Анна посмотрела на уходящие ввысь колонны, поддерживающие цилиндрический свод. Потолок, покрытый расписной белой штукатуркой с золотистыми декорациями в каждом углу, был еще выше. Анна задумалась, как вообще люди смогли построить нечто подобное.

Эффект этого столь таинственного места, наполненного светом, был направлен на то, чтобы заставить человека чувствовать себя так, будто рядом с ним присутствует нечто более великое, чем он. Ее отец однажды попытался описать свою церковь в определенное время года, когда лучи заходящего солнца проникают через западное окно, обволакивая алтарь теплым сиянием.

«В такие моменты тебе не нужны молитвы и литургии, чтобы почувствовать величие Господа, – говаривал он. – Этот закат делает за меня мою работу».

Она понимала, что он имел в виду. Хотя она пыталась поверить в существование Бога, но всегда находила утешение именно в природе: восходы и закаты солнца, свет луны, форма листа, тишина рассвета.

Священник бубнил себе под нос молитву. Его голос разносился по всему огромному зданию, однако невозможно было разобрать ни слова.

Служба велась так же, как у Анны на родине, но были и свои отличия. Она подозревала, что в Лондоне весь процесс более торжественный и длится дольше. Но звук органа – здесь он был намного мощнее, чем у них дома, не считая того инструмента, который она слышала в Норфолке, – наполнял церковь раскатистыми вибрациями, казалось, пронзавшими тело насквозь. По всей видимости, органист был мастером своего дела, прекрасно владея инструментом, спрятанным в резной деревянной раме над западным входом в церковь.

Анна с радостью поняла – она знает большинство церковных гимнов, и, осмелев от могучих звуков органа, запела сильным голосом, который девушке удалось развить дома, в церковном хоре. Через несколько минут она сообразила, что почти не слышит тетю Сару и Лиззи, стоявших рядом с ней. Неужели они так редко посещают церковь, что не знают слов? Или здесь не принято громко петь? Анна перешла на шепот, слушая пение хора и желая оказаться его частью.

Тетя Сара посмотрела на племянницу с нескрываемым удивлением, когда та накануне вечером захотела посетить воскресную службу.

– Разве завтра какой-то праздник?

– Нет, ничего подобного.

Ей просто нужен был предлог выбраться из дома.

– Наверняка у себя в деревне ты обязана была посещать каждую воскресную службу, – ответила Сара. – Думаю, тебе было не очень удобно сидеть в старой сельской церкви, где отовсюду сквозит. Твой отец писал, что твоя мать с трудом переносила холод. Не волнуйся, мы отвезем тебя в церковь Христа завтра утром, правда ведь, Лиззи? Она такая красивая и, – тетя улыбнулась, – там будет много людей с хорошими связями.

Дядя Джозеф и Уильям, нехотя согласившись сопровождать дам, позже нашли важные причины не поехать с ними.

Итак, красиво одевшись, они втроем отправились в церковь. Анна выбрала свое самое скромное платье из голубого дамаста, но ей все равно пришлось одолжить у Лиззи шаль, чтобы прикрыть декольте. На голову девушка надела новую соломенную шляпку.

Тетя Сара настояла на том, чтобы Анна припудрила лоб, нос и подбородок, а потом нанесла на щеки и губы румяна. После такой подготовки Анна чувствовала, что она готова скорее к поездке на бал, чем в церковь.

Усевшись в стратегическом месте недалеко от алтаря, чтобы, как выразилась тетя, «хорошо видеть важных людей в ложах», Анна смогла украдкой разглядывать других прихожан. Когда священник процитировал стих из Евангелия от Матфея о том, что проще верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому человеку вступить в Царство Господне, Анна решила: мало кому из тех, кто находился в тот момент в церкви, было суждено попасть на небеса.

«Если Он взирает на нас сейчас, Ему, вероятно, кажется это забавным», – подумала она.

Прихожане были одеты в лучшие наряды, сшитые из тончайшего шелка, атласа и кружев. Их головы украшали парики и шляпки. Девушка начала понимать, кто снабжает всех этих ткачей, торговцев и костюмеров заказами.

Она вспомнила, как они с тетей ездили к Хинчлиффам пару дней назад. Поездка ей не понравилась. По пути туда Анна увидела в толпе Ги, друга Анри, который вместе с другими мужчинами кричал что-то о «честной плате». Всю дорогу до Лудгейт Хилл тетя без устали болтала о Хинчлиффах. Анне уже стало не по себе оттого, что ей придется познакомиться с людьми, которыми так сильно очарована ее тетушка.

За пятнадцать минут Анна узнала, что мистер Хинчлифф известен как удачливый торговец шелком, часто поставляющий товары для лордов и леди, епископов и членов парламента и даже однажды имевший честь продать шелк старой любовнице короля графине Ярмутской. К тому же мистер Хинчлифф, как вульгарно пояснил Уильям, «удачно женился» на женщине со значительным состоянием, и его успех, по крайней мере отчасти, обусловлен связями его жены. Их старший сын Альфред пошел по стопам отца и тоже удачно женился; их младший сын Чарли «такого же возраста, как Уильям, они весьма дружны». Он «очень интересный молодой человек» и сейчас изучает право; их дочь Сюзанна, которой уже должно быть семнадцать – «боже, как бежит время», – так прекрасно играет на клавесине, что люди «приходят буквально за несколько миль», чтобы послушать ее игру, и миссис Хинчлифф надеется, что сможет представить ее ко двору в следующем году.

– Она такая милая малышка. Ты почти одного возраста с ней, дорогая племянница, поэтому я уверена – вы с Сюзанной станете лучшими подругами.

Но Анна перестала слушать тетю, так как их карета въехала в густую тень, которую отбрасывало самое большое сооружение, какое ей когда-либо доводилось видеть. Даже запрокинув голову, она не могла разглядеть верхушки его наиболее высоких башен. Казалось, карете нужна целая вечность, чтобы проехать мимо этого здания.

– О господи, что это такое?

– Собор Святого Павла, – спокойно ответила тетя. – Ты лучше послушай, что я говорю, дорогая племянница, так тебе легче будет познакомиться с этим семейством.

Анна слышала о соборе Святого Павла, она читала в одной из отцовских книг, как после Великого пожара 1666 года его перестроил известный архитектор сэр Кристофер Рен. Еще она читала в газете, что знаменитый итальянский художник Каналетто недавно приехал в Лондон, чтобы нарисовать собор. Анна и представить себе не могла, что увидит храм своими глазами. Ничто не подготовило ее к этому зрелищу. Каменный исполин высился посреди города, а церковь Христа рядом с ним казалась жалким пигмеем.

– Простите, тетя, я отвлеклась. Продолжайте, пожалуйста, – ответила она, отрывая взгляд от собора.

Вскоре они подъехали к дому Хинчлиффов. Это было симпатичное четырехэтажное здание с воротами из кованого железа. Так далеко от дома дяди и тети она еще не уезжала. Вместо побелки или деревянных панелей стены коридора были покрыты бело-розовым мрамором, а пол выложен черно-белой плиткой. Пол в гостиной был застлан толстым ковром, стены и мебель обшиты шикарным зелено-синим дамастом.

Миссис Августа Хинчлифф, высокая женщина с лошадиным лицом, на котором выделялся длинный нос, искусно прятала недостаток природной красоты под умело наложенной косметикой. По какому-то счастливому стечению обстоятельств ее дочь Сюзанна не унаследовала материнский нос и, как описала ее тетя Сара, оказалась «милой малышкой», по всей видимости, постоянно пребывавшей в тени матери.

Когда с формальным приветствием было покончено, дамы сели, а в дверях появились служанки в аккуратной форме. Они принесли чайники и тарелки с маленьким желтым печеньем и начали разливать чай в фарфоровые чашечки с такими тонкими ручками, что Анна испугалась, как бы не сломать ее, сжав слишком сильно.

– Что вы скажете о нашем большом городе? – спросила миссис Хинчлифф. – Должно быть, он кажется весьма шумным после вашей жизни в деревне.

– Мне город очень нравится, спасибо, мадам.

– Я уверена, что с тех пор, как приехали, вы уже успели познакомиться со многими интересными людьми. Ваши дорогие дядя и тетя пользуются всеобщим почетом.

– Да, конечно, познакомилась, – вмешалась тетя Сара, прежде чем Анна успела ответить.

На самом деле, если не считать семью дяди, девушка почти ни с кем не завела знакомства, за исключением Анри и Ги, которые явно не были для миссис Хинчлифф «интересными людьми».

– Чарльз скоро присоединится к нам, – продолжила миссис Хинчлифф. – Он очень хороший друг вашего кузена Уильяма, как вы знаете.

Хотя мысль о встрече с Чарльзом волновала Анну, девушка была немного заинтригована этими разговорами о «светском человеке», что играл на скачках и «жил сегодняшним днем». Должно быть, он был довольно экстравагантным и интересным.

Миссис Хинчлифф начала рассказывать, что их семья собирается на весь август уехать в Бат, чтобы переждать жару за пределами столицы, и, как они планируют, представить Сюзанну свету. Тетя Сара кивала, явно восхищаясь каждым словом, поддерживая любое суждение этой женщины. Но, когда Августа упомянула Томаса Гейнсборо, известного портретиста, нынче жившего в Бате, у которого они подумывали заказать портрет мистера Хинчлиффа, бейлифа уважаемой гильдии торговцев тканями, в глазах Сары промелькнула тень зависти. Анна вспомнила, как несколько дней назад тетя предлагала дяде Джозефу поехать в Бат, на что он ответил: «Ни в коем случае, Сара, у нас нет на это денег».

К счастью, хозяйка дома сменила тему беседы, заговорив о ежегодном обеде торговцев тканями, запланированном на сентябрь. Они гадали, кого туда пригласят и как будут расставлены столы. Все так подробно обсуждали этот вопрос, что можно было подумать, будто их судьба зависит от того, рядом с кем они будут там сидеть.

Анна повернулась к Сюзанне, почти все время молчавшей.

– Я так рада познакомиться с тобой, Сюзанна. Моя тетя говорила, ты хорошо играешь на музыкальных инструментах.

– Я немного играю, – прошептала девушка, потупившись. – В основном на клавесине.

– Сыграешь когда-нибудь для меня?

Сюзанна кивнула. Наступила неловкая пауза.

– А ты играешь на чем-то, Анна? – спросила миссис Хинчлифф.

– Я играю на пианино, иногда на маленьком органе в церкви, но очень плохо, – ответила она, надеясь, что ее не попросят музицировать. – Я больше люблю рисовать.

– У нее очень хорошо получилась Лиззи, – заметила тетя Сара.

Анна покраснела. Портрет, нарисованный ею ради забавы, был ужасен, однако кузина попросила показать его родителям.

– Я предпочитаю рисовать природу, деревья и цветы, – ответила она.

– Мне стоит показать тебе наш сад, дорогая Анна, – сказала миссис Хинчлифф, махнув рукой в сторону окон. – Мы очень любим цветы. Давеча познакомились с известным ботаником, немцем по имени Георг Эрет, который сейчас живет в Лондоне. Мистер Хинчлифф недавно купил этот рисунок. – Она показала пальцем на стену за спиной Анны. – Надеемся, сможем купить еще.

Это была интересная композиция: красивая рождественская розовая роза с темными пильчатыми листьями, в тени которой спрятался маленький горшочек. Над розой порхала бабочка. Мало похоже на правду, ведь этот вид роз обычно цветет ранней весной, когда бабочек еще нет.

Но ей понравилась не столько сама композиция, сколько мастерство художника. Каждая часть растения была передана так реалистично, что оно выглядело словно живое – острые края листочков, желтые тычинки и нежные лепестки. Наконец она увидела картину человека, разделявшего ее любовь к изображению растений.

Мысли Анны прервало внезапное появление высокого худого юноши в пальто из синего дамаста. На голове у него красовался напудренный парик.

– Доброго утра вам, дамы, – сказал он, поклонившись. – Позвольте к вам присоединиться.

Свой длинный нос он явно унаследовал от матери.

– Чарльз! Как я рада снова видеть тебя, – отозвалась тетя Сара, протягивая ему руку. – Познакомься с моей племянницей, Анной Баттерфилд. Она недавно приехала к нам из Суффолка.

– Я очарован, мисс Баттерфилд, – сказал он с улыбкой, которая немного смягчила суровые черты его лица. – Уильям рассказал мне о вашем приезде. Надеюсь, вам понравился город?

– Садись, Чарли, – велела ему мать. – Мне не по душе то, что ты вот так над нами навис.

Она налила в чашку чаю и предложила ему печенье. Чарльз взял два кусочка, вежливо отвечая на вопросы тети Сары о своей учебе. Затем повернулся к Анне и выразил сожаление, что его семья скоро уезжает на лето из города, но, так как они с Уильямом были хорошими друзьями, он питает надежду, что сможет лучше познакомиться с Анной осенью.

Она улыбнулась, старательно избегая его прямого взгляда. Хотя он и не был красив, его внешность определенно производила впечатление. Он отличался крепкой фигурой и волевым лицом. Но в очень пронзительных глазах юноши не угадывалось доброты, и они были слишком близко посажены. А впалые щеки и выразительный кадык Чарльза при определенном освещении делали его похожим на мертвеца.

Однако, по всей видимости, он был хорошо воспитан, общителен и легко мог поддержать разговор. Уверенность молодого человека, без сомнения вызванная высоким положением его семьи в обществе, удачно восполняла физическую непривлекательность Чарльза.

– Хочу вернуться к своему предыдущему вопросу, – начал он, усаживаясь рядом с ней. – Надеюсь, вам понравился наш город. В нем столько всего интересного, не так ли?

– К сожалению, я еще почти нигде не была, – ответила Анна. – Но понимаю, что мне предстоит многое узнать о нем. Жду этого с нетерпением.

– Хорошо сказано, мисс Баттерфилд. – Чарльз громко хохотнул. – Однако позвольте предупредить вас. В Лондоне есть районы, где вам лучше не бывать. Не все в этом городе такие же воспитанные, как люди, собравшиеся здесь. К тому же город нельзя сравнивать с провинцией, где намного тише и спокойнее. Увы, у этого города есть своя темная, ужасная сторона, на которой бал правят преступность и нужда. Я надеюсь, такая милая леди, как вы, никогда с этим не столкнется.

Его слова подогрели интерес Анны. Возможно, Чарльз был не столь черствым, как ей показалось вначале.

– Прошу вас рассказать мне больше об этом, – ответила она. – Откуда возникает эта нужда? Почему ничего не делается для того, чтобы помочь людям?

Чарльз удивленно хмыкнул.

– Как мило. Но разве вы не согласны с тем, что судьба людей находится в их собственных руках?

– В некоторой степени, да, – начала Анна, однако он ее перебил.

– Если люди ленивы и вялы, разве они заслуживают чего-то лучшего? Ежели они совершают преступления, им стоит ожидать, что последует соответствующее наказание. Разве мы не несем ответственность за свои поступки? Мы живем в цивилизованном обществе, мы не дикари, которые отдаются на волю рока или зависят от каких-то духов, призванных нас спасти. Уверен, вы согласитесь со мной, мисс Баттерфилд.

– Честно говоря, я полагаю, если общество считается цивилизованным, ему следует заботиться о малоимущих гражданах, – ответила Анна. – К тому же мы как христиане должны верить, что только Господь может спасти наши души.

В гостиной воцарилась гробовая тишина. Девушка почувствовала, как краснеют ее щеки. Она понимала: невежливо спорить с человеком, с которым познакомилась всего десять минут назад, но ей было все равно. Чарльз пожевал губами и неловко поерзал на стуле. В конце концов разговор возобновился. К чести молодого человека, несмотря на неловкую ситуацию, он нашел в себе силы искренне улыбнуться.

– Я вижу, вы молодая леди с твердыми убеждениями, мисс Баттерфилд. Надеюсь, мы еще сможем подискутировать в будущем. Но, – он понизил голос до шепота и подался вперед, – не при маман, да?

Анна неожиданно для себя незаметно кивнула. Он ей уже нравился больше.

Она надеялась возобновить разговор о немецком ботанике. Тогда бы ей, возможно, предложили прогуляться по саду, но в этот момент часы на стене пробили двенадцать.

– Уже полдень! – воскликнула тетя Сара. – Дорогая Августа, простите, что мы вас задерживаем. Наша карета уже подана.

– Вы уезжаете так рано? – удивилась миссис Хинчлифф. – Я хотела предложить Чарли и Сюзанне показать вам сад перед обедом.

Анна открыла было рот, чтобы попросить тетю задержаться в гостях хотя бы на десять минут, но потом передумала. Она сообразила, что тем самым вызовет недовольство тети Сары. Девушка начинала понимать: ничто в городе не случалось спонтанно, все должно было быть тщательно спланировано и выполнено, поскольку любое непредвиденное событие могло подвергнуть опасности установленный порядок вещей.

– Уверена, что нам очень понравился бы сад, однако сегодня так ужасно жарко. К сожалению, у нас еще есть дела дома, – ответила тетя Сара, поднимаясь и дав понять, что решение окончательное. – Возможно, мы осмотрим сад, когда вы вернетесь из Бата.

Чарльз встал, предложив руку Анне. Девушка взяла ее, смущаясь от подобной формальности, но понимая, что так надо. Между тем она совершенно не ожидала, что он поднесет ее пальцы к губам и поцелует их. Подобная дерзость вызвала у Анны легкое головокружение. Он уже вел себя так, словно она должна была оказывать ему какие-то особые знаки внимания.

«Он обладает волей, уверенно стоит на ногах, привык делать все по-своему, – подумала она, – с ним лучше не ссориться».

Анна поняла, что ей следует вести себя с Чарльзом очень осторожно.

* * *

Наконец проповедь подошла к концу, они пропели еще один гимн и получили последнее благословение. Не успела Анна опомниться, как они уже были на пути к выходу. Когда они подошли к огромным дверям, девушка заметила знакомую фигуру с темными волосами, заплетенными в косу. Этот молодой человек как раз спускался с верхнего этажа, где стоял орган. Она снова посмотрела в ту сторону, однако юноша уже скрылся из виду. Позже, когда ее тетя обменивалась любезностями с другими членами паствы, а они с Лиззи ждали ее в тени здания, Анна опять заметила этого человека, который направился прямо к ним.

– Мисс Баттерфилд, – начал он, снимая шляпу и кланяясь. – Очень рад вновь увидеть вас.

На нем все так же была обычная рабочая одежда, на ногах – истоптанные башмаки. На голове не было парика.

Лиззи громко прочистила горло.

– Анна, ты не должна разговаривать с этим парнем, – шепнула она.

– Месье Вендом, верно? Вы ходили к органу? Умеете играть на нем?

– Ха! Увы, нет. – Его смех оказался заразительным. Анна тоже улыбнулась, хотя ей было непонятно почему. – Меня просят помогать здесь, потому что церковный староста, который обычно раздувает меха для органа, – как бы это сказать? – в общем, он болен. Мне платят несколько су.

– Вы раздуваете меха?

– Да. С помощью больших рычагов… – он развел руки в стороны, – чтобы трубы могли издавать звук. Я это делаю еще в нашей, французской церкви.

– Я думала, вы ткете шелк.

– Да, однако у меня к тому же есть крепкие руки, – ответил он, ухмыльнувшись.

Их взгляды встретились, и мир вокруг перестал существовать.

– Но это же англиканская церковь?

– Я тоже протестант. – Он сказал это спокойным голосом, между тем Анна все равно ощутила укол совести. – Господь не знает разности.

– Конечно. Простите…

Лиззи потянула ее за рукав.

– Анна, мы должны идти. Мать возвращается.

– До свидания, месье Вендом, – попрощалась девушка с молодым человеком.

– Au revoir, ma belle demoiselle, – услышала она сквозь уличный шум. – A bientôt.