Все те банальности, которые говорят и пишут о Южной Калифорнии, соответствуют действительности. Обстановка спокойная, климат теплый, народ терпимый. Жизнь протекает неторопливо и поддается контролю. Случаются, конечно, землетрясения, случаются и штормы на Тихом океане, но ведь даже в первом на земле Саду обитал Змей, а в основном это плодородная и красивая местность: живи и радуйся.

Меня зовут Диана Цзян. Поскольку я родом из Китая, да к тому же женщина молодая, в Штатах полно мест, где я чувствую себя неуютно. Но когда я выхожу на свою террасу с видом на океан, вдыхая ароматы шалфея, или, сидя на берегу залива в Морро-Бей, лакомлюсь устрицами и запиваю их холодным шардоне; когда бреду по изумрудно-зеленым холмам к Джалама-Бич или еду на велосипеде через оливковые рощи; когда я среди друзей… в такие минуты я понимаю, что такое «родина» и где моя родина находится.

Приезжих мы, южнокалифорнийцы, немного забавляем, немного раздражаем. О нас рассказывают анекдоты, над нами подшучивают. В штате людей ненормальных не больше, чем в любом другом месте, но добрая половина тех, кого вы здесь повстречаете, странный народ. Они редко умирают, такое впечатление, что очень медленно стареют, – новые методы лечения берегут их от старости, а достигают они преклонного возраста людьми зажиточными. Так что никто не жалуется здесь на жизнь. Особенно врачи, а я принадлежу к их числу.

Долгие годы Южная Калифорния считалась идеальным местом для практики и клинической психологии.

Потом вдруг у нас стали погибать молодые мужчины. И я познакомилась с Тобесом.

Тим Санчес подвез Рея Дугана до конца улицы, тому до дому оставалось пройти несколько ярдов. Это было последнее воскресенье апреля, и, когда Тим с трудом развернул свою «мазду», чтобы ехать обратно, он переставил стрелки часов на летнее время. Полиция потом была признательна ему, ибо он смог назвать точное время, когда высадил Рея: в два часа двадцать одну минуту после полуночи, и Тим был последним, кто видел Рея Дугана живым.

Полиция по отдельным обрывкам восстановила картину преступления. Случилось следующее.

Рей почти дошел до дому, когда увидел у фонаря девушку. Вокруг – ни души. И ни единого огонька в окнах на всей улице. Рей, нетвердо державшийся на ногах – он выпил слишком много пива, да еще выкурил сигарету с марихуаной в закусочной у Харли, – помахал ей рукой; она помахала ему в ответ.

Вот и все, что мельком увидел Тим Санчес в зеркало заднего обзора; «мельком» – слово, записанное дежурным полицейским, потому что Санчес тоже порядком перебрал у Харли и не был даже уверен, что фигура под фонарем была женской. Ему только показалось, что это была женщина, понятно?..

Рею только что исполнилось восемнадцать – у него были проблемы в школе, в семье, но в таких ситуациях проблем не возникало, он знал, как действовать. Слегка покачиваясь, он направился к фонарю и сказал: «Привет!»

Она не ответила. Молча повернулась и пошла, и Рей понял, что его пригласили следовать за ней. Девушка посадила его в машину (страдавший бессонницей сосед услышал звук мотора примерно в половине третьего) и повезла к кладбищу Корт-Ридж, на крутую гору, возвышающуюся над гордом Парадиз-Бей.

Всякое отребье постоянно толчется на кладбище Корт-Ридж – настоящие джунгли, а не место захоронения. Наркоманы, извращенцы, мелкие воришки, бездомные – всех этих подонков притягивало кладбище Корт-Ридж, которое для них было тем же, что Амстердам – для торговцев бриллиантами. По ночам на Корт-Ридж, о котором порядочные люди и слышать не хотели, жизнь била ключом.

Кладбище пересекала аллея, и особа, что стояла под фонарем, увела Рея Дугана с аллеи на тот участок, где начинался крутой подъем к гребню горы; склон порос мелколесьем, и пробраться туда довольно трудно. Они не занимались любовью, согласно судебно-медицинскому отчету, и Рей не оказывал серьезного сопротивления. По крайней мере, отчет судмедэксперта содержал множество деталей, по которым легко восстановить картину происшедшего…

– Эй, остановись, мы уж и так забрались далеко… дорогуша…

Луч фонарика заплясал на его лице, и Рей поднял руку, защищая глаза от света. Он уже не был уверен, стоило ли вообще затевать все это. Он ведь даже не разглядел ее лица: на ней была мягкая черная шляпа с полями, девица не произнесла ни слова. Только хихикнула.

– Так… здесь? – отважился задать вопрос Рей. Одной рукой он шарил в боковом кармане в поисках презерватива, другой расстегивал ремень.

Девушка уронила фонарик. Он лежал в густой траве, освещая лицо Рея, словно маленький прожектор, – он почувствовал, что девица приближается к нему. Почувствовал на плече ее руку. Он обернулся, отыскивая ее губы, но, черт возьми, такая темень!

Еще почувствовал, что она покусывает его за ухо; наверное, он испытал жаркую волну, когда ее рука скользнула вниз. А затем нож почти вертикально вонзился в его мошонку и двинулся выше, выше, глубже и выше.

Рей пробежал немного, должно быть, дико воя, но Корт-Ридж – не то место, откуда полиция выуживает свидетелей, и, конечно, никто не пришел на помощь. Его кастрировали, когда он был еще жив, хотя, возможно, лишился сознания от шока и потери крови. Трудно сказать. Никто не знает, слышал ли Рей шипение своей крови, уносящей его жизнь и разрушающей то, что от него осталось.

По какой-то причине преступник дважды выстрелил ему в грудь. Вторая пуля вошла в левый желудочек сердца, и если до этого мгновения Рей еще был жив, то после того, как пуля вышла наружу, жизнь покинула его.

Вот как погиб Рей Дуган, более-менее точная картина. Он был вторым, только в тот момент еще никто не знал о первом.

Диана Цзян была опытным толкователем снов.

В ее врачебной практике сновидения являлись одновременно и незаменимым инструментом анализа, и способом проникновения в глубины подсознания с целью выявить запрятанный там страх. Однако в своих собственных снах она разбиралась не лучше простых смертных.

Например…

В самолете пожар, он падает. Диана пробирается по проходу между рядами к кабине пилотов. Клубы ядовитого черного дыма проникают в легкие, вызывая тошноту. «Мама! – кричит она. – Мама, помоги мне!» Ей приходится карабкаться наверх (потому что самолет падает), каждый дюйм достается с трудом, сердце готово вырваться из груди, в глазах темнеет. Открывается дверь кабины экипажа. Кто-то выходит оттуда, кто-то ужасный. Диана падает на спину. Кто-то подходит к ней. Она, определенно это женщина, – смерть и в то же время… ее мать – Цзян Мейжу.

Внезапно душа Дианы отлетает от тела. Взирает сверху на свое обнаженное, белое, как алебастр, тело; руки, скрещенные на груди, как у скульптуры на средневековой гробнице. Глаза Дианы закрыты. Она садится. Страшное, безжизненное лицо – ее лицо, оно все ближе, ближе. Оно поднимается, поднимается…

И Диана просыпается. Чаще всего в слезах.

В понедельник утром, в тот день, когда все началось, она не столько рыдала, сколько хрипло, со свистом дышала. «У-ух!» Это всего лишь протест, а не крик первобытного человека. Села в постели, простыни валялись на полу. Диана замерзла, тело покрылось холодным липким потом.

Ее спальня выходит на океан, но сегодня волны скрыты за пеленой серого тумана, и ее стонам вторит вой сирены на корабле. Капельки мелкого дождя стекают по стеклам окна. На часах половина восьмого – пора вставать. Часы белые, как и все остальное в этой пустой, похожей на камеру комнате. Белый цвет господствует и во всем доме. Диана считала себя художником, который готовится нанести краски на громадное незапятнанное полотно, но она еще не выбрала стиля для своего дома, не представляла, как он должен выглядеть. Может, как у коренных американцев, – украшенный вышивками. Или как прекрасный дом ее родителей, который они занимали до переезда в Гонконг, а затем – после возвращения в Америку в 1949 году? Восток? Запад?

Она вспомнила свой часто повторяющийся сон.

Что же в нем самое важное: состояние полета? Пожар? Сознание, вырвавшееся из телесной оболочки; понимание того, что она мертва, но при этом дух ее смотрит с высоты на собственное тело; присутствие образа матери как некого символа опасности; или то, что ее мать, которая так и не научилась водить автомашину, пилотировала аэробус?

Диана частенько рассказывала о своей матери забавную историю. В Калифорнии принято обозначать переходы знаком «X», что означает «перекресток»… Так вот, когда мать Дианы впервые приехала из Шанхая в Америку, эта страна в целом произвела на нее ужасное впечатление. Исключений было немного, и особенно ей понравилось, что перекрестки здесь обозначаются, как она решила, по-китайски. Потому что по-китайски слово «идти», «переходить» звучит как «сын». Или для благозвучия: «ксин». Мать Дианы думала, что на табличках написали: «X» – «Xing» – («Переход») – по-китайски, чтобы она чувствовала себя здесь как дома. Она так и не разобралась до конца в этих табличках. Так же как и не научилась, не отважилась водить машину, сколько ее ни уговаривали.

Но в сновидениях Дианы она всегда пилотировала самолет, который терпит катастрофу.

Родители Дианы были замечательными людьми. Она уважала их, безумно любила, была к ним сильно привязана. Ба-ба умер, когда ей было четыре года. Сейчас ей тридцать пять. Так что, естественно, мало что сохранилось в памяти. Однако она помнила отца, у них осталось очень много его фотографий. Ма-ма поставила Диану на ноги. Ма-ма была доброй, с возвышенной душой. Она умерла два месяца назад. А Диане все еще казалось, что только вчера.

Диана выскользнула из постели, набросила халат. Мысленно она уже болтала со своим закадычным дружком – Ма-ма. Она привыкла разговаривать со своими родителями – это помогало ей избавиться от страха.

Быстро приняв душ, она оделась и сбежала по ступенькам лестницы вниз. Хотя сосновые доски пола приятно согревают ноги, думала она, ей они не нравятся. Хотелось, чтобы все вокруг было белым, а сосновые доски имеют желтый оттенок. На кухне Диана быстро сварила в стеклянной кофеварке черный кофе… Нет, продолжала она размышлять, в каком-то смысле эти доски хороши: напоминают желтый песок в раковине устрицы.

Диана пила свой кофе, глядя сквозь раздвижные стеклянные двери на клубящийся туман. Как превратить этот деревянный дом, построенный на отвесном берегу залива, обдуваемый ветрами и расположенный на отшибе, в пяти милях к северу от Парадиз-Бей, в жилище богатого китайско-американского доктора. Она еще не знала, как ей обустраивать его. Как найти правильное решение? Отдавая предпочтение белому цвету, она понимала, что это сужает ее возможности. Вместо неограниченного выбора, имеющегося сейчас, остаются только жалкие варианты.

Острова, расположенные в заливе, скрывались где-то там, за стеной тумана. «Существуют ли они на самом деле, если невидимы? – думала она. – Так же как уродливая нефтяная вышка?» Диана так расставила мебель в большой комнате внизу, чтобы, сидя, не видеть этой проклятой вышки. Если захочешь полюбоваться ею, надо встать и, напрягая зрение, поискать.

Что-то странное происходит с этими островами. С приходом весны – сейчас почти май – их окутывают громадные плотные облака, частенько они скрываются за розовато-лиловым занавесом более чем в две тысячи футов высоты. Между тем небо над заливом остается чистым и вода сверкает под солнцем. Однако порой, ближе к концу дня, легкий туман и заходящее солнце создавали оптический обман: острова выступали, будто вырезанные в барельефе, в то время как море исчезало и не было видно вышки. Красиво, очень красиво.

Ма-ма так и не увидела этого дома…

Рука Дианы задрожала. Кофе был еще не допит, но она бегом бросилась к раковине, опустила туда чашку, пока пальцы не разжались сами собой. Пора ехать: судебно-медицинская клиника начинала работать в девять.

Диане хотелось пройтись по саду, ведь она очень гордилась своим жилищем. Ма-ма оставила ей, единственному ребенку, небольшое состояние, и все оно ушло на покупку этого дома. Он возвышался на сотню футов над водами Тихого океана; деревянная лестница, построенная в виде буквы «Z», вела к ровному песчаному берегу. Берег был почти безлюден, потому что до Джаламы отсюда восемь миль. В доме было четыре спальни, большая комната на первом этаже, большая кухня, терраса, из которой можно попасть в сад, заросший шалфеем и ледяником. Диана намеревалась со временем, когда все устроится, посеять мак и побольше «разбитых сердец». Возможно, посадит апельсиновые деревья и авокадо.

От шоссе к дому вела длинная дорога (как понимала Диана, со временем она обойдется ей в копеечку), обсаженная живой изгородью из белых олеандров. Между дорогой и шоссе раскинулась рощица сосен и эвкалиптов: последние были ее любимыми деревьями, потому что напоминали о Китае. Самый дальний от дороги участок сада был также обнесен совсем новенькой изгородью: это первые большие затраты Дианы как владелицы недвижимости.

Прежний владелец дома поссорился с Хедди-Мей, старой женщиной, своей ближайшей соседкой. И это несмотря на расстояние – до ее дома было не меньше четверти мили. Соседи ожесточенно спорили о том, где именно на юго-востоке проходит граница их участков. Купив дом, Диана благополучно разрешила этот спор, грозивший судебным разбирательством. Она пригласила как-то днем соседку на чашку чая, поставив на стол цветы и печенье домашней выпечки, а потом возвела между участками прочную изгородь. Теперь Хедди-Мей была не только соседкой, но стала подругой. Хедди-Мей держала коз. Она снабжала Диану молоком. Диана как-то обронила: «Хотелось бы попробовать молока» – и с тех пор каждую пятницу в полдень, возвращаясь с работы, находила на своем пороге кварту молока. Она им умывалась.

Диана села в сверкавшую новизной, ярко-красную машину – «тойоту-кемри». Она неплохо зарабатывала. Приносила доход и написанная ею книга: отчисления с продажи поступали каждые полгода. Кроме того, заработок в университетской больнице, состояние матери… Как тратить все эти деньги? Диана не раз думала об этом. Подруга советовала купить «порше». Это было бы здорово. Несколько ее пациентов ездили на такой машине. «Порше» – олицетворение нарциссизма. У «кемри» неплохая скорость, и, кроме того, Диана чувствовала себя в ней уверенно. На «кемри» можно развернуться в любом месте, а до больницы Святого Иосифа, где она работала, добираться пять миль по извилистой горной дороге. Утром все это выглядело живописно, дорога большей частью шла под уклон, но вечерами… а работала Диана допоздна.

Итак, сегодня она вывела «кемри» из гаража и закрыла двойные двери. Не забыла, что надо позвонить в фирму, которая должна была установить в ее доме сигнализацию. Диана не считала себя трусихой, но родители не воспитали в ней безрассудной храбрости, а дом ее стоял на отшибе. Между домом и дорогой была лужайка, которую подстригал мальчишка с расположенной по соседству фермы. Дождь прекратился, и лучи солнца пробивались сквозь облака, высвечивая глазастые маргаритки и обещая наступление лета. Диана не вспоминала больше Ма-ма…

На дорогу выезжали через ворота, которые часто оставались полуоткрытыми: их створки не совсем ровно были подвешены. Диана остановилась и заглянула в почтовый ящик, чтобы забрать «Парадиз-Бей-Би», но ящик был пуст. Бобби Дел забыл доставить ей газету. Можно пережить, подумала Диана. Почему-то она не могла сердиться на Бобби Дела. Детские психиатры всегда волнуются за таких вот «Бобби», опасаясь, что в один прекрасный день они могут получить срок, например, за убийство.

По другую сторону дороги, чуть ниже шоссе, раскинулась рощица оливковых и ее любимых эвкалиптовых деревьев. За ней простиралось фермерское поле, виднелись сквозь листву кофейно-коричневые пласты только что вспаханной земли. Тонкая струйка дыма поднималась из ложбинки. Куривший стоял спиной к дороге, лица не рассмотреть, но она разглядела джинсы: сливающееся с листвой зеленое поле с черными разводами, похоже на камуфляжные штаны.

Заросли были густыми, листья скрывали человека, но Диана все-таки рассмотрела, что под мышкой у него зажата свернутая газета. Может, «Парадиз-Бей-Би»? В голове мелькнула мысль: а не окликнуть ли его весело: «Привет! Чудесный день!» – но она не решилась. Диана ехала дальше, и сердце ее билось быстрее обычного. Она досадовала на собственную трусость. Надо узнать у Хедди-Мей, думала она, не встречала ли та в последние дни неподалеку незнакомых мужчин.

Еще миля – и она выехала на шоссе № 1. Машин было немного: слишком далеко к югу от Хирст-Касл и на приличном расстоянии к северу от Ломпока. По утрам она обычно ехала с хорошей скоростью. Сегодня, однако, Диана изменила маршрут и остановилась у мистера Чедвика. Мистер Чедвик – владелец магазинчика, торгующего всякой всячиной, в маленьком городке под названием Хартиес. Кроме магазинчика мистера Ч., здесь располагались отделение банка «Уэлз Фарго», магазин охотничьих принадлежностей, серый одноэтажный кинотеатр, пиццерия. Городок с 94 тысячами жителей находился на высоте 115 футов над уровнем моря. Переступив порог магазинчика Чедвика, Диана попала в обстановку охватившей всех паники.

Бобби Дел, мальчик всего четырех футов роста, развозивший почту, привстал на цыпочки, чтобы мистер Ч. лучше услышал его взволнованную речь.

– Послушай, Сэм, отпусти меня! – просил он. – Я здесь теряю доход.

– Лучше потерять доход, чем жизнь. Доброе утро, Диана.

Диане было достаточно беглого взгляда, чтобы понять, насколько расстроен мальчик. Она обняла Бобби и прижала его к себе. Ей хотелось, чтобы он физически ощутил ее доброту и симпатию к нему. Это был всего лишь один из тех приемов, которыми она пользовалась в течение своего рабочего дня в клинике. В этом она разбиралась. Ей хорошо платили. Но она крепко обнимала Бобби еще и потому, что этот мальчонка ей нравился и не в ее характере было оставаться безучастной к чужому страданию.

– В чем дело? – спросила она.

– Сэм не велит мне развозить газеты. – Бобби повернулся к Диане. – Говорит, что это очень опасно.

Сэм Чедвик поймал ее взгляд. Опустив прилавок, он подошел к Диане. Ему было около шестидесяти. Адвокатское лицо украшали круглые очки в серебряной оправе.

– Мне жаль мальчишку, – признался он, – но у нас уже пропал один подросток, об этом немало говорили… А уж после того, что обнаружили сегодня утром…

– А что обнаружили сегодня утром?

– Вы не слышали?

– Не включала телевизора, да и радио тоже. И газета у меня пропала…

– У нас тут убийство, там, на Корт-Ридж.

– Что, юноша, который пропал? Хэл Лосон?

– Нет, Рей Дуган. Под утро, в воскресенье, как считает полиция. Просто отвратительно. – Взгляд Сэма остановился на Бобби, он явно не хотел распространяться на этот счет при мальчике. – Страшные увечья, понимаете, что я имею в виду? – Он понизил голос. – Его убили, а потом изувечили тело, кое-чего не хватает. Придется просить похоронное бюро о скидке, я так считаю. Нельзя выставлять счет на полные похороны.

– Какой ужас.

– Пришлось запретить Бобби развозить газеты. Мы привыкли, что у нас тут спокойно. Теперь все изменилось.

Бобби Дел, расстроенный случившимся, прислушивался к их разговору. Теперь он вмешался:

– Только один! Послушайте, всего один убит! Там, в Лос-Анджелесе, убивают каждые полчаса. А здесь – одного в квартал, правильно? Кто бы там ни пришил Дугана, ему не нужен еще один труп. Бьюсь об заклад.

– По-моему, родители не согласились бы с твоей логикой, – сказала Диана.

– Но Корт-Ридж от нас далеко…

– Это верно, Сэм, – спокойно произнесла Диана. – До Корт-Ридж добрых семь миль к югу отсюда.

– На машине это вообще ерунда. – Сэм решительно затряс головой. – Не вам, Диана, придется звонить Рите и Джону Делам, если что-то случится. Я не могу рисковать. Мальчики, которые развозят газеты, выезжают затемно. Они же беззащитны на своих велосипедах. – Сэм снял очки и подышал на стекла.

– А как же я? – заныл Бобби. – Как, по-вашему, жить мне на карманные деньги? А? Сэм, вы что же, не понимаете?

Тот в ответ пожал плечами и вернулся за прилавок.

– Так, наконец я поняла, почему не получила сегодня газету.

Диана произнесла это весело, привнеся успокоительную нотку в разгорающуюся ссору.

– Это вы про что? – запыхтел Бобби. – Я привез ее к шести, как положено. Глупо…

– Ладно, хватит. – Голос мистера Чедвика поднялся на два тона выше, в нем появились ворчливые нотки. – Тебе пора домой, Бобби. Отправляйся сейчас же.

Мальчик удалился, волоча ноги и бросая на Сэма умоляющие взгляды. Сэм с Дианой обменялись улыбками, но оба ощущали неловкость. Сэм был обязан найти способ доставить газету, если не хотел лишиться заказчика. Диана уже поняла, что кто-то – нет, не «кто-то», а курильщик из рощи – украл у нее газету. Такое случилось впервые за те два месяца, как она переехала в дом.

– Скажите, что я прав, – спросил Сэм. – Вы психолог, все время работаете с ребятишками. Не могу я разрешить мальчишкам вроде Бобби бродить в темноте.

– Конечно, правы. Господи… какой ужас!

Они поговорили еще немного, но Диана уже опаздывала. Сэм вручил ей другой экземпляр газеты, похвалил ее дом. Она направилась к своей машине, времени было в обрез, можно успеть лишь пробежаться по заголовкам первой страницы: «Разговоры о кладбище зашли в тупик», «Разработчик говорит: „Мы будем продолжать“», «Муниципалитет гневается». По радио говорили о том же…

В последние два года ассоциация предпринимателей пыталась добиться разрешения на освоение пяти акров этой мини-преисподней, известной как «кладбище Корт-Ридж». Возникли сомнения религиозного характера. Нашлись также и религиозно настроенные граждане, возражавшие против такого проекта. Но было и немало рядовых жителей, которые считали, что кладбище Корт-Ридж – неизбежное зло, ибо все отребье собирается там, вместо того чтобы бродить по городу и беспокоить почтенную публику.

Пока Диана ехала в южном направлении, дебаты по радио все продолжались. Однако местность здесь холмистая, и радиостанцию не стало слышно довольно скоро. Горные гряды Сан-Рафаэль, Сьерра-Мадре и Санта Инее хорошо защищают Парадиз-Бей от непогоды, поэтому здесь сплошь раскинулись сады. Но вследствие тех же обстоятельств радиостанции имеют ограниченный радиус действия. Диана переключилась на другую волну, и из Лос-Анджелеса полились звуки Моцарта, унося прочь все ее заботы.

К тому времени, как она добралась до больницы Святого Иосифа, Диана уже не думала ни о чем, кроме своего рабочего графика. Однако, как всегда, не смогла противостоять искушению помедлить у входа в больницу, насладиться красотой открывающегося отсюда вида.

Больница находилась на вершине горы, возвышавшейся над городом Парадиз-Бей с юга. Городок, младшая сестра Санта-Барбары, расположен тоже на побережье. Но он меньше, теплее, добрее (если можно так сказать), так же спланирован, хотя и не так красив. Испанские священники обошли своим вниманием Парадиз-Бей, не основав здесь миссий. Благодаря этому обстоятельству здесь не было большого наплыва туристов. В любом городке на побережье Средиземного моря, где-нибудь в Пьемонте, их вдвое больше.

Утро было прекрасное. Перед глазами Дианы раскинулось необъятное море зелени с вкраплениями пальм, красных черепичных крыш, белых стен, испанских декоративных решеток. Широкие улицы тянулись к югу, насколько хватало глаз. Дальше, на побережье, главная магистраль Парадиз-Бей – Вашингтон-авеню соединялась с шоссе № 1. На много миль слева горы Сан-Рафаэль вздымали к небу зубчатые вершины, с которых солнце уже согнало последние клочья облаков.

Диана перевела взгляд с гор на равнину. Там у подножия холмов простирались обширные, прекрасно обработанные поля кукурузы, злаков, всевозможных овощей. Улыбка исчезла с ее лица.

Между горами и границей города был виден своеобразный феномен природы: гигантский горб, лучшего слова не придумаешь, горб высотой футов четыреста-пятьсот и с милю в длину. С севера он заканчивался крутым обрывом, с юга же его конусообразный склон спускался к пастбищным лугам. В далекие времена там располагался гарнизон и находились здание суда и виселица – отсюда и название: Судебная гора (Корт-Ридж). Шли годы, гарнизона уже давно не было, а богатые люди все еще искали там защиты. Самые лучшие, самые модные дома в Парадиз-Бей были построены на гребне Корт-Ридж.

На ближней к горной цепи стороне горба первые поселенцы гарнизона устроили кладбище. Диане не было его видно, она находилась на самой высокой точке дороги, ведущей к больнице Святого Иосифа. Но она знала, что оно там. Кладбище Корт-Ридж знали все. Знали и… ненавидели.

Направляясь к зданию больницы, Диана прошла мимо цветочного киоска, и ее привлек сладкий запах душистого горошка. Она поддалась искушению и купила букетик – только цветы хоть немного отвлекали ее от скорби после смерти Ма-ма. Отпирая дверь своего кабинета, Диана в который раз уже испытала чувство наивной гордости – на двери табличка: «Доктор Диана Цзян, доктор философии, глава психиатрической службы». Разрешила себе немного полюбоваться этой табличкой. В душе росло чувство самоуважения. Тридцатипятилетняя китаянка была автором научного труда о неблагополучных подростках, который в течение восьми месяцев удерживался в числе бестселлеров на страницах «Нью-Йорк таймс бук ревю». Были в ее жизни неудачи, но и успехов тоже хватало.

Кабинет выглядел современно: мощный компьютер «Личный секретарь», последняя модель факса с автоответчиком и элегантная, современного дизайна мебель. На столе, однако, лежала далеко не новая табличка с надписью. Диана расположила ее так, чтобы было видно отовсюду; там было начертано известное высказывание еще более известного терапевта – Дональда Уинникота:

«Добросовестный психоаналитик – тот, кто всегда появляется на своем месте точно в назначенное время, энергичный и бодрый; кто стоит на страже интересов больного, не поддаваясь вспышкам раздражения и не испытывая желания объясняться в любви».

Пока Диана, задумавшись, смахивал пыль с этой таблички, в комнату вошла Джулия Пейдж. Джулия была аспиранткой. Она надеялась приобрести практические навыки работы в детской психиатрии благодаря связям Дианы с местной судебной клиникой. В Парадиз-Бей, как в большинстве подобных городков на территории США, общегражданский суд имел отделение, занимающееся несовершеннолетними преступниками. Суд по делам несовершеннолетних. К нему была прикреплена клиника, укомплектованная психиатрами и психологами. Врачи помогали судье определять психическое состояние подсудимых. Они решали, кому пойдут на пользу исправительные работы, а кто неминуемо попадет на электрический стул (рассуждая теоретически). Часто при слушании дел юных преступников вместо двухлетнего заключения врачи рекомендовали занятия с тетушкой Дианой, защитником всех подростков.

Диана поручила Джулии организацию занятий с направленными к ней на лечение подростками. Девушка ей нравилась: привлекательная, с непокорной копной белокурых волос, чистой кожей, пухлыми губами, ямочками на щеках. Если бы не большие круглые очки, которые, как казалось Джулии, носят все ученые, она была бы красоткой. Ребята должны уважать ее за пост, который она занимает, считала Джулия. Но для них она оставалась всего лишь девушкой из Долины, не более того.

Сегодня, однако, Джулия выглядела подавленной.

– Ты слышала о злодеянии? – спросила она.

«„Злодеяние“ – эмоциональное слово», – подумала Диана.

– Да. Корт-Ридж.

– Тебе не страшно? – продолжала Джулия.

– В моем доме? – Диана заколебалась. – Где же можно в наши дни чувствовать себя в безопасности?

– У нас всегда было тихо…

Диана улыбнулась, пытаясь рассеять страхи Джулии: «Ну вот еще! Ничего не случится!» – хотя в душе понимала, что Джулия права.

– Пациенты ожидают, – сказала Джулия.

Она протянула Диане четыре папки вместе со своими пометками. Диана бегло просмотрела имена. Занятия с этими четырьмя юношами только начинались. Казалось, они подходили друг другу, ладили между собой. Один из них особенно интересовал Диану. Звали его Тобес Гаскойн. Это был самый отъявленный лжец из всех, которые встречались в ее врачебной практике. Однако он был очень умен и начитан: прямо самоучка времен Ренессанса.

Две женщины направились по коридору к игровой комнате.

Помещение было оборудовано по указаниям самой Дианы. Комната выходила на юг, треть наружной стены занимал витраж цветного стекла, создавая впечатление оранжереи с растениями и аквариумами с тропическими рыбками. Под окнами – лужайка, а у подножия горы, на которой находилась больница, – океан. Температуру воздуха в игровой строго контролировало мудреное оборудование, которое стоило кучу денег. Книга Дианы пользовалась успехом и создавала репутацию клинике, в которой работала ее автор, и поэтому все расходы на оборудование игровой комнаты вошли в финансовую смету без споров.

Удобные мягкие скамьи занимали почти все пространство. На стенах – рисунки, многие сделаны ее пациентами. На полу разбросаны игрушки, и Диана сама позаботилась, чтобы среди них попадались и китайские: драконы, марионетки, разукрашенные лентами копья, маски. «Воображай себя другим человеком, – говорила она ребенку. – Фантазируй!» Были в комнате пуфы и мягкие кресла, стол для рисования и «лего», краски и цветные мелки, всего в изобилии. Телевизора не было, хотя можно было слушать музыку, включив радио. Боковая стена была зеркальная. Джулия и Диана имели возможность наблюдать за тем, что происходило в игровой комнате.

Сегодня Диана сразу поняла, что в группе происходит что-то интересное и необычное. Четверо молодых людей сидели вокруг стола. Двое курили. Атмосфера была деловой, вели они себя как чиновники, разрабатывающие новый пакет требований. В том, что все ребята сидели за столом, было что-то новое; как правило, они стояли, сутулясь, или удобно устраивались на пуфах.

Джулия тоже почувствовала необычность поведения пациентов. Она уселась с ногами на кушетку, положила на колени блокнот в ожидании указаний. Диана одобрила ее действия: Джулия разрядила официальную обстановку, сознательно созданную ребятами.

Диана со своей стороны тоже поступила не так, как все ожидали. Вместо того, чтобы занять место во главе стола, она опустилась на пуф и целую минуту просидела в позе лотоса с закрытыми глазами. Когда открыла глаза, все ребята в недоумении смотрели на нее: она разрушила их планы.

Переводя взгляд с одного на другого, Диана освежала в памяти все, что знала о каждом.

Ни один из них не был подростком. Это первое. Странно? Вообще-то да. Трое из них впервые попали к ней из суда по делам несовершеннолетних, пройдя клинику. Достигнув восемнадцатилетнего возраста, они повторно нарушили закон. Диана убедила судью передать их дела общественной службе и вернуть ребят к ней на лечение.

Другое дело – Гаскойн.

…Тобесу Гаскойну было двадцать лет. Он жил в штате Нью-Йорк, потом в Лос-Анджелесе. Там его впервые арестовали за кражу. Он был магазинным вором, мастером своего дела. Однако это мастерство его порой подводило. Бродяга, брошенный родителями, он помогал чистить овощи в одном из двух хороших ресторанов Парадиз-Бей. Когда он впервые привлек внимание суда в этом городе, из суда округа переслали сюда его документы – объемистую папку с протоколами многочисленных судебных заседаний. «Неисправим». Это ключевое слово всех протоколов для Дианы было что красная тряпка для быка.

Тобес не был несовершеннолетним, но, представ в Парадиз-Бей перед судом по общегражданским искам, вызвал недоумение у психиатра. Врачу этот случай показался чрезвычайно странным. В судебной клинике приятель Дианы провел Тобеса через все возможные тесты. Это была серия тестов для определения личности испытуемого, тесты на социальные установки. Показав Диане их результаты, он спросил: «Как, по-твоему, такое возможно? Что это за человек?»

Как опытный клиницист, Диана понимала, что результаты тестов ошибочны. Ничего человеческого не просматривалось в этих результатах.

Диана упросила судью передать ей Тобеса. Сирил Де Месне был ее приверженцем, он поверил в действенность ее черной магии. Тобеса обязали посещать ее занятия. Это было условием его пребывания на свободе. Тобес нравился Диане, не в последнюю очередь потому, что в нем она видела интеллект, почти равный ее собственному. Диана ввела его в свою группу, надеясь, что другие пациенты смогут повлиять на него, помочь юноше раскрыть подлинные черты своего характера…

Рамон, несостоявшийся грабитель банка, заговорил первым:

– Давайте поговорим про сестренку Джесси.

У Малыша Билли было хобби: ему нравилось украсть машину и мчаться на бешеной скорости. Кивком он поддержал Рамона. Билл увлекался веселящим газом, который он называл «хиповый балдеж». Но сегодня, похоже, он разумно реагировал на происходящее. Уставившись на Диану, Джесси ожидал ее решения. Наступила долгая пауза. Тобес равнодушно улыбался, разглядывая крышку стола.

– Послушайте, – настаивал Рамон, – нам надо выяснить все это здесь, понятно? Про Джесси и его сестренку. Мы хотим надрать ему задницу. Он ничего не рассказывает про то, что случилось. Все остальные уже раскололись. – Рамон умолк, обведя всех взглядом, и сделал жест рукой, как бы объединяя своих приятелей. Диана, зная, что Джулия все записывает, незаметно подала ей знак: «Прекрати».

– Тобес уже исповедался, верно, Тобес?

Тобес, казалось, слушал вполуха. Облизнув губы, он поднял брови и кивнул. На нем были измазанные синие джинсы и чистая белая, совсем новая рубашка. Контраст в одежде казался преднамеренным. Тобес не отгладил рубашку, но все равно она выглядела дорогой; может, украл? Он был похож на выпускника частной средней школы. Однако это впечатление портило его хилое сложение. Густые, золотистые, почти белокурые волосы юноши вились от природы. Проницательные голубые глаза светились неподкупной честностью. Диане частенько казалось, что ему хотелось бы называть ее «мэм».

– Тобес воровал, это всем известно. Я пытался грабануть банк…

Малыш Билли засмеялся. Остальные присоединились к нему, засмеялась даже Диана. Попытки Рамона ограбить банк могли бы украсить фильм с Бастером Китоном.

– А Джесси. Джесси пытался трахнуть свою малолетнюю сестренку.

Первый раз Джесси отреагировал:

– Ты просто задница.

Джесси встал. Судя по реакции ребят, он собирался ударить Рамона. Но Диана была уверена, что он этого не сделает. Джесси направился к двери.

– Куриное дерьмо, иди-ка сюда да исповедуйся, – заорал ему вслед Рамон.

Дверь была заперта. Джесси остановился перед ней в растерянности. Не зная, что предпринять, он обернулся.

– Не нужно мне этого, – тихо сказал он.

Джесси был черным, единственным цветным в группе. Его волосы, как считалось модным в его среде, были выстрижены на макушке. Конечно, эта исповедь была ему необходима. Джесси предпринял неловкую попытку изнасиловать свою четырнадцатилетнюю сестру. Отказавшись от своего намерения в ту самую минуту, когда она закричала, он ударил ее по лицу, выбив ей зуб. Психиатры из судебной клиники настаивали на необходимости поместить Джесси в группу ребят, которым предъявлено обвинение в преступлениях на сексуальной почве. Но Диана была уверена, что Джесси не был насильником и жестокость не являлась чертой его характера. Этот девятнадцатилетний вконец запутавшийся юноша нуждался в окружении ребят, равных себе по положению. Это могло бы вернуть ему чувство самоуважения. То, что Диана поместила его в эту группу, было, конечно, рискованным экспериментом. Но такие решения придавали остроту повседневной работе Дианы Цзян. (Ее любимой кухней была сычуаньская: очень острые блюда с большим количеством чили.)

– Джесси, – обратилась она к нему, – почему бы тебе не сесть? Я хочу задать тебе вопрос.

Он вернулся. Не сразу, но вернулся.

– Почему ты так суров? – спросила Диана. – Ведь никто из ребят не относится к тебе плохо?

Тобес улыбнулся. «Почему?» – подумала она.

– Не хочу говорить об этом, – ответил Джесси.

Рамон стукнул по столу кулаком, разразившись эффектной тирадой на испанском.

Медленно тянулось это утро. Группа проделала множество упражнений, некоторые из них были новыми; в целом Диана была ими довольна: ребята работали активно.

Наконец стрелки часов подползли к десяти. Диана догадалась об этом по выражению глаз Тобеса, который то и дело поглядывал на часы. И вдруг Тобес, наклонившись вперед и дождавшись тишины, сказал сидевшему рядом с ним Джесси:

– Эми любит тебя, Джесси. (Так звали сестру Джесси, ту, которую он пытался изнасиловать.)

– Ты-то откуда знаешь?

– Ты ведь здесь, так? – продолжал Тобес.

– Ну и что?

– Так это благодаря ей. Она могла бы упрятать тебя за решетку. Судья послушался бы ее. Я прав?

Джесси не ответил. Диана вздрогнула от удивления. Тобес, конечно, совершенно прав. Этот юноша умел поставить себя на место другого человека и представить его состояние, мог выстроить причинно-следственный ряд. И сейчас он наконец отказался от роли мелкого ничтожества. В одном он только ошибся: в том, что посмотрел на часы, прежде чем решил высказаться.

«Кто же здесь воспитатель? – подумала Диана. – Постойте-ка…»

Но прежде, чем она успела перехватить у Тобеса инициативу, тот обнял Джесси за плечи. Мгновение Джесси сидел неподвижно с застывшим выражением лица. Потом сбросил руку Тобеса и вытер глаза. «Черт возьми», – только и произнес он. Тобес протянул ему ладонь, и Джесси сильно ударил по ней в знак благодарности.

Диана встала, все остальные последовали ее примеру. Джесси уходил последним. Диана тоже протянула ему руку. Джесси приветственно лишь прикоснулся к ней. И она поняла, что произвела меньшее впечатление, чем Тобес. Дверь закрылась. Прислонившись к ней, Диана обратилась к Джулии:

– Если бы тебе предложили на выбор: отсидка в тюрьме от двух до пяти лет или сорок занятий с Дианой Цзян, что бы ты выбрала?

– Не знаю, это трудный вопрос, но…

…Диана мечтала о чашечке крепкого китайского чая, он так успокаивает, но времени не было. Они с Джулией уже неслись по коридору, перебрасываясь фразами и пытаясь на ходу утрясти расписание на день.

– Тобес Гаскойн, у него были высокие оценки в школе?

– Ответа из окружного отдела образования нет; тебе надо теперь послать запрос в штат.

– Ладно. Напомни мне обсудить с тобой его вклад в сегодняшнее занятие.

– Впечатляющ.

– Согласна. Дальше. Джохансен. Я прочитала отчеты и на прошлой неделе снова беседовала с ним. Убеждена, что он безумен, я имею в виду решение суда по делу Дру. Окружная медицинская комиссия ошибается. Позвони его адвокату, скажи, что я уверена. Джохансен совершил убийство в невменяемом состоянии; адвокату надо вызвать в суд меня с парой опытных психиатров.

– Виновен, но невменяем, – великолепно.

– Невиновен по причине невменяемости. Надо быть точной! Еще лучше: уметь сострадать! Когда должна быть машина?

– В четверть одиннадцатого.

– Опаздываю. Опаздываю…

Когда Диана прибыла на студию Пи-би-си-эр, Дик Джекобсон, возглавляющий Криминальный отдел Западного вещания, был уже в студии; он сидел за столом и беседовал с каким-то мужчиной. Диана влетела в студию со словами:

– Привет, Дик, давненько не виделись!

– Здравствуй, Диана. Ты знакома с Эдом Херси из Третьего полицейского участка?

Дик сделал шаг в сторону, и Диана увидела мужчину, поднявшегося ей навстречу. На мгновение она почувствовала приступ дурноты. Только отчаянным усилием воли она удержалась на ногах. «О! – вырвалось у нее, и один этот звук потребовал от нее большого самообладания. – Да. Слегка». Одновременно с ней Эд тоже произнес: «Слегка», так что их слова слились в одно.

Диана заставила себя посмотреть прямо в лицо Эду Херси. Его коренастое энергичное тело (он напоминал ей терьера) было облачено все в тот же серый костюм. Она так хорошо помнила эти помятые брюки. Его мужественная грудь словно стремилась вырваться из слишком тесной рубашки. Он был без галстука, безукоризненно чистые башмаки сверкали, но Диана была уверена, что их каблуки все еще не подбиты. Эд был точно таким, каким она его запомнила, хотя под глазами у него появились мешки и курчавые орехового цвета волосы нуждались в стрижке. Для мужчины на год ее старше он был в прекрасной форме.

У Эда было лицо бесхитростного человека. «Он простой, он честный», – убеждала она себя, когда стала его любовницей. Потом один чиновник из Третьего участка, с которым она играла в теннис, отведя ее как-то в сторонку, сказал: «Послушай, милая. Мне неприятно смотреть, как страдают мои друзья…»

После этого они больше не играли в теннис.

Лицо Эда засветилось улыбками: улыбались глаза, рот, ямочки на щеках, даже уши будто приподнялись в улыбке.

– Диана, – сказал он, – ты как будто сошла с картины летнего дня…

Голос у него был низкий, грубоватый, но при этом довольно мелодичный. (Он даже пел. Любил Гилберта и Салливана.) Диана затрепетала, услышав столь опасные для себя слова. Одно помогало ей держать себя в руках: мысль, что Эд на полдюйма ниже ее ростом. Эта незначительная, казалось бы, разница в росте (у нее было пять футов десять дюймов) позволяла ей смотреть на него как бы свысока. Невозможно упасть к ногам мужчины, чье сердце расположено ближе к этим ногам, чем твое.

– А глядя на тебя, думаешь о приближении осени, – парировала она с беспечным видом. – Зима, очевидно, не за горами?

Она чмокнула Дика в щеку и не стала возражать, когда в ответ он обнял ее за талию. Черт! Почему бы Дику не предупредить ее заранее, с кем ей предстоит вести беседу? Не обязательно для этого знать, что у них с Эдом был роман.

Передача Криминального отдела выходила в эфир раз в неделю. Она продолжалась полчаса и включала в себя новости, сообщения о последних преступлениях, отчет о деятельности правоохранительных органов в радиусе пятидесяти миль от студии Парадиз-Бей, расположенной на углу улицы Вашингтона. Передача пользовалась успехом, что не мешало спонсорам раз в году пытаться разделаться с ней, заменив ее чем-то другим, куда легче втиснуть рекламу. Дику пятьдесят восемь, он флегматик, и нелегко вывести его из себя. Диана считала, что он останется во главе Криминального отдела, пока не уйдет на пенсию. Тогда ему будет на все наплевать, но до тех пор, пока этого не случилось, передача будет выходить в эфир.

– Ладно, ребята, – сказал Дик. – Сегодня стало известно об убийстве Рея Дугана. Можете как-то осветить это событие?

Диана взглянула на Эда, оба кивнули.

– Начни с этого, – попросила Диана.

Пока Дик устанавливал и настраивал микрофон, Диана постепенно успокоилась, сердце билось уже в нормальном ритме. Она изобразила на лице радость, которой на самом-то деле не было и в помине.

– Как дела? Детишками не обзавелся? – спросила она Эда. О, внутри уже все кипело от злости. Яао-жень, говорят китайцы: ведьма.

Эд покачал головой:

– Нет, я…

– Осталось десять секунд, – прервал их беседу Дик.

– У меня есть для тебя новости, – прошептал Эд. – Относительно тех вещей, которые у тебя украли. Помнишь…

Зажглась надпись: «В эфире», и Дик наклонился к микрофону:

– Это Криминальный отдел Западного вещания. Я – Дик Джекобсон. Сегодня у нас в студии детектив Эдвин из полицейского участка Парадиз-Бей и доктор Диана Цзян, ведущий психолог клиники Святого Иосифа, расположенной на побережье, у Бель-Кова; врач специализируется на лечении детей с психическими расстройствами и выявлении их причин. Эти два очень занятых человека были настолько любезны, что выбрали для нас время и пришли поделиться с нами информацией, своими мыслями относительно недавнего исчезновения подростка Хэла Лосона, которое столько времени привлекает внимание общества. И конечно, мы поговорим о Рее Дугане, чье жестоко изуродованное тело было найдено сегодня рано утром на кладбище Корт-Ридж. Диана, позвольте обратиться сначала к вам: книга, которую вы написали, по мнению многих, является ведущей работой в области изучения мозговых расстройств у подростков. «Психические расстройства у детей», правильно я назвал ее?

Подняв одну бровь, Дик смотрел на нее с выжидательной улыбкой. «Держи себя в руках, успокойся, – приказала себе Диана, – ты же профессионал».

Она и не подозревала, что Эд – сокращенное от Эдвин…

Множество людей слушало эту передачу. В районе порта, где рыбаки и яхтсмены красили и конопатили свои лодки, почти каждый четвертый из работающих радиоприемников был настроен на волну Пи-би-си – в этот час передавали прогноз погоды. Во многих кафе и барах на берегу тоже работало радио. Их владельцы убирались после прошедшей ночи или чистили картошку, сидя на солнышке у дверей, или проверяли запасы товаров. На бензоколонке у поворота с шоссе, где Диана обычно заправляла машину, кассир Тони Дир тоже слушал радио. Когда в последний раз она заправлялась бензином, он спросил, когда она планирует выступить по радио, и поэтому знал, что передача состоится сегодня. Тони был актером, все «ждал роли» уже три с половиной года и не хотел терять связи с индустрией развлечений. Матери слушали передачу, пока меняли детишкам пеленки или варили кофе. На улице Фаунтейнсайд, законодательнице мод, у владельцев престижных магазинов и складов работали транзисторы. Вырванные из объятий сна включенным на определенный час приемником, люди просыпались под звуки голоса Дианы, объяснявшей, почему она написала книгу «Психические расстройства у детей и причины их возникновения». Мужчины, женщины и дети из разных слоев общества слушали рассказ Эда о статистике тяжких преступлений. О том, что Парадиз-Бей, если сравнивать его с другими калифорнийскими городами такого же размера, все еще остается относительно спокойным местом. Берни Дин, официант в баре «Таррант кантри клаб», расположенном между Корт-Ридж и горами, полируя стаканы, обогащался знаниями. Оказывается, когда в последний раз обнародовали заслуживающие доверия цифры, то выяснилось, что каждые 20 секунд в стране совершается жестокое преступление: изнасилование – каждые 6 минут и убийство – каждые 25 минут. А в Парадиз-Бей в этом году зарегистрировано 2 убийства, если считать Рея Дугана, хотя идет последняя неделя апреля. И Берни, нелегально выехавший в 1975 году из Вьетнама вместе с пятью членами своей семьи, улыбался, потому что день был прекрасный, великолепный день.

Конечно, одни слушатели обращали на эту передачу больше внимания, другие – меньше.

…В расположенном на вершине Корт-Ридж доме Андерсонов, с балконами, заросшим травой теннисным кортом, с гравиевой дорожкой и видом на океан, напряжение, царившее в семье, накалило атмосферу. Передачу слушали внимательно, но эффект ее воздействия был ничтожным.

Приближался май, ярко светило солнце, было жарко, по мнению Андерсонов, – ведь они только что прибыли из Менсфилда, штат Огайо. Николь Андерсон и ее приемный десятилетний сын Джонни находились в кухне. Николь готовила завтрак. Радио было включено. Джонни пытался слушать передачу, расплескивая белые лужи вокруг своего стакана. Он толкал стакан – молоко выплескивалось. Игра заключалась в том, чтобы выплеснуть на стол все молоко, ни капли не выпив, ни за что! Он знал, как сильно это раздражает Николь, но она попытается улыбаться, будто ничего не случилось. Он заглянет ей в глаза и увидит в них страх. Чудесненько.

Он слушал нежный голос женщины, которая выступала по радио, у нее такой милый акцент. Женщина рассказывала о бедняге подростке из богатой семьи, который ушел из дома, и еще об одном юноше, которого убили. Джонни предпочел бы посмотреть телевизор, но его еще не распаковали.

– Печально, правда? – спросила Николь, разворачивая чашку. – Где-то рыдают их матери.

Джонни хмыкнул, но ничего не сказал.

– Почему этот ведущий так груб с детективом? – продолжала Николь. – У него нелегкий участок работы.

– Потому что в полицейском управлении здесь воняет, – объявил Майк Андерсон, входя со двора в кухню через черный ход. Он был одет в костюм для гольфа: красная майка, клетчатые брюки, белые башмаки. Джонни исподтишка оглядел отца. Все было в порядке. Он заметил даже чуть видные следы сухого геля. – Воняет, потому что все они беспомощны, штаты слишком раздуты, – продолжал Майк. – У нас есть яйца?

К громадной радости Джонни, Николь запаниковала: куда-то запропастилась сковородка. Майк углубился в газету. Потом вспомнил о сыне. Подмигнул ему:

– Привет, малыш, как дела?

– Все в порядке.

– Сегодня в школу?

– Только в понедельник.

У Джонни внутри все сжалось. Как от боли, но не так сильно. Майк прекрасно знал, что занятий в школе не будет до начала следующей недели. Обмениваясь с сыном этими репликами, он не отрывал глаз от газеты. Джонни хотелось закричать отцу: «Посмотри на меня!» – но он не знал, что за этим последует, поступи он так. Поэтому не решился экспериментировать.

Женщина по радио говорила:

– Пропавший юноша будет смущен, испуган, он прекрасно сознает свою вину…

И поскольку Джонни тоже испытывал все эти чувства, он стал слушать внимательно.

– …Хэл унес много денег. Он – из богатой семьи, знал шифр сейфа своего отца и, уходя, прихватил с собой тысячу долларов. Но подросток с большими деньгами привлекает внимание. Кто-то где-то должен…

Майк принялся что-то искать в кухне. Николь поинтересовалась, что ему нужно. «Не имеет значения», – ответил Майк, продолжая поиски. Джонни наблюдал за отцом, обдумывая, что случилось бы, если бы он отважился сказать ему: «Сядь на место и успокойся!»

– …Этот юноша будет вести себя неестественно, – говорила женщина по радио. – Умоляю всех, кто слушает нас, проявите внимание. Если он попадется вам на глаза, без колебаний подойдите к нему с симпатией и улыбкой. Он не опасен, ему грустно. И если он жив, то, должно быть, этот молодой человек очень сильно напуган…

Джонни подумал: «Удивительно. Как будто про меня. Я не опасен, мне грустно. Я напуган. Тем, что происходит у меня в душе. Тем животным, что сидит у меня внутри. Ведь животные тоже боятся».

Майк Андерсон снова сел.

– Где же яйца, дорогая, у меня мало времени, – сказал он.

Николь наконец нашла сковородку и приготовила его любимую яичницу. Она положила ее поджаренной стороной кверху и еще раз полила растопленным маслом. (Такая яичница вызывала у Джонни тошноту.) Николь налила себе чашечку кофе. И взрослые заговорили, не обращая на Джонни никакого внимания.

Они обсуждали свои проблемы. Даже если они не говорили о каких-то вещах вслух, то слышал Джонни именно это. Например: им не хотелось переезжать сюда. Им нравилось в Менсфилде. Майк Андерсон работал в большой строительной компании, и Джонни знал, что это отнимало у него немало сил. Правда, отец предпочитал не распространяться на эту тему. Владельцы компании услышали однажды о проекте застройки какого-то участка в Калифорнии и уцепились за это. Они отправили Майка на Западное побережье, боясь, что местные власти их опередят.

Николь осведомилась (очень вежливо, она не отваживалась сердить Майка), почему он должен играть в гольф, когда еще ничего не распаковано. Майк Андерсон продолжал говорить о том, как важно побыстрее подписать контракт. Он говорил о своих выдающихся способностях, благодаря которым занимает в компании такое важное место, и о чем-то еще, чего Джонни не понял. Отец был замечательным человеком. Ни у одного мальчика в школе не было такого отца. Такого влиятельного, сильного. У которого так здорово подвешен язык.

В глубине души Джонни, свернувшись клубочком, как спящая змея, затаилось подозрение, что Майк его не любит. Только подозрение…

Наконец Майк с Николь вышли из кухни. В доме было тихо. Только ведущий радиопередачи засыпал полицейского вопросами о чем-то, что называлось Подразделением по делам несовершеннолетних. Похоже, что все это затеяла женщина и у них там не все шло гладко. Тот, кто вел передачу, сказал, что все эти «штучки» выдуманы для того, чтобы облегчить жизнь начальнику полиции. Женщина с ним не согласилась.

Вернулась Николь. Выражение лица еще более напряженное. Выключила радио.

– Я слушаю передачу, – сказал Джонни.

– Если ты уже поел, по-моему, тебе следует прибраться в своей комнате.

– Не помыкай мною.

– Я не помыкаю тобой, Джонни. Прошу тебя, молодой человек, убирать в своей комнате.

– Тогда не называй меня «молодым человеком».

– Ладно, как мне тебя называть? В конце концов, мы с твоим отцом женаты уже два года, а ты до сих пор не сказал, как тебя называть, и меня никак не называешь.

Неправда. Джонни называл ее Злой Колдуньей Запада. Жирной Сукой. Старой Шлюхой. Да мало ли как еще.

Николь провела рукой по волосам. Морщинки на лице стали заметнее, она чуть не плакала. Джонни довел до совершенства искусство портить ей настроение, не произнося при этом ни слова. Он молча смотрел на Николь, пока та не отвернулась. Тяжесть в душе становилась невыносимой. Эта женщина обязана помочь ему, ведь она его мачеха, она обязана попытаться полюбить его.

– Не хочу идти в школу на следующей неделе, – услышал он свой голос.

– Ты встретишь там новых друзей, у тебя появятся новые дела, займешься спортом.

Никакого ответа.

– Тебе нужно чем-то заняться.

– Мне нужна настоящая мать.

Она пристально посмотрела на него, тема была хорошо знакома обоим, они не раз обсуждали этот вопрос. Николь – с отвращением, Джонни с удовольствием. Потому что, когда он говорил об этом достаточно долго, возникало ощущение, что вернется его настоящая мать, а эта ведьма может убираться на все четыре стороны. До сегодняшнего дня он быстро добивался своей цели. Но не в этот раз.

– Джонни, мы все это уже обсуждали.

– Вот как?

– Твоя мать… умерла. – Николь понизила голос. «Притворяется, что сочувствует», – подумал Джонни. – Может быть, я и не самая лучшая замена, но я здесь, и я стараюсь изо всех сил. – Она замолкла. – Видит Бог, стараюсь…

– Я не просил тебя стараться.

– Просил твой отец.

– Майк Андерсон не видит тебя насквозь, как я.

– Ну и что же ты видишь?

Джонни пожал плечами. Черт, он и сам не знал что. Надо было что-то сказать, вот и все. По крайней мере, на Николь его слова произвели впечатление.

– Послушай-ка, – вдруг весело сказала она, – почему бы нам не поехать в город да не пошляться по магазинам?

Джонни отрицательно покачал головой.

– Обещаю: съедим там одно-два мороженых, – продолжала Николь.

– Растолстеешь. – Джонни решил быть еще грубее. – Разжиреешь.

Мальчик поднялся и направился к двери.

– Сию минуту сядь! – завопила Николь.

Но ему уже наскучило все это. Он стоял спиной к ней и слышал, как скрипнули ножки стула: Николь собиралась схватить его. Бежать! И Джонни выскочил в дверь черного хода. Шум, раздавшийся позади него, означал, что она споткнулась и упала. Великолепно!

Пригнувшись, он пробрался к кухонному окну и прислушался. Николь тихонько плакала: на душе Джонни стало еще тяжелее. С одной стороны, он был доволен происшедшим, но в то же время ему было как-то не по себе. Он слышал, как Николь стала звонить по телефону. Кому? Майку Андерсону?.. Но он уехал на гольф. Правда, в машине у него есть телефон…

Николь звонила не Майку. Она звонила в больницу, хотела договориться о приеме. Джонни понял, что это означало: доктор Баггели…

Доктор Баггели был его терапевтом в Менсфилде. Человек, по мнению Джонни, совершенно никудышный: ничего не понимал, на всех ему было наплевать. При полной своей некомпетентности – настоящий деспот: заставлял Джонни без конца рассказывать о себе. Яснее ясного, он мало понимал Джонни, был к нему совершенно равнодушен. Вот Джонни и старался не говорить ему лишнего, больше помалкивал, как все взрослые. В некоторых отношениях Джонни был достаточно взрослым.

Николь не в состоянии была даже вспомнить, кто ей нужен. Джонни слышал, как она сновала по кухне, искала рекомендательное письмо. Потом, должно быть, нашла его, пробормотала: «Доктор Диана Цзян, так здесь сказано».

«Какое странное имя – Цзан, – подумал мальчик. (Так произносила его эта Злая Колдунья Запада.) – Похоже на кличку обезьяны».

Джонни побежал, подпрыгивая на ходу, по лужайке, через заднюю калитку, по дорожке, которая огибала все участки на Корт-Ридж. Какой прекрасный день! Солнце, зеленые листья деревьев, повсюду трава. В Менсфилде было совсем не так. В Менсфилде трава росла только на лужайке, – ее коротко стригли, и на ней всегда были видны полосы, оставленные газонокосилкой. Здесь же трава росла, где ей вздумается, ее никогда не стригли, деревья росли там, где им хотелось. Сквозь листву сияло солнце, дул легкий ветерок, сверкали бриллиантовые капли росы, все горело, переливалось. Повсюду – уйма цветов. Воздух благоухал, но было душно. Аромат цветов словно обволакивал.

Дорожка, по которой бежал Джонни, повернула направо. Сквозь деревья по левую сторону дорожки виднелась гряда невысоких холмов. Они были тоже зелеными. Вдруг Джонни заметил тропинку поуже, она резко сворачивала влево от Корт-Ридж и вела прямо к холмам. По пояс в траве он пошел к этой тропинке. Она была не такой извилистой и круто спускалась в низину. По ней было идти интереснее.

Просветы между деревьями почти исчезли. Там, где по обе стороны тропинки росли большие деревья, их ветви переплетались и не пропускали солнечных лучей. Здесь было намного холоднее и более влажно. На Джонни была только майка. Его руки покрылись гусиной кожей, он дрожал.

Тропинка была грязной. На спортивных тапочках скоро налипли комья земли: пусть его приемная мамочка с куриными мозгами повозится с ними, когда он вернется. Вдруг его внимание привлек камень, лежавший на обочине тропинки.

Могильная плита…

Кладбище…

На мгновение Джонни перепугался до полусмерти. Он знал, что где-то поблизости находится кладбище, но…

На могильную плиту опустилась бабочка. Красно-черная, ее крылышки трепетали. Джонни захотелось поближе рассмотреть бабочку, он двинулся к ней. Наступил на что-то. Почувствовал отвратительный запах. Собачье дерьмо! Джонни рассмеялся, представив, что скажет Николь. Потом опустил глаза. Среди экскрементов виднелось что-то странное, розовое, явно целлофановое, длинное, с соском на конце. Эта шутка была вроде как пустая. И отвратительная. Ему стало противно рассматривать все это. Захотелось домой. Немедленно.

Джонни повернул назад, но путь ему преградила собака.

Джонни любил собак. Он давно просил папу купить ему собаку, но Майк не соглашался. Лабрадора, может, или немецкую овчарку. Но эта собака была не той породы, о которой мечтал Джонни. Ее лапы были коричневыми, остальное тело – черным. Ни ошейника, ни бирки. Зубастая. Все зубы выставлены напоказ, как призы на витрине. Она стояла футах в шести от него, хотя Джонни казалось, что совсем рядом.

Собака тяжело дышала. Дыхание вырывалось из ее груди со стоном. Может быть, ей было больно. Опустив голову, она скалила зубы. Уголки ее пасти были угрожающе подняты кверху. Джонни не мог пошевелить ни рукой ни ногой. Он замер. Не спуская глаз с этого животного, он понимал, что при малейшем движении собака укусит его. Очень больно. Так он и стоял, как статуя, надеясь таким образом отсрочить нападение. Вокруг ни души. Джонни заплакал.

Он плакал не только от страха. Воздух был густо насыщен пыльцой цветущих растений, а Джонни страдал сенной лихорадкой. Глаза его слезились, и он не мог даже как следует рассмотреть эту проклятую собаку. Хуже того – в носу засвербело. Ему хотелось чихнуть.

Он чихнул несколько раз подряд. Собака припала к земле, заскулила… И бросилась наутек…

Громкие звуки чихания напугали ее.

Джонни думал только о том, как быстрее выбраться отсюда. Никогда еще не бегал он так быстро, даже в тот день, когда Эл Вазили со своей бандой гнался за ним, потому что Джонни потушил шутиху, которую они привязали к кошачьему хвосту. Опомнился мальчик только у калитки своего сада. Захлопнув ее за собой, он прислонился к ней спиной.

Таким был его первый визит на кладбище. Ему потребовалось немало времени, чтобы оправиться от всего пережитого. Не одну неделю он испытывал страх при одном воспоминании о том ярком солнечном утре с запахом травы, цветов и дерьма.

Как-то раз в школе Джонни подслушал разговор двух восемнадцатилетних ребят – этаких нахальных пижонов. Один из них сказал: «Знаешь, у меня это в первый раз. И ощущение такое, как будто я грязный, виноватый».

Другой в ответ рассмеялся: «Но ты…»

И первый, в свою очередь расхохотавшись, добавил: «Займусь этим опять следующей же ночью. Не так уж это плохо».

Джонни не очень ясно понимал, о чем они говорили. Но это вполне могло относиться и к кладбищу Корт-Ридж. В то утро он поклялся себе никогда туда не возвращаться.

Джонни вошел в дом. Злая Колдунья сделала вид, что не замечает его. Не хотела с ним разговаривать, даже не смотрела в его сторону. Она сидела у стола и, не поднимая головы, шелушила горох.

Когда Джонни проходил через переднюю, она спокойно сказала:

– Запомни одно: твою мать убила не я.

Мальчик застыл на месте. Как будто окаменел, как в ту минуту, когда ожидал, что его укусит собака. Он знал, что за этим последует.

– Твой отец сделал это.

Диана с Эдом тянули время в приемной, не в силах «феньшоу» – по-китайски: «разжать руки». Диана в таких случаях употребляла более грубое выражение: «разбежаться».

– Поступать так с друзьями… – сказал Эд, и Диана неохотно кивнула в знак согласия.

Во время интервью Дик Джекобсон неожиданно повел себя как сукин сын. А кем он сам-то считал себя – незрелым юнцом, что ли? Идея создания Подразделения по делам несовершеннолетних преступников принадлежала Диане. Она давно ее вынашивала: подразделение, помогающее в работе, но не заменяющее судебную клинику. Эта группа психологов, работающая в тесном контакте с отделом уголовной полиции, должна была рассматривать только те дела, где и преступнику и жертве не больше восемнадцати лет. Специальная группа занималась бы преступлениями на сексуальной почве. Диана хотела так спланировать работу этого подразделения, чтобы психологи главным образом обучали полицейских анализировать, как реагируют подростки на стрессовые состояния, что они при этом чувствуют. Врачи должны были давать полезные советы (подумать только, какую изворотливость она проявила в этом деле) полицейским, если возникала такая необходимость. Однако Дик Джекобсон (может, он спятил, чертыхнулась про себя Диана) только что сказал ей в лицо, в прямом эфире, что все это – задумка Питера Саймса, шефа полиции в Парадиз-Бей.

– Может быть, я ошибся, – сказал Эд, – подав заявление о переводе на эту должность.

Она не сразу поняла, о чем речь.

– Ты… ты войдешь в наше подразделение?

– Если ты согласишься.

«Невозможно изо дня в день работать рядом с этим человеком, – думала Диана. – Однако…»

– Почему? – с трудом выдавила она из себя.

– Потому что мы должны заниматься ребятишками. Как иезуиты. Помнишь: «Отдайте нам их в первые семь лет жизни, и они останутся с нами навсегда»? В наши дни религия не дает ответа на все вопросы, но, по крайней мере, детей можно научить гражданским…

«Не к лицу Эду разглагольствовать об этических нормах, – рассуждала Диана. – Какая фальшь!» Однако его слова задели ее за живое. У него, оказывается, была цель.

– …потому что сам я рос в семье, где было пятеро детей, – продолжал Эд, – и до сих пор помню, в какие переплеты мы попадали. Потому что на прошлой неделе мне пришлось завести дело на тринадцатилетнего мальчишку, который изнасиловал семилетнюю девочку. А когда я пришел поговорить с ним, мальчишка заявил мне: «Если бы вы напортачили со своей болтовней о Мирандо-Эскобедо, я бы дал вам прикурить». И так сказал мне не его адвокат, а мальчишка.

Хотела ли она видеть в своей команде именно этого детектива, именно его…

– Ты все еще детектив второго класса? – спросила его Диана. И он кивнул ей в ответ.

Так нужен ли ей в команде какой-то детектив второго класса? Именно детектив второго класса?.. Она не успела ответить себе на этот вопрос, как Эд заговорил снова:

– Так как же ты относишься к приятным новостям? – Эдвин (черт побери, Диана не могла теперь называть его иначе) с самоуверенным видом оперся о стол секретарши. – Мы нашли уйму вещей, украденных из твоей старой квартиры.

– И шень-пей? О Эд! – воскликнула Диана.

Она хотела еще что-то добавить, но не смогла вымолвить ни слова. Воры забрались в ее квартиру ночью, когда она занималась переездом. Они украли табличку с родословной их семьи: прямоугольную пластинку, вырезанную из полированного дерева, на которой китайцы записывают семейную родословную! Табличка обычно хранится на семейном алтаре. Табличка Дианы начиналась и кончалась Ба-бой, ее отцом, Цзян Чан-Сянем, гражданином провинции Шандонг. Это был единственный мужчина, которого она любила, хотя почти не помнила его. Диана всегда зажигала ароматические палочки перед этой табличкой и молилась каждый день. Когда украли его шень-пей, она переживала так, будто воры украли самого отца. Исчезли и благовонные палочки. А с ними и еще один светильник, ее светильник, уже и так едва тлевший после смерти Ма-ма.

– Шень-пей воры намеревались использовать в утилитарных целях. Полицейские нашли его при обыске. В квартире, где еще нашли твое стерео и телевизор, сумочку с двумястами тридцатью долларами и кольцо. Но пистолета нет, его все еще не обнаружили.

Диана взяла себя в руки.

– По-твоему, шень-пей они собирались выбросить как ненужный хлам, – произнесла она прерывающимся от волнения голосом.

– Преступное намерение, доктор, преступное намерение. Когда окажешься неподалеку от полицейского участка, загляни туда и забери свое имущество. Спроси сержанта Меллоу. А как насчет того, чтобы пообедать в субботу?

До Дианы, все еще не оправившейся от потрясения, не сразу дошло, о чем он говорит. Слова мелькали в ее сознании. Потом до нее дошел смысл сказанного.

– О, конечно, – отозвалась она. – Захвати с собой Ровену, почему бы и нет?

– Диана…

– До скорого, Эдвин.

Сделав три шага, Диана остановилась и оглянулась, на губах играла веселая усмешка. Она знала, что это дешевый прием, но…

– Эдвин? В самом деле…

Эд ничего не ответил.

– Сколько времени мы провели вместе, а я и не знала твоего настоящего имени. И сколько вечеров ты говорил, что дежуришь, а сам уезжал домой, к жене, о которой ни разу не обмолвился ни единым словом. – Внезапно гнев Дианы вырвался наружу. – И у тебя хватает наглости приглашать меня на обед?

Она выбежала на улицу и села в машину, которую заказал для нее Дик. Несмотря на то, что в машине работал кондиционер, воздух кипел от ее негодования. Горькие воспоминания всплывали вновь и вновь: их многочисленные неудачи в постели, измены Эда, ложь и предательство…

Когда Диана вернулась в клинику, она даже обрадовалась, узнав, что Джулия ушла на ленч. Диана заварила себе чай и вытащила список тех, кому надо позвонить. Первым номером в списке значилась фирма под названием «Обеспечение безопасности».

Эти ребята подписали с Дианой контракт на оборудование дома сложной электронной системой сигнализации. С тех пор прошло два месяца. Их рабочая неделя неизменно начиналась со слов «завтра» и состояла из пяти таких «завтра», но все оставалось на своем месте. Они доводили ее до белого каления, однако о них шла слава как о мастерах, лучших в своем деле. Ни одному из сотрудников (они не признавали всяких там директоров, партнеров и прочих) не было больше двадцати четырех. Все, как один, бросили учиться, но в электронике они разбирались не хуже, чем Диана в психиатрии.

Сегодня, как и всегда, Диана, выслушав автоответчик, оставила свое обычное послание: «Хватит тянуть, принимайтесь за работу сегодня же». К этому времени облака растаяли в бледно-голубой вышине, солнце стало припекать больше, где-то там, на побережье, шумел прибой… Ладно. Может быть, завтра.

Не успела Диана положить трубку, как вошла Джулия, вернувшаяся с ленча. При виде Дианы глаза ее засветились.

– Новый пациент, – радостно сообщила она. – И мальчик, похоже, приятный.

– По суду? – вздохнула Диана.

– У-у-у. Частным образом. Эта женщина, Николь Андерсон, позвонила, чтобы договориться о приеме. Ему десять лет. Зовут Джонни. Записала я их на конец дня, подойдет?

Не подойдет. Список частных пациентов Дианы трещал по швам. Она уже объясняла это Джулии раньше, объяснила еще раз теперь.

– Но я проверила рекомендацию, – возразила Джулия, протягивая листок бумаги, лежавший на ее пюпитре. – Фрэнсис Баггели, вы вместе учились, верно?

На письме стояла дата: 5 апреля. Диана, должно быть, уже получила это письмо, наверное, и прочитала, но в памяти не осталось ни малейшего следа. Перегрузки, смерть матери…

– Не смогу принять его, – отрицательно покачала она головой.

Взгляд Джулии красноречиво говорил: «Слишком поздно, этому письму почти месяц».

– Попробуй дозвониться до Фрэнсиса, – попросила Диана.

Джулия похлопала рукой по открытому справочнику.

– Я знала, что он ваш старый приятель, – сказала она, оправдываясь. – И он просил вас оказать ему услугу: принять мальчика. Я была уверена, что с этим все в порядке, и записала его на предварительное собеседование.

– Найди мне только номер телефона, Джулия, – попросила Диана.

Фрэнка разыскали очень быстро. Диана так надеялась, что он отправился на консультацию, или в суд, или путешествовать на пони по Бутану…

– Джонни Андерсон, – сказал он, переходя, как всегда, прямо к делу.

– Верно, Фрэнк. Я в самом деле не могу сейчас взять еще одного пациента.

– Но ты нужна ему, Диана. Он приятный запутавшийся мальчик. Он остро нуждается в авторе «Психических расстройств у детей…».

– Ему десять. Слишком мал, – настаивала Диана.

– Во многих отношениях вполне сложившаяся личность…

– Но с дурными наклонностями. – Диана пробежала глазами письмо. – Трудности с учебой.

– Легкая дислексия. Синдром детского гипердинамизма. В старой школе его донимали хулиганы.

– Может сквернословить и строптив. Отсутствие взаимопонимания с мачехой…

– Его мать умерла.

– Как?

– Отец был за рулем, мать – рядом с водителем. Грузовик врезался в машину с ее стороны. Смерть была мгновенной. Отец не получил ни одной царапины.

– И мальчик обвиняет отца в ее смерти, верно?

– И это тоже.

– Есть для этого основания?

– И да и нет.

– О Фрэнк!

– У Майка не возникло проблем – отца звать Майком, – его не привлекали к суду. Но агенты из страховой компании, которые занимались этим делом, приписали ему десять процентов ответственности.

– Мальчик знает об этом?

– Да. Он большой любитель подслушивать. Если бы я давал ему официальную рекомендацию, я бы направил его в ЦРУ.

– Но с ним ни разу не поговорили обстоятельно? Дело в его отце?

– Верно.

– Вот это да!

– Довольно скоро женился второй раз. Должен предупредить тебя, Диана, что его отец – трудный клиент.

– Ты никогда не подумывал о том, чтобы изменить профессию: заняться распродажами?

– Диана, мне действительно нравится этот мальчик, жалко смотреть, как он пропадает. Не хотелось бы передавать его какому-нибудь провинциальному врачу, у которого в одном кармане бутылка змеиного масла, а в другом – список наиболее вероятных фаворитов на скачках.

– Спасибо за комплимент.

– Прекрати! Сама знаешь, что пропишет рядовой терапевт: несколько хороших доз метилфенидата и радикальную реиндокринацию. Оставим их в покое! Так сделаешь это? Для меня? Пожалуйста!

Конечно, они оба уже понимали, что она согласна, но оставался вопрос: как? Ее расписание действительно было забито до отказа. Чтобы высвободить время для Джонни, ей пришлось бы обделить вниманием другого пациента и распределить свое время так, чтобы оно уподобилось тем тонюсеньким золотым пластинкам, из которых изготавливают себе кольца камбоджийские гангстеры в Лонг-Бич, уменьшенной копии Пномпеня.

– Можно высвободить время только по воскресеньям между двумя и тремя ночи, – сказала она Фрэнку.

– Спасибо, доктор. – Он говорил спокойно, в его голосе звучала искренняя благодарность.

Положив трубку, Диана поняла, что приняла решение после его слов: «Мне действительно нравится этот мальчик». В них звучало восхищение, сознание своей беспомощности и искренняя привязанность. Она попалась на эту удочку. Диана всегда доверяла Фрэнку. В течение двух лет после окончания учебы длился их платонический роман, и временами Диане случалось жалеть о том, что он не перерос в нечто большее.

Вошла Джулия. Взглянув на Диану, догадалась, что у нее появился новый маленький пациент, и просияла.

– Только что прислали факс из полиции, – сказала она, протягивая несколько листов бумаги. – Помнишь, ты запрашивала информацию о Рамоне Поррасе?

Диана пробежала глазами перечень подвигов Рамона: «Нанесение тяжких телесных повреждений… ограбление… вооруженное нападение, рассмотренное судом как уголовное преступление класса С… развод…» Развод?! Диана не сразу поняла, в чем дело.

Последний лист был копией свидетельства о расторжении брака с печатью семейного суда округа Ориндж: Эдвин Херси versus Ровены Линды Херси. После долгого молчания Диана произнесла:

– Джулия… У меня что-нибудь назначено на субботний вечер?

– Во всяком случае, я в этом не участвую, дорогая.

Последовала еще одна длинная пауза.

– Вскипяти воду, – попросила Диана, – я хочу настоящего крепкого китайского чаю. Только на этот раз, прежде чем заваривать, убедись, что вода действительно вскипела.

– Слушаю и повинуюсь.

– Перестань паясничать и принеси мне историю болезни Рэчел Лайн. Заодно приготовься поразмыслить.

Но возможности поразмыслить за чашечкой чая им не предоставилось. Десятилетняя Рэчел Лайн и ее матушка уже ждали в игровой комнате, и через пару минут Диана шагала по коридору, пытаясь по дороге восстановить в памяти все, что она знала о детском энурезе.

Привет всем!

Меня звать Тобес.

При крещении меня назвали Тобиасом, но можете называть меня Тобесом. Как все. Вы уже наслышаны обо мне от Дианы, не сомневаюсь. Она расскажет все, что знает, только она не знает меня как следует, еще не знает. Но придет время – узнает получше.

Так же, как и вы. Хотя я еще и сам не знаю, кто – «вы».

Понимаете, доктор Диана заставляет всех своих подопечных вести дневник. Она велела и мне, и Рамону, и Билли, и Джесси записывать все на бумаге. Они так и делали; а у меня побольше смекалки. Я-то знаю, зачем ей все это понадобилось, понятно? Для вас. Для того, кому она докладывает. Наверное, вы – полицейские.

Я отказывался вести дневник. Что же заставило меня изменить решение?

Это долгая история.

Даже если вы копы, мы станем друзьями. Я это чувствую. Вы образованны, умны; может, вы и прочитаете всю эту писанину, а может, – и нет. Моя на то последняя воля и мое завещание.

Джонни Андерсон тоже пишет мемуары. Вот почему я передумал. Но я не собираюсь развлекать кого бы то ни было своими записями. Хотя бы и его.

В мемуарах ведь что хорошо: имеете полное право записывать только то, что вам по душе, и ничего больше. Можете рассказать обо всем. А можете и скрыть.

Доктор Диана велела Джонни записывать все. Дала ему желтые блокноты, вроде тех, которыми пользуются адвокаты. (Мне не раз приходилось иметь с ними дело.) Джонни должен писать в них каждый день. Он рассказал мне. Не понимает он, что мемуары должны храниться у того, кто их пишет, и ни у кого другого.

Помираю, до чего охота прочитать записи Джонни. Хочу знать, что он думает обо мне.

Доктор Диана ни разу не давала мне блокнота. Правда, я и покупать не стал. Можно ведь украсть, если нужно. Воровать легко, уверен, вам это хорошо известно. Воровать забавно. Воровать противозаконно.

Заморочил вам голову? Что ж, черт возьми! Так вам и надо! Как случилось, что такой приятный молодой человек, как я, познакомился с маленьким Джонни-сластеной Андерсоном?

Вот как. Слушайте.

Все началось не так давно. (В будущем собираюсь записывать по свежим следам, но на первый раз запишу по памяти. Не волнуйтесь: во всем, что касается Джонни, память моя безупречна.)

Итак. Вернемся назад и расскажем все по порядку.

Комната, куда я прихожу только спать, омерзительна. На юго-западе от центра, на пятом этаже, сдается в аренду, рядом – железнодорожная станция. Внизу – грязная забегаловка и прачечная самообслуживания. На окнах прачечной – металлические решетки с висячими замками. Из-за этих решеток невозможно как следует рассмотреть рекламные листки, расклеенные на стеклах и большей частью написанные на каком-то тарабарском иностранном языке. В этом доме кто только не живет: пройдохи корейцы, пройдохи ямайцы, пройдохи черные. Вперемешку, но каждый сам по себе. Единственный честный человек среди них – Правдолюбец Тобес Гаскойн, именно так, сэр. Если случится как-нибудь заглянуть ко мне (бьюсь об заклад, так оно и будет, явитесь с ордером на арест)… постарайтесь не дышать. Кайф клубится через доски пола. (Кайфом в этом городе называют наркотики. А знаете ли вы, что ирландцы называют «трепом» задушевный разговор? Я – парень образованный.)

Так вот, в комнате я провожу немного времени. Мое место на кладбище. В самой глубине его. На дорогу туда у меня уходит по меньшей мере двадцать минут. Она тянется с севера на юг, потом сворачивает вбок. Корт-Ридж со всеми его прекрасными большими домами остается наверху. Сначала идешь по тропинке. Потом по знакам, известным только мне.

Не ходите туда в одиночку – кладбище часто посещают…

Вокруг полно удивительно забавных людишек; возможно, вам с такими не приходилось иметь дела. К ним я отношу:

Наркоманов.

Бродяг.

Чокнутых.

Подростков, смывшихся из дома.

Подростков, которые на игле.

Пьяниц.

Извращенцев.

Гомиков.

Убийц.

Себя.

(Мне начинает нравиться эта писанина. Понятно, почему доктор Диана поощряет такие занятия.)

Я единственный, кто может найти на кладбище потайное убежище. Я могу найти его даже с завязанными глазами. Это – расчищенная в зарослях деревьев, виноградника, ползучих растений и дикого плюща площадка. В самой середке старого кладбища. Там, откуда оно когда-то начиналось. Земля здесь влажная из-за подземных родников. Когда идет дождь, роднички оживают. Земля становится топкой. Ничего не стоит в ней завязнуть, потому что на вид почва кажется твердой. В такие дни лучше пробираться туда кружным путем.

Иначе вообще не выберешься.

На моем расчищенном участке – он хорошо расчищен, потому что я сам занимался этим, – есть надгробие. Под могильной плитой лежит первый человек, похороненный там. Надпись можно прочитать, только вглядевшись повнимательнее: Алиса Морни.

Я сходил в ратушу и порылся там в архивах. Почти уверен, что эта Алиса Морни и была первой, кого похоронили на кладбище Корт-Ридж в 1854 году. Ей было двадцать три, – на три года старше меня. Может, она стала одной из первых жертв СПИДа. Может, просто умерла от чахотки. А может, отец забил ее до смерти. История умалчивает.

Жаль. Мы позволили себе отклониться в сторону. Вы хотите знать, как я познакомился с Джонни, моим другом, моим лучшим другом.

Картина была такова. Я – в своем убежище, на расчищенном участке. Поздно. Солнце высоко в небе. Я провел здесь всю ночь, занимался то тем, то другим, потом устал, свалился и заснул. Просыпаюсь замерзший, окоченевший. Потягиваюсь, зеваю, отливаю на Алису Морни и, пока занимаюсь этим, веду с ней беседу.

«Доброе утро, Алиса, – говорю я ей. – Посмотри-ка, похоже, день будет прекрасный».

Алиса не отвечает, что, пожалуй, неудивительно для человека, умершего сто сорок лет назад.

«Хорошо провела ночь?» – продолжаю я. Мы болтаем о том о сем. Я сам придумываю ее ответы. А затем, не желая пренебрегать внутренними потребностями, съедаю сникерс и недолго слушаю музыку. У меня есть превосходный лазерный плейер фирмы «Сони»; мне он не стоил ни цента. Мои музыкальные пристрастия… Ну, я еще не готов рассказывать о них. Не время и не место. Дурное фен-шей. Знаете, что это такое? Нет, я тоже не знал, пока не познакомился с доктором Дианой Цзян. С тех пор я узнал, как называются по-китайски многие вещи, и когда-нибудь я расскажу ей об этом. В один прекрасный день. А сейчас важно обратить ваше внимание на то, что дурное фен-шей – Дурное Воздействие.

Это не значит, что вы оказываете на меня дурное воздействие. К вам это не относится. Расслабьтесь.

Забираю из тайника – неподалеку от моего убежища – свой ве́лик и по дорожке спускаюсь с Корт-Ридж. Мне надо вернуться к себе домой и помыться. А уж потом отправлюсь на еженедельную встречу с доктором Дианой: новые трусы (на случай, если она попытается соблазнить меня, хотя сам я не уверен, что готов ей отдаться), дезодорант под мышки и под задницу. На всякий случай. Итак, лечу во весь опор, потому что боюсь опоздать.

Диана очень интересный человек, кое-что о ней вам уже известно. Серьезно говоря, отлично понимаю, что Диана Цзян не пожелает спать со мной, ни сейчас, ни потом. Просто треплюсь на этот счет, чтобы скрыть нервозность. «Ха-ха! Смейся, паяц!» («Паяцы» – пустячок, слишком мелодичная, на мой вкус, опера, хотя, если вам нравится, не позволяйте мне изгаляться над ней.) Как сами видите, мысль о Диане выбивает меня из колеи. Ее фен-шей неоднозначно: оно опасное, но очень сильное. (На самом деле фен-шей имеют не люди, а явления природы. Но напрягите свое воображение и поймете, что я имею в виду.)

Приведя себя в порядок, я направляюсь в клинику. Привязав цепью к изгороди свой ве́лик, тайком выкуриваю последнюю сигарету. Два часа – мое время. Дежурная сестра велит мне обождать в игровой комнате.

Это большая, просторная комната, одна стена сплошь стеклянная, в другой – зеркало. Диана стоит позади него и наблюдает за ребятами. Да, конечно, – понятно! Она только выполняет свой долг. В комнате полно игрушек (классом повыше, чем пациенты, которые ими играют. Ха! Ха!). Игрушки интересные. Кроме красок, цветных мелков, бумаги и прочего, есть грузовики и автомобили, куклы, строительные конструкторы и драконы.

Диана не скрывает своей принадлежности к другой культуре. Она умело пользуется этим! Я не раз наблюдал за ее поступками. У нас есть не только драконы, игрушечные копья, украшенные лентами, маски (мне нравятся маски), но и китайские книжки с картинками. Большинство из них связано с легендами. Жутко скучными, на мой взгляд.

Решаю для себя вопрос: играть или не играть? Диана наблюдает. Сейчас нужно изобразить раскаяние, создать перед Дианой образ человека, который хочет исправиться. (Небольшое отступление, шутка: сколько психологов потребуется, чтобы заменить электрическую лампочку? Ответ: десять. Один займется этим физическим действием, а оставшиеся девять должны установить, действительно ли эта процедура выражает желание лампочки!)

Итак, стараюсь придать лицу выражение вдумчивой серьезности. Подхожу к книжной полке и провожу пальцем по корешкам книг. Ах да. «Путешествие на Запад», в переложении для детей. Естественно, она весьма отдаленно напоминает то, что написал У Чэн-энь на самом деле. Но, выбрав эту книгу, я демонстрирую свой интерес, желание совершенствовать свой ум и обогащать жизненный опыт. К тому же я показываю моей китайской докторше пристрастие к трудам китайских писателей.

Повернув книгу так, чтобы ее заглавие было видно в зеркале, усаживаюсь поудобнее. Скрестив ноги, слегка нахмурив брови, с легкой улыбкой на губах углубляюсь в чтение. Диана озадачена: должен ли я ради этого литературного пустячка, имеющего определенную познавательную ценность, отвлекаться от высших целей? Пока я стараюсь придать своему лицу нужное выражение, дверь открывается и…

Оторвавшись от книги, вижу женщину, оглядываю ее. Женщина одета, будто собралась на ленч: кремовая плиссированная юбка, зеленый жакет с вырезом, на шее золотое ожерелье, на жакете бриллиантовая брошь. Выражение лица – растерянное. Может, пациентка. Но когда я вновь обращаю свои взоры к книге, какое-то легкое движение привлекает мое внимание, я поднимаю глаза. И…

Эффект такой же, как если бы, свернув за угол дома, я наткнулся на портрет Моны Лизы, выставленный только для меня одного.

Худенький мальчик, сутулясь, входит в комнату. Понимаю, конечно, что он с женщиной. Но мальчика это не устраивает: он не хочет, чтобы так думали. Руки засунуты глубоко в карманы. Он не желает смотреть по сторонам, только в пол. Заметьте: это не потому, что он нервничает или напуган. Просто не желает видеть окружающий его мир и таким способом дает понять, что отвергает его. Демонстрирует, что ничто и никогда, никогда не свернет его с намеченного пути…

О, я понимаю. Джонни. Я действительно понимаю тебя.

Голубые джинсы обтягивают его попку так, будто сшиты на заказ. (Оттопыренная попка.) Спортивная рубашка велика ему, по крайней мере, на три размера, спереди по рубашке – четыре разноцветных квадрата. Кожа на шее, которая высовывается из белого воротника рубашки, белая, абсолютно белая. Алебастровая. Лицо его…

Его лицо слегка золотистое, не такое белое, как грудь, чуть тронутое загаром. Несколько веснушек. Его глаза, какого же цвета у него глаза?.. Слишком далеко… Сосредотачиваюсь.

У него узкое, слегка неправильное лицо, лицо фавна, любимца Пана. Понимает ли он, насколько привлекателен? По шкале самооценки – куда поставит себя этот маленький мальчик?

Женщина сидит на краешке кресла, судорожно сжимает в руках сумочку и глядит в большие окна. Она не замечает меня. Встает, подходит к книжным полкам, выбирает журнал. Усевшись в другое кресло, начинает листать его. На мальчика не обращает внимания.

Разве это не интересно?

Какого же цвета у него глаза?

Подождем.

Мальчик стоит, прислонившись к стене. Вдруг он ловит мой взгляд. И не отводит глаз. Выражение его лица говорит мне, что ему все осточертело. Но он не может вырваться из роли, которую сам себе определил. Тупиковая ситуация. И не может признать этого, иначе женщина, которая только кажется растерянной, одержит верх. Она упрямая, малыш.

Из подобной ситуации есть только один выход. Мальчишка знает об этом. Я это чувствую.

Наконец он поднимает голову и, оглядевшись, склоняется над игрушками. Грузовики. Его заинтересовали игрушечные грузовики.

Диана наблюдает за ним. Каждую секунду, в любой момент она теперь может вызвать меня. Или мальчика. Или… нет, женщина не в счет, она не относится к числу пациентов доктора Дианы! Не спрашивайте только, откуда я это знаю.

Концентрируюсь на странице развернутой книги. Голова у меня сегодня работает прекрасно. План дальнейших действий выработан. Но мальчишка должен помочь мне.

Насколько я понимаю, он поможет. Как будто бы он все знал заранее.

Он знал.

Соседняя комната. Диана внимательно изучает Джонни. Он играет с грузовиками. Губы Дианы трогает улыбка, она почувствовала плутовство. Кивает в сторону Джонни.

– Джулия, опиши, что видишь, – просит она.

Джулия, скрестив руки, уставилась сквозь свои громадные очки на Джонни. В комнате надолго воцарилось молчание. Потом:

– Ну… один грузовик наезжает на другой… теперь строит над ними кирпичики… ставит в ряд несколько грузовиков, бок о бок… теперь выстраивает их друг за другом.

– Объясни, пожалуйста, подробнее.

– Когда один грузовик наезжает на другой, мальчик представляет своих родителей при совершении полового акта. Это главный эпизод. Когда он выстраивает грузовики друг за другом, тем самым как бы говорит, что хочет тоже принимать участие в этом акте вместе с родителями. Кирпичики символизируют вину, гнев, желание скрыть, разрушить, уничтожить это вожделение. – Джулия заколебалась. – Когда он собирает цветные мелки, как сейчас, и трет их друг о друга, то подсознательно выражает свои мастурбационные гомосексуальные фантазии. Это бросается в глаза. Возможно, вам следует обратить внимание на его школьные контакты, чтобы выявить, нет ли там чего.

Испуганная молчанием Дианы, Джулия стала запинаться и замолкла. Немного погодя спросила:

– А что ты видишь?

– Мальчик играет. Давай подойдем и… подожди-ка. Вот теперь интересно.

Сосредоточившись на Джонни, Диана почти забыла о другом существе мужского пола, находившемся в комнате. Конечно, сегодня понедельник. Тобесу Гаскойну прием назначен на два часа. Вот Тобес отложил книгу и подошел к Джонни. Мальчик улыбнулся ему, совсем не испуганно. Они заговорили, хотя Диане и Джулии не слышно было их слов. Скрестив ноги, Тобес сел на пол рядом с Джонни. Поднял грузовик.

Николь Андерсон углубилась в газету.

– Прервать их? – В голосе Джулии звучала неуверенность.

– Зачем? Возможно, это тот путь к пониманию Тобеса, который мы искали… – тихо сказала Диана.

– Но я только что вспомнила: он не должен находиться здесь. Я отправила ему письмо, предупредив об отмене занятия. Мы ведь не знали, сколько времени продлится выступление по радио…

– Разъедини их, – решительно приказала Диана. – Сейчас же.

Парнишка помог мне, он знал, что нам обоим нужно. Сел на пол и начал играть. Отлично. Самое простое решение, но здорово.

– Привет! – сказал я. – Не возражаешь?..

– Конечно нет.

Сажусь на пол рядом с ним, настолько близко, что ощущаю запах мыла. Настолько близко, что вижу капельки пота на его шее, и говорю:

– Сегодня жарко.

Он кивает, не отрывая взгляда от машинки, которую держит в руках.

– Вы здесь работаете? – спрашивает он вдруг.

– Нет, я пациент доктора Цзян.

Его озорное лицо фавна застывает при этих словах.

– Я – тоже, – бормочет он, – наверное.

– Ты разве не знаешь?

– У нас сегодня первый прием.

– Это твоя мамаша?

– Это? Это Николь. Моя мачеха. – Он говорит тихо, обращаясь к машинке, а не ко мне. «Так вот в чем дело!» Беру машинку и, разогнав ее так, что колеса завертелись, отпускаю. Грузовик доезжает почти до самой стены и останавливается. Парнишка ухмыляется. Проделывает то же самое с машинкой, которую держит в руках. Его машинка врезается в плинтус. Мы оба хохочем.

– Как тебя звать?

– Джонни Андерсон. А вас?

– Тобес Гаскойн.

Секунду никакой реакции. Потом губы его расплываются в улыбке. А у меня подкашиваются ноги. Я хочу сказать, хочу сказать, ребята, это… этого не выразить словами, понимаете? Свет, пусть будет свет, и был свет, вспышка молнии, удар грома.

– Гаскойн, – произносит он с благоговением. – Какое приятное имя. – И повторяет его медленно, со смаком, как будто сосет конфетку. Внутри у меня все переворачивается и дрожит. Душа медленно покидает мое тело…

– Где ты живешь? – спрашиваю его.

– Корт-Ридж. Номер пятнадцать.

В этих домах фасонные балконы, французские окна, под ними – лужайки. Вот уж никогда не думал, что в один прекрасный день встречусь со своим двойником. И что он так овладеет моим сердцем, как этот мальчик. Корт-Ридж расположен над кладбищем. Господи! Так близко от меня живет дорогой мне человек.

– Джонни, – обращается к нему женщина, та женщина, которая выглядит растерянной, – мачеха. – Пойди сюда, – зовет Николь.

Джонни не двигается, ни слова ей в ответ. Он робко исподлобья смотрит на меня, и я обращаю внимание, какие у него красивые ресницы, шелковистые, трепещущие. Глаза у него голубые. Они очень гармонируют с его светлыми-светлыми волосами. Его лицо – только сейчас понимаю – это не лицо ребенка. Оно не круглое и пухлое, с избытком плоти, которая с возрастом исчезнет, нет, лицо у него узкое и худое. Напряженное. Этот мальчик находится в постоянной тревоге. Волнения съели излишки плоти. Не опуская глаз под моим пристальным взглядом, он слегка покачивает головой. Его взгляд о чем-то говорит мне. Во-первых, о том, что он ни за что не станет повиноваться Николь. Во-вторых…

На его лице снова застывает маска, и мне остается только гадать, что еще хотел сказать мне его взгляд. Я чертовски растерян. Маска из реквизита пекинской оперы: черно-белая, но с красными кругами вокруг глаз и длинным хвостом искусственных волос. Это маска злодея.

Джонни… до сегодняшнего дня это имя не казалось мне привлекательным. Еще пять минут назад не казалось. Теперь же это особенное имя.

Мальчик рассеян, он оглядывается. Черт возьми, он ускользает от меня. Как же завлечь его в ловушку?..

За моей спиной слышу голос Джулии:

– Привет, Джонни, пора познакомиться с Дианой. Тобес, ты не получил моего письма?

Встаю на ноги и оборачиваюсь, заготовив для зеркала улыбку, для практикантки – тоже.

– Какое письмо? – задаю вопрос.

– То, которое я послала тебе, с сообщением, что занятия переносятся на завтра?

Трясу головой.

– О, извини, ты напрасно приехал.

– Ничего.

– Завтра сможешь? – спрашивает помощница Дианы. – В то же время, хорошо?

– Ничего не откладывай на завтра, ибо завтра нас, может быть, ждет смерть, – изрекаю я.

Джонни смеется. Я разрушаю устои заведения. Ну, может, не разрушаю, а, образно говоря, только расшатываю. Смех у него мелодичный и приятный, но в нем слышится что-то неожиданное, напоминающее сцену сумасшествия из «Лючии ди Ламмермур».

– Завтра, – повторяю я, но смотрю при этом на Джонни. – Увидимся, – бросаю ему.

Не помню, как я вышел на улицу. Наверное, шел дождь, – вот все, что знаю, а может, и землетрясение в двенадцать баллов, о котором столько толкуют, – это не имеет значения. В моей душе тоже землетрясение, многократно усиленное извержение вулкана грохотом прибоя. Такой вот каприз природы.

Болтаюсь по автостоянке, не рискуя закурить, потому что меня может увидеть доктор Диана. А если я отойду подальше от ее глаз, то пропущу его. Я имею в виду Джонни. (Когда я рассказываю о «нем», говорю «он» и т. д., то с сегодняшнего дня знайте, что речь идет о Джонни.)

В конце концов они появляются, он и женщина. Садятся в машину и уезжают. Я вскакиваю на свой ве́лик и следую за ними.

Поначалу это легко: женщина едет очень медленно, а дорога ровная. Ноги у меня сильные, потому что я тренируюсь и много езжу на велосипеде. У моего ве́лика удобное мягкое сиденье и великолепные шестерни, «шимано», 300 LX класса. Дорога вьется вдоль берега. Солнечно и жарко. Жалею, что так много напялил на себя, собираясь к доктору Диане.

Позор, что забыл о переносе занятий.

Позор, что сказал, что забыл.

На самом деле забыл?

Не знаю. Вспоминаю, что это дневник: могу дать прочитать его, а могу писать только для себя.

Женщина сворачивает вправо, к удаленной от центра части города. Но не увеличивает скорости, что очень мило с ее стороны. Хороший это район: подстриженные лужайки, качели на террасах, узкие подъездные дорожки для одной машины, узкие тротуары для одной семьи. Никаких оград: они выглядели бы негостеприимно. Но множество клумб и низкорослых деревьев надежно охраняют хозяев от непрошеных гостей. Держусь на расстоянии в четверть мили от едущей впереди машины, желтовато-коричневой «инфинити». Мне не видно, что происходит внутри. Сильнее нажимаю на педали, увеличиваю скорость, хочу разглядеть.

И тут – катастрофа.

Вместо того, чтобы продолжить путь по скоростной автостраде, женщина сворачивает влево. Она захотела проехать в центр по Никозиа-Драйв. Черт побери! Погоди-ка…

Подсознательно начинаю понимать эту женщину, процесс познания начался в ту самую минуту, когда я убедился, как сильно Джонни ненавидит ее. Теперь она снова увеличит скорость, потому что направляется в гетто. Она побоялась ехать по скоростной автостраде из-за всех этих потенциальных ублюдков, которые могут подрезать ей путь. Через гетто можно быстрее миновать все опасные места.

А как насчет сигналов светофора, леди? Или красный просто вам не к лицу?

Моя догадка оказалась правильной. Женщина усиленно жмет на газ. Расстояние между нами увеличивается. Мои ноги крутят и крутят педали, однако пользы от этого никакой. Мое отчаяние прибавляет ве́лику еще десять процентов скорости. Но и этого недостаточно.

Кажется, что все светофоры на ее стороне. Передо мной до самого горизонта бегут, все уменьшаясь, изумрудно-зеленые огоньки, подернутые рябью легкого тумана. Мы едем по широкому четырехполосному шоссе. Вокруг в основном стоят одноэтажные дома, некоторые обгорели, многие заколочены. Рекламные щиты соперничают с объявлениями дантистов, предлагающих просверлить вам зубы по самым низким ценам. С грязными барами, ломбардами, скудными магазинами «за доллар». Над окружающим пейзажем возвышаются на мощных опорах линии электропередач. Людей встречается немного. Небольшие группы черных бездельников бесцельно ошиваются у перекрестков. Им нечем заняться. И вид у них довольно зловещий.

Наконец мы покидаем территорию черных и проезжаем два вьетнамских квартала. Здесь улица гораздо чище, хотя заведения те же самые. Разница же в языке громадная. Мои ноги ноют, мышцы грозят разорваться от напряжения.

Красный светофор.

Вся дорога до самого горизонта, сначала вниз, потом снова вверх, по направлению к центру Парадиз-Бей, с его оранжевыми крышами, стандартными домами и фасадами в псевдоиспанском стиле, – сплошное расплывчатое рубиновое сияние. Женщина притормозила. Дурное фен-шей. Это точно.

Часто и тяжело дыша, подъезжаю к перекрестку. Наконец можно передохнуть. На секунду поддаюсь искушению встать рядом с «инфинити», устало облокотившись о его крышу. Однако здравый смысл побеждает. Отъезжаю на три машины назад и вместо «инфинити» устало облокачиваюсь о кузов пикапа.

Несколько хулиганов, стоявших поблизости, начинают медленно приближаться.

– Клевый ве́лик.

Главе и спикеру группы около двадцати пяти. На нем джинсы, джинсы со складками, – с ума сойти! – замшевая рубашка и шнурок вместо галстука. Вьетнамец. Лицо его обезображено шрамами, он чем-то разозлен – об этом говорят горящие глаза. Поднимаю щиток своего шлема, хочу получше рассмотреть, с чем имеем дело. Это банда посредственных чуваков: более мелкая рыбешка, но их сила в количестве.

– Одолжи-ка свой ве́лик…

На светофоре все еще красный свет. Даже если бы стал зеленый, мне все равно на велосипеде не умчаться с места в карьер на бешеной скорости, как кот Том. Мне нужно время, чтобы разогнаться. А до тех пор я совершенно беззащитен перед этими пешими головорезами.

Парень со шрамом уже тянется ко мне. Не к велосипеду, а ко мне.

– Конечно, – говорю ему спокойно. – Мне он ни к чему. Вот – забирай.

Расстояние между нами всего в два фута. Но к тому мгновению, когда я, напрягая бедра, наношу удар, к весу велосипеда прибавляется вес моего тела. Направление удара выбрано точно: переднее колесо попадает прямо ему между ног.

Разворачиваю ве́лик под углом в девяносто градусов, тараню еще раз и уезжаю. Парень падает, издавая при этом душераздирающие звуки. Похожие на те, что возвещают о смерти Ли в опере Пуччини «Турандот». Когда его боевые друзья приходят ему на помощь, я уже несусь со скоростью ветра вслед за «инфинити». Не оглядываюсь. (Это нарушило бы законы аэродинамики.)

Так вот, гетто. Дела с ним обстоят следующим образом. Гетто ограничено по площади. Это ясно, исходя из значения самого этого слова, верно? Вот что с ним надо было бы сделать. Взять два вертолета. Первая машина разбрызгает над гетто бензин. Потом парень, наблюдающий за этим со второго вертолета, бросит спичку.

По-вашему, я сумасшедший?

Однако не спешите с выводами. Разве в вашу голову никогда не приходила подобная мысль? Никогда не попадали вы в подобную ловушку? На вас не нападали бандиты, когда поблизости не было ни одного хиллстритовца в синей форме? Вас никогда не хватали за горло? Ваш дом никогда не грабили? Вы никогда не трясли кулаками перед ликом Господним, проклиная все на свете и взывая к справедливости?

Я не больше вас верю в то, что гетто Парадиз-Бей когда-нибудь сожгут. Но именно этого мне хотелось в ту минуту…

Из чего совсем не следует, что я сумасшедший.

Всю дорогу до Парадиз-Бей Джонни неизвестно почему чувствовал себя не в своей тарелке. Это раздражало его. Казалось бы, визит к доктору Цзян закончился благополучно. Она разговаривала с ним ласково, искренне заинтересовалась им, была достаточно мила. Понравилось ему и ее выступление по радио. Он и вправду сразу же узнал ее голос. И тем не менее на него накатывали волны безудержного гнева. И куда ни кинь взгляд – не видно берега, не светит добрый огонек. Если бы он был на несколько лет постарше, то, возможно, возвратясь мысленно к своей беседе с Дианой, понял бы, в чем дело. Не нужен радар, чтобы быстро принять определенный сигнал от незнакомого человека, такой сигнал сразу достигает сердца. И если затем обстоятельства складываются благополучно, то возникает Любовь. Но у него это не было любовью. В то утро Джонни ненавидел весь мир, всех людей.

Николь съехала со скоростной магистрали, повернув направо, в Мейн, пересекла по диагонали деловой городской район. Потом снова повернула направо, на этот раз на Четырнадцатую улицу, и они оказались у пункта назначения: «Брунеекка энд Оу».

«Брунсекка энд Оу» был самым большим универмагом в Парадиз-Бей. Он занимал целый квартал. Конечно, это не очень большая площадь, Парадиз-Бей – не Нью-Йорк, но все же – целый квартал. На крыше шестиэтажного здания располагался кафе-бар-ресторан под названием «Бистинго». Летом там можно было посидеть и полюбоваться яхтами, которые швартовались у пристани, меньше чем в полумиле отсюда. «Бистинго» посещала избранная публика. Находились и такие, что поговаривали, дескать, там дерут три шкуры. Что платить за маленькую чашечку капуччино три доллара пятьдесят центов, даже если добавить к этому корицу или шоколад, – так же недопустимо, как нарушать федеральные законы.

По наклонному спуску Николь въехала в подземный гараж, нашла место для своей «инфинити». Они с Джонни вышли из машины. Разгоревшаяся между ними ссора громче всяких фанфар возвещала об их приближении. Николь тащила мальчика к лифту.

– Хочу содовой, – упирался он.

– Чуть позже выкроим и для нее время.

– Сейчас! – настаивал Джонни.

Створки лифта уже смыкались, когда перед Джонни мелькнуло знакомое лицо. В дальнем конце гаража, у самого въезда, какой-то парень привязывал цепью свой велосипед к желтой водопроводной трубе. Где он его видел?..

Джонни и Николь поднимались в лифте. Мелькали этажи с отделами хозяйственных товаров, постельного белья, парфюмерии, предметов одежды, модных туалетов для женщин, модной одежды для мужчин. Они поднимались на самый верхний этаж, в книжный отдел.

Книжный отдел у Брунсекки громадный, и в нем всегда толчется народ. К неудовольствию Николь, Джонни вырвался от нее и направился к стопке книг у расчетной кассы. Николь бросилась за ним, схватила его за руку. Свободной рукой он прижал книгу к груди. Покупатели старались обойти стороной эту пререкающуюся пару…

– Купи! Ты должна купить мне эту книгу! – требовал Джонни.

Николь бросила взгляд на суперобложку с привидением, поднимающимся из гроба.

– Нет, – решительно отрезала она.

– Хочу эту книгу! – вопил Джонни. – Хочу ее!

Я – постоянный клиент этого магазина. «Брунсекка» (люди обычно опускают вторую часть названия магазина – «Оу» – в основном потому, что никто не понимает его значения: индейское ли это имя, начальная буква чьей-то фамилии или что-то еще?) имеет прекрасный музыкальный отдел. Там я пополняю свою коллекцию компакт-дисков. За бесплатно, конечно. Без проблем.

Проследить, что Джонни отправился на верхний этаж, легче легкого; стою в подвале, наблюдаю за световым табло лифта. Поднимаюсь за ними. Двери лифта распахиваются передо мной, как занавес на сцене, чтобы представить моему взору разыгрывающуюся драму.

Вот те на! Джонни вне себя! Выскальзываю из лифта и углубляюсь в лабиринт отдела новинок художественной литературы. Художник-оформитель построил здесь из книг спиральные лестницы, пирамиды, башни. Словом, есть где укрыться.

Джонни прижимает книгу к груди. На суперобложке нарисовано привидение. Еще одно потрясающее открытие: он увлекается привидениями!

Он – мой двойник!

Мысли теснятся в голове. Книга выпадает из моих ослабевших рук. Дыхание прерывается. На секунду магазин словно заволакивает туман: так бывает, когда напряжение в электрической цепи вдруг резко возрастает, а потом падает. И свет почти гаснет. Все это происходит в течение одной секунды.

Он – мой двойник, такой же, как я.

Наконец прихожу в себя, но их и след простыл.

Как мог он бросить меня?!! Быстро направляюсь в отдел философии, где видел его в последний раз. Его там нет, исчез, как привидение. В отчаянии верчу головой во все стороны. И тут вдалеке, в проходе между стеллажами, замечаю белокурую голову и зеленый пиджак. Вперед!

Иду за ними буквально по пятам в аудио-видеоотдел. Это совпадает с моими намерениями, ведь человек, коллекционирующий компакт-диски, никогда не откажется пополнить свою коллекцию. Женщина подходит к прилавку, пытается привлечь внимание продавца. Скрестив на прилавке руки и уткнувшись в них головой, стоит рядом Джонни.

Далее происходит невероятное. Джонни, покачивавшийся из стороны в сторону, вдруг замер, поднял голову. Наблюдаю за ним как зачарованный: что будет дальше? Вдруг он повернулся, и я уверен, просто уверен, он почувствовал мое присутствие. И что же делаю я?

Я прячусь.

Все верно. Я прячусь, несмотря на то, что думаю, верю, ЗНАЮ: этой мой Двойник, которого я ждал столько лет. Близнец. Настоящий Друг, Который Поймет Меня. Ощущая робость, неловкость, я прячусь за стеллажом с компакт-дисками.

Однако пробудившийся страх потерять его заставляет меня осторожно выглянуть из-за стеллажа. Теперь Джонни стоит спиной к прилавку, уставившись в пол и полуоткрыв рот. Он что, слабоумный?

Вот-вот он поднимет глаза, и я поспешно вновь прячусь за стеллаж.

Перебираю диски с записями классики на букву «Б». Бах в разных вариантах. Бетховен, последние фортепианные сонаты в исполнении Бренделя: повторный выпуск. Независимо от меня, мои руки начинают сбиваться с истинного пути. Это плохо. Все внимание нужно сосредоточить на Джонни. И все же…

Знаю, что охрана располагается за три секции от меня. Некоторые вещи уже вошли, как говорится, в плоть и кровь: обычно входишь в магазин и первым делом вычисляешь, где охрана. Всему этому обучил меня Харли Ривера – мой лучший друг, ценитель хорошей музыки и любитель мелких краж. Он подсказал мне, что у «Брунсекки» нет телекамер. Вместо этого на оборотную сторону обложек компакт-дисков они прикрепляют тонкие металлические штуковины. Когда на выходе проходишь между двумя столбами, как между Сциллой и Харибдой, и несешь диски с этими штуковинами, то раздается звон колокольчика. И тогда небеса обрушиваются на твою бедную голову…

Признайтесь, ссылка на Сциллу и Харибду озадачила вас. Вы не ожидали таких сравнений от такого автора. Вы думаете, что я ворую только компакт-диски? Ошибаетесь. У меня большая коллекция книг. Хотя из-за недостатка места мне приходится часто обновлять эту коллекцию. Ворую книгу, прочитываю ее. Кладу в коробку. Когда коробка наполняется, отношу ее к дверям благотворительного магазина, что в двух кварталах от моего дома. (Дом – моя комната, а не кладбище. На кладбище благотворительных магазинов нет.)

Собственность – кража, запомните это.

А сейчас мне позарез хочется заполучить диск с записью Альфреда Бренделя. И нет никаких сомнений: он станет моим. Только нужно благополучно миновать вышеупомянутых электронных Сциллу и Харибду. А это – проще простого. Нужно только оторвать металлическую штуковину. Конечно, не всякий сумеет справиться с такой задачей. Вам, к примеру, она не по силам. Нужно особое приспособление. У меня оно есть, его дал мне Харли.

При всех условиях поначалу надо оглядеться.

Оторвавшись от списка самых популярных хитов недели, Джонни увидел, что Тобес Гаскойн стоит неподалеку, у стеллажа. От удивления мальчик широко раскрыл глаза. Он уже собирался подойти к нему, когда Тобес, вернув компакт-диск на место, побрел в дальний конец зала. Там, в конце прилавка, стояли охранники и разговаривали с каким-то чучелом гороховым. Секунды Тобес внимательно изучал стражей порядка, затем пошел не спеша обратно. Туда, где сначала увидел его Джонни. Он выбрал компакт-диск и притворился, что изучает аннотацию на коробке. Затем из кармана джинсов извлек какой-то любопытный металлический инструмент. Тобес оглянулся по сторонам. Затаив дыхание, Джонни следил за его действиями. В дальнем конце стеллажа пожилая женщина неторопливо перебирала диски. Два подростка рылись в легкой классике. На Тобеса не обращали никакого внимания.

Тобес приладил странную штуковину к обратной стороне коробки с диском. Огляделся. И тут встретился взглядом с Джонни…

Скрестив руки на груди, мальчик стоял между прилавком и стеллажом Тобеса. В глазах Тобеса он читал немую мольбу. Это было великолепное ощущение. Власть! Этот парень был в его власти. И Джонни видел, что Тобес это понимает.

Они стояли так, казалось, целую вечность. Наконец физиономия Джонни расплылась в улыбке; расцепив руки, он поднял вверх большой палец. Тобес ответил понимающей улыбкой. Спрятав в карман компакт-диск, он направился к дверям с надписью: «Выход».

– Послушай пока запись «Мисс Сайгон», а я еще побуду здесь, – предложила Николь.

Джонни молча соображал: значит, какое-то время она будет занята. Он отошел от прилавка.

На широкой лестнице за дверью с надписью «Выход» не было ни души. Джонни медленно поднимался по ступенькам. Через несколько секунд он услышал чьи-то шаги. Казалось, это было эхо его собственных. Кто-то поднимался впереди. Остановившись, человек убедился, что Джонни идет следом. Стал подниматься выше.

Преодолев пятнадцать ступенек, Джонни добрался до площадки. Впереди – еще один пролет вверх. Теплый и затхлый воздух, тусклый свет лампочки создавал ощущение… безопасности. Замедлив шаги, Джонни посмотрел наверх: ничего не видно. Дрожь волнения пробежала по телу. Держась за поручни, Джонни начал преодолевать последний пролет…

Передо мной дверь с надписью: «В случае острой необходимости пользоваться только этим выходом. Дверь охраняется». Дальше – крыша. Нам с Джонни больше некуда идти…

Из-под двери запасного выхода пробивается белая полоска света. Значит, на улице солнце. Я на последней ступеньке. Повсюду царит мертвая тишина: никто не пользуется лестницей, если можно спуститься на лифте.

Мальчик приближался. В тусклом свете неясно вырисовывались очертания его фигуры. Хочу, чтобы он присоединился ко мне поскорее. Но неожиданно все во мне восстает против этого.

Джонни останавливается, не доходя до верхней площадки, замирает. Лица его не видно. Мы не разговариваем.

В глубине моей души зарождается ненависть. Мне нужно господствовать. Я – личность активная. Он должен мне подчиняться. Но по натуре он – бунтарь. Сообразительный. И по-моему, догадывается, о чем я думаю.

Время бежит. Скоро эта женщина начнет его искать. Я должен воспользоваться случаем. Но у меня возникла проблема. Мочевой пузырь переполнен. На нервной почве, наверное.

Одному из нас надо прервать молчание.

– Я думал, здесь туалет, – говорит Джонни самым обыденным тоном.

Но голос выдает его. Выражение лица подсказывает, что у него такая же проблема. Секунды летят. Риск велик. Я иду на него. Поворачиваюсь лицом к двери, расстегиваю «молнию». Если сейчас откроется дверь и войдет коп, мне пока еще не грозит опасность. Я еще не преступил закона.

Услышав шум струи, Джонни хохочет. В его голосе какая-то бесхитростная радость. Он бунтарь, но неопытный. (Я научу его.) Джонни бесшумно поднимается на несколько ступенек и встает рядом со мной. От неожиданности я чуть не теряю равновесие.

Он проворно расстегивает «молнию». Теперь две струи омывают дверь.

Он направляет свою струю так, чтобы она смешалась с моей. Это он так сделал, не я. Для понимания будущих событий важно отметить этот акт: первый шаг сделал он.

Оглядываюсь. На лестнице ни души. Ни одного звука не доносится снизу. Мальчик смотрит на меня, ухмыляясь. Мои губы также расплываются в улыбке.

Наклоняюсь к нему, моему близнецу…

Внизу хлопает дверь. «Джонни! Джонни!» – зовет Николь.

Нам повезло: она не успела нам помешать установить взаимопонимание.

– Джонни, ты слышишь меня? Ответь мне! Где ты? – слышалось снизу.

Быстренько приводим себя в порядок. Но пахнет мочой. И если эта женщина поднимется сюда, мне крышка. Что сделает Джонни? Прижимаю палец к губам, и он кивает в ответ.

– До скорого, – шепчет он, – увидимся!

И уходит. Его шагов почти не слышно, а меня охватывает слабость. Приходится прислониться к двери, чтобы не упасть. Я слышу, как возобновляется гражданская война в семействе Андерсонов: она обвиняет Джонни, говорит, что он – эгоистичный сопляк. Джонни в свою очередь обвиняет ее в глупости. Наконец хлопают двери. Воцаряется тишина.

Было только пять часов, но Майк Андресон уже пропустил стаканчик мартини с водкой. Стоя у большого окна на нижнем этаже и обдумывая, не выпить ли еще, он поглядел на часы.

– Когда эта психиаторша обещала прийти? – проворчал он. (Для Джонни, который пытался углубиться в книгу Роальда Дала, это прозвучало скорее как «проклятая психиаторша».)

– В пять, – ответила Николь, перелистывая свой журнал. – Доктор Цзян обещала прийти к пяти.

– Зачем ей понадобилось приезжать сюда? – последовал еще один вопрос.

– Чтобы понаблюдать за Джонни в домашней обстановке. Посмотреть, нуждается ли он в домашнем лечении, или полезнее проводить с ним сеансы с глазу на глаз.

– Семейное лечение? – Майк разозлился. – Ты хочешь сказать, что, по ее мнению, нам тоже нужно лечиться?

– Она не говорила ничего подобного, дорогой.

Джонни пытался сосредоточиться, но вполуха продолжал прислушиваться к их разговору. Он не хотел, чтобы его драгоценная мачеха рассказала о скандале у «Брунсекки энд Оу». В дверь позвонили.

Николь с Майком вышли в прихожую. До Джонни донесся набор привычных приветствий, любезностей, смех. В животе у мальчика противно забурчало. Он терпеть не мог знакомиться с новыми людьми, а Диана Цзян все еще оставалась новой фигурой в его окружении.

«Стоит ли рассказывать вам о событии в магазине, Диана Цзян? – задал он себе вопрос. – Мне кажется, что надо. Это важное событие. Но в то же время оно касается только меня. Не хочу, еще не готов делиться ни с кем».

– Так откуда вы родом, Диана? – расспрашивал Майк, провожая ее в гостиную и предлагая присесть.

– Я выросла в Сиэтле… Спасибо.

Джонни внимательно посмотрел на Диану: «Неужели Майк Андерсон действительно хотел узнать об этом?» Скорее всего, ей просто вежливо давали понять: «Вы, мол, иностранка, и, прежде чем подпустить вас к своему ребенку, я хотел бы кое-что выяснить».

– Извините, – продолжал Майк, – вы так молодо выглядите, просто не верится, что у вас уже есть ученая степень.

Диана рассмеялась так искренне, как будто услышала очень смешную шутку.

– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Это самое приятное, что мне довелось слышать в последнее время. – Отвернувшись от Майка, она улыбнулась Николь.

– Переезд утомителен, правда? Я переезжала в своей жизни трижды и каждый раз после этого в течение семи лет расставляла и раскладывала все по местам.

Все, кроме Майка Андерсона, рассмеялись.

– У вас такой очаровательный сад, – заметила Диана, поглядев в окно. – Вы сами косите траву? Лужайка ведь на склоне, и это, должно быть, нелегко.

– О, подождите немного, я найму человека и приведу сад в порядок, – проворчал Майк.

Затем разговор снова вернулся к степеням Дианы. Она стала рассказывать. Но Джонни все это было уже неинтересно. Он рассеянно слушал разговор, развернув свое кресло так, что Диане была видна только часть его лица. Наконец, взяв книгу, он направился наверх, в свою комнату. Николь пыталась остановить его, но он продолжал подниматься по лестнице.

В спальне, растянувшись на верхней койке двухъярусной кровати, он уставился в окно. Ему было видно дорожку в свете угасающего дня. По дорожке проходили люди. Огоньки их сигарет вспыхивали в тени деревьев. Джонни прочитал несколько страниц. Снова выглянул в окно.

У одного из мужчин Джонни отметил длинные волосы. «Как у Тобеса Гаскойна, – подумал он, – того забавного парня, который преследовал меня в магазине… Странная личность!»

Джонни не мог объяснить, почему ему показалось, что Тобес его преследовал. Ведь он не приставал. Тобес понравился Джонни. По-своему. «Где сейчас Тобес? – думал Джонни, глядя в окно. – Как такие люди проводят время?..»

Когда я вернулся на автостоянку у «Брунсекки», «инфинити» уже исчезла. Несколько секунд я постоял на том месте, где раньше находилась машина. Запах бензина и пролитого машинного масла еще не успел выветриться, это отчасти и его запах. Мне не стало грустно оттого, что он уехал. У меня есть его адрес. Но гораздо важнее другое. Мы нашли общий язык. Он согласен.

Кладбище Корт-Ридж – вот куда я хочу отправиться. Вскакиваю на свой ве́лик и мчусь под уклон навстречу потоку машин. Напуганные дамы сигналят во всю мочь, негодуя, что я нарушаю их спокойствие, порчу им настроение. Жестами выражаю сожаление. Мне хочется поделиться с ними моей радостью. Показать им, какой я милый молодой человек.

У перекрестка Четырнадцатой улицы и Ван-Несс идут земляные работы. Сворачиваю в узкую улочку, чтобы потом, повернув направо, вернуться на Ван-Несс, ближе к гавани.

Я еду по новому, престижному району города. В прошлом его называли просто Западным округом. Он известен также как Фонтанный район. Название это получил от фонтана в виде каменной головы, изо рта которой струится вода. Считают, что это – Горгона, потому что вместо волос у нее на голове – змеи. На маленькую площадь выходит церковь. Однажды какой-то предприимчивый человек поставил на площади два стула, мраморный столик и водрузил над ними зонтик. Прохожим это понравилось: они могли присесть и выпить чашечку кофе-эспрессо. Вскоре за этой частью нашего гордого города закрепилось название Фонтанного квартала, или коротко – Фонтанной.

Этот район не для меня. Как и мягкие кожаные туфли от Гуччи и данхилловская сумка, а штаны от Армани нужно отдать в чистку, и еще мне предстоит заехать в гараж, чтобы рассчитаться за ремонт «феррари».

В этом районе полно ультрамодных магазинов, ресторанов, баров и кафе. Большинство из них прогорает через месяц после Великого Приема по случаю открытия, но это не имеет значения. Находится другой простофиля, желающий избавиться от своих денежек, и занимает его место. Немногие, очень немногие, добиваются здесь успеха. Заведение, куда из Венеции прибыли мраморный столик и экипировка «эспрессо», держится на плаву уже около года. «L'ancien régime» получил положительный отзыв в «Таймс» главным образом благодаря своему декору. Теперь очередь желающих попасть туда тянется на квартал, и ресторану выделили дополнительный номер телефона, не указанный в справочнике. Ресторан с номером телефона, который не значится в справочнике? Такое возможно только в Калифорнии.

Мчусь дальше. Интересно, куда приведет меня этот лабиринт маленьких улочек. И вдруг – хлоп! – слетаю с велосипеда. Всему виной незначительное препятствие на дороге. Обращаю ваше внимание – еще одна случайность. Слишком много случайностей за сегодняшний день.

Передо мной магазин. Треть его фасада занимает дверь с медным дверным молотком и шарообразной ручкой. Остальные две трети состоят из эркера, знаете, как на иллюстрациях Физа к Диккенсу. Это настоящая «Лавка древностей». И она выкрашена в розовый цвет! Цвет клубничного мороженого. Над эркером замечаю вывеску. На ней причудливыми буквами выведено название: «У МАКСИН» и ниже: «Театральные костюмы». Золотистые, оттененные черным буквы выглядят объемными. «Вот здорово!» – думаю я. Вывеска произвела на меня впечатление.

Да, упустил самое замечательное. В эркере стоит манекен: одетая по моде французского двора XVIII века дама. Помните, из курса истории: «Пусть едят булки…»? Так это о ней. Маленькая табличка у манекена поясняет, что это «Мария Антуанетта». Ее голову украшает пышно причесанный белый парик. Правда, берет на макушке совсем не соответствует туалету. В руке она держит розу. Женщина ненастоящая. Роза живая.

Стою на тротуаре как приклеенный. Велосипед валяется на земле, брошенный на произвол судьбы. Розовый – мой цвет. Я его всегда любил. Цвет розы так и бросается в глаза, – розовее не бывает. С недавних пор – со дня моего знакомства с доктором Дианой, если быть точным, – во мне буквально развилась страсть к цветам, вроде этой кроваво-красной розы. Магазин неодолимо влечет меня, словно оттуда доносится пение сирен, которые ласково зовут войти туда…

Толкаю дверь, она распахивается. Звенит колокольчик. Не электрический звонок, а колокольчик с подвешенным на пружинке язычком. Внутри магазина царит тишина, только неторопливо тикают старинные дедовские часы. Оглядываю обитые деревом стены. Оборачиваюсь на какой-то странный звук: в эркере, поджав под себя лапки, сидит персидский кот. Приоткрыв большие желтые глаза, он с безразличием наблюдает за мной. Ясно: кот не возражает против моего присутствия, он мурлычет.

Слева от меня вижу стеллаж с костюмами. Замираю перед ним в восхищении. Пол заставлен коробками с гримировальными карандашами и тюбиками краски. В глубине – прилавок, за ним – занавешенная дверь. В магазине – никого. Почтительно прикасаюсь к руке манекена, держащей розу. Кот враждебно шипит.

– Чем могу быть полезна? – слышу вопрос.

Испуганно оборачиваюсь.

– Простите, откуда эта роза? – спрашиваю в замешательстве.

Девушке, задавшей вопрос, около двадцати пяти. На ней – платье с плотно облегающим лифом и широкой юбкой в сборку, на голове – платок, длинные серьги. На ногах босоножки. Они приятно постукивают по деревянному полу. Притягивает мечтательное выражение лица девушки, ее задумчивый взгляд.

– Роза? – переспрашивает она. – Какая роза? Ах эта… (Замечает, что я прикоснулся к розе.) Эта роза из цветочного магазина, что в двух кварталах отсюда. Его довольно трудно найти, но я могу вам показать.

Минуту изучаем друг друга. Тикают часы, кот одобрительно посматривает на нас. В солнечных лучах пляшут пылинки. Похоже, «У МАКСИН» не много покупателей.

– Этот магазин ваш? – задаю следующий вопрос.

– Да. Меня зовут Максин Уолтертон. Привет, – доброжелательно отвечает хозяйка.

– Привет.

Замечаю, какая она хорошенькая. Матовая кожа. Даже не прикасаясь к ней, ощущаешь, какая она нежная и бархатистая. У девушки красивые зеленые миндалевидные глаза. Почти восточные; не течет ли в ее жилах китайская кровь? Машинально провожу рукой по волосам.

– Ваш магазин… великолепен.

– Вам нравится?

– Он прекрасен. Другого такого нет. Нигде. (На самом деле я говорю о ней. Она понимает это.)

– Рада, что вам нравится, но… – Она в смущении оглядывается, ее улыбка предназначается коту. – Почему?

Она немного боится меня.

– Чем вам нравится мой магазин?

– У вас любой человек может изменить свою внешность, стать совсем другим…

Мне казалось, что я все объяснил ей. Но она все же не поняла, почему этот магазин так привлекателен для меня.

– Вы можете купить розу там, где я сказала: выйдете отсюда, повернете по улице налево…

– Я найду его, – решительно сказал я, направляясь к выходу.

– Вы уверены? – сомневается она.

– Нашел же вас. Найду и этот цветок.

У двери я оборачиваюсь и посылаю ей воздушный поцелуй. Максин смеется. Я восхитил ее. (Дурацкая фраза: на самом деле я оживил ее. Вдохнул в нее жизнь.) Право, эта девушка – чудо: нельзя уйти от нее, не дав ей небольшого совета. Прикрыв дверь, говорю:

– Вы не обидитесь, если скажу кое-что относительно платья в витрине?

– Марии Антуанетты?

– Именно. Видите ли, ведь она была замужем за французским королем, верно?

Максин кивает.

– И в витрине она robe à la française, так и должно быть, но…

– Да?

– Берет не подходит к ее туалету. Он – с полотен Гейнсборо. Такие береты, chapeau, носили только в Англии, на континенте они не были в моде.

– О! – На секунду Максин охватывает смущение. Потом лицо ее расплывается в широкой улыбке.

– Вы что, художник по костюмам или увлекаетесь этим? – спрашивает она.

– Нет, нет, просто случайно прочитал об этом, вот и все.

– Это… ну, это просто фантастика. Спасибо.

Итак, выплеснув на нее весь этот вздор, исчезаю. Когда открываю дверь, колокольчик опять звенит. Я удивлен: мой ве́лик на месте, его не украли, несмотря на то, что я забыл от волнения привязать его цепью. Уезжаю, перебирая в памяти события последних десяти минут.

Встреча с Максин взволновала меня. И, растерявшись, я не воспользовался в полной мере своей неожиданной удачей… Представьте себе, что перед вами трясина. Внезапно она оживает, зловонная грязь пузырится… Потом опять наступает тишина. Что случилось? В мрачной глубине образовалась воздушная яма или там скрывается чудовище? Неизвестно.

Такую неразгаданную тайну я ощутил в Максин.

Достаю из кармана куртки гримировальный карандаш. Еду медленно, разрисовывая на ходу свое лицо. Максин не заметит пропажи. У нее много таких карандашей. Когда доезжаю до цветочного магазина, на моем лице появляются кошачьи усы и брови, как у дьявола. Неплохо получилось, думаю я, рассматривая себя в зеркале магазина. Покупаю красную розу и прошу продавщицу не стряхивать с цветка капельки воды. Направляюсь к северу, цветок зажат в губах, над которыми нарисованы усы.

Алиса Морни будет довольна.

Приезжаю в свое тайное убежище, кладу розу на могилу Алисы и обращаюсь к ней:

– Это тебе. Цветок, который сделает тебя прекрасной, Алиса. Я никогда не забываю о тебе, ты это знаешь, правда? И Джонни скоро придет сюда. Он полюбит тебя, Алиса. Мы оба будем любить тебя.

Размышляю о Джонни. Любит ли он цветы? Я куплю их для него. Ведь любимому человеку обязательно дарят цветы.

А он меня любит? Действительно ли он мой двойник?

Ну, вот и все. Теперь понимаете, почему я решил писать воспоминания.

Часы напоминают, что у меня в запасе еще четыре часа свободного времени. Потом надо отправляться на работу. (Чтобы заработать на жизнь – разгружаю овощи.) Настраиваю свой лазерный проигрыватель, включаю любимого «Голландца».

Поет Сента:

Прошу прощения, возможно, вы не разделяете моего пристрастия к немецкому. Сента поет:

Голос Майка Андерсона, доносящийся снизу, раздражает. Джонни зажал уши и, растянувшись на койке, закрыл глаза. Легко представить, что происходит там внизу. Майк Андерсон безапелляционно изрекает сентенции. Николь несет вздор, Диана – воплощение мягкости и внимания. Вдруг неожиданно, чуть ли не над ухом, раздался голос:

– Привет, Джонни, можно войти?

Джонни поднял голову. На пороге его спальни стояла доктор Цзян. Она улыбалась. В эту минуту она была ему неприятна – в ее улыбке светилось торжество. Широкоскулая, с бровями вразлет, она казалась ему сейчас уродливой, как женщина-демон из его комиксов на японские сюжеты. Она коварно вторглась в его владение.

Потом только он заметил, что доктор Цзян все еще не переступает порога. Ждет его разрешения, чтобы войти. Может, она – вампир?

– Конечно, входите, – сказал он. Почему не проявить благосклонности? Он всегда мечтал о встрече с вампиром. Между прочим, классный на ней матросский пиджак, с колечками на рукавах и маленькими якорьками на воротнике. Ему захотелось поближе рассмотреть его.

– А отсюда видно кладбище, – заметила доктор Цзян, подходя к окну. – Какой покой.

Она стояла вполоборота к мальчику, прислонившись к окну и скрестив на груди руки. Джонни заметил, что Диана осматривает его комнату: модель космического корабля, подвешенная на нитке, воздушные змеи, игрушечный «узи» (о чем это говорит вам, вампир?), пуховое одеяло с хлопчатобумажным клетчатым верхом. Черно-белые квадраты одеяла и пурпурные, где он фломастером закрасил некоторые клетки. Оглядела кучу вещей, валявшихся на нижней койке. Что искала доктор Вампир?

Она прохаживалась по комнате. Взяла в руки книгу: «Духовная любовь».

– Он, кажется, вполне дружелюбно настроен, – заметила она, указывая на картинку на суперобложке. Улыбающийся призрак распростер руки над могилой. Джонни собрался объяснить, что это значит, но она сказала: – Дух-хранитель, верно?

Джонни спрыгнул с койки. «Да!» – произнес он, не успев как следует подумать. Ведь докторша-то оказалась классной. Только немногим известна легенда о том, что первый покойник, похороненный на кладбище, становится духом-хранителем. Его долг защищать это место, изгонять злых духов и оказывать покровительство душам умерших. Джонни знал эту легенду. Оказывается, доктор Цзян тоже ее знала.

– У нас в Китае есть такие духи, – продолжала доктор Цзян. – Так говорят…

Возникла пауза.

– Вы верите в духов? – спросил Джонни. Это было ужасно важно для него. Ему нужно было узнать ее мнение.

– Нет, наверное. – Она нахмурилась. – Но мне всегда нравилась легенда о духе-покровителе. Она созвучна романтическим струнам моей души.

– А вы романтик?

– Конечно. А ты?

Джонни покачал головой, хотя ему вдруг захотелось, всерьез захотелось, рассказать ей про Тобеса. А все из-за того, что она произнесла слово «романтический».

– Я не верю в духов, – решительно заявил он. И тут у него возникло странное ощущение: этой докторше можно довериться. – Знаете, я побывал на кладбище. – Джонни видел по выражению ее лица, что это ее заинтересовало. – И я… я напугался до смерти.

– Ты ходил туда ночью? – В голосе доктора Цзян звучало неподдельное изумление.

– Нет. Днем. Но даже днем было страшно. Там собаки. Только не говорите папе и не говорите ей, – попросил он.

– Не буду. Они боятся за тебя, Джонни, и они правы. Кладбище – не подходящее место для прогулок.

– Почему же?

– Потому что некоторые из людей, которых ты можешь там повстречать, приходят туда колоть наркотики, или пить, или даже грабить посетителей.

Сердце Джонни учащенно забилось. Папа купил дом рядом с гадючником?

– Но не все же? – пытался возразить он.

– Не все, – согласилась Диана. – И наверное, я не тот человек, которого стоит спрашивать об этом. Я чувствую себя неуютно на кладбищах, может быть, потому, что уверена: надо жить, а не предаваться грустным размышлениям о смерти.

Выражение ее лица изменилось. Оно было уже не тем, с которым она вошла к Джонни. Диана больше не смотрела на него. Ее глаза бесцельно блуждали по комнате.

Голос звучал тише. В конце концов она все же оказалась тряпкой.

– Мне надо бы почаще бывать на могилах своих родителей, – задумчиво сказала доктор Цзян.

– Они похоронены поблизости?

– Около Йорбы.

– А вы видели когда-нибудь розовую даму?

– Что? – Диана удивленно посмотрела на него.

– Вы наверняка слышали эту историю. Должны были! Розовая дама – женщина, которая погибла совсем молодой. Она появляется на Йорбском кладбище каждый год пятнадцатого июня. Вы ее видели? Видели?

– Извини, нет. Не видела.

– А-а-а. – Джонни мгновенно остыл. Воцарилось тягостное молчание. – Все равно… мою маму кремировали. Мы развеяли ее прах, мы…

И он заплакал. Доктор Цзян бросилась утирать ему глаза. На секунду она крепко прижала его к себе…

– А почему бы нам не прогуляться сейчас на кладбище? – сказала она мягко.

И когда Джонни посмотрел на нее так, будто она спятила, рассмеялась, и он – тоже.

– Собирайся, – предложила она, – мы не пойдем далеко.

– Это не самое приятное место для прогулок, вы только что сами говорили!

– Все в порядке, если ты со взрослыми. И днем. Что скажешь?

Джонни задумался: «Им это не понравится, тем, внизу».

– Пошли, – наконец согласился он.

Конечно, Майк не был в восторге от предложения Дианы, как она сказала, «совершить приятную прогулку по свежему воздуху». Но случилось непредвиденное: Злая Ведьма поддержала доктора. «Да, пусть пойдут», – разрешила она…

– Хреново себя чувствую, – пожаловался Джонни, когда они с Дианой пробирались по высокой траве к калитке.

– Что это значит? – спросила доктор Цзян, беря его за руку.

– Когда вы на взводе, и все валится из рук, и вы не знаете, в чем дело… – пытался объяснить Джонни.

– Весьма точное определение. А когда у тебя возникло это чувство?

– Только что. Когда она сказала, что нам можно пойти.

Некоторое время доктор Цзян шла молча.

– Может, ты уже достаточно взрослый и тебе не нужно, чтобы Николь следила за каждым твоим шагом, – попробовала она оценить ситуацию.

– Ага. Какое ей дело? – зло откликнулся мальчик.

У калитки они свернули направо, спустились с холма. Начинало смеркаться. Вокруг были люди. Некоторые с собаками на поводке, другие шли под руку. В отдалении слышался смех…

– Все еще хреново? – с участием спросила доктор Цзян. – Джонни покачал головой. – А теперь скажи мне… кто там живет?

Она смотрела на соседний дом.

– Там живут Китоны. У них двое ребятишек. А выше по холму, за нами, живет старая мисс Грант с собаками. Кто-то каждый день приходит гулять с ними. Она за это платит. Может, и мне заняться этим, как вы думаете? – неуверенно спросил мальчик.

– Может быть, если родители согласятся и ты не будешь уходить далеко. А кто живет рядом с Китонами?

– Мистер Сейдж с братом. Его брат сумасшедший. По-моему. Он никогда не выходит. Я слышал, как миссис Китон говорила. У мистера Сейджа есть корабль. Большой корабль, на нем перевозят бензин и контейнеры. Может, и не один корабль…

– У него тоже есть собаки?

– Ага. Бультерьер. И охранная сигнализация, и огни, которые зажигаются, если сделаешь что-то не так. Так говорит миссис Китон. Я этого ни разу не видел. Ну, мисс Грант, ее-то я видел. И все. Ее шпиц написал однажды на наш почтовый ящик.

Они некоторое время шли молча. «Рука у доктора Цзян что надо, – решил Джонни, – сухая, но не чересчур тощая. И пахнет от нее потрясно. Не этой противной штукой – „Ядом“, которым мажется Ведьма. Тяжелый омерзительный запах… ну просто отрава. От доктора Цзян пахнет цветами…»

Она милая.

– Вы поможете мне? – вдруг вырвалось у Джонни.

– Да.

– А как? – поинтересовался мальчик.

– Освобожу тебя из тюрьмы, которую ты сам себе построил.

Я вздремнул немного – у меня был утомительный день: встретил свою Единственную Любовь. А потом – магазин «Максин», и розы, и все остальное. К пяти часам надо было отправляться зарабатывать себе на хлеб. Я – искусный вор, но мне нужен надежный источник дохода, чтобы питаться и обеспечить себя жильем. У меня ведь те же потребности, что и у людей среднего достатка.

Итак, я выводил из кустов свой ве́лик, когда в голову мне пришла отличная мысль: проехать мимо Корт-Ридж, разнюхать, что там происходит. Может, мальчик будет играть в саду. Представил себе: сижу на своем велосипеде, держусь рукой за ограду, разговариваю с ним. Может, ему захочется прокатиться. Он устроится у меня на коленях, положит руки на руль поверх моих. Мы вырвемся на волю. Да!

Еду вверх по дорожке, дружески приветствую идущие навстречу парочки. Здороваюсь с каким-то мужчиной (он делает вид, что немецкая овчарка, которую он держит на поводке, не гадит). Клены окаймляют дорожку со стороны кладбища. Слева от меня тянутся ограды домов, расположенных на вершине Корт-Ридж. Сады, примыкающие к домам, взбираются на гору. Странно, как люди отличаются друг от друга своим отношением к природе. Вот ухоженный, вылизанный сад, а рядом – сплошные заросли. Солнце опускается за гору. Каждый дом вырисовывается на фоне бледно-голубого неба черным силуэтом, окруженным золотым ореолом. Дома построены солидно, в расчете на большие семьи, чтобы устраивать балы, обеды, приемы.

Вдруг все пошло наперекосяк…

По дорожке прямо навстречу мне спускается Джонни. Издалека вижу, что это – он. На нем та же одежда, что и днем. Но и в другой одежде я сразу же узнал бы его. Понимаете, как будто в руках у меня бинокль. Но он с женщиной… Мачеха? Потом разглядел: да это доктор Диана.

Спрыгиваю с велосипеда и прячусь вместе с ве́ликом за дерево. Тут есть где укрыться. Сердце мое прямо выскакивает из груди: не заметили ли они меня? Твой голос, пронзительный и мелодичный, милый малыш Джонни, для моих ушей слаще меда. Доктор Диана выглядит сегодня просто великолепно. Она невысокая, тоненькая. Грациозно покачивает бедрами при ходьбе. Мысленно вижу ее в белом шерстяном вязаном платье. Мне хочется, набравшись мужества, поинтересоваться, нет ли у нее такого платья. (Или хотелось бы ей иметь такое…) У нее красивые, черные и густые, как патока, волосы. Но зачем она так часто меняет прическу? Длинные, подобранные, распущенные, заплетенные французской косичкой – на каждом занятии новая прическа. Никогда не знаешь, чего ожидать. Она такая хорошенькая! Милое лицо с маленьким острым подбородком всегда преисполнено доброты. Восточным типом лица она очень похожа на китаянку: выступающие скулы, миндалевидные глаза, тщательно выщипанные брови вразлет. Жалостливое выражение внимательных глаз. Воспринимаешь ее как старшую сестру или любимую тетушку. Губы ее почти всегда улыбаются. Однако самое лучшее у доктора Дианы – несомненно, ее кожа: не желтоватая, а скорее кремовая, цвета сливок, без единого изъяна или морщинки. Когда она загорает, бьюсь об заклад, этот цвет сливок густеет.

Обнаженная, на белых простынях, она неотразима…

– Расскажите мне, а как все это устроено в Китае? – слышу пронзительный голос Джонни.

Диана что-то отвечает, ее слов не разобрать.

– Тогда расскажите мне о кладбищах. И о духах-хранителях.

Что, опять о сверхъестественном, ты так увлечен этим, дорогой Джонни?

– Кладбища… ну, обычно они располагаются на холмистой местности, неподалеку от водоема. Могилы иногда напоминают маленькие домики, самые богатые обнесены низкой круглой стеной. Есть, как и здесь, тропинки, только зигзагообразные…

Они удаляются. Мне уже плохо слышен дальнейший рассказ. Кажется, она объясняет, почему китайские духи прыгают, а не ходят. Мне тоже хотелось бы знать почему. Но голоса их все больше и больше слабеют…

Дожидаюсь, пока они совсем затихнут. Тогда выкатываю свой велосипед на дорожку. Солнце уже на закате, тени удлиняются, его свет начинает меркнуть. Следую за ними, но на приличном отдалении.

Этот маленький мальчик заинтересовал доктора Диану больше всех пациентов, с которыми ей приходилось заниматься после смерти своей обожаемой Ма-ма. В Америке есть немало детей с психическими отклонениями. Многие из них прошли через ее кабинет, но немногие запомнились. С первой же минуты она поняла, что этот мальчик – очень сложный случай. Джонни ей понравился. У него не было причин бояться ее, и он скоро научится ей доверять. А с течением времени с его стороны тоже возникнет симпатия.

В своей книге «Психические расстройства у детей и причины их возникновения» Диана призывала не страшиться экспериментов. Потому что дети восхищали ее своей непредсказуемостью, постоянным стремлением к чему-то новому. «Рискуйте, – проповедовала она. – Дерзайте!» Но отправиться с ребенком на прогулку по кладбищу против воли его отца (которого он явно обожал) было излишней дерзостью, даже по ее меркам. Тактической задачей было, по крайней мере, вырваться из-под влияния мачехи. Хотя эта властная женщина и выступила бессознательно на стороне Дианы против отца.

«Часть проблемы заключается в отце», – подумала Диана. К несчастью, как и большинство отцов, с которыми она сталкивалась, он считал, что способен разрешить их сам.

Прогулка по кладбищу Корт-Ридж показалась ей самым удивительным экспериментом, подтверждающим тезисы ее книги. Когда они прошли уже около четверти мили, Диана засомневалась, разумно ли она поступила.

Дорожка была хорошо утоптанной, слева высились деревья, справа простирались сады, разбитые позади домов спокойная, созданная руками человека картина. Но сразу же за деревьями находилось кладбище. И в просветы между деревьями Диане было видно, какое оно запущенное и безлюдное. Сияние дня постепенно меркло, сменялось окрашенными в сине-красные тона сумерками. Тени стали более темные и бархатистые, казалось, они обступают их со всех сторон.

Неожиданно поднялся ветер, похолодало, руки Дианы покрылись гусиной кожей. Джонни, похоже, не замерз. Он был возбужден, размахивал руками и говорил сто слов в минуту. Диана заставляла себя прислушиваться к каждому его слову, пытаясь забыть о своих опасениях. Они спустились в низину, где тени были совсем черные, и люди, прогуливающие собак, стали попадаться гораздо реже. Прошли мимо мужчины, который курил под деревом. Он был одет в кожаные брюки и кожаную куртку. На голове – кожаная фуражка. На груди болталась цепочка. Как у эсэсовского офицера.

Пора было возвращаться домой.

Но они шли дальше, потому что Джонни ни на что не обращал внимания, совсем некстати продолжая без умолку болтать. И если бы Диана остановила его, то процесс завоевания доверия нарушился бы. Она продрогла до костей, во рту пересохло, появился неприятный серный вкус.

Вдруг Джонни остановился.

– Вот где я напугался, – показал он пальцем. Дорожка сворачивала влево и круто спускалась вниз.

Здесь и там виднелись могильные плиты, многие из них покосились. Диана наклонилась, желая обследовать ту, что была рядом.

– Посмотри, – сказала она Джонни, – здесь похоронен ребенок.

Он наклонился. И Диане показалось, что она слышит, как он вычитает одну цифру, выбитую на плите, из другой…

– Десять, – сказал Джонни печально, – столько же, сколько и мне.

Диана вспомнила могилу в Йорбе, где лежали Ма-ма и Ба-ба. Когда в последний раз она приносила туда цветы?

– Когда умерла твоя мама? – спросила она мальчика.

– Восемнадцать месяцев назад. Нет. Девятнадцать. – Джонни помолчал. – Двенадцатого ноября прошлого года, – добавил он.

– У тебя есть ее фотография, которую тебе хотелось бы показать мне? – спросила Диана.

– Нет. Я хочу сказать… У меня есть фотографии, но они только для меня, хорошо? – поспешил ответить он.

– Конечно. – Они постояли молча. – Автокатастрофа, верно?

Джонни кивнул, но продолжал смотреть на могилу ребенка.

– За рулем был твой отец?

– Но он же не виноват! – воскликнул Джонни.

– А кто-то говорил другое?

– Нет. – Джонни пару раз пнул ногой плиту.

– Хочешь рассказать об этом?

Он энергично потряс головой. Диана уже собиралась переменить тему разговора, когда Джонни добавил:

– Не сейчас.

– Пойдем домой? – предложила Диана.

Она старалась быть оживленной, но в душе было тревожно: дорога к дому идет вверх по холму, стало сумрачно. Лишь отдельные блики света пробиваются сквозь густые деревья. Ушел ли облаченный в кожу мужчина? Или стоит все там же и ждет, когда к нему присоединятся другие завсегдатаи ночи?..

Джонни взял Диану за руку. Они направились обратно по той же дороге, по которой пришли.

– А какой была ваша мама? – нарушил тишину Джонни.

– О… удивительной. Она уже давно умерла… – Диане хотелось бы остановиться на этом, но что-то заставляло ее продолжить: – Я все еще тоскую по ней.

– А ваш отец женился еще раз?

– Он умер задолго до нее. Второй раз Ма-ма вышла замуж, – задумчиво ответила Диана.

Джонни проворчал что-то. Диана хотела объяснить, что повторный брак после смерти супруга свидетельствует о здравом рассудке. Тот, кто остается жить после скорбной утраты, должен вернуться к нормальной жизни, готовый начать все сначала. Но хоровод темных мыслей закружился в ее голове: она не могла сказать ему ничего утешительного, хотя и сама больше всего в этом нуждалась, потому что повторное замужество Ма-ма не было удачным.

– Вы были счастливы в детстве? – спросил Джонни. – Правда?

«Да, Джонни, я была счастлива. Окружена любовью, защищена от всех напастей. Я летала в раннем детстве на волшебном ковре-самолете. Ба-ба умер, когда мне было четыре года. Волшебный ковер разбился о землю. Больше он не взлетел».

– Мы с матерью были очень близки, – ответила Диана, удивляясь себе. Возможно, она пыталась найти защиту от демонов: тех, что, как ей казалось, прятались за каждым деревом, растущим вдоль дорожки, по которой они поднимались; на дорожке не было ни души. – Настолько близки, что, когда она умерла, мне показалось, что я тоже умру.

Джонни сжал ее руку.

– Я любила ее, – вырвалось у Дианы, – так… так… сильно.

Она внезапно остановилась посреди дорожки, и из ее глаз полились слезы. Это были не просто слезы. Это был вопль души, все вырвалось наружу: тяжкая грусть, одиночество, чувство обиды – все то отчаяние, от которого она так и не смогла избавиться после смерти матери.

Мальчик смотрел на Диану, не мигая, широко открытыми глазами. Он взял обе ее руки в свои и гладил их боязливо, как будто не был уверен, что ей это приятно. Его чуткость и забота согревали ее.

Этот мальчик ей очень нравился.

– Нельзя тебе смотреть, как я плачу, – шмыгнула она носом. – Учительница не должна плакать. Это непедагогично.

– Вы милая, – поспешно возразил Джонни.

Некоторое время они простояли молча. Потом Джонни предложил: «Бежим!» И в следующую минуту Диана осознала: он с силой тащит ее вверх по дорожке, а она что-то кричит, протестует. Но он сильнее ее… «Как я мечтала об этом, Ма-ма. С тех пор как ты меня оставила, я так хотела довериться другому человеку, тому, кто сильнее меня».

Они добежали до калитки, запыхавшись, споря о чем-то, задыхаясь от смеха. Обняв Джонни за плечи, Диана повела его в дом. Тогда она решила не только включить его в число своих пациентов, но и поблагодарить Фрэнка Баггели за то, что он направил к ней этого мальчика. А еще она решила, что, приехав домой, обязательно позвонит Эду и примет то приглашение на обед. Солнце еще не совсем скрылось за горизонтом. Небо сейчас казалось ей светлее, чем минуту назад. А воздух не казался ей таким уж холодным.

– Джонни, – сказала Диана, наклонившись к нему, – слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты начал вести дневник.

Мне казалось, что Джонни – само совершенство. Так я думал, когда познакомился с ним. Единственный Настоящий Друг. О нем всю жизнь тосковала моя душа. Но мечтам моим не суждено было прожить и дня.

Очень долго я не мог двинуться с места. Не мог ни ехать, ни идти, не мог даже думать. Она перед ним плакала! И он взял ее за руки! «Вы милая», – сказал он. Черт побери, милая!

Очень трудно отразить на бумаге мои чувства…

В голове у меня бушевали громовые раскаты гнева и ослепительно сверкали молнии возмущения. Кровь стучала в висках, казалось, голова моя сейчас разорвется. Тело бил озноб, болели даже все кости.

Джонни не принадлежит мне: вот о чем я думал в отчаянии. Но в приступах гнева и отчаяния зарождалась уже ненависть. Я ненавидел доктора Диану, потому что она стала моей соперницей. И хуже того, много хуже… ненавидел Джонни. За его предательство.

Грехи искупаются только страданием, Джонни. Невыносимо тяжело получить отставку…

На следующий день Джонни валялся на кровати с книгой в руках. Но читать не мог. Ему казалось, что у него жар. Лоб был влажный. Может, он подхватил простуду – тогда не надо будет в понедельник идти в школу. Вот здорово!

Он лежал на верхней койке, глядел в окно и размышлял над тем, что ждет его в новой школе. Джонни побаивался ребят своего возраста. Они дразнили его. Без всякой причины, просто так. И учителя – тоже. Он был в пятом классе и очень старался. Разве он виноват, что у него не все в порядке с произношением. С чтением все в порядке. Джонни любил читать. И разве так уж важно произношение? Мисс Харви в его прежней школе как-то рассказывала, что у всех великих писателей прошлого были нелады с произношением.

Папа помогал ему по математике. Беда только в том, что у него никогда не хватало терпения. А Джонни не удавалось схватить все на лету. Поэтому большей частью Джонни только притворялся, что все понимает. Даже если не мог ни в чем разобраться. Так меньше ругани.

День был теплый и облачный. Подходящий денек, чтобы спокойно сидеть и пить лимонад. В доме – тишина. Николь, должно быть, спит: она любит подремать в это время. В любом случае его проблемы – не ее забота. Доктора Цзян – да. С ней Джонни поболтал бы с удовольствием, но ее не было рядом.

Все утро Джонни провел за новым дневником. Он испытывал странные ощущения. Доктор Цзян тогда спросила, нет ли у него маминой фотографии. У него ведь их полно. Раньше он только подолгу рассматривал их. Теперь решил: одну самую любимую он будет носить в кармане рубашки, поближе к сердцу. Раньше было слишком больно смотреть на нее. Теперь он хотел, чтобы эта карточка была всегда при нем. Чтобы в любую секунду он мог взглянуть на нее.

Джонни все еще смотрел в окно, туда, где заросшая травой лужайка спускалась к ограде. За калиткой появился кто-то и помахал Джонни рукой.

Некоторое время мальчик еще лежал, опершись на локоть и никак не реагируя на этот жест. Потом понял, что человек махал ему. Проворно спрыгнул с койки и подошел к окну: любопытно, как этому парню удалось увидеть его?

Это был Тобес.

Здорово! Тобес был забавным, таинственно-забавным. И это очень устраивало Джонни, который обожал все таинственное. Пошарив в карманах своей куртки, Тобес вытащил какие-то палочки и стал ими жонглировать. (Джонни до сих пор не знал ни одного человека, кто умел бы жонглировать.) Пожонглировав немного, он развернул одну палочку и стал есть. Сладости! Если напрячь зрение, можно даже рассмотреть цвет обертки. Она коричнево-белая. Сникерсы. Его любимые!

Тобес жестами звал его к себе. Джонни уже не ощущал слабости, только голод. Прижав палец к губам, он крадучись пошел взглянуть на Николь. Прикрыв от света глаза темными кружочками, она лежала на своей кровати. Похрапывала. Ну, не то чтобы храпела, но дышала как-то шумно, неприятно.

И все же сердце Джонни билось тревожно. Страшно подумать, какой разразится грандиозный скандал, если, проснувшись, она обнаружит его отсутствие. Николь ничего не смыслила в таинственно-забавных приключениях. Она не умела даже просто позабавиться.

Мальчик тихо спустился вниз. Опасаясь оставить дневник, он прихватил его с собой.

Джонни вышел из калитки и тут же поймал шоколадный батончик, который бросил ему Тобес. Они молча пошли вверх по дорожке, мимо дома мисс Грант. Дошли до скамейки под деревом, которая кольцом опоясывала его ствол. Мальчики уселись на той стороне, которую не было видно с дорожки. Птицы подняли невообразимый шум, будто заметили шоколадные батончики.

– А это что такое? – спросил Тобес, указывая пальцем на желтый блокнот Джонни.

– Это дневник. Личный, – поспешно ответил Джонни.

– Дневник, да? Ты всегда его вел? – удивился Тобес.

– Доктор Цзян велела…

– Дай поглядеть.

– Нет! – Джонни, прижав дневник к груди, отвернулся.

– Ладно, ладно, не психуй.

Тобес злился, но Джонни плевать хотел на это. Немного погодя, преодолев свое плохое настроение, Тобес достал еще несколько сладких батончиков и снова принялся ими жонглировать. Пытался научить этому и Джонни, но тот их все время ронял. Тогда Тобес предложил ему отдохнуть. Что показалось Джонни не лишенным смысла.

– А ты разве нигде не работаешь? – спросил он Тобеса.

– А почему ты думаешь, что я работаю? – услышал встречный вопрос.

– Ну, ты уже достаточно взрослый.

– Как по-твоему, сколько мне?

Джонни внимательно посмотрел на своего нового друга. Одет сегодня он в клетчатую рубашку с открытым воротом и черные джинсы. Одежда молодежи, и все же…

– Лет тридцать, наверное, – предположил Джонни.

Тобес рассмеялся, потрепал Джонни по волосам и обнял за плечи. («Реагирует нормально», – подумал Джонни.)

– Спасибо, – сказал Тобес, – мне двадцать.

Джонни извинился за ошибку.

– Не проси прощения. По крайней мере, ты считаешь меня человеком зрелым.

Джонни ненавидел это слово. Ненавидел. Он знал, что сам он – незрелый. Так всегда говорил Майк.

– Так где ты работаешь? – спросил он.

– Это не важно. Ты еще слишком мал, не поймешь, – ответил Тобес.

Джонни уже понял, что он незрелый и все такое. Но утверждение, что он слишком мал, чтобы понять, какая у Тобеса работа, поразило его своей глупостью. Интересно, чем же таким мог заниматься Тобес. Он что – палач? Торгует наркотиками?

– А ты веришь в духов? – внезапно сменил тему Тобес.

– Нет. – Охренел ему этот вопрос. Джонни и сам не знал, почему он его так раздражает. Мальчик очень хотел, чтобы мама вернулась, может, поэтому и верил в духов.

– Я тоже не верю. – Засунув руки в карманы джинсов, он огляделся по сторонам, как будто ожидал нападения врагов, и добавил: – Странные вещи творятся здесь по ночам.

– Ты сюда приходишь ночью? – Изумлению Джонни не было предела.

Слово «Blase» Джонни услышал у мисс Харви. Он провел немало времени, пытаясь научиться правильно произносить его. Но когда он спросил: «Ты приходишь сюда ночью?» – это словечко не пришло ему в голову – Тобес просто ошарашил его.

– Господи, – выдохнул Джонни. – А ты, я хочу сказать… неужели тебе не страшно?

Тобес перестал вертеть головой и перевел взгляд на мальчика:

– И ты мог бы…

– Нет, ни за что, – поспешил отказаться Джонни.

Тобес рассмеялся. Потом со значением посмотрел Джонни прямо в глаза. Хотел убедить его, какой он крутой парень. Но веки его дрожали, совсем как у Джонни, когда он боялся расплакаться.

– Там, где я живу, в моей комнате… – сказал Тобес. – Там не очень здорово. Не то место, куда мне хотелось бы пригласить тебя. А кладбище, – что ж? Свежий воздух, понимаешь?

И снова рассмеялся. Джонни не смеялся, он почувствовал, как несчастлив Тобес. В его жизни было мало хорошего, поэтому кладбище много значило для него.

– Интересно было бы пойти туда ночью, – наконец выдавил из себя Джонни.

– И будешь еще говорить, что не веришь в духов? – поддел его Тобес.

Джонни кивнул. Своим вопросом Тобес снова заставил его вспомнить маму.

– Если бы я верил в духов, то сказал бы, что видел их, прямо здесь, – продолжал Тобес.

У Тобеса были красивые добрые глаза, ласковая улыбка. Но он непрерывно покачивал ногой, и это действовало Джонни на нервы.

– Врешь ты все, – вырвалось у Джонни. И тут же он ужаснулся своей грубости.

Тобес захохотал.

– Знал, что ты не поверишь мне, – сказал он, взъерошив волосы мальчика. Какое-то время он осторожно массировал голову Джонни. Это успокаивало. Но ногти у Тобеса были длинные, а рука холодная. И когда она коснулась щеки Джонни, он вздрогнул, как будто к щеке приложили ледышку.

– Посмотри, – предложил Джонни, доставая из кармана фотографию. – Это моя мама. Была мама. Сейчас умерла.

Они вместе рассматривали фотографию. Мама на ней была красивая, в лыжном костюме, в очень толстой куртке желтого цвета и лыжной шапочке. Прекрасное лицо. Сияющие глаза, такая загорелая. Она улыбалась. О Господи!..

Тобес прижал к себе Джонни. Мальчик был рад, что можно спрятать залитое слезами лицо на плече друга, таком удобном и надежном. В глубине души он был уверен, что Тобес сочувствовал его горю. Но вскоре Джонни отодвинулся. «Никогда не разрешай незнакомому человеку прикасаться к тебе», – твердили и в школе, и Николь с Майком Андерсоном. Но разве этот парень – незнакомец? Нет. Джонни отодвинулся от него не поэтому, а из-за запаха. От него неприятно пахло, нет, не грязным телом. Это был другой запах: так пахнет прорезиненный плащ, если его промокшим повесить сушиться туда, где мало тепла. Потом день-другой он пахнет так, как Тобес.

– А у меня ни отца, ни матери, – прервал размышления Джонни Тобес. – Они развелись, и я возненавидел их обоих. Вот и приехал жить сюда.

Джонни спрятал мамину фотографию в карман.

– Сам, один? (Этого он не мог себе представить.)

– Сам по себе. Мне это нравится. Я не одинок.

– А я одинок, – грустно сказал Джонни.

– Знаю. Поэтому тебе и нужен взрослый друг вроде меня. Ты ведь несчастлив, верно?

Вот человек, который понял его! Джонни кивнул, боясь, что, если произнесет хоть слово, снова расплачется.

– Отныне мы будем друзьями. Я научу тебя жонглировать. Покажу тебе другой мир, волшебный. Мир, который тебе даже не снился. И он прямо здесь. – Тобес махнул рукой. – Вокруг нас.

Джонни огляделся:

– Я ничего не вижу.

– Тебе надо прийти сюда ночью. Со мной. Тогда не возникнет никаких проблем. Они меня боятся…

– Кто?

Но Тобес не ответил.

«Пора возвращаться, – подумал Джонни. Он нервничал. – Если Николь проснется и обнаружит…»

– Пора идти, – сказал он, вставая. «А что, если бы Тобес не пустил его, если бы он вырвал дневник?..»

– Конечно, – согласился Тобес, но не встал, только поднял руку. – Скоро увидимся?

К тому времени Джонни был уже от Тобеса в нескольких шагах. Он оглянулся: положив руки на спинку скамейки, Тобес улыбался ему на прощанье. Как он мог подумать, что тот способен обидеть его, черт побери! Джонни чувствовал себя ужасно неловко.

– Слушай внимательно, – громко сказал Тобес. – Выглядывай из окна своей спальни перед тем, как ложиться спать. Может, увидишь меня. Тогда настанет час приключений.

– Когда? – вырвалось у Джонни. Он готов был поклясться именем Господа, что не собирался произносить этих слов. – Сегодня ночью? Завтра? – Но он их произнес.

Тобес помедлил с ответом.

– Когда буду готов, – наконец сказал он.

– Во сколько?

– Когда ты ложишься спать? – последовал встречный вопрос.

– О… в девять часов. Иногда позднее. (Иногда раньше, чтобы сбежать от них.)

– Тогда в половине десятого. Это подходящее для нас время. С половины десятого вечера – это наше время.

Конечно, все это – чепуха. Никогда ничего такого не будет. Но Джонни был благодарен Тобесу за то, что он как-то оживил, разнообразил его безрадостное существование. Наше время! Сделав еще несколько шагов, Джонни остановился и оглянулся.

– Когда ты вызывал меня из дома, как ты узнал, что это мое окно? Как ты узнал, что я там? – спросил он в изумлении.

– Мне просто повезло, – последовал ответ.

Тобес смотрел на него не моргая. Он встал. И… Джонни почувствовал, что ноги перестали повиноваться ему и сами собой несут его обратно, к дереву, к скамейке. Тобес притянул Джонни к себе за плечи и, наклонившись, прижался губами к его лбу. Потом оттолкнул мальчика. Джонни не хотел, чтобы его отталкивали. Он хотел, чтобы Тобес крепко обнял его, как иногда делал это Майк Андерсон, и еще раз поцеловал в лоб. А Тобес оттолкнул, подражая взрослым. Хотя на самом деле, несмотря на свой возраст, был еще большим несмышленышем, чем Джонни.

Затем, уже у самой калитки, Джонни обернулся, чтобы помахать на прощанье, но Тобес исчез. И Джонни показалось, что все это было как бы во сне. Он был на кладбище, нашел друга и вернулся домой. Но на душе стало почему-то легко.

Ни в коем случае нельзя рассказывать им о Тобесе, решил он. Это – секрет.

«Неужели Тобес действительно явится однажды ночью, как Питер Пэн. Возьмет ли он меня в страну Потерявшихся Мальчиков? Неужели возьмет?»

Диане и Эду потребовалось какое-то время, чтобы договориться о совместном обеде. То она была занята. То он… И возможно, за всеми этими проволочками скрывались вполне объяснимые опасения. Страх новой неудачи: оба боялись еще раз убедиться в том, что они – не пара. Так или иначе, но Диана предпочитала подождать. Она напряженно работала. В редкие минуты отдыха копалась в новом саду или рисовала на шелке – традиционное китайское искусство. Она даже брала уроки у доктора Ляна из отдела педиатрии. Почти десять лет ей никак не удавалось овладеть этой техникой. Это раздражало ее, подрывало веру в себя. Она могла месяцами не прикасаться к кисти. Но затем снова возвращалась к своим упражнениям.

В начале июня звонки Эда участились. У Дианы и в самом деле не было времени на свидание, но…

Однажды летним вечером они сидели на берегу и наблюдали, как лодка семейства Моков швартовалась у причала. Рыбацкое братство готовилось к ночной работе.

Обычно Моки устраивали для посетителей целое представление. Едва траулер причаливал, как Мок-младший – ему было около пятнадцати – бежал уже по пирсу с корзиной лобстеров. Миссис Мок священнодействовала на террасе за рестораном. Как только Мок-младший приближался к ее посту, она снимала крышку с кипящей кастрюли. В следующую секунду содержимое корзины шлепалось в кипяток. Готово!

Никто не умел готовить лобстеров лучше, чем Ма-ма Мок из Бель-Кова. Диана вздохнула, представив себе последние мгновения бедного лобстера. И, подняв глаза, встретила взгляд Эда. Сегодня вечером этот честный взгляд казался ей бесхитростнее, чем обычно. Он словно излучал искренность. Диане, следовало быть настороже. И она старалась.

Они договорились встретиться в среду вечером. Ресторан на открытом воздухе был переполнен. В Бель-Кове, неподалеку от пирса, такие ресторанчики тесно сбились в кучу, переходя один в другой. С первой недели июня на побережье было шумно и суетливо. Толпился народ – как местные отдыхающие, так и приезжие туристы. Эта толкучка весьма устраивала Диану, потому что открытый взгляд спутника начинал понемногу затягивать ее в свой омут. Народ же, сновавший вокруг, помогал справиться с собой и даже оправдаться: она-де строит Эду глазки, чтобы не подумали, будто она пренебрегает своим спутником.

– Так где же моя похищенная собственность, детектив? – наконец прервала молчание Диана.

– С этим можно подождать, – бросил Эд. – Ты еще не выслушала моих новостей. Я получил повышение. – Он поднял свой бокал. – Детектив первого класса. С первого июня.

Они выпили. Диана хотела поздравить его, но Эд опередил:

– Я прикреплен к твоей новой группе, как главный офицер по связи с полицией. Также с первого июня. Если… ты, конечно, не возражаешь.

Ранее Диана просила Питера Саймса выделить одного из его подчиненных в качестве связующего звена между нею и полицией. Причем просила назначить женщину.

– Разрешишь попробовать, а? – настаивал между тем Эд.

Он боялся быть отвергнутым. Даже скрыв от нее существование жены. Диана тоже боялась, что ее отвергнут. Обрывки мыслей кружились в голове, и она не успела придумать достойного ответа. К счастью, трудолюбивые Моки помогли ей выбраться из затруднительного положения. Лобстера подавали с помпой: то, что лежало на тарелках, только что выловили в море, сварили с приправами из трав и подали под майонезом с томатно-чесночным соусом. Именно этим соусом миссис Мок славилась по всему побережью Тихого океана. Подали рис, приготовленный как любила Диана: недоваренный. Появились и миски с восточным салатом, сдобренным большим количеством специй. Пластмассовая оранжевая плошка с водой и плававшим в ней цветком лотоса служила чашей для омовения пальцев.

– Все в порядке? – поинтересовался папаша Мок. И, услышав в ответ банальное: «Прекрасно», умчался, прежде чем они успели выразить свое мнение более конкретно.

Некоторое время Диана и Эд молча орудовали палочками для еды. Тем временем солнце клонилось к горизонту, и вода, чернея, покрывалась серебряной рябью. Казалось, на побережье поступил таинственный сигнал: Бель-Ков, пустынный всего неделю назад, этим вечером буквально кишел народом. Люди группами сидели за столиками. Какая-то женщина извинилась, случайно уронив на землю пиджак Дианы, висевший на спинке ее стула. Мок зажег разноцветные фонарики, окаймлявшие территорию его ресторана. Сидевшие за столиками захлопали в ладоши. Диана старалась припомнить, когда же последний раз она чувствовала себя такой счастливой, – и не могла.

– Хорошо, – задумчиво сказала она.

– Что?

– Моя новая группа. Твое участие, – пояснила Диана. – Конечно, если я соглашусь. А теперь докажи, что ты хороший полицейский, – решительно продолжила она, – верни мне мои вещи.

Эд достал из-под стола большую сумку и открыл ее. Протянул Диане кожаный бумажник, весь в пятнах, дурно пахнущий, без денег, но с нетронутыми кредитными карточками (интересно, почему вор не воспользовался ими?). Извлек из сумки и еще несколько разрозненных вещей. И главное – шень-пей.

Вроде бы смотреть не на что: деревянная пластинка – фут в длину, пять дюймов в ширину, – укрепленная на простой подставке. На ней китайские иероглифы. Но Диана приняла ее из рук Эда с волнением и внутренней дрожью.

– Что это означает? – По глазам Эда было видно, что ему в самом деле интересно, он спрашивает не из вежливости.

– О… это родословная… рассказ о моем отце, – пояснила Диана. – Где он родился, в каком месте на земле, вот этот иероглиф означает «земля».

Диана положила табличку с родословной в сумочку и откинулась на спинку стула, куда раньше повесила жакет, подобрав его с земли. Эд протянул ей квитанцию и заставил расписаться: «получено».

– А пистолет? – спросила Диана.

– К сожалению, не нашли. Тебе лучше бы обзавестись новым.

– Так где же вы нашли мои вещи?

– Я уже рассказывал тебе: при облаве… – Эд вытер рот бумажной салфеткой и опустил пальцы в пластмассовую плошку. Он не умел есть красиво. Всегда ел слишком быстро и тем самым портил себе пищеварение. А потом… «Пора на дежурство», – обычно говорил он легким шутливым тоном и отправлялся домой, к Ровене, своей жене. Ей он, конечно, объяснял, что задержался на дежурстве.

«Смени пластинку», – попыталась взять себя в руки Диана.

– Эд, пожалуйста, поблагодари полицейских, разыскавших мое имущество.

– Само собой. – Некоторое время они молча ели, рассматривая лодки и стараясь не встречаться взглядом. – Нам надо поговорить о твоем новом подразделении, – наконец сказал Эд.

Она кивнула.

– Питер Саймс увлечен этой идей, – начал Эд. – Я имею в виду, что он относится к ней всерьез. Придает этому начинанию очень большое значение: хочет показать, что полиция озабочена положением дел…

– Так и должно быть.

– Но ему нужно повыгоднее продать эту идею. Все большие полицейские участки в наши дни сотрудничают с психологами. Нам нужен свой, особый поворот…

Многое в жизни приходилось Диане, как говорится, глотать молча. И далеко не все с таким удовольствием, как лобстера «а-ля Мок». Психологии не нужна реклама, как новой марке кукурузных хлопьев, думала она. Саймс между тем усиленно занимался саморекламой. Он не собирался до выхода на пенсию оставаться шефом полиции в маленьком городишке. Диана понимала, что ее предложение о создании специальной группы, которая занималась бы делами несовершеннолетних преступников, будет хорошо выглядеть в его послужном списке. Но не в ее. Однако…

– Такого рода психолог обычно числится в платежной ведомости, – сказала она. – О, я знаю, кого ты имеешь в виду: Марсию Лонг в Главном управлении, Жюля Кампьона в судебной клинике. Но я не числюсь в платежной ведомости у Питера. И адвокаты, о которых ты думаешь, были наняты министерством внутренних дел, чтобы решать проблемы отдельных личностей; людей, которые были очевидцами одной перестрелки, слишком много.

Эд никак не мог справиться с панцирем лобстера. Он выглядел растерянным из-за того, что не умел пользоваться палочками для еды. В сердце Дианы зародилось сочувствие – весьма опасный симптом. Но нужно быть твердой. И она заставила себя сосредоточиться на производственных вопросах.

– Этих психологов наняли, чтобы обслуживать интересы полиции, – продолжала она. – Мое подразделение будет работать только ради установления истины. Совершенно независимо ни от кого.

– Диана, – Эд положил палочки, – не вернуться ли нам в реальный мир?

Она была человеком свободной профессии, и ее окружали подобные же люди. Врачи-консультанты традиционно вежливы, уважительно относятся к мнению своих коллег. Она забыла, как раздражает неприкрытая правда. Но…

– Нет, – ответила она решительно. – Это мой мир; я – его создатель и буду действовать согласно своим представлениям о порядочности и справедливости. Питер поддерживает меня.

Ей бы хотелось, чтобы и другие тоже поддерживали. Деятельность подразделения Дианы встретила большее сопротивление среди низшего персонала, чем она ожидала. Люди посещали ее лекции только под давлением или потому, что надеялись получить прибавку к жалованью.

– Ладно, представь себе такую ситуацию, – сказал Эд, – девочка подает жалобу: ее изнасиловал отец. Ты обследуешь ребенка, даешь свои рекомендации офицерам полиции. Потом мы приходим к заключению, что девочка попросту оклеветала своего отца, с которым у нее не сложились отношения. Полиция, значит, зря потеряла время и ресурсы. Так вот, это ребенок – твой клиент или как?

– Это зависит… – начала Диана.

– Можно выслушивать в суде твои показания под присягой относительно того, что рассказала девочка?

– Вероятно, да, потому что…

– Вероятно? – перебил ее Эд.

– Послушай, Эд, это не…

– Это не до конца продумано, вот о чем я говорю, – твердо сказал Эд.

Эдвин вновь одарил ее пристальным взглядом, потом, улыбнувшись, продолжил возню с лобстером. Диана жаждала отплатить ему той же монетой. Незамедлительно. И чтобы комар носа не подточил…

– Тебе помочь? – ехидно спросила она, не в силах дольше созерцать, как неаппетитно управляется он с проклятыми палочками.

– Слава Богу, наконец-то догадалась, – пробурчал он.

С помощью заостренной палочки Диана отделила мякоть лобстера от панциря. Она работала сосредоточенно, как будто собиралась кормить ребенка. Эд с удивлением наблюдал, как проворно расправляется она с лобстером. В самом деле – великовозрастный ребенок.

– Ну вот, – сказала она, возвращая ему тарелку. – Ешь. И слушай. – Диана привела в порядок свои мысли, глубоко вздохнула. И с новыми силами набросилась на него: – Ты знаешь не хуже меня, что работы еще – непочатый край. Очень многое еще предстоит утрясти. Но мы добьемся победы, только если будем действовать сообща. Так станем мы единомышленниками?

Он внимательно посмотрел на нее:

– Будет ли реальная польза от всего этого?

– Да. С перового же дня. Наше подразделение принесет пользу ребятишкам, потому что научит ваших людей осмотрительности, заставить чаще проводить беседы, а не аресты. Полицейские станут быстрее отличать неисправимых преступников от оступившихся детей, от тех, которые просто превысили рамки дозволенного. Рядовой офицер будет обладать необходимыми знаниями и, столкнувшись с малолетним правонарушителем, будет чувствовать себя гораздо увереннее. И это только начало. А в перспективе – уменьшение количества преступлений среди несовершеннолетних. Суды по делам несовершеннолетних не будут завалены работой…

Но Эд, шутливо сдаваясь, поднял руки вверх. Он смеялся. На секунду Диана ощутила досаду, потом тоже рассмеялась. Она внезапно осознала, как важно привлечь на свою сторону именно этого человека. Поскольку он отвечает за связь ее подразделения с полицией, его мнение будет решающим. Кроме того, есть и другие аспекты, они должны стать друзьями. Диана потянулась к своей сумочке и вынула коробочку с визитками: она вспомнила, что у Эда нет даже ее нового адреса…

«Давая человеку свое имя, ты даешь ему власть над собой» – старая китайская поговорка, основанная на народном поверий. Итак, визитка – это еще и символический жест с ее стороны. Понимал ли это Эд? Так где?.. – Диана подняла брови, что свидетельствовало о какой-то заминке.

– В чем дело? – спросил Эд.

– Мне казалось, у меня больше визиток, – растерянно ответила она, протягивая карточку…

– Может, воры прихватили, а мы не нашли?

– Нет, когда произошла эта кража, – рассуждала Диана, – новые визитки еще не были даже напечатаны. О Господи. Провалы в памяти – один из симптомов, возникающих с возрастом у старых дев. На этот счет так много написано…

– Ты никогда не состаришься, – улыбнулся Эд. – И тебе не надо оставаться старой девой.

– Нет? У-у-у! Осторожно, доктор! – сказала себе Диана.

– Твой дом стоит в очень уединенном месте, – сказал Эд, перевернув ее визитку и рассматривая на обороте китайские иероглифы ее имени.

– Да.

– Так не забудь купить новый пистолет. – Эд отпивал вино, лаская Диану взглядом своих темно-серых глаз. В эту минуту она поняла, как сильно его желание обладать ею. – Или заведи себе защитника, чтобы он жил вместе с тобой…

– Пустой номер! – насмешливо сказала она. – Самая большая проблема, с которой сталкиваются современные американские женщины, не климактерический период и не вопрос, как соединить карьеру с воспитанием ребенка. Статистика убедительно свидетельствует, что все красивые мужчины или заняты, или гомики.

– А я-то думал, что женщина находит мужчину красивым только в том случае, если знает, что он женат или гомик. – Смех Дианы придал Эду смелости, он продолжил: – Я одобряю твои замыслы, а ты разрешаешь мне работать с тобой, так?

– Похоже, ты начитался популярных статеек по вопросам психологии. Ну ничего, скоро снабдим тебя солидной литературой.

Эд расправился наконец со своим лобстером. Диана ожидала, что он закурит, но, когда он не сделал этого, удивилась:

– Сегодня не куришь?

– Завязал. Уже два месяца. Между прочим, появились кое-какие сведения о том пропавшем подростке, о котором мы рассказывали в передаче.

– Хэле Лосоне?

Эд кивнул, продолжая:

– С ума сойти, сколько звонков. В студию позвонили сорок восемь человек. И к нам в полицейский участок – около восьмидесяти звонков. После обработки всех полученных сведений нам удалось установить, где и когда последний раз видели Лосона: вторая неделя апреля, в забегаловке у Харли. Знаешь, где это?

– Нет.

– Это хорошо, потому что ты бы упала в моих глазах, если бы знала Харли, человека, которому принадлежит это заведение. Его не раз задерживали за уличные беспорядки. Закусочная на берегу, по дороге к Пойнт-Солу, принадлежит ему.

– Кто там бывает?

– Местные ребята, мотоциклисты. Подторговывают наркотиками, но нам ни разу не удалось поймать кого-либо с поличным.

– Не похоже, что Хэл мог оказаться в таком месте.

– Возможно. По крайней мере, нам ничего не удалось узнать. Наши ребята ездили туда, расспрашивали. Пустой номер.

– Приезжали на машинах с мигалками, предъявляли удостоверения?

– Наверное.

– Ничего не скажешь, умелые ребята. Кто же станет разговаривать с такими…

В этот момент мистер Мок принес корзинку с печеньем для гадания и два апельсина, разрезанные на восемь долек…

– Так что же теперь происходит? У Харли, я имею в виду, – продолжила разговор Диана.

Эд покачал головой:

– Мы ездили туда, беседовали, сделали что могли.

– И потерпели неудачу, – закончила Диана. – Послушай, почему бы нам не подъехать туда самим, как-нибудь в субботу, и не порасспросить? – Эд потянулся за долькой апельсина, но Диана шлепнула его по руке. – Эд, ты не получишь этого, понятно?

Эд посмотрел на ее руку с апельсином:

– Похоже, что не получу…

– Ты!.. Ты не воспринимаешь меня всерьез! Как психолог, я многому могла бы научить вас. Особенно в отношении техники ведения допроса. Как раз этому я планирую уделить особое внимание в нашем подразделении. Мы подъедем к Харли, ты посмотришь, послушаешь…

– Ты не полицейский, Диана.

– И не хочу им быть. Но я могу помочь, и этого же хочет Саймс. Послушай, Эд, у меня достаточно простая просьба. Что здесь плохого?

– Она противоречит установленным в полиции правилам.

– А ты раскрываешь преступления, только руководствуясь правилами? А я-то думала, что ты обладаешь широким кругозором, одарен богатым воображением.

– Ты не можешь с ходу отвергать установленные правила, Диана. В них есть свой смысл. И кроме всего, эти правила защищают нас, если что-то не ладится.

– Защищают тебя? Черт возьми, разве речь идет о тебе? При такой работе – могут и пристрелить.

На Диану начали действовать вино и улыбка Эда. Она не могла не вспоминать времена, когда они были вместе. Уик-энд, проведенный в палатке на озере Зак. Тогда они поднялись высоко по горной тропинке и, свалившись в изнеможении на землю, заснули под палящими лучами солнца. Пока спали, ее левая нога обгорела, и она еле доковыляла, с помощью Эда, до лагеря. А вечером – ее лихорадило…

Что он наврал про этот уик-энд своей жене? Что работал? «Подонок несчастный! – подумала Диана. – Как я тебя ненавижу. И какой ты находчивый, какой сильный, добрый, ласковый…»

– Диана, я не стану проводить никаких тайных операций по ряду причин. И в первую очередь потому, что тебе самой пока нужна защита. Твое подразделение еще не утвердили. Можешь себе представить, какой разразится скандал, если мы побеседуем с людьми у Харли и обнаружатся какие-то улики? Ведь мы не сможем ими воспользоваться.

– Ладно, давай сделаем так: правилами ведь не запрещено двум друзьям провести вместе уик-энд. Они же не виноваты, что, по воле случая, им приходится работать вместе, верно?

– Ты имеешь в виду, как в тот раз, на озере Зак?

…Они лежали тогда прямо под звездами, мир вокруг был преисполнен гармонии и добра. Вот о чем он умышленно напомнил Диане, когда с улыбкой посмотрел ей в глаза. Так жестоко. Так несправедливо.

– Полагаю, – продолжал он медленно, – что у нас нет оснований отказываться от встреч только потому, что я приписан к твоему подразделению.

– Мы не договариваемся о свидании.

Эд не ответил ей прямо. Выдерживая паузу, оглядел сидящие неподалеку счастливые парочки и, подняв брови, с иронической усмешкой обратил наконец внимание на Диану. И она подумала, что готова убить его, и сделает это с удовольствием.

Эд вертел в руках одну из китайских палочек, что почему-то ужасно раздражало Диану.

– Мы с тобой не назначаем свидания, – сказала она так громко, что многие головы повернулись в их сторону. И вдруг вокруг возник хаос. Все произошло мгновенно. Эд перепрыгнул через стол. Диана откинулась назад, стул под ней зашатался. Падая, она увидела, что Эд изо всех сил вонзает палочку для еды в руку. Нет, не в ее руку, а в руку какого-то мужчины. Ее сумочка с оборванным ремешком валялась на земле рядом с ней. Люди, сидевшие за соседними столиками, панически закричали, когда стол перевернулся и свалился Диане на грудь.

Миссис Мок оттащила стол в сторону и помогла Диане встать. На кантонском диалекте она выкрикивала слова тревоги и волнения. Диану трясло как в лихорадке, она вся дрожала. Буря промчалась. Все вскочили, глядя на нее. «Что случилось?», «Вы это видели?», «Тот мужчина схватил его, я видел», – слышалось вокруг.

Потом сквозь толпу к ней пробрался Эд.

– Полиция. Извините. Разойдитесь, ребята, все в порядке. Полиция. Все позади. Разойдитесь, – уговаривал Эд окружающих.

Он спрятал в карман рубашки значок и пригладил обеими руками свои взъерошенные волосы. Миссис Мок усадила Диану на стул, а ее муж поспешно направился к ним с двумя бокалами скотча. У него был такой вид, будто вся жизнь Дианы зависела от того, поспеет ли он вовремя с этим виски.

– Что случилось? – хрипло спросила она Эда, голос ее дрожал, как, впрочем, и все тело.

– Вор. Я наблюдал, как он кружил вокруг столиков, искал поживы. Твоя сумка висела на спинке стула. Когда он схватил ее, я бросился на него с палочкой.

Он протянул ей палочку. На кончике запеклась кровь. «Ой!» – отшатнулась Диана. Эд обтер палочку салфеткой и снова протянул ей.

– На память о прекрасном вечере, – сказал он. – Пусть у тебя останется эта палочка. У меня – другая.

Диане не хотелось брать, но она не могла отказать Эду, поэтому опустила палочку в сумку.

– Лучше, чем балкончик с газом, – улыбнулся Эд.

– Я – твой должник, – ответила Диана, – и вот награда: ты должен поехать со мной в закусочную Харли. Просто чтобы разделаться с этим. Потом можно поплавать.

Он решил, что она окончательно еще не пришла в себя, хотя и старалась доказать ему и себе, что все уже в порядке. Он думал, что они могли бы возобновить прежние отношения, как тогда, на озере Зак. Он забыл, что за этим последовало. Во вторник, после того романтического уик-энда, их общий приятель предложил Диане сыграть в теннис, «чтобы побеседовать в спокойной обстановке».

– Почему бы нам не поехать в Лос-Анджелес в следующую субботу? – предложил Эд. – Там дают великолепное представление в этом маленьком…

– Потому что у нас с тобой на очереди только одно дело и оно связано с Харли. Кроме того, в следующую субботу я занята. Давай договоримся – через субботу.

Он нахмурился. Потом сказал:

– Хорошо.

И Диана почувствовала, что ее напряженное тело обмякло, как надувной мячик, из которого вышел воздух.

– Но командовать буду я, – предупредил Эд. – Поедем к Харли, посмотрим, что и как, выпьем кока-колы.

Эд оплатил по счету. Сначала Диана хотела настоять на том, чтобы платить поровну. Но раздумала. Всю жизнь опекая других, она в глубине души отчаянно жаждала, чтобы проявили заботу и о ней. Когда этот сильный, властный мужчина брал дело в свои руки, он не допускал никаких возражений с ее стороны.

Они приехали в разных машинах. Когда они расставались, Диана попыталась выразить тот сумбур, который царил в ее голове: надежду, симпатию, благодарность, уважение, подозрение, страх. Короче, все те слова, которые возносят в молитвах к Господу. Диана не находила этих слов. Не могла выразить свои переживания. Эд никогда не был религиозен.

– Что ж… – Голос ее оборвался. – Спасибо.

– Не за что.

Почему-то при этих словах ее охватил приступ настоящей ярости.

– Есть за что! – произнесла она с вызовом. – Да, есть! Я была лишена всего этого. Слишком долго.

Диана поцеловала его в щеку. Не успела она отстраниться, как почувствовала ответный поцелуй в губы. Она оцепенела. От головы до самых кончиков пальцев мрак окутал ее тело, как саваном. Затрепетав, она крикнула:

– Нет!

Эд отпустил ее. Диана вскочила в свою «кемри». Завела мотор. Рванула машину с места, даже не бросив прощального взгляда в зеркальце заднего обзора…

Отлично придумано. Сначала мне показалось, что это дурацкая затея: понимаете, записывать то, что случилось (случится). Теперь стало самому интересно. Совсем иначе все видится, когда рассказываешь другому. А если записываешь все события, это обостряет наблюдательность.

Кроме того, это занятие помогает мне бодрствовать.

Сейчас середина лета, 16 июня.

Джонни погрыз кончик ручки. Часто слова ложатся на бумагу сами собой, без всяких усилий. А другой раз, как сегодня, столько мучишься, пока найдешь подходящее слово.

Когда, несколько недель назад, доктор Цзян сходила с ним на кладбище и согласилась заняться его лечением, у него улучшилось настроение. Он очень боялся, что после разговора с отцом и ЗК она откажется от него. Но когда услышал ее «да», ему показалось, что в его жизни начинается что-то хорошее. Потом она попросила проводить ее до машины. Джонни догадался, что она хочет поговорить с ним наедине, чтобы они не слышали. Это было потрясно. С этой женщиной можно иметь дело.

Она достала из машины и протянула ему желтый блокнот. И сказала на прощанье:

– Хочу, чтобы ты записывал в этот блокнот все, что тебе покажется интересным и важным в течение дня. Начни с того, как ты впервые приехал сюда, на Корт-Ридж. Записывай, что происходит вокруг, что ты чувствуешь, чего хочешь, о чем мечтаешь. Никто никогда не увидит этого, если только не покажешь сам.

– Даже вы?

– Даже я. Хотя, надеюсь, ты позволишь мне время от времени просматривать записи. Запомни: не надо следить за словами, никто не требует от тебя вежливой, грамматически правильной речи, не думай о правописании, о грамматике. Если то, о чем ты пишешь, покажется тебе слишком грустным или трудным, просто переверни страницу и начни новую. Будь искренним. – При этих словах она в шутку слегка стукнула его кулаком по макушке. – Всегда пиши только правду. Можешь написать: «говно», если захочется, и не пиши: «нагажено».

Это замечание развеселило его.

И вот он сидит за своим столом. Девять двадцать пять вечера. Он устал, но должен вести дневник.

День в школе прошел хорошо. Моя классная руководительница мисс О'Ши. До сих пор не знаю, как я к ней отношусь. У нее рыжие волосы и длинные висячие сережки, из-за которых она похожа на чокнутую. Я уже там шесть недель, и меня еще никто не бил. Бен крутится поблизости, мы иногда болтаем с ним. Довольно по-дружески. Тревису Ломаксу все еще не нравится, что меня называют Джонни. Говорит – глупо..

Жду, когда покажется Тобес.

Джонни медленно вычеркнул последнюю фразу. Может, доктор Цзян все же захочет прочитать то, что он написал? Лучше вырвать страницу.

Тобес сказал, вспомнил Джонни, – выгляни из окна в половине десятого, и, может, ты увидишь меня; тогда настанет время приключений. Джонни отложил свой блокнот (он хранил его под матрасом) и занялся подготовкой ко сну. Тобес, конечно, не спешит выполнить свое обещание. Не одну уже неделю Джонни выглядывал из окна. Если бы Тобес пришел, он выскользнул бы из дому по черной лестнице и вышел бы через дверь кухни. Их не оторвешь от телика. Чтобы задержать его, им пришлось бы пересечь просторную прихожую, пробежать за ним по длинному коридору, у столовой повернуть налево, пройти еще по одному коридору и попасть в кухню. Дом был большой. Как только входите – лестница. Наверху все спальни расположились вокруг площадки-четырехугольника. Спальня Майка и Николь находится как раз напротив комнаты Джонни. Из окна их спальни виден океан. В этой семье все не очень мешали друг другу. Майк с Николь и не заметили бы, если бы он выбежал из своей спальни с голой задницей…

Девять двадцать восемь…

Лужайка спускалась к дорожке, плохо видной в темноте. Но в саду у соседей горели огни: по вечерам их бассейн освещается. Позади калитки, к которой ведет дорожка, стоит высокий старый фонарь. Со стеклянным колпаком. Фонарь, именно фонарь. И под этим фонарем в девять сорок появился Тобес…

Койка Джонни стояла вплотную к окну. Он передвинул ее, несмотря на возражения Николь, так что теперь ему прекрасно была видна калитка. Тобес стоял у калитки под фонарем. Он не улыбался, не махал рукой. Казался страшно бледным.

Джонни протер глаза и сел. Что? Это не сон?.. Но теперь у калитки уже никого не было. Фонарь по-прежнему бросал круг света, но под ним – никого. Джонни внимательно вгляделся… И увидел голову Тобеса. Только одну голову. Белое лицо плавало в кругу света. И ничего вокруг. Ничего под ним.

Вот появилась рука. Белая рука, она манила его к себе замедленными жестами. Джонни знал, что звали его, что на него пал выбор вампира. С каждым взмахом этой белой руки он все дальше и дальше высовывался из окна…

Смех эхом отозвался в его голове. Жуткий. Как уханье отвратительной хищной птицы, терзающей добычу. Смех Тобеса. Он становился громче. И тут Джонни внезапно вышел из транса, он понял, что все это происходит на самом деле. Захлопнул окно и вспрыгнул на верхнюю койку. Натянул на голову одеяло. Он плакал, но тихо, потому что не хотел, чтобы Майк Андерсон услышал, как он плачет.

Немного погодя потянулся за своим блокнотом…

Говно, говно, ГОВНО!!!

Ладно, сейчас десять пятнадцать. Тот же вечер.

Новая страница, новая страница, новая страница.

Выглянул из окна. Сон? Не может быть… Это лицо. Я испугался Тобеса. Я-то думал, что могу поиграть с ним, но мне не нравятся его игры. Он странный. Он пугает меня. Всерьез.

Не буду больше встречаться с ним.

Хочу маму. Она умерла. Я только плачу и плачу.

Третьим номером был Ренди Дельмар. К этому времени, поскольку тела Хэла Лосона все еще не нашли, третьим номером стали считать его. Хотя это был только второй найденный труп.

Девятнадцатилетний Ренди в пух и прах разругался с родителями. Он ночевал в комнате своего друга на полу, пока родители парня не выставили Ренди на улицу. Следующие несколько дней он спал где придется. Кто-то рассказал ему о заброшенном складе неподалеку от старой железнодорожной станции. Он провел там пару ночей вместе с крысами. Ночевавшие там люди во многом напоминали этих мерзких тварей. Но Ренди не отличался стойкостью и понимал, что третью ночь там не выдержит. Поэтому он двинулся дальше.

Находясь неделю в бегах, он остался практически без гроша, но являться домой с повинной все еще не хотел. Да и не был уверен, что ему окажут теплый прием, потому что схватка была жаркой. Речь шла о полном взаимонепонимании между ним и его хорошенькой тринадцатилетней кузиной.

Ренди ослабел от голода. Последний раз он ел накануне. Это были остатки гамбургера, которые какой-то пижон бросил в урну неподалеку от того места, где устроился Ренди. Он сидел на камнях у южного края городского пляжа. Прямо перед ним диск солнца в оранжево-красном ореоле опускался в море. Справа берег круто поднимался вверх, к Бель-Кову. На вершине горы – клиника Святого Иосифа. В этот час на пляже было немного народа. И никто не притягивал его внимания. Кроме того, Ренди боялся приближаться к людям: у полицейских, вероятно, было описание его внешности…

Ничего не поделаешь: придется идти домой…

До дома, где он жил со своими предками, пешком – четыре мили: в Козуэй, на восток от Парадиз-Бей. Район, застроенный дешевыми домами, располагался между шоссе № 1 и собственно городом, окраина, за которой тянулись распаханные поля фермеров. Путешествие заняло у Ренди много времени: ему приходилось часто останавливаться и отдыхать, голова с трудом держалась на плечах. Через три часа после того, как он покинул пляж, видели его сворачивающим на дорожку, ведущую к его дому. Он считал, что ему крупно повезло, потому что его не сцапали полицейские. И все же… глаза его сузились: может, удача ему изменила? В нескольких ярдах от его дома стояла черная машина. Как только Ренди приблизился, машина ожила: загорелись фары, заработал мотор, замигали сигнальные огни.

Ренди прислонился к дереву – так легче было стоять, и огляделся. Уже почти стемнело. Это что же, полицейская машина приехала за ним?..

Тем временем машина двинулась по направлению к Ренди Дельмару. Стекло опустилось. Полицейских в ней не было. Один только модный пижон во всем черном: кожаная черная куртка с меховым воротником, короткие черные волосы, черные пилотские очки, черная кепка. Ренди толком и не рассмотрел его. Увидел только пачку деньжат на сиденье. Там, похоже, было сотни две долларов, а может и больше.

Мечты сбываются, но что-то здесь не так. В полиции никогда не рассматривали Козуэй как особо опасный район или как хранилище наркотиков. Поэтому не направляли туда патрульных машин. Это была просто обычная жалкая свалка отбросов человеческого общества.

Водитель перегнулся, чтобы открыть боковую дверцу. Жестом руки в черной кожаной перчатке пригласил сесть в машину. Ренди заколебался. Ему чертовски не хотелось возвращаться домой, но, с другой стороны, от этого приглашения дурно пахло.

– Чего надо? – грубо спросил он.

Ответа не последовало.

– Я тебе ничего не позволю. Ясно?

Левая рука водителя покоилась на пассажирском сиденье, пальцы перебирали пачку банкнотов. Ренди облизал пересохшие губы.

– Дам тебе пососать свой член, но твой в рот не возьму, идет?

Водитель похлопал по пачке, потом смахнул ее с сиденья. Ренди, быстро оглядевшись по сторонам, не заметил поблизости никого. Впрыгнув в машину, он захлопнул дверцу. Машина отъехала.

Ренди попытался рассмотреть водителя, но поднятый воротник его кожаной куртки скрывал большую часть лица. Двойник Марлона Брандо в коже. Черт возьми, это крутые парни.

Ренди не пришло в голову задать себе вопрос, почему этот пижон оказался около его дома, почему он решил заключить эту сделку, почему он, Ренди, не отверг этой мерзкой сделки и не отправился домой. Недоучка Ренди, исключенный из средней школы, не был профессором логики.

Он решил, что не позволит этому извращенцу сосать свой член, поэтому стал выяснять, что же его ожидает.

– Куда мы едем?

Никакого ответа.

– Я спросил: куда мы едем?

К этому времени машина мчалась по прямым городским улицам. Тьма затопила Парадиз-Бей. Ренди почувствовал беспокойство. От пижона исходил какой-то странный запах. Пахло кожей, но что-то другое заглушало этот запах. Что-то противоестественное.

– Какой сегодня день? – спросил Ренди, не зная, что сказать. Его желудок сводило от голода, по крайней мере, ему так казалось. Сколько времени он уже не ел? Перед ним на приборной доске мерцали бледно-зеленым цветом затейливые часы. Он попытался сосредоточить внимание на цифрах, которые то появлялись, то исчезали. Июнь, 16.

Машина свернула налево, в горы. Теперь Ренди знал, где они.

– Корт-Ридж? – спросил он недоверчиво. – Ты здесь живешь?

Тогда совсем другое дело. Корт-Ридж – район людей богатых, с положением. Этот парень, должно быть, при деньгах. Наверное, он живет в одном из тех красивых старых домов с видом на океан? Ренди мог бы распотрошить его, и никто ничего не узнал бы. В тех домах наверняка есть чем поживиться.

Но вдруг машина, свернув с шоссе, остановилась. Водитель вышел, забрав с собой ключи, и пошел по дорожке вперед. Ренди удивленно заморгал. Пошарил вокруг рукой, но денег не нашел. Ему был виден в десяти ярдах от машины только силуэт водителя. Бросив быстрый взгляд через плечо, Ренди последовал за ним. Нигде ни огонька, черт, какая же это часть Корт-Ридж?

Водитель двигался уверенно. Казалось, он прекрасно ориентировался в этой чаще. Он ловко избегал всех сучьев и свисающих на дорожку веток, которые мешали пройти его спутнику и цеплялись за его одежду. Ренди запыхался, ему было страшно. Ну, ничего – скоро он заставит этого парня заплатить за все сполна.

– Эй! – крикнул он. – Подожди меня!

Не успел он произнести последнее слово, как налетел на что-то мягкое и плотное: водитель. Ренди поспешно отпрянул. Куда ни глянешь, повсюду темь, хоть глаз выколи…

Ренди услышал шипение и увидел свет. Водитель, расставив ноги, стоял спиной к нему. Источник света он держал так, что Ренди не было его видно. Спичка? Чертовски большая. Потом он увидел, что водитель запустил руку в карман и вынул что-то. Что-то белое, шелестит. Деньги!

Водитель бросил их через плечо на землю. Ренди чуть не свалился, так он ослабел. Если в ближайшие полчаса он не поест, то умрет от голода. Он должен воспользоваться случаем, должен! Деньги все еще валялись на земле за спиной водителя. Парень, казалось, целиком занят фонариком и чем-то еще, – может, это его член белеет в темноте. Ренди это дерьмо не интересовало. Сыт по горло. Если это извращенец погонится за ним – он легко скроется в лесу…

Когда Ренди нагнулся за деньгами, водитель обернулся. В правой руке он держал горящую паяльную лампу, ее смертоносный блеск был нацелен прямо в глаза юноши…

Ренди закричал. В последующие полчаса или чуть дольше он дико кричал. Хотя кляп, забитый ему в рот, заглушал эти крики…

Все валится из рук. Первый раз в жизни я влюблен. Отправляюсь в библиотеку, роюсь в книгах, стараюсь найти все об этом, как говорят, пробуждающем в человеке энергию чувстве. Но от книг – никакого прока. Перестраиваю свой график работы так, чтобы днем быть свободным. Подменяю любого, кто меня об этом попросит. А мальчик не показывается. Наверное, я схожу с ума по мальчишке, а он, невежа, обо мне, видно, и не вспоминает. Да, именно так.

(Относительно работы: пора ее бросить. Я – человек добросовестный, но всему есть предел: сколько картошки можно почистить, не погубив при этом здоровья? Я – не тот человек, или, вернее, не всегда был таким, кому нравится бить баклуши, баловаться mousse d'orange, когда начальства нет поблизости. Хотя, поверьте, немало повидал я работников, которые только этим и занимались. И еще, поверьте мне на слово, сам я не раз бил баклуши при самых неподходящих обстоятельствах и в самое неподходящее время: не имею ничего против пустой траты времени.)

Грусть мне несвойственна. Иду в библиотеку и читаю все подряд: поэзию, любовные романы, книги по психологии. Многие из этих книг мне, как говорится, не по зубам. Но все книги пронизывает одна мысль: любовь не бывает без грусти.

В своей жизни я испытывал ярость, страх, ненависть, депрессию и граничащее с самоубийством отчаяние. Но ни разу я не грустил. Когда в первый раз я встретил Джонни, меня охватила радость. И это было самым приятным чувством из всего, что было потом. Мы расстались, и в душе возникло что-то новое, хотя я не понимал еще этого чувства. Мы встретились во второй раз – повторилось то же самое. Только когда он ушел, мне стало еще хуже. Но я не знал, что со мной происходит. Подавленное состояние, тяжесть в желудке, усталость, ничего не хотелось – вот что осталось в душе от этого дня.

Странные вещи творились со мной: никогда раньше краски не казались мне такими яркими, воздух не благоухал таким ароматом, и птички не пели так нежно. Обязательно ли все это сопровождает грусть? И себе я казался прекрасным, с пылающим сердцем. Потом я увидел мальчика с доктором Дианой. И все огни в моей душе тут же погасли. Последнему дураку понятно, что она хочет завладеть им. Ну, так он ей не достанется! Он – мой. МОЙ, ГОВОРЮ ВАМ…

Мне кажется, что все надо мной смеются. Наверное, я просто шут.

Однако спустя немного времени гнев и ревность мои испарились. Как странно: они просто исчезли. Даже грусть улетучилась, вытесненная страстью к Единственному Любимому. И эта страсть влечет к нему. Отсюда мое появление на Корт-Ридж вечером 16 июня. А он, чтобы отвергнуть меня, выбрал именно ту минуту, когда я наконец разобрался в своих чувствах.

Стою под соседским фонарем, машу рукой. Уверен, что он видит меня, поэтому смеюсь и снова машу: «Давай, спускайся!» Но – нет! Окно захлопнулось, и в следующую секунду гаснет свет. А я стою под фонарем и чувствую себя последним дураком.

Жду с надеждой, что он снова откроет окно. Вдруг, думаю, он спускается вниз и вот сейчас появится. (Конечно, если учесть, что он не помахал мне в ответ и захлопнул окно, ясно, что ждать нечего. Но любовь есть грусть, помните об этом.) Потом возникает другая мысль: может быть, родители сцапали его? Потом… ничего.

Пока плетусь в высокой траве прочь от дома Андерсонов, в глубь кладбища, в душе моей накапливаются новые неприятные ощущения. Может быть, влияет на меня окружающая обстановка: вы чувствительны к среде обитания? Здесь полно собак. Одних приводят на поводках обожающие их владельцы, другие, а их большинство, – дикие. И те и другие, однако, гадят. Вдруг в нос ударил неприятный запах, его источник – понятен. Я вляпался в собачье говно.

Мягкое говно.

Не думаю, что вы уже готовы выслушать рассказ о мягком говне. Мы дойдем до него позже.

Так вот какая мысль осенила меня, пока я вытирал о траву свой ботинок: Джонни Андерсону необходима дисциплина. Мой маленький мальчик нуждается в твердой руке, которая вела бы его сквозь все радости и горести жизни, сквозь все ее взлеты и падения. Бережно, но твердо. Я должен стать его наставником. Руководить им. Уберегать его от превратностей судьбы, которые столь опасны для слабых духом. Я не позволю ему носиться, как собаки на кладбище Корт-Ридж, поблажек ему не будет. Бесконтрольная свобода приносит ребенку только вред. Помню, мой собственный отец так говорил, черт меня побери, но мы вернемся… к мягкому говну, – дайте срок. Хочу рассказать об этом.

Хочу иметь фотографию Джонни.

Какие-то тени бесшумно скользят по кладбищу. Луна скрылась, но дорога мне хорошо знакома. Мои глаза привыкли исследовать темные закоулки. Я стараюсь «сторониться» света. (Разве «сторониться» – не изысканное слово?) В этой части кладбища собираются наркоманы, колются, нюхают опиум.

Дорога поднимается в гору. Неприятнейшая особенность кладбища, позвольте вам сказать, – это заросли терновника. В той части кладбища, где иногда еще хоронят, по воскресеньям родственники возлагают на могилы цветочки, терновник подстрижен. Туда от главных ворот в Уинчестере ведет прямая широкая аллея. Она упирается в противоположный выход у Симора. По ночам эта аллея – оживленнейшее место. Вдоль стоят фонари, некоторые из них даже светят. Туда-сюда фланируют педерасты. Огоньки их сигарет вспыхивают в темноте, как глаза дьявола. Сюда я должен привести Джонни, чтобы показать ему все это. Он не вырастет таким, как эти искусители с их сигаретами и пистолетами, грязными телами, со столь же грязными мыслями. Он должен увидеть, как я обращаюсь с подобными людьми. Это будет ему уроком, и он многое поймет.

Для этого милого ребенка я могу сделать немало.

В голове моей роятся разгоряченные мысли. Пока я продираюсь сквозь последние заросли терновника на главный кладбищенский проспект, от тлеющих угольков грусти вспыхнуло настоящее пламя гнева. Конечно, сегодня ночью здесь полно народу. Вот кто-то преграждает мне путь. Без сомнения, он думает, что я с удовольствием повеселился бы сам и повеселил бы его. Или хочет знать, хорошо ли я провел время… Встаю так, чтобы на меня падал свет ближайшего фонаря. Я молодой, мускулистый, высокий, светловолосый, приятной наружности.

Он медленно направляется ко мне. Правой рукой в кармане джинсов нащупываю пружинный нож. Доброжелательно улыбаюсь ему. Пусть только дотронется до меня. Пусть попробует.

Может, по выражению моих глаз он догадывается о чем-то. Может, у него сильно развито шестое чувство и оно предостерегает его. Кто знает? Но он замедляет шаги. Потом сворачивает в сторону. Я поворачиваюсь, не спускаю с него глаз, и он чувствует это: слишком часто бросает через плечо раздраженные взгляды. Наконец, исчезает в тени деревьев…

Что с ними происходит, когда они исчезают из круга света, отбрасываемого фонарем? Тонут в грязи, что ли? При свете дня их никогда не увидишь.

Иду размашистым шагом почти до Уинчестера. Там к ограде миниатюрного склепа привязан мой ве́лик. Интересная деталь: на одной детской могиле построен маленький домик, не в стиле греческого храма, а игрушечный имбирный домик, окруженный железной оградой. Каждый раз, как вижу его, он приводит меня в восторг. Велосипед нахожу на месте. Отвязываю его – и в путь. Чуть не сбиваю человека, который входит на кладбище со стороны Уинчестера. Он быстро ныряет в сторону, в заросли крапивы. Думаю, это несколько охладит его сексуальный пыл. Пойдет ему на пользу.

Есть еще один человек, которому знакома грусть: доктор Диана. Нужно обсудить с ней эту проблему. Но я не записан к ней на прием.

Так вот, читатель, может быть, вас покоробят следующие строки моего повествования. Признаюсь: я испытываю громадный интерес к доктору Диане. Я боготворю ее, хотя держусь от нее на расстоянии. В данную минуту на расстоянии. Но сегодня ночью я намерен заняться, так сказать, исследовательской работой.

До дома доктора Дианы, расположенного у моря, путь не близкий. Но ноги у меня крепкие, а тренировка, которую я получаю, крутя педали, вселяет оптимизм. Место, где она живет, – уединенное. Но ведь Диана – добрая волшебница, а где чаще всего обитают волшебницы, как не в высоких горах, уединенных бухтах и глубоких могилах? Ночной воздух напоен обольстительными ароматами. Волшебное очарование этой ночи было нарушено только один раз. Я услышал звук приближавшейся машины и внезапно оказался в ловушке ее фар. Ее огни преследовали меня, как наведенная на цель ракета. Красная «кемри» пронеслась мимо меня, но я успел заметить, что это была машина доктора Дианы. И мысль о том, что она скоро будет дома, успокоила меня.

К тому времени, как я подкатил к ее калитке, в доме светилось только одно окно на верхнем этаже. В той части дома, которая была обращена к горам. Ее спальня? Нет. Она спит в комнате с видом на океан. Свет в окне погас. Оставив велосипед на обычном месте среди кленов, растущих напротив ее калитки, я осторожно двигаюсь вперед, закуриваю «Мальборо» (я не боюсь заглавной буквы «С», которой украшают истории болезни мудрые доктора: смерть от рака – не мой удел). Доктор Диана, однако, не знает, что я курю. Если бы она это знала, то наверняка изменила бы мнение обо мне.

Итак, дом возвышается прямо передо мной. К его северной части примыкает небольшая лужайка, за ней ферма, и дальше – ничего. В голове созревает смелый план. Пройдя по лужайке несколько ярдов, пересекаю заросшее поле (осторожно: посередине канава) и спускаюсь к берегу. Здесь дюны невысокие, плоские, между ними – дорожки. Все поросло колючей травой и ледяником. Вокруг – никаких признаков жизни. Как на луне.

Иду вдоль берега, по направлению к ее дому. Ни одно окно не светится. Темной глыбой дом вырисовывается на фоне безоблачного серого неба. Она там. Одна во всем доме. Спит.

На берегу ложусь на спину так, чтобы видеть дом. Лежать мягко. Несколько звезд пришпилены к темному своду над головой. Океан тихо бормочет, он слишком устал от волнения, но неустанно напоминает, что жизнь не покинула его…

Как мне быть с доктором Дианой? Она, конечно, необыкновенная женщина. Но она слишком много знает и с каждым днем узнает все больше и больше. Если буду сидеть сложа руки, окажусь в дерьме, даже (прости, Господи) в мягком дерьме, а выбор у меня – небогатый.

Так что же, черт возьми, делать?

Обдумывая этот вопрос, постепенно погружаюсь в какое-то сумеречное состояние: и не бодрствую, и не сплю. И вдруг сон как рукой сняло. В глаза ударил яркий свет. На небе разгоралась заря. Надо срочно заняться тем, ради чего я приехал, а то будет поздно.

Записав свой сон, Диана положила блокнот в ящик стола рядом с кроватью. Затем приняла душ. За окном раздавалось веселое щебетание. Одеваясь, Диана подпевала птицам. Сразу же включила телевизор: убийство Рея Дугана все еще было новостью номер один, но напряжение уже спадало. Питер Саймс возник на экране в модном костюме, аккуратно подстриженный. «Мы найдем того психопата, который совершил это жуткое преступление, – заявил он, – разыщем Хэла Лосона и Ренди Дельмара…» Затем на экране появилась группа возмущенных родителей… Это все уже знакомо, все было… «А теперь, Малькольм, расскажи, какая погода нас ожидает сегодня?»

«День обещает быть прекрасным, – тотчас же отозвался Малькольм, – будет жарко». Вот так. Диана позвонила в «Обеспечение безопасности» и – о чудо! Ей ответил человек, а не автоответчик. Ее заявку еще не рассматривали; они ожидали доставку деталей из Чикаго. Детали, возможно, прибудут на следующей неделе. И тогда, совсем скоро, ее дом будет оборудован электронной системой охраны, работающей без сучка и задоринки. Диана не слишком-то верила обещаниям, но надеялась.

Захватив сумочку, она направилась в гараж, примыкавший к дому. Открыла дверь, соединяющую гараж с домом, и шагнула внутрь. И в ту же секунду во рту появился вкус желчи вместо вкуса ароматного кофе. Диана замерла на месте: в воздухе висел запах сигаретного дыма. Ее сердце учащенно забилось…

В первые секунды ей показалось, что незваный гость – еще здесь, в ее машине или под ней. Или в доме… Нет, она ведь только что отперла дверь, соединяющую гараж с домом. Ему не удалось пробраться дальше гаража. Диана нагнулась, заглянула под машину: ничего. Внутрь машины: никого. Слава Богу, слава Богу.

Медленно приблизилась к двойным дверям гаража. Это были старомодные двери, без дистанционного управления.

Обыкновенные прочные деревянные двери на петлях закрывались на два засова. Прошлой ночью она, должно быть, забыла задвинуть засовы, так как двери были не заперты. «Как неосторожно», – подумала Диана.

Озираясь по сторонам, она бросила взгляд на пол и увидела окурок сигареты. Подняла: видимо, кто-то растоптал его, ей удалось разобрать только название – «Мальборо».

Среди знакомых Дианы никто не курил «Мальборо». Правда, эту марку сигарет курит уйма людей. И не исключено, что кто-нибудь из ее знакомых или пациентов тоже курит такие сигареты. Она просто не знает об этом. Постойте-ка: почему же обязательно думать о знакомых или пациентах. Может, как в добрые старые времена, к ней в дом рискнул забраться обыкновенный грабитель.

Тогда этот грабитель, наверное, прежде всего забрался бы в окно и изнасиловал Диану. Потом, перерезав ей глотку и прихватив с собой ее сумочку, скрылся бы. (Может, это тот мужчина, который стоял и курил в лощине в злополучное утро, когда убили Дугана? Господи, как она ненавидела всех, кто работал в «Обеспечении безопасности».) Но нет. Такое случается только со звездами экрана или психиатрами: их часто преследуют люди, страдающие психозами.

«Преследуют» – какое ужасное слово. Диана вздрогнула. Может, позвонить шерифу округа Санта-Барбара? А что, если покупка этого дома – не такая уж блестящая идея и ей следует продать его. (Что? Даже не начав обставлять его? Ни за что!) Или, может, послать все к чертовой матери и не выдумывать всяких глупостей?

На последнем соображении она и остановила свой выбор. Распахнула двери гаража, с печальной улыбкой на губах вернулась к машине, отыскала в сумочке ключи. Когда отпирала дверцу машины, заметила клочок бумаги, белевший в дождевой канавке над дверцей водителя.

Что это? Белая визитная карточка. Она вытащила ее и с удивлением обнаружила, что держит в руках свою собственную визитку.

Что-то заставило ее перевернуть карточку. На обратной стороне, прямо под ее именем, написанным китайскими иероглифами, четким почерком было выведено: «Люблю тебя. XXX». Сердце женщины тоскливо сжалось, мурашки поползли по коже…

Диана припомнила: когда в последний раз она доставала визитную карточку для Эда Херси, ей показалось, что пачка намного тоньше, чем должна быть. Значит, кто-то украл ее визитки. И у этого человека есть, вероятно, свой продуманный план. Он уже начал осуществлять его…

В голове мелькнула мысль об Эде. Затеплилась надежда: может, это он так подшутил над ней? Заехал вчера вечером, когда ее не было, увидел, что двери гаража не заперты, и оставил визитную карточку, чтобы тактично напомнить: «Ты, конечно, человек взрослый, но надо быть внимательнее». Как мило!

Однако, пока она добиралась до Бель-Кова, волнение ее улеглось и оптимизма поубавилось. Эд не стал бы так вести себя. Все обнаруженные следы указывали на то, что в ее доме был вор. Опытный полицейский не устраивал бы подобных инсценировок. И разве Эд не говорил ей, что бросил курить? Разве он когда-то курил «Мальборо»? Диана не припоминала.

Переступив порог своего кабинета, она первым делом позвонила Эду. Пожурила его слегка. Он слушал молча. Потом сказал:

– Это был не я. – В трубке что-то зашелестело. – В эту минуту я смотрю на карточку, что ты мне дала.

И тут будто вспышка молнии осветила все произошедшее. И Диане не понравилось то, что она увидела. Так все-таки вор был. Он проник в ее святая святых, в ее жилище.

Он курил, как и тот мужчина в камуфляжных джинсах, что украл у нее газету. У него были ее визитные карточки; он любил ее. Такие случаи хорошо изучены психиатрами. Подобные «навязчивые идеи» могут доставлять беспокойство не один год…

– Диана? – позвал Эд. – Диана, ты меня слышишь?

– Да, слышу.

– Неужели ты всерьез подумала, что я способен опуститься до такого уровня? Послушай, какой же блюститель порядка может так поступить?

– Извини, конечно, я должна была сама сообразить, что это не ты. Но пока я так думала – все было в порядке. Но теперь…

– А что с сигнализацией? Не работает? – перебил ее Эд.

– Еще не установлена.

В затянувшемся ответном молчании Эда ощущалась искренняя озабоченность. Если можно так расценить молчание.

– Я установлю сигнализацию. В ближайшее же время, – заверила его Диана.

– Хорошо. И конечно, ты должна купить пистолет взамен украденного.

– Сделаю. Обещаю.

Опять молчание, на этот раз менее длительное.

– Так как мы договоримся? – спросил он.

– У Харли. В субботу… помнишь? Можем взять мою машину.

– Прекрасно.

– Хочешь, я заеду за тобой?

– Хорошо бы. Скажем, в полдень встретимся в участке?

– Договорились.

Диана положила трубку. В душе, как в прежние времена, она ощущала прилив нежности к нему. Его слова: «Ты подумала, что я способен опуститься до такого уровня?» – очаровали ее. Они свидетельствовали о его полной растерянности. Размышления Дианы прервала Джулия, вошедшая в кабинет с пачкой отчетов под мышкой.

– Джулия, ты не брала отсюда моих визиток? – с надеждой спросила ее Диана.

– Нет.

– Значит, кто-то другой взял их, у меня осталось совсем немного…

– Пациенты иногда прихватывают, – безразлично промолвила Джулия.

– Нет, нет. Я имею в виду мои личные визитные карточки, с домашним адресом.

Диана объяснила Джулии, что случилось.

– Может, один из ребят, направленных судом к нам на лечение? – высказала предположение Джулия.

– Почему ты так думаешь?

В ответ Джулия пожала плечами.

– Это же банда проходимцев, – сказала она, придав лицу зверское выражение. Диана невольно расхохоталась.

– А теперь, – подытожила Диана, – давай поговорим серьезно. Поговорим о Джонни Андерсоне. – Она отперла свой портфель, достала желтый блокнот. – Это его первый опыт. Записи относятся ко второй неделе мая. Тщательно изучи их; расскажи мне, что ты в них обнаружишь. Обрати особое внимание на то, что он пишет о своем отце. Джонни обращается к нему по имени, порой по имени и фамилии; я хочу выяснить, о чем это свидетельствует.

Джулия взяла блокнот. Но прежде чем приступить к чтению, сказала:

– Знаешь, я думала о Джонни. О его первом визите к нам, когда Тобес тоже пришел по ошибке.

– Да?

– Помнишь, как Тобес играл с грузовиками и другими игрушками? Тебе не кажется, что он несколько староват для подобных развлечений?

Диана нахмурилась.

– Ты права, – задумчиво произнесла она. – Тобес так умен… Странно.

Она встала и, предложив Джулии пересесть за стол для совещаний, направилась к ней.

– Джонни Андерсон, – вспоминая тот день, начала Джулия. – Не могу понять причины, но мне кажется, что Тобес занялся тогда игрушками только в расчете на Джонни.

Диана нахмурилась.

– Может быть. Послушай. Я хочу проверить кое-какие свои выводы, – сказала она, присаживаясь к столу. – Меня это заботит, и это важно.

– Слушаю.

– Ты знаешь, как Тобес любит щеголять своей начитанностью, своим умом?

– Верно.

– И это не просто хвастовство, как бывает со многими ребятами его возраста; во всем этом есть свой смысл.

– И весьма глубокий.

– А теперь подумай и попробуй представить себе, откуда у Тобеса такой запас знаний?

Джулия выжидательно посмотрела на Диану, но ее наставница была абсолютно серьезна. Тогда, закрыв глаза, Джулия попыталась сконцентрироваться на своих ощущениях.

– Что ты видишь? – спросила Диана немного погодя.

– Я вижу… Тобес сидит за столом. С книгами. Полулежит в постели, обложенный книгами. Лежит в поле, читает.

– О чем говорит тебе его бессознательная жестикуляция и мимика?

После долгого молчания Джулия ответила:

– Он закрыл руками уши. Уткнулся в книгу, читает запоем.

Диана восхищенно стукнула по столу ладонью:

– И я вижу то же самое! – воскликнула она. – Он отгораживается от внешнего мира, с которым не может справиться.

Взволнованная Джулия широко открыла глаза.

– Значит, его детство было таким безрадостным, что он бежит от действительности в воображаемый мир, где все намного лучше…

– Точно. Обстановка его детства была абсолютно невыносима – именно так, другого объяснения нет, – поэтому Тобес погрузился в книжный мир, отказавшись от реального. Полученные при этом знания во многом только побочный результат такого сознательного ухода от всего, что его окружает.

Лицо Джулии омрачилось.

– Да, но… он никогда не намекал на свое тяжелое детство.

– Нет. А почему ты считаешь, что это так? – решила уточнить Диана.

Не зная, что ответить, Джулия задумчиво смотрела на нее. Диана не торопила. Но тут зазвонил телефон: прибыл первый пациент, Гари Гилберт. Семилетний мальчик болезненно реагировал на дрязги своих родителей, занятых затянувшимся разводом. Данный случай требовал от Дианы максимум внимания и особо продуманных действий. Но пока она шла по коридору к игровой комнате, в голове продолжали вертеться слова Джулии: «Тобес занялся этими игрушками только в расчете на Джонни». А что, если она права, рассуждала Диана, и поведение Тобеса в тот день было целенаправленным, являлось частью тщательно продуманного плана?

Диана вошла в игровую, любезно кивнула матери Гари.

– Доброе утро, Гари, – сказала она весело. – Так о чем ты писал в дневнике на этой неделе, покажешь мне?

Начинаю постепенно разбираться во владениях семьи Андерсонов. Нашел место, откуда прекрасно просматривается большая часть их дома: дуб неподалеку от садовой калитки. Надо вскарабкаться на первую большую развилку и укрыться в листве. Оттуда видно окно спальни Джонни. Виден и запущенный сад за домом. Трава там переросла уже самого Джонни, на грядках полно сорняков, часть ржавой ограды местами обрушилась. Кому-то предстоит большая работа, а лето уже в полном разгаре. Не завидую этому человеку. И тем не менее хочу сам поработать здесь.

Ранее субботнее утро. Сижу на своем дереве. Солнце еще нежаркое, бледно-желтое, обдувает прохладный ветерок, моя кожа покрылась пупырышками. Сидеть на ветке, не подложив ничего, ужасно больно и неудобно; как птицы справляются с этим? Слушаю по магу «Голландца» и жду, когда появится Джонни.

Наконец – движение.

Из-за угла дома, где, как я выяснил, находится кухня, выходят два человека. Доктор Диана и Джонни. Она положила руку ему на плечо. Усилием воли подавляю гнев и слежу за другой рукой, в которой какие-то книги. Готов отдать свой единственный глаз (один я уже принес в жертву, пообещав отдать его за возможность проникнуть во владения Андерсонов, помните?), чтобы узнать, о чем они говорят.

В это субботнее солнечное утро, вручив подарки, Диана внимательно наблюдала за реакцией Джонни. Книга о китайской опере сразу же привлекла его внимание. Это закономерно: автор, пишущий специально для детей, снабдил ее множеством рисунков и фотографий, а также подробными пояснениями, как, например, по раскраске лица отличить героя от негодяя или ученого – от солдата. Диана хотела внушить мальчику, что духовные ценности, содержащиеся в волшебных сказках о привидениях, сохранили свое значение до наших дней, стали сутью искусства. Таким образом, очень осторожно она пыталась отвлечь его внимание от духов и вампиров.

Джонни понравилась книга. Он вертел ее в руках, листал, задерживаясь на некоторых картинках. Диана умышленно продолжала все это время болтать с ним, и он не мог углубиться в изучение книги. Затем она переключила его внимание на книгу под названием: «Знакомьтесь с китайскими иероглифами». Принесла она еще и третью книгу – о китайских обычаях. Эта книга заинтересовала Джонни больше остальных. Ему захотелось прочитать ее немедленно, тотчас же, пока она здесь. Он попросил ее подержать две другие книги и уселся изучать оглавление. Заглянув через его плечо, Диана увидела, что внимание его привлекла глава «Погребальные обряды». И тут она ощутила некоторую неуверенность в разумности своих действий.

– Неужели на самом деле китайцы просто ложатся и ждут смерти? – спросил Джонни с благоговейным ужасом.

– Да. Дома для умирающих находились в специальных районах; когда человек понимал, что его время приближается, он направлялся туда и ждал конца.

– Но как они узнавали, что пришел их час?

Диана задумалась. Мейжу, ее мать, знала. Она стала чаще надевать платья с высокими воротниками, сань-фу, и наносить визиты знакомым, с которыми не виделась годами. Стала чрезвычайно рассеянной. Как врач, Диана поставила диагноз: легкая форма старческой потери памяти; слава Богу, у Ма-ма не было старческого слабоумия. Однажды Диана увидела, как Мейжу передавала своей старинной подруге прядь волос (вместе с этой женщиной она покинула родину в 1959 году). Для китайца такой ритуал – верный признак приближающейся смерти. Затем, за неделю до того, как Ма-ма заснула вечным сном, она отдала Диане свое обручальное кольцо: она не хотела, чтобы ее похоронили вместе с ним. Диану эта просьба поразила больше всего остального; если до этой минуты еще оставались сомнения, то теперь она поняла, что все кончено.

– Похоже, некоторые люди знают, что умирают, – сказала она. – Врачи не могут этого объяснить.

– Доктора ни черта ни в чем не смыслят, – уверенно сказал Джонни.

«Как верно, – подумала Диана. – И как интересно, что мальчик решился так высказаться перед своим врачом. Прогресс!»

– Беда в том, – сказала она, – что доктора знают очень много, но никогда не знают, что мы от них ожидаем.

– Верно, – согласился Джонни.

«Врачи олицетворяют фигуры отцов; доктора и отцы ни черта не смыслят в важных вещах; вот о чем он говорит. Гм…»

Беседуя, они прогуливались за домом. Вдруг Джонни побежал к ограде у дальнего конца сада. Поглядывая на часы, Диана последовала за ним. Ее визит в этот дом преследовал двоякую цель: еще раз понаблюдать за Джонни в домашней обстановке, а также побеседовать с Майком Андерсоном. Но Майк был «занят» (другими словами, не хотел ее видеть). За Эдом же она должна была заехать, чтобы вместе отправиться к Харли, не раньше, чем через три часа.

Между тем Джонни позвал ее.

– Хочу вам кое-что показать, – бросил он через плечо. Остановившись, мальчик вынул что-то из кармана своих джинсов. Это было полароидное фото хорошенькой женщины в ярко-желтой лыжной куртке и шерстяной шапочке.

– Твоя мама? – спросила Диана, рассматривая фото. – Красивая.

– Завел нового друга, – не ответив Диане, сказал Джонни. Они уже шли рядом по дорожке.

– Да? В школе? – обрадовалась Диана.

– Нет. – Он помолчал. – Здесь, – объяснил он, указав на дорожку, ведущую к кладбищу.

– Ты опять ходил туда? Один? – заволновалась Диана.

– Нет. Вы сказали, что это опасно. Встретил его на дорожке.

– Кто он?

– Привидение.

Джонни шел впереди, глядя себе под ноги, будто не хотел, чтобы она прочитала что-то в его глазах.

– Уверен, что это было привидение?

– М-м-м.

«Как понимать: „да“ или „нет“?»

– Дружески настроенное привидение?

– Очень. Хочу посмотреть, не разыщем ли мы его? – решительно сказал мальчик.

Они дошли до калитки; плетеные босоножки жгли подошвы ног.

– Конечно, – услышала она свой голос. «Держись!» – подумала про себя.

В это время в окне нижнего этажа появилась Николь.

– Кто хочет лимонада? – крикнула она им.

– Умираю от жажды, – с облегчением отозвалась Диана.

Мальчик поднял на нее глаза; по их выражению было трудно определить, расценил ли он ее слова как предательство, удобную отговорку или испытывал облегчение. Повернув назад, они услышали шуршание колес: к дому подъезжали машины. Джонни нахмурился.

– Должно быть, папины друзья, – произнес он с каким-то странным выражением.

– Подрядчик твоего отца, наверное?

– Ага. Майк работает на эту компанию. Его называют проектировщиком. Его сюда послали, чтобы заключить какую-то крупную сделку. Эти люди приехали, чтобы встретиться с ним.

– Почему ты зовешь отца по имени? Ты это часто делаешь и в дневнике. Большинство мальчиков просто сказали бы «папа».

Джонни пожал плечами. Из-за дома доносились звуки приветствий. Диана и Джонни подошли к окну кухни, но едва собрались завернуть за угол, как на лужайку выбежал мальчик. Диана внимательно его оглядела. Высокий, тощий, с тусклыми черными волосами, свисающими крысиными хвостиками на лоб. В голубых джинсах, ярко-красной майке, красных теннисных туфлях – все, казалось, ему велико. Загорелое веснушчатое лицо. В узких глазах светится ум. Мальчик настороженно уставился на них. Источник такой враждебности, возможно, объяснялся тем, что в школе его дразнили из-за оттопыренных ушей. Диане никогда не приходилось видеть таких больших ушей у мальчиков его возраста: на вид ему было лет двенадцать.

– Привет, – выдавил он. – Я – Арни Кранц. А ты, наверное, мальчишка Андерсона, папа велел мне пойти и разыскать тебя.

– Привет, – ответил Джонни. Он не познакомил мальчика с Дианой. И это было хорошо: она не хотела препятствовать новым связям, хотя внутренний голос нашептывал ей, что ничего хорошего из этого не получится…

Она направилась в кухню. Николь приветственно улыбнулась вошедшей Диане.

– Боялась, что упустите Майка, – пробормотала она. – Они собираются отправиться по делу, тут, поблизости. Приехали субподрядчики, землемеры, только что прибыл специалист по установлению зональных тарифов, кто-то еще.

Она рассмеялась, скрывая свою неловкость за маской беззаботной женственности, но переусердствовала. Диана уже наблюдала подобное в ней и раньше. Сегодня на Николь были соломенные сандалии, платье с цветочным рисунком и пуговицами от ворота до подола. Никакой косметики: она выглядела молоденькой, лет на двадцать с хвостиком. Но Диана знала, что ей тридцать четыре. Майк, видимо, неравнодушен к круглолицым блондинкам; его первая жена выглядела похоже.

– Не мешало бы нам поговорить, – сказала Диана, принимая стакан лимонада. – Вы можете помочь мне решить основную проблему.

Они уселись у соснового стола. Лимонад был превосходный, непереслащенный, как раз такой, как любила Диана.

– Какую проблему?

– Заинтересованы ли вы в семейном лечении, или мне продолжать заниматься одним только Джонни.

Николь избегала встречаться взглядом с Дианой. Она мысленно сверяла свой ответ с реакцией Майка, не важно, что его нет поблизости.

– Боюсь, я не… – начала она.

– Объясняю. Семьи воспроизводят сами себя, поколение за поколением. Вы с Майком выбрали друг друга в качестве партнеров, потому что у вас были похожие семьи. Вы можете думать иначе, но это именно так. Вы скрываете друг от друга одни и те же проблемы, и от Джонни – тоже. В вашем браке возникают проблемы, верно?

Николь растерялась: что за манера разговаривать у этой гостьи. Да еще в ее кухне! После затянувшегося неприятного молчания она все же кивнула в знак согласия:

– Мы… наверное, проявляем ненужное упрямство. Иногда.

– Итак, вы ощущаете вину, свое несоответствие – иной раз по отношению к Майку, иной раз – к Джонни. И боюсь, Джонни стал козлом отпущения. Если мы хотим снять этот непосильный груз с его плеч, то очень важно освободиться от этого груза и вам.

– Но мы никогда не перекладываем своей вины на Джонни!

– Сознательно – нет. Но все это таится в глубинах подсознания – вашего и его.

Диана попыталась как-то смягчить резкость своих слов, показаться добрее. Но после смерти матери мягкость и доброта постепенно угасли в ее душе. После смерти Ма-ма она стала без обиняков высказывать людям в лицо то, что думает. Сейчас, глядя на Николь, Диана, казалось, читала ее мысли: «У Майка могут возникнуть проблемы».

Вся проблема заключалась в Майке. Как бы в подтверждение ее мыслей в открытое окно донесся его голос: «Хватит тратить время на эти скучные книги, Джонни. Вы с Арни пойдете с нами, и не отставайте».

Глаза Николь и Дианы на мгновение встретились. Диана не заметила того взаимопонимания, готовности к сотрудничеству, которое было минутой раньше. «Кто угрожает моему мужу, угрожает мне…» – говорил ее взгляд.

– Майк взволнован, потому что до сих пор не подписан контракт, не согласованы все вопросы, – тихо пыталась объяснить Николь. – Он любит играть в баскетбол, в разные спортивные игры. А Джонни ненавидит все это. Джонни – застенчивый ребенок, правда? Майк, ну…

– Это не застенчивость. Дело в другом: ребенок не в силах наладить отношения с вами, с его мачехой.

– Я старалась изо всех сил, Диана.

– Может, и перестарались. Может быть, сейчас пришло время установить для него несколько основных правил, а в остальном – предоставить его самому себе. Пусть знает, что за ним никто не следит…

– Возможно, вы правы, – вздохнула Николь. – Столько проблем… Джонни любил свою мать, он обожает отца и не может понять, почему Майк – со мной. Потом эта автокатастрофа, когда погибла Лесли.

– Лесли… первая жена, мать Джонни?

– Верно.

Диана наклонилась вперед, чтобы подчеркнуть важность своих слов:

– Она мертва.

– Убедите в этом Джонни, – попросила Николь. Долгая пауза. – Убедите Майка.

Сейчас позабавлю вас: ходил вчера в библиотеку, взял кое-что Джейн Остин.«Проницательный читатель», всю эту чепуху. Может, буду подражать ее стилю. Потому что, понимаете, мне впервые пришло в голову, что во всей этой истории есть сюжет, из которого в один прекрасный день получится целый роман. Вероятно, происходит что-то очень важное. Поначалу мне казалось, что веду эти записи, чтобы снять тяжесть с души. Теперь становится интересно.

«Читатель, я вышла за него замуж».

Знаменитые последние слова.

Итак, я сижу на своем дереве, как горилла в гуще ветвей. И вдруг вижу: целая компания бездельников спускается по дорожке от chez Андерсонов (романтический язык – французский), разворачивают планы, манипулируют с измерительными приборами и – Бог ты мой! – еще с какими-то штуками. В моем сценарии такая сцена отсутствует, мистер Де Миль. Спрашиваю вас: кто эти люди?

Они двигаются по дорожке, как процессия, направляющаяся к эшафоту. Мой ягненок – посередке – жертва, которую ведут на заклание. Сегодня он выглядит как самая настоящая жертва.

Он не один.

Рядом с Джонни идет слизняк. Я – эксперт, быстро определяю таких типов. Не обязательно слышать его угодливый голосок или прикасаться к влажной ладони. Мальчик приблизительно того же возраста, что Джонни, у него порочный взгляд; он – себе на уме.

Соскользнув с дерева, на некотором расстоянии следую за ними. Слышу обрывки разговора. Говорят что-то о муниципалитете, который утверждает зональные владения; кто-то знаком с кардиналом, которого можно убедить помочь с секуляризацией в обмен на пожертвование в церковный фонд. Майк Андерсон лезет из кожи вон, чтобы выглядеть своим в доску, заверяет, что так не раз уже делали в Калифорнии. Лично мне ничего об этом не известно.

Первая группа уже приближается к дорожке, ведущей к нашему с Алисой Морни тайнику. Слава Богу, они свернули на главную аллею, которая выведет их к Уинчестеру.

Слизняк, однако, заметил эту боковую дорожку. Схватив Джонни за руку, он тащит его за собой, в заросли мелколесья. Джонни сопротивляется, но Слизняк смеется: «Это же забавно». Слышу: «Смелее, Джон, будем исследовать эти нехоженые тропы». Тем временем Майк Андерсон идет со своими гостями вперед и ничего не видит…

Радость охватывает меня. Показать Слизняку, где раки зимуют, – это же одно удовольствие. Если он посмеет хоть пальцем дотронуться до моего любимого, я разберусь с ним.

А он так и делает. Будь он проклят!

Этот гнусный шпик, этот подонок, обхватив Джонни обеими руками за талию, тащит его за собой. Джонни, плотно прижав локти к бокам – движение, запомнившееся со времен моего счастливого детства, – вырывается. Вернее, пытается вырваться, потому что Слизняк не отпускает его. Джонни работает локтями, извивается. Слизняк, конечно, сильнее.

Они уже в пятидесяти ярдах от поворота. Следую за ними, прячась за деревьями. Ступаю бесшумно.

Наконец, Джонни, высвободившись, несется вперед, не обращая ни на что внимания. Бурелом, гнилые стволы мешают ему. Трава, папоротники, коряги хватают за ноги. Чаща деревьев становится гуще, появляется отвратительно влажный запах. Джонни по лодыжки увязает в черной грязи…

– Джонни! – поет Слизняк. – Иди сюда, поиграй с Арни.

– Арни, – окликаю его я.

Слизняк слышит. Останавливается. Оглядывается. Он не подозревает, что смотрит прямо на меня – мое лицо скрыто густой листвой. Ему не по себе. Это меня радует.

Я достану Арни, я ему покажу.

Тем временем Джонни и след простыл. Сердце мое колотится в груди как бешеное. Никто самостоятельно не найдет дороги из этого уголка кладбища. Никто.

Арни направляется следом за Джонни. Дорогу преграждает завал из ивовых веток; он пробирается через них и увязает в грязи. Стоит пошатываясь, потом комически медленно заваливается на бок…

Откуда-то появились два рычащих пса. Арни, весь в грязи, пулей выскакивает из своей илистой ванны. Его задница мелькает среди белых стволов берез. Собаки недолго преследуют его. Одна, рыжая, с короткими толстыми лапами, – старая знакомая. Вреда большого от нее не будет. Другую, похожую на добермана, я раньше не видел. На обрубке ее хвоста – гноящаяся блямба. Раны здесь заживают плохо.

Собаки, разрываясь от лая, останавливаются по эту сторону березняка. Готовясь к схватке, открываю свой пружинный нож. Но в этом пока нет необходимости. Собаки возвращаются к той вкусной кучке, куда чуть не приземлился Арни.

Наверное, я не смог бы убить собаку. Точно, не смог бы. Убью, только если возникнет дилемма: Плутон или moi, в таком случае именно moi вышел бы победителем из этой схватки.

А сейчас мое внимание привлекает Джонни. Пробираясь к дому, он бредет мимо моего тайника. Дороги нет, дневной свет почти сюда не проникает. Джонни на ощупь продвигается сквозь заросли терновника. Скоро он выбьется из сил, утратит дыхание и волю к жизни. Арни случайно набредет на него: он будет висеть, раскинув руки, запутавшись в паутине чудовищного паука…

Помните ту удивительную фотографию (ее публиковали не раз): человек склонился к ограде, опустив голову на скрещенные руки, его лица не видно? На нем ничего нет, кроме набедренной повязки. Я часто задумываюсь: что оплакивает этот человек? Может, в таком вот положении Арни и найдет Джонни…

Сделав порядочный круг, не замеченный мальчиками, выбираюсь из своего тайника. Они не догадываются, что я рядом, хотя мне слышны голоса обоих.

– Джонни, – нежно воркует Слизняк. – Джонни, где ты? – В его голосе звучит насмешка.

С Алисой – полный порядок. С незапамятных времен мирно покоится она под покрытой зеленым мхом могильной плитой. Мусор, валяющийся вокруг, принес я сам. Чтобы попасть сюда, нужно проползти на четвереньках почти десять ярдов. Не мне одному известно это место. Иногда его посещают и другие. Сегодня, например, рядом с могилой Алисы появилась большая груда земли. Похоже, землю вскопали совсем недавно. Перепутанные стебли травы торчат из-под комьев земли цвета ржавчины. Ненавижу эти вторжения на мою территорию.

Рыдающий голос Джонни звучит совсем рядом.

– Нет, нет, – жалобно скулит он, – дерьмо, дерьмо, дерьмо! – Голос его прерывается. Внимательно прислушиваюсь. Да – в той стороне…

Когда, словно из-под земли, я появляюсь рядом с ним, он реагирует не так, как я ожидал. Не прыгает от радости. Медленно поворачивается и, оказавшись лицом к лицу со мной, произносит:

– Вот и ты…

Его бледное, расцарапанное колючками терна лицо – в пятнах грязи. Штаны порваны. От него воняет: здесь омерзительная грязь, да еще собаки гадят. Но когда он прислоняется ко мне, а я обнимаю его худенькое тельце, все это уже не имеет значения. Мы обретаем мир и покой в населенном призраками лесу.

Голоса откуда-то возникают и исчезают, с трудом пробиваясь сквозь вонючий, затхлый воздух: «Джонни, Джонни!» – на этот раз зовет не Слизняк-подлиза Арни. Это голоса взрослых, но где-то далеко. Джонни отстраняется от меня.

– Я потерялся, – говорит он дрожащим голосом. – Послушай, Тобес, что мне делать?

Притягиваю его снова к себе, но он отталкивает меня.

– Ты такой холодный, – говорит он дрожа. – Ты, как мертвец, такой холодный.

– Джонни! – Мужской голос доносится издалека; поиски ведутся не в том направлении.

– Он убьет меня, когда я вернусь, – бормочет Джонни.

– Кто, Арни?

– Папа.

– Не волнуйся. Я отведу тебя домой. – Нахожусь в нерешительности: хочу показать ему свое тайное убежище. Конечно, так и сделаю. Но это – серьезный момент в наших отношениях, ведь мы пересечем Заповедную Границу. – Хочешь познакомиться с Алисой? Сюда…

Не оставляя Джонни времени на расспросы, поворачиваюсь в полной уверенности, что он последует за мной. Вскоре мы уже ползем на четвереньках друг за другом. Наконец деревья, гнилые стволы и завалы из веток расступаются. Поднимаемся на ноги. Он оглядывается, и я, как бы впервые, смотрю на свое убежище его глазами. Холмик земли: могила Алисы, плита покосилась от времени; куча недавно вскопанной земли; мусор. Молодая поросль и старые деревья так густо переплелись, что образовали непроходимую, уродливую стену. Уродливую потому, что деревья из-за недостатка места приобрели уродливые формы. Повсюду здесь болезнь, упадок и гниение. Джонни ощущает это. Вижу по его глазам.

– Поздоровайся с Алисой, – говорю я, указывая на могилу.

Он никогда не выберется отсюда без моей помощи. Он в ловушке.

Если бы я убил его и похоронил здесь его тело, никто никогда не узнал бы об этом.

Эти мысли читаю в его глазах.

– Хочу домой, – хнычет он.

Стою молча. Взгляд скользит по таинственной куче земли рядом с могилой Алисы. Почва еще рыхлая. Это потому, что дождь не проникает сюда и на поверхности кучи не образовалось гладкой корочки. Когда пройдут сильные ливни, картина изменится. Куча мало-помалу исчезнет вместе с тем, что зарыто под ней. Земля поглотит все это. Переварит в своей утробе.

– Пожалуйста, – скулит Джонни.

Подхожу к нему. Он отшатывается, но стена деревьев непроходима. Джонни шарит вокруг глазами, отыскивая туннель, по которому мы вползали сюда. Приблизившись, кладу руки ему на плечи. Его бьет дрожь. Сжимаю его изо всех сил.

– Джонни, – шепчу я. – Джонни…

И тут, совсем близко от нас, за стеной зарослей, раздается голос Слизняка:

– Ага, вот ты где, мелкий воришка.

Арни не должен заметить нас! Нет, ни в коем случае! Он не должен видеть этого места.

Мое сердце, чуть не выскочившее из груди, вновь бьется в нормальном ритме. Слизняк блефует. Не видно ему ничего.

Мы с Джонни смотрим друг на друга. Прижимаю палец к его губам.

– Эй, Джонни, – вопит Арни, – выбирайся оттуда.

Я трясу головой. Губы Джонни трогает легкая улыбка.

– Твой папа тебя ищет, воришка. Разве не слышишь, как он тебя зовет? – продолжает Арни.

Слышу его шаги, это помогает определить его местонахождение. Он рядом, но не так близко, как мне показалось сначала.

– Не выдавай меня Арни, – прижав губы к моему уху, шепнул Джонни.

На цыпочках иду к лазу, через который мы попали сюда. Жестом приказываю мальчику следовать за мной. Ползем. Наконец зеленые заросли расступаются – мы на воле. Не строю никаких планов. Просто хочу проводить Джонни до главной аллеи, поближе к дому. Но вмешивается указующий перст Судьбы.

Арни бродит по другую сторону тайника, вдали от места, где мы находимся. Тащу Джонни за руку подальше от Арни. Мы двигаемся к дорожке, ведущей на Корт-Ридж. Идти тяжело. Но вот наконец и открытое пространство. Здесь почему-то не растут деревья и по всему лугу, как зубы динозавра, торчат покосившиеся могильные плиты. Теперь мы можем бежать. Но слышим, как позади нас сквозь заросли продирается еще кто-то.

Никто не должен видеть нас вместе. Это важно для будущего.

Меняем направление, бежим к ближайшим деревьям. Едва успеваем укрыться – появляется Арни. Остановившись среди могильных плит и заслонив рукой глаза от солнца, он оглядывается.

– Он побьет меня, – тихо хнычет Джонни.

Жестом велю Джонни замолчать, толкаю его в густые кусты и, убедившись, что его не видно, выхожу на охоту.

Очень скоро нахожу то, что мне нужно. На этой открытой площадке, особенно в жаркие дни, полно ужей. Поднимаю за шею и хвост одного, сворачиваю спиралью и засовываю в карман.

Арни меня все еще не заметил. Выбираю дерево неподалеку от укрытия Джонни, забираюсь повыше. Мои ноги скребут по коре, я произвожу слишком много шума. Обнаружив его источник, Арни подходит ближе.

– Джонни, – кричу я, уже не заботясь о том, что меня услышит Арни. – Не бойся, пусть он увидит тебя, беги к деревьям, туда, где мы шли.

Увидев Джонни, Арни тут же пускается в погоню. Джонни спасается бегством.

Арни увеличивает скорость. Двадцать ярдов. Десять. Пять…

– Привет, – кричу я. – Арни!

Остановившись от неожиданности, он сердито смотрит вверх. И тут я бросаю ужа прямо ему в глаза.

Господи, что тут началось. Арни издает дикий вопль. Его можно понять! Пусть это всего лишь уж. Но противная, холодная рептилия. И потом, змеи хорошо разбираются, кто человек хороший, а кто – плохой. Но меня волнует не его состояние, меня волнует реакция Джонни…

Арни корчится на земле и визжит во всю мочь. Понимаете… по-настоящему вопит: кажется, сейчас задохнется и помрет. Ужа давно и след простыл. Мне по душе улики, которые сами исчезают. Я хотел было пописать на Арни, охладить, так сказать, его малость. Но решил не делать этого. Стою, хохочу.

– Прекрати! – Джонни с ужасом смотрит на меня.

– В чем дело? – не понимаю я.

– С-смеяться…

– А что плохого, если я смеюсь? – пытаюсь затеять дискуссию.

Но времени на философствования не остается: сквозь заросли пробираются люди, через несколько секунд они будут здесь, нам пора уходить. Тяну Джонни прочь. Но он все оглядывается, смотрит с жалостью на Арни, который в истерике корчится на земле.

– Это было у-ужасно, – говорит Джонни. – А если бы кто-то так поступил с тобой?

Никто и никогда со мной так не поступит. Это уже пройденный этап. Теперь моя очередь.

– Я сделал это ради тебя, – сердито возражаю я. – Мне показалось, что ты ненавидишь этого недоноска.

Мы уже в зарослях, и главная аллея должна быть неподалеку.

– Ты почти дома, – бормочу я и, чтобы успокоить, по-отцовски обнимаю его за плечи.

– Убери руку, – шарахается он от меня. – Ты холодный. Мне не нравится, когда ты ко мне прикасаешься. И мне не нравится твой смех. Ты похож на сумасшедшего…

Продолжаем подниматься на холм. Среди деревьев появляются просветы, грязь здесь подсохла, идти легче.

– Давай, – миролюбиво говорю я, – отведу тебя домой.

– Не хочу идти домой, – резко звучит голос Джонни. И его слова – полная для меня неожиданность.

– Тогда пошли, будешь жить со мной.

Некоторое время идем молча. Солнце прогоняет последнее облачко с его лица: злые чары рассеяны. Он заулыбался. Я тоже смеюсь: пусть себе думает, что мое предложение – шутка, почему бы и нет?

– Порядок, – говорю бодро. – Всегда рад тебе услужить.

– Спасибо. – Но глаза его недоверчиво смотрят на меня. – Что тебе от меня надо? – наконец говорит он. – Ты появляешься повсюду, где бы я ни был. Ведешь себя странно. Ты пугаешь меня.

Вижу, что шутливым ответом мне не отделаться. Знаю, что должен сказать правду, но слова застревают в глотке. Как сделать, чтобы этот парнишка поверил мне?

– Хочу стать твоим другом, – говорю я. (Выходит не очень-то здорово. Заикаюсь.) – Честно. Потому что у меня… их не очень много.

– Ты старше меня. Заведи себе друга своего возраста, – настаивает Джонни.

– Но мне нравишься ты! – почти кричу я.

– Ты меня не знаешь.

– Знаю достаточно, чтобы ты мне понравился.

Он больше не разглядывает меня, а, еле переставляя ноги, тащится дальше. Догнав его, заглядываю в лицо – он рассеянно улыбается, как будто у него есть секрет, тщательно скрываемый ото всех…

– Изучил бы это место так же хорошо, как я, – заискиваю перед ним. – Каждый дюйм. Тебе хотелось бы?

Он отрицательно мотает головой, потом кивает:

– Да, может быть.

В глазах Джонни – ненависть: осторожнее, Тобиас! «Если будешь хорошо вести себя, папа…» Заткнись. ЗАТКНИСЬ.

Заткнись, или вляпаемся в мягкое дерьмо.

– Я уведу тебя в другой мир, – вкрадчиво продолжаю я. Ненависть в его глазах уступает место удивлению и мольбе. Мне ничего не остается, кроме как продолжать. Одно плохо, сам не знаю, что, черт возьми, говорить дальше: – В мир Алисы Морни.

Джонни останавливается как вкопанный.

– Она умерла, – возражает он, резко обернувшись ко мне.

– Да. Она была первой, кого здесь похоронили, – продолжаю я.

Вот это удача: я попал, как говорится, в яблочко.

– Ты хочешь сказать, что она – дух-хранитель? – восклицает Джонни. Забавно: когда в тот день он гулял по кладбищу с доктором Дианой, то произнес ту же самую дурацкую фразу. – Ты веришь в это?

Киваю, надеясь в душе, что поступаю правильно.

– Серьезно веришь?

– Серьезно. – Выдерживаю паузу, соображая, что делать дальше. – Но сначала тебе надо пройти испытание, иначе я не смогу взять тебя туда.

– Какое испытание?

Мое искусство импровизации работает на полную мощность.

– Доказать, что ты не трус. Как в ту ночь, когда я звал тебя под окном, а ты не спустился.

Джонни отводит глаза в сторону…

– Ты выглядел… страшным, – бормочет он. – Мне была видна только твоя голова. Как будто – понимаешь? – ее отрезали.

О чем это он? Вспоминаю, что было той роковой ночью. И тут до меня доходит: моя кожаная куртка! Я был во всем черном. Моей фигуры не было видно! Хотел объяснить ему, но вовремя сообразил, что лучше промолчать. Роль безголового трупа гораздо загадочнее…

…Аллея, ведущая в Корт-Ридж, уже совсем близко.

– Ты же не веришь в духов, – спрашиваю на всякий случай, – правда?

– Не верю.

– А если я покажу тебе дух Алисы Морни? Хранителя? Что тогда?

Он бросает на меня робкий, неуверенный взгляд.

– Сделай, – говорит он, поколебавшись. – Тогда посмотрим.

– Так ты этого хочешь?

– В следующий раз, когда позовешь меня, я приду, – слышу уверенный ответ.

К моему удивлению, Джонни берет меня за руку. Сердце выскакивает из груди. Он будет моим, этот мальчик. Долгожданный момент приближается. Закуриваю сигарету; не надо бы курить, – но не в силах удержаться. Пламя зажигалки прыгает в моей руке.

– Боже мой, – произносит Джонни каким-то ненатуральным, не своим голосом. – Приношу свои извинения, сэр, за состояние нашего сада…

Сквозь клубы сигаретного дыма, как в тумане, вижу его дом. У калитки стоят две женщины: доктор Диана и Злая Мачеха. Догадываюсь, что этими фразами Джонни передразнивает свою мачеху. Хорошо бы доктор Диана не успела заметить, что я курю.

– Умоляю, вы должны простить нас… – Оборвав фразу на полуслове, Джонни бежит к женщинам. Его мачеха, ужасная Николь, протягивает к нему руку. Но, игнорируя ее, он бросается к Диане. Обнимает ее и утыкается головой в живот. Нарочито медленно поднимаюсь по дорожке. Интуитивно чувствую: док Ди смущена демонстративно изменническим поведением ребенка – ведь рядом стоит его мачеха. Но с этой ситуацией она, конечно, справится.

– Какие запущенные заросли. – Я небрежно киваю на заросший сад. – Доброе утро.

– Доброе утро, Тобес, – отзывается доктор Диана. В этот жаркий день от ее кожи веет прохладой, как от мокрого шелка. – Что делаешь здесь?

– Во-первых, гуляю по кладбищу. Проветриваю мозги.

– Он – мой друг, – пищит Джонни, уткнувшись в ее ремень.

– Верно, – подтверждаю я. – Мы познакомились в клинике. Он рассказал мне, что живет на Корт-Ридж. А сегодня потерялся, так, Джонни?

– Угу. – Он отпускает Диану и поднимает на нее глаза. – Тобес спас меня.

– А где отец и остальные? – строго спрашивает Николь. – Ты хочешь сказать, что тебе позволили отделиться от них?

– Угу, – мычит Джонни.

– Но я же говорила… – Взглянув на меня, Николь осеклась. – Джонни, иди в дом и умойся.

– Нет, – упрямится мальчик.

Сейчас начнутся слезы и пререкания, а я не в настроении все это выслушивать; кроме того, у меня своя проблема, которая требует рассмотрения, и я предлагаю, вновь кивнув в сторону сада:

– Хотите, помогу вам его расчистить? Думаю, что мои условия покажутся вам приемлемыми.

Джонни повизгивает от приятной неожиданности.

– Можно? Скажи, что можно. Пожалуйста, – канючит он.

– Ну, я… – Николь не знает, что делать. Смотрит на Диану. – Вы знаете этого человека?

Диана колеблется:

– Отчасти.

– Так что вы думаете об этом предложении?

Нелегко Диане дать ответ. Вот он я, пациент, направленный к ней на лечение решением суда. Вместо того, чтобы сидеть за решеткой, я отбываю свой срок на кушетке. Я ненормальный, с дурными наклонностями и, черт побери, сам уверен, что со мной опасно водить знакомство.

– А тебе удастся совместить это со своей работой? – спрашивает меня Диана.

– Конечно. Я буду работать в саду три раза в неделю днем. Вас это устроит? Семь пятьдесят за час: поверьте, это дешево. Три часа в день. Подходит?

Николь знает, что это – выгодная сделка; она читала объявления в разделе «Ищу работу» и знает, что почем. Но существуют другие факторы, от которых зависит многое. Один из них неровной походкой направляется по дорожке к нам; я спиной ощущаю его приближение…

– Джонни, где, черт возьми, ты был? – орет Майк.

Мы все молча смотрим на Майка и его спутников: разгоряченные, краснолицые, потные и в плохом настроении отцы семейств. Арни угрюмо плетется позади всех. Интересно, успел ли он рассмотреть меня до того, как на глаза ему свалился уж. Если да, то он просто не подает виду. Арни подавлен.

– Я потерялся, – спокойно отвечает Джонни. – Арни затащил меня на кладбище. Я не хотел идти, а он заставил…

Майк вытирает шею платком. Красив, как древнеримский полководец: седина в волосах, стрижка как у Росса Перо, сухопарый, весьма озабочен своей репутацией. Заявление Джонни выводит его из себя. Арни – сын одного из его подпевал, возможно, важной шишки в этой разношерстной команде. Майк с ними повязан.

– Позже разберемся с твоими сказками, – рычит он Джонни. – Иди в дом.

Воцаряется неловкая пауза. Джонни, потупив глаза, направляется к дому.

– Майк, – обращается Николь, – этот молодой человек спас Джонни, привел его с кладбища.

Поспешно киваю в знак согласия. Майк хмурится, потом кивает в ответ:

– Благодарю.

– Он садовник, – продолжает Николь. – Предлагает привести в порядок наш участок. Семь пятьдесят в час.

Майк тоже знает, что это очень дешево. Брови на его красивом лице ползут вверх, губы кривятся: «В чем тут подвох?»

– У тебя есть опыт такой работы? – спрашивает он.

– Да, сэр. Когда жил в Лос-Анджелесе, то приходилось работать садовником. Знаю, как пользоваться разными инструментами, подрезать изгородь, работать газонокосилкой…

– Хорошо, хорошо.

Уголком глаз вижу, что доктор Диана собирается что-то сказать. Я пропал, они обойдутся без садовника.

– Может, вы… – начинает она и умолкает. Майк вопросительно смотрит на нее. Она ему не нравится, это точно.

– В чем дело? – говорит он.

– Этот молодой человек – мой пациент, мистер Андерсон, и я…

– Тогда я уверен, – перебивает ее Майк, – что его рекомендации безупречны. – Он одаривает Диану выразительным взглядом. Медленно поворачивается ко мне. – Когда мог бы начать? – спрашивает он.

– Сегодня днем.

Майк задумывается, как бы еще не приняв окончательного решения. Задерживаю дыхание и бомбардирую доктора Диану телепатическими сигналами: «Док Диана, не говорите!»

– Ладно, – наконец произносит Майк. – Пусть попробует. Приходи к трем часам сегодня, устраивает?

– Конечно. Благодарю вас, сэр.

– Мне пора, – бормочет доктор Диана, обращаясь к Николь. – Передайте Джонни от меня привет, скажите, что жду его в следующий вторник.

Ревность гложет мне сердце. Так, вторник – его день. С ней.

– Приятного уик-энда, – желаю тем не менее я.

– Постараюсь. Еду на побережье.

– Это прекрасно, – машу ей рукой. Она в ответ любезно кивает. Направляюсь вниз по дорожке, закуривая на ходу. Но не успел я пройти и двух десятков шагов, как доктор Диана окликает меня. Понимаю, что она идет за мной; действительно, она почти у меня за спиной.

– Не знала, что ты куришь, – говорит она.

– Ну, я как-то стесняюсь этого. – Голос у меня совершенно охрип, заикаюсь. – Слабость, понимаете?

– Сколько раз приходил ко мне и ни разу не закурил.

Далось ей это курево!

– «Мальборо» – твои любимые сигареты? – продолжает она допрашивать. И я вижу, что она смотрит на пачку, которую я держу в руке. Пошла ты – знаешь куда? Какое ей дело? Молча киваю и гашу сигарету.

– Не допускай здесь вольностей, – советует она. – Это тихая, респектабельная семья. Веди себя соответственно.

– Обещаю, – отвечаю я спокойно. – И спасибо за поддержку.

– Я тебя не поддерживала…

Диана продолжает рассматривать меня, как будто я редкий, возможно, опасный экземпляр и неизвестно, чего от меня ожидать.

– Видите ли, – продолжаю я (понимаю, что надо заткнуться, но не могу), – для меня это очень важно. Работа на свежем воздухе. Милые люди, милая семья. Мой жизненный шанс.

Взгляд Дианы по-прежнему проницателен.

После нескончаемо долгой паузы она произносит со вздохом:

– Позволь мне сказать, что я думаю, хорошо?

Впиваюсь ногтями в ладони и отвечаю:

– Конечно.

– В тебе полно мусора, – говорит она уверенно и жестко.

Ее откровенность ошеломляет меня. Но у меня достаточно выдержки, молча жду продолжения.

– Ты приводишь меня в отчаяние. Почему? Потому что ты обаятелен, ты начитан, образован; больше, чем некоторые из моих друзей. Но ты растрачиваешь себя впустую…

Я должен быть безразличен к ее мнению. Но тем не менее ее высказывания задевают меня за живое.

– У тебя есть потенциал, Тобес. Так используй его!

Она разворачивается и, даже не попрощавшись, уходит. Только после того, как она почти скрылась из виду, закуриваю следующую сигарету. С первой глубокой затяжкой приходит облегчение и… смех, который так и рвался наружу с того момента, как Майк разрешил мне работать рядом со своим мальчиком…

Моим мальчиком тоже.

Смех Тобеса был для Дианы неожиданностью. Его поведение сильно ее озадачило.

Над чем он смеялся?

Диана возлагала большие надежды на разговор с отцом Джонни. Но ей было ясно, что сейчас ему не до нее – он будет занят со своими гостями весь остаток утра. Кроме того, Диане хотелось поговорить с Майком в спокойной обстановке, он же был слишком взвинчен тем, что Джонни потерялся на кладбище. Так что разговора сейчас явно не получится.

Итак, у нее оставалось два часа до момента, когда она должна была отправиться в полицейский участок за Эдом. Она поехала домой, пытаясь по дороге осмыслить ситуацию, которая совсем не радовала ее.

Должна ли она изолировать Тобеса, запретить ему работать у Андерсонов? Весь ее опыт клинициста, казалось, подсказывал ей, что Тобес безобиден; он переполнен тем жизненным опытом, который приобрел в детстве (надо обязательно разыскать его характеристики из средней школы); необъяснимо привязан к своему тайнику на кладбище: о нем он постоянно упоминает на ее сеансах; но в основе своей – человек честный и способен исправиться. Ей казалось, что он полезен Джонни, и Джонни, видимо, тоже привязан к Тобесу. К тому же совершенно очевидно, что Майк сделает прямо противоположное тому, что предложит она. Так какой смысл ломать голову?

У Тобеса в прошлом не замечено ни жестокости, ни склонности к сексуальным извращениям, так, во всяком случае, следует из полицейских отчетов, никаких признаков гомосексуальных наклонностей. Он рассказывал ей о своих опытах с девушками; то, о чем он говорил, выглядело правдиво и совершенно нормально для человека его возраста.

Тобес мог быть полезен Диане по многим причинам. Может, он занялся бы и ее садом?

Итак, как же все-таки распорядиться освободившимися двумя часами? Она поставила машину в гараж и вошла в дом. Коробки все еще стояли в передней как немой укор ей за невнимание и бесхозяйственность.

Эти коробки приобретены вчера. Она наконец поняла, что ей не хватает музыки. У Летти, служащей отдела регистрации клиники Святого Иосифа, был сын Ник. Он занимался продажей музыкальных записей и стереосистем. Конечно, Летти не была уверена, что Ник с Дианой договорятся, но все же обещала ей скидку и посоветовала: «Попытайся, по крайней мере». И Диана поехала. Ник оказался долговязым юношей с волосами, завязанными наподобие конского хвоста. Такой недотепа если встанет, чтобы поздороваться с вами, то потом так и останется стоять столбом. Магазин находился у порта, за шоссе А, неподалеку от его пересечения с Седьмой улицей. Подходя к дверям, Диана ожидала услышать оглушительный грохот джаза или «тяжелый металл». Вместо этого до нее донеслись звуки какой-то красивой мелодии. Тихие, нежные звуки раздавались в пустом магазине, по которому одиноко слонялся этот молодой человек.

– Что это? – удивленно спросила она.

– Дейм Кийри. Пуччини. «O mio bannino caro». – Лицо молодого человека выражало неприязнь и осуждение. Должны бы знать, что это такое. Потом, милостиво улыбнувшись, он напомнил: – Помните фильм «Комната с видом»? – И сразу в ее памяти всплыло: конечно, это та самая изумительная мелодия.

Диана поняла, почему его мать боялась, что они не поладят. В считанные секунды Ник обрушил на ее голову какие-то коэффициенты, широкие диапазоны частот, фильтры, понижающие уровень помех, и большие мощности. Она совершенно не разбиралась во всем этом. Ей нужны были только коробки. Предметы, которые можно распаковать, вытащить из целлофановых пакетов и установить, заглянув в руководство, желательно не на японском языке. Ник все понял. Он продал ей множество коробок, и удивительно дешево. На его предложение приехать и установить все это Диана ответила отказом. Он произвел на нее приятное впечатление. Но если дом ее был уже готов к появлению музыки, то к приему гостей еще не был готов. Кроме того, Диана вполне могла сделать все это сама. Только не в эту субботу и, конечно, не в эти два часа.

В кухне, мурлыча песенку Элтона Джона, она приготовила легкую закуску для себя и Эда. Конечно, не мешало бы купить столовые приборы: порывшись в ящиках, она нашла только нож с вилкой и одну палочку для еды. Эту палочку Эд подарил ей в тот вечер, когда второй раз спас ее шень-пей. Рассуждая обо всем этом, Диана попыталась выбить ею дробь, отчаянно сфальшивила и в раздражении отбросила ее в сторону.

Так как же быть с Эдом?

– Мама, – сказала она громко, – что мне с ним делать?

– Кто такой этот Эд?

Острова, лежавшие вдали на линии хрустально-чистого горизонта, скрыл от глаз поднявшийся с земли молочно-белый туман. Расползлась, растаяла в тумане и нежно-розовая кромка облаков. Появилась буровая вышка, черная и страшная, как доисторическая хищная птица.

– Он полицейский, мой приятель. Когда-то я чуть не влюбилась в него.

– И ты ничего не рассказала мне?

– Нет. Собиралась. Потом, понимаешь, выяснила, что он женат.

…Фантастическая хищная птица поднялась со своего насеста. Полетела к берегу…

– Женат…

Голос Ма-ма глухо звучит в ушах Дианы. Будто Диана находится в студии грамзаписи: тяжелая дверь с шумом захлопнулась за ее спиной, а затем в ушах без резонанса зазвучали слова. Именно так, как звучит сейчас голос ее матери. Ма-ма будто стоит совсем рядом с Дианой, губы (физически Диана не ощущала их прикосновения) прижаты к уху дочери. И вот она снова говорит:

– Что с тобой, зачем попусту тратила время с женатым человеком? Нужно ли все это продолжать?

– О, мама…

– Пожалуйста, не говори мне, что на дворе двадцатый век.

– Это не то, о чем ты думаешь, мама.

– Тогда что это?

– Работа.

…Доисторическая птица приближалась к берегу. Гигантская тень скользила по поверхности воды все ближе и ближе. Диана следила за ней, не в силах отвести взгляд, не в силах бежать…

В кухне стало темнее. Солнце теперь совсем скрылось. Птица распахнула свои черные крылья. Ночь опустилась на землю. У Дианы помутилось в глазах. Она вся трепетала от холода. Почувствовав головокружение, она ухватилась за плиту, попыталась удержаться на ногах.

Странная беседа продолжалась. В ушах по-прежнему звучал голос Ма-ма:

– Но главное, сам Эд, – говорила Ма-ма.

– Главное – Эд.

– Это плохо. Очень плохо.

– Он сейчас разведен.

– Он так говорит.

– Это так!

– Ты любишь его?

Диана расплакалась. Протянув вперед руки, она пыталась защититься от уродливой птицы. Шум ее черных крыльев все громче и громче звучал в ее ушах.

– Не з-з-знаю, – простонала Диана…

И потеряла сознание.

Пришла в себя она не скоро. А может быть, и через несколько секунд. Сверкающая белизной кухня была залита светом. Диана ничего не помнила. Знала только, что зловещая птица вернулась на свой насест в заливе. Хлопанье чудовищных крыльев было всего лишь биением ее перенапрягшегося сердца.

Она встала с пола и тщательно осмотрела себя. Ни шрамов, ни порезов – счастливо отделалась.

Так дольше не может продолжаться.

Сегодняшнее падение – это не первый случай.

Так, так, так. Давайте-ка разберемся, что нас ожидает, доктор.

Диана перечитала все, что можно, относительно стрессовых состояний, вызванных глубоким горем. Она тяжело оплакивала свою мать. Ма-ма умерла рано. Они даже не успели разобраться во всех важных делах. Отсюда эти галлюцинации. Принимая желаемое за реальное, она не хотела смотреть в лицо суровой действительности, что вело к отказу от реального мира, отрицанию его. В конечном итоге это могло закончиться тяжелым неврозом или даже шизофренией.

Сегодня Диана вышла из этой ситуации так же, как делала это и раньше: призвала на помощь чувство юмора.

– Мама, – сказала она. – Извини, что я не могу продолжать разговор с умершим человеком. Слышишь меня, мама?

– Слышу.

Но на этот раз Диана постаралась вызвать в памяти настоящий голос Ма-ма.

…Диана быстро взбежала по ступенькам полицейского участка. Это уродливое старое здание располагалось на теневой стороне Четвертой авеню. У стола дежурного она наткнулась на Лео Сандерса.

Лео, высокий тучный мужчина, уже успел на одном из занятий по психологии скрестить шпаги с Дианой. У него был четкий стратегический план: сохраняя с ней приятельские отношения, тем временем перетягивать ребят на свою сторону. Лео гордился своим умением обращаться с женщинами. Он был рыцарем по призванию, только рыцарство его носило довольно странный характер. Женщин надо сначала поприжать, считал он, а уж потом помогать им, потому что так заведено исстари, ныне и приисно и во веки веков, аминь.

– Здравствуй, Диана, – приветствовал он ее. – Ну-ка, проверим, помню ли я урок номер один… Ничего плохого не случится в жизни с теми ребятишками, отцы которых не сумели их испортить. Верно цитирую?

– Тебе надо бы выступать перед большой аудиторией, Лео.

Диана считала, что на него нельзя сердиться. Он был смешным, слишком толстым, с двойным подбородком. Мужчине за пятьдесят не пристало все время дурачиться, но в его глазах светился насмешливый огонек, который привлекал ее. Несмотря на свой вес, Лео очень легко двигался, и ей казалось, что он был бы надежным товарищем в кулачном бою. Конечно, хорошо бы купить шампунь от перхоти и вымыть ему голову. Или, по крайней мере, пусть бы жена заставила его почистить пиджак. Не мешало бы хоть изредка правильно завязывать галстук. Но она не собиралась серьезно ссориться с Лео Сандерсом (его настоящая фамилия Саарнский), и, если бы он вдруг решил выступить перед большой аудиторией, она с удовольствием составила бы ему компанию.

– Диана, – сказал он, широко разведя руки, – обними-ка меня покрепче. Ты сводишь меня с ума.

– Хорошо, что не увожу из дома. Привет, Эд… – Диана смотрела в сторону лестницы.

Эд спускался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Диана почувствовала, что лицо ее невольно просто расплывается в улыбке. Энергично оттеснив в сторону Лео, Эд стремительно увлек ее за собой, и они уехали, прежде чем Лео успел придумать еще один комплимент. Диана поделилась с Эдом своими размышлениями.

– Лео – великолепный детектив с длинным послужным списком, – возразил ей Эд, – у него пенсия на подходе. И не станет он так вот, вдруг, ради тебя, менять свой облик, дорогая.

– Я и не хочу этого. Но почему этот человек работает с моим подразделением, если я не давала согласия?..

– На то есть свои соображения, Диана. Пусть будет так, лишь бы не возвращаться к добрым старым временам.

Эд намекал на то, что произошло в 1989 году, когда Парадиз-Бей лишился своего шефа полиции, который удрал на Гаити. Тогда разразился грандиозный скандал, в нем был замешан шеф полиции: речь шла о больших деньгах, не принадлежавших ему. Между США и Гаити не существовало соглашения о выдаче преступников. В Парадиз-Бей прислали Питера Саймса, чтобы он разобрался с этим скандалом. Саймс обладал целым набором громких титулов и дипломов: свидетельством об окончании Национального Бизнес-центра, удостоверением об окончании ускоренных курсов при Лос-Анджелесском отделении полиции. Кроме того, он был молод и имел приятную внешность. В Парадиз-Бей он пользовался громадным успехом. И Питер тогда не пожалел сил, сделал все, что требовалось. После успешного завершения операции он получил в награду Парадиз-Бей. Боевой дух его команды, однако, оставлял желать лучшего, и Питер, привыкший добиваться быстрых результатов, стал прибегать ко всякого рода уловкам. Поэтому, прослушав по радио программу Криминального отдела, Диана сразу догадалась, что маневры Питера вокруг ее нового подразделения просто призваны отвести удар от его команды. Отсюда и Эд Херси в качестве офицера по связи с полицией; понятно теперь и появление Лео Сандерса в ее подразделении: все это благодаря Питеру Саймсу, который полагал, что, засылая к Диане своих людей, он приобретает там сторонников и тем быстрее одержит моральную победу.

Но сейчас у Питера были дела поважнее, чем то тщеславное удовлетворение, которое он испытывал, прибирая к рукам новое подразделение Дианы. На его шее висели два дела об исчезновении подростков и одно убийство.

Поэтому никакая шумиха вокруг тесного сотрудничества полиции с психологами не способна была отодвинуть на задний план эти прискорбные факты.

Они отъехали уже достаточно далеко от участка, когда Эд молча протянул Диане визитную карточку, которую она дала ему за обедом в Бель-Кове.

– Пусть останется у тебя. – Она отвела его руку. – Тебе нет нужды доказывать мне что-то. Достаточно твоего слова.

Эд в замешательстве принялся вертеть ручку настройки радиоприемника, забыв, как сильно это раздражало ее в былые времена. Он нервничал. За несколько секунд он перебрал с дюжину станций и наконец нашел себе по вкусу. Из приемника полилась легкая классическая музыка. Потом, дотянувшись до заднего сиденья, достал из-за спины Дианы целлофановый пакет.

– Это тебе, – протянул ей пакет.

– Спасибо. Что там?

– Семейный альбом. Нет, серьезно: это фотографии Лосона и Дельмара, пропавших ребят, плюс показания свидетелей. То, что нам удалось выяснить на сегодняшний день. Немного.

Диана заглянула в пакет. Сверху лежали две большие фотографии, отчасти закрывавшие одна другую. Но все равно было видно, сколь различны запечатленные на них лица: задумчивый красивый подросток, самый желанный кавалер на школьном балу, и угрюмый, толстый, прыщавый недотепа, плохо контактирующий с окружающими. Это было видно с первого взгляда.

– Хэл и Ренди?

– Верно. Ренди – тупица.

– Ты сам допрашивал родителей?

– Мать Хэла – милая женщина. Такая заботливая, все беспокоилась, что я налил мало сливок в кофе, – представляешь себе. Отец – человек раздражительный: дескать, полиция ничего не делает, на что только тратят деньги налогоплательщиков.

– Родители не ладят друг с другом.

– Верно. Они считают, что их мальчик был не лучше и не хуже других. Единственный его недостаток: склонность к «металлу» и всякой всячине.

– Угу. Что же еще ты унюхал в их доме, кроме запаха сваренной накануне брокколи?

– Трудно сказать. В комнате на стенах много фотографий, и я обратил внимание на одну, – как выяснилось, сестра Хэла. Взрослая, замужем. Когда заговорил о том, что надо бы расспросить и ее, был момент… не знаю.

– Что ты хочешь сказать?

Но лицо Эда окаменело, ему нужна была помощь.

– Слово начинается с «И» заглавной? – подсказала Диана. – Инцест?

– Действительно не знаю, – ответил он, помолчав. – Приехал я туда с человеком по имени Грин. Раньше с ним не работал. Ему на все наплевать. В машине он разглагольствовал, что самое лучшее для большинства ребят – дать деру из своего дома: подумаешь, велика важность! И нам полезнее было бы заниматься насильниками и грабителями.

– Вот именно такое отношение к делу я и пытаюсь изменить, – перебила его Диана. – Мы пытаемся изменить. А что с Ренди?

– Не видел его семьи. Кстати, спасибо за «мы». Есть их показания, но очень краткие, стоит задуматься над этим. Показания снимал Грин, понятно, почему они столь кратки. Ни врагов, ни друзей, которые могли бы знать, куда он ушел. Знаешь, что странно: у Хэла тоже не было друзей.

– Такой симпатичный мальчик – и нет друзей?

– Странно, правда? И это не просто выдумки родителей: если те двое имели друзей, мы не знаем, где их найти. Был парень из школы, у которого Ренди пару раз ночевал; он сказал нам, что видел Ренди после того, как тот ушел из дома; но это все.

– Сбежал?

– Да. Родители Ренди заявили, что произошла обычная ссора, как бывает с подростками. У Хэла было то же самое: вспыхнула ссора, потом все прошло, забыто.

– Сколько людей занимается этими делами?

– Сейчас больше, чем две недели назад, скажем так. Со времени убийства Дугана Питер чувствует, что земля буквально горит у него под ногами.

– Ладно. Есть у тебя подозреваемые?

– По делу Дугана? Много. Послушай, Диана, в Парадиз-Бей населения около пятидесяти тысяч, так? Приблизительно половина из них – мужчины, а такого рода преступления мужчины совершают чаще, чем женщины. Отбрось женщин и ребятишек, отбрось стариков, – сколько у тебя останется? Прибавь к этому туристов, приезжих… Словом, подозревать можно каждого. И их десятки тысяч.

– Так что ты собираешься делать?

– Составлять личностные характеристики, конечно. К тому же у нас уже есть дюжина ниточек. Сейчас мы с тобой и занимаемся одной из них. Вопреки моему здравому смыслу едем разыскивать одного парня, Бесто.

– Это его имя?

– Кто знает. Я подробно рассказал тебе о Харли и его заведении?

– Вполне достаточно, чтобы отбить у меня охоту звонить туда с просьбой зарезервировать для меня столик.

– Верно. Ну, Харли занимается обычными делишками: берет на работу нелегальных эмигрантов из Мексики, всяких хиппи.

– И Бесто – псевдоним одного из них?

– Да. Ни страхового полиса, ни документов об уплате федеральных налогов. В последний раз Рея Дугана видели у Харли в ту ночь, когда он погиб. И в ту же самую ночь Бесто исчез.

– Как по-твоему, это случайное совпадение?

– Возможно. Кстати, Ренди Дельмар тоже заезжал к Харли пару раз. Так что нам желательно побеседовать с мистером Бесто, и поскорее. Офицеры полиции, которые допрашивали Харли Риверу, ничего не добились. Поэтому у нас сегодня такой план: спокойно побеседуем с сеньором владельцем, посмотрим на его клиентуру, попробуем составить список завсегдатаев его заведения.

– И главное: не раздражать Харли, чтобы он не отправился в отделение полиции с жалобой.

– Ты сама все сказала! Если Питер Саймс узнает о нашей поездке, с ума сойдет.

Эд потянулся к ручке настройки, но Диана опередила его. Она сильно хлопнула его по руке, ощутив при этом почти такую же боль, какую причинила ему.

– У-у! Зачем ты так? – отдернул руку Эд.

– Мне нравится эта музыка. Успокаивает. Ведь у нас уик-энд, ты не забыл?

Диана свернула на дорогу, ведущую на юг от Орката. Теперь она зигзагами взбиралась вверх, пересекая территорию лесничества. Покрытые буйной зеленью холмы будто сопровождали их. Разбитая дорога была вся в рытвинах. Повсюду валялись разорванные покрышки или выброшенные колпаки от колес. Солнце скрылось за облаками, и странный болезненно-ядовитый свет вдруг разлился вокруг. В окно летели клубы пыли, и Диана подняла стекло. Две-три капли дождя упали на лобовое стекло, но ливень так и не начался. Диана вела машину уверенно, но дорога становилась все круче. Наконец, миновав поворот, они увидели прямо перед собой цель своего путешествия.

Они находились милях в двух южнее Пойнт-Сола. Внизу расстилалась глухая пустынная прибрежная полоса.

Там, где жила Диана, склоны холмов были округлые, покатые – словом, тихая сельская местность. Но стоило отъехать лишь несколько миль, и открывалась совсем иная картина: унылые песчаные проплешины, вересковые пустоши, спускающиеся к угрюмому морю. На берегу гнездились крачки. Летом здесь образовывались соленые озера. В подобном месте располагался Вандерберг-Бейз, ракетный пусковой центр. Точно такой пейзаж окружал их.

Диана съехала на обочину, и некоторое время они с Эдом сидели, разглядывая открывшуюся им картину. Под ними почти на милю тянулся берег. Небо, покрытое облаками, отбрасывало тени, поэтому сегодня песок имел сероватый оттенок. Все вокруг словно замерло. Только видневшиеся то там, то тут заросли шпорника качались на ветру. Ближайшие холмы поросли диким шалфеем, и казалось, что над ними колышется сигаретный дым. Заброшенный деревянный пирс возвышался над песками. Неподалеку от него стояла одноэтажная лачуга. Отсюда она была совершенно неприметна.

– Закусочная Харли? – спросила Диана.

Эд кивнул. Упало еще пять или шесть тяжелых капель, за ними наконец последовала дождевая барабанная дробь. Большие грязные пятна воды поползли по лобовому стеклу. Машина время от времени вздрагивала и тряслась от шквальных порывов ветра, налетавшего с океана. Вдали, у самого горизонта, по воде тянулась длинная стальная полоса света – единственный признак того, что совсем недавно был день.

– Поедем вниз? – спросил Эд.

– Наверное, – поежилась Диана.

По серпантину дороги красная «кемри» вкатилась наконец на покрытую галькой стоянку около закусочной. Диана поставила машину на тормоза.

– Ну, – воскликнула она с наигранной веселостью, – вот мы и приехали.

Закусочная Харли была построена местами из кирпича, частично из рифленого железа, частично из дерева. Создавалось впечатление, что строили это здание не один год и без заранее продуманного плана. У задней двери – штабеля коробок с бутылками. Около входа, на улице, стояло несколько поржавевших металлических столиков и стулья. Еще один столик валялся на боку: из дырки посреди забыли вынуть зонт, и ветер опрокинул его. Может быть, сезон еще не начался. А может, у Харли всегда был такой беспорядок. Конечно, место это не привлекло бы туриста. Некогда ярко-красные стены облупились, и краска свисала с них темно-бордовыми лоскутами. Окна крепко заперты, дверь закрыта, реклама кока-колы спокойно ржавела в сторонке…

– Эд, – решительно сказала Диана, – теперь или никогда. Или сию минуту ты ведешь меня туда, или…

Держась за руки, они подошли к двери, как Хансель и Гретель в глухой темной чаще. Обитая железом, снабженная мощной пружиной дверь с пронзительным воем захлопнулась за их спинами. Они оказались в мрачном помещении.

Диана понимала, что это бар-закусочная и здесь сидят люди. Однако в полумраке не могла еще никого рассмотреть. Ее охватила паника. Как потревоженная летучая мышь, она кружила у ее головы. Постепенно их уши привыкали к грохоту «тяжелого металла», предметы стали обретать очертания, выступая из темноты, как на экране старого черно-белого телевизора.

Это была обшитая досками комната 50x40 футов, почти без окон, и свет слабо проникал в их стекла, заляпанные морскими брызгами и песком. Из стоявшего в углу музыкального автомата неслась неблагозвучная музыка. Столы и стулья, как в любом баре, группировались вдоль стен, посередине оставалась небольшая площадка для танцев. Все помещение было пропитано запахом залежавшейся пыли и влажной гнили, все пропахло сигаретным дымом и выпитым накануне пивом.

Диана последовала за Эдом к бару. Ее внимание привлекли человеческие фигуры, сгрудившиеся в темном углу вокруг стола, заставленного бутылками. Увидев вошедших, они внезапно затихли и с интересом наблюдали за Дианой. В глаза ей сразу же бросились фотографии…

Эд заговорил с барменом:

– Мистер Ривера? Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. – Рука его потянулась к боковому карману, и Диана поняла, что сейчас он, чтобы произвести впечатление на собеседника, предъявит свой старый сине-золотой полицейский значок. Но она не услышала ответа Харли, потому что все ее внимание сосредоточилось на фотографиях.

Их было здесь множество – сотни, тысячи. Все стены сплошь были залеплены фотографиями: черно-белыми и цветными, выцветшими от времени и совсем новыми, большими и маленькими. Многие были налеплены одна поверх другой. Некоторые в рамочках. Движимая любопытством, она подошла к ближайшему фотомонтажу, держась в круге света от лампы на стене. Внимание ее привлекла большая цветная фотография. Деревянные балки, канат, кукла, что это такое?.. Постепенно предметы обретали определенные очертания, у нее перехватило дыхание…

– Камбоджа. Туол-Сленг.

В испуге она повернулась к тому столу, откуда донесся голос. В круге света от тусклой желтой лампочки сидел толстопузый Ангел Преисподней. Он улыбался. В его голосе звучали ворчливые нотки, но враждебности в нем не ощущалось.

– Лагерь пыток красных кхмеров, – объяснил он, проявляя явную готовность ввести ее в курс дела. – Педанты руководили этим заведением. Тщательно все фотографировали.

Он беззвучно рассмеялся: Диана догадалась об этом по его задрожавшей бороде. Сама она тоже вся дрожала. На фотографии, которую она рассматривала, когда он заговорил, десятилетняя девочка болталась на виселице. Диана схватилась за стену, не в силах пошевелиться и ощущая, как к горлу подкатывает тошнота. Теперь она рассмотрела, что абсолютно на всех фотографиях были запечатлены мучения. Смерть была представлена здесь в самых разнообразных проявлениях. И было очень много фотографий детей: обожженных, изуродованных, застреленных, зарезанных, обезглавленных, с развороченными внутренностями.

– Геноцид, – прервал ее размышления приятель из преисподней, – должен быть запротоколирован.

– Да, – прошептала она.

– Нам присылают сюда копии. Не все, но достаточно много. Если хотите иметь все, поезжайте в Туол-Сленг. – Он закурил. – Хорошая школа.

– Вы там были? – Диана не могла заставить себя посмотреть на него.

– Пару раз.

Он задвигался на стуле. «Если встанет, закричу!» – подумала Диана. Ее приятель остался сидеть.

Диана оторвала взгляд от стены, сплошь увешанной изображениями смерти, и направилась к бару. Эд встретил ее вопросом:

– Выпьешь чего-нибудь, Диана?

– Пива.

Харли окинул ее внимательным взглядом и только потом открыл банку пива, подтолкнув по стойке поближе к ней.

– Две таких, – попросил Эд и достал бумажник.

– Так, значит, вы полицейский, – кисло протянул Харли.

– Я не при исполнении служебных обязанностей. Просто хочу побеседовать с вами, мистер Ривера. Честно говоря, мы ненамного продвинулись вперед, расследуя убийство Рея.

Диана впервые внимательно посмотрела на Харли. Он был весь в черном: черные джинсы, черная рубашка с короткими рукавами, черная повязка на лбу. Высокий, плотного телосложения мужчина с мускулистыми руками и бородой. Борода тянулась узкой полоской по подбородку, челюстям и соединялась с тонкой ниточкой усов. Редкие волосы были зачесаны назад, открывая низкий лоб. Диана дала бы ему лет тридцать пять, вес – 190 футов, рост – 6 фунтов ровно. Лицо – бледное, худое, с узкими, плотно сжатыми губами. Брови выщипаны и образуют две изящные дуги: брови и тонкие усики делают его похожим на артиста. Легко представить, как такое лицо склоняется над гитарой на балконе со свечами где-нибудь в Севилье. И однако, каким-то образом он вписывался в окружавшую его здесь обстановку.

– Вы тоже из полиции? – спросил он Диану.

– Нет. Просто приятельница Эда.

Взгляд Харли скользнул в сторону.

– Я уже рассказал им все, что знал, – подчеркнул он. – Вы не можете заставить меня говорить то, чего я не знаю.

Голос его звучал тихо, но убедительно. В нем едва заметно различался мексиканский акцент.

– Конечно, – согласился Эд. – Ценю это, мистер Ривера. Меня не интересует, откуда появляются ваши рабочие. Некоторые из них – мексиканцы, поэтому вы не всегда полностью платите налоги. Я не из налогового департамента. Я – детектив, и у нас на шее висит особо жестокое убийство молодого человека, который был кастрирован.

Диана подумала о фотографиях на стене. Мучения, смерть… геноцид должен быть запротоколирован.

– Заходил сюда парень по имени Бесто, – начал Харли. Но Эд прервал его:

– Допустим, у него никогда не было другого имени. Пусть будет так. Я только хочу поговорить с ним, вот и все.

– Он раньше работал здесь. Много народу здесь работало.

– И вы не знаете, куда он отправился, когда ушел от вас?

– Нет.

Диана понимала, что от нее сейчас здесь мало толку, и поэтому направилась в глубь помещения. Как бы посмотреть другие фотографии. За столиком кто-то попросил гамбургер. Покинув стойку бара, Харли направился в сторону, где стояла Диана. Открыл дверь, позволив ей мельком увидеть кухню и мужчину, сгорбившегося над сковородкой. Поначалу Диана приняла его за восточного человека, как и она сама. Но потом поняла, что у него болезнь Дауна. Харли сказал что-то мужчине, тот, кивнув, потянулся к полке, висевшей над его головой. Одна его рука была совершенно изуродована. Вся покрыта рубцами: следами страшного ожога.

У Дианы сильно болела голова. От пронзительно громкой музыки она буквально разламывалась на куски. На глаза ей попались еще фотографии. Однако, к ее удивлению, эти были совсем другого рода. Счастливые молодые люди, обнявшись, позировали перед камерой, гримасничали, посылали воздушные поцелуи, исполняли разные трюки на серфинге.

Диана шла вдоль стены. Вдруг перед ней появилась приоткрытая дверь. Бросив взгляд через плечо – Эд и Харли с головой ушли в разговор, – она толкнула дверь и обнаружила потайную комнату. По столу разбросаны бумаги, счета наколоты на гвозди, вбитые в стену, телефон. И магнитофон. Свет, мерцавший на приборной доске, указывала на то, что он включен. Еще раз оглянувшись – никто не обращал на нее внимания, – Диана бросилась в кабинет и склонилась над магнитофоном.

Звук был настолько тихим, что ей с трудом удалось кое-что расслышать, но все же она поняла, что это Бетховен. Даже Диана, не поклонница классической музыки, узнала знаменитую Пятую симфонию.

Она вернулась в бар, с облегчением отметив, что никто не заметил ее отсутствия. Но тут, к ее ужасу, подняв откидную доску в стойке бара, Харли бросился к стене, где она стояла. Диана лихорадочно пыталась придумать объяснение своего вторжения в его кабинет, но…

– Вот. – Он взволнованно тыкал пальцем в фотографию. – Вы хотите, чтобы я описал вам его внешность, верно?

Эд подошел к Харли.

– Кто это? – спросил он.

– Рабочие. Посетители. У нас была вечеринка, или теперь это тоже преступление?

Диана, подкравшись сзади, уставилась на фотографию. Света было достаточно, чтобы разглядеть шесть улыбающихся лиц. Харли стоял перед своей закусочной, рядом с ним – его шеф-повар, страдающий болезнью Дауна, три девушки и еще один человек. Казалось, они были счастливы. Это было видно по их лицам.

Однако Диана не чувствовала себя счастливой.

– Вот Бесто, мистер полицейский, – сказал Харли, указав на лицо крайнего справа мужчины. – Вот ваш проклятый подозреваемый.

– Когда он начал у вас работать? – спросила Диана.

– В феврале этого года. – Харли бросил в ее сторону раздраженный взгляд. – Какое это, черт побери, имеет значение?

Это как раз имело значение. Молодой человек, известный Харли как Бесто, никогда не рассказывал Диане, что работал в закусочной. Он начал работать здесь спустя месяц после того, как судья Сирил Де Месне направил его на принудительное лечение. И его настоящее имя было Тобес Гаскойн. И именно его, вероятно, подозревали в убийстве. А Диана совсем недавно молча стояла рядом с ним и не мешала ему получить работу у Андерсонов. И она действительно совсем не знала его.