать архитектуру, но перспектива для меня всегда была проблемой, а для тебя?

Лиззи тут же помрачнела.

– Я бы рада была рисовать, однако мой учитель с презрением относится к моим потугам. Поэтому я даже не пытаюсь.

– Тогда я научу тебя, – предложила Анна.

– О да, – улыбнулась Лиззи. – Это было бы чудесно.

* * *

После того как Лиззи показала Анне дом, та захотела отдохнуть.

– Конечно, ты наверняка устала, – сказала тетя. – Но должна предупредить тебя: твоя комната находится наверху. К тому же у нее плохой декор. Нам не хватает помещений, потому что весь первый этаж отдан под магазин. Скоро мы собираемся переехать в другое место, которое больше приличествует нашему статусу, верно, дорогой? – Сара улыбнулась мужу, никак не отреагировавшему на ее слова. – Лиззи, покажи, пожалуйста, Анне ее комнату. Багаж уже там, и я сейчас пришлю служанку с водой.

Они поднялись по узкой деревянной лестнице на последний этаж, который Лиззи называла «старым ткацким чердаком». Она сказала, что его переделали, так как ее отец перестал заниматься ткачеством и вместо этого начал продавать готовые шелка. Комната, рядом с которой жили повар и служанка Бетти, действительно оказалась маленькой и непримечательной. Комод, столик с кувшином и лоханью, стул и кровать выглядели просто, но уставшей Анне они казались пределом мечтаний.

Когда Лиззи ушла, девушка открыла ставни, глубоко вдохнула теплый ночной воздух и расслабилась. Мышцы лица болели из-за того, что целый день ей приходилось вежливо улыбаться.

* * *

Анна забралась под одеяло, но сон все не шел.

Кровать коротковата для нее, матрас сбился, и одеяло оказалось несвежим. Хотя эта постель была не так удобна, как перина в доме отца, по крайней мере, Анна находилась в тепле и безопасности. Чего еще желать?

В жаркий июльский вечер на чердаке было тепло. Легкий ветерок залетал в окно. С улицы доносился ужасный шум – неужто люди в городе никогда не отдыхают? Казалось, он совсем не ослабел с тех пор, как она вышла из кареты: снаружи слышались взрывы хохота молодых людей, визг женщин и плач детей, завывания собак и мяуканье котов, грохот колес по мостовой. В ее деревне в такое время суток уже стояла тишина, нарушаемая лишь ритмичным шумом прибоя, если ветер дул с востока.

Это было приключением. Несмотря на то что ей не хотелось уезжать и она чувствовала боль из-за смерти матери, отчасти Анна была возбуждена.

«Жизнь многое может предложить такой одаренной девушке, как ты, – сказал ей отец в последний вечер перед отъездом. – Тебе столько всего надо увидеть и узнать, столько всего понять и оценить. Но здесь ты этого не найдешь. Ты должна отправиться в город, где сможешь преуспеть».

«Как Дик Уиттингтон, да?»

«Именно. – Он рассмеялся. – И, если ты станешь мэром Лондона, пригласи нас в свою шикарную резиденцию. Но помни: ты всегда можешь вернуться домой вместе со своим черным котом».

* * *

Хотя первый день пути не принес никаких неожиданностей, для Анны каждая мелочь была в новинку. Девушке велели воздержаться от разговоров с другими пассажирами, чтобы те не вздумали с ней знакомиться, но Анне так редко удавалось проводить время в компании незнакомцев, что она не могла сдержать себя и тайком изучала их, стараясь не показаться грубой.

Казалось, в тесной карете собрались люди всех возрастов. Рядом с ней на скамье сидел полный джентльмен, который внимательно изучал газету, неодобрительно хмыкая и тыкая локтем ей в бок каждый раз, когда переворачивал страницу. Через какое-то время он задремал, опасно прижавшись к ее плечу. В следующее мгновение очнулся и резко выпрямился. Однако через несколько минут все повторилось снова.

Она не видела лиц двух женщин, сидевших с другой стороны от этого джентльмена, но, судя по запаху и красному цвету их рук, поняла, что они занимаются сортировкой трески в Ярмуте. На противоположной скамье две полные домохозяйки из Банги заняли почти все сиденье и болтали без умолку до самого Ипсуича. У каждой из них на одном колене сидел маленький ребенок, а на другом – младенец.

Дети постоянно ныли, пока не уснули, пуская слюни во сне. Тогда разревелись младенцы. Их рев был особенно неприятен в таком закрытом пространстве. В перерывах между приступами плача малыши одаривали пассажиров ангельскими улыбками, поэтому им все прощалось до следующего раза. Когда подобные приступы длились слишком долго, матери прижимали младенцев к груди.

Сморщенный пожилой джентльмен втиснулся на лавку рядом с двумя леди, и, стоило ему тоже уснуть, Анна испугалась, что его так могут до́ смерти задавить, и никто об этом не узнает до самого конца поездки.

Чтобы чем-то занять себя, она достала из кармана Библию, которую отец дал ей при расставании. Вера Анны испарилась во время длинных ночей, наполненных агонией матери, и так и не вернулась, однако знакомые библейские истории приносили утешение. Открыв книгу, девушка увидела надпись на обложке, оставленную рукой отца: «Моей дорогой Анне, храни тебя Господь». На глаза навернулись слезы.

«Когда же я снова увижу его? – подумала она. – Как он будет дальше жить один с Джейн?»

Хотя Анне было всего пять лет в то время и она почти не видела родов, все же она понимала, что рождение сестры далось матери нелегко. Ребенок, в конце концов появившись на свет, был бледным и слабым. Несмотря на опасения, сестра выжила, медленно набрала вес и окрепла. Лишь по прошествии значительного периода времени они поняли, что сложные роды повлекли за собой серьезные последствия: правая часть тела Джейн была слаба, и девочка прихрамывала на одну ногу, с трудом волоча ее за собой. Хотя у нее был добрый нрав, она немного отставала в развитии, с трудом понимая то, что для других было элементарным, и так и не научившись читать и писать.

«Как она будет вести хозяйство без меня, бедняжка? – подумала Анна. – Поймет ли потребности отца? Не заболеет ли? И сможет ли подружиться с другими деревенскими девушками теперь, после моего отъезда?»

Анна очень скучала по сестре и отцу.

* * *

Когда они наконец подъехали к таверне для путешественников, тучный джентльмен взял ее за руку, помогая выбраться из кареты.

– Позвольте помочь вам с багажом.

– Большое спасибо, – ответила она, радуясь, что хоть кто-то ее заметил. – Вот мои вещи. Наверное, саквояж и коробку для шляпы можно оставить в карете на ночь?

– Так обычно и делают, если вы предупредили кучера.

Подхватив потертый парусиновый мешок, а также свой кожаный чемодан, он пошел вместе с ней через двор к входу в таверну.

– Простите меня, мадам, – сказал джентльмен, – не хочу показаться навязчивым, но позвольте дать вам совет.

– Уважаемый господин, я приветствую любой совет, поскольку не знакома с обычаями, принятыми в дальней дороге, – ответила она.

– Тогда разрешите сказать: я советую вам попросить принести ужин в номер. В зале может быть довольно шумно, и вам, скорее всего, это не понравится.

Словно в подтверждение слов джентльмена, когда он открыл дверь, изнутри донесся громкий взрыв хохота. Анна заколебалась на пороге, но учтивый господин взял ее под руку и повел через задымленный зал мимо столов к стойке. Пытаясь перекричать шум, он позвал хмурую женщину, по всей видимости, жену трактирщика. Вскоре подошел грязный мальчик и провел их наверх. Прощаясь с джентльменом, Анна сказала:

– Вы были очень добры, сэр.

– Спокойной вам ночи, мадам, – ответил он, склонив голову.

Этот разговор так порадовал девушку, что она даже не заметила, какой маленький и плохо обставленный номер ей достался. Постельное белье, разложенное на кровати, посерело от частых стирок. Когда ей принесли ужин, оказалось, что холодная баранина покрыта жиром, а картофель плохо очищен, однако Анна была очень голодна, поэтому быстро съела все, не обращая внимания на подобные мелочи. Оплывшая свеча, которую ей дали, мгновенно выгорела. Анну ждала долгая беспокойная ночь. Она пыталась не обращать внимания на клопов, ликующих по причине появления свежей жертвы, и на шум, доносившийся из зала внизу.

Когда девушка наконец уснула, ей приснилось, будто она возвратилась домой, где все осталось по-старому – царит оживление и радость, в камине горит огонь, а мать жива. Анна обняла ее, почувствовав смешанный запах мыла и садовых растений, что для нее означало любовь и безопасность.

Проснувшись посреди ночи и сообразив, где находится, девушка расплакалась и уткнулась лицом в подушку, всхлипывая и вздрагивая. Как она решилась покинуть такое прекрасное место? Но вернуться туда Анна не могла, ведь там она больше никогда не ощутит материнского тепла.

* * *

Однако на следующее утро вместе с восходом солнца настроение Анны улучшилось. Она огорчилась, узнав, что вежливый джентльмен не поедет с ними дальше, но села в карету, полная оптимизма, в предвкушении по поводу того, что же ей уготовил новый день, и даже решилась улыбнуться единственной оставшейся в салоне пассажирке – красиво одетой леди. Последние сутки девушка почти ни с кем не разговаривала, поэтому была бы рада поболтать с этой молодой дамой, но та разочаровала ее, достав очки и углубившись в чтение книги.

Анна вернулась к своим мыслям, радуясь представленной возможности увидеть воочию все то, что слышала о большом городе, познакомиться с дядей и тетей, кузеном и кузиной. Проведя столько месяцев дома, в хлопотах по уходу за матерью, она хотела расправить крылья и увидеть большой город. Именно это родственники намеревались ей предложить.

Утром карета остановилась в одной деревушке, чтобы забрать двух джентльменов, как выяснилось, отца и сына. Пока они ждали новых пассажиров, кучер предложил им полюбоваться «отличным видом на город».

Сначала Анна увидела только реку Темзу, ослепительно блестевшую в лучах солнца. По небу тянулись большие тучи дыма. Приглядевшись, девушка заметила какие-то ленты, расходящиеся в разные стороны от реки. Через несколько секунд она с удивлением поняла, что это улицы со стоящими вдоль них домами, которых сотни, даже тысячи. Она представить не могла, сколько же людей живет в них. В самом центре города нигде не было видно ни единого зеленого листочка или поля.

«Как же я выживу в такой тесноте, постоянно дыша дымом?» – гадала Анна.

В ее деревне жило около трех сотен людей. С одной стороны, к поселению примыкали лес и поля, а с другой – песчаные дюны и море.

«Что я буду рисовать в этом месте, где нет ни цветов, ни деревьев, ни бабочек, ни птиц?»

* * *

Ворочаясь на кровати в своей комнате, она ощущала внутри какую-то пустоту и апатию, как будто, уехав из дому, оставила там частичку души. Анна так долго ждала этого «большого приключения», но теперь, когда она попала в Лондон, ей все казалось таким чуждым и непонятным, что захотелось вернуться в родную деревню.

Анна проснулась рано. Сквозь окно солнце заливало светом всю комнату. Сначала девушка не поняла, где находится. А потом вспомнила. Внизу было тихо, и казалось, притих даже никогда не спящий город. Похоже, было еще слишком рано, поэтому Анна вернулась в постель, ожидая, пока ее родственники начнут просыпаться.

Она вспомнила о событиях последних нескольких дней – мрачный лик отца и слезы сестры при расставании; кричащие младенцы в карете; добрый джентльмен в Челмсфорде; страшные крики толпы и тряска в экипаже. Ей хотелось понять, почему горожане так злились из-за хлеба. Ведь все, даже самые бедные, могли себе его позволить?

А те юные французы у «Красного льва». Ее кузен повел себя с ними грубо, но с утра Анна была больше расположена к нему, чем накануне, ведь он беспокоился о ее безопасности и не желал ничего плохого.

Вспоминая последние странные события, она очень удивилась, поскольку ее совсем не смутили прикосновения незнакомца, который даже не был джентльменом. Она мысленно улыбнулась, вспоминая, как нежно этот юноша разговаривал с ней, какие у него были добрые глаза и как приятно от него пахло, словно кедровыми листьями осенью.

Должно быть, Анна задремала, потому что внезапно услышала стук служанки в дверь. Та принесла свежий кувшин с водой. Анна быстро помылась и оделась, после чего сошла вниз, застав всю семью за самым роскошным завтраком, который когда-либо видела. На столе было не менее трех сортов хлеба, масло, мед, повидло и вишневое варенье, овсянка со сладкими сливками, копченая сельдь, холодные пирожки с телятиной, жареные почки и кофе. Анна слышала, будто кофе нынче в моде, но ей он показался слишком темным и горьким. Она бы выпила чаю и съела бы хлеба с медом, но решила, что некрасиво отказываться от предложенных угощений. К концу завтрака девушка испугалась – ее корсет, уже достаточно потертый, мог совсем разойтись по швам.

Тетя Сара озвучила планы на день.

– Первым делом после завтрака мы должны заняться твоим гардеробом.

– Вы очень добры, но я не хочу, чтобы на меня тратили деньги, – быстро ответила Анна, поскольку у нее осталось немного из тех фунтов, которые отец заставил ее взять с собой. – У меня есть еще два платья, синее и коричневое, а кроме того, несколько шалей и шляпок.

– Ты теперь живешь в городе, – твердо возразила тетя Сара, – и должна одеваться соответственно. Нельзя, чтобы люди принимали тебя за служанку, верно? Тебе следует носить лучшие шелка. Что еще может надевать племянница именитого купца? Кроме того, ты уже в том возрасте, когда нужно подумать о будущем.

Лиззи прыснула, прикрыв лицо рукой.

– И я думаю, – продолжала тетя, – не стоит объяснять, почему в этом случае внешний вид играет очень важную роль. – Сара отрезала себе еще один кусок пирога. – Сегодня утром моя портниха снимет с тебя мерку и покажет нам варианты. Потом мы спустимся в магазин и выберем лучшие шелка. Я думаю, пока пяти платьев должно хватить – два на день, два вечерних, а кроме того, платье и блузка на воскресенье. Что скажешь, муж? Конечно же, и плащ на тот случай, если вечером будет прохладно.

Джозеф что-то проворчал, не отрываясь от газеты, но Лиззи слушала очень внимательно.

– К какой портнихе ты пойдешь?

– К мисс Шарлотте, как обычно. Она моя любимая, – ответила тетя Сара.

– Мама, проследи, чтобы она подобрала правильный образ: маленький цветочный узор или, возможно, тонкие полоски. И побольше кружев, они ей пойдут.

Анна гадала, как Лиззи в столь юном возрасте освоила науку хорошего стиля в одежде.

– Не волнуйся, дорогая. Когда мы закончим, о твоей кузине заговорит весь город.

– О, я так рада! – воскликнула Лиззи. – Жаль, не я на ее месте.

Анна чувствовала скорее тревогу, чем радость. Раньше в ее жизни не было места для моды; если кто-то в деревне пытался одеваться модно, его считали выскочкой, и не в правилах Анны было выделяться подобным образом. Кроме того, влажная ветреная погода на побережье не щадила тонкую материю, а любой головной убор нужно было крепко завязывать под подбородком.

Она чувствовала себя куклой, которую обсуждали и наряжали ради забавы окружающих, и никому не было дела до ее чувств и предпочтений. Но ей следовало, хотя бы временно, смириться с этим, поскольку она физически и финансово зависела от гостеприимства дяди. Добиться послушания всегда было непросто, особенно от Анны, которая в прошлом часто попадала в беду из-за этого. Она пыталась убедить себя, что все делается в ее же интересах, а значит, ей следует прислушаться к советам родственников и научиться правильно вести себя в этом новом месте.

Хотя никто ей такого прямо не говорил, Анна знала, почему должна внимать словам тети, почему обязана выполнить свой долг. Джейн никогда не выйдет замуж, и за ней нужно будет присматривать до конца жизни. Их отец потратил бо́льшую часть сбережений, оплачивая услуги докторов, пытавшихся восстановить здоровье жены, и у него почти ничего не осталось на покрытие стоимости ренты, поэтому им пришлось покинуть дом приходского священника.

Судьба семьи зависела от того, насколько удачно Анна выйдет замуж. Девушка гадала, совпадут ли желания ее сердца с насущными потребностями семьи. Недавно она посетила свадьбу бывшей одноклассницы. Мероприятие было оплачено женихом, пожилым мужчиной из Северного Суффолка с редеющими волосами и большим животом. Девушка отважно улыбалась целый день и, казалось, была очарована мужем, но мысль о том, чтобы разделить жизнь с таким человеком, приводила Анну в дрожь.

* * *

Лиззи отправили делать уроки с учителем, Анна же пошла в комнату тети Сары, где вынуждена была раздеться до корсета, после чего каждую часть ее тела, включая обхват головы, длину и ширину стопы, измерила портниха мисс Шарлотта.

«Из меня никогда не получится светская леди, какими бы красивыми ни были новые платья», – подумала девушка, глядя на себя в большое зеркало.

У нее были слишком длинные руки и ноги, чересчур крупные ладони и ступни, ногти загрубели от ручной работы, а глаза имели непонятный оттенок синего цвета.

«Цве́та вечно переменчивых морей, – дразнил ее отец. – Я всегда угадываю, когда приближается шторм».

Несмотря на ежедневное использование лимонного сока, веснушки, густо покрывавшие нос и щеки Анны, никуда не делись, а светлые волосы закручивались в непослушные завитки, которые не хотели прятаться под шляпкой.

«Я действительно похожа на служанку. Или, в лучшем случае, на трудолюбивую дочь провинциального священника, кем я, собственно, и являюсь».

– Ей также понадобится два набора корсетов, как считаете? – спросила тетя Сара, хмуро поглядывая на потертый предмет туалета Анны.

Девушка не помнила, сколько времени уже пользовалась этим корсетом. Вероятно, с тех самых пор, как ее убедили, что молодой леди пристало его носить. Сначала она возражала, но в конце концов согласилась, чтобы порадовать мать, в жизни которой осталось так мало радости и было так много боли. Анне казалось, все это происходило очень давно, хотя ей исполнилось всего восемнадцать.

Мисс Шарлотта молча продолжала делать замеры. Она была скромно одетой миниатюрной женщиной неопределенного возраста, с маленькими умными глазами. На ней не было шляпки, а черные волосы портниха собрала в аккуратный пучок, из которого выбилось несколько прядей, визуально смягчавших ее строгое лицо. Когда Анна снова оделась, девушку пригласили сесть перед туалетным столиком, на котором мисс Шарлотта разложила цветные рисунки юбок, корсажей, платьев, пальто, шляпок, капоров и обуви самых разных стилей.

– Это последние модели для молодых леди. Вам что-то нравится, мисс Баттерфилд?

Анне все они казались одинаковыми. У корсажей, чрезмерно украшенных кружевами, была слишком толстая подкладка, юбки были столь широки и так сильно собирались вокруг талии, что Анна, скорее всего, споткнулась бы и упала, сделай в них хоть шаг. И как она будет одеваться каждый день без помощи служанки?

Шляпы были очень широки, поэтому владелице подобного головного убора следовало осторожно проходить в дверь и, конечно же, надевать его на улицу только при совершенно безветренной погоде. Предлагаемая обувь имела очень высокие каблуки. Анна решила, что не сможет и шагу ступить, чтобы не споткнуться. Также в ней она была бы одного роста с самыми высокими мужчинами.

Мисс Шарлотта и тетя Сара обсуждали какие-то сложные вещи, вставляя в разговор словечки вроде пелерина, нагрудник, палантин, которые Анна никогда прежде не слышала.

«Мне нужно брать уроки моды, – подумала она, – если я хочу научиться одеваться, как современные девушки».

Возможно, мисс Шарлотта согласилась бы помочь ей в этом, она казалась Анне понимающим человеком.

После жарких споров остановились на четырех моделях. Анна, кивнув, согласилась, хотя, честно говоря, представить не могла, что сможет надеть их. Тетя Сара выразила удовлетворение.

– А теперь мы пойдем вниз, выбрать шелка, – сказала она.

* * *

Первая комната на нижнем этаже, в которую они вошли, оказалась захламленным конторским помещением. Полки, тянувшиеся вдоль стен, были заставлены тяжелыми гроссбухами в кожаных переплетах. У окна, выходившего во внутренний дворик, стоял стол, заваленный образцами материи, книгами и бумагами. В центре комнаты было три высоких письменных стола, за которыми сидели Уильям и еще двое молодых людей, работавшие с какими-то документами. Когда в комнату вошли леди, юноши отложили перья и встали.

– Джентльмены, – сказала тетя. – Это моя племянница Анна Баттерфилд, которая теперь живет с нами. Вы уже знакомы с мисс Шарлоттой, моей портнихой.

– Па, тут мама с девочками к тебе пришли, – громко крикнул Уильям.

Спустя пару секунд из небольшого кабинета вышел Джозеф. На его лице умирала слабая улыбка.

– Добро пожаловать в самое сердце нашего предприятия, – прогудел он. – Здесь мы зарабатываем деньги, чтобы наши леди могли вести такой образ жизни, к которому привыкли, так ведь, парни? А теперь продолжайте работать, а мы пойдем посмотрим на шелка для моей симпатичной молодой племянницы.

Анна тут же почувствовала знакомый аромат. Это был сладковатый теплый ореховый запах, исходивший от того молодого человека, который помог ей накануне. Теперь она поняла, что это был запах шелка, тяжелый аромат уверенности и процветания. Но тот юноша не выглядел богачом и не был одет в шелка, насколько она помнила.

Она попыталась сосредоточиться на словах дяди.

– Здесь мы храним образцы от лучших мастеров этого района, дабы иметь возможность показать их портным, обслуживающим первых людей города. В прошлом месяце к нам поступил заказ от человека герцога Камберлендского, правда ведь, дорогая? – Он повернулся к жене. – И с каждой неделей мы слышим все больше разговоров о помолвке короля. Эта свадьба наверняка повысит спрос на наш товар.

Все в комнате было создано для того, чтобы производить впечатление. Возле широкого эркера стоял элегантный дубовый стол в окружении обтянутых дамастовой тканью стульев, явно предназначенных для спин богачей или хотя бы их агентов. В тех местах, где пол не покрывал толстый красный персидский ковер, виднелись натертые до блеска широкие дубовые половицы. На полках по всей комнате были расставлены чудесные образцы и рулоны шелков самых разных цветов и оттенков с различными рисунками и текстурами.

– Ну, что скажешь, юная Анна? – спросил дядя. – Мы гордимся тем, что торгуем только лучшим товаром.

– Как прекрасно! – ответила она. – Но откуда берется сам шелк? Я имею в виду, до того, как из него что-то соткут.

– О, это хороший вопрос!

Он показал пальцем на большую квадратную рамку над дверью. На латунной табличке виднелась надпись: «Жизненный цикл тутового шелкопряда».

В коробочке полукругом были выложены сохранившиеся экземпляры насекомого, рассортированные по этапам его развития, начиная с бабочки.

«Бабочка живет всего один день и не летает, – гласила подпись. – Во время своей короткой жизни она лишь спаривается и откладывает яйца. Из них вылупляются маленькие гусеницы, которые постоянно едят листья тутового дерева и растут в размере, прежде чем сплести себе кокон из тысяч ярдов тончайших нитей. Бо́льшая часть коконов становится шелком-сырцом». Маленький кусочек шелка-сырца, повязанный розовой ниткой, лежал в коробочке. «Из других коконов вылупляются бабочки, чтобы начать новый цикл».

Анна с любопытством прочитала о том, откуда берется шелк.

– Как интересно! – заметила она. – А где живут эти бабочки и гусеницы?

Дядя Джозеф весело расхохотался.

– Дорогая Анна, тебе многому следует научиться. Слышишь, жена, – он повернулся к тете Саре, – наша племянница считает, что у нас в саду живут шелкопряды!

На самом деле, Анна имела в виду другое, и это было вполне очевидно, однако девушка решила промолчать.

– Мы не содержим этих червей, также не изготавливаем шелк, дорогая. Шелк-сырец привозят на кораблях с востока, из таких мест, как Константинополь и Китай, а прядут и плетут тут, в Лондоне.

Анна знала все о шерсти, которую, конечно, стригли с английских овец, и о полотне, которое ткали из льна, произраставшего на полях Англии. Но она всегда гадала, откуда появляется шелк, и была очень удивлена, что его привозят из столь экзотических земель.

– Мой отец и его отец были ткачами, как и я, до того как стал торговцем, – продолжал он. – Шелк у нас в крови.

– Но где же теперь ваши ткацкие станки?

– Их давно нет, дорогая. Я уже много лет не подходил к станку и не держал в руках челнок. Я устал от того, что приходится иметь дело с наемными работниками и подмастерьями. В этой отрасли сейчас очень много французов, а они бывают весьма коварны. Нет, я решил, лучше уж торговля, поэтому, когда Уильям присоединился ко мне, мы продали станки и, как видишь, занялись продажей.

За дверью оказались полки, на которых лежали десятки обтянутых кожей папок. Он снял с полки одну из них, положил на стол и открыл.

– Вот, смотри, племянница. Тут собраны отдельные модели из тех, что мы поставляем аристократам.

Когда дядя принялся переворачивать страницы, на каждой из них Анна увидела цветной рисунок с сопутствующими инструкциями и описаниями. На некоторых страницах к бумаге крепились лоскутки шелка, используемого в той или иной модели.

Между тем тетя Сара и мисс Шарлотта выбирали материю, складывая ее на другой край стола.

– Смотри, Анна, что ты думаешь? – спросила тетя.

При солнечном свете шелка блестели, словно крылышки тысяч бабочек. Яркие краски ткани ослепили девушку, и она с трудом различала рисунок.

– Ну же, выбери что-нибудь, – подсказала тетя. – Или нам придется сделать это за тебя.

Девушка наугад ткнула пальцем в сторону оттенков, которые любила использовать, когда писала пейзажи: светло-зеленого, темно-синего, темно-коричневого и охристого. По счастливой случайности, оказалось, она сделала правильный выбор.

– Очень подходит юной леди, – одобрительно заметила мисс Шарлотта, – и в духе нынешней моды.

* * *

На следующее утро во время завтрака Лиззи объявила, что хочет показать кузине их церковь.

– Возможно, стоит подождать, пока закончат хотя бы одно платье для Анны, – мягко заметила мать. – Его дошьют на днях.

– Но ведь на улице так жарко, – захныкала Лиззи. – Я весь день вчера просидела дома за учебниками и хочу отвлечься.

– Тогда сходи в сад, – предложила тетя Сара. – Там есть тень.

– В саду не на что смотреть и нечего делать, и ты это знаешь. – Девочка повернулась к отцу и улыбнулась, склонив голову набок. – Пожалуйста, папа. Мы недалеко. К церкви и обратно. Мы ни с кем не будем разговаривать, обещаю.

– Не вижу в этом ничего плохого, – пробормотал Джозеф.

Анна была очень благодарна Лиззи. Она уже два дня не выходила из дому. В деревне девушка каждый день проводила на свежем воздухе. Она собирала яйца и овощи, ходила в магазин за молоком и чаем, возвращаясь домой вдоль пляжа. Кроме того, этот короткий разговор дал Анне пищу для размышлений. Джозеф явно ни в чем не отказывал дочери, а Сара из верности не перечила ему, по крайней мере, на людях. Анна поняла: кузина может стать важной союзницей.

Она очень обрадовалась тому, что Лиззи пошла вместе с ней. На улицах было так же шумно и людно, как в день приезда Анны.

– Гляди под ноги, а то можно во что-нибудь вступить. И не смотри никому в глаза, особенно нищим. Они только и ждут этого, чтобы начать приставать, – сказала Лиззи, быстро ведя ее за собой через толпу, бесстрашно пересекая дороги и лавируя между экипажами и фургонами, которые на большой скорости носились взад-вперед.

Наконец девушки подошли к какому-то перекрестку, и Лиззи показала пальцем куда-то вперед.

– Вот она. Церковь Христа. Ее закончили лет десять-двадцать назад, точно не скажу. Ведь правда, красивая?

Здание действительно казалось внушительным. Шпиль находился очень высоко над землей, поэтому у девушки вскоре разболелась шея из-за того, что она долго смотрела на его верхушку. Белый камень ослепительно сиял под лучами полуденного солнца, резко выделяясь на фоне голубого неба и серых улиц. Когда они поднялись по широким ступеням к массивному, украшенному колоннадой портику, Анна почувствовала себя ничтожно маленькой и слабой, словно они вот-вот должны были войти во дворец или еще куда-то, где ей было не место.

Кузины медленно распахнули тяжелые деревянные двери и вошли внутрь. Здесь их встретили приятная прохлада и тишина. В воздухе витал характерный запах старины, который можно ощутить в любом храме, даже новом.

Церковь в их деревне, крытое деревом каменное здание с одним нефом, сильно уступающая по размерам средневековой предшественнице, на развалинах которой была возведена, могла вместить до сотни человек. Эта же – тысячу или даже больше. Скамьи рядами стояли в середине и в боковых нефах храма, над ними размещались деревянные балконы, где наверняка тоже были лавки.

Казалось, в церкви, кроме девушек, больше никого нет. Шаги гулко отзывались в огромном помещении.

«Какое же здесь чудесное эхо, когда все прихожане начинают петь псалмы!» – подумала Анна, вспоминая скромные богослужения в родной деревне.

Лиззи, опустившись на скамью, предложила Анне присоединиться к ней.

– Что скажешь?

– Думаю, это прекрасное место, – прошептала Анна. – Больше похоже на собор, чем на церковь. Ты приходишь сюда каждое воскресенье?

Ответ поразил Анну.

– Нет, лишь иногда, – промолвила Лиззи. – Мать приходит, когда хочет помолиться за воплощение в жизнь чего-нибудь хорошего. Отец – потому что ему нужно появляться на людях время от времени. А мне нравится видеться здесь с друзьями.

– А Уильям?

– Всегда отказывается идти сюда. Говорит, его Бог – это наука, что бы там ни придумали люди.

– Наверное, Уильям имел в виду это, когда вчера сказал, что Бог – очень интересная мысль?

– Он постоянно мелет всякую чепуху. Я его не слушаю. У него столько теорий. Каждый раз, приходя из клуба, приносит с собой новую. Наверняка наслушался своих дружков.

– А что это за клуб?

– Судя по тому, как пахнет Уильям, они там лишь тем и занимаются, что пьют портвейн и курят сигары. Он утверждает, что это математическое общество, но я думаю, они там считают только деньги, которые намерены спустить на азартные игры. – Лиззи резко встала. – Пойдем на рынок, пока еще не совсем поздно. Некоторые торговцы работают лишь до обеда.

– Но я думала…

– Мне все равно, что говорит мать. Ты же хотела увидеть цветы, да?

* * *

Когда они подошли к зданию рынка, Анна заволновалась.

– Мы привлечем к себе внимание, да? – шепнула она. – Что, если кто-то увидит нас и расскажет твоей матери?

– Дорогая Анна, разве не видишь, как я сегодня одета?

Анна, в самом деле, поначалу не заметила этого, но теперь увидела, что на Лиззи обычная одежда. Волосы она, как и Анна, собрала в пучок и спрятала под шляпкой.

– Мы похожи на пару деревенских девушек, ведь правда? – Лиззи усмехнулась. – На нас никто не будет обращать внимания. Но глубоко не дыши, – Лиззи попыталась перекричать уличный гам. – Слава богу, сегодня не пятница, когда продают рыбу, потому что вонь стоит неимоверная.

Анна не поднимала взгляда от земли, не желая смотреть на окровавленные туши и битую птицу, свежую печень и другие внутренности, на свиные головы, нафаршированные яблоками.

Запах стал намного приятнее. Фрукты самых разных цветов высились горами тут и там: яблоки от светло-желтых до ярко-красных, узкие зеленые и розоватые круглые груши, сочные персики, темно-синие сливы, ароматная айва, золотистые абрикосы, шелковица, ежевика и фиги, апельсины и лимоны. На каждом углу продавали розовый ревень. Ни один прилавок не походил на другой, каждый из них был произведением искусства.

Девушки прошли вдоль пестрых прилавков с овощами. Там продавали салат всех оттенков зеленого цвета, огурцы, лук-порей, сельдерей, морковь, цветную, кочанную и листовую капусту, ярко-красные помидоры, которые Анна никогда не видела на рынке у себя в деревне.

– Почему человека могут назвать капустной головой? – спросила Анна, вспомнив насмешки Уильяма.

– Не надо говорить об этом слишком громко, это грубое оскорбление, – шепнула Лиззи. – Где ты его слышала?

– На улице.

По крайней мере, она не лгала.

– Некоторые люди называют французов капустными головами, потому что они постоянно едят капусту. Потом от них несет.

– Но что такого плохого во французах?

– Дорогая кузина, тебе еще столько всего нужно узнать, – сказала Лиззи, взяв ее за руку. – Сейчас в Лондоне очень много французов, хотя я не понимаю, почему они покидают свою страну. Среди них немало ткачей, причем хороших, что, конечно, не сильно радует англичан. Думаю, люди негодуют, считая их странными.

Неподалеку от церкви они увидели торговцев цветами. Анна любила изучать дикие цветы, росшие на полях и болотах вокруг ее деревни, но она почти ничего не знала о садовых растениях, не считая тех, что смогли как-то выжить в их запущенном саду: подснежников и примул весной, живокости и роз летом. Сначала эти цветы показались Анне экзотическими, но, присмотревшись внимательнее, она узнала некоторые из них: лаванду, кошачью мяту, гвоздики, ландыши, анютины глазки, аврикулу и душистый горошек. Анна улыбнулась им, как старым друзьям. Их приятный запах на секунду перенес ее назад в родную деревню.

Когда кузины отошли от цветов, Анна заметила деревянную лестницу и подняла голову, чтобы посмотреть, куда она ведет. Оказалось, под крышей рынка находится еще один этаж, где тоже есть прилавки. На перилах были развешены какие-то старые тряпки.

– Почему они продают это тряпье? – спросила она.

– Это не тряпье, глупышка. Это одежда.

– Она вся порванная и грязная.

– Ах, Анна! Ты не понимаешь. Это ношеная одежда. Но за нее все равно можно выручить деньги, потому ее и продают.

– Это ужасно – донашивать чью-то одежду, обноски с плеча тех, кто тебе даже родственником не приходится.

– У некоторых людей нет выбора. Им не повезло так, как нам. Пойдем, мы должны поспешить домой. Мама считает каждую секунду, пока нас нет.

* * *

Когда они повернули за угол и снова оказались на Спитал-Сквер, у Анны внутри все похолодело. На углу площади она увидела двух молодых людей, сидевших в тени большого дерева и громко смеявшихся.

Кузины приблизились, и один из них удивленно посмотрел на нее. Анна заметила на его щеке фиолетовый синяк. Юноша встал, снял шляпу и коротко поклонился, тряхнув копной темных волос.

Анна почувствовала, как Лиззи тянет ее за руку.

– Пойдем, Анна, – шепнула кузина. – Тебе нельзя разговаривать с французами.

– Мадемуазель, – у юноши был очень интересный акцент. – Надеюсь, вы уже полностью здоровы.

– Мне уже хорошо, спасибо за помощь. Я хотела извиниться.

Она показала пальцем на его щеку. Их взгляды встретились, и они улыбнулись друг другу. На какое-то мгновение девушке показалось, будто она знает этого человека всю свою жизнь.

– Пустяки, – тихо ответил он, опустив глаза.

Лиззи снова потянула ее за руку. Анна лихорадочно пыталась придумать, что бы такое еще сказать для поддержания разговора.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Меня зовут Анри, – ответил он. – Анри Вендом. Я тку шелк. К вашим услугам.

Он снова поклонился.

– А я Анна, – сказала она. – Мисс Анна Баттерфилд. Еще раз благодарю за вашу доброту.

– Пожалуйста, – ответил он. – До свидания, мисс Баттерфилд.

Лишь после этого она позволила Лиззи утащить себя прочь. Значит, он ткач из Франции. У него в глазах мерцали озорные искорки, но он не казался агрессивным человеком. Совсем наоборот.

– О чем ты только думала, заговорив с ним? – возмутилась кузина.

– Он помог мне, когда на днях я потеряла сознание. Было бы невежливо не подойти и не поблагодарить.

– Лучше бы ты этого не делала. – Лиззи быстро посмотрела по сторонам. – Надеюсь, нас никто не видел. Иначе будет большой скандал.

Стоило девушкам зайти за угол, Ги начал пританцовывать вокруг друга, охая и двигая бедрами.

– Tais-toi, crapaud! – Анри догнал его и больно ударил по руке.

– Pourquoi? – не понял Ги, ударив его в ответ. – Elle est belle, non, la jeune Anglaise? Будет еще одна воздыхательница.

– Ça n’a pas d’importance, idiot. Я просто помог ей, и все.

Анри пошел прочь, пытаясь убедить себя, что это правда. На самом деле он постоянно думал о ней с тех пор, как увидел впервые.

Девушку звали Анной, она была племянницей торговца Джозефа Сэдлера. Все это он узнал после неприятного знакомства с ее кузеном Уильямом всего несколько дней назад. Часть головоломки заняла свое место. Но остались вопросы. Она одевалась как служанка и говорила как леди. В отличие от большинства английских женщин ее сословия, Анна была достаточно вежлива, чтобы поблагодарить его. Он понял, что она пообщалась бы с ним еще, если бы не та девочка. Анна была высокой, почти такого же роста, как он, худой и, на первый взгляд, не такой уж симпатичной из-за веснушек и глаз, которые, казалось, имели неопределенный цвет – зеленый или же синий. На самом деле, в ней не было почти ничего особенного, однако он никак не мог выбросить ее из головы. Она выглядела скромно и сдержанно, несмотря на то что происходила из семьи, в которой все члены были очень амбициозны и заносчивы.

«Он обычный наглый торговец, который быстро выбился в люди, и не более, этот мистер Сэдлер, – однажды заявил месье Лаваль, вернувшись со Спитал-Сквер, куда отвез какие-то шелка. – Просто несколько графов и графинь носят его одежду, вот и все».

Анри так и не узнал, почему месье Лаваль, как правило, очень спокойный и мирный человек, столь резко отозвался об этом купце. Он решил, что Сэдлеру могло не понравиться качество шелка, предложенного им, или, возможно, Лаваль предположил, что Сэдлер покупает материал за границей. Но Анри находился не в том положении, чтобы допрашивать хозяина.

– Pas si vite, Henri. Зачем такая спешка? – крикнул Ги, догоняя юношу. – У нас еще пятнадцать минут.

– Я должен быстрее вернуться, – ответил Анри. – Меня послали, только чтобы отнести люстрин к Шелли. Мне еще следует до заката соткать два фута дамаста.

– Тебе же не нужен дневной свет для сотворения твоих чудес.

Анри покраснел. Тогда ему была так приятна похвала месье Лаваля, что он рассказал о ней другу. Теперь казалось, Ги никогда этого не забудет.

– У материала цвет слишком темный, поэтому при свечах я не увижу упущенные нити, а к утру все должно быть готово. Встретимся завтра?

– À demain. Мы вернемся сюда, чтобы опять увидеть твою новую английскую зазнобу? Или ты будешь искать ту, которая тебе понравилась на прошлой неделе?

– Vas au diable, – весело выругался Анри.

Друзья расстались, и он направился на Принс-Стрит. Анри всегда было приятно ходить по улицам, где жили и работали ткачи, по его улицам, где каждую стену покрывала густая зеленая листва вьющихся растений, в клетках пели птицы и слышался стук ткацких станков, доносившийся с чердаков.

* * *

Анри относился к месье Лавалю как к отцу, хорошо понимая, что обязан этому человеку всем. Он едва помнил своего настоящего родителя. Отец погиб, тщетно пытаясь спасти его сестру, утонувшую в Бискайском заливе во время их бегства из Франции.

С помощью разных уловок и ухищрений им удалось сбежать от сквернословящих солдат, которым они, как и прочие семьи протестантов, должны были предоставлять жилье в рамках так называемых драгонад. Власти считали, что подобные меры помогут протестантам перейти в католичество, но это привело лишь к их обнищанию, ведь им пришлось продать станки, освобождая место для солдат, постоянно требовавших, чтобы их бесплатно кормили и поили. За отказ могли избить или убить. Однажды его старшая сестра внезапно исчезла. Ее так никогда и не нашли. Анри слышал, как люди шептались, будто она отказала солдату и поплатилась за это жизнью. В то время он не понимал, что это значит.

«Нас здесь больше ничто не держит, – прошептал отец однажды поздно вечером, когда солдаты уснули. – Нам пора уходить, пока у нас еще осталось несколько ливров».

За три длинных холодных ночи они прошли шестьдесят миль до побережья, отдыхая днем, чтобы их не поймали представители власти. Когда беглецы прибыли в порт, они узнали, что корабль, на который они купили билеты, затонул. Последние сбережения они вынуждены были потратить на подкуп капитана маленького рыбацкого судна, уговорив его взять их на борт, – пятьсот ливров перед посадкой и еще пятьсот по прибытии в Плимут.

Обо всем этом Анри узнал позже от матери. О том ужасном путешествии он помнил лишь один эпизод, когда посреди ночи сердитый капитан с огромными ручищами занес его на борт корабля и спустил в темный трюм, где ужасно воняло гнилой рыбой и солью для копчения. Мать рассказала, как перед отплытием капитан велел им молча стать под главной мачтой, чтобы их не зацепили таможенники, протыкающие пол палубы шпагами в надежде обнаружить незаконных пассажиров.

Иногда во сне Анри преследовали другие воспоминания – шум волн за бортом суденышка, причитания матери и плач сестры. И то, как их бросало из стороны в сторону в темном трюме, пока люк не распахнулся и их не окатило потоком холодной морской воды. В тот момент Анри обычно просыпался в слезах, пытаясь перевести дух, понимая, что это был конец их прежней жизни.

Лишь много лет спустя мать смогла заставить себя рассказать ему, что произошло позже. Они выбрались на палубу через люк, борясь с потоками воды, заливавшими корабль, и поняли, что рыбак и его сын исчезли, вероятно, их смыло набежавшей волной. Они могли уцелеть, лишь привязав себя к мачте и молясь, чтобы суденышко пережило шторм, но прежде чем они успели это сделать, огромный вал обрушился на корабль, смыв двенадцатилетнюю Мари в рокочущую тьму. Отец тут же прыгнул за ней, однако их поглотило море и больше никто никогда их не видел. Последние семейные сбережения сгинули в пучине вместе с ними.

Клотильда уже плохо помнила, как они выжили в тот шторм, но в конце концов судно прибило к побережью, которое, как он знал теперь, находится в графстве Кент. Их спасли охотники за ценностями, прочесывавшие побережье в поисках ценных вещей, выброшенных на берег после шторма. Должно быть, они огорчились, когда поняли, что единственной добычей были женщина и маленький мальчик, полумертвые от усталости. Один из охотников сжалился над ними, взял к себе в дом и помог восстановить силы.

Анри плохо помнил, что происходило в следующие несколько месяцев. Они поселились в заброшенном сарае на окраине городка. Мать, казалось, потеряла всякую надежду, плача дни напролет и не выходя на улицу, пока Анри бродил по окрестностям в поисках еды, одежды и одеял.

Однажды его поймал торговец на рынке, обвинивший Анри в краже, и потащил мальчика за ухо к главе городского совета. Хотя к этому времени Анри уже выучил несколько слов по-английски, их не хватило для объяснения того, что он просто ждал, когда выбросят испорченную еду, и они с матерью умирают от голода, потому что потеряли все в море.

Глава совета, человек с бочкообразным телом, красными глазами, съехавшим набок напудренным париком и окладистой седой бородой, рявкнул:

– Так как тебя зовут, мальчик?

Паренек в ужасе пробормотал:

– Анри.

– Онри? Разве это не французское имя?

Анри кивнул.

– Как же ты сюда попал?

Он, сообразив, о чем у него спрашивают, попытался подыскать слова, чтобы объяснить, но не смог. Вместо этого сделал попытку жестами изобразить плаванье корабля по волнам. Мужчина ничего не понял, поэтому Анри расплакался от горя и досады.

Затем случилось чудо. В дверь вошла молодая женщина с подносом, на котором, кроме чайника, чашек, блюдец, сахарницы и кувшина с молоком, стояла тарелка с бутербродами и печеньем. Увидев столько еды, Анри тут же успокоился. Он почувствовал, как его рот наполняется слюной, а в желудке урчит от голода. Он еле сдерживался, чтобы не протянуть руки и не схватить бутерброд.

– О! – воскликнула она. – Я не знала, что у тебя гость, отец. Мне принести еще одну тарелку? Он выглядит изголодавшимся.

Они молча посмотрели на мальчика, одетого в лохмотья и стоявшего босиком перед ними. У него были такие тонкие руки, что, казалось, они могут сломаться под собственным весом.

Мужчина хмыкнул.

– Думаю, да, принеси, дорогая. И присоединись к нам. Мне нужно, чтобы ты переводила.

* * *

Анри послушно ждал, пока они устроятся у камина. Он ел все, что ему передавали, выпив при этом целый кувшин молока и одновременно отвечая на вопросы главы совета. Девушка плохо разговаривала по-французски, кое-что из переведенного ею было непонятно, однако мальчик старался рассказать все, что мог. В ходе их разговора он понял: многое из сказанного им теряется при переводе.

Между тем он все-таки смог объяснить собеседникам, что они с матерью гугеноты, сбежавшие от французских властей; его отец ткал шелк в их родном городке, а мать работала в этой же отрасли, на крутильной машине, скручивая тончайшие нити на колесе, чтобы создать пряжу нужного денье. Хотя было видно, как он голоден, им все не верилось, что у мальчика и его матери нет дома и буквально ни гроша за душой, а выживали они лишь благодаря подаяниям и тому, что находили среди отбросов.

– Мы должны что-то сделать для него, папа, – сказала девушка.

– Я считаю, им дорога в работный дом.

– Но ты же слышал: его мать владеет профессией. Она могла бы зарабатывать, если бы нашла работу.

– К сожалению, в здешних местах не занимаются шелком, дорогая.

– В Лондоне занимаются. А что мой дядя? Он же работает с шелком, верно?

– Глупости. Он не захочет принимать у себя никаких бродяг, Луиза. Ладно, парень. Я сниму с тебя обвинения в краже, если ты поступишь так, как я скажу. Приведи сюда мать, и мы отведем вас в работный дом. Там вы хотя бы получите еду и ночлег.

Когда они подошли к двери, девушка шепнула мальчику:

– Не ходите в работный дом, это ужасное место. Тебя разлучат с матерью. Спускайся по ступенькам, а потом подойди к заднему входу. Cinq minutes.

Она встретила его у порога и сунула ему в руки пакет из коричневой бумаги.

– Удачи! – сказала мальчику. – Теперь беги, пока отец не увидел тебя.

По дороге назад он спрятался в небольшой роще и осторожно раскрыл пакет. Внутри был настоящий клад: буханка черствого хлеба, большой кусок сыра и мешочек на шнуровке, в котором Анри обнаружил серебряный шиллинг и клочок бумаги со словами «Мой дядя, Натаниель Броадстоун, ткач шелка, улица Маркс-Лейн, дом 5, Бетнал-Грин [14]Бетнал-Грин – бедный район в лондонском Ист-Энде.
, Лондон. Не упоминайте мое имя».

* * *

Дорога в столицу заняла четыре дня. Они шли пешком, иногда им удавалось подъехать на телеге какого-нибудь крестьянина, потому что билет на дилижанс стоил дороже шиллинга. Они попали в Бетнал-Грин уже вечером. Целый день шел дождь, и мать с сыном промокли до нитки. Человек, открывший им дверь, с подозрением посмотрел на их оборванную мокрую одежду. Страх сдавил горло Анри.

– Пожалуйста, сэр, мы пришли увидеть мистера Броадстоуна.

– Кто вы такие?

– Анри Вендом, сэр, и моя мать, мадам Клотильда Вендом.

– Итак, мадам, зачем вы привели сына в мой дом?

Она покачала головой.

– Отвечай, женщина.

– Мы не можем сказать, сэр. – Анри не хотел предавать доверие доброй Луизы.

Мужчина покачал головой.

– Если вы не можете сказать, то почему я должен помогать вам? Проваливайте и не появляйтесь здесь больше.

Они провели ужасную ночь возле дверей дома ткача, пытаясь избежать внимания разных подозрительных личностей, бродивших по улицам после наступления темноты. Холодный дождь лил всю ночь, а странные звуки города пугали их. За это время Анри не раз пожалел, что согласился последовать напутствию дочери главы городского совета, подарившей ему надежду начать все сызнова. Теперь надежда умерла на шумных вонючих улицах этого города.

Утреннее солнце высушило их одежду. Они остановились возле рынка, чтобы купить пару горячих пирожков, истратив на них последние несколько пенсов. Анри попытался сформулировать фразу по-английски, и в этот момент торговка улыбнулась ему и ответила на чистом французском. Анри очень удивился. Они впервые услышали родную речь с тех пор, как попали в эту страну.

– C’est gratuit, – сказала она, протягивая ему пирожки. – Оставь пенсы себе. У вас утомленный вид.

Клотильда расплакалась.

– Oh, merci madame, merci mille fois! Dieu vous bénisse.

Всхлипывая, она поведала историю их бегства из Франции. Наконец-то она смогла рассказать кому-то об их бедствиях.

– Ah, les pauvres, – промолвила торговка. – Мужайтесь, мадам. У вас все еще есть ваш милый сын. И вы теперь именно в том месте, где можно начать новую жизнь.

– Mon Dieu!

Они не верили своим ушам. Оказывается, они попали туда, где десятилетиями, пытаясь избежать преследования на родине, оседали тысячи французских и фламандских граждан. Англичане исповедовали ту же религию и, по крайней мере официально, не препятствовали французам селиться на своей земле, хотя местные жители не всегда были им рады.

По словам торговки, в этом месте, как раз за городскими стенами, обитало большинство французов. Там были церкви, благотворительные организации и, что казалось чудом, – буквально сотни ткачей шелка, сновальщиков, крутильщиков, купцов, торговцев.

Женщина развела руки в стороны, показывая масштаб того, что пыталась им описать.

– Тут найдется работа для каждого, – сказала она. – В Лондоне шелк пользуется бешеной популярностью.

Когда Анри с матерью наконец собрались уходить, торговка посоветовала им отправиться к французской церкви на Форньер-Стрит рядом с районом Спиталфилдс. В храме им должны помочь. Последовав ее совету, они направились к самому высокому зданию в окру́ге.

Подойдя ближе, Анри задрал голову, любуясь невероятной башней, построенной уступами, словно свадебный торт. Ее шпиль почти касался облаков. У Анри закружилась голова. Здание напоминало дворец: широкие гранитные ступени вели к двери, построенной для гигантов. С обеих сторон от входа высились массивные столпы, обхватить которые удалось бы лишь нескольким взрослым людям. Все строение было ярко-белого цвета и блестело ярче свежего снега. Оно сверкало, словно маяк среди темных шумных улиц города.

Пока они стояли, с благоговением глядя на храм, Клотильда снова начала плакать.

– Церковь слишком прекрасна, – сказала она. – Как же пара бродяг, подобных нам, может войти туда?

Но Анри потащил ее вверх по ступенькам.

– Мы не узнаем это, если не попробуем, мама. Что же еще нам делать?

Когда они приблизились к двери, изнутри вышел высокий монах в черном облачении.

– Я могу вам помочь? – спросил он, глядя на них сверху вниз.

– Мы ищем французскую церковь.

– Тогда вам не сюда, леди. Это церковь Христа, – сообщил монах, показав рукой на храм. – L’Église de l’Hôpital находится вон там.

* * *

«Сложно поверить, что с тех пор прошло десять лет», – подумал Анри, миновав Лэмб-Стрит и Браун-Лейн и повернув на Вуд-Стрит, стараясь держаться подальше от магазинчика, где продавали миндаль в сахаре. Продавщица, одна симпатичная девушка, поначалу сопротивлялась ухаживаниям Анри. Потом, спустя несколько недель, ему удалось сорвать сладкий поцелуй с привкусом миндаля. А совсем недавно она позволила ему, хихикая и повизгивая, потрогать ее грудь. Но, как это часто бывает, стоило достигнуть цели, Анри почувствовал, что начинает терять интерес к этой девушке. Почему так получалось, он не мог понять. Теперь его мысли были заняты совсем другим.

В дальнем конце улицы Вуд-Стрит в лучах солнца, как и в тот памятный день десять лет назад, сияла английская церковь. Проходя мимо Форньер-Стрит, он увидел L’Église de l’Hôpital, красивое здание, построенное на перекрестке с Брик-Лейн. Церковь гордо возвышалась среди рядов домов местных торговцев.

Когда Анри был подмастерьем, ему не разрешали покидать дом во время работы, но теперь он стал наемным работником, поэтому юношу часто отправляли в город с разными поручениями: он носил записки торговцам, забирал и относил шелк-сырец, разные другие материалы, инструменты, необходимые при изготовлении и обработке шелка. Он был очень рад этим новым обязанностям. Месье Лаваль всецело доверял ему. Время от времени Анри помогал обучать молодых подмастерьев основам профессии.

– Bonsoir, Henri, – крикнул ему месье Лаваль из окна.

Была лишь половина пятого, однако Анри решил не спорить.

– Простите за опоздание, сэр, – извинился юноша, входя в дом. – Шелли задержал меня на двадцать минут, но солнце пока не зашло. У меня есть еще три часа, чтобы закончить работу над дамастом. Pas de problème.

Месье Лаваль поднял взгляд от гроссбуха и поверх очков посмотрел на юношу. Как обычно, когда он не принимал клиентов, этот господин был одет в мешковатые штаны и жилет, видавший лучшие времена, кроме того, на нем был его любимый темно-бордовый бархатный берет, скрывавший плешь. Месье Лаваль не отличался красотой, но на его пухлом морщинистом лице, зачастую имевшем нездоровый цвет, читалось, что за долгую жизнь он познал и тяжкий труд, и мирские удовольствия – вкусно ел и пил, любил и был любим.

Он широко улыбнулся своему протеже. Месье Лаваль стал свидетелем того, как изможденный, замученный вшами мальчишка, с которым он познакомился много лет назад, словно гусеница, обретающая новую жизнь в форме бабочки, превратился в умного, бодрого молодого человека, хорошо справляющегося с тяжелой работой. Лаваль видел, что Анри легко освоил профессию и понимал: однажды юноша может стать самостоятельным мастером.

Месье Лаваль был членом гугенотской общины и попечителем французской церкви, за годы сумевшей выработать четкие процедуры оказания помощи сотням обездоленных земляков, ежегодно прибывавших из Франции. Каждой семье выдавалась поношенная одежда и обувь. На несколько недель, пока они не найдут работу и не смогут встать на ноги, их селили в дома прихожан, где о них заботились, обеспечивая пропитанием.

Месье Лаваль прекрасно помнил, как познакомился с Анри и его матерью. Их ужасное состояние тронуло его до глубины души. Он с радостью предложил им пожить у себя в доме, особенно после того как узнал, что они родом из того же региона Франции, где жили его предки. Сам он там никогда не бывал, ведь родители месье Лаваля сбежали от преследований католиков еще до рождения сына.

В те времена, прежде чем гугеноты тысячами начали покидать страну, англичане принимали беглецов очень радушно. Но по мере того как количество беженцев росло, на некоторых улицах уже обитало больше французов, чем англичан, и от радушия местных жителей не осталось и следа. Даже когда гильдия сняла ограничения для чужаков и месье Лаваль, подобно многим другим французским мастерам, смог спокойно заниматься своим делом, возмущение англичан росло.

Вечером, когда в тавернах ужинали молодые люди, на улицах Спиталфилдс становилось опасно. Довольно часто Анри оскорбляли, называя его «капустной головой», «лягушатником» или «французским ночным горшком». Буквально на днях он подобрал на улице листовку с заголовком «Проблемы, которые могут возникнуть, если давать иностранцам слишком много вольностей». Он бегло просмотрел ее и с отвращением сжег.

Благодаря посредничеству месье Лаваля, Клотильда очень скоро получила должность шелкокрутильщицы. У нее был опыт работы, и ее навыки пользовались спросом, особенно учитывая тот факт, что она готова была работать много часов подряд и это не влияло на качество ее труда. За несколько недель женщина успела хорошо зарекомендовать себя, что обеспечило ее постоянной работой, поэтому она смогла снять отдельное жилье. Месье Лаваль помог им подыскать небольшую комнату на улице Брик-Лейн.

Впервые за несколько лет Клотильда почувствовала, что у нее есть к чему стремиться, есть настоящая работа, которая поможет отвлечься от тяжелых мыслей, сводивших ее с ума. Постоянный страх, поселившийся в душе Клотильды, постепенно начал отступать. Несколько раз Анри видел на ее лице улыбку.

Его послали учиться в церковно-приходскую школу, где он быстро научился говорить и писать по-английски. Кроме того, паренек проявил недюжинные способности к арифметике, а также интерес к окружающему миру. Несмотря на юный возраст, Анри сумел очаровать всех вокруг. Он понял, что если вести себя хорошо и улыбаться, то можно достичь многого. Когда ему исполнилось двенадцать лет, месье Лаваль предложил мальчику работу за станком.

От рассвета до заката Анри сидел под ним и по команде мастера тянул за нужные ниточки. Это создавало фигурный рисунок на материи. Уже тогда у Анри возникала масса вопросов. Он хотел знать, как рисунок переходит на ткань с оригинала, как работает станок и почему они используют то или другое денье. Именно этот его живой интерес, трудолюбие и серьезность способствовали тому, что месье Лаваль взял Анри к себе в подмастерья в возрасте четырнадцати лет, не требуя за обучение никакой платы.

Его щедрость воздалась ему сторицей. Парень неукоснительно следовал правилам. Он был «скромным, вежливым, чистоплотным и, самое главное, во всем слушал мастера». Через какое-то время месье Лаваль начал доверять ему все более сложную работу, которую Анри выполнял очень качественно.

В семнадцать лет контракт Анри закончился, и юноша с благодарностью принял предложение месье Лаваля пойти к нему наемным работником с полным пансионом. Когда будет готов, Анри предоставит результаты своего труда, чтобы показать, что он уже способен быть принятым в гильдию ткачей шелка в качестве мастера. Тогда парень сможет начать собственное дело, нанять подмастерьев и работников. У много лет назад овдовевшего месье Лаваля не было сыновей. Не так давно ему в голову пришла мысль, что Анри мог бы однажды унаследовать его дело.

Единственная дочь месье Лаваля Мариетта всегда смотрела на Анри как на старшего брата, которого у нее не было. Но в пятнадцать лет ее отношение к юноше немного изменилось. Она начала порой хвалить внешность Анри, приятный цвет его лица, густые черные волосы, отросшие настолько, что парню пришлось собирать их в хвост во время работы, и жгучие карие глаза, которые, казалось, никогда ничего не упускали из виду.

Прежде она всегда огрызалась, стоило Анри подшутить над ней. Теперь же лишь глупо хихикала. Если он хвалил ее, например, за хорошо приготовленный обед, ее щеки тут же заливала краска.

Месье Лаваль видел, какие перемены происходят в дочери; в ее жизни начинается новый период, понял он и в тысячный раз пожалел, что его жена умерла и не может заняться этими вопросами. Через несколько лет Анри и Мариетта могли бы составить чудесную пару. Как только Анри станет мастером, месье Лаваль мог бы начать передавать ему бразды правления, а потом уйти на покой, читать книги и греть ноги у камина. Такое развитие событий было ему по душе.

* * *

Анри поднялся по ступенькам на верхний этаж, а затем по приставной лестнице выбрался на чердак. Он знал каждую трещинку на полу в этой комнате, каждый запах и звук, то, как свет проникал сквозь окна и падал на станки в разное время года, при разной погоде. Одиннадцать лет жизни провел он в этом большом, просторном помещении с его деревянным полом, сложенным из грубо очищенных досок, слуховыми окнами в передней части дома и двумя окошками, оборудованными в крыше. Три крепких деревянных станка, две прялки и рама, на которую вешались навои, занимали почти все пространство чердака, за исключением узких проходов между ними.

Возле стен до самого потолка стояли ящики с катушками, челноками и шпульками, тщательно рассортированные по цвету, форме и размеру. Пустая основа подвешивалась к потолку, а потом посылалась мотальщикам. Эти навои были слишком громоздкими для того, чтобы их можно было спустить по лестнице, потому их протягивали через створное окно и спускали на веревках на землю. Таким же образом они возвращались обратно.

В этот жаркий июльский день окна были открыты нараспашку. Так как чердак находился под крышей, зимой в нем было слишком холодно, а летом слишком жарко. Под станками была навалена солома, на ней спали подмастерья и работники. Когда обучение Анри подходило к концу, ему разрешили спать на выдвижной кровати в маленькой комнатке в подвале рядом с кухней, где никогда не бывало чересчур холодно или тепло. К тому же рядом находился чулан с запасами хлеба и сыра, откуда можно было понемногу тянуть еду, не вызывая подозрений у поварихи.

– Merde, как же тут жарко сегодня, – посетовал Анри, захлопывая за собой люк.

Подмастерье, который обычно помогал ему работать на станке, воспользовался отсутствием Анри и заснул на соломе. Бенджамин, другой подмастерье, отвечающий за обучение первого, сидел возле станка, на котором, как предполагалось, должен был соткать базовый рисунок для мужских жилетов.

– Ну, как дела? – спросил Анри, заглядывая ему через плечо. – Что ты делал все это время? Меня не было целый час, а ты даже дюйма не соткал.

– Нить порвалась, – пробормотал мальчик. – Очень долго искал ее. В этом цвете такую найти невероятно сложно.

Анри присмотрелся к материи.

– После каждого прохода челнока надо крепко потянуть за галево, чтобы натянулся уто́к. Если станешь лениться, ткань выйдет неровно, и на обычном шелке вроде этого все будет очень хорошо видно. Смотри, чтобы месье Лаваль снова не оставил тебя без обеда.

Мальчик отличался невероятной ленью, а за то, что грубил мастеру, его часто оставляли без обеда. Он был избалованным единственным сыном одного английского моряка. Малый хотел бы пойти по стопам отца, но тот решил, что ремесло ткача принесет ему больше прибыли. К тому же эта профессия являлась не столь опасной. Анри сомневался, выдержит ли он все семь лет обучения, но юноше было приятно, ведь месье Лаваль доверил ему обучение мальца, поэтому он решил сделать все возможное, чтобы хорошо его научить.

Анри начал тормошить спавшего подмастерье.

– Пора работать, дружок.

Мальчик застонал, протер глаза и сел к станку.

* * *

Следующие несколько часов все трое тяжело работали. Каждый сосредоточился на своей задаче. В комнате слышался лишь стук челноков и скрип педалей. Анри жал на них, словно органист, давая короткие команды мальчику, за какие нитки тянуть: cinq, cinq, un, sept, six, dix.

Они понимали, что, когда солнце скроется за домами на другой стороне улицы, в комнате быстро стемнеет и тогда им придется прекратить работу. Изредка, если товар нужно было сдавать на следующее утро, они работали при свечах, но в таких случаях работа шла медленно и страдало качество. Тонкие шелковые нити, видимые лишь благодаря их блеску, при искусственном освещении глаз практически не улавливал. Неоднократно Анри приходилось переделывать кусок материи по причине изъянов, которые он обнаруживал в нем на следующий день при естественном освещении. Месье Лаваль сильно сердился в таких случаях.

Позже вечером, поев на ужин вареных яиц, яблочного пирога и выпив пива, а затем сыграв в нарды с месье Лавалем и Бенджамином, Анри спустился к себе в комнату. Повариха все еще гремела посудой на кухне, раскладывая дрова в очаге и заготавливая овощи на следующий день, однако Анри этот шум ничуть не беспокоил. Он оказывал на юношу успокаивающее воздействие. Анри вспоминал, что в детстве, когда они еще жили во Франции, слушал, как родители разговаривали и шумели на первом этаже, именно под его спальней.

Анри закрыл глаза и задумался, все ли хорошо у его матери. Год назад за ней начал ухаживать один из ее клиентов, ткач из Бетнал-Грин, чья жена умерла, оставив ему пять маленьких детей. Но у него было рябое лицо и скверный характер, поэтому Клотильда относилась к нему с подозрением. Хотя горе все еще сжимало ее сердце в груди, она нашла место в обществе, бесплатно помогая во французской церкви и хорошо зарабатывая благодаря ремеслу крутильщицы. Анри стал жить отдельно, а Клотильда научилась ценить свою независимость, не желая брать ответственность за новую семью. Итак, когда вдовец сделал ей предложение, она отказала.

К сожалению, он воспринял отказ как личное оскорбление и больше ей работы не давал. По всей видимости, он также подговорил друзей, потому что заказы от других постоянных клиентов тоже быстро прекратились. Мать, будучи гордой женщиной, редко жаловалась, но Анри не мог не заметить – она отказалась от второй комнаты, а это означало, что ей приходилось работать, есть и спать в единственной душной комнатушке. У нее в комоде было немного еды, поэтому он время от времени давал ей буханку хлеба или несколько яиц.

Анри рассказал об этом месье Лавалю, который старался при любой возможности снабжать женщину работой. Больше всего юноша хотел стать независимым мастером, чтобы заработать деньги и арендовать дом и станки. Тогда он смог бы окружить мать заботой, которой она заслуживала.

Еще недавно Анри перед сном представлял, как обнимает милую торговку миндалем, но на сей раз, стоило ему уснуть, он увидел англичанку, девушку со смелым взглядом и сине-зелеными глазами, которая разговаривала словно леди, а одевалась будто служанка. Она взяла его за руку и завела в комнату, завешенную шелками невиданной красоты. Замысловатые, изящные растительные мотивы прекрасно сочетались с яркими, насыщенными оттенками материи. Чтобы соткать пару ярдов такой ткани, требовались месяцы, поэтому она была по карману лишь графам, епископам и придворным.

Анри проснулся в темноте и понял, что в этом сне увидел свое будущее – его возьмут в гильдию и он создаст материю, которой позавидуют многие.

Анна боялась того дня, когда будут готовы ее новые наряды и ей придется отказаться от удобных льняных юбок и жакетов, батистового платья, ставшего из-за частых стирок очень мягким, а кроме того, от удобного корсета.

Еще больше девушку беспокоило то, что она будет вынуждена дважды в день просить служанку помочь с переодеванием – сначала утром, а потом вечером перед ужином. Бетти была милой и услужливой девушкой, в некотором смысле она нравилась Анне больше, чем вся остальная семья, но ей не давала покоя мысль, что придется всецело зависеть от нее.

Дома у них были только приходящие повар и служанка, с ними никто не жил, потому что отец любил проводить вечера в кругу семьи без посторонних людей. Отношение тети к слугам озадачивало Анну. Сара общалась с ними иногда властно, иногда по-свойски. Девушка не могла понять, как ей самой лучше держать себя со слугами. В любом случае, она не хотела одеваться и раздеваться в присутствии посторонних.

Анна очень скучала по дому. Она ощущала постоянную, почти физическую боль, немного отступавшую, лишь когда девушка читала или разговаривала с кем-нибудь. Других развлечений у нее практически не было. Насколько она могла судить, жизнь лондонской леди лишена всякой цели, радости и интеллектуального стимула. У нее не было друзей, кроме Лиззи, с которыми можно было бы пообщаться. А девочку интересовали исключительно сплетни, одежда и прочие глупости. Если Анна пыталась обсуждать с кузиной романы или последние новости, Лиззи закатывала глаза:

– Ой, Анна, это все такое серьезное и неинтересное. Ты вечно роешься в этих книгах. Ну кому нужны глупая политика и войны, или что там еще замышляют шотландцы?

Порой к ужину приходили гости, и тогда за столом обсуждалось ужасное пьянство среди простолюдинов либо постыдная жадность и агрессивность наемных работников. Пару раз Анна пыталась поддержать разговор или задать простой вопрос вроде «Чего добиваются работники?» или «Как бедняки могут себе позволить джин, но не в состоянии купить хлеба?»

Каждый раз дядя Джозеф отмахивался от нее, как от надоедливой мухи.

– Зачем юной девушке забивать голову такими ужасными вещами? – говорил он. – Ты должна думать о приятном. О моде, музыке, искусстве и прочем. Эти темы тебе подходят больше.

После ужина дамы обычно удалялись в другую комнату, чтобы поиграть в вист или посудачить о моде. Из соседнего зала доносились голоса мужчин, оживленно спорящих о чем-то. Ей очень хотелось оказаться там, узнать подробности о жизни, работе и политике в большом городе. Но Анна решила пока прекратить задавать вопросы и сосредоточилась на чтении газет, которые каждый день приносил дядя.

Она читала отчеты о проблемах в отрасли производства шелка, вызванных контрабандой дешевых товаров из Франции. Тысячи ткачей лишились работы и голодали. Хлебные бунты, один из которых она видела по дороге в Лондон, становились обычным явлением. Говорили, что некоторые мастера нанимали людей без опыта, иногда даже женщин и детей, чтобы платить им меньше.

Рассказывали об избиениях, саботаже и прочих кошмарах. Например, ткача, который согласился работать, получая заниженную плату, привязали к спине осла и провезли по улицам, где над ним насмехались другие работники, стуча в сковородки. Это было ужасно. Люди, испытывающие нехватку денег на жизнь, вызывали у Анны жалость. Девушка очень надеялась, что эти проблемы не повлияют на предприятие дяди.

* * *

Тоска по родине особенно остро напоминала о себе ночью, когда двери в дом запирались и все домочадцы засыпали, однако звуки ночного города проникали через плохо подогнанные ставни окон в ее спальне. Лай собак, пьяные крики и визг женщин, которых Уильям называл «жрицами ночи», мешали Анне спать.

Девушка надеялась со временем привыкнуть к этому новому странному миру, но пока что часами лежала без сна, думая о Суффолке. Конечно, она очень скучала по матери. Анна вспоминала ее дорогое лицо, тонкие волосы, слегка отрешенный взгляд, спокойный, нежный голос. Мать научила ее рисовать и ценить все живое, разбираться в цветах, обрабатывать грядки, шить и печь. Все эти навыки девушка высоко ценила как драгоценное наследство, оставшееся от матери.

Анна скучала по природе – по морю с его переменчивым настроением и песчаным пляжем, по шелесту камыша на пустошах и мелких озерах, где часто можно слышать крики болотных птиц, полям, поросшим вереском, желтым ракитником, розовым шиповником и кипрейником.

Анне не хватало друзей из деревни, сестры, их собаки Шмеля, уроков рисования с мисс Дэниелс и особенно – отца.

Когда она немного подросла, Теодор начал рассказывать дочери о своей работе, жалуясь на запросы эксцентричных, своенравных членов паствы и требования, присылаемые от епископа. Он брал ее на встречи со счетоводом, где обсуждались финансы семьи, и с адвокатом, где рассматривались юридические вопросы, касающиеся церкви. Время от времени отец приглашал Анну на собрания паствы, когда собирался обсуждать какой-нибудь неоднозначный вопрос.

– Я могу доверять лишь тебе, дорогая, и ты мне нужна, хочу, чтобы ты стала моими глазами и ушами, тем самым помогая мне принять верные решения, – говорил он не раз.

Поэтому она смотрела и слушала, узнавая, как можно выиграть в споре, когда твой оппонент даже не подозревает, что проиграл; как вернуть обсуждение в нужное русло, не задев ничьих чувств; как разобраться в основах бухгалтерского дела и юриспруденции.

Когда у Теодора было плохое настроение, он признавался, что его вера пошатнулась во время затяжной болезни жены. Он спорил с дочерью о том, стоит ли продолжать молиться, если твоя вера не тверда. В лучшие времена они до поздней ночи обсуждали литературу, местную и национальную политику, философию, новые невероятные открытия науки и техники. Хотя сам он, в отличие от жены, не был склонен к наукам, Теодор поддерживал желание Анны учиться, оплачивая ее уроки, которые давала одна пожилая леди, ставшая местной знаменитостью из-за своей книги об иллюстрациях.

Анне не хватало личного пространства. В доме священника постоянно бывало много гостей, но она всегда находила спокойный уголок, где могла посвятить время себе. Здесь же единственным подобным местом являлась ее спальня. Однако если девушка проводила там слишком много времени и об этом узнавали Лиззи или тетя, ей приходилось отвечать на вопросы. Почему она так рано ушла к себе? Ей нездоровится?

Больше всего она скучала по свободе. Ей очень хотелось как можно подробнее узнать о том месте, где она теперь жила, изучить улицы города и, конечно же, найти себе темы для натюрмортов и пейзажей. С помощью повара она собрала на обеденном столе композицию для натюрморта из тарелок, чашек, буханки хлеба и персиков, но ей приходилось убирать ее каждый раз, когда семья садилась есть. К сожалению, ей так и не удалось восстановить композицию в первоначальной форме.

Она набросала на бумаге вид из окна своей спальни, пытаясь передать перспективу; написала портрет Лиззи в ее любимом желтом дамастовом платье на фоне гобелена. Фигуры людей ей всегда давались с трудом, а в доме с массивной мебелью и небольшими окнами девушке постоянно не хватало света. Из-за этого Анна начала высоко ценить работы таких мастеров, как Рембрандт и Вермеер, репродукции полотен которых видела в журналах мисс Дэниелс.

Но сильнее всего ее творческое воображение поражали растения – деревья и цветы. Ее завораживало то, как свет и тень играют на их стеблях и листьях, обладающих невероятным многообразием размеров и оттенков зеленого и других цветов.

На последней акварели, нарисованной девушкой перед отъездом из Суффолка, она изобразила зеленые побеги колумбины, свободно вившейся вдоль забора их дома. Анна была рада, ведь ей удалось передать ощущение движения растения, яркую белизну цветов с розовым оттенком. Отцу очень понравилась акварель, и он попросил разрешения повесить ее в кабинете, «чтобы она напоминала о тебе, когда мне будет одиноко». Анна уже решила, что, закончив свою новую картину, пошлет ее отцу на день рождения или на Рождество.

Здесь, в Лондоне, у нее было немного возможностей наблюдать за растениями. Она жила в царстве камня и металла. Указания тети не оставляли места для сомнений – Анне запрещалось покидать дом без сопровождения Лиззи или Бетти, она должна была выходить только по делу, заранее сообщая, когда вернется. Но Лиззи каждое утро углублялась в учебу, а Бетти занималась выполнением своих обязанностей, поэтому девушка очень часто была предоставлена самой себе.

Жара не ослабевала, и Анна заметила, что начинает дремать даже днем. Ей казалось, она теряет контроль над своей жизнью.

Тетя Сара обещала: как только все ее платья пошьют, они поедут в гости. Анна с ужасом ждала этого момента, ведь тогда ей придется делать вид, будто она другой человек, вести вежливые разговоры с незнакомцами, но даже это было лучше изоляции. Вот почему, стоило тете получить записку от мисс Шарлотты о том, что платья готовы, Анна с удивлением поняла: она, оказывается, нетерпеливо ждет этого.

Им предстояла короткая прогулка, поэтому карету не вызывали. Стоял теплый день, и к тому моменту, когда они добрались до Дрейперс-Лейн, Анна вся покрылась потом.

На вывеске над дверью было написано: Мисс Шарлотта Эмсбери, костюмер. В единственное окно Анна увидела внутри группу красиво одетых леди и джентльменов, но, когда вошла с тетей внутрь, поняла, что это были не люди, а манекены. Платья выглядели очень красиво, но на них было столько подвязок, кружев и оборок, что Анна удивилась, как можно в подобных нарядах вести нормальный образ жизни. Она надеялась, что платья, пошитые для нее, окажутся намного проще.

Услышав звон колокольчиков над входной дверью, мисс Шарлотта почти мгновенно вышла из задней комнаты, приветствуя Анну и ее тетю широкой улыбкой.

– Добрый день, миссис Сэдлер, мисс Баттерфилд. Для вас все готово. Пойдемте за мной.

Она казалась весьма уверенной и энергичной. Анне было сложно определить ее возраст. Женщине явно было за тридцать пять. Однако ее палец не украшало обручальное кольцо. Как эта дама смогла самостоятельно основать столь успешное предприятие и остаться независимой? В их прошлую встречу Анне понравился ее спокойный характер. Теперь она гадала, сможет ли Шарлотта стать ее союзницей или даже другом в этом странном мире.

Их провели в просторную комнату в задней части магазина, где пол застилал потертый ковер. Одна часть комнаты была обставлена как гостиная с четырьмя стульями, обтянутыми потемневшим голубым бархатом и стоявшими рядом с незажженным камином. Другая часть была завешена длинными ситцевыми драпировками.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала мисс Шарлотта. – Могу я вам предложить что-нибудь прохладительное?

Пока они ждали, Анна заметила небольшой манекен, одетый в темно-синее шелковое пальто с бархатным воротником, манжетами и жемчужными пуговицами.

– Какое прекрасное пальто! – воскликнула она. – Ему наверняка оно понравится.

Портниха, наливавшая в этот момент сок бузины в три чашки, замерла и посмотрела на Анну.

– Да. Конечно, – тихо согласилась она, покраснев. – Это подарок на его седьмой день рождения. Надеюсь, он будет доволен.

После короткого обмена любезностями, тетя Сара сказала:

– Нам стоит продолжить, мисс Шарлотта. Покажите нам, как вы собираетесь превратить мою племянницу-деревенщину в модную городскую леди. – Улыбнувшись, она добавила: – Это непросто, как я понимаю.

Анна почувствовала, что краснеет.

«И почему тетя так хочет подорвать мою уверенность в себе?»

Мисс Шарлотта, заметив замешательство Анны, взяла ее за руку и осторожно провела к драпировкам.

– Я с радостью одену такую милую молодую леди, – сказала она с улыбкой. – Вы готовы, мисс Баттерфилд?

За драпировками девушка увидела десятки платьев и юбок различных расцветок, висевших на деревянных крючьях и покрывавших всю поверхность стены.

«Как палитра художника», – подумала Анна.

На длинном столике лежало разнообразное белье: белые батистовые шемизетки, корсеты, фижмы, кружевные манжеты и чепчики, а также два вышитых корсажа.

– Наденьте эту новую шемизетку, а я помогу с корсажем и фижмами, – шепнула мисс Шарлотта. – Не волнуйтесь. Это несложно.

Она тактично отвернулась, пока Анна раздевалась. Обнажившись, девушка почувствовала себя уязвимой, словно с одеждой сбросила свое старое «я», став белым листом. Анна взяла одну из шемизеток со стола и с радостью надела ее. Прикосновение мягкого белого батиста, такого тонкого и нежного, словно птичий пух, успокаивало девушку. Тихо прочистив горло, она дала понять, что готова.

По привычке Анна надела новый корсаж так, что застежки оказались спереди, но мисс Шарлотта, покачав головой, развернула его застежками назад.

– Вы можете завязать их спереди, когда одеваетесь сами, – шепнула она, – но сейчас мы должны показать вас в лучшей форме.

Мисс Шарлотта затянула тесемки так тесно, что края корсажа больно впились в бока Анны и ей показалось, будто она никогда больше не сможет дышать нормально. В то же время девушка с тревогой заметила: благодаря этому ее небольшие груди соблазнительно округлились. За корсажем настал черед фижм, которые крепились на уровне талии, создавая законченную конструкцию.

– Мне кажется, фижмы скоро уменьшатся в размерах, – сказала мисс Шарлотта, завязывая шнурок у нее на боку. – Возможно, через некоторое время они совершенно выйдут из моды, но пока что мы сделали для вас два набора фижм. В них очень удобно хранить всякие вещи, как в карманах.

Она протянула Анне два простых батистовых мешочка с завязками, которые крепились к талии, а сами мешочки прятались под фижмами.

Потом настал черед юбки из обычного кремового шелка с кромкой, отделанной рюшем. Лишь тогда мисс Шарлотта объявила, что они готовы надеть платье. Оно было из светло-желтого батиста, и она сняла его с двух деревянных крюков.

– Думаю, вам понравится, – сказала портниха. – Это платье пошито на французский манер, как было условлено. Оно очень элегантное и выполнено согласно канонам последней моды.

Анна никогда прежде не носила желтого платья. Она считала, что на фоне желтого цвета ее кожа выглядит нездоровой, но мисс Шарлотта уверила девушку: это очень модное решение и такой туалет добавляет ей бледности, которая нынче тоже в моде.

Анна вынуждена была согласиться, что платье прекрасно на ней сидит, ниспадая с плеч каскадами. Рукава были аккуратно подшиты и не обвисали, а лиф широко охватывал грудь, не сковывая движений. Мисс Шарлотта использовала миниатюрные крючки и петельки, соединив переднюю часть платья с задней, после чего пришила манжеты с тесьмами и кружевами к каждому локтю. Юбка закрывала нижнюю часть тела как раз настолько, чтобы немного была видна стопа.

– Сейчас принято показывать пальцы ног, – пояснила портниха. – У вас будет пара вышитых туфелек под цвет платья, но каблуки не должны быть слишком высокими, поскольку вы и так рослая.

Наконец, еще несколько раз поправив материю на плечах, талии и рукавах, она объявила, что платье сидит правильно.

– А верх груди у меня так и останется открытым? Неужели я не смогу даже прикрыться шалью или платком? – прошептала Анна, закрывая голое тело ладонью.

Между ее грудями появилась глубокая ложбинка, которая нескромно выделялась на фоне красивого платья.

– Обычно эту часть прикрывают леди в более зрелом возрасте. В вашем случае это может показаться ребячеством. – Мисс Шарлотта улыбнулась. – Пожалуйста, не волнуйтесь, мисс Анна. Давайте посмотрим, что скажет миссис Сэдлер.

Когда мисс Шарлотта вывела Анну из-за драпировок, недовольное лицо тети озарила широкая улыбка.

– О, дорогая племянница, – выдохнула она, быстро обмахивая себя веером. – Какое чудное преобразование. Все молодые люди города будут выстраиваться в очередь, чтобы познакомиться с вами. Мы их будем отгонять, верно, мисс Шарлотта?

«Как же мы будем их отгонять? – гадала Анна. – Кем бы они ни были. Вероятно, топором, которым отец дома колет дрова. Или ножницами, которыми он обрезает кусты ежевики».

Воспоминание об отце заставило ее улыбнуться.

– Какую шляпу мы предпочтем? – Мисс Шарлотта исчезла за драпировками и вернулась с круглой коробкой. – Моя шляпница принесла несколько на выбор. Она говорит, и я с ней согласна, что для такого милого юного создания, как мисс Анна, не надо выдумывать ничего вычурного. – Мисс Шарлотта достала из коробки соломенную шляпку с узкими полями. – Стиль доярки сейчас в моде. Возможно, вы это заметили.

Она водрузила шляпу на голову Анны, немного прижав поля спереди и сзади и привязав к тулье длинную ленту нежно-розового цвета. Девушка застенчиво улыбнулась, удивляясь тому, как могут сочетаться метры дорогого материала с обычной деревенской шляпкой.

Она послушно поворачивалась, пока женщины обсуждали ее внешний вид: форму лифа и рукавов, длину оборок. Анна внезапно вспомнила, что в детстве у нее был набор кукол, которых можно было одевать в разные готовые платья, шляпы и туфли. Они с Джейн старались наряжать кукол в самые странные наряды кричащих расцветок с забавными шляпками, натягивая на них бальные платья и галоши. Сейчас она чувствовала себя одной из тех кукол с нарисованным лицом и вытянутыми в стороны руками.

Внезапно ей захотелось схватить свои старые вещи и сбежать обратно к отцу в Суффолк. Он объяснял Анне, что у них дома для нее не существовало никаких перспектив, но, по крайней мере, это была ее жизнь. В Лондоне девушка чувствовала себя игрушкой в чужих руках.

Однако вместо этого она просто глубоко вздохнула.

– Такое красивое платье, мисс Шарлотта. Большое вам спасибо.

Швея приняла ее благодарность, коротко кивнув и улыбнувшись.

– Вы так щедры, тетя Сара, – продолжила Анна. – Я сегодня же вечером напишу отцу о том, как вы добры ко мне.

Было еще и второе платье – кремового цвета с полосами и вышитыми парчовыми цветами, выполненное в более скромном стиле. Также для Анны пошили еще два платья для дома – одно мягкое из светло-голубого люстрина, а другое из зеленоватого алямода. Оба носились без фижм. К ним мисс Шарлотта добавила симпатичный белый передник и подходящий по цвету платок, чтобы прикрывать декольте. Кроме того, Анне достались три круглые шапочки и четыре набора белых шелковых чулок. Шапочки были пошиты из отороченного кружевами хлопка, с лентами, которые можно было либо закрепить вверху, либо завязать под подбородком.

* * *

На следующее утро во время завтрака тетя Сара объявила, что их с Анной пригласили на чай к миссис Хинчлифф, матери Чарли, лучшего друга Уильяма.

– Можно мне тоже поехать с вами? – спросила Лиззи.

– Конечно нет, – возразила мать. – Ты, как обычно, будешь заниматься учебой.

– Это нечестно. У них такой симпатичный дом, а Сюзанна так хорошо играет на клавесине.

– Твое время придет, когда тебе исполнится восемнадцать, Элизабет. Итак, – тетя Сара повернулась к Анне, – я думаю, в этот раз можно надеть первое платье, то самое, с милой соломенной шляпкой и кремовой лентой. Мисс Шарлотта – большая умница, не правда ли? Это платье такое модное, и к тому же оно не подчеркивает твой рост.

– Я не сомневаюсь, что там будет Чарли, – заметил Уильям, многозначительно улыбаясь.

– Миссис Хинчлифф сказала, он может быть занят учебой.

– Нет, он точно будет. Я уже ему все рассказал. В любом случае, он постоянно хвастает, что очень быстро справляется с заданиями. – Уильям откусил большой кусок пирога и продолжил говорить с набитым ртом: – Он тебе подходит, кузина. Самостоятельный, живет одним днем, и все такое. Его мать богата как Крёз. Старая финансовая аристократия.

– Что за вульгарность, Уилл? – упрекнула его мать. – Джентльмены не обсуждают деньги при посторонних.

– Но разве вся твоя затея не ради этого? Мы должны найти богатого мужа для нашей деревенской мышки. Только не вспоминайте про Фиолетовый Бархат.

Анна опустила голову, пытаясь сдержать ярость. Она совсем не была рада иронии кузена. Чем, интересно, она вызвала ее? Анне сполна хватало и едких замечаний тети.

– Фиолетовый Бархат? – не поняла Лиззи.

– Кляча, из-за которой Чарли проигрался в пух и прах на выходных, – пояснил Уильям. – Он всем говорил, что она победит. Кое-кто ему даже поверил. К счастью, не я. Его чуть не прибили вчера вечером.

Дядя Джозеф, вполуха слушавший разговор за столом, внезапно вмешался:

– Довольно, Уильям! Доедай завтрак и ступай вниз работать.

* * *

– Какая вы красивая, мисс Анна, – восхитилась Бетти, поправив шляпку на голове девушки и сделав шаг назад. – Модная горожанка, если вы не против, что я вас так назвала.

– Под всей этой одеждой так жарко, – пожаловалась Анна, обмахивая себя веером. – Я еле жива.

– Вам не придется идти пешком. Мадам попросила меня вызвать экипаж.

– Далеко ехать?

– Всего пару миль, насколько я знаю. Но миссис С. любит производить впечатление, – добавила Бетти, заговорщически подмигнув Анне.

Тетя одобрительно улыбнулась, когда увидела племянницу в новом платье. Они вышли на улицу, собираясь пересечь тротуар и сесть в карету. В этот момент двое проходивших мимо джентльменов резко остановились и сняли шляпы.

«Как приятно неожиданно стать такой заметной, и все из-за нового платья», – подумала она.

Окошки в карете были открыты, и легкий ветерок обвевал лицо Анны, пока экипаж громыхал по вымощенной камнем мостовой. Когда они проехали мимо улицы Патерностер-Роу, девушка заметила высокий шпиль белой элегантной церкви Христа. Это напомнило ей о том, что со времени ее приезда в Лондон прошло уже два воскресенья. В эти дни ее вера в Бога ослабла, но привычка ходить в церковь по воскресеньям была у нее в крови. К тому же церковь являлась местом, где здешние жители обменивались новостями и вели долгие разговоры. Тут же, в городе, подобных возможностей для неформального общения представлялось намного меньше. По крайней мере, так казалось Анне. Она хотела спросить, можно ли ей сходить туда в следующее воскресенье. Это дало бы ей возможность на время вырваться на свободу или даже познакомиться с новыми людьми.

Карета притормозила на несколько секунд, и Анна смогла увидеть, что происходит на улице. Около тридцати мужчин, судя по одежде, рабочих, собрались на тротуаре вокруг человека, стоявшего на ящике. Рядом с ним другой человек держал в руках плакат, на котором было написано: Отважное сопротивление. Честная плата для всех.

Человек, стоявший на коробке́, покраснел от напряжения, пытаясь перекричать уличный шум. Время от времени собравшиеся мужчины поднимали руки и сжимали ладони в кулаки.

– Вот бандиты, – заметила тетя. – Лучше опустить шторку, дорогая. Мы же не хотим привлекать к себе внимание, не так ли?

В тот момент, когда Анна схватилась за край шторки, один из мужчин обернулся и посмотрел ей прямо в глаза. У него было знакомое лицо. На долю секунды ей показалось, что он тоже узнал ее. Потом она поняла – это Ги, парень, который был с Анри в день ее приезда в Лондон. Позже девушка видела его на Спитал-Сквер.

Ей захотелось помахать ему рукой, подозвать и спросить, как поживает его друг, но она не могла этого сделать, пока рядом была тетя. Карета снова тронулась с места и поехала прочь. Анна гадала, был ли Анри среди этих рассерженных молодых мужчин. Но почему? Она охотно снова увидела бы тех французских парней, узнала бы у них, зачем собрались рабочие, но сейчас, когда из нее хотели сделать светскую леди, подобная встреча казалась ей все менее и менее осуществимой.

Анна тихо вздохнула, выпрямила спину и приготовилась стойко перенести пытку «чаем».

Откуда-то снизу с улицы послышался пронзительный свист Ги, сумевший пробиться даже через шум станков, уличный гам, крики извозчиков, лай собак и пение птиц.

Анри опустил челнок и выглянул в открытое окно.

Ги замахал руками.

– Спускайся. Я должен тебе кое-что рассказать.

– Я занят. До вечера это может подождать? – крикнул Анри недовольным голосом.

– Нет, это касается сегодняшнего вечера и очень важно. Спускайся. Я не отниму у тебя много времени.

– О боже, да что там такое? – пробормотал Анри.

Велев подмастерью сделать перерыв и выпить воды, он снял башмаки и тихо спустился по лестнице, чтобы не побеспокоить месье Лаваля, который корпел над счетами у себя в кабинете. Его хозяин был мягким человеком, однако Анри не позволял себе вольностей.

Друг нетерпеливо топтался возле двери. Он был небрит и растрепан. Ги всегда поздно платил за жилье и едва сводил концы с концами.

– Что случилось? Ты нездоров?

– Я прекрасно себя чувствую, старина. – Парень понизил голос до хриплого шепота. – Послушай, у меня хорошие новости. Мы написали «Книгу цен», расписали расценки на все виды работ. Собираемся распечатать ее и раздать всем мастерам в районе, чтобы те начали платить честное жалование. Мы уверены: гильдия в этот раз нас поддержит. Сегодня вечером будет собрание. Ты должен прийти. – Он крепко сжал в руках фетровую шляпу.

Анри вздохнул.

– Я с работой не успеваю, Ги.

– Это всего на полчаса. Каждая подпись очень важна, мы должны убедить гильдию. Тебе надо пойти.

– Где будет собрание?

– В «Дельфине» в Бетнал-Грин. На втором этаже есть комната, которую нам разрешили использовать.

– Надеюсь, это не те борцы с ситцем и коленкором? Я не могу себе позволить, чтобы меня арестовали.

Растущий спрос на набивной ситец больно ударил по торговле шелком, а в прошлом году Ги чуть не взяли под арест, когда он с группой старых ткачей вылил азотную кислоту на хлопковые платья светских дам. Тогда двоих его товарищей арестовали и одного повесили.

– Ничего подобного. Мы просто подпишем петицию, чтобы получить официальную поддержку, – ответил Ги, сжав руку друга. – Это законно. Поверь мне. Заходишь через боковую дверь и поднимаешься по лестнице. Я буду там. Обещай, что придешь.

* * *

В семь часов вечера Анри, нервно озираясь, поднялся по деревянной лестнице и вошел в плохо освещенную комнату, в которой уже собралась большая группа мужчин. Они сгрудились вокруг стола, стоявшего в центре комнаты, на котором горела единственная свеча. Их изможденные, унылые лица и запах давно не стиранной одежды напомнили ему, почему он здесь. Его подпись была скромным вкладом в решение их проблем.

Месье Лаваль поддержал Анри, когда он рассказал ему, куда собирается.

– Я слышал об этой книге, – заметил он. – Вероятно, они приняли правильное решение, это поможет сохранить мир, если только ткачи не станут надеяться на слишком многое. Им следует признать, что этот рынок изменчив, и нам всем стоит мириться с данным фактом.

– Вы не будете возражать, если я подпишу петицию?

– Если ты ограничишься только этим, мой мальчик. – Месье Лаваль строго посмотрел на него поверх очков. – Не надо вмешиваться ни в какие конфликты. Сейчас, когда ты вот-вот станешь самостоятельным мастером, это слишком рискованно.

– Не беспокойтесь, я буду осторожен, – ответил Анри.

Он заметил Ги возле стен и протолкался к нему.

– Удивительно! Ты здесь! – Ги крепко его обнял и крикнул: – Друзья, это мой дорогой друг Анри Вендом, наемный работник у почтенного месье Лаваля. Он скоро станет самостоятельным мастером и пришел подписать петицию.

Несколько десятков человек посмотрели на Анри. Месье Лаваля хорошо знали, у него была отличная репутация как среди ткачей, так и покупателей.

Ги, взяв его за локоть, провел через толпу к столу.

– Прочти это. – Он положил перед ним толстую кипу рукописного текста, небрежно прошитую веревкой, и еще один лист. – А потом подпиши здесь.

Бейлифу и его помощникам почтенной гильдии ткачей, – прочитал Анри. – Мы сообщаем вам, что, желая найти мирное решение текущих противоречий, мы, нижеподписавшиеся, просим вашего одобрения и поддержки в публикации прилагаемой «Книги цен», являющейся списком цен, которые должны устанавливаться на выполнение различных работ ткацких мануфактур.

Главный документ занимал около сорока страниц мелкого текста, где описывались цены на любой вид шелка: сначала шли две основные группы – обычные шелка и дорогие шелка, после которых упоминались персидские шелка, ткани для половиков, платки с бахромой, а кроме того, итальянские платки, кипрские шали и обычные сетки. В этой книге каждый аспект был описан в малейших деталях. Должно быть, несколько человек работали над ней много дней. Просмотрев модели, с которыми он был знаком, Анри решил, что цены обоснованны.

Он взял перо, обмакнул кончик в чернила и расписался.

* * *

Позже вечером, за ужином, состоявшем из сыра с резаной капустой и свежим картофелем, Анри спросил у месье Лаваля, может ли тот уделить ему несколько минут, чтобы взглянуть на его выпускную работу.

Юноша корпел над ней несколько недель, и мнение его мастера было очень важным для него. С технической точки зрения модель хороша, но немного сложна. Анри об этом знал. Ему так хотелось показать свое мастерство, что он использовал как можно больше ткацких техник. Но с эстетической точки зрения все было не так гладко. Анри казалось, хотя он и не понимал почему, что его работа не оправдывала ожиданий.

На столе у окна он разложил эскизы цветов, листьев, гирлянд и лент, собрав из нескольких клочков графленой бумаги модель, которую аккуратно раскрасил тонкой кисточкой, чтобы показать, как этот эскиз будет вплетен в материю. Потом юноша протянул мастеру пару страниц, на которых описал, как основы, утки́ и прочие элементы следует установить на челноке.

Анри пытался сохранять спокойствие, пока месье Лаваль читал инструкцию. Закончив, старик выпрямил спину, снял с головы бархатную шапочку и провел ладонью по редеющим волосам.

– Ну, мальчик, – сказал он, – я впечатлен. С технической точки зрения, это будет чудесный экземпляр. Такого не ожидаешь от человека с твоим опытом. Я знаю, ты очень способный, но, возможно, стоит разработать что-то попроще, что можно будет легче настроить, быстрее соткать? В этом случае сложнее будет ошибиться.

Анри пожал плечами и опустил голову.

– Я хотел создать что-то необычное, такое, что действительно привлечет внимание.

– Несколько лет назад торговцы бы глотки друг другу перегрызли за это.

– Несколько лет назад?

– Когда в моде был стиль рококо; чем смелее и сложнее узор, тем лучше. Но сегодня леди охотятся за менее изысканными моделями. Сейчас в моде простота, реализм, деликатная элегантность.

У Анри земля ушла из-под ног. С самого начала своей учебы он всегда восхищался сложными цветистыми моделями известных мастеров прошлого, таких как Джеймс Леман и его отец Питер. Теперь юноша понял, каким дураком был. Мода успела измениться, а он этого даже не заметил.

– Как ты считаешь, почему я предпочитаю ткать дамаст, обычный шелк и атлас? За них, возможно, так хорошо не платят, однако с ними меньше проблем, потому что мода на них не меняется каждый сезон, – продолжал месье Лаваль. – Посмотри, что сейчас носят светские дамы, и ты поймешь, о чем я говорю.

Анри снова пожал плечами. Все это казалось таким непостижимым.

– В общем, – промолвил месье Лаваль, складывая эскизы на столе в аккуратную стопку. – Делай то, что считаешь правильным. Ты очень талантлив, и я с радостью буду рекомендовать тебя гильдии. Практически все твои работы за последний год показывают, что ты готов. Но если действительно хочешь, чтобы это творение создало тебе репутацию и открыло дорогу к богатству, тогда, возможно, тебе нужно хорошенько все обдумать.

* * *

Мариетта отложила в сторону шитье и посмотрела на мужчин, когда они вошли в комнату.

– Ну, что скажешь, папа? Работа Анри станет сенсацией?

– Пускай он сам тебе ответит, – отозвался месье Лаваль, нахлобучив на голову шляпу и направившись к входной двери с трубкой и кисетом. – Я пойду подышу воздухом на сон грядущий.

Анри посмотрел на Мариетту, которая ждала ответа. Он знал, она восхищается им как старшим братом, но недавно у него появилась догадка, что ее восхищение превратилось в другое чувство. Об этом свидетельствовало то, как она реагировала на его слова, как улыбалась и смотрела на него.

Эти едва уловимые изменения беспокоили его. Мариетта все еще была ребенком. С каждым днем она действительно хорошела, однако в его глазах всегда была подчас надоедливой, но любимой младшей сестрой. Анри был уверен, что со временем месье Лаваль начнет искать для дочери подходящую партию, сына какого-нибудь состоятельного ткача или торговца, который впоследствии унаследует его дело.

– Ну? – спросила она.

Он вздохнул, пытаясь придумать, как рассказать ей о разговоре с ее отцом, и в то же время так, чтобы она не заметила его настроения.

– Не может же быть все так плохо?

– Нет, отнюдь, – быстро ответил он. – Твой отец говорит… – Юноша заколебался, но продолжил: – Он говорит: технически все хорошо, однако узор старомоден.

– Да, это точно проблема.

– Мне нужен человек, который сможет предсказать, что будет модно в следующем сезоне.

Она рассмеялась.

– Значит, тебе нужен предсказатель. Никто не в состоянии предугадать причуды моды.

– Тогда кто же решает, что будут носить светские дамы? – спросил он, покачав головой. – Все так неясно. Как это можно понять? Нельзя же такое придумать.

– Мне кажется, есть влиятельные люди, которые придумывают что-то, а потом все остальные следуют за ними, – предположила она.

– И кто эти влиятельные люди?

– Торговцы, стилисты и прочие… – Она замолчала. Спустя мгновение радостно взвизгнула: – Точно. Я знаю такого человека!

– Кто это?

– Мисс Шарлотта. Она была подругой маман, мисс Шарлотта пошила мне платье для конфирмации, но с тех пор я ее почти не видела, – выпалила Мариетта. – Она живет на Дрейперс-Лейн.

– Однако я не могу позволить себе заплатить ей за совет.

– Я попрошу ее, – решила Мариетта, положив ладонь на его руку и заговорщически улыбнувшись. – В качестве одолжения близкому другу.

* * *

На следующий день после ужина Анри отправился на Дрейперс-Лейн и остановился возле магазина. Вывеска гласила: Мисс Шарлотта Эмсбери, костюмер. Убедившись, что никто за ним не наблюдает, он заглянул в окошко, где стояли манекены.

Рассматривая блестящую ткань, изящные украшения платьев, аккуратные узоры с красивыми цветами и листьями, тонкие ленты на фоне кремовых или пастельных оттенков дамаста, Анри в отчаянии подумал, что он, наверное, прожил последние десять лет в каком-то сне. Почему он до сих пор не обращал внимания на то, что носит знать? Он очень старался освоить все нюансы своего ремесла, поэтому совершенно забыл настоящую причину сильной любви к шелку – в нем люди выглядят и чувствуют себя красивыми.

Анри заметил, что из глубины магазина на него кто-то смотрит. Стройная темноволосая женщина сделала ему знак войти в магазин. Он покачал головой, однако было уже поздно. Она распахнула дверь.

– Я могу вам чем-то помочь, сэр?

– Я просто смотрел, – пробормотал он.

– На что-то конкретное? Возможно, хотите присмотреть кое-что для себя? Для какого-то праздника? У меня есть красивые парчовые жилеты, которые будут отлично смотреться на таком милом молодом джентльмене, как вы.

Он понимал, что она просто пытается убедить его купить что-то, но все равно заколебался, заинтригованный ее прямолинейным, смелым подходом. Ему было приятно, что мисс Шарлотта подумала, будто он может позволить себе купить шелковую жилетку. Швея воспользовалась его нерешительностью.

– Почему бы вам не зайти? Я могу показать вам некоторые вещи, которые, быть может, придутся вам по вкусу. Это вас ни к чему не обязывает. Вы обязательно должны посмотреть на них.

Когда они вошли в магазин, она сняла с полок несколько жилетов самых ярких расцветок и неожиданного покроя. Разложила их на стойке и нежно разгладила ладонью, словно это были ее дети. Потом подвела его к большому зеркалу в углу и приложила один из жилетов к его груди.

– Яркие цвета подчеркивают ваши темные волосы, сэр.

Она говорила столь уверенным голосом, будто действительно верила, что он может себе позволить носить такую одежду, что он не бедный французский рабочий в поношенной робе и жилете из саржи.

– Мадам, я должен быть честен с вами, – наконец сказал он. – Я не в состоянии купить такой хороший жилет. Позвольте представиться. Я Анри Вендом, работаю у ткача месье Лаваля. Его дочь Мариетта упомянула ваше имя и сказала, что вы сможете мне помочь.

Мисс Шарлотта тепло улыбнулась ему.

– Как интересно, – начала она, доставая из кармана лист бумаги. – Мариетта написала мне сегодня утром. Конечно же, месье Вендом, я вам помогу. Она о вас высокого мнения. Как дела у членов ее семьи? Я не видела их с тех пор, как скоропостижно скончалась ее матушка.

– У них все хорошо, спасибо. Мариетта уже взрослая, ей почти шестнадцать лет.

– Как быстро бежит время! Чем я могу вам помочь?

Когда он объяснил свое желание подыскать подходящую модель для собственной выпускной работы, которая позволит ему укрепить репутацию, бледные щеки женщины порозовели.

– Мне так приятно, что вы считаете меня человеком, способным помочь вам в этом. Я всего лишь швея, но постараюсь сделать все что смогу. – Она подвела его к манекенам, которые он разглядывал в окно. – Что вы видите?

– Я вижу очень хороший дамаст светло-желтых и светло-зеленых оттенков, – ответил Анри, оценивая материю на ощупь. – Это модные цвета?

– Так и есть, а что с этим? – Она показала пальцем на третье платье.

– Я вижу цветастую растительную вышивку на кремовом дамасте, – ответил он.

– А узор?

– Я вижу цветы…

– Какие цветы? – спросила женщина.

– Обычные цветы, такие растут в саду или в полях.

– Вы начинаете понимать, месье Вендом. Новые узоры естественны и реалистичны, а не стилизованы, как прежде. Рококо ушло, сейчас царит натурализм. – Мисс Шарлотта провела пальцами по тщательно вышитым маргариткам и колокольчикам. – Вы видите, как ме́лок узор, он имеет натуральный размер, а может, даже еще меньше. Всего несколько лет назад была мода на преувеличение. Чем больше, тем лучше. Огромные цветы. Розы, как пионы, и пионы, как капустные кочаны. Ужасно!

Она протянула руку и сняла с полки шляпку. Надев ее на голову под небольшим углом, завязала ленточки под подбородком.

– Что вы видите?

– Соломенную шляпку?

– Кто такие шляпки носит?

Он покачал головой.

– Это шляпка крестьянки, такие обычно носят доярки. Молодые светские дамы обожают подобные головные уборы. Представьте, богачи прикидываются бедными доярками. Глупо, конечно, но мода игрива, и в этом кроется часть ее очарования.

За пять минут мисс Шарлотта открыла Анри глаза на мир современной моды. Он тепло поблагодарил ее, пообещав передать привет месье Лавалю и Мариетте, а затем отправился обратно на Вуд-Стрит, охваченный неуверенностью и волнением. Одно юноша знал точно – его новая модель будет очень отличаться от той, над которой он работал до того.

Но парень понятия не имел, где и каким образом найдет идею для новой модели.

* * *

Четыре дня спустя, когда Анри, Мариетта и месье Лаваль после ужина пили кофе и ели овсяные лепешки с медом в гостиной, пришел Ги. Они угостили его лепешкой, которую он с жадностью проглотил за несколько секунд. Месье Лаваль предложил ему сесть и выпить кофе вместе с ними, но Ги остался стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Что слышно о «Книге», парень? – спросил месье Лаваль.

– Петиция сработала, сэр. Вчера ночью собирался совет ткачей. Они ее поддержали. Теперь «Книгу» распечатают. Вы скоро получите свой экземпляр.

– Я буду очень рад, – ответил месье Лаваль. – Она займет почетное место на полке рядом с Библией, и мы будем читать ее каждый вечер после ужина.

– Не дразни его, папа, – попросила Мариетта. – Это серьезный вопрос, не так ли? Садись уже, Ги, возьми еще лепешку. Ты дергаешься, и это меня раздражает.

– Простите, мисс Мариетта, – ответил Ги, усаживаясь на стул и протягивая руку к тарелке. – Это действительно вопрос жизни и смерти для нас, наемных работников, – продолжил он. – Не все мастера такие порядочные, как вы, сэр.

– Я в курсе, парень, – отозвался месье Лаваль. – К сожалению, то же самое можно сказать и про торговцев.

В его словах прозвучала нехарактерная для него горечь. Никто не знал, что на это ответить, и в комнате воцарилось молчание. В конце концов Ги не выдержал:

– У вас есть еще какие-нибудь новости?

– Я узнал, что еще обсуждали сегодня утром, – ответил месье Лаваль, потянувшись за своей глиняной трубкой и аккуратно набив ее любимым табаком.

– И что же?

– Отчет о том, что контрабанда французского шелка выросла за последние полгода, – ответил он. – Похоже, все больше торговцев готовы ради быстрой наживы не платить пошлины на импорт, и скоро в этой стране для мастеров и их работников почти не останется работы.

– Кто эти торговцы? Мы должны протестовать.

– Протесты ведут к насилию, как ты прекрасно знаешь, Ги, – возразил месье Лаваль. – А насилием ничего не добьешься. Нам следует действовать законными путями.

– Почему французский шелк так популярен? Ведь наши шелка не хуже? – спросила Мариетта.

– Верная мысль, – ответил отец. – Люди подозревают, что французский шелк пользуется бешеной популярностью именно потому, что его сложно заполучить. – Он покачал головой. – Это глупо, должен признать, но у богатых свои причуды. Всякие редкости, которые сложно достать, ценятся особенно высоко, вне зависимости от их качества.

– А гильдия? Что она предпринимает, чтобы положить этому конец? – спросил Анри.

– Они отказались назвать имена, но я верю – они подозревают, кто за этим стоит, и могут послать инспекторов. Это неприятная задача, гильдии она влетит в хорошую копеечку, однако, если они смогут наказать нескольких мерзавцев и припугнуть остальных, оно того стоит.

– Чем раньше, тем лучше, – пробормотал Ги. – Они нас уничтожают, les salauds.

* * *

Когда Анри пошел провожать друга до двери, Ги подмигнул ему.

– Малышка Мариетта хорошеет с каждым днем.

Анри приложил палец к его губам, закрывая дверь.

– Она постоянно смотрит на тебя, мой друг, признай. Ты мог бы воспользоваться этим. – Ги сделал непристойный жест.

– Молчи, тупица. Она невинное дитя человека, которого я уважаю как отца. Не смей так говорить.

– Что, задел за живое, да? Напомни мне, чтобы я больше никогда не упоминал красавицу Мариетту, монашку с Вуд-Стрит. – Ги спустился на улицу. – Да, чуть не забыл, – добавил он, обернувшись. – Кстати, о симпатичных девушках: угадай, кого я сегодня видел?

– Если тебе верить, то в городе полно женщин, мечтающих о твоей компании. Я даже не знаю, с кого начать.

– Не о моей компании, а о твоей.

– И кто же она?

Анри был уверен, что это продавщица засахаренного миндаля. Он избегал ее уже добрых десять дней.

– Англичанка, которую ты спас несколько недель назад. Как ее звали?

– Анна, – быстро ответил Анри.

– Ага! Значит, ты ее хорошо помнишь, друг мой, – радостно хихикнул Ги. – Да, именно она, прекрасная Анна. Я видел ее в карете, которая остановилась возле меня на улице. Кажется, она меня узнала, я попытался помахать ей рукой, но карета уехала.

От невозмутимости Анри не осталось и следа.

– Карета? С ней все хорошо? Анна была одна?

– Она выглядела отлично, дружище, разодета в лучшие шелка, на голове модная соломенная шляпка. Она была в карете вместе со своей жирной тетушкой, женой того двуличного торговца Сэдлера. Ехала на одну из вечеринок, я в этом уверен. Выдадут ее за какого-нибудь богатенького ублюдка, ты и глазом моргнуть не успеешь.

– Двуличного?

– Готов поставить пол-ливра, что он один из тех торговцев, о которых говорил месье Лаваль, друг мой. Он еще свое получит.

Поглядев другу вслед, Анри заметил, сколь уверенной стала его походка. Он надеялся, что, как только «Книгу» раздадут мастерам, те вынуждены будут платить честные деньги работникам, и тогда Ги остепенится и больше не станет жаловаться на судьбу.

Слова Ги об Анне взволновали Анри. Она казалась ему такой прямолинейной, в отличие от большинства девушек, которых он знал. Но для него была недосягаемой, поэтому следовало забыть о ней.

Однако сделать это оказалось непросто.

Анна посмотрела на уходящие ввысь колонны, поддерживающие цилиндрический свод. Потолок, покрытый расписной белой штукатуркой с золотистыми декорациями в каждом углу, был еще выше. Анна задумалась, как вообще люди смогли построить нечто подобное.

Эффект этого столь таинственного места, наполненного светом, был направлен на то, чтобы заставить человека чувствовать себя так, будто рядом с ним присутствует нечто более великое, чем он. Ее отец однажды попытался описать свою церковь в определенное время года, когда лучи заходящего солнца проникают через западное окно, обволакивая алтарь теплым сиянием.

«В такие моменты тебе не нужны молитвы и литургии, чтобы почувствовать величие Господа, – говаривал он. – Этот закат делает за меня мою работу».

Она понимала, что он имел в виду. Хотя она пыталась поверить в существование Бога, но всегда находила утешение именно в природе: восходы и закаты солнца, свет луны, форма листа, тишина рассвета.

Священник бубнил себе под нос молитву. Его голос разносился по всему огромному зданию, однако невозможно было разобрать ни слова.

Служба велась так же, как у Анны на родине, но были и свои отличия. Она подозревала, что в Лондоне весь процесс более торжественный и длится дольше. Но звук органа – здесь он был намного мощнее, чем у них дома, не считая того инструмента, который она слышала в Норфолке, – наполнял церковь раскатистыми вибрациями, казалось, пронзавшими тело насквозь. По всей видимости, органист был мастером своего дела, прекрасно владея инструментом, спрятанным в резной деревянной раме над западным входом в церковь.

Анна с радостью поняла – она знает большинство церковных гимнов, и, осмелев от могучих звуков органа, запела сильным голосом, который девушке удалось развить дома, в церковном хоре. Через несколько минут она сообразила, что почти не слышит тетю Сару и Лиззи, стоявших рядом с ней. Неужели они так редко посещают церковь, что не знают слов? Или здесь не принято громко петь? Анна перешла на шепот, слушая пение хора и желая оказаться его частью.

Тетя Сара посмотрела на племянницу с нескрываемым удивлением, когда та накануне вечером захотела посетить воскресную службу.

– Разве завтра какой-то праздник?

– Нет, ничего подобного.

Ей просто нужен был предлог выбраться из дома.

– Наверняка у себя в деревне ты обязана была посещать каждую воскресную службу, – ответила Сара. – Думаю, тебе было не очень удобно сидеть в старой сельской церкви, где отовсюду сквозит. Твой отец писал, что твоя мать с трудом переносила холод. Не волнуйся, мы отвезем тебя в церковь Христа завтра утром, правда ведь, Лиззи? Она такая красивая и, – тетя улыбнулась, – там будет много людей с хорошими связями.

Дядя Джозеф и Уильям, нехотя согласившись сопровождать дам, позже нашли важные причины не поехать с ними.

Итак, красиво одевшись, они втроем отправились в церковь. Анна выбрала свое самое скромное платье из голубого дамаста, но ей все равно пришлось одолжить у Лиззи шаль, чтобы прикрыть декольте. На голову девушка надела новую соломенную шляпку.

Тетя Сара настояла на том, чтобы Анна припудрила лоб, нос и подбородок, а потом нанесла на щеки и губы румяна. После такой подготовки Анна чувствовала, что она готова скорее к поездке на бал, чем в церковь.

Усевшись в стратегическом месте недалеко от алтаря, чтобы, как выразилась тетя, «хорошо видеть важных людей в ложах», Анна смогла украдкой разглядывать других прихожан. Когда священник процитировал стих из Евангелия от Матфея о том, что проще верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому человеку вступить в Царство Господне, Анна решила: мало кому из тех, кто находился в тот момент в церкви, было суждено попасть на небеса.

«Если Он взирает на нас сейчас, Ему, вероятно, кажется это забавным», – подумала она.

Прихожане были одеты в лучшие наряды, сшитые из тончайшего шелка, атласа и кружев. Их головы украшали парики и шляпки. Девушка начала понимать, кто снабжает всех этих ткачей, торговцев и костюмеров заказами.

Она вспомнила, как они с тетей ездили к Хинчлиффам пару дней назад. Поездка ей не понравилась. По пути туда Анна увидела в толпе Ги, друга Анри, который вместе с другими мужчинами кричал что-то о «честной плате». Всю дорогу до Лудгейт Хилл тетя без устали болтала о Хинчлиффах. Анне уже стало не по себе оттого, что ей придется познакомиться с людьми, которыми так сильно очарована ее тетушка.

За пятнадцать минут Анна узнала, что мистер Хинчлифф известен как удачливый торговец шелком, часто поставляющий товары для лордов и леди, епископов и членов парламента и даже однажды имевший честь продать шелк старой любовнице короля графине Ярмутской. К тому же мистер Хинчлифф, как вульгарно пояснил Уильям, «удачно женился» на женщине со значительным состоянием, и его успех, по крайней мере отчасти, обусловлен связями его жены. Их старший сын Альфред пошел по стопам отца и тоже удачно женился; их младший сын Чарли «такого же возраста, как Уильям, они весьма дружны». Он «очень интересный молодой человек» и сейчас изучает право; их дочь Сюзанна, которой уже должно быть семнадцать – «боже, как бежит время», – так прекрасно играет на клавесине, что люди «приходят буквально за несколько миль», чтобы послушать ее игру, и миссис Хинчлифф надеется, что сможет представить ее ко двору в следующем году.

– Она такая милая малышка. Ты почти одного возраста с ней, дорогая племянница, поэтому я уверена – вы с Сюзанной станете лучшими подругами.

Но Анна перестала слушать тетю, так как их карета въехала в густую тень, которую отбрасывало самое большое сооружение, какое ей когда-либо доводилось видеть. Даже запрокинув голову, она не могла разглядеть верхушки его наиболее высоких башен. Казалось, карете нужна целая вечность, чтобы проехать мимо этого здания.

– О господи, что это такое?

– Собор Святого Павла, – спокойно ответила тетя. – Ты лучше послушай, что я говорю, дорогая племянница, так тебе легче будет познакомиться с этим семейством.

Анна слышала о соборе Святого Павла, она читала в одной из отцовских книг, как после Великого пожара 1666 года его перестроил известный архитектор сэр Кристофер Рен. Еще она читала в газете, что знаменитый итальянский художник Каналетто недавно приехал в Лондон, чтобы нарисовать собор. Анна и представить себе не могла, что увидит храм своими глазами. Ничто не подготовило ее к этому зрелищу. Каменный исполин высился посреди города, а церковь Христа рядом с ним казалась жалким пигмеем.

– Простите, тетя, я отвлеклась. Продолжайте, пожалуйста, – ответила она, отрывая взгляд от собора.

Вскоре они подъехали к дому Хинчлиффов. Это было симпатичное четырехэтажное здание с воротами из кованого железа. Так далеко от дома дяди и тети она еще не уезжала. Вместо побелки или деревянных панелей стены коридора были покрыты бело-розовым мрамором, а пол выложен черно-белой плиткой. Пол в гостиной был застлан толстым ковром, стены и мебель обшиты шикарным зелено-синим дамастом.

Миссис Августа Хинчлифф, высокая женщина с лошадиным лицом, на котором выделялся длинный нос, искусно прятала недостаток природной красоты под умело наложенной косметикой. По какому-то счастливому стечению обстоятельств ее дочь Сюзанна не унаследовала материнский нос и, как описала ее тетя Сара, оказалась «милой малышкой», по всей видимости, постоянно пребывавшей в тени матери.

Когда с формальным приветствием было покончено, дамы сели, а в дверях появились служанки в аккуратной форме. Они принесли чайники и тарелки с маленьким желтым печеньем и начали разливать чай в фарфоровые чашечки с такими тонкими ручками, что Анна испугалась, как бы не сломать ее, сжав слишком сильно.

– Что вы скажете о нашем большом городе? – спросила миссис Хинчлифф. – Должно быть, он кажется весьма шумным после вашей жизни в деревне.

– Мне город очень нравится, спасибо, мадам.

– Я уверена, что с тех пор, как приехали, вы уже успели познакомиться со многими интересными людьми. Ваши дорогие дядя и тетя пользуются всеобщим почетом.

– Да, конечно, познакомилась, – вмешалась тетя Сара, прежде чем Анна успела ответить.

На самом деле, если не считать семью дяди, девушка почти ни с кем не завела знакомства, за исключением Анри и Ги, которые явно не были для миссис Хинчлифф «интересными людьми».

– Чарльз скоро присоединится к нам, – продолжила миссис Хинчлифф. – Он очень хороший друг вашего кузена Уильяма, как вы знаете.

Хотя мысль о встрече с Чарльзом волновала Анну, девушка была немного заинтригована этими разговорами о «светском человеке», что играл на скачках и «жил сегодняшним днем». Должно быть, он был довольно экстравагантным и интересным.

Миссис Хинчлифф начала рассказывать, что их семья собирается на весь август уехать в Бат, чтобы переждать жару за пределами столицы, и, как они планируют, представить Сюзанну свету. Тетя Сара кивала, явно восхищаясь каждым словом, поддерживая любое суждение этой женщины. Но, когда Августа упомянула Томаса Гейнсборо, известного портретиста, нынче жившего в Бате, у которого они подумывали заказать портрет мистера Хинчлиффа, бейлифа уважаемой гильдии торговцев тканями, в глазах Сары промелькнула тень зависти. Анна вспомнила, как несколько дней назад тетя предлагала дяде Джозефу поехать в Бат, на что он ответил: «Ни в коем случае, Сара, у нас нет на это денег».

К счастью, хозяйка дома сменила тему беседы, заговорив о ежегодном обеде торговцев тканями, запланированном на сентябрь. Они гадали, кого туда пригласят и как будут расставлены столы. Все так подробно обсуждали этот вопрос, что можно было подумать, будто их судьба зависит от того, рядом с кем они будут там сидеть.

Анна повернулась к Сюзанне, почти все время молчавшей.

– Я так рада познакомиться с тобой, Сюзанна. Моя тетя говорила, ты хорошо играешь на музыкальных инструментах.

– Я немного играю, – прошептала девушка, потупившись. – В основном на клавесине.

– Сыграешь когда-нибудь для меня?

Сюзанна кивнула. Наступила неловкая пауза.

– А ты играешь на чем-то, Анна? – спросила миссис Хинчлифф.

– Я играю на пианино, иногда на маленьком органе в церкви, но очень плохо, – ответила она, надеясь, что ее не попросят музицировать. – Я больше люблю рисовать.

– У нее очень хорошо получилась Лиззи, – заметила тетя Сара.

Анна покраснела. Портрет, нарисованный ею ради забавы, был ужасен, однако кузина попросила показать его родителям.

– Я предпочитаю рисовать природу, деревья и цветы, – ответила она.

– Мне стоит показать тебе наш сад, дорогая Анна, – сказала миссис Хинчлифф, махнув рукой в сторону окон. – Мы очень любим цветы. Давеча познакомились с известным ботаником, немцем по имени Георг Эрет, который сейчас живет в Лондоне. Мистер Хинчлифф недавно купил этот рисунок. – Она показала пальцем на стену за спиной Анны. – Надеемся, сможем купить еще.

Это была интересная композиция: красивая рождественская розовая роза с темными пильчатыми листьями, в тени которой спрятался маленький горшочек. Над розой порхала бабочка. Мало похоже на правду, ведь этот вид роз обычно цветет ранней весной, когда бабочек еще нет.

Но ей понравилась не столько сама композиция, сколько мастерство художника. Каждая часть растения была передана так реалистично, что оно выглядело словно живое – острые края листочков, желтые тычинки и нежные лепестки. Наконец она увидела картину человека, разделявшего ее любовь к изображению растений.

Мысли Анны прервало внезапное появление высокого худого юноши в пальто из синего дамаста. На голове у него красовался напудренный парик.

– Доброго утра вам, дамы, – сказал он, поклонившись. – Позвольте к вам присоединиться.

Свой длинный нос он явно унаследовал от матери.

– Чарльз! Как я рада снова видеть тебя, – отозвалась тетя Сара, протягивая ему руку. – Познакомься с моей племянницей, Анной Баттерфилд. Она недавно приехала к нам из Суффолка.

– Я очарован, мисс Баттерфилд, – сказал он с улыбкой, которая немного смягчила суровые черты его лица. – Уильям рассказал мне о вашем приезде. Надеюсь, вам понравился город?

– Садись, Чарли, – велела ему мать. – Мне не по душе то, что ты вот так над нами навис.

Она налила в чашку чаю и предложила ему печенье. Чарльз взял два кусочка, вежливо отвечая на вопросы тети Сары о своей учебе. Затем повернулся к Анне и выразил сожаление, что его семья скоро уезжает на лето из города, но, так как они с Уильямом были хорошими друзьями, он питает надежду, что сможет лучше познакомиться с Анной осенью.

Она улыбнулась, старательно избегая его прямого взгляда. Хотя он и не был красив, его внешность определенно производила впечатление. Он отличался крепкой фигурой и волевым лицом. Но в очень пронзительных глазах юноши не угадывалось доброты, и они были слишком близко посажены. А впалые щеки и выразительный кадык Чарльза при определенном освещении делали его похожим на мертвеца.

Однако, по всей видимости, он был хорошо воспитан, общителен и легко мог поддержать разговор. Уверенность молодого человека, без сомнения вызванная высоким положением его семьи в обществе, удачно восполняла физическую непривлекательность Чарльза.

– Хочу вернуться к своему предыдущему вопросу, – начал он, усаживаясь рядом с ней. – Надеюсь, вам понравился наш город. В нем столько всего интересного, не так ли?

– К сожалению, я еще почти нигде не была, – ответила Анна. – Но понимаю, что мне предстоит многое узнать о нем. Жду этого с нетерпением.

– Хорошо сказано, мисс Баттерфилд. – Чарльз громко хохотнул. – Однако позвольте предупредить вас. В Лондоне есть районы, где вам лучше не бывать. Не все в этом городе такие же воспитанные, как люди, собравшиеся здесь. К тому же город нельзя сравнивать с провинцией, где намного тише и спокойнее. Увы, у этого города есть своя темная, ужасная сторона, на которой бал правят преступность и нужда. Я надеюсь, такая милая леди, как вы, никогда с этим не столкнется.

Его слова подогрели интерес Анны. Возможно, Чарльз был не столь черствым, как ей показалось вначале.

– Прошу вас рассказать мне больше об этом, – ответила она. – Откуда возникает эта нужда? Почему ничего не делается для того, чтобы помочь людям?

Чарльз удивленно хмыкнул.

– Как мило. Но разве вы не согласны с тем, что судьба людей находится в их собственных руках?

– В некоторой степени, да, – начала Анна, однако он ее перебил.

– Если люди ленивы и вялы, разве они заслуживают чего-то лучшего? Ежели они совершают преступления, им стоит ожидать, что последует соответствующее наказание. Разве мы не несем ответственность за свои поступки? Мы живем в цивилизованном обществе, мы не дикари, которые отдаются на волю рока или зависят от каких-то духов, призванных нас спасти. Уверен, вы согласитесь со мной, мисс Баттерфилд.

– Честно говоря, я полагаю, если общество считается цивилизованным, ему следует заботиться о малоимущих гражданах, – ответила Анна. – К тому же мы как христиане должны верить, что только Господь может спасти наши души.

В гостиной воцарилась гробовая тишина. Девушка почувствовала, как краснеют ее щеки. Она понимала: невежливо спорить с человеком, с которым познакомилась всего десять минут назад, но ей было все равно. Чарльз пожевал губами и неловко поерзал на стуле. В конце концов разговор возобновился. К чести молодого человека, несмотря на неловкую ситуацию, он нашел в себе силы искренне улыбнуться.

– Я вижу, вы молодая леди с твердыми убеждениями, мисс Баттерфилд. Надеюсь, мы еще сможем подискутировать в будущем. Но, – он понизил голос до шепота и подался вперед, – не при маман, да?

Анна неожиданно для себя незаметно кивнула. Он ей уже нравился больше.

Она надеялась возобновить разговор о немецком ботанике. Тогда бы ей, возможно, предложили прогуляться по саду, но в этот момент часы на стене пробили двенадцать.

– Уже полдень! – воскликнула тетя Сара. – Дорогая Августа, простите, что мы вас задерживаем. Наша карета уже подана.

– Вы уезжаете так рано? – удивилась миссис Хинчлифф. – Я хотела предложить Чарли и Сюзанне показать вам сад перед обедом.

Анна открыла было рот, чтобы попросить тетю задержаться в гостях хотя бы на десять минут, но потом передумала. Она сообразила, что тем самым вызовет недовольство тети Сары. Девушка начинала понимать: ничто в городе не случалось спонтанно, все должно было быть тщательно спланировано и выполнено, поскольку любое непредвиденное событие могло подвергнуть опасности установленный порядок вещей.

– Уверена, что нам очень понравился бы сад, однако сегодня так ужасно жарко. К сожалению, у нас еще есть дела дома, – ответила тетя Сара, поднимаясь и дав понять, что решение окончательное. – Возможно, мы осмотрим сад, когда вы вернетесь из Бата.

Чарльз встал, предложив руку Анне. Девушка взяла ее, смущаясь от подобной формальности, но понимая, что так надо. Между тем она совершенно не ожидала, что он поднесет ее пальцы к губам и поцелует их. Подобная дерзость вызвала у Анны легкое головокружение. Он уже вел себя так, словно она должна была оказывать ему какие-то особые знаки внимания.

«Он обладает волей, уверенно стоит на ногах, привык делать все по-своему, – подумала она, – с ним лучше не ссориться».

Анна поняла, что ей следует вести себя с Чарльзом очень осторожно.

* * *

Наконец проповедь подошла к концу, они пропели еще один гимн и получили последнее благословение. Не успела Анна опомниться, как они уже были на пути к выходу. Когда они подошли к огромным дверям, девушка заметила знакомую фигуру с темными волосами, заплетенными в косу. Этот молодой человек как раз спускался с верхнего этажа, где стоял орган. Она снова посмотрела в ту сторону, однако юноша уже скрылся из виду. Позже, когда ее тетя обменивалась любезностями с другими членами паствы, а они с Лиззи ждали ее в тени здания, Анна опять заметила этого человека, который направился прямо к ним.

– Мисс Баттерфилд, – начал он, снимая шляпу и кланяясь. – Очень рад вновь увидеть вас.

На нем все так же была обычная рабочая одежда, на ногах – истоптанные башмаки. На голове не было парика.

Лиззи громко прочистила горло.

– Анна, ты не должна разговаривать с этим парнем, – шепнула она.

– Месье Вендом, верно? Вы ходили к органу? Умеете играть на нем?

– Ха! Увы, нет. – Его смех оказался заразительным. Анна тоже улыбнулась, хотя ей было непонятно почему. – Меня просят помогать здесь, потому что церковный староста, который обычно раздувает меха для органа, – как бы это сказать? – в общем, он болен. Мне платят несколько су.

– Вы раздуваете меха?

– Да. С помощью больших рычагов… – он развел руки в стороны, – чтобы трубы могли издавать звук. Я это делаю еще в нашей, французской церкви.

– Я думала, вы ткете шелк.

– Да, однако у меня к тому же есть крепкие руки, – ответил он, ухмыльнувшись.

Их взгляды встретились, и мир вокруг перестал существовать.

– Но это же англиканская церковь?

– Я тоже протестант. – Он сказал это спокойным голосом, между тем Анна все равно ощутила укол совести. – Господь не знает разности.

– Конечно. Простите…

Лиззи потянула ее за рукав.

– Анна, мы должны идти. Мать возвращается.

– До свидания, месье Вендом, – попрощалась девушка с молодым человеком.

– Au revoir, ma belle demoiselle, – услышала она сквозь уличный шум. – A bientôt.

Моя дорогая дочь!

Твой любящий отец

Мое сердце переполнено радостью, и я очень тронут, потому что получил не одно, а сразу два письма, а также твой чудный рисунок сада в Спитал-Сквер, который я уже повесил над своим рабочим столом. Ты хорошо уловила перспективу, особенно удачно получились окна в задней части дома, а светотень шелковицы передана прекрасно.

Твои описания церкви Христа такие живые и яркие, что я легко смог ее представить. Очень надеюсь, однажды мне удастся посетить это чудесное место вдвоем с тобой. Возможно, мы смогли бы зайти и в собор Святого Павла, если он находится не очень далеко.

Судя по твоим описаниям, новые платья, сшитые для тебя, очень красивы. Мне так хочется увидеть свою дочь в шелках с милой соломенной шляпкой на голове. Джейн позеленела от зависти, когда я прочитал ей этот отрывочек из твоего письма. Я уже написал Саре письмо с благодарностью за ее щедрость.

У нас все хорошо, но после твоего отъезда в доме стало совсем тихо. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как ты уехала, хотя это случилось всего месяц назад. Твоя сестра очень старается приглядывать за домом. Мы не падаем духом, и нам помогают миссис М. и Джо. Вот и сейчас, пока я пишу, они копаются в саду.

Меня лишь беспокоит, дорогая Анна, то, что я ощущаю в твоих словах одиночество. Можешь назвать это отцовской интуицией. Ты пишешь, что проводишь время с кузиной Лиззи, о том, как пьешь чай с семьей Хинчлиффов, но я не чувствую в твоем рассказе искры. Как я уже говорил, если тебе там не нравится, ты не обязана оставаться. Однако я хочу, чтобы ты была терпелива: дай себе время обустроиться, подожди полгода, прежде чем принимать какое-то решение. У тебя пытливый ум, и я уверен, что в городе ты найдешь много интересного, как только привыкнешь к местным порядкам.

Ты говоришь, что вне дома рисовать можешь только в саду. Это очень досадно. Я знаю, как много для тебя значит рисование, как сильно ты любишь наблюдать за окружающим миром и как нравится тебе изображать его на холсте. Хочешь, я попрошу сестру найти для тебя решение?

С нетерпением жду следующего твоего письма. Твои письма поднимают мне настроение! Да благословит тебя Господь.

Это послание лишь усилило чувство одиночества, которое мучило Анну. Она так скучала по отцу. Хотя пыталась скрыть тоску, он изучил свою дочь досконально и умел читать между строк. Как же ей хотелось снова увидеть его и Джейн.

«Я знаю, как много для тебя значит рисование», – вспомнила его слова Анна.

Недостаток свободы и места, зеленых растений и синего неба. Из-за всего этого девушка чувствовала себя саженцем, лишенным солнечного света. Оставалась единственная надежда, что ей удастся посетить сад Хинчлиффов. Но теперь они уехали в Бат и не вернутся до начала сентября, она вынуждена ждать целый месяц.

Однажды утром, когда было очень жарко, Анна почувствовала, что стены буквально сдвигаются, сжимая ее и не давая продохнуть. Она попыталась читать в саду в тени деревьев, однако вскоре жара стала еще более невыносимой. Девушка поднялась к себе в комнату, чтобы почитать там, но, даже распахнув окно настежь, не почувствовала облегчения. Скорее, наоборот, на верхнем этаже было душно и намного жарче. Она легла на кровать и закрыла глаза.

В такие жаркие дни в Суффолке, закончив домашнюю работу, Анна любила ходить на пляж, взяв с собой собаку. Закрыв глаза, девушка представляла, как лучи солнца сверкают на покрывшейся рябью поверхности моря, как песчаный берег покрывает белоснежная пена, оставленная морской водой. Иногда ей удавалось убедить мать и Джейн составить ей компанию, и тогда они втроем устраивали пикник, сидя на большом покрывале или на песке возле берега, сплетничая и смеясь либо тихо читая, отдыхая от зноя возле прохладного моря до самых сумерек.

Воспоминания навалились на нее тяжелым камнем.

«Мать мертва, и то время уже никогда не вернуть».

Анна глубоко вздохнула, пытаясь вспомнить острый запах соленого моря и водорослей на пляже, но почувствовала лишь тяжелую вонь канализации и конского навоза, разносившуюся по городу в эти жаркие, душные дни.

«Я не могу больше терпеть это, – сказала она себе, едва не плача. – Если я не получу глоток свежего воздуха, то задохнусь».

Ей в голову пришла неожиданная мысль. А что, если она оденется будто служанка, как в первый день в Лондоне? Если у нее получится незаметно выбраться из дома, она сможет гулять где захочет, поскольку ни с кем не знакома и ее никто не знает. Анна попыталась отогнать от себя эту мысль, но у нее ничего не вышло. Ее воображение разыгралось. Она представила себе, как будет свободно ходить по рынку среди прилавков, заваленных овощами и фруктами разных цветов.

Ранее, во время завтрака, тетя сообщила, что в первой половине дня ее не будет дома. Мужчины, как обычно, были погружены в работу, а Лиззи в учебу. Если Анна не воспользуется возможностью, то упустит ее.

Девушка, быстро сбросив с себя свой наряд, надела самое потертое и невзрачное платье с передником, а на голову нацепила старую шляпку. Она положила в корзинку блокнот и карандаши, которые накрыла платком. Если ее станут спрашивать, Анна скажет, что просто вышла купить кое-что для себя. С гулко стучащим в груди сердцем она бесшумно выскользнула из своей комнаты, спустилась вниз по лестнице и вышла наружу.

Несмотря на изнуряющую жару, настроение Анны улучшилось, когда она завернула за угол. Она ощущала свободу, гуляя инкогнито в толпе горожан. В первый день в Лондоне ее поразило, что никто вокруг не обращает на нее внимания. Теперь же она была этому рада. Анна уверенно шла вперед, нагнув голову, стараясь не смотреть прохожим в глаза, осторожно обходя уличных торговцев и нищих, когда они загораживали ей дорогу.

Рынок находился всего в паре кварталов от дома, поэтому она была уверена, что не потеряется. Дурные запахи гниющей рыбы и несвежего мяса помогли ей быстрее найти дорогу. Девушка обошла рынок вокруг, пока совсем другие, приятные запахи не подсказали ей, что она теперь возле прилавков, где продают фрукты и цветы. Именно сюда Анна приходила с Лиззи.

Она снова прошла в арку и ощутила, как у нее кружится голова от ярких красок, как дурманят ее сладкие ароматы. Анна медленно шла по проходу между прилавками, не замечая суеты и громких криков продавцов. Она так внимательно изучала разложенные на прилавках фрукты, что совершенно забыла о своих страхах и неуверенности.

Ее взгляд привлек фрукт, которого девушка никогда прежде не видела. Он был похож на яблоко с розовыми боками и небольшой короной на верхушке. Со стороны фрукт имел довольно обычный вид, однако один из этих плодов был разрезан на две половинки. Внутри оказалась масса сочных ярко-красных зерен вперемешку с желтоватой мякотью.

– Это гранаты, мисс. Из Персии. Попробуйте, – предложил продавец, протягивая ей половину сочного фрукта. – Шиллинг за штуку, дорогуша. Сколько возьмете? – Анна попятилась, качая головой, но он не умолкал: – А как насчет гуавы? Это непростой фрукт, он выглядит как зеленое яблоко, а на вкус как амброзия. Или виноград? Отлично, очень вкусно. Из него не только вино можно делать.

Торговец оторвал две виноградины и закинул себе в рот, протянув Анне пару гроздьев.

– Наш повар говорит, все фрукты надо предварительно тушить или печь, чтобы не заболеть.

– Простите, но тогда ваш повар отстал от жизни, мисс. Эти фрукты будут испорчены, если вы станете их варить. Это знают все современные люди. Сейчас очень популярен вот этот фрукт, – сказал он, размахивая каким-то щетинистым плодом, который больше напоминал дубинку. – Ананас. Попробуете и вовек не забудете его вкус.

– Сколько он стоит? – спросила Анна, решив, что этот фрукт может стать неплохим подарком тете и дяде.

– Пять шиллингов, мисс. Это совсем недорого, учитывая, что фрукт очень сытный. Этот маленький красивый ананас приехал к нам с берегов Африки.

«Как глупо, – подумала Анна, поспешив прочь, – фрукт сто́ит те же деньги, что и половина свиной туши или недельное жалованье служанки».

Она подошла к прилавку, который в прошлый раз не видела. Там продавали дикие цветы, настолько красиво уложенные, что Анна тут же вспомнила о родных полях Суффолка. На прилавке девушка увидела высокие желтоватые стебли фенхеля с тонкими, похожими на волоски длинными листочками, россыпи ярко-желтого золотарника, розовые цветы мальв и скромные бутоны колокольчиков темно-фиолетового цвета. Сушеные стебли ворсянки с колючими семенными шапочками были сложены вместе с колумбиной, изящно переплетаясь с другими растениями.

Воображение Анны как художницы поразило не только чудное сочетание цветов, таких живых и изысканных, но и разнообразие форм стеблей, листьев, бутонов и семенных шапочек. Она почувствовала острое желание запечатлеть эту картину на бумаге.

В углу прилавка лежал большой букет одного из ее любимых цветов – купены. Удивительно было увидеть их в конце лета. Она любила эти цветы не только за их изящные стебли и маленькие беленькие бутоны-колокольчики, но и за то, что с ними была связана одна библейская история. Мать варила чай из засушенных листьев купены в качестве лекарства от болей в животе или как припарку от шишек и синяков.

Разглядывая растения, девушка на секунду представила, что она действительно гуляет по полю, после чего выходит на песчаный пляж к морю. На прилавке лежали кермек, который фиолетовым ковром покрывает прибрежные пустоши каждый июль, желтый люпин, шипастый синеголовник с аккуратными иссиня-зелеными листьями, покрытыми мелкими жилками и колючими цветами, белый кипрей, чьи семенные шапочки щеголяют белым пушком, и большие вязанки жилистого вереска. Последнее растение так густо укрывает фиолетово-розовым одеялом пустоши вокруг их деревни, что люди приходят из окрестных мест посмотреть на это чудо.

Грубый голос заставил Анну вздрогнуть.

– Покупаете или как, мисс? Отдаю две вязанки за пенс.

Анна взглянула на крепкую женщину с красным лицом, стоявшую за прилавком.

– Простите. Я просто подошла посмотреть.

– Мне за это не платят, мисс, если вы понимаете, на что я намекаю. Дайте дорогу настоящим покупателям.

Анна пробубнила извинения, попытавшись отойти, но споткнулась и едва не упала. В последний момент ей удалось схватиться за край прилавка. Она взвизгнула, зацепив ладонью вязанку колючего чертополоха.

– Вот те на, – удивилась торговка, помогая Анне выпрямиться. – Чуть не перевернули здесь все. Вам плохо, мисс? У вас странный цвет лица. Сегодня очень жарко, не так ли?

Она подвела Анну к краю прилавка и достала из-под него грубо сколоченный стул.

– Посидите и отдышитесь. Я вам дам воды.

Анна села, с благодарностью потягивая теплую воду. У нее немного кружилась голова, но она была очень рада своему открытию. Тут, на прилавке, девушка нашла все, что ей было нужно для рисования. Жаль, она не может начать рисовать прямо здесь и сейчас.

– Вам уже лучше, мисс? – спросила торговка спокойным голосом.

– Да, спасибо большое, – ответила Анна. – Я хотела спросить…

– Да?

– Можно мне остаться и попробовать нарисовать ваши чудесные товары?

– Нарисовать? – Торговка с подозрением покосилась на девушку. – Вы художница? Вы не впутаете меня в свои дела, как пройдоха Хогарт.

– Ничего подобного, я просто люблю рисовать цветы, – поспешила успокоить ее Анна. – Это не займет много времени.

– Главное, не путайтесь у меня под ногами, дорогуша, и все будет хорошо. Возможно, вам удастся привлечь покупателей, – пробормотала она себе под нос.

Когда Анна принялась рисовать, то почувствовала, что ее пальцы движутся сами по себе, чутко улавливая все, что видят глаза. Цветы на бумаге быстро начали обретать форму – крепкие стебли, листочки с острыми краями и солнечный свет, проникающий через прозрачные лепестки. Анна расслабилась, всецело отдавшись любимому занятию. Мир вокруг отступил и окутался какой-то дымкой, на которую девушка не обращала ни малейшего внимания.

Она заполнила зарисовками целый лист и как раз пыталась передать то, как вьюнок переплетается с крепкими стеблями ворсянки, когда внезапно ей в голову пришла интересная мысль. Перед Анной был целый узор различных стеблей и бутонов, напоминающих те, что она часто видела в поле возле дома, которые отражали красоту и единение природы.

Десять минут спустя тяжелая рука опустилась ей на плечо, заставив Анну вздрогнуть от неожиданности.

– Прошу прощения, мисс, но мне нужно сбегать кое-куда. Зов природы, так сказать. Я скоро вернусь.

Торговка протиснулась мимо нее и скрылась в толпе.

Анна отвлеклась от рисунка, испуганно посмотрела по сторонам, понимая, что совсем потеряла счет времени и не знает, как долго уже сидит здесь. Она не слышала, чтобы колокол в церкви пробил полдень, но в то же время почти не замечала шума толпы, так сильно погрузилась в любимое занятие. А вдруг уже пора обеда? Может, семья теперь сидит за столом, с укоризной поглядывая на пустой стул, где должна быть она?

Анне казалось, торговка ушла уже очень давно. Почему она все не возвращается? Девушка отложила альбом для рисования, поставила стул за прилавок и снова села на него, склонив голову и надеясь, что никто не подойдет и не попытается у нее ничего купить. Она не знала, что ей делать. Ей начало казаться, будто прошло уже добрых полчаса, хотя на самом деле торговка удалилась всего несколько минут назад. Девушка начала нетерпеливо притопывать ножкой, всматриваясь в толпу в надежде заметить торговку.

Наконец она не выдержала и, вырвав из альбома листок с рисунком, написала на обратной стороне: «Простите, мне нужно было уйти. Пожалуйста, примите это в благодарность за то, что позволили мне посидеть возле вашего прилавка». Она положила листок на прилавок и подошла к соседнему лотку.

– Леди, торгующая вон там, попросила меня присмотреть за товаром, но мне пора идти. Будьте добры, приглядите за ее вещами, пока она не вернется.

Девушка быстро покинула рынок, сбежала по ступенькам на улицу и поспешила домой. Анна старалась не торопиться, чтобы не привлекать к себе взглядов.

* * *

Она незаметно проскользнула в дом, прошла в темный коридор и на ощупь поднялась по лестнице, стараясь не шуметь. На втором этаже девушка чуть не упала, вовремя схватившись за перила. Она испугалась, что ее услышат. Но вокруг было тихо, и ей осталось подняться на один этаж выше, где находилась ее комната. В этот момент она услышала голос тети, доносившийся из главной спальни.

– Это ты, дорогая Анна? Обед будет через пятнадцать минут.

– Да, это я, – ответила племянница, затаив дыхание. – Я скоро присоединюсь к вам, тетя.

Анна быстро забежала к себе в комнату, сняла шляпку, переоделась в свое лучшее платье, собрала волосы в пучок, закрепив их накрахмаленной заколкой. После этого ополоснула лицо и руки из кувшина, который Бетти принесла днем, и спустилась вниз, чтобы присоединиться к семье за столом.

За обедом было очень скучно. В комнате стояла такая жара и духота, что домочадцы почти не разговаривали и мало ели. Ощущая возбуждение после утренних приключений, Анна была немного расстроена. Ей хотелось поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Уильям был еще менее разговорчив, чем обычно, и только Лиззи болтала без умолку, жалуясь на погоду и латинские склонения, которые учитель по латыни заставлял ее зубрить наизусть.

– Это же мертвый язык, какой от него прок? – ныла она. – Это нечестно. Я и сама полуживая от жары. Терпеть ее не могу.

Она повернулась к Анне.

– Наверное, ты интересно провела утро, кузина. Я так тебе завидовала. Что ты купила?

Сердце Анны замерло.

– Купила? Я ничего не покупала. Я читала у себя в комнате.

– Но у тебя была корзина в руках, когда ты вернулась. Я подумала, что ты… – Девочка запнулась, заметив смущение на лице Анны и то, с каким удивлением на них посмотрела мать. – О, я, должно быть, спутала тебя с кем-то, – пробормотала она неубедительно.

К удивлению Анны, никто ей ничего не сказал ни во время обеда, ни после него. Позже, когда она пошла в сад подышать воздухом, Лиззи шепнула ей:

– Мне так жаль… я думала, мама знает о том, что ты куда-то ходила. У тебя будут неприятности?

– Не волнуйся, кузина, – ответила Анна, пытаясь скрыть замешательство. – Я уверена: все поняли всё правильно.

И лишь около пяти часов дня тетя Сара позвала ее в гостиную и не предложила сесть.

– Ты покидала дом сегодня утром безо всякого сопровождения, ведь так?

Анна уже решила ничего не скрывать.

– Было очень жарко, и я подумала, что умру, если не выйду наружу. Поэтому немного прогулялась и подышала воздухом. Это заняло совсем мало времени.

– Не в том дело. Разве я не дала четко понять, что тебе нельзя выходить на улицу в одиночку? Ты не знаешь города, местных нравов, ты можешь попасть в беду. И все равно ты решила пренебречь моим советом.

Анна потупилась, так было проще прикусить губу. Она уже поняла, что любые попытки объясниться ничего не дадут, а лишь усугубят ее положение. Наступила оглушительная тишина.

– Тебе больше нечего сказать? – с раздражением в голосе спросила тетя. – Кажется, ты не понимаешь, какие последствия могут иметь твои действия. Представь, что было бы, если бы тебя кто-то увидел одну, без сопровождения? Мы бы этого не пережили.

– Но я же почти никого не знаю в городе, тетя, потому меня едва ли кто-то мог бы узнать, – быстро выпалила она не подумав.

Лицо тети Сары побагровело, а лоб покрылся капельками пота.

– Что за наглость, девочка? – резко ответила тетя. – Это тебе не к лицу. – Она вытерла лоб кружевным платком и вздохнула. – По всей видимости, мой бедный брат плохо научил тебя вести себя в достойном обществе, потому-то я и вынуждена заняться этим сама. Когда в сентябре все наши друзья и знакомые вернутся в Лондон, мы будем к ним ездить в гости, чтобы познакомить тебя со всеми нужными людьми. Так поступают в городе. До тех пор ты будешь покидать дом лишь в сопровождении другого члена нашей семьи или Бетти и только с моего разрешения. Ты меня понимаешь?

Что же могло такого произойти, что англичанка оставила рисунок среди диких цветов?

Анри пришел на рынок купить пару дешевых штанов для подмастерья, который разорвал свои единственные о гвоздь, торчавший из балки. Мариетта сказала, что починить их невозможно, а парень стеснялся сам пойти и купить им замену. В конце концов, после долгих споров за столом у месье Лаваля закончилось терпение.

– О боже мой! – воскликнул он. – Почему ты делаешь из этого такую проблему, мальчик? Неужели у тебя настолько красивые ноги, что молодые дамы попа́дают в обморок, завидев их?

Паренек начал плакать.

– Может, я схожу? – предложил Анри. – Это займет не более четверти часа. Вы и моргнуть не успеете, как я снова буду стоять за станком.

– Спасибо за помощь в этом дурацком вопросе, – вздохнул месье Лаваль, протягивая Анри кошелек.

Юноша пришел на рынок и поднялся по деревянным ступенькам на второй этаж. Посмотрев вниз, он заметил какую-то женщину, сидевшую среди торговцев цветами. Он не видел лица, потому что она склонилась над книгой, но по изгибу шеи, бледности кожи и длинным тонким пальцам узнал Анну.

Анри смотрел на нее несколько секунд, потом прошел по второму этажу мимо торговцев ношеной одеждой, пока не оказался как раз над тем местом, где сидела девушка. Она не видела его, а вот для Анри открылся чудесный вид. Теперь все стало понятно: у нее на коленях лежал альбом для рисования и она делала набросок цветов.

И какой чудесный у нее получался рисунок! Несмотря на то что Анна успела обозначить лишь контуры растений и еще их не закрасила, Анри сразу заметил: ей удалось передать форму каждого стебелька, листочка и цветка, что позволяло узнать их даже такому невежде, как он, который никогда не изучал природу, за исключением тех случаев, когда ему нужно было ткать растительные модели. Они мало походили на реалистичную картину, создаваемую девушкой.

Он с замиранием сердца наблюдал, как на листке бумаги оживают изящные растения. Анна рисовала размашисто и вместе с тем точно, тщательно выписывая каждый листочек и стебелек. Она работала быстро, почти лихорадочно, словно хотела запечатлеть на бумаге как можно больше подробностей. Очень скоро лист был исписан изображениями разных растений.

«Если бы я мог так рисовать, то стал бы модельером шелковых изделий и разбогател бы, как Леман или Бодуин, – подумал Анри. Ему в голову пришла еще одна мысль: – А что, если она мне покажет, как это делается? Идиот! – мысленно выругал он себя. – С чего английская леди захочет учить французского бедняка вроде меня?»

Однако он все равно не переставал мечтать, наблюдая за уверенными движениями Анны: как будто сидел рядом с ней, а она, положив ладонь ему на руку, направляла ее в нужную сторону…

Она перевернула лист и начала новый рисунок, изобразив две неровные линии, которые находились на одинаковом расстоянии друг от друга и по диагонали пересекали лист крест-накрест. После этого нарисовала еще две похожие линии, которые пересекали предыдущие, образовав сетку. Девушка заштриховала края линий, и стало ясно, что она рисует стебли вьющегося растения. Анри проследил за ее взглядом, когда она посмотрела на рисунок. Это была колумбина, переплетенная с ворсянкой. Он понял, что Анна пытается изобразить похожие на сердце листья колумбины и нежные цветы с прозрачными лепестками, заштриховывая их легкими, быстрыми движениями карандаша.

Вскоре на листочке появились новые растения, вписанные в сетчатый узор: красивые маргаритки и понурившиеся колокольчики (хотя этих цветов и не было на прилавке), завитые лепестки собачьей розы и крупные, длинные, нежные, словно кожа младенца, листки какого-то незнакомого Анри растения. Он не сразу понял, почему ее рисунки казались такими реалистичными и убедительными: хотя изображения сами по себе были идеальными, Анна передавала также и недостатки природы – порванный листочек, увядший цветок, смятый лепесток.

Анри не мог сдвинуться с места. Он забыл о жаре и запахах рынка, о штанах подмастерья, раздражении месье Лаваля и кошельке в кармане. Приближавшийся срок сдачи парчи перестал быть важным.

Не сразу, но постепенно Анри понял, какой потенциал таится в этом рисунке. Он едва мог сдержать радость. Девушка не осознавала всей важности своей работы, которая являлась самым красивым, изысканным и элегантным вариантом модели, какой он когда-либо видел в своей жизни. Рисунок передавал то, о чем говорила мисс Шарлотта: дикие цветы, сельские мотивы, реалистичное отображение образов и красивых мотивов природы, отражавших идеальные формы женского тела.

Наивная простота рисунка заставила его сердце стучать в груди быстрее. Он уже представлял, как сможет перенести набросок на специальную бумагу, а потом на ткань.

Внезапно его озарила чудесная идея. У Анри закружилась голова от неожиданности. Это же идеальный вариант для его выпускной работы. Рисунок был просто создан для него.

Но как ему заполучить его? Подойти и попросить продать? А если она обидится? Или рассмеется ему в лицо?

В этот момент торговка вышла из-за прилавка и направилась куда-то. Девушка переставила стул за прилавок. Что она там делает? Он заколебался, не зная, что предпринять. Через несколько минут она вышла из-за прилавка и начала нервно ходить взад-вперед. Потом снова скрылась за прилавком и пару секунд спустя появилась с корзиной в руках. Анри увидел, как она вырвала из альбома листок с его рисунком, быстро написала что-то на обратной стороне и положила его на цветы. Не успел он опомниться, как ее уже не было.

Он хотел последовать за ней, но по ее нервному поведению Анри понял, что ей не понравится его вмешательство. Кроме того, рисунок все так же лежал на прилавке, словно белая птица на поросшем цветами поле. Торговка еще не вернулась.

Анри быстро обошел галерею, спустился вниз и направился к прилавку, не зная еще, что будет там делать. В этот момент, к собственному ужасу, он заметил торговку, которая, тяжело ступая, приближалась к прилавку с другой стороны. Он уже был так близко, что мог незаметно схватить листок.

– Эй! Положи на место, мальчик! – послышался грубый голос с другой стороны прохода. – Это оставили для Магс.

Краснолицая Магс тут же подбежала к Анри и выхватила рисунок из его руки.

– А ну, отдай, ты, гадкий воришка! – крикнула она, так сильно ударив его по голове, что он рухнул на кучу гниющих фруктов и овощей. Он быстро отполз в сторону, избежав пинка Магс. Тяжело дыша, Анри забрался под соседний прилавок. – Итак, что это у нас такое? – Переведя дух, торговка посмотрела на рисунок. – Мисс таки сбежала.

– Она попросила меня присмотреть за товаром, – отозвался мужчина.

Они начали изучать рисунок и спорить о том, что с ним делать дальше.

– Что ты дашь за него?

– Он тебе не нужен?

– По мне, так какая-то мазня. Неинтересно.

– Значит, я тебе ничего за него не дам.

– Экий ты умник. Тогда я его порву.

– Нет! – крикнул Анри. Он быстро выбрался из-под прилавка, держа в руке кошелек месье Лаваля.

Магс сразу же подобрела. Она знала, что ее улыбка может заставить мужчину потратить больше денег, чем он хочет. Торговка уже ощущала запах свиных отбивных, которые купит на деньги, полученные от этого юноши.

– Два шиллинга, – заявила она.

Мужчина, стоявший рядом с ней, тихо присвистнул сквозь зубы.

– Скорее два пенса, – возразил Анри, вспомнив о поручении, которое дал ему месье Лаваль.

Он не смотрел, сколько монет в кошельке, но, судя по весу, их было немного, а ему еще следовало купить штаны для подмастерья.

– Тогда один шиллинг, – ответила женщина, уперев руки в прилавок.

– Три пенса, – парировал Анри, расправив плечи. – Мне еще надо кое-что купить, и больше я потратить не могу.

Она посмотрела юноше в глаза и начала медленно сминать лист, явно собираясь его порвать.

– Тогда шесть пенсов, – выпалил он таким голосом, словно от рисунка зависела его жизнь.

Женщина заколебалась, снова посмотрела на рисунок, как будто желая убедить себя, что он не стоит дороже, и тогда, к радости Анри, сказала:

– Хорошо.

* * *

Подмастерье скакал по мастерской, покачивая бедрами и напевая старую французскую песенку, очень довольный по случаю получения обновки – зеленых штанов из саржи, его не смущало даже то, что они были на несколько размеров больше, чем надо. Эту проблему он решил, подпоясавшись старым ремешком. Штаны были потрепанные, материя блестела на коленях и ягодицах, и они могли порваться еще до того, как стали бы ему в пору, но ничто не способно было отравить его счастья.

Анри не мог радоваться вместе с мальчуганом. Он был огорчен из-за того, что потратил деньги месье Лаваля на рисунок англичанки без его разрешения. Юноша купил самые дешевые штаны, что смог отыскать на рынке. Они стоили всего девять пенсов, и теперь ему надо было как-то вернуть хозяину шесть. У него не было столько, ведь все деньги, полученные за работу на органе, он отдал, чтобы оплатить ренту матери. Он решил возместить долг, как только заработает.

Когда Анри пришел с рынка, месье Лаваль общался с клиентом, поэтому он просто вернул ему кошелек безо всяких объяснений. Он подумал, что мог бы сказать, будто штаны ему обошлись в шиллинг и три пенса, но тогда месье Лаваль решил бы, что Анри по глупости переплатил. Эта проблема не давала юноше покоя все утро, но в то же время магия, которую он ощущал, наблюдая за англичанкой, не покидала его ни на миг. Пока что он не хотел никому рассказывать об этом.

Перед обедом он сходил в свою комнату и осторожно вынул листок из-за пазухи, куда спрятал его на рынке. Изображение не изменилось – глаз радовали все те же изящные листочки, завитые лепестки, изогнутые стебли. Сердце Анри забилось быстрее, он представил, как будет переносить этот рисунок на материю. Парень решил вначале перенести рисунок на графленую бумагу сегодня же вечером после ужина. Потом он покажет эскиз и рисунок месье Лавалю. Таким образом ему будет проще убедить хозяина, что шесть пенсов были потрачены не зря.

Но все вышло не так, как он предполагал. За обедом месье Лаваль пригласил подмастерье, чтобы тот показал ему новые штаны. Осмотрев их, он одобрительно хмыкнул и, похлопав парнишку по спине, сказал:

– Они будут служить тебе, пока ты не станешь взрослым.

Потом повернулся к Анри и спросил, сколько стоила покупка.

– Девять пенсов, сэр. – У юноши внезапно пропал аппетит. – Я нашел самые дешевые.

– Тогда, если я не ошибаюсь, должны были остаться еще шесть пенсов.

Анри откусил кусочек хлеба, размышляя, что делать дальше.

– Можно с вами поговорить наедине после обеда?

Месье Лаваль кивнул, однако Анри чувствовал – вопрос повис в воздухе, и это не давало ему покоя до конца обеда. Даже Мариетта молчала за столом. Наконец обед закончился, и все разошлись по своим делам.

– Итак, парень, где мои шесть пенсов?

– Простите за то, что потратил ваши деньги без разрешения, хозяин. Я верну все, как только смогу, когда меня снова позовут работать на органе.

– Я никогда не подвергал сомнению твою честность, ты знаешь это. Но мне нужно объяснение.

Анри глубоко вздохнул и начал:

– Я много думал о нашем последнем разговоре. Мариетта предложила обратиться к портнихе мисс Шарлотте Эмсбери, которую вы наверняка знаете.

Месье Лаваль кивнул, и Анри продолжил:

– Она рассказала мне, что сейчас пользуются популярностью реалистичные растительные мотивы, вроде разных цветов, листьев и так далее.

– Это так. Теперь мода меняется чуть ли не каждый день, как я уже говорил, и действительно нынче нечто подобное считается модным.

– Потому я решил начать все сначала, изменить свой замысел, сделать его модным. Проблема заключается в том, чтобы найти модную идею.

– За шесть пенсов модельер тебе много не расскажет. Ты же понимаешь, верно?

Анри засунул руку в карман и достал рисунок Анны.

– Но я нашел что-то, с чего, как мне кажется, можно начать.

Месье Лаваль положил листок на стол и разгладил его. Пару минут он внимательно разглядывал его, не произнося ни слова. Наконец старик посмотрел на Анри.

– Я правильно понимаю, ты потратил шесть пенсов на это?

Анри кивнул.

– Можно спросить, кто тебе продал его?

Анри попытался объяснить, как к нему попал листок. Месье Лавалю пришлось несколько раз просить его начать рассказ сначала – как он увидел, что какая-то девушка рисует, сидя у прилавка с цветами, как она оставила рисунок торговке в подарок, как он предложил ей шесть пенсов, чтобы она его не порвала. Анри решил не рассказывать месье Лавалю, что узнал девушку и это была племянница презренного торговца Сэдлера. Он решил: не стоит усложнять и без того непростую ситуацию.

– Девушка сказала свое имя?

– Если я ее снова увижу, то узнаю, – ответил Анри, пытаясь избежать лжи. – Но разве это важно, сэр? Я заплатил за рисунок, и он теперь мой.

– Конечно, это важно, – выпалил месье Лаваль. – Возможно, ты купил эскиз, но ты не заплатил за право воспроизвести его на ткани. Если хочешь, чтобы этот мотив пошел в производство, неужели ты считаешь, что она его не узнает и не удивится, откуда ты его взял?

Анри покачал головой. Он был полностью разбит.

– Конечно, вы правы. Я вынужден буду попросить ее разрешения.

– Надеюсь, она не потребует еще денег за право воспроизведения этого мотива, – добавил месье Лаваль.

Анри понимал, что старик желает ему лишь добра, но в то же время реально смотрит на сложившуюся ситуацию. Когда-то он сказал ему, что богатство не является единственной дорогой к счастью. Чистая совесть может стать залогом хорошей репутации и сытой жизни.

* * *

Ги так тяжело дышал, словно ему довелось бежать несколько миль.

– Мне надо поговорить с месье Лавалем. У меня есть для него интересные новости. Можно войти?

– Уже поздно, – ответил Анри. – Вероятно, он уже лег спать, а я занят.

Меньше всего ему хотелось слушать еще один рассказ о том, как плохо платят наемным рабочим.

– Пожалуйста, это важно, – настаивал Ги.

Месье Лаваль вышел к лестнице.

– Я собирался выпить на сон грядущий немного шоколада. Хотите присоединиться ко мне? Мариетта, нам хватит молока?

Ги широко улыбнулся.

– Ну вот, теперь ты меня впустишь?

Когда они прошли в гостиную, Мариетта принесла поднос с чашками, наполненными горячим молоком, куда добавила чуточку драгоценного шоколада, который на прошлое Рождество месье Лавалю подарил торговец пряжей в благодарность за хорошую работу. Коричневое сокровище хранили в самом холодном углу в подвале и тратили очень экономно.

Месье Лаваль, сделав глоток, одобрительно хмыкнул.

– C’est délicieux, ma petite, – промолвил он и повернулся к Ги. – Итак, теперь ты можешь рассказать нам свои важные новости, мой друг.

Он взял протянутый ему клочок потрепанной бумаги. Посмотрев через плечо старика, Анри увидел заголовок «Soie de Lyon», ниже следовал список из десятка имен. Где-то в середине списка юноша разглядел «Джозеф Сэдлер и сын».

Месье Лаваль, тяжело дыша, пробежал его глазами.

– Это важные люди. Почему их имена здесь?

– Они ввозили французский шелк из Лиона, не оплачивая пошлины. Так мы полагаем.

Анри затаил дыхание. Великий Джозеф Сэдлер нарушает закон? Ему не было дела до этого человека и его отвратительного сына, однако подобный скандал мог навредить его племяннице.

Месье Лаваль вздохнул и, засунув руку под бархатную шапочку, почесал голову.

– Это опасная информация. Где ты ее взял?

– На прошлой неделе я был в одной таверне с друзьями. Мы обсуждали цены на шелка, и кто-то сказал, что мы тратим время зря, потому что французский импорт скоро превратит нас всех в нищих, – ответил Ги. – Какие-то люди за соседним столиком услышали наш разговор и сказали, что могут нам помочь. У них была информация о том, кто покупает французский шелк.

– И откуда они взяли ее?

– Они работают в порту Лондона, сэр. Они видят все, что ввозят в город. Эти малые заметили, что для лондонских торговцев привозят множество разных пакетов и мотков материи, которые не проходят таможню и не облагаются пошлиной. Они открыли пару таких пакетов и обнаружили в них французский шелк. Некоторые из них захотели попробовать шантажировать торговцев, но у них не хватило на это духу, потому они и решили, что безопаснее будет обратиться в гильдию.

– И они обратились?

Ги кивнул.

– Я был на собрании два дня назад. Однако ничего подобного не обсуждалось.

– В том-то и дело, сэр. Ничего не произошло. Ребята считают, гильдия решила закрыть на это глаза, потому что замешаны серьезные люди.

Месье Лаваль покачал головой.

– Я о таком не слышал. Однако правильно ли я понимаю, что вместо этого они продали тебе список прямо в таверне?

– Группа рабочих сбросилась и купила его, – пояснил Ги. – Та самая, которая составила «Книгу цен».

– И что эта группа предлагает с ним делать? – спросил месье Лаваль.

– Потому я и здесь, сэр. Я пришел просить вашего совета. Вы знаете этих людей. Как лучше поступить?

Месье Лаваль сделал большой глоток шоколада и вытер усы платочком.

– Мне нужно хорошенько подумать об этом, Ги. Мы должны вести себя с этой информацией очень аккуратно, в противном случае могут пострадать невинные люди. Мне надо поговорить с членами гильдии, которым я доверяю. Приходи в конце недели, в воскресенье днем. Хорошо? Мы обсудим все и, возможно, выпьем еще немного шоколада. Ваша группа может подождать?

– Я спрошу их сегодня вечером. Но, боюсь, они долго ждать не смогут и возьмут дело в свои руки. Французский импорт отбирает хлеб у их детей, и властям самое время вмешаться. К их протестам не прислушиваются, поэтому у них кончается терпение. – Он поклонился. – Спасибо за ваше время, месье Лаваль. Шоколад был прекрасен, мисс Мариетта. Спокойной ночи.

Перед тем как отправиться спать, месье Лаваль подошел к Анри и шепнул ему на ухо:

– Твой друг связался с горячими головами. Боюсь, у него могут быть проблемы. Ты читал газеты, где пишут о группе под названием «Отважное сопротивление»? Властям все меньше нравятся их протесты, и если их поймают, то пощады им не будет. Пожалуйста, предупреди его, чтобы был осторожен. – Спустившись по лестнице, месье Лаваль повернулся к Анри. – Я знаю, он твой хороший друг, но, если Ги станет и дальше общаться с этими людьми, будет разумно, коль ты перестанешь с ним дружить. У меня на тебя большие планы, мой мальчик. Ежели попадешь в беду, это разобьет мне сердце.

* * *

Больше о списке Ги не вспоминали, да и он сам, к облегчению Анри, не приходил. Однако юноша заметил, что месье Лаваль стал чаще покидать дом. Анри надеялся, он уладит этот вопрос, Ги займется чем-то полезным, и получится избежать скандала, который способен навредить семье Анны.

В следующие несколько дней он пару раз находил повод, чтобы сбегать на рынок. К сожалению, Анна больше не появлялась там. Анри был огорчен и в то же время ощущал какое-то облегчение.

Он решил отправить ей письмо. Анри целый вечер напролет писал и переписывал его, с трудом справляясь с начертанием незнакомых английских слов. Наконец послание было готово, но прошло еще два дня, прежде чем он, набравшись храбрости, смог его отнести.

Анри закончил работу на полчаса раньше, чем планировал, и решил, что ждать больше нет смысла. Несколько раз по пути на Спитал-Сквер у него начинали дрожать ноги. Что он скажет, если встретит ее на улице либо, что еще хуже, – на пороге ее дома?

«У меня для вас письмо. – Или он лишь выпалит: – Я выкупил ваш рисунок у торговки на рынке. Можно мне получить ваше разрешение использовать его для моей работы?»

В конце концов, это довольно простая просьба. Что же такого в той девушке, почему он нервничает и колеблется?

Анна прочла последнюю страницу книги, захлопнула ее и вздохнула. До ужина оставалось еще больше часа, и она не знала, чем еще занять себя.

Она прочитала этот роман уже несколько раз, и с каждым новым прочтением он ей казался все более унылым. Бедная печальная Кларисса, которую семья заставила выйти замуж за коварного Роберта Лавлейса. Неужто цель любой женщины состоит в том, чтобы как можно удачнее выйти замуж? Неужели это единственная альтернатива бедности, позору и смерти?

Анна попыталась напомнить себе, что она находится в намного лучшем положении, чем Кларисса. Для начала, не было никакого принуждения, она приехала в Лондон по собственному желанию, Анну приняла любящая и щедрая семья, которая не принуждала ее выйти замуж. Она могла передумать и вернуться домой в любое время. К тому же она почти ни с кем не была знакома, тем более с каким-нибудь подлецом вроде Лавлейса.

Так почему же Анна чувствовала себя такой угнетенной? Она не узнавала себя. Куда девалась та веселая, разговорчивая девушка, которая очень любила спорить и задавать вопросы, за что ее не раз ругали, но в то же время окруженная заботой и любовью друзей и семьи? Если в маленьком мирке их деревни она всегда чувствовала себя уверенно, то здесь, в городе, не могла найти себе места, не зная, как себя вести, что говорить и думать.

«Неужели я теряю себя? – гадала Анна. – Возможно, именно это и происходит, когда становишься взрослым».

А может, она просто еще не успела найти свое место в этом обществе?

Девушка подошла к открытому окну и посмотрела на крыши домов. Иногда это помогало ей отогнать чувство одиночества.

«Целый мир ждет, чтобы я его открыла».

Как только она освоится в городе, то сможет определить, что ей в нем нравится, а что нет.

Какое-то движение на улице внизу привлекло внимание девушки. Она села на подоконник и выглянула за перила. Кто-то пересекал площадь, направляясь прямо к их дому. Этот человек показался ей знакомым, даже несмотря на то, что он был еще далеко. Когда он повернул голову, словно хотел проверить, не идет ли кто-нибудь за ним, она сразу поняла, что это тот самый французский ткач. Глядя на его легкую, уверенную походку, простую полотняную куртку, белую рубашку и платок на шее, Анна тут же вспомнила, как пришла в себя у него на руках, и ей в нос ударил его незнакомый, но приятный запах, и как удивил ее странный язык, на котором он разговаривал с товарищем.

В руке молодой человек держал лист бумаги. Вероятно, это был счет за сотканный шелк. Из-за козырька, закрывавшего крыльцо, она не могла разглядеть, постучал он в дверь или нет, но спустя несколько секунд увидела, как он уходит прочь. В тот момент, когда он исчез из виду, на лестнице послышались шаги Лиззи, и в следующую секунду девочка постучала в ее дверь.

– Анна, ты тут? У меня для тебя кое-что есть.

– Заходи, – позвала ее Анна, отворачиваясь от окна.

Девушка взяла книгу и открыла ее, сделав вид, будто читает.

– Это принес нарочный, – сообщила девочка, протягивая ей письмо.

– Спасибо, кузина, – ответила Анна, пытаясь не подать виду, что очень взволнована.

– Ты откроешь его сейчас? Ну, пожалуйста! Я сгораю от нетерпения.

– Твое любопытство я удовлетворю лишь тогда, когда сама узнаю, от кого оно и о чем там идет речь. Прошу тебя, закрой за собой дверь.

Девочка надула губки и вышла, громко топая ногами от разочарования.

Анна несколько минут пыталась успокоиться, тяжело дыша. Однако даже когда совладала с собой, ее руки продолжали дрожать. Она взяла письмо, сломала печать и открыла его.

Дорогая мисс Анна,

Анри

Это я, Анри Вендом, ткач. Мне сложно объяснить свое дело, но я хочу обсудить с Вами один важный вопрос. Мы могли бы встретиться? Вы можете прислать ответ на мой адрес, да или нет? Очень надеюсь на Ваше согласие.

Сначала Анне захотелось рассмеяться из-за того, как нелепо звучали некоторые фразы в этом письме, однако она взяла себя в руки. Его родным языком был французский, поэтому ничего удивительного в том не было. Сама она едва могла произнести несколько слов на его или каком-либо другом языке, а значит, не имела никакого права критиковать юношу.

Предложение Анри заинтриговало Анну. Что же это за важный вопрос? Она уже поняла, что в городе люди могли общаться только на одном социальном уровне: лорды с лордами, торговцы вроде ее дяди с другими торговцами, рабочие с рабочими. Эта негибкость нравов ее очень огорчала. Девушка подумала, что ей было бы намного веселее общаться с Анри и его другом Ги, чем посещать скучные приемы, организованные тетей.

Она почти не знала этого юношу, однако всякий раз при встрече его лицо казалось ей знакомым, словно они встречались давным-давно в другой жизни. Неужели она сталкивалась с кем-то, кто был похож на него? Однако сколько Анна ни пыталась вспомнить, ничего не выходило. Вероятно, это чувство родства возникло, когда он спас ее, в те несколько часов после ее приезда в Лондон.

Анна так углубилась в эти мысли об Анри и об их отношениях, что время пролетело для нее незаметно. Прозвенел колокольчик, сообщавший о том, что ужин уже накрыт. Анна быстро спрятала письмо под кучей бумаг и вышла.

* * *

Стол, как обычно, ломился от обилия различных блюд. Там были холодные закуски, ветчина, соленая телятина, свежий хлеб, блюдо с вареным картофелем, зеленые бобы и ломтики тушеных кабачков. Дядя Джозеф, который, как правило, первым тянулся к еде и набирал себе целую миску различной снеди, сегодня сидел, сложив руки на коленях, и молчал. Он был погружен в какие-то свои мысли. Когда тетя Сара спросила, что с ним, дядя Джозеф с раздражением ответил, что у него нет аппетита и чтобы она его не трогала.

В наступившей тишине Сара, Лиззи, Уильям, Анна и двое клерков начали насыпать себе еду и есть, звеня столовыми приборами. Пустая тарелка дяди Джозефа, казалось, смотрела на них с неодобрением.

Сара сделала новую попытку:

– Тебе нездоровится? Не хочешь попробовать новых маринадов с кусочком сыра, дорогой? – А потом через некоторое время опять: – Эти персики уже совсем созрели, и они сгниют, если мы их сегодня же не съедим. Скушай немного для поддержания сил.

– Хватит пилить меня, Сара, – огрызнулся он. – Неужели я не могу разок ничего не съесть за ужином?

Уильям разговаривал с клерками о работе на языке, который был понятен только им, тетя над чем-то задумалась, а Лиззи, казалось, вот-вот расплачется. Анна с нетерпением ждала окончания ужина.

Дамы, покинув стол, удалились в гостиную. Вскоре после этого Уильям и другие молодые люди начали спускаться по лестнице. Анна с завистью подумала, что они, по всей видимости, собираются в кофейню. Входная дверь громко хлопнула. Сара достала шитье, но не сделала ни единого стежка, уставившись в одну точку.

По просьбе матери Лиззи села за клавесин и попробовала играть, однако у нее получалось плохо, и она быстро сдалась. Анна, раскрыв книгу, попыталась читать, но буквы плясали у нее перед глазами. Она не могла забыть письмо Анри.

Несмотря на два открытых настежь окна, в комнате было жарко и душно, в воздухе чувствовалось напряжение. Анна предложила сыграть в нарды, и Лиззи с радостью согласилась, тут же встав, чтобы снять коробку с полки.

– Боюсь, сегодня вы будете играть сами, – сказала тетя Сара, пряча шитье в корзину. – Я должна поговорить с мужем. Он что-то нынче выглядит растерянным.

Вскоре из соседней комнаты послышались громкие голоса. Анна с Лиззи пытались играть дальше, но тут же перестали и начали прислушиваться, бросая друг на друга испуганные взгляды. Сквозь тонкую стену разговор был очень хорошо слышен.

До них донесся голос дяди:

– Оставь меня в покое, жена. Тебе не о чем волноваться.

– У меня есть повод для беспокойства, если любимый не может кушать, – мягко возразила тетя Сара. – Пожалуйста, скажи, что тебя гложет.

– Ничего. Утром мое настроение улучшится.

– Я должна знать, дорогой муж. Я не успокоюсь, пока ты не скажешь.

Наступила продолжительная пауза, во время которой Лиззи взяла Анну за руку, ища поддержки. Потом послышался пронзительный крик тети:

– Что это такое, муж?! Кто послал это?

– Гильдия.

– Я не верю собственным глазам. Ты в самом деле считаешь, что это адресовано тебе?

– На конверте мое имя.

– Тебя обвиняют в незаконной торговле и неуплате ввозных пошлин. Разве это правда?

Снова долгая пауза.

– Я умру, если ты сейчас же не ответишь, Джозеф! Скажи мне, что они ошибаются.

– Это все чистейшая чушь! Неслыханно!

Его крик заставил девушек поморщиться. Казалось, в тот момент даже свечи мигнули.

– Какое право они имеют вот так вмешиваться? Уильям сделал мне предложение, и я согласился. Это мое предприятие, я сам решаю, что у кого покупать и кому продавать.

Между тем голос Сары, когда она ему ответила, был спокойным. Анна представила, каких усилий тете стоит держать себя в руках.

– А ты предупреждал Уильяма, что не платить пошлину незаконно? Разве тебе не следует заботиться о репутации, муж?

– Это глупый закон, он совсем плох. Говорят, он защищает английских ткачей, но как мы можем выполнять закон, если все вокруг требуют импортных товаров?

– Но, ради бога, что не так с английским шелком?

– Возможно, на французском узоры более изысканны, однако основная причина в том, что его сложнее достать, и все из-за этого закона.

– Тогда это глупый закон.

– Именно потому все торговцы нарушают его. Ты же хочешь, чтобы мы процветали, чтобы переехали в район почище, купили дом в Лудгейт Хилл, как Хинчлиффы? Как мы можем процветать, если не будем удовлетворять потребности рынка?

– Значит, тебе определенно стоит пожаловаться в гильдию, дорогой муж. Тебя все уважают, твой голос обладает весом. Разве тебя не прочат через год на место бейлифа?

– Я уже жаловался в совет много раз. Но в последнее время им приносят разные петиции, и давление от ткачей уже сложно не принимать в расчет. Они боятся бунтов.

– Неужели они пойдут на поводу у этих людей?

– Увы, выбирать не приходится, ведь закон есть закон.

Разговор оборвался. Послышались всхлипы и тихий шепот Джозефа, который делал попытки успокоить жену.

Лиззи зашептала:

– У него большие проблемы, да?

– Я уверена, что это ошибка, – тоже шепотом ответила Анна, пытаясь выглядеть увереннее, чем на самом деле.

– Но, если он нарушил закон, его посадят в тюрьму? И Уильяма? Что же будет с нами?

По щекам Лиззи потекли слезы.

– Тише, малышка, – сказала Анна, обняв девочку за плечи. – Как и все прочее, это пройдет.

Она вспомнила, что отец говорил ей то же самое, когда заболела мать. Вскоре после этого мама умерла. Все прошло, но утрата осталась.

* * *

В ту ночь Анна плохо спала. Когда она услышала этот короткий разговор, ее мир перевернулся. Она уже привыкла к этой семье, новому месту и чувствовала себя здесь в безопасности, хотя ее знакомство с городом ограничивали. Девушка нетерпеливо ждала наступления сентября, в эту пору должны были начаться поездки в гости к вернувшимся из деревни друзьям дяди и тети. Но будущее, которое совсем недавно казалось таким ясным, теперь затуманилось. У Анны из-под ног буквально уходила земля, угрожая похоронить все ее мечты и надежды.

На следующее утро дядя сообщил, что Сара страдает от мигрени и останется у себя в комнате, по крайней мере, до обеда. Лиззи съела всего несколько кусочков. Отец с сыном поели быстро. Джозеф сказал, что им надо на собрание, поэтому их не будет целый день.

Когда кузин оставили одних, Анна спросила:

– Ты нормально провела ночь, Лиззи?

– Мне удалось поспать совсем немного, – ответила та. – Я видела кошмар, в котором папу сажают в тюрьму.

– Не думаю, что это возможно, дорогая. Кроме того, вероятно, твой отец именно сейчас и пошел решать эту проблему.

* * *

Анна не знала, как ответить Анри. У нее путались мысли. Сначала она хотела проигнорировать просьбу, чтобы не связываться с человеком, которого ее тетя наверняка не одобрила бы, но потом ей захотелось узнать о нем больше, даже рискуя навлечь на себя тетин гнев.

Анна по-прежнему ощущала непреодолимое любопытство по отношению к этому парню, чье лицо казалось ей таким знакомым. Она просто не могла сопротивляться. Вернувшись в свою комнату после завтрака, девушка вырвала из альбома для рисования лист и написала:

Уважаемый месье Вендом!

С уважением, Анна Баттерфилд

Спасибо за Ваше письмо. Я буду в церкви Христа в воскресенье и, возможно, смогу поговорить с Вами после службы, но только если со мной не будет тети. Надеюсь на Ваше понимание.

Она сложила листок и повязала его лентой. Но как доставить его адресату? Ей необходимо было найти повод покинуть дом. Анна спустилась этажом ниже и вошла в комнату Лиззи.

– Твой учитель, как обычно, придет в десять?

– Увы, да. Я так устала и вообще не хочу заниматься.

– Учеба отвлечет тебя, а днем мы можем немного порисовать. Я пойду с Бетти на рынок и куплю цветов. Без меня она выберет не те.

– А тебе не надо попросить разрешения мамы?

– Давай не будем ее беспокоить, она плохо себя чувствует. Если тетя спросит, я читаю у себя в комнате. Понятно?

Анна внимательно посмотрела на кузину. Девочка кивнула.

Тогда она спустилась вниз и рассказала Бетти об этом плане, потом вернулась в комнату, чтобы переодеться в свой неприметный наряд служанки.

* * *

Они подошли к рынку, и Анна велела Бетти не спешить с покупками, а когда церковный колокол пробьет полдень, ждать ее у лотка с пирогами. Она не знала точно, где находится Вуд-Стрит, но помнила, в какую сторону юноша махнул рукой во время их встречи на ступеньках церкви Христа. Девушка была уверена, что это недалеко.

Анна поспешила к краю рынка на угол Лайон-Стрит и Патерностер-Роу, а затем свернула на Черч-Стрит, минуя белую громаду церкви Христа, возвышавшуюся над другими зданиями. Казалось, от жары даже птицы перестали щебетать в своих клетках. Из открытых окон чердаков доносился стук многочисленных станков. Ткачи были заняты своей обычной каждодневной работой.

Вскоре Анна оказалась на широкой улице Брик-Лейн. По ней двигались многочисленные телеги и экипажи, бродили уличные торговцы и нищие, там стояли лотки, а в зданиях по обеим сторонам Брик-Лейн располагалось множество таверн и трактиров. Стоял пронзительный гам.

– Угри, корюшки, мерланг, свежайшие!

– Шляпы и шапки! Продаю, покупаю, меняю.

Анна старательно, как советовала Лиззи, избегала взглядов прохожих.

Лавируя между телегами и экипажами, она поражалась тому, как быстро освоилась в этом необычном городе, полном повозок и карет, людей и лошадей, запахов гниющего мяса и рыбы, табака и горящего дерева. Если бы девушка продолжала идти вперед, не сворачивая, то наверняка в конце концов покинула бы этот серо-коричневый город.

Полностью углубившись в свои мысли, она не заметила, как пролетело время. Оглядевшись по сторонам, увидела, что шпиль церкви Христа находится дальше, чем она ожидала, и немного не в том месте, где, как ей казалось, он должен быть.

Наконец, спросив нескольких прохожих, девушка нашла дорогу к Вуд-Стрит. Со времени приезда в Лондон ее постоянно озадачивали эти цифры на двери каждого дома. У них в деревне все дома имели собственные названия, которые описывали то место, где они находятся, а также тех людей, что в них живут: Коттедж Пяти Отмелей, Дом Мясника, Домик Высоких Вязов, Ферма Низкого Ячменя. Жить же в доме, имевшем лишь номер, Анне казалось глупым и скучным.

Однако сегодня девушка поняла, как это важно в городе, где все здания похожи друг на друга. Она нашла дом под номером тридцать семь. Это было высокая, узкая постройка из красного кирпича, напоминавшая остальные на этой улице. В каждом таком доме был подвал, окно которого выходило на улицу, три этажа и высокие мансардные окна на чердаке, занимавшие приличную часть крыши.

Анна заметила, что дом выглядит достаточно внушительно, хотя в нем чувствовался недостаток женской руки: в окнах не стояли клетки с поющими птичками или горшки с цветами; на подоконниках лежал слой пыли, а деревянные покрытия давно следовало покрасить свежей краской.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто на нее не смотрит, Анна поднялась по ступенькам на крыльцо и уже хотела засунуть записку под дверь, но в этот момент она распахнулась и на пороге появился старик. Его седеющие волосы были заплетены в косицу и спрятаны под красную бархатную шапочку.

– Bonjour, mademoiselle. Je peux vous aider?

– Я просто хотела отдать эту записку, сэр, – заикаясь, выпалила она, делая попытки взять себя в руки. – Для месье Вендома.

Старик с любопытством посмотрел на нее, словно ему было точно известно, кто она такая и о чем письмо.

– Вы хотите поговорить с ним лично?

– Нет-нет, – быстро возразила Анна. – Я не хочу беспокоить его и мешать работе.

– Тогда можно я спрошу, от кого это письмо?

– Я Анна. Анна Баттерфилд.

– Какое красивое имя, – сказал он. – Я прослежу, чтобы Анри получил письмо, мадемуазель Баттерфилд.

* * *

Радуясь успешному завершению своей маленькой затеи, Анна тщательно продумала следующий ход. После обеда она почти четыре часа помогала Лиззи рисовать дикие цветы, которые купила на рынке. Ее ученица недостаточно качественно передавала нужные детали на бумаге, поэтому Анне пришлось нарисовать бо́льшую часть самостоятельно, а Лиззи уже раскрашивала эскиз.

Когда с рисованием было покончено, они отнесли работу тете Саре. Анна с Лиззи решили, что это поможет отвлечь ее от грустных мыслей.

– Да у тебя талант, дорогая моя! – воскликнула Сара, внимательно разглядывая рисунок. – Если ты нарисуешь еще несколько таких работ, мы организуем небольшую выставку. По такому случаю обязательно купим тебе новое платье, верно?

Лиззи радостно захлопала в ладоши. Тетя Сара, опустив ноги на пол, встала с кровати.

– Твой рисунок очень порадовал меня, и я чувствую, что смогу спуститься к ужину.

Позже, когда Лиззи крепко обнимала Анну и благодарила за помощь, девушка поняла, что наступил момент, когда можно поделиться с кузиной своим секретом. Она рассказала ей о письме, в котором Анри просил о встрече. Анна не могла отказать, потому что боялась показаться грубой, вот почему она и решила встретиться с ним после службы в церкви. Анна была готова и дальше помогать кузине с рисованием, пока ей не купят новое платье, если та согласится сопровождать ее в воскресенье в церковь и не расскажет никому о встрече с Анри.

Лиззи нехотя кивнула, заметив, что это очень неразумная затея.

* * *

Ночью Анна долго не могла заснуть. Она вспоминала события прошедшего дня, постоянно думая о том, что за вопрос Анри хотел обсудить с ней.

В конце концов она задремала, но в следующую секунду резко проснулась от громких криков на улице, пронзительного треска и звука бьющегося стекла. Девушка услышала резкий вскрик тети в ее спальне. Потом послышались голоса дяди и Уильяма, кто-то быстро спустился по лестнице.

Всмотревшись в темноту снаружи, Анна заметила, как незнакомые люди исчезли за углом дома. Трясущимися руками она зажгла свечу, натянула на плечи шаль и спустилась по деревянным ступенькам на третий этаж, где уже стояли тетя Сара и Лиззи. У девочки было бледное лицо, и она вся дрожала, а ее мать не находила себе места, время от времени перегибаясь через перила, чтобы крикнуть что-нибудь мужу.

– Вызови ночную стражу! Будь осторожен, Джозеф, они могут быть опасны. Ради всего святого, не выходи на улицу! – Схватившись за голову, она взвыла: – Боже мой, что же с нами будет?!

Они спустились на второй этаж и зажгли в гостиной все свечи, которые смогли найти, чтобы разогнать мрак, напряженно ожидая, чем все закончится, чутко прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи.

Наконец послышался веселый голос ночного стражника, разговаривавшего с Джозефом у входной двери.

– Не беспокойтесь, сэр. Мы скоро задержим мерзавцев. А теперь, пожалуйста, ступайте в дом и заприте все окна и двери. Я вернусь, как только у меня будут новости для вас.

Когда Джозеф вошел в гостиную, Анна заметила, что он прячет что-то в карман.

– Не о чем беспокоиться, дамы. Хвала небесам, у нас все окна закрыты ставнями, поэтому разбили только окошко над входной дверью. Уильям забьет его досками.

– Это из-за французского шелка, папа?

Тетя и дядя Анны переглянулись.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, дорогая, но, если ты что-то слышала, хочу сказать тебе: все это гнусная ложь, – прогрохотал Джозеф. – Это просто глупое хулиганство, поэтому я не желаю больше, чтобы ты упоминала об этом. Ясно?

Анна всегда побаивалась дядю Джозефа из-за его властного отношения к окружающим и громкого голоса, но теперь, впервые со времени ее приезда, увидела, что его тоже можно ранить. Какие последствия этот случай возымеет для его предприятия? А для окружающих – его семьи и Анны?

Джозеф глубоко вздохнул и расправил плечи.

– Вам больше не о чем беспокоиться, дорогие мои, поэтому, я думаю, пора вернуться в ваши комнаты и лечь спать. Мы с Уильямом будем ждать ночных стражников.

* * *

На следующее утро, плохо выспавшись, Анна проснулась рано и первой спустилась к завтраку. Бетти, поставив на стол яйца и хлеб, пошла в кухню за сыром и холодными закусками. Когда Анна приблизилась к своему стулу, ее внимание привлек грязный листок бумаги, торчавший из-за свечи на полочке над камином. Листок сначала скомкали, а потом разгладили и сложили. Анна осторожно подошла к полке, готовая отвернуться, если кто-нибудь войдет в комнату. Она протянула руку и раскрыла листок. Слова, написанные большими буквами, испугали ее: ЭТО ЗА ТО, ЧТО ПРОДАЕШЬ КОНТРАБАНДНЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ШЕЛК, СЭДЛЕР. ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО, ИЛИ ТВОЙ ДОМ БУДЕТ СОЖЖЕН.

Жара шла на спад. С запада принесло тяжелые серо-фиолетовые тучи, которые впервые за несколько недель закрыли безжалостное солнце. Очень скоро Анри услышал раскаты грома. Гроза приближалась с каждой минутой быстрее. Наконец грохот небесной канонады начал раздаваться прямо над головами ткачей. Хлынул ливень. Вода так громко барабанила по крыше, что разговаривать стало невозможно, приходилось постоянно кричать.

Небо потемнело, и ткачам теперь было сложно работать с тонкими шелковыми нитями. Подмастерье, не в состоянии сосредоточиться на работе, в ужасе вскрикивал каждый раз, когда небесный свод прорезала ослепительная молния. Вскоре стало понятно, что они не смогут ничего соткать, пока гроза не утихнет.

Мальчика отвели в подвал на кухню, куда шум стихии почти не доносился. Повариха посадила его за стол и нагрела ему стакан молока, чтобы он немного успокоился. Анри, воспользовавшись моментом, забежал к себе в комнату. Там он достал из-под матраса письмо Анны и ее эскиз.

Когда месье Лаваль спросил его, есть ли в письме разрешение, которое ему так нужно, Анри признался, что они еще не договорились.

– Я собираюсь встретиться с ней у церкви Христа после воскресной службы, – сказал он, чувствуя, как краснеет до корней волос.

– Понимаю, – ответил старик, участливо улыбаясь. – Она кажется довольно милой юной особой, и у нее отменные способности художника. – Внезапно улыбка исчезла с его лица. – Я верю, что ты подойдешь к этому вопрос как профессионал, Анри. Девушка одевается будто служанка, но по говору и осанке ясно: она не одна из нас.

– Это лишь деловое предложение, ничего больше, будьте уверены, – ответил Анри, пытаясь убедить самого себя, что это правда.

Обычно с представительницами противоположного пола парень обходился очень смело и уверенно. Как правило, Анри тщательно готовился, перед тем как завладеть вниманием девушки, а потом радовался одержанной победе. Однако радость его зачастую длилась недолго, потому что он очень быстро терял интерес к очередной даме сердца.

На этот же раз все было намного сложнее. Он не мог определить, что заставляет его сердце трепетать в груди: перспектива вновь увидеть девушку, быть с ней рядом и слышать ее голос или же мысль о том, что она даст ему разрешение делать с эскизом все, что он захочет.

* * *

Гроза уже почти закончилась, когда юноша услышал голос поварихи:

– Анри, тебя зовет хозяин.

Поднявшись наверх, он увидел, что месье Лаваль распахнул дверь и впустил в дом грязного, одетого в лохмотья человека.

– Заходи, заходи, ты весь промок, Ги. Зачем ты вышел на улицу в грозу? Ты похож на дохлую крысу. Анри, ты где? – крикнул старик. – А, вот ты. Отведи парня вниз и высуши его, ради всего святого.

Лицо Ги, и без того обычно бледное, посерело, вокруг глаз образовались фиолетовые круги, словно он много дней подряд не спал.

– Что случилось, тебе нездоровится? – спросил Анри, провожая его на кухню. – Давай снимай рубашку и оботрись полотенцем. Повариха, можно ему дать немного молока?

Он протянул другу старое полотенце. Повариха недовольно поглядывала на пришельца, с неодобрением воспринимая это вторжение в ее вотчину.

– Ну? – спросил Анри.

– Я не могу здесь разговаривать, – шепнул он. – Можно поговорить с тобой наедине?

Анри поднялся на первый этаж, спросить разрешения у месье Лаваля пообщаться с Ги в гостиной.

– У вас есть четверть часа, не больше, – ответил хозяин. – И скажи ему, пожалуйста, пусть приходит лишь во внерабочее время.

– Я понимаю, сэр, прошу прощения, но мне кажется, вопрос не терпит отлагательства, – заметил юноша.

Старик кивнул.

– Очень хорошо. Скажи ребятам, что гроза миновала и они могут снова браться за работу.

* * *

– Боже, ты выглядишь ужасно. Что случилось на этот раз?

– Я в беде, друг мой, мне нужна твоя помощь. – Рубаха была явно велика исхудавшему Ги. На его щеках появился легкий румянец. – Вчера вечером я сидел с друзьями в «Дельфине», мы выпили немного пива.

– Продолжай.

Подобные истории Анри слышал и прежде.

– Они начали обсуждать контрабандный шелк. Парни злились, так как никто ничего не предпринимает, чтобы положить конец этому. Я пытался напомнить им, что месье Лаваль занялся этим вопросом и собирается обсудить его с людьми из гильдии. Но они горячились все сильнее и сильнее, говорили, что им надоело ждать, пока чертова гильдия начнет действовать, что они к тому времени помрут с голоду, они хотели показать нечестным на руку торговцам свои серьезные намерения. Тогда я предложил написать каждому торговцу из списка о том, что мы знаем, чем они занимаются. Я не имел в виду угрозы. Кто-то нашел бумагу, принес перо и чернила, и они тут же начали писать письма. Они все уже были очень пьяны и хотели доставить эти послания в тот же вечер. Честно говоря, у меня было такое ощущение, будто я сижу на действующем вулкане, который вот-вот взорвется.

– Итак, что случилось? – спросил Анри, боясь услышать продолжение.

– Они выбежали на улицу и начали ходить от дома к дому, крича и подбадривая друг друга. Они пытались выломать ставни, заворачивали камни в эти письма и швыряли их в окна. У одного дома даже подожгли сноп сухой травы и затолкали его в разбитое окно. Они превратились в настоящих маньяков, – сказал Ги, снова начав дрожать. – Я испугался, что нас поймают.

– Не говоря уже о том, что ты мог бы убить кого-то или сжечь живьем. Они напали и на дом Сэдлера? – спросил Анри затаив дыхание.

– Ему разбили окошко над дверью, ничего особенного.

– Ради всего святого, зачем ты в это ввязался?! Почему пошел с ними?

– Я думал, смогу остановить их. Я пытался, честно, но меня не слушали. – Ги прикусил губу. – А потом мы заметили ночных стражников.

– Тебя видели?

– Не уверен, но стражники были сегодня у меня в комнате, когда я ходил с поручением. Моя хозяйка сказала им, что я вернусь через полчаса, поэтому я сбежал прямо сюда.

– Святой Боже! – Анри покачал головой.

У Ги были серьезные неприятности.

– Знаю, знаю. Я в ужасе. Если меня арестуют, то больше я не смогу найти работу.

Анри понимал, что последствия могут быть намного хуже.

– Может, лучше прийти к ним и признаться во всем, как ты пытался остановить этих людей? И рассказать им, как было все на самом деле?

– И ты думаешь, они поверят этому?

Дождевая вода с шумом стекала по водостокам прямо на улицу. Когда Ги придвинулся к нему ближе, Анри понял, что его друг не на шутку напуган.

– Я пришел сюда, чтобы попросить тебя, моего лучшего друга, об одной просьбе. – Ги сделал паузу, стараясь подобрать слова. – Меня может спасти только алиби, мне нужно, чтобы кто-то поручился, что я не был там прошлой ночью.

Анри почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

– Ты хочешь, чтобы я ради тебя соврал? Нарушил закон?

– Это единственный способ.

– Послушай… даже если я соглашусь, те, другие ребята смогут возразить, что ты был с ними, не говоря уже обо всех людях, видевших тебя на улице вчера вечером. Это будет мой голос против десятков других.

Мысли Анри путались. Он испугался за судьбу своей матери, за месье Лаваля, Мариетту и других людей, по которым могла ударить эта история.

– Пожалуйста, помоги мне!

Наступило тяжелое молчание. Анри подошел к окну и посмотрел на скрытые пеленой дождя дома и улицу внизу. Не глядя другу в глаза, он набрался смелости заявить то, что был обязан сказать:

– Ты мой лучший друг. Если меня спросят стражники, я поручусь за то, что ты прекрасный человек и не собирался никому вредить, пытался остановить насилие. Но я не могу врать им о тебе.

Он услышал скрип стула за спиной. Ги пробежал мимо него, чуть не сбив с ног.

– Нет, спасибо за помощь, друг. И не приходи ко мне в трудную минуту.

Громко хлопнула входная дверь. Месье Лаваль вышел из своего кабинета.

– Ну, что он теперь задумал?

– Он ведет себя как идиот, вот и все.

– Снова вспомнил про список?

– Я не могу сказать вам больше, сэр.

– Это, вероятно, сложно, но мне хочется, чтобы ты попросил Ги не приходить сюда больше, Анри. Мне его жаль, однако он не прислушался к нашим советам. Боюсь, у него неприятности и он может втянуть в них тебя.

– Да, сэр, – ответил Анри. – Я понимаю.

Месье Лавалю было ясно, что ему не стоит давить на Анри. Юноша побледнел, и у него на лбу выступил пот. Старик понял, что разговор с другом дался ему нелегко. Что бы ни случилось, он знал: скоро он обо всем узнает.

– Тогда тебе лучше вернуться к работе, – наконец сказал месье Лаваль.

* * *

Анри было не по себе. Он боялся каждого стука в дверь, каждого вскрика на улице, но два дня прошли без каких-либо происшествий. Ги не явился на воскресную службу. Слушая монотонный голос священника, Анри гадал, что же произошло с другом. Возможно, он залег на дно у какого-нибудь знакомого. А может, сбежал из города. В любом случае, Ги не стоило появляться на улице. Как бы сильно Анри ни любил Ги, его постоянные разговоры о политике, злость и неприятие окружающего мира в последнее время порядком испортили их отношения.

Накануне вечером, следуя давней привычке, он ужинал у матери. Набравшись смелости, он рассказал ей об этой истории. Клотильда была единственным человеком, не считая месье Лаваля, кому он мог доверять. Она тут же уверила сына, что его решение было верным.

– La vérité finit toujours paréclater, – сказала мать. – Et vouséclate au visage.

Правда всегда выходит наружу, что бы ты ни делал.

* * *

Когда Анри вышел из французской церкви как раз перед окончанием службы, он весь дрожал от волнения. Юноша поспешил к церкви Христа, где тоже как раз заканчивалась служба, и остановился возле лестницы, которая вела на хоры и к органу. Прежде чем подойти к девушке, он хотел удостовериться, одна ли Анна, или ее сопровождает лишь кузина. Мысли о Ги заставили его на какое-то время забыть об этой встрече, но теперь волнение вернулось.

Анри попытался представить ее ответ, однако понял, что это невозможно. Кто знает, что думают девушки, не говоря уже об англичанках? Она разозлится или будет польщена, когда он расскажет ей, что выкупил ее рисунок у торговки? Он ушел с головой в свою работу, поэтому даже не подумал, как станет действовать, если она не придет или – хуже того – не разрешит использовать рисунок.

Служба закончилась. Леди и джентльмены в напудренных париках, одетые в яркие шелковые платья и костюмы, красивые шляпы, начали выходить из церкви. На фоне этих людей его потертая хлопковая куртка, поношенные штаны из саржи и коричневая матерчатая шапочка на голове выглядели жалко. Эти горожане, конечно, были одеты в свои лучшие наряды, но тем не менее, как Анна могла себе позволить, чтобы ее увидели рядом с ним?

Когда церковь почти опустела, Анри испугался, что Анны, возможно, там не было вовсе, но потом заметил ее. Она отстала от толпы других прихожан. Девушку сопровождала кузина, девочка с красивыми локонами, однако мистера и миссис Сэдлер, их сына Уильяма нигде не было видно, что означало: она готовилась к встрече с ним.

Анри отошел в тень, борясь с острым желанием убежать, и не успел оглянуться, как она уже стояла перед ним.

– Месье Вендом, здравствуйте, – поздоровалась Анна, протягивая руку.

Анри был так удивлен, что заколебался и ответил на приветствие в последний момент. Их пальцы встретились на какую-то секунду, и они тут же убрали руки.

– Мисс Баттерфилд, – пробормотал он, чувствуя, как краснеет до корней волос. – Пожалуйста, меня зовут Анри.

– Тогда зовите меня Анной. – Она посмотрела на него в упор, давая понять, что они могут доверять друг другу. – А это моя кузина Лиззи Сэдлер. Лиззи, познакомься с Анри Вендомом. Это тот ткач, о котором я тебе рассказывала.

Лиззи нахмурилась и кивнула, но руку не подала.

Анри не находил слов. Наступило неловкое молчание. Он знал лишь, что ему необходимо обсудить ее эскиз. Юноша сбивчиво попытался объяснить свою просьбу, а потом достал из кармана рисунок, который был бережно сложен вчетверо. Трясущимися руками он развернул его и протянул Анне.

– Но это же мой рисунок! – воскликнула она, узнав свою работу. – Я его нарисовала на рынке, а потом оставила торговке. Как он к вам попал?

– Я выкупил его, – ответил юноша, не сводя с эскиза глаз и боясь посмотреть на девушку. – Хорошие деньги. Я как раз тогда стоял на втором этаже галереи, поэтому видел, как вы рисуете его…

Парень снова умолк. Он вспомнил, какое благоговение испытал, наблюдая за быстрыми, уверенными движениями Анны, создававшей свой рисунок.

Анри заставил себя поднять голову и с облегчением понял, что Анна не злится. Она была искренне удивлена, услышав его рассказ.

– Я, конечно, польщена, – сказала девушка. – Но зачем вам понадобился этот мой набросок?

– Вы же знаете, что я тку шелк?

Она кивнула.

– Чтобы стать независимым мастером, я должен соткать кусок материи, который подтвердит мое мастерство. Если его одобрят, я стану мастером и смогу основать свое предприятие.

– Но зачем вам мой эскиз?

– Это сложно объяснить, – ответил он, косо посмотрев на Лиззи. – А у нас всего несколько минут.

Анри заметил, как церковные служители начали медленно убирать все, что осталось после службы. Они задували свечи, складывали скатерти, использовавшиеся во время причастия, собирали сборники церковных гимнов. Очень скоро церковь должна была закрыться. Анри повернулся к улыбающейся девушке и понял, что ему очень хочется взять ее за руку.

Лиззи отошла в сторону, задрав голову и глядя на орган.

– Ей можно подняться туда? – спросила Анна, на секунду положив ладонь ему на плечо.

Хотя она сразу же ее убрала, Анри смутился.

– Конечно. Орган не будет играть, пока кто-нибудь не начнет раздувать меха.

– Будь осторожна, – предупредила Анна.

– Хорошо.

Девочка начала подниматься к инструменту, и они остались наедине.

Ощутив прилив смелости, Анри отвел Анну к одной из скамеек, которые рядами стояли вдоль каждой стены церкви. Солнечный свет, проникая сквозь витражи, освещал пол храма разноцветными лучами. Когда они сели на лавку, Анри практически успокоился.

Он засунул руку в карман штанов и достал большой кусок графленой бумаги, на которую попытался перенести элемент рисунка, отметив цветными точками важные места. Он разгладил листок у себя на колене.

– Вот так мы делаем ткацкий эскиз, – пояснил он, вздрогнув, когда она придвинулась ближе, чтобы рассмотреть лист. – Тут показано, как настраивать станок, как соединять ремешки, которые тянут основные нити и позволяют уто́чным нитям идти над или под ними, создавая выкройку.

С трудом пытаясь описать девушке столь сложный процесс простыми словами, Анри обнаружил, что ему очень сильно помогают в этом жесты. Покосившись на Анну с намерением убедиться, понимает она его или нет, он чуть не забыл, о чем говорил. Юноша залюбовался ее серьезными сине-зелеными глазами, тем, как она внимательно слушала его, изредка морща лобик.

Он чувствовала, что ей действительно интересен его рассказ.

– Значит, основные нити идут вдоль, а уто́чные поперек? – спросила она. – Основные нити придают крепость, а с помощью уто́чных задается цвет? Если вы хотите соткать один кусок ткани одним цветом, то просто оставляете уто́чную нить сверху?

– Да, но если кусок слишком велик, материя… – Он сложил ладони вместе, а потом развел их немного.

– Она разойдется, да? – спросила девушка. – Из меня не вышел бы модельер!

Смеясь с ней и наблюдая, как ее лицо озаряет улыбка, Анри чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Казалось, время остановилось для них. Они никуда не спешили. Анри пытался показать Анне, почему ее рисунок так важен для него.

– Жаль, вы не видели станок, – сказал он, досадуя из-за ее вопросов. – Я обучаюсь, наблюдая за работой других ткачей.

– Не важно. Я уже столько нового узнала, – заметила Анна. – Мне так нравится идея соткать подобный узор, ведь природа – это не просто набор цветов, – добавила девушка. – Посмотрите на цветы, нарисованные мной. – Она ткнула пальцем в рисунок. – Этот цветок розовый, но, чтобы отразить его природный цвет, мне пришлось бы использовать десяток оттенков розового, оранжевого, красного и фиолетового, даже черного. В таком случае цветок выглядел бы натурально.

Она так реалистично заштриховала лепестки цветов, что они стали напоминать настоящие. Все листочки, стебельки и лепестки были вырисованы в трех измерениях. Они переплетались и изгибались, словно качаясь на невидимом ветру. Каждый элемент рисунка был уникален и самобытен, отражая несовершенство природы: оторванный лист, смятый лепесток, согнутый стебель.

Анна начала собирать юбки.

– Нас уже ждут дома.

Анри не хотелось с ней расставаться.

– Я хочу вас кое о чем спросить, – сказал он. – Это очень важно.

– Продолжайте.

Они встали. Анри посмотрел на Анну, и у него тут же пропал дар речи.

– Могу я… то есть могу ли я… возможно ли…

Анна молчала, ободряюще улыбаясь Анри. И в конце концов он выпалил:

– Я хочу использовать ваш рисунок для своей модели, но сначала мне нужно получить ваше разрешение.

Она с облегчением рассмеялась.

– Конечно, вы можете его использовать. Я буду только рада.

Анри посмотрел ей в глаза. Он практически ощущал вкус ее мягких губ. Если бы на ее месте была любая другая девушка, юноша, не раздумывая, уже поцеловал бы ее, даже потрогал бы за грудь, но с Анной он чувствовал какое-то смущение.

Вместо этого парень взял ее за руку. Она не сопротивлялась и руку не отдернула. Тепло ее ладони жгло Анри каленым железом.

– Спасибо, – поблагодарил он.

– Я польщена, сэр, – сказала Анна и улыбнулась.

Так они и стояли несколько прекрасных секунд. Их освещали лучи солнца, проникавшие сквозь окно, вдали слышались приглушенные голоса священников, а где-то вверху на хорах Лиззи стучала по клавишам органа.

– Можно будет мне посмотреть на работу, когда вы ее закончите?

– Я хочу пригласить вас в дом месье Лаваля, чтобы вы увидели ее прямо на станке, – ответил он. – Но, мне кажется, это будет непросто организовать, да?

Анна погрустнела.

– Я думаю, вы правы. Мне очень жаль.

Он знал – это правда. Им больше не о чем было говорить, но сама мысль о том, что они, возможно, больше никогда не увидятся, причиняла Анри немыслимые страдания. Через секунду Анна убрала руку. Он молча наблюдал за тем, как девушка собиралась уходить, поправляя юбку, расправив плечи и убедившись, что шляпка не сбилась набок.

– Я желаю вам удачного завершения вашей чудесной работы. – Она улыбнулась ему так искренне, что Анри не знал, как ответить на это. Анна позвала кузину: – Спускайся, Лиззи, уже почти обед.

Послышался стук подошв по деревянной лестнице, и волшебство их встречи тут же развеялось.

Встреча с Анри Вендомом длилась не дольше четверти часа, однако всякий раз, когда Анна оставалась одна, она вновь и вновь вспоминала каждое слово, сказанное во время их разговора, и каждый жест.

Без сомнения, беседа с Анри взбудоражила ее. Она пыталась освоиться в незнакомом городе, приспособиться к ожиданиям общества. Он был чужаком из другого социального слоя, даже из другой страны, и она прекрасно понимала: вот так беседуя с ним, пересекла незримые границы допустимого поведения, подвергла себя риску испортить отношения с дядей и тетей и, возможно, запятнать свою репутацию.

Лиззи не скрывала неодобрения.

– И о чем ты только думала, разговаривая все это время с тем французом? И все на вас пялились. Можно подумать, он один из нас, – возмущалась она по пути домой.

– Он человек, Лиззи, как ты и я. Он хотел получить разрешение использовать мой рисунок для своей работы. Я не вижу в этом ничего плохого, – немного резко возразила она. – В общем, что ты хочешь рисовать сегодня?

– Конечно, если ему только это нужно, – заметила Лиззи.

Анна не слушала девочку. Те несколько минут, проведенных вместе с Анри, в ее воображении были окутаны каким-то золотистым сиянием. Как легко ей было в его компании, как просто он отвечал на ее вопросы, конечно, немного путая слова, но говоря лишь правду.

Разговор с ним напоминал глоток свежего воздуха после всех этих формальных бесед с тетей и дядей, которые почему-то никогда не могли сказать прямо, как они себя чувствуют и чего хотят, не засоряя речь лишними фразами и оборотами. Они ничего не говорили прямо. Но с Анри все было не так. Их беседа оказалась такой непринужденной, словно они знали друг друга много лет.

Анна пыталась понять свои переживания: дрожь в груди, когда она смотрела в его темные глаза; она была не против того, что он взял ее за руку, словно они являлись двумя половинками одного целого. Это сильно волновало и пленило девушку.

В ту ночь она лежала на кровати и удивлялась столь неожиданному развитию событий. Неужели Анри решил, будто ее в спешке нарисованный эскиз действительно достоин того, чтобы он воспроизвел его на шелке? Анна была польщена и горда тем, что он поверил: из ее рисунка можно сделать такую чудесную вещь, но в то же время ее пугало, что теперь она отчасти ответственна за будущую карьеру Анри. Эта работа должна была позволить ему стать независимым мастером.

Если бы Анна знала больше о работе ткачей, то лучше понимала бы, во что может превратиться ее эскиз, и подправить его согласно последним веяниям моды. Она смогла заглянуть краем глаза в чудесный новый мир искусства, но ее невежество не давало ей почти никаких возможностей для правильного понимания сути этого мира.

Анна ворочалась с боку на бок, размышляя о событиях прошедшего дня. Внезапно она вспомнила кое-что, и это заставило ее резко сесть на кровати. В первый день в доме Сэдлеров дядя Джозеф показал ей десятки обтянутых кожей книг с образцами, аккуратно сложенных на полках в демонстрационном зале. Во всех книгах содержалось множество рисунков и моделей, а также образцы завершенного шелка, прикрепленные к каждой странице. Там, вероятно, можно было найти сотни вариантов моделей для шелка. И все это богатство находилось тремя этажами ниже. Возникшая мысль не давала Анне покоя. Если бы девушка могла их изучить, узнать больше о том, как изготовить отличную модель для шелкового изделия…

Сначала Анна хотела попросить дядю Джозефа либо Уильяма помочь ей, но очень быстро отвергла эту идею. Дядя Джозеф наверняка посоветовал бы ей «не забивать голову подобными вещами» или, что даже хуже, начал бы расспрашивать, отчего ей стали так интересны модели для шелковых изделий. Уильям был такой ворчливый и грубый, что он, должно быть, просто заявил бы Анне, чтобы не отвлекала его.

Но что мешало ей спуститься и самой взглянуть на каталоги? Немедленно? Все уже спят. В доме стояла полнейшая тишина и царила непроглядная тьма. Анна сказала себе: не стоит спешить, лучше дождаться утра и, возможно, обсудить это с тетей Сарой. Но возникшая идея не давала ей заснуть.

Она зажгла свечу, накинула на плечи шаль и осторожно начала спускаться по лестнице, стараясь не шуметь. Самое опасное место находилось на третьем этаже, где были расположены другие спальни, но ей удалось миновать их, не нарушив тишину. Анна мысленно представила полки с каталогами. Девушка почти добралась до них.

Когда она наконец очутилась на первом этаже, то увидела, что дверь в кабинет закрыта, вероятно, даже заперта. Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться, повернула ручку и осторожно приоткрыла дверь.

Сперва девушка не поняла, что свет в комнате исходит от другой свечи. Спустя пару секунд почувствовала: тут есть кто-то еще. Человек сидел за столом напротив двери. Прежде чем Анна сообразила, что ей нужно бежать, он поднял голову. Это был кузен Уильям. Бледное лицо его перекосилось от выражения испуга и страха. Анна пыталась понять то, что она увидела. На столе перед юношей стояла шкатулка с деньгами, а на ладони кузена лежали несколько золотых монет.

В этот самый момент он, казалось, очнулся. Уильям взял шкатулку и засунул ее в ящик стола, а потом быстро запихнул монеты в карман, где они глухо звякнули. Анна постепенно начала понимать то, что увидела: Уильям крал деньги. Даже при мерцающем огоньке свечи он не мог скрыть выражения вины, которое отразилось на его лице.

– Анна? Что, ради всего святого, ты делаешь здесь в это время?

Сердце глухо стучало у нее в груди, но она сумела ответить спокойно:

– Я могу задать тебе тот же вопрос, Уильям.

– Это тебя не касается. Тебе все равно нельзя здесь находиться. – Он отвернулся, сделав вид, будто просматривает какие-то бумаги на соседнем столе. – Я предлагаю, чтобы ты вернулась в постель, и хватит об этом.

Она, вероятно, так и поступила бы, если бы не злость, которая внезапно охватила ее. Как смеет он быть таким наглым, грубым в тот момент, когда она поймала его на горячем?

– Меня не касается то, что ты взял деньги из шкатулки? – спросила Анна, удивившись собственной смелости.

Уильям повернулся к ней и обошел стол, сжав руки в кулаки. Его лицо искривила гримаса ярости.

– Это твой ответ? – спросила девушка. Анне очень хотелось убежать, но она усилием воли заставила себя остаться. – Избить меня?

На какое-то мгновение Уильям застыл, подняв руки, но потом смущенно опустил их. Он был явно сбит с толку. Юноша тяжело осел на стул, закрыл лицо руками и застонал.

– О боже, – прошептал он. – Почему бы тебе не рассказать об этом всему миру? Мне все равно конец, поэтому – какая разница?

Анна заметила, что его плечи начали дрожать.

Это стало для нее неожиданностью. Уильям, столь искушенный, серьезный мужчина, разваливался у нее на глазах. Анна могла бы убежать, но какой от этого толк? Она уже успела забыть, зачем спустилась сюда. Теперь ей хотелось знать, почему Уильям так расстроился и по какой причине он крал деньги из шкатулки посреди ночи. Она пододвинула к нему стул и подождала, пока кузен успокоится.

Уильям, подняв голову, взглянул на нее покрасневшими глазами.

– О боже, ты до сих пор здесь? Я же сказал, возвращайся в постель, – пробормотал он, вытирая лицо рукавом пижамы.

– Я волнуюсь о тебе, кузен, – ответила Анна.

– Уж тебе-то не о чем волноваться.

Она пропустила шпильку мимо ушей.

– Я так не думаю. В последние несколько недель я видела: что-то происходит. Нечто, заставившее тебя опуститься до кражи, если я не ошибаюсь. Поэтому как член вашей семьи могу сказать: мне есть о чем волноваться.

Уильям молча уставился на кузину.

– Если только, – добавила она тихим голосом, – ты не хочешь, чтобы я поговорила с дядей Джозефом.

Молодой человек вздрогнул.

– Кто мне гарантирует, что ты все равно не донесешь на меня?

– Я даю слово, Уильям. И сделаю все, чтобы помочь тебе, – сказала Анна. – Даже несмотря на твою антипатию ко мне.

Он тяжело вздохнул, заставив пламя свечи затрепетать.

– Мне нужно отдать деньги, – начал он. – И если не верну их, на меня подадут в суд. Я могу оказаться в долговой тюрьме.

– Какая сумма?

– Почти двести фунтов.

Анна удивленно посмотрела на кузена. Двести фунтов! Целое состояние.

– Как?

– Азартные игры, – ответил он. – Я такой идиот. Чарли втянул меня в это, а потом пошло-поехало. Я надеялся, мне повезет и удастся расплатиться с долгами. Тогда бы я завязал. Но это так не работает, и теперь некоторые влиятельные люди готовы уничтожить меня, если я не заплачу до конца недели. Честно говоря, не знаю, как быть.

Анна задумалась.

– А не лучше ли признаться отцу и попросить его дать денег взаймы? Ты сможешь потом постепенно вернуть свой долг.

– Разве ты еще так плохо знаешь моего отца? – возмутился Уильям. – Если бы ему стало известно, что я играю в азартные игры, он выгнал бы меня тотчас же.

– У него есть свои недостатки, – согласилась Анна. – Как насчет контрабандного французского шелка?

Глаза Уильяма расширились от удивления.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Не важно. Я просто знаю, и все.

Наступило молчание. Наконец кузен сказал тихим голосом:

– Дело в том, что именно я заказал тот шелк. Это была еще одна уловка, которая помогла бы мне расплатиться с долгами. Отец не должен был ничего знать, но потом все пошло наперекосяк. Он прикрывал меня, пытаясь помочь мне соскочить с крючка.

На сей раз у Анны пропал дар речи. Оказывается, Уильям рисковал репутацией отца, его делом и судьбой семьи лишь для того, чтобы удовлетворять свои низменные желания? Теперь она поняла, почему он выглядел таким больным в последние несколько дней. У них действительно были большие неприятности.

– Разве у тебя нет друзей, которые могли бы дать взаймы? – Уильям ей все равно не нравился, и она никогда бы не попустительствовала его ужасной привычке, но Анна не могла не сочувствовать его положению. – А нельзя ли тебе выплачивать долг постепенно, по несколько фунтов в неделю?

Уильям грустно усмехнулся.

– Что может случиться, если ты не заплатишь?

– Меня изобьют, возможно, до смерти. По крайней мере, так они сказали.

– Дядя же заметит, если деньги исчезнут?

– Я могу все объяснить бухгалтерскими издержками, пока не отдам долг.

– Ты же не собираешься снова играть, чтобы погасить его? Скажи, что ты этого не сделаешь.

– Возможно, я идиот, но урок этот выучил. Поверь мне, – ответил он, посмотрев Анне прямо в глаза. – Нет, я буду платить понемногу каждую неделю, и никто ничего не узнает.

Анна не хотела знать, что он имел в виду под «бухгалтерскими издержками». Также ей не хотелось покрывать его, но она понимала: возможно, это был его единственный шанс избежать избиения. Девушка вздрогнула при такой мысли.

– Анна, ты никому об этом не расскажешь? Я могу тебе доверять?

– Я никому ничего не расскажу, но у меня есть два условия. Во-первых, ты не обмолвишься о том, что видел меня сегодня здесь, и, во-вторых, поможешь мне с тем, зачем я здесь.

– И что ты хочешь делать?

Понизив голос, девушка ответила:

– Я хочу узнать все о моделях для шелковых изделий.

– Позволь спросить, зачем тебе это.

– Я не могу тебе рассказать, – ответила она. – Скажу лишь одно: мне нравится рисовать, и теперь, когда я живу в мире, полном шелка, эта тема подогрела мой интерес.

Лицо Уильяма уже не было таким бледным. Он слабо улыбнулся, с уважением взглянув на нее.

– Ты хочешь посмотреть на модели сейчас?

– Почему бы и нет? Я не сплю, и тут никого.

– Хорошо, – ответил кузен.

Уильям двигался быстро. Он зажег еще три свечи и снял с полок несколько каталогов. Следующий час он рассказывал все, что ему было известно о шелке. Он показал ей, что на каждом развороте каталога размещен экземпляр готовой модели: раскрашенная графленая бумага и образец завершенной ткани, а также письменные инструкции относительно цвета, пряжи и модели.

– Прежде всего, оригинальный образец передается на эти маленькие квадратики, и все они раскрашиваются согласно модели, которая будет создаваться после каждого движения основных нитей. Это те нити, что идут поперек, – пояснил Уильям.

Он описал, как тип материи определяет число и пропорцию основных и поперечных нитей – например, у атласа больше основных нитей, чем у тафты, – и сказал, что для каждого цвета требуется отдельный челнок.

– Итак, чем больше у тебя цветов, тем сложнее задача и дороже конечный продукт, – подытожил Уильям. – Образец не может быть шире чесальщика, ширины станка, и должен составлять от девятнадцати до двадцати одного дюйма. Не должно быть никаких зазоров, – добавил он, – так легче ткать, не будет искажения.

– Столько всего надо запомнить, – вздохнула Анна. – Мне понадобится целая жизнь, чтобы все это изучить.

– Многие лучшие модельеры являются также ткачами, – заметил Уильям. – На эту тему есть книги. Я постараюсь достать тебе такую.

Он продолжил рассказывать о композиции: насколько важно делать как можно меньше заходов челноком одним цветом, потому что иначе часть ткани может ослабиться. Потом, когда ее начнут использовать, не исключено, что в этом месте образуется разрыв. Он также показал ей, как сложно ткать загиб, учитывая, что у ткача есть нити, которые идут только прямо, поперек или по диагонали, непросто и затушевывать материал, особенно в горизонтальной плоскости.

– Проще тушевать уто́чными нитями, а не основными, – объяснил Уильям, хотя Анна не совсем поняла, что он имеет в виду.

Чем дольше они разговаривали, тем больше Анна убеждалась: ее эскиз будет невозможно передать на шелке.

«Все эти загибы, тушевание, цвета, – подумала она. – Анри понимает, о чем он говорит, или ему придется упростить задачу, чтобы передать рисунок на ткани?»

Уильям закрыл каталог и потянулся.

– На сегодня хватит?

– Спасибо, Уильям, – поблагодарила она.

– Ты не расскажешь… ну, ты поняла?

– Я буду хранить твой секрет, кузен. Но, пожалуйста, постарайся не усугубить ситуацию.

– Даю слово, – ответил он.

* * *

На следующее утро, когда Анна сидела в гостиной вместе с тетей Сарой, пытаясь читать и отчаянно борясь со сном, в комнату вошла Бетти, неся в руках письма. Анну удивляли порядки в этом доме. Кроме того, что Бетти готовила, она была их единственной служанкой, выполнявшей также обязанности дворецкого, лакея и камеристки. Между тем создавалось впечатление, что она легко управляется со всеми этими обязанностями и они ее не тяготят.

– Письмо для мистера и миссис Сэдлер и одно для вас, – сказала она, присев в реверансе и протянув серебряный поднос тете Саре. – Желаете еще чаю, мадам?

– Нет, можешь все уносить, спасибо.

Тетя Сара махнула рукой и потянулась за ножом для вскрытия писем, рукоятка которого была сделана из слоновой кости.

Первое письмо, торжественно извлеченное из конверта, оказалось официальным приглашением на ежегодный осенний ужин гильдии торговцев шелком, прием должен был состояться на следующей неделе. Они активно обсуждали это событие, когда были у Хинчлиффов. Сара несколько секунд изучала толстую позолоченную карточку с витиеватой надписью золотистым шрифтом, прежде чем попросить Анну положить ее на каминную полку.

– Нет, не туда, дорогая. В центр, чтобы все видели, – сказала она, тяжело вздохнув, досадуя, что племянница не понимает элементарных вещей.

С той ночи, когда над входной дверью разбили окно, Анна больше не слышала, чтобы в доме кто-то вспоминал о французском шелке. Возможно, приглашение было сигналом о том, что проблема решена. Она очень на это надеялась.

– Мы с твоим дядей займем самое выгодное место за столом, поскольку мистера Сэдлера прочат в бейлифы в следующем году. Его все уважают, и это самая высокая должность в гильдии. – Сара обмахнула лицо конвертом. – Дорогая, я так горжусь этим. Я должна буду прекрасно выглядеть рядом с ним. Необходимо в ближайшее время заказать мисс Шарлотте еще одно платье. – Тетя взяла в руки следующее письмо. – А это письмо от дорогой Августы! – воскликнула она, разворачивая его и читая вслух: – «Теперь, когда мы вернулись из Бата, Чарльз, Сюзанна и я будем рады видеть вас, мисс Сэдлер и мисс Баттерфилд, завтра днем у нас». Как чудесно, – тетя Сара улыбнулась. – Ты слышала, Анна? Чарльз снова к нам присоединится. Это отличные новости. Должно быть, ты ему очень понравилась.

– Он действительно весьма приятный молодой человек, – сказала Анна, вспоминая мертвенно-бледное лицо и огромный кадык Чарльза.

– Я очень хочу услышать, как они провели время в Бате, – продолжила Сара, – удалось ли им познакомить Сюзанну с какими-нибудь достойными молодыми людьми. Интересно, общались ли они с мистером Гейнсборо по поводу портрета мистера Хинчлиффа? Не терпится узнать. Я даже подумываю нанять его, чтобы он написал портрет твоего дяди в костюме бейлифа.

Анна хорошо знала о репутации мистера Гейнсборо. Он рисовал портреты многих представителей мелкой аристократии, и она сомневалась, что тетя знала, сколько мастер берет за свою работу. Но подобная возможность заинтриговала Анну. Шанс познакомиться с известным художником или даже смотреть, как он работает, очень не хотелось упускать. Она видела репродукции его картин в журналах, и, хотя портреты ее не интересовали, изображение природы на заднем фоне, особенно деревьев и неба, было превосходным.

Сара продолжила читать письмо:

– «Я вспомнила интерес, который мисс Баттерфилд проявила к вопросам ботаники, и договорилась с мистером Эретом, что он посетит нас в то же время. Мы очень надеемся на хорошую погоду, ведь тогда мы все вместе сможем посмотреть на сад мистера Хинчлиффа». Чудесно! Я уверена, нам всем это очень понравится, – с сомнением в голосе заметила Сара.

Сердце Анны забилось быстрее от радости. Это же Георг Эрет, один из самых известных мастеров ботанической иллюстрации! И она сможет познакомиться с ним завтра. Анна с нетерпением ждала этой встречи.

* * *

На следующий день небо затянуло тучами и начал моросить мелкий дождь. Анна провела все утро, глядя на небо в надежде увидеть просвет. Ей было не по себе.

К счастью, когда приехала карета, погода улучшилась, сквозь тонкую вуаль тумана выглянуло солнце. Анна захватила с собой два альбома для рисования разных размеров и набор недавно заточенных карандашей. Даже Лиззи, тараторившая всю дорогу, не смогла испортить девушке настроение.

Мистер Эрет уже сидел в гостиной, когда они приехали. Это был высокий, худой мужчина среднего возраста с большим носом и пухлыми губами. Одет он был в черный пиджак и жилет, а на голове у него красовался тщательно напудренный парик. Анна заметила, что он обут в самые красивые туфли, которые она когда-либо видела.

Они вошли, и он резко встал, щелкнув пятками; в ответ на представление миссис Хинчлифф он коротко кивнул каждой даме по очереди, повторив с тяжелым акцентом:

– Рад, очень рад. Наша милая хозяйка сообщила мне, что вы тоже рисуете, мисс Баттерфилд, – заметил он. – И что вас интересуют иллюстрации с растениями.

– Я всего лишь учусь, сэр. Однако я видела ваши работы и очень рада познакомиться с вами лично.

– Не желаете ли сесть рядом со мной? – спросил он, указав пальцем место на диване. – Мы могли бы поговорить о рисовании. – Он посмотрел в окно. – И потом, если погода будет к нам благосклонна, сможем прогуляться и посмотреть на чудный сад мистера Хинчлиффа.

Их разговор прервала служанка, которая принесла чай и пирожные. Последовали новые предложения и вежливые отказы. Когда Анна и мистер Эрет умолкли, ее внимание привлек разговор с другой стороны стола, где болтали Сюзанна и Лиззи, казалось, они уже стали лучшими подругами. Лиззи засы́пала старшую девочку вопросами об отдыхе в Бате.

– На сколько танцев он тебя пригласил?

– На пять, включая последний.

– Должно быть, ты ему очень понравилась. Он красив?

– Высокий и худой, и у него такие темно-карие глаза. – Сюзанна понизила голос, бросив быстрый взгляд на мать, чтобы убедиться, что она не слышит. – Он служит в гвардии.

– Это те ребята, которые носят чудесные красные куртки?

Сюзанна, кивнув, густо покраснела.

– О, тебе повезло, – вздохнула Лиззи. – Жду не дождусь, когда мне исполнится восемнадцать.

– Ты должна поехать с нами в Бат в следующем году.

Лиззи посмотрела на Анну.

– А моя кузина может поехать с нами?

Сюзанна весело рассмеялась.

– Конечно! Так еще лучше. Вот это мы повеселимся!

Анна заставила себя улыбнуться. Судя по тому, что она слышала, летний сезон в Бате напоминал ярмарку, где матери демонстрируют дочерей потенциальным женихам. Так фермеры обычно показывают свой скот покупателям. Сама эта мысль наполнила ее ужасом.

Живой и легкий разговор Лиззи и Сюзанны, казалось, подчеркнул то, насколько они отличались от Анны. Их интересовали только мода, танцы и перспективные женихи, в то время как ее больше занимали серьезные вопросы искусства, литературы и того, как устроен мир вокруг. Она почувствовала себя там лишней.

* * *

Наконец с формальностями было покончено, и они вышли в сад, где их приветствовало яркое солнце. В последний момент Анна забыла альбом и карандаши в гостиной.

Сад оказался намного больше, чем она представляла. Со всех сторон его окружали высокие кирпичные стены. Леди, следуя за мистером Эретом, бродили по дорожкам, посыпанным гравием, восхищаясь растениями, которые даже в начале сентября представляли собой незабываемое зрелище из астр, георгинов и поздних роз, а также многих других видов листопадных растений, которые Анна видела впервые.

– Моя дорогая Августа, ваш сад – просто бальзам для души, – сказала тетя Сара. – У вас такой простор, и здесь можно посадить много всяких растений. У нас в Спитал-Сквер так мало места, что сажать там ничего не хочется.

В конце сада дорожка была обсажена рядами яблонь, на ветках которых висели чудесные красно-золотистые плоды. Дорожка упиралась в увитую плющом беседку, в которой стояли три каменные лавки. Анна снова села рядом с мистером Эретом, и художник тут же принялся изучать листья плюща, которые уже стали приобретать осенние оттенки.

– Видите, – заметил он, срывая листок, – как стебель листочка начал краснеть в том месте, где он крепится к стволу?

Анна кивнула, с интересом глядя на листочек.

– Листок сам по себе прекрасная вещь, его можно изучать часами. Его самые крайние уголки начинают менять цвет первыми, а жилки – последними, – промолвил он, указав пальцем на покрасневшие края и золотистые жилы, исходившие из того места, где листок крепился к стволу.

– Но ведь остаются пятна зеленого цвета между ними, – заметила Анна. – Как такое возможно?

– Верно подмечено, мисс Баттерфилд, – похвалил ее Эрет. – Дело в том, что мы еще не знаем, отчего это происходит с некоторыми листочками. Ботаники изо всех сил пытаются понять, почему и как листья меняют цвет и умирают зимой. Это одна из многих загадок, еще не раскрытая нами. Пока что мы можем лишь сохранять эту красоту на бумаге. Такова наша скромная роль в большом научном приключении. – Эрет поднял листок к солнцу. – Видите, как свет по-разному проникает сквозь лист, в зависимости от глубины цвета? – спросил он. – Как красный становится почти черным, а желтый золотым? И как теперь видна сеть крохотных капилляров? – Эрет наклонился и указал на другой листок, на котором ярко блестели капельки дождя. – Это удивительно, – заметил он. – Каждая капелька воды работает словно увеличительное стекло. Таким образом, когда мы глядим сквозь нее, то видим капилляры еще отчетливее.

Анна была восхищена.

– Несмотря на то что я много часов провела, рисуя растения, чувствую, была все это время почти слепа, – вздохнула она.

– Не волнуйтесь, моя дорогая, – сказал он, улыбнувшись. – У вас впереди целая жизнь, и вам лишь нужно наблюдать, пока вы не убедитесь, что знаете каждую деталь каждого листочка, лепестка и стебелька. А потом вам надо будет запоминать, смотреть, смотреть снова и снова. Мне говорили, у вас уже есть талант, и по тому, как вы слушаете, я понимаю, что существуют все предпосылки для того, чтобы однажды вы стали великой художницей. – Засунув руку во внутренний карман, он достал оттуда маленький альбом и короткий, хорошо заточенный карандаш, которым начал уверенно рисовать листочек с дождевой каплей, застывшей на нем. – Зубчики листочка идут вот так… этот завиток нужно заштриховать вот таким образом, чтобы передать глубину… но вон там мы видим заднюю часть листочка, и она намного бледнее… вены сходятся в одной точке в основании стебля, а не в центре, как бывает с некоторыми листьями. А вот наши дождевые капли, две… нет, три капли разных размеров. Я не закрашиваю белую бумагу, чтобы показать, как они блестят и преломляют солнечный свет… вот так.

Это был отличный урок от мастера своего дела, и Анна понимала: ей следует понять и запомнить каждое его слово. Наконец эскиз был готов. Художник подписал его размашистым почерком и протянул девушке.

– Это мне? – удивилась Анна, покраснев.

Эрет кивнул.

– Я не могу принять. Это слишком щедро.

– Конечно вы должны принять этот подарок, дорогая, – ответил он, улыбнувшись. – Я создал рисунок для вас.

Прежде чем она успела возразить, их разговор прервал громкий крик.

– Вот вы где! А я вас везде ищу.

– Чарльз, дорогой! – воскликнула его мать, когда неуклюжая фигура молодого человека появилась на дорожке. – Мы наслаждаемся осенним солнцем в компании мистера Эрета. Присоединяйся к нам.

Мистер Эрет вскочил на ноги, приветствуя Чарли. Юноша проследовал мимо скамейки, здороваясь с каждой леди по очереди. Когда он подошел к Анне, то задержал ладонь девушки в своей руке на секунду дольше и поцеловал ее. Она почувствовала, как его взгляд пронзает ее, словно булавка несчастную бабочку.

– Мисс Баттерфилд, какое удовольствие видеть вас! Вам неплохо живется в этом городе, насколько я понимаю, ибо выглядите вы еще более чарующе, чем прежде. – Он уселся рядом с ней на то место, где до того сидел мистер Эрет. – Расскажите мне, чем вы занимались все это время.

– Боюсь, рассказывать почти не о чем, – ответила она. Хотя за это время произошли разные события, о них Хинчлиффам лучше не знать. – Город затихает в августе.

– Да-да. Все благоразумные люди покидают его летом, – сказал он, явно не чувствуя, что его слова могут оскорбить окружающих. – Как поживает мой добрый друг Уильям?

– Думаю, хорошо.

На самом деле Анна заметила: в последнее время у ее кузена все более подавленный вид. Сначала она решила, что он переживает из-за своих долгов, а также истории с французским шелком, но накануне вечером за ужином он был каким-то нервным, раздражительным и почти ничего не ел. Он встал из-за стола, как обычно, рано, но никуда не ушел. Анна хотела узнать у него, удалось ли ему выплатить деньги, украденные у отца, однако ей никак не удавалось поговорить с ним наедине. Не успела она встать из-за стола, как услышала шаги кузена на лестнице. Уильям поднялся в свою комнату и больше в тот вечер из нее не выходил.

– Пожалуйста, скажите ему, что мы увидимся с Уильямом сегодня вечером в клубе. Его будут ждать. Могу ли я посетить вас в доме Сэдлеров, возможно, завтра или послезавтра? – спросил Чарли.

– Это было бы просто замечательно, – ответила она.

Когда солнце начало закатываться за горизонт, воздух стал прохладнее и Анна замерзла.

Вскоре все согласились, что в саду уже слишком холодно, а тетя Сара сообщила: им пора уезжать. Они попрощались, и мистер Эрет снова поклонился Анне.

– Я получил настоящее удовольствие от общения с коллегой, мисс Баттерфилд. Надеюсь, в ближайшее время мы снова сможем пообщаться.

– Да, я бы тоже этого очень хотела, – ответила Анна, густо покраснев. – Я постараюсь попробовать то, о чем вы мне рассказали, мистер Эрет. Буду беречь ваш эскиз вечно.

– Дорогая, поверьте, я недостоин вашей лести, но тем не менее благодарю вас, – сказал он, низко поклонившись.

* * *

На следующий день Чарльза пригласили на Спитал-Сквер.

Бетти послали купить свежего чая, молока, пирожных и конфет.

– Девочки, вы должны приготовить гостиную к приходу гостя, – велела Сара. – Взбейте подушечки на диване, положите на столы какие-нибудь модные книги и журналы, чтобы мы могли произвести на него впечатление широтой наших интересов. Впоследствии это помогает вести разговор. Лиззи, пожалуйста, порепетируй свои самые удачные произведения для клавесина – развлечем Чарльза музыкой, если потребуется.

Когда он приехал, тетя Сара усадила его на диван рядом с Анной. После того как они закончили пить чай и говорить о пустяках, Лиззи попросили сыграть на клавесине, а Сара взяла шитье и села к окну.

– Если вы не против, я вас оставлю, хорошо? Мне нужно больше света для этого сложного шитья. Этот платок я обещала подруге, и задержка здесь недопустима.

Анна следила за перемещениями тети с удивлением и легким беспокойством. Это была та возможность, которую очень ждал Чарли и которую так тщательно для него подготовили.

– Мисс Баттерфилд, – начал он.

– Зовите меня Анной.

В первую их встречу она подумала, что его близко посаженные по бокам крупного носа глаза смотрят на нее недобро, но теперь выражение его лица, казалось, смягчилось, впалые щеки порозовели и выглядели не столь бледными.

– Анна, я так рад, что мы лучше познакомились друг с другом, однако у моего визита есть еще одна цель. В субботу мы, то есть моя семья и я, собираемся на ежегодный осенний бал в Иннс-оф-Корт, и я буду очень рад, если вы согласитесь сопровождать нас.

Анна почувствовала, как краска разливается по ее лицу и груди, наполовину открытой глубоким декольте. Несмотря на свои опасения, девушке было приятно, что Чарльз настолько высокого мнения о ней, поэтому решил пригласить ее на такое важное мероприятие. Но бал? Как только она начала понимать, чем ей это грозит, Анну охватил ужас. Она слышала об изысканных танцах, которые практиковали в городе, однако могла похвастаться лишь посещением городского собрания в Халесворте, где танцевали только польку и местные танцы. Как она поедет на настоящий бал, если у нее так мало времени на подготовку? Анна всего раз в жизни пыталась танцевать менуэт. Этого было достаточно, чтобы она поняла, насколько ей сложно и как необходимы для исполнения танца изящество и уверенность. Она выставит себя в дурном свете.

– О, сэр, – начала девушка. – Я не думаю…

– Зовите меня Чарли, пожалуйста.

– Мистер… Чарли. Я не думаю… что без сопровождения… мой дядя…

– Мистер Сэдлер не будет против, когда узнает, что моя мать, отец и сестра тоже будут там, не так ли, миссис Сэдлер?

– Да, конечно, – немедленно ответила Сара. Она внимательно прислушивалась к их разговору, забыв о шитье, лежавшем у нее на коленях. – Думаю, это нормально.

К тому времени, когда Чарли собрался уходить, все было договорено. После этого тетя Сара, раскрасневшаяся от волнения, позвала Анну в гостиную.

– Какая чудесная возможность, дорогая! – проворковала она. – Только подумай, ты попадешь на бал и там будет столько важных и влиятельных людей. Я так рада за тебя. Ты должна быть одета в лучшее платье. Можно остановиться на желтом, как считаешь? В нем ты выглядишь великолепно. Однако тебе придется подыскать что-то теплое поверх него, потому что вечером может быть холодно. Плащ? Нет? У тебя нет плаща? О боже, нам нужно срочно позвать мисс Шарлотту.

Она так энергично обмахивалась шитьем, что иголка вывалилась из ткани и улетела в дальний угол комнаты.

– Чарльз такой милый молодой человек, не правда ли? И у него такие чудные перспективы. Адвокат, только представь. Для него всегда найдется работа. Обещаю, мы тебя устроим до конца года. Я в нетерпении, так хочется рассказать об этом твоему отцу.

У Анны все сжалось внутри, но девушка прикусила язык. Она должна немедленно ему написать, прежде чем это сделает тетя. Анна не хотела, чтобы ее «устроили», как какую-то сделку. Она ждала любви.

Был полдень, когда они, оставив станки, пошли обедать. В этот момент они услышали гул голосов, напоминающий далекий гром, который растекался по городу, подобно могучей реке.

– Что это? – Подмастерье Бенджамин вскочил с лавки и подошел к окну.

Когда он открыл его, гул превратился в рев, в котором слышались отдельные крики разъяренных людей. Анри, Бенджамин и помощник ткача испуганно переглянулись.

Они выглянули на улицу. Несколько соседей как раз шли к перекрестку в том направлении, откуда доносился шум. Ребята быстро спустились по лестнице на первый этаж, отпихивая друг друга, ведь каждый из них хотел первым добраться до двери. Месье Лаваль уже стоял на пороге.

– Что вы думаете об этом, хозяин? – спросил Бенджамин.

– Говорят, наемные работники собираются сегодня пройти маршем до парламента, чтобы опротестовать принятие билля, который разрешит импорт иностранного шелка, – пояснил он. – Гильдия уже отправила туда своих представителей, но, по всей видимости, на их просьбы не обратили внимания, поэтому работники решили взять дело в свои руки. Боюсь, как бы не пролилась кровь, – он вздохнул. – Что не поможет им.

– Можно нам пойти посмотреть? – спросил Анри. – Я смогу вам рассказать, что там происходит.

Месье Лаваль нахмурился.

– Я не в состоянии тебе запретить, мой мальчик, потому что у тебя перерыв. Но должен предупредить тебя: мне не хотелось бы, чтобы ты присоединился к ним, какими бы убедительными ни были их аргументы. И запомни, там могут начаться беспорядки. Будь очень осторожен. Держись подальше от горячих голов. Власти не пощадят никого.

– Я все понял, месье, – ответил Анри, спускаясь по ступенькам. – Я буду очень осторожен и вернусь через полчаса. Обещаю.

Он увидел, что в конце улицы толпа, создав давку, заполонила Ред-Лайон. Анри никогда не видел столько людей в одном месте. Они толпились на всех прилегающих улицах.

«Тут, должно быть, больше двух тысяч человек», – подумал он.

У людей были изможденные лица с запавшими глазами, в которых Анри видел отчаяние. Многие были одеты в лохмотья, а кое-кто даже был босиком. И это те люди, что работают с самой изысканной тканью в стране!

Ему вспомнились времена, когда они с матерью чуть не умерли от голода, пешком придя в Лондон, стоптав башмаки. Их тогда приняли во французской церкви, где им выдали новую одежду. Но Анри никогда не видел подобных страданий. Это было ужасно.

«Как же мне повезло, – подумал он, – что меня взял к себе месье Лаваль».

Разъяренные кучера и уличные торговцы громко ругались, пытаясь пробиться через толпу к рынку. Но это им мало помогало. Внимание толпы приковал высокий бородатый мужчина, который, стоя на ступеньках церкви Христа, выкрикивал что-то в конический рупор.

– Мы не можем позволить дальнейшего промедления, – кричал он. – Письма и петиции, переданные по официальным каналам, ничего не дали. Они предпочитают прикрывать свои ленивые задницы, – толпа одобрительно заревела, – и сиськи любовниц, одетых во французские шелка, – в толпе послышался смех, – а не помогать нищим гражданам.

Анри внимательно всматривался в толпу, пытаясь разглядеть Ги. Он не видел друга с тех пор, как тот пришел к нему ночью две недели назад. Анри был уверен, что друг находится где-то здесь. Если его тут нет, с ним могло случиться что-то ужасное.

– Сегодня открывается парламент, поэтому все его члены будут там. Поймите, это должна быть мирная демонстрация. Нам не следует швырять камни или драться. Бунт лишь повредит нашему делу. Вы даете мне слово?

В ответ послышался одобрительный гул, даже несмотря на то, что некоторые люди из толпы держали в руках палки и колья и явно были готовы к драке. Их озлобленные лица и решительный вид не оставляли никаких сомнений.

– Мы покажем этим ублюдкам!

– Да, пусть страдают!

– Покажем им, что с нами нельзя обращаться как с животными!

– Честная плата за честную работу, это все, что нам надо.

– Они должны прекратить незаконную торговлю французским шелком. Это нас погубит!

– Мы умираем с голоду!

– Довольно!

– Мы им все расскажем!

* * *

Часы на церкви Христа пробили час дня. Анри уже собрался уходить, но в тот момент он услышал знакомый голос:

– Анри, как дела?

Это был Ги. Он еще сильнее похудел и выглядел хуже, чем прежде, однако, по крайней мере, был не в тюрьме. Анри подбежал к другу и обнял его.

– Где ты был? Стражники…

– Залег на дно. Но уже прошло достаточно много времени, поэтому я подумал… – Ги махнул рукой в сторону толпы. – Почему ты не идешь с нами?

Анри чувствовал, что ему хочется присоединиться к этим людям.

– Мне нельзя. Я не могу позволить себе ослушаться месье Лаваля, не сейчас. Береги себя, Ги.

Тот поморщился.

– Ты будешь слушать хозяина, а не своих товарищей? О боже мой!

– Дело не в этом. Ты знаешь почему. Я должен поддерживать мать, не могу позволить себе потерять работу.

Снова забили в барабаны, десятки разноцветных знамен взвились в небо, и толпа пришла в движение. Ги начали оттеснять в сторону.

– Вот дурак! – крикнул он, размахивая руками. – Когда ты уже станешь мужиком?

* * *

В «Красном льве» яблоку негде было упасть от количества работников, которые вернулись с демонстрации. Их пьяные лица сияли от радости.

– Там было не менее трех тысяч человек, клянусь.

– Производители кружев не подвели и тоже пришли, их было несколько сотен, я сам видел.

Имелись сведения лишь об одной-двух драках, да в Палате общин разбили несколько окон. Пять человек арестовали, но позже троих отпустили без всяких обвинений. Несмотря на это, все были согласны с тем, что демонстрация удалась.

– Мы заставили их испугаться, не так ли? – радовались демонстранты. – Так испугаться, что они послали за стражниками.

– Будем надеяться, вид всех этих голодных людей заставит Парламент что-то предпринять, – хмуро прошептал месье Лаваль. Он настоял на том, что пойдет вместе с Анри, дабы узнать больше о происходящем на демонстрации и, как подозревал юноша, не допустить, чтобы его ученик попал в какую-нибудь историю. – Некоторые даже не могут себе позволить купить хлеб. Если ситуация не изменится, от голода будут страдать тысячи.

– Они же не доведут ситуацию до этого?

– В церкви мы делаем все, что можем, но, пожалуй, одной благотворительности мало.

По дороге домой они встретили пьяного Ги.

– Это был чудесный день, не так ли? – пробормотал он, неровной походкой подходя к ним. – А ты сидел на своей жирной заднице, пока мы рисковали своими жизнями, чтобы поддержать друзей.

– Он не присоединился к вам из-за меня, – сказал месье Лаваль, став между ними. – Я не позволил этого, потому что нас поджимает срок по важному заказу, а сейчас никто не может отказываться от работы. Но я был рад слышать, что демонстрация прошла мирно. Уверен, она достигнет поставленных целей.

– Поставленных целей? Держи карман шире, – пробормотал Ги, раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь сосредоточить взгляд на Анри. Он фыркнул и, плюнув под ноги другу, побрел прочь.

* * *

То, что сказал месье Лаваль, было правдой. Анри и Бенджамин работали над большим заказом шелка для разбогатевших колонистов из Америки. Эта работа была очень престижной, а композиция такой секретной, что месье Лаваль не решился привлекать для нее других работников. Поэтому оба станка были постоянно загружены, а у Анри не оставалось времени на его выпускную работу.

Пять дней прошло с тех пор, как он встречался с Анной. Юноше уже начало казаться, что ему все это приснилось. Анри постоянно думал о ней, ему хотелось снова быть с ней рядом, слушать ее голос, рассказать Анне о забавных и грустных историях из своей жизни, о собственных надеждах и страхах, о том, как он волнуется из-за своего старого друга Ги.

Тяжелее всего ему было по ночам, когда это желание усиливалось. Анри представлял, как Анна снова кладет ладонь на его плечо, как он ощущает тепло ее кожи, которое ударяет его, словно током. Когда он почувствовал физическое возбуждение, ему стало стыдно, будто это ощущение каким-то образом пятнало память о ней, но тем не менее с удовольствием представил ее лицо.

Наутро Анри понимал: все это может так и остаться мечтами, он, скорее всего, больше никогда не заговорит с ней. Она дала разрешение использовать эскиз, и все. Анна выйдет замуж за какого-нибудь уважаемого горожанина, а он снова будет флиртовать с другими девчонками и разочаровываться, пока не накопит денег и не женится на какой-нибудь доброй женщине, которая будет готовить еду, штопать одежду и заботиться о нем в старости.

Анри восхищался эскизом, но с каждым днем все больше сомневался, сможет ли перенести его на материю. Он снова спросил у хозяина, что тот думает по этому поводу, однако месье Лаваль ответил уклончиво.

– Это очень хороший рисунок, – сказал он. – У девушки талант. Но твой вызов состоит в том, чтобы перенести его на шелк.

Мариетту переполнял энтузиазм.

– О, превосходно! – воскликнула она. – Просто чудесно. Хотелось бы заполучить его на мое новое платье. – Она робко посмотрела на Анри. – Это не ты рисовал, правда? Где ты его взял? – Он не ответил, и Мариетта продолжила: – Расскажи мне, Анри. Кто этот художник? Почему ты такой скрытный?

– Я не могу тебе сказать, пока не закончу работу, – попытался выкрутиться Анри. – Но потом, обещаю, этот секрет будет раскрыт.

– Ты постоянно дразнишь меня. Я тебя ненавижу! – воскликнула она, выбежав из столовой.

Когда через пару часов он осторожно проходил мимо гостиной, то услышал, как Мариетта играет на клавесине, отчаянно фальшивя.

И тут он понял. Конечно! Почему он не подумал об этом раньше? Единственным человеком, к мнению которого он мог прислушаться, была мисс Шарлотта. К ней каждый день приходили клиенты. Она наверняка знала, что было модно в этом сезоне. Она была так добра к нему, когда он обратился к ней в прошлый раз. Он вспомнил слова мисс Шарлотты. Женщина сказала, что он может смело приходить к ней, если ему понадобится помощь. Она ему с радостью поможет. Он покажет ей эскиз, и, если ей понравится, проблема будет решена.

Два дня спустя, когда шелк для Америки был закончен, аккуратно упакован и спущен на первый этаж, откуда его должны были доставить торговцу, Анри попросил отпустить его на целый день. Они тяжело работали несколько дней, часто при свечах после наступления темноты. Месье Лаваль пребывал в хорошем расположении духа.

– Ты заработал несколько часов свободы, не спорю, – сказал он, доставая из кармана кошелек. – По дороге домой купи пирогов с мясом и несколько бутылок портера. И почему бы тебе не пригласить к нам Клотильду? Настало время праздновать.

Выйдя из дома, Анри почувствовал, что настроение у него значительно улучшилось. Перспектива провести вечер за столом, угощаясь вкусной едой и вином, пришлась ему по душе. Его мать будет очень рада приглашению. После того как Клотильда разошлась со вдовцом, она почти ни с кем не общалась, если вопрос не касался работы. Поэтому ей очень нравилось, когда ее приглашал месье Лаваль. На самом деле, Анри считал, что, если когда-нибудь месье Лаваль захочет найти себе жену, его мать могла бы стать для хозяина прекрасным выбором. Она разбиралась в шелке, умела вкусно готовить и убирать в доме. Несмотря на тяготы и лишения, Клотильда к тому же хорошо выглядела. Но старик, по всей видимости, все еще оплакивал свою жену. Он никогда не проявлял ни малейшего интереса к другим женщинам.

Сейчас Анри шел по Дрейперс-Лейн с большей уверенностью, чем в прошлый раз. Услышав звон колокольчиков, мисс Шарлотта мгновенно возникла в двери, ведущей в заднюю комнату.

– Месье Вендом, – сказала она, мило улыбнувшись, – я рада снова видеть вас. Чем могу вам помочь сегодня?

Анри достал из внутреннего кармана эскиз Анны, разложил на столе возле окна и тщательно разгладил.

– Что это? – спросила она, садясь к столу.

– Это рисунок диких цветов, хотя не мой, конечно, – ответил он. – Мне кажется, его удастся перенести на шелк, но хочется узнать ваше мнение на сей счет. Как вы считаете, это сработает?

Она склонила голову над листком, внимательно изучая его.

– Очень хороший рисунок: со всеми деталями, и цветы выглядят как живые. – Посмотрев на Анри, портниха спросила: – Могу я узнать, кто его нарисовал?

Анри покраснел.

– Простите… но я не могу сказать.

– Какая любопытная загадка. – Мисс Шарлотта улыбнулась. – Бьюсь об заклад, рисовала женщина. Однако меня особенно поразило, – она внимательно присмотрелась к рисунку, – вот это. – Мисс Шарлотта провела пальцем по изогнутым стеблям вьюнка, с которыми переплетались цветы и листва. Эти стебли пересекали рисунок в разных направлениях. – Это напомнило мне кое о чем. Подождите здесь минутку, хорошо? – Вскоре она вернулась, держа в руках иллюстрированный журнал. Пролистав несколько страниц, нашла нужный раздел. – Вот, смотрите, – показала она юноше.

Это была черно-белая гравюра с нарисованными на ней различными классическими скульптурами на фоне странных пейзажей и зданий, стен и крыш. С одной стороны гравюры были изображены анатомические рисунки мышц ноги, а с другой – открытая книга. По краю картины были нарисованы ниши, в них Анри увидел рисунки цветов, свечей, лиц, некоторые из них выглядели довольно комично – проткнутый шпагой человеческий торс, женская юбка и нечто, напоминающее набор корсетов разных форм.

– Что это? – спросил он. – Я прежде ничего подобного не видел.

– Вы слышали о художнике Уильяме Хогарте?

– Да, конечно, – ответил Анри. – У месье Лаваля есть репродукция его работы «Подмастерья за ткацкими станками», которую он показывает новым подмастерьям. Мой хозяин надеется, что так убережет их от опасностей лености и пьянства.

– Да, есть у него такая работа. Он всегда испытывал интерес к Спиталфилдсу. Хогарт родился неподалеку. Его жена Джейн уже долгое время является моей клиенткой. Она такая милая женщина и тоже любит рисовать. Недавно она принесла мне этот журнал, в котором пишут о его новой книге «Анализ красоты».

– Звучит сложно.

– Да, это так, но миссис Хогарт попробовала объяснить мне. Мистера Хогарта много критикуют за то, что он взял на себя смелость попытаться определить сущность красоты и хорошего вкуса, однако, думаю, он прав. Именно это хочет описать на свой гравюре.

– Я постараюсь понять.

– Если вкратце, то бесконечное разнообразие кривых линий в природе намного приятнее для глаза, чем прямые линии и углы, созданные людьми, – начала она. – Эти классические скульптуры все состоят из кривых линий, потому что они следуют принципам анатомии. Природа полна таких линий, как и эти цветы. Производитель мебели «Чиппэндэйл» знает это, и вот его деревянный стул с искривленными ножками.

Сильно волнуясь, Анри начал понимать, что ему пыталась поведать мисс Шарлотта: изогнутые стебли растений на рисунке Анны были самой сутью красоты.

– Значит, на этом эскизе как раз такие изогнутые линии?

– Именно так, – подтвердила она, повернувшись к полкам, тянувшимся вдоль задней стены зала. Мисс Шарлотта вернулась с мотком ткани. Она развернула полотно красивой, сверкающей парчи с ромбовидным узором, украшенным цветочным орнаментом.

– Эта ткань похожа на ваш рисунок, но в ней не хватает одной вещи, – сказала она. – Линии прямые, углы острые, и они неестественно контрастируют с природной красотой цветов. Ваш рисунок намного приятнее, потому что он лишен прямых линий и углов. Мистер Хогарт называет такие мотивы змеевидными.

Анри посмотрел сначала на мисс Шарлотту, а потом на рисунок, не зная, что сказать. Когда он взял в руки эскиз, его пальцы задрожали.

– Так вы считаете… из этого рисунка получится удачная композиция для шелка?

– Думаю, да. Я ничего похожего прежде не видела, – ответила она, улыбаясь.

– Большое спасибо. Вы наполнили мое сердце счастьем.

– Всегда пожалуйста, месье Вендом.

– Прошу вас, зовите меня Анри.

– Конечно. А вы зовите меня Шарлоттой, – сказала она. – Итак, раз уж мы теперь на «ты», а следующий клиент придет сюда лишь через полчаса, я предлагаю тебе выпить чаю.

Она пригласила его в большую, просторную комнату в задней части магазина, половина которой была оформлена как гостиная, а другая занавешена белыми ситцевыми драпировками, за которыми, как он решил, клиенты могли спокойно переодеться.

Мисс Шарлотта ушла, чтобы поставить на огонь чайник, Анри же сел за стол и начал листать какие-то модные книги. В этот момент из магазина долетел звон колокольчиков. Юноша тихо выругался. Должно быть, пришел клиент, чье появление наверняка положит конец его милому общению с мисс Шарлоттой. Возможно, если она не услышала звонка, а он ей ничего не скажет, клиент уйдет сам? Но Анри начал волноваться, что, если никто не выйдет к этому человеку, тот может воспользоваться ситуацией, взять моток ткани, пару перчаток или муфту и уйти, не заплатив.

– Мисс Шарлотта, – тихо позвал он. – Кажется, к вам пришли.

Она поднялась по ступенькам, на ходу извинившись перед Анри, и прошла в магазин, не затворив за собой дверь.

– О, мисс Шарлотта, простите за то, что пришла раньше. Я не ожидала, что дорога займет так мало времени.

Этот голос! Анри показалось, его сердце замерло в груди.

– Вы заняты другим клиентом? Прошу прощения. Я могу вернуться позже, если вам неудобно.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, мисс Баттерфилд. Я готовила чай для друга, но это может подождать. Вы пришли за плащом, не так ли? Для вас все сделано. Я сейчас принесу. – Шарлотта вошла в заднюю комнату, скрылась за драпировками и почти сразу же вышла оттуда, держа в руках плащ из синего бархата с рубиновыми оборками и воротником из черного меха. – Я быстро, – шепнула она, закрывая за собой дверь.

Это заглушило голоса, но их все равно было хорошо слышно. Анри затаил дыхание, внимательно слушая разговор. Анне очень понравился плащ. Он прекрасно на ней сидел, и она горячо поблагодарила швею за него. Шарлотта посоветовала добавить муфту из такого же черного меха, как и воротник. По всей видимости, она достала несколько моделей, потому что женщины начали хихикать, когда Анна попыталась выбрать муфту себе по душе. Их веселый смех очаровывал Анри. Как же ему хотелось оказаться там, рядом с ними, чтобы разделить их радость, а не прятаться за дверью, словно вор, прислушивающийся к голосам.

– Превосходно. Я беру его.

– Хотите забрать его сегодня или мне оформить доставку? – спросила Шарлотта.

– Я его надену, но не думаю, что сегодня уже настолько холодно, чтобы воспользоваться муфтой, как вы считаете? Я буду выглядеть в ней немного глупо. Можете завернуть мне ее?

– Конечно, одну минутку.

Последовала длинная пауза, и в этот момент раздался удивленный возглас.

– О! – воскликнула Анна. – Простите, мисс Шарлотта. Простите, что спрашиваю, но откуда это у вас?

Снова наступила пауза, после которой портниха ответила:

– Ах, это! Просто эскиз, который заинтересовал одного человека. Он хотел узнать мое мнение.

Анри почувствовал, как у него задрожали колени. Он прислонился спиной к стене, глубоко дыша и пытаясь отогнать тошноту, подступившую к горлу. Его эскиз! Должно быть, он оставил его на столе возле репродукции Хогарта. Как он мог быть таким невнимательным?

– Мне очень знаком этот рисунок, – сказала Анна. – Можно спросить, кто этот человек?

– Хотите сказать, что видели его прежде?

– Да, мисс Шарлотта. – Анна рассмеялась. – Могу ли я открыть вам один секрет?

– Конечно.

– Это нарисовала я.

– Вы? Но как, то есть где?

– Сейчас этот эскиз принадлежит французскому ткачу, месье Вендому. Он попросил у меня разрешения использовать его.

Услышав свое имя, Анри пришел в себя. Он решил, что ему необходимо объясниться с мисс Шарлоттой и с Анной. Несколько секунд юноша колебался, положив ладонь на дверную ручку. Наконец он сделал глубокий вдох, толкнул дверь и вошел в комнату.

Анна стояла всего в нескольких метрах от него, одетая в новый плащ. Девушка была немного выше, чем он помнил. Выражение удивления на ее лице заставило его затаить дыхание.

– Анри! – воскликнула она. – То есть месье Вендом. Это вы!

– Мадемуазель Баттерфилд. – Он сделал глубокий поклон. Анри видел, что так кланяются джентльмены, когда их представляют дамам. Его щеки и шея густо покраснели.

Анна тоже зарделась от смущения. Кожа девушки стала почти такого же красного цвета, как оборка на шляпке.

– Tout le plaisir est pour moi, – начал он, но спохватился и повторил по-английски: – Я очень рад.

– Я не знала, что вы знакомы с мисс Шарлоттой, – сказала Анна, смущенно поглядывая на Анри и портниху.

Парень поспешил все объяснить:

– Это старая подруга семьи моего хозяина. Она мне очень помогла, – сказал он, посмотрев на мисс Шарлотту, которая, начав заворачивать муфту в пакет, замерла в этот момент с тесемкой в руках. – Я хотел узнать мнение мисс Шарлотты, подходит ли ваш эскиз для шелковой ткани.

Анна кивнула и улыбнулась.

– Теперь уже понятнее.

– Мисс Шарлотта рассказала мне, что художник мистер Хогарт очень любит кривые линии. Он считает их «сутью красоты».

Она снова рассмеялась, заставив сердце Анри петь.

– Но я же просто делаю зарисовки обычных растений, – сказала Анна. – Я всего лишь копирую природу.

– Однако так реалистично, – отметила мисс Шарлотта. – Это особый навык.

– Мои убогие навыки пройдут серьезную проверку, – сказал Анри, – когда я попытаюсь отобразить это на шелке.

– Уверена, ваш опыт поможет вам справиться с такой задачей, – ответила девушка.

На какое-то мгновение их глаза встретились, как тогда, в церкви Христа. Это был взгляд взаимного понимания, столь мощный, что Анри показалось, будто он заглянул ей в душу. В эту секунду весь остальной мир перестал существовать.

Мисс Шарлотта рылась в ящике за прилавком.

– У меня есть кое-что, способное добавить вам немного вдохновения, месье Вендом, – сказала она, доставая небольшой лоскуток шелка и раскладывая его на прилавке. – Это остатки платья, которое я когда-то пошила из французского шелка. Хочу добавить, что ткань импортировали законно. – Это был смелый рисунок, немного грубоватый и ярко украшенный розами и пионами в окружении пышной листвы на голубом фоне. Мотив выглядел очень реалистично. – Я вижу, о чем вы думаете, – сказала она. – Сейчас подобные вещи не в моде, но здесь вы можете увидеть технику, которую использовали лионские ткачи в те времена. Мне кажется, первым ее применил модельер Жан Ревел. Это позволило ввести затенение и называлось «обратные точки». Возможно, ваш месье Лаваль знаком с такой техникой, Анри?

Юноша поднес ткань к глазам, пожалев, что у него с собой не было увеличительного стекла, которое использовали для изучения материи. Он узнал эту технику. Уто́чные и основные нити различных оттенков переплетались, создавая изысканные переходы и переливы цветов и листьев, что отличалось от современного метода создания четких линий. Он встречал подобные мотивы у старых модельеров – Лемана и прочих, – работы которых изучал во время учебы, но, по всей видимости, эту технику забросили, когда веяния моды изменились в пользу менее ярких растительных мотивов.

Словно бы ключ повернулся в замке, раскрывая тайну. Анри лишь требовалось понять, как расположить нити на станке, чтобы воссоздать идею Ревела в меньшем масштабе. Так он сможет воспроизвести тени с эскиза Анны.

– Мисс Шарлотта, вы прекрасны, – сказал он. – Вы решили мою проблему.

– Что вы увидели? – спросила Анна. – Объясните.

– Я постараюсь, – ответил Анри.

– Тогда давайте все вместе послушаем в приятной обстановке, – предложила мисс Шарлотта. – Мисс Баттерфилд, мы собирались пить чай в гостиной. У вас будет несколько минут, чтобы посидеть с нами?

Мой дорогой отец!

Твоя любящая дочь Анна

Сегодня был самый счастливый день за все то время, что я живу в Лондоне. Дело в том, что я нашла себе подругу. Ее зовут Шарлотта, и она портниха. Правильнее называть ее «костюмер», поскольку именно это написано на вывеске ее магазина. Она пошила мне несколько красивых платьев, а сегодня я забрала у нее прекрасный бархатный плащ с меховым воротником и такую же муфту. Я буду самой «теплой» девушкой в городе!

Шарлотта просто чудесный человек, такая независимая. Насколько я поняла, она не замужем и сама управляет достаточно успешным предприятием. Сегодня, когда я пошла забрать плащ, она пригласила меня в гостиную попить чаю, и мы замечательно поговорили об искусстве и моде.

Больше всего мне в ней нравится то, что ей, по всей видимости, не важен социальный статус человека. Несмотря на то что у нее свой магазин, Шарлотта спокойно общается со всеми людьми – богатыми дамами и рабочими, мужчинами и женщинами – без подобострастия или презрения. Складывается впечатление, что она считает все классы общества, мужчин и женщин, абсолютно равными. Как было бы прекрасно, если бы все люди так относились к ближним!

Пожалуйста, не рассказывай об этом дяде или тете, потому что, я уверена, они это не одобрят. Но я так рада, что просто не могла не поделиться этим с тобой.

Ох, и тетя Сара наверняка напишет тебе о приглашении, которое я получила на бал. Меня пригласил молодой мужчина по имени Чарльз Хинчлифф, он адвокат. Она считает его отличной партией для меня. Он интересный, но я к нему почти ничего не чувствую, хотя она очень рада тому, что Чарльз проявил ко мне интерес. Пожалуйста, не ожидай никаких особых новостей на этот счет в ближайшее время!

Крепко обними Джейн от меня и скажи, что я скоро ей напишу.

– Ты выглядишь как кот, который наелся сметаны, Анна, – заметила Лиззи за ужином.

Тетя Сара добавила:

– Ты просто вся сияешь, племянница. Возможно, получила хорошие новости из дому?

Анна смогла уйти от прямого ответа и не соврать:

– Я всего лишь так рада новому плащу, дорогая тетя, и муфте, что просто не могу не улыбаться от удовольствия. Большое спасибо за вашу щедрость!

В ее письме, конечно, была описана лишь часть истории. Анна была рада лучше узнать Шарлотту. Она испытывала растущее уважение к этой женщине за ее независимый способ жизни, уверенность в себе и силу характера. Ей хотелось бы рассчитывать на нее как на друга, хотя она не знала, будут ли ее чувства взаимными.

В основном же, радость Анны, ее беспричинные улыбки были вызваны неожиданной встречей с Анри. Это напоминало сюрприз и приятный подарок. Ей посчастливилось общаться с ним на равных, не опасаясь, что их увидят.

Они разговаривали о самых разных вещах. Сперва начали обсуждать книгу Хогарта «Анализ красоты». Шарлотта пояснила, как она может повлиять на мир моды. Потом Анри рассказал, как он собирается настроить станок, чтобы попытаться передать красоту эскиза Анны на ткани. Когда Анна упомянула о мистере Эрете, ее собеседники были очень удивлены. Оказалось, они слышали о нем. Анри и Шарлотта впечатлились тем, что Анне удалось обсудить рисование растений с таким признанным мастером.

Все время, пока они разговаривали, девушка пыталась оторвать взгляд от лица Анри. Она была буквально очарована им – его темно-карими глазами, оливковой кожей и плохим английским, скромностью и легким чувством юмора. Анну поразили широта его знаний и уверенность, с которой он рассказывал о собственной работе.

Когда юноша заговорил о своем хозяине и овдовевшей матери, в его голосе послышались любовь и уважение. Анне очень захотелось познакомиться с этими людьми, рассказать, насколько им повезло быть причастными к такому человеку, как Анри. Теперь же, когда они расстались, девушка ощутила почти физическую боль. Ей снова хотелось увидеть его, больше узнать о нем и поведать кое-что о себе.

Анна с досадой вспомнила, что у их дружбы не может быть будущего, поскольку она приехала в Лондон, чтобы найти богатого мужа. Было глупо мечтать о внимании бедного наемного работника, да еще и француза. Кроме того, в глазах тети она была уже почти обручена с Чарльзом Хинчлиффом. Сара питала уверенность, что приглашение на бал, которое должно прийти через несколько дней, являлось заявлением о намерении, и за ним вскоре последует предложение руки и сердца. Анна не могла решить, как к этому относиться.

Отчасти она была польщена, поскольку Чарльз представлял собой человека, коего тетя считала «хорошей партией». Очень скоро он должен был стать влиятельным господином, если только совладает со своей страстью к азартным играм. Тогда бы он смог предложить жене и ее родным комфортные условия жизни. Но, сколько она ни пыталась убедить себя, она не видела особой радости в подобной жизни. Она станет хозяйкой дома и элегантной леди, украшением жизни Чарльза, будет помогать очаровывать богатых клиентов мужа и благоприятствовать продвижению его дела.

«Как женщина способна терпеть такое бессмысленное существование? – вздохнула она. – Я бы умерла от скуки уже через год».

Но что еще может делать женщина, коль вся власть и средства находятся в руках мужчин? Если бы только она могла так же, как мисс Шарлотта, вести независимый образ жизни. Однако Анна умела лишь следить за порядком в доме, стирать и готовить. А кто захочет до самой смерти быть экономкой? Конечно, она обладала способностью к рисованию, она все лучше играла на клавесине, но эти занятия едва ли могли принести ей доход, если только она не собиралась стать гувернанткой. Однако работа гувернантки всегда казалась Анне довольно грустным делом. Она чувствовала себя словно крыса, пойманная в клетку и отчаянно пытавшаяся перегрызть прутья, отказываясь признать неизбежное.

Не найдя выхода, девушка решила пока отложить этот вопрос и заняться текущими делами.

Для начала ей следовало разобраться с эскизом для Анри. В гостиной Шарлотты она посмотрела на рисунок новым взглядом и обнаружила некоторые слабые места. Он был выполнен так плохо и грубо, с нарушением всех правил. Она сразу же заметила все свои упущения: недостаток симметрии, ненатуральную форму листьев, то, что стебли имеют одну ширину от низа листа до самого верха, не утончаясь, как в природе. Он получился бы намного удачнее, если бы она использовала советы мистера Эрета, которые он дал ей потом.

Перед тем как отправиться домой, девушка спросила Анри, позволит ли он ей доработать эскиз, сделать цветы еще красивее, возможно, добавить немного цвета. Юноша возразил, что рисунок уже и так прекрасен, но потом согласился при условии, что она не сильно его изменит. Она пообещала предоставить ему новую версию уже через неделю.

На следующий день, после завтрака Анна вернулась к себе в комнату и села за стол у окна, пытаясь восстановить эскиз по памяти. С каждой попыткой ее уверенность в собственных силах уменьшалась.

«Да что со мной не так? – недоумевала она, сминая еще один лист с неудавшимся рисунком и отшвыривая его в сторону. – У меня нет таланта, нет вдохновения, нет никаких способностей. Я безнадежна».

Она рухнула на жесткий матрас и закрыла глаза. Перед ее внутренним взором пронеслась целая серия образов: линии, возникающие из кончика карандаша мистера Эрета, блеск дождевых капель, оранжевые и красные оттенки осенних листьев. Она опять оказалась в саду Хинчлиффов, а мистер Эрет повторял ей вновь и вновь: «Смотрите, смотрите и снова смотрите».

Колокола на церкви Христа пробили полдень. Анна резко вынырнула из этого забытья и поняла, что именно она делала не так и что надо сделать теперь.

После обеда она попросила Бетти пойти с ней на рынок. Там девушка вернулась к прилавку с дикими цветами. Она облегченно вздохнула, заметив, что краснолицую торговку сменил мужчина. Анна потратила почти два шиллинга на букеты кермека, желтого люпина, синеголовника и вереска разных оттенков. Вернувшись домой, она отнесла к себе в комнату большой кувшин с водой и красиво разложила цветы, которые напомнили ей о последних летних днях в ее деревне на берегу моря.

Анна решила, что теперь сможет претворить в жизнь совет мистера Эрета.

К концу следующего дня, несмотря на то что ее постоянно отвлекала Лиззи, девушка смогла воссоздать оригинальный эскиз во всех подробностях, добавив много новых деталей: жилки на листочках, тени на лепестке, несозревшие, только распустившиеся и уже увядающие цветы, капельки дождевой воды, задержавшиеся у основания стебелька. Даже маленький черный жучок, который выпал из букета на стол, оказался на рисунке.

Анна подготовила акварель, используя свои старые краски, привезенные из Суффолка. Когда акварель подсохла, она кое-где заштриховала мелком и подвела некоторые линии тушью, чтобы правильно расставить акценты.

Девушка поставила законченную картину на комод и села на кровать, внимательно изучая ее.

«Получилось хорошо, – подумала она, – намного лучше, чем было. Цвет и тени усиливают глубину и реалистичность».

Наконец решив, что больше ничего добавлять не надо, она сложила рисунок, завернув его в пустой лист бумаги для лучшей защиты, на котором написала имя и адрес Анри. Теперь ей следовало найти способ доставить его так, чтобы никто не начал задавать ей глупых вопросов.

* * *

Приближался день бала. Анну одолело беспокойство по поводу того, что она плохо танцует. В библиотеке девушка нашла книгу «Искусство танца» и попыталась следовать подробным инструкциям с иллюстрациями, приведенными там. Но без музыки ей было сложно освоить ритм и понять, когда и какие движения нужно делать руками и ногами. Каждый раз, когда она пыталась освоить азы танца, задача казалась ей все более сложной. Хотя она не могла заставить себя признаться родственникам в этом, по всей видимости, они уже успели заметить ее неудачи.

– Мы должны убедиться, что ты полностью готова к балу, дорогая племянница, – заявила тетя Сара за ужином. – Милая, ты знакома с французским стилем танца?

– Боюсь, что нет, тетя. Я практически ничего об этом не знаю.

– Тогда мы пригласим для тебя учителя. Миссис Хинчлифф рекомендовала мне одного человека, который смог прекрасно обучить Сюзанну. Я попрошу его прийти к нам завтра и в пятницу утром. Кроме того, нужно будет позвать человека, чтобы он аккомпанировал на клавесине.

– Ты говорила, я тоже могу брать уроки, – плаксивым голосом сказала Лиззи. – И меня скоро позовут на танцы, и мне тоже надо готовиться.

– Лиззи, ты можешь смотреть и запоминать, – твердо ответила Сара. – Когда придет время, мы организуем уроки специально для тебя. Но пока мы должны убедиться, что Анна предстанет в лучшем свете. Правда, мистер Сэдлер?

Дядя Джозеф хмыкнул в бокал с кларетом.

* * *

«Месье ле Монтань» сумел бо́льшую часть урока сохранять французский акцент. Его кокни пробивался лишь тогда, когда он совершенно терял терпение. Он не был привлекательным мужчиной. Парик этого господина был слишком сильно напудрен, а лицо нарумянено. Учитель затянул себя в очень тесный сюртук и брюки, а его чулки были немного заляпаны грязью. Но вел он себя подчеркнуто вежливо и был приятен в общении, давая Анне профессиональные советы.

– В менуэте наши ноги рисують на полю чудесную картину, мисс Баттерфилд, вот так, – сказал он, показав, как надо делать.

Они отодвинули стулья к стене и свернули ковер в гостиной, обнаружив под ним потрескавшиеся и ненадежные половицы, на которых учиться танцевать было непросто.

– Надо немного выставить ноги впередь, вот такь, это очень аристократично. Не прячьте ноги назад, вот такь, это гротескно. – Он нахмурился, словно горгулья. – Сначала мы становимся на цыпочки, а потом сгибаемся. Видите? – сказал он, наклонившись и разогнувшись, словно селезень на озере в брачный период. – Мы сгибаемся, – повторил он, – и мы создаем этю прекрасную змеиную форму, словно река, наши ноги сюда, наши руки сюда… э… – Месье ле Монтань словно бы провел руками по стану невидимой женщины. – Вот такь.

– Это как у Хогарта. Он говорит, что изогнутые линии являются сутью красоты.

Месье ле Монтань благосклонно улыбнулся ученице.

– Действительно, мисс Баттерфилд. Очень умно. Мистер Хогарт также говорит, чьто менуэт является идеальным танцем. Итак, давайте попробуем еще раз. Помните: не спешите, не смотрите на свои ноги. Нежные пальцы, элегантные руки, расставленные в разные стороны. Это правильно. Итак, раз, два и три… приседаем, встаем, сгибаемся.

Снова и снова она пыталась и допускала ошибки. Постепенно ошибок становилось все меньше и меньше. Тетя Сара и Лиззи, подбадривая Анну, аплодировали.

– У тебя почти получилось, Анна. К завтрашнему дню все будет идеально, – кричала кузина.

– К счастью, я не такая важная персона, чтобы на меня обращали внимание. Все будут смотреть на других девушек, – сказала Анна, отпив из стакана воды, заблаговременно принесенного тетей.

– Неть-неть, – возразил месье ле Монтань. – Каждая пара дольжна танцевать отдельно. В этом смисл менуэта.

– Вы хотите сказать, все гости будут смотреть на меня? – Радость Анны мгновенно испарилась.

– Да, боюсь, это такь, – подтвердил он. – К сожалению, на сегодня наше время истекло, но завтра ми отточим ваше мастерство танца, и я обещаю, что ви будете первой леди бала. До свидания, мадам, мадемуазель, – сказал он, низко поклонившись каждой из дам. – До завтра.

* * *

Анна очень устала после утренних упражнений, однако отдохнуть ей не дали. Весь день она подбирала платье и всякие мелочи: прическу, туфли, чулки, румяна, тушь, духи, веер. Тетя написала письмо мисс Шарлотте, чтобы на следующий день та принесла разные вещи, которые Сара считала необходимыми, – шелковый шарф из такого же, что и платье, дамаста желтого цвета, кружевные ленты для волос с желтыми тесемками и веер в тон.

Потом ее полчаса учили пользоваться веером.

– Пожалуйста, не трогай пальцами кончик, – предостерегла племянницу тетя Сара, показав, как надо его держать. – Человек, на которого ты смотришь, может воспринять это как предложение поговорить. И никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах не закрывай его вот таким образом.

– А что в этом плохого? – спросила Лиззи.

– Это означает, что ты ненавидишь человека, стоящего рядом с тобой.

Анна рассмеялась.

– Я сомневаюсь, что многие мужчины знакомы с языком веера.

– Не спорю, – насупилась тетя. – Но остальные дамы владеют им. Так можно заработать себе дурную славу.

Лиззи взяла в руку другой веер и прикрыла им рот.

– Что это означает, мама?

Тетя Сара покраснела и вырвала у нее веер из рук.

– Чтобы я больше не видела этого, Лиззи.

Когда тетя отвлеклась, Анна спросила у кузины, что же это значит.

– Это значит «поцелуй меня».

– Тогда я постараюсь так не делать.

– Разве ты не хочешь, чтобы Чарли поцеловал тебя? Если желаешь выйти замуж за человека, то должна хотеть его поцеловать.

– Тише, Лиззи! – перебила ее Анна. – Давай не будем забегать вперед.

Позже, вернувшись к себе в комнату, девушка начала размышлять о своей реакции на слова кузины. Почему ей не хочется, чтобы Чарли ее поцеловал? Разве не этого должна желать молодая женщина, когда у нее начинается роман с мужчиной? Он был приятным, хорошо обеспеченным джентльменом, который уважительно относился к ней. Но когда она думала о нем, то видела длинные руки, впалые щеки и огромный кадык. Сможет ли она даже спустя какое-то время захотеть поцеловать его или хотя бы принимать участие в том, на что ее мать когда-то намекала и о чем она не имела практически никакого представления?

«Возможно, я должна быть благодарной за то, что хоть кто-то проявляет ко мне интерес, – вздохнула девушка, посмотрев на себя в зеркало. – Кто я такая, чтобы быть столь переборчивой?»

* * *

В пятницу к обеду, после трех часов напряженных тренировок Анна чувствовала себя уже намного более уверенной в своих танцевальных способностях и почти перестала бояться бала. Но сначала ей нужно было наведаться в магазин мисс Шарлотты, чтобы забрать разные мелочи для своего костюма.

Тетя Сара предложила послать Бетти, однако Анна настояла на том, что пойдет сама.

– Лучше я сама пойду, потому что, возможно, мне придется делать выбор или ждать, пока все будет готово, – сказала она. – Магазин всего в нескольких кварталах отсюда. Я легко найду дорогу туда и обратно, как в прошлый раз.

К ее удивлению, тетя не возражала.

Девушка надеялась, что мисс Шарлотта, возможно, опять предложит ей выпить чаю и они смогут поговорить о чем-нибудь интересном. В самый последний момент Анна поняла, что этот визит предоставляет ей прекрасную возможность передать картину Анри через мисс Шарлотту.

Когда она подошла к магазину на Дрейперс-Лейн, то заметила, что у Шарлотты посетители. Она остановилась и перешла на другую сторону улицы с намерением подождать там.

Сквозь окно в эркере девушка рассмотрела какую-то женщину, державшую за руку маленького бледного мальчика в красивой темно-синей дамастовой курточке. Несколько недель назад она видела такую курточку на витрине этого магазина. Мисс Шарлотта порывисто обняла молодую женщину, а потом опустилась на колени таким образом, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с лицом мальчика, положила ладони ему на плечи и поцеловала его в лоб. Вся эта сцена показалась Анне очень милой.

Вскоре дверь открылась, и мать с сыном появились на пороге. Мисс Шарлотта застыла в дверях, помахав им на прощанье. Пройдя несколько метров, мальчик повернул голову к Шарлотте и поднял руку, помахав в ответ. Потом случилось что-то неожиданное. Вырвав ручку из ладони женщины и не обращая внимания на ее крик, он быстро побежал назад к магазину. Ребенок протянул ручонки к Шарлотте, которая спустилась по ступенькам, нагнулась и заключила его в объятья.

Женщина, возвратившись к ним, попыталась оторвать мальчика от Шарлотты, но он крепко прижимался к ней, спрятав лицо у нее на плече, пока она, как показалось Анне, шептала ему что-то на ухо. Спустя несколько секунд Шарлотта отстранилась от него, молодая женщина снова взяла мальчика за руку и повела прочь. Портниха тут же зашла в магазин и закрыла дверь.

Сцена была настолько трогательной, что Анна подождала еще несколько минут, прежде чем перейти улицу и постучать в дверь магазина. Она порадовалась тому, что поступила так, – хозяйка открыла ей не сразу, у нее были красные глаза и щеки. Шарлотта тут же взяла себя в руки и улыбнулась.

– Ах, это вы, Анна, – сказала она. – Какой приятный сюрприз!

– Я пришла за лентами для бала, который посещу в субботу.

– Заходите, заходите.

– Я случайно увидела, как вы прощались с тем мальчиком. Он мне показался таким милым в той курточке, что вы пошили для него.

Мисс Шарлотта зарделась.

– Это мой племянник. Курточка была подарком на его седьмой день рождения.

– Кажется, он очень привязан к вам, – заметила Анна.

– Действительно, – согласилась женщина и тут же стала серьезной. – Итак, насчет ваших лент…

Когда они закончили с делами и выпили по чашке чаю, Анна достала сверток и объяснила свою просьбу портнихе.

– Я с радостью передам его, – сказала мисс Шарлотта. – Но почему вы не хотите отнести эскиз лично? Если мне не изменяет память, в последний раз, когда вы были здесь, Анри предложил вам посетить его, чтобы вы могли лучше понять, как он передаст рисунок с помощью станка.

– Да, я бы хотела этого, – согласилась Анна. – Однако я не рассказала дяде и тете об эскизе. Уверена, они посчитали бы недостойным для меня посещать дом французского ткача.

Мисс Шарлотта сочувственно закивала.

– Я обязательно передам рисунок во вторник днем. Это вас устроит?

– Чудесно, – ответила Анна.

* * *

Было условлено, что Анна приедет на карете к Хинчлиффам после обеда в субботу, где ей и Сюзанне поможет одеться их служанка.

Когда девушка села в карету, ей стало не по себе и захотелось сбежать. Она боялась опозориться на глазах именитых и богатых горожан. Но миссис Хинчлифф – «зови меня Августа, дорогая» – приняла ее как дочь, которую она давно не видела.

– Мы так рады, что ты смогла присоединиться к нам, – проворковала она. – Я уверена, это будет чудный вечер. Чарльз говорит, на бал должны приехать разные интересные и знаменитые гости.

– Дорогая Анна, я вся дрожу от нервов, – шепнула Сюзанна. – Не могу усидеть на одном месте. Какого цвета твое платье?

– Оно из светло-желтого дамаста во французском стиле. Так сказала костюмер. Платье весьма элегантное.

– О, это же очень модно. Жду не дождусь того момента, когда увижу его! – воскликнула Сюзанна. – Мое – голубое, и у меня лучшие туфли на свете.

– Я уверена, вы будете самыми красивыми на балу, – промолвила миссис Хинчлифф. – Мы с радостью станем вас сопровождать.

Выпив чаю, они вернулись в комнату Сюзанны, где ее служанка должна была помочь им одеться.

«Собственная служанка, – подумала Анна. – Какая роскошь».

Анна решила, что это прекрасная возможность поговорить с Сюзанной, узнать, что у них может быть общего. В конце концов, она была единственной девушкой ее возраста, которую знала Анна.

– Что ты любишь читать, Сюзанна? – спросила она, тяжело выдохнув, когда служанка стянула корсаж, пытаясь сделать ее талию до невозможности узкой.

– Вот тут и тут, – ответила Сюзанна, отвлекшись на кружевную манжету, выглядевшую немного помятой. – Вот тут плохо накрахмалили, Ханна.

– Прошу прощения, мисс. Я поищу другую пару.

– Давай быстрее. Что ты говорила, Анна?

– Мне интересно, нравится ли тебе читать романы вроде «Памелы» или «Клариссы». А как насчет Джонатана Свифта? Я обожаю его сатиры.

Сюзанна посмотрела на Анну непонимающим взглядом.

Тогда та попыталась снова:

– А может, тебе нравится поэзия? Томас Грей? Мне очень по душе его «Элегия на сельском кладбище»

– Как я тебе? – спросила Сюзанна, разглядывая себя в зеркале с разных сторон.

Анна задумалась на секунду и начала читать по памяти:

– День отпевая, колокол гудит, В село плетутся овцы по стерне, Усталый пахарь к очагу спешит, Мир оставляя тишине и мне.

– Как-то уж очень печально, как по мне. – Сюзанна протянула руки вперед, чтобы Ханна смогла надеть на них новые манжеты, а потом подошла к комоду, заставив служанку поспешить за ней. Она взяла с полки тонкий томик. – Мама дала мне вот это.

На обложке были нарисованы две красивые молодые женщины. Все в их облике, включая длину волос, размер глаз, глубину декольте и узость талии, казалось чудовищно преувеличенным. Анна никогда не встречала таких людей.

На первой странице было написано: Книга хороших манер для леди.

– «Леди не должна пить вино за ужином. Даже если она нормально переносит алкоголь, то увидит, что вскоре после того как она его выпьет, ее щеки покраснеют, а это неприемлемо».

– Увы, у меня наверняка нет манер. Мой дядя каждый вечер наливает мне кларет, и я пью его!

Анна принялась читать дальше:

– «Юная леди не должна ехать на бал без сопровождения замужней леди или пожилого джентльмена».

Сюзанна рассмеялась.

– Слава богу, сегодня с нами едут мать и отец. Она замужем, а он пожилой.

Девушки еще какое-то время весело болтали, но потом разговор начал понемногу замирать. Анна пыталась найти общие темы для беседы, однако ей становилось все сложнее это делать. Наконец их позвали вниз. Девушек ждал экипаж.

* * *

Когда они приехали в Иннс-оф-Корт, их плащи принял лакей в золоченой ливрее, который провел гостей в шикарную переднюю, устланную толстыми персидскими коврами. Вдоль прохода стояли обтянутые кожей лавки, а на стенах висели портреты богато одетых мужчин. Девушек встречал Чарльз.

– Мисс Баттерфилд, я так рад, что вам удалось присоединиться к нам. – Он поклонился и поднес ее ладонь к губам, прошептав: – Вы сегодня просто неотразимы.

Анна покраснела. Она должна была признать, что он выглядел внушительно. Чарльз был на голову выше ее, да еще и в парике. Он облачился в парчовый камзол голубого цвета, пошитый согласно последних веяний моды, с белыми кружевными манжетами возле шеи и на запястьях. Возможно, все дело было в освещении, но молодой человек показался ей намного симпатичнее, чем прежде.

Приняв от Чарльза бокал с кларетом, Анна быстро осушила его, надеясь, что алкоголь поможет ей успокоиться.

«К черту “Книгу хороших манер для леди”!» – сказала она себе.

Они немного поболтали, хотя их постоянно перебивали мужчины, которые громко здоровались с Чарльзом, хлопая его по спине и называя «мой мальчик». Он знакомил ее с каждым своим товарищем, и те обычно после пары вежливых фраз теряли к ней всякий интерес.

Анна почувствовала большое облегчение, когда в зале заиграл оркестр, а Чарльз пригласил ее на танец. Бальный зал был не меньше их сельского поля для игры в крикет, потолок же терялся где-то вверху, как в церкви. Его поддерживали мраморные колонны и освещал десяток канделябров.

Не успела Анна оглядеться, как они уже заняли свои места на паркете. Она поняла, что первым танцем будет менуэт. Перед ними встали четыре пары, явно хорошо умевшие танцевать, позволив ей понаблюдать за ними и освежить в памяти основные правила.

Анна вспомнила, что ноги нужно выставлять вперед, не смотреть на них, а также не забывать подниматься на цыпочки и приседать, когда требуется. Наступило время очень важного прохода через центр зала, и Чарльз заранее протянул руку, тем самым дав понять, что сейчас они по очереди должны прикоснуться запястьями друг к другу.

Когда танец закончился, Анна сделала красивый реверанс, а Чарльз поклонился и, взяв ее под руку, пошел прочь под аплодисменты зрителей.

– Это триумф, мисс Баттерфилд, – шепнул он. – Вы прекрасно танцуете.

Остаток вечера пролетел очень быстро. Анна еще дважды танцевала с Чарльзом, один раз с мистером Эретом и один – с мистером Хинчлиффом. Всякий раз, когда она проносилась мимо Сюзанны, та весело махала ей рукой, стоя рядом с очередным кавалером. Наконец ее ноги начали болеть от напряжения, и Анна услышала объявление о последнем менуэте в этот вечер. Чарльз снова пригласил ее на танец.

Не успела она опомниться, как они уже сидели в карете и ехали домой. Сюзанна весело болтала с матерью о симпатичных молодых мужчинах, своих партнерах по танцам, а мистер Хинчлифф и Чарльз обменивались впечатлениями о важных людях, которых видели, с кем общались за время вечера и с кем успели завести деловое знакомство.

Анне казалось, мужчины больше озабочены потенциальными клиентами из высших слоев общества, нежели отдыхом, поэтому их разговор немного огорчил девушку. Она понимала, что на подобных балах обычно договариваются о женитьбе, но не подозревала, будто на них также решают деловые вопросы.

Когда на следующее утро после завтрака девушка собралась уезжать, Чарльз подошел к ней и прошептал:

– Мне так понравилось общаться с вами, Анна. Могу ли я снова приехать к вам на Спитал-Сквер на следующей неделе?

* * *

Утром во вторник Анна вспомнила, что мисс Шарлотта обещала отнести ее новый эскиз Анри. Она попыталась представить, как это будет, но не смогла. Девушка не знала, как дом Анри выглядит изнутри, на что похож ткацкий станок. Ей было интересно, что он скажет о новом эскизе. Сможет ли перенести ее новое натуралистичное изображение природы на ткань? Как он передаст все оттенки? Она так мечтала оказаться там лично, обсудить все, посмотреть на его реакцию, и вынуждена была признать – ей хотелось услышать его голос и увидеть улыбку.

С каждым часом настроение Анны портилось все сильнее. Девушка считала нечестным то, что мисс Шарлотта могла ходить куда и когда захочет, а она была лишена такой возможности.

«Это все равно что сидеть в стеклянной клетке условностей».

Анна выглянула в окно на крыши домов, вспоминая былую свободу. Она представила, как бежит с маленькой Джейн по пляжу и плещется в прибое у берега. И вдруг поняла, что плачет.

– Я хочу домой, – сказала она голубям, толпившимся на соседней крыше.

* * *

Джозеф и Уильям не пришли на обед, а тетя Сара объявила, что ее, Анну и Лиззи пригласили на чай к каким-то друзьям в Хэкни.

– Ехать далеко, но тебе надо немного проветриться, – сказала она Анне. – Ты выглядишь какой-то усталой, дорогая.

Внезапно девушке в голову пришла хорошая мысль.

– Прошу прощения, дорогая тетя, – промолвила она, помассировав висок. – У меня разыгралась ужасная мигрень. Вы не против, если я не буду сопровождать вас? Думаю, лучше мне остаться дома.

Грохот станков в комнате под крышей обычно не давал шуму с улицы проникнуть внутрь, но по счастливой случайности Анри и Бенджамин остановили станки одновременно.

В эту секунду тишины они услышали звон маленького железного колокольчика, висевшего у входной двери в дом тремя этажами ниже. Анри встал, подошел к окну и перегнулся через перила. Держась одной рукой за железный поручень, он подался вперед. Юноша увидел макушки двух женщин, стоявших возле входа.

Он крикнул:

– Monsieur Lavalle n’est pas à la maison cet après-midi. Puis-je vous aider, mesdames?

Женщины подняли головы и посмотрели на него. В этот удивительный момент Анри узнал их и чуть не отпустил поручень от удивления.

– Mam’selle Anna! Et Charlotte! Est-ce vraiment vous?

Мисс Шарлотта крикнула в ответ:

– Да, это мы. И уже пять минут звоним и стучим в дверь. Собирались даже уходить.

Он еще дальше подался вперед, чтобы лучше рассмотреть дам, почти повиснув на лесах, которые обычно использовались для подъема ткацких навоев и тяжелых ящиков со шпульками.

Анна рассмеялась.

– Осторожно, Анри, ты можешь упасть.

В этот момент юноша почувствовал, что его распирает какое-то ликование, сделавшее тело легким словно пушинка. Девушка, преследовавшая Анри в снах последние несколько недель, стояла на пороге его дома. И она назвала его по имени.

– Подождите, пожалуйста! – крикнул он. – Я спущусь.

Лишь сбежав на первый этаж, Анри задумался, почему никто не открыл гостьям. Месье Лаваля не было дома, это он знал точно, но куда запропастились Мариетта и повариха? Однако вскоре другие мысли заполнили его голову.

Лишь когда Анри пригласил женщин в гостиную, ему стала понятна цель их визита. Анна держала под мышкой длинный цилиндрический пакет. Должно быть, это был новый эскиз, который она обещала нарисовать. Анри поздоровался с гостьями и замолчал, слушая, как тикают напольные часы месье Лаваля. Женщины вопросительно посмотрели на него.

– Ой, простите меня. Садитесь, пожалуйста, – спохватился он.

Шарлотта и Анна сели рядышком на жесткий диван. Юноша предложил им напитки, но они отказались. Анри сел на стул месье Лаваля и улыбнулся, ожидая, что скажут его гостьи. Он не мог оторвать взгляда от Анны, не видя, кроме ее глаз, ничего вокруг. На несколько секунд она, казалось, совершенно забыла о цели визита.

– Разве вы не хотите показать что-то Анри? – подсказала Шарлотта, подтолкнув ее локтем.

Анна вздрогнула, словно очнувшись ото сна.

– Ах да! – нервно воскликнула она. – Вот мой новый эскиз. Я добавила цвет и штриховку. Надеюсь, вам понравится.

Анри развязал веревку, снял верхний лист бумаги и расстелил эскиз на столе возле окна. Гостьи подошли к столу, и Анна принялась рассказывать, как ее знакомство с художником мистером Эретом открыло ей глаза на то, что достичь желаемой натуральности можно, сделав больше штриховки.

– Я поняла, что должна вернуться к наблюдениям за реальной жизнью, поэтому купила диких цветов, чтобы копировать их. Я также вспомнила о той технике, которую Шарлотта показывала нам на прошлой неделе, – сказала она. – Как вы считаете, это можно соткать?

– Это чудесно, – заметила Шарлотта. – Ретушь здесь, например, замечательно работает. И цвета подобраны очень точно.

Анри не знал, что сказать. Ему очень нравился старый эскиз, который он уже успел изучить досконально, однако эта новая цветная версия была намного живее, ярче и вместе с тем натуральнее. Стебли остались такими же, а передача растений и цветов была столь реалистичной, что он легко представил, как лежит среди них в густой траве. Жучок, жующий листочек, выглядел таким живым, что на секунду Анри показалось, будто он увидел, как насекомое двигало усиками.

– Я чувствую запах свежего деревенского воздуха, – наконец сказал юноша, глубоко вздохнув. – Это чудесно. Спасибо!

Несколько долгих минут они стояли и молча восхищались рисунком. Анна была так близко от него, что он почти ощущал тепло, исходящее от нее. Она слегка задела Анри рукой. Юношу словно током ударило. Ее прикосновение жгло его как огнем.

Месье Лаваль когда-то пытался объяснить ему трактат Жильбера о статическом электричестве и магнетизме. Анри эта идея показалась странной и непонятной. Как некая невидимая сила может иметь такую мощность? Но теперь он понял. Когда Анна повернулась к нему, чтобы поинтересоваться его мнением о рисунке, ему показалось, он и она – это два магнитных полюса. Анри стоило больших усилий держать себя в руках. Ему очень хотелось поцеловать ее в губы.

Шарлотта первой разрушила чары.

– В прошлый раз вы обещали показать нам комнату, где работаете, Анри. Мы можем посмотреть ее сейчас?

– Ах да, конечно! – воскликнула Анна. – Если месье Лаваль не против.

– Его сегодня нет дома. Но я буду рад показать ее вам, только нужно подняться по приставной лестнице.

Анна радостно улыбнулась.

– В деревне я лучше всех взбиралась на деревья. Мне не составит труда одолеть вашу лестницу.

На своем ломаном английском Анри постарался объяснить принцип работы двух разных станков – ручного для фигурного ткачества и обычного, на котором работал Бенджамин. Гостьи очень заинтересовались ими, поэтому постоянно задавали вопросы, вынуждавшие парня хорошенько подумать перед ответом. У некоторых французских терминов не было эквивалента в английском языке, однако Бенджамин помог с переводом.

Анри рассказал о различиях шелка-сырца в зависимости от того, где он был произведен – в Италии, Индии или на Дальнем Востоке. Дамы внимательно слушали рассказ Анри. Для него мысль о том, что шелк везут через полмира в Англию, была будничной, но он видел, как для любого постороннего человека те страны казались такими далекими и экзотичными. Эти знания заставляли Анри чувствовать себя опытным человеком.

– Шелк везут в мотках, поэтому сначала он попадает в руки шелкокрутильщика, который раскручивает его на отдельные части, а потом уже собирает их в две-три нити, скрученные вместе в один уто́к. Для основы – то есть нитей, идущих вдоль движения станка, – мы используем органсин, который должен быть толще и крепче. Моя мать работает шелкокрутильщицей, – добавил он. – Больше всего ей нравится итальянский шелк.

– Где дом вашей матери? Вы живете с ней?

– Нет, но она живет неподалеку. Я хожу к ней каждую неделю. Мой хозяин просит меня, чтобы я остался здесь, когда обучение закончится. Думаю, он привык ко мне.

Анри решил не говорить, что месье Лаваль был для него как отец. Он подумал, что говорить такое нескромно.

Они настолько увлеклись беседой и обсуждением шелка, что, когда на церкви Христа пробило четыре часа дня, никто не мог поверить, будто прошел целый час.

– Уже четыре часа. Неужели? – удивилась Анна. – Мне надо идти домой.

Спуститься по приставной лестнице оказалось намного сложнее. Анри сошел первым, а затем помог Шарлотте. Настала очередь Анны. Анри подал ей руку, когда до пола оставалось несколько перекладин. Она сошла вниз, но он не отпустил ее руку. Шарлотта уже начала спускаться на первый этаж.

Они остались на лестничной площадке одни. Анри посмотрел ей в глаза, поднял ее ладонь и поцеловал пальцы девушки.

– Анна, я… – Он осекся.

Он не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства к ней.

– Я знаю, – мягко ответила она, не опуская глаз. – Я чувствую то же самое.

Сердце Анри стучало так часто и сильно, что девушка наверняка должна была это услышать.

– Мы сможем встретиться снова?

– Не знаю, – прошептала она. – Это сложно.

– Я понимаю. Но, пожалуйста, давайте найдем способ встретиться.

Анна кивнула.

«Как она прекрасно пахнет», – подумал он.

Это был запах трав, цветов и солнечного света. Анри стоило неимоверных усилий заставить себя не двинуться с места. Ему очень хотелось обнять ее, утонуть в этом чудесном аромате и ощутить тепло ее тела. Прежде он не раз испытывал влечение к девушкам, но теперь все было иначе. Он никогда не хотел ничего так сильно.

– Шарлотта… я должна идти, – сказала Анна.

Когда они спустились на этаж ниже, он услышал тихий скрип задвижки за спиной. Это была дверь в комнату Мариетты.

* * *

– Почему ты не вышла поздороваться? – позже, зайдя на кухню, спросил Мариетту Анри. – Ко мне приходили мисс Шарлотта и ее подруга мисс Анна. Ты наверняка слышала, как мы разговаривали. Они хотели посмотреть на станки.

– Я так и поняла, – пробормотала она. – Вам было настолько хорошо вместе, что я не хотела мешать.

Он почувствовал, что девочка чем-то недовольна, но не мог понять причины этого. Ей не нравилось, что он отлынивает от работы, пока месье Лаваля нет дома? Или что-то произошло, когда она ходила в гости? Ему было сложно об этом думать, потому что все его мысли занимала Анна. И парень решил: что бы ни беспокоило Мариетту, это ее проблема.

* * *

Месье Лаваль вернулся домой после собрания с недовольным лицом.

– Правительство не против одобрить билль и поднять налоги на импортируемые ткани, – сказал он за ужином. – Они боятся, что другие страны поступят так же и это ударит по нашему экспорту. Они могут опустить пошлину на импорт шелка-сырца, а кроме того, запретить импорт шелковых лент, чулок и перчаток, но, боюсь, эти меры мало что изменят для нас.

– Что же можно сделать? – спросил Анри. – Вы же сами говорили, многие будут голодать, если не принять этот билль.

– К моему прискорбию, их мало заботят проблемы ткачей. Они больше волнуются по поводу общего благосостояния государства.

– И чтобы держать свои задницы в тепле, – добавил Бенджамин, заработав недовольный взгляд месье Лаваля.

Хозяин не любил, когда ругались при его дочери. Анри пребывал в таком приподнятом настроении из-за визита Анны, что даже новости месье Лаваля не способны были его огорчить.

– У нас же есть «Книга цен». Мастера будут вынуждены платить справедливо.

– Но она принята далеко не всеми, и когда работа есть только для одного, что делать остальным? Некоторые мастера, возможно, решат, что у них нет выбора, и будут платить меньше, чтобы не разориться. И кто сможет упрекнуть их в этом? Работники угрожают насилием тем, кто не подпишет, а правительство говорит о том, что в этот район нужно ввести войска с целью защиты граждан.

Анри вздрогнул. Это было очень похоже на рассказы матери о драгонадах.

* * *

Позже Анри достал и разложил на столе у окна рисунок Анны, чтобы разглядеть его, пока солнце еще не зашло. Изучая подробности эскиза и восхищаясь яркими красками, что добавили реалистичности изображению, он снова почувствовал близость девушки, как будто она стояла у него за спиной. Анри достал акварель, маленькую кисточку и начал переносить композицию, рисуя цветные точки на куске графленой бумаги, с помощью которой он сможет настроить станок. При этом молодой человек начал напевать что-то себе под нос, радуясь приятной задаче.

Когда наступили сумерки, цвета́ потеряли природную яркость, и на ночь ему пришлось прекратить работу. Свернув рисунок, он прижался к нему щекой, словно желая снова ощутить прикосновение кожи Анны, чувствуя острое влечение, которое всегда возникало в ее присутствии.

Он зажег свечу и достал лист бумаги. В этот раз Анри не обращал внимания на грамматические ошибки.

Дорогая Анна!

С наилучшими пожеланиями, Анри

Я хочу от всей души поблагодарить Вас за Ваш новый рисунок. Он очень красивый и реалистичный, он даже лучше первого. Сегодня вечером я начал работу над композицией для станка и надеюсь, что скоро смогу ткать. Поскольку сейчас мало работы, месье Лаваль разрешил мне настроить станок для себя, и с Божьей помощью я смогу закончить свою работу к концу следующего месяца. Комитет соберется в январе, это моя цель.

Непросто мне будет ткать все эти изгибы, но, когда я работаю, я думаю о Вас, Анна. Надеюсь, скоро мы снова сможем встретиться.

Подписав письмо, Анри тут же пожалел об этом. Если оно попадет не в те руки, это может создать проблемы для ее семьи. Анна говорила, что все сложно, и он понимал: это действительно так.

«Нельзя отрицать такое сильное чувство, – подумал юноша. – Она чувствует то же самое. Так она сказала. Мы что-нибудь придумаем».

Но пока что им, возможно, следовало соблюдать осторожность. Он переписал письмо, в качестве подписи оставив лишь одну букву А, что казалось очень загадочным и волнующим.

* * *

Было еще не так холодно, чтобы зажигать камин, но месье Лаваль, как обычно, сидел в своем любимом обтянутом материей кресле с подголовником возле пустого очага, одетый в домашний костюм: темно-зеленый халат из мягкой саржи, красную шапочку и вышитые тапки.

– У вас найдется для меня несколько минут? Я хочу вам кое-что показать, – сказал Анри.

Если его хозяин одобрит композицию, Анри вынужден будет попросить его о помощи. Ему нужно использовать с этой целью станок для фигурного ткачества три недели. Также ему понадобится помощник. В результате должно получиться пять ярдов материи.

– Позже, позже, – ответил он. – Закрой дверь и присоединяйся ко мне, парень. Нам надо кое-что обсудить.

Старик наполнил глиняную трубку табаком и поджег его. Вдохнув, он выпустил через ноздри облако ароматного дыма.

– Мы никогда не разговаривали о твоем будущем, верно?

– Я работаю над композицией для моей выпускной работы и планирую однажды стать мастером, как вы, – сказал Анри. – Вы знаете, что я всегда уважал вас, сэр.

– А я тебя. Очень даже. На самом деле я какое-то время смотрел на тебя как на сына, которого у нас никогда не было.

– Вы были для меня больше, чем отцом.

– Но ситуация непростая… – Месье Лаваль сделал паузу, словно пытаясь подобрать правильные слова. Наконец он, казалось, нашел их: – Я уже старый и уставший человек, Анри. Однако у меня нет наследников, кроме тебя.

– Меня? Но, сэр, я не могу позволить себе купить ваше дело.

– Я не собираюсь продавать его тебе, парень. Я хочу, чтобы ты его унаследовал. Как сын.

Это было неожиданным заявлением, и Анри силился его понять. Он представлял, что накопит денег, снимет комнату и станок, как сделал Ги в Бетнал-Грин, где аренда дешевле, и будет не спеша работать. Возможно, рано или поздно он сможет купить дом в Спиталфилдс вместе со станком и нанять подмастерьев. А месье Лаваль ему предлагает шанс унаследовать успешное и уважаемое предприятие по производству шелка. О таком он не смел и мечтать.

– Я даже не знаю, что ответить, – выдохнул юноша.

– Но, как я сказал, не все так просто.

– Конечно. Вы должны все тщательно продумать. Юридические вопросы и так далее.

– Ты не понял. Это всё административные детали, их легко решить. Моя главная проблема – Мариетта.

Анри нахмурился. Как Мариетта может быть проблемой?

– Вы не должны беспокоиться о Мариетте, сэр. Она мне очень дорога как сестра. Конечно, тут будет ее дом, пока она не выйдет замуж. Я стану заботиться о ней.

– Она моя настоящая наследница, – сказал месье Лаваль. – Как я могу оставить дело тебе и в то же время убедиться, что она получит свою долю, принадлежащую ей по праву?

Анри медленно начал понимать суть проблемы. Женщины работали шелкокрутильщицами, подобно его матери. Еще он слышал о паре женщин, которые работали на обычном ткацком станке. Но он никогда не слышал, чтобы они становились мастерами. В любом случае, Мариетта не должна была работать. Она заслуживала, и он знал, что ее отец тоже так считает, лучшей жизни, полной комфорта и приятного времяпрепровождения.

– Очень скоро ее уже можно будет выдать замуж, верно? У такой красивой девушки наверняка будет много ухажеров.

– И тут мы подходим к главному, мой мальчик, к основной проблеме.

Месье Лаваль посмотрел на свою трубку, после чего несколько секунд тщательно наполнял ее. Казалось, ему сложно говорить об этом.

– Продолжайте, сэр. Я весь на иголках.

– Мариетта говорила мне, что вчера к нам приходили две молодые дамы.

Такого поворота событий Анри ожидал меньше всего. А это здесь причем?

– То была костюмер мисс Шарлотта. Она пришла с еще одной леди, нарисовавшей эскиз, который я вам показывал раньше, – сказал он. – Леди улучшила его и добавила цвет. Вот он у меня, сэр, желаете взглянуть? Вообще-то я хотел спросить вас…

– А как зовут эту молодую леди?

– Мисс Анна Баттерфилд.

– А, я уже встречал ее, когда она приходила к нам с запиской. И откуда она сама?

У Анри не было выбора.

– Она племянница торговца Сэдлера, – признался юноша. – Я знаю, что вы думаете об этом человеке, но девушка очень талантлива и мила. Она совершенно безобидна.

– Сэдлер, говоришь? – Старик зажег трубку и выпустил сквозь зубы струю дыма. – Этот грязный ублюдок. Ну, дело в том, что… – Он снова сделал паузу. – Мариетта, кажется, считает, что между тобой и этой девушкой что-то есть.

Анри почувствовал, как его загнали в угол. Теперь не было смысла скрывать правду. Он прочистил горло.

– Ну, честно говоря, я думаю, что-то может быть. Хотя только Богу известно, что из этого получится, поскольку мы живем в совсем разных мирах…

– Это беспокоит Мариетту, – заметил месье Лаваль, попыхивая трубкой.

– Конечно, она, вероятно, слышала мой разговор с мисс Баттерфилд, – признал Анри. – Но я хочу уверить вас: между нами не происходило ничего предосудительного. Не могу понять, почему Мариетта беспокоится обо мне.

– Да ты, что ли, слеп, мальчик?! – чуть не крикнул месье Лаваль. – Ты такой сообразительный в остальных вопросах, однако не заметил, что моя дочь влюблена в тебя.

У Анри отвисла челюсть от удивления.

– Но она же еще ребенок, сэр.

– Ей пятнадцать лет, в этом возрасте многие девушки обручаются, – ответил месье Лаваль. – Я давно заметил, она неравнодушна к тебе, однако молчал, думая, что это чувство однажды станет взаимным. Лишь вчера вечером она призналась мне в этом.

У Анри голова шла кругом. Мариетта влюблена в него?

– Хочу быть честным с тобой, – продолжил месье Лаваль. – Я надеялся, однажды это могло бы стать решением моей дилеммы.

– Решением?

Анри внезапно понял: месье Лаваль ожидал, что он женится на его дочери. На самом деле ему показалось, будто это является условием для унаследования его дела. Еще пару минут назад Анри считал себя самым счастливым человеком на земле, но теперь ситуация сильно усложнилась. Ведь как он может жениться на Мариетте, маленькой девочке, с которой рос, играл в детские игры и которую считал младшей сестрой? При других обстоятельствах это польстило бы ему, а его мать была бы довольна. О таком подарке даже не мечтал когда-то нищий мальчик-иммигрант.

Но он не мог и помыслить о подобном. Ведь теперь он знал, что такое любовь.

* * *

Всю ночь и следующий день Анри не находил себе места. Казалось, он потерял тот компас, который вел его по жизни – тяжелый труд и послушание, – и хотя сейчас юноша ясно понимал, в чем заключается его долг, он не мог представить, как выполнить его. Ему хотелось обсудить это с единственным человеком, которому он мог по-настоящему доверять.

После работы, прихватив с собой два горячих мясных пирога, вареный картофель, купленный им у торговки на Брик-Лейн, и немного кофе с кухни месье Лаваля, Анри отправился в Бетнал-Грин, чтобы повидаться с матерью.

Как обычно, Клотильда сидела за крутильным колесом, работая при свете единственной свечи.

«Какой старой и худой она кажется, – подумал Анри, – завяла из-за того, что много работает и мало отдыхает».

Заказы попадались редко. К тому же ей приходилось обрабатывать шелк в очень сжатые сроки. Она не могла позволить себе отказаться от работы и очень часто, стараясь уложиться в срок, сидела за станком всю ночь напролет. Не считая еженедельного посещения церкви, у нее было мало времени и возможностей для общения с другими людьми.

Увидев сына, женщина широко улыбнулась.

– Анри, какой сюрприз, – прошептала Клотильда, и они обнялись.

Он достал две оловянных тарелки, поставил их на простой деревянный стол и разложил на них пироги и картофель, спрятанные во внутреннем кармане куртки.

– Мама, иди поешь, пока не остыло. Потом ты сможешь вернуться к работе, и мы поговорим. Я принес еще и кофе.

– Как приятно. Ты меня балуешь. – Она встала и подошла к столу. – Как ты живешь, мой мальчик? – спросила Клотильда, жадно откусывая кусок пирога.

– Наконец я определился с композицией для моей работы, – ответил он. – Теперь мне нужно лишь согласие месье Лаваля несколько недель использовать станок.

– Можно мне взглянуть?

– Рисунок у меня с собой, но давай посмотрим на него, когда у нас пальцы не будут вымазаны мясным соком.

Они поели, после чего Анри разжег огонь в камине, чтобы закипятить две чашки воды для кофе. С интересом изучив рисунок и похвалив его реалистичность, мать спросила:

– И кто это нарисовал?

Анри начал подробно рассказывать, как он заполучил первый эскиз Анны и как она хотела ему помочь и нарисовала новый, цветной его вариант. Он понимал, что слишком много говорит, слишком часто упоминает ее, но не мог остановиться. Ему очень нравилось имя девушки. Клотильда, интуитивно поняв, в какой ситуации находится ее сын, сказала без обиняков:

– Эта художница явно очень талантлива. Но дело не только в этом, верно, Анри?

Он кивнул и понурился, пытаясь скрыть краску, залившую его лицо.

– Не могу отрицать это. Похоже, я влюбился в нее, и, мне кажется, она тоже.

Клотильда ободряюще улыбнулась, но внутри у нее все сжалось. Как долго продлится эта страсть? Анри уже заработал себе определенную известность тем, что часто влюблялся в разных девушек, что обычно не нравилось их родителям. Но как правило такое увлечение у него быстро проходило. Она могла лишь надеяться: однажды сын поймет – симпатичная внешность не гарантирует того, что девушка сможет стать хорошей женой.

– Когда я смогу познакомиться с ней? – спросила женщина.

Утаивать правду не было смысла, поскольку она все равно всплыла бы рано или поздно. Он рассказал ей о семье Сэдлеров и о своих мыслях по поводу того, что они посчитают его плохой партией для племянницы, они наверняка хотели бы подыскать для нее богатого жениха. Анри не упомянул об их враждебном отношении к французским ткачам и о том, что их обвиняли в контрабанде шелка.

Клотильда помрачнела.

– Помни о своем социальном положении, сын. Ты должен забыть об этой девушке, – сказала она.

– Но я люблю ее, мама. Я умру, если не буду с ней.

Услышав его слова, женщина рассмеялась.

– Когда ты уже прекратишь считать, что влюблен, Анри? – спросила она. – Поверь мне, это приведет лишь к еще одному огорчению.

Анри ощутил в груди какую-то невыносимую тяжесть, которая не давала ему нормально дышать. Он понимал: мать права, и его любовь к Анне лишь фантазия, у которой нет будущего из-за того, что они были из разных миров. Ему захотелось убежать от правды ее слов.

Вода закипела. Анри добавил в нее кофе, перемешал и разлил напиток по чашкам, процедив его через кусочек муслиновой ткани.

– Какая роскошь! – заметила Клотильда, поднеся чашку к носу, чтобы вдохнуть кофейный аромат.

– Есть еще кое-что, – сказал он, собираясь с мыслями.

– Продолжай.

– Это еще больше усложняет ситуацию.

– Я тебя внимательно слушаю.

Анри попытался кратко пересказать разговор с месье Лавалем. Не успел он закончить, как Клотильда сокрушенно покачала головой.

– Ты только послушай себя, – взорвалась она. – Я не могу поверить, что у меня такой глупый сын. У тебя не было ничего, и тут тебе предлагают прекрасную возможность унаследовать доходное и уважаемое дело, хороший дом и даже жениться на красивой, молодой женщине. И ты еще размышляешь над тем, что делать? Ты идиот, мальчик. Если бы ты был моложе, я выпорола бы тебя розгой.

– Но я не люблю Мариетту, – ответил он смущенно.

Клотильда стала суровой.

– Пришло время отбросить свои детские предрассудки, Анри. Мало кто может похвастаться возможностью жениться по любви. Многие бы радовались вниманию Мариетты. Она очаровательна и красива, а ее отец является одним из самых уважаемых мастеров в Спиталфилдс. Что тут плохого? Ты полюбишь ее со временем, я в этом не сомневаюсь. Ты не должен позволить себе поступить иначе.

Свеча начала мигать. Она почти догорела.

– Можешь пропустить мои слова мимо ушей, сын, – продолжила Клотильда. – Господь дал тебе шанс на нормальную жизнь. Я прошу тебя, не отказывайся от него.

Возвращаясь домой на Вуд-Стрит, Анри думал лишь об Анне. До дома было не более двух миль. Шел легкий дождь. Анри не мог представить, что больше никогда не увидит ее, никогда не посмотрит в сине-зеленые глаза девушки, не испытает то сильнейшее чувство родства и понимания.

– Я люблю ее! – крикнул он. – Как я могу об этом забыть?

Его слова отразились эхом на пустых улицах. Никто не ответил, но он знал, каков был бы ответ и какие обязательства ему следовало выполнить. Его уважение к месье Лавалю и все то, что он для него сделал, ответственность за мать и память о погибшей семье не оставляли ему выбора.

Ситуация была вдвойне безвыходной. С одной стороны, если он откажет месье Лавалю, то потеряет возможность возвыситься в обществе и получить слабую надежду однажды жениться на такой девушке, как Анна. С другой, он мог унаследовать дело месье Лаваля, только отказавшись от будущего с Анной.

– Будь я проклят, если допущу это, – сердито пробормотал он.

Дождь усилился.

* * *

Юноша вернулся на Вуд-Стрит промокший до нитки и увидел месье Лаваля, который с недовольным видом читал газету. Он молча протянул ее Анри.

РЕЙД РЕЗЧИКОВ

24 ноября 1760 года

В Бетнал-Грин вечером во вторник толпа взбесившихся рабочих, утверждавших, что они являются членами организации «Отважное сопротивление», ворвалась в дом некоего Джона Пура, ткача, угрожая ему и его жене мушкетом. Они уничтожили многие его станки, порезав на куски немало ценного шелка. Они утверждают, что он работает на месье Шаве и «не следует правилам “Книги”», имея в виду «Книгу цен». Они пытаются сделать так, чтобы все мастера платили работникам, следуя расценкам, указанным в ней. Десять человек взяты под стражу и содержатся в Ньюгейтской тюрьме, ожидая суда.

Прочитав заметку, Анри почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.

– Это как-то связано с Ги? – спросил он.

Месье Лаваль кивнул.

– Его мать приходила недавно. Она в отчаянии и хотела, чтобы я ей помог. Он связался с плохими ребятами, как я и боялся, и пошел с ними в этот рейд.

Анри, конечно, слышал о группах наемных работников, в отчаянии вламывавшихся в дома мастеров, которые не платили по «Книге цен» и резали шелк на станках. Но как Ги мог пойти на такое?

– Что случилось? Почему Ги был там? – У него так сильно пересохло во рту, что он едва мог говорить.

Когда месье Лаваль закончил набивать трубку, Анри задрожал.

– Это скверная история. Он был вместе с бандой, порезавшей шелк в доме того бедняги Пура, работающего на мастера Шаве. Кто-то начал угрожать его жене оружием. Ги поймали и арестовали, сейчас он в тюрьме. Его матери сказали, что если его признают виновным, то могут выслать или повесить.

Анри перестал дышать. Шаве был печально известным мастером, который не позволял своим работникам вступать в клубы ткачей и платить туда взносы. Возле его дома не раз собирались возмущенные люди. Тогда он нанял себе охранников. Вероятно, поэтому они напали на одного из его ткачей, а не на него самого. Но как в этой истории замешан Ги? Он едва ли мог угрожать кому-нибудь оружием. Иногда Ги бывал резким, однако он не причинил бы никому зла. Анри не верил своим ушам.

– Это ужасные новости.

Его собственные проблемы теперь казались ему очень глупыми и несущественными.

Он представил, как его замерзший, напуганный и голодный друг сидит в кандалах в ужасной камере со всякими опасными и больными людьми. Ги легко мог вспылить и совершить какую-нибудь глупость, но он не был преступником. Как и Анри, Ги раньше был никем. Он выучился на ткача практически без единого замечания от мастера, смог снять комнату и станок, после чего получил несколько неплохих заказов. Конечно, он был молод и страстен, подобно Анри влюбляясь во всех девушек подряд, но он часто рассказывал, что хочет купить дом и основать свое дело, жениться, завести семью и прожить долгую счастливую жизнь.

Теперь его жизнь могла прекратиться по решению судьи.

– Наши в состоянии что-нибудь сделать? – спросил Анри.

Месье Лаваль покачал головой.

– Мы можем попытаться внести за него залог, но я сомневаюсь, что это поможет. Сходим к нему в тюрьму и посмотрим, каким образом облегчить его пребывание там. Между тем мы не в силах повлиять на вердикт судьи.

В этот момент послышался громкий стук в дверь.

– Ради всего святого, кто это пришел так поздно? – пробормотал месье Лаваль.

Из-за двери раздался громкий голос:

– Это стража. Открывайте быстрее, или мы выломаем дверь!

Месье Лаваль открыл, и в гостиную тут же прошли пять мужчин в потертой форме и тяжелых сапогах. В комнате внезапно стало тесно.

Самый высокий из них, который, по всей видимости, был главным, внимательно посмотрел на Анри.

– Анри Вендом?

– Да, сэр, – ответил юноша, стараясь держаться непринужденно.

– У нас есть причины полагать, что ты в сговоре с человеком, который обвиняется в убийстве, – заявил здоровяк. – С Ги Леметром.

– Он наемный работник, член нашей паствы, и я знаю его почти всю жизнь.

– Ты подписал «Книгу цен»?

– Да, сэр. Я решил, что это поможет облегчить жизнь наемных работников и предотвратит волнения.

– Ты ошибся, парень. Твоя подпись стоит рядом с подписью Леметра и остальных, кто нарушил закон. Где ты был вечером в прошлый вторник?

– Дома, сэр. Мой хозяин месье Лаваль может это подтвердить.

Месье Лаваля не было видно за пятью рослыми мужчинами, но его голос звучал громко и четко.

– Все верно, я готов поклясться на Библии, что Анри говорит правду. Я знаю его более десяти лет. Могу сказать, что он богобоязненный, законопослушный молодой человек, который даже не подумал бы заниматься чем-то незаконным. Ваше присутствие в этом доме нежелательно, – продолжил он. – Я прошу вас немедленно уйти, пока вы не разбудили мою маленькую дочь.

– Очень хорошо. – Здоровяк повернулся к Анри. – Смотри не впутайся в историю, парень. – Он вплотную подошел к юноше и дыхнул на него перегаром. – Или я клянусь, что лично позабочусь о том, чтобы ты последовал за дружком на виселицу.

Стражники рассмеялись и быстро вышли на улицу, чуть не сбив месье Лаваля с ног.

После того как Анна посетила Вуд-Стрит, дни стали тянуться для нее со скоростью улитки.

Она читала и перечитывала письмо Анри столько раз, что уголки листка истрепались и начали рваться. Нежность последних строк тронула ее до глубины души:

«Непросто мне будет ткать все эти изгибы, но, когда я работаю, я думаю о Вас, Анна. Надеюсь, что скоро мы снова сможем встретиться».

Она прижала письмо к груди.

«Это было на самом деле, – подумала девушка. – Он чувствует то же, что и я».

Она представила его за станком, управляющего сложной системой узлов и ремешков, создающей композицию, вдохнула сладковатый, пряный, немного затхлый запах шелка и почувствовала под ногами неровный пол их мастерской.

Однако теперь обстоятельства складывались таким образом, что Анна не знала, когда снова сможет увидеть Анри. Воспоминания об их встрече лишь усиливали боль. В тот день, попрощавшись с мисс Шарлоттой, Анна решила, что у нее остается еще много свободного времени. Тетя Сара и Лиззи поехали в гости в Хэкни и не должны были вернуться раньше пяти часов.

Анна планировала прийти домой в полпятого и незаметно прошмыгнуть в свою комнату, где она якобы отдыхала, страдая от мигрени. Девушка украдкой подошла к Спитал-Сквер, опасаясь, что ее могут заметить, и осторожно открыла дверь, надеясь, что ее не услышат в кабинете дяди.

Сначала она подумала, будто ей показалось. Но потом снова услышала голос тети из гостиной:

– Анна, это ты?

Выхода не было. Анна замерла возле двери. Она быстро оправила юбку и волосы под чепчиком, лихорадочно пытаясь придумать убедительную историю.

– Вы рано вернулись, тетя, – заметила девушка, улыбнувшись.

– По всей видимости, они ошиблись с датой, – ответила тетя Сара. – Мы приехали туда, но никого не оказалось дома. Это так унизительно. Мы больше не будем принимать приглашения от этой семьи.

– Мне очень жаль. Я рада сообщить, что почувствовала себя лучше после того, как немного погуляла.

– Это весьма хорошие новости, племянница. Но меня они не утешают. Дело в том, что мы вернулись еще до трех часов, а тебя уже не было дома. Ты не сообщила Бетти о своем уходе. Теперь ты возвращаешься добрых полтора часа спустя. Пожалуйста, закрой за собой дверь и сядь, поскольку я очень обеспокоена и хочу услышать объяснения.

– Я была у мисс Шарлотты, чтобы проверить, что нового она успела пошить. Мы попили чаю и чудно пообщались, – сымпровизировала Анна. – Время пробежало незаметно.

Тетя Сара нахмурилась, покачала головой и вздохнула.

– Больше, чем непослушание, я не люблю ложь. – Она повысила голос. – Ты врешь мне, дорогая. Я этого терпеть не намерена.

Анна вздрогнула. Откуда она могла об этом узнать?

– Когда ты не вернулась в течение получаса, я начала волноваться. Лиззи предположила, что ты, возможно, пошла к мисс Шарлотте, поскольку ей показалось, будто вы с ней подружились. Мы обсудим это позже, племянница, ведь молодой девушке твоего положения не пристало заводить дружбу с торговкой, какой бы милой она ни была. В любом случае, я прекрасно знаю, что магазин мисс Шарлотты по вторникам закрыт, потому что в этот день у нее выходной. В конце концов, я послала Бетти проверить это. Она стучала в дверь и дергала колокольчик, но никто не открыл.

Анна потупилась, избегая яростного взгляда тети и пытаясь придумать, что ответить на это. Стоило ли сочинять что-то еще или лучше открыть правду? Как бы то ни было, у нее большие проблемы.

– Тебе нечего сказать?

Анна попыталась представить доброе лицо отца. В ее голове возник его тихий и четкий голос, словно он читал проповедь в церкви: «И ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным».

– Мне очень жаль, что я не предупредила Бетти, куда пошла, и тем самым заставила вас волноваться. Но я не врала вам, тетя. Я действительно была у мисс Шарлотты, потому что мне нравится ее компания. В этом городе у меня нет других друзей, и порой мне очень одиноко, поэтому я не прошу прощения за то, что сделала.

Сара попыталась перебить ее, однако Анна продолжила:

– Мы действительно попили чаю, но потом ей нужно было выполнить одно поручение, и я присоединилась к ней. Она хотела отнести эскиз одному ткачу. Он пригласил нас к себе и показал свои станки, чтобы мы могли лучше понять, как эскиз будет перенесен на материю. Это было так интересно, что мы пробыли там дольше, чем собирались.

У Сары отвисла челюсть от удивления. Она больше не пыталась перебить Анну.

– Дело в том, тетя, что мне не за что извиняться. Мне восемнадцать лет, я пытаюсь привыкнуть к нравам Лондона и, честно говоря, очень хорошо отношусь к мисс Шарлотте. Не вините ее ни в чем, потому что я сама решила ее сопровождать. Она бы не допустила, чтобы я попала в беду, и мы ни на секунду не расставались. У меня был интересный, насыщенный день, и я не вижу в этом ничего плохого.

Тетя Сара подошла к камину и принялась переставлять карточки и безделушки на полке. Повозившись с ними несколько секунд, она повернулась к Анне. Черты ее лица исказила ярость.

– Ты очень упрямая и своевольная девушка, – сказала она спокойным голосом, но розовые пятна на щеках выдавали ее волнение. – Ты уже должна знать, как положено вести себя в достойном обществе. Мы не можем запереть тебя, но, если будешь продолжать в том же духе, не обращая внимания на свою репутацию, боюсь, нам придется отослать тебя обратно в Суффолк. Я вынуждена обсудить этот вопрос с мистером Сэдлером, а сейчас, пожалуйста, ступай в свою комнату и оставайся там до ужина или до тех пор, пока я не позову тебя.

За ужином говорили мало. Позже Анну вызвала тетя и сказала: дядя напишет об этой ситуации ее отцу. Между тем ей было запрещено покидать дом, за исключением посещения церкви и запланированных мероприятий.

По пути к своей комнате Анна сохраняла спокойствие. Но стоило ей закрыть за собой дверь, она бросилась на кровать и рыдала, пока у нее не разболелась голова и не покраснели глаза.

* * *

Наступил очередной скучный день. Дождь стучал в окна, а в гостиной было так темно, словно уже наступил вечер, хотя часы показывали всего лишь два часа дня. Анна сидела у окна и читала книгу, а Лиззи играла на клавесине, вновь и вновь допуская одни и те же ошибки. Это очень действовало на нервы Анны. Она чувствовала, как внутри нее все сильнее сжимается какая-то пружина.

«Еще немного, и я закричу и швырну в нее эту книгу».

В дверь постучала Бетти. Принесли письмо от Чарльза. Он интересовался, может ли посетить ее сегодня днем. Анна погрустнела.

– Дорогая, это чудесные новости, – улыбнулась тетя Сара. – Возможно, все произойдет именно сегодня.

«Тетя радуется, потому что, если он сделает предложение, они смогут избавиться от меня», – печально подумала Анна.

Тетя Сара была в восторге.

– Попроси Бетти принести два больших кувшина с горячей водой и мой лучший кусок мыла в твою комнату, чтобы ты пахла прекрасным летним днем. Может, тебе надеть зеленое дамастовое платье? Ты должна выглядеть чарующе, но не вызывающе. Я дам тебе мои лучшие кружевные манжеты, дорогая, и симпатичные накрахмаленные ленты для волос. Нет ничего лучше кружев от Тонтона, чтобы привлечь внимание к изящным запястьям и лебединой шее.

Анна, вежливо улыбнувшись, поблагодарила тетю за доброту. Она ощущала некую отстраненность, словно все внимание было сосредоточено на каком-то другом человеке, который походил на нее, говорил, как она, но являлся абсолютно посторонней личностью. Она чувствовала себя товаром, который тетя хочет красиво упаковать и продать, заключив сделку, чтобы избавиться от нее.

Вернувшись к себе в комнату, девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и рассуждать рационально.

«А что, если он действительно сделает предложение сегодня днем? Должна ли я принять первое же предложение, потому что других нет? Так ли ужасно быть замужем за преуспевающим молодым повесой?»

Ей не пришлось бы думать о заработке. Такая партия наверняка обеспечит безбедное существование отцу и Джейн. По крайней мере, не придется сидеть в четырех стенах в Спитал-Сквер, она сможет посвятить себя рисованию и другим вещам.

* * *

Чарльз приехал ровно в четыре часа. Тетя распорядилась приготовить чай. Семья собралась в гостиной, и последовал скучный обмен любезностями. Тетя Сара посадила Чарльза рядом с Анной. Он примостился на краешек стула, подперев подбородок кулаком.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, Анна.

– Спасибо, – ответила она, вздрогнув от того, что он назвал ее по имени.

– Вы рисовали что-нибудь в последнее время?

«Он старается. Я должна вести себя вежливо».

– Увы, нет. Я люблю рисовать цветы с натуры, но сейчас плохая погода.

– Я заметил, что вам понравился отцовский сад, когда вы приезжали к нам с мистером Эретом. А здесь у вас есть свой сад?

Анна с трудом подавила желание захихикать, заметив, как комично дернулся его кадык. Он был похож на маленького зверька, попавшего в ловушку в его горле. А что, если бы там была настоящая маленькая мышь? Вероятно, она бы сбежала, неожиданно выпрыгнув из его рта и пронесшись по полу, словно обезумевший мяч, и заставила бы Чарльза от удивления потерять дар речи.

– Нет, у нас есть небольшой участок, поросший травой. Там растет всего одно дерево. Там особо не порисуешь. Как ваша учеба? – быстро спросила она. – Должно быть, юриспруденция очень интересна.

– Так может показаться на первый взгляд. Но я должен запоминать наизусть подробности тысяч дел. От этого голова идет кругом. Боюсь, я не столь пунктуален.

Анне понравилось, что Чарльз ругает себя.

«Возможно, у него все же есть чувство юмора», – подумала она.

– Какие дела вам кажутся наиболее интересными?

– К сожалению, больше всего меня интригуют серьезные преступления.

– Например?

– Я изучал случаи предумышленных и непредумышленных убийств. Что может заставить человека совершить такое?

– Не думаю, что кто-то в здравом уме может убить ближнего. Должно быть, такой человек просто не в себе. Я не считаю, что убийцами рождаются.

– Вы бы изменили свое мнение, если бы увидели некоторых мерзавцев, которые сидят в Ньюгейте. Поверьте мне, для многих из них петля – слишком гуманная кара.

– Я молю небеса, чтобы никогда не встречать таких людей. – Она читала ужасные рассказы об этой печально известной тюрьме и толпах людей, которые собирались, чтобы посмотреть на повешение. – Но разве казнь является правильным наказанием, если человек совершил убийство, когда был не в себе?

– У каждого есть выбор. Я так считаю. Бедные могут улучшить свою жизнь тяжелым трудом, а злые и жестокие – бич общества, и нам всем будет лучше без них.

– Хорошо сказано, – вмешался Уильям. – Поэтому ты учишься на адвоката, так ведь, Чарли? Чтобы дать им всем урок?

Анна не могла поверить своим ушам. Уильям, который воровал у отца, разглагольствует о защите законов? Девушке захотелось рассказать все, что она знала о нем, прямо там, но она довольствовалась лишь уничижительным взглядом, на что он просто улыбнулся.

После чаепития Джозеф и Уильям извинились и ушли, сославшись на неотложные дела. Лиззи послали заниматься, а Сара сказала, что ей нужно срочно сходить в магазин. Они остались одни. Анна хотела оказаться в любом другом месте, только не наедине с Чарльзом в гостиной. Но ей некуда было бежать.

– Дорогая Анна, мне так понравился наш разговор, – прошептал он. – Вы умная и душевная молодая женщина, и я нахожу это весьма притягательным. – Чарльз взял ее за руку и придвинулся ближе.

Анна почувствовала его зловонное дыхание.

– Мое расположение к вам лишь укрепилось в последнее время, и, если я не ошибаюсь, ваше ко мне тоже?

Анна посмотрела на него, пытаясь понять его и убедить себя.

«Если он действительно любит меня, возможно, я тоже смогу его со временем полюбить?»

Но что-то было не так. Хотя его губы улыбались, глаза Чарльза были холодны. Словно он заключал выгодную сделку. В этот момент она поняла, что должна прислушаться к собственному сердцу, ей стало ясно, что следует ответить.

Случившееся в следующую секунду стало для нее неожиданностью. Его рука начала дрожать. Чарльз заколебался. Наступила напряженная тишина. Он посмотрел в сторону окна, а потом снова на Анну и глубоко вздохнул.

– Вы сможете приехать на следующей неделе к нам на обед? – спросил молодой человек.

Анна почувствовала глубокое облегчение. То, что он в последнюю минуту разнервничался или испугался, дало ей столь необходимую передышку. Хотя, возможно, он понял правду, то, что они друг друга не любят. Анна прикусила губу до боли, поэтому ей удалось сдержать смех.

– Спасибо за приглашение, я с радостью навещу вас, – ответила она, скрестив пальцы за спиной.

* * *

– Ну как? – спросила тетя Сара, когда Чарльз уехал.

– Мы очень мило провели время, – ответила Анна. – Он пригласил меня к себе на обед на следующей неделе.

Тетя Сара сначала опечалилась, но потом, услышав последние слова племянницы, снова воспрянула духом.

«Как же отчаянно тетя хочет все устроить. Она дала отцу слово и теперь не успокоится, пока не сдержит его».

* * *

Тетя Сара не находила себе места от волнения. Августа Хинчлифф прислала ей записку, сообщая, что портретист мистер Гейнсборо на несколько дней приезжает в Лондон из Бата и готов познакомиться с потенциальными клиентами в своей мастерской в Полл-Молл.

– Мистер Сэдлер согласился, и мы договорились о встрече завтра утром, – сообщила она во время завтрака. – Нам нужно быть готовыми, ведь мистера Сэдлера должны избрать бейлифом, не так ли?

Анна очень много читала и слышала об этом человеке. Он был подающим надежды художником, который пользовался популярностью у аристократов. Хотя мистер Гейнсборо жил на гонорары с портретов, которые писал, говорили, что он больше любит изображать пейзажи. Его деревья и прочие растения всегда выделялись поразительной реалистичностью. Анне очень хотелось познакомиться с этим человеком.

После завтрака девушка рассказала об этом тете Саре.

– Мистер Гейнсборо, как мне кажется, – это отличный выбор. Он сумеет подчеркнуть новый статус дяди Джозефа.

– Ты знакома с его работами?

– Конечно. Я обожаю его картины, тетя Сара. Его пейзажи великолепны. Я бы отдала все что угодно, чтобы познакомиться с ним.

Сара довольно улыбнулась племяннице.

– Возможно, когда ты выйдешь за Чарльза, то сможешь нанять его.

– Действительно, – согласилась Анна. – В таком случае, это же прекрасная возможность познакомиться с ним заранее, не так ли?

Тетя задумалась.

– Не вижу в этом ничего плохого. Я спрошу твоего дядю. Если он согласится, ты поедешь со мной.

Дома́ в Вест-Энде были намного больше и роскошнее, чем в других районах. Экипаж остановился возле внушительного особняка из красного кирпича. Анна гадала, может ли художник зарабатывать столько денег, чтобы позволить себе подобный дом.

Но оказалось, что мистер Гейнсборо занимал лишь малую часть этого здания. Он жил в двух комнатах на первом этаже. По всей видимости, у него не было слуги, потому что дверь он открыл сам. Это был высокий, хорошо выглядевший мужчина лет сорока с темными волосами, длинным носом и полными губами, из-за которых казалось, что он постоянно чему-то удивлен.

Их провели в большую комнату, где сильно пахло маслом и скипидаром. Кроме кушетки, стола и нескольких стульев, в ней ничего не было. С одной стороны стоял еще один стол, на котором лежали кисти и баночки с краской, разные пузырьки и кувшинчики, пестик и ступка, а также предмет, в котором Анна узнала муштабель. Это была палочка с шариком на конце, служившая живописцу опорой для руки, когда он работал над мелкими деталями картины. На полу стоял небольшой деревянный манекен, одетый как ребенок, и высокий мольберт, на котором размещался большой холст, прикрытый материей.

Поздоровавшись с гостями, художник предложил им сесть и удалился в заднюю комнату, вернувшись с записной книжкой и пачкой бумаг.

– Итак, чем я могу вам помочь?

Дядя Джозеф объяснил, какую картину они хотят попросить его написать.

– Какая честь, мистер Сэдлер, я очень рад! – сказал мистер Гейнсборо. – Моя семья в некотором смысле занималась этим ремеслом. Мой отец ткал шерсть.

Они начали обсуждать сложности текстильной промышленности, а потом, через несколько минут, перешли к делу. Мистер Гейнсборо описал типы возможных портретов. Самым экономным оказался портрет одной фигуры до талии с обычным фоном и без рук, а самым дорогим – портрет в полный рост группы или пары человек с красивым фоном. Дополнительно брались деньги за изображение животных.

Он делал пометки и ответил на несколько вопросов, после чего протянул дяде Джозефу пачку листов.

– Здесь вы увидите пример каждого портрета и цену. Можете написать мне в любое время, если у вас возникнут дополнительные вопросы. Мне нужно будет, чтобы вы приезжали для позирования не более шести раз. Все зависит от композиции, которую вы изберете. Я могу писать тут или в Бате. Как вам будет удобно.

Наступила тишина. В этот момент Анне очень захотелось задать вопрос о картине на мольберте, но она испугалась, что это может быть невежливо. К счастью, дядя Джозеф, казалось, не обращал внимания на подобные мелочи.

– Можно взглянуть на вашу последнюю работу? – спросил он.

Мистер Гейнсборо заколебался, но потом подошел к мольберту и резко сбросил ткань с картины.

– Как видите, работа еще не окончена, – сказал он.

Это был портрет симпатичного джентльмена в темно-розовом шелковом сюртуке, написанный почти в полный рост. Мужчина опирался о скалу, а фоном картины служил классический пейзаж. Джентльмен был изображен прекрасно, однако внимание Анны приковали к себе листва на переднем плане и плющ, оплетающий скалу.

– Это так чудесно, сэр, – тихо сказала она. – Я всегда очень высоко ценила ваши портреты. Но должна признать, больше всего восхищаюсь тем, как вы изображаете пейзажи и природу.

Мистер Гейнсборо, который до этого вел себя довольно скованно, в тот момент немного оживился.

– Я рад слышать это, мадам, потому что с большим удовольствием пишу именно пейзажи. Когда рисую природу, я отдыхаю от изображения человеческих лиц и форм.

– Однако у этого мужчины очень красивое лицо. Могу я спросить, кто это? – поинтересовался Джозеф.

– Это Джошуа Григби, адвокат из Грейз-Инн, – ответил Гейнсборо. – Его семья из моего любимого графства Суффолк, где мне привили любовь к пейзажам и природе.

– Вы из Суффолка! – воскликнула Сара. – Моя племянница тоже приехала оттуда не так давно.

– Из небольшой деревни неподалеку от Халесворта, – добавила Анна. – Я также полюбила рисование, изображая природу родного края.

– А я из Ипсуича, хотя родился на юге, в Садбери. Вы тоже художник? Какое чудесное совпадение!

– Едва ли можно назвать меня художником, сэр, – ответила она, краснея. – Просто я люблю рисовать карандашами и красками.

– И вы должны это делать как можно чаще. – Гейнсборо задумался. – Можно научиться разным техникам, наблюдая за работой других художников, но ваши собственные глаза и руки являются самыми важными учителями. Ничто не заменит наблюдение и постоянную практику.

Анна хотела еще пообщаться с ним, но тетя Сара начала ерзать на стуле рядом с племянницей.

– Это было очень интересно, однако мы не хотим вас задерживать, мистер Гейнсборо, – сказала она. – Спасибо за то, что уделили нам немного времени.

– Был рад знакомству, – ответил он, а потом обратился к Анне: – Планируется открыть новое Общество изящных искусств, вы слышали? Оно будет находиться недалеко отсюда. Возможно, вы будете первой леди, которая сможет выставить там свои работы.

– Не дразните меня, сэр.

Он рассмеялся, но его глаза оставались серьезными.

– Я знаком со многими хорошими художницами, – заметил он. – Нет причин, из-за которых эти леди не должны выставлять свои работы для широкой публики.

Когда они вышли из здания, Анне показалось, что она пари́т по воздуху.

* * *

Все еще взволнованная после встречи с известным мастером, Анна взялась за перо. Анри мог бы понять ее возбуждение.

Дорогой Анри!

С наилучшими пожеланиями, А.

Спасибо за письмо. Я очень рада узнать, что Вы почти готовы приступить к работе. Я бы с радостью посмотрела на это сама, если бы у меня была возможность.

Сегодня я познакомилась с великим художником Гейнсборо. Представьте! Я восхищаюсь его работами. В любом случае, интерес, проявленный Вами к моему эскизу, распалил мое любопытство, и мне стало интересно узнать больше о рисунках для ткани. Я уже заказала новый, больший по размерам альбом, чтобы продолжить рисовать! Но мне нужно подробнее узнать о ткачестве. Вероятно, Вы сможете меня научить?

Пожалуйста, отвечайте быстрее.

Они подошли к тюрьме, стоявшей на Ньюгейт-Стрит, и вскоре стало ясно, что сегодня был необычный день. В церкви звонили в колокола, и многочисленная толпа, еще бо́льшая, чем та, что собиралась во время демонстрации ткачей, блокировала все подходы к тюремным воротам.

Анри казалось, весь Лондон вышел на улицы: мужчины, женщины и дети были одеты в лучшие наряды, словно собрались в храм, а потом на пикник в парк и прогулку на лодке по реке.

– Святой Боже! – воскликнул месье Лаваль. – Сейчас будут казнить осужденных.

На лестнице появился узник, вызвав рев толпы, в котором смешались радость и порицание. Несмотря на кандалы, сковывавшие человека по рукам и ногам, он был одет как денди. Через силу подняв руки, он улыбнулся собравшимся, в этот момент напоминая короля, приветствующего подданных.

Потом под насмешки и свист толпы узника свели вниз и посадили на старую телегу, где его ждал длинный деревянный ящик. Анри с ужасом понял, что это гроб. В нем осужденного должны были похоронить.

Но мужчина не обращал внимания на домовину, он смеялся и шутил с солдатами, старательно уворачиваясь от летевших в него гнилых фруктов и экскрементов. Когда телега двинулась в путь в окружении солдат, вооруженных пистолетами и шпагами, толпа ринулась за ней.

– Как далеко находится виселица? – спросил Анри у седого старика, стоявшего рядом с ним.

– До Тайберна две мили. Однако они будут останавливаться у каждой таверны, поэтому дорога займет не менее трех часов. Ему купят столько пива, что он будет мертвецки пьян, когда окажется на виселице. Ублюдок еще легко отделался.

– Что за преступление он совершил?

– Говорят, убил женщину, хотя он отрицает это. Она была шлюхой, но никто не должен так умирать.

– А почему такому грешнику покупают пиво?

– Они приходят сюда ради зрелища, – ответил старик. – Они хотят увидеть, как он намочит штаны.

– От страха?

– Нет. Когда он немного повисит, станет понятно, что он наконец помер, – буркнул старик.

Анри наблюдал за шумящей толпой, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. Насколько бы ужасным ни было его преступление, как могут люди так карать себе подобных? А что, если этот человек невиновен? Анри старался не думать о том, что его друг тоже может подвергнуться столь жутким насмешкам и бесславной смерти.

Когда толпа немного поредела, они с месье Лавалем смогли протиснуться к тюремным воротам. Они еще не подошли к лестнице, а юноша уже различил крики узников. Ему казалось, они вот-вот должны войти в ворота ада, только эта преисподняя находилась на земле в двух милях от его дома и всего в нескольких сотнях ярдов от самого красивого здания, что он когда-либо видел. Месье Лаваль сказал ему:

– Это собор Святого Павла. Мы сможем потом там помолиться.

Отдав шесть пенсов за вход, они пошли вслед за толстым краснолицым тюремщиком по коридору к камерам. Вонь и шум были невыносимы. Месье Лаваль протянул Анри платок.

– Зажми нос, парень, – сказал он. – Здесь можно легко подцепить какую-нибудь заразу.

Тюремщик отпер тяжелую металлическую дверь и провел их в камеру. Это было большое каменное помещение. Свет в него проникал через два маленьких зарешеченных окошка высоко под потолком. Поначалу глаз ничего не различал в полумраке, но по мере того как их зрение начало привыкать к плохому освещению, они поняли, что в камере находится несколько десятков человек, прикованных цепями к стенам. Большинство узников были полностью обнажены, тела покрывала лишь их собственная грязь. Все выглядели одинаково отчаявшимися и голодными. Они гремели цепями и просили дать им еды, воды, табака и джина. Пройдя немного вперед, старик и юноша обнаружили Ги, лежавшего на грязном полу.

Анри потряс его за плечо.

– Это я и месье Лаваль. Мы пришли помочь тебе.

Повернув голову, Ги посмотрел на друга.

– Оставьте меня, – простонал он. – Тут уже ничего не поделаешь.

– Мы принесли еду.

Вид свертка, который месье Лаваль достал из-за пазухи, заставил всех узников податься вперед. Они начали громко кричать и греметь цепями. Ги схватил сверток, разорвал его и начал быстро запихивать хлеб с сыром в рот. Когда он проглотил последний кусок и убедился, что крошек тоже не осталось, то выхватил из руки Анри бутылку с портером, зубами сорвал крышку и выпил содержимое в четыре глотка, тяжело дыша после каждого из них. Ги закончил трапезу, громко рыгнув, чем вызвал одобрительный гул сокамерников.

– Где твоя одежда? – спросил месье Лаваль.

– Если ты не можешь заплатить, когда попадаешь сюда, они забирают твое шмотье в счет оплаты, – ответил Ги, повалившись на пол. – Они стервятники. Коль не в состоянии платить, не получишь ни еды, ни воды, ничего. Но кому какое дело? Я все равно умру, здесь или на виселице.

– Мы принесли деньги, чтобы тебя выпустили под залог. Ты сможешь выйти отсюда завтра.

Ги покачал головой.

– Моя мать уже предлагала деньги. Они не взяли.

– Мы хотя бы попробуем. В чем тебя обвиняют?

– В организации беспорядков, краже, нанесении ущерба собственности, соучастии в убийстве. На меня повесили все грехи, которые только есть на свете.

– Разве среди твоих дружков нет никого, кто мог бы дать показания в твою пользу?

– У нас каждый сам за себя. Да и кому нужен нищий француз?

На лице Ги отразилось такое страдание, что Анри понял: ему никогда не удастся забыть это.

– Спасибо за то, что пришли и принесли еду, друзья, – наконец сказал Ги. – Простите, что наговорил вам ерунды. Я был дураком и, как глупец, заслуживаю смерти. Позаботьтесь ради меня о моей матери.

Сказав это, он опустился на пол и свернулся калачиком, прижавшись лбом к коленям и прикрыв лицо рукой. Месье Лаваль двинулся к двери, но Анри не смог сойти с места.

– Мы вытащим тебя отсюда, я обещаю, – прошептал он.

* * *

Мужчины молча прошли по мрачным коридорам и спросили у ворот, с кем они могут встретиться по поводу залога. Им сказали, что для этого нужно поговорить с судьей, но его сейчас нет. Когда они начали настаивать, отказываясь уйти, пока им не дадут поговорить с кем-нибудь, обоих провели в кабинет, где на столах были навалены кучи бумаг и папок, и велели ждать.

Прошло полчаса, потом еще столько же, но никто не приходил. Наконец из-за двери высунулся клерк с бледным лицом. Явно удивившись, он спросил, что они там делают и кого ждут.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем он вернулся с новостями.

– За Ги Леметра залога нет, – сказал он. – Судья его отклонил.

– Но мы ведь можем написать апелляцию? – спросил месье Лаваль.

Мужчина пожал плечами.

– Я тут помочь не в силах, – ответил он. – Это решение суда.

* * *

Когда они вышли из ворот тюрьмы и вдохнули полной грудью чистый воздух, солнечный свет и беззаботные трели птиц в кронах деревьев, казалось, насмехались над ними. Они двинулись в обратный путь по Ньюгейт-Стрит, погруженные в свои мысли. Как и было уговорено ранее, старик и юноша поднялись по величественным ступеням собора, миновали портики и вошли через высокие деревянные двери в огромный зал, погруженный в тишину.

Месье Лаваль двинулся к ближайшей скамье и, встав на колени, склонил голову в молитве. Анри застыл на месте, едва дыша. Он залюбовался красотой внутреннего пространства собора, затейливой резьбой на мраморных стенах и квадратных колоннах, вздымающихся на огромную высоту и подпирающих многочисленные арки, расписанные библейскими сценами в красках всех цветов радуги.

Красота этого места заставила Анри заплакать. Он почувствовал легкое головокружение, словно попал в какой-то параллельный мир. И тут юноша услышал собственный голос, который эхом отразился в огромном пустом зале.

– Pour l’amour du ciel, je vous en prie, sauvez mon ami!

Месье Лаваль обнял его за плечи и прошептал:

– Тише, тише, парень, пойдем со мной.

Старик вывел его наружу и посадил на лавку, освещенную ярким солнцем. Сев рядом, месье Лаваль решил подождать, пока Анри успокоится.

* * *

После посещения тюрьмы у Анри осталось затаенное чувство гнева. Он уже давно потерял веру в Бога, но теперь начал молиться каждую ночь. Хотя это были скорее не молитвы, а яростные протесты против несправедливости, царившей в мире, и жестокости наказания, которое постигло невиновного молодого человека. Единственной ошибкой Ги было то, что он пытался сделать мир более справедливым. Возможно, он действовал сгоряча и недостаточно обдумав свои поступки, но его мотивы были чисты. Почему же Господь так ужасно обошелся с ним?

Месье Лаваль пытался убедить Анри, что негласно делается все возможное для освобождения Ги. Французская церковь организовала регулярные передачи еды и воды для Ги. Также в суд начали писать письма, предлагая значительно бо́льшую сумму залога, чем мог дать месье Лаваль.

Анри и месье Лаваль попытались узнать подробности у работников, участвовавших в протестах в ту ночь, но никто не признавался, что видел что-то, когда угрожали жене ткача. Большинство этих людей боялись тоже угодить за решетку, потому и отрицали всякую причастность к данному делу.

В конце концов нашелся один ирландец, утверждавший, что Ги к этой истории не имеет никакого отношения, поскольку он лично видел его в «Дельфине» в то время, когда происходили беспорядки. Ирландец даже согласился дать показания в пользу Ги, но, когда месье Лаваль привел адвоката, чтобы поговорить с ним, он исчез, прихватив с собой жену и детей, и больше его никогда не видели.

Проходили недели, и при каждом посещении Анри тюрьмы друг казался ему все более худым и несчастным. Наконец они узнали, что слушание по его делу назначили на январь.

Им не оставалось ничего другого, как только ждать.

* * *

Ночи стали длиннее, похолодало, и редкие снегопады омрачали небеса. Анри услышал, как повариха и Мариетта обсуждают приготовления к Рождеству, гадая, сколько будет стоить целый гусь. В конце концов они пришли к выводу, что это будет слишком дорого.

– Все равно половину тушки занимает жир, – пробормотала повариха.

Вместо гуся решено было приготовить телятину. Они целое утро просидели на кухне, готовя большой сливовый пирог, щедро сдобренный бренди с таким расчетом, чтобы он не испортился до Крещения.

Анри очень любил пору, когда проводились банкеты, собирались друзья, а дом украшался зелеными ветками и листьями, собранными на полях возле Бетнал-Грин. В это время года юноша обычно чувствовал, что Англия действительно стала для него родиной, страной, где он и его братья-протестанты не должны бояться преследований за собственную веру и где он находится в окружении своей новой семьи.

Но в этом году у Анри не было желания праздновать. Каждый вечер, пытаясь заснуть, он представлял себе несчастного Ги в холодной камере и толпу черни, требующую крови осужденного. Даже в такой, на первый взгляд, мирной стране, как Англия, были силы, которых ему стоило бояться.

У него получалось отогнать горькие мысли только с помощью тяжелого труда. Он много времени уделял своей выпускной композиции. Боясь собственных мыслей, Анри ночами трудился, переводя эскиз Анны на графленую бумагу, а потом разрабатывая сложную расстановку ремешков станка и диапазон цветов для нитей. Композиция была настолько замысловатой, что ему несколько раз пришлось начинать сначала. Наконец он смог приступить к ткачеству с твердой уверенностью, что готовый продукт прекрасно отразит мастерство Анны.

Анри обожал момент, когда челнок делает первый проход по основе и начинают появляться первые несколько дюймов материи с линиями рисунка. Работа шла очень медленно, потому что рисунок требовал частых смен подножек станка и челноков. Его помощник, сонный и медлительный из-за холода, нередко допускал ошибки, дергая не за те ремешки в неправильном порядке.

Анри еще никогда не доводилось прежде работать над таким сложным рисунком. Он быстро утомлялся из-за того, что вынужден был внимательно следить за движениями челноков, стараясь избежать серьезных ошибок. С каждым новым дюймом сотканной ткани работа становилась все сложнее. Чем дальше Анри продвигался, тем выше была цена ошибки, ведь если бы он обнаружил неточность, ему пришлось бы потратить много времени и дорогостоящих шпулек с крашеным и крученым шелком, чтобы исправить ее.

Когда часть работы была сделана и картина на шелке начала приобретать определенные черты, Анри почувствовал рядом с собой присутствие Анны, словно девушка незримо наблюдала за его работой. Иногда он ловил себя на том, что мысленно разговаривает с ней.

«Этот край зеленый, правда? Или сделать немного светлее? Изгиб почти не виден здесь, поэтому я не могу полностью спрятать уступы. Вы меня простите за это?»

На время он отходил от станка поесть, а потом возвращался назад, и его сердце сжималось от восхищения возникающим рисунком, тем, как обретали форму стебли растений, листья и нежные цветы. Когда он доткал до того места, где на эскизе был изображен маленький жучок, на глаза Анри навернулись слезы.

Он много работал каждый день, часто при свечах в самое темное время года, останавливаясь, лишь когда рвалась важная нить, которую нельзя восстановить при плохом освещении, или когда уставший помощник наконец засыпал, повиснув на ремешках станка.

Анри не ответил на письмо Анны, он не знал, что отвечать. Несмотря на то что юноше очень хотелось вновь увидеть ее, жестокие слова матери и события последних недель изменили его отношение. После первого посещения тюрьмы Анри еще дважды носил Ги еду и одежду. Представители французской церкви предложили заплатить за перевод узника в одиночную камеру, но он отказался.

– Как я смогу выдержать собственное молчание, – сказал Ги, – когда меня ждет жизнь, полная страданий? Они преступники, все эти люди, но, несмотря на это, составляют мне компанию.

«Я сам мог бы оказаться на его месте, если бы не послушал совета доброго и щедрого хозяина», – подумал юноша.

Жизни Анри и Ги были очень похожи, оба они столько пережили, столько потеряли, прежде чем благодаря чистой случайности нашли свое призвание в мире шелка. Оба тяжело работали, чтобы выбиться в люди. Как может он отказаться от такой удачной возможности, которую предлагает хозяин?

После того разговора они не поднимали эту тему. Поскольку в декабре заказов обычно бывало немного, месье Лаваль редко появлялся в своем кабинете, проводя бо́льшую часть времени вне дома: он бывал в церкви, где, как обычно, готовились раздавать еду нищим на Рождество, а также в гильдии ткачей, где осуществлялись приготовления к приему новых мастеров в новом году. Мариетта, как всегда, была очень дружелюбна и ненавязчива. По всей видимости, она не знала о вмешательстве отца в ее сердечные дела.

* * *

За две недели до Рождества Анри закончил свою выпускную работу.

– Это триумф, – сказал месье Лаваль, хлопнув его по спине. – Ты оправдал все мои ожидания, парень. Я уверен, что тебя возьмут в гильдию уже в январе. Добро пожаловать, мастер Вендом!

Пока старик с помощью маленькой лупы изучал ткань, внимательно разглядывая цвета и формы, блестящие и мерцающие при свете огня, Анри показалось, что стебли и листья колышутся на ветру. Впервые посмотрев на шелк глазами хозяина, юноша понял: ткань действительно красива, а рисунок выглядит очень реалистично.

– Качество исключительное, Анри, – сказал месье Лаваль. – С технической стороны все сделано безупречно, я такого никогда не видел, даже у старых мастеров, вроде Лемана и прочих. Однако работа имеет очень современный вид. Клянусь, этот шелк станет весьма популярным среди наших модниц. – Он рассмеялся. – Следующие несколько месяцев ты будешь ткать лишь одну композицию. Она тебе сильно надоест, но ты сможешь хорошо заработать.

Анри почувствовал, что краснеет. Его хозяин редко бывал столь щедрым на похвалу. Месье Лаваль положил шелк и достал свою глиняную трубку, набил ее, поджег и сделал глубокий вдох.

– Тебя ждет большое будущее, сынок. Ты не против, что я тебя так назвал?

«Должно быть, он хотел сказать “зять”», – подумал Анри.

В его голове мелькнула мысль о том, что стать преемником старика для него будет большой честью.

– Я очень горд, что вы так относитесь ко мне, – ответил Анри.

– Дочь, иди посмотри, что наш умный мальчик сотворил, – крикнул месье Лаваль. – И принеси новую бутылку портвейна, а к ней три бокала, чтобы мы могли это отпраздновать.

Мариетта поднесла к свету шелк.

– Ох… Божечки, – прошептала она, затаив дыхание. – Ты это соткал?

Не успел Анри опомниться, как девочка крепко обняла его за шею. Он почувствовал тепло ее тела и услышал, как гулко стучит сердце в ее груди. Анри задумался, мог бы он влюбиться в нее.

Наконец отпустив шею Анри, Мариетта снова взяла ткань в руки и принялась внимательно рассматривать композицию. Увидев вытканного маленького жучка, прицепившегося к листику, она рассмеялась. Она обернула материю вокруг талии, словно это была юбка, и покрутилась на месте перед двумя мужчинами, хлопая ресницами и улыбаясь.

– Я хочу такое платье, папа. Чтобы надеть его на первый бал.

– Мы об этом позаботимся, – пробормотал тот в ответ.

– А ты будешь со мной танцевать, Анри.

Она взяла его за руку и, напевая себе под нос какую-то веселую мелодию, начала скакать по комнате, таща юношу за собой. Месье Лаваль наблюдал за ними и одобрительно улыбался, притопывая ногой. Анри чувствовал себя неловко, но радость Мариетты и облегчение оттого, что он наконец-то закончил самое важное задание в своей жизни, помогли ему расслабиться.

В камине весело горел огонь, отблески пламени сверкали на деревянной обшивке стен. Портвейн поднял Анри настроение, но в этот момент он вспомнил о Ги. Отчаянная ситуация друга лишь подчеркнула его собственный успех. Судьба подчас может быть такой капризной, а жизнь настолько хрупкой. Но по крайней мере в тот момент это были его мир, его дом, его люди, и со временем ему следовало жениться на Мариетте. Они любили его, а он любил их. Тут было его место.

Как он мог думать иначе?

У Анри не было выхода, парню нужно признать правду, которая притаилась в его сердце, словно монстр: дружба с Анной не имеет будущего. Он полагал, что если будет игнорировать эту истину, то сможет как-то избежать неминуемого, но теперь понял – ему стоит быстрее решить этот вопрос. Так будет честно, а он должен двигаться дальше, принять будущее, свою судьбу.

Позже вечером он взялся за перо и начал писать письмо Анне.

Дорогая Анна!

Работа почти завершена, и я пишу, чтобы снова поблагодарить Вас. Ткань выглядит хорошо, и мой хозяин рад. Но по поводу того вопроса, о котором Вы спрашивали, я, к сожалению, не могу Вам помочь. Вы художница с огромным талантом, и я желаю Вам успеха, но понимаю, что нам не стоит больше встречаться.

Письмо принесли вместе с другой корреспонденцией. Бетти положила всю почту на стол. Анна узнала почерк на конверте и почувствовала, как у нее все сжалось внутри от волнения.

– От кого это? – спросила тетя Сара, снимая очки.

– Это от друга из моей деревни, – солгала она.

– Надеюсь, там хорошие новости. Вот, возьми нож для писем.

– Спасибо, тетя, я открою его позже. Не хочу портить себе такой чудесный завтрак.

У Анны пропал аппетит. Она с большим трудом доела кусок мясного пирога, который лежал на ее тарелке. Наконец завтрак закончился, и она тут же побежала к себе в комнату. Лиззи последовала за ней.

– Позже, кузина, – сказала Анна, не пуская ее в комнату. – Дай мне немного побыть одной.

Она вскрыла конверт и поначалу даже не поняла, что написано в письме.

«Нам не стоит больше встречаться».

Анне стало дурно, когда она сообразила, что это значит.

– Нет! – выдохнула девушка, зарывшись лицом в подушку и чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.

«Зачем он это написал? Должно быть, произошло ужасное недоразумение».

Спустя какое-то время она уселась на кровати и несколько раз перечитала письмо, не веря своим глазам. Что она такого сделала, чтобы заслужить столь ужасный отказ? Она попыталась вспомнить все происходившее во время их нескольких встреч: у церкви, в магазине мисс Шарлотты, а потом на Вуд-Стрит.

Девушка вспомнила, как они шептались у лестницы, и его слова «Пожалуйста, давайте найдем способ встретиться». Она не могла придумать себе те сильные чувства, которые, как полагала, он испытывал к ней. Анна пыталась понять, что же пошло не так. Неужели тетя Сара заставила Шарлотту рассказать, куда они ходили в тот день? А потом она пошла к Анри и запретила ему общаться с ней? Нет, она была уверена, что мисс Шарлотта никогда не предала бы ее. И чтобы тетя Сара снизошла до визита в дом ткача-француза? Едва ли.

Анна подошла к окну и выглянула на улицу, взглянув на то место, где впервые увидела Анри и Ги, сидевших у стены под деревьями; здесь она видела его, когда он нес ей первое письмо. Казалось, с тех пор прошло очень много времени.

Со свинцового неба падали редкие хлопья раннего снега. Люди сновали по улице, спеша по своим делам, закутанные в плащи и шали. Анна повернулась, взяла в руки письмо и перечитала последнюю фразу: «Я понимаю, что нам больше не стоит встречаться».

– Не стоит, – повторила девушка вслух.

Теперь она поняла.

«Этого не хочет ни он, ни я. Ему сказали, возможно, месье Лаваль, что наша дружба неуместна».

Как она и предполагала, между ними встали социальные барьеры.

«Это была глупая фантазия, – подумала Анна. – Это весьма разумно. Возможно, и к лучшему».

Но никакие аргументы не могли развеять горечь. Несколько раз она слышала на лестнице шаги Лиззи. Анна не пускала в комнату кузину, ссылаясь на мигрень. Когда пришло время обеда, к ней поднялась Бетти с миской бульона и хлебом, чему Анна была очень рада. Устав от постоянного плача, девушка проспала бо́льшую часть дня. Ужинала она тоже у себя в комнате. Когда Бетти пришла, чтобы забрать посуду, она принесла с собой записку от тети Сары.

Дорогая племянница! Я надеюсь, ты уже чувствуешь себя лучше. Думаю, ты помнишь, что нас пригласили в Лудгейт Хилл и мы завтра вечером едем туда ужинать?

Анна совсем забыла об этом. Тетя напомнила о поездке в самый неподходящий момент. Меньше всего ей сейчас хотелось видеть Чарли. Но она не могла прикидываться больной еще целый день. Ей придется взять себя в руки, начать улыбаться и снова столкнуться с миром.

* * *

На следующий день посреди ужина Анна с удивлением поняла, что чувствует себя хорошо и спокойно в этой обстановке. За столом были новые лица – подруга Сюзанны с родителями, а также еще один торговец шелком с женой. Анне налили в бокал кларета, и у них с Чарли завязался живой разговор об искусстве. Он спросил, как обстоят дела с ее творчеством. Она рассказала ему о встрече с мистером Гейнсборо.

– Он очень обаятельный, не так ли? – воскликнул Чарли. – Я познакомился с ним в Бате, когда он приходил к отцу. Он так хорошо рисует лица.

– И пейзажи, – добавила Анна.

После этого они начали спорить, что важнее для художника – рисовать портреты или природу. Вскоре к их разговору присоединились другие гости. Это была самая интересная и бойкая беседа из тех, что у нее случались после приезда в Лондон.

Ужин подошел к концу, и леди удалились в другую комнату, где начали сплетничать об интрижках друзей и моде. Анне стало скучно, но вскоре пришли джентльмены и Сюзанну попросили сыграть на клавесине.

– Ваша сестра очень талантлива, – шепнула она Чарльзу, сидевшему рядом с ней.

– Да, это так. Мне говорили, моя мать хорошо пела, но, увы, я не унаследовал от нее никакого музыкального таланта.

– Уверена, у вас есть другие таланты, – ответила Анна, поворачиваясь к клавесину.

Через несколько секунд она почувствовала, как он взял и осторожно сжал ее руку. Девушка поняла, что краснеет. Возможно, авторы «Книги хороших манер для леди» были правы, и ей не следовало пить за столом. Она гадала, что же будет дальше.

Сюзанна перестала играть, и Чарли убрал руку, чтобы похлопать ей. Он явно совладал с собой. Анна испугалась того, что может последовать дальше, если они останутся наедине. Но все равно не знала, как реагировать на это.

Наконец такой момент наступил. Другие гости начали разъезжаться, и бо́льшая часть семьи перешла в прихожую, чтобы попрощаться с ними. Девушка осталась один на один с Чарльзом в гостиной, где они стояли возле камина.

– Дорогая Анна, – начал он, беря ее за руку и крепко сжимая в своей потной ладони. – Вероятно, вам известно о моих чувствах к вам.

Она кивнула. У нее начала кружиться голова.

– Думаю, да, сэр.

– И вы, наверное, поняли, с какой целью я приезжал к вам в Спитал-Сквер на прошлой неделе? Увы, я немного испугался последствий своего решения, однако сейчас уверен в своем стремлении довести это дело до конца. – Молодой человек глубоко вздохнул и выпалил: – Вы окажете мне честь стать моей женой?

Вот он, этот вопрос, которого так страшилась Анна. Если она откажет, Хинчлиффы обидятся, а дядя и тетя придут в бешенство. Она посмотрела на Чарльза, к лицу которого уже привыкла. На этот раз он улыбался, а его кадык и длинный нос не казались такими нелепыми. Атмосфера в этой хорошо обставленной и освещенной комнате вскружила Анне голову. Ей было приятно в компании Чарльза. Возможно, со временем они смогут подружиться или даже полюбить друг друга.

Девушка глубоко вздохнула и открыла рот, чтобы ответить ему, хотя она не знала, что скажет.

– Дорогой Чарльз, – начала Анна. – Для меня это большая честь. Но вы же знаете, что я дочь бедного сельского священника, ведь так? У меня не может быть хорошего приданого.

– Я в курсе вашей ситуации, однако для меня и моих чувств это не имеет значения.

Он взял Анну за руку и поцеловал ее.

– Тогда вам, должно быть, известно, что мой отец недавно овдовел, – сказала она. – И, поскольку он находится далеко отсюда, вам придется написать ему.

– Разве не ваш дядя решает вопрос вашего замужества?

– Думаю, согласие должен дать отец. Полагаю, он с радостью согласится на наш союз. Если вы не против, я хочу сама сообщить ему об этом. Я поеду домой на Рождество. Прошу вас не оглашать столь радостную новость до моего возвращения из дому.

Чарльз обнял ее и крепко прижал к себе, обдав шею девушки горячим дыханием. Анна не могла отрицать, что ей это было приятно.

– Дорогая моя девочка, ты сделала меня самым счастливым человеком на свете, – прошептал он. – Конечно, мы можем подождать согласия отца. До тех пор это будет нашим маленьким секретом.

* * *

Приближающийся обед гильдии торговцев шелком накалил обстановку в доме Сэдлеров. Кроме того, что во время банкета назначали людей на важные должности, это мероприятие было прекрасной возможностью похвастаться своим лучшим товаром. В случае торговцев шелком они и их жены одевались в самые замечательные шелковые одежды. Сара наняла новую портниху, которая должна была пошить ей обновку, но после каждой примерки она казалась все менее и менее довольной.

– Почему ты не обратилась к мисс Шарлотте, как обычно? – невинным голосом спросила Лиззи.

Девочка не знала, что Анна слышала, как ее тетя заявила, будто больше не станет пользоваться услугами Шарлотты, поскольку та оказалась «ненадежным человеком». С тех пор девушка чувствовала угрызения совести из-за того, что лишила подругу столь ценного клиента.

– Я уже почти жалею, что не поступила так, дорогая, – пробормотала тетя Сара. – Эта портниха, по всей видимости, не обладает ни малейшими навыками и терпением. Теперь я даже не уверена, успеет ли она в срок.

Наконец наступил великий день. Тетя Сара провела бо́льшую его часть, нанося косметику, пудря парик и делая себе маникюр. В конце концов приготовления были закончены и вся семья собралась в гостиной. Новый темно-бирюзовый оттенок материи смотрелся броско, хотя Анна решила, что он недостаточно утонченный. Джозеф облачился в яркий парчовый жилет и длинное пальто, пошитое по последней моде. Он явно чувствовал себя неудобно в этом наряде.

– Я очень надеюсь, что папу выберут бейлифом, – пробормотал Уильям после того, как родители уехали. – Если они этого не сделают, он будет рвать и метать.

Лиззи обеспокоенно посмотрела на брата.

– А разве решение еще не принято?

– Всегда остается вероятность непредвиденных обстоятельств, пока все бумаги не подпишут и не скрепят печатями, – ответил он с загадочным видом.

Позже, когда во время ужина Лиззи вышла в туалет, Анна осталась наедине с Уильямом.

– Что ты имел в виду, когда говорил, что с дядей еще не все понятно? – спросила она.

– В подобных организациях всегда много возни из-за высоких должностей, – ответил он. – Нужно играть по правилам, а я не уверен, что папа хорошо в них разбирается.

– Тогда давай будем надеяться на успех. – Они почти не разговаривали с тех пор, как Анна натолкнулась ночью на Уильяма в кабинете дяди, но этот короткий разговор за столом придал ей смелости. – А как твои дела, Уильям?

– Дела? – переспросил он, наливая себе еще один бокал кларета и предлагая ей графин.

Она с радостью согласилась.

– Я имею в виду, тебе больше не угрожают? Я беспокоилась о тебе.

– Спасибо за твою заботу, кузина, – ответил он. – Спешу тебя уверить, что все хорошо.

– Ты прекратил… то есть ты исправился? И ты вернул те деньги, что украл у дяди?

– Ты меня за идиота держишь?! – взорвался он, грозно посмотрев на нее. Он сделал глубокий глоток из бокала и уставился на него, словно изучая цвет вина. Потом, немного подумав, добавил спокойным тоном: – Конечно, я очень благодарен тебе за то, что ты меня не выдала.

– Я могу попросить услугу за услугу однажды.

– Ты хочешь, чтобы никто не узнал о свидании с Чарльзом?

Анна едва не рассмеялась, но тут она вспомнила, что Чарльз был его другом, и сдержалась.

– Он станет тебе замечательной партией. Конечно, он любит лошадей немного сильнее, чем следовало бы, и у него в последнее время появились некоторые долги, но кто я такой, чтобы его судить? Также у него отличные связи среди власть имущих, и я уверен, что со временем он разбогатеет. А что ты?

– А что я?

– До меня дошел какой-то слух, будто он собирается сделать тебе предложение. Ты его примешь?

Прямой вопрос кузена застал Анну врасплох.

– Он, конечно, очень мил. Спасибо за совет.

Уильям допил вино, встал и поклонился.

– Всегда к вашим услугам, мадам.

Они пожелали друг другу спокойной ночи.

Позже она проснулась, услышав, как к дому подъехала карета. Хлопнули двери, и внизу послышались громкие голоса, но в этот момент Анна снова уснула. Главное, что дядя и тетя вернулись домой.

* * *

На следующее утро Бетти сказала им, что Джозеф и Уильям уже позавтракали и пошли на собрание. Они просили не беспокоить их. Тетя Сара еще не вставала, потому что ей было плохо.

– Подозреваю, она выпила слишком много бренди, – хихикнула Лиззи.

Два часа спустя Анна увидела, как Бетти готовит теплое молоко и печенье для тети.

– Позвольте, я сама это отнесу, – предложила девушка. – Хочу выяснить, что у нее болит.

В ответ на ее стук послышался приглушенный стон. Когда Анна вошла в комнату, оказалось, что ставни все еще закрыты, а в помещении после ночи до сих пор пахнет затхлостью. В полумраке перед ней предстало жалкое зрелище. Лицо тети Сары в обрамлении подушек было перекошено от страдания, щеки побагровели, а глаза покраснели от слез.

Анна поставила поднос на стол и села на край кровати.

– Что с вами случилось? Вам нездоровится?

В ответ тетя громко захныкала. Анна взяла Сару за руку и стала ждать. У девушки был большой опыт ухода за больной матерью, поэтому она знала: одно ее присутствие может помочь тете успокоиться.

Наконец Сара перестала всхлипывать и откинулась на подушку. Взяв стакан с теплым молоком, женщина сделала несколько глотков.

– Мы пропали, дорогая, – пролепетала тетя. – Все потеряно.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Вчера вечером что-то случилось?

Тетя кивнула и всхлипнула.

– Все кончено, – продолжила она. – Твой дядя не станет бейлифом. Он посрамлен.

– Посрамлен? Что произошло?

Анна восстановила в памяти разговор о французском шелке. Неужели кто-то вспомнил об этом теперь, когда прошло уже столько времени?

Запинаясь, тетя Сара начала свой рассказ. По всей видимости, когда Джозеф приехал на банкет, кто-то передал ему записку. Он засунул ее в карман, не читая, решив, будто это подтверждение того, что после ужина его позовут на торжественную церемонию, где назначат бейлифом. Обед продолжался без происшествий, но, когда пришло время, вызвали совершенно другого человека. Он встал, и ему начали аплодировать все присутствовавшие гости. Потом все взоры устремились на Джозефа и Сару, которые чувствовали себя неловко и не могли понять, что происходит.

– Мне захотелось провалиться от стыда сквозь землю, – призналась Сара. – Твой несчастный дядя был так удивлен и смущен, что не знал, как действовать. В конце концов он поднялся и направился к выходу из зала. А я последовала за ним. Мы так долго шли к выходу, дорогая, мимо всех этих ухмыляющихся рож. Мой несчастный муж был унижен и оскорблен. Теперь я беспокоюсь, не тронулся ли он умом от горя.

– Я так понимаю, в записке речь шла об этом?

Сара кивнула.

– Что там было написано?

– Там было написано…

Она махнула рукой в сторону тумбочки и снова начала плакать. Там лежал листок с печатью гильдии и подписью сложившего с себя полномочия бейлифа. Листок, по всей видимости, смяли, а потом разгладили. Анна открыла ставни на одном окне, чтобы прочесть, что же там написано.

Уважаемый мистер Сэдлер!

В свете последних событий и полученных нами отчетов, что Ваша компания снова была уличена в импорте запрещенного французского шелка, по всей видимости, с целью избежать уплаты пошлин, мы с сожалением сообщаем Вам, что Ваша заявка на место бейлифа была отозвана и Вы были освобождены от исполнения обязанностей члена административного комитета.

Мне очень жаль сообщать Вам об этом, но мы передали всю информацию в налоговую службу, которая, вероятно, свяжется с Вами в ближайшее время.

Письмо поразило Анну своей прямотой. Если такова была расплата за лживость Уильяма – а дядя уже взял вину на себя, – почему они так долго тянули с этим? И зачем поступать таким образом, унизив его при всех?

– Это правда? – спросила Анна, притворившись, будто ничего не знает. – Обвинение в контрабанде?

Тетя села на постели и начала грызть печенье. Затем кивнула.

– Он говорит, несколько недель назад произошла бухгалтерская ошибка, из-за которой какие-то налоги остались неуплаченными. Тогда мы все были шокированы, но Джозеф обсудил все с административным комитетом, и они приняли его извинения. Он не понимает, откуда взялась эта последняя жалоба.

В воздухе повис кислый запах недоверия. Вся эта ситуация была такой сложной и запутанной. А что, если, несмотря на все уверения Уильяма, он продолжал играть? И что, если, отчаявшись, он продолжал подделывать отчеты об уплате налогов, тратя деньги на то, чтобы отдавать свои долги? Коль дела обстояли именно так, понятно, почему Джозефа удивили события на банкете.

– Как вы считаете, что будет дальше?

– Джозеф и Уильям сейчас пытаются понять, что могло пойти не так. После этого они обратятся в гильдию и налоговую службу, чтобы решить все эти вопросы.

– А что же делать с уголовными обвинениями?

– Этого я боюсь больше всего, дорогая. Но мистер Сэдлер убедил меня, что в случае выплаты всей суммы нам удастся избежать уголовного преследования.

– А сумма велика?

Сара вздохнула.

– Такие вещи нам, женщинам, знать не следует. Наша задача ждать и принять судьбу, какой бы она ни была. – Сара крепче запахнулась в шаль, несмотря на то что в комнате было душно. – Оставь меня и пришли Бетти, чтобы я могла приготовиться для встречи с миром. Но пожалуйста… – она взяла Анну за руку и крепко сжала ее, – пообещай, что ты ни словом не обмолвишься об этом Лиззи. Она обожает отца и очень огорчится, узнав, что у него такие проблемы.

Анна пообещала.

* * *

После того памятного вечера Джозефа почти не было видно. Он целыми днями и ночами просиживал, запершись у себя в кабинете, иногда выходя оттуда в своем лучшем жилете и парике, чтобы уехать по делам и вернуться лишь поздно вечером, когда все уже обычно спали.

Сара много времени проводила у себя в комнате, порой она выходила к обеду, но почти ничего не ела. До Рождества оставалось совсем мало времени, однако никто не готовил пудинг, не покупал гуся к столу. Темное облако опустилось на дом Сэдлеров, и казалось, ничто уже не изменится к лучшему.

Спустя несколько дней после скандала на банкете к завтраку принесли письмо. Анна узнала почерк, но дождалась, пока все закончат есть и разойдутся по своим делам, прежде чем вскрыть его в одиночестве.

Уважаемая мисс Баттерфилд!

С наилучшими пожеланиями, Чарльз Хинчлифф

Вынужден сообщить Вам, что ввиду непредвиденных обстоятельств я не смогу выполнить наше соглашение. Я буду очень благодарен, если Вы, во избежание дальнейших затруднений, впредь воздержитесь от общения.

Анне захотелось рассмеяться из-за абсурдности этого письма и формальности языка, которым оно было написано. Потом девушка разозлилась. И кем только Чарльз Хинчлифф возомнил себя, что позволяет себе относиться к ней с таким пренебрежением? Он тоже не был святым, если верить Уильяму, также любил играть в азартные игры и прохладно относился к учебе. А на все это, скорее всего, ему давал деньги его богатый отец.

То, что он написал ей такое пренебрежительное письмо, которое наверняка составлял с помощью родителей, не только вызывало обиду, но и показывало мелочность и малодушие лондонского общества, где человека ценят лишь до тех пор, пока это выгодно. Анна поняла, насколько сильно был опозорен дядя, из-за чего тень упала на всю семью.

Ее размышления прервал Уильям, вернувшийся в столовую.

– А я тут не оставлял… – начал он и осекся, заметив письмо у нее в руке. – Плохие новости?

– Это от Чарльза. Кажется, он внезапно потерял ко мне интерес. Не могу представить почему, – ответила она, криво улыбнувшись.

– Вот ублюдок. – Уильям опустился на стул рядом с Анной. – Можно я взгляну? – Он взял письмо и быстро просмотрел его. – Боже, – прошептал и громко стукнул кулаком по столу. – Я не ожидал, что они так быстро и решительно отвернутся от нас. Мы дружим с ними много лет. А ты практически была с ним обручена… Как он смеет вот так ставить под сомнение твою честь? – Он обхватил голову руками. – О боже! Что я наделал?

– Это не только твоя вина, – тихо ответила она.

– Если бы я признался отцу во всем, мы бы выплачивали пошлину каждую неделю, как он обещал гильдии, и они не требовали бы от нас столько денег, не говоря уже о штрафе.

– Так еще есть и штраф?

– Четыре сотни фунтов.

– Это невероятная сумма! Где вы ее возьмете?

Он покачал головой.

– А что будет, если не сможете заплатить?

– Наверное, мы станем банкротами.

Это слово возымело действие пощечины. Анна, конечно, знала, что оно значит, но она представить не могла, что такое можно будет сказать о предприятии «Сэдлер и сын».

– А что потом?

– Если мы не сумеем расплатиться с долгами до начала января, нам придется продать дело.

– А дом?

– Дом тоже. Он является частью предприятия.

– Но где мы… то есть вы… будете жить?

Он вздохнул.

– А где живут другие люди? Будем снимать жилье, наверное. Найдем работу, чтобы его оплачивать.

– У вас же, скорее всего, есть запасы шелка, который можно продать и погасить долги, да?

– Я уже пытался.

– Что ты пытался?

– Пробовал продать остатки французского шелка торговцу из другого города. Но кто-то узнал материал и проследил его происхождение. Это только ухудшило ситуацию. Надо заплатить больше налогов и еще один штраф. Единственный шелк, что у нас остался, это тот, что лежит на складе уже много месяцев или даже лет, с тех самых пор, как умер старый король. Он никому не нужен. Мода переменчива. – Уильям снова вздохнул. – Это все так не вовремя. Папа собирался подать письменное предложение на поставку шелка для приданого новой королевы.

– А будет новая королева? Я не слышала об этом.

– Никто не слышал. Это просто слухи. Молодому Георгу не позволят долго ходить в холостяках, поверь мне. Помни, что ему нужен наследник мужского пола. Все торговцы в городе мечтают обогатиться после того, как будет объявлено о свадьбе.

– Интересно, кого он выберет?

– Ходят слухи, он остановит свой выбор на какой-то германской принцессе. Но это не имеет значения, на самом деле, если мы сможем предложить модный товар высшего качества. А такого у нас сейчас нет. – Он сделал паузу и взял письмо Чарльза, снова перечитал его. – Я все испортил. Ты тоже пострадала, расстроилась помолвка.

– Не волнуйся об этом, кузен. Знаю, он твой друг, но, честно говоря, я не люблю его. И взгляды Чарльза очень сильно отличаются от моих.

– Однако он такая хорошая партия. Что ты будешь делать? Или у тебя есть другой кавалер на примете?

– Пожалуйста, не переживай за меня. Я просто поеду домой и буду спокойно жить в деревне.

– «Офелия, уйди в монастырь»?

– Не совсем.

Сказав это, она поняла, что ей действительно очень хочется вернуться в Суффолк, увидеть отца и малышку Джейн. Эти знакомые лесные дорожки и шум моря…

– Я не знала, что ты читаешь Шекспира.

– У нас, мужчин, есть свои тайны.

– А так сразу и не скажешь.

На сей раз настала его очередь смеяться.

– Я буду скучать по твоим едким комментариям, кузина. Мне они всегда нравились. Девушка с твоим умом недолго станет предаваться радостям сельской жизни. А что с твоими планами изучить создание рисунков на шелке?

– Я собираюсь найти человека, который научит меня, – ответила она без особой уверенности в голосе. – Мне говорили, в Норидже процветает торговля шелками.

– Ты будешь приезжать к нам в гости?

«Девушка с твоим умом недолго станет предаваться радостям сельской жизни», – Анна задумалась над словами Уильяма и почувствовала, что отчаяние лишает ее сил.

Она вспомнила, как ей иногда было смертельно скучно в деревне, как она радовалась тому, что уедет в город. А что, если он прав? С другой стороны, жизнь в городе не принесла ей особой радости.

Было ли место, где она могла бы ощутить наконец долгожданное счастье?

Суд над Ги назначили на первый понедельник нового года. Было все еще очень холодно, и снег, который шел на Новый год, превратился в ужасный коричневый лед, покрывший улицы Лондона скользким и опасным ковром. В неотапливаемой комнате со станками дыхание людей превращалось в пар, а пальцы быстро немели, что мешало работать. Им приходилось часто делать перерывы, чтобы согреться на кухне.

Накануне суда Анри принес в гильдию ткачей на Басингхолл-Стрит свою выпускную работу, аккуратно завернутую в бумагу. Ему пришлось прождать полчаса, пока неулыбчивый клерк готовил для него анкету, в которую молодой человек должен был вписать свое имя, возраст, адрес и расписаться. Увидев адрес в анкете, клерк тут же подобрел.

– Месье Лаваль – хороший человек, – сказал он. – И хороший ткач. Он вас тоже учил?

Анри кивнул.

– Мы с интересом изучим вашу работу, – сказал клерк, улыбаясь.

Анри вышел из здания весьма окрыленный этим приемом, поэтому лишь дома заметил, что забыл застегнуть куртку, а шапка и перчатки так и остались лежать у него в кармане.

* * *

Месье Лаваль дал Анри выходной, чтобы юноша смог посетить судебное заседание.

– Скорее всего, ты не сможешь изменить решение суда, но ему будет приятно увидеть знакомое лицо в зале. Будь осторожен, – добавил он. – Тебе запрещено говорить во время слушания, в противном случае тебя могут арестовать за неуважение к суду.

Когда Анри подошел к зданию суда, то увидел огромную толпу, собравшуюся там. Он подумал, что они ждут очередную казнь. На табличке, висевшей на стене, юноша обнаружил список всех заседаний, запланированных на этот день. Внимательно изучив его, он нашел имя Ги. Там было еще много осужденных людей, даже женщин. Их подозревали во взломе, повреждении имущества, ношении оружия и намерении убить ткача по имени Томас Пур. Казалось, все наемные рабочие этого района пришли поддержать коллег, и все они были в плохом расположении духа.

Образовалась такая сильная давка, что до мест для публики добраться не представлялось возможным, поэтому Анри остался ждать в коридоре. Слушания начались с опозданием, потому что каждое заявление суда толпа встречала протестами и бранью. Наконец все успокоились и, когда слушание открылось, новости в толпе стали передавать шепотом.

– Это Джон Валлин, о нем сейчас ведет речь Пур. Он говорит, они назвали его сыном шлюхи и пригрозили выломать дверь.

– Пур все еще выступает?

– Он говорит, что они порезали весь шелк и сломали станки.

– Он говорит, они напали на него даже несмотря на то, что он заплатил комитету…

– Вот ублюдки. Они говорят, Валлин вел себя буйно.

Потом рассмотрели дело Джона Дойла, которому предъявили те же обвинения. Ему повезло меньше, потому что, когда дали слово жене Пура, она сообщила, что Дойл был среди тех семи мужчин, ворвавшихся в их спальню и угрожавших ей пистолетом и ножом.

– Дойл назвал ее сукой и шлюхой.

– А разве это неправда?

Наступила долгая пауза.

– Что там сейчас происходит? – шепотом спросил Анри. Он затаил дыхание от волнения.

– Там Леметр, – сказал кто-то.

– Он мой друг. Пропустите! – крикнул Анри, пытаясь пробиться вперед.

Никто ему не мешал пройти. Наконец он смог взглянуть на зал заседаний. Юноша с ужасом увидел, что Ги посадили в деревянную клетку, на так называемую «скамью подсудимых», где вместе с ним находились два грузных охранника. Хотя его одели в нормальную одежду, Анри с трудом узнал друга, таким бледным и худым тот был.

Судья в большом парике и тяжелой красной мантии, подбитой мехом, обратился к Ги низким голосом:

– Ги Леметр, вы обвиняетесь в том, что десятого декабря с помощью силы и оружия ворвались в дом Томаса Пура с целью уничтожения определенного количества шелка, а также чтобы уничтожить станок и прочие профессиональные инструменты ткача. Далее в этом доме вы порезали и уничтожили вместе с другими людьми сотню ярдов бомбазина, принадлежавшего Томасу Хортону, вы также вместе с другими угрожали пистолетом женщине. Что вы можете сказать на это?

Ги окинул мутным взглядом зал суда. Один из охранников дернул его за руку.

– Мистер Леметр, вы должны ответить на вопрос! – гаркнул судья. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Невиновен, сэр, – тихим голосом ответил Ги.

Ткач мистер Пур вернулся на свидетельскую трибуну и дал показания. Анри воспрянул духом, когда он сказал:

– Я узнал только голоса Дойла и Валлина, там было так темно, что ни я, ни кто-либо другой не смог бы распознать кого-нибудь еще.

– Но вы утверждаете, что знакомы с этим человеком.

– Так и есть, сэр, – ответил Пур. – Мне знакомо его лицо. Он был в комитете, который требовал от нас деньги. «Отважное сопротивление», так они себя называют.

Сын Пура, болезненного вида существо с рябым лицом, утверждал, будто видел Ги в ту ночь у них в доме.

– Я бы узнал этого сукиного сына где угодно, – сказал он. – Этот тип и раньше угрожал нам своей «Книгой цен». Он говорил, что если мы не подпишем, то нам будет худо.

Защита Ги оказалась слабой. Всего два человека свидетельствовали, что у парня был хороший характер и с ним никогда не возникало проблем.

«Жаль, что не спросили меня, – подумал Анри. – Я бы им все четко объяснил».

Но потом он вспомнил, как в дом месье Лаваля приходили стражники. Вероятно, его запомнили, поэтому и показания отвергли бы.

Хотя адвокаты активно расспрашивали свидетелей во время перекрестного допроса, оказалось, никто из них не готов утверждать, что Ги действительно не было в доме ткача в ту ночь.

Анри не мог поверить, что все так быстро закончилось. Когда стражники потащили Ги из зала, он запаниковал.

– Стойте! – крикнул юноша. – Он невиновен. Его там не было. Кто-то точно может это подтвердить.

Судья поднял взгляд и сердито посмотрел на молодого человека.

– Сэр, – сказал он, – если вы еще раз прервете слушание, я велю вас арестовать за то, что вы мешаете суду работать. – Потом он повернулся к залу суда и крикнул: – Следующий!

* * *

Анри наблюдал за продолжением слушания, пребывая в каком-то полузабытьи. Подозреваемых заводили либо по одному, либо группами, после чего им предъявляли обвинения и они могли попытаться себя защитить. Стало ясно, что судья считает Дойла и Валлина главарями банды и что именно у Дойла был пистолет. Ги тоже вспомнили. Пару человек утверждали, что он не только был там в ту ночь, но и являлся одним из главарей шайки. Толпа, которая еще недавно столь оживленно обсуждала происходящее, теперь притихла. Люди внимательно слушали каждое слово обвинителей, подозреваемых и свидетелей.

После обеда судья объявил перерыв, чтобы обдумать дело и вынести приговор. Анри не двинулся с места, опасаясь, что потом не сможет пробиться через толпу обратно. Прошел час, и, когда пристав крикнул «Всем встать!», Анри понял, что едва держится на ногах.

Судья вошел в зал и медленно сел в кресло, стоявшее на возвышении за кафедрой. Он прочитал список из четырех имен. Этих людей привели из камер. Ги среди них не было. Названных заключенных объявили «полностью невиновными», позволив им тут же покинуть зал суда. Счастливчиков сопровождали радостные крики собравшихся зрителей. Еще семерых подозреваемых признали виновными по некоторым пунктам обвинения, поэтому большинство из них приговорили к ссылке.

Единственными подозреваемыми, которых еще не успели позвать, были Валлин, Дойл и Ги.

– Эти бедняги будут отдуваться за всех, – прошептал стоявший рядом с Анри мужчина. – Запомните мои слова. Они всегда оставляют худшее на потом.

Анри встревожился до такой степени, что испугался, как бы его не стошнило.

В зал суда ввели трех мужчин, и толпа заволновалась. Валлин и Дойл стоически ждали своей участи, спокойно глядя на судью, а бледный и дрожащий Ги громко рыдал. Анри почувствовал, что его сердце разобьется при виде напуганного друга, который от ужаса потерял всякое чувство собственного достоинства.

Судья поверх очков посмотрел на подозреваемых, прочистил горло и начал говорить.

– Джон Дойл, Джон Валлин и Ги Леметр, – медленно произнес он торжественным тоном. – Я признаю вас виновными во всех обвинениях, включая вооруженное покушение на убийство.

Толпа заволновалась сильнее и загудела. Анри начал кричать вместе со всеми. Дни, даже недели сдерживаемой ярости и разочарования, ощущение беспомощности перед лицом бездушной системы слышались в этом крике.

– Ах вы, ублюдки! – крикнул он. – Как вам не стыдно?!

Когда он снова посмотрел на скамью подсудимых, оказалось, что Ги потерял сознание, рухнув на пол, словно мешок с картошкой. Два стражника пытались привести его в чувство, чтобы он мог услышать свой приговор. Один из них начал шлепать его по лицу.

Наступила напряженная тишина. Судья открыл ящик стола и достал оттуда кусок черной ткани, которую положил себе на парик. Анри упал на колени, обхватив голову руками, и зарыдал.

– О Боже, спаси его! – шептал он снова и снова.

– Нанесение ущерба имуществу и нападения на граждан продолжались слишком долго, – сказал судья. – Простые подданные короны должны спокойно трудиться, не опасаясь агрессии либо вымогательства со стороны бандитов, которые прикрывают насилие маской справедливости. Поэтому я приговариваю этих троих человек, Джона Валлина, Джона Дойла и Ги Леметра, к повешению за шею до смерти.

По залу пронесся вздох удивления.

– Это должно послужить хорошим примером для других, кто захочет прибегнуть к насилию. Приговор будет приведен в исполнение в Бетнал-Грин возле паба, где эти люди были завсегдатаями.

* * *

Анри плохо помнил, что случилось потом. Его чуть не задавили, когда толпа двинулась к выходу. Он слышал крики и ругань стражников, пытавшихся сдержать напор, и плач женщин в коридоре. Юноша поспешил к выходу, чувствуя кислый привкус рвоты во рту.

Он попытался выйти на свежий воздух, но не успел. Кто-то положил ему руку на плечо и предложил вытереть рот платком.

– Пойдем, мы будем молиться за их души, – послышался мягкий голос, показавшийся Анри знакомым.

– Не надо тратить время на молитвы, – крикнул он, выпрямившись и обведя безумным взглядом коридор. – Как это поможет Ги?

Больше всего Анри хотелось увидеть друга, сказать ему, что все будет хорошо, что приговор отменят. Он побежал по улице к тюрьме, которая находилась неподалеку, но большие деревянные двери были заперты, и сколько он ни стучал, никто ему не открыл.

– Ради всего святого, откройте! – крикнул он. – Позвольте мне взглянуть на него.

Наконец в двери открылось маленькое зарешеченное окошко.

– Мы закрыты. Я арестую тебя, если не уйдешь, – прорычал стражник.

– Я хочу увидеть Ги Леметра.

– Отвали, капустная голова.

– Впусти меня, я сказал!

– Сейчас пущу. И ты останешься здесь.

Окошко закрылось.

Возле тюрьмы собралось несколько сотен мужчин и женщин, которые громко требовали освободить осужденных на смерть. Анри присоединился к ним и тоже начал кричать. Толпа, ставшая единым целым, громко скандировала:

– Освободите троих из «Дельфина»!

На какое-то время Анри показалось, что это может сработать, им удастся изменить судьбу Ги.

Но так продолжалось недолго. Вскоре ворота открылись, и к протестующим вышли десять солдат, которые тут же выстрелили в воздух из пистолетов. После этого они перезарядили оружие и направили стволы на толпу. Анри двинулся вперед, не сводя взгляда с дула ближайшего пистолета, и начал кричать:

– Убейте меня тоже! Ну, давайте, я тоже не виноват, как мой друг!

Стражники снова выстрелили, на сей раз по толпе. Оглушенный и сбитый с толку, Анри кинулся на землю, уверенный, что его ранили. Но он не чувствовал боли. Крики затихли, и спустя несколько секунд люди бросились врассыпную. Он услышал, как кто-то завыл от боли. В этот момент кто-то потянул юношу за ногу прочь от ворот. Обернувшись, Анри узнал работников, с которыми был немного знаком по «Дельфину». Они потащили его по Ньюгейт-Стрит мимо собора Святого Павла, потом по улице Бишопсгейт в сторону Спиталфилдс.

На улицах было неспокойно. Группы молодых людей размахивали факелами и палками, другие собирались на перекрестках и шептались о чем-то.

– Не переживай, – сказали ему его новые знакомые. – Мы освободим всех троих. Устроим такой бунт, что стражники не смогут ничего сделать.

Анри побывал в нескольких пивных, где осушал каждую кружку пива, которую ему предлагали, пытаясь отогнать воспоминания о перекошенном от страха лице Ги. Везде обсуждали приговор и призывали освободить осужденных силой. Эти люди вдруг объявили себя друзьями Валлина и Дойла, уверяя Анри, что они не позволят Ги умереть.

Внутренний голос подсказывал юноше, что он не должен связываться с ними, что ему лучше вернуться к месье Лавалю и рассказать о случившемся, но каждый раз, когда Анри пытался встать, его усаживали назад на стул и давали очередную кружку с пивом. Потом они направились к Бетнал-Грин. Анри стало очень плохо, и у него закружилась голова.

Он узнал паб по вывеске. Это был «Дельфин», где Ги заставил его подписать «Книгу цен». Заметив по дороге какой-то темный закоулок, Анри сказал, что ему надо отойти, но он скоро вернется. Завернув за угол, он заметил в темноте незнакомого мужчину, который, по всей видимости, любезничал со шлюхой. Но он не мог больше ждать.

– Грязный ублюдок, – прорычал мужчина.

– Cul pourri, – прорычал в ответ Анри. – Vas-tu la boucler? Заткни пасть, жирный идиот.

– Что сказал этот чертов лягушатник?

Голос показался Анри знакомым, но его больше волновало собственное самочувствие, поэтому ему было все равно.

– Лучше тебе не знать, – ответила женщина, снова обратив внимание на нижнюю часть тела мужчины. Но тот не хотел успокаиваться. Он оторвался от шлюхи и неровной походкой в полуспущенных штанах двинулся в сторону Анри, сжав кулаки.

– Вставай и дерись, французский червь!

Когда Анри попытался подняться, к его горлу подкатила тошнота, и он больше не смог ее сдерживать. Мужчина тут же ретировался восвояси, грязно ругаясь.

Анри выпрямился и начал вытирать рот рукавом. В этот момент он услышал стук подкованных сапог по мостовой. Прогремел оглушительный залп из мушкетов. Анри повалился на землю, сжав голову руками, не обращая внимания на грязь, затаив дыхание и надеясь, что его не увидят. Краем глаза он заметил, что мужчина и женщина бросились к противоположному выходу из проулка.

Из паба послышались отчаянные крики, треск ломающегося дерева и новые выстрелы.

– Стража, стража!

Несколько минут засевшие в пабе «резчики» пытались сопротивляться, но их явно было слишком мало. Так же неожиданно крики и выстрелы прекратились.

Анри поднял голову и увидел, что какие-то люди выпрыгивают из окон на крыши соседних домов. Немного придя в себя, он понял, что у него осталось всего несколько драгоценных секунд, чтобы сбежать, пока его не обнаружили стражники, выходившие из паба. Но, когда он обернулся, сердце его ушло в пятки. В конце проулка, всего в нескольких ярдах от него, стоял стражник и целился в него из пистолета.

– А ну, выходи с поднятыми руками, или я стреляю! – крикнул он.

Карета приближалась к городским окраинам, где мощенные камнем улицы уступили место покрытым гравием дорогам. Теперь из окошка Анна вместо домов увидела леса и поля.

Она пробыла в Лондоне не более полугода, но ей казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как она ехала в обратном направлении. Девушка проглотила слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз, когда вспомнила свои первые часы в Лондоне; как она потеряла сознание от жары и ее спас незнакомец, говоривший на чужом языке. Этим незнакомцем был Анри.

Теперь, безусловно, все кончено. Его письмо не оставляло в том сомнений. Боль оттого, что он отверг ее, до сих пор отдавалась глубоко в груди. Анна поняла: ей едва ли удастся когда-нибудь забыть об этом. Порой девушке казалось, что она никогда не прекратит плакать и больше не обретет счастья. Она снова и снова просматривала свои старые записи, пока они не начинали расплываться у нее перед глазами. Его лицо, темные глаза, уверенно улыбавшиеся ей, появлялись в снах Анны, она просыпалась вся в слезах, понимая, что больше их не увидит.

Девушка не решалась выйти на улицу, опасаясь встретить его и вскрыть едва затянувшиеся раны. Она старалась даже не подходить к кабинету дяди, потому что запах шелка напоминал ей о человеке, в которого она была до беспамятства влюблена.

Конечно, Анна понимала: им не суждено было стать друзьями, не говоря уже о более близких отношениях. Границы между социальными слоями четко очерчены и непреодолимы, она же не настолько сильна, чтобы бросить им вызов. Ее желание стать модельером одежды из шелка теперь казалось глупой мечтой наивной девочки.

И как близко Анна была к тому, чтобы принять Чарльза, которого не любила! Она видела теперь: лишь неожиданное стечение обстоятельств, неблагоприятное для дяди и тети, но удачное для нее, спасло ее от несчастливого брака.

Сейчас девушка желала быстрее покинуть Лондон, оставить позади все, что напоминало ей о несбывшихся надеждах. Когда она сообщила о своем намерении отправиться домой на Рождество, дядя и тетя явно были рады. Только Лиззи огорчилась.

– Что же я стану делать без тебя? – расплакалась она. – Все постоянно такие хмурые, все, кроме тебя. Если ты уедешь, в моей жизни не останется ничего веселого. Пообещай вернуться в новом году.

Анна написала отцу, что приедет на несколько недель, однако понимала – пробудет дома дольше. Быть может, она уже больше не поедет в Лондон. Она позволит судьбе принять решение за нее. Вероятно, останется незамужней и будет жить мирной жизнью в деревне, страдая от нищеты. Да, пожалуй, ей будет скучно, но она наверняка найдет что-нибудь, чем сможет развлечься. Не исключено, что станет давать уроки рисования и чтения, и это позволит ей заработать несколько лишних шиллингов для поддержания отца и маленькой Джейн.

Глубоко вздохнув, Анна посмотрела на мелькавшие за окошком поля. Когда она впервые попала в большой город, то почувствовала себя там чужаком. Теперь же деревня была для нее какой-то новой, неизведанной землей. Конечно, почву сковала зима, деревья стояли без листьев на фоне серого неба, а дождевая вода застыла серебристыми лентами на коричневом грунте.

Анну окружали одни бледные, неинтересные люди, которые общались между собой исключительно по-английски. На улицах Спиталфилдс она привыкла слышать разговоры на стольких языках: в основном на английском и французском, но и на испанском, гэльском, голландском, немецком, а также многих других, совершенно ей незнакомых. Сейчас же она понимала каждое слово. Разговоры велись на обычные бытовые темы, и очень скоро они начали раздражать Анну.

После обеда пассажиры поплотней завернулись в пледы и приготовились к четырехчасовому переезду до Челмсфорда. Анна закрыла глаза. Последние несколько дней события развивались так быстро, что она едва успевала их проанализировать и понять свое отношение к ним.

* * *

В Челмсфорде она знала, что делать. Анна заказала простой ужин, состоявший из хлеба, сыра и соленого огурца. Все это, а также дополнительную свечу, принесли в ее номер. Почему-то на сей раз неудобная кровать не вызвала у нее особого недовольства.

«Еще одна ночь, а завтра я буду лежать на своей собственной перине, – подумала она, – и слушать далекий шум прибоя».

Карета выехала на площадь в центре Халесворта уже после захода солнца, но при свете умирающего дня девушка увидела тепло одетых отца и сестру, ждавших ее возле повозки кузнеца, которая должна была отвезти Анну в деревню; до конечного пункта оставалось всего несколько миль. Анна никогда еще не была так рада видеть родных. Спустя несколько секунд они обнялись, смеясь и плача от радости. Их пес бегал вокруг них, довольно лая.

– Дорогая дочь, мы так скучали по твоей солнечной улыбке! Дай я рассмотрю тебя, – наконец сказал Теодор. – Дорогая, какой модный плащ. И такая красивая и теплая муфта. Сестра хорошо с тобой обращалась. Но ты, должно быть, устала с дороги. Давай мы отвезем тебя домой. У нас дома рагу.

– И уже почти Рождество, – добавила Джейн, взяв Анну за руку. – У нас есть подарки!

– Помни: мы не должны ничего рассказывать о подарках, пока не наступит время их открывать, – притворно строгим голосом напомнил отец.

Джейн опустилась на твердую лавку рядом с сестрой и прижалась к Анне, укрывшись вместе с ней одним одеялом. Собака уселась им на ноги, грея их, словно бутылка с горячей водой, а Теодор примостился рядом. Несмотря на легкий дождик, Анна поняла, что впервые за долгую поездку ей по-настоящему тепло.

«Вот то, по чему я скучала больше всего, – подумала она, – приятное человеческое общение».

Не считая редких случаев, когда она обнималась с Лиззи и мисс Шарлотта прикасалась к ней во время обмеров, до Анны все это время никто не дотрагивался. Конечно, несколько раз ее обнимал Чарли. Сердце Анны замерло в тот момент, когда ее держал на руках Анри, там, на улице, где она потеряла сознание в свой первый день в Лондоне. Еще он подавал ей руку, когда она спускалась с оборудованного под мастерскую чердака в доме месье Лаваля. Но по-настоящему крепко Анну не обнимал никто. Она сильнее прижалась к сестре и отцу, пока телега тяжело катилась по грязной, изрезанной колеями дороге. Девушка вдруг поняла, что улыбается от счастья.

Несмотря на усталость и полный желудок, Анна никак не могла уснуть. Они настояли, чтобы она обосновалась в комнате, где обычно ночевали приезжие викарии.

– Теперь ты наша особая гостья, дорогая, – сказал отец. – Тебе должно быть удобно.

Однако Анна не хотела быть особой гостьей или еще кем-то. Ей хотелось, чтобы все оставалось как прежде.

«Но, конечно, нельзя все вернуть назад, – подумала она. – Они привыкли жить без меня, как я привыкла жить в городе. С течением времени меняются всё и вся».

Она ворочалась на мягкой перине, скучая по твердому матрасу, на котором спала у тети. Перед рассветом девушка встала, осторожно вышла в коридор и тихонько ступила на порог комнаты, где почти все детство спала на потрепанном матрасе в одной кровати с сестрой.

Когда она забралась под одеяло, Джейн дернулась, перевернулась и прижалась к ней, как делала прежде. Потом снова тихо засопела. Этот знакомый звук подействовал на Анну словно колыбельная. Так она и проспала с сестрой до самого утра.

Следующие несколько дней Анна снова привыкала к деревне. Она потратила пару часов, чтобы пройти короткую главную улицу селения, потому что каждый встречный хотел остановиться и поговорить с ней о жизни в городе. Некоторые задавали абсурдные вопросы, вроде «Ты уже сколотила состояние?» или «Ты видела нового короля?» Вопросы о романтических отношениях, типа «Я так понимаю, ты встретила в городе много хороших молодых людей?», она с улыбкой игнорировала. Ей было все равно, что о ней будут говорить, ведь Анна не собиралась больше уезжать отсюда.

Разговаривая с крестьянами, девушка заметила: отношения ее младшей сестры с ними немного изменились. По всей видимости, отсутствие Анны прибавило Джейн уверенности в себе, и теперь она могла заговорить с кем угодно, ее место было четко определено в этом маленьком безопасном мирке. Речь сестры тоже стала более разнообразной. Другие люди теперь проявляли к ней больше внимания, словно решили заботиться о ее здоровье и безопасности, пока Анны не было рядом. Не раз девушке говорили: «Джейн стала более общительной». Иногда они добавляли: «она изо всех сил старалась опекать любимого отца, бедняжка».

Дома Анна узнала, что, хотя Джейн ходила за покупками, убирала и растапливала печь, стирать и готовить у нее получалось плохо. Несмотря на щедрость соседей, часто оставлявших у них на пороге домашний хлеб и готовые блюда, отцу приходилось нанимать на выходные служанку и повариху. Анна не решалась спросить, откуда он брал на это деньги. Вероятно, он все сильнее увязал в долгах, надеясь, теперь уже тщетно, что его старшая дочь удачно выйдет замуж и сможет их погасить.

Она забыла, как бывает холодно, когда ветер дует с моря, как больно дождь сечет лицо, налетая порывами, как грязь липнет к обуви, мешая нормально идти. Но в более приятные и спокойные дни Анна и Джейн гуляли по пустошам и пляжу, собирая хворост для камина и «куриных богов» – камешки с отверстиями, образовавшимися от многолетнего действия морской воды, – которые на удачу вешали на двери. Отец не одобрял подобных действий.

– Это старые глупые суеверия, – говорил он.

Тогда они вешали камешки с другой стороны двери, чтобы их не было видно с улицы.

* * *

Возможно, из-за того, что Джейн была физически слабой, она рано ложилась спать, давая возможность Анне и отцу разговаривать до позднего вечера. Во время одной из таких бесед девушка рассказала ему о трудностях семьи в Лондоне, бо́льшая часть которых, насколько она понимала, появилась из-за пристрастия Уильяма к азартным играм.

– Это так жестоко, – сказала она. – Я уверена, тетя Сара не знает о проблемах, которые он создал, потому что дядя Джозеф прикрывает его. Но, возможно, это и к лучшему. Она просто хочет, чтобы ее семья была счастлива, а дело процветало. Тогда они могли бы переехать в большой дом, желательно на Лудгейт Хилл, и нанять мистера Гейнсборо, чтобы он написал портрет дяди.

– Гейнсборо? Вот уж у них запросы! Это им влетит в копеечку.

– Он очень милый человек, папа.

– Ты с ним знакома?

– Мы ездили в его лондонскую студию. Он рассказывал о рисовании, о том, что открывается Общество изящных искусств, где будут проходить выставки. Он даже заявил, что женщины тоже смогут там выставлять свои работы.

– Женщины вроде моей талантливой дочери? Действительно, почему нет?

Вспомнив о том разговоре, Анна покраснела.

– Он просто был вежлив. Однако я едва ли увижу его когда-нибудь снова. Все их планы отменились, по крайней мере до тех пор, пока дядя Джозеф не восстановит репутацию. Но тетя Сара очень огорчена. Кажется, она не находит причины жить дальше.

– Я уверен, вскоре у них все наладится. А что с Уильямом? Что он предпринимает для исправления ситуации?

– Думаю, он хотя бы прекратил играть, – ответила она. – И кузен тяжело работает, чтобы продать их запасы шелка, а за эти деньги погасить долги. Но он говорит, бо́льшая часть ткани уже вышла из моды. – Анна замолчала, посмотрев на пламя в камине. – Лондонское общество ужасно, – продолжила она. – Из-за этого скандала всю семью предали остракизму.

– А что ты?

– А что я?

Он удивленно поднял брови.

– Ты знаешь, о чем идет речь. Эта ужасная история испортила и твою репутацию? Поэтому ты так поспешила вернуться домой?

– Я же все равно хотела приехать на Рождество и писала об этом.

– Конечно, я надеялся, что ты приедешь, но призна́юсь, все же для меня это стало сюрпризом. Думаю, в городе достаточно других развлечений во время праздников. Например, молодые люди.

– Был один молодой человек, адвокат, сын другого торговца. Их семья дружила с Сарой и Джозефом. Кажется, я писала тебе о нем. Он даже сделал мне предложение, папа. Но потом, когда начался скандал, отказался от меня.

Отец, подавшись вперед, положил ладонь на ее руку.

– Дорогая, мне очень жаль.

– Не надо, папа, потому что мне совсем не жаль. Он был милым, но я его не любила. Он играет в азартные игры, если верить Уильяму. И у нас не было ничего общего.

– Ты окончательно решила не возвращаться? А что с той подругой, о которой ты писала? С портнихой.

– Мисс Шарлотта. Да, я буду по ней скучать, – вздохнула девушка. – Она меня вдохновляла. Думаю, она никогда не была замужем. Или, возможно, рано овдовела. Мне было неудобно спрашивать, хотя у нее есть семья, я познакомилась с ее племянником. Но больше всего я восхищаюсь тем, что у нее свой магазин, благодаря чему она может заработать себе на жизнь, ни от кого не завися. Все светские львицы относятся к ней снисходительно, однако в то же время она вольна общаться с тем, с кем пожелает.

– Я читал между строк и понял, что в твоем случае это не так.

Анна кивнула.

– Мне даже нельзя было покидать дом без разрешения. Выходила я всегда в сопровождении кого-то из семьи или прислуги. Это было невыносимо. Такая жизнь не для человека вроде меня.

* * *

В другой раз он спросил:

– К какой жизни стремится моя свободолюбивая дочь теперь?

Анна строго посмотрела на отца.

– Я не понимаю, чем обусловлен этот вопрос.

– Ты с таким воодушевлением рассказывала о своей подруге.

– Было бы прекрасно зарабатывать на жизнь самостоятельно, без необходимости выходить замуж.

Сказав это, она вспомнила, как Шарлотта радовалась, когда к ней пришел племянник, и как она погрустнела при их расставании. Жизнь в одиночестве и без детей тоже имела свои минусы.

– Ты не хочешь выходить замуж?

– Конечно, хочу, но за того, кого полюблю, а не просто потому, что он богат и говорит на правильном… – Анна осеклась.

– На правильном?

– Я хотела сказать, на правильном языке.

Отец нахмурился.

– А кто говорит на неправильном языке?

Анна объяснила, что четверть жителей Спиталфилдс родом из Франции и многие из них ткачи, поставляющие ткань торговцам вроде ее дяди.

– Я слышал о французских протестантах, которые уехали из Франции из-за притеснений католиков. Думаю, в Норидже они тоже есть. Ты познакомилась с кем-то из них? Как интересно! У них ведь совсем другая культура, да?

– Ничуть. Они такие же, как мы. Работают, едят, спят, ходят в церковь и мечтают подобно нам. Они любят ухаживать за цветами и держать птиц в клетках. Это лучшие ремесленники во всем Лондоне.

Анна говорила решительно, пылко и вскоре заметила на лице отца понимание.

– Ты знакома с кем-то из них, правда? Я даже рискну предположить, что они тебе нравятся, ведь так? Может, это какой-то мужчина?

Девушка улыбнулась. Она уже забыла, насколько проницательным бывает ее отец, как он хорошо понимает людей.

Тогда Анна рассказала ему всю историю: о рынке, эскизе и французском ткаче, купившем его для своей выпускной композиции, над которой он сейчас работает. О том, как Шарлотта поддержала его, потому что портнихе очень понравился рисунок, напомнивший ей «Анализ красоты» Хогарта. Шарлотта верила, что он наверняка войдет в моду. И как она, Анна, представляла, что однажды узнает все про шелк, станет модельером одежды из этой ткани и сможет таким образом зарабатывать на жизнь. Она рассказала о том, как ее посещение дома Анри закончилось катастрофой.

Отец молча выслушал историю дочери. Наконец Анна замолчала, и он задумался.

– Мне все понятно, дорогая. И еще, – он сделал паузу и потер виски ладонями, словно пытаясь решить, стоит ли продолжать, – мне кажется, ты немного влюблена в этого Анри. Я прав?

Когда Анна услышала, как отец произносит его имя, что-то внутри нее оборвалось. Подбородок девушки задрожал, а из глаз хлынули слезы. Он тут же обнял ее.

– Дорогая, мне очень жаль. Я не хотел огорчить тебя. Отчего ты грустишь? Неужели твое чувство не было взаимным?

– Я думаю, было взаимным, папа, – зарыдала она. – Сначала. Но это невозможно. Он французский ткач, а тетя Сара пытается превратить меня в светскую даму.

– И если бы она узнала, что ты в него влюблена, то просто взорвалась бы от негодования, да?

Анна живо представила эту картину и улыбнулась, несмотря на слезы. Отец снова сел в кресло, а дочь достала платок и вытерла слезы.

– Итак, знаешь что? – наконец сказал он. – Я твой отец, и мне, а не Саре решать, кто достоин твоей руки, а кто нет. После Рождества мы поедем в Лондон и посетим этого Анри и его хозяина. Что скажешь?

– Это неправильно, папа. В своем последнем письме он написал, что дальше нам лучше не поддерживать связь. Мне следует смириться с тем, что у нас нет будущего.

* * *

Пришло Рождество. Как обычно, это было время счастья и грусти. По традиции, в дом вносили зеленые ветки, готовили и ели жареного гуся и пудинг, обменивались подарками, шли на полуночную мессу, после чего пили подогретое пиво. Это Рождество было грустным, потому что впервые они встречали его без матери.

На следующий день, согласно доброй традиции, они пригласили в дом всех одиноких жителей деревни. Широкий дубовый стол, на котором обычно лежали книги и бумаги отца, привели в порядок и протерли до блеска. Из шкафов достали и помыли все столовые приборы, тарелки, блюдца, чашки и стаканы, откупорили бутылки, выставили на стол еду, а из подвала подняли дополнительные стулья. Принесли дров, растопили камин и зажгли свечи, чтобы разогнать холодную тьму.

В какой-то момент во время обеда Анна подняла голову и обвела взглядом гостей. В основном это были пожилые леди, одетые в свои лучшие наряды, с аккуратно причесанными волосами, в накрахмаленных шляпках, а также несколько вдовцов, им явно было неудобно сидеть в париках, которые они, скорее всего, надевали один раз в году. Кроме того, среди гостей можно было увидеть молодую вдову с болезненным лицом, она едва управлялась с четырьмя непослушными детьми, а также пару холостяков и несколько больных людей, страдавших слабоумием, слепотой или глухотой.

Наблюдая за сидевшими за столом гостями, Анна была поражена тем, с какой легкостью и непринужденностью они общаются, не задумываясь о каких-либо социальных барьерах. Конечно, в их деревне были и снобы. В этот день такие люди ужинали в своих особняках, потягивая дорогое вино.

«Но все остальные общаются друг с другом, независимо от того, какой у кого доход или статус, – подумала девушка. – Разве это не помогает сделать общество лучше, сильнее, здоровее?»

Однако она не могла представить себя здесь же через десять, двадцать или пятьдесят лет, когда ей придется видеть тех же людей за теми же занятиями. Жизнь на побережье в маленькой рыбацкой деревушке давала чудесную возможность изучать окружающую природу, но что касается общения и возможностей, здесь их почти не было. Как и молодых холостяков, работы, интересных людей, и, что самое главное, все было предсказуемо и неинтересно.

* * *

В первый день января начался снегопад, который не заканчивался почти два дня. Деревню отрезало от внешнего мира, как минимум, на несколько дней. Лишь благодаря оттепели могла открыться дорога к ближайшему городу, но никто по этому поводу особо не беспокоился. Так случалось почти каждый год, поэтому во всех домах хранились дополнительные запасы еды, топлива и свечей, приготовленные для подобной ситуации. Пока отец занимался работой, Джейн с Анной взялись за починку занавесок и постельного белья, а также за уборку в шкафах. Джейн не умела читать, но ей нравилось играть в карты и шашки. Обычно Анна позволяла ей выиграть.

Наконец спустя пять дней потеплело, и снег превратился в грязь. Телеги снова могли ездить по главной улице деревни. После обеда пришел почтальон с письмами, скопившимися на почте в Халесворте.

Анна взяла в руки самую свежую газету и направилась к камину. Когда она перелистала несколько страниц, ее внимание привлек маленький заголовок. Заметка была очень короткой.

КАЗНЬ СПИТАЛФИЛДСКИХ ТКАЧЕЙ

Три французских ткача были сегодня приговорены к казни через повешение за проникновение в чужое жилье, нанесение ущерба и покушение на убийство. Все они связаны с «Отважным сопротивлением», группой, которая прибегает к крайним мерам, чтобы заставить мастеров признать так называемую «Книгу цен».

В этот момент к ней подошел отец.

– Вот, попало в мою почту, – сказал он. – Письмо для тебя.

– Кто же это написал мне? – удивилась она, изучая сложенное и запечатанное послание. Судя по почерку, письмо было написано женщиной. Но это не Лиззи и не тетя. – Я не жду ни от кого новостей, и я не так хорошо с кем-то знакома в Лондоне, чтобы переписываться.

– Открывай уже, – вмешалась Джейн. – Хватит тратить время впустую.

7 января 1761 года

С уважением, Шарлотта

Дорогая Анна!

Простите, что побеспокоила Вас, но у меня для Вас грустные новости. Анри попал в тюрьму по ложному обвинению в связях с «Отважным сопротивлением». Его могут приговорить к смерти. Месье Лаваль в отчаянии. Я подумала, что, вероятно, Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Я знаю, что Вы бы помогли, если бы располагали возможностью. Пожалуйста, если можете, приезжайте побыстрее.

Ужас сковал Анну. Как они могли подумать, что Анри способен прибегнуть к насилию? И тут она вспомнила плакат, который увидела из кареты в руках у Ги, когда ехала в гости к Хинчлиффам: «Отважное сопротивление»: честная плата для всех. Если Ги был связан с этой группой, то Анри тоже мог быть ее членом.

Анна посмотрела на дату в газете: десятое января. Значит, прошло уже три дня с тех пор, как мисс Шарлотта написала это письмо. Мог Анри быть одним из тех трех бедняг, осужденных и приговоренных к повешению?

Каждое утро несколько секунд перед тем, как открыть глаза, Анри представлял, что он лежит на своей уютной кровати возле кухни в подвале на Вуд-Стрит.

Потом он слышал скрип металлической двери, крики и ругань заключенных или угрозы стражника и вспоминал, где находится. Юноша привык к запахам, поначалу вызывавшим у него тошноту. С тех пор как месье Лаваль принес ему одежду и одеяла, холод почти перестал его беспокоить. Но он так и не смог привыкнуть к звукам тюрьмы.

Его арестовали стражники и, хотя он утверждал, что невиновен, обвинили в нанесении ущерба имуществу и участии в массовой драке. Анри посадили в тюрьму, где он ожидал суда. Ему сказали, что его, скорее всего, приговорят к ссылке или даже казни, потому что власти решительно хотели прекратить волнения среди ткачей.

Даже в самые тяжелые времена, когда отец и сестра утонули в море, а мать потеряла всякую волю к жизни, Анри не ощущал такой пустоты в душе. Всего за несколько часов он подвел всех, кто его поддерживал: мать, месье Лаваля, Мариетту, мисс Шарлотту и, конечно, Ги.

Несколько раз юноша начинал выкрикивать имя друга, надеясь, что его камера находится неподалеку, но в ответ слышал лишь ругань заключенных. Когда он спросил стражников, можно ли ему увидеть друга, Анри отказали.

– Не подлизывайся, французская шваль.

Месье Лаваль сказал ему, что они пытаются собрать деньги для залога. Однако власти отказываются рассматривать этот вопрос, потому что хотят показать всем пример, как решительно подавляют всякие зачатки восстания.

Анри узнал, что в ту ночь были ранены три человека и еще шестнадцать арестованы. Некоторые сидели в общей камере, где он провел первые несколько дней. Заключенные шептались о «смертном приговоре», но юноша старался об этом не думать. Месье Лаваль тоже делал попытки успокоить его. У Анри был хороший характер, и он никогда не был замечен в противоправных действиях, поэтому то, что он оказался среди протестующих, нельзя рассматривать как уголовное преступление.

Друзья из французской церкви приносили ему еду, воду и чистую одежду, уверяя юношу, что его скоро выпустят. Они даже собрали денег, чтобы его перевели в камеру-одиночку. Анри был очень благодарен им за это. По крайней мере, теперь ему не надо было опасаться нападения других заключенных и он мог нормально общаться с посетителями. Также теперь исчезла угроза того, что кто-то может украсть у него одеяла и одежду.

Несколько дней спустя к Анри пришел юрист. Этот человек в своем парике, модном шелковом костюме и белых рейтузах выглядел в тюрьме нелепо. Он признался, что не является практикующим адвокатом, и, хотя разбирается во французском законодательстве, ему, возможно, понадобится изучить также хитросплетения английских законов. Целый час юрист расспрашивал Анри о событиях той ночи: с кем он был, что видел, кто что делал и говорил и когда точно он пошел в проулок.

Анри настолько поразили события той ночи, что он едва мог что-то вспомнить. Следующие несколько дней он провел, пытаясь сосредоточиться. Юноша записал все свои скудные воспоминания, поэтому, когда юрист вернулся несколько дней спустя, Анри поведал ему более связную историю. Юрист, по всей видимости, решил: если им удастся найти того мужчину или шлюху и кто-нибудь из них согласится дать показания, они смогут доказать, что он не заходил в «Дельфин». Тогда, возможно, с него снимут обвинения. Анри понял: его свобода и даже жизнь зависят от показаний двух незнакомцев, которых едва ли удастся найти. Мысль об этом не давала ему покоя.

У юноши часто менялось настроение. Он то пребывал в унынии, то ощущал неожиданный прилив сил. Парень уже столько пережил в жизни, поэтому был уверен: его добрые друзья обязательно позаботятся о том, чтобы он не разделил судьбу Ги. Однако ночью его начинали душить сомнения, словно ядовитый туман, и он дрожал от страха.

Сложнее всего Анри приходилось, когда его посещали мать или месье Лаваль. Выражение разочарования и печали на лице хозяина и обеспокоенность Клотильды были почти непереносимы. Они пытались подбодрить его, но стыд мешал ему нормально разговаривать, не говоря уже о том, чтобы воспринимать их слова. Месье Лаваль сказал: Мариетта извела его, прося разрешения посетить Анри, но он отказал ей, потому что это могло ее расстроить. Хозяин достал из кармана записку, которую Анри открыл после его ухода. Прочитав ее, парень разрыдался. Там было написано «N’oubliez pas que je suis toujours ton amie».

Он был рад подмастерью Бенджамину, который принес пироги с мясом, свежие яблоки, две бутылки пива и длинный шерстяной шарф, связанный для него Мариеттой. Утолив голод, юноша начал расспрашивать мальчика о том, что происходит дома, но обычно разговорчивый Бенджамин отвечал односложно и с большой неохотой.

– Они в порядке, – сказал он. – Мы много работаем, чтобы успеть. Мастер помогает, когда может, и даже наш помощник учится ткать. Мариетта передает привет.

– А есть новости о Ги Леметре? – спросил Анри. – Его апелляцию уже передали в суд?

В полумраке камеры он заметил, как побледнел Бенджамин.

– Об этом я как раз хотел рассказать, – ответил он тихо. – Хозяин сказал, что я должен. Боюсь, у меня плохие новости. Вашего друга казнили вчера рано утром. Его повесили вместе с остальными возле «Дельфина».

Хотя Анри знал, что этим все закончится, ужасная реальность поразила его. Пиво и мясо, которые он с таким аппетитом ел несколько минут назад, застыли у него в желудке. Ги, его друг, болтается на веревке? С этим мальчиком он вместе рос, ходил в одну школу, играл, бегал за девочками, они всегда поддерживали друг друга… И теперь он мертв?

– По всей видимости, люди из «Отважного сопротивления» напали на стражников, устанавливавших виселицу, поэтому власти решили провести казнь на рассвете, чтобы избежать насилия. Когда об этом стало известно, там собралась огромная толпа.

Анри вспомнил осужденного, которого видел с месье Лавалем. Тот человек был смелым, он улыбался, даже несмотря на то что был прикован к собственному гробу, а в него швыряли тухлыми яйцами и капустными кочанами. В последний раз, когда Анри видел Ги, друг был бледным как полотно. После прочтения приговора он упал в обморок. Как же он себя чувствовал в день казни? Немыслимо.

Анри сглотнул, сдерживая слезы. Наконец он спросил:

– Ты ходил?

Бенджамин кивнул.

– Месье Лаваль заставил меня пойти, потому что ему нужно было остаться с миссис Леметр. Им пришлось пригласить доктора, она была очень плоха. Он сказал, я должен пойти, чтобы выразить почтение от лица семьи.

Анри задал самый сложный вопрос:

– Он умер быстро?

– Думаю, да, хотя толпа оказалась столь велика, что я плохо видел. Люди из «Отважного сопротивления» хотели захватить телеги с заключенными, но там было столько солдат, что у них ничего не вышло. – Он покачал головой, словно не в силах поверить, что видел это. – Когда они смогли пробиться к виселице и срезать веревки осужденных, те уже были мертвы. Они принесли труп Ги матери, чтобы она смогла его нормально похоронить.

Слушая парня, Анри почувствовал, как у него внутри все похолодело и его начала бить мелкая дрожь. То, что рассказал Бенджамин, было просто ужасно.

– Это еще не все, – продолжил мальчик, явно настроенный не утаивать от Анри ничего. – Потом они разломали одну из виселиц и потащили ее куски к Криспин-Стрит, распевая на ходу и размахивая факелами. Затем снова собрали виселицу перед домом Шаве, разбили окна и закидали их горящими факелами, желая все сжечь. Это был кошмар. После этого, конечно, появились солдаты и десятки людей были арестованы. Говорят, тюрьмы забиты наемными работниками.

Позже, когда Бенджамин ушел, Анри, скрутившись калачиком на полу, разрыдался, обхватив руками голову и пытаясь отогнать воспоминания о бледном друге, которого он впредь никогда не увидит. Жаль, он не смог сделать больше, чтобы помочь ему, как-то скрасить его последние дни. Анри очень сожалел, что не вмешался раньше, когда Ги только-только завел дружбу с сомнительной компанией.

Теперь было поздно.

* * *

Он просидел в тюрьме почти две недели. Юрист не приходил, и, когда юношу посетил месье Лаваль, Анри уже начал отчаиваться.

– Вчера ночью собирался комитет гильдии, – сказал старик, сев на лавку рядом с парнем. – Чтобы оценить выпускные работы.

– И?

– Как ты знаешь, сначала работы представляются анонимно, чтобы избежать предвзятости. Все согласились, что твоя наивысшего качества. Некоторые члены совета считают, она исключительна. Они сказали: этого ткача обязательно нужно принять. Поздравляю, мой мальчик!

По выражению лица хозяина Анри понял, что у него плохие новости.

– Что-то еще?

Месье Лаваль прочистил горло.

– Когда они начали записывать имена новых мастеров, то принялись бурно спорить, можно ли принимать в гильдию человека, который ожидает суда. Они заглянули в устав, но в конце концов решили, что приостановят процесс принятия, пока…

– Это не имеет значения, поскольку я и так загубил свою жизнь.

– Не теряй надежды, мой мальчик, – сказал месье Лаваль. – Юристы ищут людей, которые смогут дать показания в твою пользу. Скоро мы тебя отсюда вытащим. Представь, ты не только обретешь свободу, но и станешь самостоятельным мастером.

Анри попытался улыбнуться и порадоваться словам хозяина, но почему-то эта новость не принесла ему никакой радости.

Он был убежден: его жизнь, по сути, закончилась.

«Ради чего погибли мои отец и сестра? Ради того, чтобы наша семья обрела свободу. И как я, последний ребенок в семье, отплатил им? Я никчемный человек, не воспользовавшийся ни одной возможностью из тех, что у меня были».

Когда он вспоминал детство, ему в голову пришла одна из любимых поговорок отца: «Где есть жизнь, там есть надежда». Он гадал, сколько сможет оставаться живым. По всей видимости, власти хотели полностью уничтожить «Отважное сопротивление». Анри очень скоро последует за Ги, если никто не сможет доказать его невиновность.

Выйдя из кареты возле «Красного льва», Анна хотела сразу же пойти к мисс Шарлотте.

– Я не лягу спать, пока не узнаю! – раздраженно воскликнула она, хотя уже было темно. Магазин наверняка теперь закрыт, а Джозеф и Сара ждали их к ужину.

– Дорогая, мы преодолели сложный путь и теперь нуждаемся в еде и отдыхе, – заметил Теодор. – Надо нормально подготовиться.

В ее муфте всю дорогу, словно талисман, лежало письмо от Шарлотты и вырезка из газеты.

Девушка вспомнила, как ее мир перевернулся, когда она прочла, что Анри попал в тюрьму и, возможно, будет приговорен к смерти. Он казался таким ответственным, таким здравомыслящим человеком. Конечно, она знала о волнениях среди ткачей, но не могла представить, что его арестуют за участие в них.

Прочитав письмо, Анна, должно быть, вскрикнула, потому что к ней тут же подошел отец.

– Что случилось, дорогая? Дурные новости? Ты выглядишь так, словно увидела призрака.

Она молча протянула ему записку от Шарлотты, слишком потрясенная, чтобы что-то говорить. Потом показала ему статью в газете.

– Это письмо от твоей подруги-портнихи? Ты рассказывала о мисс Шарлотте несколько дней назад.

Она кивнула.

– Этот Анри, о котором она пишет, тот самый ткач? И ты думаешь, он может уже…

Она кивнула, не в силах сказать ни слова.

Отец обнял Анну.

– Мужайся, дорогая. Если он такой, каким ты его описываешь, едва ли он мог бы совершить подобное преступление. Я уверен, его среди этих троих нет. Наша судебная система так быстро не работает. Однако мы должно срочно отправиться ему на помощь.

– Что же мы можем сделать? У нас нет денег, чтобы оплатить залог или нанять ловких адвокатов.

Сказав это, Анна подумала, что у нее все-таки был знакомый адвокат, хоть и не имевший еще степени.

– Мы можем хотя бы сходить в тюрьму и поддержать его, – предложил отец.

Девушка вспомнила холодный тон последнего письма Анри.

– Я не уверена, что он будет мне рад.

– Но можешь ли ты проигнорировать просьбу подруги?

– Нет, – признала Анна. – Я должна поехать туда и посмотреть, что можно сделать. Иначе не успокоюсь.

– Тогда давай ей ответим и займемся приготовлениями. Я поеду с тобой. Отправимся в понедельник, потому что в воскресенье у меня служба.

– А как же Джейн?

– Она поживет у миссис Чепмен, как обычно.

– Мне кажется, в Спитал-Сквер нам будут не рады, учитывая проблемы Джозефа.

– Глупости. Дом же у них еще есть, верно? Мы семья, к тому же не станем долго обременять их своим присутствием.

* * *

Анна боялась неизбежного разговора с дядей и тетей. Отец был против даже полуправды, но во время поездки она смогла его убедить, что, если они расскажут о настоящей цели визита, разразится скандал. Она четко представляла реакцию тети: «Французский ткач? В тюрьме? А ты тут при чем, Теодор?»

Анна не хотела возвращаться в лишенный солнца дом на Спитал-Сквер. Когда она покинула его несколько недель назад, то вздохнула с облегчением, не подозревая, что ей придется так скоро вернуться туда. Это было место, наполненное одиночеством, грустью и стыдом.

Оказалось, Джозеф и Сара обрадовались, увидев их. Ужин был обильным. На стол подали горячих жареных фазанов, холодные закуски и яблочный пирог. Не считая множества зажженных свечей, в каждой комнате весело потрескивал в камине огонь.

«Незаметно, чтобы здесь кто-то затягивал пояса», – подумала Анна.

Лиззи крепко обняла кузину, как только та вошла в дом, и с того момента не отходила от нее ни на секунду. Даже Уильям был в приподнятом настроении. После нескольких бокалов лучшего кларета, поднятых в честь гостей, он начал рассуждать о планах по улучшению положения их дел.

– Вы слышали? Новый король выбрал себе супругу. Она приезжает в Лондон весной с намерением подготовиться к свадьбе. Это отличные новости для шелковой промышленности, попомните мои слова.

– Кто она? – спросила Анна.

– Германская принцесса, – ответила Сара. – Принцесса Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая. Говорят, она не блещет красотой. Это хороший повод одеть ее в лучшие шелка. Они поженятся в июле, а коронация состоится через пару недель после свадьбы.

– Сейчас каждый торговец шелком пытается угодить любому, кто претендует на место королевского костюмера, – сухо заметил Уильям.

– Но даже если мы не будем работать над приданым королевы, представьте, сколько понадобится шелка на платья для всех гостей? – добавил Джозеф. – Главное, найти самую удачную композицию и таким образом привлечь внимание придворных. – Он постучал пальцем по лбу. – Я уже давно занимаюсь этим делом и, если мне на глаза попадется что-нибудь, что сможет вызвать фурор при дворе, мешкать не стану.

– И что может вызвать фурор? – спросила Лиззи.

– Еще не знаю, дорогая, но, когда узнаю, буду работать круглые сутки, чтобы получить заказы, – ответил он, осушив бокал с вином. – Кому-нибудь долить?

– Вы слышали последние новости? – спросил Уильям. – Ткачи волнуются, они бунтуют и режут шелк, а их вешают. Дурная история.

– Мы видели статьи в газетах, однако имен там не упоминалось, – сказала Анна, стараясь не волноваться.

Уильям вышел и вскоре вернулся с мятой газетой.

Анна поднесла ее к свече, изо всех сил стараясь не дрожать. Пробежав глазами текст, она не увидела, чтобы где-то упоминалось имя Анри. Вместо него девушка заметила имя Ги Леметра. Отчет был краток и жесток: «Повешен в Бетнал-Грин».

Анна едва могла дышать. Если Ги уже осудили и повесили, значит, Анри мог быть следующим. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Сделав глоток вина, она начала глубоко дышать.

– Все они бандиты, – сказал дядя Джозеф. – Они изводили мастеров, заставляя их платить согласно своей незаконной «Книге цен». Они не представляют себе последствий. Мастера обанкротятся, и тогда где мы все окажемся?

После бессонной ночи Анна не могла дождаться, когда уже закончится завтрак. Она вполуха слушала, как ее отец объясняет семье причину их приезда в Лондон. В общих чертах он упомянул какие-то дела церкви, сообщив, что они вернутся лишь к вечеру.

– Господи, – сказал он, когда они прошли мимо рынка, лавируя между повозками, лошадьми, уличными торговцами и нищими. – Не помню, чтобы Лондон раньше являлся таким людным местом.

– А ты давно сюда приезжал?

– Двадцать или тридцать лет назад, пожалуй. Это было еще до твоего рождения.

– Говорят, эта часть города увеличилась вдвое за последнюю пару десятилетий, – сказала Анна. – Сюда все едут в поисках работы.

– Уши подсказывают мне, что едут со всего света, – заметил он. – Тут что, никто по-английски не разговаривает?

* * *

Мисс Шарлотта радостно поздоровалась с Анной и заключила девушку в объятья.

– Шарлотта, скажи мне прямо, я должна знать! – воскликнула Анна. – Я прочитала ужасные новости о друге Анри. А он сам жив?

– Действительно, новости ужасные. Крепись, Анна! Анри все еще в тюрьме, его пока не судили и с ним все хорошо.

– Хвала небесам! – Анна оперлась рукой о ручку двери, ощутив огромное облегчение. Обернувшись, она заметила отца, который ждал на ступеньках. – О, прости мою грубость. Мисс Шарлотта, пожалуйста, познакомься с моим отцом, Теодором Баттерфилдом.

Портниха присела в реверансе.

– Сэр, я очень рада. Анна не говорила мне, что вы священник, – сказала она. – Как я могу обращаться к вам?

– Тео, – ответил он. – Так все меня называют.

– Хотите чаю? – спросила портниха. – Я расскажу вам все по порядку.

Все трое прошли в гостиную, и Анна вспомнила тот счастливый день, когда они обсуждали Уильяма Хогарта и его взгляды на вопросы красоты. Ей показалось, с тех пор пролетели годы. После того как они сели, Шарлотта начала свой рассказ:

– Это была Мариетта. Дочь месье Лаваля сообщила мне печальные новости. Она так огорчена, бедное дитя. Его арестовали в тот день, когда судили Ги Леметра. Вы были с ним знакомы?

– Немного, я видела его один раз вместе с Анри, – ответила Анна. – Не могу поверить, что его повесили.

– Для всех нас это стало неожиданным ударом. – Шарлотта посмотрела на свои руки. – Особенно для Анри. Он пошел на суд, но после того, как Ги осудили, обезумел. Анри отправился пить вместе с этими людьми из «Отважного сопротивления». Он говорит, что был пьян и не понял, кто они такие. К тому времени как прибыли стражники, он уже ушел, но его нашли неподалеку и все равно арестовали.

Слушая Шарлотту, Анна не верила своим ушам. Вероятно, Анри был так опустошен после приговора Ги, что совсем потерял голову.

– Мариетта сказала, люди из французской церкви делают все возможное, чтобы его выпустили, – продолжила Шарлотта. – Я не представляю, что тут можно предпринять. Поэтому и написала вам. Надеялась, вдруг вы знаете кого-нибудь… – она запнулась.

Лицо Теодора потемнело.

– По этой причине мы и поспешили сюда, дорогая мисс Шарлотта, – сказал он. – Я полагаю, Анри уже спрашивали, есть ли кто-то, кто может дать показания в пользу его невиновности?

Она кивнула.

– Думаю, месье Лаваль расспрашивал его по этому поводу, но он говорит, что был очень пьян и почти ничего не помнит.

– Можно его посетить? – спросила Анна.

– Мне сказали, Ньюгейтская тюрьма – ужасное место. Месье Лаваль не пустил туда Мариетту, чтобы она еще больше не огорчилась. Если вы решитесь пойти туда, имейте это в виду.

– Я все понимаю, отец меня поддержит, – ответила Анна.

– Мне известно, как много вы значите для Анри, – сказала Шарлотта, слабо улыбнувшись. – Он будет очень рад вас увидеть. Обещайте, что расскажете мне, как он себя чувствует.

* * *

Казалось, силы Анны испарились, когда они с отцом вошли в тюрьму.

Привратник, толстый небритый мужчина с жирными пятнами на куртке, схватил крепкой рукой протянутые Теодором шесть пенсов и медленно просмотрел список заключенных.

– Камеры осужденных, – пробурчал он. – Туда.

– Это неправда! – воскликнула Анна. – Суда еще не было.

– Тут так написано, мисс, – коротко ответил привратник.

Девушку охватила паника. Она вцепилась в руку отца, когда они направились к слабо освещенному входу в здание.

«Действительно, очень похоже на вход в преисподнюю», – подумала она.

Крики и ругань, звон металла о металл, ужасные запахи и хмурые, агрессивные стражники пугали Анну. Она не понимала, как тут можно выжить.

Это место напомнило ей о случае из детства, когда старшие ребята заперли ее в свинарнике. Ее охватил ужас из-за того, что она не могла выбраться из полутемного, дурно пахнущего сарая. Вонь была настолько сильной, что девочка едва могла дышать. Много недель после того случая ее по ночам мучили кошмары.

Она чуть не расплакалась от облегчения, когда стражник сказал, что месье Вендома у них нет, и направил их назад к главным воротам.

Наконец они нашли нужную камеру и уговорили другого стражника за небольшую плату отпереть дверь. Анна не могла поверить, что это жалкое, худое существо в грязной одежде с ввалившимися щеками, удивленно глядящее на них, и есть Анри. Смертельную бледность его лица скрывал толстый слой грязи.

– Это я, Анна, – осторожно сказала она, протянув ему небольшой сверток с хлебом и сыром, принести который девушке посоветовала Шарлотта.

Она сделала шаг вперед, и он задрожал, словно боясь, что она его ударит, а потом, к ее ужасу, рухнул на колени и закрыл лицо ладонями.

– Non, non, non, – пробормотал Анри, сдерживая рыдания. – Je ne supporte pas que vous me voyiez dans cetétat.

Она положила ладонь ему на плечо.

– Мисс Шарлотта написала мне о вас. Я должна была приехать.

Посмотрев на нее, Анри медленно встал на ноги, тряся головой, словно дряхлый старик.

– Я не верю. Я так много мечтал о вас. И теперь вы здесь, – прошептал он.

– Это мой отец, Теодор Баттерфилд, – сказала она.

Анри взял себя в руки и поклонился.

– Преподобный сэр, спасибо. Я не заслуживаю вашей доброты.

– Из того, что мы слышали, вы не заслуживаете находиться в этом месте. Моя дочь высоко ценит вас. Мы приехали узнать, можем ли как-то помочь облегчить ваше положение или поспособствовать освобождению.

Короткая речь Теодора заставила Анри вздрогнуть от неожиданности. Он удивленно посмотрел на мужчину.

– Анри, что такое? – спросила Анна. – Это мой отец. Он не причинит тебе вреда.

Юноша тяжело опустился на лавку, затряс головой и начал тереть себе уши руками.

– Простите меня, сэр. Ваш голос… Я узнаю его. Мы раньше не встречались?

– Не думаю, – ответил Теодор.

– Тот человек… ночью. С…

– В ту ночь, когда вас арестовали? – подсказала Анна.

– Нет, это невозможно, – сказал Анри, тряхнув головой, словно пытаясь отогнать какую-то мысль. – Тот человек был моложе.

– Вы узнали мой голос? – спросил Теодор.

– Пожалуйста, простите меня, сэр, просто вы произносите некоторые слова так, как тот человек.

Анри начал что-то бубнить себе под нос. Анна различила слова «заслуживать» и «освобождение», которые он пытался произнести, как отец, слегка проглатывая шипящие согласные.

– Кто был этот человек?

– Он стоял неподалеку от меня, когда появились стражники, – ответил Анри. – Но потом убежал, и я не знаю, кто это был.

– И почему вам надо найти его?

– Потому что он сможет сказать им, что я не был с «Отважным сопротивлением».

Внезапно Анна кое-что поняла. Некоторых из членов ее семьи отличала легкая шепелявость. Она пошла в мать, поэтому не унаследовала данную особенность речи. Однако сестра Теодора тетя Сара немного шепелявила, так же как Лиззи и Уильям. Неужели это был он?

– Вы помните, что делал тот человек?

Анри покраснел.

– Мне неудобно об этом говорить.

– Он был с женщиной? – спросил Тео.

– Именно. С так называемой «ночной бабочкой».

С проституткой? Почему-то Анну это не удивило. Девушка решила, что, как бы ей ни хотелось подарить Анри надежду на освобождение, она пока не должна никому рассказывать об этом открытии. Ей придется очень осторожно попробовать выудить правду из Уильяма.

Они задержались еще ненадолго, разговаривая о том, как месье Лаваль пытается добиться снятия обвинений с Анри.

– У вас есть адвокат? – спросил Теодор.

– Моим делом занимается юрист из французской церкви, – ответил Анри. – Но пока что он не добился успеха. – Юноша грустно улыбнулся. – Я все еще здесь.

Увидев его улыбку, Анна чуть не расплакалась. В ней она узрела настоящего Анри, того самого, которого полюбила. Наблюдая и слушая разговор парня с Теодором, девушка поняла, что, хотя они были из разных миров, у них много общего: скромное поведение, едкий юмор, острый ум, скрытый за мечтательностью. Также они умели кратко и четко выражать свои мысли, уверенно глядя в глаза собеседнику. Им можно было полностью доверять.

Когда они собрались уходить, Теодор предложил благословить Анри.

– Почту за честь, – ответил юноша.

Отец положил ладони на его склоненную голову и прошептал короткую молитву. Анна тоже про себя прочитала молитву: «Даже если он никогда не будет моим, пожалуйста, Боже, освободи его отсюда, чтобы он мог жить полноценной жизнью. Он слишком хороший, чтобы умирать в этом месте».

* * *

Теодор повел ее в сторону собора Святого Павла.

– Пойдем, дорогая, нам нужен мир. Мы будем молиться за него.

Анна была так поражена роскошным интерьером церкви, что не могла сосредоточиться на молитве, однако спокойствие и тишина, царившие внутри, ободрили ее. Через несколько минут отец встал с колен, и они посидели на лавке еще какое-то время, не говоря друг другу ни слова.

– Ты права. Он хороший человек, Анна, – сказал Теодор, взяв дочь за руку. – Мы должны сделать все возможное, чтобы помочь ему. Я хочу пообщаться с его юристом, посмотреть, что он смог найти.

– Хозяин Анри, месье Лаваль, познакомит нас.

– Ты знаешь, где он живет?

* * *

Они несколько раз постучали в дверь дома на Вуд-Стрит, 37, но им не открыли. Где-то на чердаке гремели станки, однако дверь так никто и не отворил. Анна вспомнила, как Анри выглядывал из окна, когда они приходили сюда с мисс Шарлоттой, но сегодня холодный ветер гонял по небу дождевые тучи и все окна были плотно закрыты.

Вернувшись в магазин мисс Шарлотты, они рассказали об увиденном в тюрьме. После этого Анна с отцом отправились на Спитал-Сквер.

В тот вечер после ужина девушка смогла загнать Уильяма в угол.

– Мне надо поговорить с тобой с глазу на глаз, – прошептала она. – Позже. Это срочно.

Он сделал шаг к двери.

– Мне пора идти, – сказал кузен.

– Ты помнишь наш уговор? – спросила она, крепко сжав его плечо. – Он еще в силе, Уильям.

Юноша нахмурился.

– Очень хорошо. Я вернусь в пол-одиннадцатого. Встретимся в кабинете? Там нас едва ли побеспокоят.

– Осталось меньше двух часов, – заметила Анна, взглянув на часы. – Не опаздывай, Уильям.

Конечно же, он опоздал. Анна нетерпеливо ждала его в кабинете, глядя на догорающую свечу. Она зажгла другую и, чтобы скоротать время, достала с полки несколько книг с образцами шелка и принялась рассеянно листать страницы, не в силах сосредоточиться. От этого разговора зависело слишком многое.

Наконец дверь распахнулась и вошел Уильям. Он тяжело дышал и выглядел каким-то помятым.

– Зачем вся эта секретность? – спросил кузен.

Анна поняла, что он пил, но это, возможно, было ей на руку.

– Садись и внимательно слушай.

– Да, мэм, – ответил он, опускаясь на стул.

Она высказала ему свои подозрения о том, что он был возле «Дельфина» вечером того дня, когда судили Ги, но Уильям отрицательно покачал головой.

– Бетнал-Грин? Я туда не хожу, – ответил он. – Это не место для джентльмена моего положения.

– Дело в том, что я знаю человека, который видел тебя там. В переулке возле паба.

Он покачал головой.

– Ты был с женщиной, Уильям. Не отрицай этого, или мне придется рассказать кое-кому, что ты общаешься со шлюхами.

Уильям ухмыльнулся.

– И что? – отрезал он. – Каждый мужчина делает это, наша маленькая, невинная Анна. В любом случае, ты не сможешь ничего доказать.

– Как я сказала, тебя узнали. Узнали голос и лицо.

– И кто этот человек?

– Ткач, которого арестовали в тот вечер по ошибке. Он отчаянно нуждается в твоих свидетельских показаниях, чтобы доказать свою невиновность.

– Французишка, небось. А я говорил, их всех нужно выслать на родину. Нам без них было бы лучше.

Анна встала со стула и начала ходить по комнате, пытаясь сдержать ярость.

– Да, француз. Это честный и уважаемый человек. Юноша, который не притворяется, не врет и не предает. Он мой добрый друг, именно поэтому мы с отцом вернулись сюда. Произошла чудовищная ошибка, и его друзья попросили нас о помощи. – Она умолкла и сердито посмотрела на него. – Если ты не признаешься, я расскажу дяде Джозефу об украденных тобой деньгах.

Уильям вскочил со стула и навис над ней, трясясь от гнева, как несколько месяцев назад. На этот раз она не боялась.

– Ах ты, маленькая… – прошипел он. – Ты хочешь, чтобы я помогал этому грязному ублюдку, наблевавшему мне на сапоги? Не могу поверить.

«Он признал это, – подумала она, про себя радуясь своему небольшому триумфу. – Теперь ему назад дороги нет».

– Да, хочу, Уильям, – спокойно ответила Анна. – Если ты скажешь, что видел его в проулке в ту ночь, когда к «Дельфину» прибыли стражники, я никому не расскажу ни о шлюхе, ни об украденных деньгах. Возможно, тебе даже не придется ходить в суд.

– Я не скажу ничего, слышишь, ничего, если мое имя попадет в газеты. Я заговорю, только если мы все сделаем осторожно.

– Коль не будем мешкать, то с него снимут все обвинения. Сейчас его делом занимается один юрист. Нам нужен настоящий адвокат с контактами в судебных иннах и тюрьме. – Она сделала паузу, дав ему время обдумать ее слова. – Полагаю, ты понимаешь, кого я имею в виду.

Сначала он не понял ее намек, но потом его глаза расширились от удивления.

– Чарльз? П-ф-ф! Он бросил тебя, не правда ли? С тех пор он со мной тоже не разговаривал.

– Но ты знаешь о его игорных долгах, ведь так?

Уильям растерянно посмотрел на Анну. Спустя несколько секунд он весело рассмеялся.

– Ничего себе, Анна, ты маленькая интриганка. Сначала шантажируешь меня, потом просишь, чтобы я шантажировал друга. – Увидев ее каменное лицо, Уильям тут же сменил тон. – Ты же шутишь, не так ли?

– Я никогда прежде не была настолько серьезной, как сейчас.

Он вздохнул и удивленно покачал головой.

– Ну ладно. Я схожу к нему. Но только если ты пойдешь со мной.

Анна вздохнула и немного расслабилась.

«Ну вот, еще немного», – подумала она.

Уильям сел на стул.

– Итак, давай проясним. Ты вернулась в Лондон, чтобы вытащить французика из кутузки? Зачем он тебе, кузина Анна?

Девушка не проглотила наживку.

– Наш общий друг написал мне и попросил о помощи.

– Я не знал, что ты дружишь с лягушатниками.

– У тебя нет причин так говорить о французах. Они делают хороший шелк, не правда ли, и ты на нем неплохо нажился. – Свеча почти догорела, поэтому Анна зажгла новую, собираясь уйти. В комнате было холодно, и она устала после тяжелого дня. – Кроме того, этот общий друг – мисс Шарлотта. Она не француженка.

– Мисс Шарлотта? – Уильям задумался. – У меня появилась идея.

– Что за идея, Уильям? Уже поздно, я хочу спать.

– Ты слышала, что папа говорил вчера вечером за ужином? О том, как он хорошо знает рынок и найдет шелк, который придется по нраву новой королеве?

Анна молчала.

– На самом деле это неправда. Он ничего не знает о современной моде, все его контакты давно неактуальны. Они одевали старую королеву несколько десятков лет назад! Этой всего восемнадцать, ей захочется самое модное платье. Ну, или то, что посоветуют ей костюмеры, придворные и другие гости. Нам нужен совет человека, который разбирается в этих вопросах.

Настал черед Анны удивиться.

– Ты хочешь, чтобы я попросила мисс Шарлотту, чтобы она дала вам совет? Ты забыл, как плохо поступили с ней твоя мать и ее подруги? Напомню: они перестали пользоваться ее услугами.

– Послушай, – ответил он, вставая и пытаясь зажечь еще одну свечу. – Ты попросила меня оказать тебе услугу, целых две услуги. Самое меньшее, чем ты можешь отблагодарить меня, это замолвить за нас словечко. Мы должны срочно получить парочку хороших заказов, чтобы выбраться из долгов, Анна. Нам разрешили заплатить штраф через два месяца, но если не заплатим, то окажемся в Маршалси раньше, чем ты скажешь «Мекленбург-Стрелицкая».

* * *

Они получили холодный ответ, однако, по крайней мере, Чарли согласился встретиться с ними.

Приходите ко мне в полдень завтра. Чарльз.

Анна боялась этой встречи. Она вознамерилась просить о помощи человека, который пренебрег ею, терпеть его снисходительный тон и насмешливый взгляд. Но если это могло помочь спасти Анри, то оно того стоило.

Стоял погожий морозный день. Анна с Уильямом подошли к Грейз-Инн. Прежде она приезжала сюда на бал, но тогда были уже сумерки. Ее удивили размер и красота этого комплекса. Здания, построенные вокруг уютных двориков, и закрытые коридоры напомнили ей о соборе в Норидже, куда она когда-то ездила вместе с отцом. Атмосфера избранности и учености витала в воздухе, поэтому данное место резко контрастировало с шумными улицами восточной части Лондона, расположенной всего в нескольких милях от него.

Комнаты Чарльза не производили особого впечатления. Они располагались на третьем этаже, в них было тесно и совсем мало мебели. По всей видимости, он делил их с другими учащимися. К счастью, они застали его одного.

– Мисс Баттерфилд, Уильям, добро пожаловать в мое скромное жилище, – сказал Чарльз, поставив для них два расшатанных стула. – Чем обязан вашему неожиданному визиту?

Уильям посмотрел на Анну.

– Ты начинай.

Она объяснила Чарльзу ситуацию в общих чертах: что у нее есть друг, которого по ошибке арестовали, и теперь ему нужен адвокат, чтобы выйти из тюрьмы.

– Мы нашли свидетеля, готового дать показания в его пользу, однако он не может появляться на людях, если дело передадут в суд. Поэтому нам надо, чтобы обвинения сняли еще до суда, – пояснила она.

Ее маленькая речь произвела удивительное воздействие на Чарльза. Вместо того чтобы отказаться им помогать, он подался вперед и внимательно выслушал девушку. Когда она закончила, он откинулся на спинку стула и весело улыбнулся.

– Ваше дело как раз по моей части. Я польщен, что вы решили обратиться ко мне за советом, – сказал он. – Я давно ждал своего первого настоящего дела. Пока что мне перепадают лишь те, за которые не хотят браться другие. Этот опыт очень поможет мне, когда я захочу получить разрешение заниматься адвокатской практикой.

Анна собралась с духом.

– Есть один маленький нюанс, Чарльз. Ты очень хорошо знаешь нашу ситуацию. Ни у нас, ни у ответчика нет денег, чтобы оплатить твои услуги. Мы просим тебя взяться за это дело pro bono, понимаешь?

Ее отец накануне упомянул эту фразу, когда она рассказала ему о своем плане.

Улыбка тут же сползла с лица Чарльза.

– И у вас хватает наглости…

И тут вмешался Уильям:

– Мы с тобой были хорошим друзьями много лет, не так ли? У нас были взлеты и падения.

Чарльз прищурился, а Уильям продолжил:

– В прошлом году у тебя была черная полоса в жизни, помнишь? Когда ты был по уши в долгах, то пришел ко мне просить дать взаймы. У меня, конечно, денег не было, но я знал человека, который помог тебе решить проблему. Или ты забыл об этом?

Чарльз начал нетерпеливо расхаживать по комнате.

– В моем положении учащегося, – он обвел рукой комнату, – мне нужно докладывать обо всех своих действиях. Я не могу по собственной воле брать бесплатные дела. Для этого мне нужно согласие начальства. А оно едва ли согласится, потому что мне следует доказать, что я могу заработать деньги для инна. Понимаете, в чем моя проблема?

– Мы прекрасно тебя понимаем, – ответил Уильям. – И, конечно же, будет неприятно, если узнают, как ты угрожал убить человека, чтобы избавиться от долга, не так ли?

Анна удивленно посмотрела на Чарльза. Неужели он угрожал кому-то?

– Угрожал не я.

– Но именно ты заплатил тому человеку, который угрожал, – возразил Уильям. – И этот человек расскажет, если я его попрошу.

Чарльз остановился, сорвал с головы парик и швырнул его в другой угол комнаты. Потерев голову, он громко вздохнул.

– Черт, Уильям. Ты не оставляешь мне выбора. Но я запомню это, так и знай.

– Просто помоги нам, и мы квиты, – спокойно ответил Уильям. – Итак, Анна, ты расскажешь нашему ученому другу суть вопроса?

* * *

По дороге домой Уильям предложил зайти в кофейню. Анна никогда прежде не посещала подобные заведения, и ей стало интересно. В кофейне было очень тепло, над пылающим пламенем висел большой котел, а на грубых деревянных лавках, расставленных вдоль столов, сидели мужчины, занятые чтением газет или обсуждением разных вопросов.

Появление Анны с Уильямом приковало внимание публики, ведь единственной женщиной в кофейне была служанка.

– Я так понимаю, дамы нечасто посещают подобные заведения? – спросила она, пока они искали свободный столик.

– Мужчины ходят сюда в основном, чтобы обсуждать деловые вопросы. Мать бы удар хватил, если бы она узнала, куда я тебя привел, – ухмыльнулся он. – Но кому какое дело? Я решил, что тебе, возможно, понравится увидеть другую сторону городской жизни.

– Я общаюсь с приятными мне людьми, а не с теми, контакты с которыми могут принести мне выгоду.

Ей было приятно признаться в этом Уильяму. Несмотря на его невыносимые предрассудки и нездоровые привычки, у них было нечто общее. По натуре он тоже был немного бунтарь.

Принесли кофе, и Анна сделала глоток темного горького напитка. Это был самый крепкий кофе, какой она когда-либо пробовала.

– Ты не говорил, что Чарльз угрожал кому-то расправой, чтобы не платить долг.

– Я предпочитаю держать язык за зубами, – ухмыльнулся Уильям. – Было приятно видеть удивление этого ублюдка.

– Как думаешь, он сдержит слово?

– Я в этом уверен. В противном случае, ему придется плохо. В его-то статусе. Ты меня поставила в безвыходное положение, Анна, но в некотором смысле я даже получаю от этой ситуации определенное удовольствие. Конечно, я хожу к проституткам. Какой мужчина этого не делает? Я не святой. Люблю выпить пару пинт пива, иногда общаюсь с сомнительными личностями. Но коль смогу вызволить из тюрьмы невиновного человека и мое имя при этом не попадет в газеты, оно того стоит.

– Даже если этот человек – француз?

– Мы ненавидим французов, ведь много воевали с ними, а еще потому, что они наводнили город и забирают у нас работу. Однако я ничего не имею против отдельных личностей. Должен признать, из них получаются отличные ткачи и модельеры. Кстати, о модельерах: настало время тебе выполнить свою часть уговора. Пей. Мы зайдем к мисс Шарлотте по дороге домой.

* * *

Портниха была занята с клиенткой, поэтому им предложили подождать в задней комнате. Они молча сидели на диванчике, слушая, как мисс Шарлотта обсуждает с клиенткой шелк.

– Это называют новым натурализмом, – донеслось до них. – Нежные цвета, отличная композиция и, кроме всего прочего, природные оттенки. Конечно, ничего явного. И посмотрите на эти изогнутые линии. Все, как в природе. Прямые линии и геометрические композиции не смотрятся на подобной вам красивой молодой женщине.

– Все такое прекрасное, я не могу выбрать, – вздохнула клиентка.

– Безусловно, вы всегда можете отдать предпочтение набивному ситцу, – сказала мисс Шарлотта. – Можно отпечатать рисунки на хлопке. Это очень модно.

– О нет, это должен быть шелк. Мама не потерпит, если я надену хлопок. По крайней мере, на официальное мероприятие.

Уильям шепнул:

– Отличный урок.

– Но захочет ли сами знаете кто, а вслед за ней и ее приближенные того, чего желают все остальные? – шепнула Анна в ответ. – Или они будут охотиться на что-то другое, отличное от всего, что знаем мы?

– Как мы поймем, в чем должна состоять разница?

– В этом вся суть моды, – ответила Анна. – Каждый должен угадать, что будет модно завтра еще до того, как эта вещь появится в продаже.

* * *

Когда молодая клиентка ушла, мисс Шарлотта вернулась к ним.

– Есть новости от Анри?

– Пока ничего, – ответила Анна. – Однако появилась надежда. Шарлотта, познакомьтесь с моим кузеном Уильямом. Он торгует шелком в «Сэдлер и сын».

Молодой человек поклонился, а портниха сделала реверанс.

– Мы ходили к другу Уильяма, он адвокат. И, нам кажется, нашли свидетеля, который даст показания что, хотя Анри находился рядом с «Дельфином», он не был заодно с людьми из «Отважного сопротивления».

– Свидетель! Не могу в это поверить. – Шарлотта покраснела от радости, энергично обмахивая лоб ладонью. – Это чудесно. Расскажете мне, как только появятся какие-нибудь новости?

– Обещаю, – ответила Анна. – Однако я привела сюда Уильяма по другому поводу.

– Конечно. Пожалуйста, садитесь.

Когда Уильям объяснил, что он ищет идеальные модели, которые прельстят принцессу, улыбка мисс Шарлотты стала еще шире.

– Каждый торговец шелком сейчас занят тем же, – заметила она. – Однако вы первый человек, обратившийся с таким вопросом ко мне. Я очень польщена, сэр.

– Что вы посоветуете?

– Могу сказать, мне известно, что леди любят надевать сегодня, и с определенной долей уверенности предположить, что им захочется надеть завтра. Однако принцесса приезжает из Германии. У нее свои взгляды. Кто знает, что ей понравится? Мода всегда подобна азартной игре, и вам нужно иметь чуточку везения, чтобы выкладывать на стол нужные карты. В одном я уверена: то, что она выберет, тут же станет самым модным среди светских дам. Все захотят носить такое же. Тот, кто сможет угадать ее вкус, сделает себе состояние, пока другие будут стараться его догнать.

– Мы возьмем мешочек с везением, – сказал Уильям. – Я убежден, у вас припрятан такой в чулане, ведь правда?

Шарлотта ухмыльнулась.

– Увы, нет. Но у меня есть это. – Она постучала пальцем по лбу. – Дайте мне время подумать. – Когда они собрались уходить, глаза Шарлотты внезапно расширились. Она схватила Анну за руку. – У меня появилась мысль. Вы не знаете, закончил ли Анри свою выпускную работу?

– Он писал, что начал, но… – Анна покачала головой. – Вы думаете…

– Она идеальна. Современная, в ней есть природные мотивы, и она причудлива. Линия красоты, помните? Она может привлечь внимание.

– О чем это вы говорите? – пробормотал Уильям.

Анна не обратила на него внимание. Она была слишком удивлена, чтобы объяснять.

– Шарлотта, вы серьезно считаете, будто мой эскиз может подойти для королевского приданого?

Портниха кивнула.

– Если он хорошо соткал. Так как он это делал для выпускной работы, я уверена, что Анри постарался. Ему нечего терять.

Визит Анны и ее отца временно поселил в сердце Анри надежду.

«Если я когда-нибудь выберусь отсюда, то сделаю все, чтобы восстановить наши отношения», – пообещал он себе.

Но эта надежда быстро угасла, когда пришел чиновник и сообщил ему: суд назначили на следующую неделю. Перспектива освобождения становилась все менее реальной. Анри почти разуверился в том, что покинет тюрьму живым.

Поэтому, когда высокий худой парень в напудренном парике и белоснежных рейтузах вошел в его камеру и сообщил, что его зовут Чарльз Хинчлифф и он его адвокат, Анри не мог поверить своим ушам. Вместе с ним пришел другой мужчина. Он был ниже и не производил особого впечатления, хотя лицо его показалось юноше знакомым.

– Анри Вендом? Я пришел, чтобы вытащить вас отсюда, – сказал адвокат, сразу переходя к делу. – Мы полагаем, этот человек, Уильям Сэдлер, может дать показания о вашей невиновности.

Теперь Анри был совершенно сбит с толку. Это же кузен Анны, тот самый, что ударил его на улице возле «Красного льва». Как он может быть свидетелем?

Анри получил ответ на свой немой вопрос и понял: именно кузен Анны был тем мужчиной, который ругался с ним возле «Дельфина» в ту ночь. Наконец у него, спустя столько недель ожидания, появился настоящий свидетель! Неужели все происходит на самом деле, неужели это не сон? Но почему они решили прийти? Что заставило Уильяма захотеть дать показания? Кто заплатит за этого адвоката? Ответов на вопросы юноша не находил. Он был слишком удивлен, чтобы спросить.

Мистер Хинчлифф попросил Анри рассказать о случившемся в ту ночь, говоря лишь правду. Анри старательно пересказал все, что помнил. Потом адвокат спросил, узнаёт ли Анри в Уильяме мужчину, которого он встретил в проулке возле «Дельфина». Юноша подтвердил это. Хотя тогда было темно, он узнал его голос.

Затем адвокат повернулся к Уильяму и спросил, узнаёт ли он в Анри того человека, которого видел в проулке в ту ночь. Уильям подтвердил, что это именно тот человек. Другие обстоятельства не упоминались. Также ни слова не прозвучало о шлюхе. Оба подтвердили: они смогут повторить это, поклявшись на Библии перед судьей.

Чарльз объяснил, что, сделав такие заявления, оба соглашаются ни с кем не обсуждать данный разговор в будущем ни при каких обстоятельствах. Это должно было быть совершенно тайное соглашение. Они подтвердили согласие и пожали друг другу руки. Вскоре Чарльз и Уильям ушли.

В тот день стражник принес Анри чистую одежду и миску с водой и мылом.

– Приведи себя в порядок, парень, – велел он. – Мы не можем позволить тебе предстать перед судьей в таком виде.

Анри вывели из камеры и потащили прочь по коридору. Миновав несколько дверей, они оказались в маленькой комнате, где сидел толстый краснолицый мужчина в пышном парике, которого представили как судью. Также в комнате находились Уильям Сэдлер, Чарльз Хинчлифф и клерк, записывавший каждое сказанное слово.

Анри велели положить ладонь на Библию и поклясться, что он будет говорить одну лишь правду и ничего, кроме правды. Потом его попросили повторить всю историю. Судья задал несколько вопросов. Как он понял, что это Уильям Сэдлер в такой темноте? Может ли он поклясться, что в тот вечер не заходил в «Дельфин»? Анри ответил на оба вопроса.

Когда судья удовлетворенно замолчал, клерк сунул Анри документ, который ему следовало прочесть и подписать. Уильям Сэдлер повторил процедуру, поклявшись говорить только правду. Он пересказал все, что видел, ответил на несколько вопросов и подписал документ. Без дальнейших объяснений Анри отвели обратно в камеру. Он понятия не имел, что будет дальше.

На следующее утро юноша проснулся оттого, что дверь в его камеру распахнулась. На пороге появился стражник.

– Вставай, вставай. Ты свободен.

Неужели ему это снится?

– Что, сейчас? Можно идти? – удивленно спросил Анри.

– Прямо сейчас. Давай. Вали, пока не передумали.

* * *

После трех недель, проведенных в темной камере, Анри ослепил солнечный свет.

Когда он спустился по ступенькам на улицу, то заметил неподалеку знакомые лица. Его мать Клотильда накинула ему на плечи приятно пахнущее шерстяное одеяло и крепко обняла.

– Мое сокровище, мой малыш, – шептала она. – Хвала Господу! Наконец ты снова с нами.

Подошла Мариетта и, что-то весело выкрикивая, поцеловала его в щеку. Месье Лаваль обнял юношу за плечи, подался вперед и поцеловал в лоб.

– Мой сын, – сказал он. – Мой сын, мой сын.

Рядом стояли Бенджамин, его помощник и повариха. Все широко улыбались.

Анри не мог поверить в реальность происходящего. Он так желал всего этого, но в то же время ему было неприятно прикасаться к другим людям. Парень очень хорошо осознавал, как ужасно выглядит его одежда и как сильно от него несет. Ему хотелось пойти домой, чтобы переодеться, побриться и смыть с себя грязь тюрьмы, запахи человеческих экскрементов и страха.

Слабо понимая происходящее, Анри позволил увести себя прочь. Его глаза медленно привыкали к солнечному свету. И потом он увидел ее. Она бежала к нему со всех ног, ее юбка задралась так, что были видны сапоги, а шляпка слетела с головы.

Когда девушка приблизилась, Анри показалось, что это похоже на магию, что всю ее фигуру окружает некий сверкающий ореол, словно она является каким-то небесным созданием. Мир вокруг замедлился, голоса людей звучали где-то очень далеко.

«Мне это привиделось? – спросил себя Анри. – Это мираж?»

Но нет, это была правда. Девушка остановилась всего в нескольких ярдах от него. Он и другие люди тоже застыли.

– Анри, – прошептала она, густо покраснев. – Прости, что вмешиваюсь, но мне нужно было тебя увидеть.

Анри забыл, какой он грязный и как мерзко от него несет. Он забыл о матери, о хозяине и Мариетте. Юноша сделал шаг вперед и взял ее за руки.

– Анна, – сказал он. – Это ты?

Анри утонул в ее сине-зеленых глазах. Заметив рядом какое-то движение, он поднял взгляд и увидел высокого мужчину, одетого как священник.

Он услышал голос месье Лаваля:

– Анри, познакомишь нас?

– Позвольте мне, – сказал Теодор. – Анна дружит с Анри, а я ее отец, Теодор Баттерфилд. Очень рад знакомству.

Анри опомнился.

– Анна, преподобный Баттерфилд, пожалуйста, познакомьтесь с моей матерью Клотильдой, моим хозяином месье Лавалем и его дочерью Мариеттой. – Он повернулся к месье Лавалю. – Я подозреваю, за чудесное освобождение мне следует благодарить Анну и ее отца.

Когда юноша снова посмотрел на нее, она коротко кивнула.

– Тогда мы должны быть вам очень благодарны, друзья мои, – сказал месье Лаваль, сняв шляпу. – Могу ли я пригласить вас к нам в гости, когда Анри придет в себя после всех этих ужасов?

– И примет ванну, – добавил Анри, снова вспомнив о грязи, покрывавшей его тело.

Все рассмеялись.

– Отличная мысль, запах от тебя ужасный, – сказала мать. – Но какая разница? Ты снова с нами, и это главное.

Теодор положил ладонь на плечо Анны.

– Мы с радостью посетим вас. Однако пока что мы должны оставить вас. Пойдем, Анна.

Лишь когда она повернулась, чтобы уйти, Анри понял: он до сих пор держит ее за руку. Отпускать ее парню совсем не хотелось.

* * *

Анри подумал, что все произошло слишком быстро. Он лежал в жестяной ванне, наполненной горячей водой, перед камином, в котором ревело пламя. Остальные домочадцы собрались этажом выше. Только повариха, купавшая его, когда ему было десять, осталась, чтобы доливать воду из чайника.

Кроме кипятка, на плите булькало рагу из баранины и клецок, а в духовке пекся картофель в мундире. Хотя Анри уже успел съесть большой кусок хлеба с сыром и выпить пол-литра портера, от которого у него немного закружилась голова, в желудке юноши снова урчало от вкусных ароматов, витавших в воздухе. Ему было так приятно мокнуть в теплой, приятно пахнущей воде, что он решил не торопиться.

* * *

Они сели обедать, и Анри рассказал все, что мог, о событиях последних нескольких дней. Когда его спросили о загадочном свидетеле, он честно ответил: дал клятву на Библии никому не говорить об этом. Они также поинтересовались, откуда взялся тот адвокат и кто оплатил его гонорар. На это ему тоже было нечего ответить.

Он хотел знать, каким образом месье Лаваль и мать узнали, что его должны выпустить и именно в этот момент пришли к тюрьме. Хозяин пояснил: под дверь накануне вечером подкинули записку. Там было написано: «Анри освободят в восемь утра». Все это было очень интригующе, но так как история хорошо закончилась, все за столом согласились – теперь такие подробности не имеют значения.

Анри был очень благодарен Анне и ее отцу, уверенный, что они помогли ему выйти на волю. Неужели она каким-то образом после их разговора поняла, что тем мужчиной в переулке был ее кузен? Как ей удалось убедить Уильяма дать показания в его пользу? Но кто оплатил адвоката? Он сомневался, что у сельского священника нашлись на это деньги. И наверняка адвоката не мог оплатить скряга Джозеф Сэдлер.

Позже, когда рагу было съедено, выпито несколько кувшинов портера, все новости рассказаны, Анри, извинившись, удалился в свою комнату. Несмотря на сильную усталость, он боялся ложиться спать, опасаясь, что все это может оказаться лишь сном.

Прислушиваясь к привычным звукам, доносившимся сверху и сбоку от его комнаты, стуку посуды на кухне, скрипу половиц, шуму голосов и запаху табака месье Лаваля, юноша улыбнулся в темноте, радуясь неожиданному повороту событий.

Послышался звук клавесина – Мариетта неумело пыталась развлекать гостей игрой.

– О Мариетта, – вздохнул он.

Она встретила его, словно возбужденный щенок.

Не в силах скрыть эмоций, она трогала его за рукав, держала за руку и целовала в обе щеки. Он, конечно, тоже был рад ее видеть, но лишь как брат, вернувшийся к сестре. Анри не мог представить, что когда-нибудь сможет взять ее в жены.

Тюрьма изменила его, она прочистила ему голову. В самые тяжелые моменты он обещал себе, что, если рано или поздно ему удастся обрести свободу, он будет жить и наслаждаться той жизнью, которую уготовила ему судьба. Он перестанет переживать по поводу мнения других и позволит своей совести направлять его, а не делать то, что от него ожидают остальные. И прежде всего, он будет вести спокойный, домашний образ жизни подальше от политики и протестов.

Несмотря на уверения месье Лаваля, юноша не верил, что ему позволят стать независимым мастером, учитывая его безрассудное поведение и пребывание в тюрьме. Он не сомневался в том, что месье Лаваль больше не станет предлагать ему унаследовать собственное дело, ибо как может его хозяин довериться такому безответственному человеку? Но он все равно был убежден, что плетение шелка у него в крови. Анри собирался и дальше заниматься этим, основать свое дело, тяжело работая, дабы восстановить уважение тех, кого он любил: матери, месье Лаваля и его семьи, а еще… Анны.

При одной лишь мысли о ней у него внутри все холодело. Месье Лаваль уже послал приглашение на Спитал-Сквер. Они хотели пообедать вместе на следующий день. Его мать и мисс Шарлотта тоже должны были прийти.

Он представил Анну и ее отца, как будет звать их в дом, помогать раздеться и, вдыхая приятный аромат диких трав, сидеть рядом с ней и свободно общаться. Потом, после обеда, он покажет ей свою выпускную работу, переосмысление картины Анны, и будет наблюдать, с каким восхищением она посмотрит на нее.

* * *

Анри резко проснулся. Юноша не знал, как долго спал. Нигде не было видно света, и царила абсолютная тишина. Он заглянул на кухню. Огонь в очаге был потушен, а в клетке под накрытой материей спала птица. Должно быть, была поздняя ночь.

Анри зажег свечу, натянул штаны и тапки, после чего укутался одеялом. Ему снился шелк. Уже прошел почти месяц с тех пор, как он прикасался к станку, а накануне он был так занят едой и разговорами, что не нашел времени сходить наверх. Осторожно шагая по ступенькам, юноша поднялся на самый верх, после чего взобрался по приставной лестнице на чердак и аккуратно закрыл за собой люк.

Теплый пряный запах шелка был таким знакомым и приятным. Анри как будто обнял друга, которого он давно не видел. Подняв свечу, он внимательно осмотрел шелк на трех станках. Бенджамин ткал розовый дамаст, а маленький обычный станок по-прежнему использовали для изготовления узкой черной отделки из атласа. Внезапно Анри с удивлением заметил на своем станке ту самую композицию, которую он ткал по картине Анны. Юноша тряхнул головой. Он точно помнил, что снимал ее со станка и собственноручно отнес в гильдию.

Посмотрев на расчетную балку, он прикинул, что в длину рулон составляет не менее шести ярдов. Анри не делал так много. У него было время лишь на один повтор рисунка, как и требовала гильдия. Юноша все стоял и пытался понять, в чем здесь подвох, когда услышал скрип приставной лестницы. Повернув голову, он увидел ночной колпак месье Лаваля.

– Я так и подумал, что это ты, – сказал старик, сонно моргая.

– Простите, если я потревожил ваш сон, сэр. Я просто пытаюсь снова привыкнуть к станкам.

Месье Лаваль выбрался из люка и подошел к станку.

– Надеюсь, ты не против. Я попросил Бенджамина продолжить твою работу. Он неплохо справился, как считаешь?

– Да, как будто это сделал я, – нехотя признал Анри. – Но можно я спрошу, сэр… – Вопрос застрял у него в горле. А что, если последует отрицательный ответ? Он попробовал снова: – Я подвел вас, хозяин. Если вы выгоните меня, я пойму.

– Подвел меня? Выгнать тебя? Не глупи! – Месье Лаваль весело рассмеялся. – Давай садись. – Он тяжело опустился на лавку возле станка. – Ты поступил глупо, это так, и ты за это дорого поплатился. Но давай на этом закроем данную тему. Ты же видишь, как мы счастливы, что ты вернулся? Ты мне как сын, и тебе всегда будут рады в моем доме. Когда ты станешь мастером, сам решишь, как жить дальше.

– Как я могу отблагодарить вас за все? – спросил Анри. – Я не представляю другой жизни, кроме той, которой жил здесь последние десять лет. Кроме, разве что… – Он запнулся.

Сказать доброму, щедрому человеку, на которого юноша смотрел как на отца, что он не может принять щедрое предложение унаследовать его дело, Анри был не в состоянии. Как он мог сказать, что в принципе не хочет быть его сыном?

Месье Лаваль подался вперед и взял юношу за руку.

– Дело в Мариетте, не так ли?

Анри кивнул. Он не мог вымолвить ни слова.

– Было время, когда я считал, что ты женишься на ней, – тихо промолвил месье Лаваль. – Однако я изменил мнение. На самом деле, я не согласился бы на это, даже если бы ты меня попросил. Это означало бы обречь вас обоих на несчастливую жизнь.

Анри удивленно посмотрел на хозяина.

– Но почему…

– Я, твоя мать и все прочие, кто видел тебя на улице вчера, поняли – твое сердце принадлежит другой.

– Моя мать?

– Она объяснила мне все это. Она сказала, мы должны позволить тебе следовать за твоим сердцем. Я сразу же согласился с ней. Думаю, Мариетта тоже это поняла, ведь сказала, что никогда не видела на твоем лице такого выражения.

Анри вздохнул. Этот протяжный вздох, казалось, выпустил из тела юноши напряжение и страхи, мучившие Анри все эти дни.

– Все так, – признался он, тяжело дыша. – Мне очень жаль, если я оскорбил чувства Мариетты.

– Она еще юная, и вокруг бегает много симпатичных молодых мужчин, на которых моя дочь сможет обратить внимание. Как ты считаешь, твои чувства к мисс Баттерфилд взаимны?

– Думаю, да. Но позволит ли Анне ее семья выйти замуж за бедного француза, я не знаю.

– Все будет зависеть от ее отца, конечно, однако, насколько я понял, он кажется непредвзятым человеком. Кроме того, ты вскоре станешь мастером со своим процветающим предприятием. Это отличная партия для любой молодой женщины.

– Своим предприятием? Но я думал…

– Мое предложение остается в силе, даже если ты не станешь моим зятем. Я не хочу никому другому доверять свое дело, – сказал месье Лаваль.

Анри почувствовал, что его глаза наполняются слезами. Как за такой короткий промежуток времени ему перепало столько счастья? И это при том, что всего сутки назад он гнил в тюрьме, ожидая ссылки или даже казни. Он вытер лицо рукавом и повернулся к хозяину.

– Как я смогу…

Анри не успел закончить, потому что месье Лаваль крепко обнял его.

– Ничего не говори, сынок, – шепнул хозяин.

* * *

Не только недосыпание заставило Анри подумать, что ему все это снится.

Наблюдая за тем, как мать внимательно слушает рассуждения Анны об искусстве и природе, слушая одним ухом, как месье Лаваль и преподобный спорят, может ли мораль и политика стать союзниками, и глядя, как увлеченно Мариетта с Шарлоттой листают «Гид по современной моде», Анри почувствовал какой-то экстаз, одновременно возбуждавший и успокаивающий его. Друзья, семья и те, кого юноша любил, а также шелк и его работа – все, чего он мог желать, было под этой крышей.

Все стулья в доме принесли в гостиную, где в камине весело потрескивали поленья. Отблески пламени играли на обшитых темным деревом стенах. Повариха подала чай, разлитый в чашки из лучшего фарфорового сервиза, и вкусное печенье «langues de chat». Этим угощением она хотела произвести впечатление на английских гостей.

Время от времени Анри и Анна переглядывались, улыбаясь друг другу. В такие моменты сердце юноши замирало. Он видел, что она чувствует себя счастливой с ним и среди его домочадцев.

Когда чай был выпит, месье Лаваль достал пакет с выпускной работой юноши, которую вернули из гильдии. Анри начал нервничать, гадая, что скажет Анна о его работе. Месье Лаваль достал шелковое произведение из пакета и передал гостям. Все хвалили Анри, восхищаясь изяществом и затейливостью полотна. Анне тоже очень понравилась композиция, хорошо передававшая настроение ее картины.

Он снова увидел, как мерцают шелковые нити при свете огня. Из-за этого казалось, будто стебли и цветы колышутся на ветру. Глубина цветов была намного насыщеннее, чем он помнил. Розовый, желтый, фиолетовый и зеленый выглядели ярко и живо.

Полотно попало в руки Анны, и она подошла к окну, чтобы лучше рассмотреть его. Все взглянули на нее, когда девушка поднесла шелк к лицу, внимательно разглядывая его. Анри не мог сдвинуться с места. Луч заходящего солнца отразился от стекла в соседнем окне и упал прямо на Анну, освещая голубое платье и нимб из золотистых волос, выбившихся из-под шляпки.

Анри почувствовал, что больше не может терпеть неопределенности.

– Вам нравится, вы одобряете мою работу?

Она повернулась к нему. Выражение лица Анны в ту минуту запомнилось Анри на многие годы. Казалось, она освещена изнутри. Ее глаза были широко раскрыты от удивления, а на губах играла довольная улыбка.

– Это чудесно, – просто сказала девушка. – Я бы никогда не поверила, что все эти детали можно перенести на ткань. Вы прекрасно передали мою очень далекую от совершенства картину и превратили ее в настоящее произведение искусства. Смотрите, даже жучок есть.

Одинокая слеза скатилась по щеке девушке, и она тут же смахнула ее тыльной стороной руки.

Все рассмеялись. Анри просто распирало от гордости. На секунду он снова оказался на рынке, как будто глядел со второго яруса на прилавок с цветами и наблюдал за тем, как на листе бумаги рождается настоящее искусство. С того момента как в его руки впервые попал рисунок Анны, он почти полностью занял весь его мир. Анри работал над тем, чтобы добиться наибольшей схожести с оригиналом, скрупулезно настраивая станок и выбирая цвета, старательно используя нити и с радостью наблюдая за тем, как появляется готовый продукт.

Все время, пока работал, юноша постоянно думал об Анне. И теперь она была рядом, в его доме, с его семьей, держала в руках его шелк, тот самый, что они создали вдвоем, шелк, в котором сосредоточилась вся его любовь к девушке. Он не мог представить места или компании, где чувствовал бы себя более счастливо, чем здесь. Анри поднял взгляд и понял, что все ждут его слов, но он не мог говорить из-за наворачивавшихся на глаза слез.

Шарлотта нарушила молчание.

– Анна, ты хотела спросить о шелке для… сама знаешь кого?

– Да, конечно, – ответила Анна, словно очнувшись. – Я почти забыла. – Она отошла от окна и протянула шелк месье Лавалю. – Дело в том, что у моего дяди Джозефа Сэдлера и кузена Уильяма есть для вас предложение. – Она посмотрела на Шарлотту, и та ободряюще улыбнулась ей. – У них будет встреча с придворными костюмерами, которые готовятся к свадьбе короля и королевы, – продолжила Анна. – Мои родственники спрашивают, согласитесь ли вы, чтобы они показали им эту композицию.

– Боже мой! – воскликнул месье Лаваль. – Это же просто как гром с ясного неба. Но они же сами еще не видели ее.

– Эту работу им рекомендовала мисс Шарлотта, – ответила Анна.

– Я удивлен и рад, конечно. Анри, ты позволишь им взглянуть на твою работу?

У Анри голова шла кругом. Эти Сэдлеры не уставали удивлять его. Сначала Уильям помог вытащить его из тюрьмы, теперь они хотят одеть королеву в его шелк.

– Как можно отказаться от подобной чести? – пробормотал он.

– Пожалуйста, передайте нашу благодарность. Мы очень польщены, – ответил месье Лаваль. – Анри отнесет ткань им утром, и, если они не откажутся от своего намерения, мы сможем обсудить все детали.

– Это чудесная работа, Анри. Я поверить не могу, что ты смог соткать такую сложную композицию, – добавил отец Анны.

– Хотите взглянуть на станок?

* * *

На чердаке, где стояли станки, почти не осталось свободного места, когда туда поднялись месье Лаваль с Мариеттой, Анри с матерью, Анна с отцом и мисс Шарлоттой. Анри не помнил, чтобы там когда-либо прежде находилось одновременно столько людей. Бенджамин опустился на лавку и начал ткать. Как обычно, возле станка сидел помощник и выравнивал нити. Собравшиеся внимательно следили за тем, как с каждым проходом челнока возникает очередной фрагмент материи.

Анри нервно посмотрел на Анну, стоявшую рядом с ним. Ее щеки покраснели, а глаза блестели от возбуждения. Казалось, она вот-вот снова расплачется.

– Вам нехорошо? – шепнул он.

– Я чувствую себя лучше, чем когда-либо, – шепнула она в ответ. – Просто… мне так нравится… смотреть, как моя картина возникает на материи. Я так счастлива, что сейчас запла́чу.

– По моему скромному мнению, это высокий уровень мастерства, – пояснял Теодору месье Лаваль. – И когда гильдия одобрит его работу, Анри сможет нанять других ткачей. Он будет заниматься моим предприятием, а я – отдыхать. Таков мой план.

Клотильда рассмеялась.

– Вы так просто не отойдете на покой, Жан.

– Должен признать, это звучит заманчиво, – ответил Теодор. – К сожалению, сельским священникам не разрешают уходить на покой, они должны следить за паствой до конца жизни, или их выбрасывают на улицу.

– Тогда ваша дочь должна сколотить себе состояние на рисовании, – сказал месье Лаваль. – Любому видно – у нее талант.

* * *

Анри сделал так, чтобы последней по лестнице спускалась Анна. Когда настал ее черед, он взял девушку за руку, чтобы помочь.

– Я хочу… я не знаю, как вас отблагодарить за все, что вы для меня сделали.

– Вы же не против? – спросила Анна. – Насчет того, чтобы мой дядя предложил шелк королевским костюмерам? Это была идея Шарлотты.

– Не против? Да я… – Анри попытался подобрать подходящее слово. – В восторге. Я очень польщен.

– Я рада.

Ее улыбка была для него самой прекрасной на свете.

– Но, кроме того, я хотел спросить… – он запнулся. – Думаю, вы знаете…

Она, кивнув, посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы согласитесь… – Сердце гулко стучало в груди Анри.

А потом очень тихо, чтобы услышал только он, она ответила:

– Да, Анри, я согласна.

Он нежно взял ее за подбородок, и их губы на секунду встретились. Позже, пытаясь восстановить в памяти этот момент, Анри засомневался, что в самом деле поцеловал ее.

– Анна, ты идешь? – Анри услышал голос ее отца, донесшийся откуда-то снизу.

– Думаете, он согласится? – шепнул юноша.

Его губы, все его тело сжигало неудержимое желание.

– Вам придется спросить его об этом. – Анна улыбнулась в ответ и подобрала юбки, чтобы спуститься по лестнице.

Эпилог

Анна так живо помнила этот и следующие несколько дней, словно все происходило лишь вчера.

«Неужели прошло целых сорок лет?», – думает женщина.

Она поднимает взгляд от шитья и смотрит на Анри, который дремлет в своем любимом кресле с другой стороны камина. Когда-то это было любимое место месье Лаваля. Она улыбается, глядя на мужа. Его голова склонилась набок, а рот немного открылся, однако он продолжает крепко держать в руках газету. Теперь он старик, его лицо изборождено морщинами, а борода поседела, прежде густые темные волосы поредели под его любимой бархатной шапочкой.

«Мы стареем», – думает она, хмуро глядя на свои морщинистые пальцы, огрубевшую кожу и пигментные пятна на тыльной стороне ладони.

Она уже не помнит, когда в последний раз внимательно рассматривала себя в зеркале, предпочитая воспринимать свою внешность такой, какой она была много лет тому назад.

Кажется, дом почти не изменился за все это время. Пламя все так же отражается от обшитых темным деревом стен, как и сорок лет назад; часы тихо тикают в углу, ставни гремят, когда ветер дует с востока, а станки шумят и стучат наверху. Сладковатый запах шелка-сырца витает в воздухе.

На первом этаже, как и прежде, принимают клиентов. В передней части находится зал, а в задней – кабинет и студия, хотя их старший сын Жан недавно убедил отца поддержать аренду нового помещения: три просторные комнаты на другой стороне Брик-Лейн, где хранился шелк, работали шелкокрутильщики и мотались основные нити. Он считает, что так их работа будет организована более эффективно.

Жан хочет также поставить там свои собственные станки, надеясь выполнять условия новых законов относительно платы ткачам. Он говорит, так им не придется тратиться на то, чтобы ткачи работали у них дома, потому что они будут ткать на его станках и он сможет платить им за каждую штуку материи.

– Это намного эффективнее, папа, – поясняет сын. – И мы сможем лучше контролировать качество изделий.

Их дело пережило нелегкие времена. Из-за новых законов, позволивших импорт текстильных изделий, тысячи ткачей, многие из которых добились значительного успеха в своем ремесле, остались без работы, а их семьи голодали. Другие предприятия выехали из Лондона, не желая платить жалованье согласно новым законам. Анри всегда утверждал, что их предприятие «Лаваль, Вендом и сыновья» своим выживанием целиком и полностью обязано талантам их модельера.

Принцесса не надела шелк Анри во время свадебного торжества, но его выбрала одна из ее фрейлин, чего было достаточно, чтобы августейшая особа обратила на него внимание. Принцесса интересовалась ботаникой, поэтому растительные мотивы пришлись ей по душе и она принялась рекомендовать их всем своим друзьям. Прямые линии и геометрические узоры были забыты, а работа Хогарта «Анализ красоты» стала образцом для художественных исканий его современников. Змеевидная кривая линия получила широкую популярность в производстве одежды, мебели и предметов домашнего обихода.

Картины Анны никогда не демонстрировались в галерее, как предлагал мистер Гейнсборо, но почти четыре десятилетия модели Анны Вендом пользовались спросом среди светских дам. Из-за наплыва заказов, чтобы справиться с ними, Анри пришлось нанять более сотни ткачей. Их шелк экспортировали даже за океан, где его носили зажиточные аристократы в недавно завоевавших независимость Соединенных Штатах Америки.

Компания «Сэдлер и сын» тоже получила прибыль, став одним из главных клиентов Анри, хотя теперь их видели на публике реже. Тетя Сара наконец воплотила в жизнь свою давнюю мечту о переезде на Лудгейт Хилл. Сейчас она живет рядом с Хинчлиффами и является счастливой бабушкой нескольких внуков. Лиззи удачно вышла замуж за представителя одной зажиточной семьи, а оба сына Уильяма пошли по его стопам.

«Как я смогла все это сделать, – гадала Анна, – успев дать жизнь семерым детям, похоронив потом четверых и вырастив оставшихся троих?»

Мариетта влюбилась и вышла замуж за серебряных дел мастера, с которым познакомилась во французской церкви. Они живут всего в паре кварталов от Анри. Она и Анна стали как сестры, поддерживают друг друга и вместе ухаживают за месье Лавалем и Клотильдой, которую в конце концов убедили переехать к ним в дом, когда она стала слишком слаба, чтобы работать.

Дела немного наладились, но внезапно прямо во время проповеди умер Теодор в своей любимой сельской церкви. Все случилось именно так, как он предсказывал, однако Анну это мало утешало. С тех пор она каждый день вспоминала о нем. Джейн переехала к ним, что стало для Анны большим утешением. Она продолжает жить с Анри и Анной, много не требуя и помогая управляться с детьми.

Несмотря на все горести и сложности, Анна каждый день выделяла несколько часов на рисование. Она любит работать в кабинете вместе с Анри и двумя сыновьями, наблюдая и участвуя в разговорах с торговцами и ткачами о деньгах, политике, а также их ремесле.

Иногда Анна уговаривает мужа или кого-нибудь из детей сходить с ней в Королевскую Академию изящных искусств, чтобы посмотреть на работы мистера Гейнсборо, или в Британский музей, где она может изучать и делать зарисовки природных диковинок, собранных сэром Гансом Слоуном. Перед смертью мистер Эрет познакомил ее с книгами по ботанике, хранившимися там. Эти труды стали постоянным источником вдохновения для ее работы. Дорогой мистер Эрет! В своем завещании он оставил Анне две своих картины, которые она с гордостью повесила на стену в гостиной. Когда она смотрит на них, то вспоминает, как он учил ее наблюдать за тенями и цветами, замечая мельчайшие их подробности.

«Я в большом долгу перед этим человеком», – думает Анна.

Она вспоминает о своих смутных желаниях, не дававших ей покоя после ее приезда в Лондон, о том, как познание удивительного мира, окружавшего ее, привело к еще большему разочарованию, ведь даме из высшего общества не позволялось иметь серьезную профессию. Анна никогда бы не смогла провести остаток жизни в качестве украшения мужа, хотя в то время она не видела для себя другой судьбы.

Несмотря на все проблемы, Анна прожила в городе отличную жизнь, наслаждаясь вниманием и любовью семьи, профессиональными и интеллектуальными вызовами. Большего и желать не стоило.

И все это благодаря одному человеку, который мирно сопел напротив нее, сидя в кресле. Он тихо вздыхает, ерзает, открывает на секунду глаза, улыбается ей и снова засыпает. Даже спустя столько лет его улыбка до сих пор заставляет ее сердце трепетать от любви.

Она, конечно, знала, как все будет дальше, с тех самых пор, как он спас ее на улице, и он утверждает, что тоже знал об этом с того самого момента. Но ей кажется, если бы он тогда не напился и не попал в тюрьму, их судьбы разошлись бы в разные стороны. Анри и Анна соглашаются, что Шарлотта сыграла важную роль в их воссоединении, и часто шутят по этому поводу.

По мере того как их дружба и взаимное доверие крепли, Анна сделала попытку узнать что-нибудь о личной жизни портнихи: почему она жила одна и в одиночку занималась магазином. Сначала Шарлотта отвечала неохотно, но однажды, после сытного ужина и нескольких бокалов кларета раскрыла ей свой самый большой секрет.

Она была четвертой дочерью в уважаемой семье, у которой начались тяжелые времена, когда их отец скоропостижно скончался. Ей пришлось пойти работать портнихой в дом одного аристократического семейства. К сожалению, герцог был падок на женщин и очень скоро заприметил семнадцатилетнюю Шарлотту. Он так навязчиво волочился за ней, что она испугалась, будто может потерять работу.

Несколько месяцев спустя, не выдержав его напора, Шарлотта перестала сопротивляться ухаживаниям этого господина. В конце концов, ее, как она и ожидала, попросили уйти. Старшая сестра, вышедшая замуж за сельского священника, взяла ее к себе, но спустя несколько недель стало понятно, что внимание герцога оставило нежелательные последствия.

Священник испугался скандала, однако его жена, которая уже шесть лет не могла забеременеть, убедила мужа: они могут усыновить ребенка, притворившись, что он их. Шарлотту отослали на время родов, а ее сестра в это время носила под юбками подушки разного размера. Таким образом Питер, а именно так звали мальчика, стал «племянником» Шарлотты.

– Я бы не смогла обеспечить ему такую хорошую жизнь. Мы видимся каждый месяц, хотя… – она запнулась, – когда расстаемся, для меня это как удар ножом в сердце.

– Вы никогда не хотели выйти замуж, чтобы забрать его обратно?

Шарлотта налила себе еще один бокал вина.

– Нет, я и так счастлива. Я тяжело работала для того, чтобы мое дело стало прибыльным, и, если выйду замуж, возможно, вынуждена буду от него отказаться. Кроме того, я больше не доверяю мужчинам. И как я смогу забрать сына у сестры, если они любили его столько лет как родного?

Питер превратился в симпатичного молодого человека, который завел свою семью, его дети часто навещали «двоюродную бабушку». Как-то раз Шарлотта пригласила Анну на одну из таких встреч, где она воочию убедилась – внуки очень похожи на нее, что не могло не радовать портниху.

* * *

Для всех в семье, кроме ее отца, выбор Анны стал полной неожиданностью. Она до сих пор помнила выражение крайнего ужаса на лице тети Сары, когда Анри пришел утром на Спитал-Сквер.

– Мистер Анри Вендом, мадам, – сообщила Бетти.

– Скажи, что он ошибся. По деловым вопросам в следующую дверь, – твердо ответила тетя.

– Нет, тетя, он пришел к отцу, – крикнула Анна, уронив книгу, которую пыталась читать последние полчаса.

Она быстро сошла по лестнице к двери, где, нервно переминаясь с ноги на ногу, ждал Анри. Он был одет в свой лучший костюм из голубой саржи, а волосы аккуратно уложил под новой шляпой. Под мышкой Анри держал пакет из коричневой бумаги, в котором был сложен шелк.

– Заходи, заходи, – сказала она, подмигнув парню. – Отец знает.

Когда они подошли к лестнице, там их уже ждал Теодор. Анна легонько подтолкнула Анри в спину, и мужчины пожали друг другу руки.

Запинаясь, молодой человек начал:

– Сэр, я пришел спросить…

– Не надо церемониться, парень, – ответил Теодор, хлопнув его по плечу. – Анна уже рассказала мне, почему ты пришел. Конечно, я согласен. Знаю, что она чувствует к тебе, и потом я очень рад.

В этот момент из гостиной вышла Сара. За ней появилась Лиззи.

– Что здесь происходит? – воскликнула тетя.

– Дорогая сестра, познакомься с моим будущим зятем Анри, – сообщил Теодор. – Анри, это моя сестра миссис Сара Сэдлер и моя племянница Элизабет.

Анри протянул Саре руку, но она проигнорировала его жест. Она была слишком ошарашена такой новостью, чтобы что-то сказать, от удивления открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег.

Лиззи захихикала и начала бурно поздравлять Анну с Анри, пока ее мать приходила в себя.

– Ты сошел с ума, Теодор? – выдохнула тетя, повернувшись к Анне. – Разве я не предупреждала тебя о недопустимости подобной дружбы?

Анна не двинулась с места, крепко взяв Анри за руку на случай, если вдруг он решит сбежать.

– Пойдем в гостиную, – сказала она, потащив его мимо Сары и Лиззи к двери.

– Сэр, я должна попросить вас удалиться, пока мы обсуждаем этот вопрос, – промолвила Сара.

Анна услышала, как дядя спускается по лестнице.

– Привет, привет. У нас гости? – прогрохотал он. Увидев Анри, он резко остановился. – И кто это, осмелюсь я спросить?

– Мой жених, дядя, – ответила Анна. – Пожалуйста, позволь познакомить тебя с месье Анри Вендомом.

Анри протянул ему пакет, который держал под мышкой.

– Очень рад знакомству, сэр. Как было договорено, я принес шелк для королевской свадьбы.

– Тогда почему ты не зашел через соседнюю дверь, парень?

– Он мой жених, дядя, я же говорила. Отец дал ему разрешение жениться на мне. Правда, чудесно? И он принес свою работу, которую соткал по моему эскизу. Тебе Уильям во время завтрака рассказывал, помнишь?

Анна взяла из рук Анри пакет и подбежала к окну, на ходу разворачивая его. Шелк заблестел на свету так же, как это случилось накануне на Вуд-Стрит.

– Святой Боже! – воскликнул Джозеф, подходя к окну. – Очень хорошая работа, молодой человек, и замечательная композиция. – Вытащив из кармана жилета лупу, он поднес материю к лицу. – Вы соткали это самостоятельно?

– Да, сэр. Это моя выпускная работа.

Джозеф снова посмотрел на ткань через лупу.

– Отличная работа. Вы очень хорошо над ней потрудились. Кое-что уже вышло из моды, но все это с лихвой окупается высоким мастерством исполнения. Затейливая вещица. Напомните мне, кто модельер?

– О господи, дядя! – взорвалась Анна. – Я же говорила тебе за завтраком. Это мой эскиз.

Он хмуро посмотрел на нее.

– Но как…

– Я позже объясню, а пока что, пожалуйста, прошу поприветствовать в вашем доме Анри Вендома, молодого человека, за которого я собираюсь выйти замуж.

* * *

Старые напольные часы бьют десять часов вечера. Анна отрывается от приятных воспоминаний. Поленья в камине почти прогорели, и она хочет подкинуть еще одно. Завтра будет новый день, и им обоим нужен отдых, ведь они теперь стары.

Она убирает шитье и подходит к супругу, аккуратно вынимает из его рук газету и целует в лоб.

– Пойдем, муж, – шепчет Анна. – Пора спать.

Немного слов об истории, вдохновившей меня на создание этой книги

Когда я изучала историю нашего семейного бизнеса по производству шелка, основанного в Спиталфилдс в восточной части Лондона в начале восемнадцатого века (он до сих пор успешно функционирует в Садбери, графство Суффолк), первым адресом, который смогла найти, была улица Уилкс-Стрит, тогда называвшаяся Вуд-Стрит. К счастью, дом уцелел до наших дней.

Всего в нескольких ярдах от него, на углу Уилкс-Стрит и Принслет-Стрит, тогда именуемой Принсес-Стрит, находится дом, где с 1728 до самой смерти (1763 г.) жила известный дизайнер шелковых изделий Анна Мария Гартуэйт. Именно здесь, в самом сердце этого ремесленного района, она создала более тысячи различных моделей для дамастовых и парчовых нарядов, многие из которых можно сейчас увидеть в музее Виктории и Альберта. Я с удивлением обнаружила, что мои предки, вероятно, были знакомы и, возможно, работали с самым известным дизайнером по текстилю восемнадцатого века, чьи работы высоко ценились знатью по обе стороны Атлантики.

Работы Анны Марии Гартуэйт отличались высокой точностью передачи растительных мотивов. Имя дизайнера упоминается в «Универсальном словаре торговли и ремесел» 1751 года, где ее называют человеком, который «внедрил принципы живописи в работу за станком». Она жила в эпоху Просвещения, когда ученые и художники были одержимы изучением и описанием природы, а иллюстраторы-ботаники, такие как Георг Эрет, завоевали известность.

В неопубликованной рукописи, хранящейся в Национальной библиотеке искусств и не законченной при жизни Анны Марии, покойная Натали Ротштайн, тогдашний куратор текстильных изделий в музее Виктории и Альберта, намекает на неожиданную связь между художником Уильямом Хогартом и ткачами из Спиталфилдс. Его известная серия работ «Прилежание и леность», опубликованная в 1747 году, показывает ткачей за станками. Шесть лет спустя он публикует «Анализ красоты», где утверждает, что змеевидная, искривленная линия, которую можно часто встретить в природе и внешности человека, является сущностью визуального совершенства. Ротштайн предполагает, что его могли вдохновлять работы Анны Марии.

Однако никто, даже Натали Ротштайн, не смог узнать, кто научил Анну Марию, имевшую хорошие задатки художницы, сложному процессу моделирования шелковых изделий. Или как одна женщина средних лет смогла самостоятельно основать и развивать столь успешное предприятие в отрасли, где доминировали мужчины. Именно эта загадка натолкнула меня на мысль о написании данного романа.

Считается, что в то время четверть населения Спиталфилдс и Бетнал-Грин говорила только на французском языке. У них были свои организации, включая французскую церковь, которая потом стала синагогой, а сейчас в этом здании мечеть. Хотя гугенотов, являвшихся протестантами, официально охотно принимали в Англии, существует много свидетельств того, что этим беженцам не доверяли, их преследовали. Зачастую сейчас беженцы встречают такое же отношение в чужих землях.

Хочу предупредить: несмотря на то что я создала эту книгу, вдохновленная реальными событиями и поступками когда-то живших людей, роман является выдумкой и я позволила себе очень много вольностей, описывая историю, в частности, что касается дат. Анна Мария приехала из Лестершира, а не Суффолка, и в Лондон она попала лишь в сорок лет. Ее слава гремела в тридцатых и сороковых годах восемнадцатого века. Она умерла в 1763-м, когда ей исполнилось семьдесят пять.

Ткачи действительно часто выражали свое недовольство, резали шелк и устраивали погромы, но все это и, в том числе, повешение Дойла и Валлина случилось в шестидесятые годы восемнадцатого века, приблизительно тогда, когда умерла Анна Мария.

Именно в то смутное время разворачиваются события романа, несмотря на то что сама Анна Мария почти ничего из этого застать не успела.

Поэтому, если вы хорошо разбираетесь в истории того периода или в жизни Анны Марии, я прошу простить меня. Романисты не описывают историю, а просто черпают вдохновение в исторических событиях и персонажах. Однако специально для любопытных и чтобы показать, что я действительно знаю разницу между фактом и выдумкой, ниже привожу список событий, вдохновивших меня, а также некоторые книги и сайты, которые помогли мне реконструировать жизнь в Спиталфилдс того времени:

1681 год Первая волна массовых преследований гугенотов во Франции, когда впервые были использованы драгонады, вызвавшие миграцию.

1680-е годы Французская церковь впервые появляется в Спиталфилдс. Она была перестроена в 1742 году. Впоследствии в ее здании размещались синагога и мечеть.

1685 год Отмена Нантского эдикта Людовиком XIV. Это означало, что протестантов во Франции больше терпеть не собирались. К 1690 году из страны эмигрировало более двухсот тысяч человек.

1688 год Анна Мария Гартуэйт родилась в Харстоне, неподалеку от Грантема в Лестершире 14 марта.

1712 год Гугенотов принимают в гильдию ткачей как «иностранных» мастеров.

1719 год Бунты в Спиталфилдс, Колчестере и Норидже из-за импорта набивного ситца.

1722 год Первая запись о том, что Бенджамин и Томас Уолтерсы жили и работали в Спиталфилдс.

1726 год Анна Мария покинула Грантем и переехала в Йорк со своей дважды овдовевшей сестрой Мэри.

1728 год Анна Мария и Мэри переехали в Лондон на Принсес-Стрит.

1737 год Немецкий ботаник и иллюстратор Георг Эрет поселился в Лондоне.

1746 год Джозеф Уолтерс, ткач шелковых изделий, женится в церкви Христа.

1755 год Опубликовано «Легкое введение в искусство танца».

1759 год Томас Гейнсборо с семьей переезжает из Суффолка в Бат.

1760 год Король Георг II умер 15 октября. Трон наследует его внук Георг III, которому на тот момент исполнилось 22 года.

1761 год 8 сентября Георг III женился на принцессе Шарлотте Мекленбург-Стрелицкой, с которой познакомился в день свадьбы. Коронация прошла спустя две недели.

1762 год В мае восемь тысяч ткачей прошли маршем до Сент-Джеймсского дворца. На следующий день пятьдесят тысяч ткачей собрались и прошли маршем до Вестминстерского аббатства. В августе наемные работники создали «Книгу цен».

1763 год Анна Мария Гартуэйт умерла в Спиталфилдс.

1763 год Тысячи ткачей приняли участие в бунтах, вломились в дом известного мастера, уничтожили его станки и порезали шелк, после чего публично повесили его чучело. Часть Спиталфилдс была занята войсками.

1764 год Гугеноты начали кампанию по запрету импорта французского шелка.

1765 год Осада Бедфорда: ткачи прошли с черными флагами, протестуя против действий герцога Бедфорда, пытавшегося помешать запрету импорта французских шелков. Был принят новый закон, согласно которому незаконное проникновение в жилье или магазин с целью нанесения вреда шелку считалось уголовным преступлением и каралось смертью.

1768 год Основана Королевская Академия. Туда принимали женщин-художниц. Томас Гейнсборо был одним из основателей.

1769 год Группа наемных работников создала организацию «Отважное сопротивление», собиравшуюся в таверне «Дельфин» на Кок-Лейн (теперешняя Баундари-Стрит в Бетнал-Грин), чтобы заставить всех мастеров признать «Книгу цен». В сентябре стражники и солдаты захватили «Дельфин» и арестовали нескольких людей.

1769 год В декабре Джона Дойла и Джона Валлина признали виновными в уничтожении станков Томаса Пура, ткача, работавшего на печально известного мастера Шаве. Их повесили в Бетнал-Грин. Бунтовщики поломали виселицу и восстановили ее перед домом Шаве, разбили окна и сожгли мебель. Две недели спустя была повешена еще одна группа «резчиков».

1771 год Бунты ткачей шелковых изделий в Спиталфилдс продолжаются.

1772 год Впервые зарегистрирован адрес предприятия Уолтерса (Джозефа I и его сына Джозефа II) на Уилкс-Стрит, Спиталфилдс.

1773 год Принят первый из трех спиталфилдских законов, регулирующих размер жалованья ткачей.

1774 год Томас Гейнсборо с семьей переехал в Лондон.

Ниже я привожу некоторые названия книг, выставок, библиотек и сайтов, которые помогли мне в написании этого романа:

Робин Д. Гвинн. «Гугеноты Лондона» (Alpha Press, 1998)

Дуглас Хэй и Николас Роджерс. «Английское общество восемнадцатого века» (OUP, 1997)

Альфред Пламмер. «Гильдия ткачей Лондона, 1600–1970 годы» (Routledge & Kegan Paul, 1972)

Рой Портер. «Английское общество в восемнадцатом веке» (Penguin, 1991)

Натали Ротштайн. «Шелковые модели восемнадцатого века» (Bullfinch Press, Little Brown, 1990).

Натали Ротштайн. «Английская шелковая промышленность в 1700–1825 годах, неопубликованные работы в Национальной библиотеке искусств в Музее Виктории и Альберта».

Аманда Викери. «За закрытыми дверьми: дом в георгианской Англии» (Yale University Press, 2009)

Аманда Викери. «Дочь джентльмена: женская судьба в георгианской Англии»(Yale University Press, 2003)

Сэр Фрэнк Уорнер. «Шелковая промышленность Соединенного Королевства» (Drane’s, 1921)

Сесил Уиллетт Каннингтон. «Пособие по английской одежде восемнадцатого века» (Faber, 1964)

Национальная библиотека искусств в Музее Виктории и Альберта, Лондон.

Дом Дениса Северса на улице Фолгейт-Стрит, дом 18, Спиталфилдс www.dennissevershouse.co.uk

Выставка в Британской библиотеке «Открывая время Георга» (Лондон, 2013 год), а также книга с таким же названием.

Карта Лондона, составленная Джоном Роком, 1746 год www.locatinglondon.org

Дела Центрального уголовного суда в Лондоне, 1674–1913 www.oldbaileyonline.org

Жизнь в Спиталфилдс, блоги «The Gentle Author» www.spitalfieldslife.com

Музей моды, город Бат www.fashionmuseum.co.uk

Выставки картин времен короля Георга III в галереях Кенсингтонского и Букингемского дворцов.

Общество и библиотека гугенотов на Говер-Стрит www.huguenotsociety.org.uk

Достопочтимая гильдия ткачей www.weavers.org.uk

Благодарности

Прежде всего, хочу поблагодарить своего агента Каролин Хардман из «Хардман и Свейнсон», которая позаботилась, чтобы эта дорогая моему сердцу книга обрела дом в Пэн Макмиллан. Мне очень нравится работать с Кэтрин Ричардс, моим новым издателем.

В этой книге я впервые описываю восемнадцатое столетие. Для этого мне понадобилось изучить массу материала. Я много читала, конечно, и посещала разные выставки и библиотеки. Вы можете увидеть их список в конце книги, однако мне также помогали другие люди. Тут я могу упомянуть лишь некоторых из них.

Я невероятно благодарна жителям Уилкес-Стрит – Сью Роулендс, живущей в доме, где мои предки основали свое предприятие и который я описываю как дом месье Лаваля, а также ее соседям Джону и Сэнди Критчли.

Специалист по текстилю и писательница Мэри Шоесер познакомила меня с работами Анны Марии Гартуэйт и свела с сотрудниками Национальной галереи искусств Музея Виктории и Альберта. Там я с удивлением обнаружила последнюю версию рукописи бывшего куратора этого отдела, покойной Натали Ротштайн.

Ричард Хампфриз дал мне очень ценные книги, в которых описывается ткачество в восемнадцатом веке и деятельность гильдии ткачей, а мой брат Дэвид Уолтерз (бывший директор компании по производству шелковых изделий) проверил, правильно ли я описала техническую сторону этой профессии. Мартин Арно отредактировал фразы на французском. Мне также помог Марк Биллс, куратор дома-музея Гейнсборо в Садбери, а мой муж Дэвид Тренау, художник по профессии, убедился, что те эпизоды, где описывается процесс рисования, выглядят реалистично. В любых неточностях, встречающихся в книге, следует винить меня (смотрите в конце книги мою заметку об истории, вдохновившей меня к написанию этого романа).

Как обычно, я очень благодарна семье и друзьям за их крепкую поддержку и любовь.

Об авторе

Семья Лиз Тренау занимается ткачеством уже три сотни лет. Она выросла возле мельницы в Садбери, графство Суффолк, где находится самое старое семейное шелковое предприятие в Британии. Таких компаний в Британии осталось всего три. Перед тем как начать писать книги, Лиз работала журналистом в региональных и национальных газетах, а также вела новостные выпуски ВВС на радио и телевидении. Она живет в Восточной Англии с мужем, который работает художником. У них две взрослые дочери.

Узнайте больше на www.liztrenow.com, подпишитесь на ее страницы в Facebook www.facebook.com/liztrenow и в Twitter ÇLizTrenow

Ссылки

[1] В XVIII веке Женева находилась под сильным влиянием Франции, что не нравилось гражданам Женевы. Дело дошло до того, что в 1782 году в городе вспыхнула революция, подавленная объединенными силами Франции, Берна и королевства Сардиния. В конце концов, в 1798 году Франция аннексировала Женеву. ( Здесь и далее примеч. перев., если не указано иное .)

[2] Известный персонаж английских легенд. Народная сказка о нем, к XIX веку ставшая пантомимой, появилась в 1604, 1605 или 1607 году. Она повествует о бедном мальчике, который вместе со своим котом отправился из родной деревни в Лондон, чтобы заработать себе состояние. Есть несколько версий сказки. В одной из них он отправляется служить на корабль, уходящий в плавание за границу, и обретает богатство с помощью своего кота, искусного в ловле крыс, в другой – просто продает чудесного кота марокканскому султану, дворец которого одолели крысы, и получает за животное целое состояние. В конце он женится на дочери своего хозяина Элис Фитцуоррен и становится лорд-мэром Лондона трижды, как и было предсказано.

[3] Бухгалтерскими книгами. ( Примеч. ред .)

[4] Заткнись, жаба! ( франц .)

[5] Почему? ( франц .)

[6] Она красивая, эта англичанка, нет? ( франц .)

[7] Это неважно, идиот ( франц .).

[8] Не так быстро, Анри ( франц .).

[9] До завтра ( франц .).

[10] Иди к дьяволу ( франц .).

[11] Драгонады ( франц . dragonades) – принудительный постой войск в домах гугенотов, применявшийся французским правительством с 1681 по 1685 годы в целях принуждения протестантов к переходу в католичество. Название происходит от наименования легкой кавалерии (драгуны), войска которой обычно использовались при проведении подобных мероприятий.

[12] Денье – единица веса мотка нитки (шелковой, нейлоновой), характеризующая ее тонкость.

[13] Пять минут ( франц .).

[14] Бетнал-Грин – бедный район в лондонском Ист-Энде.

[15] Это бесплатно ( франц .).

[16] О, спасибо, мадам, большое спасибо! Храни вас Господь ( франц .).

[17] О, бедняжки ( франц .).

[18] О боже! ( франц .)

[19] Церковь Святой обители ( франц .).

[20] Добрый вечер, Анри ( франц .).

[21] Не проблема ( франц .).

[22] Навой – катушка больших размеров, на которую наматываются нити основы для выработки ткани на ткацком станке.

[23] Черт ( франц .).

[24] Галево – составная часть зевообразующего механизма ткацкой машины для перемещения единичных нитей основы в определенном порядке при образовании зева.

[25] Уток – поперечная (горизонтальная) система направления параллельных друг другу нитей в ткани, располагающихся под прямым углом к системе основы и проходящих от одной кромки ткани до другой. Вместе с системой основы образует ткацкое переплетение.

[26] Пятая, пятая, первая, седьмая, шестая, десятая ( франц .).

[27] Манишки. ( Примеч. ред .)

[28] Фижма – каркас в виде обруча, вставляющийся под юбку у бедер, а также юбка с таким каркасом. ( Примеч. ред .)

[29] Алямод – гладкокрашеная легкая шелковая ткань.

[30] Крёз – царь Лидии, обладатель несметных сокровищ; является символом богатства. ( Примеч. ред .)

[31] Конфирмация – обряд принятия веры, воцерковления. ( Примеч. ред .)

[32] Подлецы ( франц .).

[33] Георг Дионисий Эрет – немецкий или немецко-британский ботаник, мастер ботанической иллюстрации. Его работы, созданные для ученых и ценителей, уникальны. Поэтому он считается одним из самых великих художников-иллюстраторов в истории ботанической иллюстрации.

[34] До встречи, моя прекрасная леди, до свидания ( франц .).

[35] Это чудесно, дорогая ( франц .).

[36] Лионский шелк ( франц .).

[37] Здравствуйте, мадемуазель. Я могу вам помочь? ( франц .)

[38] Один из самых известных типов лондонского просторечия; назван так по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоев населения. ( Примеч. ред .)

[39] Месье Лаваля нет дома сегодня. Возможно, я смогу чем-то помочь вам, дамы? ( франц .)

[40] Мадемуазель Анна! И Шарлотта! Это вы? ( франц .)

[41] Органсин – крученый натуральный шелк для основы.

[42] Ипсуич – город и порт в Восточной Англии, расположенный в заливе реки Оруэлл, впадающей в Северное море. Находится примерно в 80 милях от Лондона. Административный центр графства Суффолк.

[43] Садбери – городок на юге графства Суффолк.

[44] Ради всего святого, я прошу спасти моего друга! ( франц .)

[45] Цитата из «Гамлета» Уильяма Шекспира. Акт III, сцена 1.

[46] Грязный ублюдок ( франц .).

[47] Может, ты заткнешься уже? ( франц .)

[48] Гонениям. ( Примеч. ред .)

[49] Никогда не забывайте, что я ваш друг ( франц .).

[50] Нет, нет, нет. Нельзя, чтобы вы видели меня в таком состоянии ( франц .).

[51] Судебные инны – традиционная форма самоорганизации адвокатского сообщества в Англии и Уэльсе.

[52] Маршалси – тюрьма на южном берегу Темзы в Саутверке (ныне часть Лондона). Начиная с XIV столетия до закрытия в 1842 году в ней содержались находящиеся под трибуналом за преступления, совершенные на море, политические деятели и интеллектуалы, осужденные за антиправительственную агитацию, а также (благодаря чему тюрьма и получила наибольшую известность) лондонские должники, срок их пребывания в основном определялся кредиторами.

[53] Почетное общество Грейз-Инн – одно из четырех юридических заведений (Судебных иннов) Лондона, которое представляет собой традиционную форму организации адвокатского сообщества Англии и Уэльса, объединение барристеров и судей.

[54] Pro bono (от лат. pro bono publico – ради общественного блага) – это латинская фраза, означающая профессиональную работу, оказанную на добровольных началах и без оплаты, в качестве общественной деятельности.

[55] Сэр Ганс Слоун (1660–1753) – английский медик, натуралист, коллекционер, член Лондонского королевского общества, с 1727 по 1741 годы его президент. На основании его коллекции книг, манускриптов, исторических находок был создан Британский музей. Иностранный член Российской академии наук, почетный член Российской академии наук.

Содержание

Пролог

Эпилог

Немного слов об истории, вдохновившей меня на создание этой книги

Благодарности

Об авторе

Название книги

Шелковые узы

Тренау Лиз

Ссылки

Содержание