Карета приближалась к городским окраинам, где мощенные камнем улицы уступили место покрытым гравием дорогам. Теперь из окошка Анна вместо домов увидела леса и поля.
Она пробыла в Лондоне не более полугода, но ей казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как она ехала в обратном направлении. Девушка проглотила слезы, готовые вот-вот брызнуть из глаз, когда вспомнила свои первые часы в Лондоне; как она потеряла сознание от жары и ее спас незнакомец, говоривший на чужом языке. Этим незнакомцем был Анри.
Теперь, безусловно, все кончено. Его письмо не оставляло в том сомнений. Боль оттого, что он отверг ее, до сих пор отдавалась глубоко в груди. Анна поняла: ей едва ли удастся когда-нибудь забыть об этом. Порой девушке казалось, что она никогда не прекратит плакать и больше не обретет счастья. Она снова и снова просматривала свои старые записи, пока они не начинали расплываться у нее перед глазами. Его лицо, темные глаза, уверенно улыбавшиеся ей, появлялись в снах Анны, она просыпалась вся в слезах, понимая, что больше их не увидит.
Девушка не решалась выйти на улицу, опасаясь встретить его и вскрыть едва затянувшиеся раны. Она старалась даже не подходить к кабинету дяди, потому что запах шелка напоминал ей о человеке, в которого она была до беспамятства влюблена.
Конечно, Анна понимала: им не суждено было стать друзьями, не говоря уже о более близких отношениях. Границы между социальными слоями четко очерчены и непреодолимы, она же не настолько сильна, чтобы бросить им вызов. Ее желание стать модельером одежды из шелка теперь казалось глупой мечтой наивной девочки.
И как близко Анна была к тому, чтобы принять Чарльза, которого не любила! Она видела теперь: лишь неожиданное стечение обстоятельств, неблагоприятное для дяди и тети, но удачное для нее, спасло ее от несчастливого брака.
Сейчас девушка желала быстрее покинуть Лондон, оставить позади все, что напоминало ей о несбывшихся надеждах. Когда она сообщила о своем намерении отправиться домой на Рождество, дядя и тетя явно были рады. Только Лиззи огорчилась.
– Что же я стану делать без тебя? – расплакалась она. – Все постоянно такие хмурые, все, кроме тебя. Если ты уедешь, в моей жизни не останется ничего веселого. Пообещай вернуться в новом году.
Анна написала отцу, что приедет на несколько недель, однако понимала – пробудет дома дольше. Быть может, она уже больше не поедет в Лондон. Она позволит судьбе принять решение за нее. Вероятно, останется незамужней и будет жить мирной жизнью в деревне, страдая от нищеты. Да, пожалуй, ей будет скучно, но она наверняка найдет что-нибудь, чем сможет развлечься. Не исключено, что станет давать уроки рисования и чтения, и это позволит ей заработать несколько лишних шиллингов для поддержания отца и маленькой Джейн.
Глубоко вздохнув, Анна посмотрела на мелькавшие за окошком поля. Когда она впервые попала в большой город, то почувствовала себя там чужаком. Теперь же деревня была для нее какой-то новой, неизведанной землей. Конечно, почву сковала зима, деревья стояли без листьев на фоне серого неба, а дождевая вода застыла серебристыми лентами на коричневом грунте.
Анну окружали одни бледные, неинтересные люди, которые общались между собой исключительно по-английски. На улицах Спиталфилдс она привыкла слышать разговоры на стольких языках: в основном на английском и французском, но и на испанском, гэльском, голландском, немецком, а также многих других, совершенно ей незнакомых. Сейчас же она понимала каждое слово. Разговоры велись на обычные бытовые темы, и очень скоро они начали раздражать Анну.
После обеда пассажиры поплотней завернулись в пледы и приготовились к четырехчасовому переезду до Челмсфорда. Анна закрыла глаза. Последние несколько дней события развивались так быстро, что она едва успевала их проанализировать и понять свое отношение к ним.
* * *
В Челмсфорде она знала, что делать. Анна заказала простой ужин, состоявший из хлеба, сыра и соленого огурца. Все это, а также дополнительную свечу, принесли в ее номер. Почему-то на сей раз неудобная кровать не вызвала у нее особого недовольства.
«Еще одна ночь, а завтра я буду лежать на своей собственной перине, – подумала она, – и слушать далекий шум прибоя».
Карета выехала на площадь в центре Халесворта уже после захода солнца, но при свете умирающего дня девушка увидела тепло одетых отца и сестру, ждавших ее возле повозки кузнеца, которая должна была отвезти Анну в деревню; до конечного пункта оставалось всего несколько миль. Анна никогда еще не была так рада видеть родных. Спустя несколько секунд они обнялись, смеясь и плача от радости. Их пес бегал вокруг них, довольно лая.
– Дорогая дочь, мы так скучали по твоей солнечной улыбке! Дай я рассмотрю тебя, – наконец сказал Теодор. – Дорогая, какой модный плащ. И такая красивая и теплая муфта. Сестра хорошо с тобой обращалась. Но ты, должно быть, устала с дороги. Давай мы отвезем тебя домой. У нас дома рагу.
– И уже почти Рождество, – добавила Джейн, взяв Анну за руку. – У нас есть подарки!
– Помни: мы не должны ничего рассказывать о подарках, пока не наступит время их открывать, – притворно строгим голосом напомнил отец.
Джейн опустилась на твердую лавку рядом с сестрой и прижалась к Анне, укрывшись вместе с ней одним одеялом. Собака уселась им на ноги, грея их, словно бутылка с горячей водой, а Теодор примостился рядом. Несмотря на легкий дождик, Анна поняла, что впервые за долгую поездку ей по-настоящему тепло.
«Вот то, по чему я скучала больше всего, – подумала она, – приятное человеческое общение».
Не считая редких случаев, когда она обнималась с Лиззи и мисс Шарлотта прикасалась к ней во время обмеров, до Анны все это время никто не дотрагивался. Конечно, несколько раз ее обнимал Чарли. Сердце Анны замерло в тот момент, когда ее держал на руках Анри, там, на улице, где она потеряла сознание в свой первый день в Лондоне. Еще он подавал ей руку, когда она спускалась с оборудованного под мастерскую чердака в доме месье Лаваля. Но по-настоящему крепко Анну не обнимал никто. Она сильнее прижалась к сестре и отцу, пока телега тяжело катилась по грязной, изрезанной колеями дороге. Девушка вдруг поняла, что улыбается от счастья.
Несмотря на усталость и полный желудок, Анна никак не могла уснуть. Они настояли, чтобы она обосновалась в комнате, где обычно ночевали приезжие викарии.
– Теперь ты наша особая гостья, дорогая, – сказал отец. – Тебе должно быть удобно.
Однако Анна не хотела быть особой гостьей или еще кем-то. Ей хотелось, чтобы все оставалось как прежде.
«Но, конечно, нельзя все вернуть назад, – подумала она. – Они привыкли жить без меня, как я привыкла жить в городе. С течением времени меняются всё и вся».
Она ворочалась на мягкой перине, скучая по твердому матрасу, на котором спала у тети. Перед рассветом девушка встала, осторожно вышла в коридор и тихонько ступила на порог комнаты, где почти все детство спала на потрепанном матрасе в одной кровати с сестрой.
Когда она забралась под одеяло, Джейн дернулась, перевернулась и прижалась к ней, как делала прежде. Потом снова тихо засопела. Этот знакомый звук подействовал на Анну словно колыбельная. Так она и проспала с сестрой до самого утра.
Следующие несколько дней Анна снова привыкала к деревне. Она потратила пару часов, чтобы пройти короткую главную улицу селения, потому что каждый встречный хотел остановиться и поговорить с ней о жизни в городе. Некоторые задавали абсурдные вопросы, вроде «Ты уже сколотила состояние?» или «Ты видела нового короля?» Вопросы о романтических отношениях, типа «Я так понимаю, ты встретила в городе много хороших молодых людей?», она с улыбкой игнорировала. Ей было все равно, что о ней будут говорить, ведь Анна не собиралась больше уезжать отсюда.
Разговаривая с крестьянами, девушка заметила: отношения ее младшей сестры с ними немного изменились. По всей видимости, отсутствие Анны прибавило Джейн уверенности в себе, и теперь она могла заговорить с кем угодно, ее место было четко определено в этом маленьком безопасном мирке. Речь сестры тоже стала более разнообразной. Другие люди теперь проявляли к ней больше внимания, словно решили заботиться о ее здоровье и безопасности, пока Анны не было рядом. Не раз девушке говорили: «Джейн стала более общительной». Иногда они добавляли: «она изо всех сил старалась опекать любимого отца, бедняжка».
Дома Анна узнала, что, хотя Джейн ходила за покупками, убирала и растапливала печь, стирать и готовить у нее получалось плохо. Несмотря на щедрость соседей, часто оставлявших у них на пороге домашний хлеб и готовые блюда, отцу приходилось нанимать на выходные служанку и повариху. Анна не решалась спросить, откуда он брал на это деньги. Вероятно, он все сильнее увязал в долгах, надеясь, теперь уже тщетно, что его старшая дочь удачно выйдет замуж и сможет их погасить.
Она забыла, как бывает холодно, когда ветер дует с моря, как больно дождь сечет лицо, налетая порывами, как грязь липнет к обуви, мешая нормально идти. Но в более приятные и спокойные дни Анна и Джейн гуляли по пустошам и пляжу, собирая хворост для камина и «куриных богов» – камешки с отверстиями, образовавшимися от многолетнего действия морской воды, – которые на удачу вешали на двери. Отец не одобрял подобных действий.
– Это старые глупые суеверия, – говорил он.
Тогда они вешали камешки с другой стороны двери, чтобы их не было видно с улицы.
* * *
Возможно, из-за того, что Джейн была физически слабой, она рано ложилась спать, давая возможность Анне и отцу разговаривать до позднего вечера. Во время одной из таких бесед девушка рассказала ему о трудностях семьи в Лондоне, бо́льшая часть которых, насколько она понимала, появилась из-за пристрастия Уильяма к азартным играм.
– Это так жестоко, – сказала она. – Я уверена, тетя Сара не знает о проблемах, которые он создал, потому что дядя Джозеф прикрывает его. Но, возможно, это и к лучшему. Она просто хочет, чтобы ее семья была счастлива, а дело процветало. Тогда они могли бы переехать в большой дом, желательно на Лудгейт Хилл, и нанять мистера Гейнсборо, чтобы он написал портрет дяди.
– Гейнсборо? Вот уж у них запросы! Это им влетит в копеечку.
– Он очень милый человек, папа.
– Ты с ним знакома?
– Мы ездили в его лондонскую студию. Он рассказывал о рисовании, о том, что открывается Общество изящных искусств, где будут проходить выставки. Он даже заявил, что женщины тоже смогут там выставлять свои работы.
– Женщины вроде моей талантливой дочери? Действительно, почему нет?
Вспомнив о том разговоре, Анна покраснела.
– Он просто был вежлив. Однако я едва ли увижу его когда-нибудь снова. Все их планы отменились, по крайней мере до тех пор, пока дядя Джозеф не восстановит репутацию. Но тетя Сара очень огорчена. Кажется, она не находит причины жить дальше.
– Я уверен, вскоре у них все наладится. А что с Уильямом? Что он предпринимает для исправления ситуации?
– Думаю, он хотя бы прекратил играть, – ответила она. – И кузен тяжело работает, чтобы продать их запасы шелка, а за эти деньги погасить долги. Но он говорит, бо́льшая часть ткани уже вышла из моды. – Анна замолчала, посмотрев на пламя в камине. – Лондонское общество ужасно, – продолжила она. – Из-за этого скандала всю семью предали остракизму.
– А что ты?
– А что я?
Он удивленно поднял брови.
– Ты знаешь, о чем идет речь. Эта ужасная история испортила и твою репутацию? Поэтому ты так поспешила вернуться домой?
– Я же все равно хотела приехать на Рождество и писала об этом.
– Конечно, я надеялся, что ты приедешь, но призна́юсь, все же для меня это стало сюрпризом. Думаю, в городе достаточно других развлечений во время праздников. Например, молодые люди.
– Был один молодой человек, адвокат, сын другого торговца. Их семья дружила с Сарой и Джозефом. Кажется, я писала тебе о нем. Он даже сделал мне предложение, папа. Но потом, когда начался скандал, отказался от меня.
Отец, подавшись вперед, положил ладонь на ее руку.
– Дорогая, мне очень жаль.
– Не надо, папа, потому что мне совсем не жаль. Он был милым, но я его не любила. Он играет в азартные игры, если верить Уильяму. И у нас не было ничего общего.
– Ты окончательно решила не возвращаться? А что с той подругой, о которой ты писала? С портнихой.
– Мисс Шарлотта. Да, я буду по ней скучать, – вздохнула девушка. – Она меня вдохновляла. Думаю, она никогда не была замужем. Или, возможно, рано овдовела. Мне было неудобно спрашивать, хотя у нее есть семья, я познакомилась с ее племянником. Но больше всего я восхищаюсь тем, что у нее свой магазин, благодаря чему она может заработать себе на жизнь, ни от кого не завися. Все светские львицы относятся к ней снисходительно, однако в то же время она вольна общаться с тем, с кем пожелает.
– Я читал между строк и понял, что в твоем случае это не так.
Анна кивнула.
– Мне даже нельзя было покидать дом без разрешения. Выходила я всегда в сопровождении кого-то из семьи или прислуги. Это было невыносимо. Такая жизнь не для человека вроде меня.
* * *
В другой раз он спросил:
– К какой жизни стремится моя свободолюбивая дочь теперь?
Анна строго посмотрела на отца.
– Я не понимаю, чем обусловлен этот вопрос.
– Ты с таким воодушевлением рассказывала о своей подруге.
– Было бы прекрасно зарабатывать на жизнь самостоятельно, без необходимости выходить замуж.
Сказав это, она вспомнила, как Шарлотта радовалась, когда к ней пришел племянник, и как она погрустнела при их расставании. Жизнь в одиночестве и без детей тоже имела свои минусы.
– Ты не хочешь выходить замуж?
– Конечно, хочу, но за того, кого полюблю, а не просто потому, что он богат и говорит на правильном… – Анна осеклась.
– На правильном?
– Я хотела сказать, на правильном языке.
Отец нахмурился.
– А кто говорит на неправильном языке?
Анна объяснила, что четверть жителей Спиталфилдс родом из Франции и многие из них ткачи, поставляющие ткань торговцам вроде ее дяди.
– Я слышал о французских протестантах, которые уехали из Франции из-за притеснений католиков. Думаю, в Норидже они тоже есть. Ты познакомилась с кем-то из них? Как интересно! У них ведь совсем другая культура, да?
– Ничуть. Они такие же, как мы. Работают, едят, спят, ходят в церковь и мечтают подобно нам. Они любят ухаживать за цветами и держать птиц в клетках. Это лучшие ремесленники во всем Лондоне.
Анна говорила решительно, пылко и вскоре заметила на лице отца понимание.
– Ты знакома с кем-то из них, правда? Я даже рискну предположить, что они тебе нравятся, ведь так? Может, это какой-то мужчина?
Девушка улыбнулась. Она уже забыла, насколько проницательным бывает ее отец, как он хорошо понимает людей.
Тогда Анна рассказала ему всю историю: о рынке, эскизе и французском ткаче, купившем его для своей выпускной композиции, над которой он сейчас работает. О том, как Шарлотта поддержала его, потому что портнихе очень понравился рисунок, напомнивший ей «Анализ красоты» Хогарта. Шарлотта верила, что он наверняка войдет в моду. И как она, Анна, представляла, что однажды узнает все про шелк, станет модельером одежды из этой ткани и сможет таким образом зарабатывать на жизнь. Она рассказала о том, как ее посещение дома Анри закончилось катастрофой.
Отец молча выслушал историю дочери. Наконец Анна замолчала, и он задумался.
– Мне все понятно, дорогая. И еще, – он сделал паузу и потер виски ладонями, словно пытаясь решить, стоит ли продолжать, – мне кажется, ты немного влюблена в этого Анри. Я прав?
Когда Анна услышала, как отец произносит его имя, что-то внутри нее оборвалось. Подбородок девушки задрожал, а из глаз хлынули слезы. Он тут же обнял ее.
– Дорогая, мне очень жаль. Я не хотел огорчить тебя. Отчего ты грустишь? Неужели твое чувство не было взаимным?
– Я думаю, было взаимным, папа, – зарыдала она. – Сначала. Но это невозможно. Он французский ткач, а тетя Сара пытается превратить меня в светскую даму.
– И если бы она узнала, что ты в него влюблена, то просто взорвалась бы от негодования, да?
Анна живо представила эту картину и улыбнулась, несмотря на слезы. Отец снова сел в кресло, а дочь достала платок и вытерла слезы.
– Итак, знаешь что? – наконец сказал он. – Я твой отец, и мне, а не Саре решать, кто достоин твоей руки, а кто нет. После Рождества мы поедем в Лондон и посетим этого Анри и его хозяина. Что скажешь?
– Это неправильно, папа. В своем последнем письме он написал, что дальше нам лучше не поддерживать связь. Мне следует смириться с тем, что у нас нет будущего.
* * *
Пришло Рождество. Как обычно, это было время счастья и грусти. По традиции, в дом вносили зеленые ветки, готовили и ели жареного гуся и пудинг, обменивались подарками, шли на полуночную мессу, после чего пили подогретое пиво. Это Рождество было грустным, потому что впервые они встречали его без матери.
На следующий день, согласно доброй традиции, они пригласили в дом всех одиноких жителей деревни. Широкий дубовый стол, на котором обычно лежали книги и бумаги отца, привели в порядок и протерли до блеска. Из шкафов достали и помыли все столовые приборы, тарелки, блюдца, чашки и стаканы, откупорили бутылки, выставили на стол еду, а из подвала подняли дополнительные стулья. Принесли дров, растопили камин и зажгли свечи, чтобы разогнать холодную тьму.
В какой-то момент во время обеда Анна подняла голову и обвела взглядом гостей. В основном это были пожилые леди, одетые в свои лучшие наряды, с аккуратно причесанными волосами, в накрахмаленных шляпках, а также несколько вдовцов, им явно было неудобно сидеть в париках, которые они, скорее всего, надевали один раз в году. Кроме того, среди гостей можно было увидеть молодую вдову с болезненным лицом, она едва управлялась с четырьмя непослушными детьми, а также пару холостяков и несколько больных людей, страдавших слабоумием, слепотой или глухотой.
Наблюдая за сидевшими за столом гостями, Анна была поражена тем, с какой легкостью и непринужденностью они общаются, не задумываясь о каких-либо социальных барьерах. Конечно, в их деревне были и снобы. В этот день такие люди ужинали в своих особняках, потягивая дорогое вино.
«Но все остальные общаются друг с другом, независимо от того, какой у кого доход или статус, – подумала девушка. – Разве это не помогает сделать общество лучше, сильнее, здоровее?»
Однако она не могла представить себя здесь же через десять, двадцать или пятьдесят лет, когда ей придется видеть тех же людей за теми же занятиями. Жизнь на побережье в маленькой рыбацкой деревушке давала чудесную возможность изучать окружающую природу, но что касается общения и возможностей, здесь их почти не было. Как и молодых холостяков, работы, интересных людей, и, что самое главное, все было предсказуемо и неинтересно.
* * *
В первый день января начался снегопад, который не заканчивался почти два дня. Деревню отрезало от внешнего мира, как минимум, на несколько дней. Лишь благодаря оттепели могла открыться дорога к ближайшему городу, но никто по этому поводу особо не беспокоился. Так случалось почти каждый год, поэтому во всех домах хранились дополнительные запасы еды, топлива и свечей, приготовленные для подобной ситуации. Пока отец занимался работой, Джейн с Анной взялись за починку занавесок и постельного белья, а также за уборку в шкафах. Джейн не умела читать, но ей нравилось играть в карты и шашки. Обычно Анна позволяла ей выиграть.
Наконец спустя пять дней потеплело, и снег превратился в грязь. Телеги снова могли ездить по главной улице деревни. После обеда пришел почтальон с письмами, скопившимися на почте в Халесворте.
Анна взяла в руки самую свежую газету и направилась к камину. Когда она перелистала несколько страниц, ее внимание привлек маленький заголовок. Заметка была очень короткой.
КАЗНЬ СПИТАЛФИЛДСКИХ ТКАЧЕЙ
Три французских ткача были сегодня приговорены к казни через повешение за проникновение в чужое жилье, нанесение ущерба и покушение на убийство. Все они связаны с «Отважным сопротивлением», группой, которая прибегает к крайним мерам, чтобы заставить мастеров признать так называемую «Книгу цен».
В этот момент к ней подошел отец.
– Вот, попало в мою почту, – сказал он. – Письмо для тебя.
– Кто же это написал мне? – удивилась она, изучая сложенное и запечатанное послание. Судя по почерку, письмо было написано женщиной. Но это не Лиззи и не тетя. – Я не жду ни от кого новостей, и я не так хорошо с кем-то знакома в Лондоне, чтобы переписываться.
– Открывай уже, – вмешалась Джейн. – Хватит тратить время впустую.
7 января 1761 годаС уважением, Шарлотта
Дорогая Анна!
Простите, что побеспокоила Вас, но у меня для Вас грустные новости. Анри попал в тюрьму по ложному обвинению в связях с «Отважным сопротивлением». Его могут приговорить к смерти. Месье Лаваль в отчаянии. Я подумала, что, вероятно, Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Я знаю, что Вы бы помогли, если бы располагали возможностью. Пожалуйста, если можете, приезжайте побыстрее.
Ужас сковал Анну. Как они могли подумать, что Анри способен прибегнуть к насилию? И тут она вспомнила плакат, который увидела из кареты в руках у Ги, когда ехала в гости к Хинчлиффам: «Отважное сопротивление»: честная плата для всех. Если Ги был связан с этой группой, то Анри тоже мог быть ее членом.
Анна посмотрела на дату в газете: десятое января. Значит, прошло уже три дня с тех пор, как мисс Шарлотта написала это письмо. Мог Анри быть одним из тех трех бедняг, осужденных и приговоренных к повешению?