Глава 1

Прибыв в Пекинский аэропорт, Саймон Юнг обнаружил, что его рейс на Токио отложен на час. Получив подтверждение времени вылета, он решил прогуляться по залу ожидания, вымощенному голубым кафелем. Всеобщее внимание к своей персоне он воспринимал с юмором и не подавал виду, что замечает любопытные взгляды окружающих. В первый его приезд в Китай — а это было несколько лет назад — любой иностранец собирал вокруг себя толпу зевак. Но теперь иностранцы стали настолько обычным явлением на пекинских улицах, что городские жители уже не поворачивали головы им вслед, глазея на белую кожу. Однако Саймон Юнг все же отличался от остальных европейцев в одном отношении: его рост без обуви составлял примерно 193 см, и это буквально зачаровывало китайцев.

Он остановился перед жизнеутверждающей настенной росписью Юань Юньшена «Праздник воды: песня жизни» и долго стоял перед ней, погрузившись в раздумья. Спустя несколько мгновений вокруг него начала собираться небольшая группка любопытных, державшихся все же на почтительном расстоянии. Они, как зачарованные, рассматривали иностранного гостя, поражаясь его росту. Когда наконец Саймон пришел в себя, он обнаружил, что за ним наблюдают. Некоторое время он еще продолжал любоваться рисунком, а затем повернулся к окружившим его китайцам с улыбкой на лице. Смущенные зрители мгновенно рассеялись, и Саймон остался один на внезапно опустевшем пятачке зала ожидания.

Впрочем, не совсем один — какой-то любопытный продолжал стоять там же, где и стоял. Саймон направился к лестнице, но человек этот оказался как раз на его пути. Саймон взял в сторону, чтобы обойти его, но китаец развернулся, словно намеревался последовать за ним. Саймон замедлил шаг и внимательно взглянул на назойливого китайца.

Любопытный выглядел лет на тридцать, хотя с уверенностью утверждать было нельзя, потому что он обладал одним из тех круглых, как луна, гладких лиц, которые с одинаковым успехом могли принадлежать и юноше, и старику. Волосы его, редкие, но хорошо промытые, наводили на мысль о чистоплотности, однако по одежде складывалось иное впечатление. На первый взгляд — как будто сельский житель: одет в синюю куртку, испачканную глиной, и такого же цвета штаны, закатанные до колен. В правой руке незнакомец держал большой, с виду дорогой кейс, на мизинце правой руки поблескивало золотое кольцо, а на ногах были лакированные кожаные туфли.

Для любого, кто, не в пример Саймону, не разбирался в многообразии гонконгских суррогатов, кейс в руке любопытного воспринимался как изделие от «Луис Вуйтон», но порыжевшие канты обшивки выдавали подделку. Кожзаменитель, попадая под дождь, всегда рыжел — это Саймон знал по собственному опыту. Однако даже такой кейс из искусственной кожи намного превосходил все, что Саймон видел когда-либо в руках китайских крестьян.

У человека с кейсом была странная улыбка. Когда он заметил, что Саймон рассматривает его, он растянул губы, обнажив кончики плотно сжатых зубов. В его манере держаться было что-то вызывающее тревогу: поведение его казалось неестественным и выделяло этого человека из толпы, что никуда не годится для общества, в котором отсутствие индивидуальности представляет главную добродетель.

Саймон Юнг крепче сжал ручку своего портфеля и обошел китайца стороной, держась от него на почтительном расстоянии. До вылета на Токио все еще оставалось немало времени, но Саймону вдруг захотелось, чтобы пассажиров поскорее пригласили подняться на борт. Он почти физически ощущал, как взгляд странного китайца буравит его спину.

Саймон прошел вперед и уселся на черное пластмассовое кресло напротив обменного пункта валюты. В аэропорту был период затишья, и зал ожидания оказался полупустым. Саймон раскрыл «Фар истерн икономик ревью» и начал читать первую попавшуюся статью, но нашел ее скучной. Он отшвырнул журнал на свободное сиденье и, заложив руки за голову, потянулся.

Да, следует признать, что поездка была удачной, подумал он. Во всяком случае лучше, чем он рассчитывал. Китайцы закупили у фирмы «Дьюкэнон Юнг» программное обеспечение, собираясь оснастить сеть государственных учреждений. Образцы товара прошли проверку в особой экономической зоне Чжухай, так что первая цель его поездки была достигнута. А реплика одного из китайских чиновников, случайно брошенная за обедом, вселяла надежду на возможные поставки электронного оборудования для заводов в провинции Гирин, что с неизбежностью означало увеличение объема выпускаемой его фирмой продукции на восемь процентов. А это, в свою очередь, означало необходимость немедленной командировки в Токио в целях договора о финансировании с Номурой и его парнями. Хлопотно, конечно, но ничего не поделаешь.

Саймон поднял голову, взглянул на часы и одновременно боковым зрением заметил, что человек, так упорно смотревший на него, стоит теперь примерно метрах в десяти от него и разговаривает с двумя другими. Юнг нахмурился: что-то здесь было не так. Он еще не понимал, в чем дело, но обстановка начала нервировать его. Он небрежно сунул правую руку в карман, чтобы убедиться, что бумажник и паспорт на месте.

Двое подошедших к человеку с кейсом были такими же странными с виду. Они смотрелись так, словно намеренно привлекали к себе внимание окружающих. Чем-то они даже вызывали подозрение. Старший, лет пятидесяти, очень худой, с узким лицом и впалыми щеками, был в большой шляпе из красной шерсти, что, видно, не слишком удобно в такой духоте. Он пристально смотрел из-за плеча своего приятеля с кейсом туда, где сидел Саймон. С легким чувством тревоги Саймон отметил, что и у него в руках большой красивый кейс из свиной кожи с позолоченными цифровыми замками.

Третий собеседник представлял собой еще большую загадку. Он был молод, почти подросток, но волосы у него были седые, а губы постоянно кривились в злобной ухмылке. Саймон перевел взгляд ниже и увидел то, что и ожидал — словно какой-то инстинкт подсказал ему, — еще один кейс. Сделанный из крокодиловой кожи, этот кейс был самым большим.

Странноватые какие-то, подумал Саймон. Он никогда не видел таких, за все свои бесчисленные поездки в Китай. Он сунул журнал в портфель и встал, желая держаться от этой компании подальше.

Как только он поднялся, все трое одновременно повернули головы в его сторону и улыбнулись. В их улыбках было что-то весьма неприятное: все трое показывали плотно сжатые зубы, растягивая губы так, что обнажались десны. Они напоминали детей, которых заставляют улыбаться в объектив фотоаппарата. Саймон быстрым шагом двинулся прямо вперед, радуясь, что удаляется от них.

Согласно реконструкции событий, выполненной Комитетом общественной безопасности, все происшедшее сразу после этого заняло ровно пятнадцать секунд, однако в реальности Саймону показалось, что эти секунды растянулись на целый час.

Сначала он услышал у себя за спиной пронзительный крик и замер на месте. Обернувшись, он увидел, что трое мужчин, держась цепочкой, торопливо направились к стойке обменного пункта. Один из них, самый старший, прижав свой кейс к груди, щелкнул замками и извлек автомат.

Кто-то крикнул:

— Ложись!

Здание аэропорта мгновенно превратилось в сумасшедший дом. Эхо криков отдавалось от стен, люди сбивали друг друга с ног. Саймон увидел, как какая-то женщина, схватив своего ребенка, бросилась бежать, но споткнулась и упала на пол, всем своим весом придавив малыша. Где-то высоко над головой Саймона завыла сирена.

Последовала команда:

— Все на пол!

В мозгу у Саймона вихрем пронеслись обрывки сведений из прочитанных когда-то газетных статей: «Бейрут… Афины… угонщики самолетов…»

Мужчина в форме Комитета общественной безопасности схватил его за руку.

— Ложись! — повторил он Саймону на английском и, внезапно выбросив вперед ногу, подбил Саймона под лодыжку. Падая, Саймон приземлился прямо подбородком, хрустнувшим от удара о кафель. Он почувствовал, как рот его наполняется кровью, потекшей из прикушенной щеки. Шум вокруг стоял невыносимый. Женщины и дети визжали и плакали, мужчины кричали, раздавались свистки. А Саймон, словно жертва ядерного нападения, ожидающая после вспышки взрыва неизбежного прихода ударной волны, ждал грохота автоматных очередей и пороховой вони.

Внезапно разом настала тишина, смолк даже вой сирены. Спустя секунду столичный аэропорт стал местом убийства.

Тот человек из троих, первым привлекший внимание Саймона, проскочил всего в нескольких шагах от него, за ним следовали двое других. Он вскинул автомат и выпустил очередь примерно из двадцати патронов. Оглушенный, Саймон закрыл уши руками, застонав от ужаса. Очередь за очередью оглашала гулкое и просторное помещение терминала, словно в замкнутом пространстве грохотали пневматические отбойные молотки. К горлу Саймона подступила тошнота.

Стрельба вдруг прекратилась, и Саймон не смог удержаться от того, чтобы не поднять голову. В это мгновение бандит, находившийся справа, поднял свой автомат. В короткий миг, перед тем как он открыл огонь, Саймон успел бросить взгляд на кассира, сидевшего за стойкой обменного пункта. По выражению его лица Саймон догадался, что бедняга не успел почувствовать ни страха, ни боли. Он был просто удивлен, когда очередь попала в стекло, находившееся прямо перед его лицом, и зеленоватая стеклянная панель мгновение дрожала, а потом в самом верху появилась трещина, быстро пробежавшая по всему стеклу, и оно, разлетевшись на куски, посыпалось на пол. В самом центре панели появилась большая дыра с зазубренными краями. Кассир успел лишь открыть рот, словно собираясь закричать, и поднял руку, прикрывая ею лицо, но уже начал заваливаться на бок. В виске сквозило красное отверстие, и кровь вместе с мозгами брызнула на зеленую стену позади, образовав причудливой формы пятно, от которого вниз побежали струйки — одна длинная и две покороче, — будто кто-то плеснул на стену малиновую краску.

Стрельба прекратилась, и в зале ожидания стало тихо, как в церкви. Трое грабителей подошли к разгромленному обменному пункту, выбили рукоятками автоматов остатки застекления и забрались внутрь. Предводитель пошарил под стойкой и швырнул сообщникам три тяжелых мешка с деньгами. Затем они пересекли зал ожидания и направились к выходу.

Неожиданно один из грабителей обратил внимание на Саймона, смотревшего на них почти в упор. Он схватил главаря за руку и указал на Саймона. Все трое остановились и повернулись к беспомощно наблюдавшему за ними человеку. Тот, что был в шляпе, пробормотал что-то себе под нос и оттянул назад затвор автомата. Саймон видел, как поднимается ствол, и его мозг по какой-то странной иронии судьбы интенсивно заработал, фиксируя все детали. Саймон наблюдал, как приближалась его смерть. Черное отверстие ствола казалось неправдоподобно маленьким, для того чтобы пропустить через себя такую смертоносную штуку, как пуля. Оно было окружено тремя концентрическими кругами, глубоко впечатанными в металл. Но, к удивлению Саймона, грохота очереди не последовало — в него не выстрелили.

Саймон поочередно встретился взглядом с пустыми, ничего не выражавшими глазами террористов. Те смотрели на него сверху вниз. Никто не проронил ни слова. Шла четырнадцатая секунда налета.

Ху Чуанмэй плотно сложила ладони и пробормотала несколько слов. Костяшки ее пальцев, покрытых пигментными пятнами, были острые, как вязальные спицы. Она разжала ладони, и старинные монеты, звеня, упали на стол. Она прищурилась, приблизив лицо к столу.

— Земля поглотила воду! — воскликнула она. — Войско! — Старая женщина подняла лицо от стола и запела, адресуя свои слова потолку:

Она перевела взгляд на заместителя начальника Центральной разведки Китая, сидевшего напротив, и выдохнула:

— Читай!

Сунь Шаньван открыл «Ицзин».

Для Ху Чуанмэй, знавшей тексты гексаграмм из Книги гаданий наизусть, это был всего лишь ритуал, но все должно было делаться как положено. Сунь нашел нужное место и начал читать:

Чуанмэй одобрительно кивнула и сказала:

— Шестерка в пятой позиции.

Сунь Шаньван вел пальцем по странице, пока не нашел нужные строки:

Он захлопнул книгу, и в комнате наступило долгое молчание. Огромное помещение знавало лучшие времена. Но ныне пейзажи картин, выполненные в жанре парковых сцен, потускнели от времени. Расписанные еще при императоре стены изобиловали вселяющими покой и умиротворение сценками. Фигурки людей, нарочито уменьшенные в размере, подчеркивали незначительность человека по сравнению с природой. В комнате стоял длинный стол черного дерева. Высокие окна выходили на живописное озеро. Ху Чуанмэй и Сунь Шаньван сидели с торцов, друг напротив друга. Во главе стола, опершись спиной на подушку, восседал начальник Центральной разведки Китая, очень старый человек, замерший, уставившись на дальнюю дверь. Вот он обратил свою улыбку к четвертому присутствовавшему в комнате.

— Мы не можем позволить себе пребывать в бездействии, — сказал он шелестящим голосом. — Мы должны действовать. Необходимо энергично повести дело.

Человек, к которому он обращался, робко поправил манжету, торчавшую из рукава пиджака.

— Не возражаю, — деликатно согласился он.

— Энергичное и опытное руководство, Папа. — Тон Ху Чуанмэй выдавал почтительность, но голос был тверд. — В свои тридцать шесть этот человек еще слишком молод.

— Он молод, даже моложе, чем наш друг Хризантема, что находится среди нас. Но это хорошо. Товарищ Ху, не следует позволять воспоминаниям о тех десяти ужасных годах затмевать твой разум. Нельзя позволять им омрачать твою жизнь. Мы должны заново учиться доверять нашей молодежи.

— Ха! — Сунь Шаньван покачал головой. — Быть молодым — это хорошо. Я еще в состоянии вспомнить, как это бывает. И быть деятельным, как присутствующий здесь коллега, товарищ Чжао, тоже похвально. Хотя он не так уж и молод, как тот человек, которого вы имеете в виду. Однако иметь за спиной нежелательное прошлое и негативный опыт не так уж и хорошо.

— Так уж сложилась его судьба. — Старец был терпелив и умел прощать. — Да, он бежал и получил образование на Западе. Он учился в лучших университетах Запада, изучая экономику в Принстоне. Он у нас знаток экономики. И математики. Гарвардская школа бизнеса и докторская степень в области коммерции. Он — человек дела. Нам это подходит. Разве не так, Хризантема?

Роберт Чжао скрыл раздражение, которое просыпалось в нем всегда, когда его называли подобным именем. В «Маджонге» у всех были такие имена.

— Это верно, — сказал он.

— Да, но… — вмешался Сунь Шаньван, поднявшись с места и начав ходить по комнате, — есть еще его предки, его родословная. Их тоже надо принимать во внимание. — Он бросил острый взгляд на Ху Чуанмэй, но она отвела глаза в сторону.

— Да, конечно. Его прадед и дед были аристократами. Оба крупные помещики и придворные сановники.

— Вот именно. — Сунь Шаньван потирал ладони одна о другую.

— Но я ведь не их собираюсь вводить в дело.

Старец и Ху Чуанмэй, которые были мужем и женой, обменялись понимающими улыбками.

— Я хочу использовать его, — продолжил старец. — Точно так же, как в свое время я выбрал Хризантему, который сидит теперь среди нас. А ведь его предки тоже небезупречны. Кроме того, товарищ Сунь, ты забыл: у этого человека есть отец. Хороший человек. Один из тех, кто был с Мао Цзэдуном в пещерах Юнани. Отец, который позаботился о том, чтобы дать своему сыну образование, соответствующее лучшим мировым стандартам. У таких хороших отцов бывают хорошие дети.

— Не всегда. — Сунь покачал головой. — И у хороших отцов иногда вырастают «вредные элементы». И потом, почему это его отец так стремился увезти своего сына из Поднебесной, а? Просто для него наступали плохие времена, и он спасался от них.

— Да, он уехал из страны и увез сына — свою драгоценность. А сын его даже в юном возрасте был что бриллиант и понадобился ему, чтобы пройти огранку на Западе, чтобы приобрести знания, которых нам так не хватало. — Голос старца был спокоен, но тон настойчив. — Его отец спешил потрудиться над спасением своего рода. И теперь его сын с помощью товарища Чжао пойдет дальше своего отца.

— Папа прав. — Чжао первый раз заговорил вдруг по собственной инициативе. — Мне необходимо, чтобы тот, кого выбрали для этой работы, мог соответствовать, ибо я буду иметь с ним дело. Он обязан понимать практическую сторону дела и фактический материал, меняющийся день ото дня. Я не собираюсь работать с идеологом. Нам нужен здравый смысл, а не лозунги. Папа, могу я встретиться с ним?

— Пока нет. Я скажу тебе, когда он будет готов.

— Тогда, надеюсь, вы позаботитесь, чтобы он был готов достаточно скоро.

— Почему?

— Мне необходимо проверить уровень его квалификации. Он должен разбираться не только в теоретической стороне вопроса, но и быть способным к практической деятельности. Нам предстоит работать не в безвоздушном пространстве… — Чжао умолк, словно не желая продолжать. — И потом, не надо забывать о русских. Когда они узнают о нашем плане, вряд ли они дадут нам спокойно претворить его в жизнь. Человек, которого вы выбрали, должен уметь справляться и с такими проблемами.

— Тебе не придется ждать долго, Хризантема. — Говоря это, Сунь Шаньван постучал по циферблату своих часов. — Было бы не совсем удобно появиться в столичном аэропорту в этот момент. Схема действий сейчас уже на более поздней стадии, чем тебе сказали.

Старец кивнул, подтверждая сказанное.

— Сегодня в полдень мы начали подготовку, товарищ Чжао. Кандидатура, намеченная мною, будет вот-вот готова вступить в игру. Пожалуйста, считайся с моим мнением.

— Конечно, — Чжао вперил злой взгляд в стол, — я доверяю каждому вашему решению, Папа.

— Тем не менее ты должен соблюдать осторожность, — заговорила Ху Чуанмэй. Ее дребезжащий старческий голос резко контрастировал с голосом ее супруга. — Стихи содержат предупреждение. А человек, с которым ты будешь выполнять задание, не познал страданий, как все мы.

— Страдания… — Старец продолжал смотреть в дальний конец комнаты невидящим взором. Повисла непередаваемая тишина. Затем его морщинистое лицо вдруг искривилось в усталой улыбке. — Мне нужен этот человек. И поскольку он мне нужен… он, возможно, будет страдать.

Регулировщица на перекрестке Саньдихэ и Цзычжуюань опустила левую руку ладонью вниз и поднесла к губам свисток. Нетерпеливые велосипедисты ринулись наперерез. Она дала им несколько секунд, набрала воздуху, опустила правую руку и приготовилась опять свистнуть.

Из своей будки, поднятой над перекрестком, ей было проще расслышать сигнал приближавшегося автомобиля, чем запарившимся велосипедистам. Она быстро повернулась влево, в направлении Западного Города. Мгновение она видела только широкое шоссе, отливавшее синевой, окаймленное фонарными столбами, на каждом из которых висел громкоговоритель, затем ее взгляд сфокусировался в одной приближавшейся точке, и ее нижняя челюсть отвисла: к ней приближался лимузин с красным флажком на радиаторе, мчавшийся к центру города.

— Стоп!

Но велосипедисты уже выскочили на Цзычжуюань, пропустив ее крик мимо ушей. Только когда она засвистела изо всех сил, задние из них, почуяв неладное, послушно остановились, опустив ноги на землю. Снова прозвучал сигнал автомобиля, на этот раз очень близко, и машина вылетела прямо на тех, чьи велосипеды прорвались вперед. Водитель даже не сбросил скорость. Машина проскочила перекресток. Переднего велосипедиста подбросило в воздух и швырнуло на асфальт. Его велосипед перелетел через капот длинного обтекаемого автомобиля и приземлился на своего владельца, лежащего неподвижно и стонущего.

На людном перекрестке мгновенно наступила тишина. Секунду все провожали глазами удалявшийся лимузин с красным флажком на капоте, но лишь регулировщица из своей будки сумела разглядеть сквозь заднее стекло машины маленькую черноволосую голову пассажира, какую-то необычно маленькую и незначительную для такого автомобиля, олицетворявшего власть и силу.

Она перевела взгляд на сбитого велосипедиста. Тот уже с трудом поднялся на ноги с помощью двух друзей, подхвативших его под мышки. Ему помогли добраться до тротуара.

Регулировщица опять набрала в грудь воздуха и выпустила долгую заливистую трель. В конце концов, в ее обязанности входит поддержание порядка на дороге. Смерть и всевозможные инциденты нередко бывали у нее перед глазами, но жизнь не замирала, она все равно продолжалась. Какой же смысл устраивать трагедию из-за… дорожно-транспортного происшествия! А Цю Цянь-вэй, ехавший на заднем сиденье машины с красным флажком, едва ли заметил инцидент на перекрестке. Он впервые сел в престижную правительственную машину, и все его внимание оказалось сосредоточено на том, чтобы запомнить ощущение значимости поездки.

Он залез в нагрудный карман белой рубашки и достал пачку сигарет «Двойное счастье». Рука, державшая спичку, слегка дрожала — пожалуй, единственный признак того, что Цю испытывал смешанные чувства, сидя в лимузине с красным флажком, который принадлежал — насколько в Китайской Народной Республике что-то может кому-то принадлежать — Седьмому управлению Центральной разведки. По традиции этот отдел называли бригада «Маджонг». Немало государственных деятелей и высокопоставленных лиц в течение длительного времени пытались искоренить терминологию и азартные принципы, бытовавшие в Седьмом отделе, но им это так и не удалось. Например, водитель в спецподразделении «Маджонг», чья должность считалась высокооплачиваемой синекурой и за обладание которой всегда велись закулисные интриги, носил кодовое имя «Западный Ветер». Тот, кого в данный момент величали Западным Ветром, сидя за рулем, посматривал в зеркальце на своего пассажира, получившего кличку Зима, с удивлением и подозрением. Цю работал в экономической разведке, и его функции не предполагали отлучки из здания на Бау-стрит. А когда его вызывали в бригаду «Маджонг», он добирался триста вторым автобусом. Западный Ветер не мог понять, почему поднялась такая суматоха вокруг этого Цю Цяньвэя, но, согласно правилам, держал свое удивление при себе. Никогда нельзя все угадать заранее. Цю может казаться тщедушным и малозначительным, но ведь иногда и слепой кошке случается придушить крысу.

Цю, в свою очередь, волновался. Вызов в спецподразделение почти всегда означал хлопоты или неприятности. Вызов, при котором тебя доставляют на заднем сиденье лимузина с красным флажком, означал большие перемены, таящие в себе бедствие, а то и гибель. На такой машине разъезжал руководитель Дэн, но Цю слишком хорошо знал, что у него мало общего с Дэном. Все, чего он желал от жизни, так это чтобы его оставили в покое с его калькулятором, цифрами и таблицами. Попадая в реальный мир, он чувствовал себя словно рыба, выброшенная на сушу.

Он сделал глубокую затяжку, подавил приступ кашля, вызванного дешевым табаком, и пожалел, что не купил «Винстон». Но девять мао за пачку — слишком большая роскошь для него, и, кроме того, это означало сделку со старым Тянем, по мнению которого Цю и так уже слишком много ему должен.

Машина скользила мимо высоких серых стен Дома дружбы с зарубежными странами, затем поплыла в направлении холмистой местности, поросшей деревьями. Цю нахмурился, вспомнив об извечном недостатке своего бюджета. Рядом с ним на сиденье лежал пакет из белой бумаги, а в нем копченая свинина с пряностями. Цю взял его и взвесил в руке — похоже, мяса маловато. На три мао ему обычно давали семь хороших увесистых кусков. А сейчас в пакете лежало только шесть за те же деньги. Что бы это значило? Госпожа Линь из комиссариата хотела этим что-то ему сказать; без сомнения, это знак, но чего именно? Для того чтобы найти ответ на эту загадку, необходимо хорошенько подумать. Нужно время для размышления. Но сейчас это подождет, ибо водитель уже сбросил скорость, поворачивая на Хайдан, и до цели поездки оставалось всего несколько минут.

Однако перед тем, как въехать на территорию штаба спецподразделения, водителю пришлось пропустить черный «шанхай», выруливавший на шоссе через массивные деревянные ворота.

Цю бросил быстрый взгляд на высокого китайца, сидевшего сзади в салоне. Наверняка заморский китаец — Цю успел разглядеть рукав его пиджака, поскольку пассажир поднес руку к окну. Отличный костюм и сшит в западном стиле. Цю вздохнул: хорошо живется этим хуацяо, им-то уж точно не приходится беспокоиться о том, сколько стоит свинина…

Как только машина въехала во внутренний двор и остановилась, глухие створки ворот закрылись. Цю вышел и очутился в духоте жаркого вечера. Он сдвинул на переносицу очки в черной оправе и сощурился от солнечного света. В сентябре здесь, в густых лесах Летнего дворца, обычно было неизменно прохладнее, чем в городе, но не намного. Он знал, что едва выйдет из тени серых каменных стен, как тут же расплавится. Дышалось с трудом, сердце качало кровь резкими, неритмичными толчками. В воздухе пахло неприятностями, настоящими неприятностями. Он прямо чувствовал это.

— Младший брат!

Цю поспешно отшвырнул сигарету на бетон и затоптал ее. Затем огляделся и повернулся к контрольно-пропускному пункту, откуда раздался властный голос. Там стоял Сунь Шаньван, уперев руки в бока, высокий, худой, прямой, будто шомпол проглотил. Цю знал, что ему шестьдесят пять, но заместитель начальника казался неподвластным времени.

— A-а, Младший брат, добро пожаловать, проходи…

Слова «добро пожаловать» не вязались с тоном говорящего. На лице Сунь Шаньвана застыло его обычное выражение: он словно недомогал и был чем-то недоволен. Цю поспешил умиротворить своего начальника:

— Добрый вечер, товарищ Сунь. Спасибо, что послали за мной машину.

— Слишком неотложное дело, чтобы добираться автобусом, Младший брат. Тебя ждет Старейший.

Не в силах совладать с собой, Цю с шумом втянул воздух сквозь зубы. Он сразу понял, что Сунь заметил его волнение. Вышестоящий поджал губы в невысказанном упреке, резко повернулся и пошел к главному зданию. Цю показалось, что вечер даже более жаркий, чем обычно, и сразу все мысли о ценах на сигареты куда-то улетучились из его головы. Но двинувшись вслед за Сунем, он тут же вспомнил — и это пронзило его вспышкой ужаса — о пакете с копченой свининой, забытом на сиденье автомобиля. Цю повернул назад в тот момент, когда лимузин с красным флажком выезжал со двора, увозя его шесть кусков свинины вместо семи, которые обычно причитались ему за три мао.

Это был случай из реальной жизни. Неприятности… ничего, кроме неприятностей! Началось со свинины, а теперь одно Небо знает, что его ждет. Он никогда не видел Старейшего. Но он слышал…

— Сюда, Цю!

Они вошли в главное здание через сводчатый вход, по бокам которого стояли красные колонны с золотыми навершиями. Каждую капитель венчали два голубых дракона, поддерживавших многоярусную крышу, выложенную зеленой черепицей. Здание было впечатляющее, но пока двое мужчин шли по его прохладным, богато изукрашенным коридорам, удаляясь от жаркого солнечного света в недра помещения, Цю видел лишь пятки заплатанных вельветовых туфель Суня, мелькавшие перед ним и удалявшиеся по полированному паркету.

— Ага, это здесь… — Сунь остановился у дверей, филенки которых украшал волшебный пейзаж: берега озера, залитые лунным светом. — Пожалуйста, следуй за мной, Младший брат.

Цю так сильно сжал кулаки, что ногти впились в ладони, но одновременно губы его растянулись в привычной нейтральной улыбке.

— Я благодарен вам за вашу доброту, товарищ Сунь.

Он шагнул вперед, продолжая видеть перед собой лишь спину Суня. Тогда заместитель управляющего сделал шаг в сторону, и взору Цю открылось все сразу: место действия, обстановка. Все оказалось точь-в-точь таким, как он представлял себе по слухам.

Комната была очень большой, с высоким потолком. Паркетный пол отполирован до блеска, со сложным рисунком в форме кругов. В дальнем ее конце, примерно в пяти метрах от него — так, по крайней мере, показалось Цю — зияли огромные окна, в которые заглядывало вечернее небо и плавно покачивавшиеся верхушки берез. Он знал, что за окнами есть озеро, почти такое же, как на настенном пейзаже, но изящные длинные ладьи и прекрасные благородные дамы, сидящие в них — принадлежность изображения. На реальном озере их конечно нет, зато по эту сторону окон, он знал, есть огромный стол и комплект костей для маджонга на нем. И он увидел и этот стол, и маджонг.

Сунь Шаньван направился к столу и занял место за плечом Папы.

— Цю Цяньвэй, — доложил он.

— A-а, товарищ Цю!..

Старейший назвал его товарищем. Цю поднял глаза и в конце длинного стола увидел единственного обитателя комнаты. Возбужденные нервы сыграли шутку со зрением Цю: он видел сидящего далеко от себя, словно смотрел в подзорную трубу. Там, впереди, восседал умудренный старец, его поддерживала высокая, изжелта-серая спинка кресла, руки старца покоились на мягких подлокотниках. Лицо сидящего напоминало бумагу, на которой печатают «Жэньминь жибао», но на этом лице Цю даже с такого расстояния все же умудрился заметить улыбку, не предвещавшую ничего дурного.

— Подойди, подойди… — Голос был очень тихим и скорее походил на шепот.

Цю шагнул вперед, стараясь сохранить на лице выражение бесстрастной почтительности. Старец так немощен, так слаб… Казалось, он едва дышит. Заслышав шаги приближавшегося Цю, старик расплылся в более широкой улыбке и чуть приподнял руку в приветственном жесте. Несмотря на жаркие дни, колени его были укрыты стеганым одеялом.

Цю сглотнул. Кровь хлынула ему в голову и тотчас ушла в ноги. Он словно лишился сил: он сознавал, что ему предстоит пожать эту пергаментную руку, и не мог решиться.

Старейший снова улыбнулся — еще более радушно.

— Да, — прошептал он, — держи, держи…

Несколько мгновений Цю пребывал в нерешительности. Затем очень медленно, словно боясь сломать кости старику, он изогнулся, взял его руку в свою ладонь и секунду бережно держал ее. Он не отрываясь смотрел на руки Старейшего, думая, что одной из них тот некогда обнимал за плечи Мао Цзэдуна. На мгновение Цю показалось, что пол уплывает у него из-под ног… Потом это смущение прошло, и он снова смог дышать.

— Садись, садись.

Сунь Шаньван резко пододвинул ему стул, подбив Цю под колени и таким образом вернув его с небес на землю. Цю буквально упал на сиденье и оказался лицом к лицу со Старейшим. Однако он и не подумал отвести взгляд в сторону, понимая, что очутился подле живой истории революции и что даже сегодня какой-нибудь хунвейбин с радостью отдал бы свою жизнь за одну только возможность посидеть перед смертью на этом стуле. Его руке было позволено прикоснуться к ладони Старейшего, которая, в свою очередь, касалась Светоча…

— Очень любезно с твоей стороны, товарищ, что ты согласился пожертвовать ради меня своим временем. — Голос Старейшего был слаб и нереален, как и сам обладатель этого голоса. Слова медленно составлялись в короткие фразы. — Я теперь глубокий старик. Ты и сам это видишь. У тебя много работы. У тебя много дел, требующих времени.

Выражение возмущенного протеста, появившееся у Цю, старец, похоже, счел достаточным ответом на свое высказывание, и на лице его вновь появилась терпеливая улыбка. Он продолжил:

— Те из нас, кто остались… уже не могут выполнять свое предназначение. Посмотри, как мы тут, в Центральной разведке, вынуждены доживать свои дни… — Он поднял руку. Казалось, само движение причиняло ему боль. Он слабо махнул в сторону стола. Цю оторвал взгляд от морщинистого лица и перевел его на стол. Он увидел кости для игры в маджонг, в беспорядке валявшиеся на столешнице, словно одна партия кончилась, а другая вот-вот начнется.

Сунь скользнул в кресло напротив Цю и напустился на пришедшего:

— Ну, и что ты ответишь Отцу, а? Сказать нечего?

— Мое время стоит достаточно мало, Папа. Особенно в сравнении с вашим. Пожалуйста, позвольте мне сделать для вас все, что вы сочтете необходимым.

— Спасибо, Младший брат. Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — Цю не верил своим ушам.

— Да. Я слышал о тебе много хорошего. Ты правильно ведешь себя. Ты смотришь всегда прямо вперед. Это в согласии с позицией самой партии. К тому же я много слышал о твоем уме. Даже одаренности… Одаренности.

Повисла долгая пауза.

— Так ты поможешь мне, Младший брат?

Ответ Цю последовал быстро, даже слишком быстро, и прозвучал тихо, почти шепотом:

— Конечно.

Старик сомнамбулически закивал головой:

— Спасибо. Спасибо. — Из-под своих треугольных нависших бровей он прозревал в молодом человеке, сидевшем рядом с ним, алый огонь революционного пыла и остался этим доволен. Он потянулся к поверхности стола, но, казалось, силы внезапно оставили его, и он откинулся назад, на подушку кресла. Его грудь ходила ходуном.

Он свесил голову набок, исподлобья взглянув на Суня, мгновенно сообразившего, чего хочет Старейший. Сунь тотчас подался вперед и осторожно взял со стола одну из костяшек маджонга, лежавшую лицом вниз.

— Вот, возьми, Младший брат. Это для тебя. — Он протянул ее Цю так, будто ему все равно, однако выражение его замкнутого лица читалось безошибочно. Он не одобряет выбор Старейшего, подумал Цю, и осознание этого факта запечатлелось у него в мозгу навсегда.

Он взглянул на костяшку, изо всех сил пытаясь сохранять бесстрастное выражение. Она была сделана из слоновой кости и оказалась достаточно увесистой. Тыльная сторона ее, окрашенная в небесно-голубой цвет, конечно, ни о чем не говорила Цю. Он перевернул ее щелчком, будто со стороны видя свои негнущиеся пальцы, одеревеневшие вдруг, — увиденное потрясло его.

Кремовый фон и на нем красный прямоугольник, разделенный надвое. Красный — цвет крови. По-китайски кость называется «Хун Лун», что означает «Красный Дракон».

Папа заговорил:

— Я прошу тебя стать моим Красным Драконом, Младший брат.

Вот оно как. В свои тридцать шесть Цю услышал, что его приглашают на должность командира бригады Центральной разведки и присваивают звание полковника НОАК, полковника в уже реформированной Народно-освободительной армии Китая. Это означает оклад кандидата в члены Политбюро и право ожидать, одно Небо знает чего, в ближайшем будущем. Или пули — в качестве расплаты за ошибку… Цю сжал костяшку в руке, испытывая ощущение неизъяснимого блаженства от твердых граней кубка, впившихся в ладонь.

— Что значительное содержится в дате «тысяча девятьсот девяносто седьмой год», Младший брат? — полюбопытствовал Сунь, заместитель начальника Центральной разведки. — Ты мог упустить из виду этот рубеж, пробыв год в Окс… — он не произнес названия заморского университета.

Пальцы Цю еще сильнее сжали игральную кость.

— Тысяча девятьсот девяносто седьмой год, Младший брат?..

Цю вскинул голову.

— …Это год, когда мы вернем то, что отняли у нас в свое время империалистические лакеи Запада. Гонконг снова станет частью Поднебесной.

Большой палец Цю продолжал давить на ребро костяшки, в живую плоть подушечки врезалась грань кубика, отполированная временем слоновая кость, такая гладкая… и твердая. Прочный материал и хрупкая плоть, их соединение как напоминание о том, что пришлось испытать.

— Верно. — Это заговорил Старец. Он возвысил голос, словно желая, чтобы дурман, окутавший мозг молодого сотрудника, взявшего в руки костяшку, рассеялся. — Но Сунь-цзы учит: «Одна вещь подлежит захвату, другую следует удержать».

Его взгляд скользнул вбок, и Цю, проследив направление этого взгляда, увидел неподалеку от стола вращающуюся этажерку на подставке. Там стояли два тома. На корешке одного можно было разглядеть название: «Бин фа» — трактат об искусстве войны, автор — древний канонизированный философ Сунь-цзы. Вторая книга называлась «Ицзин», древняя гадательная «Книга Перемен». При виде «Ицзина» по телу Цю пробежал озноб. Старец не заметил этого. Он смотрел, но не видел.

— Я хочу, чтобы ты построил для меня стену.

Цю повернул улыбающееся лицо к управляющему Центральной разведки Китая и развел руками:

— Стену, Папа?!

— Да. Стену вокруг Гонконга. Такую стену, пробить которую никогда не смогли бы ни капиталисты, ни русские. Не смогли бы, пока стоит Срединное государство. Но! Это очень и очень важное дело. Это неотложная, насущная задача. Мы должны начать возведение такой стены теперь же. Ты сможешь сделать это для меня, Младший брат? Ты можешь построить для меня эту стену? Так, как ты делаешь это в игре… — Он махнул в сторону костяшек, лежащих на столе. — Это долгая задача. А трудности велики.

— Мои скромные способности не годятся для этого, Папа. У меня не хватает практического опыта в таких делах. Я со своей неловкостью могу только сделать еще хуже, чем было раньше.

— Я думаю, что ты слишком скромен, Младший брат.

— Мне становится страшно при мысли о том, насколько я вас разочарую.

— И все же я надеюсь на тебя.

— В таком случае послушание вынуждает меня покориться. Конечно, я возьмусь за дело со всей страстью и чистым сердцем. Я буду полагаться на идеи Председателя Мао, на идеи, развитые его учеником, руководителем Дэном, — поспешно добавил Цю.

— Я знаю это. Хотя, конечно, тебе придется многому научиться, прежде чем ты сможешь построить эту мою стену. Сейчас ты более силен в теоретических вопросах. Я знаю и это. Однако ты получишь помощь и наставления от товарища Суня. Он будет твоим наставником. Доверься ему. Ты — Младший брат, он — Старший. С этого момента вы одна семья.

— Благодарю, благодарю вас.

— У тебя будут и другие учителя. В частности, Хризантема. Тебе следует многое узнать о Гонконге, Младший брат. Хризантема разбирается в коммерции, в том, как делается бизнес. Со временем он поможет тебе.

— Хризантема?

— Он гонконгский бизнесмен и разбирается в банковском деле. Нам надо уничтожить русский банк, который служит прикрытием и легендой для русских агентов со всего Дальнего Востока. Я хочу, чтобы ты разрушил его. Хризантема поможет тебе. Ты должен сделать так, чтобы этот банк предоставил кредиты на огромную сумму, а затем проследить, чтобы он не получил свои деньги обратно.

Сунь, понимая, что Цю колеблется, поспешил сказать:

— Нам надо многое обсудить, Красный Дракон. Но Папа устал. Мы поговорим обо всем утром. Сейчас тебе следует отправиться в свою новую квартиру.

— Могу я спросить… — Слова застыли у него на губах: прямо напротив него в стене внезапно раскололся надвое прекрасный пейзаж, и одна из панелей поехала в сторону, а в проеме показалась согбенная темная фигура. В меркнущем закатном свете нельзя было разглядеть лица этого человека. Через секунду, к изумлению Цю, в комнату, прихрамывая, ступила странная женщина, опиравшаяся на палку и заложившая свободную руку за спину.

— Папа устал, ты что, не слышал? — Прозвучавший голос был надтреснутым и хриплым, словно сорван как у простой крестьянки, но что-то подсказывало Цю, что это не служанка. Хотя спина ее согнулась от старости, было очевидно, что силы духа у нее в избытке, а черный брючный костюм отличался высочайшим качеством. Ее ноги… — Цю был поражен — ее ноги были изуродованы бинтованием. Это означало, что она высокого рода.

— Ты! — Старая женщина подняла свою палку и ткнула ею через стол в грудь Цю. — Папа нуждается в отдыхе. Ему нужен чай. Ему нужно поесть. Выйди!

На лице старца застыло выражение кроткой покорности, словно он и прежде неоднократно наблюдал подобные сцены со стороны и знал, что не в силах изменить ход событий. Сунь Шаньван, напротив, впервые за весь вечер выказал признак удовлетворения. Цю понял, что время его свидания с живой историей истекло. Он попятился к двери, не в силах отвести взгляд от лица Старейшего до тех пор, пока двери словно по волшебству широко не распахнулись и он выскользнул из комнаты, прочь от этих троих, наблюдавших за ним с равнодушием восковых фигур в обрамлении вечности.

Цю нашел жену сидящей на стуле среди узлов и коробок со скарбом. В руках она держала осколки разбитой чашки, и по пухлым щекам ее простого лица текли слезы.

— Цинцин! Что случилось?

При звуке его голоса она вскочила и торопливо вытерла слезы тыльной стороной руки.

— Ничего-ничего. Я рада, что ты пришел, Цяньвэй.

Выражение его лица несколько потеплело, и он одарил супругу одной из своих нещедрых улыбок. У него была странная улыбка: на мгновение уголки его губ приподнимались, абрис губ напоминал изогнутую линию, а брови как-то заскакивали на лоб. Через долю секунды улыбка исчезала. Такая мимика выражала любезность и вежливость, но не выдавала истинных чувств человека.

— Тебе не нравится наше новое жилье? Вот в чем дело?

— Оно мне очень нравится. Спасибо тебе, супруг мой.

Они смотрели друг на друга, все еще не в силах прийти в себя от потрясения. Сегодня утром он оставил ее в доме на перекрестке Фентай и Тунсянь — и это была одна жизнь, а сейчас они оказались вдвоем в квартире бригады «Маджонг», где, похоже, начиналась их другая жизнь. За несколько коротких часов, не поставив Цю в известность, руководство организовало переезд его жены. Из спартанской обстановки оба попали в квартиру, где царил вызывающий зависть комфорт.

Чета Цю привыкла, что все в их жизни определялось государственными нуждами, но, даже невзирая на это, оба оказались неподготовленными к таким мгновенным переменам.

— А где наш маленький Тинчень?

— У нас в спальне, в своей кроватке. Когда я заходила к нему в последний раз, он спал.

— Мама тоже здесь?

— Да, наверху. В своей комнате.

— Наверху… — Это же не просто квартира, а целый особняк, напомнил себе Цю, конечно, здесь не один этаж. — У нее своя комната?

— Да. — Цинцин рискнула улыбнуться. — Мама сердится.

Цю улыбнулся своей механической улыбкой:

— Ха!

— Ей не понравилась горничная.

— Кто?!

Полная женщина, стоявшая у раковины, являла собой ответ на его вопрос. Старательно вытирая руки о свою серую засаленную робу, она обернулась к двери и, глядя на вошедшего Цю, заявила:

— Полковник, эта кухня никуда не годится.

Цю сглотнул.

— Мало места, чтобы все разместить. Завтра я вам все покажу, если изволите. Не стоит заниматься этим сегодня на ночь, — добавила она, словно делая одолжение.

Цю попятился назад в проем, не сводя глаз с женщины. Цинцин распаковала стул. Он подошел и плюхнулся на него, а затем открыл было рот, но не успел произнести ни слова, как в комнате раздался другой незнакомый голос, спугнув сумятицу его мыслей:

— К-хе… Полковник, прошу прощения!

Цю повернулся на стуле и оказался лицом к лицу с мужчиной среднего возраста, одетым в форму НОАК. Человек нервничал и мял в руках фуражку.

— Ты кто такой?

— Я ваш водитель. Вам сегодня вечером нужна машина?

Цю не повернул головы, но глаза его метнулись в поисках ответа к Цинцин. Она ничем не могла ему помочь.

— Где машина? — спросил он наконец.

— На улице, полковник.

— A-а, понимаю. — Цю продолжал сидеть и смотреть на жену, которая изо всех сил пыталась совладать со своим лицом. Наконец Цю встал и подошел к окну вальяжной походкой, словно он всего лишь прогуливался по комнате. Цинцин смотрела ему в спину, с нетерпением дожидаясь своей очереди. Она заметила, что, когда муж подошел к окну, плечи его опустились и слегка вздрогнули. Тут любопытство взяло верх, и она подскочила к окну, заняв место рядом с мужем.

Они смотрели вниз довольно долго, ничего не говоря, затем одновременно отвернулись от окна. Цю досчитал про себя до десяти и снова повернулся к окну, но там ничего не изменилось: зеленый «мерседес» продолжал стоять на том же месте. А водитель все мял свой головной убор в руках и смотрел в пол.

— К-хе… Значит, завтра в восемь, правильно?

— Правильно.

Водитель удалился, а Цю и Цинцин продолжали в молчании смотреть друг на друга, словно опасаясь, что слова разрушат действие чар, перенесших их в сказку. Наконец Цю нагнулся и поднял с пола осколки разбитой чашки.

— Ну что ж, приступим, а?

Дел было полно, и этой ночью дом погрузился в сон очень поздно. Цинцин считала, что супруг измотан, и потому ее удивило, когда он набросился на нее, излив несколькими быстрыми толчками всю свою энергию в ее смирно лежавшее лоно. Ей так хотелось сказать ему что-то очень важное, и когда он закончил и улегся не шевелясь, она почувствовала, что, как ни велик риск, наступило самое время, чтобы высказать это. После долгой паузы она собрала всю свою храбрость, протянула руку, коснулась его и, убедившись, что он заснул, прошептала:

— Чего бы они от тебя ни хотели… что бы это ни было… пожалуйста, сумей выполнить это!

 

Глава 2

Китаянка повернулась от стойки с итоговой распечаткой своего счета, заслышав шум и взволнованные голоса в другом конце зала. Ее взгляд машинально метнулся к большим часам в дубовом корпусе, висевшим над вращающейся дверью. Ровно полдень. Возникший шум и суета означают, что ее свекор со своей свитой направляются в клуб «Гонконг».

Она понимала, что прятаться за колонной слишком глупо и по-детски, поэтому осталась стоять на мраморном полу, там, где и стояла, надеясь, что он не заметит ее. Но он заметил. Как всегда.

— Джинни! — Властный голос Тома Юнга легко покрыл через весь зал расстояние до нее. Мгновенно фаланга одетых в серые костюмы исполнителей, окружавших главу Корпорации, развернулась влево — приближаясь, они обступили несчастную женщину. Лицо Джинни застыло: она словно ожидала физического нападения.

— Рад тебя видеть. — Том взял ее руку в свою. Серая фаланга бесстрастно взирала на это.

— Спасибо, Том. Вы очень хорошо выглядите.

Это была правда. Глава Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации был высок, строен, лицо его покрывал легкий загар. Этот человек всегда выглядел так, будто только что возвратился из круиза.

— Мой доктор говорит, что в бизнесе есть нечто такое, что находится в прямом согласии с моей нервной конституцией. — Том говорил резко, абсолютно не пытаясь шутить. Ни намека на юмор, с которым эта фраза могла бы прозвучать в устах любого другого человека. — Что привело тебя сюда?

— О, я просто хотела посмотреть, осталось ли у меня что-нибудь на счету. — Она не смогла удержаться, чтобы не добавить: — Знаете, я ведь ваш клиент.

— Ну и?..

Рот Джинни дернулся.

— Что «ну и…»?

— Осталось что-нибудь?

— О, всего несколько центов. — Она робко улыбнулась, надеясь, что в фасаде его лица появится трещина, но его выражение оставалось таким же суровым, как всегда.

— Ну ладно! — Все еще продолжая держать ее за руку, он отвел женщину в сторону, так что сопровождающие не могли услышать его слов: — Я всю неделю пытаюсь дозвониться до Саймона. Он что, избегает меня?

— Нет, конечно нет. — Она глупо улыбнулась, злясь на него за то, что он вынуждает ее заискивать. — Он уже несколько дней за границей. Китай, Токио, Тайвань…

Том Юнг нахмурился. Похоже, ответ был именно таким — неудовлетворительным, как он и ожидал.

— Ладно, в таком случае попроси его позвонить мне, как только он вернется, хорошо?

— Конечно, Том. Могу я сказать ему, зачем вы ждете его звонка?

— Можешь сказать ему, чтобы он избавил меня от своего казначея, если хочешь. — Его губы раздвинулись, будто он извинялся, в улыбке, смутно сознавая, что не годится в таком тоне разговаривать на людях со своей невесткой, даже если она китаянка. — Я уже говорил ему, что не стану давать ему в долг на его идиотские проекты, и это бесповоротно.

Том Юнг находился в состоянии коммерческой войны со своим сыном так давно, что Джинни уже почти не помнила, когда это началось. Ссора их пошла с момента одной из ранних операций Саймона с недвижимостью, и теперь боевые действия велись в таком масштабе, что Джинни не приходилось гадать, что является причиной высокого кровяного давления ее свекра.

— А сейчас, моя дорогая, с твоего позволения…

Прежде чем Джинни успела моргнуть, Том Юнг был заключен в броню из живых тел, и компания двинулась к дверям. Мгновение она стояла и смотрела сверху вслед, сохраняя нейтральное выражение на лице, пока ее пульс приходил в норму. Ты должна сносить все это, бесстрастно сказала она себе. Это фрагмент твоей судьбы. Цена счастья.

Она торопливо покинула здание Корпорации, радуясь, что оказалась на воле, выбравшись из гнетущего полумрака викторианского великолепия. Поймав такси, Джинни отправилась на Де-Во-роуд в Королевскую компанию золотых и ювелирных изделий Фука. Внутри у нее все бушевало, но, глядя на нее, никто не догадался бы: она ничем не отличалась от других, отправившихся за покупками богатых тайтай. Наконец злость улеглась, и Джинни погрузилась в денежные расчеты. У нее было более чем достаточно денег, чтобы купить подарок мужу, но совершить покупку было для нее не так-то просто: ей хотелось одновременно сэкономить деньги и при этом продемонстрировать свои сокровенные ощущения любви и жертвенности.

Улыбка, появившаяся на ее губах, вдруг расцвела. Экономия сегодня может стать второстепенной задачей. Джинни точно знала, что хочет купить, и вознамерилась в любом случае приобрести то, что задумала. Объектом ее желания стал комплект пуговиц и запонок к ним, сделанных из черного оникса и инкрустированных бриллиантами. Несколько недель Джинни торговалась из-за них с продавцом, всегда обслуживавшим ее. Он провел ее в служебное помещение в глубине магазина, где они приступили к обмену привычными любезностями, но оба знали, что сегодня покупка все же будет совершена.

— Что касается тех пуговиц, — небрежно начала Джинни, — то бриллианты слишком малы.

— Но превосходного качества, миссис Юнг.

— О, возможно. Но я не знаю никого, кто бы позволил себе носить такие вещи, вот в чем проблема. Так что покупка довольно умозрительная.

— Вы не хотели бы взглянуть на них еще раз, мадам?

— Почему бы и нет.

Он выложил поднос с изделиями на стол и подал ей лупу, но Джинни уже достала из сумочки свою.

— Маленькие, — подтвердила она погодя, — как я и говорила… И на паре из них царапины.

Продавец улыбнулся.

— Я никогда не посмел бы предложить вам товар не самого высокого качества, миссис Юнг, — заверил он и протянул руку, чтобы забрать поднос.

— Оставьте их.

Он снова улыбнулся и отвел руку.

— Сколько?

Он назвал цифру, и она рассмеялась.

— Для мадам, — поспешил опередить он возражения Джинни, — всегда существует специальная цена. Ну, допустим… с тридцатипроцентной скидкой, пойдет?

— Однако они и в самом деле не стоят таких денег, — сказала Джинни, убирая лупу в сумочку. — Но все равно спасибо.

— Не хотели бы вы назвать цену сами?

Она назвала сумму примерно в две пятых от той, что затребовал продавец в самом начале. Он развел руками и затем сделал такой жест, словно собирался отбивать нападение, но знал, что следующая его реплика прозвучит обидно.

— Миссис Юнг, позвольте мне хоть немного сохранить лицо.

Они рассмеялись. Внезапно Джинни всю охватило нетерпение: уже поздно, скоро прибудет самолет Саймона. Продавец, уловив изменения в настроении Джинни, воспользовался своим психологическим преимуществом и, слегка уменьшив последнюю цену, подвел Джинни к согласию. Они наконец договорились.

Конечно, она заплатила больше, чем намеревалась, но почему-то сегодня это не особенно беспокоило ее. Саймон вот-вот должен вернуться домой, все остальное не имеет значения. Они женаты почти двадцать лет, но временами, когда он уезжал, она скучала по нему, словно влюбленная девчонка.

Джинни приехала домой на такси и как только открыла дверь, первым делом поинтересовалась:

— Были звонки?

— Звонил доктор Лим из Красного Креста. — А-Кам почесала ухо, пытаясь вспомнить то, что ее просили передать. — Он хотел… сказать вам, что… — ее глаза расширились, и она вздохнула от облегчения, — что он потерял свои записи последних минут собрания комитета «Сироты Вьетнама» и просит вас прислать ему по факсу ваши.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Да.

Джинни нетерпеливо ждала.

— Ну?

— A-а… Ваш класс по каллиграфии переносится на среду, на половину четвертого.

— Какая жалость. Я не смогу пойти. Позвони миссис Ху и скажи, что на этот день я приглашена на обед в фонд «Спасите детей»… Или ладно, я сама позвоню ей. Ну, а теперь займись другим. Хозяин скоро приедет.

— Все готово, все готово.

— Говоришь, готово? Посмотрим.

Она направилась в кабинет Саймона и положила кожаный футляр из ювелирного магазина на ежедневник супруга, лежавший на столе. Теперь-то он точно его заметит. Потом обернулась к А-Кам и сказала:

— Давай проверим все.

А-Кам последовала за хозяйкой по всему дому снизу доверху, удивляясь ее дотошности. Все поверхности, на которых могла скопиться пыль, были проверены пальцем, все покрывала поправлены, все вазы чуть передвинуты. Это что-то противоестественное, подумала А-Кам: после двадцати лет супружества она должна бы играть в маджонг или завести себе любовника, а не рыскать по дому в поисках грязи или беспорядка. Но тут служанка заметила, что глаза Джинни светятся, и выражение ее лица слегка смягчилось: любовь — вот что бывает, когда выходишь замуж за «заморского дьявола», со всей его романтичностью и непрактичностью… хотя он и красивый, черт. И богатый, дьявол, тоже. Все еще богат…

Проверка дома закончилась в гостиной, где Джинни слегка поправила фотографию детей в серебряной рамке, стоявшую на столике, собранном из редких пород дерева. Над столиком висело зеркало. Две женщины, хозяйка и ее служанка, одновременно глянули в него, но увидели в нем абсолютно несхожие отражения. Джинни, внезапно расстроившись, увидела свое, прежде нравившееся ей лицо, ныне тронутое временем. Макияж никуда не годится, волосы потускнели и секутся, а шея уже не такая гладкая. А-Кам, в свою очередь, увидев отражение своей хозяйки, встретилась глазами с красивой женщиной: прекрасно очерченное лицо, хозяйка в расцвете сил, ухожена и хорошо одета, на округлом лице справа у кромки волос надо лбом эротическая родинка, прекрасные миндалевидные глаза.

Джинни подняла руку и поправила непослушный локон. Руки женщины были ее гордостью: длинные пальцы плавно сужаются к ногтям, кожа не тронута возрастными изменениями. А-Кам смотрела на эти руки с завистью.

Две пары глаз задержались друг на друге в зеркале. Женщины одновременно вздохнули, затем обе улыбнулись.

У входа зазвенел звонок. Джинни замерла. Какое-то мгновение могло показаться, что каждая клеточка ее тела вибрирует от сдерживаемой энергии. Спустя секунду женщина пришла в себя.

— Хозяин? — с сомнением произнесла А-Кам. — Что-то рановато.

— Что же ты стоишь, А-Кам? Открой дверь.

Джинни пошла за служанкой ко входу, задержавшись у зеркала, чтобы в последний раз пригладить волосы. Она услышала, как открылась дверь, и повернулась, встречая мужа улыбкой.

Но у входа стоял не Саймон.

У каждого человека есть свой излюбленный маршрут для возвращения домой, и Саймон Юнг не был исключением. Большинство людей его круга расценивали его как эксцентричного англичанина — эксцентричного даже по гонконгским стандартам, отличавшимся от общепринятых на Западе. По обыкновению все крупные дельцы и важные персоны покидали аэропорт Кай Так на своих «роллс-ройсах» с кондиционерами и мчались на остров Сянган по подводному туннелю, соединяющему Гонконг и полуостров Цзюлун. Но председатель Совета директоров «Дьюкэнон Юнг» брал такси, чтобы добраться до парома, и завершал свой путь домой заездом в гавань. Иногда, если у него не было с собой багажа, он даже не прибегал к услугам машины и возвращался домой на автобусе № 200.

Но сегодня при нем был чемодан, и Саймон остановил такси. Путь до парома начинался с длинного спуска, шоссе тянулось вдоль многоквартирных домов, в этом районе при каждой такой постройке возвышались столбы для сушки белья, и Саймон находил это зрелище угнетающим. Посему он решил просмотреть газеты. В «Да Гун бао» не было ничего нового, коммунистическая пресса Гонконга оказалась такой же скучной, как он и ожидал. В южнокитайской «Морнинг пост» напечатали статью о готовящемся слиянии четырех фондовых бирж, которую Саймон прочел с нарастающим раздражением. Как нелепо проводить такого рода реформы, когда осталось двенадцать лет до присоединения к Китаю. КНР, а не Британия будет решать, что делать с гонконгскими биржами.

На пароме Саймон устроился на палубе второго класса, сэкономив тем самым двадцать центов. Чемодан он пристроил на стойку для багажа. Был вечер, и паром был полон пассажиров, но он нашел себе место впереди и сумел встать рядом с рабочими, что возвращались домой, любуясь гаванью.

Он испытывал удовольствие от ветра, гладившего его по лицу и доносившего щедрые ароматы тропиков. Незримое, но реальное удовольствие, которого не могла бы доставить поездка в автомобиле. В последних числах сентября жара и влажность спали до приемлемого уровня, и в этот вечер воздух был чист, а небо безоблачно. Саймон глубоко вздохнул — он видел все, вплоть до вершин на горизонте. Остается еще 12 лет… куча месяцев…

Паром приближался к острову, глаза Саймона сощурились. Строительство нового здания банковской корпорации Гонконга и Шанхая шло с некоторых пор днем и ночью. Саймон отсутствовал меньше недели, но прогресс был уже заметен: коробку здания возвели. Никто не понимал, зачем нужен этот рывок.

— Вы с ума сошли, — резко сказал отец Саймона президенту банка. — Вы закончите как раз в тот момент, когда все перейдет Китаю…

Новое здание занимало главенствующее положение на набережной, возвышаясь над соседним отелем «Мандарин». Постройка была такой высоты, словно и в самом деле грозила «скрести по небу». Паром уже причаливал к пристани, когда в поле зрения Саймона попали сверкнувшие на солнце Стивен и Ститт — два бронзовых льва, охранявших вход в банк. Саймон ухмыляясь вспомнил, как они пригласили специального человека, знатока обрядов и традиций, чтобы наблюдать за транспортировкой этих скульптур от старого здания банка. Когда Том Юнг услышал об этом, он прямо в ярость пришел. Для него это было еще одно проигранное сражение в его долгой войне с восточными причудами.

Саймон закинул пиджак за плечо и побрел по длинному полого шедшему вверх бульвару. И китайцы, и европейцы спешили уступить ему дорогу. Любой житель Гонконга ростом под 190 см обречен перемещаться словно в облаке восхищенного почтения. К тому же Саймона хорошо знали в городе, и его слава бежала впереди него, никто не смел становиться у него на пути.

Люк Сен-Кай ждал его у парапета, как было условлено. Обычное хмурое выражение озабоченности, свойственное ему, сегодня было более заметно, чем всегда.

— Все по-старому? — заговорил Саймон на кантонском диалекте.

Люк недолюбливал, когда его хозяин говорил по-китайски. Председатель Совета директоров компании «Дьюкэнон Юнг», по его мнению, был обязан всегда говорить только по-английски.

— Босс, дома большие проблемы, — сообщил водитель.

Старый Люк и его жена А-Кам служили в семье Саймона долгие годы. Люк по натуре был пессимистом, но Саймон достаточно хорошо знал его, чтобы понять, что на сей раз дома ждут настоящие неприятности.

— Что случилось, старина Люк?

Люк оттащил чемодан к стоявшему поодаль «порше» и забросил его в багажник.

— Визит, — коротко пояснил он и плюхнулся на пассажирское сиденье, зная, что Саймон пожелает вести машину сам. — У нас гость, оттуда. — Люк ткнул большим пальцем себе за плечо.

Саймон вздрогнул. Он никого не ждал из Китая.

— Кто?

— Из Управления безопасности.

— Полиция?

— Да, похоже.

Саймон перескочил через Чэтер-роуд и погнал машину к Ваньчай, в душе поблагодарив Люка, что тот подогнал сегодня «порше» Джинни. На улицах было полно народу, местных и туристов. Обычно он наслаждался уличными сценками, происходившими тут и там, и не раздражался, попадая в пробку, но неприятная новость прямо гнала его к дому.

— Кто там с этим парнем?

— Госпожа.

— Миссис Юнг одна? — В голосе Саймона послышался упрек.

— Я оставил с ней А-Кам и велел не спускать с него глаз.

Около двадцати лет назад Люк с женой переплыли залив, спасаясь из красного Китая. Они благополучно разминулись с акулами и Королевской полицией Гонконга, и, ступив на «родную землю», выиграли эту схватку за свободу. С тех пор они многократно окупили себя, служа своим хозяевам. Известие, что А-Кам находится в доме вместе с Джинни, несколько успокоило Саймона. Они подъезжали к Абердинскому туннелю. Саймон заметил узкий просвет между машинами и вписался в него мгновенно, вогнав свой красный автомобиль, словно пулю, между двумя грузовиками и автобусом. Люк только причмокнул губами от восхищения.

— Кто привел его в дом?

— Помощник комиссара полиции Рид.

Официально Рид был приписан Коммерческому бюро специального предназначения, но Саймон знал, что он еще и резидент ДИ-6 в Гонконге. Он нажал на газ и проскочил в соседний ряд. Да, он очень торопился домой.

Юнги жили в стоявшем на возвышении поместительном трехэтажном доме, в пяти минутах езды от Репалс-вэй. Саймон отослал Люка ставить машину в гараж и вошел в дом со стороны кухни. Как он и ожидал, А-Кам стояла у двери в комнаты, прильнув к ней ухом.

— Они все еще там, — прошипела она. — Вместе!

Взглянув на ее расстроенное лицо, Саймон понял, что ей не многое удалось расслышать.

— Помощник комиссара Рид с ними?

— Он уехал.

Саймон вздрогнул.

— Когда?

— Примерно двадцать минут назад.

— Ясно. — Саймон нахмурился. — Чай подашь?

— Уже там, хозяин.

Саймон захватил с собой в гостиную чемодан. Секунду он постоял в дверном проеме, понимая, что к моменту его прихода в комнате царило молчание. Джинни поднялась ему навстречу с радостной улыбкой, и он с удовольствием отметил, что чонгсам цвета электрик плотно облегает ее стройное тело. Ему больше нравилось, когда она надевала китайскую одежду, хотя сама она, как и большинство богатых китаянок, тяготела к западному стилю.

Ему очень хотелось обнять жену. В Лондоне он так и сделал бы, но не здесь, в присутствии гостя из Китая. Поэтому он лишь нагнулся и поцеловал Джинни в щеку.

— Привет.

— Здравствуй.

Он заметил, что улыбка у нее какая-то странная, и сердце его забилось чаще, когда он увидел, что ее нижняя губа подрагивает.

— Саймон, я хотела бы представить тебе нашего гостя. Это мистер Цю из Комитета общественной безопасности КНР. Его доставил сюда Питер Рид, но сам он должен был уехать.

Саймон глянул ей за плечо и увидел невысокого худощавого китайца в очках, сидевшего у окна в плетеном кресле. Тот сразу поднялся и направился к Саймону, на ходу нервно потирая руки, будто не уверенный, что ему предстоит сделать.

— Товарищ Цю, вы намерены говорить на путунхуа?

— Благодарю, мистер Юнг, но я хотел бы воспользоваться случаем и потренироваться в английском, если вы не возражаете. Вы, конечно, знаете, что теперь английский принят в качестве нашего второго официального языка?

— Да, я читал об этом.

— И, пожалуйста… я совсем не обижусь, если вы будете называть меня «мистером», ибо так вам привычнее, я уверен. Должен ли я называть вас боссом?

Саймон рассмеялся:

— Нет, мы давным-давно не употребляем это глупое обращение.

— Так я и думал. Но всегда лучше сначала убедиться, не правда ли?

Саймон протянул ему руку.

— Мистер Цю, я должен сделать вам комплимент относительно вашего английского. Он просто великолепен.

После секундного замешательства Цю взял предложенную руку и коротко пожал ее.

— О, вы меня смущаете, мистер Юнг. Я все время озабочен самоконтролем, у меня постоянные ошибки. Пожалуйста, говорите мне, когда я буду ошибаться.

— Я уверен, мне просто нечего будет исправлять.

— Вы очень любезны.

— Садитесь, пожалуйста. Чаю?

Джинни коснулась его руки.

— А-Кам подала его несколько минут назад. Сядь, отдохни. Как прошла поездка?

Саймон с удовлетворением опустился в кресло с подлокотниками и сделал глубокий выдох. Пока они обменивались малозначащими замечаниями по поводу поездки, хозяин продолжал пристально рассматривать Цю. По лицу маленького китайца ничего нельзя было прочесть. Гость старательно избегал смотреть на супругов, пока они делились новостями, однако, похоже, он просто не знал, чем ему пока заняться. Наконец он вернулся к своему креслу и, после короткого спора с самим собой, уселся в него.

— С тобой все в порядке? — успел прошептать Саймон, и, хотя Джинни кивнула в ответ, он был обеспокоен.

Его жене было разрешено эмигрировать из Китая больше двадцати лет назад, но в Поднебесной никогда не выпускают из вида своих соотечественников. Джинни избегала любых контактов с представителями КНР, если этого не требовали занятия ее мужа.

Саймон отпил из чашки глоток и сразу распознал лучший сорт лунцзинского чая — знаменитый «Колодец дракона». Очевидно, Джинни сочла, что их гость очень важная персона.

— Как прошло ваше путешествие, мистер Цю? — спросил он.

Казалось, вопрос этот застал Цю врасплох. Он привстал из кресла, снова провалился в него и крепко сжал руки:

— Спасибо, спасибо, благодарю вас.

— Я понял, что вас привез сюда мистер Рид.

— Да.

— Очень приятный человек.

— О, да!

— Мы дружим вот уже несколько лет.

— Ах вот как?!

Мягче, мягче, мысленно сказал себе Саймон. В свое время станет ясно, зачем он приехал. Сегодня, завтра, через год…

— У вас прекрасный дом, мистер и миссис Юнг.

— Нам очень повезло сразу в нескольких отношениях. Это разумно спланированный дом, по сравнению с другими. — Саймон обвел взглядом гостиную, снова свыкаясь со своим жилищем.

Стены были окрашены в белый цвет с едва уловимым зеленым оттенком. Возле окна три лакированных зеленоватых бамбуковых кресла, подле — квадратный столик со стеклянной столешницей и на нем керамическое кашпо с широким горлом, а внутри сухие лепестки душистых цветов, ароматизированные кориандром. Плетеное кресло, которое занял Цю, придвинуто к искусственному камину, на полке цветы, аранжированные Джинни. По обеим сторонам камина белые застекленные этажерки с книгами Саймона. Ковер длинного ворса цвета беж устилал весь пол. В интерьере ощущалась мягкая восточная гармония. Саймон очень гордился этой комнатой, порождением хорошего вкуса его супруги.

— Я рад, что могу предложить его гостеприимство к вашим услугам, — сказал Саймон. Он взял за правило никогда не прибедняться и не критиковать свой дом, хотя китайские правила хорошего тона требовали этого. — Вы видите его с самой лучшей стороны, после того как меня здесь не было несколько дней.

Он уловил мгновенную тень раздражения в глазах Цю и записал себе очко.

— Пожалуйста, простите, но боюсь, я не понял вас.

— Правительство работает лучше всего, когда императора нет в стране.

Лицо Цю ничего не выражало, и Саймон не понял, узнал ли гость классическое изречение, чуждое тоталитарной коммунистической философии.

— Дорогая, возможно, мистер Цю хочет еще чаю.

— О-о, конечно… — Джинни вскочила слишком быстро и подошла к Цю с чайником. Волосы на загривке у Саймона встали дыбом: с чего это Джинни поступает не так, как всегда, и не зовет А-Кам прислуживать гостю?

— Мистер Рид сказал, что, возможно, вы сумеете нам помочь.

— Если смогу, мистер Цю. Я уверен, что вы знаете: мои контакты с Китаем в настоящее время более чем скромны.

— «Обширны» было бы гораздо более подходящим словом, мистер Юнг.

— Вы очень любезны, мистер Цю.

— Наоборот, если можно так выразиться: это вы добры к нашей стране.

— Скажем так: мы стараемся жить в гармонии.

— И, разумеется, по своим делам вы часто посещаете Китай. Точнее говоря, три дня назад вы были в Пекине.

Саймон помолчал, прежде чем ответить.

— Да… A-а, мистер Цю, мне кажется я понял причину вашего приезда. Аэропорт…

— Вы правы, мистер Юнг.

— Это потрясло меня, мистер Цю. — Саймон заметил, что Джинни проявляет нетерпение. Он достал из чемодана кипу газет, вытащил из них «Да Гун бао» и протянул ее Джинни. — Кто они? — обратился Саймон к Цю.

— Террористы, мистер Юнг. Вооруженные бандиты, ограбившие банк в аэропорту. Такого жестокого преступления не было в Китае многие годы.

Саймон подумал о культурной революции, о своих друзьях, исчезнувших навсегда, и стиснул зубы.

— Да, конечно, — произнес он спустя секунду.

Джинни пробежала статью и подняла глаза — на лице ее было написано недоверие.

— Вооруженный налет?! — прошептала она.

Саймон кивнул:

— Кассир убит… по-моему…

— Но вы были там, мистер Юнг…

На лице Джинни отразился ужас.

— Ты был?

— Все в порядке, дорогая. — Саймон поднял руку. — Я был там, как сказал мистер Цю, но я не подвергался никакой опасности. Они проследовали мимо меня.

Цю резко подался вперед. Теперь он сидел на самом краешке кресла — еще миллиметр, и его зад соскользнул бы.

— Но вы разглядели их, не так ли?

— Да. Я уже ответил на все вопросы, мистер Цю. Все мои ответы занесены в протокол.

Выражение лица Цю мгновенно изменилось. Сначала Саймон не понял, что с ним произошло. На краткий миг уголки его рта приподнялись, но губы оставались по-прежнему сжаты… Должно ли это означать улыбку? Маленькое лицо гостя казалось вполне серьезным: лоб нахмурен, а уголки губ снова опущены. Цю поправил свои очки на переносице.

— Вы дали очень подробные ответы, мистер Юнг. Очень четкие. Лучшие описания этих личностей из всего, что у нас есть. Вы обратили на них внимание, потому что они были одеты, как крестьяне, но в руках у них были дорогие кейсы. Их было трое, верно?

— Да.

— Вы подробно описали их одежду, рост, телосложение, даже их черты лица. Позвольте сказать вам комплимент? Очень необычная для иностранного гостя способность — так четко отличать китайские лица одно от другого.

— Я давно живу здесь, мистер Цю. Фактически всю жизнь.

Джинни по непонятной причине поднялась и переместилась на пуфик рядом с Цю. Обхватив руками колени, она положила на них подбородок.

Саймон начал ощущать растущее беспокойство, которое оказывала на него эта необычная застольная беседа. Внезапно он понял, что именно беспокоит его. В одной из их комнат для гостей висела картина, написанная в классическом китайском стиле. На ней был изображен император Цинь Шихуан, наблюдающий за казнью конфуцианских ученых. Сбоку, чуть впереди от него стояла на коленях его наложница, опустив голову и сжав в мольбе руки. Она заступалась за осужденных, моля императора о милосердии. Цю и Джинни, разумеется, нисколько не походили на императора и его возлюбленную, но расположение их фигур относительно друг друга было сейчас таким же.

— Мистер Юнг…

Саймон, вздрогнув, вернулся к разговору.

— Мистер Юнг, мне и моему учреждению очень помогло бы, если бы вы сумели в ближайшем будущем посетить Китай. Мы полагаем, что задержали именно этих людей. Они были схвачены в столице. Нам нужно провести опознание.

— Но ведь там помимо меня были многие другие очевидцы…

— Никто из них не дал такого четкого и подробного описания, как вы.

Как всегда в делах с Китаем, одно колесико, завертевшись, неизбежно приводит в движение другое, и так без конца. Саймон поймал себя на том, что уже обдумывает коммерческую сторону вопроса, а затем и его политический аспект. Конечно, они используют этот факт в целях создания впечатления тесного сотрудничества. Это однозначно. Иностранец, да еще из Гонконга, обличает террористов… или это были бандиты? Он знал, что стоит обсудить все это с Ридом.

— Как всегда, я рад оказать посильную помощь, мистер Цю. Но у меня очень плотное расписание. В ближайшем будущем я не планировал поездку в Китай. Давайте подумаем… сейчас последняя неделя сентября. Конец октября был бы наиболее…

— Не могли бы вы прибыть пораньше? Все ваши расходы будут возмещены… Первым классом, разумеется.

— Дело не в деньгах, мистер Цю.

— Тогда в чем же, мистер Юнг?

Прозвучавшее было сказано так неожиданно резко, что на миг Саймон не поверил своим ушам. Цю включил свою пародию на улыбку и через мгновение выключил ее.

— Могу ли я попросить день-два, чтобы обдумать, как лучше все устроить, мистер Цю?

— Если вы настаиваете, мистер Юнг. Однако один день был бы более предпочтительным вариантом.

— Я понимаю. Как мне связаться с вами?

— Пожалуйста, через мистера Рида.

Саймон оторвал руки от подлокотников кресла и снова опустил их, приготовившись подняться. Цю заметил этот деликатный сигнал и тут же заговорил первоначальным тоном:

— Мне так жаль, что я отнял у вас столько времени, мистер Юнг. Да еще при том, что вы только что вернулись из поездки. Пожалуйста, простите меня. После того как вы покинули Китай, вы побывали в Токио, я полагаю? А оттуда куда-то в другое место?

Саймон устал, его чувство такта почти улетучилось.

— На Тайвань, да.

Опять эта мимолетная неживая улыбка.

— На Тайвань, — повторил Саймон. — А сейчас прошу меня извинить. Как вы намерены добраться до города, мистер Цю? — Саймон знал, что у него нет выбора и придется предложить свои услуги. — Может быть, мне подвезти вас?

— Благодарю вас, мистер Юнг, но я без труда могу дойти до автобусной остановки. Я люблю ездить на автобусе. Так много можно увидеть. Я всегда езжу наверху. — Он подошел к двери, где его уже поджидал старый Люк, не смевший помешать ритуалу прощания. — Так же, как и вы, впрочем. До свиданья, мистер Юнг… миссис Юнг.

Он кивнул и пошел по коридору. Когда дверь в гостиную закрылась за ним, Джинни вскочила с пуфика, подбежала к мужу и обняла его.

— Так же, как и вы! — Она скорчила сердитую гримасу. — Навонял тут…

— Следи за речью!

— Нет, честно, Саймон. Я хотела сказать…

— Если они не в состоянии выяснить, какие характерные привычки присущи главе «Дьюкэнон Юнг», то они вовсе не те люди, которыми я их считал. И потом, поездка на автобусе такая вещь, которую трудно от кого-либо скрыть. — Он подошел к телефону у окна, выходящего на залив, и набрал номер. — Алло… помощника комиссара Рида, пожалуйста… Алло? Питер? Питер, кой черт все это значит?..

Как только Джинни услышала имя Питера, она поспешно вышла из комнаты. Пять минут спустя Саймон обнаружил ее лежащей в ванне под обильной шапкой пены, из которой выглядывало только ее лицо.

— И что такого особенного в моей пене для ванны от «Роджер и Галлет»? — задумчиво и грустно спросил он.

— Она хорошо пахнет, вот и все.

Саймон присел на край овальной ванны и стал шарить под пеной, пока не схватил жену за ступню.

— Ой!

— Спасибо тебе, дорогая, — тихо произнес он.

— За что?

— За эти пуговицы и запонки. Они просто великолепны.

Нижняя губа у Джинни задрожала.

— Я рада. Тебе они нравятся, потому что у тебя хороший вкус.

Саймон медленно повел свои пальцы вверх по ее ноге. Кожа жены показалась ему мягкой и шелковистой. А по бедрам Джинни пробежала дрожь от прикосновения его твердых слегка шершавых подушечек пальцев. Она прикрыла глаза, к щекам прилила кровь, она начала слегка покусывать свою нижнюю губу… Но, когда рука мужа скользнула еще выше, она сжала ноги, остановив его руку.

— Саймон!

— Что?

— Как это что? Да еще с таким невинным видом!

— Что такого? — Он пошевелил указательным пальцем, работая нежно и медленно. — Мы же женаты. Почему бы мне не побыть с тобой вместе? — осведомился он с самым невинным видом.

Она улыбнулась ему, но ее глаза говорили «нет» — время и место были неподходящими. Саймон осторожно убрал руку.

— Питер Рид сказал нечто странное.

— То есть? — Джинни намочила полотенце горячей водой и приложила его к лицу, подогревая косметическую маску.

— Да. — Саймон улыбнулся, стараясь подобрать такие слова, чтобы не обидеть ее. — Питер намекнул, что, когда он привез сюда этого Цю, ты довольно твердо дала понять, что ему самому следует уйти.

Джинни сняла полотенце и почти совсем погрузилась в пену. Но затем вынырнула и, отгоняя пену ото рта, продолжала хранить молчание.

— Джинни, это правда?

— О, Саймон, конечно нет. Просто… ну, этот Цю…

— Да?

— Он из Сычуани, вот и все. Из Чэнду.

Некоторое время Саймон молчал. Он лениво плескал водой у нее между ног. Отстраненная улыбка застыла на его губах.

— И ты знала, что он не будет говорить с тобой при Питере, не так ли?

— Ты не одобряешь этого.

— Я думаю, что это было… неосторожно.

— Ну что ж, раз ты так считаешь… Благодарю за замечание. Я постараюсь извлечь урок из случившегося. А теперь не поговорить ли нам о «четырех модернизациях»?

— Это было неосторожно. Неразумно.

Лицо Джинни оставалось отчужденным.

Он спросил:

— Тебе удалось узнать что-нибудь?

Она покачала головой.

— Ты что, серьезно рассчитывала узнать что-нибудь?

— Может быть.

— И он не передал никаких посланий? Не угрожал?

— Ничего. Он притворился, что не знает. Конечно, он знал.

— Разумеется, знал. Ты теперь заморская китаянка, но имеешь брата и сестру, которые все еще остаются в Сычуани. Тебе позволили уехать, а им нет. Госбезопасность как раз и существует для того, чтобы знать такие вещи и умело использовать их.

Она смотрела в сторону.

— Джинни, ты меня слышишь?

— Слышу.

Саймон встал и потянулся за полотенцем, Джинни попросила:

— Ты не смешаешь мне коктейль, будь любезен. Я выйду через минуту.

— Что ты будешь?

— «Дайкири».

Брови Саймона поползли вверх. Джинни заметила это.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя алкоголичкой, — упрекнула она.

— Да нет же! Просто это несколько отличается от виноградного сока, который ты обычно пьешь, вот и все. Хорошо. Заказ на один «Дайкири» принят. — Он пошел к выходу. — Крикни мне, когда будешь готова.

— Саймон!

Он остановился, держась одной рукой за ручку приоткрытой двери, и обернулся.

— Я не хотела обидеть Питера Рида.

— Ты и не обидела его. Он расценил это скорее как шутку.

— Ты собираешься?..

— Сделать тебе коктейль?..

— Я не это имела ввиду. Я хотела сказать, ты собираешься в Китай?

— Сомневаюсь.

— Питер считает, что тебе надо туда поехать.

Саймон вскинул голову.

— Как ты это узнала?

— По тому, как он представил мне этого Цю. Что-то в этом было. Почтительность…

— К Цю?

— Да. И… уважение к происходящему, я думаю, тоже. Это так, верно?

Да, подумал Саймон, вспомнив свой недавний телефонный звонок.

— Питер действительно хочет, чтобы я поехал, все правильно. Я пойду смешаю тебе «Дайкири». — Он почти вышел из ванной.

— Тебе бы надо поехать в Пекин. Ты должен, — послышалось ему вслед.

— Почему?

Не услышав ответа, он обернулся, и увидел, что жена исчезла. Сердце его замерло на мгновение. Но Джинни всплыла из пены, выпустив ртом струю воды, как дельфин. Он успокоился. В самом деле, удивился он, в хорошем же напряжении я был!

— Ты бы лучше поехал, — просто сказала она.

 

Глава 3

Было приятное осеннее утро. В доме Цю вся семья завтракала: сам Цю, его мать, его жена Цинцин и их маленький сын Тинчень сидели за круглым столом, в центре которого стояла кастрюля с рисом и свининой. Кушанье приготовила новая служанка, которую звали просто Аи, что означает «тетушка». Цю и маленький Тинчень наворачивали с аппетитом. Цинцин ела осторожно, бросая опасливые взгляды на свекровь. Старая миссис Цю сидела, состроив гримасу, и не ела вообще ничего.

Миссис Цю и Аи не пришлись по нраву друг другу.

Все тридцать шесть лет, которые прожил Цю, в доме готовила его мать. Даже после его свадьбы она продолжала править на кухне с помощью бамбуковой палки, к большому облегчению Цинцин, которая не имела ни склонности, ни способностей к кулинарному искусству. Но, похоже, Аи преуспевала на этот счет, и, поскольку она, в отличие от старой миссис Цю, являлась неотъемлемой принадлежностью этого дома вместе со всеми предметами обстановки и утварью, она оказалась главнее. В этом доме готовила Аи, а не миссис Цю. По этому поводу возникали бесчисленные споры, случалось, что и на довольно высоких тонах. Цю не обращал внимания на эти «расхождения во взглядах», в то время как слабые попытки Цинцин примирить противоборствующие стороны окончились полным провалом. Она поочередно обращалась к каждой матриархессе, прося их «рассмотреть вопрос с точки зрения другой стороны» или «попытаться прийти к компромиссу», но почему-то технология общения, которой она овладела за время работы секретарем в районном комитете партии, плохо подходила для урегулирования проблем в ее собственном доме.

Ситуация угнетала Цинцин, но это была не та проблема, с которой она могла обратиться к своему мужу. В Китае любая женщина настрадается, попав под пяту свекрови. Но теперь Цинцин казалось, что у нее их целых две.

— Пожалуйста, кушайте, мама, — робко попросила она.

— Нет аппетита, — проворчала старая женщина. — Как можно есть эту… стряпню! Приготовленную в моем доме не мной, а… а…

— Хорошее мясо, мама. — Цю был доволен переменой ролей на кухне. Он давно не ел так вкусно приготовленной пищи. Когда много лет назад его отец умер, кулинарное искусство его матери пришло в такой упадок, от которого потом уже не оправилось.

— Мясо, ха! Больше хрящей, чем жил, и больше жил, чем мяса.

— До недавнего времени мы могли позволить себе мясо только раз в неделю. — Цю просто констатировал факт и переключил внимание на сына.

Тинчень сидел прямо на своем новом высоком стульчике, держа в каждой руке по ложке. Внешне он напоминал отца: широкие скулы, узкие сердитые глаза и губы, постоянно изогнутые в злой неодобрительной ухмылке. Хотя ему было уже больше трех, он все еще сидел на высоком стульчике с перекладиной и не мог есть сам, что на Западе вызвало бы обеспокоенность родителей. Но его родители не считали, что мальчик отстает в развитии. В самом деле, по китайским меркам он был вполне развит для своего возраста.

Цю улыбнулся сыну, удержав свою характерную гримасу на пару секунд дольше обычного, и взял своими палочками кусочек свинины.

— Будешь?

— Буду.

Медленно, словно придворный, кланяющийся императору, Тинчень наклонился вперед, пока тело его не оказалось почти параллельным плоскости стола, и, позволив заботливому отцу взъерошить ежик коротко стриженных волос на предмет проверки вшей, ребенок перед тем, как снова выпрямиться, проглотил кусочек мяса. Его лицо казалось даже более хмурым, чем обычно.

— Вкусно?

— Вкусно.

Цю был доволен. Словарный запас Тинченя рос день ото дня.

— Хороший мальчик, — прокудахтал Цю. — Еще хочешь?

— Не хочу.

Цю потянулся к пиале сына и дочиста опустошил ее, поднеся ко рту и забрасывая рис быстрыми движениями палочек. Покончив с едой, он рыгнул, вежливо кивнул матери и встал из-за стола.

— Надо что-нибудь сделать?

— Ты не можешь заняться Тинченем, чтобы он справил свои дела? — спросила Цинцин.

Цю снял сына со стульчика, посадил его себе на плечо и залез свободной рукой в разрез на его штанишках, сделанный сзади. Ничего. Они еще долго рисковали бы, купив ему «взрослые» штанишки.

— Пойдем, малыш, — ласково сказал он сыну. — Туалет!

Он понес Тинченя из комнаты, мурлыкая песенку. Мальчик отрыгнул, сознательно подражая отцу, и помахал ручонкой матери и бабушке, которые продолжали сидеть за круглым столом с хмурыми лицами.

— Он очень ревностный и заботливый отец, — сказала Цинцин. — Мне очень повезло. Спасибо вам, мама.

Но в это прекрасное октябрьское утро даже неприкрытая лесть не помогла смазать суставы «Старого Будды»; свекровь громко фыркнула и, помогая себе тростью, выбралась из-за стола.

— Вы будете наверху, мама? Если вы не очень устанете, не поможете ли вы мне позднее сделать покупки? Мне очень дорого ваше мнение… но только если вы захотите, если вы будете себя хорошо чувствовать.

«Старый Будда» не ответил. Цинцин обращалась уже к пустому месту.

Цю просунул голову в дверь:

— Маленький Тинчень в саду, играет с Аи. Боюсь, сегодня я вернусь домой поздно. До встречи!

— Когда придешь, будешь ужинать?

— Может быть.

Цинцин надеялась добиться от мужа более точного ответа, но она знала, что это безнадежно. Она понимала, что ее муж все еще не освоился в своей новой должности и что ему сейчас меньше всего нужны ее дотошные расспросы.

Цю кивнул и вышел из дома. Хотя они переехали уже с месяц назад, та минута, когда он выходил через парадную дверь и шел по дорожке к машине, все еще оставалась очень волнующей для него. Приблизившись к автомобилю, он не смог противиться искушению и обернулся, чтобы окинуть взглядом свои владения. Их двухэтажный кирпичный дом с черепичной крышей ничем не отличался от других девятнадцати домов, стоявших вдоль каждой стороны улицы. Металлические оконные рамы были выкрашены в голубой цвет в тон водостокам по краям крыши, которые архитектор слегка загнул вверх. Наверху были две трубы: одна от печи, обогревавшей весь дом, вторая от камина. Дом был и большой, и красивый. Глядя на него, Цю прямо раздувался от гордости.

Но лицо его при этом омрачалось: за красивые дома надо расплачиваться. Его ждала работа, которую нужно было сделать во что бы то ни стало. Почему, ну почему они выбрали именно его?

Он уселся на заднее сиденье «мерседеса» и произнес:

— Вычислительный центр. К крылу «Заморских территорий».

Поездка заняла меньше пяти минут. Девушка в белой униформе встретила Цю на контрольно-пропускном пункте и повела его по коридору, покрытому блестевшим линолеумом. Они пришли к герметически закрывающейся скользящей стеклянной двери. Девушка постучала по стеклу монеткой в пять фэней, чтобы привлечь внимание человека, стоявшего за этой дверью к ним спиной. Когда он обернулся, Цю увидел, что это Сунь Шаньван собственной персоной.

Сунь нажал кнопку, и дверь с шипением скользнула в сторону, открываясь. Цю шагнул через порог.

— Пойдем в кабинет, — сказал Сунь. — Там… там мы сможем сидеть столько, сколько понадобится.

Они вошли в кабинет со стеклянными стенами и большим окном, выходившим на пыльный внутренний двор. Сунь предложил Цю стул. Садясь, Красный Дракон бросил быстрый взгляд на своего шефа, пытаясь угадать, в каком тот настроении. Но по внешнему виду Сунь Шаньвана это никогда нельзя было сказать. Он был очень худ и двигался так, словно все его члены одеревенели — результат слишком многих холодных ночей, проведенных на мокром бетоне во времена культурной революции. Однако по его лицу можно было сказать, что этот человек умен: слишком давно научился он хранить тайны. Единственной характерной чертой Суня служило то, что он имел привычку сжимать губы, когда бывал чем-либо недоволен.

— Закуривай.

Цю помешкал в нерешительности. Он знал, что находится на пороге взаимоотношений с этим человеком. Их контакт продлится долго, может быть, всю жизнь, и он, как обычно, подумал о положении, которое они будут занимать по отношению друг к другу. Все имело свое значение и в любой момент могло повлиять на баланс сил. Поэтому, если Цю возьмет сейчас предложенную сигарету, он поставит себя в положение должника по отношению к Суню, и долг этот никак не будет связан с работой. Он влезет в личные долги, которые когда-нибудь будут востребованы. Сунь предложил ему американскую «Честерфилд», а у Цю с собой были только сигареты «Двойное счастье» — более низкого качества. Если Сунь потребует вернуть долг по ходу их разговора, Цю не сможет это сделать. Сунь не огорчится, так как это лишь увеличит долг, обязав Цю к эквивалентной услуге. Но отказавшись, Цю попадет в неудобное положение. Можно сказать, используя западное выражение, которое китайцы очень не любят, он потеряет лицо. Так как Сунь его начальник, для Цю очень важно установить с ним хорошие служебные отношения. Но Сунь недолюбливает Цю, а Цю не любит Суня. Цю нуждается в Суне, но не намного больше, чем Сунь в нем… о-о, этим сложностям и хитросплетениям нет числа…

Цю передернуло. Он хотел курить.

— Благодарю вас.

Губы Суня не сжались плотно, и Цю счел это хорошим признаком. Сунь и сам прикурил и откинулся в кресле-качалке, чуть раскачиваясь взад-вперед. Цю подумал, что благодаря седеющим волосам и очкам в прямоугольной оправе Сунь подозрительно смахивает на японца. Наконец пожилой человек улыбнулся.

— Тебе нравится новый дом, Красный Дракон?

— Да, спасибо.

— Твоя жена довольна?

— Очень довольна, спасибо.

— Я рад этому. Ты очень молод, Цю Цяньвэй. Тридцать шесть — очень молодой возраст для полковника НОАК, не правда ли?

— Правда.

— И для Красного Дракона тоже. Ты согласен со мной?

— Согласен, Старший брат.

Сунь затянулся и медленно выпустил дым через ноздри, двояко наслаждаясь одной затяжкой.

— Китай меняется, так?

— Да, Старший брат.

— Такие, как ты… образованные, имеющие представление о западной технологии сделок, обладающие знанием капитализма на практике… такие люди сейчас в большой цене. — Подобие улыбки искривило его губы. — Ты вовремя уехал за границу, товарищ Цю.

— Да.

— Твой отец оказался дальновидным человеком. Я думаю, он понимал, какие перемены грядут.

Смущенный, Цю опустил взгляд на стол. Говорили, что Сунь потерял своего сына во время уличных беспорядков.

— Мне достаточно повезло, что я закончил курс обучения, — быстро проговорил Цю и тут же пожалел о своей поспешности.

А Сунь, похоже, подумал о том, что слово «повезло» тут не подходит.

— Ты не мог бы помочь мне в одном вопросе? Ты не мог бы объяснить мне, почему у молодежи такой недостаток воображения? Во время культурной революции… ну почему всегда применяли одно и то же — чистку уборных, а? Я знаю все о том, как чистить уборные. Я занимался этим три года. Но я сам мог бы придумать сотню способов унизить меня и заставить деградировать, и ни в один из них не входит чистка отхожих мест. Пожалуйста, объясни мне, Младший брат. Они были твоего поколения. Мне было бы интересно узнать твою точку зрения на этот счет.

Цю пытался не думать о тех временах, о которых сейчас вскользь упомянул Сунь. «Огонь по штабам!» — такой лозунг выдвинул Великий Кормчий. Но он, Цю, вовремя уехал из страны на учебу в колледж, потом в Гарвардскую школу бизнеса. Он попал в совсем другое временное измерение.

— Мне очень жаль, Старший брат, но я не могу ничего вам сказать.

Сунь вздохнул.

— Пожалуйста, когда-нибудь выскажи мне свою точку зрения на это.

— Конечно, конечно.

— Ну ладно, у меня с собой цифры, которые ты просил. — Сунь достал из кейса, стоявшего возле стола, распечатку и протянул ее Цю. — Надеюсь, это то, что тебе нужно.

Цю жадно схватил распечатку и принялся изучать цифры, поминутно поправляя очки средним пальцем.

— Превосходно, — выпалил он наконец. — Прекрасно. Механизм… просто прекрасный.

— Они подходят для твоих задач?

— О да.

— Ты понимаешь, насколько все это секретно?

— Я полностью сознаю это, Старший брат.

Сунь больше не пытался сохранять свое недоверчивое выражение лица.

— Ты действительно считаешь, что банк работает именно таким образом?

— Конечно. Взяв за основу последний баланс банка и кредитные ставки, привязанные к учетной ставке рефинансирования США, рассчитывают распределение на фоне тенденции развития мировой торговли и движения средств в свете того, что нам известно о кредитной политике Советского Коммунального банка за последние шесть лет и его прогнозируемом бюджете на следующие восемнадцать месяцев, и, учитывая ежегодный процент возврата…

— Хватит!

Сунь Шаньван хлопнул ладонью по столу — Цю подпрыгнул от неожиданности.

— Прошу прощения, Старший брат, — быстро сказал он.

На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Сунь Шаньвана, Когда наконец пожилой человек снова взял себя в руки, он сказал:

— Пожалуйста, попонятнее.

— Прошу прощения, — повторил Цю. Но каким образом он мог бы объяснить такие вещи тому, кто не имел о них ни малейшего представления? — Это своего рода моделирование, прогноз, — нерешительно начал он. — Если знать, что банк делал в прошлом, то можно предсказать, чем он будет заниматься в будущем. Если вас особенно интересует его политика в области предоставления кредитов, то потребуется всего лишь взять сумму кредита и процентные ставки и посмотреть, насколько это предложение может быть привлекательно для банка с учетом его ресурсов и стиля решений его руководства. Вы вроде как ставите себя на место Совета директоров банка, владея той же информацией, что и они.

Сунь удивленно смотрел на своего подчиненного. Цю не владел методами ведения разведки, и Сунь оценивал его практические способности как слабые. Он считал, что Цю слишком отстранен от реального мира принятия решений и их выполнения. Но, когда Цю попадал в свою стихию — мир статистики, экономики, расчетов, короче говоря, всего того, что он изучал за границей, — он преображался. Его лицо становилось одухотворенным, в глазах загорался огонь.

— И с «Дьюкэнон Юнг» то же самое? — поинтересовался Сунь.

— Да. Не все компании, входящие в группу «Дьюкэнон Юнг» обязаны публиковать распечатки своего полного баланса по итогам года в Гонконге, но, поскольку группа торгует и в Лондоне, ей надлежит подчиняться Акту № 535 о Фондовых биржах, и мы можем легко получить все нужные нам цифры там. Все недостающие факты нам предоставят наши люди в самой компании. С этими данными легко будет смоделировать степени надежности «Дьюкэнон Юнг» в области возврата кредитов и основные ее поступления на текущий год. И… эта модель работает.

— Ты говоришь, что эта модель работает в теории и на практике. Но как быть с совестью бизнесмена и его репутацией? — Сунь нахмурился. — Ты действительно веришь, что гонконгский бизнесмен с незапятнанной репутацией согласится участвовать в таком деле? Подумай сам, станет ли он ввязываться в такое дело, чтобы взять под себя крупный кредит, заранее зная, что не собирается его возвращать, тем самым намеренно принимая участие в выполнении плана по разорению своего кредитора?

Цю пришлось приложить усилие, чтобы в его ответе не прозвучала нотка снисходительности:

— Старший брат, пожалуйста, поймите, что представления гонконгских бизнесменов о деловой этике несколько отличаются от наших. То, что вызвало бы скандал в Пекине или Шанхае, в Гонконге совершается ежедневно людьми, которые дерутся просто за то, чтобы не упасть, чтобы сохранить свое место под солнцем. В Гонконге человек, одолживший деньги и нашедший возможность не возвращать их, будет рассматриваться как герой. Нет, нравственность не имеет к этому делу отношения.

— Ну, что ж, сейчас, когда ты встретился с этим человеком, что ты о нем думаешь?

— Меня информировали, что из всех «вредных элементов» этот человек наиболее подходит для наших целей. Сейчас, когда я разговаривал с ним, я считаю, что это так.

— И… ты уверен? Насчет финансовой модели?

— С этими цифрами, да.

Сунь медленно кивнул:

— Ну что ж, ты принимаешь решение, Красный Дракон. Это твоя операция, а не моя. Но меня беспокоит один аспект.

— Пожалуйста, поделитесь со мной, Старший брат, и я помогу вам, если это в моих силах.

— Зачем Советскому Коммунальному банку предоставлять такой крупный кредит, даже при условии, что он получит в залог закладную на участок, на котором будет вестись строительство завода?

— А. Это вполне возможно, Старший брат. Несколько лет назад Советский Коммунальный банк едва не получил контроль над несколькими участками земли в Гонконге точно таким же образом.

— Как это «едва не получил»? Закладная — это всего лишь залог, верно ведь? Человек, который предоставил кредит, имеет право продать землю, поступившую в его распоряжение, в качестве залога, это верно, но он не может стать ее владельцем.

— Правильно. Но ведь кредитор имеет право продать собственность должника, если тот не возвращает долг.

— Самому себе?

— Нет, это запрещено. Но он всегда может продать ее своему другу.

— А, так вот как это делается?..

— Да. Поэтому с некоторых пор в Гонконге запрещено предоставлять русским в качестве залога землю. Они могут довольствоваться или менее ценными залогами, или вообще распрощаться со сделками такого рода.

— Однако может ли быть, что они выберут второе?

— Я так не думаю. Это не должно произойти по нашей финансовой модели. Конечно, и банк будет искать способы обеспечить невозвращение кредита, чтобы использовать затем свое право продать залог. Поэтому, Старший брат, расчеты уверяют нас в том, что эту операцию можно осуществить. — Цю не лгал. Держа перед глазами цифры, он понимал, что они означают. Это сработает. Сработает!

— Будем надеяться. — Сунь взглянул на часы. — Юнг прибывает в столичный аэропорт в пятнадцать сорок пять рейсом авиакомпании «Кэсэй-Пасифик». Полагаясь на твои категорические заверения, я отдаю приказ приступить к следующей стадии операции. Ты можешь отправляться в аэропорт встречать самолет, как было запланировано.

— Спасибо, Старший брат.

— На мой взгляд, наша встреча была продуктивна и полезна. Спасибо тебе за помощь.

Двое мужчин встали и пожали друг другу руки. Цю вышел из вычислительного центра, щурясь от яркого солнечного света, и махнул рукой. Через несколько секунд к нему подкатил зеленый «мерседес», резко затормозив и взвихрив клубы пыли в сухом осеннем воздухе.

Водитель распахнул дверцу, и Цю со вздохом влез в машину. Цифры. С цифрами он чувствовал себя как дома: они созданы для того, чтобы помогать. Но сейчас ему предстоит отправиться в аэропорт и попасть в реальный мир сложных, непонятных людей, которые и сами себя не всегда понимают.

— В Чуньвеньмень, — велел он водителю. — Сегодня, а не после следующего Праздника весны.

Двое мужчин преспокойно ужинали в одном из кабинетов ресторана «Жареная утка», что помещался в большом семиэтажном здании в юго-западной части города, предназначенном специально для иностранцев. Вечер выдался жарким, поэтому столик для них поставили у открытого окна, посреди горела палочка благовоний — аромат должен был отгонять мух.

Саймон получал от окружающей обстановки своего рода извращенное удовольствие, почти такое же, как от еды. В кабинете было тесновато, сервис никуда не годился. Со времени его последнего посещения здесь была предпринята попытка немного оживить атмосферу: с потолка свисали красные фонарики, а на столе появилась скатерть, но соевый соус все так же подавали в бутылочках из пластмассы, а палочки для еды были сделаны из плексигласа. Цю поругался с менеджером из-за треснувшей чашки, которую официант отказался заменить. В Китае новшества и изменения происходят постепенно и требуют времени.

Как и полагалось по этикету, Саймон поблагодарил хозяина за угощение.

— Но ведь вы почти ничего не ели! И я понимаю, почему: кухня отвратительная.

— Если я могу так выразиться, она была восхитительная. И я ел до тех пор, пока мой желудок не застонал, силясь удержать в себе такое количество прекрасной пищи.

— Точно? Позвольте мне заказать еще…

— Я в самом деле уже больше ничего не смогу съесть.

— Тогда еще пива?

Саймон осушил свой стакан.

— Спасибо, я больше не хочу. Но это не распространяется на вас.

Цю достал сигареты и протянул пачку Саймону.

— Нет, благодарю вас. Я не курю.

Цю знал это, но все же изобразил удивление:

— Я думал, что все богатые капиталисты наслаждаются толстыми сигарами!

— Я предпочитаю тратить свои скромные доходы на другие вещи, более полезные для здоровья. — Саймон прихватил с собой круглый бумажный веер. Он вытащил его и начал обмахиваться. — Более, если можно так выразиться, прохладные вещи.

— Скоро по утрам здесь будет выпадать холодная роса. Уже восьмое октября.

— О да! Хвала Небу! И потом, как это… «опустится густой иней», правильно?

— По-моему, вы очень хорошо знаете Китай, мистер Юнг.

— Мои знания об этой восхитительной стране в высшей степени ограничены, мистер Цю. Некоторые из ваших соотечественников были так добры, что снабдили меня кое-какими сведениями, вот и все. А лунный календарь я выучил еще мальчиком.

— Простите мою навязчивость, но это правда, что вы учились и в Гонконге?

— Да, я учился в тамошнем университете. Конечно, тогда там был только один университет.

Оба они и не упомянули о первоклассном образовании Саймона в области экономики: это было бы бестактно.

— Новый университет очень впечатляет.

— Да, я тоже так считаю. Мистер Цю… могу я задать вам один вопрос?

— Конечно же.

— Каково у нас расписание на завтра? Я хотел бы спланировать свой день.

Цю затушил сигарету.

— Я не вижу причин, которые помешали бы вам улететь завтра первым же самолетом обратно в Гонконг, мистер Юнг.

— Да, но первый самолет улетает в семь сорок пять, мистер Цю.

— Да, я знаю. Если вы сейчас отправитесь со мной, мы можем покончить со всеми делами уже сегодня вечером.

— Вечером?

— Да.

Цю попросил счет. Получив его, он поднес листок к свету и принялся пристально всматриваться сквозь свои мощные очки в каждую цифру, несколько раз вступив при этом в спор с официантом. Он был раздражен и нехотя отсчитал несколько бумажек.

— Пойдемте, — сказал он наконец Саймону. — Я схожу за машиной. Я мигом.

Но когда они вышли на улицу, Цю исчез, словно растворился в воздухе, и Саймон тщетно оглядывался вокруг в поисках своего «шанхая» фирмы «Кэпитэл кар компани». Как и большинство улиц в городах Китая, эта тоже была слабо освещена. По тротуару сновали пешеходы, немилосердно толкавшие его. Они или не узнавали в нем иностранца — что было маловероятно, принимая во внимание его рост, — или просто не обращали на него внимание. Саймон встал на мостовую, глядя то влево, то вправо, иногда он снова отступал на тротуар, чтобы избежать столкновения с очередной группой велосипедистов, ехавших как им заблагорассудится. Машины не было. Он начал испытывать беспокойство. Большинство магазинов, находившихся в поле его зрения, были закрыты, но через дорогу чуть влево над входом в какое-то заведение горели неоновые трубки, составлявшие силуэт дракона — похоже, ночной клуб. Ночные клубы были относительно новым явлением в столице, и городские власти до поры придерживались на их счет такого мнения: «подождем — увидим, может, и закроем». Саймон слышал, что о таких местах рассказывали неприятные истории. У входа в заведение толпились мужчины, их было довольно много, а среди них и несколько девушек. С каждой проходившей секундой все больше этих бездельников обращало внимание на высокого англичанина. Двое или трое уже было направились к нему, когда Саймон почувствовал, что кто-то похлопал его по руке, и с облегчением увидел Цю Цяньвэя.

— Извините меня, пожалуйста. Сюда, прошу вас.

К удивлению Саймона, Цю подвел его к роскошному «мерседесу» и распахнул заднюю дверцу. Саймон не спешил, но Цю поторопил его нетерпеливым жестом. Едва Саймон вслед за Цю сел в машину, кто-то закрыл за ними дверцу снаружи. Оказалось, что это водитель, — он обошел машину и сел на свое сиденье. Саймон заметил, что на нем зеленая униформа с красными петлицами, свидетельствовавшая о его принадлежности к НОАК.

— Что все это значит, мистер Цю?

— Пожалуйста, мистер Юнг, немного терпения. Это не займет много времени.

— У меня был прокатный автомобиль…

— Его уже отогнали, пожалуйста, не беспокойтесь о нем. Мы очень быстро покончим со всеми нашими делами.

— Мы что, едем в «Цинь Чен» — тюрьму номер один для проведения опознания? В такой поздний час да еще с водителем из НОАК?

Но Цю просто не ответил ему. Саймон выглянул в окно. Они мчались примерно на северо-восток, с очень большой скоростью. Когда они пересекали Сюаньво-мэнь, Саймон заметил, что полицейский остановил движение, чтобы «мерседес» проскочил на красный свет. В его сердце началось тревожное колотье. Эта поездка нервировала его. Питер Рид фактически настоял, чтобы он поехал в Китай, но никто не предупреждал, что его могут просто похитить там.

Саймон подался вперед и обратился к водителю.

— Пожалуйста, поезжайте в мой отель.

Однако тот проигнорировал его слова, и Цю тоже не обратил на них внимания. Саймон откинулся назад, понимая, что не может ничего поделать в этой ситуации.

На Цянь Мэнь водитель с резким визгом покрышек взял вправо, и Саймон лишь мельком успел увидеть Тяньаньмэнь, изогнутые крыши, залитые светом ярких прожекторов, и широкую площадь, слабо освещенную несколькими фонарями, испускающими бело-голубой свет. Он понял, что его везут по направлению к унылому району, простирающемуся примерно на две мили — одному из самых неудачных последних начинаний Китая в области градостроительства: десятиэтажки из стекла и бетона, тянущиеся по обе стороны дороги. Постройки неплохо смотрелись издали, но в них не было лифтов, газа, центральное отопление работало с перебоями, а маломощные насосы водонапорной станции были не в состоянии обеспечить подачу воды на верхние этажи. По слухам Саймон знал, что одна немецкая фирма порекомендовала снести эту застройку до основания и возвести жилой район заново. Разумеется, подобное решение не может быть принято в Китае.

Машина замедлила ход, свернула и остановилась перед одной из многоэтажек. Водитель выключил двигатель.

— Пожалуйста, мистер Юнг, пойдемте со мной, — сказал Цю. — Беспокоиться не о чем: это мой дом. Пожалуйста!

Саймон нехотя последовал за ним, понимая, что у него нет выбора. Цю жил на первом этаже в квартире с минимумом удобств. Комнаты были обставлены в псевдоклассическом стиле, с хорошими репродукциями акварелей на стенах и циновками светлых тонов на бетонном полу.

Саймон заметил старика, сидевшего у окна. Одна рука его лежала на столе, стоявшем перед ним.

— Мистер Юнг, пожалуйста, познакомьтесь с моим дядей, — сказал Цю. — Он слеп и почти глух, и в любом случае он не говорит по-английски. Пожалуйста, не смущайтесь его присутствием. Он единственный остался в живых из старшего поколения нашей семьи. Мои родители оба умерли.

— Мне очень жаль слышать это, мистер Цю.

— Уже несколько лет назад. К счастью, моему дяде нужно очень немного, а наши соседи очень заботливые люди.

— Это должно приносить вам облегчение.

— Вы не хотели бы выпить чаю? Я сам не откажусь от чашечки.

— В таком случае и я выпью. Благодарю вас.

— Садитесь, мистер Юнг.

Саймон сел. Он был потрясен. Направляясь в кухню, Цю ласково положил руку на плечо своему дяде, и старик быстро поднял свою, сжал на мгновение кисть Цю. Племянник даже не посмотрел на сидящего, а его дядя продолжал оставаться в той же позе. Взгляд его невидящих глаз замер в какой-то точке над левым плечом Саймона. Старик был очень худ — кожа да кости. Одеждой ему служили только зеленая фуфайка да мешковатые штаны. Саймон с беспокойством подумал, может ли старик уловить присутствие постороннего в комнате.

Словно прочитав его мысли, Цю повернул голову в его сторону и сказал:

— Он еще не знает, что вы здесь. Я познакомлю вас.

Саймон задумался, каким же это образом? Вскоре Цю вернулся с чайным набором и, поставив его на столик рядом со стариком, пригласил Саймона подойти. Он взял гостя за руку и вложил ее в ладонь старика.

Тот мгновенно поднял голову, словно прислушиваясь. Цю произнес несколько слов на диалекте, которого Саймон не знал, и старик немного погодя энергично кивнул в ответ.

— Он, вообще-то, почти не может слышать того, что я говорю, но он знает, что я говорю с ним, и это успокаивает его. Он осязает мою руку и вашу и знает, что вы гость. Пожалуйста, садитесь.

Цю разлил кипяток из керамического чайника светлой глазури в три чашки и накрыл их крышечками.

— Мне очень жаль, что я пригласил вас провести со мной время в такой бедно обставленной квартире, мистер Юнг.

— Напротив: я нахожу, что ваша квартира комфортабельна и обставлена со вкусом.

Цю пожал плечами:

— В Китае, мистер Юнг, трудно сохранить что-либо в тайне. Днем я не смог бы встретиться с вами без того, чтобы сплетни об этом не дошли до посторонних людей. Вечером это тоже непросто, но доставив вас сюда, я, по крайней мере, имею шанс на то, чтобы о наших частных делах не узнал никто другой.

— Я понимаю это. Но что частного в налете на обменный пункт в аэропорту?

— Об этом налете вы можете благополучно забыть, мистер Юнг. Еще чаю?

Саймон не возражал.

— Нас это больше не интересует.

— Черт возьми! Но ведь кассир был убит.

Цю внутренне содрогнулся, вспомнив об этом налете, который осуществили люди из спецподразделения «Маджонг», то есть его же коллеги. Он не мог поверить в это, пока всю историю ему не пересказал сам Сунь Шаньван, не преминув напомнить о том, как почетно пасть за Поднебесную, и у Цю не осталось другого выхода, как поверить в это.

— Да, это было ужасно, ужасно. Но хотя бы в одном отношении это оказалось полезно.

— Полезно?!

— Да. Мы очень хотели поговорить с вами на территории КНР, и как раз в то время, когда вы не планировали свой приезд сюда. Налет, по крайней мере, дал нам повод пригласить вас в Пекин.

— Повод? Извините, не могу поверить в это. Ведь вы могли свободно поговорить со мной, когда я был здесь в прошлом месяце.

— К несчастью, тогда еще не было принято решение по касающемуся вас вопросу. Это было бы неудобно. Но, как я уже сказал, налет на банк в аэропорту предоставил нам прекрасную возможность пригласить вас в Китай. Этому никто не удивится; насколько известно всем остальным, произошло нападение на банк и именно вы разглядели бандитов. И очевидно, что в связи с этим вы должны вернуться в Китай по требованию полиции, может быть, даже не один раз. — Видя, что Саймон собрался возразить, Цю поднял руки: — И — могу ли я смиренно просить вас об этом — когда вы вернетесь в Гонконг, посоветуйтесь обо всем этом с мистером Ридом. Он предоставит вам… недостающие звенья. И сможет рассказать кое-что о нас.

Вдруг до Саймона дошло, что комната снабжена надежной звукоизоляцией: с улицы сюда не доносилось ни звука. Старик потянулся за чашкой, ловко снял с нее крышечку и сделал глоток. Затем беззвучно поставил крышечку на место. В комнате стояла абсолютная тишина.

— Кого вы имеете в виду, говоря «нас»? — спросил наконец Саймон.

— Центральная разведка, Седьмое управление. Бригада «Маджонг».

— Что?

— Подразделение «Маджонг». — Цю скорчил свою улыбку. — Давным-давно сбор разведывательной информации в Китае напоминал — или так считалось — игру в маджонг. Во времена империи было очень мало офицеров разведки, и все они присвоили себе кодовые имена по названиям костяшек для игры. К несчастью, старые традиции очень трудно изжить.

Саймон, ошарашенный, уставился на Цю.

— Вы хотите сказать, это продолжается и сейчас?

— Да.

— А какое же имя у вас?

— Это не имеет ни малейшего значения.

Саймон нахмурился и потер лоб.

— Вы сказали… что Рид все знает об этом.

— Напротив, он знает ровно столько, сколько мы сами позволяем. Это вам, мистер Юнг, надо будет узнать все обо всем. Пожалуйста, простите, я закурю.

Он прикурил и выпустил облако дыма в сторону Саймона.

— Я думаю, это не займет у нас много времени. Имя Эдди Вонг говорит вам что-нибудь?

Саймон вытянул ноги и помассировал бедро.

— Он был гонконгским бизнесменом, — начал Саймон, тщательно подбирая слова. — Он взял кредит в отделении Московского Народного в Сингапуре на финансирование строительства курортно-гостиничного комплекса на острове Ланьтау.

— Но сделка приобрела неверное направление.

— Скажем так: банк счел необходимым затребовать возврат кредита, и вследствие этого возникли некоторые сложности.

Цю улыбнулся:

— Ваше чувство такта меня просто восхищает, мистер Юнг. Оно достигает почти той же степени, что и наше китайское. Проще говоря, Вонг оказался несостоятельным должником, и банк лишил его закладных, которые хранились в панамских и лихтенштейнских депозитариях. Мне не нужно говорить о возможных последствиях.

— Не нужно. Московский Народный вплотную приблизился к тому, чтобы завладеть земельными участками в британской колонии, которая через несколько лет должна отойти Китаю. Если бы банк сумел получить эти участки, последствия были бы просто катастрофическими.

— Да. Если бы не сообщение об этой замечательной афере, появившееся в «Таргет мэгэзин», то все могло бы сработать. С тех пор были внесены изменения в законы, и ни один советский банк не может получить в залог земельные участки в Гонконге.

— Верно. Однако даже в случае с Вонгом все закончилось хорошо. Пекин и Лондон заплатили банку вместо Вонга. Операцию провел Чу Чжимин… Это он представляет ваши финансовые интересы в Гонконге?

Цю кивнул:

— Да, это он выкупил закладные. Но за деньги, естественно. Московский Народный получил в качестве возврата долга тридцать миллионов гонконгских долларов, в то время как кредитовал всего лишь двадцать семь миллионов. Репутация мистера Вонга оказалась слегка запятнана. Но в конце концов все произошло там, где такие вещи, как бы это сказать, въелись в плоть бизнеса. Счеты сведены, Вонг стал ждать другого удобного случая, и что более важно — банк тоже.

— Да. Но какое отношение все это имеет ко мне, мистер Цю? Я не имел дел с мистером Вонгом, и я — по случаю — в курсе того, что и моя Корпорация не финансировала его.

— Ну, разумеется, нет. Тихоокеанская и Кантонская банковская корпорация восхищает всех нас своей проницательностью, мистер Юнг. Особенно теперь, когда ею руководит ваш отец. Конечно, и ее дочернее торговое предприятие «Дьюкэнон Юнг» найдет лучшие способы применения своих капиталов, чем сделка с мистером Вонгом.

— Мы предпочитаем не рассматривать нас как дочернее предприятие, мистер Цю. «Дьюкэнон Юнг» всегда была самостоятельной фирмой.

— Разумеется. — Цю снова улыбнулся, и Саймон подумал, что никогда не видал человека с таким неискренним выражением лица.

— Я расскажу вам, какое отношение все это имеет к вам, мистер Юнг. С того самого времени, как Вонг потерпел фиаско, мы в Пекине разработали план, который должен гарантировать нам, что, когда наша законная собственность наконец возвратится к нам, она возвратится целиком. Московский Народный теперь вытеснен Советским Коммунальным банком. Это не что иное, как гнездо шпионов. Его коммерческие операции бледнеют и меркнут по сравнению с его замечательными и обширными усилиями и результатами сбора и обработки разведданных. Мы намерены возвести такую стену вокруг Гонконга, в которой русские никогда не смогут пробить брешь. Короче говоря, мы хотим заставить Советский Коммунальный банк прекратить все свои операции на Дальнем Востоке.

— Вы хотите что?!

— Искоренить…

— Но это просто нелепо! — Саймон позволил своему презрению прорваться наружу. — Никто не позволит вам сделать это.

— Губернатор Гонконга всецело одобрил этот план, мистер Юнг. И руководитель Специального отдела, и министр финансов, и ДИ-6 тоже. Вы понимаете, этот банк и КГБ — одно и то же. У русских нет иных возможностей упрочиться в Гонконге. Или вы не знали об этом?

— Нет. Я не знал почти ничего об этих вещах.

— Я даже могу сказать вам, что разрушение СКБ — это наиболее важная операция нашей разведки на последующие пять лет. Я не знаю никакого другого вопроса, которому уделялось бы такое внимание.

Некоторое время Саймон сидел молча. Цю просто-напросто предлагал уничтожить один из наиболее удачливых финансовых институтов в Азии за последние несколько лет и, очевидно, надеялся, что глава одного из мощнейших торговых домов Гонконга примет это предложение. Первоначальный приступ скептицизма прошел, и Саймон обнаружил, что Цю не так уж и не прав.

— Продолжайте, — тихо проговорил Саймон.

— Мистер Юнг, вам известно старое изречение: «Одолжи у своего кредитора тысячу — и ты окажешься в его власти. Одолжи у него миллион — и он окажется у тебя в руках». Мы предлагаем воплотить это изречение в жизнь, вот и все.

— Каким образом?

— Мы хотим заставить Сингапурское отделение Советского Коммунального банка предоставить кредит в сто миллионов фунтов стерлингов для финансирования строительства нового завода по опреснению морской воды в Цим-Бэй-Цуе — на северо-восточном побережье Новых территорий.

— Вы серьезно? Я сам когда-то хотел заняться этим проектом, но все это давно устарело и теперь уже неактуально.

— Почему вы так считаете?

— Потому что Гонконг решил свои проблемы с пресной водой, заключив сделку с Китаем, и теперь он получает воду из Восточной реки. Нам больше не нужен опреснительный завод.

— Вам он понадобится, если Китай примет решение прекратить подачу воды, завинтит кран, так сказать.

— Тогда понадобится, но Китай так не поступит.

— Не поступит?

— Что вы хотите сказать, мистер Цю?

— Полагаю, вы не очень интересуетесь политикой?

— Да, не очень.

— Тогда позвольте мне немного просветить вас. Предположим, что КНР попытается аннулировать сделку, заключенную с английским правительством, скажем, лет этак через пять.

— Можно предположить лишь, что они так не поступят.

— Предположим, что поступят. Предположим, что обстоятельства изменились. Мое правительство предложит внести изменения. Вестминстер откажется менять условия, на которых уже было заключено соглашение. Каким способом в таком случае Пекин сможет оказать давление?

— A-а… вот что вы имели в виду под завинчиванием крана.

— Да. Лишение Гонконга пресной воды сможет оказаться хорошим способом поставить Вестминстер на колени.

— И поэтому вы считаете, что губернатор будет приветствовать строительство опреснительного завода…

— Потому что завод окажется единственным фактором, устраняющим возможный нажим в случае перемен в политике. Так-то.

— Но Китай не даст добро на это строительство, и без его согласия никто в Гонконге не возьмется за такой масштабный проект.

— О, КНР даст согласие на строительство, мистер Юнг.

— Не понимаю, почему. Ведь вся цель проекта состоит в том, чтобы дать Вестминстеру рычаг против Пекина…

— Цель проекта состоит в том, чтобы уничтожить СКВ, мистер Юнг, не забывайте об этом! Однако существует еще и коммерческая сторона вопроса. Шеньчженьская Особая экономическая зона нуждается и требует для себя все ресурсы этого региона, включая и воду. Китай не будет против того, чтобы Гонконг сам обеспечивал себя водой.

Саймон услышал, как старик снова потянулся за своей чашкой и отхлебнул из нее. На этот раз, когда он закрывал ее крышечкой, раздался еле слышный звон. Больше ничто не нарушало тишину.

— Да, похоже, этот проект станет вашим самым любимым, мистер Юнг. У вас было и есть большое желание сделать что-нибудь на благо Гонконга, прежде чем вы покинете его. Вы питаете глубокое уважение, даже любовь к китайскому народу. Какое еще из деяний «Дьюкэнон Юнг» может стать ей лучшим памятником в Гонконге? Но сейчас давайте поговорим о трудностях воплощения этого плана.

Саймон фыркнул.

— О, так вы все же признаете, что на этом пути могут возникнуть трудности?

— Да. Сейфы Корпорации для вас закрыты — отец не даст вам ни цента, а коли Корпорация не предоставит вам кредит, то все обычные источники финансирования для вас окажутся закрытыми, ибо какой дурак даст деньги такому сыну, которому не доверяет собственный отец этого сына? Простите мне мою грубость, но это главная трудность, с которой вы столкнетесь при осуществлении вашего желания реализовать такой проект.

— Вы и в самом деле грубы, мистер Цю, — Саймон не пытался скрыть горечь прозвучавшую в его голосе. — Мои семейные проблемы вас не касаются. Простите на сей раз мою грубость.

— Конечно. Единственное, что меня извиняет, так это то, что ваши семейные проблемы достаточно широко известны, разве не так?

— Я все еще не понимаю, к чему вы говорите со мной об этом, мистер Цю. Даже если допустить, что я готов обратиться в Советский Коммунальный банк, а я не говорю, что обращусь туда, они никогда не предоставят мне кредит на такую сумму, разве что скооперировавшись с кем-нибудь еще.

— Они дадут вам кредит сами… под залог акций учредителей Корпорации, мистер Юнг.

Саймон очень медленно поднял глаза: он что, видит перед собой безумца или жулика?

— Ну нет! — сказал он.

— А почему? Вам принадлежит двадцать из пятидесяти акций учредителей в Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации, то есть главного банка, чей статус на Дальнем Востоке уникален, а по функциям временами неотличим от казначейства. Акции эти были учреждены вашим прапрадедом и перешли к вам по прямой наследственной линии. Денежная стоимость их составляет примерно три миллиона фунтов стерлингов за акцию, и помимо всего прочего, согласно учредительному договору, вы имеете право быть членом правления или ввести в него вашего человека. Эти акции также дают вам право решающего голоса при возникновении вопроса о закрытии Корпорации, а значит, тот, кто владеет этими акциями, имеет право ликвидировать банк, при условии, что наберет большинство голосов. О, мистер Юнг, без сомнения, СКБ предоставит вам кредит. Вы владеете тем, что банкиры называют… приоритетами.

Саймон пожал плечами.

— Даже если то, что вы говорите, правда, я все равно не поверю, что какой-либо банк предоставит такой мощный кредит в одиночку.

— Вы не правы. Если советский банк решит, что ему предоставляется возможность наложить руку на эти акции посредством отказа в праве выкупа залога, то он откроет вам кредит и сделает это единолично, приняв на себя весь риск. Он не позволит никому со стороны разделить с ним добычу. И разумеется, отказ в праве выкупа — это именно то, что они будут намерены осуществить с самого начала. Примите во внимание еще и благоприятный для них аспект: держатель акций у них — то же самое, что владелец. А коли так, то однажды эти акции просто исчезнут, перейдя в надежные руки.

Саймон сделал нетерпеливый жест, словно собрался схватиться руками за голову, но внезапно передумал. Он напоминал человека, который пытается объяснить что-то славному, но очень несообразительному ребенку. Поведение его выглядело вполне естественно, но Цю уловил искру интереса в глазах Саймона и не обманулся.

— Мистер Цю… Мистер Цю, давайте на мгновение предположим, что в ваших словах есть какой-то смысл. Предположим, что русские дадут мне кредит, что они решатся на подобный риск и что эти акции пригодны для залога. Но что, скажите мне во имя Неба, заставляет вас думать, будто я настолько безумен, что встряну в такое… сумасшедшее предприятие? Что я способен поставить на карту свои акции в деле подобного рода? Зачем бы я стал это делать?

В мозгу у Саймона мгновенно возник ответ, причем за секунду до того, как Цю произнес его вслух, и руки англичанина невольно сжались в кулаки.

— Потому что закладные, которые вы подпишете, не будут стоить ничего. Мы побеспокоимся об этом. Вам будет нечего опасаться.

— Не будут стоить ничего, — повторил Саймон. — Ну конечно же!

— Безусловно. Когда банк соберется реализовать свое право на так называемый залог, он обнаружит, что у него нет никаких прав на это. Никаких. Он потеряет сто миллионов фунтов и не переживет такую потерю.

— Так. Значит, я останусь обладателем новенького опреснительного завода с контрактом на поставку пресной воды Гонконгу на коммерческих условиях и к тому же свободным от обязательств возвращать кредит, который я взял. Ну и что после этого будет с моей репутацией бизнесмена?

— Простите?..

— Я живу и работаю в Гонконге, мистер Цю. Все мои фирмы расположены там же. Я каждый день общаюсь с людьми, которые знают все мои дела вдоль и поперек. И в один прекрасный день станет известно, что я предоставил свое имя для подобной сделки. Так кто после этого захочет, кто осмелится иметь со мной дело после всего этого?

Цю моргнул.

— В Гонконге? Вы думаете, что, если станет известно, что вы взяли кредит и нашли способ его не возвращать, вам это повредит? Мистер Юнг, да на вас будут смотреть как на героя.

Черт побери, а ведь он прав, подумал Саймон, но вслух сказал совсем другое:

— Это будет иметь значение для меня самого! И для остальных тоже. Поэтому я снова спрашиваю вас: что будет с моей репутацией бизнесмена?

— Когда эта история выйдет наружу? Ничего. Кроме того, мистер Юнг… даже если ваших друзей бизнесменов и беспокоят такие вещи, в чем я сильно сомневаюсь, то после тысяча девятьсот девяносто седьмого года вы обнаружите, что ваша репутация в полном порядке, когда продолжите работу с Советом директоров, состоящим уже из европейцев, но с китайским персоналом. И с нами.

Саймон широко открыл рот, но долгое время не мог произнести ни слова. Наконец он сказал:

— Вы имеете в виду, что… вы намерены разрешить «Дьюкэнон Юнг» работать после тысяча девятьсот девяносто седьмого года, как прежде?

— Да.

— С европейским Советом директоров и персоналом, набираемым на месте, из китайцев… и позволите это только нам, единственным из всех.

— Именно так.

— Без всяких препятствий и ограничений?

— Совершенно верно.

Саймон сидел, покачивая головой из стороны в сторону, словно человек, испытавший тяжелое потрясение.

— Это подкуп, мистер Цю. Это самая большая взятка, черт меня побери, которую мне предлагали за всю мою жизнь и которую могли бы посулить.

— Это выглядит соблазнительно, не так ли?

— Да, черт возьми! А почему бы и нет? Вы предлагаете мне пойти на невероятный риск, но награда… О-о, да, я вполне соблазнен.

— В таком случае это не взятка, мистер Юнг, это сделка. А теперь позвольте, я попытаюсь уговорить вас на кое-что еще. — Его голос был мягок и вкрадчив, почти шелковый. — Я очень сожалею, что вношу новую ноту в нашу беседу, но время отчаянно поджимает, и мне нужно получить ответ как можно скорее. Я прошу вас обсудить все это с вашей женой.

— Зачем?! — Саймон был в ярости: вопрос, слетевший с его губ, прозвучал словно пистолетный выстрел.

— В этом проекте у нее есть свой личный интерес, мистер Юнг. Не говоря уже о Люках, ваших преданных слугах, но их-то мы можем позволить себе не принимать в расчет. Я не могу гарантировать, что НОАК простит им их маленький проступок. Эти вещи вне моей компетенции, и я должен напомнить вам, что убийство часового при побеге из Китая обычно карается в нашей стране смертью. Но ваша жена — другое дело. Вы обнаружите, что она будет благодарна за это наше предложение.

— С чего ей быть благодарной, черт возьми?

— В Китае у нее есть брат и младшая сестра. Они в Чаяне, мистер Юнг. Это в Сычуани. Я недавно виделся с ними. Они оба в добром здравии, хотя их условия жизни оставляют желать лучшего. Я полагаю, только от вас зависит, переменится ли их жизнь.

— Угрозы? Вы угрожаете гонконгскому бизнесмену? Вот это да, мистер Цю! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы меня немедленно доставили в мой отель.

— Немного погодя.

— Немедленно. С меня хватит! Вы заранее заготовили эти косвенные угрозы, угрозы в адрес брата и сестры моей жены…

— О, мистер Юнг, ведь они и мои брат и сестра. Разве Джинни не сказала вам о нашем родстве?..

Поручив своему водителю доставить Саймона в отель, Цю не сразу вернулся в квартиру, а задержался в парадном и тщательно протер свои очки салфеткой. Он очень устал. Разговор истощил его силы и дух. Он не привык к таким вещам. Все ли прошло удачно? Или наоборот?

Нет, никакой ошибки он не допустил. Инстинкт и рефлексы Цю по ходу дела сработали точно, приспосабливаясь к новому виду деятельности. Он знал, что встреча прошла удовлетворительно.

Он поднялся по лестнице, миновал коридор и постучал в квартиру, примыкавшую к той, в которую привез Саймона. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и человек внутри, пристально посмотрев на гостя, узнал его.

— Вы все сделали?

— Да, полковник. Все записалось прекрасно. Завтра с утра у вас будет и видеопленка. Мы уже упаковываем оборудование.

— Хорошо.

Цю вернулся в прежнюю квартиру. «Дядя» все еще сидел на своем месте у стола под окном, взгляд его невидящих глаз был устремлен в ту же самую точку.

— Он уехал. Нам тоже пора уезжать.

Пару секунд старик не реагировал на его слова. Потом заложил руки за голову, громко зевнул и потянулся всем телом.

— Очень хорошо, Красный Дракон, — он почесал под мышкой и снова зевнул. — Все прошло хорошо.

Цю испустил длинный вздох облегчения.

— Спасибо вам, Старший брат.

— Да ладно, чего уж там! — сказал Сунь Шаньван.

 

Глава 4

Из окон офиса «Дьюкэнон Юнг», осуществлявшей торговые операции по всему миру, открывался прекрасный вид на гавань. Впрочем, окна других крупных фирм выходили туда же. Но, в отличие от всех остальных конкурентов, компания еще много лет назад расположилась не на самой набережной, а немного поодаль, на Куинс-вэй. Со времени основания в конце 70-х годов прошлого века компания никогда не меняла своего адреса, хотя само здание несколько раз полностью перестраивали. Теперешний офис соседствовал со зданием Верховного суда и насчитывал двадцать этажей. Все стекла его многочисленных окон были голубыми — по прихоти Дэвида Юнга, который тогда руководил компанией. Его племянник, Саймон, предпочел бы снести здание до основания и отстроить его заново, но для таких экстравагантных жестов время было явно неподходящим. Строительную индустрию лихорадило — в преддверии будущего колонии пессимистические настроения возможных заказчиков все усиливались. Все крупные строительные проекты были либо отложены, либо заморожены до 1997 года, когда станет ясно, что принесет Гонконгу присоединение к континентальному Китаю. Верхний этаж здания занимал зал для совещаний, где обычно собирается Совет директоров, и личные апартаменты председателя Совета. Саймон иногда оставался там на ночь, если того требовали обстоятельства или когда приближался тайфун, но он не любил ночевать вне дома. Основную часть своего рабочего времени Саймон проводил в зале директората, который заменял ему кабинет, хотя в последнее время он все чаще мотался по миру: характер и все расширявшаяся география деятельности «Дьюкэнон Юнг» понуждали его к этому.

Сегодня после обеда Саймону предстояло лететь в Сингапур, а перед этим — провести служебное совещание. Эта перспектива не слишком радовала его.

Он работал в своей любимой позе — стоя за высокой конторкой у окна с тонированным стеклом, откуда можно было видеть бухту. Зачастую Саймон черпал вдохновение, наблюдая за бурной жизнью гавани, словно за театральным действом. А сегодня он просто нуждался в нем. Он провел несколько утренних часов, вникая в детали пятилетнего плана развития «Дьюкэнон Юнг электроникс», вымарывая из текста те позиции, которые, на его взгляд, были неоправданно оптимистичными, и делая подробные заметки на полях черновика. В общем, он пытался усовершенствовать плод раздумий коллектива дочерней фирмы. Это была скучная работа, и когда, покончив с ней, Саймон сунул документ в папку для исходящих, он испустил вздох облегчения. Он приступил к изучению эскиза проекта нового здания правления коммунальных сооружений в Кучине, на строительный подряд которого «Д. Ю. констракшн лимитед» намеревалась подать заявку, и в этот момент раздался телефонный звонок.

— Да?

— Мистер Юнг, здесь ваша жена.

— Попроси ее войти.

Дверь распахнулась, и Саймон повернулся от конторки: в дверном проеме стояла Джинни, но позади нее он увидел свою секретаршу, которая явно была в нерешительности.

— Да, Мери…

— Слушаю, мистер Юнг?

— Как только вы получите данные по ценам на золото на сегодняшнее утро, сразу же сообщите мне. Даже если у меня будет совещание.

— Понятно, мистер Юнг.

Возраста Мери точно никто не знал, но ей было что-нибудь около пятидесяти пяти. Она поступила на работу в компанию шестнадцатилетней девочкой. «Д. Ю.» намеренно осуществляла политику набора персонала преимущественно из китайцев. Хотя по традиции, берущей начало в прошлом веке, у директоров компании секретаршами всегда были англичанки. Однако обязанности этих женщин были куда шире: они исполняли функции личных референтов, отвечали на телефонные звонки и проявляли всяческую заботу по отношению к боссу, становясь чем-то вроде приемных матерей. Вот почему Мери, проводив Джинни в зал для совещаний, осталась ждать в дверях — она знала, когда она может понадобиться, ибо была способна оценить и отвратить любую угрозу. Ни одна жена не справилась бы с подобной задачей, особенно в том случае, когда сама супруга может явиться потенциальным источником опасности…

— Это пока все, Мери. Подержи до поры помощника комиссара Рида во внешней приемной, а Джорджа Форстера немедленно вызови ко мне. Но так, чтобы Рид не видел его.

Мери кивнула и молча закрыла дверь.

— Может быть, я пришла слишком рано? — спросила Джинни. — Я бы не хотела мешать тебе.

Он покачал головой.

— Да нет, все в порядке. Ты купила подарок Диане ко дню рождения?

Джинни расстроилась — муж словно не заметил приложенных ею усилий, чтобы хорошо выглядеть. Она была в черном, слегка укороченном платье с белым воротничком, украшенным скромной серебряной брошью. В этом наряде она выглядела строгой и солидной, настоящей женой председателя Совета директоров. Но сам председатель не заметил этого.

— Да, я купила подарок. Что, по-твоему, я приобрела? — Джинни начала рыться в черном с золотом пластиковом пакете и наконец вытащила платье.

— Очень милое. Да, мне нравится. Хотя, как ты думаешь, ей разрешат носить это в школе?

Джинни пожала плечами.

— В любом случае оно ей совсем не помешает. Пригодится позже. Может быть, его отправить с посыльным?

— Можно отправить вечером, когда будут забирать почту. Уходя, попроси Мери сделать это. Что там у тебя, открытка?

Во время этого краткого разговора Джинни продолжала рыться в пакете. Она достала конверт: Саймону полагалось выполнить ежегодную процедуру подписания поздравительной открытки.

— Здесь еще и письмо Мэту. Ты подпишешь его? Тогда на какое-то время наши дети окажутся не забытыми…

— Спасибо. Я хотел написать ему сам, но…

— Я знаю. Не беспокойся. В конце концов, это обязанность матери — писать сыну. Но если ты поставишь свою подпись, то он будет знать, что мы оба заботимся о нем.

— Конечно. Давай письмо.

Джинни протянула ему послание.

— Я купила бумагу, — сообщила она. — Пока мы ждем, я могу упаковать подарок Диане. — Она присела с торца длинного стола для совещаний и развернула лист яркой упаковочной бумаги, обращаясь с ней так бережно, будто это дорогой шелк.

Саймон наблюдал за ее отражением в зеркальном стекле, поражаясь, как много китайцев тратят свою духовную энергию на очаровательные, но несущественные мелочи жизни. Джинни, в свою очередь, подавила комок слез, подступивших к горлу и сделала еще одну попытку вернуть семейный корабль на прежний безмятежный курс:

— Сегодня утром ты какой-то очень молчаливый, — промурлыкала она, не поднимая головы. Как и любым другим утром, подумала она при этом.

— Не о чем особенно говорить, — Саймон уставился в стекло, и на нем появилось пятнышко от его дыхания, слегка затуманившее пятачок окна. Этому пятнышку было суждено продержаться не дольше, чем его мимолетному ответу.

— И сколько это будет продолжаться? — Джинни постаралась произнести эти слова легким, беззаботным тоном, но в ее голосе безошибочно угадывалась натянутость.

— Продолжаться — что?

Джинни сложила бумагу, затем опять развернула, снова сложила, не желая отвечать поспешно.

— Молчание, — пояснила она наконец.

— Мы с тобой все обсудили. Я понимаю твою точку зрения.

Этот ответ взбесил ее.

— Почему это вы, англичане, всегда претендуете на то, чтобы понять что-то? Саймон, ты же не орехи у меня покупаешь. Ты говоришь так, словно…

— У тебя есть брат, который вдруг оказывается сотрудником Центральной разведки, и загадочный дядя, проживающий в Пекине. И ты ничего не знала об этом дяде. Ты должна быть просто потрясена этим известием. О чем тут еще разговаривать?

Прожив с Саймоном двадцать лет, Джинни было нетрудно понять, что упоминание о дяде содержит сарказм, но для того, чтобы улавливать этот сарказм, ей потребовалось учиться много времени.

— Ты что, так и будешь продолжать разговаривать с окном? — поинтересовалась она.

Он в раздражении повернулся к ней.

— Извини. Я просто зол — на себя самого, не на тебя.

— Почему?

— Потому что я должен по-другому реагировать на все это. Я должен серьезнее осознавать трудности, перед которыми ты поставлена теперь. Конечно, ты не могла сказать мне правду. У тебя были очень весомые причины не говорить мне об этом. — Он улыбнулся искренней доброй улыбкой, продемонстрировав неподдельное тепло. — Я не очень хорошо справился со всем этим, да? — Лицо его помрачнело. — Просто…

— Просто тебе обидно, что я не рассказала обо всем этом перед твоей последней поездкой в Китай, ведь так?

Он пожал плечами.

— Это могло бы оказаться полезным.

— Ты думаешь, это так легко было сделать?!

— Я не думаю этого.

Зависимое положение и подчиненная роль, испокон веков положенные китайским женщинам в семейной жизни, больше не устраивали Джинни.

— Нет, думаешь! — вдруг резко перебила его она. — Он предупредил меня. Ты что думаешь, я не хотела рассказать тебе? Но Цю запретил мне делать это.

— Понимаю. Между прочим, Цю — это его настоящее имя?

— Нет. — Джинни отвела глаза в сторону. — Конечно нет. Ты думаешь, я солгала тебе насчет своего девичьего имени. Он Ван, как и я.

— О, Джинни!..

— Как ты думаешь, что я чувствовала все эти годы? «Жизнь во лжи», так ты говоришь? Они сказали мне в самом начале: «Если ты хочешь уехать, если ты хочешь выйти за этого человека, ты ничего не должна говорить ему о своем прошлом. Ничего.» И я поклялась им в этом. Я поступила глупо?

— Нет, я не хочу сказать, что…

— Конечно, я поклялась! У меня есть брат, у меня есть сестра, они остались там. Я что, должна была принести их в жертву?

Они смотрели друг на друга, более далекие друг от друга, чем когда-либо.

— Ну почему ты не можешь понять? — жалобно простонала Джинни. — Ты прожил здесь всю жизнь, и тебе пора бы уже понять, что Дальний Восток — это не Англия с ее свободами, правами и законами, которые едины для всех.

— Да, я понимаю это.

— Разве ты не знаешь, как сильно я люблю тебя? — пробормотала она и сразу же пожалела об этом.

— А ты не знаешь того же самого про меня? — ответил он, ощущая себя таким же беспомощным, как и она.

Но прежде чем кто-то из них успел произнести хоть слово в свою защиту, они услышали тихий стук в другую дверь, выходившую в коридор, через который можно было попасть в зал, минуя приемную. Внезапно обрадовавшись тому, что их прервали, Саймон сказал:

— Войдите.

Дверь открылась, и вошел Джордж Форстер — главный бухгалтер и финансовый директор фирмы, невысокий, коренастый человек с лысиной, поделившей его густые волосы, словно тонзура.

— Привет, Джордж. Входи, садись.

— Спасибо, Саймон. Джинни… — обратился он к женщине.

Она запаковала платье для дочери. На ее лице безошибочно читалось желание побыть с Саймоном вдвоем, и Джордж вопросительно посмотрел на босса, ища подсказки. Прежде чем Саймон успел что-либо сказать, снова раздался телефонный звонок.

— Да… ясно, спасибо. Давайте запишем. — Саймон взглянул на Джорджа: — Утренние сводки по золоту.

Форстер встал позади него, так, чтобы видеть через плечо председателя Совета директоров, что тот записывает. Саймон фиксировал итоговую цену, на которой остановились торги и вопросительно поднял брови, глядя на Форстера, но тот только покачал головой.

— Ерунда, — заверил он, пока Саймон надевал колпачок на свою перьевую ручку. — Цена подскочила, но это Токио дергает, вот и все. Это не начало скачка. Забудь.

— Я все еще думаю, что мы могли бы лучше распорядиться теми деньгами за три месяца.

Форстер пожал плечами.

— Я переведу их в доллары. Сейчас это выглядит довольно перспективным.

— И все же это не решение проблемы. Что дала нам Корпорация прошлым вечером?

— Три и семь шестнадцатых ниже номинала.

— Негодяй. — Саймон выругался без злости, словно смирившись с тем фактом, что проблема не поддается решению.

— Мы всегда могли бы влиять. Только скажи.

— Нет. — Двое мужчин улыбнулись, но без всякого веселья. — Отец может просто удерживать наши суммы. Видит Бог, это как раз то, чем он занимается все последнее время.

Джинни наблюдала за ними из-под полуопущенных век, словно слегка презирая эти мальчишеские игры. За работой Саймон напоминал ей самого себя во время игры с сыном в теннис или во время обучения мальчика крикету. Мальчишеские игры, вот что это такое. С таким серьезным видом. И так по-детски.

Саймон взял со стола отпечатанный документ и перебросил его через стол Форстеру.

— Так что мы решим с этим проектом опреснительного завода, Джордж? Рид через минуту будет здесь, я должен дать ему какой-то ответ.

— А что решать? Скажи ему, что мы не можем позволить себе это. Против такого аргумента никто не поспорит, и к тому же это чистая правда.

— Но ведь мы можем взять кредит.

— Только не у Корпорации. Пока твой отец управляет Корпорацией и держит свой пакет акций…

— Он не даст нам кредит на строительство этого завода.

— Как и на любой другой масштабный и долгосрочный проект, выгодный Китаю.

— Короче говоря, нам не на что строить, если не принять предложение Цю и не обратиться в Советский Коммунальный.

— А ты это делать не хочешь…

— Поправка: меня никто даже не заподозрит в желании обращаться к ним. Но не путай одно с другим, Джордж. Я хочу взяться за этот проект, так хочу, как никогда не хотел. Это предприятие принесет общественную пользу и результаты могут оказаться очень интересны для нас. Важно лишь держать все это в секрете.

— Ох, Саймон… — Форстер забросил одну ногу на стол и скрестил руки на груди.

— О чем ты говоришь! Для начала, это ведь Гонконг, а не Цюрих. — Он указал рукой в дальний конец комнаты, где на маленьком столике стоял красный телефон. — Твой отец мог бы позвонить тебе по этой частной связи и пригласить тебя к себе в ложу на субботние скачки, и наши акции после обеда подпрыгнут на пять пунктов. Что в наше время можно сохранить в секрете?

— Ты сказал «для начала». А какие еще аргументы «против» ты можешь привести? Давай рассуждать от противного. Назови мне все причины, по которым я не могу взять кредит в СКБ, ибо будь я проклят, если я лично вижу хоть одну.

— Ладно… прежде всего в этом деле замешана КНР. А потом, репутация банка — у СКБ нет на счету ни одной крупной сделки. Похоже, он подмял под себя значительную часть операций Московского Народного, но мы все смотрим и ждем, что за этим последует. Не годится, чтобы люди видели, как «Д.Ю.» отправляется в постель с первым встречным. Особенно, если это новичок из Советского Союза.

Прежде чем Саймон успел ответить, телефон загудел снова.

— Пришел комиссар Рид, он хочет встретиться с вами, сэр, — доложила секретарша.

— Пусть войдет.

Рид вошел в помещение быстрой бесшумной походкой, как ни в чем не бывало, словно вечно испытывающий нехватку времени бизнесмен прибыл на встречу с другим занятым человеком. Будучи 173 см ростом, он двигался как-то неестественно, держа спину чрезвычайно прямо, но при этом стесняясь своего пивного животика и желая скрыть его. Тонкие песочные волосы не носили следов пробора и в беспорядке падали на лоб непослушными завитками. Рид выглядел намного старше, чем хотел казаться. Он, между прочим, был тщеславным человеком.

Пока Рид приближался к столу, бесшумно ступая по густому ворсу ковра, до Саймона внезапно дошло, что именно этот человек умудряется сохранять свои секреты в тайне. В белой рубашке, свекольном галстуке и темно-сером костюме он ничем не отличался от многих тысяч безымянных бизнесменов со «сферой приложения интересов» в Гонконге, наводнявших улицы и отели города. Это устраивало Рида: будучи резидентом ДИ-6 он оказывал услуги и Коммерческому отделению специальных служб, что обеспечивало ему очень своеобразное влияние на тех, кого он так напоминал внешне.

— Питер… хорошо, что ты пришел.

— Спасибо, что пригласил меня, Саймон. Джордж!.. Здравствуйте, миссис Юнг.

Джинни кивнула, сдержанно улыбнувшись. Она боялась Рида, боялась власти, которой он обладал, и сил, которые он представлял.

— Я попросил Джинни присутствовать здесь по причинам, которые вряд ли нужно объяснять, — сказал Саймон.

Рид улыбнулся, отчего его тонкие усики изогнулись, и покачал головой.

— Ты возражаешь? — начал было Саймон.

— Нет, не думаю. По крайней мере, не на этой стадии. — Улыбка, которую Рид адресовал Джинни, была явно простой данью вежливости. — Приходится принимать вещи такими, какие они есть, не так ли?

Джинни опустила глаза. Она припомнила Гонконг прежних времен, когда он был совсем другим, ни на что не похожим городом. Она стала женой одного из наиболее уважаемых и влиятельных бизнесменов в колонии, но до сих пор иногда испытывала приступы необъяснимого страха, опасаясь, что Рид может просто пойти к себе в офис, сделать пару звонков и она вечером самолетом отправится в никуда и никто не сможет ей помочь, никто не сможет спасти.

Саймон жестом пригласил всех сесть. Сам он выбрал стул в дальнем конце длинного стола напротив Джинни, так что Джордж оказался справа от него, а Рид слева.

— Ну что ж, Питер. Я связался с правительством. Ты теперь знаешь столько же, сколько и я. Что бы ты посоветовал мне предпринять?

— Точнее говоря, Саймон, важно то, как ты сам намерен поступить. Ничего, если я закурю?

— Конечно. И ты знаешь ответ на свой первый вопрос. Я донимал губернатора этим проектом опреснительного завода в течение нескольких лет, с небольшими перерывами. Мне не нужно объяснять вам, как обстоят дела в нашей области: мы гордимся тем, что у нас есть третий по величине в мире терминал для контейнерных грузов, третий по значению центр по торговле золотом, сто двадцать девять банков, но при всем этом мы не всегда можем гарантировать, что графины в зале для заседаний будут полны питьевой воды.

Рид закурил турецкую сигарету, и комнату наполнил тонкий аромат.

— Губернатор не возражает, чтобы его донимали, Саймон, особенно такие люди, как ты. Это часть его работы.

— Но в те далекие дни мои предложения не были приняты. В любом случае проблема потеряла актуальность, поскольку Китай помог нам решить задачу. Сейчас внезапно все вновь озаботились проблемой пресной воды, и я единственный, у кого на руках проект строительства и все необходимые цифры. Поэтому я говорю «да», я хочу построить эту нужную штуку.

Рид засмеялся и глубоко затянулся дымом.

— Ну что ж, тогда полный вперед!

До этой минуты Джинни сидела, положив руки на стол и глядя в окно, с выражением глубокой скуки. Сейчас она села прямо и в первый раз посмотрела на Рида. Джордж Форстер, до того ерзавший на месте, застыл.

— Можем ли мы заняться этим снова, Питер? — Саймон следил за своим голосом, но Питер, опытный игрок, не дал себя обмануть показным спокойствием, и он легко уловил возбуждение в голосе Саймона.

— Конечно. Цю верно описал политическую сторону вопроса. Лондон обеспокоен тем, что в следующие двенадцать лет Китай наверняка предпримет давление с целью пересмотра условий соглашения. Лондон хочет подстраховаться несколькими способами, включая и обеспечение источника пресной воды, независимо от Китая. Забудь на время о деньгах. Если ты решишь проблему финансирования, то получишь трехсторонний контракт на снабжение Гонконга водой на коммерческих условиях.

— Трехсторонний?

— Ты, британское правительство и Пекин.

Саймон потер виски.

— КНР?.. Хотя это вроде бы противоречит их политическим интересам.

— Да. Они, разумеется, не рассматривают это в таком ключе. Они хотят уничтожить советский банк. Поэтому они готовы принять участие в этом деле и даже помогут деньгами, хотя и в не слишком большом количестве. Сейчас вода поступает из Шеньчженьской экономической зоны, запасы которой, как вы знаете, небеспредельны. Когда завод будет построен и запущен, Гонконг станет платить за воду по рыночной ставке, получая при этом субсидии от Шеньчженя, которые постепенно будут увеличиваться по мере приближения 1997 года, а затем все отойдет к Китаю. Каковы ваши соображения?

Саймон молчал некоторое время.

— Джордж? Что скажешь ты?

Форстер беспокойно заерзал на стуле.

— Ты сказал «забудь о деньгах». Но это то самое, чего мы как раз не можем себе позволить. Где нам взять эти деньги, Питер? Речь идет о ста миллионах фунтах стерлингов как минимум. Ты знаешь, что мы не сможем построить завод только на свои деньги, да и никто не в состоянии сделать это.

— А как насчет Корпорации?

— Брось, Питер. Ты же знаешь старика. Он скорее умрет, чем позволит вложить в это дело деньги Корпорации. Особенно учитывая то, что это в первую очередь моя идея!

— Но ты разговаривал с ним?

— Много раз. Он сказал «нет».

— А раз уж отец не дает денег сыну, то ему никто их не даст.

— Точно.

Рид затушил сигару и одарил Саймона улыбкой.

— В таком случае я могу сказать, что у тебя очень ограниченный выбор. — Его взгляд скользнул в сторону Джинни. — Или ты примешь замечательную идею Цю, или ничего.

— Что заведомо означает определенную степень доверия к Цю с моей стороны.

— Ты не доверяешь ему?

Саймон бросил взгляд на Джинни и усмехнулся.

— Не очень-то.

— Интересно. А мы доверяем.

— Понятно.

— Официальное мнение британского правительства совпадает с предложением Цю. И, хотя ты говоришь, что не доверяешь ему, тем не менее ты по его предложению уже составил письмо, точнее, заявку на предоставление кредита со всеми необходимыми цифрами и расчетами, не так ли? Рид сделал паузу, чтобы его «бомба», взорвавшись, произвела максимум эффекта.

— Ты что, шутишь, что ли? — Джордж Форстер слушал этот разговор со все возраставшим недоверием. Последняя реплика Рида переполнила чашу его терпения. — Ты говоришь, что губернатор позволит Советскому Коммунальному банку главенствовать в этом деле?

— Это будет зависеть от того, что именно будет выставлено под залог, если я не ошибаюсь. — Парировал Рид. — Я уверен в том, что вам не позволят предоставить в качестве залога земельные участки. Этого не будет — ни в коем случае. Я также уверен, что губернатор потребует от вас полной конфиденциальности, вне зависимости от условий заключенной сделки и от кандидатуры кредитора, с которым вы ее заключите. Мы не можем допустить кризис доверия на этой стадии, а он неизбежно разразится, если станет известно, что в этом деле участвуют русские.

Все время, пока Рид говорил, он не сводил глаз с Джинни. Наконец он, похоже, принял какое-то решение.

— Послушай меня, Саймон. Ты знаешь, и я знаю, что существует множество совместных англо-китайских предприятий. Некоторые из них созданы по причинам, не имеющим ничего общего с бизнесом или благотворительностью. Они просто проводники. Не спрашивай меня «проводники чего?», потому что я все равно не отвечу тебе. Это тебя не касается. Все, что тебя касается, так это то, что губернатор дает тебе зеленый свет. От тебя требуется лишь заняться своим делом и построить завод. Остальное — это мое дело. — Тут Рид не просто посмотрел на Джинни, а открыто улыбнулся ей. — Мое и таких людей, как я. Наших противников. А… возможно, и своего рода союзников.

Он медленно откинулся назад, засунув свой портсигар из черепахового панциря в нагрудный карман пиджака с видом человека, сказавшего все, что он хотел, и теперь собиравшего свое имущество, готовясь покинуть помещение. Джордж Форстер, нахмурившись, барабанил пальцами по столу. Саймон встал и принялся ходить по залу от стены к стене, держа руки в карманах и бренча мелочью. Он пытался определить, что в этом деле нужно Риду и в какой степени можно доверять официальной линии британского правительства. Только Джинни сидела молча, глядя на Рида непроницаемым взглядом пророчицы.

— Нет, — громко сказала она, и Саймон прекратил мотаться по залу.

— Что?

— Ничего.

Саймон обернулся к Риду.

— Значит, Цю изложил все правильно, — мягко сказал он. — Вы нацелились на КГБ и используете меня в этом деле.

Рид развел руками.

— Может быть, и так. Разведка — это не только охота за шифровальными книгами и разными там Матами Хари, ты же знаешь. Я уже и так сказал больше, чем мог. И не жди, что я когда-нибудь повторю то, что сейчас сказал, потому что ты будешь сильно разочарован.

— О, я и так прекрасно понял тебя. Ты с радостью отдаешь меня в лапы Советского Коммунального, потому что это соответствует твоим планам, но если что-то сорвется…

— Правительство Ее Величества и пальцем не пошевелит для тебя. Именно так. — Рид встал.

— Саймон, на этой стадии мы лишь размышляем вслух. Конфиденциально — прошу вас всех запомнить это. Любая сделка с иностранным источником, которую вы заключите, подпадет под действие Закона о Государственной тайне. В любом случае, если вы примете какое-то решение и начнете воплощать его в жизнь, дайте нам знать. — Он поднял руку и посмотрел на часы, жестом дав понять Саймону, что разговор закончен. — И не опоздай на самолет. Или передай привет мистеру Цю — ведь он в Гонконге?

Саймон на мгновение сузил глаза, но потом рассмеялся.

— Дорогой Питер — всегда такой коварный! Я надеюсь, ты уже заплатил кому надо, чтобы нам забронировали два места у иллюминаторов?

Рид улыбнулся.

— Нет. Но в Сингапуре ты можешь вдруг почувствовать себя — как бы это сказать — несколько на виду. Не обращай на это внимание. Ли Куанью наш старый друг, он в курсе абсолютно всего происходящего, да и за успех твоей благой затеи переживает гораздо больше людей, чем ты думаешь. Между прочим, Саймон, ты не хочешь поделиться со мной, зачем ты собрался в Сингапур?

Саймон был в нерешительности. Он хорошо относился к Риду, и тот еще ни разу не дал ему повод усомниться в своей преданности. Но необычность дела, в которое Саймон встрял, заставила его помедлить перед тем, как дать ответ: слишком велика ставка: даже сейчас Саймон ломал голову, не пропустил ли он какой-нибудь подвох и все ли понял правильно.

— У меня встреча с посредниками, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Они должны свести меня с руководством Советского Коммунального банка.

— Ага. Увидимся в субботу…

— Да. Я вернусь к тому времени. Черт, да ты ведь и сам это знаешь. А сейчас прошу меня извинить. — Он подошел к телефону и нажал кнопку слишком резко. — Мистер Рид уходит. Пожалуйста, проводите его.

Когда за заместителем комиссара закрылась дверь, Саймон повернулся и встретился взглядом с Форстером.

— Как, черт возьми, он узнал, что мы уже подготовили письмо с просьбой о кредите?

— Мало чего найдется такого, чего не знал бы Питер. Но это потрясло даже меня. Ты собираешься ввязаться в эту игру?

Саймон ухмыльнулся.

— Я не уверен, Джордж. Но думаю, что да. Одно я могу сказать точно: я не собираюсь идти на поводу у Питера и Цю, во всяком случае, не буду действовать слепо.

— Не понял.

— Если мы и возьмем деньги у Советского Коммунального, то сохраним свободу выбора. Мы будем держать вожжи, диктовать условия, решать, каковы сроки и темпы возврата.

— Но мы, разумеется, вернем кредит.

— Вернем? А зачем, черт возьми? Уже тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, Джордж. Ты становишься донкихотом, тебе не кажется?

— Подумай о своей репутации.

— Я уже подумал о ней. Какая там, к черту, репутация? Если я увижу возможность не возвращать кредит и сохранить при этом свои акции, то я так и поступлю. Любой, кто прожил в этом городе дольше десяти минут, сделает то же самое.

— Может, и так, Саймон, но «Д. Ю.» всегда возвращала свои долги.

— Не всегда, Джордж. Бывали и такие случаи. Мы всегда старались возвращать долги, скажем так.

— А не забыл ли ты кое-что другое, то, что касается тебя в гораздо большей степени, чем меня?

— Что?

— Ты что, серьезно собрался рискнуть своими акциями, даже если эта жертва будет принесена правительству Ее Величества? Помни, эти бумаги — на предъявителя. Как только ты выпустишь их из рук, ты рискуешь обнаружить, что вернуть их намного труднее. Хотя бы по этой причине, если мы и заключим сделку с СКБ, то это должна быть честная сделка, и кредит будет необходимо вернуть.

Саймон улыбнулся и посмотрел на часы.

— Мне надо успеть на самолет. Цю ждет меня. Джинни, дорогая, ты поедешь со мной?

— Да, еще одно, пока ты не ушел, — поспешил сказать Форстер, опередив ответ Джинни.

— Давай, только побыстрее.

— Если ты решишь не возвращать кредит, ты рискуешь потерять свои акции учредителя. Но, если ты решишься вернуть деньги, то ты оставишь в дураках и Цю, и Питера Рида. Постарайся избежать этого, Саймон.

— Спасибо, Джордж. Я подумаю над этим. Но я опаздываю.

— Ты в самом деле решил лететь? — занервничал Форстер.

— Да, я поеду. До сегодняшнего дня я еще не до конца был уверен в этом. Но теперь я точно поеду.

Цю ждал машину, как они и договорились, у бокового входа в главное здание Китайского банка на Банк-стрит. Он шагнул было к «роллс-ройсу», но Саймон опередил его, выйдя из машины:

— Доброе утро, шурин Цю. Вы поели?

— Да, спасибо, мистер Юнг.

— Ну зачем же так официально. Зовите меня просто Саймоном, если хотите.

Хитрые глаза Цю сузились, и Саймон понял, что ввел его в искушение.

— Конечно, — ответил он, не намереваясь даже поблагодарить Саймона.

— Вы не хотели бы положить свой кейс в машину? Мой водитель встретит нас в Кай Так.

Взгляд Цю метнулся в сторону «роллс-ройса», и на этот раз в нем была зависть.

— Мы не поедем на машине?

— Нет.

Нет, шурин, настало время кое-чему научить тебя, подумал Саймон.

Цю отдал кейс водителю с явной неохотой, и, когда «роллс-ройс» отъехал от тротуара, он провожал его взглядом даже в тот момент, как Саймон заговорил вновь:

— У нас еще куча времени, Цю Цяньвэй. Мы поедем на двухсотом автобусе, и вы увидите Гонконг таким, как ему и положено быть.

Двое мужчин уселись спереди в салоне. Время близилось к полудню, и автобус был наполовину пуст. Никто особенно не обращал внимания на странную пару — англичанина в костюме «сафари» и Цю, одетого в то, что Саймон про себя окрестил «тайваньская безвкусица»: на нем была вышитая рубашка с короткими рукавами, галстук и узкие серые брюки на ремне из змеиной кожи. Автобус миновал Коулун-сайд и начал взбираться на длинный подъем по Цим-Ша-Цуй. Китаец повернулся к Саймону и спросил:

— А почему на автобусе, мистер Юнг?

— Подумайте о деньгах, которые мы сэкономим, мистер Цю.

Цю улыбнулся, и в его выражении лица Саймон впервые заметил искру неподдельного воодушевления.

— Я ничего не экономлю, мистер Юнг. А как насчет вас? «Ройс» ведь все равно был при вас, верно? Он так и так заправлен и маслом, и бензином, и кто-то все равно должен его мыть. А водитель получает зарплату вне зависимости от того, пользуетесь вы машиной или нет.

— Верно.

— Тогда в чем же дело?

— Могу рассказать вам, но не уверен, что вы поймете меня.

— Как же мы выясним, пойму я вас или нет, если вы не расскажете мне об этом?

— Логично. Ну что ж, тогда… — Саймон помешкал, подыскивая слова. До него не сразу дошло, что научить чему-нибудь Цю будет, пожалуй, сложнее, чем ему казалось поначалу.

— Я гражданин Гонконга, мистер Цю, это мой город. Я хожу по его улицам, езжу на его автобусах и паромах. Я слушаю разговоры людей. Мне нравятся здешние люди, как никакие в другом месте. Я плачу налоги, чтобы все здесь было в порядке. Я принадлежу этому месту. Гонконг кормил и одевал меня долгие годы. Я многим ему обязан. И я не знаю ни одно другое место в мире так же хорошо, как это.

Цю моргнул. Он был озадачен. Юнг так не похож на других иностранцев, которых Цю встречал до сих пор, и при этом наделен худшими чертами этих людей: скупостью, лицемерием и абсолютно необъяснимым чувством собственного превосходства. «Цюань, ян чжи син» — говорят китайцы про европейцев: «натура собаки и барана». Таковы люди, живущие на Западе. Но все же цивилизация коснулась и его, подумал Цю, то что он говорит о Гонконге, подтверждает это.

— Так вот почему вы хотите построить этот опреснительный завод?

— И потому тоже. Хотя, конечно, я делаю это и для себя. Еще до нашей встречи я понял, что мне же на пользу, если после присоединения к Китаю обо мне останется мнение как о человеке, который заботился о благосостоянии колонии. А сейчас похоже, что, если я буду действовать согласно вашим планам, я к тому же получу от этого еще и прибыль.

— Это понятно. Но меня больше интересует то, что вы говорили о своей любви к этому городу и его людям. Вы же не китаец. Вы англичанин. Вам что, Гонконг на самом деле нравится больше, чем, ну скажем, Лондон?

— Я вообще почти совсем не знаю Лондон. Я хочу сказать, что Лондон для меня стал странным местом — грязным, шумным, населенным грубыми, наглыми людьми. Все правильно, вы можете сказать то же самое о некоторых районах Гонконга. Но сам Гонконг становится все лучше, он не стоит на месте. В нем есть оптимизм, живость. Лондон лишен этого. Так было не всегда. Но ведь нельзя вернуть прошлое. Правда?

Цю опустил голову. Слова Юнга заставили его ощутить грусть. За его собственную жизнь Китай изменился больше, чем за предшествовавшее тысячелетие. Так много было утрачено. Так мало приобретено.

Некоторое время они сидели молча. Каждый обдумывал услышанное от собеседника. За прошедшие дни Саймон несколько раз был очень близок к тому, чтобы возненавидеть Цю за его поведение в Пекине, но некоторые черты характера китайца странным образом привлекали его. Цю был смешным маленьким человечком. Если бы китайцы так не носились с их собственной природной исключительностью…

— Могу ли я задать вам вопрос? — сказал он наконец.

Цю словно внезапно пробудился от собственных грез.

— О чем?

— Взгляните туда.

Автобус попал в пробку, и, похоже, она должна была рассосаться еще не скоро. Саймон указал в окно. Цю увидел волнующееся море черноволосых голов, среди которых лишь кое-где мелькали светлые, явно принадлежавшие иностранцам.

— Ничего не вижу, — сказал Цю с подозрением.

— Ну как же! Столько людей, собранных на таком маленьком пространстве. Как ваши секретные службы держат их всех под колпаком?

— Под колпаком?

— Да, под наблюдением.

Цю фыркнул и демонстративно перевел свой взгляд прямо вперед.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Юнг.

— Вам известно, что КНР способна отслеживать все происходящее в Гонконге с замечательной эффективностью. Даже наши секретные службы не могут сравниться с вами. Как вы это делаете?

Саймон старался не выдать удовольствия, наблюдая за внутренней борьбой своего спутника, признаки которой он ясно видел на лице Цю. Примерно с полминуты взгляд Цю метался то к Саймону, то вновь к окну, улыбка превосходства появлялась на его губах, он сгонял ее, но она появлялась вновь… Так длилось, пока Цю не устал противиться искушению продемонстрировать свои высшие знания Саймону.

— А вы не знаете? — спросил он, решившись.

— Если бы я знал, то не спрашивал бы у вас.

— Но вы должны бы знать это.

— Почему?

Цю пожал плечами, словно сдавшись, и указал на улицу за окном. Саймон обратил внимание на его руки, длинные и тонкие, округлые сужающиеся пальцы заканчивались миндалевидными ногтями. Саймон решил, что подобные руки в старые времена отличали высокоученого мандарина.

— Вы видите эту улицу, — заговорил наконец Цю. — На что она, по-вашему, похожа?

Саймон посмотрел в окно, и взору его предстала типичная для Гонконга картина: продуктовые лавчонки, лавки древностей, магазины фотоаппаратуры и палатки, торгующие почтовыми открытками. В глубине улочки он заметил неизвестно как оказавшийся здесь книжный магазин. До него долетали запахи жарящегося мяса, выхлопных газов, вонь гниющих отбросов. Водители жали на клаксоны, пешеходы, толкаясь, соскакивали с тротуара, велосипедисты старались не потерять равновесие в этой толчее. Хозяева магазинов, ларьков, палаток и лавчонок стояли в дверях своих заведений, зазывая клиентов. Автобус медленно продвигался вперед в облаках испарений, а над всем этим хаосом светились, горели красным, золотым, синим, зеленым и лиловым иероглифы всех размеров, манер и способов написания. Некоторые вывески извещали о сдаче номеров и «кабинетов» на пару часов, где клиентам, не задавая лишних вопросов, предоставляли приют и отдохновение и куда входили только парочки.

— Обычная улочка, — подытожил свои наблюдения Саймон.

— Да. Она обычна. Предположим, что вы хотите… держать ее под колпаком, так, по-моему, вы выразились. Что вы сделали бы для этого?

— Не имею ни малейшего представления.

— Возьмем, скажем, ее. Посмотрите… вон там, в дверях, неподалеку от ресторана «Золотая Мин»…

Саймон взглянул по направлению жеста Цю и увидел старую женщину, безмятежно стоявшую, сцепив руки за спиной, и улыбаясь прохожим. Старуха была одета в пурпурную стеганую куртку, мешковатые черные брюки и сандалии на босую ногу. На этой улочке она выглядела так же естественно, как дерево в лесу.

«Вся гора Сумеру поросла горчицей», — прокомментировал Цю.

— A-а, вы хотите сказать, что эта сценка воплощает в себе весь мир в миниатюре, что и старуха типична, так, что ли?

— Именно так. И где-то в Китае у нее есть двоюродная сестра. Или сын. Или брат. Где-то там, неважно где. Мы… мы всегда можем найти такого человека, в какой бы глухой деревне он ни жил, как бы он ни старался скрыться от нас, или… — его взгляд снова метнулся в сторону, а на лице на долю секунды появилась улыбка, — как бы высоко он ни взобрался.

— И, когда вы находите этого человека, у вас в руках появляется ключ…

— Который отпирает двери, ведущие к сердцу этой старой женщины. А отсюда всего лишь шаг до возможности открыть каждую дверь на этой улице, потому что та женщина знает, что происходит за всеми ними, как и повсюду в мире старые женщины знают. Ну, теперь, я думаю, вы все поняли, мой уважаемый шурин?

— Кое-что, мистер Цю. — Саймон подумал о Джинни, о лжи, в которой она жила все эти двадцать лет. — Кое-что…

Красный Дракон вновь посмотрел на старуху. Внезапно его маленькие блестящие глазки выхватили китайского юношу, который появился за спиной у женщины, стоявшей в дверях. Юноша жестом привлек внимание старухи, и они дружно засмеялись. Внимание Саймона, притягивала вовсе не эта сцена. Юноша, которому на вид было около двадцати, щеголял в обтягивающих белых брюках и черной распахнутой рубашке, на шее у него болталась цепочка с золотым медальоном, а выкрашенные в рыжий цвет волосы были завиты и уложены так, что образовали гребень. Двое мужчин наблюдали в окно автобуса, как в дверном проеме появился еще один человек — белый, нервно сжимавший в руках фотоаппарат. Мальчик обернулся, потрепал туриста по щеке и поцеловал его. Клиент слабо улыбнулся и пустился по улице со всей скоростью, на какую был способен. Юноша, сделав свое дело, заработав на хлеб, шепнул что-то женщине, которая рассмеялась в ответ, и отправился в другую сторону, приглаживая свои волосы.

Саймон увидел, как в глазах его спутника, провожавшего этого юнца взглядом, загорелась ненависть.

— Мистер Юнг, вы знаете, как мы в Китае поступаем с гомосексуалистами?

— Нет, не знаю.

Цю перевел взгляд на Саймона, но медленно, словно не желая расставаться с намеченной жертвой.

— Мы расстреливаем их, — тихо сказал он.

— В самом деле? Я много раз слышал, что в Китае просто нет гомосексуалистов… Ах да, конечно, вы их расстреливаете. Ага! Мы снова поехали… — И когда автобус тронулся, Саймон не смог отказать себе в удовольствии выпустить последний заряд: — Я думаю, что эта старая женщина была бы превосходным источником, шурин Цю. Я бы сказал, что она — кладезь информации. Как вы считаете?

— Ха!

 

Глава 5

Сингапур всегда просто зачаровывал Саймона. Он напоминал книжку сказок с картинками, которая была у него еще в детстве. На первой странице пагода, украшенная драконами и колокольчиками. На второй — тропическая роща, а за ней притаившийся в зелени старый дом; на другой странице был изображен банк или торговый комплекс, тоже окруженный зеленью. Впрочем, зелень была везде — Сингапур казался Саймону городом-садом.

Самолет приземлился в грозу, но, когда они доехали на такси до Скоттс-роуд, дождь прекратился, облака унесло прочь, и солнце повисло в бледно-лиловом небе.

— A-а, Чим… — Цю моргнул и насторожился, как всегда, когда англичанин делал свои загадочные провокационные заявления.

— Извините, что такое Чим?

— Это район в Лондоне, где я учился в подготовительном классе — вы называете это начальной школой высшей ступени. Здесь точно такие же дома. — Саймон указал на постройки, мимо которых они проезжали. — Большие, респектабельные, прочные, как и люди, которые живут в них. Мы легко можем представить себе, что оказались в Чиме. Это одна из самых чарующих особенностей Сингапура. «Все под Небесами». Цю Цяньвэй, пожалуйста, расскажите мне о человеке, к которому мы едем.

— А, мистер Ни… Он сейчас почти отошел от дел. Как вы знаете, в Гонконге, например, у нас есть свои неофициальные представители.

— Такие, как мистер Роберт Чжао, к примеру.

— Вот именно. В Сингапуре все совсем по-другому. Но и здесь есть некоторые бизнесмены, питающие теплые чувства к Китаю и делающие кое-что на благо страны, если это им удобно и в их интересах. Когда мы встретимся с мистером Ни, вы не должны воспринимать его как нашу марионетку. Он оказывает нам определенные услуги, но скорее на своих условиях, чем на наших. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да.

— Он может свести нас с руководством Советского Коммунального банка. Так, когда вы подготовили письмо с просьбой о предоставлении кредита, именно он доставил его по назначению. Он посредник, своего рода вольный стрелок.

— Я понимаю.

— Вам следует очень тщательно обдумывать свои слова во время беседы с мистером Ни, прикиньте, что стоит говорить, а что нет. Сфера его деловых интересов на всем Дальнем Востоке обширна. Если он получит нежелательную для нас информацию, он немедленно воспользуется ею, чтобы достичь своих личных целей или предотвратить возможный ущерб для его бизнеса. Он без колебаний пустит ее в дело, не заботясь о том, какие последствия это может иметь для Китая.

Сразу за отелем «Экватор», машина свернула направо, потом еще раз направо и остановилась неподалеку от трехэтажного особняка кремового цвета под серой крышей. Строение ничем особенно не отличалось от соседних домов. Пожилой китаец разгонял метлой из пальмовых ветвей лужицы воды, стоявшей на дорожке, ведущей к дому. Саймон заплатил водителю и, обернувшись, увидел, что Цю разговаривает с «дворником».

— Мистер Ни, позвольте представить вам мистера Юнга из Гонконга.

Старик оперся на свою метлу и застенчиво улыбнулся:

— A-а, мистер Юнг.

— Может быть, вы предпочтете разговаривать на мандаринском или кантонском диалекте, мистер Ни?

Глаза старика загорелись.

— На кантонском, если можно. — Он протянул руку, выбросив ее перед собой резким движением, словно каратист, принявший стойку. Но рука показалась Саймону мягкой и какой-то липкой, словно кожа старика подтаяла от постоянного пребывания во влажном жарком климате.

— Для меня большая честь принимать у себя главу «Дьюкэнон Юнг». Добро пожаловать!

— Наоборот, это большая честь для меня. — Ответ Саймона прозвучал с официальной церемонностью, но старик ему сразу понравился. Ни представлял в глазах Саймона лучшие черты китайца: старый, спокойный, исполнен чувства собственного достоинства, словом, из тех, кто с одинаковым спокойствием принимает и победу, и поражение.

— Входите, пожалуйста. — Ни неторопливо пошел впереди шаркающей походкой.

Его плечи были ссутулены, а все его тело — хрупким, но по тому, как высоко старик держал голову, с живым интересом взирая на мир вокруг, Саймон понял, что в этом старом теле обитает молодой дух. Они прошли под навес, выполнявший роль крытого крыльца и присущий большинству богатых сингапурских домов: гость, выйдя из машины, не должен попасть под дождь. Ни провел своих гостей на кухню, где их встретила старая седовласая китаянка. Она стояла у раковины, промывая рис на ужин; повернув голову, она отметила, что хозяин ведет приезжих, но ее ритмично двигавшиеся руки не сбились с ритма. Из кухни все трое попали в гостиную, обставленную довольно бедно для одного из самых богатых людей Сингапура.

Помещение оказалось почти пустым. Начищенный до блеска паркетный пол покрывал какой-то старый коврик. По углам стояли несколько предметов обстановки, видавших лучшие дни. Диван был накрыт дырявым полиэтиленом, обои на стенах — массового производства, а стол, заваленный проспектами и счетами, напоминал товар из магазина подержанной мебели в Чайнатауне. Большой телевизор и видеомагнитофон были единственными вещами, придававшими этой скудно обставленной комнате более-менее современный вид.

Когда Саймон присел, служанка внесла чашку чая и поставила ее перед ним на бамбуковую подставку. Чашка совсем не подходила к подставке. Саймон улыбнулся, вспомнив, как его отец однажды рассказывал, чем отличаются миллионеры Гонконга от своих собратьев в Сингапуре. В Гонконге можно судить о человеке по номерам его «роллс-ройса»: в этом месяце приобретена машина или в прошлом? Но если ты хочешь отыскать миллионера в Сингапуре, то ты должен отправиться поздним вечером к стойке уличного торговца снедью и найти старика в пижаме и меховых тапочках, который ест суп. Когда Саймон спросил, почему это так, отец просто пожал плечами и сказал: «Старик в тапочках не привлечет внимание правительства, это же очевидно».

Улыбка Саймона погасла. Для Тома Юнга, его отца, все всегда было очевидным и простым. Как непохож на Тома старик, сидящий сейчас напротив Саймона. Доброе лицо мистера Ни испещрили морщины, верхняя губа выдавалась вперед, делая старика похожим на добродушную черепаху.

Саймон попивал чай, когда в комнату, размахивая теннисной ракеткой, вошел еще один китаец, лет сорока, одетый в белые шорты и футболку. Он улыбнулся Саймону и, нагнувшись к мистеру Ни, что-то прошептал ему на ухо.

Старик помрачнел:

— Мистер Юнг, похоже, что ваше присутствие здесь уже замечено.

Саймон поставил чашку на подставку, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Да?

— За вами следили, начиная с аэропорта. Одну из машин мы опознали, это правительственные службы — мы этого и ожидали. — Улыбка мистера Ни заключала в себе нечто большее, чем просто вежливость, она была очень приятной. — Но насчет другой мы пока не смогли ничего выяснить. Мой третий сын займется этим. — Саймон заметил, что «теннисист» бесшумно исчез. — По-моему, мистер Юнг, СКВ питает к вам больше, чем просто мимолетный интерес.

— Боже мой! Я принес в ваш дом неприятности, мистер Ни!

— Отнюдь нет! — Поведение хозяина становилось все более непринужденным. — С того момента, как я удалился от дел, я веду здесь очень тихую жизнь. Мне повезло, есть повод взбодриться. Я никоим образом не хочу сковывать вас. А еще меньше — давать советы одному из наиболее удачливых предпринимателей Гонконга. Но если вы не возражаете провести тихий вечер в моем доме, вместо того чтобы отправиться куда-нибудь на люди…

Саймон не спешил с ответом. Перспектива бездействия всегда нагоняла на него скуку. Инстинкт подталкивал его погулять по городу, сделать несколько телефонных звонков, послушать, поболтать, узнать кое-что… но нет, хозяин дал хороший совет: в таком важном деле не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

— Вы просто читаете мои мысли, мистер Ни, — сказал Саймон. — Благодарю вас.

— Вот уж не за что, я рад видеть вас у себя. Может быть, мы с вами поболтаем? Я вижу так мало людей теперь и гости — для меня очень редкое удовольствие. Может быть, мы оставим все… заботы мистеру Цю?

Цю, стоявший у окна, разглядывал сад. Услышав эти слова, он повернулся к ним.

— Мистер Цю, скоро сюда пожалует моя сестра, — сказал Ни. — Она проверяла обстановку. Я понял так, что она не против небольшой поездки по городу с вами. В Сингапуре появились незнакомцы, на которых она посоветовала бы вам взглянуть. Я тоже.

Цю поднял брови.

— Гости из страны снегов?

— Да, из России, но не все из них. Из Гонконга сюда пожаловал мистер Чжао. Вы не видите здесь никакой связи с вашим визитом, мистер Юнг?

— Нет, — сказал Саймон. — Что я должен был?..

Ни пожал плечами.

— Связи мистера Чжао с КНР общеизвестны. Мистер Цю, как по-вашему, здесь просматривается совпадение?

— Не знаю. У мистера Чжао обширные интересы, и он волен ехать туда, куда пожелает. Одно могу сказать точно: он здесь не по моему требованию.

— Понятно.

— Совпадение, — пробормотал Цю. — Мистер Ни, вы сказали «незнакомцы». А кто еще здесь?

— Остальные вчера прилетели из Москвы. Мы сумели установить личность одного из них. Это мелкая сошка, шпана, как мы их называем. Он ошивался здесь во все периоды активизации деятельности Московского Народного, предположительно занимается сбором информации. Но вот другой, я думаю, более важная птица. Но я пока не знаю, кто он такой. Моя сестра надеется, что наши информаторы смогут раздобыть более подробные сведения. А пока, — старик снова повернулся к Саймону, — я был бы рад выслушать ваше мнение о тихоокеанских рынках. Как вы относитесь к акциям австралийских горнодобывающих компаний?

— К некоторым из них весьма положительно.

— Ага! Здесь мы сходимся во мнениях. Возможно, вы считаете перспективными и фирмы, занимающиеся разработкой программного обеспечения?

Мистер Ни все еще улыбался, но Саймон внезапно напрягся и полностью сосредоточился:

— Возможно.

— Вам известно, мистер Цю, что у нашего высокочтимого гостя есть кое-какая репутация в масштабах Азиатского континента, когда дело касается программного обеспечения?

Цю пожал плечами, не очень удивившись.

— Да-да. Насколько я знаю, у вас поначалу возникали трудности в этом направлении.

— Трудности, мистер Ни? — Голос Саймона оставался все таким же спокойным, но в нем послышалось нечто такое, чего Цю никогда не улавливал прежде. Некий угрожающий оттенок.

Тон Саймона не предвещал ничего хорошего. Цю навострил уши.

— Это очень интересная история, мистер Цю, но, может быть, вы ее раньше слышали?.. — Мистер Ни вроде бы обращался к своему приятелю китайцу, но Саймон весь обратился в слух и ждал продолжения.

— Одна из дочерних фирм «Д. Ю.», дайте вспомнить, по-моему, «Дьюкэнон Юнг электроникс», не так ли? — старик повернулся к Саймону, кивнувшему в ответ, — умудрилась заключить единоличное соглашение с «Ай-Би-Эм». Большое достижение. Не все в Гонконге восприняли это с радостью. Особенно вышел из себя один человек, который собирался получить все эти программы пиратским путем. Мистер Ао, так, по-моему, его звали?

Мистер Ни выждал, якобы надеясь, что кто-нибудь из присутствовавших подтвердит его слова, но по глазам рассказчика было понятно, что он просто надеется произвести эффект.

— Примерно неделю спустя после того, как пиратские программы мистера Ао наводнили рынок, с ним случилась беда. Катер Королевской полиции Гонконга, рано утром курсируя вдоль гавани, обнаружил нечто на поверхности воды. Это был пластиковый пакет, наполненный гелием, предположительно для плавучести. Внутри оказалась человеческая голова, гениталии и нож, на рукояти которого была вырезана эмблема Второй Ложи. К пакету были привязаны веревкой остальные части тела этого человека. К моменту обнаружения он пробыл в воде уже несколько дней. Интересная история… После этого случая, мистер Юнг, у вас возникали еще какие-нибудь проблемы с промышленным пиратством?

— Никаких, мистер Ни.

В глазах старого китайца мелькнула искорка понимания:

— Я так и думал. Но, мистер Цю, я уверен, вы слышали эту историю много раз. Прошу простить, если моя болтовня вам наскучила.

Во взгляде, которым Цю смерил Саймона, первоначальный скепсис сменился уважением.

— Нет, — наконец сказал он. — Я не слышал этой истории.

Саймон не спеша развернулся и встретился взглядом с Цю. Он заговорил, тщательно взвешивая слова:

— Это меня не удивляет. Такие истории не предназначены для того, чтобы стать достоянием общественности. Подобная история всегда смущает, не правда ли, мистер Ни? — Говоря это, Саймон не сводил глаз с Цю, и тот, уступив, отвел свой взгляд первым.

— По-моему, подъехал автомобиль моей сестры, — сообщил мистер Ни. — Сейчас вы познакомитесь с ней. Она вам понравится, мистер Юнг. Она большая ваша поклонница.

Саймон с трудом привел свои мысли в порядок. Безжалостный рассказ Ни о злоключениях мистера Ао выбил его из колеи. Теперь ему предстояло продемонстрировать вежливость при знакомстве с китаянкой. Возможно, такой же пожилой, как и мистер Ни. В кухне раздался грохот и звон, сопровождаемый хриплой бранью на кантонском диалекте.

— Привет, Саймон Юнг. Рада познакомиться. Меня зовут Мод.

Саймон с улыбкой на лице привстал с кресла, успев подумать, что он сильно ошибся в своих предположениях. Мод было под пятьдесят, как он решил, но женщине, которая, по-видимому, уделяла столько внимания своей внешности, можно дать от тридцати до пятидесяти — так она выглядела. Это была самая высокая китаянка, которую он когда-либо встречал. На ней была белая блузка навыпуск, с широким вырезом, обнажавшим шею, и джинсы от Глории Вандербилт, словно перчатка облегавшие ее фигуру, напоминавшую песочные часы. Джинсы были так узки, что казались нарисованными на стройном теле, причем художник остановил кисть именно там, где начинались мягкие кожаные ботиночки на шнурках.

Женщина возникла перед Саймоном, уперев руки в бока, ее длинные вьющиеся черные волосы ниспадали на плечи, а сочные губы разошлись в добродушной усмешке.

— О нет! Не надо вставать. Я сама к вам подсяду.

Саймон снова опустился в кресло, а она присела на подлокотник и небрежно закинула ногу на ногу. Встряхнув головой, она сбросила непослушный завиток, упавший на глаза.

— Так вы сегодня прилетели, а? Ну и как Гонконг? Я думаю, все такой же чертовски богатый город, а?

— Справляемся потихоньку.

— Ха, справляемся! Вы только послушайте его! Когда я последний раз была в Гонконге, я купила там норковое манто, так этот маленький ливанец запросил с меня штуку гонконгских долларов только за то, чтобы оно месяц повисело у него на складе в прохладном месте, ну я и сказала ему, куда он может отправиться в таком случае. Но я все же хотела бы как-нибудь поехать в Гонконг и пожить там немного. У меня свой собственный бизнес, знаете, бутики. Я могла бы назначить такие цены, какие пожелала бы. Еще бы, там у вас такие бога-а-тые люди. Не то, что здесь. Привет, братец! — Она завершила свою тираду обращением к старику.

Мистер Ни любезно кивнул.

— Ну а ты — Цю, не так ли? Приветик, Цю! — Мод переключилась на спутника Саймона.

Красному Дракону пришлось раза два или три ловить съезжавшие с переносицы очки, прежде чем они оказались в надлежащем месте. Казалось, его глаза выкатились из орбит, так он их таращил. Он отказался от своих попыток подобрать нужный ответ и просто кивнул головой.

— Нам пора выматываться, мистер Цю. «Мерседес» в гараже, поэтому поедем на «БМВ». И прямо сейчас, пошли быстренько! — Когда Мод вставала, Саймон почувствовал, как ее прохладная рука потрепала его по шее. — Приятно было с вами познакомиться, Саймон Юнг. Позавтракаем завтра в «1819», когда с делами будет покончено? — Она снова тряхнула головой, отбрасывая волосы с глаз. — О, как я ненавижу бизнес, все время деньги, деньги, деньги… Так ску-у-чно. — Она повернулась к Саймону. — Прихватите Мод с собой на ленч, будет не так скучно, а? До встречи!

Она пронзительно свистнула — сигнал предназначался Цю, который, постояв неподвижно секунду, едва не лопнул от ярости, но все же поспешил на ее зов, словно обиженный пес. Саймон размышлял над тем, сможет ли когда-нибудь его шурин прийти в себя после такого оскорбления. Когда ему наконец удалось оторвать взгляд от уходящей Мод, Саймон обнаружил, к своему замешательству, что мистер Ни пристально смотрит на него. Несколько мгновений мужчины молча взирали друг на друга. Вдруг мистер Ни хлопнул ладонями по подлокотникам своего кресла.

— Младшая сестра… надеюсь, вы поняли… — сказал он.

Манера вождения у Мод была не то чтобы странная, нет, она была вполне уверенная — никакого сумасбродства, но последовательность ее движений казалась просто нелогичной. Она держала баранку одной рукой, а второй то поправляла волосы, то махала проезжавшим машинам, приветствуя знакомых или тех, кого она в данную минуту сочла своими знакомыми.

— Ты что-то очень тихий, а?

Цю осторожно открыл один глаз и обнаружил, что они стоят перед светофором на перекрестке, неподалеку от отеля «Мандарин».

— Не о чем говорить.

— Так ты такой умный парень, дока по финансовой части, а?

— Возможно.

— И у тебя есть степень в экономике, а?

— Есть.

Мод вдавила педаль в пол и погнала машину по Орчард-роуд примерно с той же скоростью, с какой космические корабли входят в атмосферу на стадии завершения полета.

— И что ты заканчивал?

— Принстон. И у меня степень магистра после Гарвардской школы бизнеса. — Цю не смог устоять и добавил эти сведения с гордостью, напомнив тем самым и себе, что он кое-что из себя представляет.

— Ни фига себе! Мой экс закончил Йель.

— Кто?

— Экс. Экс-муж. Он очень большой дерьмовый финансист здесь в Сингапуре. Йель и Гарвард не одно и то же, не правда ли? Мне больше нравится Гарвард, мистер Цю. Есть в этом слове что-то… Благородство. Не то, что Йель; они все там настоящие ублюдки. Ты благородный, мистер Цю, а?

— Не очень.

— Да ну!

— Скажите, пожалуйста, куда мы едем?

— Народный театр, Чайнатаун.

Цю открыл второй глаз.

— И что нам там делать?

— СКБ весь в городе, вот почему. А большой человек этим вечером намерен послушать китайскую оперу.

— Как вы это узнали?

— А, у братца есть человек в СКБ, у него везде кто-то есть. Похоже, вам не нравится кататься со мной, мистер Цю? Куча людей в Сингапуре отдали бы по паре коренных зубов, чтобы прокатиться с Мод.

Она резко свернула на Саут-Бридж-роуд, и покрышки протестующе завизжали, но, когда машина оказалась на переполненных улочках Чайнатауна, Мод пришлось сбросить скорость. Теперь они почти ползли. Сигналы не производили никакого эффекта, пешеходы останавливались посреди улицы и в изумлении глазели на «БМВ», соображая, в какую сторону им сдвинуться.

— О, мой Бог! — завопила Мод в отчаянии. — И почему этот Гарри Ли просто не снесет все к чертовой матери, а? Ладно, Цю, приехали. Вылезай, я припаркуюсь где-нибудь. Может быть, это займет немного времени. Подожди меня у входа.

Цю стоял на тротуаре и осматривался вокруг. Площадка перед Народным театром кишела людьми всех национальностей и возрастов — очевидно, это шоу пользовалось популярностью в городе. Большое красное знамя, исписанное золотыми иероглифами, извещало о прибытии оперного коллектива из Гуаньчжоу — сегодня давали прославленную оперу «Мадам Белая Змея». Цю с усмешкой принялся разглядывать афишу, приклеенную на стену рядом с одной из трех двойных дверей для публики: каждый знает, что Кантонская опера — лишь бледная тень Пекинской, чего же ожидать от этих капиталистических варваров! Толпа была праздничная, и Цю смотрел на все с возрастающим удивлением. Вокруг было очень много молодежи. Он ожидал, что на спектакль в основном сбегутся все эти очкастые тетушки — мадамочки в своих неуклюжих самфу, но при виде такого количества молодых парней и девушек в прекрасных западных нарядах он оказался сбит с толку.

Рядом с ним внезапно возникла Мод.

— Все в порядке, мистер Цю. Я уже здесь. Ты просто счастливчик. В последний раз, когда я обедала в клубе «Танлинь», у меня больше часа ушло, чтобы добраться от столика до выхода. Мой дружок тогда просто с ума сошел. — Мод преувеличенно небрежно пожала плечами. — А вообще, о чем я беспокоюсь? Если уж у тебя полно друзей, то почему бы не поболтать с ними? Просто мой дружок был ублюдком, ну, из этих… — Мод двинулась вперед, продираясь сквозь длинную вереницу людей, терпеливо дожидавшихся своей очереди, чтобы войти в театр. — Из Йеля, — бросила она через плечо, поясняя недосказанное, с небрежностью охранника, запечатывающего вход в банк.

Сразу же у входа в зал, где уже погасли огни, стоял индус, проверявший билеты. Мод показала ему пропуск — индус кивнул. Тут Цю заметил китайца, стоявшего рядом с контролером. Когда их взгляды встретились, китаец поднес большой палец левой руки к уху и почесал его, Цю тут же потер правое плечо левой рукой, использовав для этого только средний и безымянный пальцы. Весь обмен жестами занял не более секунды.

— Пожалуйста, идите за мной. — Китаец повел их вдоль первого ряда и усадил прямо напротив сцены. Представление уже началось, но шум в зале едва ли стал тише. Мод, довольная, уселась в кресло и стала объяснять Цю сюжет оперы.

— Это такая женщина, она белая змея и живет на небе, понимаешь? Ну вот, и у нее есть служанка, конечно, и вот она спускается на землю, ну и влюбляется тут, ну и ребенок, конечно, потому что в те времена не было контроля над рождаемостью, сечешь? Но священник говорит, что она должна вернуться на небо и оставить своего дружка и ребенка, и они хватают ее после большой драки и сажают в корзину, потому что она змея, сечешь? А ее сын потом учится, и все такое, и однажды ей разрешают спуститься на землю повидать его, но потом она снова должна вернуться на небо. Понял?

Цю надменно фыркнул. Он должен был признаться, что очень любил оперу. В школе он однажды исполнял второстепенную роль в спектакле на выпускном вечере. Они тогда ставили «Красный фонарь». Это была «образцовая опера», написанная самой Цзян Цин — женой председателя Мао. С классическими операми, шедшими до культурной революции он не был знаком. Однако он понял, что понять суть происходящего не составит труда, потому что по краям сцены были установлены табло, на которых «бегущая строка» передавала содержание либретто. Звон гонга и цимбал стих, сменившись более мелодичной музыкой — играли на эрху, и Цю начал потихоньку расслабляться. Но вдруг кто-то подергал его за рукав. Он вздрогнул, увидев человека, проводившего их на места. Тот сидел рядом.

— В следующем ряду, — тихо прошептал китаец. — Справа от вас. Трое у прохода.

Цю выждал, когда закончится ария главной героини — Белой Змеи, и, воспользовавшись загремевшими аплодисментами, спросил:

— Сфотографировали?

— Да. Уже послали.

— Когда?

— Завтра рано утром.

— Тогда ты свободен.

Цю пришлось ждать почти час до первого антракта, когда, извинившись перед Мод, он смог отправиться на поиски туалета. За те пять секунд, что он шел вверх по проходу, он сумел рассмотреть нужную группу людей. Двое были ему хорошо знакомы — они были директорами Советского Коммунального банка из местных отделений, и он изучил их досье. Третий озадачил Цю. Это был человек лет шестидесяти, со строгим бесстрастным лицом, и Цю беспокоило, что, хотя мужчина казался ему знакомым, он никак не мог припомнить его имя. И чем дальше Цю думал об этом человеке, тем меньше он ему нравился.

На следующий день пошел дождь. Серые облака низко нависли над городом, и, пока сингапурцы добирались до своих рабочих мест, они успевали вымокнуть до нитки. Потоки воды били отвесно, переполняя водосточные канавы, заливая тротуары и превращая улицы в каналы, по которым было бы удобнее передвигаться на сампанах, чем на автомобилях. Мрачный день, думал Саймон Юнг, пока водитель свернул на Киллини-роуд, проехал мимо почтамта и погнал машину к Ривер-Валли-роуд. Саймон вспомнил о Цю. Подошла следующая стадия процедуры возведения стены вокруг Гонконга. Сегодня Саймону предстояла встреча с русскими. Он открыл «Стрейт таймс», пробежал заголовки и нашел страницу с финансовой рубрикой. Теплый дождь все лил и лил сквозь кроны буйной растительности: пальм, акаций, бамбука. Влага впитывалась в почву, и гнилостный запах распространялся вокруг, испарения почти душили, забивая ноздри.

Они выехали загодя — дорожные условия стали плохими, поэтому водитель ехал медленно, свернув на Ким-Сен-роуд. «Мерседес» пересек реку Сингапур и сразу же повернул направо. Мистер Ни указал рукой в окно.

— Это там.

Саймона внезапно охватило любопытство, и он подался вперед. Сквозь завесу дождя он разглядел ворота: две квадратные каменные колонны заканчивались сверху стилизованными фигурами драконов. К колоннам крепились зеленые металлические ворота, одна створка которых была открыта. Густые заросли деревьев и кустарника тесно обступили подъездную дорожку, закрыв здание в глубине двора. Водитель въехал в ворота и начал петлять по дорожке, разматывавшей свои изгибы под покровом мокрых ветвей. Наконец автомобиль остановился под навесом, и Саймон вышел. Слева от него оказался сад, подъездная дорожка полукругом огибала газон, в центре которого располагался восьмиугольный каменный фонтан.

Поодаль чуть в стороне от фонтана высилась раскидистая шелковица, в тени которой притаился старый дом с крытой верандой. Металлические перила и стояки разъела ржавчина, казалось, того и гляди, все обратится в ржавую пыль.

— Прежде здесь была гостиница, — пояснил мистер Ни. — То есть в ту пору, когда мой дед приобрел этот дом.

Саймон, стоя спиной к мокрому саду, окинул взором двухэтажное беленое строение со светло-зелеными оконными переплетами и сваями. Оказалось, что он не фасад рассматривает, полагая, что стоит под навесом, а фактически ступил в помещение и находится на веранде с покатым полом, вымощенным плиткой, — очевидно, легкий уклон обеспечивал сток дождевой воды. В каждом конце веранды имелись огромные проемы безупречной арочной формы, выполнявшие роль окон с подъемными теневыми шторами наподобие жалюзи. Вдоль всей балюстрады стояли высокие напольные вазы с причудливыми растениями. Однако во всем ощущался упадок, даже запустение, и сквозила печаль. Бетонная подъездная дорожка совсем растрескалась, как и бордюр по краям газона, давным-давно не стриженного. Правда, за кронами деревьев, похоже, кто-то ухаживал, но Саймон безошибочно угадывал невеселое будущее сада: некогда ухоженный и прекрасный, он вскоре превратится в городские джунгли.

— Вам нравится, а?

— Великолепный дом, мистер Ни. Я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с ним.

— В Сингапуре теперь почти не осталось ничего подобного, мистер Юнг. Так жаль. Я скоро потеряю его. Знаете, Мод и я выросли здесь.

— Скоро потеряете? — переспросил Саймон. — Вы намерены его продать?

— Да. Дом служил мне последнее время в качестве конторских помещений. Я все еще держу пару комнат вон там, в том крыле.

Саймон взглянул туда, куда показывал старик: входная дверь окована железом, а на окнах решетки.

— Мне ведь теперь уже не нужен офис, — сообщил мистер Ни с грустью, — поэтому мы вынуждены продать имение.

— По-моему, любой подрядчик руку правую отдаст, чтобы заполучить такое место.

— Я тоже так думаю. Покупатель, без сомнения, снесет дом и построит на его месте круглый розовый небоскреб этажей так в пятьдесят. — Ни пожал плечами.

— Прошу вас, входите.

Саймон поднялся вслед за хозяином вверх по лестнице. На площадке по бокам от двери стояли бамбуковые кресла. Мистеру Ни понадобилось три ключа, чтобы отпереть.

— Входите, пожалуйста, — сказал он, пропуская Саймона.

Саймон поставил кейс на пол и осмотрелся с нескрываемым удивлением. Он бывал во многих китайских домах, но впервые попал в такой, где все дышало древностью. Прямо перед ним находился семейный алтарь предков, накрытый красно-сине-золотой материей, на нем поднос с четырьмя высохшими апельсинами, ваза с давно увядшими цветами и две латунные подставки для благовонных палочек. На стене висела черно-белая фотография старой женщины.

— Моя мать, — пояснил мистер Ни. — Она умерла три года назад.

— Я вам сочувствую.

— Спасибо. Однако это стало хорошим облегчением под конец. Когда она умерла, с ней умерла целая эпоха. Теперь мы можем продать дом, когда мне это понадобится.

Саймона заинтриговало, почему он употребляет то «мы», то «я» — этакий отец-император и домочадцы слуги.

— И что, время уже настало? — спросил он, зная, что мистера Ни не покоробит этот вопрос.

— Почти. Нам предложили хорошую цену, но я, конечно, запросил больше. Мы получим ее. В конце концов.

Саймон усмехнулся: когда укрываешь налог с прибыли и уклоняешься от контроля за перемещением средств, то лучше ничего не брать на себя. В таком случае, разумеется, — «мы», семья…

— Пойдемте. Конечно, дом был на замке в течение нескольких месяцев, но мы сделали, что могли, чтобы вы чувствовали себя здесь удобно.

И мистер Ни повел Саймона дальше. Гость мельком заметил два больших помещения справа и слева, в одном из которых углядел большую деревянную китайскую кровать, явно неудобную, и оказался в удивительной комнате, настоящем музее — у него уже не было времени отвлекаться на все остальное.

Стены выкрашены в бледно-зеленый, того же оттенка, что и ставни на окнах; белизну потолка подчеркивают потолочные балки через всю комнату; темно-коричневый паркетный пол сложного набора словно инкрустирован, а на нем иероглифы и сцены из классических произведений; высокие и узкие окна и двери, которых в комнате множество, снаружи защищены железными решетками, а изнутри шторами, закатывающимися вверх. Над головой Саймона, залюбовавшегося антикварным убранством помещения, медленно вращались два вентилятора. Воспринять сразу все детали обстановки оказалось нелегко — здесь было много такого, на что стоило посмотреть…

Мистер Ни включил свет, и зажглись шесть светильников, по две лампы в каждом. Запыленные стеклянные плафоны в форме гиацинтов смягчали освещение. На стене двухъярусный алтарь, по бокам которого вертикально висели длинные рамки, а в них изящно выполненные каллиграфические надписи — парные изречения.

— Мы тут немного прибрали, — сказал старик между прочим.

— Надеюсь, это не доставило вам слишком больших хлопот.

— Никаких хлопот. Честно говоря, мистер Юнг, я не хотел бы, чтобы сведения об этой сделке просочились наружу. Полагаю, вы придерживаетесь такого же мнения. Я много раз отмечал ваше умение сохранять в тайне деловые операции. Вот почему я не стал назначать встречу в офисе СКБ, впрочем, так же, как и у меня дома. Вы слишком заметная фигура в Азии. А встреча в этом месте не привлечет особого внимания — по крайней мере, я на это надеюсь.

— Благодарю вас. Я и правда не могу позволить себе роскошь поставить посторонних в известность об этой встрече.

— Прекрасно. Я смотрю, вас заинтересовал портрет моего дедушки.

— Прошу прощения, но это так. — Портрет висел прямо над алтарем. — Очень хорошо написан.

— Да, неплохо, неплохо. Вы читаете по-китайски так же хорошо, как говорите?

— Нет, не очень.

— Парные надписи символизируют его достоинства, которых, разумеется, было немало. В конце концов, он ведь был моим дедом. Правда, некоторые из его достоинств сейчас не слишком популярны. — Ни вздохнул. — Он был сановником при дворе императора. Пожалуйста, не спрашивайте меня, какую должность он занимал, потому что я не имею об этом ни малейщего представления. Он уехал из Китая с тремя женами и двадцатью двумя наложницами и осел здесь, в Сингапуре, где ему улыбнулось счастье. Он был очень дальновидным человеком. Не многие лица его ранга и положения имели мужество и мудрость уехать в ту пору, когда их дела шли успешно и там. Двадцать две наложницы, вы можете себе представить? Лично мне и одной жены достаточно. А мистеру Ли, нашему премьер-министру, вообще не нравятся жены. Ведь от них появляется так много детей…

— В Пекине это тоже не нравится…

— Мистер Юнг, у меня достаточно своих забот, чтобы не беспокоиться о проблемах Китайской Народной Республики. Пожалуйста, не позволяйте нашему доброму другу Цю увести вас в этом направлении. Бизнес есть бизнес. Сделка есть сделка. Я не сентиментален.

Саймон продолжал рассматривать комнату. В ней было с избытком массивной китайской мебели черного дерева, украшенной перламутром, был и низенький японский столик, на котором лежала стопка пожелтевших газет. У дальней стены помещался обычного вида круглый обеденный стол, на котором стояла пара графинов с водой и несколько стаканов, а подле стола шесть стульев с жесткими сиденьями. Обстановка казалась несколько несоответствующей для предстоящих переговоров, но Саймона она не смущала: он ведь намеревался проложить мосты межцу Востоком и Западом, увязав традицию и современность, так что данное помещение вполне подходило для подобной встречи. Символом контакта древности и цивилизации может служить именно такая комната, сохранившаяся в динамично развивающемся городе-государстве Сингапуре.

— Пришли остальные участники встречи, мистер Юнг. — Саймон услышал визг тормозов перед домом, и сердце его забилось быстрее. — Мистер Цю уже наверху. Он все подготовил для записи переговоров. Пожалуйста, имейте это в виду.

— Хорошо.

На веранде зазвучали шаги. Саймон вернулся за оставленным кейсом, мистер Ни успел тем временем отлучиться на мгновение и вернулся с тремя мужчинами.

— Мистер Юнг, позвольте представить вам мистера Тана… — Прежде чем господин Ни завершил ритуал представления, Тан, опережая дальнейшие рекомендации старика, шагнул вперед, пожал Саймону руку и назвался:

— Директор филиала Советского Коммунального банка в Сингапуре. Я очень рад.

— Мистер Го, исполнительный директор и глава кредитного ведомства.

— Как поживаете, мистер Юнг?

— И мистер Борисенко из Москвы, заместитель директора банка по региону Юго-Восточной Азии.

— Рад с вами познакомиться, мистер Борисенко. Искренне надеюсь, что вы проделали такой длинный путь не только ради меня.

Борисенко разлепил губы в мимолетной улыбке, но словами не отреагировал на любезность Саймона. Это был высокий хорошо сложенный мужчина с серо-стальными глазами, задумчивым и не слишком приветливым выражением лица. Его крупные руки казались несколько грубоватыми для банкира, но хмурое лицо вполне соответствовало его профессии. Вот человек, привыкший работать с деньгами, подумал Саймон. Любитель полистать балансовые отчеты на сон грядущий, а может, и пару каталогов для разнообразия.

А впрочем, такое представление о нем, пожалуй, не совсем верно, тут же сообразил Саймон. Не слишком-то он типичный банкир. В то время как двое его спутников были в белых рубашках с коротким рукавом, галстуках и серых брюках, демонстрируя стандартную форму сингапурских бизнесменов, Борисенко щеголял в рубашке светло-кремового цвета.

— Пожалуйста, садитесь. — Господин Ни обратился к присутствовавшим на кантонском диалекте, а господин Тан тут же перевел его слова на английский.

Трое банкиров расположились по одну сторону обеденного стола, Саймон уселся напротив, а старик неспешно занял место в торце, явно не кичась своей ролью посредника.

Саймон оказался за столом лицом к окнам, а трое прибывших сели спиной к свету. За окнами продолжали низвергаться потоки дождя, и освещение душной комнаты было слабым, так что лица партнеров оставались почти в тени.

Старик взял слово, открыв переговоры:

— Господа, разговор будет идти по-английски. Я не владею им в достаточной степени. К тому же моя функция выполнена: я свел вас друг с другом. Я могу и удалиться. Пожалуйста, выскажитесь, считаете ли вы мое присутствие обязательным?

— Я думаю, мы предпочли бы, если бы вы остались, мистер Ни, — ответил Тан, который, похоже, возглавлял делегацию банка. Говорил он медленно, чтобы старик успевал понять сказанное. — По крайней мере, на этой стадии предварительного обсуждения вопроса… — Он сделал ударение на слове «предварительного».

— Я остаюсь. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Если потребуется моя помощь, я — рядом.

— Ну, разумеется. — В голосе Тана слышалось уважение. Было очевидно, что СКБ, по крайней мере, в нынешней ситуации, чем-то обязан господину Ни. Догадавшись об этом, Саймон испытал непонятное облегчение.

— Мистер Юнг, мы изучили письмо, направленное в наш адрес вашей компанией. Это, если можно так выразиться, впечатляющий документ.

— Благодарю вас, мистер Тан.

Китаец оперся локтями о стол и положил на сведенные вместе руки подбородок. Саймон решил, что Тану около пятидесяти пяти. Он носил массивные очки в черной оправе с толстыми линзами, благодаря которым глаза его казались больше и напоминали овальные мраморные шарики из детской игры. Седеющие пряди волос над выпученными глазами слегка курчавились — мистер Тан явно делал перманент не так давно. Он говорил по-английски с легким американским акцентом, который, без сомнения, хорошо встречали в Сингапуре восьмидесятых.

Го, который был моложе, напротив, уже начал лысеть: волосы на его макушке заметно поредели. Саймон заметил, что Го не спускает глаз с Борисенко. Русский слегка отодвинул свой стул от стола и сидел нога на ногу, сцепив руки на колене и намеренно отстранившись от участия в разговоре.

Тан продолжал:

— Обычно на этой стадии переговоров мы задаем вопросы чисто технического характера.

— Я готов к этому.

— Я и не сомневаюсь, мистер Юнг. Но ваше письмо столь подробное и точное, что вопросов с нашей стороны почти нет. Поэтому мы хотели бы, если это возможно, поговорить в более широком аспекте.

— Прошу вас…

— Мистер Юнг. В последние три года или около того в производстве оборудования для опреснительных заводов наметилось снижение уровня требований, предъявляемых к изделиям этого типа. На чем основывается ваша уверенность, что вы сумеете достать оборудование, которое потребуется для осуществления этого проекта, не говоря уже о приемлемых ценах.

— Моя уверенность достаточно обоснована. Я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду. Например, «Пеглер-Хэттерслей индастриэл дивижн» уже некоторое время отмечает снижение спроса на поставки их товаров.

— Вы собираетесь иметь дело с ними?

— Не исключено. Но поначалу я рассчитываю обратиться в «Даелим индастриэл».

— Это в Корее?

— Да. Довожу до вашего сведения, что они участвовали в проекте по Саудовской Аравии, который был временно законсервирован.

— Совместно с «Мицуи энджиниринг», «Шип билдинг» и «Сумитомо»?

— Верно. Это предприятие намеревались построить в Ираке, что по условиям несколько приближается к Гонконгу. Опыт, который они приобрели, будет чрезвычайно полезен для нас.

— Каков был бюджет этого проекта?

— Триста сорок четыре миллиона долларов США.

— Но это было два года назад.

— О, конечно, по нынешним расценкам это будет намного дороже.

— Насколько это обставляет ваши расчеты, мистер Юнг?

— Я учел все это, мистер Тан. Все поправки на инфляцию вы найдете в приложении «С». — Саймон потянулся за своим кейсом. — Строго говоря, все эти цифры месячной давности. Сейчас я прогоню их через компьютер, если позволите, и мы получим все значения на сегодняшний день.

Он открыл кейс и достал портативный компьютер серии «Д-Ай-Сторфрэйм-П». Саймон пробежал пальцами по клавиатуре, и на экране, вделанном в откидывающуюся крышку, появились конечные цифры. Го подался вперед, в его глазах вспыхнул огонек алчного восхищения.

— Хорошая игрушка, — прокомментировал он, и Саймон улыбнулся.

— Стараемся. Так… вот… при нынешнем увеличении это дает нам… Пожалуйста, мистер Тан. — Он развернул компьютер так, чтобы все трое видели экран.

Тан сделал пометку у себя в блокноте и спросил:

— А что с базовым оборудованием, мистер Юнг? Должен сказать вам, что мы предпочли бы иметь дело с японцами.

— A-а, вы имеете в виду «Хитачи цзосен».

— Совершенно верно. Они разработали прекрасную многоступенчатую технологию очистки морской воды, и мы предпочли бы иметь дело именно с ними, а не с «Вестинхаус», если говорить об авторстве изобретения.

— Я понимаю. Завод, построенный ими в Омане, дает неплохие показатели: двадцать две тысячи восемьсот тонн воды в сутки, если память мне не изменяет.

— Совершенно верно. Вы знаете свое дело, мистер Юнг.

— Я обязан его знать, мистер Тан. Я готовил этот проект долгие годы. У меня не будет никаких возражений по поводу «Хитачи цзосен».

Тан кивнул и вполоборота повернулся к Го, который в задумчивости сморщил губы.

— К-ха, мистер Юнг… Может быть, перейдем к деталям, если вы не возражаете?

Саймон развернулся к нему, весь внимание.

— Вы рассчитываете получить кредит в сто миллионов фунтов, не так ли?

— Да.

— Что вы выставляете со своей стороны?

— Управление проектом, экспертизу и пять миллионов наличными первоначально.

— Сто миллионов — это куча денег, мистер Юнг.

Саймон улыбнулся, но промолчал. Го продолжал:

— Поправьте меня, если я неправильно представляю всю эту механику. Вы собираетесь учредить новую компанию, а?

— Да. Строительство будет вести новая компания.

— И новая компания берет весь кредит, а?

— Верно.

— И какой залог предоставит эта новая компания?

— Никакого. Залог будет предоставлен из других источников.

— Земельный участок?

— На это нет возможности, мистер Го. После истории с Эдди Вонгом и вашими коллегами из Московского Народного это невозможно.

Го проворчал что-то себе под нос и, словно примиряясь с обстоятельствами, кивнул:

— Ладно. Мы понимаем… Земельные участки отпадают. Тогда что вы нам предложите вместо этого, мистер Юнг?

Саймон улыбнулся, но не спешил с ответом. Он соображал, как получше разыграть свою единственную козырную карту, зная при этом, что есть только один способ.

— Я представлю в качестве залога двадцать акций учредителей Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации, мистер Го.

Тишину, повисшую в комнате, нарушал только ровный шум дождя. Саймону показалось, что он присутствует при вынесении приговора военным судом. Это напомнило ему зал, существующий на Сингапуре, где был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Японии во Второй мировой войне. Трое мужчин напротив были неподвижны и немы, словно все трое вдруг внезапно скончались.

Саймон неожиданно для себя обнаружил, что смотрит на Борисенко. Русский продолжал разглядывать свои руки, будто не обращая внимания на происходящее вокруг, но Саймон знал, что двое других ждут его знака. А знака все не было.

Господин Го спросил:

— Могу я задать вам несколько вопросов, мистер Юнг?

— Пожалуйста.

— Какой характер носят ваши связи с КНР? Как получилось, что они готовы иметь с вами дело в этом вопросе?

— Моя приверженность англо-китайским торговым контактам широко известна, мистер Го.

— И это все?

— Существует и определенное понимание перспектив «Дьюкэнон Юнг» после тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

— Мы предполагали это. И в чем оно состоит?

— Я не могу говорить об этом без особого разрешения на то моих торговых партнеров в Пекине.

— Такой ответ, мистер Юнг, не устраивает присутствующих здесь господ. Вы рассчитываете на русские деньги под китайский контракт? Вы знаете, мы не можем пойти на это.

— Это ваш ответ?

Го уловил оттенок сожаления на лице Саймона и несколько секунд помолчал. Затем он спросил:

— А почему бы вам не обратиться к вашему отцу? Что вдруг случилось с деньгами Корпорации?

— Потому что мой отец не рассматривает КНР в качестве приемлемого торгового партнера ни в данный момент, ни в обозримом будущем. И вам это известно, мистер Го. На сегодняшний день все в Азии знают об этом.

— И потому, если «Д.Ю.» намерена взять у Корпорации кредит, то она обязана увязывать свою деятельность с проектами, которые не вызовут возражений у вашего отца?

— Это сказали вы, мистер Го.

— А что скажет он, если мы предоставим вам кредит в сто миллионов фунтов?

— Иисус Христос Всемогущий!

Борисенко рассмеялся. Оба китайца посмотрели в его сторону, ожидая какого-то знака, но он по-прежнему не выказывал ни одобрения, ни порицания услышанному, продолжая изучать свои руки, словно от них шло какое-то гипнотическое воздействие и он не мог оторвать взгляд от этих рук.

— Мы бы хотели достичь определенной ясности в этом вопросе, мистер Юнг, — заговорил Тан, и Саймон снова обратил взор в его сторону.

— Я слушаю вас, — сказал он.

— Мы бы хотели, чтобы ваши долгосрочные депозиты задержались, как минимум, на три года.

— Один год.

— Два и возможность продления на третий.

— Хорошо, но только, если проценты будут выше, чем стандартные ставки на депозиты такого же размера и при том не менее чем на одну восьмую.

— Давайте договоримся на том, что это условие делает дальнейшее обсуждение вопроса не лишенным смысла и здесь есть тема для дальнейших дискуссий.

— Что-нибудь еще?

— Все ваши «короткие деньги» должны помещаться в какой-либо из гонконгских банков, мы будем время от времени указывать, в какой.

— И во что это выльется?

— Обычные ставки по «коротким деньгам».

— А!

— Только не ставки «Д.Ю.», которые ваш отец позволяет назначать вам самому. Вы не потеряете на этом, мистер Юнг.

— Я должен обдумать это, мистер Тан. Хорошенько и долго поразмыслить над этим.

— Боюсь, что это не предмет для торга, мистер Юнг.

— Я бы хотел внести пункт о том, что сделка не может быть аннулирована до завершения проекта.

— Вполне возможно, что мы придем к соглашению по этому поводу, но все же, мистер Юнг, мы хотели бы услышать ваш принципиальный ответ.

— Я настаиваю, что должен обдумать это. Что-нибудь еще?

— Приоритетные права на финансирование в течение пяти дет всех долгосрочных и среднесрочных проектов «Д.Ю.» по строительству на условиях, не худших, чем те, которые были предложены для финансирования опреснительного завода. Условия должны быть зафиксированы в независимом лондонском нотариате на случай возникновения разногласий.

— Нет проблем.

— Обязательство по невозвращаемым комиссионным банку в размере пятисот тысяч долларов США и ваше обязательство начать строительство в трехмесячный срок с момента подписания контракта.

— Хорошо.

— Меморандум о залоге всех акций учредителей, которыми вы обладаете сейчас и всех подобных ценных бумаг, которыми вы будете обладать в будущем, где будет особо оговорено, что в любом случае невозврата кредита поверенный будет иметь право продать их и незаполненный трансферт на эти паи.

— Зачем вам будущие акции, мистер Го? Разве тех, которыми я обладаю сейчас, для вас недостаточно?

— Стандартная банковская процедура, мистер Юнг.

— Понятно. Хорошо, я согласен.

Трое мужчин, сидевших через стол, явно расслабились — обмякли, словно из них воздух выпустили.

— Контроль над всеми активами и предприятиями «Д.Ю.», которые будут выступать в качестве залога…

— Нет.

— Мистер Юнг, вы должны понимать, что наши акционеры…

— Я сказал «нет». Вы получите акции, мистер Тан. Соглашайтесь или отказывайтесь!

Воцарилась тишина.

— Мистер Юнг, какова, по вашему мнению, стоимость этих акций? — подал голос мистер Го.

— Шестьдесят миллионов фунтов стерлингов в денежном измерении, и куда больше — для того, кто заинтересован в делах концерна, а также еще больше для того, кто собирается принимать участие лично или через своего представителя в работе Совета директоров, обладая правом голоса при решении вопроса о закрытии. Все зависит от того, кто их покупает и чего хочет покупатель. В случае невозврата кредита — а такое вряд ли случится — вы получаете место в Совете директоров банка, который, если верить слухам, в следующие пять лет покинет Гонконг и обоснуется здесь, в Сингапуре, вступив таким образом в прямую конкуренцию не только с СКВ, но и Московским Народным. — Саймон адресовал свою улыбку персонально Борисенко. — Я думаю, что Корпорация уничтожит вас примерно за десять дней. Может быть, за одиннадцать: мой отец очень предусмотрительный человек.

В комнате опять повисла тишина.

— Итак, мистер Юнг, вы хотите получить кредит с заранее оговоренными условиями. Двадцать лет, со скользящими ставками, которые будут уменьшаться, пока завод не вступит в строй, идет?

— Да.

— В случае перемены условии и возникновения форсмажорных обстоятельств согласитесь ли вы пересмотреть условия договора?

— Не вижу причины, почему нельзя будет пойти на это, если проект будет запущен и начнет окупаться. Особенно тогда, когда в полной мере наладится наше партнерство с Пекином. Многие инвесторы, из тех, что сейчас сворачивают свои дела, к тому времени вернутся, стремясь вступить в деловые отношения с любимой фирмой правительства КНР.

— Вы уверены, что сможете добиться этого? — спросил Мистер Го.

— Вполне уверен.

— Тогда почему все ваши партнеры не хотят вкладывать в вас свои деньги прямо сейчас, а?

— Мистер Го, я уже сказал, что не могу впасть в обсуждение тонкостей своих особых контактов с Китаем. Но неужели так трудно найти ответ на ваш вопрос? Неверные расчеты времени. В ближайшие десять лет, когда Гонконг свыкнется с новыми политическими реалиями, все будет по-другому.

— Так чего ради мы должны рисковать?

— Рисковать? Имея двадцать акций учредителей у себя на руках, в ваших хранилищах? Это я рискую, мистер Го, а отнюдь не вы.

Борисенко поднял одну руку с колена и кашлянул себе в ладонь. Тан тут же хлопнул ладонями по столу.

— Благодарю вас, мистер Юнг. Наш разговор был очень полезен и продуктивен. Помимо всего прочего, мы также весьма признательны вам за то, что вы приехали сюда, в Сингапур, для встречи с нами.

— Было бы не слишком предусмотрительно встречаться в Гонконге. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, джентльмены, о необходимости держать нашу встречу в секрете?

— Мы согласны: секретность абсолютно необходима для обеих сторон. Если наши клиенты и акционеры узнают, что мы рассматриваем вопрос о предоставлении кредита такой величины, они начнут нервничать.

— То же самое и в моем случае, плюс дополнительные поводы для беспокойства в чисто политическом аспекте. Там, откуда я родом, деньги, за которыми стоят русские, не очень-то популярны.

— Я понимаю. Ну что ж, теперь нам необходимо обдумать все то, что мы узнали от вас за время нашей беседы. Однако мы можем обещать, что ответ вы получите в течение трех дней.

— Это очень скоро. Благодарю вас.

— Не за что благодарить, мистер Юнг. У нас висит балансовый отчет. Коли мы собираемся заключить такую крупную сделку, то не в наших интересах затягивать изучение вопроса и проработку всех деталей. Вы должны понять, что для нас время имеет довольно большое значение. Мы заинтересованы принять решение по этому вопросу и осуществить все основные операции до конца квартала. Это означает, что мы ожидаем такой же оперативности и от вас.

— Ничего не имею против.

— Если мы примем решение о предоставлении вам кредита, то подробное согласование деталей сделки должно проходить в присутствии наших адвокатов. Наши интересы в Сингапуре представляют «Аллен и Глед-хилл», а в Гонконге «Джонсон Стоукс энд Мастерс». Задействование этих фирм никак не противоречит вашим интересам?

— Нет. Меня будет представлять контора Диконов из Гонконга. Но все условия конфиденциальности должны распространиться и на адвокатов; необходимо обязать их делать ограниченное и определенное число копий с каждого документа и уничтожать все черновики и рабочие записи.

— Таково же и наше пожелание. Хорошо. А сейчас мы не смеем больше обременять вас. — Тан встал. Когда поднялись и остальные, он обратился к сидевшему во главе стола старику: — Мы должны поблагодарить вас за подготовку этой встречи, мистер Ни.

— Ха, с удовольствием…

— До свидания. — Тан снова обратился к Саймону: — Прошу не забывать: фактор времени имеет очень большое значение.

— Понятно.

Саймон наблюдал, как мистер Ни проводил всех до ожидавшей машины. После того, как машина уехала, старик обернулся к Саймону, задумчиво покачивая головой.

— Вы многое поняли из нашего разговора, мистер Ни?

— Кое-что понял, мистер Юнг. Я полагаю, — достаточно для того, чтобы узнать, что мне вовсе не хочется продолжать… A-а, мистер Цю…

Саймон обернулся. Оказывается, Цю бесшумно подошел к нему сзади и остановился подле. Выражение его лица было кислым.

— Ну и что? — спросил Саймон.

— Да, все прошло нормально, я думаю, — ответил Цю. — Но дело приняло неожиданный оборот, мистер Юнг. Я обязан вернуться в Пекин.

На Саймона будто набросили холодное мокрое покрывало.

— В чем дело?

— Русский.

— Борисенко? Что насчет него?.. Матерый — настоящий банкир.

— Вас не удивило, что во время встречи он не произнес ни слова?

— Не очень. Я уже привык к тому, что для китайцев самостоятельность служащих местных филиалов имеет большое значение. Иностранные боссы сидят и не вмешиваются. Так в чем же дело?

— Он никакой не Борисенко. Прошлой ночью мы послали его фото в Китай, а утром получили ответ из Пекина. Я знал, что где-то видел это лицо раньше, но не мог припомнить, где именно. А теперь я вспомнил.

— Так кто же он?

Цю глубоко вздохнул. Под глазами у него отчетливо пролегли черные круги. Похоже, он очень устал из-за бессонной ночи.

— Он — генерал-майор КГБ.

Саймон Юнг рухнул в кресло, стоявшее поблизости. У него перехватило дыхание.

— Вы наверняка ожидали чего-то в этом роде? — спросил он, пытаясь понять смысл происходящего. — Я хочу сказать, что они должны были вмешаться в это дело. Ведь так?

— Нет, не на такой ранней стадии. Еще не сейчас. И не на таком высоком уровне. Вы получите свои деньги, мистер Юнг, это слишком очевидно. В самом деле, похоже, что эта сделка будет оформлена довольно быстро. И тем не менее в данный момент мне необходимо вернуться в Китай и переговорить с теми, кто лучше меня осведомлен об этом… Борисенко. Как я уже сказал, это его не настоящее имя.

Саймон с удивлением уставился на Цю, вдруг осознав, что в китайце появилось что-то новое, необычное. Он выглядел весьма встревоженным.

— Его настоящее имя Крабиков. В течение многих лет он был личным помощником председателя КГБ Олега Казина. Прошу вас, остерегайтесь, мой шурин Саймон Юнг. Неожиданно ваше здоровье стало для меня бесценным.

 

Глава 6

Тан Фэйцзюн родился и вырос в Сингапуре. Он считал, что хорошо знает этот город. Но когда водитель свернул на Ист-Коуст-роуд, китаец вскоре потерял ориентацию настолько, что его охватила дрожь из-за боязни совсем запутаться. По крыше автомобиля барабанил теплый дождь, временами настолько сильный, что шум его заглушал музыку, лившуюся из радиоприемника. Все молчали. Спутник Тана был тактичным человеком: в течение всей поездки он неотрывно смотрел в окно, жуя резинку с таким усердием, будто каждый следующий вдох его зависел от работы челюстей. Тан, ссутулившись, застыл на самом краешке заднего сиденья, стараясь держаться как можно дальше от русского сопровождающего, от которого несло застоявшимся запахом чеснока. Банкир вообще не любил русских. Они были, по его мнению, слишком грубыми людьми.

Тан Фэйцзюн не был любителем приключений. Вечера он обычно проводил дома, с женой и дочерью. Он ждал этой тайной встречи, хотя перспектива не сулила ему много радости. И вот теперь, когда знакомая часть города осталась позади, все его предчувствия, похоже, начали сбываться. Тан постоянно испытывал единственное желание: чтобы его оставили в покое и он смог заниматься своей непосредственной работой. В частности, он спокойно мог прожить без делегации из управления. Обычная годовая проверка — с этим еще можно смириться, но приезд Борисенко — это событие совсем иного порядка. Свалившийся на голову русский встревожил Тана.

Да еще этот странный звонок из Пекина вдобавок ко всем сложностям. Телефон зазвонил ранним утром, послужив границей сна и яви для Тана. Совпадение, ломал он голову, случайно ли это произошло как раз в день его встречи с Борисенко? Или это все имеет какой-то другой смысл? Еще более ужасный?

Машина свернула с дороги, нырнула в заржавевшие металлические ворота и остановилась перед навесом у входа в большое вытянутое вдоль фасада трехэтажное здание. Тан вышел из машины и оглянулся в ту сторону, откуда они приехали. Ничего особенного он не заметил: ухоженный сад с большим газоном, а уже за ним ворота в высокой кирпичной стене; покрытая гравием подъездная дорожка, густо посаженные деревья по другую сторону от этой дорожки.

Русский спутник вышел вслед за Таном из машины и дернул китайца за руку. Тан вздрогнул.

— Давай! — прорычал русский. — Мы опаздываем.

Неосвещенный фасад здания выглядел не очень фешенебельно, но Тан кожей чуял присутствие очень больших денег: не каждый в Сингапуре мог позволить себе содержать такую усадьбу — земля была здесь самым дорогим товаром. Он попытался было сообразить, кому могло бы принадлежать это, но задача оказалась ему не по силам. Богатые китайцы хранили свои ценности в сейфах, которые безмолвствовали так же надежно, как крепкие замки.

Неизвестность продлилась недолго. Как только Тан переступил порог и окинул взглядом обстановку, лицо его, обычно сохранявшее абсолютно бесстрастное и самодовольное выражение, расплылось в улыбке.

Он оказался в борделе.

Но через мгновенье его улыбка померкла — со стороны Борисенко было неприлично приглашать управляющего филиалом в такое место. Однако прежде чем эта мысль успела засесть у него в голове, перед ним возникла высокая метиска, сложившая руки в жест почтения и гостеприимства. В тусклом свете красных бумажных фонариков было трудно определить, сколько ей лет; она могла оказаться любого возраста, начиная с тридцати. Полумрак давал преимущества: ее лицу не грозило слишком пристальное рассматривание. Женщина заговорила низким музыкальным голосом, в котором сквозили вежливость и чувственность.

— Добро пожаловать в чайным домик «Пресыщенное довольство». Следуйте, пожалуйста, за мной. Мистер Борисенко уже здесь.

Хозяйка повела Тана вверх по лестнице. Когда они Добрались до первой площадки и женщина свернула в коридор, Тан от неожиданности вздрогнул: навстречу ему вырос незнакомый мужчина, явно не собиравшийся уступать дорогу. Тан замер, и человек напротив тоже застыл на месте. Спустя секунду, Тан, сообразив, улыбнулся. Перед ним оказалось зеркало.

Женщина неопределенного возраста отвела его в дальний конец коридора, по обеим сторонам которого было много дверей. До него невзначай донеслись приглушенные звуки музыки и мелодичных голосов, но большей частью за дверями было тихо. Тан бесшумно ступал по густому ковру. Когда женщина взялась за ручку последней двери по правой стороне, Тан почувствовал, что его сердце сбилось с ритма, и облизнул губы. В последний раз он посещал заведение такого рода много лет назад. В мозгу его всплыли туманные воспоминания о том, что бывало довольно приятным, но цр без своих осложнений.

Женщина толкнула бесшумно открывшуюся дверь и отступила в сторону, улыбкой дав Тану понять, что надо войти. Он шагнул вперед, и у него перехватило дыхание.

Его окружали зеркала. Дверь закрылась у него за спиной. Он обернулся и оказался лицом к лицу со своим собственным отражением. Зеркала были везде: стены и потолок сделаны из амальгамированного стекла. Он глянул себе под ноги — пол тоже зеркальный.

На мгновение он почувствовал приступ тошноты. Он видел вокруг только свои отражения, бесчисленное множество их. Свет в этой жуткой комнате исходил от тусклых желтых светильников, утопленных в зеркала на разном расстоянии друг от друга, так что кое-где участки зеркал оставались в тени, обеспечивая щадящий оптический эффект в пространстве с жесткой симметрией. Тан судорожно сглотнул и попытался сфокусировать зрение, ища грань между реальностью и ее многочисленными отражениями. У дальней стены помещалась кровать, рядом с ней низкий столик, на котором стояла оплетенная бутыль с янтарного цвета жидкостью; чуть поодаль странного вида кресло, странно напоминавшее те, что обычно встречаются в кабинетах у дантистов.

Кресло было занято. Тан вперил взгляд в расплывавшийся силуэт.

— Мистер Борисенко? — нерешительно предположил он.

Сидевший в кресле ответил не сразу. Фигура, до того пребывавшая в тени, шевельнулась, и над головой сидящего вспыхнула лампа, залив его и кресло световым потоком цвета слоновой кости.

— Добрый вечер, Тан.

Банкира словно парализовало — он не мог пошевельнуться, пока человек в кресле прикуривал сигарету и разглядывал его с явным удивлением. Тан наблюдал, как дымок от сигареты поднимается вверх.

— Мне уйти? — раздался вдруг тихий голос, и Тан опустил взгляд.

Очаровательная девушка у ног Борисенко поднялась с пола. Она была высокой и стройной. Чонгсам из серебристой ткани облегал ее стан, словно кожа.

Борисенко вытянул руку и, после секундного раздумья, опустил ее на правое бедро девушки. Тан не видел ее лица, но что-то в ее позе насторожило его. Она была застывшей — девушка казалась слишком неподвижной, чтобы быть спокойной и владеть собой. Это так не соответствовало юношеским воспоминаниям Тана, что он попытался сообразить, что в ней странного. Те девушки, которых он помнил, были на работе. Те его девушки оставались неизменно вежливы, они могли работать в амплуа девочек-подростков, но они владели ситуацией. Всегда. А эта девушка — нет.

Борисенко лениво провел пальцем по ложбинке между ее ягодицами и убрал руку.

— Да, — тихо сказал он, — пока иди.

Девушка торопливо направилась к двери. Она прошла очень близко от Тана, и он увидел, что она очень молода — ей наверняка нет еще и двадцати — и что ее лицо напряжено. Она не сразу умудрилась открыть зеркальную дверь. Тан чуял, что в этот момент она балансировала на краю ужасной пропасти.

— Подойдите сюда, Тан.

Банкир повиновался и двинулся в дальний конец комнаты, приближаясь к странному креслу. При виде позы, в которой застыл Борисенко, у Тана по коже пробежал холодок: неподвижный молчавший русский напоминал труп. Одна нога Тана непроизвольно начала дрожать, и ему оставалось только надеяться, что Борисенко не заметит и не воспримет это как признак слабости.

Русский велел ему подойти ближе.

— Я хочу показать вам кое-что интересное, — сказал он.

Он щелкнул двумя выключателями, которые находились в правом подлокотнике кресла, и в комнате воцарился мрак. В то же мгновение два больших зеркала в стене за его спиной скользнули вверх, открыв два квадратных проема, из которых струился слабый свет. Борисенко развернул свое кресло на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к стене.

— Смотри, — сказал он Тану.

Китаец увидел соседнюю комнату с огромной кроватью, застеленной черным. Изголовье ложа примыкало к дальней стене. Кровать помещалась несколько ниже по сравнению с уровнем, на котором в кресле расположился Борисенко, и зритель мог наблюдать все, что происходило в соседней комнате. Кроме этой кровати в комнате ничего не было, только портьеры и ковер — белые, как и две подушки на кровати. Под карнизами были спрятаны лампы дневного света.

— Вот такое стекло, — удовлетворенно сказал Борисенко. — Мы их видим, они нас нет.

Тан, не имевший ни малейшего желания что-либо видеть, уставился в пол. Но, когда Борисенко нервно заерзал в кресле, он не смог устоять против желания узнать, что же привлекло внимание русского.

В соседней комнате появился высокий, мускулистый юноша-малаец лет примерно двадцати. На нем был только тонкий красный саронг. Очевидно, юноша вышел из душа, потому что продолжал энергично вытирать полотенцем свои угольно-черные волосы. Затем он сбросил саронг и улегся на кровать, и тут его взгляд на мгновение скользнул в направлении проема. Тану показалось, что в глазах юноши стоит грустная усмешка.

Тан обратился к Борисенко очень тихо:

— Извините, пожалуйста. Я спущусь вниз, а когда вы будете готовы, позовете меня.

— Стой на месте! — Борисенко стиснул левый локоть китайца с такой силой, что в руке его, казалось, на миг прекратилось кровообращение.

— Смотри!

Тан почувствовал себя униженным. Недопустимо, чтобы с человеком его ранга обращались так бесцеремонно, так по-варварски. Однако он не смог заставить себя не видеть — комната, находившаяся за зеркальным стеклом, зловеще манила, приковывая его внимание.

В комнату вошла нагая молоденькая китаянка и легла на кровать рядом с малайцем. У Тана опять перехватило дыхание. Она была совсем юной, лет пятнадцати, не больше, и ее гладкая желтая кожа великолепно оттеняла темную кожу малайца. Против своего желания Тан посмотрел на ее груди, полностью сформировавшиеся… Ногти его впились в ладони, и он замотал головой от презрения к самому себе.

Сначала молодые люди лежали спокойно, повернувшись лицом друг к другу. Они разговаривали, смеялись, касаясь друг друга так безобидно, словно были просто детьми. Потом юноша переместился на спину, подложив подушку так, что оказался в положении полусидя. Девушка продолжала лежать на боку, плавно поводя рукой вверх-вниз, от лобка до груди. Тан был уже не в состоянии запретить себе смотреть на это; он уставился на кровать, будучи не в силах поверить, что все происходит наяву. Девушка теперь ласкала пенис юноши, и… Тан сглотнул, во рту у него пересохло… Она работала рукой отрывисто, но нежно.

Тан взглянул на их лица. Оба смеялись. Очевидно, она спросила юношу, нравиться ли ему то, что она делает, потому что он улыбнулся, кивнул и прикрыл глаза. Девушка села на него верхом, отбросив волосы с глаз. Юноша нежно, но настойчиво пригнул ее голову вниз. Еще ниже… Тан вскрикнул и отвел взгляд, но через мгновение то, что происходило за зеркалом, неотвратимо завоевало его внимание. Голова девушки двигалась вверх и вниз, очень медленно. Вверх и вниз, вверх и вниз… Тан непроизвольно начал качать головой в такт ее движениям, его прошиб пот. Рубашка взмокла, превратившись в холодный компресс.

— А-ах… — тихо всхлипнул Борисенко.

Тан, вздрогнув, посмотрел на него и увидел, что русский массирует себе подбородок кончиками пальцев, надавливая непрекращающимися круговыми движениями.

Китаец опять взглянул в проем и понял, что привело Борисенко в такое возбуждение. К паре на кровати присоединилась та самая девушка, которую Тан увидел, когда вошел. Она показалась ему даже красивей, чем поначалу, особенно без одежды. Она была постарше, чем китаянка, нервная, но более опытная, и работала профессионально. Возможно, ей все это уже прескучило. Она убрала подушку, так что малаец теперь лежал плашмя, нагнулась над его лицом. Нижняя челюсть Тана отвисла. Одновременно происходило слишком много всего, чтобы он мог проследить за всеми движениями. То, что творилось за зеркалом в соседней комнате, распалось в его восприятии на отдельные картины: мельканье и сплетенье рук, ног, пальцев, языков… в разных ракурсах.

Юноша был уже близок к оргазму: тело его резко выгибалось дугой вверх. Он силился продлить контакт с дразнящими его губами первой девушки. Вторая наклонилась вперед, и ее волосы коснулись живота юноши. Она повела руками вниз по его бедрам. Показавшаяся за ее чреслами голова юноши дернулась влево, вправо, потом его губы раздвинулись, обнажив крепко стиснутые зубы. А через секунду рот внезапно распахнулся в беззвучном крике…

С губ Тана сорвался легкий стон, но пока он пытался убедить самого себя в реальности увиденного, Борисенко щелкнул переключателем, и зеркала скользнули вниз, закрыв проем.

Наступило долгое молчание.

— В России, — задумчиво сказал Борисенко, — нет ничего похожего на это. — Он нажал другой выключатель, и комната осветилась. — Вообще ничего в этом роде.

Тан снял очки и принялся тщательно протирать их платком. Он был взбешен. Он чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи. Его трясло.

— Садись, Тан. — Борисенко ткнул вниз сигаретой. Тан обошел кресло и присел на краешек кровати, слишком поздно обнаружив, что она водяная. Борисенко с интересом наблюдал за ним, в его глазах мелькнула искорка — он развлекался, следя за китайцем. Наконец Тан совладал с собой и умудрился сесть прямо. На бортик бассейна. Он постарался улыбнуться. Он знал, что думает его босс: с этого дня Тан его соучастник. Он никогда не сможет отрицать, что был здесь в то время, пока в соседней комнате те трое вытворяли невообразимые вещи…

— Хорошо, что ты приехал, Тан, благодарю.

— Не за что, не за что. — Тан сделал отчаянное усилие над собой и сумел остановить дрожь, которая непроизвольно пробегала по всему телу. Борисенко был хозяином — что ему оставалось делать?

Русский взял себе бокал и с видом ценителя сделал глоток. Он не предложил Тану выпить. Поставив бокал на место, он глубоко затянулся и, свесив голову набок, стал следить за дымом, проплывавшим в желтом луче света над головой.

— Кредит для «Дьюкэнон Юнг»… — наконец сказал русский. — Что ты думаешь по этому поводу?

Тан почувствовал облегчение, вернувшись в знакомый мир бизнеса. Он скривил рот и притворился, что обдумывает ответ на вопрос.

— Он очень велик. Фактически он слишком большой для нас одних.

— Почему ты так считаешь?

— Я не уверен, что банк выстоит в случае невозврата кредита. Сто миллионов фунтов стерлингов… — Тан покачал головой и бессознательно повторил слова своего подчиненного, мистера Го: «Куча денег, куча денег».

Некоторое время Борисенко молча курил. Потом сказал:

— Ты думаешь, что Юнг не вернет кредит?

— Вряд ли. До сих пор он был очень аккуратен в этом отношении.

— Значит, в таком случае риск, о котором ты говоришь, очень невелик, не так ли?

— Да, но…

— Что «но»?

— При таких крупных сделках вообще не должно быть никакого риска, мистер Борисенко.

Во время долгой паузы, последовавшей затем, Тан попытался поудобнее устроиться на краешке кровати, но это было нелегко. Наконец Борисенко нажал кнопку в подлокотнике, и спинка кресла поднялась плавно и абсолютно беззвучно. Тана нервировало это зрелище: сидевший развалясь человек поднимается из положения полулежа, не сделав ни малейшего мускульного усилия. Он отвел глаза, устремив взгляд на стену, и увидел, как дюжина, сотня Борисенко поднимается вверх, словно множество творений невидимого Франкенштейна.

— Ты должен собрать все, — сказал Борисенко. — Ты должен дать ему деньги, Тан. Всю сумму.

Тан походил на человека, которого постигло большое несчастье.

— Всю сумму, — механически повторил он.

— Да. Слушай меня.

Банкир робко поднял глаза на Борисенко. В полумраке оно показалось ему похожим на страшную белую маску театра «Но».

— Я слушаю вас, — поспешил ответить он.

— Он предложил в залог двадцать акций учредителей корпорации.

— Да.

— Нам нужны эти акции.

Тан ошарашенно посмотрел на русского.

— Простите, но я…

Борисенко нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Как страховка. Нам нужны эти акции, чтобы подстраховаться. Мы собираемся заполучить их. В случае, если Юнг не вернет кредит, Советскому Коммунальному необходимо лишить его права выкупа и завладеть кое-чем существенным. Ты понял меня?

Тан был сбит с толку.

— Я не понимаю, с какой целью вы ведете этот разговор, — осмелился сказать он дрожащим голосом.

— Истинная цель и не должна тебя касаться. — Борисенко откинулся на спинку кресла и позволил себе ухмыльнуться. — Для тебя достаточно того, что наши… коммерческие интересы требуют от нас рассмотрения всех возможных вариантов развития событий. Нам нужно сохранить и упрочить наши позиции в Гонконге и после тысяча девятьсот девяносто седьмого года. После того, как Гонконг отойдет к Китаю, мы не будем пользоваться особенной популярностью. Но если с этим кредитом «Дьюкэнон Юнг» дела пойдут не так, то эти акции дадут возможность их владельцу занять место в Совете директоров Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации. Ты только подумай! Такая возможность предоставляется раз в жизни.

Тан ничего не отвечал. Борисенко всмотрелся в его лицо, но не смог понять, что думает китаец. На секунду в голову русского закралась беспокойная мысль: не сказал ли он лишнего?

В это мгновение Тан вспомнил утренний звонок из Пекина. В тот момент он не вполне понял все нюансы сказанного, но сейчас все стало абсолютно ясно. Русский будет искать способ, как сделать так, чтобы Юнг не смог вернуть кредит — вот о чем обиняками говорил звонивший. Слушая пекинца, Тан легко отбросил его рассуждения, как беспочвенные домыслы. Но сейчас он понял, что в Пекине лучше осведомлены о намерениях его босса.

Тан был банкиром всю свою жизнь и знал, что бизнес так не делается. Но он снова вспомнил, каково его собственное положение.

— Я предоставлю им этот кредит, — сказал он, — если вы настаиваете.

— Я настаиваю.

— Могу ли я получить письменное распоряжение на этот счет?

— Конечно. Ты можешь получить все, что тебе угодно в пределах здравого смысла, разумеется.

— Подразумевает ли это полное освобождение от наказания со стороны московского управления в случае невозврата кредита?

Лицо Борисенко затуманилось.

— Нет.

— Могу ли я спросить: почему?

— Как ты сам сказал, Тан, мы говорим о целой куче денег. Это твой банк, твой регион. Мы полагаем, что рассмотрение вопроса о ценности предложенного залога полностью в твоей компетенции и что этот залог сам по себе в достаточной степени является гарантией. Или я хочу слишком многого?

— Нет.

— Есть ведь определенные пределы, Тан. В этих пределах ты можешь рассчитывать на помощь Москвы. Но мы считаем, что ты и сам должен уметь выполнять свою работу, ту ее часть, что целиком и полностью находится в твоей компетенции. Ты понял меня?

— Да.

— Хорошо. И хотелось бы, чтобы ты осознал: Москва рассматривает эту сделку, как самую важную нашу операцию за последние годы. Ты понял это?

— Да, да.

— И ошибка есть ошибка, не так ли?

Тан кивнул головой.

— Будем на это надеяться. Потому что за этот кредит именно ты будешь нести персональную ответственность. Начиная с этого момента никто не должен общаться с «Д.Ю.», кроме тебя. И самое важное, — он покачал пальцем перед лицом Тана, — ты должен взять на себя подготовку всей документации по этому кредиту.

— Я?!

— Да, ты. Старший по должности в сингапурском отделении банка.

— Это раньше не практиковалось.

— И это плохо. Если Юнг изыщет способ не возвращать кредит, то он так и поступит. В этом он ничем не отличается от всех остальных. Поэтому мы должны быть уверены, что у нас все в порядке. Все прорехи должны быть заделаны.

— Разумеется.

— Тан, это не «разумеется». В этом деле ничего нельзя пускать на волю случая, все надо проверять и перепроверять, абсолютно все!

— Я буду следить за этим.

— Ради твоего же собственного блага, я надеюсь, что так и будет.

Тана снова затрясло, но на этот раз от ярости. Никто и никогда не оскорблял его так сильно. А посему китаец проглотил это оскорбление и покорно кивнул.

— И запомни вот еще что… Юнг крепко, слишком крепко дружит с КНР.

— Простите, но какое значение это имеет для нас?

Борисенко перестал сверлить его взглядом.

— Никогда не надо их недооценивать, — медленно выговорил он. — У них везде есть свои люди. Они есть и в Советском Коммунальном. Да-да. — Заметив, что Тан собрался протестовать, он поднял руку. — Они есть даже здесь, в Сингапуре, в этом банке, в твоем банке. Они тоже хотели бы заполучить эти акции. Мы должны сделать так, чтобы они им не достались.

Он снова вперил взгляд в глаза Тана. На мгновение банкир испытал страх, настоящий страх — он снова вспомнил утренний звонок и медоточивый голос на другом конце провода, — но потом он успокоился и встретил пронизывающий взгляд Борисенко, не моргнув.

— Вы можете рассчитывать на меня, — сказал он.

— Хорошо. — Борисенко встал, и Тан не без труда поднялся с кровати.

— В будущем ты будешь держать связь только со мной. — Он протянул руку, и Тан, после секундного замешательства, пожал ее. Когда холодные пальцы Борисенко сжали его кисть, Тан поежился. Они были и холодными, и липкими, и потрясающе сильными. Борисенко не собирался отпускать его руку, и Тану ничего не оставалось, как стоять, будто пойманному в ловушку. — Мы знаем, что ты сообразительный человек, Тан Фэйцзюн, — наконец сказал Борисенко. — Смотри, чтобы твоя сообразительность и на этот раз не подвела тебя.

Русский внезапно выпустил его руку и махнул в сторону двери.

— Скажи мадам, чтобы она принесла мне еще виски.

Тан скрипнул зубами. Он не привык выполнять обязанности официанта в борделе. Но он проглотил и это оскорбление. Ему не оставалось ничего другого, как глотать все.

Машина ждала его у парадного входа. Когда он уселся и захлопнул дверцу, ему показалось, что он снова слышит вкрадчивый голос из Пекина. С внезапным беспокойством Тан ощутил то, чего никогда не испытывал прежде — необходимость принятия решения. Кому он должен подчиняться в этой ситуации?

— О да, — пробормотал он сквозь зубы, когда машина тронулась с места, увозя его прочь, — я предусмотрю все, мистер Борисенко. Я займусь этим… лично.

На втором этаже «чайного домика» мнимый Борисенко наполнил два бокала виски и протянул один из них своему второму за этот вечер гостю.

— Спасибо, — сказал Роберт Чжао.

Русский улыбнулся и хлопнул Чжао по спине. И следа не осталось от властного заместителя директора банка, который несколькими минутами раньше третировал несчастного Тана.

— Вы все слышали? — вежливо поинтересовался он.

— Да. Эти места всегда хорошо оборудованы. Магнитофоны, видеокамеры… Да, все было слышно.

— И что вы думаете?

— Я думаю, что если Тан на самом деле так важен для вас, как и должен быть, по моему мнению, то вы только что допустили величайшую ошибку в своей жизни. Ни один китаец никогда не простит такого с ним обращения, Крабиков.

Русский, заслышав укоризну в голосе гостя, пожал плечами, не вникая в содержание упрека, и любезно улыбнулся.

— Людям надо напоминать, кто у них босс. Я привык делать это.

— Но есть и другие способы, не такие грубые, чтобы продемонстрировать, кто здесь хозяин. Я хочу повторить то, что сказал: не исключено, что вы сорвали сейчас всю операцию.

— Не беспокойтесь по поводу преданности Тана, мистер Чжао. Мы в нем вполне уверены.

— Почему?

— Он был на вторых ролях во второстепенном банке, здесь, в Сингапуре. Мы вытащили его из болота, сделали большим человеком. Он никогда не забудет этого.

— Он может и забыть, если вы будете продолжать обращаться с ним так бесцеремонно. Черт побери, Крабиков, почему вы не прислушиваетесь к тому, что я вам говорю? Вы сказали, что вам нужна моя помощь, мое знание китайцев, но, когда я указываю вам на опасность, вы абсолютно не обращаете на это внимания.

Некоторое время Крабиков молчал. Он хотел было напомнить Чжао, что тот нужен КГБ по единственной причине: им необходимо иметь внутреннего агента и осведомителя в бригаде «Маджонг». Но такая откровенность подразумевала определенную степень доверия к Чжао, а его-то Крабиков как раз и не испытывал. Поэтому он просто сказал:

— В глубине души все люди одинаковы. Тан знает, кем мы его сделали и что мы можем с ним сделать. Ему неизвестно, что к операциям Советского Коммунального банка подключено КГБ. Пожалуйста, не беспокойтесь об этом.

— Если бы я сидел на месте ваших противников в Пекине, Тан стал бы тем самым человеком, которого я пожелал бы привлечь на свою сторону. Единственным нужным человеком.

— Конечно, вы бы так и сделали, — примиряюще пробормотал Крабиков. — Он ключевая фигура в банке. Мы всегда знали, что должность управляющего этим филиалом банка — теплое, но и горячее местечко. Потому мы и выбрали Тана.

— А теперь вы все делаете для того, чтобы оттолкнуть его от себя. — Чжао щелкнул языком, покачав головой. — Вы, русские всегда одни и те же. Бесцеремонные. Грубые. Если бы исход сделки касался только вас, то мне бы дела до этого не было. Но вы забываете, что и я имею свой интерес в удачном завершении этой операции.

— Я вовсе это не забываю. Ну что мне сделать, чтобы утешить вас, мистер Чжао? Мы должны поддерживать чувство дисциплины и ответственности у персонала. Тан это понимает.

— Он слишком совестливый. Если он что-нибудь испортит, это повлечет неприятности.

— А тут ничего и не может испортиться.

— Вы не можете быть уверены в этом на все сто процентов.

— Как же не могу? Послушайте меня, пожалуйста, Дорогой мистер Чжао. Китайская Народная Республика хочет уничтожить Советский Коммунальный банк, и по очень веской причине. Этот банк — наша единственная крупная опорная база на Дальнем Востоке. У нас здесь больше нет ничего существенного. Уничтожьте наш банк, и вы уничтожите все влияние Советского Союза в Юго-Восточной Азии. Поэтому они разработали план разорения банка с помощью этого Юнга и его акций.

— Мне все это известно.

— Вот и хорошо. Подытожим сказанное. Чтобы все прошло по их плану, Юнг должен предоставить нам подлинные банковские документы. Подделки просто не будет. Документы, которые Юнг предоставит Тану, должны быть подлинными.

— Тогда у банка оказывается хорошая страховка, его невозможно будет разорить, и КНР проигрывает эту игру. — Голос Чжао звучал раздраженно. — Для меня так чертовски очевидно, что китайцы намерены провести вас с помощью фальшивых ценных бумаг, предоставив вам «липу» в качестве залога. Как иначе может сработать их план? Но почему же вы не хотите это видеть?

— Потому что вы не правы. Китайцы сделают именно то, что сделал бы на их месте я: они подменят подлинные документы фальшивыми уже на поздней стадии, так что, когда дело будет рассматриваться в суде — а оно неминуемо будет в нем рассматриваться, — залог уже к тому моменту окажется не имеющим никакой ценности. А что произойдет перед этим, не важно ни для кого, тем более для Тана.

— Вы кажетесь очень уверенным в себе, Крабиков. Я надеюсь, что ваша уверенность оправданна. Подменить залоговые документы не так легко, как вам, похоже, кажется.

— Но все же моя уверенность основывается не на пустом месте. Вы слышали, как я давал Тану поручение, он понимает, что он него требуется. Он проверит и перепроверит все документы и не найдет в них никаких ошибок. Через несколько дней, до того как китайцы успеют произвести подмену, я прикажу ему отправить документы в Москву для подтверждения, для аудита или чего-нибудь в этом роде, но только… вместо того, чтобы вернуть их назад, мы оставим их в Москве. У КНР нет возможностей похитить эти бумаги из Москвы, могу вас в этом заверить.

— Надеюсь, что это так, — подхватил Чжао с сомнением в голосе.

Крабиков со смехом развел руками:

— Ну что я могу еще сделать, чтобы убедить вас?

— Убрать Томаса Юнга. Это хотя бы немного восстановит мою уверенность в благополучном исходе безнадежного предприятия. Займитесь им немедленно!

Крабиков, понимая необходимость иметь Чжао преданным союзником, тем не менее почувствовал, что его терпение иссякает.

— А зачем?

— Как только он уйдет со сцены, его сын Саймон получит контрольный пакет акций. Когда это произойдет, борьба пойдет за нечто ценное, ценное по-настоящему. А до этого вся игра ведется за второстепенный пакет.

— Я знаю это.

— А если знаете, тогда какого черта вы не действуете с учетом того, о чем знаете? — Голос Чжао прозвучал на верхних нотах.

— Потому что в этом нет необходимости. Документ, который Юнг предоставит банку, будет подразумевать и отцовские паи, которые он должен унаследовать.

— Мне это не нравится. Зачем полагаться на то, что должно случиться в будущем, если вы можете ускорить его приход?

Крабиков со стуком поставил бокал на стол.

— Вы начинаете злить меня, мистер Чжао, — тихо сказал он.

Чжао вспыхнул и осушил свой бокал одним глотком.

— Я уже говорил вам, — со злобой сказал он, — с китайцами так разговаривать нельзя.

— Я буду говорить с вами так, как мне заблагорассудится. — Крабиков встал и помахал указательным пальцем перед носом у Чжао. — С Томасом Эдвардом Юнгом ничего не случится, пока мы не решим иначе. А если с ним что-нибудь случится, Чжао, хоть что-нибудь, мы будем знать, кого в этом винить. И тогда — я обещаю вам это, — тогда мы действительно будем действовать!

— Значит, вы мне не доверяете? — Прозвучавший вопрос вовсе не требовал ответа. Крабиков промолчал. Чжао долго смотрел на него, потом поставил свой бокал на стол и направился к двери. На пороге он, однако, остановился: — Вы можете угрожать мне, если вам это нравится. Но я ничего не обещаю. Мы будем вынуждены сами заняться Томасом Эдвардом Юнгом.

— Вы это сказали.

— Я это сказал. Его дальнейшее существование вносит ненужные сложности в осуществление наших планов, поскольку, пока он владеет своей долей в акциях, он может заблокировать все наши действия.

— Но как только он уйдет в отставку, он потеряет права на эти акции, и тогда…

— Что бы вы ни говорили, я знаю, что он никогда не уйдет в отставку, никогда, пока дышит. Он найдет способ остаться во главе Корпорации. — Чжао будучи не в силах скрывать злость, стукнул кулаком в зеркальную стену. — Если вы на самом деле хотите завладеть его паями, Крабиков, вам придется убрать его. И сделать это как можно скорее.

 

Глава 7

До назначенного часа у Цю оставалось еще довольно много времени. Он сел в красно-белый городской автобус 101-го маршрута, идущий в сторону парка Бэйхай, заняв место в самом хвосте, чтобы избежать соседства и пытливых взглядов других пассажиров. Ему хотелось все обдумать.

В общем, все обстояло не так уж плохо, но существовала одна загвоздка. С чего это Сунь Шаньвану вдруг вздумалось пригласить его на ленч в ресторан «Фаншань»? Это место служило настоящей приманкой для туристов и славилось в основном тем, что там готовили по рецептам императорской кухни династии Цин, и, как во всех подобных заведениях, тамошние цены имели мало общего с качеством предлагаемых блюд. Но даже несмотря на это, стоило Цю представить себе стол, уставленный яствами, как его рот наполнился слюной. Блюдо из утиных перепонок под названием «Золотая рыбка» — почему бы и нет? Нежные утиные перепонки и золотистый карась, сваренный без скорлупы белок, свинина, горошек, винный соус, — и все это выложено на тарелке в виде золотой рыбки. А на сладкое — сдобные булочки с начинкой из красной фасоли…

И тут Цю осенило: за такие трапезы положено расплачиваться, и не обязательно монетой. Такого рода приглашения означали что-то важное.

Он доехал до Северных ворот бывшего Зимнего дворца, что обошлось ему в пять фэней, и пошел через парк. Время у него еще было. Стояла поздняя осень, но несмотря на прохладные дни, в парке было полно народу. Детей уже обряжали в ватные курточки. Цю дошел до Стены Девяти Драконов и мрачно уставился на длинную вереницу детей, которых вели на экскурсию. Дети шли парами, связанные веревочкой, конец которой держал шедший впереди учитель. Девочки, которые шли в парах слева, были привязаны за правую кисть, а мальчики за левую. Детей одели нарядно, и вся стайка «птенцов на привязи» пестрела красным, желтым, синим. Кое у кого одежда была расшита аппликациями и украшена вышивкой, что явно стоило матерям или бабушкам многих часов неоплачиваемого труда. Цю фыркнул. Похоже, партия изыскивает все возможности, заполнить досуг этих малышей. Дети, по всенародному признанию, составляют «национальное богатство Китая». КПК (партия, как мысленно называл ее Цю) особенно заботится о воспитании подрастающего поколения.

Он остановился у стены, за спиной у него был Императорский дворец, а перед глазами — продолговатая стела, отделенная от пешеходных дорожек металлическими прутьями, преграждавшими с обеих сторон подход к этому произведению искусства. Он любил Стену Девяти Драконов еще с детства. На синем фоне девять пятилапых мифических существ, причудливо извиваясь в вечной пляске, потешали восхищенных зрителей, стоявших на дозволенном расстоянии. Техника исполнения мозаичного панно поражала совершенством: драконы были как живые — чешуя на свитых в кольца или изгибающихся хвостах горела как холодное пламя, расцвеченное голубыми, серебряными и тускло-золотыми языками. Казалось, чудища вот-вот спрыгнут со стены, обуянные жаждой пожирания. Разверстые пасти словно изрыгали: «Однажды мы как прыгнем, как сожрем тебя!» Цю нравились их головы и рожи: все девять существ были преданы делу партии, и глазницы их горели энтузиазмом.

Цю вздохнул и двинулся дальше. «Девять драконов» — по-кантонски звучит как «коулун». Часть Гонконга тоже называется Коулун. Вспомнив об этом, Цю внезапно помрачнел. Его знобило. Зима не за горами: гололед, гололедица, а может, и снег. Он ускорил шаг, почти запыхался. В стылом осеннем воздухе он добрался до причала и, заплатив еще пять фэней, взошел на двухпалубную баржу для экскурсий, доставлявшую туристов на Цинхуадао — Остров цветов.

День выдался превосходный, один из тех, что наступают в Пекине только осенью, да и то не всегда. Над почти лазурными водами озера повисла зыбкая дымка, окутав Цинхуадао волшебным туманом, напоминавшим тончайшую кисею. Цю стоял в носовой части и смотрел, как остров медленно вырастает перед ним, закрывая горизонт. Весельных лодок на озере было уже маловато — сезон прошел, вода стала холодной. Однако самые стойкие из пекинцев еще бороздили спокойные воды, предаваясь философическому созерцанию и медитации на лоне прекрасного. Большей частью это были молодые парочки, искавшие способ уединиться вдвоем, что само по себе стоило некоторого труда в густонаселенном пространстве.

Цю вздохнул. Сам он был теперь избавлен от всех житейских проблем, но это не принесло ему никакого облегчения и радости.

Он никак не мог избавиться от чувства боязни, его пожирал страх, что он может сделать ошибку, и тогда эта новая жизнь развеется, как сон, который спугнули предрассветные лучи. За последние месяцы он многому научился, приобрел практические навыки в новом ремесле, но все же не вполне освоился со своей новой должностью. Цю мечтал о библиотеке с центральным отоплением; да, о библиотеке и кабинете со столом и креслом, и чтобы на столе лежала стопка статистических отчетов и кипы бумаги, на которой он писал бы статьи в научные журналы…

Он встряхнулся, безуспешно пытаясь прогнать уныние, и снова устремил хмурый взор на Цинхуадао.

Над лесистым островом возвышалась пагода Байта, изящный силуэт которой белел на фоне чистого, безоблачного неба. Ребенком Цю много раз бывал здесь, и одним из самых ранних воспоминаний его детства была эта многоярусная белая башня, подле которой любили сидеть его отец и мать, любуясь по воскресеньям на лодочки, плававшие по озеру далеко внизу. В течение всей его жизни воскресенья олицетворяли собой краткие периоды отдыха, редко выпадавшие его семье. Став взрослым, Цю в это время дня среди рабочей недели находился в учреждении. При мысли о своих бывших коллегах, согнувшихся за письменными столами, он ощутил легкий укол совести.

Настроение у него не улучшилось. Зачем это Сунь пригласил его сюда?

Цю сошел на берег и направился к закусочной. У него все еще оставалось время до встречи, а прогулка по воде разожгла аппетит. Он заказал горячие пампушки из сдобного теста, которые в свое время Вдовствующая Императрица запретила своим подданным, превратив их в деликатес придворной кухни.

Он сел на ближайшую скамейку и, осторожно держа в розовой салфетке лакомство, отламывал по кусочку. Его настроение начало улучшаться — сидеть на солнышке было очень приятно. Поев, он задремал.

— А, Младший брат, так вот ты где!

При звуках этого голоса Цю вздрогнул и вернулся к действительности. Интересно, сколько времени прошло?

Он вскочил и, обменявшись рукопожатием с Сунем, попытался украдкой взглянуть на часы.

— Рад видеть тебя, Старший брат. Надеюсь, я не опоздал еще…

— Вовсе нет, это я заставил тебя ждать.

— Ничего страшного!

— Может, поедим?

Съеденные пампушки нисколько не заглушили чувство голода. Цю все еще хотел есть.

— Только если вы сами хотите, товарищ Сунь.

— Хочу, хочу.

Цю плелся вслед за Сунем к ресторану «Фаншань», — павильону, живописно расположенному на склоне холма, поросшего лесом, который щедрая осень раскрасила в великолепные золотые тона.

Из ресторана открывался чудесный вид на озеро. Наступил полдень, и солнце уже сверкало на озерной глади, превратив ее в ослепительное зеркало. Цю достал из кармана солнечные очки, купленные в Гонконге.

— Очень красивые, Младший брат.

Губы Цю искривились в его знаменитой уклончивой улыбке.

— Боюсь, я похож в них на капиталистического хищника.

— А почему бы и нет?

Цю решил в самое ближайшее время проверить свой слух у врача — ему показалось, что он ослышался.

— Все эти нынешние перемены, новые веяния… Повсюду возникают частные предприятия. Неплохой способ борьбы с безработицей, а?

Цю с опаской огляделся по сторонам. Они сидели в обеденном зале под названием «Башня лазурного света». В этот час зал оказался полупустым, но все равно Сунь говорил недопустимые вещи.

— Ха-ха, удивительно, товарищ Сунь.

— Удивительно? — Сунь глянул на него поверх меню. Его глаза за стеклами очков заморгали — он изобразил на лице абсолютное непонимание.

— Я насчет безработицы… Ведь в Китае нет безработных.

Пару секунд Сунь продолжал молча рассматривать своего спутника, а затем отложил меню и опустил руки на стол, покрытый скатертью.

— Чушь! — отреагировал он.

Глаза Цю едва не вывалились из орбит.

— Я знаю, — пояснил Сунь, — этих людей принято называть «ожидающие работы». Такова благозвучная официальная формулировка, но я называю их безработными. С этого дня такой термин должен употреблять и ты. Иногда мне кажется, Младший брат, что ты забываешь о своем новом ранге Красного Дракона. Между прочим, ты получаешь выпуски телеграфных новостей, то есть сводки агентств?

Цю вскрикнул и мгновенно умолк. «Телеграфные бюллетени» представляли собой подборку материалов для партийных руководителей высшего звена и ежедневно распространялись среди членов ЦК КПК и руководства военных округов, являясь этаким аналогом сводки новостей, которую получает на утренних брифингах президент США. В стране, где основная масса населения была лишена доступа к сведениям о самих себе, оставаясь отгороженными от внешнего мира, эти документы являлись далеко не безобидным источником информации. В них таился огромный вред, ибо знания о внешнем мире несли в себе угрозу перерождения и превращения во «вредного элемента».

— Я не думал, что мне разрешено получать их, — признался Цю дрогнувшим голосом. По правде говоря, он и не собирался узнавать это. Все, чего он хотел, так это чтобы ему позволили спокойно заниматься своим делом. — Я думал, что, может быть, материалы внутреннего пользования…

— А что полезного для себя ты найдешь в материалах внутреннего пользования? — В голосе Суня слышалось неприкрытое презрение. — Все эти выжимки из внутренней печати хороши для кадровых работников двенадцатой ступени. Еще раз напоминаю тебе, Красный Дракон, что теперь для тебя все изменилось. Ладно, хватит об этом. Давай закажем густой холодный суп из миндаля, его здесь готовят превосходно.

Несмотря на волнение, Цю почувствовал, как рот его наполнился слюной.

— Какая роскошь! Благодарю вас.

— Не стоит церемониться!

Едва Сунь поднял руку, появился официант. Цю смотрел во все глаза: высокое качество обслуживания — это из ряда вон выходящее событие. Однако официант был так же вежлив, как и проворен. Он не только записал заказ на листочке, но еще и улыбнулся при этом. В городе, в котором даже в лучших ресторанах приходилось ждать по часу, чтобы сделать заказ, это было невиданным явлением. До Цю вдруг дошло, что его спутник бывал здесь прежде, да не один раз. Но он тут же напомнил себе, что Сунь Шаньван много претерпел в свое время, и это только справедливо, что сейчас ему воздается за прошлые страдания.

— Для начала мы выпьем маотая. Вино я закажу позже.

Официант кивнул. Опусти он свою голову на миллиметр ниже, и это был бы уже поклон. Потрясенный Цю смотрел ему вслед, пока тот не исчез за вращающимися дверьми, ведущими на кухню.

— Надеюсь, тебе понравится живой карп, Младший брат?

— Я никогда не пробовал это блюдо, Старший брат.

— Вот как? Они вылавливают карпа из садка, и два повара совместно разделывают его, потрошат, жарят, обкладывают гарниром. Вся эта процедура занимает всего несколько секунд, и в результате при подаче рыбы на стол она все еще трепыхается. Ты знаешь, однажды я видел, как карп открывал рот даже после того, как его объели до костей. Правда, правда! Тут весь секрет в том, чтобы не затронуть определенный нервный центр в мозгу. Да ты и сам увидишь… Кстати, о мозговых центрах. — Сунь достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет и предложил одну Цю. — Я бы хотел поговорить с тобой о Гонконге.

— Хорошо. Мне как раз нужен ваш совет, товарищ Сунь.

— Ладно-ладно. Но сначала давай выпьем.

Официант принес маотай, и Сунь поднял свою рюмку:

— Осуши стакан.

Цю отхлебнул огненной жидкости, опасаясь, сможет ли он после этого сегодня работать. Он не привык к крепким напиткам: водка обожгла гортань, на глазах выступили слезы.

— Мне нравится это место, — сказал Сунь, который, похоже, пребывал в прекрасном настроении. — Императорская кухня, причем самая лучшая. Ты знаешь, что в прошлом веке императору подавали в полдень по сто тридцать шесть перемен? То, что он не съедал, выкидывалось.

Наступило короткое молчание, во время которого двое мужчин размышляли, что принесла Китаю революция.

— Ну, а теперь, — начал Сунь, — давай поговорим. Тобой все довольны. Не говоря уже о твоих выдающихся способностях в математике и финансовом деле, ты очень быстро продвигаешься в освоении практических навыков разведывательного дела. Вот почему я назначил тебе встречу в ресторане: это своего рода поощрение. Кроме того, здесь мы можем свободно обмениваться своими соображениями, расслабившись в приятной атмосфере.

Все это радовало и приятно будоражило, но Цю подумал, что на Западе Сунь Шаньван, будучи начальником, поощрил бы его повышением по службе, и, следовательно, окладом, и, что куда более важно, — неограниченными возможностями. Такое направление мыслей было Цю не свойственно: подобная догадка посетила его впервые, и он решил быть начеку.

— Так ты говоришь, что хотел бы получить от меня совет, а?

— Да, пожалуйста. Могу ли я узнать, слышали вы когда-нибудь о гонконгце по имени Ао? Он был убит…

— А, так Ни рассказал вам эту историю, да?

Цю моргнул.

— Так вы знаете?..

— Да. Об этом есть в досье белого иностранца. Мы все еще расследуем это. Скажу тебе, Младший брат, что у Саймона Юнга такие связи в Китае, которые даже нам не удастся проследить. Отменные у него контакты.

Так! Значит, связи, блат. Цю никогда раньше не слышал этих слов применительно к иностранцу.

— Это необычно, — прокомментировал он.

— Скажем больше: это уникально. Он возвел вокруг себя свою собственную стену. Когда-нибудь этот человек будет для нас очень полезен. Если выживет… Ага, копченая курица!..

Прежде чем снова заговорить, Цю выждал, когда отойдет официант. Странно все-таки: зал уже полон, а столики поблизости никто не занимает.

— Вы думаете, он не выживет?

Сунь пронзительно посмотрел на него, пожал плечами и промолчал. Затем своими палочками выбрал самый большой кусочек курятины с прослойкой розового мяса и подал его Цю. Тот некоторое время задумчиво чавкал, потом сказал:

— Я думаю, он очень крепок.

— Возможно.

— Старший брат, как вы думаете, это он приказал убить Ао?

— Я не знаю. Но в некотором смысле надеюсь, что это так. Нам нужен именно безжалостный исполнитель. Ешь, пожалуйста!

— Спасибо. А что нам делать с Крабиковым?

Сунь поднял брови:

— А почему с ним надо что-то делать? Его присутствие означает, что русские серьезно относятся к этому делу.

— Да, но…

— Эти «но» ничего не значат. Крабиков будет оставаться в Москве, где ему и положено быть. Предоставь мне общаться с ним, это не твоя забота. Куда более важно, насколько умело продвигается Юнг к окончательному решению. Должен сказать тебе, Цю Цяньвэй, что время бежит быстро. — Он нахмурился. — График с самого началам был жестким. А сейчас вдруг возникают еще и осложнения. Мы должны поспешить.

Цю отложил палочки в сторону:

— Он уже почти принял решение. Конечно, и Рид здесь помог, и его жена поможет ему решиться. Он странный человек: иногда я думаю, что коммерческая сторона этой операции для него нечто второстепенное. Он действительно хочет построить этот опреснительный завод. Не могу понять, зачем ему это нужно, но это так.

— Хорошо. Мы можем оказать тебе еще какую-то помощь?

— Х-мм… Вы говорите; что время нас поджимает. В таком случае, надо слегка подтолкнуть Юнга. Ничего резкого и драматического, ничего такого, что заставило бы его задуматься. Просто заронить зерно в почву — вот что нужно. Возможно, вы согласитесь, Старший брат, что настал момент пригласить нашего коллегу Хризантему. Пусть сыграет отведенную ему роль?

— Я и сам подумывал об этом. — Сунь нахмурился и смущенно отвел взгляд в сторону. — Но тут есть сложности… — Послушай, Цю Цяньвэй. С Хризантемой всегда были проблемы, пусть не такие, как с еще одним нашим общим знакомым, и все же…

Цю фыркнул из вежливости, дав понять, что знает, кого имеет в виду Сунь, и сказал:

— Чего от него ждать? Он сидит там в Гонконге и манипулирует денежками… Такие люди всегда портятся. Мы используем их в нашей работе, но они развращены влиянием денег. Однако я всегда считал, что именно он должен оказать решающее воздействие на объект. Я всерьез рассчитывал на него. Я отвел Хризантеме главную роль.

— Я учту это, Цю Цяньвэй. Скажу тебе откровенно: мы долгое время доверяли Чжао, как немного своенравному, но преданному сотруднику. Но в последнее время мы обратили внимание на его несколько странные деловые операции. Я уверен, что за этим ничего не стоит, но, тем не менее, мы предприняли кое-какие расследования по этому поводу.

— В каком смысле странные?

— Во-первых, он начал играть по-крупному, рисковать. Его долги растут, ты знал это?

— Нет.

— Так вот знай. Если он будет продолжать в этом духе, у него очень скоро возникнут серьезные финансовые проблемы. Конечно, это с ним не в первый раз, но это еще не все. Сейчас он не только пускает свои деньги в оборот, но и перераспределяет их.

— Каким образом?

— Он перевел немалые суммы за пределы Гонконга.

— Прошу прощения, Старший брат, но так поступают многие дельцы.

— «За пределы» — то есть в Японию, Нью-Йорк и Лондон.

— Ну да, понятно, именно туда, Старший брат.

— И в Венгрию.

— В Венгрию?!

— И разместил их на разных счетах. А еще — в Восточный Берлин. И в Гавану! Кстати, Младший брат, я бы хотел узнать, твое авторитетное мнение по этому поводу. Какие интересы наш мистер Хризантема может преследовать в Гаване? Что ему там, кроме хороших сигар?..

Услышав об этом, Цю приумолк. На протяжении всех шести перемен, которые заказал Сунь, он вяло жевал, уносясь мыслями куда угодно, но только не к изысканным блюдам. Он так рассчитывал на помощь Хризантемы. Но с человеком, который переводит свои деньги в страны Восточного блока, явно что-то не в порядке. Сначала ему следовало получить разрешение и только потом переводить свои деньги в такую страну, как Куба. Эта новость сильно озадачила Цю. Намеченная к проведению в Гонконге операция не из легких, и никто не рассчитывал, что все пройдет как по маслу. Но Цю обеспокоило то, что уже на ранней стадии игры появляются непредвиденные трудности. В маджонге Цю всегда предпочитал оборонительную тактику.

Как только они покончили с трапезой, Цю поспешил предложить Суню свою драгоценную пачку «Винстона». Старший брат принял сигарету, зафиксировав аккуратный возврат старого «долга», и отодвинул стул от стола.

— А этот Юнг, — спросил он, — как он тебе понравился?

— Понравился, да, — слишком быстро ответил Цю и осекся, сообразив, что Сунь отметил его горячность. Опустив глаза, он пояснил Старшему брату: — Юнг обладает такими качествами, которые… я могу уважать.

— Я понимаю тебя.

— Но он отличается и большим упрямством. Я как раз хотел с вами об этом посоветоваться. Я не знаю, как бы это осуществить получше…

— А в чем дело?

— Он пребывает в сомнениях по поводу трюка с залоговыми документами. Я объяснял ему наш план много раз: мы предоставим в банк настоящие документы, затем подменим их фальшивыми. Но Юнг не желает давать им настоящие документы. Он настаивает на том, чтобы с самого начала вклеить Советскому Коммунальному фальшивку.

— Наверное, он не верит в наши возможности, не уверен, что мы сумеем заменить документы фальшивыми?

— Именно так.

— Вполне понятное опасение с его стороны. — Сунь дернул плечами. — Я не вижу никаких особых проблем с этим, Цяньвэй. Пусть он подпишет фальшивые документы и представит их. Ты тем временем подготовь подлинные. Ты всегда сможешь произвести подмену позже.

— Когда вы говорите «подлинные», вы имеете в виду фальшивые, которые будет очень сложно отличить от настоящих.

— Именно так: я имею в виду бумаги, которые ничем не отличались бы от настоящих. Наилучшим образом подготовленные и обязательно с подписью Юнга. Что же касается бумаг, которые подпишет сам Юнг, то позаботься, чтобы в них был мелкий, но фатальный дефект: например, сделай так, чтобы они не были зарегистрированы в гонконгском магистрате. Это, по Уставу Корпорации, лишает их всякой законной силы.

— Если бы только мне удалось убедить Юнга позволить представить документы в Советский Коммунальный от его имени, то я мог бы произвести подмену сразу же.

— Это он тебе не позволит. Юнг не такой дурак. Нет, тебе придется осуществить подмену фальшивых документов «настоящими» позднее.

— Но что, если банк заметит дефекты в документах, которые подпишет сам Юнг?

— Я считаю, что риск здесь невелик… если ты просчитаешь все достаточно хорошо. Но даже если они и заметят, ты просто получишь от Юнга подпись уже на настоящих документах, извинишься, вроде как за нечаянную ошибку, и начнешь все сначала.

— Иными словами, вернусь к первоначальному плану?

— Именно, именно. Но к тому времени Юнг будет так поглощен своими планами строительства завода, что не сможет противиться, что бы мы ни положили перед ним на стол.

Цю вздохнул:

— Все это становится слишком запутанным.

— А ты что думал, что все будет легко и просто?

— Нет.

— Мы имеем дело с западным человеком. Они все не такие, как мы. Они — другие люди. Ты тут спрашивал меня, что я думаю по поводу его шансов выжить. А теперь я задам тебе вопрос, который, возможно, удивит тебя. Как бы ты выжил, если бы тебя внезапно выдернули из привычного мира и отправили на шахты Сычуани, где сто миллионов таких же, как ты, дрались бы за твою чашку риса?

У Цю медленно отвисла челюсть, глаза расширились, и он застыл, глядя на Суня через стол, словно человек, которого хватил удар. Увидев выражение его лица, Сунь рассмеялся.

— Трудновато… даже для тебя, а? Ну вот, и для него также.

— Прошу простить меня, Старший брат, но я не понимаю, о чем вы говорите?

Некоторое время Сунь молча курил, не отвечая. Потом подался вперед, поставил локти на стол и обратился к Цю самым доброжелательным тоном:

— Эта стена, — начал он, — стена вокруг Гонконга… О, есть тут кое-что еще. В этом деле есть такая сторона, о которой ты даже не задумывался. — Он помолчал, сквозь полупрозрачные веки глядя на подчиненного оценивающим взглядом. — Чем ты собирался заняться после обеда?

На несколько мгновений Цю лишился дара речи. Потом все же смог пробормотать, заикаясь:

— Я собирался вернуться на территорию, Старший брат. Там много что надо сделать.

Сунь рассмеялся:

— Глупости! Пошли со мной, покатаемся по озеру.

Его слова неприятно озадачили Цю. Все, о чем он мечтал, так это уползти из-за стола и отправиться вздремнуть в какое-нибудь укромное местечко, где Сунь ни за что не смог бы его найти, в покойное местечко, где Гонконг и все проблемы, с ним связанные, казались бы не более чем прошлым страшным сном. А тут ему предлагают прокатиться на лодке. И если он примет приглашение, не сочтет ли начальник его покладистость за проявление лени? А если нет, то не оскорбит ли он отказом своего начальника? А может быть, это ловушка? Провести остаток дня вне работы — это наверняка может быть расценено как неверное отношение к службе с его стороны. Но открыто отвергнуть приглашение, сделанное заместителем управляющего Центральной разведки…

Почему Сунь сказал ему, чтобы он не трогал Крабикова? Как он мог думать, что это не касается Цю? И что означает вся эта страшная и грозная чепуха насчет Юнга и Сычуани?

Шестеренки цепляют шестеренки, а те внутри других колес…

Несколько мгновений Сунь разглядывал ничего не выражающим взглядом своего подчиненного, на лице которого застыло жалкое выражение.

— Пошли, — сказал он, прервав раздумья Цю. — Поговорим о мистере Юнге и о нашем Хризантеме. Тебе еще многое предстоит узнать. — Он поднялся. — Можешь даже грести, — любезно предложил он. — Если от этого ты почувствуешь себя лучше…

 

Глава 8

В человеке, стоящем на корме, не было ничего несерьезного или легковесного. Он будто врос в палубу, уперев левую руку в бок, а правую подняв так, чтобы ее мог видеть рулевой на мостике. Он был высок, строен и крепок, каким и должен быть настоящий мореход. Под кожей зыбились узлы и канаты мышц, на которых не было ни миллиметра жира. Белые хлопчатобумажные брюки закатаны до колен, кроме них на нем только такая же белая рубашка. Ткань истончилась от времени и постоянной носки. Лицо его вполне соответствовало стройному торсу. Длинное и узкое, с упрямо торчащим подбородком и подтянутыми щеками, а к вискам пролегли резкие морщины. Хотя боссу перевалило за шестьдесят, его жесткие вьющиеся волосы были лишь слегка тронуты сединой, а все зубы целы и не нуждались в услугах дантиста. Движения его были быстрыми и точными, как у прирожденного моряка. При взгляде на него с некоторого расстояния возникало предположение, что это мастеровой, человек, привыкший зарабатывать на жизнь физическим трудом, обладающий необычайной ловкостью и силой. И только всмотревшись в его глаза, можно было догадаться, что человек этот сильно отличается от основной массы. Его звали Томас Эдвард Юнг, он был президентом и председателем Совета директоров Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации.

— Стоп машина.

Он почти не повысил голоса, но прозвучавшая команда была без труда услышана на мостике, и Люк Сен-Кай мгновенно нажал на кнопку выключения двигателей. Как только яхта плавно коснулась причала, Томас Юнг нагнулся, поднял кормовой конец и спрыгнул на берег одним ловким прыжком, рассчитав расстояние — как и многие другие свои действия — с точностью до сантиметра. Саймон Юнг с носовой части наблюдал, как его отец легко передвигается, наматывая конец на причальные кнехты, едва касаясь босыми пятками деревянного причала, и ощутил привычный укол зависти.

«Старик» — так он обычно называл своего отца, но трудно было представить себе человека, более молодого телом и душой. Саймон знал, что ему так не сохраниться к этому возрасту из-за привычки курить длинные сигары «Хойо де Монтеррей», пить виски, как чай, и работать по девяносто часов в неделю.

— Ты что, ночевать там собрался? — Том говорил с раздражением, словно ему было не по душе, что его оторвали от рабочего стола и вынудили провести субботний день, ловя акул в Глубокой бухте. Но это была неправда: Том любил охотиться на акул так же, как и расправляться с конкурентами. Однако он искусно изображал истинное неудовольствие, поскольку его заставили тратить драгоценное время.

— Извини, что озаботил тебя. — Саймон спустился по трапу и пошел к концу причала, предоставив старине Люку пришвартовывать носовой конец. Том Юнг пожал плечами: не в его привычках произносить бесполезные вежливые слова. Даже когда много лет назад он послал Саймона учиться в Англию, он открыто поглядывал на часы, провожая собственного сына в аэропорту. Когда сын, проходя через арку металлоискателя, оглянулся, он увидел, что отец уже исчез и только мать, прощаясь, махала юноше рукой с потерянной улыбкой на лице. Она всегда провожала его до конца, а отец сразу уходил. Лишь когда она умерла, отец начал интересоваться каждой мелочью в жизни Саймона.

— Ты останешься выпить? — спросил Саймон.

Том взглянул на часы. Этот непроизвольный жест давно врезался в память Саймона. Он не мог спокойно видеть, как отец спешит. В животе у него возник тугой комок неопределенных эмоций, поднимаясь к грудной клетке и горлу. Саймон не стал тратить времени, чтобы разобраться в том, что с ним происходит.

— Только на пару глотков. К шести мне надо вернуться в банк.

— Ты можешь принять душ и переодеться, если захочешь.

— Зачем? У меня не предвидится никаких встреч. — Том Юнг скривил губы в подобии улыбки, словно догадавшись, что сейчас ему не следовало отвечать так грубо. — Какая разница, как ты одет, если дела идут нормально?

О нет, подумал Саймон, разница есть, но ничего не сказал вслух. Хотя сын всеми силами стремился наладить отношения и найти общий язык с отцом, в вопросах бизнеса, как и во многом другом, их взгляды сильно расходились. В начале карьеры Саймона оба часто ссорились из-за денег, привнося в старые семейные разлады еще и финансовые конфликты. Между обоими мужчинами постоянно пробегал ток взаимной неприязни.

Саймон поднимался по узкой деревянной лестнице, что вела к дому, загнав вглубь все грубые слова, которые готовы были сорваться с его губ. Прямо перед ним маячили плоские ягодицы Тома. Вдруг отец резко остановился, и Саймон налетел на него.

— Боже Всемогущий! — рявкнул Том. — Ты посмотри, кто тут! Я — пас. Выпью как-нибудь в другой раз.

Поднявшись выше, Саймон заметил серебристый «Бентли-30», стоявший на подъездной дорожке к дому, и его сердце мгновенно сжалось.

Джинни, увидев обоих мужчин, входивших во внутренний дворик, поднялась с шезлонга и пошла им навстречу. В руке она держала высокий запотевший бокал, на лице ее застыла улыбка, вызванная, однако, чем-то другим, а вовсе не их появлением. Том Юнг кивнул, пожал невестке руку и пошел дальше. Саймон поцеловал жену в щеку, но его внимание было приковано к площадке у бассейна, где в шезлонге, элегантно развалясь, сидел человек, забросив ногу на ногу и положив их на бортик бассейна.

— Мой дражайший Саймон… как это здорово, что ты снова появился! Надеюсь, ты не возражаешь, что я заехал без предупреждения?

Чжао Ицян был большим англичанином, чем все англичане, вместе взятые. Для китайца он был очень высок, почти такой же высокий, как Саймон, но фигура у него была плотная, холеная — результат долгих лет хорошей жизни. Родители наняли ему няню из Норлэнда и в возрасте трех лет у мальчика уже был собственный гувернер (естественно, из Итона). В результате Чжао говорил на безупречном английском с великолепным аристократическим выговором.

Иногда Саймона раздражала речь этого человека. Безукоризненная артикуляция казалась несколько неестественной для человека с абсолютно восточной внешностью. Но Чжао ему нравился. Все в Гонконге его любили. Пекинские банкиры, с которыми имела дело «Д. Ю.», тоже были влюблены в него.

А Джинни? Нравится ли он ей, задумался Саймон. И, как обычно, этот вопрос остался без ответа. Саймона раздражало, что после стольких лет совместной жизни он все еще не мог ответить на некоторые вопросы о своей супруге.

— Роберт, не валяй дурака, — сказал он (Чжао присвоил себе английское имя, и любил, когда друзья называли его именно так). — Конечно, я не против. Как вижу, ты уже угостился? Пусть Ленни освежит твой бокал.

Чжао выпрямился и повернулся к бару, где Ленни — сын Люка стоял, переминался с ноги на ногу, готовый обслужить гостя. Китаец одарил подростка одной из своих улыбок, искрившихся очарованием, и сказал:

— Подай мне, Ленни, то же, что и раньше. Только чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

Том Юнг, очевидно уже передумавший по поводу аперитива, подошел к бару, отстранив Ленни, чтобы самому приготовить коктейль на свой вкус из «ленливет» и воды. Чжао весьма вяло улыбнулся ему.

— Привет, Юнг.

— Привет, Чжао.

Саймон был доволен, что Чжао приветствовал его первым, проигнорировав его отца. Очень немногие поступают так.

— Сыграем в гольф, Роберт?

— Времени нет, старая перечница. — Он поднял свой бокал. — Давай!

Саймон принял стакан из рук Джинни и улыбнулся.

— Твое здоровье! Ленни, ты не смешаешь мне джину с тоником?

— Несу, мистер Юнг.

— Итак, — Чжао подошел к столу и уселся в кресло, — Джинни сообщила мне, что Мэта отобрали на следующий сезон в основной состав. Воображаю, как ты этим гордишься, суперпапочка.

— Конечно. — Саймон смутился. Он и в самом деле невероятно гордился своими детьми, но не любил демонстрировать это своим китайским друзьям.

Чжао на этот счет особенно отличался от остальных, ибо сам часто вышучивал себя, и его самокритичность выбивала оружие из рук собеседника. Саймон испытал облегчение, когда Чжао не стал развивать тему отцовства, а просто спросил:

— Ну и как нынче обстоят дела у самого высокого из всех высоких тайпаней? — Чжао не преминул пошутить над ростом Саймона.

Том Юнг со стуком поставил свой бокал на стойку бара и плеснул в него воды с излишним возмущением. Он ненавидел это китайское слово «тайпань», которым называли Саймона, даже в прежние времена, когда обращение было модным.

— Дерьмо и ярмо, как обычно.

— Ха-ха! — Чжао, закинув голову, разразился смехом. — Просто превосходное выражение! — Он полуобернулся в кресле, обращаясь к Джинни: — А ты знаешь, дорогая, что в старые времена мы, бедные, но честные торговцы, именно так называли наши грузы с товаром? — Говоря «старые времена», Чжао поднес руки к лицу и, соединив большой и мизинец, превратил их в подобие пасти, которую он открывал и закрывал, иллюстрируя свои слова. — Это время также известно, как «добрые старые времена», когда нам, китайцам, удавалось пробраться с товаром куда следует и мы считали себя счастливчиками, настоящими компрадорами.

Саймон попытался определить, какое впечатление слова Чжао произвели на Джинни. Нравится ли он ей? Нравится ли?

Джинни подняла глаза и, заметив на себе пристальные взгляды двух мужчин, вспыхнула:

— Роберт, ну что хорошего в тех временах? — спросила она. — В те твои времена ты мог десять раз купить и продать всех нас за горсть медяков.

Пенни Люк принес новые коктейли. Саймон, слушая, как отвечает его жена, в задумчивости сделал долгий глоток из своего бокала, но ничего не сказал. В те дни имя Роберта Чжао гремело по барам и клубам Гонконга.

Даже если поверить половине всего того, что говорилось о Роберте, он вряд ли так уж богат. Внезапно Саймон понял причину отцовской отчужденности по отношению к Роберту: кредитор неожиданно напоролся на своего должника…

— Я откланиваюсь…

Когда Саймон поднял глаза, его отец уже был на выходе с террасы. Он бросил эти слова через плечо на ходу, не останавливаясь, и направился к своему автомобилю, не сбавив шага.

— Ты поосторожнее за рулем, — машинально сказал Саймон ему вдогонку, зная, что отец не ответит, но, тем не менее, ощутив потребность сказать это.

Чжао сморщил губы в комической гримасе.

— Поехал в клуб, на маджонг, который затянется на всю ночь, — вполголоса пробормотал он. — Или в Корпорацию, проверить, все ли деньги лежат в тайнике под паркетом, там, где он их припрятал? Кстати, это правда, что он каждый день пересчитывает их?

— Да нет, что ты! Только по воскресеньям и по праздникам, когда банк не работает и никто не может видеть его. — Голос Саймона подрагивал. Его не волновало то, что его отец относится с презрением к китайцам, особенно к тем, которые должны ему. Но ему очень не нравились способы, которыми отец выказывал свое презрение.

— Ха-ха-ха! Как точно сказано! — Чжао замолчал, глаза его сузились. Похоже, он пожалел, что взял неверный тон, и сменил тему. — Несколько холодноват, а?

— Мне очень жаль, что тебе неуютно с ним.

— Да. — Чжао облизнул губы и решился. — Можно подумать, он еще помнит Ку Шаня.

Саймон покраснел, и, видя это, Чжао тут же дал задний ход:

— Прости, старина. Не смешно. Совсем не смешно.

Саймон уступил:

— Не понимаю, почему. Все остальные в Гонконге находят это очень смешным.

— Прости.

— Не извиняйся. Хотя, конечно, я был прав насчет этого проекта. Он должен был дать мне кредит, я бы приобрел хороший пакет.

— Да. Но прости меня, я далеко зашел.

— Продолжай. Я знаю, что ты хотел сказать. Том видел, что близится крах недвижимости и не дал мне денег на мою первую крупную сделку. Конечно, он был прав насчет перспектив рынка, прав на все сто. И не его вина, что совладелец Ку Шань переломил тенденцию, гарантировав много удачи Гонконгу.

В голосе Саймона не было горечи, но выражение лица выдавало его. Чжао заметил это, бросил взгляд на бесстрастную Джинни и решил, что на сегодня хватит.

— Лучше скажи мне, — вяло махнул рукой в сторону террасы, — как обстоят дела со стеной?

Прямо под террасой находилась низкая декоративная стена. Она выглядела недостроенной, словно новое современное предприятие, но на самом деле была очень старой. Саймон постоянно сносил и перестраивал ее по частям. Он делал это уже несколько раз, но продолжал считать ее старинной, демонстрируя типично китайский взгляд на вещи: если какая-нибудь постройка находилась на данном участке, то не имело значения, сколько раз она сносилась или разваливалась, ибо, как только ее перестраивали или возводили заново, она становилась тем же самым «старинным» сооружением, что и стоявшее на этом месте прежде.

— Продвигается, и неплохо. Спасибо, Роберт, — охотно ответил Саймон, довольный, что Роберт сменил тему.

— Все еще приносит счастье в дом, а?

— О да.

— Нет, ты это серьезно? И тебе не кажется это чепухой, а? Я серьезно спрашиваю тебя об этом, старина.

— Когда возводишь — то это счастье. Ты должен постоянно что-нибудь строить. Каждый китаец знает это.

— Вот, по крайней мере, один, которому это неизвестно. — Чжао повернулся к Джинни. — Но зато все доподлинно знают, что я построил свой несчастный домишко на глазу у дракона, и с тех пор счастье совсем покинуло меня. А может, я построил его на хвосте у дракона — будь я проклят, если помню, где по поверьям не стоит строиться.

Джинни неуверенно ответила на его улыбку, потом снова опустила глаза и ничего не сказала. Чжао восхищал ее. Она никогда не знала, какого ответа он от нее ждет.

Нередко ей хотелось, чтобы Чжао, по примеру многих других деловых партнеров ее мужа, просто игнорировал супругу коллеги. Но Роберт Чжао никогда не игнорировал ее. С того самого дня, как они встретились впервые, он всегда старался произвести на Джинни впечатление. Однако она все еще не знала, как должна отвечать на его остроумные каламбуры или его пронизывающие взгляды.

Саймон поспешил заполнить наступившее молчание:

— Зная тебя, Роберт, я склонен предположить, что ты построил сортир на гениталиях бедной твари.

— Ха! Да, да, наверное, так оно и вышло. Мне нравится эта шутка. Надо будет запомнить. — Взгляд Чжао скользнул по лицу Джинни, ища признаки недовольства грубоватой шуткой ее мужа. Но Джинни никак не отреагировала. — У твоего мужа, Джинни, чертовски хорошее чувство юмора.

— Мне тоже так кажется. — Джинни потянулась к руке Саймона, желая доказать, что гордится супругом, но, похоже, засмущалась своего жеста.

— Можно мне похитить его у тебя, дорогая? На полчасика или около того? А то мне уже пора уезжать.

— Конечно, Роберт. Я оставлю вас.

— Нет. — Саймон встал. — Оставайся здесь и отдыхай. А мы с Робертом пойдем в дом.

Чжао взял свой кейс из свиной кожи, и двое мужчин ушли в дом, оставив Джинни одну на террасе. Она продолжала смотреть им вслед, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Взглянув вверх, она увидела, что Ленни глядит на нее. Юноша поспешно отвернулся, но она успела разглядеть выражение его лица и поняла, что ему жаль ее.

Саймон провел Чжао в кабинет, окна которого выходили на бассейн. Он закрыл за ними дверь и подошел к окну, чтобы опустить венецианские жалюзи. Джинни все еще сидела там, где они оставили ее.

— Садись, Роберт, — коротко сказал Саймон.

— Спасибо. Видит Бог, мне нравится эта комната. Как ты это сделал?

— Что сделал?

— Свел воедино комфортабельную фешенебельность английского клуба с восточной… Как же это назвать? Утонченностью? Изысканностью? Никогда не мог не считаться с этим, хотя одному Богу известно, сколько стараний я приложил.

— Кожаные стулья с подлокотниками, дубовый стол, несколько японских гравюр и кое-какие безделушки.

— Этот человек говорит «безделушки»! А тысячи человек в Гонконге утверждают, что у тебя лучшее собрание национальной живописи и скульптуры.

— Ну, не знаю. Коллекция Джинни теперь гораздо лучше моей. У нее нюх на хорошие вещи и талант уламывать торговцев.

Чжао опустился на один из роскошных стульев Саймона. Он протянул руку за маленькой нефритовой бутылочкой, стоявшей рядом на столике. Прищурившись, он заглянул внутрь:

— Черт, вот это мастерство! Как, дьявол побери, художник сумел просунуть кисть в это горлышко, чтобы сделать свою живопись?

— Он начинает трудиться с раннего утра… Ладно, Роберт, ближе к делу. Что тебе от меня нужно?

Чжао, вздохнув, поставил сосуд на место, но еще несколько секунд был не в силах оторвать от него взгляд.

— Сегодня, — начал он наконец, — я разговаривал с одной мелкой пташкой. Ну, знаешь, из этих, чирик-чирик. — Его тон внезапно изменился, и Саймон без всякого удивления увидел, как безобидный клоун, сидевший напротив, вдруг превратился в собранного сосредоточенного профессионала.

— Ну так что?

— Эта пташка напела мне немало интересного. О проектах того или иного рода… о строительстве… всякие там заводы…

Саймон слушал внимательно. Он сделал для себя мысленную пометку, что необходимо выяснить, с кем Чжао провел первую половину дня.

— Всплыло слово «опреснение». Поскольку мне об этой области известно не слишком много, то я подумал, что неплохо было бы, если бы мой добрый друг Саймон Юнг объяснил мне кое-что.

— В этом нет ничего сложного, Роберт. Многие люди могли бы предоставить тебе факты и цифры. Если ты интересуешься технической стороной вопроса, я был бы рад ввести тебя в курс дела.

— В общем-то, мне не столько нужны консультации, сколько партнер.

— Партнер?

— Да. Послушай, Саймон. Мы все знаем, что в этих делах ты самый главный в Гонконге. Мне представилась возможность войти в консорциум, который планирует построить в Гонконге опреснительный завод.

— Я ничего не слышал о таком консорциуме, Роберт.

— Ну считай, что услышал о нем сейчас.

— Прости меня, но в самом деле очень трудно поверить, что…

— О черт, да у меня же с собой все планы. — Чжао открыл портфель, Саймон увидел несколько толстых папок с документами. — Веришь ты мне или нет, но это правда, Саймон. — Чжао осторожно подбирал слова. — Мои новые партнеры хотят осуществить свой последний проект, и мне очень грустно сообщить тебе, что они не в восторге от твоих уже существующих планов. Они создали что-то совсем новое, необычное. И похоже на то, что два члена Исполнительного совета как минимум склоняются к тому, чтобы поддержать их проект всеми силами.

— Кто?

Чжао помолчал несколько секунд, чтобы тишина усилила напряженность, прозвучавшую в голосе Саймона.

— Брось ты! Ты же сам понимаешь, что я не могу сообщить тебе их имена. Да это и не важно. Важно то, что на сцене появилось новое действующее лицо, и они попросили меня провести предварительный зондаж.

— И кого ты собрался зондировать? Меня?

— Конечно. Это ведь и в самом деле немыслимо, чтобы такой проект был осуществлен без определенного участия «Д. Ю. констракшн».

— А поточнее, какую степень участия они имеют в виду?

— Они озабочены тем, представляет ли интерес для «Д. Ю. констракшн» субподряд на работы нулевого цикла. Возможно, это второстепенный вклад в сооружение завода, но чертовски полезный.

Саймон резко хохотнул:

— Они с ума сошли!

— Контракт на строительство ведь еще не заключен, — резко заметил Чжао. — И у тебя нет на это дело эксклюзивных прав. Или я ошибаюсь? Ты очень дружен с властями, и, возможно, у тебя есть права на это строительство, о которых никто не подозревает. Будешь комментировать?

Саймон промолчал.

— Здесь есть… будут и другие преимущества… Одному тебе не построить этот завод.

— Что? — В голосе Саймона прозвучала горечь. Он был обижен на Чжао, на его ловкость, с которой тот проник в его самые сокровенные планы и выманил у него информацию.

— Трудовые ресурсы будут… как бы это назвать? Рабочая сила — интернациональная, может быть?

— Рабский труд, ты хочешь сказать.

— Да брось ты! Вьетнамцы и камбоджийцы — не рабы. Они очень хорошо подготовлены. Некоторые из них. А цифры экономии произведут очень сильное впечатление на губернатора.

— Сомневаюсь. Его Превосходительство не особый поклонник применения рабского труда.

— Ты стал вдруг что-то слишком заносчивым, а? «Д. Ю. констракшн» никогда не гнушалась нанимать вьетнамцев, если сроки поджимали.

Саймон стиснул руки в кулаки и промолчал. Чжао окинул его быстрым задумчивым взглядом и сказал:

— Тебя, Саймон, беспокоит то, что вас всех обдурили. Надеюсь, ты простишь мне это выражение. Ты живешь в Гонконге, но, похоже, тебе не нравится играть по его правилам.

— По каким это правилам?

— Не надо сарказма. Твоя проблема в том, что в тебе происходит раздвоение личности, и ты это знаешь! Ты хочешь казаться меценатом, но в то же время тебе, как и всем остальным, нужна прибыль.

Саймон с трудом сдерживал раздражение.

— Может быть, лучше перейдем к деталям? Ты хочешь построить опреснительный завод. В твоем проекте заложены очень низкие затраты на строительство, не так ли?

Чжао уже готов был выпалить радостное «да», когда заметил выражение глаз Саймона, и промолчал.

— Недорого это все только на бумаге, — продолжал Саймон. — Такой на самом деле дешевый-дешевый, ибо Исполнительный совет исключит из контракта традиционные штрафные статьи, но потом, много позже, неожиданно обнаружится, что с самого начала сроки завершения строительства были просто нереальными. — Он улыбнулся. — Я все верно угадал, Роберт?

Чжао промолчал.

— Так-то! А это означает, что придется работать сверхурочно, в выходные, по ночам, и рабочие почувствуют это на своей шкуре. — Саймон сомкнул в кружок указательный и большой пальцы. — И тогда полезут ошибки и недоделки, неизбежные при такой спешке, и потребуется заключать дорогие контракты на ремонт оборудования. Возможно, даже после тысяча девятьсот девяносто седьмого года…

— Ну и что? — Чжао опять улыбнулся. — Допустим на минуту, что в твоей пустой болтовне есть рациональное зерно… которого я, вообще-то, пока не нахожу. Кто будет заниматься этими дорогими ремонтными работами, подразумеваешь ты, да? «Дьюкэнон Юнг»? Ведь этой прославленной империи нечем будет особенно заняться, да еще после прихода китайцев, который, как тебе и мне известно, будет полным и окончательным.

— Конечно, согласен. Мне очень нравится твой план, Роберт. Жаль, что не я сам его выдумал. Ладно, давай займемся деталями.

— Снова?

— Планы, которые у тебя в портфеле. Мне ведь надо посмотреть их, прежде чем я смогу дать тебе ответ. Ведь я имею на это право?

Последовала долгая пауза, в течение которой Роберт Чжао не сводил глаз с лица Саймона. Наконец он лениво полез в портфель, вынул папки и с улыбкой протянул Саймону документы.

— По-моему, в покере это называется «открыться»?

Саймон схватил их и начал просматривать содержимое, пробегая каждую страницу меньше чем за секунду. Цифры мешались и путались у него в голове, но немного погодя он уже имел общее представление о проекте. Чжао не блефовал. У него был проект — продуманный, обоснованный, детально разработанный и в дополнение ко всему крайне не дорогой. Проект, который — если дело дойдет до тендера — выиграет конкурс у «Д. Ю.» с большим преимуществом.

Саймон оторвал взгляд от содержимого последней папки и, ничего не говоря, вперился в Чжао. Он был невероятно зол, но все его бешенство и разочарование оставались внутри, не давая китайцу возможности проникнуть сквозь внешне безучастную оболочку. Чжао безуспешно пытался догадаться, о чем думает Саймон.

А он думал о том, что все наиболее важные решения в жизни приходят сами собой.

— Я обдумаю твое предложение, Роберт, — сказал он наконец. — Насколько быстро я должен ответить, если оценивать по десятибальной шкале?

— Ну… скажем, пять?

— Значит, пять. Великолепно.

Чжао посмотрел на часы и неожиданно почувствовал себя менее уверенно. Саймон тут же это заметил.

— Я тебя задерживаю? — невинно поинтересовался он.

— Вовсе нет, старина. — Жестокий урок приучил Чжао к тому, что Крабиков любит, когда ему докладывают вовремя, но на этот раз дело было слишком важным, чтобы допускать спешку. — Я ужаснулся тому, как долго я отрываю тебя от жены. Вот и все.

Саймон встал, Чжао сделал то же самое.

— Я свяжусь с тобой, — пообещал Саймон.

Он проводил Чжао до двери. Китаец обернулся:

— Не надо, не выходи. Я только попрощаюсь с Джинни.

Саймон вернулся к окну и остановился, сунув руки в карманы и глядя на террасу. Он видел, как Чжао вышел из дома и направился к шезлонгу. Наклонившись, он протянул руку, едва коснувшись руки Джинни… едва!

Нравится ли он ей? Нравится ли он ей настолько, насколько она всегда нравилась ему?

Саймон резко повернулся, подтолкнул стул к столу и потянулся к телефону.

— Алло… это Саймон Юнг. Мне очень жаль, что я беспокою вас субботним вечером, мистер Ни, но я хотел бы, чтобы вы отправили весточку нашим общим друзьям.

 

Глава 9

Когда мистер Тан позвонил по телефону, чтобы договориться о следующей встрече, Саймон решил, что на этот раз он возьмет с собой в Сингапур и Джинни. Они остановились в «Парк Гудвуд», в том самом отеле, где провели свою первую брачную ночь перед тем, как отправиться в свадебный круиз по Тихому океану. Саймон послал факс, чтобы подготовить Джинни сюрприз: их поселили в том же самом номере, где они остановились в прошлый раз. Конечно, в нем были и цветы — администрация «Гудвуд» всегда обращала особое внимание налетали, — но они обнаружили также и совсем уж не обязательную бутылку шампанского «Крег» с запиской, привязанной к горлышку розовой ленточкой. Джинни взяла ее в руки и улыбнулась:

— О, дорогой, ты обо всем позаботился!

— Нет, это не я. Наверное, хозяева отеля проявили заботу.

Джинни поднесла записку к носу и понюхала ее.

— Администрация, которая пахнет «Шанелью»? В «Гудвуде»? — Она взглянула ему в глаза. — Я знаю, кто прислал это.

— Кто? — Саймон и в самом деле был сбит с толку.

— Ты и сам знаешь.

— Не знаю.

— Знаешь! Подумай. Кто знал о нашем приезде сюда?

— Цю. Дикки Моррисон из местного филиала.

— А еще?

— Ни. — Вдруг взгляд Саймона просветлел. — Или нет…

— Его сестра, та, о которой ты мне рассказывал. Мод! Твоя любовница!

— О черт! Неужели я заслужил этот упрек?

— Естественно.

— Но ведь я даже не сводил ее в «1819».

— Ну, это ты так говоришь. Кроме того, это не для нее. У тебя есть другая женщина, которая вожделеет тебя, любимый. Которая жаждет твоего стройного мускулистого голодного тела. — Она просунула руку ему под рубашку и принялась поглаживать его грудь, пока не добралась до соска.

— А-ах… это уж слишком!

Джинни начала теребить его сосок большим и указательным пальцами, следя за тем, как в его глазах вспыхнуло желание.

— Что это с тобой? — пробормотал он. — Я не привык к такому.

— Ничто так не возбуждает нас, скромных женщин, как тот факт, что другая дама присылает мужу бутылку шампанского. Дух соревнования! — Джинни слегка ущипнула его за сосок и принялась свободной рукой расстегивать пуговицы на его рубашке — одну за другой.

— Мне надо принять ванну, — сказал Саймон.

— Зачем? — Она взглянула в глаза с притворной невинностью. Ее руки скользнули к его талии, расстегивая молнию на брюках. — Ты помоешься… — Она стала снимать с него брюки. — А потом…

Саймон и Джинни ужинали в ресторане отеля, довольные тем, что они могут провести этот вечер друг с другом и что только завтра им придется вспомнить, что они уже не те молодожены, которые останавливались в этом отеле двадцать лет назад.

Они поели просто, но со вкусом: омар, выбранный ими по весу прямо с доски с дневными ценами ресторана, и креветки. Помешивая кофе, Саймон спросил жену:

— Ты думала над моим предложением?

— Над каким? Выйти за тебя замуж?

Он расхохотался:

— Вот уж это предложение не потребовало от тебя много времени на раздумья!

— Нет. Это было так быстро. Ты был таким напористым, даже тогда.

— Я был напористым?

— Да. Ты не принимал во внимание, в каком положении я тогда находилась. Служащая Китайского международного туристического агентства должна была проявлять большую осторожность в общении с иностранцами. А ты всегда меня смущал, ты и твои нахальные повадки.

— У тебя были неприятности из-за меня?

— Ты сам знаешь, что были, и не надо спрашивать меня об этом с таким невинным видом. «Почему этот иностранец вечно здесь толчется? — Мой босс уж стал меня об этом спрашивать. — Никто так часто не приезжает в Китай. И почему он всегда приходит за билетами сам, а не посылает своего секретаря?» — Она протянула свою красивую руку через стол и сжала его ладонь, дав ему понять, что просто дразнит его.

— Но, когда мы захотели пожениться, они достаточно быстро дали свое согласие на это.

— Может быть, они обрадовались, что смогут избавиться от меня.

— Может быть.

Она посмотрела в глаза своему супругу и нахмурилась. — Ты думаешь, они разрешили мне выезд потому, что я согласилась взамен шпионить за тобой? Что они обрадовались, когда мы влюбились друг в друга? Ты ошибаешься. Они отнеслись к этому очень подозрительно. Некоторое время поговаривали даже, что меня снова отправят обратно в Сычуань.

— У меня и в мыслях не было, что тебя послали шпионить за мной.

Она пожала плечами.

— Может быть, именно это они и планировали. Поживем — увидим.

Саймон неопределенно улыбнулся, продолжая помешивать кофе.

— Вообще-то, я спрашивал тебя не об этом предложении, — сказал он наконец. — Я думал о твоих родственниках: Минчао и Кайхуэй.

— Я поняла. Да, я соображала над этим.

— Ну и?..

Джинни покачала головой и опустила взгляд на стол.

— Не знаю. Мне кажется, что это опасно. Но точно не могу ничего сказать.

— А в чем заключается опасность?

Она посмотрела на него, раздраженная его, как ей показалось, намеренным нежеланием понять ее.

— Ставить условия Цю… это всегда опасно.

— Он твой брат.

— Насколько мне известно, да.

— Какой вред от того, что я спрошу его об этом?

Она только пожала плечами и не ответила. Саймон не унимался.

— Он же не людоед. Вспомни, ты давно с ним не общалась. Я согласен, он может быть иногда противным, но вообще-то у него есть чувство здравого смысла.

— О, ты всегда считаешь, что у всех есть это чувство. А у них его нет. — Она обхватила себя руками за плечи и принялась нервно потирать их. — Или бывает, но не часто.

— А почему бы мне не попытаться заняться этим? Все, что мне нужно, так это твое слово. Просто скажи, что ты не возражаешь. Конечно, если тебе не нравится эта затея…

— Нет, она мне не то чтобы не нравится… Я — ни за, ни против. Понятно, я хотела бы, чтобы моя семья снова собралась вместе, уже в Гонконге. Я скучаю по ним. И всегда скучала, все то время, что живем с тобой вместе. И я беспокоюсь о них. Как ты думаешь, почему я каждый год посылаю им деньги? Я не видела младших брата и сестру так долго. С того времени, как…

— С какого времени?

— Ты знаешь. Когда они разрешили мне выезд. С того времени.

— И что, это имеет какое-то значение?

— Имеет. Они китайцы, Саймон. — Тон Джинни не терпел возражений. — Китайские власти все время наблюдают за ними. Я думаю, лучше оставить все, как есть. Не надо будить спящего дракона. Наверное, я думаю так, потому что сама китаянка. Иногда ты об этом забываешь.

— Иногда, глядя на тебя, очень легко забыть об этом.

— Это комплимент или упрек?

— Всего лишь констатация факта. Джинни, я не понимаю, что такого особенного в том, чтобы быть китайцем. Все, что мне нужно знать, так это хочешь ли ты, чтобы я попытался договориться об освобождении тех членов твоей семьи, которые пережили культурную революцию.

— Вот именно, — подавленная, произнесла она. — Именно то слово, которое ты употребил — «пережили». Они страдали. Я знаю, что они страдали. Конечно, младшему брату Цяньвэю не пришлось перенести это, но я вообще думала, что он погиб. А остальным пришлось. И причина, по которой они страдали… о да, этому была причина, и не старайся отрицать… Она состояла в том, что меня выпустили из страны. Я вырвалась оттуда. Я стала «капиталистической гиеной». Я забыла, как ты называешь это… Ах, да — «основополагающая причина». Но мне не пришлось «выживать», о нет. Я вышла замуж за одного из самых богатых «жирных котов» из Гонконга и жила счастливо.

— Джинни…

— Прости. Прости меня. Но не говори мне, что нет ничего особенного в том, чтобы быть китайцем, нет. Просто… не говори мне это! — Она почти не повысила голос, и никто из посетителей ресторана не обратил внимание на то, что семья Юнгов ссорится или переживает кризис.

— Ты хочешь, чтобы я сам принял решение, — предположил Саймон после паузы. — Тебе хочется, чтобы я сделал это вместо тебя, не так ли?

— Я не знаю.

— Помнишь, что говорят в таких случаях китайцы: «Из тридцати шести способов решения любой проблемы самый лучший — это уклониться от нее»? Ты выбрала именно этот способ?

— И ты еще что-то говоришь о китайцах! Иногда ты больше китаец, чем я сама. Ты знаешь все наши изречения и пословицы, а я нет.

— Но все же ты хочешь, чтобы я сам принял решение?

— Я не знаю.

— Если захочешь, чтобы я сам решил, тогда я попытаюсь договориться с Цю насчет их освобождения. Конечно, если ты вдруг не запретишь мне это.

— О, Саймон… — Ее голова поникла. — Ты такой добрый. Такой терпеливый. Я знаю, что веду себя плохо, что не так я должна вести себя после всего, что ты для меня сделал. Большинство мужчин просто избили бы меня за мою ложь о своем прошлом.

— Я не из этой категории. И потом, ты не так много лгала мне, просто…

— Просто что?

— Просто молчала. Не говорила мне того, что могла бы доверить. — Он ухитрился улыбнуться. — Вот и все.

Они долго сидели молча. Как трудно решиться сказать правду! И как трудно решиться излить душу перед тем, кого любишь, потому что на карту поставлено все и ты всем рискуешь. Рискуешь не только собственным счастьем, но и душевным покоем, и покоем того, кого любишь.

Когда Джинни снова заговорила, она спросила лишь об обычном деле:

— Какое расписание на завтра?

— У меня встреча с твоим Цю… твоим братом, в десять утра. Тан просил заехать к нему в полдень. К тому времени они уже примут решение, так что и я должен быть готов. А после обеда у меня встреча в нашем местном филиале с Дикки в целях оправдания моего приезда сюда. Потом обед с местным персоналом в Международном центре торговли.

— На какие из встреч ты намерен взять меня?

— Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной на встречу с Цю. Моральная поддержка.

Она было вздернула подбородок, но подчинилась.

— Потом, может быть, ты поужинала бы со всеми нами? Или я прошу слишком многого?

— Нет, конечно. Мне надо завтра заехать в «Стрейт таймс». Я полагаю, полдень — самое подходящее для этого время.

— Да?

— Им нужна статья о работе Красного Креста в Гонконге, точнее, о помощи вьетнамским беженцам. Я обещала им написать об этом.

— Это очень лестно.

— Кому-то же надо написать ее! Мы уже несколько лет хотим распространить область нашей деятельности и на Сингапур, их тут так много. Возможность опубликовать статью в местной прессе — очень хороший случай, чтобы от нее отказаться. Я хотела подсунуть ее доктору Лиму, но он слишком умен для этого.

— Я очень горд за тебя, Джинни.

— Спасибо. Если у меня останется время, я хотела бы поискать для тебя какой-нибудь подлинник из национальной живописи.

— Великолепно.

Она бросила салфетку на стол.

— А сейчас, дорогой, с твоего позволения, я хотела бы пораньше лечь спать… Нет, ты можешь остаться. — Он уже приподнялся из-за стола, но она, положив ладонь ему на плечо, заставила его остаться на месте.

— У меня что-то голова разболелась — честно. Я думаю, мне легче будет заснуть, если я останусь одна. — Она немного натянуто улыбнулась. — Пойдешь прошвырнуться, не так ли? Мне нравится это слово, оно звучит гораздо живее, чем «прогуляться». — На какое-то мгновение прежняя веселость, казалось, вернулась к ней, но затем исчезла. Саймон остался на месте и молча наблюдал за удалявшейся женой.

На следующий день Саймон уговорил Джинни прогуляться пешком до границы центрального Делового района мимо Дальневосточного торгового комплекса и отеля «Династия». Он надеялся поймать такси, водитель которого уже получил задание магистрата на сегодняшний день. Это был своего рода семейный компромисс. Саймон не мог предложить Джинни поездку на автобусе, но и не собирался без нужды выкладывать из своего кармана четыре сингапурских доллара. Когда они садились в такси, сзади раздался визг тормозов.

— Саймон! Привет!

Серебристый «мерседес» вылетел на тротуар, стукнувшись бампером о задний бампер такси. Отблески солнца на ветровом стекле не позволили Саймону разглядеть, кто сидит за рулем, но голос и украшенная браслетами рука, отчаянно махавшая ему через приоткрытое боковое стекло, безошибочно подсказали, что это Мод. Джинни, уже было усевшаяся в такси, тут же выскочила на мостовую.

— Мы должны поблагодарить ее за шампанское, дорогой. И мне так хочется познакомиться с твоей страстной любовницей…

Но этому не суждено было случиться. Через Орчард-роуд к ним направлялся полицейский-малаец, уже расстегивая пуговицу на кармане рубашки, где у него лежал блокнот. Мод заметила его. Саймон и Джинни, приблизившись к «мерседесу», увидели, как в показном ужасе она поднесла руки к лицу. Ее взгляд метался между Юнгами и полицейским.

— Они знают меня, — прошептала она. — Они все знают меня, вот в чем проблема. Ладно, увидимся! — Ее руки опустились, и «мерседес» мгновенно отъехал и вылетел на магистраль, едва не задев взбешенного полисмена.

Он засвистел и замахал рукой, но Мод не остановилась.

— Вы знаете эту леди, сэр?

Некоторое время Саймон не отвечал. Он стоял, глядя вслед «мерседесу» и пытаясь догадаться, зачем Мод нужна рация, которую он углядел на переднем сиденье. Он не был в этом уверен, но ему показалось, что, когда она влилась в основной поток машин, она поднесла ко рту микрофон.

Саймон отбросил свои размышления и повернулся к полицейскому:

— Сестренка хотела… ну вы понимаете… — серьезно начал он.

— Что, черт возьми, все это означает? — спросила Джинни, когда они наконец уселись в такси. — Я имею в виду это твое «сестренка»?

— А, это Ни так называет ее. Трудно представить, что она может быть чьей-то старшей сестрой, не правда ли?

У здания «Сингапур эрлайнз» на Орчард-роуд такси повернуло вправо, и через несколько минут они уже подъехали к старинному особняку, в котором Саймон в первый раз встретился с банкирами из Советского Коммунального. Господин Ни ждал их у крыльца. Он обратился к Джинни на кантонском диалекте:

— Добро пожаловать, миссис Юнг. Мне так приятно, что вы смогли приехать.

— Нет, мистер Ни, это мне очень приятно. У вас тут чудесно.

— Вы слишком любезны. Пожалуйста, сюда — мистер Цю уже ждет вас.

Пока они шли через гостиную, Саймон вежливо взял Ни под локоть:

— Все еще удается сохранить наши дела в тайне?

— Надеюсь, да. Сейчас так трудно сохранить что-либо в тайне. Но я надеюсь, что пока все хорошо.

Все выглядело так же, как и в первый визит Саймона. Цю сидел за обеденным столом, когда Юнги вошли, но тут же встал и подошел к ним. Он обменялся рукопожатиями с Саймоном, вежливо обратился с несколькими словами к Джинни на диалекте хакка. На лице женщины сразу появилось выражение вежливой скуки.

— Итак, мистер Юнг, — сказал Цю, вернувшись на место, — вы приняли решение?

Саймон дождался, пока господин Ни займет свое место, потом подвинул кресла себе и Джинни.

— Я очень рад снова видеть вас, Цю Цяньвэй, — сказал он, намеренно перейдя на китайский. — Хорошо ли идут ваши дела?

— Хорошо. — Цю закусил губу от досады. — А ваши?

— Хорошо. У нас обоих дела идут хорошо. Вы завтракали?

Цю сделал титаническое усилие, чтобы совладать с собой.

— Да, ел. А вы, старшая сестра? — Он посмотрел на Джинни, в его взгляде появилось удивление. Губы Джинни шевельнулись, но она ничего не сказала. Саймон заметил изменение в выражении ее лица и огорчился на самого себя, что не способен истолковать его.

— Мы поели. Мы заставляем вас так много путешествовать. Должно быть, вы очень устали, совершив такой перелет. Я надеюсь, вы вчера хорошо отдохнули.

— Я отдохнул. — Снова этот взгляд с огоньком озорного любопытства, адресованный к Джинни. Почти заговорщический взгляд. — Но вы и старшая сестра тоже должны были устать после путешествия.

— Спасибо, шурин, наш отель очень комфортабельный. Мы хорошо выспались. Саймон задержался взглядом на Цю. — Может быть, теперь будет удобно перейти к нашим делам… если вы не слишком устали.

— Только если вы готовы. — На этот раз взгляд, который Цю бросил на Джинни, был хмурым. — Может быть, старшая сестра хочет подняться наверх и отдохнуть?

Еле заметный кивок Джинни разозлил Саймона. Она косвенно признала главенство Цю над мужем, причем способом слишком деликатным, чтобы Саймон мог открыто оспаривать этот факт.

— Благодарю, но старшая сестра останется здесь, — непреклонно заявил он.

— Раз вы настаиваете на этом…

— Теперь в ответ на ваш вопрос я скажу: я решил начать подготовку к подписанию соглашения с СКБ, но при условии, что сделка будет заключена достаточно быстро. Я говорю это, потому что несколько дней назад меня посетил Чжао Ицян, один из ваших неофициальных представителей в Гонконге.

— И что?

— Мы сэкономим немало времени, если на сей раз оставим увертки и хитрости в стороне. Я выяснил, что Чжао действительно представляет независимый консорциум, состоящий в основном из ваших людей в Гонконге и представивший альтернативный проект строительства опреснительного завода. Вы оказали на меня давление, Цю Цяньвэй. Осторожное давление, но тем не менее я этого вам не забуду. И все же я понял, что вы хотели довести до моего сведения: Гонконг не один предприниматель.

Цю заерзал от смущения. Он все еще никак не мог решить для себя, каким образом обращаться с Саймоном Юнгом.

— Я ничего не знаю об этом, мистер Юнг, — сказал он.

— Я так не думаю. Но это не так уж важно. Я уже сказал вам, что решил продолжать это дело, но только на стадии подготовки заключения соглашения. Другими словами, я все еще оставляю за собой право пойти на попятный.

— И вам требуется дополнительный стимул для того, чтобы вы не пошли на попятный, не так ли?

Саймон начал было говорить, но Цю, подняв руку, не дал ему раскрыть рта, чувствуя себя, по крайней мере, в этой области уверенно.

— Мы уже думали об этом, мистер Юнг. Мы прекрасно понимаем, что заключается не один контракт, а два. Вы заключаете соглашение с банком. Мы уже сказали вам о наших планах по поводу предоставления «Дьюкэнон Юнг» статуса наибольшего благоприятствования после тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Эти планы должны — и будут — зафиксированы на бумаге и это будет сделано задолго до того, как адвокаты проработают все детали вашего контракта с банком.

— И вы готовы предоставить мне такие документы? — недоверчиво спросил Саймон.

— Конечно, если вы будете держать все это в тайне. И более того…

Саймон посмотрел на Джинни.

— Более того?

— Китайская Народная Республика гарантирует вашим слугам, то есть семье Люков, право постоянного жительства в Гонконге с правом свободного выезда за границу в сочетании с полной амнистией за их прошлые преступления. Но ответственность за их материальное благополучие лежит на вас. Вы согласны с этим, мистер Юнг?

Саймон бросил вопросительный взгляд на Джинни, которая кивнула ему.

— Мы согласны, — сказал он. — Но нам нужно еще кое-что.

— Не понял. — Недовольная гримаса исказила лицо Цю. — Мы были щедры по отношению к вам, мистер и миссис Юнг. Пожалуйста, не надо без нужды огорчать нас.

— Тем не менее, у меня есть условие. Еще одно условие.

Цю бросил яростный взгляд на Джинни и выпалил полдюжины слов на хакка, прежде чем Саймон успел остановить его:

— Пожалуйста, говорите на языке, который мы все понимаем. — Его голос был резок. — И не считайте, что вы можете разделить нас, шурин Цю. В этих переговорах две стороны, а не три. И никогда не будет трех сторон. Вы поняли?

Цю повернулся к нему, его улыбка была еще более неприятной, чем обычно.

— А вы понимаете, мистер Юнг?

Этот вопрос сбил Саймона с толку. Он знал, что между Цю и Джинни существует какое-то молчаливое взаимопонимание, но никак не мог ухватить его, не мог подобрать ключа к их шифру. Это просто бесило его. Когда Джинни опустила голову и устремила свой взгляд на стол, ему захотелось схватить ее за плечи и встряхнуть, принудив открыто встать на его сторону, чего бы это ни стоило… Но спустя минуту его гнев прошел, а лицо Цю снова превратилось в бесстрастную маску.

— Пожалуйста, назовите свое условие, — сказал он.

— Думаю, вам оно известно.

— Я тоже так думаю, но все же я предпочел бы, чтобы вы сами назвали его.

— Кайхуэй, сестра Джинни…

— Она и моя сестра, не только ее.

— И ваш брат, Минчао.

— И что же они?

— Я хочу, чтобы им был предоставлен выбор, Цю Цяньвэй. Они должны свободно сделать выбор, оставаться ли им жить в КНР или покинуть страну. Вот и все.

Правая нога Цю задергалась — стол начал подрагивать. Когда китаец наконец заговорил, его лицо было задумчивым, словно он вовсе не предвидел условие, выставленное Саймоном.

— Кто они вам, мистер Юнг?

— Они родственники моей жены, мистер Цю.

— Ну так что из этого? Вы никогда их не видели. Какое вам дело до того, будут ли они живы или умрут? Если они эмигрируют, они станут для вас обузой в финансовом отношении, разве нет?

Саймон сдержал нарастающий гнев.

— Я могу позволить себе взвалить эту ношу на плечи.

Казалось, Цю его не расслышал.

— Я думаю, что это она попросила вас об этом.

Для Джинни это было уже слишком: слепой гнев пересилил ее страх перед Цю.

— Ты ублюдок! — выпалила она. Ее лицо стало коричневым. — Если ты думаешь…

— Заткнись, — сказал Цю.

Саймон вскочил на ноги:

— Боже милосердный, да ты осмелился в моем присутствии велеть моей жене заткнуться?! Извинись немедленно, Цю! Сначала перед ней, а затем и передо мной.

— Нет, Саймон. — Джинни вскочила и схватила своего мужа за руку, убоявшись последствий того, что она на мгновение потеряла контроль над собой. — Забудь это!

На мгновение в глазах Цю вспыхнул страх, но тут же исчез, сменившись неприкрытым удивлением.

— Она моя сестра!

Саймон стряхнул руку Джинни.

— Она моя жена! Извиняйся, сука! — Цю отпрянул назад в своем кресле. Джинни обратила внимание, как резко они отличаются друг от друга: Саймон, такой высокий, что, казалось, вот-вот коснется головой потолка, и весь трясется от ярости, а Цю — маленький, ссутуленный и хмурый.

— Прошу прощения, — наконец выдавил китаец.

— У нее!

Цю повернулся лицом к Джинни:

— Прошу прощения, старшая сестра. Пожалуйста, прости меня.

Джинни кивнула.

— Не за что, — машинально произнесла она. Она никогда ему этого не забудет, но это было не важно.

Ее муж оказался уязвим. Он не представлял себе, как надо обходиться с этими людьми, не имел представления, с какой угрозой он столкнулся. Ее долг защитить его, подчинив все свои желания этой жизненно важной необходимости.

Саймон очень медленно опустился на свой стул. Его движения напоминали Цю кобру, сворачивающуюся кольцами после нанесения смертельного удара, и он внутренне содрогнулся.

— Ваше условие, — сказал он наконец, — должно рассматриваться в Пекине. Я сообщу о нем. — Его взгляд скользнул к Джинни с оттенком прежнего недоброжелательства. — Я сообщу обо всем.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ответ был получен задолго до того, как адвокаты закончат подготовку документов к подписанию. Вы меня поняли?

— Да. Но я должен повторить, мистер Юнг: а вы сами поняли?

На мгновение Саймону захотелось добиться от Цю объяснений смысла его вопроса, но что-то внутри удержало его от этого. Такая попытка поставит его в неудобное положение, он может потерять лицо, это верно, но было и еще кое-что: спрашивая, он рискует получить ответ, не соответствующий действительности. Цю был похож на дракона. Огонь, таящийся глубоко внутри него, пока едва тлел, но мог превратиться во всепожирающее пламя. Никто в здравом уме не будет тыкать в дракона палкой лишь для того, чтобы это выяснить! Саймону хотелось спросить его: «Кто ты такой?», но первым заговорил Цю.

— Когда приедет Тан?

— Встреча назначена на полдень.

— Тогда я должен заняться окончательными приготовлениями. Я буду здесь, наверху. Пожалуйста, когда встреча закончится, обязательно дождитесь меня.

— Я подожду.

— Старшая сестра, что вы собираетесь сейчас делать?

— Мне надо ехать.

Саймон повернулся к мистеру Ни, который наблюдал за всем происходившим с абсолютно бесстрастным видом.

— Мистер Ни, можно ли вызвать сюда такси для моей жены?

— Конечно-конечно. Займитесь этим сами. Телефонная книга рядом с телефоном, в ней есть список таксомоторных компаний.

Саймон вызвал радиофицированное такси, чтобы отправить Джинни, и подождал вместе с ней у подъезда, пока не пришла машина. Когда такси вырулило на дорогу, он уже было повернулся к дому, но случайно заметил мелькнувший серебристый «мерседес» и руку водителя, небрежно лежавшую на дверце с опущенным стеклом. Что-то блеснуло на солнце — может быть, это браслет? Или антенна. Или нет. Саймон сосредоточил все свое внимание на дороге, но «мерседес» уже исчез, а такси Джинни медленно поехало в том же направлении. На мгновение Саймону стало не по себе. Когда он вернулся в дом, лицо его было задумчивым. Цю уже не было в комнате.

— Вы хотите, чтобы я остался, а? — спросил мистер Ни. По его лицу ничего нельзя было прочесть, но Саймон понял, что старик предпочел бы сейчас заняться другими делами, которые не требовали бы стольких эмоций. Он качнул головой.

— В этом нет необходимости, мистер Ни. Пожалуйста, не подумайте, что вас выгоняют из вашего собственного дома, но мы уже достаточно злоупотребили вашим гостеприимством.

— Что вы, что вы! Но я в самом деле думаю, что теперь я вам не нужен. У мистера Цю есть все ключи, он сможет закрыть дом. Рад был оказаться вам полезным, мистер Юнг. Если вам снова понадобится моя помощь, только скажи…

— Спасибо. Да, мистер Ни…

— Что?

— Вы не встречались этим утром с вашей сестрой Мод?

— Нет. Может быть, надо что-то передать ей?

— Нет, спасибо. Это не важно… — Саймон мгновение помешкал, прежде чем взять на себя обязательство. Ему нравился Ни. — Я благодарен вам за то, что вы взяли на себя труд организовать нашу встречу с людьми из Советского Коммунального. За мной благодарность, — тихо сказал он, употребив китайское слово «гуй». Лицо старика при его словах просветлело: в восточной философии слово это означало нечто драгоценное, дорогое, его следовало употреблять очень осторожно. Ни слегка кивнул, дав Саймону возможность прочесть в своих глазах понимание услышанного.

— Спасибо, спасибо. Я не забуду вас, мистер Юнг. — Тем самым он заверил, что не забудет и сказанных Саймоном слов.

Когда Ни покинул дом, время потянулось очень медленно. Саймон бродил по захламленной комнате, иногда останавливаясь, чтобы от нечего делать рассмотреть фотографию в рамке или какой-нибудь орнамент. Он находил Цю слишком настырным, но иногда чувствовал, выстроенную им самим на песке самоуверенность, убежденность, что он отлично понимает китайский менталитет. «Всегда помни, что они наши враги, — заметил однажды Юнг Томас, будучи в плохом расположении духа. — Они и мы, мы и они. Киплинг понимал это». Саймон тогда возмутился, как может глава Корпорации верить в такие вещи? Но отец только рассмеялся в ответ: мол, нельзя быть руководителем и не знать такие вещи.

Доверял ли он Цю? Нет, не больно-то, а может, и совсем не доверял.

Способен ли китаец выполнить свое обещание насчет статуса наибольшего благоприятствования для «Д. Ю.» после 1997 года? На чем основывается его уверенность, что им удастся подменить залоговые документы? Саймон в раздумьях бродил по комнате туда-сюда. Но было уже слишком поздно думать о том, чтобы пойти на попятный, а участие Цю важно для успеха всей этой схемы. У Саймона не было выбора, не было альтернативы.

Наконец он услышал с улицы звук подъезжающей машины и пошел к дверям, чтобы встретить Тана. Банкир быстро поднялся по ступеням, протягивая руку. Он был один.

— Рад снова видеть вас, мистер Юнг.

— Взаимно, мистер Тан. А мистер Го и мистер Борисенко присоединятся к нам?

— Нет. — Тан уселся за обеденным столом и открыл свой кейс. — Меня очень беспокоит секретность, мистер Юнг. Если Го покинет банк одновременно со мной, это может вызвать пересуды. Один раз мы рискнули, но этого вполне достаточно.

Он достал салфетку, вытер пот со лба и обтер руки. Он был очень напряжен.

— Мистер Юнг, у меня для вас хорошие новости. Ваша просьба о кредите в принципе удовлетворена.

Несмотря на умение владеть собой и на все свои внутренние сомнения, Саймон не смог удержаться от короткого вздоха облегчения. Тан, заметив это, улыбнулся.

— Да. Вы знаете, мистер Юнг, я открою вам маленький секрет. Для нас это своего рода рекорд. Куча денег, а?

— Да, куча.

— Но вместе с тем для СКБ это очень хороший бизнес. — Тан моргнул сквозь свои толстые очки. — Не вижу смысла скрывать это, мистер Юнг. Мы сравнительно молодая организация. Для нас это настощий прорыв. — Его взгляд скользнул к кейсу, и он, казалось, на мгновение смутился.

Саймон почувствовал симпатию к нему. Тан не работал на КГБ, он был всего лишь добросовестным трудолюбивым сингапурским банкиром, который только что добился большого делового успеха.

— Это прорыв и для «Дьюкэнон Юнг», — сказал он в ответ. — Я рад, что мы видим вещи в одинаковом свете, мистер Тан. Может быть, для нас это первый шаг в совместном путешествии длиной в тысячу верст.

Тан улыбнулся ему с искренней признательностью:

— Благодарю вас.

— У вас есть что-нибудь, что я должен просмотреть?

— Да, мы подготовили соглашения, как обычно в таких случаях. Размер кредита не влияет на стандартные процедуры при подготовке документов к подписанию, хотя должен сказать вам, что эти копии — единственные. Мы стараемся не оставлять ничего на волю случая. — Он достал другую салфетку и опять вытер лоб. — Мысль о любой утечке информации бросает меня в холодный пот.

— Рад слышать, мистер Тан, что вы смотрите на вещи таким образом. Эта мысль пугает меня.

— Может быть, мы начнем с просмотра черновиков?

Саймон придвинул стол к стулу и быстро просмотрел документы, которые Тан выложил перед ним.

— Похоже, здесь отражено именно то, о чем мы и договорились, — сказал он наконец. — Мне очень приятно, что вы пошли мне навстречу относительно продления депозитов на третий год.

— Мы подумали, что стоит пойти на компромисс в этом вопросе.

— Да. Мистер Тан, я все никак не могу понять, почему вы включили в залоговые документы все акции учредителей, которые я могу получить когда-либо в будущем. Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение. Нет ни малейших оснований полагать, что мне когда-то достанется больше, чем я имею сейчас.

— Мистер Юнг, это стандартная форма банковских документов в таких случаях. Конечно, я понял, что вы имели в виду.

— Тогда очень хорошо. Но вы, разумеется, понимаете, что моих адвокатов эти документы могут и не вполне удовлетворить.

— Да. Это только принципиальное соглашение. Здесь есть отдельная ссылка на то, что данный документ ни к чему не обязывает ни одну из сторон до формального обмена экземплярами чистовиков соглашения.

— А, вижу, вижу.

— Мистер Юнг, сколько вам понадобится времени на то, чтобы проверить эти документы перед подписанием? Единственное, что я хотел бы вам сказать, что нас в банке очень поджимает время. — Он помешкал. — На самом деле поджимает.

Саймон посмотрел ему в глаза.

— Если вы дадите мне полчаса, и в документах не окажется ловушек, то я подпишу это сейчас.

Тан выпрямился в кресле.

— Сейчас?!

— Мистер Тан, человек, занимающий кресло руководителя «Дьюкэнон Юнг» по натуре своей не может быть нерешительным. Мы оба знаем, о чем мы договорились, а о чем нет. Мы оба одинаково хорошо знаем английский язык. Просто дайте мне просмотреть этот текст, ладно?

Тан кивнул, принимая изящно высказанный комплимент. Саймон отодвинулся от стола, положив черновики на колени, чтобы Тан не мог видеть, в каких местах он ставит свои пометки, и начал читать. Документы были написаны четким и сухим языком. Да, Советский Коммунальный многим поступился, чтобы удовлетворять условиям Саймона. Как только Саймон пролистал все до конца, он вернулся к первой странице и начал делать сноски, используя до конца отведенные ему полчаса.

— Ну что же, мистер Тан, — сказал он наконец. — Похоже, нам осталось расставить точки над «i» и черточки над «t». Компания, которая будет брать этот кредит и название которой надо вписать в документы, называется «Мандарин солт лимитед». Она основана в Гонконге на прошлой неделе с уставным капиталом в тысячу гонконгских долларов. Все формальности при регистрации были соблюдены. Это филиал того юридического лица, которое субсидировало все, находясь в Лихтенштейне. Надеюсь, это не вызовет никаких проблем.

— Никаких. Если нам будет представлен залог, о котором мы договорились.

— Конечно. Однако, для вашего сведения, основная задача этой организации состоит в управлении трастовым семейным фондом, в котором я являюсь единственным советником по инвестициям. Трастовый фонд зарегистрирован и находится на Большом Каймане.

— Я понимаю.

— Так. Теперь, мистер Тан, я вынужден просить вас официально заверить меня, что вы имеете полномочия банка на подписание соответствующего документа.

— Я делаю такое заверение.

— Со своей стороны, я также делаю заверение, что я уполномочен подписать этот документ от лица «Мандарин солт». Саймон полез в нагрудный карман и достал большую перьевую ручку «Монблан». Тан с удивлением посмотрел на него.

— Большая ручка, мистер Юнг.

— И контракт тоже большой, мистер Тан. Но я всегда подписываю деловые документы этой ручкой. Она приносит мне счастье.

— Думаю, она принесет вам счастье и на этот раз. — Тан помешкал в нерешительности. — Она точно счастливая?

— О да!

Тогда… пожалуйста, вы не одолжите ее мне?

Саймон с улыбкой протянул ее Тану.

— Пожалуйста.

Тан взял ручку и быстро подписал каждый экземпляр. Потом встал и молча протянул Саймону руку.

Саймон смотрел с веранды, как удаляется автомобиль Тана, потом вернулся в дом. Он увидел, что Цю Цяньвэй уже спустился и, опершись ладонями о стол, рассматривает документы, лежащие перед ним. Саймон принялся складывать их и услышал, как Цю что-то пробормотал себе под нос, с опаской глядя на него.

— Что?

На лице Цю появилась знакомая улыбка.

— Попался! — повторил он уже громче.

 

Глава 10

Хотя Саймон Юнг был опытным бизнесменом, он не мог справляться с волнением, охватывающим его каждый раз, когда он навещал своих официальных банкиров. В этот свой визит он должен был разобраться с денежными делами, и, кроме того, поскольку он направлялся в Тихоокеанскую и Кантонскую банковскую корпорацию, он, соответственно, должен был встретиться с председателем ее Совета директоров — Томом Юнгом, своим отцом.

В оформлении того этажа офисного здания Корпорации на Де-Во-роуд, который был отведен под кабинеты членов Совета директоров, не было ничего, что могло бы оказать успокаивающее воздействие на нервы посетителей. Гостей сопровождали два офицера службы безопасности, одетые в белую униформу (независимо от возраста и должности, все называли их «мальчиками»). Гостей вели по длинному коридору, обшитому дубовыми панелями, на стенах которого в тяжелых рамах висели портреты давно умерших светил делового мира. Красная ковровая дорожка, покрывавшая пол, по которой в течение дня проходило множество пар дорогой обуви, каждые шесть месяцев заменялась на новую, вне зависимости от того, изнашивалась ли она к тому времени. В воздухе висел тяжелый невыветривающийся запах полироли. Каждая дверь, выходившая в главный коридор, была украшена латунной табличкой, на которой готическим шрифтом значилась фамилия директора, восседавшего за дверью. Когда член Совета директоров уходил в отставку, «мальчики» снимали табличку с его именем еще до того, как тот успевал очистить ящики своего письменного стола, так что, когда вновь назначенный член Совета директоров подходил к кабинету, на его двери сияло уже его имя. Таков был обычай. Корпорация напоминала британскую Конституцию, ибо установленный порядок диктовался не статьями, а неписаными правилами, которые не нуждались в официальном оформлении на бумагах с печатями.

В дальнем конце коридора красная ковровая дорожка заканчивалась у дверей, ведущих в зал заседаний Совета директоров, где обычно работал сам Том Юнг.

Когда Саймон Юнг подошел к тяжелым двойным дверям, он обнаружил, что напряженно размышляет, что же означали последние слова Цю Цяньвэя, сказанные в Сингапуре. Кто же ему «попался»? Советский Коммунальный или «Дьюкэнон Юнг»? Или он имел в виду самого Саймона?

Через полчаса он узнает это. Но прямо сейчас он должен сосредоточиться на том, чтобы уговорить отца использовать последний шанс для того, чтобы «Д. Ю.» «не попала» в лапы советских банкиров. И он должен сделать это, не дав знать отцу, что именно поставлено на карту.

Старший офицер службы безопасности Корпорации трижды постучал в левую створку двери и распахнул ее перед Саймоном.

— Председатель Совета директоров «Дьюкэнон Юнг»! — выкрикнул он. Это была еще одна традиция, по которой в зал Совета директоров Корпорации допускались лишь королевские особы, а значит, о прибытии любого гостя провозглашалось именно так торжественно, словно о появлении царственной особы, вне зависимости от того, кем на самом деле был пришедший.

— Доброе утро, отец.

Том Юнг не поднял глаз навстречу Саймону. Он сидел за одной из колониальных диковинок — столом, сделанным по заказу Корпорации в год юбилея королевы Виктории. Только в Морском и Военном клубе на Пикадилли в Лондоне был похожий стол. Сделанный из дуба, он мог раздвигаться и сдвигаться, в зависимости от того, сколько людей надо было рассадить за ним. Он представлял собой кольцо, за ним рассаживались и с внутренней, и с внешней сторон. Когда он был сдвинут до минимума и задействована только одна его секция, за ним могли свободно поужинать шесть человек, сидя в приятной близости друг от друга. Но когда его полностью раздвигали, он заполнял собой почти весь зал заседаний и по его внешнему и внутреннему периметру можно было разместить почти сотню человек. Приглашения на банкет Корпорации, который давали трижды в год, вызывали у приглашенных почти такие же чувства, как и приглашение на обед к королеве. Люди приходили сюда полакомиться, тем более что кухня была великолепной, а также ради того, чтобы взглянуть на легендарный стол. Сегодня он занимал примерно треть зала заседаний. Том Юнг сидел с внутренней стороны кольца. Бумаги и досье были разложены на сверкающей, как стекло, дубовой поверхности.

Кресло у Тома было на колесиках, так что по мере того, как длился рабочий день, он просто передвигался от одной стопки бумаг к другой, перебираясь по внутреннему кольцу вдоль стола, пока не заканчивал со всеми делами на сегодня. В обычный день он делал полтора круга. Иногда, однако, выпадали дни, которые его подчиненные называли «трехкруговыми» — невыносимые вахты, затягивавшиеся до глубокой ночи, когда Том Юнг в рабочей горячке, казалось, забывал, как его зовут. «Трехкруговые» дни вселяли во всех, кроме Тома Юнга, ужас. К счастью, они выпадали не часто.

В дальнем углу зала заседаний стоял другой стол, гораздо меньшего размера. На нем был расставлен комплект игры в маджонг. Маджонг, или, как его еще называют в Китае, мацзян была слабостью Тома Юнга, его ахиллесовой пятой. Иногда, если выпадали спокойные дни, он бросал работу после обеда, вызывал к себе трех охранников и предлагал им сыграть в маджонг на любые ставки, какие те выберут сами. Некоторые видели в этом отклонение от идеосинкразии — глубокой нелюбви Тома ко всей желтой расе. Желание Тома Юнга сыграть с китайцами все-таки можно было принять за знак того, что у него все же сохранились кое-какие человеческие чувства. Но люди ошибались. Он играл в маджонг с «мальчиками», потому что презирал их. Но он любил побеждать, даже тех, кого презирал. Если «мальчик» проигрывал месячную зарплату своему боссу всего за одну партию, Тома Юнга это нисколько не беспокоило. Напротив, лишь укрепляло его уверенность в никчемности всей китайской расы. Ему и в голову не приходило простить такой долг. Он был не из тех, кто прощает.

Вдоль стены, расположенной напротив окна с видом на гавань, стояли несколько кресел; Саймон подвинул одно из них к дальнему концу стола и уселся лицом к отцу.

— Я надеюсь, это деловой визит, — сказал Том Юнг.

— Да, деловой.

— Я слушаю тебя.

— Нет, не слушаешь.

— То, что я способен делать несколько дел одновременно, а ты нет, не дает тебе права противоречить мне.

— Интересно, хотя бы раз мы можем спокойно поговорить о делах?

— Зачем отказывать себе в многолетней привычке? — мрачно улыбнулся Том. — Или у тебя что-то особенное? — Но все же отодвинул папку, с которой работал, и закрыл колпачком ручку. — Форстера ты с собой не взял, — заметил он.

— Я один, как видишь.

— Но ты пришел по поводу «Дьюкэнон Юнг»?

— Да.

— Ага. Значит, это по поводу очередного твоего проекта. Тебе нужны деньги, это ясно и без слов. Я надеюсь, это не для опреснительного завода? — Том снова отвинтил колпачок ручки и пододвинул к себе папку. — Прости.

Саймон не торопясь мысленно досчитал до пяти и начал:

— Отец, я обещаю тебе, что больше не буду надоедать с этим проектом.

— Могу ли я поправить тебя?.. Прошлый наш разговор на эту тему был последним.

Саймон решил не обращать внимание на грубость отца и добиться своего с настойчивостью и терпением.

— Ты знаешь этот проект от и до, так же, как и я. Ты изучил его — было время, когда ты внимательно изучал все, что я клал перед тобой на стол.

— Все это закончилось с Ку Шанем.

— Отец, ради Бога! Неужели мы так и будем каждый раз поднимать эту тему, говоря о делах?

— Это полезное напоминание о различии между нами. Ты можешь вспомнить, что я оказался прав.

— Ты был прав насчет снижавшихся тенденций рынка. Что же касается самого проекта, то ты ошибся так безнадежно, как только вообще возможно.

— Это только твое мнение, не так ли? Но это все еще мучает тебя, даже спрашивать не надо, чтобы увидеть это!

— Я не хочу снова затевать этот бессмысленный спор. Ты поднял эту тему только потому, что чувствуешь за собой вину. Только поэтому ты не можешь забыть об этом.

Том Юнг откинул голову назад и расхохотался, вложив в свой смех максимум презрения.

— Ты изучил все предложения, — повторил Саймон. — Мне не надо ничего тебе объяснять.

— Не надо. — Том Юнг оторвал взгляд от своей папки. — Я умею считать. Это ты невежда.

— Мне нужен кредит в сто миллионов фунтов стерлингов. Деньги — вот все, что мне нужно. И они нужны мне максимально быстро, пока вся каша еще не закипела. — Пока Тан не успел заполучить в свои лапы мои и учредительские акции, напомнил он самому себе.

— Какой залог ты можешь мне предложить?

— Все текущие и депозитные счета «Дьюкэнон Юнг». Они будут проходить через твой банк.

— Они и так через него проходят.

— Но не все мои предприятия.

— Большинство из них. Этого все равно недостаточно в качестве залога на кредит в такую сумму. А ты знаешь, что я не оказываю безвозмездных услуг своим родственникам. Родственники, по моему опыту, способны упускать деньги из рук и приносить мне убытки не хуже, чем любой чужак.

— Тогда дай мои паи.

Том расхохотался.

— Господи, да это просто смешно. Лучшие акции в мире, самые ценные бумаги, которыми ты обладаешь и, похоже, когда-либо будешь обладать. Бумаги, ради которых ты и землю не ковырнул… И ты готов обменять их на танкер морской воды. Щедро, щедро. Надо будет рассказать об этом вечером в клубе. Или нет, не стоит рассказывать, что мой сын слабоумный.

— Я так и не понял, что тебе не нравится в этом проекте.

— О Боже, по-моему, я объяснял тебе это уже достаточно много раз. — Том отложил ручку и некоторое время помолчал.

В конце концов тишину нарушил бой больших старинных часов, висящих над дверями. Они пробили одиннадцать. Том взглянул на часы, подождал, пока бой утихнет, и снова заговорил.

— Иногда, — начал он, — ко мне приходит достойный клиент Корпорации, объясняет свой несусветный проект и просит кредит. Я знаю, что если я дам этот кредит, то он потеряет все эти деньги, но я не отговариваю его. Вместо этого я смотрю, что он предлагает мне в качестве залога. Если залог ценен и ликвиден, я даю ему деньги. Если это дерьмо, то я не даю ему денег. Иногда все происходит по-другому: ко мне приходит другой хороший клиент, у которого вообще нет никакого залога, или он малоценен, но у него есть солидный, настоящий проект в двадцать четыре карата, и тогда я тоже даю ему кредит. Ты соединяешь в себе худшие стороны обоих клиентов: у тебя нестоящий проект и нет залога под кредит.

— Я предложил тебе хороший залог, но ты не хочешь рассмотреть его.

— Цена вещи зависит от обстоятельств, при которых она продается, не правда ли? Когда кто-то приходит к ростовщику, чтобы заложить свои драгоценности, то безделушка, которую он держит в руке стоит ровно столько, сколько за нее даст человек, стоящий по другую сторону стойки, и ни центом больше. Я не хочу, чтобы ты лишился своих акций, когда ты потерпишь неудачу с этим идиотским проектом. Я знаю, Саймон, что я раздражаю тебя и что я тебе надоел, но я все равно скажу еще раз: когда-нибудь ты мне скажешь спасибо. Или, на худой конец, мои внуки поблагодарят меня.

— Предположим, что ты прав, и мой проект провалился. Тогда ты получишь эти паи. Что для тебя плохого в такой сделке?

— Они не нужны мне! Корпорация конечно будет рада. Они продадут их, и акции утекут из семьи в чужие руки. Не будь дураком.

— Но это очень солидный проект. Это вложение ради будущего «Д. Ю.» здесь, в Гонконге, своего рода страховка. Мне надо лишь немного времени, а потом я начну пожинать урожай, вот и все.

— Нет, не все! — Том отодвинул стул от стола. — Мы уже говорили на эту тему, Саймон, и по поводу Ку Шаня. Лично я считаю, что Гонконг кончается. Кое-кто уже понял это и убирается отсюда. В скором времени и мы так же поступим. — Он покраснел. — Но если хоть одно слово из того, что ты сейчас услышал, выйдет за пределы этой комнаты, я раздавлю тебя, клянусь Господом!

— Ты думаешь, я сумасшедший. — Несмотря на свое решение сохранять спокойствие, Саймон начал злиться. Это непереносимо — снова оказаться в коротких штанишках и слушать напыщенные речи своего отца. — Ты так сосредоточен на самом себе, так эгоистичен, что даже не понимаешь, что говоришь. Если Корпорация уйдет из Гонконга, ты раздавишь не только меня, ты нанесешь удар по десяткам тысяч людей, простых тружеников, умудрившихся скопить немного денег и купить по паре акций, людей, ждущих от Корпорации, пользующейся доверием в Гонконге, что она укажет им пути… Нет, я ничего не разболтаю. Я что-то не в настроении совершать самоубийство. Даже если то, что ты сказал, просочится наружу в виде простой сплетни, «Д. ТО.» сразу рухнет пунктов на двадцать. А «Свез», а Гонконгский и Шанхайский банк, а Гонконгский Земельный? Что будет с ними, если ты уйдешь отсюда?

Лицо Тома скривилось в усмешке.

— Саймон, ты несешь такую чушь… Ты сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос: они все грохнутся, как в пропасть, и окажутся там, где они и были долгие годы и где им самое место.

— Не надо говорить со мной как с ребенком, отец. Я уже взрослый и могу сам составить собственное мнение.

Лицо Тома потемнело.

— Я в этом не так уж уверен, — сказал он. — Только мальчишка может задумывать такой идиотский проект, как строительство опреснительного завода, в котором Гонконг не нуждается за двенадцать лет до присоединения к Китаю.

— Я заключил с китайцами своего рода договор о сотрудничестве.

— Да что ты говоришь? — усмешка Тома доводила Саймона до бешенства, но он все умудрялся держать себя в руках. — И ты думаешь, этот договор будет чего-то стоить, когда в город войдет Народно-Освободительная армия Китая?

Саймон промолчал. «Попался!» — услышал он голос, прозвучавший где-то у него внутри. Попался!

— Нет, Саймон. Мы были первыми, но не хотим быть последними. Я уже говорил тебе об этом: Сингапур — вот куда надо перебираться. Ты должен все подготовить к уходу, пока еще есть такая возможность. Я хотел напомнить тебе об этом. Я хочу внести тебя в структуры Корпорации…

— Ты блефуешь. Ты никогда не переведешь Корпорацию ни в Сингапур, ни в какое-то другое место. Ты прикован к этому городу. Посмотри фактам в лицо, отец, ты просто не можешь спасаться от бури, ты подорвешь этим репутацию Корпорации.

Том улыбнулся. Саймон знал все его улыбки, но от этой его пробрал озноб. Старик собирался доверить ему какой-то секрет, и внезапно Саймон понял, какой именно. Он понял с ужасающей ясностью, что Корпорация всерьез собирается покинуть Гонконг, и его желудок свело судорогой.

— Я не блефую, Саймон. Я говорю абсолютно серьезно. Ведь и меня самого поджимает время. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом мне будет шестьдесят пять лет. Я хочу организовать перебазирование так быстро, как только возможно.

— Твое последние решение в качестве главы Корпорации, — ухмыльнулся Саймон. — Оно им всем надолго запомнится. Боже, вот это памятник самому себе!

— Последнее решение?

— Ну да, перед твоей отставкой.

— Если я уйду в отставку.

— Ты не сможешь избежать этого. Согласно Учредительному договору…

— Он может быть изменен.

— Как? Биллем парламента? Не смеши меня.

— А ты еще не слышал? Правление Китайского Госбанка обратилось в Политбюро с просьбой войти в ходатайство к британскому правительству и изыскать возможность того, чтобы я остался на своем посту. — В голосе Тома звучала неприкрытая гордость. Саймон потерял дар речи. — Что ты скажешь на это?

Он не мог ответить на вопрос сразу. Его внутренности снова сковал спазм. Корпорация покидает Гонконг…

— Я предполагаю, что до тебя не дошло, — начал он наконец. — Что раз они просят о том, чтобы ты остался на посту главы Корпорации, то под этим подразумевается, что Корпорация должна остаться здесь, в Гонконге?

— Дошло, конечно. — На лице Тома появились признаки нетерпения. — Не будь смешным, Саймон, я собираюсь перевести Корпорацию в Сингапур, как только будет принято решение о продлении моих полномочий.

— Другими словами, ты собираешься предать их.

На это Том просто рассмеялся.

— И ты не даешь мне кредит?

— Я не дам долговременного кредита ни тебе, ни кому-либо, у кого нет здравого смысла, чтобы увидеть, что будет с этим городом. И не говори мне, что я могу делать, а что не могу. Это всегда было твоим слабым местом, Саймон — ты любишь читать проповеди. Быть проповедником легче всего — пока не начинаешь страдать от двусмысленности своих заповедей.

— Не говори чепуху.

— Я не говорю чепухи, это делаешь ты! Все эти твои старания выглядеть хорошим, можешь назвать их публичной репутацией или общественными связями… Может, ты и можешь позволить себе быть таким честным, становиться в красивую позу — я не знаю. Все, что я знаю — это то, что я должен получать прибыль и беспокоиться об акционерах.

Саймон сдержал язвительные слова, готовые уже сорваться с его губ, и взглянул на свои руки. Они слегка дрожали. Он хотел, чтобы это не случилось, он сделал бы почти все, чтобы избежать этого, но теперь он знал, что у него не осталось выбора. Его отца одолели его настоящие враги: не Китай, не Восток, а цинизм и отчаяние. И он, Саймон, должен сейчас быстро составить план, как бороться с этим непредвиденным кризисом.

Он поднял глаза и посмотрел на лицо сидевшего напротив отца, а затем постарался заставить его поверить в первую намеренную ложь собственного сына:

— Я хочу созвать внеочередное совещание акционеров холдинговой компании, — безапелляционно заявил Саймон. — И собираюсь добиться разрешения акционеров на поиски альтернативных источников финансирования с моей стороны.

— Сделай это. — В голосе Тома прозвучали нотки гнева. — Попробуй сделать это! Если я не хочу дать тебе денег, то никто не захочет их дать, ты слышишь меня? Никто! — Его голос понизился до шепота. — Если отец не верит своему сыну, то кто поверит ему? Кто поверит?

Саймон встал и пошел к двери. Прежде чем он дошел до выхода, отец снова уткнулся в бумаги. Не подняв головы, он заметил:

— Между прочим, я могу и заблокировать тебя на собрании холдинга.

Саймон остановился, держась за ручку двери, — она показалась ему холодной как лед.

— Что?

— Я не люблю предателей. — Саймон отпустил ручку. Отец продолжал: — Предателей у себя за спиной. Поэтому я принял меры предосторожности, Саймон. Я собрал доверенности на право голосования на собрании, и теперь у меня больше половины голосов. Я думаю, ты окажешься в идиотском положении.

Саймон медленно повернулся, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Предатели… — тихо сказал он. — Так ты поступаешь с предателями, отец?

— Именно так.

— Тогда скажи мне… как ты относишься к крысам, которые бегут с корабля, хотя корабль еще не тонет. Но они бегут, потому что они алчные, жестокие и трусливые… Какова политика компании в отношении лжецов, которые говорят китайскому правительству одно, а намереваются сделать прямо противоположное… Как ты относишься к трусам, отец? К людям, единственная забота которых — это нахапать денег, несмотря на то, что это разнесет Гонконг до основания?

— Ты осмеливаешься говорить со мной таким образом? Да я…

— Что ты? Ты уничтожишь меня — это ты хотел сказать? Но ведь ты меня так или иначе уничтожишь. Сегодня, завтра, через год, когда-нибудь… именно так ты отомстишь мне за то, что я был прав с проектом Ку Шаня, или за то, что я удачлив в делах, или за то, что я женился на китаянке, или за что-нибудь еще. Ты придумаешь за что.

— Замолчи!

— И остальные, кого ты так ненавидишь, — ты уничтожишь их всех только потому, что не хочешь оставить красным полцента, потому что ты не остановишься ни перед чем, лишь бы покинуть Гонконг без потерь, не так ли? Но я останусь здесь. И «Дьюкэнон Юнг» тоже.

— Убирайся отсюда! — Голос Тома был ровен и спокоен. — Я не хочу тебя больше видеть здесь.

Саймон медленно покачал головой:

— Ты никогда не хотел видеть ровным счетом ничего, отец. То же было и с матерью, когда она была еще жива. Ты никогда не видел и не замечал ее. И она умерла. Потом ты увидел, но было уже поздно. Всегда одно и то же, черт тебя побери. Дядю Дэвида заперли в палате госпиталя в Маниле, и он спал под ковром, его оставили там бредить и умирать. Ты очень грустил, когда он умер, не правда ли, но было слишком поздно. Всегда слишком поздно. Ты — выродок. Ты — выродок в своей семье!

Том Юнг встал, его лицо было искажено гримасой ярости.

— Убирайся!

Саймон дернул ручку двери. Старший офицер службы безопасности ждал за дверью, и Том заметил его бесстрастное лицо за плечом Саймона.

— Выкинь его отсюда! — выпалил Том, и у офицера отвалилась нижняя челюсть.

Саймон обернулся в дверном проеме.

— Мать как-то сказала мне, что ты свинья, — тихо проговорил он. — Она ошиблась. Ты шавка, отец. Всего лишь шавка.

Двойные двери закрылись, отсекая Тома Юнга. Он остался один во внезапно наступившей тишине, нарушаемой только тиканьем старинных часов.

 

Глава 11

Саймон одевался к ужину, когда в дверь спальни постучала А-Кам и хриплым голосом прошептала:

— Босс! Здесь достопочтенный отец!

Сначала Саймон подумал, что она имеет в виду своего собственного отца, но вспомнил, что родители А-Кам давно умерли. Но не могла же она иметь в виду… Он немного приоткрыл дверь.

— Мой отец? Здесь?

А-Кам энергично закивала головой, пристально вглядываясь в лицо своего хозяина. Весь Гонконг уже знал, что банкир Юнг снова поссорился со своим сыном. Некоторые говорили, что этот разрыв — окончательный. Поэтому приезд Тома в дом его сына был событием из ряда вон выходящим. Саймон распахнул дверь пошире. За внешне бесстрастным выражением его лица скрывалась сумятица, царившая в голове.

— Я сейчас спущусь, — сказал он. — Пожалуйста, попроси его подождать в кабинете.

Но когда через несколько секунд он спустился вниз, он обнаружил, что отец не в кабинете, а в гостиной Джинни, в ее «будуаре», как они шутливо называли эту комнату. Том Юнг попивал виски и разговаривал со своей невесткой так, словно скандал и разрыв были не больше чем сплетнями. Том заметил, что сын вошел в гостиную, но продолжал болтать с Джинни, которая нервно ковыряла ложечкой в чашке с кусочками арбуза, похожая на любую другую женщину, попавшую в такое же неловкое положение.

— Добрый вечер, отец.

— Привет, Саймон.

Джинни выглядела необычно взволнованной. Несмотря на ее репутацию одной из самых радушных хозяек в Гонконге, ей было не так-то легко разговаривать со своим свекром.

Кроме того, приезд Тома оторвал ее от работы над черновиками протокола последней встречи с организационным комитетом Японского Общества. Ей надо было так много сделать, так мало времени оставалось — и это было очень скверно.

Том заговорил первым.

— Я проезжал мимо и решил заехать к тебе, отдать кое-что, что собирался подарить тебе когда-нибудь позже. — Он махнул рукой в сторону картонной коробки, стоявшей на любимом китайском столике Джинни, выточенном из черного дерева.

Саймон открыл коробку и увидел две бутылки «Макфайл». Он присвистнул.

— Щедро. Спасибо. — Но тон его оставался холодным.

— Я подумал, что ты, вероятно, заслуживаешь такого наслаждения. Ты что, собрался уходить?

Джинни знала, что слышит слова извинения, или наиболее близкие к этому выражения — единственное, на что способен Том Юнг. Она знала это, ибо пару раз ей пришлось присутствовать при абсолютно похожих сценах, когда Том Юнг извинялся перед своей женой много лет назад. Джинни понимала, что для обоих мужчин такой жест значит довольно мало, но в Гонконге смотрели на это несколько иначе. Город увидит, что председатель сделал крюк, чтобы заехать к сыну и вручить ему подарок. Гонконг взорвется миллионами разных слухов, словно шутиха, фейерверк, разлетевшийся мириадами сверкающих звезд. В понедельник акции Корпорации упадут на пять пунктов на всех фондовых биржах, а к ленчу акции «Д. Ю.» подскочат вверх. Или наоборот. Слуги Саймона конечно прикупят акций «Д. Ю.» и в понедельник вечером станут на пятьсот долларов богаче или беднее. Роберт Чжао, более искушенный в таких делах, возможно, в десять утра продаст акции Корпорации и купит их же перед закрытием биржи, сделав на этом крепкий миллиончик. Или потеряв. Да и не стоит об этом сейчас, завтра наступит только завтра…

— Мы собрались на день рождения к Люку Ютуну.

Мышца на правой щеке Тома Юнга нервно дернулась, но он промолчал. Он приехал мириться с сыном, а не заваривать новую ссору.

— Ты это не одобряешь?

Джинни удивилась, зачем Саймон произнес эти слова с намеренным вызовом, и испытала большое облегчение, когда Том лишь пожал плечами в ответ.

— Уже двенадцатый год, как они приглашают нас, — торопливо пояснила она.

— Большой срок для того, чтобы водить дружбу с одними и теми же китайцами. Они должны быть вам очень благодарны.

— Старший член семьи Люков здесь, в Гонконге. Когда наши двое прибыли сюда из КНР, Саймон согласился взять их к себе на работу и помог с иммиграционными проблемами. Ютун никогда не забудет этого.

Конечно, Том Юнг не раз слышал эту историю, но сегодня он решил поддерживать разговор на любую тему, какой бы искусственной она ему ни казалась.

— Но все-таки двенадцать лет — это долгий срок.

— Да, — сказал Саймон. — У Ютуна юбилей. Он дает ужин по этому поводу и всегда приглашает нас.

— Наверное, ты единственный англичанин, которого он приглашает? Или, по крайней мере, единственный, кто принимает приглашение.

— Да.

Том Юнг находился в комнате своей невестки в доме своего сына. Он ничего не ответил, но не мог удержаться от того, чтобы не пробормотать себе под нос, но так, чтобы его услышали:

— Кому что нравится… Ну что же, желаю вам повеселиться. — Том Юнг встал. — Не могу дольше задерживаться. У меня ужин с секретарем финансов.

— Просто ужин?

— Не совсем. Губернатор получил телекс от Крэдока из Пекина — обычная болтовня. Они заканчивают подбор членов в совместную китайско-английскую Группу связи. Ты уже получил приглашение?

Саймон изумленно покачал головой. Джинни втянула в себя воздух.

— Ну, значит, получишь еще. Спокойной ночи, Джинни.

Саймон увидел, как отец направился к выходу. Он догнал его.

— Ты это серьезно? — спросил он вполголоса.

— Конечно. Я назвал им твое имя, потому что тебе здесь, похоже, очень нравится. — На секунду губы Тома изогнулись в подобии улыбки. — Я думаю, что тебе это понравится больше, чем выпаривать соль из воды.

Саймон с трудом заставил себя промолчать.

— Ты в самом деле собрался на ужин к своим слугам? — сухо спросил он.

— Конечно.

Том пожал плечами.

— Я знаю, «Д. Ю.» официально взяла на себя обязательства по отношению к китайскому населению Гонконга: не допускать расовой дискриминации при приеме на работу и тому подобное. Во времена твоего дяди Дэвида все было точно так же. Ничего не изменилось. Но люди замечают такое. Люди говорят…

— Пусть говорят.

Том чуть было не улыбнулся, но вместо этого что-то проворчал. Когда дело касалось сплетен, он склонялся к точке зрения Саймона.

— Я удивлен, что тебя еще не исключили из клуба за то, что ты ужинаешь со старым Люком.

— Отец, ты отстал от времени лет на двадцать.

— Да ну? Нет, что ты, максимум на десять. — Том снова стал серьезным. — Бизнес и удовольствие несовместимы друг с другом, Саймон. Они — как масло и уксус. А тебе известно, как я ненавижу французские приправы.

— А я их, вообще-то, люблю.

— Спокойной ночи.

Саймон с выражением задумчивости на лице закрыл за отцом дверь. Его все еще беспокоила мысль о том, что впервые за все время их непростых взаимоотношений с отцом он намеренно солгал ему. Солгал и не сознался в этом, когда Том пришел к нему с оливковой ветвью мира. Саймон не собирался извещать отца о своих планах созвать собрание акционеров холдинга «Дьюкэнон Юнг». Согласно Учредительному договору он обладал всей полнотой власти и мог пользоваться ей, не советуясь ни с кем. Том Юнг был его отцом, и когда Саймон закрыл за ним дверь, у него во рту было кисло от злости на самого себя.

Он повернулся и обнаружил, что спутники его уже готовы. Старина Люк, как и следовало старшему из обслуживающего персонала дома, был одет в темный костюм. Его жена нарядилась в элегантный зеленый чонг-сам изумрудного оттенка, Ленни, их сын-подросток, надел красивый коричневый пиджак и кремовые брюки. Саймон улыбнулся.

— Очень шикарно, — сказал он. — Боюсь, рядом с вами я буду выглядеть бледновато. Может, мне переодеться?

Глаза Люка загорелись — его охватила гордость.

— Вы очень хорошо выглядите, босс! Очень хорошо.

Джинни вышла из своего «будуара» и подошла к мужу.

— Я согласна с Люком, — сердечно сказала она. — Нельзя заставлять Ютуна ждать. Машина уже здесь.

По крайней мере, один раз в году об экономии не задумывались. «Роллс-ройс» фирмы «Дьюкэнон Юнг» уже стоял у парадной двери. Саймону не нужно было объяснять водителю, куда ехать, потому что свои дни рождения Ютун всегда отмечал в одном и том же ресторане, неподалеку от Фуд-стрит рядом с Косвэй-Бэй. Старый китаец поджидал их на Глостер-роуд, в ближайшем от ресторана месте, где водитель мог бы высадить своих пассажиров.

— Достопочтенный мистер Юнг, — сказал он, кланяясь. — Никогда не рано, но и никогда не опаздывает. Какой пример для нас! — Он пожал Саймону руку, и тот вспыхнул от удовольствия.

Саймона самого смущало нетерпение, с которым он весь год ждал этого дня. Хотя бы на несколько часов он становился настоящим жителем Гонконга, таким, каким никогда и нигде не был, кроме этих праздников у Ютуна. Он также превращался в почетного гостя. Он уже не считался большим чиновником, пристроившимся на обочине красного Китая, но становился почетным членом общества с историей, уходящей в глубину веков на десять тысячелетий.

Пока Ютун здоровался с остальными пассажирами «роллс-ройса», Джинни, оглядываясь вокруг, наслаждалась окружающим. Был уже вечер, но потемнело только небо, а улица переливалась и сверкала яркими пульсирующими разноцветными огнями. Слышалась музыка, словно поблизости находилась дискотека на открытом воздухе. Тротуары были слишком узки, чтобы вместить сотни китайцев, двигавшихся в разные стороны. Толпы запрудили и мостовую, вынуждая водителей жать на тормоза, судорожно сигналя. Витрины магазинов были ярко освещены — все бодро торговали и будут торговать еще как минимум часа два, прежде чем их владельцы решат, что на сегодня уже хватит. А запахи! Жареная утка, лапша, чеснок, имбирь, специи… У нее заурчало в желудке. Джинни ничего не ела с самого завтрака: на ужин к Ютуну следовало приходить голодным, потому что любое неоткушанное блюдо рассматривалось как признак крайне дурного тона.

Они направились по крытому торговому пассажу Фуд-стрит, и Саймон положил руку на плечо Ютуну. Польщенный китаец выпрямился во весь свой небольшой рост и огляделся вокруг, желая убедиться, что окружающие заметили этот знак хорошего к нему отношения. Люди расступались перед забавной парой, давая дорогу иностранцу-гиганту и его спутнику-китайцу, смотревшемуся словно лилипут, по сравнению с Саймоном, и выставлявшему напоказ свою дружбу с англичанином. Некоторые поворачивали головы им вслед, бормоча, что босс «Д. Ю.», должен быть чертовски хладнокровен, коли разгуливает вот так, поссорившись с отцом, но все эти «английские дьяволы» вообще непредсказуемы в своих поступках.

— Как семья? — спросил Ютун. — Дети здоровы?

— Да, все хорошо, спасибо. А как твои домашние?

— Хорошо, да, очень хорошо. — Ютун был не в ладах с английским еще с юношеских лет, но говорить на кантонском диалекте с таким гостем — он бы не пошел на это ни за что на свете. — У тебя ведь один сын и одна дочь, правильно?

— Правильно.

— По моему мнению, дочери — это очень хорошо.

Саймон был удивлен:

— Я думал, что все китайцы хотят сыновей.

— Да, сыновья это тоже хорошо, но дочери лучше присмотрят за тобой в старости. Каждому человеку надо пару дочерей.

Джинни, шедшая на два шага сзади, услышала эти слова и скорчила гримасу. В ее родной деревне в Китае рождение дочери было таким же «радостным» событием, как наводнение или тайфун. Дочери, проще говоря, считались неэкономичными: иметь их было невыгодно. Только в Гонконге и местах, ему подобных, они стали роскошью — этакие неоплачиваемые сестры-сиделки для престарелых богатых родителей. Но она продолжала идти вперед, будто не расслышав сказанного и взяв под руку гордого от оказанной ему чести Ленни. Ее рука лежала на его, словно кисть выточенной из нефрита статуи на замшевой подкладке. Она бросила косой взгляд на напряженное лицо мальчика, и у нее внутри потеплело. Такой молодой, такой не знающий жизни… С ее губ слетел легкий вздох, и Ленни тут же испытующе глянул на женщину. Для Джинни взять его под руку граничило с недопустимой вольностью, поэтому он одновременно был и горд, и напуган. Тогда почему она так вздохнула? Ленни, которому полагалось испытывать радость, вместо этого почувствовал себя несчастным.

На самом деле она подумала о том, что у нее никогда не было любовника, принадлежавшего к ее собственному народу, и она никогда не чувствовала потребности в этом. Она подумала, со многими ли девушками спал Ленни? Страстен ли он. Силен ли в постели? Или он не отличается от многих других китайцев, что заботятся лишь о собственном удовольствии, торопливых, легко устающих и иссякающих, полагающихся на сомнительную помощь рога носорога, истертого в порошок, и на журналы с голыми девочками? Она знала это, хотя у нее и не было любовников, ибо была знакома со многими богатыми дамочками-китаянками, — как их называют, тайтай, которые не прочь посудачить при случае о своем персональном опыте в этой области.

Ее взгляд уткнулся в спину Саймона. Говорят, что англичанин, женившийся на местной девушке, будет страдать от желтой лихорадки. Тогда, наверное, у нее самой — «белая»?.. Она фыркнула, тряхнула головой, пришедшая в смятение от своих мыслей, стремясь поскорее прогнать их.

В ресторане было шумно и битком посетителей. Но, когда Ютун вел их через переполненный обеденный зал в небольшой кабинет, снятый им на вечер, шум голосов и смех стихли. Посетители разглядывали прибывших гостей. Прежде чем официант закрыл за прибывшими двустворчатую дверь, ведущую в отдельный зал, остальные клиенты тоже причастились праздника для узкого круга лиц: они успели показать себя сотне глаз.

Дело в том, что клан Люков в Гонконге насчитывал примерно пятьдесят человек, и все они собрались сегодня здесь. Ютуну исполнилось шестьдесят три года. Гости сидели за круглыми столами, но, когда Юнги вошли, все встали и обступили их, громко приветствуя и стараясь быть замеченными богатым англичанином. Ютун усадил Юнгов по левую руку от себя, на почетное место, сам уселся на традиционное место хозяина торжества лицом к дверям и, хлопнув в ладоши, подал знак старшему официанту.

— «Ю шен», — провозгласил он с важным видом, и через несколько мгновений шесть официантов вышли из кухни, неся ингредиенты для рыбы под маринадом.

Саймон внимательно наблюдал, как большими палочками перемешивали сначала свежие овощи в масле, а затем добавили рыбу и побеги фасоли. Он любил сырую рыбу. Обычно такую рыбу в масле подавали только на Новый год, но Ютун считал, что, если блюдо нравится, ты можешь есть его, когда заблагорассудится.

Саймон усердно расправлялся с рыбой и оглядывал зал, довольный тем, что видит так много знакомых лиц. Это были обыкновенные люди: некоторые из них работали на фабриках и в торговых фирмах, но большинство ведало делами небольших предприятий, принадлежавших семейству Люков. Люк Ютун по гонконгским меркам был не слишком уж богатым человеком, хотя у него имелась собственная фабрика по производству текстиля, строительная фирма и пара ресторанов в Вань-чай. Семья, собравшаяся под одной крышей, служила типичным срезом пятимиллионного китайского населения Гонконга, и Саймону все они очень нравились.

— Коньяк, тайпань? — предложение Ютуна вовсе не означало, что пить надо обязательно. Однако Саймон, который с гораздо большим удовольствием выпил бы чаю, с любезной улыбкой принял его. Ютун поднял свою рюмку.

— За тебя, тайпань.

Саймон ухмыльнулся и кивнул.

— И за тебя, лопань, — сказал он, поднимая свою.

Хозяин посмотрел на него с нескрываемым удивлением:

— Ты запомнил!

— Когда это я забывал то, что ты мне говорил. Если «тайпань», написать другими иероглифами, то это означает хозяйку борделя. Неудивительно, почему вы так любите называть нас именно так.

— А «лопань» означает?..

— Это слово значит «старая деревянная доска», другими словами, образное «босс». Почему ты себя так называешь, Ютун?

— Если записать другими иероглифами, то получается имя бога строителей. Очень хороший бог. Много им пользуюсь.

— Пользуешься им?

— О да. Боги очень благосклонны к старому Ютуну, особенно в этом году.

— Рад это слышать. — Саймон состроил унылую гримасу. — Ты должен свести меня с каким-нибудь богом, который помогает тайпаням. Черт, меня называли так последний раз несколько лет назад. Ты всегда меня так называл. Пока я не остановил тебя.

— Я думал, тебе это нравится. Англичане очень смешные в этом отношении. Некоторые из них… — поспешил добавить он, не желая, чтобы его гость принял замечание на свой счет.

Джинни весело рассмеялась.

— Очень смешные, — подтвердила она. — Ютун, ты должен и меня познакомить с каким-нибудь богом. Может быть, тогда я научусь выигрывать в маджонг.

— Бога маджонга трудно найти. Если я найду его, то попридержу для себя! — Ютун потянулся через стол, чтобы чокнуться с Джинни.

Когда они выпили, Саймон сказал:

— Я рад, что этот год был для тебя удачным. А чего ты ждешь от следующего года?

— Следующий год, кто знает… — Ютун пожал плечами. — Доживем — увидим. Знаешь, как это говорится: «Пока я монах, я бью в гонг». — Он бросил проницательный взгляд на Саймона. — А для «парня из борделя» год не был таким удачным, а?

— Всякое бывало. У нас сейчас, как мы громко называем это, — кризис доверия.

— Это значит, что все дерьмо перепугалось до смерти и начинает сматываться из Гонконга. Пожалуйста, прости меня; я не хотел выразиться так грубо. Но у меня то же самое: основные деньги я делаю сейчас в Сингапуре и Куала-Лумпуре. Вернуться назад всегда можно. Но я не верю красным.

— Но они взяли на себя письменные обязательства…

— Ха! Они сначала пообещают, что в Гонконге не будет солдат НОАК. Потом «маленькая бутылка» Дэн скажет: «Так, все! Теперь здесь будут солдаты». Так будет и со всем.

Саймон покачал головой.

— Я думаю, мы должны иметь хоть немного веры.

Ютун покончил с рыбой и положил свои палочки на подставку. Он не хотел пускаться в дискуссии с англичанином, но его собственное достоинство требовало прояснить определенные моменты.

— Достопочтенный Юнг, прости мне то, что я сейчас скажу тебе, но ты слишком веришь клочкам бумаги.

— Я?

— Да. Статья «тридцать пять» Конституции Китайской Народной Республики гласит, что народ имеет право на свободу слова, собраний, объединений и демонстраций. А теперь скажи мне, ты хоть раз видел в Китае демонстрацию, которая не была бы заранее организована властями?

Саймон был вынужден покачать головой.

— Похоже, ты очень хорошо разбираешься в китайской Конституции, — пробормотал он.

— Прости, прости. Я сказал слишком много. Миссис Юнг, возьмите себе еще рыбы.

— Спасибо. Между прочим, я согласна со своим мужем. Откуда вам так много известно о китайской Конституции?

— Как и многие другие, миссис Юнг, я вынужден изучать те вещи, которые мне не совсем нравятся. Как это говорят англичане: «Тот, кто предупрежден, уже вооружен»? Поэтому я заставляю своих сыновей читать мне много газет, и именно оттуда я узнал о китайской Конституции. Единственная ее статья, которая выполняется, это статья «сорок девять», и она выполняется всегда.

Ютун принялся энергично орудовать зубочисткой, часто прерываясь, чтобы критическим глазом оценить результаты своих трудов.

— Она гласит: «Трудовой народ имеет право на отдых». Эта чертова Конституция, единственная в мире, гарантирует право на послеобеденный отдых. Что касается меня, то в последний раз я устроил себе сиесту три года назад, в воскресенье после обеда. Надолго запомнилось. — Он захихикал.

Саймон налил Джинни чаю. На лице его застыло задумчивое выражение.

— Как ты думаешь, что произойдет с эти городом, Ютун?

— Ты уже спрашивал меня об этом раньше.

— И каждый год ты давал мне разные ответы.

— Понятно же. — Он снова пожал плечами. — Сейчас я думаю, что некоторое время будет идти по-старому. А потом они высосут из Гонконга все соки, перетянут все деньги в другие районы, и тогда Гонконг кончится.

— Надеюсь, этого не произойдет.

— Множество извинений за то, что я говорю не по теме, — возьми еще лапши, это продлевает жизнь.

— Спасибо.

— Эй, Ючань!

Привлекательная молоденькая девушка, сидевшая напротив старика, оторвалась от своей чашки и заинтересованно посмотрела на него.

— Что, дядя?

— Как это такая хорошенькая девушка, как ты, еще не нашла себе мужа?

Ючань зарделась от смущения.

— Никто не предлагал мне выйти замуж.

— Хорошенько смотри по сторонам и не упускай случая, и тогда ты заарканишь себе богатого тайпаня, наподобие того, что сидит рядом со мной!

Девушка застенчиво засмеялась, а Ютун улыбнулся и снова повернулся к Саймону.

— Ты знаешь, что половина населения города моложе двадцати пяти лет?

— Знаю.

— И что вся эта чертова молодежь будет делать после присоединения к Китаю?

— Устраиваться на работу. Ведь в КНР, кажется, нет безработицы.

Ютун хлопнул ладонью по столу и громко рассмеялся:

— Прости меня, пожалуйста. Так или иначе, мы не можем ничего изменить. В городе вся полнота власти у губернатора. В Китае воспринимают как оскорбление предположение о том, что в тысяча девятьсот девяносто седьмом году присоединение к Китаю разрушит всю систему деловой активности Гонконга. Здесь, в Гонконге, воспринимается как оскорбление предположение о том, что мы, местные китайцы, не сможем сами управлять своими делами. Губернатор просто устанет оскорблять всех подряд и уедет в Англию. Как Корпорация. Как ты.

Саймон был потрясен проницательностью Ютуна, невзначай высказавшегося о планах Корпорации, которые — как считалось — держатся в абсолютном секрете.

— Мне очень жаль, но, по-моему, ты ошибаешься, — сказал он наконец. — Многие из нас уедут, да, хотя лично я собираюсь остаться. Китай хочет, чтобы Гонконг оставался центром деловой активности.

— В самом деле?

Джинни слушала все это с выражением обеспокоенности на лице.

— Да, в самом деле, — неожиданно сказала она. — Я верю в это. Мы оба верим.

— Джинни права, — сказал Саймон. — Посмотри хотя бы на ведущееся строительство. Когда завершится сооружение Шеньчженьской атомной станции, около семидесяти процентов вырабатываемой электроэнергии будет подаваться в Гонконг. Ты не можешь утверждать, что этого не будет. Может быть, китайцы будут учиться у нас, перенимать гонконгский опыт, внедрять западные технологии и рыночные отношения во всем Китае.

— Все правильно, они будут учиться. Полезный опыт для присоединения и Тайвани, которая, как подсказывает мой слабый разум, будет следующей на повестке дня. Пожалуйста, мистер и миссис Юнг, я не хотел вас задеть. Кстати, о проектах, мистер Юнг, ты ведь собираешься построить этот опреснительный завод? Прости мое предположение.

— Возможно. — Саймон опустил взгляд на скатерть. — Я надеюсь на это.

— Можно дать совет?

— Конечно.

— Точно? Я не хотел бы обидеть тебя.

— Давай.

— Тогда вот он: тебе надо бы поберечь свои деньги, тайпань.

— Ага. Опреснительный завод — это проект, который годится лишь для содержателя веселого дома.

Лицо Ютуна помрачнело.

— Прости пожалуйста, я не это имел в виду.

— Не за что извиняться. Мой отец полностью согласился бы с тобой.

Банкет продолжался своим чередом, одна перемена следовала за другой. Ближе, к концу вечеринки некоторые из гостей стали пересаживаться с места на место, чтобы поболтать и обменяться новостями со своими родственниками, с некоторыми из которых они и встречались-то всего пару раз. В этой неразберихе Саймон оказался поодаль от Джинни. Наконец, когда подали суп, рядом с ним сел Ленни.

— Как идет учеба? — пробормотал Саймон вполголоса.

— Неплохо, спасибо, мистер Юнг.

— Недавно твой отец сказал, что ты почти все свое время проводишь за компьютером.

— Да. По-моему, это очень полезное хобби. У меня большая база данных по экономике, и это очень помогает учебе. Отец думает, что я все свое время провожу за написанием игровых программ, но это не так.

— Ты хотел бы выбрать профессию программиста на всю жизнь?

— Конечно! — Глаза у юноши загорелись. Саймон отметил, что у парня красивые глаза. Как у его матери.

— Я хотел бы заниматься программированием… то есть…

— Что?

— Отец считает, что я должен поехать учиться в Америку, как только закончу Китайский университет здесь. Это еще через три года с лишним. Он считает, что я могу получить вид на жительство в США.

— Хм. Сейчас получить «зеленую карточку» не так легко, как раньше. А тебе самому хочется поехать в Америку?

— Я даже не знаю. Почти все мои друзья хотели бы уехать, но ведь здесь мой дом.

Саймон замолчал так надолго, что Ленни испугался: неужели он как-то ненароком оскорбил англичанина?

— Мистер Юнг? — робко позвал он.

— Да. Извини, Ленни.

— Нет, что вы! Я хотел сказать, что я не хотел перебивать ваши мысли. Я просто… Ну, а вы сами считаете, что мы сможем здесь остаться?

— Надеюсь, да. Я собираюсь остаться здесь.

— Да, но… ну, вы же знаете историю с моими родителями.

— Да. Я много думал об этом. Иногда мне казалось, что нам придется расстаться. Но я не могу себе это представить. Я китаец. Семья прежде всего.

— Нечасто за последнее время я слышал такое. Ты хотел бы жениться на китайской девушке?

Ленни вспыхнул и отвел глаза в сторону.

— Об этом еще рано говорить, мистер Юнг.

— Прости меня, я не хотел совать нос в чужие дела.

— Что вы говорите, мистер Юнг! Пожалуйста. Просто, даже если я смогу крепко встать здесь на ноги, это займет примерно пять лет, и все равно присоединение к Китаю будет еще ближе. Какая девушка этого захочет?

— Но если тебе придется уехать отсюда, то повсюду в мире хватает хороших китайских девушек.

— Да. Мне хотелось бы верить в это. Китаянка, наверное, будет самой лучшей женой для меня. Но гонконгские китаянки лучше всех остальных.

Саймон похлопал его по плечу.

— Не стоит так сильно беспокоиться об этом, Ленни, — сказал он. — Ты еще так молод.

Юноша снова вспыхнул, на этот раз от удовольствия, а Саймон глубоко вздохнул. Внезапно он понял, что его первоначальное решение было верным и что сейчас самое время положить еще один кирпич в стену, которую Цю хотел возвести вокруг Гонконга.

— Когда мы приедем домой, я хотел бы, чтобы ты и твои родители уделили мне немного времени перед тем, как лечь спать. Хорошо?

— Конечно, мистер Юнг, конечно.

Вечер подходил к концу. Последнее блюдо было съедено, и члены клана почтительно окружили Ютуна, пристально изучавшего счет. Наконец он закончил разбираться с цифрами.

— Итого пять тысяч… — объявил он с гордым видом.

Он достал бумажник, и под восхищенные возгласы гостей начал отсчитывать розовые банкноты, кидая их на поднос. Ритуал завершился, и он встал.

Когда он направился к двери, останавливаясь через каждый шаг, чтобы переброситься с кем-то парой слов, а кого-то просто похлопать по плечу, раздались недружные аплодисменты. Саймон встал и улыбнулся Ленни.

— Я должен пойти поблагодарить Ютуна за вечер.

Он нашел Джинни в вестибюле, стоящей рядом с Ютуном, поглощенным сложной процедурой раскуривания сигары.

— Ну так что, — сказал старик, — ты все-таки займешься этим строительством, а?

Саймон улыбнулся.

— Спасибо за великолепный вечер. Как всегда, все было замечательно, но в этот раз лучше, чем я думал.

— Я тоже. Хороший день рождения. Подарили шесть пар длинных брюк, чтобы я прожил еще долго. Много красных конвертов — целая куча денег. Стоит ли мне купить на них акции «Д. Ю.» или лучше продать те, что есть?

Саймон долго смотрел на него.

— Я буду покупать, — тихо сказал он наконец. — Сразу же, в понедельник утром.

— Ты будешь покупать?

— Да. Я буду покупать.

Пока Ютун пристально вглядывался ему в глаза, Саймон задумался, что может увидеть в них китаец. Должно быть, увиденное удовлетворило Ютуна, потому что он сказал:

— Правильно говорят — ты слишком доверяешь людям. Но ты хороший человек, тайпань.

Джинни встала позади мужа.

— Я тоже так думаю, — сказала она.

К удивлению остальных, Саймон велел водителю отвезти их на смотровую площадку на Пик. Пока они поднимались все выше и выше, болтовня в машине потихоньку стихала, и на место они прибыли уже в полном молчании. Люки хотели домой. Они наелись и напились — теперь им хотелось спать. Так и должна идти жизнь. Даже двадцать лет жизни бок о бок с Саймоном Юнгом не примирили их с его эксцентричными привычками.

Он вышел из машины, и все остальные нехотя последовали за ним, спустившись по каменной лестнице к смотровой площадке. Саймон остановился, опершись руками о парапет и прислонившись щекой к одному из холодных каменных львов, охранявших высокую точку над городом.

Под ними распростерся весь Гонконг — блестящий подлинник, превосходящий все рекламные буклеты о нем. Тысячи, десятки тысяч разноцветных огней, некоторые неподвижны, некоторые в постоянном мерцающем движении, знаменитые небоскребы, уходящие в небо, словно искусственно заостренные скалы в сюрреалистическом пейзаже.

Взгляд Саймона метнулся туда, где должен был находиться офис «Дьюкэнон Юнг». Пять лет назад он мог бы разглядеть это здание, потому что в те времена его окна из тонированного бледно-зеленого стекла подсвечивались изнутри, делая его похожим на гигантский сверкающий изумруд. Но такая бьющая напоказ реклама стоила немалых денег, и Саймон расстался с ней без сожаления. Повернув голову, он увидел солидное здание Корпорации в викторианском стиле, его башни были освещены единственным прожектором. Саймон нахмурился. Он солгал своему отцу. Солгал по-крупному. Не первая ложь в его деловой практике, но он первый раз солгал своему собственному отцу.

Краем глаза он заметил какую-то движущуюся точку в воздухе. «Боинг» компании «Кэсэй-Пасифик» пролетел к западу от них, много ниже, чем смотровая площадка. В порывах ветра вой турбин звучал то громче, то тише, Саймон следил за бортовыми огнями, пока самолет не исчез за нагромождением скал Цим-Ша-Цуй. Через несколько мгновений он увидел уже другой самолет, на этот раз взлетевший. Какое-то время, когда ветер дул в его сторону, звук двигателя был совсем не слышен, и машина напоминала большую зловещую птицу, поднимавшуюся все выше, а затем свернувшую на север и растворившуюся во тьме.

Такое величие. Такая красота.

Ночь выдалась лунной и приятной. Воздух, казалось, застыл в неподвижности. Саймон вдыхал множество запахов: неприятные запахи многолюдного города, но к ним примешивались и тонкие ароматы Востока: апельсин, жасмин, даже аромат ладана, доносившийся откуда-то издалека. И запах, который существовал в его памяти вечно: благоухали деревья баухинии в цвету, источая аромат, присущий только Гонконгу.

— Несравненно, — выдохнул он.

Остальные его не слышали.

Каждый из них думал о своем, и Саймон точно знал, что, хотя они смотрели на ту же самую панораму, они видели разное и в мозгу каждого из них великолепие Гонконга окрашивалось множеством личных воспоминаний. Когда он повернулся к машине, остальные сразу же отправились за ним. Ленни поднялся по лестнице последним, и в слабо освещенном салоне Саймон обратил внимание на выражение грусти, непонятно почему застывшее на этом молодом, почти нетронутом жизнью лице.

— Дом, — сказал Саймон. Это могло быть и командой, и просто констатацией факта.

Когда они наконец вернулись домой, Люки обнаружили, что их хозяин вовсе не собирается отправляться в постель. Он велел им подождать в кухне, пока сам он принесет свой кейс из кабинета. А-Кам налила ему сока, но когда он вернулся, он отставил стакан в сторону и обратился к Люку Сен-Каю.

— Старина Люк, — начал он с серьезным видом, — я хотел, чтобы ты заверил мою подпись.

— Нет! — крикнула Джинни.

Он удивленно повернулся к жене.

— Что это значит?

Джинни пылала злостью. Ее удивило, что он еще спрашивает, что это значит.

— Это неправильно, — прошипела она. — Ты не смеешь впутывать их в это дело. — Она ударила ладонью по столу. — Не смеешь!

Саймон взял свой кейс и встал.

— Мы обсудим это, — сказал он спокойно. — Не здесь.

В холле он накинулся на нее, взбешенный до предела.

— Как ты осмелилась перечить мне в присутствии слуг?

Она скрестила руки на груди и опустила глаза с видом демонстративного высокомерия. Саймон взял ее за руку, но она вырвала ее. Внутренне она трепетала: она никогда не выступала против Саймона. Ее сердце бешено колотилось, глаза жгли слезы, но она не должна была, не могла отступить.

— Мне нужна подпись Люка, — резко сказал Саймон. — Сейчас наступил крайний срок принятия решения, Джинни. Я оттягивал, пока это было возможно, надеясь, что у отца хватит здравого смысла, но этого не случилось. Документы должны быть в Сингапуре у Тана завтра, или сделка сорвется.

— Хорошо. Тогда пусть она сорвется.

— Не смеши меня. Ты что, серьезно думаешь, что я проделал всю эту работу и теперь отступлю только потому, что некому заверить мою подпись?

— Ты должен был подумать об этом раньше.

Кто этот странный человек, подумала она? Что завладело им настолько, что он внезапно так переменился и стал вести себя, как все остальные «иностранные дьяволы»? Похоже, сегодня он позволил себе разделить трапезу с семьей Люков в качестве прелюдии к тому, чтобы поиграть с ними, как с марионетками. Это оскорбление, намеренное оскорбление…

— Хорошо, я должен был подумать об этом, но я не подумал, так что теперь?..

— Давай я подпишу. Не надо впутывать их в это дело.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что… — Саймон замолчал. Он готов был уже сказать: «Потому что ты моя жена, я люблю тебя, ты значишь для меня слишком много…». — Потому что по закону жена не может заверить подпись своего мужа.

— Я тебе не верю.

— Джинни!

Настала ее очередь помолчать. Не только Саймон сбивал ее с толку. Кто эта странная женщина, отбросившая китайские традиции и условности, которым насчитывается десять тысяч лет, и осмелившаяся противоречить своему мужу? Неужели она на самом деле сказала это? Сказала своему мужу в лицо, что он лжет? Переживет ли она этот позор? Да. Она сумеет это сделать. Она должна.

— Я… мне очень жаль. Я не должна была так говорить. Я уверена, что то, что ты сказал о законах, правда. Но я думаю, что тут есть и другая причина.

— Какая причина?

— Я думаю, что это опасно. Опасно быть как-то связанным с этим делом. Если это так, то ты делаешь большую ошибку. Ты слышал, что сказал твой отец? Тебя собираются пригласить в Группу связи. Ты не можешь допустить, чтобы твое имя оказалось замешанным в каком-нибудь скандале… И еще ты не хочешь вмешивать в это дело меня, потому что считаешь, что я нуждаюсь в защите. — Муж ничего не ответил, и она продолжала: — Но Люки тоже нуждаются в защите. Они бежали из Китая. У них нет тех гарантий, которые посчастливилось получить мне. Ты должен подумать о них. Ты должен…

— Ты ошибаешься, Джинни, — тихо сказал Саймон. — Я подумал о них. Здесь нет опасности. Вообще никакой опасности. Но я должен быть уверен в том, что моя подпись заверена. Мне нужно знать это, на случай, если дело дойдет до суда, чтобы я мог представить доказательства.

— Ну вот видишь! Суд, закон… Ты уже знаешь, что с этой сделкой ты наживешь себе неприятности.

— Джинни, будь разумной. Это крупнейшая сделка, которую я когда-либо предпринимал. Я не могу позволить себе рисковать даже такой мелочью, как заверка подписи. И я не буду рисковать.

— Ты не прав, Саймон. Ты не прав так сильно, как только может ошибаться человек. Когда-нибудь ты поймешь это, и ты пожалеешь об этом.

— Нет, не пожалею. Я пожалею только в том случае, если использую свидетеля, которому нельзя доверять или которого нельзя будет потом найти. Значит, это должен быть Люк. А сейчас я хочу, чтобы ты вернулась со мной на кухню и сказала им это.

— Я не хочу! — Но она начала чувствовать, что впадает в отчаяние.

— Ты сделаешь это! Ты сделаешь это для меня, или…

— Да? — Она почти выплюнула это слово. — Или ты сделаешь… что ты сделаешь, муж мой?!

Саймон не сказал ей ничего. Вместо этого он взял ее за плечи с такой силой, что она не могла сопротивляться, и развернул лицом к кухне. Только недопустимость появления перед слугами в слезах удержала ее от того, чтобы громко заплакать.

Саймон уселся на один из стульев, и Люки, подойдя к нему, стали рядом, пораженные невиданным, беспрецедентным спором между Юнгом и госпожой. Он открыл кейс и начал раскладывать на столе документы, сортируя их на две с виду одинаковые стопки. Некоторое время он смотрел на документы, еще раз убеждая себя, что сделал все правильно и ничего не перепутал.

Наконец он оторвал взор от бумаг и заметил во взгляде Люка неприкрытый страх.

Он начал терпеливо разъяснять:

— Когда я буду подписывать эти бумаги, старина Люк, я должен буду сделать это в присутствии свидетеля, который также должен подписать их, удостоверяя тем самым мою подпись. Свидетель никак не отвечает за содержание этих документов и не несет по ним никаких обязательств. Ты понял меня?

— Да.

Но был ясно, что Люк вовсе не горит желанием ставить свою подпись на бумагах, которые будут читать другие. Бумаги имеют долгую жизнь. Бумаги имеют обыкновение всплывать на свет Божий и оборачиваться против тебя тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Саймон ясно читал все мысли, пробегавшие в мозгу его слуги, и решил использовать последнюю возможность.

— Ты не обязан делать это для меня, — сказал он. — Но было бы хорошо, если бы ты это сделал. Я бы предпочел, чтобы это сделал именно ты.

— Я думал, может быть, миссис Юнг…

— Я предпочел бы, чтобы это сделал ты.

Люк беспокойно перевел взгляд с Саймона на Джинни, нервно улыбнувшуюся ему и сказавшую:

— Ты слышал, что сказал хозяин. Лучше ты. — Она уже не хотела плакать. Она хотела отмщения. Она хотела в итоге оказаться правой. Но больше, чем что-либо еще, она хотела забыть это, как страшный сон.

Саймон, не понимавший, что происходит с его женой, снова посмотрел в глаза Люку и увидел в них на этот раз только слепое доверие. Он указал на первый из документов, лежавших перед ним.

— Это меморандум о депонировании некоторого количества акций. — Он помешкал, повторяя в уме все то, что собирался сказать. — Я хотел бы, чтобы ты подписал две копии этого документа. — Он подтолкнул к Люку следующий документ. — Это… доверенность адвокату. Я сейчас подпишу ее — ты должен смотреть за этим. — Он взял свою ручку «Монблан» и расписался внизу листа, вложенного в красную тисненую папку. — Теперь ты. Вот здесь… так.

Саймон положил лист бумаги на документы так, чтобы Люк мог прочесть их содержимое. Слуга взял протянутую ему ручку и аккуратно подписал обе копии свидетельства о депонировании и доверенности адвокату.

— И вот это. — Саймон взял последний документ из первой стопки. — Это договор о предоставлении кредита. Я подписываю его… вот. Теперь ты. Хорошо. Спасибо. И другой экземпляр.

Они продолжали процедуру подписания и заверки документов. Когда чернила высохли, Саймон взял одну стопку документов и сунул ее в массивный коричневый конверт из толстой бумаги, который достал из кейса. Он прошел в холл и перебрал бумаги внутри еще незаклеенного конверта. Отыскав экземпляры меморандума, он достал их. Внизу листа бумаги, под размашистой подписью Люка был штамп магистрата Гонконга, удостоверяющий, что процедура произведена должным образом. Саймон прикусил губу. Еще одна большая ложь, на этот раз его собственному слуге, слепо доверявшему своему хозяину.

Бизнес есть бизнес, сантименты — пустая трата времени. Он принял решение, снова сунул бумаги в конверт и запечатал его. Сейчас, в соответствии с точными инструкциями Цю, у него было два комплекта документов; один для него самого, а другой, такой же комплект, лежал в конверте, предназначавшемся Советскому Коммунальному банку. За единственным исключением, оба комплекта документов были подлинными. Только меморандумы о депонировании акций учредителей Корпорации, принадлежавших Саймону, были фальшивыми.

Он вышел на подъездную дорожку, где его уже ждал водитель и сделал прямо противоположное тому, чего ожидал от него генерал-майор Крабиков: он дал пакет с фальшивым меморандумом и другими документами водителю и сказал:

— Пожалуйста, отвези это прямо в аэропорт Кай Так. Когда ты туда приедешь, тебя уже будут ждать в «Секьюрити курьерс интернэшнл».

Саймон дождался, пока красные габаритные сигналы «роллс-ройса» исчезнут по мере того, как машина спускается с холма, а затем повернулся и медленно пошел обратно в дом. Внезапно на душе у него стало легче. Казалось невероятным, чтобы банк попался в такую ловушку. Если они укажут ему, что меморандум составлен неправильно, он извинится, пообещает исправить ошибку… и найдет какой-нибудь повод вообще устраниться от этой сделки. Опасность слишком велика. Ибо в глубине души Саймон знал, что он никогда не станет рисковать своими акциями.

Поэтому, когда он вернулся в кухню, он уже не испытывал сомнений и колебаний. Ему казалось, что со всех точек зрения он поступил правильно.

Люки и Джинни сидели вокруг стола. Слуги смотрели на него, словно ожидая объяснений, но Саймон просто взял в руку запотевший бокал с соком и поднял его на уровень глаз. Когда он заговорил, его голос прозвучал сурово и непреклонно, — они никогда не слышали от него таких слов. Фраза на кантонском диалекте была словно заклинание:

— За бухту Ароматов!

И, после секундного замешательства, все повторили за ним хором:

— За бухту Ароматов! За Гонконг!

 

Глава 12

Для того чтобы открыть сейф, Цю нужен был ключ. Если бы все шло по плану, то этот вопрос был бы не из трудных. Но руководитель Сингапурского филиала Советского Коммунального банка мистер Тан, в чей сейф предстояло забраться, оказался более несговорчивым, чем предполагалось, и все никак не мог решить, на чью сторону ему стать. И все же Цю вскоре нашел то, что ему требовалось. Ключ принял очертания девушки: она была выше 160 см, молода и чертовски привлекательна. Ее звали Вэй Шаша.

Ее отобрали в Хунани, когда ей исполнилось шестнадцать. Спортивные тренеры средней школы выделяли ее за ловкость и превосходную координацию. Ей прочили гимнастическую карьеру, но местный партийный комитет решил иначе. Ее вызвали в штаб и дали то, о чем большинство китайских юношей и девушек могут только мечтать, — прописку в городе. В ее случае это была столица — Пекин. Шаша попрощалась с родителями и покинула Хунань со слезами на глазах, но с радостью в сердце.

Сейчас, семь лет спустя, она дослужилась до звания «Девять Палочек» и была одним из наиболее ценных сотрудников спецподразделения «Маджонг». Ее использовали только для тайных проникновений в охраняемые места. Она была невысокой, легкой и очень гибкой: прекрасной воровкой-«форточницей». В этом ремесле ей не было равных. Поэтому, когда Цю понадобилось вскрыть сейф в Советском Коммунальном, он сразу вспомнил о ней. Ему хотелось применять все только самое лучшее.

Красный Дракон привез ее в Сингапур, несколько раз петляя на маршруте, стараясь не привлекать к ней внимания. Они провели ночь в Гонконге, день в Маниле, несколько часов в Кучине, столице Саравака, где она наконец по легенде стала сестрой секретарши мистера Тана, едущей в гости к своим родственникам.

Они прибыли в Чанчжи в начале четвертого дня и сразу поехали в банковский офис, расположенный в центральном Деловом районе Сингапура. Она назвала свое имя девушке в приемной, которая позвонила секретарше мистера Тана и сообщила, что ее сестра ждет на входе. Хотя секретарша была единственным ребенком в семье, она не возразила. Не так давно она совершила ошибку, всего одну, но Цю знал об этой ошибке. Он ждал, пока она сделает эту ошибку. Фактически это он устроил все так, чтобы она совершила эту ошибку. Она ее сделала. Если ее родители когда-нибудь узнают, что именно она совершила, они отрекутся от нее. Теперь она принадлежала Цю со всеми потрохами. Она была напугана до полусмерти, уж во всяком случае достаточно для того, чтобы сообщить Цю о том, что комплект документов Саймона Юнга поступил в банк, и о том, куда именно положили бумаги.

Офицер службы безопасности формально осмотрел кейс Вэй Шаша, после чего ей было разрешено подняться на девятый этаж. Там ее встретила «сестра». Рабочий день уже близился к концу, и никто не обратил на них внимания. Девушки поболтали немного. Точнее, непринужденно говорила Шаша, а секретарша мистера Тана только нервно кивала в ответ. Они вместе покинули коридор, в который выходили двери кабинетов, и направились к лифту. Загорелась стрелка «вниз». Секретарша Тана вошла в кабину лифта, а Шаша повернулась и отправилась в ближайшую туалетную комнату. Там оказалось пусто. Напротив ряда умывальников она увидела голубую дверь с табличкой, на которой было написано «1184». Шаша вытащила из кейса ключ и взглянула на бирку, висевшую на нем. На ней были написаны те же цифры. Она открыла дверь, за которой оказался чулан, набитый материалами и инструментами для уборки, и протиснулась в самую глубину, предварительно закрыв за собой дверь.

Шаша уже делала это раньше. Она привыкла к длинным часам ожидания в темноте, пока не придет время действовать. Расписание, по которому жил офис СКБ, словно впечаталось ей в мозг: охранники совершают обход каждые два часа начиная с семи — один раз четные этажи, другой нечетные, уборка начинается в четыре утра.

В полночь она выбралась из чулана и, мягко ступая, направилась ко входу в секцию из нескольких кабинетов, которую занимал Тан. Дверь была закрыта электронным замком весьма примитивного типа. Тонкий лучик фонарика осветил его. Из кейса Шаша достала небольшую коробочку, размерами и формой напоминающую карманный калькулятор, и направила один ее торец в сторону замка, нажав одну из кнопок. Запорные язычки, скользнув, бесшумно отошли назад. Когда она вошла в приемную, ей показалось, что она слышит слабое шипение. Она замерла, выжидая. Звук не повторился. Чтобы разделаться с другой дверью, ведущей в личный кабинет Тана, и найти там сейф, ей потребовалось не более двух минут.

Снова раздалось шипение, но она не обратила на него внимания. Она решила, что оно вызвано какой-то небольшой неисправностью в системе кондиционеров. Инстинкт говорил ей, что надо поторапливаться и делать все максимально быстро.

Но сначала нужно было принять некоторые простые меры предосторожности. Шаша отошла от сейфа и открыла дверь в личный туалет и душевую Тана, подготовив таким образом укрытие на тот маловероятный случай, что ей помешают. Затем она вернулась к сейфу и открыла его, использовав комбинацию цифр, которую назвала ей «сестра». Она вынула из сейфа нужные документы и положила на стол. Быстро просмотрев их, она убедилась, что это то, что ей нужно, — в папке содержались именно те документы, что описал ей Цю.

Нет, не совсем. Когда она листала договор о предоставлении кредита, из него выскользнул листок рисовой бумаги, вложенный между страницами. Шаша прихлопнула его к столу ладонью и всмотрелась в написанное. На квадратном листке был нарисован китайский иероглиф и несколько арабских цифр, разбитых черточками на группы. Телефонный номер? Она прищурилась, глядя на неряшливо выписанный иероглиф, очевидно набросанный кем-то в большой спешке. Что он означал?.. «Чжао»?

Еще раз раздалось шипение, на этот раз рядом с ней. Вэй Шаша сообразила, что копается здесь уже достаточно долго. Она осторожно положила бумаги в свой кейс и заменила их другой папкой, которая выглядела точно так же.

А что делать с листком тонкой бумаги? Девушка прикусила губу. Лучше сунуть его в договор и положить в сейф, решила она. Потом она захлопнула дверцу сейфа, помня, что на дисках надо установить точно такую же комбинацию, которая и была, когда она пришла сюда.

До этого момента она была бдительна, но слегка расслабилась: все было сделано, все шло точно по плану. Но внезапно она поняла, что загадочное шипение стало непрерывным. Оно показалось ей зловещим. Шаша огляделась вокруг. Как только она оторвала взгляд от дисков набора комбинации, она увидела не более чем в полуметре от себя ползучую гадину. Шаша смотрела на змею, змея — на нее.

Потом одновременно обе стремительно пришли в движение.

Выполняя заповеди наставников, Шаша зарисовала план офиса у себя в голове и перед тем, как начать работать, вспомнила его еще раз. У нее за спиной, несколько левее оставалась открытая дверь в туалетную комнату Тана. Она влетела в нее как раз вовремя: как только дверь захлопнулась у нее за спиной, раздался тупой звук удара об нее.

Сердце девушки готово было разорваться. Никогда в жизни Шаша не была так напугана. Она плюхнулась на пол и принялась отчаянно соображать.

Она чутьем осознала, что произошло, потому что изучала и знала все существующие охранные системы. Вместо шумного и дорогостоящего добермана, в охраняемое помещение запускается смертоносная змея или даже насекомое. Пришелец может отравить собаку, потому что знает о ее существовании: она лает, да и вообще ее присутствие легко предугадать. Но кто из воров может предугадать присутствие в охраняемом помещении змеи? Кто из шпионов знает, как с ней обращаться? Замечательная по своей эффективности уловка — пока о ней никто не знает. Уж точно секретарша Тана не знала о змее, иначе она бы сообщила Цю.

Шаша попала в ловушку.

Змея, находившаяся в офисе, была три метра длиной, и девушка чувствовала, что она смертельно опасна, но кроме этого она ничего не знала о ней.

Она не знала, что это lachesis muta — бушмейстер, который способен выслеживать свою жертву часами, выискивая ее только по теплу, излучаемому телом, пока в конце концов не нанесет свой удар — смертельный удар. Никто из людей не может надеяться на то, чтобы перевоспитать и приручить ее. Укус бушмейстера всегда смертелен. Это создание убивает не ради пищи, не ради того, чтобы выжить, а просто потому, что человек — его враг. КГБ разводило их как дешевых заменителей сторожевых собак.

Шаша поднялась с пола и включила свет. Она не сможет оставаться в ванной вечно. Охранники с обходом не потревожат ее: им приказано любой ценой держаться подальше от кабинета. Но очевидно, что перед приходом уборщиц кто-то должен убрать отсюда смертоносного стража. Этот «кто-то» сразу поймет, что здесь находится чужак. Шаша заперла за собой все двери, но ее кейс так и остался лежать на столе Тана. Не важно, какой ценой, но она должна унести отсюда кейс и доставить его содержимое Цю. От этого зависело все. Он сказал ей достаточно ясно, что будущее Гонконга, его безопасность, даже само существование зависят от того, доставит ли она ему документы, лежавшие в сейфе. И она должна сделать это, не оставив следов своего пребывания в кабинете.

Думать! Она должна думать.

Взглядом она обежала маленькую комнату, ища оружие, которым могла бы воспользоваться. Шкафчик под умывальником не содержал ничего, чем можно было бы воспользоваться: щетка для чистки раковин, какое-то мыло, безопасная бритва, крем после бритья… запасной пакетик с лезвиями для бритвы. Глаза Шаша сузились в щелку. Хоть какое-то оружие. Теперь ей нужен рычаг, палка. Она ходила кругами, поминутно прижимаясь ухом к двери. За дверью перемещалась змея. Шаша была в ловушке. В ловушке!

Она знала, что у нее только один шанс, только доли секунды отведены ей на то, чтобы действовать. До этого момента девушка смело смотрела в глаза опасности, но схватка со змеей приводила ее в ужас. Она питала отвращение ко всем пресмыкающимся.

Наконец Шаша открыла пакетик с лезвиями и высыпала их в раковину. Шесть штук. Потом она взяла в руки щетку для чистки раковин, сделанную из мягкой пластмассы. Медленно, остерегаясь порезаться, она стала втыкать лезвия в щетку, прикладывая всю свою силу. Но даже так они не входили глубже, чем на пару-другую миллиметров. Шаша плавно помахала щеткой в воздухе раз, другой. Одно лезвие выпало, звякнув о кафель пола. Она подобрала его и снова вогнала в щетку. Ее дыхание участилось. Она знала, что уже пора.

Ее рука сомкнулась на дверной ручке и стала медленно поворачивать ее. У нее ушло почти полминуты на то, чтобы освободить защелку. Шаша с трудом сглотнула, во рту у нее пересохло, горло горело. Она чувствовала, как кровь бьется у нее в сонной артерии. Она пару раз качнула щеткой, чтобы проверить, как распределен ее вес. Одна секунда. Одно мгновение…

У нее всего один шанс. Когда Шаша откроет дверь, она должна будет оставаться сбоку и за ней. Змея сначала проникнет в туалетную комнату, потом развернется, и только после этого сможет укусить ее. Мгновение змея будет беззащитна, и Шаша сможет нанести удар.

Шаша распахнула дверь.

Бушмейстер не дремал. Он скользнул в проем, поднял голову и стал разворачиваться, чтобы атаковать испуганную девушку. Он точно знал, где она находится, определив это своим термолокатором. Шаша хлестнула по нему своим оружием раз, другой, третий, потом слезы застлали ей глаза, и она уже не могла видеть, куда наносит удары. Она сделала несколько глубоких вдохов, боясь впасть в истерику. Она ничего не видела! Она ничего не видела…

Шаша смахнула слезы с глаз рукавом. Бушмейстер лежал у ее ног. Он был мертв: она почти снесла ему голову первым же ударом. Девушка подавила желание закричать и отпрянула от твари, свернувшейся кольцами на полу. Она хотела повернуться и бежать со всех ног из этой комнаты ужасов, но опыт и тренировка остановили ее порыв. Она знала, что должна сделать.

Она заставила себя завернуть исполосованное тело змеи в туалетную бумагу и положить мертвую тварь в свой кейс.

Потом вытерла кровь с пола, проверив каждый сантиметр руками, стоя на четвереньках, пока наконец не решила, что уничтожила все следы своей «работы». Затем, когда все было приведено в порядок, она обернула бумагой и лезвия, сунув их в кейс к змее.

Утром они обнаружат, что охранник исчез, что на щетке появились какие-то странные метки, а лезвия загадочным образом пропали. Но больше они ничего не найдут. Шаша хотела, чтобы ее визит остался совсем незамеченным, но это было не в ее возможностях. Она в последний раз осмотрела все вокруг и взяла кейс со стола Тана. Потом сняла трубку телефона и набрала номер. Это было предусмотрено на случай, если что-то сорвется. Она должна была позвонить только в крайнем случае. На это она истратила последний остаток своей храбрости. Шаша выучила шесть кодовых фраз, каждая из которых означала определенную степень сложности возникших непредвиденных обстоятельств. Она хотела бы выпалить все шесть фраз, но, когда на другом конце провода сняли трубку, она сказала только.

— Простите, похоже, я набрала не тот номер, — и сразу повесила трубку.

Сейчас сотрудники «Маджонга» уже знают, что ее визит не останется незамеченным («простите»), и что ей нужна помощь, чтобы прикрыть уход из здания («не тот номер»). При мысли о возможных последствиях Шаша вздрогнула. Использование любого из шести кодов означало неудачу.

Когда наконец она ушла, заперев за собой все электронные замки, коридор был пуст. Она снова пробралась в туалетную комнату и забралась в чулан. Хотя она знала, что змея мертва, при мысли о том, что она находится так близко от этой твари, ее начинало трясти. Часы тянулись очень медленно. Очень, очень не скоро она услышала далекие голоса людей, свидетельствовавшие о начале нового рабочего дня, и позволила себе взглянуть на часы, на мгновение включив свой фонарик. Восемь пятнадцать. Еще четверть часа… Спасут ли ее люди из «Маджонга»? Шаша была заперта в абсолютной темноте, с кейсом, набитым мерзкими уликами. Если Цю не поможет ей теперь…

Четверть часа — девятьсот секунд. Ей показалось, что прошло уже девяносто тысяч секунд, но всему ведь приходит конец.

Она подождала еще, чтобы быть уверенной, что в туалетной комнате никого нет, и выбралась наружу, сжимая кейс так, словно это была система ее жизнеобеспечения. Она торопливо поправила макияж у зеркала и направилась к лифту, двигаясь, словно робот. Никто ее не окликнул.

Когда лифт прибыл на первый этаж, и створки его раздвинулись, Шаша увидела, что вестибюль полон людей, и отпрянула назад. Около тридцати метров отделяло ее от главного входа. Охранники в форме пристально оглядывали всех входящих и выходящих. Она не могла выдержать их пронизывающих взглядов, она не могла. В лихорадочном состоянии ей казалось, что все уже смотрят в сторону лифтов, и что брови у охранников угрожающе подняты кверху. Ее ноги начали подкашиваться. Кровь медленно поднялась по ее телу горячей волной. Она знала, что если волна достигнет головы, то захлестнет ее и она рухнет на пол.

Шаша была на грани обморока, когда в вестибюле началась суматоха.

— Дорогой!

Глаза ее распахнулись. Она оставалась одна в лифте, двери уже начали закрываться.

— Дикки, милый, иди и поцелуй скорее Мод!

В оставшуюся секунду Шаша нажала на кнопку открытия дверей, и они послушно скользнули назад. Теперь на нее никто не смотрел. Все внимание было приковано к высокой китаянке, вызывающе одетой в кричащую бирюзовую блузку из крепдешина и белую юбку с разрезами, открывающими ее бедра почти до самого верха. Китаянка шла по вестибюлю в направлении бедняги, которого, казалось, парализовало. Она намертво приковала к себе всеобщее внимание. Женщина-Больше-Чем-Жизнь добралась наконец до своей жертвы, театрально обняла его и громко чмокнула в лоб.

Когда Мод стиснула мужчину в кольцо своих объятий, ее глаза сузились, и она взглянула в направлении Шаша. Окаменевшая девушка сделала глубокий вдох и вышла из кабины лифта. Один шаг к выходу. Другой шаг. Третий… Она приближалась к охранникам. Их внимание теперь рассеялось между дверями и экстраординарной сценой, разворачивавшейся у всех на глазах прямо в холле банка.

Шаша медленно двигалась, сокращая расстояние до своего спасения. Десять метров. Пять. Один из охранников взглянул на ее бледное напряженное лицо, взял девушку на заметку и всмотрелся пристальнее. Шаша похолодела.

Внезапно звук пощечины гулко разнесся по вестибюлю, перекрыв гудение голосов. Охранник резко повернулся в ту сторону. Шаша не стала оглядываться назад, чтобы посмотреть, что там происходит. Она рванула к дверям.

— Как ты посмел! Эй, вы, немедленно позовите сюда управляющего!

Охранник рванулся с места. Шаша отпрянула в сторону. Но он проскочил мимо нее, поспешив к китаянке и мужчине, которого та называла Дикки. Когда Шаша проскользнула через вращающиеся двери, она успела еще услышать громкий женский голос, что-то вопящий о нападении.

Цю ждал ее в машине на Коллиер-Цюай. Шаша легко прыгнула на заднее сиденье, захлопнула за собой дверцу и почувствовала приступ дурноты.

Что было после этого, она помнила с трудом и фрагментами. Гораздо позже она припомнила, что Цю дернул ее за волосы, подняв ей голову, и стал что-то кричать ей в лицо. Она на едином дыхании рассказала, что произошло. От услышанного Цю чуть не хватил апоплексический удар. Его визгливый голос раздавался у нее в ушах все громче и громче. Машина, набирая скорость, мчалась по Ист-Коуст. В помутившемся взоре девушки крыша машины качалась вверх — вниз, вперед — назад. В голове у Шаша что-то билось и пульсировало.

Наконец они остановились у въезда в аэропорт Чанчжи, где Цю выдернул ее из машины и передал поджидавшим мужчинам, которые посадили ее на первый же самолет, направлявшийся, к счастью, в Шанхай. Она помнила, как убрали шасси с успокоившим ее стуком — самый радостный звук, который она когда-либо слышала, потому что он означал, что воспрепятствовать взлету теперь невозможно. Наконец она провалилась в сон.

 

Глава 13

Жители Гонконга надолго запомнили церемонию закладки первого камня в фундамент опреснительного завода и судачили об этом многие годы спустя. Да и было что вспомнить. Даже по высоким меркам этой стремительно развивающейся колонии, это стало событием.

День Саймона Юнга начался в четыре утра 25 октября 1986 года, когда, согласно мнению эксперта «Дьюкэнон Юнг», спиритуальная энергия находится в самом своем пике. В глубине души Саймон испытал облегчение, потому что ему не хотелось, чтобы первый заместитель премьер-министра Китая, который будет присутствовать сегодня на официальной церемонии закладки первого камня, стал свидетелем средневекового ритуала. Саймон стоял вместе с другими членами Совета директоров в теплом предрассветном полумраке, наблюдая за тем, как геомант методично устанавливает свое оборудование: желтый деревянный лакированный компас на треножнике, шестигранное зеркало, отгоняющее злых духов, и «Водяного дракона» — Библию геомантов в кожаном переплете. Она была написана более тысячи двухсот лет назад. Потом развернули знамена, одно за другим: зеленое, символизирующее гармонию, золотое — небесное великолепие, красное — радость и плодородие, белое — чистоту и непорочность, голубое — созерцание Небес. Наконец все было подготовлено. Геомант зажег ароматные палочки, первый пучок направив на север, потом другие — на все стороны света, и начал петь.

Когда процедура изгнания злых духов и другие ритуалы владения стихиями были закончены, вперед выступил даосский священник. Подойдя к краю котлована, он начал бормотать свои молитвы. Когда он закончил, тем же самым занялся буддийский монах в шафранных одеждах. В эти дни мало кто соблюдает старинные ритуалы, отделываясь в основном короткими процедурами только напоказ, но директора «Дьюкэнон Юнг» не привыкли полагаться на волю случая.

Они хорошо платили своим рабочим и знали, что китайцы будут работать спустя рукава, если участок, на котором ведется строительство, не получит благословения Небес. Поэтому они терпеливо и с пониманием ожидали в предрассветном полумраке, а десятники и бригадиры выстроились впереди, как свидетели того, что все процедуры по умиротворению Земли и ее духов производятся должным образом.

Когда церемония завершилась, Саймон подозвал к себе троих главных ее участников и расплатился с ними по очереди, отсчитывая из пачки новенькие красные банкноты, отпечатанные только вчера. Все номера были тщательно проверены на предмет дурных сочетаний цифр. Он добавил и щедрые чаевые за хорошо выполненную работу, сделав это скорее для своих бригадиров, которые сочли такой поступок благоприятным предзнаменованием.

— Ты не нашел красной земли?

— Нет.

Это был существенный момент. Ответ означал, что на земле нет крови. Геомант не знал, что директора «Д. Ю.» устроили так, чтобы котлован поскорее выкопали несуеверные корейские рабочие, и поэтому вся «красная земля» была надежно срыта.

— А что дракон?

— Хвоста нигде поблизости нет.

— Как сам участок?

— Превосходен. Здесь есть горы на севере, главный вход обращен на юг, его омывают ручьи. Есть подход к реке. К югу лежит равнина, достаточно просторная, чтобы на ней могли пасти табун лошадей. Не хватает только деревьев, растущих на севере.

— Они будут посажены.

— Тогда с благословения всех богов ты можешь начинать строительство дома для себя и своих наследников, и он простоит тысячу и десять тысяч лет!

— Хотя бы он достоял до конца столетия, — пробормотал Джордж Форстер Саймону, когда они шли к ожидавшему их вертолету. — Я как раз к тому моменту уйду на пенсию.

— Так ты пессимист, Джордж?!

— Так мне подсказывает рынок. Прошлым вечером мы закрылись на два и шестьдесят четыре. Рекордная отметка за весь год. Ставлю тысячу, что сегодня к обеду наши акции поднимутся до два и семьдесят.

— Сделано, значит.

— Хотя, если бы быки узнали, во что нам влетает этот участок… — Он выглянул в иллюминатор, засмотревшись на Цим-Бэй-Цуй, быстро уменьшавшийся и уплывавший назад. — Священники, колдуны, завтрак…

— Добавь сюда компенсацию за нарушение благоприятных стихий деревни Мун-Цен-Вай.

— Тебе надо бы позаботиться, чтобы этим занялся губернатор.

— Закон есть закон, Джордж. Староста деревни имеет право на то, чтобы гармония стихий его деревни не нарушалась. «Д. Ю.» старалась соблюдать эти правила… за редкими исключениями.

— А день только начался.

— Да, ты прав: расходы растут вместе с солнцем. Но мы побьем сегодня два и семьдесят, Джордж. Я взял у тебя в долг, но эту тысячу я отдам тебе с самым легким сердцем.

Вертолет летел вдоль побережья, держа курс на юго-запад, к Туань-Мунь. Наступало прекрасное безоблачное октябрьское утро, так похожее на английские осенние утренники, которые могут встретиться только в Гонконге. Далеко на другом берегу Глубокой бухты можно было разглядеть полуостров Бао-Ань, полоску настоящего Китая, окрашенную в бледно-лиловый цвет, в то время как слева по курсу простирались рисовые поля Новых территорий, напоминающие шахматную доску.

Через некоторое время Саймон прикрыл глаза, и в его мозгу пронеслись события этого суматошного лета. Все происходило так быстро, что он с трудом верил в то, что происходящее ему не снится. Сначала поступили деньги, и на миг он удивился, как это подпись Люка Сен-Кая прошла пристальную проверку директоров Советского Коммунального банка, но потом события понеслись галопом, заставив его забыть все сомнения: договор, подписанный губернатором и премьер-министром Китая, участок, субподряды, лицензии, все это захватило его и понесло словно на крыльях вдохновения. Англо-китайское сотрудничество внезапно превратилось в злобу дня, и «Д. Ю.» начала уверенно выдвигаться на первое место среди базовых акций в корзине Хан-Сен, в то время как акции Корпорации колебались в цене и дешевели.

Том Юнг заметил это раньше других. Еще весной 1986 года он, послюнив указательный палец, поднял его над головой, чтобы уловить, откуда дует ветер, и увидел, что ветер дует со стороны Китая. Тут он крепко задумался. Потом, без всяких публичных заявлений, он нехотя начал ложиться на новый курс. Вот почему сегодня губернатор Гонконга и премьер-министр Китайской Народной Республики прибудут на церемонию в Цим-Бэй-Цуй на яхте Корпорации под китайским флагом, одолженным ради такого случая безвозмездно. Впервые в истории Гонконга на мачте «Пасифик Стар» будет развеваться китайский флаг. Томас Юнг знал, что, только ступив на ее выдраенную до блеска палубу, он поднимет стоимость акций Корпорации на полдюжины пунктов. Ему не нравилось все происходящее, но он был прежде всего реалистом — всегда и во всем. Когда «Пасифик Стар» будет отчаливать от Океанского терминала, он останется на мостике, чтобы все гонконгские брокеры смогли хорошенько разглядеть его.

Сегодня не будет ни минуты передышки. Саймон выпрыгнул из вертолета и побежал к «роллс-ройсу». Он отправился в офис «Д. Ю», где Мери Стрит уже приготовила на скорую руку его любимый китайский завтрак, который он проглотил, просматривая утренние факсы и телексы, ставя свои инициалы на протоколе последнего заседания Совета директоров и подписывая письма, подготовленные со вчерашнего вечера. Потом приехала Джинни, одетая в роскошное нефритово-зеленое платье от Кардена и в шляпку ему в тон. Она ненавидела шляпы, но губернатор есть губернатор. Они поехали на терминал, где их приветствовали официальные лица двух стран, которые были приглашены на торжественную церемонию закладки первого камня. Подъезд к причалу был оцеплен полицией, но все близлежащие улицы были забиты людьми. До этой самой минуты Саймон мало задумывался о своей роли в происходящем. Только когда «роллс-ройс» остановился у ворот для проверки и толпы людей рванулись к нему с приветственными возгласами, до него начало доходить, что он может стать очень популярной фигурой в Гонконге.

Он в замешательстве взглянул на Джинни, в то время как гонконгская полиция яростно сражалась с толпой, окружившей машину и не дававшей проехать дальше. Джинни улыбнулась ему в ответ. «А ты сам не знал?» — говорили ее глаза.

Саймон помотал головой.

— Дорогой, ты бы хоть газеты иногда читал. Теперь все эти люди будут хотя бы в этом не зависеть от доброй воли Китая. Они не могут получить политическую независимость, но, по крайней мере, у них будет свой источник питьевой воды.

— Я знал, что мы популярны на биржевом рынке, но это… — Он пожал плечами и улыбнулся, радуясь тому, что хотя бы сегодня он может установить некое равновесие между коммерческими выгодами своей фирмы и желанием сделать добро своему городу. — Я бы хотел, чтобы сегодня Диана и Мэт были с нами, чтобы они своими глазами увидели все это.

Они проехали через ворота, захлопнувшиеся за машиной, и в относительно спокойной обстановке терминала подъехали к белому мерцающему силуэту «Пасифик Стар». Сам Том Юнг подошел к машине, чтобы открыть двери.

— Доброе утро, тайпань, — насмешливо сказал он.

— Здравствуй, отец.

— Сегодня твой день. Поздравляю!

— Спасибо. Но разве праздник не у нас обоих? Я слышал, что требование китайцев о продлении твоих полномочий было удовлетворено на Даунинг-стрит.

— Было, да. — Том слабо улыбнулся. — Ладно, не буду тебя задерживать. Приятного тебе дня, как говорят американцы. Никогда не знаешь, выпадет ли еще один такой же. — Он замолчал на мгновение. — Саймон, где ты достал деньги? — Но, когда его сын не ответил на вопрос, он повернулся к Джинни и поцеловал в щеку свою невестку. — Иди, поздоровайся с директорами Корпорации.

За воротами на въезде в терминал раздавался громкий гул: автомобильные гудки, игрушечные детские горны, свист, голоса множества людей, выкрикивающих приветствия на всех языках. Когда ворота распахнулись, тамбурмажор Королевского военного оркестра поднял свою палочку, и трубачи медленно и величаво поднесли к губам свои трубы.

Огромный «даймлер», сверкая в лучах утреннего солнца, как отшлифованный черный алмаз, бесшумно подкатил к борту судна. «Юнион Джек» на его капоте развевался на морском ветру. За ним двигался другой автомобиль — красный с золотом флажок Китайской Народной Республики украшал его. Офицеры Королевской полиции Гонконга картинно приблизились к дверцам машин. Первым из машины вышел губернатор Гонконга, за ним последовала миниатюрная жена китайского премьера. Из второй машины вышел китайский министр, галантно поддерживая под руку жену губернатора.

— О-о-бщий са-а-лют!

Слитно загремели фанфары. Потом на мгновение наступила тишина и прозвучали два национальных гимна. За единственным исключением все смотрели прямо перед собой. Только взгляд Саймона метался по сторонам. Из второго автомобиля, похоже никем не замеченный, кроме него, вышел еще один человек в великолепно сшитом смокинге, именно таком, каким он и должен быть. И Саймон обнаружил, что видит Роберта Чжао Ицяна, который явно был членом официальной китайской делегации.

Поскольку внимание Саймона было приковано к Чжао, он заметил и еще кое-что, чего иначе мог бы не заметить.

Гимны отзвучали, губернатор двинулся вперед, чтобы пожать руку Саймону, с трудом улыбнувшемуся и выдавившему из себя несколько приличествующих случаю слов. Саймон все не мог оторвать свой взгляд от Чжао, а поскольку он продолжал смотреть в этом направлении, он заметил и водителя, вышедшего из второй машины. Невысокий водитель-китаец, щурившийся на солнце сквозь очки в массивной оправе. Водитель, чья такая знакомая улыбка появлялась и тут же исчезала, уголки губ двигались вверх и тут же опускались, без всякого воодушевления и тепла в глазах…

Саймон почувствовал, что у него в голове нарастает какой-то звон. Как-то ему удалось справиться с многократно отрепетированной процедурой представления, он улыбнулся, но мир вокруг него лишился привычной реальности. В его восприятии окружающего появились проблемы.

Вот он представляет директоров «Дьюкэнон Юнг» губернатору, вот в следующее мгновение он вроде бы разговаривает с женой премьера, причем уже не первую минуту; а вот он уже у трапа и ищет внезапно исчезнувшую Джинни, а капитан уже в который раз задает ему один и тот же вопрос.

— Сэр… я спрашиваю, мы можем отчаливать?

Что происходит, что же, черт возьми, происходит?

— А… вполне готовы, спасибо. Все на борту?

— По-моему, все, сэр.

— Я не вижу мою жену.

— Я только что видел ее на причале, мистер Юнг.

Саймон перегнулся через борт и увидел Джинни, одной ногой стоящую на трапе. Она разговаривала с Цю Цяньвэем.

— Джинни! — крикнул Саймон. Она подняла глаза, сказала что-то Цю и шагнула на трап. — Иду, дорогой.

Саймон хотел дождаться ее, но тут рядом с ним появился адъютант губернатора и сказал тоном, не допускающим отказа:

— Вы нужны.

Саймон бросил последний нетерпеливый взгляд на трап и увидел, что Цю положил свою ладонь на руку Джинни. Адъютант похлопал Саймона по плечу и прошипел:

— Быстрее!

Саймон врезал кулаком по поручню и нехотя кивнул.

— Пожалуйста, спросите разрешения у председателя Юнга отчалить, — сказал он капитану.

Что Джинни делает? Где-то глубоко внутри него хрупкое сооружение доверия, которое начало потихоньку восстанавливаться, за последние несколько месяцев стало качаться и рушиться. Каким-то образом он обнаружил, что стоит на мостике между отцом и губернатором, смотрящим на толпу у трапа. Где же Джинни? У людей в руках было множество разноцветных флажков, а он не помнил, чтобы он их заказывал. Саймон завертел головой, высматривая жену. Где она? Сирена протяжно провыла трижды, и тут же в бухте Виктория началась какофония, которая, казалось, продлится вечно.

Люди на причале медленно уплывали назад. Буксир уже сделал свою работу. На мостике звякнул колокол, и яхта, мелко задрожав, пошла дальше на своих двигателях. Когда они пробрались сквозь качающиеся на волнах сампаны и вошли в главный навигационный канал, Саймон услышал еще раз, как с улиц донеслись приветственные крики. С Королевского военного судна «Тамар» взлетели три ракеты — красная, синяя и белая. И тут же за ними взлетели еще три — две красные и одна желтая.

Том Юнг повернулся к боковому проему мостика и ткнул туда пальцем. Будто выполняя его немую команду, в чистое небо взлетели мощные струи воды из водометов пожарных катеров, выстроенных вдоль того берега бухты, к которому выходил Гонконг. В их честь раздался орудийный выстрел. Губернатор помахал рукой, любезно приглашая застенчивого премьера сделать то же самое. «Пасифик Стар» уже легла на курс, двигатели работали в половину своей мощности, и последний буксир отсоединил свой трос.

С каждого борта к яхте пристроились катера морской полиции, завывая своими сиренами. Снова звякнул колокол, и Саймон услышал короткую команду: «Полный вперед, держать между судами». Гонконг все быстрее и быстрее уплывал назад. Что-то заставило Саймона отправиться на правое крыло мостика, с которого он все еще мог разглядеть два «даймлера», стоявшие на причале. Цю не было видно, но ему показалось, — а может быть, это было только игрой воображения, — что он заметил что-то нефритово-зеленое в заднем стекле машины китайской делегации. Автомобиль медленно двинулся к воротам терминала.

— Джинни! — крикнул он и сбежал вниз по ближайшему трапу, почти забыв о высоких гостях, но обнаружил, что ему преградил путь человек, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть.

— Саймон, дорогой! Подумать только, встретиться в таком месте!

Несколько мгновений Саймон просто стоял и пялился на Мод. Она была одета в великолепно сшитое темно-синее платье и с золотым кулоном на шее. На ее сложной прическе чудом держалась маленькая шляпка, которая, казалось, была сделана из паутины и нескольких павлиньих перышек. Общее впечатление от ее наряда наводило на мысль о крайней скромности, стоившей колоссальных денег.

— Мод! Что… какого черта?..

— Ну, дорогой, я все ждала и ждала, когда же ты пригласишь меня на свой праздник, я грустила, понимаешь? Поэтому я позвонила губернатору и получила от него официальное приглашение. Дорогой Эдвард…

Саймон бросил отчаянный взгляд в сторону берега. «Даймлеры» исчезли. У него за спиной кто-то кашлянул, и он резко обернулся.

— Прошу прощения, мистер Юнг… — Это был главный стюард.

— Да?

— Я хотел спросить, не пора ли уже подавать шампанское?

— Вам надо спросить об этом у…

— Мистер Юнг-старший сказал, что сегодня на борту распоряжаетесь вы, сэр.

— Но дорогой мой, — вмешалась Мод. — На такой вопрос может быть только один ответ. — Она уперла руки в бедра и смерила стюарда взглядом с ног до головы. — Чего ты ждешь, детка?

Саймон видел, что стюард смотрит на него, и кивнул, прежде чем снова повернуться к неожиданной гостье.

— Ты нигде не видела мою жену?

Мод развела руками и преувеличенно пожала плечами.

— Ну-у, дорогой, о женах меня бесполезно расспрашивать. Жены — это вообще вне моей специальности. Вот если бы ты захотел узнать кое-что о мужьях, я могла бы рассказать тебе несколько таких историй об этом пиратском экипаже корабля, от которых ты бы затрясся, как осиновый лист. — Она нахмурилась. — Не твоя ли жена была одета в нефритово-зеленое платье?

— Да.

— Я слышала, как какая-то леди жаловалась, что ей стало плохо. На ней было платье такого цвета.

— Прости меня, Мод, но я должен идти…

— Как невежливо!

Саймон опустил глаза. Рука Мод опустилась на его запястье и сжала его так, что костяшки пальцев у нее побелели. Он не мог двинуться с места. Она держала его. Какую-то секунду он не верил, что все происходит на самом деле, но все было именно так — она держала его. Он поднял голову и увидел в ее глазах решимость, а ее легкая улыбка почти совсем исчезла.

— Прошу прощения, — тупо повторил он.

— Останься, поговори с Мод, Саймон. Мы так долго не виделись.

Он выдернул руку, но она схватила ее снова, и он почувствовал, как в этот раз ее ногти впились ему в кожу. В отчаянии он скользнул взглядом и увидел, как минутная стрелка прыгнула на одно деление и оказалась на двенадцатичасовой отметке. Его взгляд снова вернулся к лицу Мод как раз вовремя, чтобы заметить, что она тоже следит за временем и знает, что теперь ровно одиннадцать часов.

— Прости, дорогой, — промурлыкала она, снова улыбаясь. — Мод не должна задерживать тебя.

Звуки шагов — кто-то спускался по трапу — отвлекли его внимание. Возле его локтя материализовался адъютант, и ход официального мероприятия снова стал персональной обязанностью Саймона.

— Увидимся, — пропела Мод, задержавшись еще миг для того, чтобы ловко снять с серебристого подноса у стюарда единственный стоявший на нем фужер шампанского, выполненный в форме тюльпана, который он нес Его Превосходительству губернатору Гонконга.

А-Кам открыла дверь и увидела стоявших на крыльце Цю и Джинни. Цю держал Джинни под руку. Глаза А-Кам расширились, от потрясения она только ойкнула. Цю и Джинни шагнули через порог. За ними по пятам следовал Роберт Чжао, похожий на настоящего продувного бестию. По тому, как Джинни смотрела на руку Цю, служанка догадалась, что ее привели сюда по принуждению.

— Миссис Юнг не переносит качки, — выпалил Чжао. — Она отправится на празднование позже.

Цю провел Джинни в гостиную и толкнул ее в кресло. А-Кам следовала за ними по пятам. Дверь на кухню чуть приоткрылась. За ней стоял старина Люк с трясущимися от страха губами.

Дверь снова захлопнулась. В доме казалось странно тихо, будто строение поместили под звукопоглощающий купол.

— Впервые оказавшись в этом доме, — начал Цю, — я тут же припомнил старую пословицу «Когда некто получает чиновничью должность, даже его собаки и куры становятся ближе к Небесам». — Он прошелся по комнате, с завистью разглядывая обстановку.

— И как это верно сказано! — Произнеся слово «верно», он недоброжелательным взглядом уставился на А-Кам, и та отпрянула на пару шагов, словно от удара. — Слушай меня, А-Кам: ты не видела здесь сегодня мистера Чжао, ты не видела меня! А теперь убирайся. И если не хочешь, чтобы отряд, который ждет на другой стороне Шамчуни до поры, чтобы перестрелять всех капиталистических бандитов, занялся и тобой, не подслушивай под дверью. — Он вдруг перешел на крик. — Ты все поняла?!

А-Кам исчезла.

Цю подошел к окну, в которое заглядывало раскаленное белое небо, и опустил венецианские жалюзи. В комнате сразу стало душно, но он, казалось, не замечал этого. Он уселся в плетеное кресло напротив Джинни, неотрывно глядя ей в лицо. Чжао сел на край стола, засунув руки в карманы, и, когда бы Джинни ни бросала взгляд в его сторону, она обнаруживала, что он смотрит на нее, рассчитывая и прикидывая что-то в уме.

— Зачем вы решились опозорить меня? — внезапно спросила Джинни. — Мой муж ждет меня на яхте. Пока будет стоять Гонконг, этот день все будут называть днем моего позора.

— А почему ты пошла на то, чтобы опозорить нас? — ответил Цю вопросом на вопрос. — Ты выросла выше самой себя, Ван Линьхуа. Ты забралась слишком высоко.

— Говоря «нас», ты имеешь в виду себя и Роберта Чжао.

Наступило напряженное молчание. Каждый из мужчин ждал, что ответит другой.

— У нас есть кое-что общее, — наконец загадочно ответил Роберт Чжао. — Но я здесь для того, чтобы блюсти твои интересы, Джинни. Следить за соблюдением правил игры.

— Зачем мне вступать в игры с кем-либо? Здесь, у себя дома?

— Короче говоря, я сопровождаю нашего друга Цю.

— Он мне не друг. И тебя не приглашали, Роберт Чжао. Тебе должно быть стыдно.

— Это мне должно быть стыдно? Возможно, я и обманул приятеля, но зато ты обманула своего мужа.

— Ты наглец, и я не верю тебе. Ты никогда мне не нравился. С этого дня никогда здесь больше не появляйся.

Он побледнел и отвел взгляд, но вскоре опять стал неотрывно смотреть на нее. Она притягивала его, как магнит. Цю сделал нетерпеливый жест.

— Мы были добры к тебе, — сказал он. — Возможно, Даже слишком добры. Мы вытащили тебя из шахт Сычуани, где ты была обречена на полуголодное прозябание. Потом — если этого недостаточно, — мы дали тебе образование. Мы послали тебя на работу в Гонконг, а когда ты попросила нашего разрешения остаться здесь, мы дали его тебе… на наших условиях, с которыми ты согласилась. Никогда не забывай, что ты урвала место из нашей иммиграционной квоты, Ван Линьхуа: за год число тех, кому мы разрешаем уехать, куда меньше количества императоров, правивших Поднебесной.

— У вас были на то причины.

— Мы отпустили тебя. Было время, когда мы очень уважали тебя. Кому еще удалось выйти замуж за богатого тайпаня? Кто еще обещал нам такие большие возможности?

— Я выполнила все свои обязательства, Цю Цяньвэй. Мне было трудно жить вдали от брата и сестры, нелегко жить с человеком, который доверяет мне, и знать, что я каждый день обманываю его. — «И вот теперь я горько сожалею об этом, — подумала она, — я не повторю эту ошибку». — И я делала то, что вы от меня требовали.

— Да, поначалу… Но уже прошло много лет с тех пор, как ты сама зарабатывала себе на рис. Я неверно выразился. Ты отрабатывала за рис для твоей семьи — сама-то ты хорошо устроилась.

— Моей семьи. Отнюдь не нашей общей семьи, как я понимаю.

— Ты сказала ему о том, что мы с тобой не родственники?

Джинни покачала головой.

— Хорошо. Хоть чему-то научилась. Но почему ты больше не выполняешь наши распоряжения?

— Потому что я больше не обязана делать этого. Я проинформировала руководство о том, что люблю своего мужа, и они согласились с тем, что я должна быть освобождена от заданий. Ты знаешь это.

— Разве? Возможно, ты спутала меня с кем-то, от кого избавились в период культурной революции, когда было уничтожено так много людей и документов?

Она взглянула на него и поняла, что ей не на что надеяться.

— Позволь, я напомню тебе о положении, в котором ты находишься, — предложил Цю. — У тебя в Китае брат и сестра. Само их существование зависит от тебя. В крайнем случае, то есть в случае твоего неповиновения мы не раздумывая расстреляем их и предъявим тебе счет за пули, которые мы изведем на них. Ты знаешь, что наши товарищи так и поступали… в Шанхае и во многих других местах. Стоимость пули, — он помолчал, будто высчитывал в уме, — пятнадцать фэней. — Он махнул рукой, обводя жестом великолепие убранства. — Хватит ли у твоего мужа, такого богатого, денег, чтобы оплатить и такую роскошь?

Лицо Джинни побелело. Казалось, стены душной комнаты наваливаются на нее, лишая сил, оставшихся для сопротивления Цю. Она взглянула на Чжао, но не встретила никакой поддержки с его стороны. На лице его застыло расслабленное выражение, которое можно видеть только или у очень богатых, или у крайне бедных людей: выражение полного безразличия ко всему, кроме собственной персоны. Лишь его глаза выдавали некую пристрастность и, глядя в них, Джинни впервые поняла, что он хочет ее как женщину. Она чуть было не расхохоталась — так это было нелепо: ей уже за сорок, она не очень красива и дважды рожала. Она посмотрела ему в глаза еще раз, и всякое желание смеяться у нее пропало. Секс не поддается никаким нравственным нормам — Чжао снедала похоть.

Цю снова заговорил:

— Но даже теперь мы готовы даровать тебе последний шанс. Мы не опозорим тебя, как ты выразилась. Ты притворишься больной, у тебя это хорошо получается. Ты можешь успеть на яхту к тому моменту, как она станет на якорь у Цим-Бэй-Цуй. В такой суматохе никто не обратит на это внимания.

Джинни оторвала взгляд от Чжао и вызывающе посмотрела на Цю.

— И что ты потребуешь от меня за это, Цю Цяньвэй?

— А вот что. Сейчас мы пойдем в кабинет твоего мужа. Там в стене у него есть сейф. Ты знаешь комбинацию замка? — Она отвела глаза в сторону, дав тем самым ясный ответ на вопрос. — Так вот. Внутри сейфа лежит его экземпляр контракта с Советским Коммунальным банком. Ты откроешь сейф, а мы покопаемся в нем. Потом ты снова закроешь сейф. Вот и все.

— Зачем это нужно?

Цю сморщил губы и помедлил с ответом. Он не собирался исключать ее из игры, как раз наоборот… Но он должен принять в расчет и Чжао. В этом Цю был вполне солидарен с Джинни: он не любил и не доверял Чжао.

— Существуют два варианта контракта, — сказал он наконец. — Вариант банка и наш вариант. Мы должны убедиться, что у твоего мужа правильная версия. Поэтому мы откроем сейф и проверим, так ли это. Тогда, Ван Линьхуа, честное слово, ты на самом деле будешь свободна.

Цю бросил быстрый взгляд на Чжао, но ничего не сумел прочесть в лице бизнесмена. Если она согласится, то надо будет отвлечь внимание Чжао, пока Красный Дракон подменит один комплект документов другим. На этот случай Цю приготовил несколько уловок. Но сейчас, снова взглянув на Джинни, он понял, что его задача пока что носит чисто умозрительный характер.

Джинни молчала довольно долго, прежде чем гордо вздернула свой подбородок и ответила:

— Нет!

Ее лицо было бледным как мел. Она напоминала Цю больного и напуганного ребенка, но это сравнение не пробудило в его сердце жалости.

— Ты отказываешься? — переспросил он.

— Я отказываюсь.

— Почему?

— Потому что теперь у меня есть муж. Человек, которого я люблю, уважаю и которым буду гордиться все оставшиеся мне годы. Мой долг ему слишком велик: ведь он простил мне все, и я должна как-то отплатить ему… хотя бы тем, что сохраню верность ему. А то, о чем ты говорил, все уже в прошлом. Оно принадлежит другому отрезку жизни.

Цю взглянул на часы.

— У тебя есть еще несколько минут, чтобы снова обо всем подумать.

— Мне не нужно думать. Я отказываюсь делать то, чего ты требуешь от меня.

Цю повернулся к своему спутнику.

— Ты хотел прийти сюда со мной. Ты предполагал, — я повторяю твои собственные слова, — что, может быть, будет лучше, если ты пойдешь со мной. Я полагаю, у тебя есть что сказать ей?

— Да, я хотел бы поговорить с ней.

— Тогда вперед.

— Моя дорогая, — Чжао обезоруживающим жестом развел руки, — дорогая Джинни, ты хорошо обо всем подумала? Ты подумала о последствиях, которые может повлечь твой отказ для тебя лично? А для Саймона? В конце концов, это и в его интересах, он вовлечен в это дело по собственному желанию. Можно сказать, он увяз в этом деле по горло. А если ты отказываешься сотрудничать, то кто может предугадать, что произойдет? Пойдем дальше. Я…

Джинни слушала его, не веря своим ушам. Наконец она повернулась к нему, не в силах более сдержаться, пылая от гнева.

— Как ты связан с этим человеком, Чжао?

— Связан?

— Он шпион. А кто такой после этого ты, Роберт Чжао?

— Моя связь с Китайской Народной Республикой общеизвестна. Если я могу оказать какую-то помощь…

— Да! Да, теперь мне все ясно. Ты тоже из бригады «Маджонг». Ты сказал им, что имеешь на меня влияние.

— Пожалуйста, успокойся. — Чжао начал нервничать. — Если ты будешь бросаться такими словами, это ни к чему не приведет.

— Ты сказал ему, что можешь убедить меня! Как ты осмелился? Неужели еще раз попасть в мой дом значит для тебя так много?

Чжао что-то пробормотал, но невнятно, и тут же умолк.

— Может быть, ты рассчитывал что он оставит тебя со мной наедине, а? Ты хотел проверить силу своего убеждения в спальне, Роберт Чжао? Как ты уже пытался сделать это однажды на своей яхте? Да? Я не забыла это. — Презрение, которое она испытывала к нему, внезапно выплеснулось подобно кипятку. — Только на этот раз это произойдет на постели моего мужа, да, господин Чжао?

Чжао вскочил и бросился к окну. Его плечи тряслись.

Цю решил, что Чжао уже сделал свою попытку. Результат не удивил его, но ничего еще не было потеряно. В самом деле Красный Дракон многому научился.

— Ты представляешь себе последствия? — спросил он Джинни.

— Да. Но я не могу сделать это. Я не так устроена. «Каким ты создан, таким и будешь всегда».

— А что будет с Минчао? И с Кайхуэй?

Джинни закрыла уши руками.

— Не говори мне о них! — закричала она. — Я не могу это слышать.

— Их судьба в твоих руках…

Она вскочила и побежала к двери.

— Замолчи!

— Во мей ю меймей, во цзай е мей ю сяоди… — закричала она на языке своего детства.

Цю долго молчал. Наконец он встал и потянулся к ней рукой. Она отпрянула, но он поймал ее руку. Его хватка напоминала стальные тиски.

— Я согласен, — прошептал он, — ты права. С этого дня у тебя нет младшей сестры. С этого дня у тебя нет младшего брата. — Свободной рукой он распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская ее.

— Миссис Юнг, мы поедем на праздник?

 

Глава 14

Лето 1988 года началось с небольших пыльных смерчей, проносившихся по бескрайним просторам пустыни Гоби: злые духи из желтой пыли и песка проникали сквозь самые толстые стены и самую плотную одежду и, смешиваясь с потом, превращали человеческие лица в маски из засохшей глины. Ночами эти песчаные духи росли и множились, стократно увеличиваясь в размерах, покуда ветер гнал их на юго-восток. Пересекая Внутреннюю Монголию, они вторгались в Шаньси и Хэбэй и, обернувшись жаркой воздушной волной, насыщались порошкообразной взвесью лесса. Клубившиеся столбы желтой пыли были видны за несколько километров. Они неустанно приближались, наползали, пританцовывая, и продвигались в сторону Желтого моря и к Пекину. Между концом весны и наступлением настоящего лета природа давала людям временную передышку, во время которой дожди смывали с городских улиц всю грязь и мусор, накопившиеся за зиму. А потом волны раскаленного воздуха обрушивались на город, словно из внезапно распахнутого жерла доменной печи. Бойцы бригады «Маджонг» мужественно переносили этот натиск жары примерно с неделю, но затем начали собирать свое имущество, готовясь к переезду в Бейдахэ, чтобы провести лето на благословенном морском побережье к северо-востоку от задыхавшейся столицы.

В преддверии переезда Цю Цяньвэй собрал по окончании рабочего дня своих сотрудников, вознамерившись проверить, насколько твердо каждый из них знает свои обязанности на период отлучки. Всем выдали расписание и задания на этот отрезок времени, и сотрудники отдела корпели над бумажными распоряжениями и приказами, стремясь выслужиться, обнаружить неточности и неувязки в намеченных планах.

План Цю был просто превосходен, Цяньвэй очень вырос за прошедшие два года, приобретя массу практических познаний. С помощью инструкторов физической подготовки он превратился из тщедушного человечка, каким был, когда получил звание Красного Дракона, в сильного и опасного бойца.

Он вырос и интеллектуально, усвоив много новых знаний и навыков. В этом была уже заслуга армии, преподававшей ему тактико-технические данные и способы применения различных видов оружия. Он прошел не просто курс военной подготовки, а нечто значительно большее: в армии развились его способности выполнять любую задачу своими силами, его уверенность в себе и умение полагаться на собственные силы. Цинцин не узнавала его, не могла поверить, что нынешний Цю — это тот самый хлюпик, за которого она выходила замуж.

— Ты позаботишься о себе? — спросила она утром в день переезда.

— Позабочусь. — Цю отмахнулся, поглощенный возней с Тинченем: он пытался противостоять попыткам сына завладеть его кокардой для своих целей.

Отец уезжал из дома почти на четыре месяца, и его мозги были заняты важными вещами, о которых предстояло позаботиться, и тот факт, что его жена вот-вот расплачется, никак не входил в число его забот. Когда водитель постучал во входную дверь, Цю выхватил фуражку из рук Тинченя и, уже направившись к машине, словно о чем-то вспомнил. Он обернулся у двери и спросил Цинцин:

— С вами все будет в порядке, а?

Она кивнула.

— Жаль, что моей матери нет больше с вами…

Цю, сообразив, что затронул больную тему, представлявшую притом спорный вопрос, скис на полуслове и отвел глаза в сторону. Его терзали угрызения совести. После недолгого раздумья он развернулся и, взяв под руку жену, провел во внутренние покои и там нежно поцеловал в губы.

— До свидания, — грустно пробормотал он. — Хотел бы я, чтобы ты могла поехать со мной в Бейдахэ.

— Да. И я так хотела этого! — Цинцин обвила руками его шею и потерлась кончиком носа о мочку его уха. Однако она, как и ее муж, научилась за прошедшие три года многому. Теперь Цинцин стала хорошей женой военного. Она уже знала, что не нужно виснуть на полковнике… на любом полковнике.

— До свидания, — выдохнула она и подтолкнула его к двери, упершись кулачками ему в грудь, — мужественный ободряющий жест маленькой женщины.

У Цю еще оставалось время, поэтому он приказал водителю притормозить у Тяньаньмэнь и через Мемориальный парк Председателя Мао пошел к Южному входу.

Он вошел в центральный зал, снял фуражку и приблизился к хрустальному гробу на постаменте из черного мрамора, уставленном цветами. Несколько мгновений, он постоял в молчаливых раздумьях, а затем поднял глаза на южную стену из белого мрамора, на которой ЗОЛОТОМ было выбито: «ВЕЧНАЯ СЛАВА ВЕЛИКОМУ ВОЖДЮ И УЧИТЕЛЮ ПРЕДСЕДАТЕЛЮ МАО ЦЗЭДУНУ». До него ДОШЛО, что слово «вечный» утеряло свое прежнее значение бесповоротности, и он вышел из усыпальницы в мрачном расположении духа.

Он оставил машину у штаб-квартиры, где принял под свое командование девяносто человек, и караван из микроавтобусов с прицепами выехал из города по направлению к Бейдахэ. Прежде чем они успели отъехать от города на значительное расстояние, Цю Цяньвэй обнаружил, что он чертовски зол. Было очень жарко. Специально для этого случая он решил надеть свою новую форму НОАК, только что сшитую. Недавно вновь были введены знаки различия, и свежее зеленое обмундирование украшали нарядные красные петлицы. Однако уже после первых километров пути ему не в чем было красоваться перед подчиненными, так как он стал таким же потным, помятым и раздраженным, как и другие пассажиры автобуса.

Ко всем остальным неприятностям водителем оказалась женщина — своенравная старая карга, которая все нудела о том, что маршрут неверен и ей лично известен более короткий путь. В конце концов из-за постоянных сетований Красный Дракон потерял терпение и приказал остановиться у одной из придорожных закусочных. Тетка попыталась возразить, настаивая на том, чтобы проехать еще десять километров до ближайшей заправки, а уж там одновременно удовлетворить нужды автобуса и его пассажиров. Но Цю Цяньвэя не интересовали ее соображения, и он глянул на водителя так сурово, что та мгновенно поняла: лучше подчиниться.

Остановка приободрила и освежила их силы, но отряд выбился из графика. Цю знал, что их будет встречать сам Сунь Шаньван, и, по мере того как караван приближался к предместьям Бейдахэ, командир становился все более раздражительным. Он ощущал, что его сослуживцы чувствуют себя иначе: они улыбались, выглядывали в окна, тыча пальцами в достопримечательности, болтали и смеялись.

Бейдахэ не особенно нравился Цю. Это было прекрасное курортное местечко с большими обильно орошаемыми зелеными массивами, со множеством чайных домиков и несколькими хорошими ресторанами. На этом курорте тут и там попадались всевозможные клубы и отели, где иностранцы и приезжие получали редкую возможность общаться с самыми высокопоставленными китайцами. Здесь любил проводить лето сам Мао Цзэдун. В летнее время сюда наезжали толпы прекрасно одетой молодежи, которая останавливалась в молодежных отелях, платя по три юаня за ночь.

Когда микроавтобус въехал на территорию, пассажиры, как и полагается их полу, начали бросать восхищенные взгляды на девушек в волнующих цветастых платьях, а то и на молодых людей, которые вызывали зависть дорогими солнцезащитными очками. Те, кто отдыхал в Бейдахэ, имели деньги, только самые состоятельные могли позволить себе эту роскошь.

Цю, равнодушный ко всем этим соблазнам, поднялся со своего сиденья и повернулся лицом к подчиненным. Водитель улучила момент и резко легла на поворот, не снижая скорости. Цю пошатнулся.

— Вам лучше сесть, полковник, — сухо откомментировала она. — Стоять во время движения небезопасно.

Цю схватился за спинку сиденья, едва сдерживая свое раздражение. Подчиненные равнодушно взирали на него, но он знал, о чем они думают, о да, он знал! Ему показалось необходимым вновь взять бразды правления в свои руки и держать всех в узде, хотя бы до того момента, когда Сунь Шаньван узнает об их прибытии. Красный Дракон придумал, как приструнить своих расслабившихся сослуживцев, и в глазах его сверкнул огонек самодовольства.

— Я думаю, было бы превосходно, если бы мы продемонстрировали свой энтузиазм по поводу прибытия на место. Давайте споем. Подпевайте мне, пожалуйста.

Люди мгновенно помрачнели, но им и в голову не пришло не подчиниться: Красный Дракон — есть Красный Дракон. Цю откашлялся и начал отбивать ритм, захлопав в ладоши. Все сели прямо и приготовились подпевать.

— На границу или в деревню, туда, где революция нуждается в нас, — разнеслось по автобусу.

Пассажиры не горели особым желанием петь такое старье, но три года их наблюдений за восхождением Цю по служебной лестнице не оставляли места для сомнений в том, кто здесь самый главный. Они хором подхватили:

— Великая партия, любимый Председатель, мы готовы выполнить приказ…

И Сунь Шаньван стал свидетелем бравого патриотического энтузиазма, когда автобус, с ненужной лихостью взвизгнув тормозами, остановился во Внутреннем дворе летней резиденции «Маджонга», выходившей окнами на море.

Цю вылез на площадку, щурясь от солнца, и поприветствовал своего начальника улыбкой равного. Сунь Шаньван задумчиво разглядывал его.

— Иногда мне приходит в голову, Цю Цяньвэй, вполне ли ты нормален? — Сунь Шаньван задал свой вопрос, понизив голос так, чтобы никто из подчиненных не мог расслышать сказанного.

Улыбка Цю вмиг испарилась.

— «На границу, в деревню» — ха! Ты что, тоскуешь по тем дням, когда мы жили, словно в штормовом море?

Цю обиделся и не пожелал скрыть это.

— Я просто хотел поднять дух.

— Хоровым исполнением песен времен культурной революции? — Сунь покачал головой, и на его лице отразилась неподдельная грусть. — «Ветер ломает высокие деревья». Не пытайся высовываться. Пойдем со мной, Младший брат. Мне надо кое-что сказать тебе.

Цю окунулся вслед за ним в прохладу, царившую внутри дома, который был когда-то гостиницей. Толстые кремового цвета стены и черепичная крыша напоминали о прежних временах процветания, более благодатных, чем нынешние. Двое мужчин прошли по крытой террасе, ведущей к морю, и Цю мельком увидел молодежь в белых одеждах и широкополых шляпах, разгуливавшую по аллеям соседнего парка. Он хотел бы присоединиться к ним, но вместо этого послушно плелся за Сунь Шаньваном, пока тот внезапно не толкнул деревянную дверь со стеклянными филенками и не начал спускаться по темной лестнице.

Переход от жары к холоду был мгновенным: Цю ощутил, как пот высыхает на коже. Спустившись по шаткой лестнице, Сунь двинулся дальше, пока наконец они не оказались в квадратной комнате с провисшими потолками, которую, очевидно, недавно белили, потому что в ней все еще пахло свежей краской. Помещение проветривалось через одну-единственную зарешеченную отдушину в дальней стене. Цю, который кроме сладкой пампушки ничего не ел на завтрак, почувствовал тошноту.

В комнате стояли всего два стула, массивный деревянный стол и пепельница и телефон на нем. Все. Бетонный пол и абсолютно белые стены. Сунь указал на стул, и Цю послушно уселся. Теперь ему было холодно; холодно и тошно. Едкий запах скипидара раздражал гортань. Казалось, вонь проникает прямо в мозг. Сунь уселся на другой стул, поднял трубку телефона и пробормотал в нее несколько слов. Некоторое время ничего не происходило. Двое мужчин молча смотрели через стол друг на друга. Наконец Сунь достал пачку сигарет и закурил. Цю никак не отреагировал на это. Каким-то чутьем он сообразил, что ему курить не положено. Однако его начальник сделал две затяжки и небрежным жестом, сопровождавшимся короткой улыбкой, подтолкнул пачку через стол в сторону Цю. Красный Дракон отодвинул ее назад, покачав головой, но не произнеся никаких слов благодарности. Ему вдруг стало очень холодно.

Так прошло минут пять.

Наконец дверь внезапно открылась, и Цю, вздрогнув, обернулся на звук как раз вовремя: в комнату влетел человек, которого сильно толкнули сзади, и упал на пол. Девушка!.. Следом за ней в комнату быстро вошли два человека. Они рывком подняли девушку с пола и поставили на колени. Это было совсем не трудно: бедняга больше напоминала скелет, обтянутый кожей.

— Нагни голову! — крикнул один из них.

— Руки назад и вытянуть! Положение «Крылья», — добавил другой.

Второй голос не допускал и мысли о неповиновении. Девушка выполнила приказ, и, пока Цю наблюдал, как она принимала указанную позу, он, вздрогнув, сообразил, что знает ее. Она исхудала, как тростинка, сальные волосы прядями прилипли к голове, на лице, руках, ногах были раны и ссадины, но в ней все еще можно было узнать Вэй Шаша.

Несмотря на душевное смятение, вызванное неожиданным появлением неузнаваемо изменившейся Вэй Шаша, Цю со странной отчетливостью представил, что происходит сейчас в мозгу у девушки. Ведь правила существовали одни для всех: для Цю, для Вэй и даже для самого Суня. Как любой другой гражданин Китайской Народной Республики, Шаша всегда знала, что такой день может когда-нибудь настать. И когда она оказалась здесь, она уже точно знала, что ее ждет. Единственное, что ей оставалось, — повиноваться и делать это достойно. Нагнув голову, она стояла вытянув руки назад, в то время как странные голоса затянули над ней страшную литанию.

— Призрак!..

— Демон!..

— Урод!

— Подними голову, люистка.

Шаша подняла голову и встретилась взглядом с бесстрастными глазами Суня, смотревшего на нее с таким видом, будто ничего особенного не происходило.

— Ты предательница? Да? Говори!

— Я прошу прощения.

— Вот видите! Она сразу призналась!

Двое прибывших стояли по обе стороны стола. Когда первоначальный шок прошел, Цю пристально вгляделся в них: лица искажены злобой, руки угрожающе сжаты в кулаки. Он не встречал никого из них прежде, но сразу понял, кто они такие. Они были из подразделения «8341», личной гвардии Председателя Мао, прежний командир которой Ван Дунсин узурпировал право контроля над всеми вопросами внутренней безопасности. Даже Сунь Шаньван, заместитель начальника Центральной разведки, косвенным образом подпадал под их контроль и воздействие.

Эти люди носили белые рубашки с открытыми воротами и черные брюки. Их длинные прямые волосы были немыты, а руки в мозолях. Тот, что повыше, был здоровым детиной за сорок; второй казался моложе и гораздо тоньше. Он был на полголовы ниже своего товарища. Оба — выходцы из крестьян — превратились в тех, которые немало сделали для того, чтобы времена так называемой культурной революции называли теперь не иначе, как «мрачное десятилетие».

Эти люди не имели никакого образования и были лишены ума и души. Официально их, как и всех их товарищей, распустили, ликвидировав это подразделение. Они числились теперь в «лицах на подозрении», и самый факт их бесконтрольного существования никто не признавал вслух. Но в Китае ничего так просто не делается, ничто не отметается окончательно. Тот или иной политический курс, линию, кампанию можно зашвырнуть подальше на полку — пусть себе собирает пыль, но не существует такой высокой полки, до которой нельзя дотянуться. Китайская цивилизация насчитывает уже десять тысячелетий. «Нет ничего нового под этим солнцем. И всему наступает свой черед».

Цю, внутренне дрожа, внешне сохранял спокойствие. Он не треснул кулаком по столу, не закричал, что он, черт возьми, полковник, мать их, и что какого черта они себе позволяют? Это ведь Поднебесная Империя. Каждый из находившихся в маленькой комнате знал свою роль, словно все они были артистами китайской оперы. Роль Шаша состояла в том, чтобы сносить все, что бы с ней ни проделывали. Она была обязана повиноваться. У Красного Дракона была другая обязанность. От него требовалось наблюдать, а затем извлечь из происходящего урок для себя.

Сунь Шаньван подался вперед, чтобы затушить сигарету, и, повернувшись к Цю с вежливой улыбкой, начал:

— Возникли трудности, — сказал он спокойным голосом, словно констатировал очевидный факт. — Ты знаешь это, Вэй Шаша.

Хотя его слова были обращены к девушке, Цю сразу понял, что адресованы они ему одному. Все это поняли. Один из мужчин схватил девушку за плечо и встряхнул.

— Отвечай, оппозиционерка! — Но взгляд его сверлил Цю.

Вэй Шаша прошептала что-то и замолчала. Красный Дракон понял, что теперь он должен отвечать за девушку и за себя самого, но ум его отказывался работать.

— Трудности?..

— Полковник, к несчастью, твои люди не сумели добыть экземпляр контракта, принадлежащий Юнгу. Его жена Линьхуа серьезно нас огорчила. А катастрофа в Сингапуре — это подкоп под стену, возводимую вокруг Гонконга. Ты знаешь это.

— Прошу прощения, но действительно ли это была катастрофа? — Цю одарил Суня такой же вежливой улыбкой. — И потом, это случилось больше двух лет назад. Это неизбежные осечки, которые случаются в начале каждого предприятия. К тому же лично я никогда не верил, что Хризантема имеет такое уж большое влияние на Линьхуа, как он сам утверждал. Правда, я не видел причин, почему бы не дать ему попробовать убедить ее.

— Я понимаю. Конечно, у него ничего не вышло. Но за два года ничего не было сделано, чтобы исправить ситуацию. И только сейчас мы убедились в полной мере, насколько велики твои трудности. Вспомни Линьхуа, эту Вэй Девять Палочек… обе они — твои люди, и не справились с заданиями.

— Простите мою бестолковость, Старший брат, но я не понимаю вас.

Один из людей подразделения «8341» нагнулся, схватил Шаша за волосы, приподнял ей голову и плюнул в лицо.

— Вы, интеллектуалы! — закричал он. — Как называл вас Великий Кормчий? Вонючки!

Его товарищ, в свою очередь, изогнулся так, что лицо его оказалось на одном уровне с лицом Шаша.

— Ты перевертыш, контра! Ты против китайского народа!

— Предательница!

— Да, ты улыбающийся тигр, ты лицемерка!

— Мы наденем на тебя колпак, Вэй Шаша, мы разоблачим тебя!

— Да, и обуем тебя в тесные ботинки! Вколотим тебя в гроб. — Он перешел на визг. — Время пришло! Время припомнить все! — Он ударил девушку по уху, словно вколачивая страшные слова, которые должны были дойти и до полковника.

В комнате одновременно велись два разных, но тем не менее тематически связанных между собой разговора: люди из подразделения «8341» продолжали «увещевать» несчастную девушку, исполнявшую роль манекена Цю, а два «брата» занимались спокойным обсуждением не вполне успешной операции, словно они были одни и никто не мешал им. Но все понимали, что Вэй Шаша никоим образом не подходит под определение «интеллектуал». Никто не сомневался, кто тут настоящий враг.

Сунь снова заговорил. Двое людей из подразделения «8341» нехотя отступили — они с трудом способны были сдерживать себя.

— Существует двенадцать экземпляров контракта между Юнгом и Советским Коммунальным. Только двенадцать. Это включая и черновики и все такое. Терпеливо и с большим мастерством наши друзья в заграничном мире собрали для нас все эти документы и доставили их в Пекин. Простые клерки в адвокатских конторах. Триады. Да, даже обычные воры, но все они — друзья Китая. Один за другим были возвращены одиннадцать документов из двенадцати и все заменены фальшивками, которые приготовили мы с тобой. Почти со всеми документами не было проблем. Ни у кого не возникли подозрения. Но в одном случае, Младший брат, все пошло по-другому. И еще в одном случае — должен с глубоким сожалением заметить это — твой отдел не выполнил задание.

Он прервался, чтобы прикурить еще одну сигарету. На этот раз он не предложил Цю закурить. Люди из подразделения «8341» скрестили руки на груди, не сводя с Цю враждебных глаз. Запах краски забивал ноздри, рот, желудок — Цю хотел, чтобы ему стало плохо. Но, несмотря на враждебные взгляды, запугивание и тошноту, он четко сознавал, что Сунь Шаньван продолжает называть его Младшим братом. Это означало, что, когда «беседа» закончится, жизнь опять пойдет своим чередом, а мир снова станет таким же, как прежде. Происходящее в комнате должно было послужить предостережением, и Цю дадут еще один шанс. Поэтому заместитель начальника соблюдал хотя бы видимость вежливого обращения с Цю, чтобы на следующий день они оба, встретившись, смогли смотреть в глаза друг другу. Когда Сунь перестанет соблюдать эту видимость, Цю займутся другие. Но пока Сунь остается вежливым, Цю в безопасности. В относительной безопасности.

— В Сингапуре сработали плохо, Младший брат. Напортачили. Но ведь ты лично пожелал руководить операцией. Это была твоя идея — послать в Сингапур Вэй Девять Палочек. И ты сам отправился туда с ней. Ты контролировал весь ход операции, точно так же, как ты выразил желание лично контролировать изъятие нужного экземпляра из сейфа Юнга в Гонконге. Можешь ли ты объяснить, почему ты принял такое решение?

— Конечно. — Цю сам удивился тому, как спокойно прозвучал его голос. — Эти экземпляры были для нас самыми важными, Старший брат. Экземпляр банка и экземпляр самого Юнга. Именно они имели бы значение, если бы дело рассматривали в суде. — Он замолчал, поддавшись воспоминаниям о последней схватке с Джинни Юнг. — Я… я чувствовал, что должен заняться этим лично, чтобы быть уверенным, что банк проиграет дело, если захочет завладеть залогом. Поэтому я лично принял участие в этих операциях.

— Да, ты принял участие. И из всех операций по подмене экземпляров контракта только эти две сорвались.

— Могу ли я смиренно заметить, что они не сорвались. В Сингапуре контракт был добыт из сейфа. Что еще могла сделать эта девушка? Подмена была произведена.

— Да, была. К несчастью, мы не знаем, заметил ли КГБ эту подмену. Вэй Девять Палочек оставила следы. Взять хотя бы тот листок с именем Хризантемы, оставленный Таном в договоре о кредите. Был ли он оставлен там намеренно? Попал ли туда по воле случая? Мы не знаем это.

— В Сингапуре много людей по имени Чжао.

— Мы оба знаем, какой Чжао имеется в виду в данном случае. Ты хотя бы проверил телефонный номер, который был написан на этом листке рисовой бумаги?

— Я попытался. — Ощутив, что попал на более ровную почву, Цю почувствовал себя увереннее. — Но мне было приказано прекратить проверку, мне сказали, что начиная с этого момента все, что произошло в Сингапуре, не мое дело.

Сунь нахмурился.

— Я не знал об этом, Младший брат. Иногда такое случается. Но, так или иначе, этот номер проверили. Когда кто-то звонит по этому телефону, срабатывает только автоответчик. Этот телефон стоит в абсолютно пустой квартире — там нет даже половика. Раз в месяц туда заезжает Чжао — Хризантема Чжао.

— Но может быть, я смею предложить объяснение? Я думал, что мы попытаемся перевербовать Тана, привлечь его на свою сторону. Возможно, что Хризантема Чжао успел начать работу в этом направлении…

— Мистер Тан представлял и представляет для нас интерес. Но Хризантема не привлекался для выполнения этого задания. И он не мог вмешиваться в эту работу.

Челюсть Цю отвисла.

— Тогда это ужасно!

— Нет, это не ужасно. Это вопрос, с которым мы разбираемся, вот и все. Мистер Чжао контактирует с Советским Коммунальным банком по многим вопросам. Мы позволяем ему это. Так что вполне естественно для человека в его положении поддерживать контакты с мистером Таном, управляющим филиалом. Сам по себе этот листок рисовой бумаги ни о чем не говорит. Он мог попасть в договор с «Дьюкэнон Юнг» по чистой случайности. Хризантема сумел справиться со многими финансовыми проблемами, которые обступили его два года назад. Он снова богатый человек, с вполне устойчивым положением. Теперь у нас нет причин не доверять ему.

— Но раньше вы говорили, что концы его финансовых операций ведут в места…

— Да, было время, когда мы сомневались в его преданности. Это время уже в прошлом. Но, пожалуйста, не забивай себе этим голову. У тебя хватает и своих собственных проблем. Листок бумаги — это еще не все. Шаша оставила следы своего присутствия.

— Да, она оставила следы. Но банк не заметил их.

— Почему ты так считаешь?

— Тогда они подняли бы этот вопрос, вошли бы в контакт с Саймоном Юнгом и попросили бы его переоформить документацию. Они этого не сделали.

— Это могло быть не в их интересах. Хотя они еще успеют сделать это. Плюс к тому, что у тебя был провал в Гонконге, с женой Юнга Линьхуа. Так-то, Цю Цяньвэй.

В комнате наступила мертвая тишина. Один из людей подразделения «8341» опустил руки, до того скрещенные на груди. В одной из них Цю заметил длинный нож. Он сглотнул, но во рту было сухо, и в горле запершило. Шаша подняла голову и невнятно простонала. Человек стал ей за спину, и в следующую секунду девушка почувствовала, что острие уперлось ей в шею. Она опустила руки. Она дышала тяжело, как загнанная собака, повизгивая от ужаса. Внезапно ее вырвало. Она задергалась в судорогах и повалилась на пол. Человек ударил ее по затылку ребром ладони, и она застыла на полу в луже собственной блевотины.

— Ты должен работать получше, Цю Цяньвэй, — сказал Сунь. — В некоторых отношениях ты продвинулся и удовлетворяешь нас, а в некоторых нет. Ты работаешь абы как, лишь бы день прожить. Ты также чересчур высокого мнения о своих способностях. Это нам не требуется. Организация ожидала от тебя большего.

Организация — другими словами, партия. Смысл слов Суня был ясен: Цю грозила непосредственная опасность лишиться пусть не жизни, но своего звания «Красный Дракон», приобрести ярлык политически неблагонадежного. Сунь продолжал говорить, говорить, словно не обращая внимание на синюшную бледность своего подчиненного. Однако теперь он снова обращался якобы к девушке.

— Вэй Шаша, попомни, что говорят свекрови своим невесткам, когда те рожают девочку, а не мальчика: «Ты собрала цветочки, пусть в следующий раз будут ягодки». Если ты провалишься, мы отдадим тебя им. А пока мы милостиво дадим тебе еще один шанс. Поднимите ее, пожалуйста.

Старший из экзекуторов нагнулся и, схватив Вэй Шаша за воротник армейской куртки, вздернув девушку, поставил на ноги. Она зашаталась, но все же устояла. А Сунь все продолжал говорить тем же мирным тихим голосом.

— Девять Палочек только что вернулась из Цинхая, Младший брат, где она проходила перевоспитание трудом.

Цю содрогнулся: этот вид наказания мог означать многое, но в наиболее широкоупотребительном смысле данное словосочетание означало непосильный труд до смерти. Цинхай служил китайским эквивалентом Сибири: немногие из тех, кого отправляли туда, вернулись обратно. Вэй Шаша крупно повезло.

— Ты должна извлечь для себя урок, — продолжал Сунь. — Как это говорится: «Убить курицу, чтобы напугать обезьяну», верно?

Цю опустил голову.

— Верно, — подхватил он, дав понять, что сознает: слова эти относятся и к нему.

— Вот мы и подошли к самому главному, Цю Цяньвэй, к цели нашей встречи. В этот раз ты — везучая обезьяна. А Девять Палочек — негодящая курица. Ты тоже должен извлечь урок из всего увиденного и услышанного. «Мертвая свинья не боится, что ее ошпарят». Но ведь тебе-то есть, зачем жить. Ты все понял?

— Я понял. — От стыда Цю Цяньвэй опустил голову.

Он был очень напуган. Это он должен был лежать там, на полу, а вовсе не Вэй Шаша. Но сознание этого не мешало какой-то части его существа радоваться, что пострадала она, а не он.

— Ладно, ладно. К тому же надо еще многое сделать. Сейчас, однако, я думаю, тебе надо сосредоточиться кое на чем. Возможно, мы поступили правильно, выбрав тебя для этой цели, а возможно, и нет. Ты все еще теоретик, Младший брат. Ты должен завершить свою трансформацию в человека действия. И, как я уже сказал, ты не должен больше считать, что знаешь ответы на все вопросы.

Сунь Шаньван повернулся к девушке:

— Что касается тебя… Я думаю, мы покончим на том, что ты напишешь заявление, в котором раскаешься в допущенных ошибках. На этот раз тебе не грозит потерять лицо, читая текст вслух на собрании. Это останется между мной, тобой, Красным Драконом и этими двумя товарищами. — Он указал на людей из подразделения «8341». — Они помогут тебе. У них есть… опыт в таких делах.

Тот из двоих, что поменьше, поднял стол и вынес его из комнаты, в то время как его товарищ взял стулья. Сунь Шаньван отключил телефон и взял его под мышку. Когда он подошел к двери, те двое вернулись; Цю увидел, как Сунь приостановился, пропуская их, и это зрелище доставило ему злорадное удовлетворение. Он опустил глаза, видя, что они принесли с собой. Его передернуло.

— Выпрямись!

Когда Вэй Шаша подняла голову, первый из них окатил ее ледяной водой из ведра, в то время как второй расплескивал воду по грязному полу. Потом тот, что был повыше, толкнул девушку, и она упала, сев на кобчик.

— Вот… бумага! — Он швырнул в Шаша стопку чистых листков. Большая часть их упала в лужу, но она все же сумела поймать несколько страничек и поспешно подхватила с полу еще штук пять, наполовину промокших.

— Вставай! Можешь писать и на стене. Что скажешь?

— Могу.

— Ах ты, капиталистический хищник! Как долго ты будешь лелеять свои коварные замыслы?

Сунь заговорил, стоя у двери:

— Я думаю, полковник, что будет лучше, если ты останешься здесь и поможешь товарищу Шаша.

Цю сглотнул.

— Конечно.

— Возможно, тебе захочется предложить ей, с какой фразы лучше начать?

На лице Цю появилось выражение приниженной покорности.

— Можно начать… «Я глубоко раскаиваюсь в своей неправильной позиции…». — Он отвел глаза в сторону, не желая встретиться взглядом с Шаша.

— Хорошо, хорошо. Пусть будет так.

Шаша дрожащими руками взяла листок бумаги и, приложив его к стене, начала писать. Сунь несколько мгновений наблюдал за ней, затем повернулся к Цю и в последний раз обратился к нему.

— Когда ты поможешь товарищ Вэй выработать более верную линию поведения, у тебя будет чем заняться. Ты должен наметить план дальнейших действий по подмене экземпляра контракта, который находится у Юнга. Потом, пожалуйста, сделай анализ документов «Дьюкэнон Юнг» по этому кредиту, обратив особое внимание на меморандум о депонировании.

— Меморандум?

— Да. — Сунь нахмурился. — Мы что-то упустили из виду, Младший брат. Меморандум касается не только тех акций учредителей, которыми Юнг владеет сейчас, но и тех, которые поступят в его распоряжение когда-либо в будущем. Скажи мне, зачем в меморандум внесена такая статья? В этом не было необходимости. Это было ошибкой. И мы упустили из виду важность этого дополнения. Я не знаю почему, но я знаю, что это важно. Поэтому подготовь мне свои соображения на этот счет.

— Старший брат, но это не более чем стандартная банковская практика.

— Я чувствую, что тут что-то есть. И ты напишешь мне отчет об этом.

— Конечно, конечно.

— И наконец, пожалуйста, уведоми заместителя комиссара Рида, что «Маджонг» собирается взять Гонконг в свои руки. Это начнется тридцать первого июля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, то есть за восемь лет и одиннадцать месяцев до того, как власть над городом перейдет к КНР официально. Понял?

— Понял.

Громила из подразделения «8341» схватил Вэй Шаша за немногие оставшиеся у нее волосы и стукнул головой о стену.

— Пиши! — злобно выкрикнул он. — Пиши!

 

Глава 15

Недавно введенный в строй опреснительный завод представлял собой длинное низкое сооружение, расположенное неподалеку от мыса Цим-Бэй-Цуй. Участок был выбран лишь после продолжительных дебатов между геологами, которых заботила способность подстилающих пород выдержать вес конструкций, и инженерами «Хитачи цзосен» — морскими экспертами, смоделировавшими подробные диаграммы неравномерности волновых колебаний, вызванных наличием в заливе Глубоком отмелей. Достигнутый компромисс и дал искомый результат.

Цю Цяньвэй, наблюдавший за обстановкой в районе завода в перископ подводной лодки, нашел, что место прекрасно подходит для его целей.

Он отошел от перископа, уступив место старшему помощнику, и обратился к капитану.

— Ночь безлунная, но территорию освещают восемь прожекторов. Единственная проблема — это белые стены здания. На их фоне все хорошо просматривается. — Он нахмурился и взглянул на часы. — Впрочем, все это вопрос выбора момента.

— Как много времени вам понадобится?

— Ровно час. Спустя час можете считать, что мы погибли, и возвращайтесь на базу.

— Понял вас.

Цю помедлил еще мгновение, запечатлевая в памяти то, что он увидел в перископ.

— Нам пора.

В зале заседаний «Дьюкэнон Юнг», выходившем окнами на бухту Виктория, работали двое. Было уже почти восемь вечера, но никто из них не думал о времени. Саймон Юнг привык задерживаться на службе. Мистер Ни, который наполовину отошел от дел, правда, не особенно любил работать по вечерам. Однако ему не слишком часто приходилось наезжать в Гонконг, и во время своих редких приездов он никогда не жаловался, что ему приходится долго ждать своего доброго друга Саймона Юнга.

Ни Сви-Кам многое узнал об англичанине с того времени, когда они познакомились два года назад, и то, что он узнал, произвело такое хорошее впечатление на господина Ни, что он решился на небольшой бизнес с «Дьюкэнон Юнг»: они создали совместное предприятие, которое вполне окупило себя. Ни начал скупать акции «Д. Ю.» и теперь владел довольно крупным пакетом. Его привлекал размах компании, широкое поле ее деятельности: от страхового дела до производства электроники и обычной торговли. Кроме всего прочего, он обладал чутьем на удачливых людей, а от Саймона Юнга просто исходил аромат удачи.

Мистер Ни не впервые находился в зале заседаний. Он уселся на софу под окном и молча попивал чай, ожидая, пока Саймон закончит работу с вечерней почтой. Помещение казалось мистеру Ни абсолютно таким же, как всегда. Многочисленные лампы дневного света заливали все предметы обстановки: длинный стол для заседаний, конторка Саймона, за которой тот любил работать стоя, телефон… Но кое-что в этой комнате оказалось новинкой.

На столике рядом с длинным рабочим столом стоял персональный компьютер с обычного вида клавиатурой и монитором чуть больших размеров, чем последние модели. Клавиатура была светло-серого цвета, буквы и цифры на клавишах угольно-черные; такого же цвета был и корпус монитора. Дизайн машины нравился Ни, компьютер казался строгим и эффектным. Ни поставил пустую чашку на стол, встал и приблизился, чтобы рассмотреть компьютер получше, пробежался пальцами по клавиатуре с благоговейным выражением на лице.

— Такой маленький, — заметил он.

— Да. — Саймон Юнг навинтил колпачок на ручку и подошел к Ни.

— Маленький — самое точное слово для таких игрушек. Идея состояла в том, чтобы продукция современной стандартной технологии украшала столы простых средних менеджеров. Маркетинговые исследования свидетельствуют, что служащему трудно психологически приспособиться к компьютерам больших габаритов. Но, что важнее всего, ему при этом не должно казаться, что он сидит за обыкновенной пишущей машинкой, словно простая секретарша.

— Похоже, этот средний менеджер довольно трудный и привередливый тип?

— Очень. Большой и престижный калькулятор — вот что ему нужно.

— Понятно. — Ни похлопал по корпусу монитора. — Но ведь это не такая машина?

— Нет. Это прототип графической установки для работы с китайскими иероглифами. «Дьюкэнон Юнг электроникс» работает над этим проектом уже несколько лет и без особого успеха. Скажу тебе одну забавную вещь: дело пошло на лад лишь тогда, когда к разработке этого проекта присоединился сын моего слуги. Необычайно одаренный парень этот Ленни Люк. Говорят, он просто гений. Эта машина лучше модели «IBM-5550». А мы затратили на ее разработку всего пять миллионов долларов против пятидесяти миллионов, потраченных «IBM».

— А! Я слышал об этих машинах, но никогда не видел. — Ни засмеялся. — С китайским языком я не мог бы работать даже машинисткой. Ведь у нас больше двадцати тысяч иероглифов… однако здесь на так уж много клавиш…

— Нет. Весь секрет в графике. Она разработана на основе метода Цан Чжи. Каждая клавиша на стандартной клавиатуре, как видишь, соответствует одному из основных графических элементов, из которых слагаются сначала ключи. И каждый иероглиф конструируется примерно пятью ударами по клавишам. Единственные, кому удалось уменьшить количество ударов до четырех (максимум), это мы.

— Но ведь печатать таким образом довольно долго и неудобно.

— Хорошая машинистка может напечатать примерно шестьдесят иероглифов в минуту.

— Ну, это, мне кажется, очень быстро все же.

— Имея тренировку и опыт, при улучшенном программном обеспечении можно напечатать и больше… Но наша с тобой машина будет другой! — Саймон сделал глубокий вдох. — Совсем другой. Если наше с тобой совместное предприятие увенчается успехом, то этот компьютер, что стоит на столе, превратится в допотопное старье.

Группа Ленни Люка совершила прорыв в создании нового поколения компьютеров, и теперь «Дьюкэнон Юнг электроникс» вела работу над компьютерами шестого поколения, способными не только распознавать звучащую китайскую речь, но и различные тона, которые при всего четырехстах слогах-морфемах в нормативном китайском являются смысло-различительными. Если делу будет сопутствовать успех, то наступит день, когда в каждом китайском офисе — а возможно и на всем Дальнем Востоке — будет стоять компьютер «Дьюкэнон Юнг». Тогда-то Саймон войдет в пятерку самых богатых людей мира. Если это удастся… В Пекине были уверены в успехе настолько, чтобы проинвестировать исследования, которые вела «Дьюкэнон Юнг» и отстегнуть семьдесят миллионов юаней. Мистер Ни питал достаточное доверие, чтобы лично вложить в этот проект пять миллионов сингапурских долларов. Вот почему он и прилетел в Гонконг: предстояло подписание договора о совместной деятельности с «Дьюкэнон Юнг электроникс».

Ни удивленно покачал головой:

— Старье, ты говоришь. Но это «старье» выглядит очень впечатляюще, Саймон.

— Боюсь, не слишком. Так и подмывает выкинуть его из окна. Ну так что, Сви-Кам, может, подпишем документы прямо сейчас?

Группа подрывников: Цю Цяньвэй и пять человек из диверсионного отряда «Маджонг» — высадилась на берег в ста метрах юго-восточнее завода, в самой глубоко вдающейся в берег точке залива, где было темнее всего. Они вытащили на берег снаряжение, прикрепленное к плавучим мешкам, снабженным радиомаяками с коротким радиусом действия, пригодными для того, чтобы люди могли обнаружить их в темноте. У двоих диверсантов были автоматические пистолеты Стечкина, трое других нагрузились мощной взрывчаткой и комплектом детонаторов. Цю отвечал за портативный генератор высокого напряжения.

— Ложись!

В шелесте ночного бриза команда Цю прозвучала едва слышно, но все пятеро спустя мгновение распластались черными тенями на песке. Вдали раздалось урчание двигателей катера Королевской полиции Гонконга. Диверсанты ясно видели с берега его топовый огонь, перемещавшийся в темноте, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Цю выждал, пока стихнет шум двигателей.

— Вперед!

Тени ожили. Шесть человек двигались абсолютно бесшумно, пока не оказались в тени бетонного цоколя опреснительного завода. Люди скорчились под стеной, прижавшись к бетону. С левой стороны шумело море, с правой простирался пляж, переходивший к дороге, что поднималась к главным въездным воротам.

Цю закрыл глаза, припоминая в который раз расположение интересующих его объектов. Вдоль длинной стороны прямоугольной территории, занимаемой заводом, той, что была обращена к морю, располагались впускные проходы. По стороне, обращенной к берегу, находился генераторный зал, контрольный пост, с которого осуществлялось управление гидравлическими задвижками на впускных проходах. Там же были помещения дневной смены персонала и — на отдельном участке, огражденном колючей проволокой, — танки с кислотой.

Руки Цю коснулись диверсантов, лежащих по обе стороны от него. Оба мгновенно вскочили на ноги и растворились в темноте.

Цю начал отсчет времени.

Один из его людей двинулся ползком вдоль бетонного цоколя, по той его стороне, что смотрела на море. Он нашел первый впускной проход и установил рядом с ним заряд. Пока он подсоединял детонатор, другой диверсант подобрался к телефонному столбу рядом с дорогой, взобрался на него и перерезал провода.

К тому времени Цю досчитал до ста. Он встал.

Четверо китайцев двинулись вдоль основания цоколя, удаляясь от моря. Восемь мощных прожекторов, установленных на пятидесятиметровых мачтах, заливали светом широкую площадку перед заводом. Примерно в тридцати метрах слева от диверсантов параллельно берегу проходил высокий забор из колючей проволоки, несколько верхних рядов которой выдавались наружу. Забор поворачивал, идя между пляжем и площадкой перед зданием завода. Цю махнул рукой в сторону забора. Один из диверсантов достал кусачки и проделал аккуратный проход, достаточно широкий, чтобы пропустить человека. Они проползли через него и бесшумно застыли на земле.

Цю достал цейсовский бинокль ночного видения. Перед зданием был разбит газон, окаймленный цветочными клумбами. Полукруглая дорожка соединяла двое ворот во внешней изгороди. Все было как на аэрофотоснимках. Где же охранники? Если информация соответствует действительности, их должно быть трое. Он пошарил биноклем по фасаду здания, остановившись на секунду, чтобы настроить его под свое зрение. Да, вот оно — одинокое светящееся окно в одном из помещений для персонала. Но снаружи не было ни одного охранника.

Сейчас или никогда.

— Пошли!

Двое взлетели на край цоколя и рванулись к участку, на котором стояли кислотные танки. Первый начал проделывать проход в спирали из колючей проволоки, ограждавшей участок. Металл звякнул о бетон, и Цю вздрогнул. Второй диверсант сделал паузу и бросился к своему товарищу. Они пробрались сквозь спираль, но она звенела примерно десять секунд. Цю стиснул зубы от злости.

— Дерьмо!

— Кто там?

Цю поспешно поднес бинокль к глазам и осмотрел двор. На подъездной дорожке стоял человек, вышедший из здания. Он был стар и худ, в дырявой жилетке и мешковатых шортах. Цю всмотрелся в его лицо: да, он совсем старик, бритоголовый старец.

Охранник заметил двух пришельцев у основания ближайшего кислотного танка.

— Эй, вы! — закричал он, но те не обратили на его крик никакого внимания. Охранник бросился назад в здание и через мгновение появился снова, ведя на поводке овчарку. Собака натянула поводок, принюхалась и начала лаять так, словно была одержима нечистой силой.

Цю хлопнул по руке своего заместителя Е Юмэя.

— Давай!

Тот бросился через двор. Цю достал «стечкин» и трижды выстрелил. Первая пуля прошла мимо. Вторая уложила собаку на месте. Третья попала охраннику в живот — он согнулся пополам и упал на бетон, завывая от боли.

— Прекрати этот шум! — крикнул Цю.

Е Юмэй подбежал к старику, перевернул его на живот и всадил ему пулю в основание шеи. Наступившая затем тишина оглушала. Все члены группы замерли, напряженно вслушиваясь.

Ничего. Шелест ветерка. Плеск волн… Ничего!

Е рванул к главному входу в здание. В его распоряжении было меньше секунды на то, чтобы оценить ситуацию. Он прижался к стене и, изогнувшись, заглянул в освещенный прямоугольник окна, одним взглядом охватив все, происходившее внутри. Маленькая комната, стол, опрокинутые стулья. Чашки с рисом на столе. Человек неопределенного возраста и внешности отчаянно дергает за рычаг висящего на стене телефона. Другой, молодой, подвижный, вероятно — филиппинец, с пневматическим ружьем…

Е влетел в комнату, скользнув под стол и плюхнувшись на живот. Грохнул выстрел, и пуля разнесла косяк двери, у которого диверсант находился за доли секунды до этого. Е перевернулся на спину и подбросил стол руками и ногами, используя его как щит против выстрела, который может раздаться в любое мгновение…

Взлетевший вверх стол ударил по стволу ружья, и пуля ушла в потолок. От звуковой волны выстрела, ударившей по перепонкам, Е скривился, но сумел вскочить на ноги. Он бросился вперед, к стене, на сей раз используя стол как таран. Филиппинец, пытавшийся половчее перехватить ствол ружья, попал под удар. Краем глаза Е заметил, что второй человек бросил телефонную трубку и кинулся к нему.

Грохнул выстрел из «стечкина», пуля вошла филиппинцу в шею. Почти в то же мгновение Е уже развернулся ко второму охраннику. У того был нож. Человек неуклюже двигался. Так, прыжок влево и вперед, чтобы пропустить нападающего, вот так, правильно… выбросить ногу, подножка…

Е выбил ногой нож из опускающейся руки, упал на одно колено, зажал охранника в полунельсон и всадил ему пулю в основание черепа.

В дверном проеме появился Цю Цяньвэй. Он окинул комнату одним взглядом и нахмурился.

— В этом была необходимость?

— Таков приказ, полковник, — «не оставлять свидетелей».

— Стрельба по гражданским лицам…

— Очень неприятно, полковник. Но теперь мы можем двигаться.

Цю Цяньвэй вытер лоб.

— Генератор… Когда залаяла собака, я оставил его там, снаружи.

— Сейчас я схожу за ним.

Когда Е выскочил, Цю, встревоженный, поднял голову. Что это он слышал только что? Со стороны берега… нет, с моря. Он выскочил наружу, помчавшись к диверсантам, возившимся у кислотных танков. Один из них спросил:

— Вы слышали это, полковник?

— Да. Что это?

— Сирена. Полицейский катер.

Цю побежал к забору. Задолго до того, как он достиг пляжа, он понял, что его сотрудник прав. Топовый огонь катера светился, казалось, всего в нескольких метрах от него. Цю потребовалось меньше секунды на принятие решения. Он повернулся к заводу, приложил руки ко рту и крикнул:

— Уходим!

Саймон Юнг отложил в сторону договор о совместной деятельности, который изучал, и взглянул на Ни.

— Как тебе показалось, город все тот же?

— Не совсем. Но я ожидал увидеть больше изменений со времени моего последнего визита сюда.

— Напомни, когда ты приезжал?

— Чуть больше года назад. — Ни отодвинул свой экземпляр контракта и сложил руки на столе перед собой. — Теперь уже англо-китайское соглашение подписано и ратифицировано. Присоединение должно произойти через девять лет. Все определено. Я считал, что так называемые «умные деньги» исчезнут из города, и Гонконг останется полупустым.

— Конечно, и некоторые компании действительно Ушли из города, — согласился Саймон. — Но я по-прежнему здесь. «Д. Ю.» еще несколько лет назад приняла четкое решение остаться в Гонконге. О, я не говорю, что у нас нет некоторых планов на случай непредвиденных обстоятельств, как и у всех. Но сейчас мы решили, что нам надо сконцентрироваться на том, что мы умеем делать лучше всего, что настоящие гонконгцы умеют делать лучше всего. То есть делать деньги. Девять лет. Еще есть время для бизнеса.

— А потом?

— Я спокоен.

— А кое-кто нет. Когда ведущий Международный торговый дом Гонконга решил перевести свою штаб-квартиру на Бермуды, многие проницательные люди взяли это на заметку.

— Да, «Мэтсесон» ушла, и посмотри, что они потеряли.

— Должен заметить, что все выглядит точно так же, как и раньше, — задумчиво заметил Ни. — Все тот же блеск напоказ. Все тот же рэкет на улицах. Все также днем и ночью сносятся дома, а на их месте возводятся новые. Это меня удивило.

— Внешнее впечатление обманчиво, — сказал Саймон. Я бы не сказал, что ничего не изменилось. Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год был не особенно удачным для Гонконга, если сравнить, например, с Тайбэем или с Куала-Лумпуром.

— Да?

— За этой внешней деловой активностью скрывается беспокойство. При этом люди не столько боятся за свои деньги… Большей частью они перевели их в безопасные места.

— Тогда что же тревожит их на самом деле?

— Они беспокоятся, что будет с их уровнем и образом жизни, а также правами, когда город присоединится к КНР. Они уже осознали тот факт, что англичане уходят. Не будет больше неприкосновенности личности, не будет белых начальников, которым можно будет пожаловаться на дорожных полицейских-китайцев. Да, законы останутся английскими, хотя бы на какое-то время, но КНР ужесточит их.

— И, конечно, это ужесточение заботит…

— Верно. Китайская мощь, помноженная на китайский социалистический менталитет. Когда я говорю, что люди начинают кое-что сознавать, я именно это имею в виду. Ты считаешь, что все выглядит так же, и я понимаю, о чем ты. Но завтра мы сходим в ресторан, и ты начнешь замечать, что же изменилось.

— Да? Уж рестораны-то — это последние места, где что-либо меняется.

— Сам увидишь. И услышишь. Для начала тебе даже не понадобятся ушные затычки, как прежде. Теперь в Гонконге разговаривают очень тихо — ты можешь представить себе такое, Сви-Кам? Люди не знают, кто может оказаться за соседним столиком. КНР уже здесь. Ее присутствие ощущается везде.

— Разве так было не всегда?

— Может, и было, но сейчас они вылезают на свет. Возьми банковское дело. В Китайский банк входят тринадцать банков. Их присутствие здесь очень значительно. У них есть свой филиал — биржа Чан Мао. А ты слышал про «Коник», которую они перекупили? На прошлой неделе сюда приезжал один из ее вице-президентов Чан Яньцин. Он устроил бизнес-семинар…

Загудел интерком. Саймон нажал на кнопку.

— Да, Мери?

— Вы просили напомнить, когда будет восемь пятнадцать, мистер Юнг.

— А, спасибо.

— Сегодня вечером еще что-нибудь будет?

— Нет, спасибо, Мери. Ты можешь идти домой. Доброй ночи. Да, автоответчик, ладно?

— Конечно, мистер Юнг. Доброй ночи.

Саймон с извиняющимся видом улыбнулся Ни.

— Я прошу прощения, но мне надо ехать на прием к губернатору. Прибыла торговая делегация из Лондона…

— О, прошу меня извинить. Я чересчур надолго задержал тебя.

— Вовсе нет, это я прошу прощения за то, что должен тебя покинуть. Послушай, почему бы нам не отложить подписание до завтра? Мы можем не торопиться с этим.

— Если у тебя все же найдется несколько минут, я бы предпочел заняться этим сейчас. Тогда завтра мы с чистой совестью сможем приступить к социологическим наблюдениям, начав с ресторана.

Саймон рассмеялся и достал ручку.

— Хорошая мысль. — Он подвинул к себе экземпляр договора о совместной деятельности по производству компьютеров. — Пометим сегодняшним числом?

— Конечно. — Ни посмотрел на свои кварцевые часы. — Сегодня тридцать первое июля.

Они подписали оба экземпляра договора, и Саймон запер свой экземпляр на ночь в сейф. Затем оба вошли в лифт и спустились вниз, продолжая рассуждать о будущем Гонконга.

— Ненавижу эти «торговые» приемы, — пробормотал Саймон. — Конечно они необходимы, чтобы сохранять доверие друг к другу. Сегодня после обеда мои дети прилетели на каникулы. Все, что мне сейчас хотелось бы, так это поехать домой и побыть с ними.

— Я тебя понимаю. Как ты думаешь, они вернутся сюда жить в конце концов?

— Сомневаюсь. Они не горят подобным желанием. И они только что получили британские паспорта. Оба имеют право жить в Англии, если захотят. Но мне стоило многих трудов выправить им эти паспорта на Лоуэр-Алберт-роуд.

— Почему? — спросил Ни. — Ты ведь англичанин. Почему ты не можешь просто заполнить анкету и получить английские паспорта для своих детей?

— Потому что ни я, ни мой отец не были рождены в Англии. Это все очень запутано. Я всегда имел только гонконгский паспорт, поскольку до недавнего времени все эти чертовы формальности ничего не значили.

— Но теперь ты попросил британское подданство?

— Нет. Я же сказал: я остаюсь здесь. Кроме того… — Саймон ухмыльнулся. — Я использовал весь свой блат для того, чтобы сделать паспорта своим детям. По затратам эти бумажки стоят получения рыцарского достоинства.

Лифт опустился на первый этаж, и двое мужчин вышли в холл. Когда Саймон подошел расписаться в книге приходов и уходов у охранника, его взгляд задержался на газете, которую кто-то оставил на столике у телефона контрольно-пропускной службы.

— Ты уже читал? — Саймон ткнул пальцем в заголовок. — О моем отце? Я сам узнал об этом пару часов назад, но это уже выплыло наружу.

— Значит, указ вступил в силу, — сказал Ни, пробежав глазами статью.

— Да, прошлой ночью, по лондонскому времени. Указ из двух параграфов о продлении полномочий Томаса Эдварда Юнга на посту главы Корпорации сроком еще на десять лет прошел финальную стадию одобрения — палату лордов. Поэтому отец вынужден будет остаться здесь.

— Ты рад за него? — спросил Ни.

— Я думаю, что это ему чертовски на руку. Хотя это подтверждает то, о чем я говорил раньше: будущее может быть не безоблачным, но степень риска остается такой же, что и раньше. Пойдем, Сви-Кам. Я подвезу тебя до отеля.

Цю упал в песок, поджидая остальных, и поднес бинокль к глазам. Катер шел к опреснительному заводу со скоростью примерно в двадцать узлов. Вспыхнул прожектор, обшаривая воды Глубокой бухты. Цю выругался.

— Быстрее!

Е Юмэй лихорадочно подсоединял провода к генератору. Он закрутил гайки на последнюю нитку резьбы. Все в порядке. Катер был от них не больше чем в 500-х метрах.

— В воду! Подожди, а пистолет?

Цю оставил «стечкин» на пляже чуть повыше, так чтобы волна не лизнула его. Оружие было хорошо видно в свете прожекторов. Диверсанты зашли в море достаточно далеко и поплыли. Полицейский катер уже находился как раз между ними и подводной лодкой, притаившейся в главном судоходном канале. Следующий луч прожектора наверняка высветит троих пловцов.

Цю вошел в море и двинулся вперед, разматывая за собой провод, пока не почувствовал, что вода дошла ему до лодыжек. Е Юмэй уже поджидал его. Цю сунул ему последний плавучий мешок и резко приказал: «Пошел!»

Цю дал Е десять секунд, чтобы тот отплыл на какое-то расстояние. Затем крутнул ручку генератора и уже собрался было нажать кнопку, когда ему в голову пришла мысль: катер идет к берегу; если подпустить его поближе, его наверняка повредит взрывом и команде будет уже не до пловцов…

Луч прожектора прошел по морской поверхности, наткнулся на плывущих и зафиксировался на них. Захрипел динамик громкоговорителя:

— Не двигаться, или мы откроем огонь. Прекратите плыть. Сейчас мы вас поднимем на борт.

Цю не стал включать генератор. Вместо этого он бросился обратно на пляж, поднял с песка «стечкин» и дважды выстрелил в прожектор катера. Прежде чем команда среагировала, он отшвырнул пистолет и кинулся назад к кромке воды. Очередь взвихрила песок у его правой ноги. В следующее мгновение он успел нажать кнопку генератора — мощная волна горячего воздуха подкинула его в воздух, словно он весил не больше перышка, и Цю Цяньвэй полетел во вскипевшее море, которое внезапно осветилось таинственным розовым светом.

 

Глава 16

Вертолет шел на низкой высоте. Саймон заставил пилота облететь очаг пожара трижды. Даже на такой высоте он ощущал волны жара, рвавшиеся вверх сквозь облака оранжево-черного дыма. Пламя, сверкавшее в темной тропической ночи, выглядело с воздуха гораздо страшнее, чем это было на самом деле, но даже с учетом этого у Саймона не осталось сомнений о размерах постигшей его катастрофы.

— Что там такое? — Саймон ткнул пальцем вниз, и пилот положил машину в правый крен, еще чуть сбросив высоту. — Похоже на судно. По-моему, это полицейский катер. Боже, он дрейфует без управления. Какого черта там… Пожалуйста, давай сядем.

Когда вертолет приземлился на площадку напротив того, что раньше было заводом, к нему подбежал, пригнувшись, какой-то человек и помог открыть дверь со стороны пассажирского кресла. Саймон узнал Рида.

— Питер! Слава Богу, что ты здесь.

— Я приехал сразу, как узнал. Надень это и пригибайся. — Рид сунул в руки Саймону желтую каску. — Они стараются спасти последний кислотный танк. Постучи по дереву, чтобы это получилось.

Они побежали к заводу. Саймон увидел, что, хотя в стенах главного здания в нескольких местах зияют отверстия, оно все же выстояло. В дверных и оконных проемах мелькали языки пламени, но они уже затухали. На участок завода откуда-то со стороны моря лился плотный водяной душ. Саймон приостановился на секунду и спросил Рида:

— Слушай, а это что? Словно дождь! Не может быть…

— Пожарные буксиры — подарок судьбы: они возвращались в бухту Виктория после пожара на супертанкере. Мы развернули их сюда.

— А что можно сделать с кислотными танками?

— Ничего. Туда они не достают — не хватает мощности насосов. Мы отправили туда людей тушить огонь с земли, но это дьявольски опасно. Пошли.

Они пробежали через главные ворота и повернули налево, на пригорок, поросший бамбуком. На поляне бок о бок стояли два джипа. Между ними был поставлен стол, освещаемый подвешенными над ним лампами. Несколько человек в форме изучали планы, расстеленные на столе; другие стояли группами и обсуждали что-то между собой; постоянно подбегали солдаты с докладами. Рид не стал тратить время на ненужные представления.

— Да, — сказал он, — ситуация! На полицейском катере, патрулировавшем залив, услышали подозрительные звуки, доносившиеся со стороны завода.

— Звуки?

— Выстрелы.

К Риду подошел армейский лейтенант, отдал честь и сказал:

— Извините, что прерываю вас, но мы эвакуируем жителей поселка Мон. У вас нет возражений?

— Никаких. Хотя зачем это?

— Потому что, если мы не сделаем этого, а огонь перекинется на деревню, Лондон сожрет командира гарнизона на завтрак.

— Да, верно, давайте займитесь этим… Извини, Саймон. Так вот, катер подошел поближе к берегу и обнаружил людей, плывущих в воде, и еще одного на берегу. Тот открыл по катеру огонь, и они ответили ему. В следующее мгновение на заводе раздались взрывы. Была сильная ударная волна — катер едва не перевернуло к чертям. Они до сих пор не могут найти двоих из команды.

— А что люди, которых они заметили?

— Никаких следов.

— Так что, черт возьми…

— Подойди сюда. — Рид повернулся к столу. — Посмотри на это… Нет, трогать не надо.

Он указал на пистолет, лежавший на столе: к его предохранительной скобе был привязан коричневый ярлычок. — Это нашли на пляже. «Стечкин» — оружие русских.

— Боже мой! — Саймон облокотился о стол, ноги его внезапно обмякли.

Рид дружески положил руку ему на плечо.

— Извини, Саймон, но я не могу понять, что здесь произошло.

— Я могу. — Саймон опустил голову. — Невероятно, что им удалось уйти. Я думал, ты прихватишь здесь этих русских тепленькими.

— Не напоминай мне об этом, ты говоришь так, будто знаешь, что здесь произошло.

— Разве это не очевидно? Советский Коммунальный банк не хочет, чтобы я возвращал кредит. Им нужны мои акции. Они знают, что, если я не смогу немедленно восстановить ущерб, у меня будут большие проблемы. — Саймон понизил голос. — Что ты собираешься предпринять по этому поводу, Питер?

— Предпринять?

— Да, черт побери, предпринять! Помни, я ввязался в это дело с твоей подачи.

— Саймон, давай поговорим об этом утром.

— Нет, ты выслушай!..

— Утром.

Саймон был готов взорваться, но к ним подбежал полицейский-китаец и отдал Риду честь.

— Сэр, там вынесли тела. Сержант Пирсон спрашивает: вы не взглянете на них?

Саймон и Рид спустились по откосу. Посреди дороги в свете дуговых ламп лежали три длинных предмета, покрытых белыми простынями. Рид встал на одно колено, откинул простыню с лица ближайшего трупа, посмотрел на него и хрюкнул.

— Хочешь взглянуть? — спросил он Саймона. — Я бы не советовал.

Саймон сделал шаг вперед. Пару мгновений он не мог понять, что он видит перед собой — в Гонконге редко попадались негры. Потом в ноздри ему ударил жуткий запах, он отшатнулся назад, и его вырвало.

— О Господи, — устало сказал Рид, — все лицо сгорело. Для опознания понадобятся зубы. Сержант!

— Да, сэр!

— Теперь это расследование убийства. Позвони в Центральную и скажи, чтобы они срочно прислали сюда судмедэксперта.

— Да, сэр. Этот человек был застрелен.

— Что?

— Застрелен, сэр. В шею. Пуля небольшого калибра, судя по всему. — Сержант наклонился к Риду так, что мог говорить с ним, не будучи услышанным никем другим.

Через несколько секунд Рид встал и подхватил Саймона под руку.

— Кстати, о стрельбе: ты знал, что у сторожа было пневматическое ружье в комнате отдыха охранников?

— Ружье?! Конечно не знал! Тебе чертовски хорошо известно, что я никогда…

— Вот утром мы поговорим и об этом тоже.

Появился еще один полицейский.

— Простите, сэр, но мистера Юнга разыскивают.

— О! И кто его ищет?

— Его семья, сэр. Их трое, они в машине.

— Тебе лучше пойти, Саймон. Не стоит, чтобы Джинни появлялась поблизости от этого участка.

Саймон не нуждался в подсказках. Кроме всего прочего, он еще не видел своих детей с момента их приезда.

— Где они?

— Мы остановили их в сотне метров отсюда вниз по дороге, мистер Юнг.

Он нашел красный «порше» Джинни на обочине дороги. Как только он попал в свет его фар, дверцы распахнулись, и три человека торопливо выскочили из машины ему навстречу.

— Папа!

Саймон подбежал и поймал в объятия свою дочь.

— Вот это приезд домой, — пробормотал он ей в ухо. — Извини. — Они обнялись.

Потом он отстранил ее, держа вытянутыми руками за плечи. Он видел, как она изменилась. Девушка все еще была в том, в чем приехала: прекрасно сшитое синее платье с белым воротничком, который оттенял ее слегка загоревшее лицо. Волосы темно-каштановые, с рыжеватым оттенком, которого не было у ее родителей; локоны ниспадали вдоль лица, несколько полного от слишком калорийной школьной пищи, с россыпью веснушек, которыми щедро одарила ее природа. Она ненавидела эти веснушки, считая, что они портят чистоту ее кожи, и в свои семнадцать лет еще не сознавая, что очарование может принимать разные виды. Саймон подумал, что его дочь именно очаровательна: она еще не проснулась к жизни, но уже ворочается во сне.

— Па, как страшно все это! Как ужасно, жестоко для тебя! Мне так жаль.

Она выросла. Она понимала, что у отца крупные неприятности, и была серьезна, но вполне владела собой. Никто, впервые увидев Диану, не понял бы, что в ее жилах течет смешанная кровь. Только познакомившись с ней поближе, можно было заметить признаки восточной крови. Догадаться можно было и по ее речи: интонация была чисто китайской, но никак не английской, хотя девочка училась в Англии. Она прекрасно говорила по-английски, но в ее голосе слышалась интригующая экзотичность, которая когда-нибудь начнет привлекать к ней мужчин: англичанам нравится слушать свой язык, произносимый с причудливым акцентом.

Саймон отпустил дочь и полуобернулся, чтобы поздороваться с сыном. Он протянул ему руку и был приятно удивлен, когда мальчик обнял его.

— Привет, па. — В голосе Мэта прозвучало смущение, будто он сознавал, что, хотя официально он уже совершеннолетний — ему исполнилось восемнадцать, — но все же ничем не может помочь своему отцу в этой ужасной катастрофе. Он был почти такой же высокий, как и Саймон, с такими же проницательными карими глазами, но густые прямые волосы были черными до синевы — отличительный признак метисов китайской расы, а в движениях угадывалась легкость атлета, которой уже не обладал Саймон. Он вырос гибким, со смуглым лицом, по которому легко угадывалось смешение двух кровей, но явного преобладания одной из них не наблюдалось, что шло мальчику на пользу.

Саймон обнял сына, чувствуя, что мальчик находится в напряжении, и подумал, а что бы это могло быть. Джинни не спеша подошла к ним, дав обоим время привыкнуть друг к другу, но Саймон тут же отпустил Мэта и взял жену за руку.

— С тобой все в порядке? — вполголоса осведомилась она. — Мне очень, очень жаль…

— Все в порядке, Джинни. Спасибо, я в норме.

— Я просто не знаю, что и сказать…

— Не надо ничего говорить. — Его следующие слова прозвучали скороговоркой. — О, моя дорогая, я так рад, что вы приехали!

— Как мы могли оставаться дома? Дети так хотели видеть тебя.

Он обнял ее еще раз и бережно снял ее руки со своих плеч.

— Ближе вам подходить нельзя. Там… Не стоит на это смотреть.

— Трупы? — спросил Мэт.

— Заткнись, Бобовый Росток. — Голос Дианы прозвучал очень резко.

— Я просто спросил…

— Трупы, — сказал Саймон. — Очень сильно обгоревшие. Питер Рид…

И тут раздался последний взрыв. Все услышали высокий резкий свист, длившийся не дольше секунды, потом сверкнула голубая вспышка и послышался дикий грохот. Гул раскатился по сторонам, но ударной волны, обычно сопровождающей взрыв, не последовало.

— Что это было? — спросила Джинни.

— Последний кислотный танк. Они старались спасти его. Они… — Саймон отвернулся, не желая, чтобы они видели, как он борется со слезами, навернувшимися на глаза.

— Я привезла тебе поесть, — сообщила Джинни немного погодя. — Суп, хлеб. И виски.

Саймон сделал глубокий вдох.

— Всем нам надо выпить немного виски, — распорядился он. Он старался говорить обычным тоном. — Да, плохие новости. Но есть и хорошие тоже. Двое моих детей приехали домой. Слишком много для одного дня.

Мэт встретился взглядом с матерью.

— «Девочка это тысяча унций золота, но мальчик это десять тысяч унций золота», — поддразнил он.

— Чушь какая, — прервала его Диана. — Бобовый Росток, иногда ты бываешь таким бестактным поросенком… — Ее гнев исчез так же быстро, как и поднялся. — Па, что все это значит? Что происходит?

— Они еще не выяснили, Диана. По-моему, на это у них уйдут годы.

Джинни принесла бутылку виски и несколько пластмассовых стаканчиков. Саймон поднял свой и провозгласил:

— За нас! За Юнгов!

Это был немного грустный тост. Некоторое время никто из них не мог придумать, что бы сказать. Немного погодя Саймон отвел Джинни в сторону и сказал:

— Ты должна отвезти их домой.

— А ты?

— Я еще не могу ехать. Как освобожусь, сразу приеду.

Она сжала его руки в своих руках.

— Я хочу остаться с тобой.

— Джинни, ты ничем не сможешь здесь помочь. Езжай домой, отдохни. Когда все кончится, ты мне понадобишься вся без остатка.

Она нехотя кивнула. Саймон уже повернулся к машине спиной и пошел было к бамбуковой рощице, где Рид развернул свой полевой штаб, но, к его удивлению, его потянули за рукав.

— Па!..

— Да, Мэт, в чем дело?

— Па, мне нужно поговорить с тобой. Я знаю, это не самый подходящий момент, но… — Он заколебался.

Саймон вопросительно посмотрел на него.

— Это не самый подходящий момент, — согласился он. — Но если это для тебя важно…

На лице Мэта застыло страдальческое выражение.

— Нет, — пробормотал он наконец.

— Ты устал. Все мы устали. Подождем до завтра, а?

Мальчик кивнул и попятился на несколько шагов, потом повернулся и побежал к машине. Саймон смотрел вслед «порше», пока его габаритные огни не растаяли в темноте, а затем поспешил в бамбуковую рощицу.

Огонь уже более или менее изолировали, хотя последний взрыв отнюдь не облегчил задачу пожарникам. Саймон сидел на переднем сиденье одного из джипов, слушал переговоры по радиотелефону, обсуждал их с Ридом, ждал новых сведений. Наконец наступил рассвет, давший ответы на некоторые вопросы, но поставивший новые проблемы.

Главное одноэтажное здание было сильно повреждено, но не разрушено. Всего было установлено четыре заряда: один у кислотных танков и три остальные у впускных проходов для воды. Армейские специалисты, мгновенно прибывшие на место происшествия, установили, какова была мощность взрывов, и по масштабам содеянного Рид уверился, что диверсия носила не просто локальный характер, и, озадаченный угрозой всеобщей безопасности, назначил более широкое расследование, пытаясь определить, каким образом диверсанты проникли на Новые территории.

У Саймона Юнга были другие заботы, более личного характера.

Пока он бродил среди мрачных дымящихся развалин, мозг его лихорадочно работал в поисках путей ликвидации последствий и спасения от надвигавшейся катастрофы, призрак которой встал перед ним со всей ясностью.

Завод должен был выйти на проектную мощность меньше чем через месяц. С этого момента предполагалось, что начнутся сразу два процесса: процентные выплаты по кредиту, взятому у Советского Коммунального, резко возрастут до уровня коммерческих процентных ставок, и откладывать с их реализацией станет невозможно; параллельно с этим пойдут поступления прибылей от работы завода, которые составят большую часть выплат банку. И вот теперь первое из этих событий подступало с неумолимой силой, а второе — не грозило произойти, что коренным образом меняло все дело.

Разумеется, они должны нести свою долю ответственности за этот проект. Вся эта затея казалась в свое время такой продуманной. «Дьюкэнон Юнг иншуранс» примет удар на себя и выплатит страховку, покрыв примерно восемьдесят процентов убытков. Выплата оставшихся двадцати процентов нанесет холдинговой компании серьезный удар, но она, по крайней мере, сумеет выплатить эти деньги. Так же, как и страховая компания, в конце концов. Но предварительно должны быть проведены исследование и расследование, а значит, из Лондона прилетят эксперты Ллойда. Они примутся бродить по пепелищу, изучать приложения к контракту, напечатанные мелким шрифтом, и детально предусматривающие все страховые казусы, предполагающие возмещение ущерба, понесенного в результате военных действий и акта терроризма. Однако вся эта деятельность развернется только после того, как полиция соберет улики и даст свое заключение.

А Советский Коммунальный банк ждать не будет. Эта мысль довлела над всем, что крутилось в мозгу Саймона Юнга, когда он стоял посреди того, что осталось от поста управления, и наблюдал, как рабочие, прибывшие с первой баржей, сходят на берег.

В дымном, но почему-то гулком воздухе до него явственно донеслась безупречная английская речь:

— Какая жуткая картина, Саймон. Я искренне соболезную тебе.

Саймон вздрогнул и отвлекся от своих мыслей. Он посмотрел вниз и увидел Роберта Чжао, стоявшего на пирсе рядом со своей длинной яхтой, на корме которой сегодня развевался «Юнион Джек».

— Сейчас я подойду к тебе, — сказал Саймон.

Подойдя к яхте, он увидел, что на берег сходит губернатор, и кисло отметил про себя, что за эти три года Чжао умудрился подружиться с очень влиятельными людьми. Его Превосходительство прибыл в сопровождении начальника гарнизона Гонконга, будто желая подчеркнуть, что это не просто визит вежливости. Четверо мужчин обошли территорию завода, на их лицах застыло выражение потрясения.

Когда губернатор спросил о размерах нанесенного ущерба, Саймон быстро прикинул в уме и заявил, что восстановление завода и выведение его на проектную мощность обойдется примерно от двух до пяти миллионов фунтов стерлингов. Он ничего не сказал о выплате процентов по кредиту.

Губернатор и начальник гарнизона вскоре отбыли, но Чжао остался. Саймон с удивлением смотрел на него. Он был не настроен находиться сейчас в чьем-либо обществе.

Китаец несколько раз покачал головой, будто собираясь прочесть лекцию, но боясь начать. Наконец он сказал:

— Я знал, что этим кончится. Это наверняка тайваньские террористы.

— В таком случае благодарю за предупреждение.

— Саймон, Саймон… здесь все изменилось. В некоторых отношениях жаль, что это не китайский проект. — Чжао казался искренним. Сегодня он не старался выглядеть утонченным, слегка эксцентричным английским джентльменом.

— Это китайский проект, — сказал Саймон.

— Я хотел сказать, только китайский. Мы могли бы разобраться с террористами в Тайбэе. У нас есть способы.

— Да, ты же хотел, чтобы «Дьюкэнон Юнг» взяла на себя прокладку труб или предоставила в пользование отвертки. Я забыл, Роберт, что именно ты тогда говорил?

— Обмен колкостями делу не поможет, Саймон. — Голос Чжао был полон грусти и упрека. — Нам надо быть конструктивными.

Саймон повернулся и посмотрел на него в упор.

— И какого черта означает эта конструктивность, а?

— Нам надо прикинуть, что можно сделать для спасения завода. Он был построен на благо жителей Гонконга. Это наиболее известное и популярное предприятие за многие годы. Люди будут просто взбешены — они соберутся толпами, чтобы помочь тебе восстановить его.

— Сомневаюсь в этом. Они скажут, что в этом месте плохое влияние стихий, и будут толпиться поодаль, оставаясь в стороне.

— Вот и нет. Но в любом случае тебя это не должно так уж сильно волновать. Это даже не нанесло тебе большого ущерба. — Он сделал паузу. — Или нанесло?

У Саймона с языка почти было слетела горькая правда, но он сдержался и промолчал.

— Я уверен, что ты сможешь найти сегодня в городе широкомасштабную поддержку. Широкомасштабную! — Чжао улыбнулся. — Я и сам могу предложить несколько позитивных решений. Поехали позавтракаем вместе. Ты выглядишь так, что тебе не помешает отвлечься от всего этого на время.

— Излагай свои соображения, Роберт. Я слушаю.

— Ну, если ты на самом деле в затруднительном положении, я буду говорить предельно ясно и сделаю самое масштабное из своих предложений…

— Я не в затруднительном положении.

— Выкупить все это у тебя. — Чжао улыбнулся своей обычной мимолетной улыбкой джентльмена.

— Понятно. Сколько?

— Боже мой, Саймон, еще рано говорить о цифрах. Я хотел только сделать принципиальное предложение: скинь с плеч этот завод.

— Ты уже определился с цифрами, Роберт, я уверен. Пожалуйста, назови сумму.

— Ну что ж… — Тон Чжао вдруг стал резким. — Почему бы нам не взять на себя твой долг Советскому Коммунальному плюс еще кое-что в качестве вознаграждения за идею, за менеджмент и все такое? Я уверен, что мы можем пойти на такой расход.

Прибыла еще одна баржа с рабочими. Бригадир уже разбил их на группы, и люди начали собирать наиболее легкие обломки конструкций, усеявшие участок. Некоторые из них были еще слишком горячими, чтобы за них можно было взяться. Но работа могла занять недели, прежде чем появится возможность приступить к восстановлению завода. Саймон раздумывал над предложением Чжао под грохот досок и обломков, сбрасываемых в кучу. Это был самый режущий душу звук, который он когда-либо слышал.

— Как ты узнал насчет Советского Коммунального? — спросил он.

— Да брось ты, Саймон. Это же Гонконг.

— Это держалось в абсолютном секрете. Даже мой отец не знает об этом. А как ты сумел узнать об этом, Роберт? — Чжао помолчал, и Саймон продолжил: — Скажи-ка мне кое-что еще. Ты знаешь человека по имени Цю Цяньвэй? — Произнося эти слова, он пристально вглядывался в лицо Роберту, но непроницаемое выражение у китайца не изменилось.

— Это имя ничего мне не говорит. А почему я должен его знать?

Саймон отвел взгляд и покачал головой.

— Не важно. Ладно. Ты высказал одно предложение. А остальные?

— Прости, не понял тебя.

— Ты сказал, что у тебя есть несколько позитивных решений. Несколько.

— A-а, ну, это главное из них, которое я детально продумал.

— Понятно. Ты даже не стараешься быть деликатным, не так ли? Скажи Цю, что ответ отрицательный. Понял? Нет?

— Черт, да кто же такой этот Цю?

Саймон перевел взгляд на море. Яхта Чжао с мощным мотором уже доставила губернатора и начальника гарнизона в Гонконг и теперь возвращалась обратно, разрезая серую гладь залива. Солнце, отразившееся от ее борта, окрашенного в светлые тона, попало Саймону в глаза. Он отвел взгляд.

— Должно быть, тебе пора, Роберт.

Чжао всмотрелся в изможденное лицо англичанина и вздохнул.

— Должно быть, пора. Я не хочу оставлять тебя здесь, Саймон. Ты уже все видел. Может быть, я отвезу тебя в город?

Солнце начинало припекать. Влажность достигла своего сезонного пика. Саймон вспотел. Он не менял одежду уже двадцать четыре часа, и она пропахла дымом. Он отчаянно хотел поесть и лечь спать. Но будь он проклят, если он вернется в Гонконг на яхте Роберта Чжао.

— У меня здесь еще много работы. Пока, Роберт.

Он намеренно не поблагодарил за предложение, оскорбив тем самым Чжао, лицо которого приобрело суровость.

— Как хочешь, — ответил он, не озаботившись протянуть Саймону руку на прощание.

Он пошел к пирсу, ловко пробираясь среди обломков, и прыгнул на яхту. Пока она покидала пирс, направляясь в открытое море, он ни разу не оглянулся. Вместо этого он сразу прошел в рубку и велел капитану взять на Гуанчжоу. Затем налил себе выпить и уселся на один из диванчиков напротив своего гостя.

— Ну как? — спросил Цю Цяньвэй.

— Боюсь, не очень хорошо. — Чжао нахмурился, припомнив разговор с Саймоном. — Он категорически отказался.

— Ну конечно.

— Но это, может быть, просто потому, что он все еще в состоянии потрясения.

— Нет. Даже когда он оправится от шока, он не станет более благосклонно рассматривать твое предложение. Могу я попросить себе стакан воды?

— Обслужи себя сам.

Цю налил воды из запотевшей бутыли и вернулся на свое место напротив Чжао.

— Хризантема, у меня есть инструкции для тебя по поводу дальнейших действий… от самого Папы.

— Разве я недостаточно сделал? В контракте больше ничего нет.

— Какой контракт? Ты, наверное, забыл, как много ты нам должен. Ты должен нам деньги и нечто более ценное, чем деньги. К примеру, жизнь…

— Это ты так считаешь. А я думаю, что счет уже оплачен моими услугами, но я готов обсудить это. Почему бы тебе просто не сказать, чего хочет Папа, чтобы я мог обдумать это.

Цю скривил губы.

— Ты понимаешь, в каком положении мы находимся теперь?

— Что ты имеешь в виду?

— Вскоре русские потребуют возврата кредита. Юнг не сможет его выплатить. Поэтому банк продаст его учредительские акции.

— Конечно, так и будет.

— Папа хочет, чтобы ты выкупил его паи на деньги, которые мы тебе дадим, и переправил их нам.

Чжао вертел в руке свой стакан. Когда он услышал, чего хочет Цю, он стиснул стекло с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Красный Дракон удивленно наблюдал, как Чжао затрясся всем телом, но промолчал, выжидая, когда тот ответит ему.

— Понятно.

— Ты сделаешь это для нас. — Это был не вопрос.

— Мне не нравится то, что ты предложил, Красный Дракон. Я думал, что план заключался совсем в другом — уничтожить банк. И только учитывая это, я ввязался в эту историю.

Цю пожал плечами.

— Какое это имеет значение для тебя, Хризантема?

— План был…

— Не беспокойся по поводу плана, Хризантема. Просто уясни свои обязанности и продумай, каким образом ты это осуществишь. И сделай это поскорее, мне нужны твои предложения.

Чжао встал и подошел к бару, чтобы смешать новый коктейль. Он чувствовал, что если не выпьет сейчас, то умрет. Бросив в стакан лед, он услышал голос Цю.

— Ты сделаешь это.

— О да! — ответил Чжао, повернувшись от бара со стаканом в руке. — Все что ни пожелает Папа — конечно да…

 

Глава 17

Саймон провел остаток дня в зале заседаний «Дьюкэнон Юнг», делая звонки по всему миру. После обеда приехал Джордж Форстер с цифрами на руках, и они узнали самое худшее. Если они не достанут полтора миллиона фунтов стерлингов в течение следующих двадцати семи дней, «Дьюкэнон Юнг» не сможет произвести процентные выплаты Советскому Коммунальному банку.

Саймон уселся на стул с подлокотниками во главе длинного стола и указал Джорджу на место рядом с собой, со стороны окна. Когда Форстер сел, Саймон спросил его:

— Но ведь мы можем занять такую сумму? Я уверен, что можем.

— Все это случилось в неподходящий момент, но думаю, что мы найдем деньги, — сказал Форстер. — В конце концов, у нас есть страховка. За ленчем я встретился с адвокатами. Они говорят, что мы получим возмещение, хотя не скоро еще. Надо попытаться добыть деньги у крупных кредиторов.

— И где ты думаешь их искать?

— Не будем мелочиться. Давай я поговорю с Токио, с Номурой. Они — одни из наших лучших партнеров, они что-нибудь дадут нам.

— Может быть, и дадут, но когда?

— У нас есть почти четыре недели. Я думаю, мы успеем за это время. Ты не хочешь подключить сюда твоего отца?

— Нет. Это последний человек, у которого я попрошу денег. И давай не будем чересчур самоуверенными, Джордж. Помнишь, как мы тщетно пытались найти деньги в самом начале, чтобы не обращаться к русским? Почему теперь люди должны перемениться? Уже в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году было достаточно трудно найти инвесторов, желающих вкладывать деньги в Гонконге. Теперь это стало в десять раз труднее.

— Твой проект одобрен Китаем. Это большая разница.

— Это ты так считаешь. Сегодня я обзвонил кучу народу. Никому не интересно, одобрил Китай этот проект или нет. — Он усмехнулся. — Вот она, эта «широкомасштабная поддержка» Роберта Чжао.

— Предоставь это мне, Саймон. Завтра я поговорю с Номурой. Они дадут нам денег, я уверен в этом.

— В глубине души и я так считаю. Ты связывался с Пекином?

— Что?

— Ведь это КНР придумала весь этот идиотский план. Почему бы им теперь не взять на себя возмещение убытков?

Джордж Форстер покачал головой.

— Ты хочешь от них слишком многого, Саймон. Ни одна из этих договоренностей не была зафиксирована на бумаге. Они скажут, что это твои личные проблемы, вот и все.

— Тогда Рид со своей бандой, что они? Ведь он стоял за всем этим, стоял все время… хотя ты бы так не подумал, если бы слышал, как он разговаривал со мной ночью. Я привык доверять Питеру Риду, но теперь я уже не так уверен в нем. Давай напишем письмо губернатору.

— Послушай, Саймон, хуже от этого не будет. Но ведь эти бомбы подкладывало не британское правительство. Наверное, это террористы из Тайвани.

— Думаю, так оно и есть. Или, может быть, это русские.

— Это несерьезно. Я знаю, что бизнес пистолетом не делается, и даже через миллион лет я не поверю, что этот взрыв — дело рук русских. Такое предположение просто нелепо. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Интернациональные банки не занимаются такими делами.

Саймон посмотрел на него налитыми кровью глазами.

— Джордж, речь идет о моих акциях учредителей. Двадцать самых ценных в мире акций. Они — сама удача, само счастье. Кто угодно пойдет на что угодно, чтобы наложить на них руки. И вообще, ты-то на чьей стороне?

Джордж Форстер хотел напомнить председателю Совета директоров, что в 1985 году именно он был против того, чтобы закладывать акции на каких бы то ни было условиях, но сдержался, сказав только:

— Я на твоей стороне. На стороне компании.

Саймон отвел глаза в сторону.

— Прости.

Форстер некоторое время обиженно молчал.

— Ты еще не говорил с Советским Коммунальным? — спросил он наконец.

— Да. Я дозвонился до Тана после ленча. Он был очень официален. Сказал, что в понедельник доложит о случившемся членам правления.

— Москве, иными словами.

— Чертовски верно. Борисенко. КГБ… Джордж, я просто не могу поверить в случившееся! Ты говоришь, что интернациональные банки не занимаются такими вещами, и в целом я склонен тебе верить, но мы с тобой никогда не имели дела с организацией, за которой стоит КГБ. Кто знает, на что они способны?

— У нас есть и пара своих козырей, не забывай об этом.

— Что ты имеешь в виду?

Джордж помешкал.

— Ну, я не уверен, что все правильно понял, но… Насколько я понял, документы, которые ты послал в Советский Коммунальный банк, были оформлены неверно.

— Да. Чтобы быть действительными, они должны быть подписаны в присутствии члена магистрата, который заверил бы мою подпись.

— Но этого не было. Так называемая заверочная роспись была произведена Люком Сен-Каем…

Пока Форстер говорил, Саймон кивал головой в такт его словам со все возрастающим нетерпением.

— Да, да, я знаю, что ты хочешь сказать: раз документы оформлены неверно, то банк не может рассчитывать на них.

— Вот именно.

— Но я-то не уверен в том, что это так! Банкиры никогда не выдадут кредита, пока не проверят дважды, трижды все, что касается залога. Так почему же они дали нам деньги, Джордж?

— Не понял?

— Вспомни тот день, когда пришли первые поступления из Советского Коммунального; разве уже тогда тебе не показалось все это неестественным? Как Тан мог пропустить такой бросающийся в глаза дефект в залоговых документах? Что это — простая небрежность?

— А что еще это могло быть?

— Я скажу тебе, что. Предположим, что прежде, чем Тан сумел изучить посланные ему документы, была произведена подмена. Предположим, что Цю со своей бандой первым успел заполучить их.

— Цю?

— А кто еще мог бы это сделать?

— Да, но ведь мысль о том, чтобы послать фальшивые документы банку, принадлежала в первую очередь Цю. Ты говорил это мне! В тот самый день, когда ты вернулся из Пекина, ты сказал: «Цю предложил послать им фальшивки», именно таковы были твои слова…

— Да, все верно, но кто еще из тех, кого мы знаем, имеет хоть малейшие навыки в подделке документов? Скажу тебе, Джордж, все это начинает сводить меня с ума. — Он грохнул по столу кулаком. — Если мы потеряем поддержку Питера Рида, у нас будут серьезные проблемы. Очень серьезные проблемы…

Форстер обратил внимание на вымотанный вид Саймона и покачал головой.

— Уже почти шесть. Ты все равно не сможешь ничего сделать сегодня вечером. Ты испытал сильное потрясение и весь вымотался. Поезжай домой, поешь, отдохни.

Мозг Саймона так же, как и его тело, был истощен. Он знал, что существует ответ на слова Джорджа, но ответ этот никак не приходил ему в голову. Когда Джордж снял трубку телефона и заказал машину, Саймон не стал возражать. Внезапно из всех желаний у него осталось лишь одно: доползти домой, к своей семье и впервые за день поесть по-человечески.

Когда он появился, вся семья уже собралась за обеденным столом. Мэт первым заметил усталого отца, появившегося в столовой.

— A-а, тайпань вернулся с мельницы, которая мелет деньги! — радостно воскликнул он.

— Предполагаю, что тебе не нравится делать деньги, — сумел улыбнуться Саймон.

— Как это не нравится, Господи Всемогущий! Ведь я же Юнг, не так ли? Я хочу делать деньги, целую кучу.

— Думаешь, у тебя получится?

— Да. У меня твоя деловая хватка, твоя безжалостность, но нет твоей высокой морали. Между прочим, это, должно быть, жутко мешает тебе.

— Ну что ж, добро пожаловать. У меня найдется для тебя работа в Гонконге.

Мэт разразился смехом.

— Этот дрянной Гонконг! Я в этом вопросе солидарен с теми, кто уже лег на крыло, и тут не останусь, — сказал он.

Ах, подумал Саймон, какими жестокими иногда бывают молодые.

— Ой, Бобовый Росток, помолчи немного. — Диана выглядела озабоченной. — Па, как прошел день? Есть новости?

— Никаких новостей. — Саймон улыбнулся ей. Сейчас и здесь не могло быть ни взрывов, ни трупов, ни угрозы разорения, заглянувшей семье в лицо. — Ты же знаешь правило, Ди. Никаких дел за столом.

Диана надулась, но промолчала. Напряженность всегда чувствовалась в атмосфере этого дома. Детям пора бы уже привыкнуть к этому, а если еще нет, то им придется привыкать.

А-Кам подала Саймону блюдо с дымящейся снедью:

— Здесь рыба, цыплята с карри, жареная печенка и овощи. Всего понемногу…

— Да, спасибо. И принеси мне виски, пожалуйста. — Он улыбнулся Джинни, сидевшей за круглым столом напротив него. — День был трудный.

— Ты выглядишь уставшим. — Ее лицо было почти таким же усталым, как и у него.

— А я и есть такой. Не стоит волноваться по этому поводу, дорогая. — Едва заметно покачав головой, он дал понять, что не следует говорить об этом при детях. — Мы выживем.

А-Кам принесла виски. Услышав слова Саймона, она фыркнула и вмешалась:

— Босс, тебе надо позаботиться, чтобы выжила вот эта твоя дочь.

Саймон постарался отбросить все свои проблемы и снова стать частью семьи. Он повернулся к Диане.

— Что это с тобой?

— Ничего, па.

— Ты ничего не ешь, — насела на нее А-Кам. — Тощая, как проволока.

— Тощая, как бобовый стручок, — так Мэт меня обозвал. Я толстею. Я жирная.

— Жирная, ха! Да кто из мужчин захочет взглянуть на тебя, такую длинную и тощую! Ты хочешь мужа-китайца?

— Конечно. И еще хочу немного твоего черного бобового соуса.

А-Кам задержалась в дверях, пользуясь предоставленной свободой высказаться на правах прислуги, прослужившей в семье больше двадцати лет.

— Китайские мужья очень хорошие, бывают и очень богатые. Но надо выбирать мужа старше себя.

— Почему это, А-Кам? — полюбопытствовала Джинни, прощая служанке вольность в обращении.

— Будет закрывать глаза на ее любовников, а может, скоро умрет и оставит ей все свои деньги.

— Но как же это, А-Кам! — с укоризной воскликнула Диана. — Я не хочу, чтобы он умер!

— А что скажешь насчет меня? — спросил Мэт. — Где собираются китайские девушки?

— Ваньчай, — с готовностью сообщила А-Кам.

Мэт подобрал последние рисинки из своей чашки и ухмыльнулся, глядя на отца.

— Думаю, я наведаюсь туда завтра вечером, па. Не хочешь составить компанию?

— Очень дорогое удовольствие, — задумчиво ответил Саймон. — Лучше провести это через статью представительских расходов.

Мэт расхохотался.

— Ловлю тебя на слове!

Джинни, нахмурившись, посмотрела на А-Кам.

— Чего тебе нужно? Стоишь здесь и слушаешь, будто нечем заняться!

— Ладно-ладно, — заворчала А-Кам. — Когда ты станешь старая, тебе тоже, может быть, захочется отдохнуть иногда. Конечно, слушаю!

— Я чувствую себя обделенной, — недовольно сказала Диана. — Ведь должно же существовать равенство полов во всех отношениях. А какой аналог веселого вечера в Ваньчай можно придумать для скромной английской девушки? Пожалуйста, придумай что-нибудь и для меня.

Дверь за А-Кам уже закрывалась, но, заслышав эти слова, служанка тут же вернулась в столовую, отважно встретив строгий взгляд Джинни.

— Слишком молода, — сказала А-Кам. — От молоденьких девушек ничего, кроме неприятностей.

— Верно, — поддержала Джинни. — И хватит об этом, А-Кам.

Удостоверившись, что служанка удалилась окончательно, она повернулась и заметила:

— Может быть, она и права, Диана. Гонконгские тайтай говорят: «Сначала выйди замуж, а потом уж делай то, что тебе нравится».

— И что это означает?

— Это означает «срезать созревший плод» — охмурить своего миллионера.

Диана озорно рассмеялась.

— А что ты посоветуешь Мэту?

Джинни постаралась выглядеть серьезной.

— Старший сын поначалу — это «зеленый овощ», то есть молодой мальчик, девственник, что очень ценится женщинами постарше. Они его и срезают. Разумеется, он якобы остается неискушенным довольно много раз, в зависимости от того, через сколько зрелых женщин он пройдет. А затем превращается в «короля зубочисток», так как переключается на девушек и меняет их, как зубочистки… Совершенно очевидно, что у меня отвратительные дети.

Мэт присвистнул.

— Это я-то девственник?

— Заткнись. Достойно сожаления, что ты огорчаешь своих родителей. — В голосе Дианы внезапно зазвучали чисто китайские интонации. Она сложила ладони перед лицом и низко поклонилась. — Недостойная младшая дочь жены «иностранного дьявола» будет жить далеко-далеко отсюда. А сейчас могу я просить позволения удалиться?

— Можешь.

Диана обогнула стол и подошла, чтобы чмокнуть отца.

— Спокойной ночи, па. Я пошла.

— Спокойной ночи. Хороших тебе снов.

— Ты идешь, Бобовый Росток?

— M-м… через минуту, Ди.

— Ладно.

Саймон испытующе взглянул на сына. Лицо мальчика внезапно помрачнело.

— Па, можно поговорить с тобой и ма?

— На какую тему, Мэт?

Саймону хотелось продемонстрировать заинтересованность и терпение, но как-то само собой в его тоне отразилось лишь нетерпение. Мэт сразу поник.

— Ну, это о моем будущем, обо всем таком…

— Понятно. О Кембридже. Я собирался… хотел написать твоему куратору, спросить его, как он оценивает твои шансы. Еще что-нибудь?

— Не сегодня. — Мэт повесил голову. — Послушай, это займет какое-то время, па. Может, обсудим это завтра вечером?

Саймон почувствовал что его сын надеется, что его вынудят заговорить. Но мальчик выбрал для этого неподходящий момент: единственным желанием Саймона было добраться до постели.

— Может быть, и в самом деле лучше обговорить это завтра, — быстро согласился он.

— Лады. — В голосе Мэта послышалось облегчение. — Ну, я пошел спать. Спокойной ночи, па. Спокойной ночи, ма.

— Как ты думаешь, о чем он хотел поговорить? — спросил Саймон, как только дверь за сыном закрылась.

— У меня есть предположения… Но он мне не говорил, о чем, если ты именно об этом спрашиваешь. Если бы я была на твоем месте, я бы подождала, пока он созреет.

— Сядь ко мне поближе.

Джинни обошла стол, прихватив с собой стул Дианы и поставив его рядом с Саймоном. Она обвила шею мужа одной рукой, а второй сжала его ладонь и крепко прижалась к нему.

— Плохой день?

— Да, не блестящий. Но сейчас уже лучше. Хорошо, что они оба дома. Вся эта болтовня о зубочистках и прочем… Ты была неподражаема!

— Меня немного огорчает Мэт. Несколько неподходящие манеры при встрече с отцом после долгой разлуки. Но это, конечно, поза, ведь он все еще не слишком тонок и чувствителен.

— Да ладно. — Саймон отмахнулся. — Не бери в голову. Я не хочу, чтобы дети беспокоились по поводу моих проблем. И уж тем более не хотел бы, чтобы они были слишком чувствительны.

Она поцеловала его в щеку.

— Ты правильно сказал тогда.

— Что сказал?

— Что мы выживем. — Голос ее внезапно стал резким. — Саймон, деньги — это не важно. Это не важно! Главное, что мы вместе.

Саймон грустно улыбнулся.

— Джинни, я не желаю, чтобы мы жили в бедности. Честное слово, я думаю, что в этом мало хорошего.

Она сжала его руку.

— Нам все равно будет хорошо. Только не думай, что я полюбила тебя за твои деньги, Саймон. Я люблю тебя. Цю Цяньвэй или не понял это, или забыл. Пожалуйста, не сделай такую же ошибку.

Он нежно отстранил ее от себя, чтобы получше рассмотреть знакомое лицо. Он откинул локон с ее лба и пробежал пальцами по ее лицу, задержавшись на мгновение на маленькой родинке и изумляясь очарованию этого пятнышка под его пальцами.

— Я люблю тебя, — просто сказал он.

— И я тоже.

Следующее утро ознаменовалось чудесными переменами в погоде. Влажность уменьшилась, толстый слой облаков, казавшихся неотъемлемым признаком лета, развеялся, и с чистого голубого неба на жителей Гонконга пролились потоки солнечных лучей.

Саймон проснулся в начале восьмого. Он долго лежал, глядя в потолок, не в силах пошевелиться. Он чувствовал себя отдохнувшим, но все тело было налито тяжестью, и усилие, необходимое для того, чтобы спустить ноги с кровати и сесть, оказалось слишком большим для него. Его мозг был странным образом опустошен. Несколько раз он пытался сосредоточиться на своих проблемах, но эта сосредоточенность неизменно испарялась, и все заканчивалось тем, что Саймон в который раз принимался разглядывать рисунок на шторах, или наблюдать за солнечным зайчиком, отражавшимся от морской глади под окном и пляшущим по стене.

Джинни еще спала. Он умудрился принять душ и одеться, не разбудив ее, затем вышел в гараж, двигаясь очень тихо, чтобы никого не потревожить, и взял «порше». Ему нужно было встретиться со многими людьми и сделать кучу дел, а солнце уже поднялось высоко.

Остальные домочадцы проснулись примерно еще час спустя. За завтраком Джинни объявила, что собирается отправиться по магазинам. Когда она спросила, не желает ли кто-нибудь присоединиться к ней, Диана сообщила, что все еще чувствует себя усталой, а Мэт — что уже собрался поиграть в теннис с кем-то из своих друзей. К девяти Диана осталась в доме одна, если не считать слуг. Она сидела в шезлонге с газетой в руке, когда у входной двери зазвенел колокольчик. Через несколько мгновений А-Кам просунула голову в дверь и сказала:

— Для тебя сюрприз.

Диана с радостным криком бросилась к деду.

— Диана… как замечательно! Черт, ты здорово выглядишь!.

— Спасибо, дед. Ты сам выглядишь просто фантастически. Прямо как рекламная картинка для пожилых людей.

— Спасибо. Именно это я и хотел услышать. Можно войти?

— Конечно. О тебе пишут в газетах, ты знаешь?

— Ах, это.

— Поздравляю, дед! Чертовски здорово, когда выходит указ парламента, касающийся только тебя. Интересно, какие ощущения ты испытываешь теперь, когда твои полномочия продлены? Как после тяжелой операции в клинике?

— Ну, в какой-то степени, я чувствую себя именно так.

— Пойдем, присядем.

Том расположился в гостиной, как у себя дома. Он ждал, что придет Джинни или Саймон, но когда дверь распахнулась снова, это оказалась всего лишь А-Кам, которая внесла чай на подносе.

— В доме так тихо, — пробормотал Том. — Где все?

— Ма занялась покупками, а Бобовый Росток отправился играть в теннис.

Диана уселась на диван рядом с дедом и налила ему чаю.

— Па отправился на работу, я думаю.

— Вообще-то, я хотел повидать твоего отца. О, дорогая, это звучит невежливо, не так ли? Но, честно говоря, я совсем забыл о том, что вы должны приехать домой.

— Все в порядке, дед. У тебя столько работы. — Она протянула руку и коснулась его руки. — Очень рада тебя видеть.

Том отхлебнул чаю.

— Великолепно. — Он залпом осушил чашку и протянул ее Диане. Внучка, не спрашивая, поняла, что он хочет еще, и наполнила ее. Они всегда хорошо понимали друг друга.

— Как себя чувствует твой отец, ты не в курсе?

— Немного не в своей тарелке, по-моему.

— Как восприняла все это твоя мать?

— Как-то восприняла. Да и мы все, в общем-то… Это все… как бы из другой жизни. Иногда мне кажется, что это просто одна из обыкновенных проблем бизнеса, а иногда… дед, я могу спросить тебя кое о чем?

— Конечно.

— Я знаю, это глупый вопрос, но… как ты думаешь, я могу что-то сделать? Кто-то из нас может хоть что-то сделать, чтобы поправить положение?

Он покачал головой.

— Не думаю, Диана.

— Ты не хочешь говорить об этом?

Он спокойно обдумал ее вопрос, будто он был поставлен ему на заседании Совета директоров.

— Нет. — Он понимал смысл случившегося и счел, что его внучка уже достаточно выросла, чтобы самой суметь справиться с неприятностями.

— Дела обстоят очень плохо?

— Все может стать очень скверным. Я думаю, компания в силах достаточно быстро восстановить завод. И к тому же они конечно были застрахованы от подобных вещей. Но твоему отцу надо немедленно отыскать где-то деньги.

— Много денег?

— Много.

— Больше, чем окажется в моей свинье-копилке?

Таким образом девочка предлагала своему отцу все, что у нее есть, и это было не мало, причем куда больше, чем деньги. Том понял это.

— А что будет, если он не сумеет найти их? Я имею в виду деньги.

Он промолчал. Немного погодя Диана спросила:

— Дед, ты одолжишь ему денег, если они ему понадобятся?

— Поживем — увидим, Диана. Мне нужно получить ответы на очень большое количество вопросов, прежде чем я смогу принять решение. — Лицо его закаменело. — И если я говорю «очень большое количество», то это и означает, что их очень много.

— Понятно. Дед, мне надо кое-что узнать. Я думала над этим, и мне на самом деле надо это знать. Это не просто любопытство.

— Давай!

— Ваши интересы в бизнесе, нигде не входили в противоречие друг с другом?

— Я старался, чтобы этого не случилось.

— Тогда что же происходит между отцом и тобой?

Том нервно усмехнулся.

— И зачем тебе понадобилось знать это?

Она ответила немного невпопад:

— Потому что я член этой семьи, а семья в затруднительном положении, и я хочу получить всю информацию. Я хочу взвесить наши шансы.

— Понятно. И ты думаешь, что, если ты узнаешь о причинах ссор между твоим отцом и мной, это поможет тебе?

— Да.

Она вздернула подбородок.

— Я считала, что ты в состоянии предоставить мне возможность самой судить об этом. Я неправа?

Том вздохнул и долгое время сидел молча. Потом сказал:

— Ты знаешь, что люди имеют в виду, когда характеризуют меня как денежного человека?

Она покачала головой.

— Они имеют в виду, что я живу ради денег. Не для того, чтобы их тратить, совсем нет. Меня не снедает та жажда денег, которая гонит человека покупать на них хорошеньких женщин, выпивку или власть. Но вся моя жизнь в деньгах. Мне нравится манипулировать ими. Мне нравится приращивать их, они словно огромный дуб, вырастающий из маленького семечка инвестиции. — Он фыркнул. — Ты заставляешь меня говорить банальности, Диана.

— Нет, вовсе нет. Это просто захватывающе, то, что ты говоришь. Продолжай.

— Ну, что же… Твой отец, конечно, не такой, как я. Он совсем другой. Он не испытывает страсть делать деньги. Или, может быть, испытывает, но у него всегда находится какая-то другая причина, чтобы приниматься за тот или иной проект. И она не имеет общего с деньгами. Ты заметила это?

— Да.

— Давным-давно мы разругались из-за разного подхода к делу. Твой отец хотел вложить средства в строительство некоего Ку Шаня. Я не хотел давать ему деньги, так как предвидел — и правильно предвидел — плохие перспективы для рынка недвижимости в Гонконге. Саймон очень обиделся на меня за это. Он так до конца и не простил меня.

— Но ведь ты был прав, не так ли? Я имею в виду то, что недвижимость была неудачным вложением капитала?

— Я думаю, да. Но в конце концов предприятие было построено и принесло прибыль. Прибыль, которую мог бы извлечь из этого и твой отец. Они переломили тенденцию. Но это еще не все, получилось куда хуже… для Саймона, я хочу сказать. Правительство решило принять возведенный район за образец, которому должны следовать при застройке все остальные. Кто-то, по-моему, архитектор, получил медаль.

— По-моему, папа не больно-то нуждался в этой медали.

— Знаю. Но он был бы очень горд от сознания того, что принес пользу Гонконгу.

— Но ведь в том, что они переломили эту тенденцию, нет твоей вины? И потом, па ведь мог взять кредит у кого-нибудь другого.

Том с улыбкой покачал головой.

— Это Гонконг, Диана. Если отец не дал кредит своему сыну, то никто после этого не даст ему ни цента. Так обстоят здесь дела.

— Ты говоришь… с грустью. Будто сожалеешь о своем решении.

— А ты бы не пожалела? Ты бы не пожалела, если бы последствия принятого тобой решения отравляли все отношения с твоим сыном, проявлялись во всех сферах твоей жизни?

Этот горький вопрос застал Диану врасплох.

— Не знаю, — сказала она наконец. — Я не уверена. Но я знаю одно, дед…

— Что именно?

— Что я всегда буду благодарна тебе за то, что ты рассказал мне это. И… я надеюсь, что… ты и Па найдете способ утрясти все это.

Том вздохнул, хлопнул себя по коленям и встал.

— Мне пора. — Голос его прозвучал холодно.

— Дела?

— Дела. Встреча, потом деловой обед.

— О, как здорово звучит! Спорю, тебе не приходится стоять в очереди у входа в ресторан. С этими деловыми встречами ты, наверное, посещаешь столько ресторанов…

Том рассмеялся.

— Деловые обеды всегда нравятся тем, кто не бывает на них.

— А где этот обед у тебя назначен?

— В «Оушн-парк». Прибыла торговая делегация из Лондона, очень высокого уровня, и их надо сводить в какое-нибудь особенное место. — Он насмешливо фыркнул. — Чертовски скучно, должен тебе заметить.

— Я всегда любила «Оушн-парк». Кстати, дед, я слышала, что они уже закончили возведение водных горок. Это правда?

— Правда.

— А ты не возьмешь меня с собой? О, конечно, не на обед, а покататься с горок.

— Не вижу причин, чтобы отказать тебе. Конечно, если ты понимаешь, что как только мы прибудем туда, мы тут же вынуждены будем расстаться.

— Конечно. Только скажи мне хотя бы приблизительно, когда ты закончишь со своими гостями, и я подожду тебя у кабин фуникулера, а затем ты сможешь отвезти меня домой.

— Какое нахальство!

— Ой, ну что тебе стоит?

Том несколько мгновений обдумывал предложение.

— Ладно, — согласился он наконец. — Почему бы и нет? Давай собирайся, я подожду тебя на улице.

Немного погодя он вышел вместе с Дианой из дома и прошел к машине.

— Невероятно, дед! — возбужденно закричала она. — Ты на «роллсе»! Ты все еще сам водишь?

— Да. Не могу смириться с присутствием водителя.

— И тебе уже так далеко за шестьдесят… Не беда, я все равно думаю, что ты…

— Я рад, что ты это одобряешь. Я взял его сегодня для… Эй! Эй, ты!..

Обходя вокруг машины и направляясь к месту водителя, Том заметил парня, который присел на корточки, прячась за машиной. Услышав окрик, он вскочил на ноги, но замер, глядя на Тома и Диану, словно не мог решить, что ему делать. Том, вздрогнув от неожиданности, растерялся, но успел заметить, что этот угрюмого вида китаец выглядит как типичный хакка.

Несколько мгновений двое мужчин стояли, глядя друг на друга. В левом ухе китайца болталась массивная золотая серьга. Она была достаточно велика и необычна, чтобы остаться незамеченной, и выполнена в виде китайского иероглифа, обозначающего местоимение «я».

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил наконец рассерженный Том.

Не затрудняя себя ответом на вопрос, китаец плюнул и рванул к воротам. Том Юнг был слишком удивлен неожиданным появлением парня и его драматическим исчезновением, чтобы заметить, что удравший подал какой-то знак другому человеку, находившемуся через дорогу.

Однако Цю Цяньвэй, который последние двадцать четыре часа держал дом Юнгов под наблюдением, ничего не упустил из виду.

«Оушн-парк» занимал большой холмистый участок на берегу залива Независимости. Парк был расположен на двух уровнях. Когда посетитель попадал на территорию, он мог или пойти в зоопарк, расположенный прямо напротив входа, или подняться на фуникулере на вершину холма и посетить дельфинарий, аквариум или водные горки. Диана хотела взглянуть на водные горки и «посмотреть рыбок», как она привыкла говорить с детства. Тома Юнга ждали в ресторане, тоже находившемся наверху, поэтому оба направились к фуникулеру и спустя четверть часа оказались высоко над заливом, на вершине горы.

Они расстались, и Диана пообещала не позднее трех часов быть здесь же. Она купила кока-колы и хот-дог и побежала «смотреть рыбок». С тех пор как была маленькой, она полюбила кормить морских львов и дельфинов, бросая из купленного картонного стаканчика мелкую рыбешку и благоговейно наблюдая, как морские животные выпрыгивают из воды, чтобы поймать на лету угощение с безошибочной точностью.

Диана медленно шла по закруглявшейся открытой галерее, наблюдая за морскими львами, скользящими в аквамариновой воде, которую пенили волны, вызванные к жизни работой невидимых механизмов. Эти искусственные волны отличались разной высотой и силой. Она бросала корм, перегнувшись и свесившись за парапет ограждения, а затем отправилась в зал бассейна посмотреть выступление прыгунов в воду.

Сидя там, она размышляла над тем, что рассказал дед, пытаясь во всем разобраться. Скрытая вражда между Томом Юнгом и ее отцом всегда пугала ее, потому что она не понимала ее причин. Сейчас их отношения уже не казались пугающими, напротив, все выглядело необъяснимо глупо. Но она понимала, что от этого не легче устранить антагонизм между дедом и отцом.

Когда представление закончилось, она отправилась на водные горки и вволю повизжала во время аттракциона, прежде чем наконец собралась вернуться ко входу, выполнив свою программу на день.

Погода начала портиться. Облака вновь затянули небо, и во второй половине дня стало душно, словно в кипящей кастрюле, как и всегда бывает в Гонконге в это время года. Диана обрадовалась, что Том пришел без опоздания. Ей хотелось поскорее добраться домой, принять душ и поваляться после обеда.

— Как все прошло, дед? Кто кого заставил убирать со стола?

Он захохотал.

— Тебе надо подумать о деловой карьере, Диана. У тебя правильные инстинкты.

— Спасибо, но не стоит.

— А чем ты вообще хочешь заняться в жизни?

— Я еще не придумала. Это не очень страшно?

— Ну, в общем-то, не очень хорошо.

Перед ними в очереди на фуникулер было всего человек двенадцать. Том оперся спиной о белые поручни ограждения и, чтобы заполнить время ожидания, безуспешно попытался уяснить для себя, как работает вся эта передвижная система. Кабины представляли собой белые емкости из пластика, напоминавшие пузырь, и вмещали шесть человек, рассаживавшихся по кругу напротив центральной ступицы. Каждый пузырь от соседнего отделяли примерно пятьдесят метров троса, но, когда они прибывали на терминал, каким-то образом резко сбросив скорость, все кабины собирались в толстую гусеницу. Эта гусеница сжималась и растягивалась, но никогда не останавливалась совсем, и пока она совершала свой «U»-образный разворот, скорость движения кабин снижалась до скорости неторопливого пешего шага. Когда кабина проплывала мимо, пассажир успевал быстро вскочить в нее до того, как двери автоматически закроются и кабина снова начнет набирать скорость, устремляясь в пустоту.

Очередь дошла до них. Том сделал шаг в сторону, пропуская Диану вперед, и быстро запрыгнул следом за ней. Сразу за ними в очереди стояла семья из пяти человек, но, как и бывает всегда в таких случаях, никто из них не стал запрыгивать в кабину, предпочитая дождаться следующей и ехать всем вместе. Однако, когда двери уже готовы были закрыться, в кабину Тома и Дианы проскочил молодой китаец, минуя семейство из пяти человек и проскользнув боком сквозь сходившиеся уже двери.

Том ощутил тревожный укол. Прошмыгнуть без очереди — дело довольно обычное среди китайцев, но парень выказал необычную решимость и целеустремленность, забежав вперед не только пятерых, но и всей очереди, которая к тому моменту была уже довольно длинной. Рубашка навыпуск, когда-то белая, черные джинсы и сандалии составляли наряд этого нахала, заросшего двухдневной щетиной. Длинные волосы свисали парню на лоб прямыми прядями, напоминавшими крысиные хвосты. Том Юнг не стал рассматривать грязнулю.

Но он заметил, что на терминале поднялась суматоха. Оказалось, что второй китаец промчался мимо разъяренной очереди и стоит теперь на самом краю платформы, глядя вслед кабине Тома с выражением ярости. Том попытался пристальнее вглядеться в его лицо, но, заметив это, китаец повернулся и побежал прочь, довольно быстро скрывшись из поля зрения.

Диана сквозь прозрачные стенки кабины смотрела на складчатую поверхность берега, проплывавшую под ними, и, похоже, даже не заметила неприятного вторжения в их общество. Всем троим предстояло пройти длинный отрезок над пустынной холмистой местностью, прежде чем кабина поднимется над последней вершиной и начнет спуск к морю. Том, вздрогнув, сообразил, что они трое полностью изолированы от внешнего мира, отрезаны от любой помощи.

Он обозвал себя дураком. Двое мужчин оказались напротив друг друга, погруженные в себя. Китаец не выказывал признаков какой-либо угрозы, сидел молча, его колени почти касались коленей Тома. Диана, сидевшая рядом с дедом, развернулась так, чтобы можно было смотреть вниз наружу. Когда кабина проходила под одним из стальных пилонов, установленных на склоне холма, раздался металлический звук, и всех троих качнуло. Через секунду кабина продолжила свое неторопливое безостановочное движение. Тому захотелось что-нибудь сказать своей внучке, просто для того, чтобы нарушить молчание, которое начинало казаться ему угрожающим.

Он повернулся к Диане, коснулся ее руки и уже открыл было рот, чтобы заговорить, но внезапно боковым зрением заметил, что парень сунул руку в нагрудный карман своей грязной рубашки и достал что-то. Том услышал шорох и не смог сдержать свое любопытство. Взгляд парня перебегал с лица англичанина на предмет, который грязнуля держал в руке, и обратно. Том увидел, что у него в руке маленький картонный квадратик, и одновременно с ужасом осознал, что парень держит его — Тома Юнга — фотографию.

— Боже мой! Дед, смотри!

Он глянул вперед, по ходу движения туда, куда, указывала Диана. Она же привстала и неотрывно смотрела наружу. Том проследил за направлением ее взгляда, но ничего не заметил.

— Что? Что такое?

— Там! Посмотри… человек взбирается по пилону, вон там… на ближайшем к нам. Нет, два человека. И еще: ты видишь еще нескольких на следующем? Дед, эти пилоны… Они просто кишат людьми.

Том посмотрел через ее плечо и убедился, что она не ошибается. Он увидел, как один из людей перепрыгнул со стальной лестницы на поперечную опору, опасно зависнув над пустотой. Второй человек быстро карабкался по лестнице. На следующем пилоне Том увидел такие же человеческие силуэты.

На этот раз его быстрый ум сделал неверные выводы из происходящего, и это едва не стоило ему жизни. Он счел людей на пилонах за угрозу самому себе и внучке. Начав лихорадочно соображать, как избежать нападения, которое, как он решил, должно будет произойти, когда их кабина пройдет под пилоном, к которому они приближались, он совсем забыл о китайце, сидевшем напротив. Только когда Диана внезапно обернулась и, бросив случайный взгляд внутрь кабины, закричала, Том осознал свою ошибку.

Все, что произошло потом, заняло немногим больше времени, чем понадобилось бы для того, чтобы открыть затвор диафрагмы и снова закрыть его. Однако Тому показалось, что он попал в фильм с замедленной съемкой. Первое, что он осознал, было странное ощущение: все его тело сжалось, сердце послало мощный выброс адреналина в кровеносную систему и все защитные ресурсы организма для отражения атаки. Мышцы напряглись, кровь забурлила. Он опустил взгляд и увидел, как длинное серебристое лезвие ножа летит в него, направленное ему в живот. Том согнулся чуть ли не вдвое, отчаянно стремясь избежать удара. В тот же миг его рука с выставленными рогаткой пальцами, автоматически, словно сама, рванулась к лицу китайца, чтобы нанести удар по глазам.

Благодаря смене поз образовалась секундная передышка. Парень отдернул голову назад и в сторону, потерял равновесие, но быстро выпрямился. Лезвие ножа на излете импульса остановилось в миллиметре от пиджака Тома. Раздался щелчок и громкий лязг — кабина миновала первый из шкивов, которые приводили в дви жение трос. Диана закричала. Китаец отвел руку с ножом назад и нанес новый удар, метя Тому, который успел уже выпрямиться, в грудь. В то же мгновение раздался жуткий грохот, будто кто-то спрыгнул на крышу кабины. Она угрожающе качнулась, и все, кто находился внутри, попадали.

Отклонившееся лезвие ножа повредило прозрачную стенку кабины. Вдруг сквозь приоткрывшиеся двери в кабину просунулись две человеческие ноги. Диана столкнула с себя упавшего на нее китайца, и в ту же секунду в кабину ввинтился четвертый человек. Почти одновременно с его появлением Том услышал дикий крик, страшный в своей внезапности. Все в кабине залила горячая, липкая кровь. Она оказалась повсюду: на прозрачном пластике стенок, на полу, на лице и одежде Дианы, на руках и лице Тома.

Его тренированное тело получало от мозга противоречивые сигналы, а сердце стучало, протестуя от такой нагрузки. Мозг словно взорвало болью, ослепив глаза красными вспышками. Но пленка снова закрутилась с нормальной скоростью: оказалось, что парень-китаец опять сидит напротив Тома, но теперь его горло перечеркнуто алой полосой зияющей раны, из которой продолжает хлестать кровь, хотя фонтанчик бьет все слабее и слабее. Глаза бандита остекленели и застыли. Диана, прижав стиснутые кулаки к лицу, кричит без остановки. Четвертый, появившийся в кабине, не обращая на ее крики никакого внимания, достает свой нож и, расширив им дыру в пластиковой стенке, выкидывает тело с перерезанным горлом, причем одним рывком без видимого усилия.

Мертвое тело китайца, напавшего на Тома, полетело с приличной высоты на скалистый уступ, ударилось, отскочило и покатилось дальше по склону к морю.

Том услышал лязг приводных шкивов и понял, что кабина проезжает под следующим пилоном. Он попытался разглядеть лицо того, кто спас их, но успел лишь заметить, что спаситель принадлежит к жителям Востока и очень высок ростом. Кровавая пелена застлала глаза Тому. Спустя миг нежданный пассажир исчез из кабины так же быстро, как и появился. Он откинулся спиной в зияющую дыру в стенке кабины, подтянулся вверх, схватившись за что-то, и вылез. В следующее мгновение Том сжимал в объятиях свою внучку, которая билась в истерике. Тщетно пытаясь успокоить ее, он углядел, как от кабины отделилось тело прыгнувшего человека, который в прыжке схватился за пилон, своим чередом появившийся на пути, и повис на нем.

Том встряхнул Диану, но это не дало никакого результата: она продолжала кричать и вырываться из рук деда, очевидно, не узнавая его. Он подавил рвотный спазм, подступивший к горлу, и дал ей пощечину. Девочка сразу замолчала. Вдруг ее глаза широко распахнулись, и он понял, что она узнала его. Потом она обежала глазами залитую кровью кабину, ткнулась руками в его грудь и провалилась в обморок.

Кабина быстро спускалась. Она проехала над жесткой выгоревшей травой площадок зоопарка, пересекла дорогу и начала сбрасывать скорость. Полицейские сдерживали на расстоянии большую возбужденную толпу зевак. Когда дверцы раскрылись, Том буквально вывалился из кабины на руки инспектору в форме, который почтительно помог ему спуститься на землю.

— Моя внучка… — прохрипел Том.

— Все в порядке, сэр. Мы позаботимся о ней. Сейчас приедет «скорая».

— Боже мой, Боже мой…

— Не пытайтесь идти, мистер Юнг. Вы испытали ужасное потрясение. Мы отвезем вас в госпиталь сразу же, как прибудет машина.

— Со мной все в порядке. Там в кабине был еще человек. Он… он…

— Мы знаем, что случилось с ним, мистер Юнг. И о втором тоже.

Где-то рядом с ними полицейский все повторял в мегафон:

— Здесь не на что смотреть. Я повторяю, здесь не на что смотреть. Пожалуйста, очистите парк. Я повторяю, пожалуйста, очистите парк!

Том попытался выпрямиться. Он никак не мог подобрать нужные слова, они ускользали от него, но, по крайней мере, зрение его прояснилось.

— Что… другой?

— У него был сообщник, мистер Юнг. Я действительно считаю, что вам необходим отдых.

— Говорю вам, со мной все в порядке. — В голове у Тома прояснилось. — Где Диана?

— Сейчас ее отвезут в больницу, сэр. У нее шок. Вы можете идти?

— Да… да. Я могу идти. Послушайте, инспектор, а что тот другой, о котором вы говорили?

Инспектор с сомнением посмотрел на него:

— Мы бы хотели, чтобы вы взглянули на него попозже, мистер Юнг. Когда вы оправитесь. Это терпит. Посмотрите, приехала «скорая». Я полагаю, что вам лучше поехать в больницу.

— Я же сказал, со мной все в порядке. Можно мне посмотреть на Диану?

Доктор и полицейский помогли Тому подняться со скамьи. Мимо на носилках пронесли Диану, и он протянул руку, коснувшись ее лица, испачканного кровью. Она почувствовала это прикосновение и пошевелилась с легким стоном.

— Постарайтесь не беспокоиться за нее. Врач не нашел никаких ранений. Однако — у нее серьезный шок. Вы поедете с ней, мистер Юнг?

Том растер пальцами затылок — вдруг он почувствовал себя очень старым.

— Наверное, мне лучше… Родители… Я вам здесь нужен, инспектор?

Полицейский бросил быстрый взгляд на доктора, пожавшего плечами и кивнувшего. Тогда инспектор, помолчав мгновение, изучая Тома, сказал:

— Мы бы хотели, чтобы вы сделали опознание. Это не обязательно делать сейчас, но…

Ясно, что он хотел, чтобы это было именно сейчас. Том уставился на него.

— Тело того… Кто напал на нас?

— Нет, сэр. Этого мои люди сейчас достают из моря. Надо взглянуть на другого человека. Мы обнаружили его еще раньше, фактически мы нашли его еще до того, как стало известно о нападении на канатной дороге. Он в… довольно необычном месте. Было бы просто прекрасно, если бы вы согласились взглянуть на него до того, как его тело увезут.

— Ладно, давайте покончим с этим.

«Оушн-парк» был пуст, полицейские очистили территорию от посетителей. Трое мужчин молча шли по зоопарку, пока не оказались в одном из его дальних уголков, где держали моржей и морских слонов. Инспектор подвел Тома к невысокому барьеру, ограждавшему водоем, и указал куда-то пальцем. Том проследил за направлением его жеста, но поначалу ничего не увидел, кроме искусственной каменной чаши, наполненной водой, которая медленно и с шумом вливалась в водоем через отверстие в стенке.

На самой большой скалистой площадке развалился морж в сладостной дреме, очевидно ничуть не обеспокоенный появлением странной компании, в которой он оказался. Там, куда указывал полицейский, лежал на спине человек. Достаточно было одного взгляда на обнаженное распростертое тело, чтобы понять, что этот человек может быть только мертвым. Том не видел ничего подобного со времен войны, когда они освобождали японские лагеря военнопленных. В этот момент к инспектору присоединился еще один полицейский, который откашлялся с извиняющимся видом и заговорил:

— Я — Морли, из отдела по борьбе с Триадами. Простите, что доставили вас сюда, мистер Юнг.

— Кто сделал… это?

— Трудно сказать, сэр. Мафиозные группировки, Триады… называйте, как вам нравится. Важно одно: тот, кто это сделал, хотел убедить нас в том, что перед нами классический образчик работы гонконгской мафии. Золотая Ложа, Красный Зал Послушания или что-то в этом роде. Но некоторые из этих ран напоминают ритуальные надрезы «Грин Пан». — Морли, похоже, сел на своего конька, он говорил вдохновенно. — Способ, которым вырезаны сердце и кишки, а также пенис, разрезанный продольно…

— Да, да, все ясно. А эти «зеленые»… Как вы сказали?

— Шанхай, сэр.

Том уставился на него.

— Шанхай?

— Да. Вы узнаете… этого?

— Нет, я не знаю его.

— Вы уверены, сэр?

— Вполне. А кто он такой?

— Подонок. Мелкая сошка. Все, чем он знаменит, так это то, что временами он работал на КГБ.

— О! Да бросьте вы!

— Мистер Юнг, у меня и в мыслях нет советовать вам, как управлять Корпорацией. Так уж, пожалуйста, поверьте и вы мне в том, что я способен распознать «шестерку» русских, когда вижу его.

Том промолчал. Инспектор впился в него глазами.

— Вы не представляете себе причину, по которой КГБ хотел бы убрать вас с дороги, мистер Юнг?

— Не имею ни малейшего представления. Само это предположение абсурдно.

— Мистер Юнг, кто знал, что сегодня вы будете здесь?

— Кто знал? Ну… мой секретарь, я полагаю. Да куча людей знала об этом! Я встречался с торговой делегацией, сообщение об этом было во всех газетах.

— Понимаю. Так или иначе: вы уверены в том, что никогда не встречали этого человека?

— Абсолютно.

— Не смеем дольше задерживать вас, мистер Юнг. Вы чертовски удачно разминулись со смертью.

Том бросил последний взгляд на кровавое месиво, распростертое по соседству с моржом. Что-то в этом трупе привлекло его внимание. Внезапно сквозь вереницу страшных событий, которые он только что пережил, пробилось слабое воспоминание. Что-то об этом человеке с плоским лицом мелькнуло у него в мозгу… Хакка! Том Юнг посмотрел на остатки его левого уха и увидел, как из-под запекшейся на мочке крови сверкнул металл. Золото… Конечно, все китайцы очень похожи друг на друга, но эта металлическая безделушка…

— Минуту. У него в ухе серьга, не так ли?

Брови Морли взлетели вверх.

— Честно говоря, мы еще не видели, мистер Юнг…

— Сегодня утром, у дома моего сына, когда я забирал с собой внучку, был этот человек. Хакка… Я думаю, что он — хакка… Он крутился возле моей машины. Он выглядел как уличный воришка. У него в ухе была серьга в виде китайского иероглифа «Я».

Морли кивнул:

— Мы проверим это, мистер Юнг. А пока хватит с вас на сегодня, мы больше не смеем вас задерживать.

— Слава Богу! Но послушайте, я не могу… Не могу понять, что все это значит. Кто спас нас? Один из ваших людей?

— Нет, он не принадлежит к числу сотрудников Королевской полиции Гонконга, мистер Юнг. Мы получили сообщение, что в парке в два часа произойдет инцидент. Мы предположили, что это может быть как-то связано с торговой делегацией, о которой вы упоминали. У нас не было времени, чтобы все предусмотреть, и мы успели выслать сюда только усиленный наряд полиции.

— Сообщение? От кого?

— «Синьхуа», сэр.

Том смотрел на него, не веря своим ушам: Срединная Империя!..

— Тогда кто же спас нас?

— Я бы многое отдал за то, чтобы получить ответ на этот вопрос, сэр. Мне кажется, что на сей раз в Гонконге выясняли отношения две противоборствующие стороны. Выясняли… из-за вас. Китайцы против русских. И мне это не нравится, сэр. Вы должны поразмыслить над этим. Существует ли причина, по которой эти люди могли столкнуться из-за вас?

Наступило долгое молчание. Том переводил взгляд с одного лица на другое. Полицейские были вежливы, но не слишком дружелюбны.

— Нет, — сказал он наконец. — А теперь, если вы закончили, я хотел бы поехать к себе домой.

Морли кивнул, и все трое медленно пошли по направлению к выходу. Но запас кошмаров и тайн, уготованных на сегодня Тому, очевидно, еще не был исчерпан. Когда они вышли из парка, Том пережил недолгую галлюцинацию. Рядом с дорожкой был установлен плоский деревянный силуэт пингвина с круглой дыркой, проделанной в голове, чтобы дети могли просовываться в нее и фотографироваться. Проходя мимо, Том увидел прямо в отверстии мелкое лицо взрослого китайца в очках с толстыми стеклами и массивной оправой. Том протер глаза и опять взглянул туда — мрачное лицо китайца мгновенно изменилось: уголки губ быстро приподнялись и опустились, послужив слабым намеком на улыбку. Том моргнул, лицо в прорези исчезло. Он свернул с дорожки и направился к деревянной фигуре, но ноги у него подогнулись, и земля полетела навстречу ему с бешеной скоростью. Он ощутил, что его подхватили под руки, и провалился в пустоту.

 

Глава 18

Саймон был взбешен. Мэт наконец собрался с силами и сообщил, что бросает школу. Так будет лучше, заявил сын. Его больше не интересует Кембридж, сказал он. Он хочет получить работу, любую работу, которая никак не будет связана с деятельностью «Дьюкэнон Юнг», но которую его отец тем не менее должен обеспечить ему через своих деловых партнеров: «Где-нибудь на Дальнем Востоке, лучше всего, в Австралии, что-нибудь связанное с разработкой средств программного обеспечения», как сын выразился.

— Вот что я тебе скажу! — заорал Саймон. — Я дам тебе десять тысяч гонконгских долларов и можешь провести остаток жизни, запрограммировав весь этот мир!

Мэт хотел удрать, но ноги не слушались его. Было слишком поздно: его отец схватил ружье и начал палить из него…

Мальчик вскочил на постели, протирая глаза руками. Его сердце бешено колотилось… Сон… Слава Богу, это был сон!

В доме стояла мертвая тишина. Шум, от которого проснулся Мэт, больше не повторился. Юноша спустил ноги с кровати и поскреб пальцами по лицу, ощутив, как с него слезают клочья кожи. Дерьмо! Опять сгорел.

Надо побыстрее приходить в нормальную форму. Почему везде так тихо?

Он встал и поплелся к окну, откуда открывался вид на залив Независимости. Из его окна видна была самая лучшая панорама, потому что его комната располагалась выше, чем чья-либо другая. Под окном находился балкон, на который выходила дверь спальни его родителей. Еще ниже был плавательный бассейн и лестница, спускавшаяся к пляжу. Но сегодня любоваться в окно было нечем: небо затянули тучи, и море казалось серым и плоским, как заболоченное озеро. И все равно у него хорошая комната, лучше, чем у Дианы.

Мэт вздохнул и задернул занавески. Бедная Ди — пережить такое нападение! Абсолютно отрицательный жизненный опыт. Хотя сегодня ее должны выписать — уже кое-что!

Он принялся разглядывать обстановку своей комнаты. Расположение-то, может быть, и хорошее, но над интерьером надо поработать, решил он. За свои прошлогодние каникулы он обставил помещение по своему вкусу, но сейчас оно казалось ему таким… детским. Огромный флаг СССР занимает большую часть одной из стен. Прошлогодние магнитофонные кассеты, прошлогодние видеофильмы… Боксерские перчатки, которые он уже больше не наденет. Плейер «Сони Уолкмэн», который давно сломан. Коричневые простыни. Боже, каким придурком надо быть, чтобы спать на коричневых простынях!

Он уперся руками в пол и сделал двадцать отжиманий в быстром темпе, потом перекатился на спину и уставился в потолок. Дерьмо! Скоро ему придется все рассказать отцу, но как это сделать? Бедный па так затрахался с этим своим долбаным заводом. Может быть, лучше сначала сказать ма, а она уже скажет па? Да, классная мысль. Но пока надо принять душ.

Мэт надел купальный халат и отправился к двери. Когда он шел к ванной комнате, что-то заставило его взглянуть через перила балюстрады вниз, в холл. Там, уперев руки в бока, стоял мужчина, китаец. Мэт никогда раньше его не видел. Его черные волосы подстрижены под ежик, на нем — белая рубашка с коротким рукавом навыпуск и черные брюки. Мэт решил, что ему уже за сорок, но, видя только макушку парня, много о нем не скажешь. Возможно, торговец вразнос. Приятель старины Люка.

Мэт уже было двинулся дальше, когда из столовой вышел еще один китаец, одетый так же, как первый, и подошел к своему спутнику. Мальчик взглянул на него и замер, не в силах поверить в увиденное: этот второй держал в правой руке пистолет. Мэт судорожно втянул в себя воздух и попятился назад, влипнув в стену. Он с трудом сглотнул слюну. Когда он пошевелился, первый китаец посмотрел прямо на него и сказал что-то своему товарищу.

И тут они оба начали подниматься по лестнице.

Второй мужчина ступил на первую ступеньку лестницы и достал из кармана брюк обойму. Он загнал ее в пистолет, и Мэт услышал щелчок. Юноша попятился назад в свою комнату и, закрыв дверь на ключ, постарался перевести дух. От основания позвоночника по всему телу разлетелись искры боли, и он испытал один из симптомов после сильного шока. Но потом, к счастью, его мозги прояснились.

Мэт сбросил купальный халат, схватил ненавистные коричневые простыни и связал их одну с другой, скручивая наподобие веревки. Один конец он привязал к ножке кровати, подтащив ее к окну. Затем отдернул занавески. До балкона под ним не так уж много…

К счастью, простыни выдержали вес тела — Мэт выбрался в окно и, тяжело дыша, спустился по простыням на балкон, куда выходили двери и окна спальни его родителей. Французские окна были полуоткрыты. Он прокрался в комнату и направился прямо к дверям, ведущим в коридор, приникнув к дверной панели ухом. Он слышал шаги снаружи: достаточно близко, решил он. Его рука инстинктивно потянулась к ключу, торчавшему в двери… Нет. Это было бы глупо. Если эти двое китайцев пройдут мимо него на третий этаж, он сможет выскочить через дверь спальни, пробежать по коридору до лестницы, спуститься по ней и выбежать из дома.

Но где же ма? И Диана? О черт, конечно, в госпитале — ведь ма поехала забирать ее оттуда.

Взгляд Мэта метнулся к телефону, стоявшему у изголовья кровати. Рискованно. Что же происходит на лестничной площадке? Он снова прильнул ухом к двери, но снаружи все было тихо.

Мальчик осторожно закрыл дверь на ключ, прокрался на цыпочках к телефону и снял трубку. Тишина. Он понял, что попал в ловушку. А у них еще и пистолет!

Думай. Думай! Люки… Что с ними, где они?

Он ткнул пальцем в кнопку интеркома. Нет ответа. Должно быть, люди, которых он видел на лестнице, уже в его комнате. Что, если внизу есть еще другие? Что, если — Мэт похолодел — у них есть еще сообщники, и они находятся в кухне, где услышали сейчас сигнал и поняли, что он еще в доме?

Мальчик подбежал к двери и отпер ее. Как только он слегка приоткрыл ее, первое, что он увидел, был коротко стриженный китаец, находившийся не более чем в полуметре от него. Значит, один из двоих остановился на второй лестничной площадке спиной к спальне, а второй шел к нему…

Мэт захлопнул дверь и запер ее на ключ, не беспокоясь больше о том, сколько шума он производит. Он кинулся к французским окнам.

На балконе никого не было. Мэт бросился к перилам и перелез через них. По стене шла водосточная труба. Мэт повис на ней, обхватив руками и коленями, и начал опасный спуск. Когда руки его наткнулись на один из ржавых металлических обручей, которыми труба крепилась к стене, он застонал от боли. В следующее мгновение, ободрав колено о штукатурку, он разжал руки и остаток пути до земли проскользил по трубе.

Мэг услышал, как у него над головой раздался чей-то голос. Он посмотрел вверх и увидел, что два пришельца стоят в окне его спальни и указывают на него. Он не стал больше терять времени и пустился бежать.

Но теперь у него уже созрел план. Или, по крайней мере, он знал, куда бежит. К катеру!

Прогулочный катер Юнгов стоял у пристани недалеко от дома. Деревянная лестница коленцами спускалась к берегу. Мэт помчался по ней, прыгая сразу через две ступеньки, найдя нужный ритм и зная, что если он с него собьется, то долго будет катиться кубарем. Он бежал все быстрее и быстрее, его дыхание перешло в хрип загнанного человека. Он прыгнул, пролетев последние шесть ступенек, с хрустом приземлился на гальку и, не устояв на ногах, упал на колени. Следующие пару секунд он не мог двигаться. Но у него не было времени на отдых. Он с трудом встал на ноги и обернулся к дому. Никого. Ах, нет… Там, в самом начале лестницы, он увидел их, сначала одного, затем другого.

Китайцы начали спускаться по лестнице. Мэт потратил несколько драгоценных секунд, пытаясь понять, почему они не бегут, а спускаются шагом. Он знал, что ответ на этот вопрос существует, но в запарке никак не мог найти его. Он повернулся к ним спиной и пустился бежать по причалу.

Катер стоял пришвартованный двумя линями. Сбросить канаты с кнехтов было секундным делом. Мэт прыгнул на борт и заскочил в кабину, пытаясь вспомнить, как управляют катером. Что, если отец забрал ключ зажигания? Дерьмо! Нет, все в порядке — ключи на месте. Мальчик залез на высокое кресло рулевого и попытался хотя бы на мгновение унять дрожь в руках, чтобы запустить двигатели. Он повернул ключи. Тишина. Еще раз — тишина.

Он спрыгнул с кресла и выглянул в окно по левому борту. Оба китайца уже достигли подножия лестницы. Теперь он мог разглядеть, что второй из них — приземистый и толстый, мясо его живота вылезало между пуговиц рубашки. Глаза толстяка почти заплыли жиром, а на губах застыла безучастная усмешка. Он казался безобидным простаком, но в пистолете, который он держал в руке, не было ничего безобидного. Пока Мэт рассматривал китайца, тот уже ступил на причал и заковылял к катеру.

Мальчик вернулся к креслу, мысленно взмолился и повернул ключи еще раз. Двигатели взревели. У него вырвался громкий стон облегчения. Пора. Средний вперед…

Катер двинулся с места. Мэт снова выглянул в окно кабины. Когда он увидел, что причал уплывает назад вместе с китайцами, оставшимися с носом, он перевел взгляд на контрольную панель, жадно глотая ртом воздух.

Обе его руки крепко стискивали штурвал. Но, Боже мой, подумал он, мели! У меня ведь нет карты, и я не знаю, куда взять курс. Правда, это было не так уж и важно. Все, что ему нужно делать, это держать курс от берега в залив, а там он сможет вызвать помощь по рации…

Но всем его планам не суждено было осуществиться. Внезапно Мэт увидел, как на кисти его рук легли и крепко стиснули их чьи-то руки. Секунду он просто смотрел на них, в изумлении гадая, не спит ли он все еще и не продолжается ли тот кошмар, который снился ему ночью. Потом, когда ему на голову надели мешок и кто-то оторвал его руки от штурвала, Мэта пронзила последняя мысль, что, конечно же, пришельцев было четверо… не двое, а четверо…

Джинни припарковала «порше» во дворе госпиталя Королевы Марии и вышла из машины. Она обошла автомобиль, чтобы запереть дверцы со стороны пассажирского сиденья. Когда она снова выпрямилась, кто-то схватил ее за руку.

— Доброе утро, Старшая сестра.

Она резко обернулась.

— Чего тебе надо? — прошипела она.

— Мне надо, — тут же отозвался Цю Цяньвэй, — очень немногое: ты улыбнешься, ты не станешь поднимать шум, и ты пойдешь со мной в госпиталь, откуда мы вместе сделаем один телефонный звонок.

— Убирайся, иначе я закричу!

— Взгляни-ка. — Цю указал пальцем в сторону, и, посмотрев туда, Джинни с трудом перевела дыхание.

Примерно в пятидесяти метрах от них в кресле-каталке сидела Диана. Она была бледна как смерть. Два санитара китайца стояли подле наготове, чтобы погрузить ее вместе с креслом в микроавтобус «скорой помощи». Джинни открыла рот, чтобы крикнуть «Стойте!», но Цю стиснул ей руку, и она не посмела закричать.

— Твоя дочь в подавленном состоянии, — тихо сказал он. — Она не может передвигаться самостоятельно. Сегодня утром ты позвонила в госпиталь и сказала, что забираешь ее домой и за ней приедет частная «скорая».

— Но я не звонила!

— Разумеется. Но в госпитале считают, что звонила. Они приняли такой звонок. Частная «скорая» приехала — вот она. И Диану подготовили к перевозке. Ты сделаешь, как я тебе сказал?

Джинни ничего не отвечала. Лицо ее приобрело цвет пыльного пергамента. Цю, видя в каком она состоянии, решил закрепить достигнутый успех.

— Войди внутрь, позвони и займись формальностями: оформи у персонала выдачу пациентки. Если ты сделаешь все как надо, у тебя еще останется шанс снова увидеть обоих своих детей живыми. Если нет…

Джинни знала, что не может позволить себе проигнорировать его угрозы. Может быть, он блефовал, даже скорее всего так оно и было, но она вынуждена была принимать участие в игре, где ставкой оказались жизни ее детей. Она уступила, и Цю проводил ее в административное здание. Они подошли к общему телефону. Цю протянул Джинни трубку.

— Набери свой домашний номер. — Она медлила в нерешительности. — Быстро! — Джинни набрала номер. Прозвучали три гудка, прежде чем трубку сняли.

— Слушаю.

— С кем я говорю?

На другом конце провода помолчали. Потом незнакомый голос ответил на китайском:

— Не важно, кто я, миссис Юнг. Ваш сын у нас в руках. Ему не причинили никакого вреда. А сейчас передайте трубку Красному Дракону.

Джинни бросила трубку, но Цю подхватил ее и пробормотал в нее несколько слов, а затем повесил на рычаг.

— Ты слышала?

Джинни кивнула. Она не могла вымолвить ни слова.

— Хорошо. Тогда пошли. Подпишем все необходимые бумаги, и пусть «скорая» уезжает.

Он привел ее в кабинет администратора и представился как брат миссис Юнг.

— О да! — сказала администратор, приятная седая англичанка. — Миссис Юнг, вас хотел бы увидеть на пару слов доктор Чань. Его кабинет дальше по коридору. Я думаю, он у себя.

Джинни посмотрела на женщину, и в ее глазах блеснул огонек надежды.

— Конечно, — быстро проговорила она. — Я сейчас схожу к нему.

— Хорошая мысль, — согласился Цю. — Линьхуа, почему бы тебе не подписать сначала все бумаги, а потом мы вместе сходим и поговорим с доктором Чанем.

Надежда умерла. Джинни смотрела на улыбавшегося Цю, но видела перед собой белое как мел лицо дочери.

— Да, — машинально сказала она. — Давайте займемся этим.

Цю терпеливо ждал, пока она подпишет необходимые документы. Джинни смотрела на скучающую англичанку, спокойно восседавшую за своим столом, и ей хотелось кричать: «Моих детей похищают! Сделайте что-нибудь!» Но она не сделала этого. Вместо этого она подписала бумаги.

— Куда ты меня забираешь? — осмелилась она спросить, когда они выходили из здания.

— В машину.

— Но ты же слышал: мы должны увидеться с доктором Чанем.

— Не стоит.

— Но куда мы направляемся?

— К тебе домой. Там ты сделаешь то, что отказалась сделать в прошлый раз. Ты откроешь сейф своего мужа.

— Я никогда не сделаю это. Я уже говорила тебе.

— Тогда все было по-другому. — Лицо Цю искривилось в обычной мимолетной улыбке. — Твои дети были в Англии. Но это было тогда!

Джинни раскрыла рот. Губы ее зашевелились, но с них не слетело ни слова. Когда они вышли на стоянку, она увидела, что «скорая» уже едет к выходу.

— Куда вы увозите Диану? — прошептала она.

— Домой. Не к тебе домой, но тоже в своего рода дом.

Этот ответ прозвучал как загадка, но она сразу догадалась, что имеет в виду Цю.

— О нет! Пожалуйста!

— Это решаю не я.

— Но она не выживет там!

— Помолчи, — приказал Цю. — Откройте дверцу, миссис Юнг. Мне всегда хотелось посидеть за рулем «порше».

Перед тем как покинуть в понедельник здание офиса, Саймон назначил заседание Совета директоров «Д. Ю. трэйдинг интернэшнл лимитед» на двенадцать часов следующего дня. «Трэйдинг интернэшнл» — холдинговая компания, контролировала всю обширную империю «Д. Ю.», подчиняясь лишь решениям Совета своих акционеров. Шесть других директоров восприняли короткое объявление о завтрашнем заседании как само собой разумеющееся. В одиннадцать сорок пять они уже собрались в зале заседаний, радуясь возможности обсудить между собой экстраординарное нападение на главу Корпорации, которому в это утро было отведено значительное место на первых полосах более чем семидесяти газет Гонконга. Сообщения о случившемся в «Оушн-парк» вытеснили даже заметки о взрывах на опреснительном заводе.

Поднимаясь в лифте, Саймон чувствовал неприятное беспокойство по поводу своего внешнего вида. Сегодня утром он посмотрел в зеркало во время бритья и ужаснулся. За прошедшие выходные он постарел лет на десять. Бомбы, Чжао, Советский Коммунальный банк, Том и Диана… У человеческой выносливости есть предел. За свою деловую карьеру Саймон участвовал во многих схватках. Некоторые из них он выиграл, некоторые проиграл. Но сейчас, похоже, его вовлекли в битву без передышки, настоящую войну на истощение.

Он устало кивнул Мери Стрит, говорившей с кем-то по телефону, и направился к дверям, ведущим в зал заседаний. Взявшись за ручку двери, он услышал, как Мери сказала:

— Мистер Юнг… я думаю, вам нужно поговорить…

— Скажи, что я перезвоню попозже.

— Мистер Юнг. Я думаю, что вам на самом деле следует взять трубку.

Он остановился и взглянул на секретаршу. На лице Мери застыло такое напряженное выражение, которого он никогда раньше не видел, а ее слова были уж точно беспрецедентны. Он подавил желание рявкнуть на нее и спросил:

— Кто это?

— Корпорация.

— Скажи отцу, что я перезвоню ему позднее.

— Это не ваш отец. Это из отдела реестров.

— Какого черта им нужно?

— Они не сказали. Но они говорят, что это очень важно и срочно. Это начальник отдела. Он сказал, что мне следует отыскать вас и доставить к телефону, вне зависимости от того, чем вы заняты.

Лицо Саймона стало каменно-непроницаемым. Он быстро подошел к столу Мери и выхватил трубку у нее из рук.

— Юнг.

— Энсон, начальник отдела. У меня возникла проблема. Я должен получить от вас инструкции.

Не было никаких предисловий, никакого обмена обычными любезностями, и Саймон сообразил, что человеку на другом конце провода просто не до них, что неприятности слишком велики и на их фоне не особенно вежливый тон в разговоре с главой «Дьюкэнон Юнг» не имеет значения. Он попытался припомнить лицо человека по имени Энсон.

— Слушаю.

— У меня в коридоре сидит адвокат. Он пришел десять минут назад с доверенностью, на которой есть ваша подпись и в которой говорится, чтобы мы перевели ваши двадцать акций учредителей на компанию, зарегистрированную на Багамских островах.

— Что?!

— Он утверждает, что действует по поручению Советского Коммунального банка, точнее, его сингапурского филиала. Кроме доверенности, этот человек представил контракт, меморандум о депонировании паев, бланк трансфера паев, тоже за вашей подписью, и сертификат о неплатеже, подписанный человеком по имени Тан. Я проверил: управляющего сингапурским филиалом Советского Коммунального действительно зовут Тан.

— Это просто возмутительно! — Саймон пытался подобрать нужные слова, но его мозг так устал. — Мистер Энсон, вам ничего не нужно делать. Просто гоните этого жулика в шею.

— Мистер Юнг, похоже, вы не понимаете, в каком положении я нахожусь. — Энсон повысил голос. — Передо мной документы, которые выглядят настоящими и оформлены по всем правилам.

— Говорю вам, не было никакого неплатежа. Этот человек пытается нарушить условия контракта, заключенного между мной и банком. Гоните его прочь.

— Я не могу прогнать его прочь! Мистер Юнг, вы отрицаете, что подписывали эту доверенность?

Саймон не ответил.

— Мистер Юнг! Мистер Юнг?!

— Откуда я знаю, что там за доверенность? Я ведь не вижу, что там у вас за документы, не так ли? — Это был слабый ответ, Саймон понял это сразу: его слова лишь порождали новые вопросы. — Послушайте, мистер Энсон… подождите. Потяните немного время. Я свяжусь со своим банком. — Он закрыл рукой микрофон и резко приказал Мери: — Давай мне Хиллэби на вторую линию.

— Я не могу держать его дольше, мистер Юнг. Я на самом деле не могу.

— Я понимаю, мистер Энсон. Но все же… подержите его.

Мери подняла вторую трубку, и Саймон вырвал ее у секретарши.

— Хиллэби? Какого дьявола все это значит? Советский Коммунальный уверяет, что у меня неплатеж… Что? Что это значит, «недосмотр»?.. Ладно, парень, заплати поскорее, заплати немедленно… Сколько?.. Сколько?! Ты, должно быть, шутишь. Ладно, это сейчас не важно, просто заплати, ты меня понял? — Он грохнул трубку на рычаг и схватил первую. — Мистер Энсон, вы меня слушаете?

— Да.

— Я поговорил с банком. Похоже, что по недосмотру не были уплачены проценты за прошлый месяц, всего двадцать тысяч долларов. Вот и все… всего двадцать тысяч долларов. Я велел, чтобы они были уплачены немедленно.

— Значит, неплатеж был.

— Да. Техническая накладка. Двадцать тысяч гонконгских долларов — две тысячи фунтов… Боже мой, и вы называете это неплатежом?

Энсон ничего не ответил. Саймон постарался сдержаться и найти более подходящий тон разговора.

— Мистер Энсон. Прочтите контракт. Прочтите его. В нем сказано, что вся сумма долга должна быть выплачена не ранее, чем спустя двадцать лет после подписания. Двадцать лет еще не прошли, не так ли?

— Если не было неплатежа…

Саймон поднял стиснутый кулак ко лбу и мысленно взмолился, чтобы ему дали собраться с силами.

— Мистер Энсон. Мистер Энсон! Пожалуйста!

— Мистер Юнг, в контракте, который лежит передо мной, сказано, что в случае неплатежа — по какой бы то ни было причине, — весь долг, как основная часть, так и проценты, востребуется без… так, я цитирую… «автоматически востребуется залог».

— Я знаю это, мистер Энсон. Я понимаю это. — Саймон набрал в грудь воздуха и кинулся в пропасть: — Но контракт не имеет законной силы.

— Что вы сказали?

— Когда оформляли документы, произошла ошибка. Мы хотели сразу же исправить ее, но эта оплошность как-то забылась. Подпись на договоре, подпись свидетеля, произведена не членом магистрата Гонконга.

— Извините, но…

— Пожалуйста, послушайте меня, мистер Энсон. Договор… взгляните на договор, прошу вас.

— Я смотрю на него.

— Он заверен человеком по имени Люк. Люк — это мой слуга, он не член магистрата. Тут ошибка.

— Этот договор заверен членом магистрата Хуа. Его личная печать оттиснута рядом с подписью. В этом не может быть никаких сомнений, мистер Юнг, это первое, что я проверил. Член магистрата Хуа заверил этот договор.

Саймон очень медленно опускал руку с трубкой, пока она не брякнула о стол Мери. Откуда-то издалека он слышал в трубке голос Энсона, монотонно окликавшего его. Казалось, голос этот не имел ничего общего с проблемами Саймона. Разговор, который состоялся с Энсоном, воспринимался как какое-то недоразумение. Ошибка.

Саймон вновь поднес трубку к уху и сказал:

— Сейчас я привезу вам свой экземпляр договора, мистер Энсон. А пока я прошу вас не производить запись о регистрации на основании поддельных документов. — Он услышал, как Энсон резко втянул в себя воздух, но не обратил на это внимания. — В случае, если вы произведете запись в реестре акционеров до моего прибытия, я немедленно подам в суд на банк и на вас персонально, мистер Энсон, требуя возмещения ущерба, понесенного в результате халатности и сообщничества в подделке документов. Вы меня поняли?

— Я слышал, что вы сказали, мистер Юнг. — По голосу Энсона было ясно, что он помрачнел. — Я буду ждать вас в течение часа. После этого я буду действовать по своему усмотрению.

— Попробуйте, мистер Энсон, и посмотрим, что из этого получится. До свидания.

Саймон бросил трубку и взглянул на Мери.

— Адвокатов, — сказал он наконец. — Алэна Сэндитона сюда, немедленно. Скажи ему, что он мне срочно нужен. Ты поняла суть происходящего, Мери, расскажи ему, когда он будет здесь, но только не по телефону. — Он замолчал, спешно соображая, что же дальше. — Перенеси заседание на три часа, скажи, что я прошу прощения. Запрись здесь с Сэндитоном, расскажи ему обо всем, что случилось, насколько ты в курсе, а затем в темпе отправь его в отдел реестра акционеров Корпорации. Я буду там. Черт побери, где находится реестр?!

— В центральном здании на Куинс-роуд.

— Над финансовым управлением Корпорации?

— Да.

— Я знаю, где это. Я сейчас еду домой, а оттуда в Корпорацию. С Божьей помощью, к трем часам я буду здесь.

Он ехал быстро, выжимая из «роллс-ройса» все возможное и молясь, чтобы все гонконгские дорожные копы оказались в разъездах или спящими. Меньше чем за двадцать минут он доехал до ворот своего дома.

Что-то было не так. Он понял это сразу, как только вышел из машины. Дом, молчаливый и унылый, казался мертвым.

Он знал, что Джинни поехала забирать Диану из госпиталя.

Но разве она не должна уже вернуться к этому времени? И где Мэт? Его сын любил на каникулах подолгу валяться в кровати, но к полудню юноша уже обычно вылезал на кухню и мешал А-Кам заниматься делами. Саймон поскреб в затылке и прислушался. Он не слышал ни голосов, ни бряканья горшков и кастрюль. Он стоял на подъездной дорожке, нерешительно перебрасывая ключи из одной руки в другую и страшась войти в дом — что-то было не так…

Он не знал, что именно случилось, но явственно чувствовал запах беды. Все сегодня катилось кувырком.

Он остановил взгляд на входной двери и сразу заметил, что она приоткрыта. Его правая рука со связкой ключей похолодела. В Гонконге никто и никогда не оставляет входную дверь открытой.

Саймон медленно подошел к двери, словно его тащили туда против его воли, и осторожно толкнул ее. Дверь распахнулась, открыв взору прихожую и за ней полуоткрытую дверь на кухню.

— Эй! — позвал он.

Нет ответа. Казалось, стены поглотили звук его голоса, не вернув никакого эха. Саймон завел руку за спину и закрыл входную дверь, соображая, что ему делать дальше. Внутренний голос подсказывал убраться отсюда побыстрее и вызвать полицию по телефону из соседнего дома, но он отбросил эту мысль, сочтя такой поступок трусливым.

Пока он в нерешительности стоял в прихожей, в ноздри ему заполз слабый тошнотворный запах, напомнив о чем-то из недавнего прошлого. Он поднял голову и принюхался. Запах был неприятный, но Саймон не мог определить, что именно может так пахнуть. Не кухня, не пот, не экскременты, а нечто, без сомнения, сочетавшее в себе все это.

Саймон попытался отбросить угнетающее чувство, которые вызывала атмосфера дома. Он двинулся быстрым шагом, обходя жилые комнаты, кабинет, столовую, кухню и кладовые. Почему-то он решил, что нужно проверить все помещения в доме. Он поднялся по лестнице и заглянул во все спальни. Никого! Он был один в доме.

Очень медленно он спустился по лестнице. Запах все еще витал в доме. На первом этаже он ощущался сильнее.

Почему никого нет? Где Люки? С возгласом досады Саймон сообразил, что забыл обойти комнаты прислуги. Он вернулся в кухню и постучал в дверь, ведущую к Люкам. Никто не ответил, но от его стука дверь подалась и открылась. Внезапно запах стал невыносимым, и Саймон сделал шаг назад, зажав нос рукой. Он помешкал мгновение и решил, что хватит с него крадучись разгуливать по дому. Настало время все выяснить.

Он вошел в маленькую прихожую и повернул налево к спальне Люков. Дверь была полуоткрыта, и в проеме он увидел спинку кровати и свисавшие с постели четыре ноги. Две ноги были в брюках, две в чулках. Саймон вошел в спальню, словно загипнотизированный, уже зная, что он сейчас увидит.

Люк Сен-Кай и Люк А-Кам лежали на кровати лицом вниз. Кто-то связал им руки за спиной и всадил по пуле в основание черепа, но… они все еще живы! Нет, это неправда — это только иллюзия. Ощущение, что слуги живы и шевелятся, порождала масса копошащихся мух, ползавших по ранам. Неприятный запах, гулявший в доме, оказался запахом смерти.

Здесь дрались, боролись — это ясно. Лицо старины Люка было в синяках и ссадинах. Бедняга умер, пытаясь защитить дом своего хозяина.

Ленни не было видно — он, конечно, был на работе. Саймон нервно хохотнул. Работает на «Дьюкэнон электроникс», в то время как его родители лежат на кровати убитые. Все замечательно: с девяти до пяти, хороший оклад, прекрасные перспективы… что за чудесная возможность для молодого подающего надежды человека! Юноши с будущим, но… без родителей.

Саймон вышел из спальни, вытащил из кармана носовой платок и закрыл дверь, потянув за ручку, но держа ее через платок. Он вернулся в свой кабинет и — все так же через платок — позвонил Риду. Его удивило, когда тот ответил ему в точности то же самое, что все мало-мальски приличные полицейские говорят в фильмах: «Ни до чего не дотрагивайся. Я сейчас буду».

Саймон положил трубку и уселся, глядя в окно на далекую линию горизонта, где море встречалось с небом. Он почувствовал, как странное ощущение спокойствия словно обволакивает его. Чем больше ударов наносила ему судьба, тем большие скрытые резервы организма высвобождались наружу, приходя ему на помощь: ведь нужны силы, чтобы вынести все это. Но он знал, что наступит момент, когда выносливость придется скомпенсировать.

Рид приехал почти сразу же. Они вместе с Саймоном вернулись на место преступления и молча застыли у кровати. Мозг Саймона пронзила мысль о том, что его и Рида словно разделяет мощный непроходимый поток. Бывший работодатель Люков смотрел на содеянное, и в мозгу его проносилось множество воспоминаний, историй, сцен, перебранок — все то, что сопутствовало его жизни в одном доме с этими людьми. Славными людьми. Людьми, которых он любил. В то время как Рид смотрел на ту же картину и видел двух мертвых китайцев средних лет, лежащих на кровати, Саймон не мог передать свои чувства Риду. Как сказал бы Ленни Люк, их банки данных были несовместимы. «Между ними не было интерфейса».

— Я должен позвонить их сыну. Я должен сделать это сам.

— Ты плохо себя чувствуешь, Саймон. — Голос Рида был полон участия, но тон непреклонен. — Слишком много за последнее время тебе пришлось пережить. Где Джинни и дети?

— Я не знаю. Джинни должна была забрать Диану из госпиталя. Может быть, она взяла с собой и Мэта.

— Давай проверим это.

Они вернулись в кабинет. Рид снял трубку телефона и набрал номер. В тот же момент приехали две патрульные машины, с выключенными сиренами и маяками, в сопровождении «скорой». Саймон пригласил в дом первых из многих посторонних, которые с этого момента начали вторгаться в его жизнь. Когда он вернулся в кабинет, Рид стоял у окна. На его лице застыло необычное выражение.

— Что случилось?

— Джинни приезжала в госпиталь, но Мэта с ней не было. Диану увезла машина частной «скорой» примерно с час назад. Так где же она? И где Мэт?..

— Не знаю. Его нет дома, я проверил.

Рид снова набрал номер.

— Если они в Гонконге, мы их найдем.

Саймон уставился на него.

— Почему такая паника? Они могли поехать по магазинам, или навестить друзей…

Но Рид только поднял руку, призывая его к молчанию, и торопливо заговорил в трубку.

Вдруг Саймон вспомнил: контракт!.. Он встал и подошел к стене, где рядом с окном висел пейзаж, маскируя стенной сейф. Он сдвинул картину и протянул руку, чтобы набрать комбинацию замка.

— Не притрагивайся к нему! — Рид бросил трубку. — Дай лучше я…

Сейф оказался незаперт — он открылся от прикосновения. Саймон ахнул:

— Это… быть этого не может.

— Ты всегда закрываешь его?

— Да.

— Когда ты в последний раз открывал его?

Только после того, как Рид нетерпеливо повторил свой вопрос, Саймон сумел дать ему ответ.

— Два дня назад.

— А потом ты закрыл его?

— Да. Я знаю, что закрыл. О Боже мой!..

В стенном сейфе он хранил свой экземпляр контракта с Советским Коммунальным банком. И, когда он вспомнил об этом, его пронзило воспоминание о том, что произошло больше двух лет назад. Казалось, он опять слышит голос Джинни, которая убеждает его не вмешивать слуг в дело с фальшивым контрактом, потому что это слишком опасно…

— Кто-нибудь еще знает комбинацию замка?

— Только Джинни. Я всегда называл ей комбинацию.

— Зачем?

Зачем? Чтобы показать, что он все еще доверяет ей, вот зачем. Но этого он не мог сказать Питеру Риду.

— На всякий аварийный случай.

— Она записана где-нибудь? Могли ли они найти ее, если искали?

— Нет. Я запомнил ее и сжег единственный экземпляр инструкции производителя. А потом я каждые шесть месяцев менял ее. И никогда не писал на бумаге.

— Когда ты менял комбинацию в последний раз?

— Ну… где-то в мае прошлого года.

— Ну что ж, давай заглянем внутрь.

Саймон сунул руку и порылся в сейфе. Пальцы нащупали документы по кредиту Советского Коммунального банка. Он вытащил их из конверта и быстро пробежал глазами. Все вроде бы правильно. Похоже, они в порядке. Но, прежде чем он долистал документы до последней страницы с подписями, Рид указал на сейф и спросил:

— А это что?

Саймон проследил, куда указывает его палец, и увидел дешевый конверт, на лицевой стороне которого было напечатано его имя.

— Я не знаю, что это, — тупо сказал он. — Я никогда раньше не видел этого.

— Вот именно. Давай подождем кого-нибудь в перчатках. Сержант!

Когда в кабинет вошел сержант в форме, Рид объяснил, что от него требуется. Сержант вышел и через несколько секунд вернулся с парой тонких прозрачных перчаток. Он осторожно вскрыл конверт. В нем лежал листок бумаги, исписанный аккуратным почерком.

— На английском, — сказал Рид. — Адресован тебе. Сержант, подержите листок так, чтобы мистер Юнг мог его прочесть.

Саймон закрыл глаза и снова открыл их: текст расплывался. Он моргнул и схватил сержанта за руку, чтобы тот поднес листок поближе к его глазам. Ему казалось, что буквы извиваются и копошатся, не давая ему прочесть сообщение. Он снова закрыл глаза. Когда он открыл их, он наконец смог разобрать текст.

— «Мой дорогой Саймон… — Он читал вслух, очень медленно. — Я обманывала тебя много лет. Сейчас ты должен узнать правду. Прежде всего я была верна не иностранцу. Мое задание в Гонконге выполнено. Я должна вернуться и продолжать нести службу там, где я живу. Мне очень жаль…»

Руки Саймона непроизвольно начали трястись. Рука сержанта тоже дрогнула — листок зашуршал.

Все это время Рид сдерживал дыхание. Сейчас он длинно свистнул и опустил голову.

— Дорогой мой, старина…

Саймон посмотрел на него, и, к своему замешательству, Рид увидел, что председатель Совета директоров «Дьюкэнон Юнг» улыбается. Глаза Рида сузились.

— Я думаю, — как бы невзначай произнес он, — что лучше всего, если мы сейчас отвезем тебя к доктору.

— У меня встреча. — Голос Саймона прозвучал легко, почти радостно. — В отделе реестра Корпорации.

— Это просто нелепо, Саймон.

— Ты арестовал меня, Питер?

Рид посмотрел на него и на мгновение заколебался. В его теперешнем состоянии Юнгу явно нужна была защита от самого себя. Его обнаружили в доме с двумя трупами, двумя жертвами убийства. Но…

— Нет, Саймон, ты свободен, — сказал он наконец.

Саймон взял со стола пачку документов.

— Спасибо, Питер. Тогда я поехал…

Когда Саймон вышел через парадную дверь, Рид подозвал сержанта и приказал:

— Не теряйте его из виду. Не то до самой пенсии будете регулировать уличное движение.

 

Глава 19

Чуть раньше пяти вечера того же дня в новом здании Верховного суда Саймон обратился к судье Ану с иском против Советского Коммунального банка.

За полчаса перед этим Цю сидел на скамейке в Саду адмиралтейства с кульком суси — для разнообразия — и уплетал японское лакомство, поглядывая на вход в здание суда. Он точно знал, что высматривал. Несколькими днями раньше бригада «Маджонг» с разрешения Пекина появилась в Гонконге, чтобы продемонстрировать силу и увезти из города то, что было необходимо. Тонкая сеть разведки, покрывавшая весь Гонконг еще с прежних времен, была теперь натянута до предела. Никто из других «игроков в маджонг», принимавших участие в партии с Цю, не мог двинуться с места без его ведома.

Цю был настроен сдержанно-оптимистично. Все шло, как и планировали. Воскресные экзерсисы в «Оушн-парк» были выполнены просто превосходно — и это учитывая крайнюю нехватку времени на подготовку. Ликвидацию Люков, без которой, к сожалению, нельзя было обойтись, агенты провели мастерски, не оставив никаких следов. «Маджонг» напрягал свои мышцы, готовясь к прыжку — к тому дню, когда спецподразделение примет под свое начало весь Гонконг. Механизм системы работал безупречно.

Благодаря этому механизму Цю узнал, как один из лучших лондонских адвокатов, доктор юриспруденции Ричард Хирн был остановлен в аэропорту Кай Так на пути в Англию и поспешно доставлен назад в отель «Пенинсула», где состоялась его встреча с Юнгом и его поверенным Алэном Сэндитоном. Далее последовал оживленный обмен корреспонденцией между отелем «Пенинсула» и «Линколнз Инн», в котором затем остановился Хирн. Был обговорен размер гонорара — Цю точно знал, какова сумма: ему сообщил об этом сотрудник отеля, отвечавший за телексы.

В кармане у Красного Дракона лежала пачка донесений, составленных коридорным, отвечавшим за уборку в номере Хирна. Цю нашел содержание этих заметок очень интересным. Похоже, что первоначальное отношение Хирна к своему клиенту — отчужденно-скептическое.

Со своего места Цю наслаждался видом на новое здание Верховного суда — высокой квадратной постройкой бледно-серого цвета, возведенной на склоне горы. Единственным ярким пятном его фасада был «Юнион Джек», установленный на уровне второго этажа, слегка колеблемый слабым ветерком. Рядом со своим соседом, величественным зеленым зданием «Дьюкэнон Юнг», обиталище Верховного суда казалось приземистым и безвкусным. Цю больше нравилось старое здание суда на Стэйтью-сквер, отличавшееся помпезным фасадом в римском стиле, увенчанное куполом, напоминавшим головной убор понтификов. После 1997 года потребуется провести несколько тщательно срежиссированных показательных процессов, и классическое здание из белого камня придаст спектаклям намного больше величия, чем эта «новая декорация» на Куинсвэй. После присоединения партия должна будет заняться пиратами, которые высасывали кровь из Гонконга долгие годы: так называемыми предпринимателями, бизнесменами, короче — пиратами, чья мораль извивалась потоком, через который нельзя перекинуть мост, потоком, протекавшим между законами, которым эти пираты лицемерно служили, и реальностью их жалких, ничего не стоящих жизней. Такими, как Юнг… Цю повел плечами, нехотя признав, что Саймон Юнг не так-то легко вписывается в эти шаблоны.

Красный Дракон посмотрел на часы. Пора сделать ход.

Он встал и вышел из сада, направляясь к пандусу эстакады через Куинсвэй с ее шестиполосным движением. Это место одновременно служило торговой площадкой, на которой расположилось множество магазинчиков. Прохожие и покупатели сновали во всех направлениях. Район был наводнен рыскавшими туристами, в поисках последней покупки на сегодня, клерками, стартовавшими по магазинам в конце рабочего дня, студентами, возвращавшимися с занятий. Никто не приостановился, чтобы взглянуть на Цю, шедшего на другую сторону улицы и жевавшего рыбные шарики. Китаец представлял собой незначительное, почти незаметное пятнышко в пестром пейзаже.

Когда Цю спустился по другому пандусу на южную сторону Куинсвэй, он заметил нескольких человек, сбившихся в плотную группу и двигавшихся вдоль короткого отрезка тротуара, отделявшего административное здание «Дьюкэнон Юнг» от Верховного суда. Саймон Юнг, Сэндитон, его адвокат, двое помощников поверенного и Хирн. Цю ускорил шаг и взбежал по парадным ступеням зала суда в вестибюль, где вошел в лифт и поднялся в приемную. Когда он вышел из лифта, китаец, сидевший в одном из кресел с черным виниловым покрытием, сложил свою газету и встал. Цю кивнул ему.

— Где? — спросил он.

— Двенадцатый этаж, зал номер двадцать один.

— Жди меня здесь.

Цю повернул налево и прошел через большие двойные двери, что вели к подъездной дорожке для машин к этой стороне здания. Он быстро осмотрелся. Справа от него два фонтана били из бассейнов с зеленоватой водой; площадка перед судом была пуста. Цю повернул налево и оказался на террасе, выходившей на Куинсвэй. Он оперся руками о парапет, сложенный из серого камня, затем медленно поднял их над головой и потянулся всем телом. Эта разминка была замечена многими парами глаз. Тихо и без суматохи расстановка людей на Куинсвэй и вокруг нее изменилась. Теперь стало невозможно приблизиться к зданию Верховного суда без того, чтобы не быть замеченным сотрудниками подразделения.

Цю поспешил в здание, взял своего гида под руку и сказал:

— Показывай, только быстро.

Двое мужчин поднялись на двенадцатый этаж и оказались в пустынном вестибюле. Справа была стена, от пола до потолка сделанная из стекла сероватого оттенка, слева располагались входные двери в три зала судебных заседаний и комнату для свиданий и допросов, которая представляла собой всего лишь уступ в стене, по существу нишу, отделенную от вестибюля перегородкой темного стекла. В вестибюле стояли два ряда темно-коричневых кресел с рамами из светлого металла, и витал застарелый запах табачного дыма.

Зал номер двадцать один находился в дальнем конце вестибюля, если считать от лифтов. Цю заглянул в него и нахмурился.

— Трудновато, — отметил он.

Зал был ярко освещен, а сосновые панели цвета меда усиливали впечатление света и пространства.

— Если вы сядете в самом дальнем ряду в углу, никто вас не заметит. Юнг и его спутники, адвокаты должны сидеть в первом ряду в центре.

Цю кивнул.

— Хорошо. Можешь идти.

Он пробрался к заднему ряду кресел, выискал самый темный угол и принялся с любопытством рассматривать все, что находилось перед ним. Он никогда раньше не бывал в западном зале суда. Помещение очень отличалось от тех, что он видел у себя на родине. Например, здесь не было больших табличек перед каждым местом, обозначающих, кто его занимает: судья, прокурор, обвиняемый и так далее. По какой-то неизвестной Цю причине кресло судьи возвышалось над остальными и стояло за своего рода барьером, словно предполагалось, что судья главенствует в этом зале, вместо того чтобы просто выполнять свою нелегкую работу и радоваться, что сам он пока не попал в переплет.

Цю услышал голоса в коридоре и еще глубже вдавился в кресло. Зал начал заполняться. Рассаживались так, что образовались два «лагеря»: справа от Цю расположилась группа мужчин, предположительно адвокатов, представляющих интересы банка. Они держались вместе, чтобы обеспечить конфиденциальность. Красный Дракон пожал плечами. Он без труда представил себе их ликование. Слава провидению, ляп, который допустила Девять Палочек, не был замечен. В этом плане проблем нет.

Он сосредоточил свое внимание на левой стороне зала, где расположился Саймон Юнг со своими адвокатами. Англичанин занял крайнее кресло в первом ряду, рядом с ним сел Сэндитон. Хирн уселся сзади, рядом с адвокатом-китайцем, одетым так же не обычно, как и сам Хирн: черная мантия поверх темного костюма, рубашка со стоячим воротничком и два прямоугольника материи, болтающихся под подбородком. Цю как-то слыхал сплетню о том, что иностранные адвокаты носят парики из конского волоса, и был поражен, что такая антисанитарная практика все еще существует. Из ряда вон! Двое помощников — оба англичане — расположились со своими бумагами в следующем ряду. Цю не понравилось такое расточительство в отношении мест: все могли достаточно удобно расположиться и в первом ряду.

Спина Саймона Юнга казалась прямой и одеревеневшей, как палка, он смотрел прямо перед собой. Цю подался несколько вбок, чтобы получше видеть профиль англичанина. Лицо Саймона Юнга было бледным и напряженным. Как странно, подумал Цю, что человек с таким цветом лица еще остается на ногах. Когда Сэндитон заговорил со своим клиентом, Саймон ответил ему что-то коротко и резко.

Наконец, войдя через отдельную дверь, появился судья, все присутствовавшие оживились, задвигались и встали. Когда судья сел, все, кроме Ричарда Хирна, положившего на пюпитр перед собой тетрадь в голубом переплете и начавшего свою речь, тоже сели. Цю подался вперед, пытаясь ничего не упустить, но с его места трудно было что-либо расслышать, да к тому же речь Хирна изобиловала специальными терминами.

Цю пристально всматривался в лицо судьи. Его Честь Ан, несмотря на свой возраст — ему уже перевалило за шестьдесят, и он должен был уйти в отставку, — все еще обладал густой шевелюрой. Очки со стеклами, напоминавшими луну между второй и третьей фазами, были сдвинуты на самый кончик носа. Похоже, Ан мало в них нуждался. Когда Ан заговорил, у него оказался резкий высокий голос, и Цю на ум пришел один из персонажей китайской оперы — некий судья Ди, вежливый и значительный, но излишне церемонный. Цю сделал себе мысленную пометку разузнать биографию судьи. Он находил, что китайскому судье не пристало так смиренно держаться перед английскими адвокатами.

Его Честь Ан, при всей своей вежливости, очевидно, полагал, что в историю, которую излагает Хирн, трудно поверить. Медленно, почти незаметно, выражение его лица менялось от удивленного к слегка раздраженному. Хирн проговорил двадцать минут, и судья приготовился задать вопрос. Но Хирн что-то сказал об аффидевите и отвернулся, начав рыться в одной из папок своих помощников. Цю впервые как следует разглядел адвоката: невысокий, кругленький человечек с пухлыми красными щеками, носом-кнопкой и в бифокальных очках с толстыми линзами.

Хирн тем временем нашел нужный документ и начал читать его быстро и монотонно, и те, кто сидели в задних рядах, едва различали слова. Внимание Цю начало рассеиваться, он заскучал. Но тут судья постучал своей ручкой по столу, и Хирн прервался на полуслове, вопросительно наклонив голову в сторону Ана.

— Ваш клиент утверждает, что документ не был заверен в магистрате?

— Именно так.

— Под документом имеется в виду меморандум о депонировании, касающийся акций учредителей?

— Да, именно этот документ.

— Покажите мне его, пожалуйста. Нет, не ксерокопию. — Судья повернулся к стайке адвокатов банка. — У вас что, нет оригинала?

Ему передали документ. Судья Ан развернулся в сторону и повернул меморандум так, чтобы на него падал свет, пристально вглядываясь в бумагу поверх очков.

— Мистер Саймон Юнг утверждает, что это подпись не члена магистрата Хуа. Это так, мистер Хирн?

— Да.

— А значит, здесь нет и его личной подписи, поскольку документы подписывались не в присутствии члена магистрата, как того требует устав Корпорации, чтобы документ имел законную силу. Подпись же сделана в присутствии его слуги по имени Люк, и получается, что первая роспись не может рассматриваться как подпись Саймона Юнга?

— Именно так.

— Это тот Люк, что был сегодня убит?

— Да.

— Пожалуйста, сделайте следующее. Есть ли у вашего клиента с собой любой документ, на котором его подпись не вызывает сомнений? Хотя бы кредитная карточка?

Сэндитон дернул Саймона за рукав. Англичанин сказал своему адвокату несколько резких слов и нехотя полез за бумажником. Цю пристально посмотрел в лицо судьи и увидел, что тот неодобрительно скривил губы. Цю испытал удовлетворение.

Кредитную карточку передали судье. Его Честь Ан стал внимательно изучать ее оборотную сторону.

— По моему мнению, — сказал он наконец, — эти две подписи неотличимы.

— Конечно, в ходе процесса это станет предметом обсуждения для экспертов обеих сторон, — проговорил Хирн, стараясь выглядеть заинтересованным, словно судья сказал что-то очень важное.

— Конечно. Если разбирательство состоится.

— Прошу прощения, я не понял, что говорит Ваша Честь.

— Я сказал… если разбирательство состоится.

— Состоится?

— Да. Если ваш клиент настаивает на своих… своих странных и очень серьезных обвинениях, то тогда да — разбирательство состоится.

— Мой клиент дал показания под присягой. Обвинение остается в силе. — Голос Хирна теперь по холодности соперничал с голосом судьи. — И обвинение не будет снято, пока дело не решится в пользу той или иной стороны.

— Что ж, я подумаю над этим, мистер Хирн. У вас есть ваш экземпляр меморандума о депонировании паев?

— Есть.

— Насколько я понимаю, Учредительный договор Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации гласит, что передача под залог или любая другая операция с акциями учредителей не будет считаться законной, если она не произведена в присутствии члена магистрата Гонконга, который заверяет эту операцию… Я верно цитирую?

— Не совсем дословно, Ваша Честь, но смысл, без сомнения, тот же самый.

— Тот же самый… Очень хорошо. Скажите мне, мистер Хирн, почему вся эта затея с присутствием члена магистрата считается необходимой?

— Потому что учредительские акции, Ваша Честь, это предъявительские акции. Они принадлежат тому, кто может предъявить сертификаты паев. Передача таких акций — тонкий момент, ибо естественно, что и кредитор, и акцептор желают завладеть или вернуть себе эти акции. Отсюда и эта уловка, призванная защитить интересы обеих сторон: акцептор сохраняет право на эти акции, но кредитор получает дополнительную защиту в виде заверенного документа, который, при обычном ходе дел, не может быть оспорен.

— Но ведь ваш клиент оспаривает его! Он утверждает, что меморандум был на самом деле подписан не в присутствии члена магистрата, но в присутствии его слуги, теперь уже мертвого.

— Верно. Но я же сказал: «при обычном ходе дел»…

— Но тогда почему он не оформил документ как положено? Зачем тогда весь этот фарс с подписанием листка бумаги, не имеющего, как ему было известно, никакой ценности, с одной стороны, в то время как он был только рад получить в свое распоряжение сто миллионов фунтов стерлингов, которые банк не отказался перевести ему, с другой стороны? Он заявляет: «Была допущена ошибка». Пусть будет так. Почему же эта ошибка не была исправлена позднее? Это что, образец коммерческой честности в делах? — Хирн ничего не ответил, и судья продолжал. — Не хотите ли вы выслушать мои рекомендации на этот счет, мистер Хирн? Мне кажется, что единственная возможность для банка избежать убытков — это регистрация, то есть признание его в качестве владельца акций учредителей, принадлежащих мистеру Юнгу и получение на руки сертификатов этих акций. У него нет иного выхода.

— Банк может затребовать через суд произвести выплату…

— Потребовать у кого? У обанкротившейся компании без всяких активов?

— С вашего разрешения, перед нами еще один из многих вопросов, который должен быть рассмотрен в ходе разбирательства. — Тон адвоката был мягок, но все присутствовавшие явственно расслышали нотки неуверенности в исходе желаемого разбирательства.

— Может быть, вы правы. Мне лично случайно знакома подпись члена магистрата, который, как подразумевается, заверил меморандум о депонировании этих акций. Она выглядит подлинной. Я предполагаю, мистер Хирн, что вы скажете, что и этот вопрос будет рассматриваться в ходе разбирательства после заявления, расследования и так далее?

— Именно так.

— И даже если я объявлю перерыв до завтра и приглашу сюда члена магистрата Хуа с целью дачи мне показаний и с предоставлением вам права перекрестного допроса, это все равно не заставит вашего клиента взять назад свое заявление о том, что один из документов был выполнен не в его присутствии. Может быть, «подделан»… Если это более точное слово.

— Подделан, да. Так что документ, представленный вам на рассмотрение сегодня, не что иное, как подделка.

— Но эту подделку, как вы ее назвали, ваш клиент, очевидно, должен был подписать. Хорошо. — Судья Ан повернулся в сторону адвокатов Московского Коммунального банка. — Мистер Ли…

— Да, Ваша Честь?

— Глядя на происходящее с точки зрения банка, я вижу, что здесь есть проблема. Но трудно было бы предположить, что вы считаете возможным, чтобы начальник отдела реестра Корпорации внес вас в этот реестр после того заявления, которое сделал здесь под присягой мистер Юнг в поддержку своего иска.

— Может быть, и нет. — Похоже, Ли не собирался соглашаться с этим.

— Однако разве не было бы для вас самым подходящим решение начать собственные действия по востребованию кредита? Или, может быть, возбудить иск в отношении действий мистера Юнга? Если вы примете решение возбудить встречный иск и выполните все необходимые формальности достаточно быстро, я мог бы назначить ускоренное разбирательство, запретив вам на время регистрацию в реестре акционеров.

— Все это потребует времени, Ваша Честь.

— Три месяца. Состояние дела очень благоприятное.

Я могу назначить дату судебного разбирательства в конце третьего месяца, начиная с сегодняшнего дня.

— Но свидетельства мистера Юнга так бездоказательны…

— Я знаю. Надеюсь, я никого невольно не оскорблю, если скажу, что в них трудно поверить. Но он поклялся в том, в чем он поклялся, мистер Ли. Если он солгал, пусть он ответит за свою ложь. И все-таки на сегодняшний день я могу допустить, что его заявление соответствует действительности. — Судья посмотрел на часы. — Уже поздно. Вы не хотите больше ничего мне сказать, мистер Ли?

Адвокат покачал головой и сел.

— Тогда я принимаю такое решение. На основании заявления мистера Юнга о причинении ему ущерба и на основании заявления банка о возбуждении встречного иска по поводу возврата кредита запрещаю все операции до судебного разбирательства и решения суда. Мистер Хирн, в каких конкретно словах должно прозвучать решение?

Адвокат взял в руки листок бумаги и зачитал:

— Если Вашей Чести угодно, то в пункте об условиях, касающихся перемещения акций следует указать, что в случае…

— Продажи, дачи под залог, дарения…

— Именно так.

— Всех акций учредителей, которыми банк, выступающий в качестве ответчика, может распоряжаться сейчас и в будущем… А это что такое, мистер Хирн?

— Что именно, Ваша Честь?

— Ваш клиент заложил только свои двадцать акций, не так ли?

— Именно так, он заложил только те акции, которыми он владел.

— Тогда откуда взялась эта оговорка относительно будущих…

— Потому что именно так сформулировано в меморандуме о депонировании, Ваша Честь. Так сказано в документе.

— Так именно и написано в документе?

— Да.

— Я нахожу это странным. Однако… Ну ладно, вот и судебное предписание. Ускоренное разбирательство. А вот и график. — Судья быстро дал указания по поводу исков и процедуры разбирательства и приготовился покинуть свое место, но передумал и снова сел. — Мистер Хирн…

— Да, Ваша Честь?

— Я хотел бы сказать кое-что, не впрямую относящееся к делу. Вы можете рассматривать это как сочувствие… — Он помедлил. — Я знаю вашего клиента. Все в Гонконге знают председателя Совета директоров «Дьюкэнон Юнг». Он находится и в зале суда, и я наблюдал за ним. Он выглядит не слишком хорошо. Сейчас у него появилось время поразмыслить. Вы меня понимаете?

— Да. И я приношу Вашей Чести благодарность.

Ан кивнул и быстро вышел из зала суда. Цю, удовлетворенный услышанным, подождал, покуда все встанут и поклоном проводят уходящего судью, и поспешно выскользнул из зала. Направляясь к запасной лестнице, что располагалась рядом с лифтами, он не смог удержаться от искушения и оглянулся через плечо. Адвокаты банка первыми покинули зал, и, хотя они продолжали сохранять бесстрастные выражения лиц, легко можно было догадаться, что они не огорчены результатом заседания. Несколько минут спустя вышла и группа Юнга. Цю притаился в полумраке лестницы и пристально рассматривал Юнга, к которому обратился Сэндитон. Даже с расстояния двадцати шагов Цю увидел, что лицо англичанина искажено яростью.

— Надменный, сующий свой нос куда не надо старый дурак! — донеслись до него выкрики Саймона. — Да что он, черт возьми, знает о коммерческой честности в Гонконге!..

Сэндитон попытался успокоить Юнга, но его увещевания не произвели никакого видимого эффекта, и он нехотя ушел вперед, присоединившись к Хирну. Адвокат выглядел озабоченным и усталым, пот выступил у него на лбу крупными каплями. Хирн что-то говорил резким, металлическим голосом. Когда они приблизились к лифтам, Цю услышал, как Хирн сказал Сэндитону:

— Это самые жуткие обвинения, которые я когда-либо поддерживал в суде. Подделка, сообщничество, мошенничество…

— Я знаю, знаю.

— Саймон Юнг, глава «Д. Ю.», обвиняет Советский Коммунальный банк… В это невозможно поверить.

— Как долго ты сможешь задержаться здесь, Ричард? Мы отчаянно нуждаемся в тебе в данный момент.

Двое мужчин проследовали своим путем, и их разговор уже не был слышен.

— Боже мой, да со Мной все в порядке! — раздался вдруг знакомый голос.

Стоя на лестничной клетке, Цю осторожно выглянул из-за выступа стены и увидел, как Саймон отбросил руку, предложенную ему одним из помощников поверенного.

— Разумеется, со мной все в порядке.

Однако по его внешнему виду нельзя было сказать, что с ним все в порядке, но молодые люди лишь переглянулись и пожали плечами. Цю видел, что они напуганы. Еще до того, как наступит утро следующего дня, рассказы о том, что произошло в суде, разнесутся по колонии. Фирма Сэндитона несет профессиональную ответственность за один из самых возмутительных исков, которые когда-либо выдвигались против явно солидного банка, — иск, который при ближайшем рассмотрении выглядел таким же фиктивным, как трехдолларовая банкнота. Молодые, растущие, амбициозные помощники поверенного, работающие в таком замкнутом сообществе, как Гонконг, разумеется, не желают, чтобы их имена ассоциировались с данным делом.

— Вас ждет машина, сэр, — пробормотал один из них.

— Мне не нужна машина.

— Она ждет у главного входа, мистер Юнг.

— Вы что, глухи? Я же сказал, что мне не нужна машина.

Несчастные помощники поверенного оставили Саймона и он оказался в главном вестибюле один. Он провел рукой по лбу и уставился в пол. Его слегка шатало, будто перебравшего пьянчугу, который знает, что если попытается сделать шаг, то упадет.

Наконец Саймон достаточно собрался с силами для того, чтобы вызвать лифт. Цю подождал, пока он исчезнет в кабине лифта, и выбрался из своего убежища. Подойдя к лифтам, он вызвал соседний.

Он слышал, как Юнг сказал, что ему не нужна машина. Из этого следовало, что он пойдет пешком, а это, в свою очередь, означало, что он спустится до самого выхода на улицу. Цю сделал то же самое и обнаружил, что принял верное решение. Глава «Дьюкэнон Юнг», прислонившись к облицованной панели, стоял на лестнице, спускавшейся на Куинсвэй. Он выглядел как человек, потерпевший поражение, и Цю, к своему собственному удивлению, невольно ощутил мимолетное желание протянуть ему руку. Но вместо этого он медленно вышел на улицу, где уже сгущались тропические сумерки, и удалился вперед, пройдя незамеченным в метре от англичанина. Расположение людей Цю на Куинсвэй снова изменилось. Неосязаемый кордон из людей рассыпался, они смешались и перегруппировались. Цю уже собрался идти к машине и исчезнуть из этого места, когда Саймон неожиданно поднял голову и уставился прямо на него.

— Ты! — сказал он. Голос его дрожал от злости, и прохожие оборачивались в его сторону.

На секунду Цю заколебался. Ему хотелось просто удрать. Но тут его словно окутало покрывало равнодушия и душевного покоя. Цю принял неизбежное. Саймон Юнг или тот человек, которым они его считают, или нет. И то, чему суждено произойти в следующие несколько секунд, или продвинет сооружение стены, или отбросит его назад. Важно только одно — это должно случиться, и, так или иначе, сотрудники «Маджонга» наконец узнают, кто же на самом деле этот англичанин.

Саймон Юнг медленно приближался к Цю, остававшемуся в тени фонарей. Он ни на секунду не оторвал свой взор от лица Красного Дракона. Цю бесстрастно смотрел на Саймона. Когда англичанин оказался всего в нескольких шагах от него, Цю развел руками и произнес несколько слов на диалекте хакка, который — он знал это — Саймон не понимает. Саймон нахмурился.

— Я знаю тебя, — сказал он.

Цю удивился. Он считал, что Юнг находится не в таком состоянии, чтобы узнавать кого бы то ни было.

— Но я не знаю вас, — поспешил ответить Цю, продолжая говорить на диалекте хакка. — Пожалуйста, идите своей дорогой.

— Я знаю тебя, — повторил Саймон. Со стороны могло показаться, что он встретился с шапочным знакомым, но не может припомнить его имени. — Это сделал ты. Ты подменил одни фальшивки другими. И этот старый глупец еще осмеливается читать мне лекции о коммерческой честности! О Боже мой!

Цю молчал, и Саймон подошел еще ближе. Нагнувшись, он всмотрелся в лицо китайца.

— Цю Цяньвэй, — сказал он наконец. По его голосу было слышно, что он владеет собой. — Вот ты кто! Брат моей жены… — Он покачал головой, а затем повторил: — Цю Цяньвэй.

Китаец знал, что ему ничто не грозит, но, когда он услышал свое имя второй раз, он ощутил укол беспокойства. События развивались не так, как следовало, по его мнению. Цю считал, что если бы он сам оказался перед угрозой разорения, да еще узнал, что Цинцин сбежала от него на Запад, и все это в один день, то он был бы раздавлен и уничтожен. Но Юнг почему-то полностью владел собой, в его глазах светилась искорка узнавания и осмысленности предстоящих поступков.

— Я ничего не делал, — сказал Цю, защищая себя, все на том же диалекте хакка.

За плечом Саймона он заметил двух полицейских, смотревших на них с подозрением. Один повернулся к другому и сказал несколько слов, и оба направились к странной паре, стоявшей неподалеку от здания суда.

— Ты сделал это, — повторил Саймон, на этот раз по-китайски. — У меня нет ни времени, ни сил разобраться с тобой прямо сейчас, Цю Цяньвэй. Но я не забуду того, что ты сделал. Нам представится случай подискутировать на эту тему где-нибудь в другом месте.

Какой-то один краткий и страшный миг Цю не мог пошевелиться. Он стоял, будто приклеенный к месту, словно загипнотизированный светом, горевшим в глазах англичанина, изумленный таким неожиданным проявлением силы. Но потом он взял себя в руки, отметив взглядом приближение полицейских.

— Вы не доверяете мне, мистер Юнг? — тихо спросил он по-английски.

Саймон оторопел. Он протянул руку к Цю, словно опасаясь, что его пальцы пройдут сквозь собеседника, будто перед ним призрак, а не реальное лицо. И тут Цю повернул голову в сторону приближавшихся полицейских, и Саймон сделал ошибку, посмотрев туда же, пытаясь понять, что привлекло внимание его оппонента.

Живые костяшки «Маджонга», охранявшие Куинсвэй, мгновенно перегруппировались в последний раз. Когда Саймон повернулся назад, он обнаружил, что на том месте, где секундой раньше стоял Красный Дракон, появилась маленькая фигурка в очках, чем-то напоминавшая Цю, но это был не Цю, а женщина с двумя тяжелыми полиэтиленовыми пакетами в руках. Она неприязненно взглянула на Саймона и пошла дальше своей дорогой.

— Эй, ты! — закричал Саймон. — Стой!

Когда один из полицейских положил руку ему на плечо, он резко сбросил ее и кинулся за женщиной. Но коп, привыкший иметь дело с удиравшими от закона, оказался проворнее. Он выбросил ногу и подцепил ступню Саймона. Ноги Юнга подогнулись в коленях и он упал на асфальт.

С верхней площадки трамвая, ползущего по ярко освещенной улице, Цю увидел «иностранного дьявола», стоявшего на тротуаре на коленях, и полицейского, державшего его за плечо. На мгновение Цю стало не по себе: в памяти зашевелилось слабое, ускользающее, неприятное воспоминание, которое каким-то образом ассоциировалось с тем, что Цю увидел сейчас. Внезапно перед его мысленным взором встала прежняя картина, и лицо его вытянулось. Он вновь увидел высокопоставленного сотрудника аппарата партии, наблюдавшего, как преданный агент Цю стоит на коленях в собственной блевотине, а люди из подразделения «8341», глумятся над гордостью тех обоих, делают все, чтобы они потеряли лицо, издеваются, отказывая им двоим во всех тех качествах, которые делают человека человеком и возвышают его над остальными животными. Или, что в глазах Цю было одним и тем же, над «вайжень» — «иностранными дьяволами» Гонконга.

Во всяком случае, над большинством из них…

 

Глава 20

Женщина сидела на корточках на обочине дороги, обхватив колени руками, и смотрела, как приближается облако пыли, — машина подъезжала все ближе. Сложившись почти вдвое, женщина провела в такой позе уже полчаса, но она привыкла сидеть на корточках, это не причиняло ей неудобств. Было очень жарко, больше тридцати градусов, влажность тоже была высокой. Женщину сильно донимали мухи. Однако сидеть на обочине казалось лучше, чем работать на рисовых полях. Что угодно, только не работа на рисовых полях!

Когда облако пыли подобралось к ней совсем близко, женщина увидела, что его поднимает черный потрепанный «шанхай» — единственная марка машин, известная ей. Она узнала марку, потому что у секретаря местной производственной бригады был такой же автомобиль, и даже в лучшем состоянии, чем этот, который свернул с дороги на обочину и, задребезжав, заглох. Секунду ничего не происходило, затем впереди со стороны пассажирского сиденья открылась дверца, и на дорогу вылез человек, картинно потянувшийся всем телом. Женщина узнала и его. Она громко отхаркалась и сплюнула. Так, значит, кадровый работник из Пекина вернулся — да утопят в дерьме его и таких, как он.

Затем открылись задние дверцы машины, и женщина проворно вскочила на ноги.

Джинни вышла первой. Она все еще была в том же платье, в котором поехала забирать Диану из госпиталя; но теперь оно было мятым и влажным от пота. Крестьянка с изумлением разглядывала ее наряд, пытаясь угадать, сколько он может стоить. Кучу денег, конечно, это сразу ясно. Но, поскольку она никогда не видела ничего даже отдаленно похожего на это платье, ей, конечно, трудно было назвать точную цену.

Лицо у приехавшей женщины было гладким и миловидным, но под глазами залегли черные тени — ясное дело, незнакомка недавно плакала. Она не спеша осмотрелась вокруг, будто не веря своим глазам, и женщина с обочины тоже обвела взглядом окружающий мир, пытаясь понять, что же так потрясло незнакомку. Извилистая дорога петляла меж низких, поросших лесом холмов, окаймлявших лессовую равнину, сплошь в рисовых полях, урожай с которых уже по большей части был убран. Жаркий влажный воздух липнет к коже, словно тяжелая плотная одежда. Серое небо готово вот-вот разразиться бурей. Весь мир таков. Разве нет?

— Иди! — крикнул кадровый работник незнакомке. — Иди и поздоровайся со своей сестрой.

Хорошо одетая госпожа подчинилась, но очень нехотя. Она приблизилась к крестьянке, сохранявшей бесстрастное выражение лица. Обе долго стояли и смотрели друг на друга.

— Кайхуэй? — нерешительно спросила незнакомка.

— Да.

Джинни покачала головой, пытаясь заставить себя поверить.

— Он сказал мне, что ты умерла, — прохрипела она.

— Ну, теперь ты видишь, что я жива. — Кайхуэй говорила с сильным сычуаньским акцентом, но Джинни понимала ее. — Не надо верить всему, что он говорит. — Женщина мотнула головой в сторону Цю, угрожающе насупившему брови в ответ.

— Он сказал, что расстреляет тебя. Тебя и Минчао.

— Минчао вроде здоров, он скоро женится. Ты приехала как раз к свадьбе, старшая сестра. — Наступила долгая пауза, во время которой обе продолжали молча смотреть друг на друга. — Я небось должна быть рада встрече с тобой.

— Слишком много лет прошло.

— Да. Трудно начать все сначала.

Они не сделали попытки прикоснуться друг к другу.

— Как надолго ты останешься здесь, Линьхуа?

Джинни вздрогнула, услышав свое прежнее китайское имя, и не сразу ответила. Она повернулась к Цю, и лицо ее внезапно исказилось от ненависти и страха.

— Спроси его!

— Не стоит спрашивать его. В ответ будет только ложь. Ложь и огорчение. И от него, и от его семьи.

— Его семьи?

— Да. Они тоже приехали сюда. Отец, мать и ребенок. Мальчик. Мальчик неплохой. — Кайхуэй повысила голос, чтобы Цю слышал ее. — Но отец и мать совсем не так уж хороши, они нуждаются в перевоспитании. Раз нет больше школы «Седьмого мая», так давайте пошлем их в Чаян. — Она понизила голос и сказала обычным тоном. — Твои дети тоже приехали?

— Да.

— А твой муж?

Джинни вытерла слезу, выкатившуюся из уголка глаза.

— Он не приехал.

Кайхуэй увидела, что ее сестре больно говорить о своем муже, и флегматично кивнула, словно ожидала именно такого ответа.

— Где мои племянница и племянник?

Джинни сделала усилие над собой и повернулась. Дети уже вышли из машины и стояли теперь чуть поодаль. Она взглянула на них, и сердце ее пронзила жалость, которую она не смела выказать. На их лицах все еще лежала печать ужаса от событий, произошедших за последние двадцать четыре часа. Путешествие было изнуряющим. Действие наркотиков прошло, и они проснулись, когда их вывозили из Чэнду, столицы провинции Сычуань. Все трое чувствовали себя очень скверно. Им дали немного воды, но есть не давали. Джинни понимала, что с ними произошло, и принимала это как данность. Но дети все еще не понимали этого и не были готовы смириться.

— Вот они. — Джинни собрала немногие оставшиеся у нее силы и заговорила с детьми по-английски.

— Это ваша тетя, моя сестра Кайхуэй. Она говорит только по-китайски.

Дети молчали. Джинни даже не была уверена, что они слышат ее. Они смотрели на Кайхуэй, словно на инопланетянку. Джинни вздохнула и снова повернулась к сестре.

— Они не говорят по-китайски.

— Тогда в деревне им придется трудно. Почему ты не научила их?

— Я старалась. Их няня тоже учила их. Но, когда они уехали в Англию, они все забыли, — Кайхуэй наморщила лоб.

— Где эта Англия? Недалеко от Гонконга?

— Нет, младшая сестра. Очень далеко. — Джинни сглотнула слезы, которые тугим комком подступили к горлу.

Она знала, что ей предстоит, и была готова к этому, но дети… Не впадай в отчаяние, сказала она себе. Ты их единственная опора, единственная надежда…

— Привет. Ни хао. — Это заговорила Диана.

Джинни посмотрела на дочь и с удивлением увидела, что та протягивает Кайхуэй руку.

— Ни хао, — приветливо ответила сестра.

Диана почувствовала, как ее руку сжимает грубая рука тетки, и едва не выдернула свою. Как может эта женщина быть их родственницей? Такая толстая, коренастая, а на мешковатой одежде из серой вылинявшей ткани заплаты и незаметные мелкие дырочки. Круглое морщинистое лицо казалось лицом пожилой женщины, но Диана знала, что ее тетка младше ее матери. Тетя Кайхуэй — крестьянка. Ее жизнь была трудной. Вот почему она выглядит состарившейся раньше времени. Единственное, что было в ней приятного, так это глаза — и они добрые. Диане понравились глаза ее тети.

— Теперь нам надо идти. — Кайхуэй посмотрела на Цю. — У них есть вещи?

— Никаких вещей.

— Хорошо. Они выдержат?

— Да.

Кайхуэй посмотрела на прибывших еще одним долгим взглядом и увидела три измученные души, едва державшиеся в теле.

— Точно?

— Да! — сказал Цю.

— Тогда пошли.

Кайхуэй пошла по склону холма, поднимаясь к лесу и ведя их тропой, протоптанной сотней поколений, ходивших босиком, и еще сотней поколений, носивших башмаки на деревянной подошве, и еще сотней, обутых уже в сандалии, такие же, как на ней самой. Ходьба пешком по сельской местности в жаркой Сычуани — нелегкое дело, но для троих измотанных гонконгцев она показалась настоящей пыткой. Мэт первым пожаловался вслух.

— Почему мы не можем доехать на машине? — спросил он с раздражением.

— Дороги нет, — ответил Цю.

Он довольно быстро обнаружил, что испытывает сильную неприязнь к Мэту, который, казалось, не унаследовал ни одно из положительных качеств своего отца. Парень просто слабак. Ну что ж, погостит в Чаяне и сразу окрепнет, закалится.

— Почему нет дороги? Я знал, что эта страна — настоящая дыра, но, Боже мой…

— Когда-нибудь здесь будут дороги. Чаян еще недостаточно большой город.

— Где мы? Почему ты привез нас сюда?

— Это провинция Сычуань. Вы идете в деревню, которая называется Чаян, где вы и останетесь.

— Как надолго?

— На всю жизнь.

Отвечая на вопрос мальчика, Цю шел впереди Мэта и не мог видеть его лица, но он услышал, как тот всхлипнул, и испытал злорадство.

— Зачем ты делаешь это? — спросил Мэт.

Цю лишь злобно ухмыльнулся и промолчал.

Дорога стала круче. Через сорок пять минут медленного продвижения вперед отряд распался на отдельные группки. Кайхуэй продолжала подниматься вверх все в том же ровном неспешном темпе, и Диана старалась не отставать от нее. Следом, чуть приотстав, шла Джинни. Но Мэт уже выдохся. Он не ел больше двенадцати часов, голова у него гудела, он обливался потом. Вдруг он споткнулся о какой-то корень и упал. Цю ткнул его носком ботинка и сказал:

— Вставай!

— Я устал. Оставьте меня здесь.

— Невозможно. Мы должны идти. Ты сможешь отдохнуть в деревне.

— Я же сказал, оставьте меня!

Цю глянул на него сверху вниз и не увидел ничего, достойного сочувствия. Мэт был одет в то, что подобрали мальчику его похитители: застиранные голубые джинсы и футболку, которая когда-то была белой. Он выглядел неважно. Какой богатый человек в здравом уме будет прикидываться несчастным, спросил себя взбешенный Цю. А лицо-то! Страдальческое, жалкое… Он дал подростку пинка под ребра. Мэт застонал от боли.

— Слушай меня, английский мальчик. — Цю не пытался скрыть свою злость. — Ты что думаешь, я по собственному желанию валандаюсь здесь с таким слабаком, как ты? Нет! Ты слышал когда-нибудь о том, что называют Великим походом, а?

Сто тридцать тысяч мужчин, женщин и детей вышли в путь, но только двадцать тысяч из них дошли до места. Наши отцы оставили сто десять тысяч человек, там, где те попадали, — на льду или в пустыне, под палящим солнцем равнин. Где они теперь? Они мертвы! Мертвы! Ты должен научиться «цзыли гэншан». Ты знаешь, что это такое? Тогда пусть это будут первые китайские слова, которые ты выучишь: цзыли гэншан — опора на собственные силы. Повтори!

— Жили жиншанг… — У Мэта не сразу получилось.

— Гэншан, гэн, гэн! — Цю настаивал, издеваясь. Наконец он сказал: — Уже лучше. А теперь вставай. Вставай! — Он пинал Мэта снова и снова, пока мальчик не встал на ноги и не заковылял в полубессознательном состоянии к тому месту, где ждали мать и Диана. Их лица были горестны, но они не могли ничем помочь ему.

— Я бы убил этого человека, — прошептал Мэт, тащась следом за матерью. — Это было бы не трудно: он не слишком сильный, а нас трое…

— Мэт, не неси чепухи, — запретила ему Джинни. — Нам некуда бежать. Если мы коснемся его хоть пальцем, нас схватят и казнят. Мы ничего не можем поделать.

— Но ведь должен же быть какой-то выход. Должен быть!

— У нас нет выхода, — сказала Диана. Она натерла мозоль на правой ноге и боялась, что мозоль лопнет, прежде чем они дойдут до места назначения. Ей трудно было даже разговаривать, и бессилие ее брата только усугубляло ее собственные страдания. Она хотела, чтобы он замолчал. — Давай лучше надеяться, что мы скоро дойдем до деревни. Может быть, нас там покормят. Побереги дыхание.

Теперь Диана шла рядом с матерью.

— Ты уже выросла, — пробормотала Джинни. — Ты сейчас говорила, как взрослая женщина. — Диана слабо улыбнулась, но ничего не ответила, экономя силы.

Лес заметно поредел. Шедшая впереди Кайхуэй поднялась на пригорок и остановилась, уперев руки в бока и глядя куда-то вдаль. Один за другим отставшие подтянулись и в изнеможении попадали на землю рядом с Кайхуэй.

— Чаян, — сообщила она с ноткой гордости в голосе.

Прямо перед ними склон холма, полого снижаясь, переходил в открытую равнину, где на самом краю рисовых полей примостилась россыпь домов. Передний план был очень красочным: зелень высоких деревьев, окружающих поселок, земля цвета охры и белизна домов, крытых замшелой черепицей. Но деревня занимала не больше 500 квадратных метров, а за ней пейзаж приобретал серые и коричневые тона. Прибывшие видели маленькие фигурки людей в остроконечных соломенных шляпах — люди убирали рис на полях, залитых водой, доходившей им до колен. А там дальше смутно виднелись террасированные участки, на которых росли огородные культуры, занимавшие остальную часть равнины. Позади снова начинался лес, покрывший склоны холмов тускло-оливковой зеленью, а дальше все вокруг застилала пелена прогретого воздуха, в мареве которого было не различить, где кончаются вершины гор и начинаются шапки облаков, цеплявшихся за них.

Кайхуэй посмотрела на сестру и спросила:

— Ты помнишь?

Джинни долго молчала, прежде чем ответить.

— Она стала больше, — наконец ответила она.

— Да. И богаче. Когда ты уехала, у нас было только четыреста му сельскохозяйственных угодий. А сейчас шестьсот. И у каждой семьи теперь одна десятая му собственной земли. Маленькая школа. По трубам на центральную площадь подается вода. — Она помолчала, как человек, сознающий истинную ценность собственного дома, но потом ее лицо затуманилось. — Старшая сестра, правда ли, что в некоторых местах вода подается по трубам прямо в дом?

— Да.

— Я не больно верю, хотя это звучит здорово. Но что, если ночью труба прорвется? — Кайхуэй покачала головой. — Лучше пригнать воду на площадь и оставить ее там, где она не причинит никому вреда. Пойдем. Осталось уже немного, тут недалеко.

Когда они дошли по тропе до первых домов, Джинни увидела, что их уже ожидает толпа встречающих. Всего лишь кучка женщин, детей и шелудивых собак… Конечно, сейчас полдень, и все мужчины на полях, в деревне остались одни женщины. Около тридцати человек образовали живой заслон, преграждавший вход в деревню. Они не улыбались и не уступали незнакомцам место для прохода. Кайхуэй пошла прямо сквозь них. Остальные после секундного замешательства последовали за ней в образовавшийся просвет. Казалось, что даже Цю слегка испуган, однако он знал, что он важный чиновник, и что за любой вред, причиненный ему, виновным предстоит нести ответ, но это будет только потом, и то неизвестно, когда еще потом.

— Здесь воняет, — простонал Мэт. — Чем это?

— Человеческими экскрементами, — ответила Джинни. — От земли живут восемьсот миллионов китайцев. Удобрений не хватает, поэтому они используют то, что у них есть.

— Ты хочешь сказать, что они используют… дерьмо.

— Да. И, пожалуйста, не употребляй это слово.

— Боже мой! Господи Боже мой!..

— Через некоторое время ты привыкнешь.

— Я не останусь здесь так надолго, чтобы привыкнуть к этому.

— Когда же ты опомнишься? Отсюда некуда идти!

— А люди тут!.. Посмотри вон на ту. Спорю, что она не мыла волосы как минимум месяц.

Джинни вздохнула. Она устала, но она знала, что если сын выведет ее из душевного равновесия, то она не скоро сумеет восстановить его.

— В деревне люди не моют волосы, Мэт, — очень медленно произнесла она. — Только когда купаются в реке.

— Что, вообще не моют?

— Именно так. Потому что, понимаешь ли, им просто нечем их мыть здесь. И, пожалуйста, поосторожнее в высказываниях и поступках. Я знаю этих людей. — Она умолкла, но потом все же договорила. — Я сама одна из них.

Они вышли на площадь. Впервые за долгую дорогу Диана оторвала взгляд от тропы перед собой и подняла голову, чтобы осмотреться вокруг. Она устала, у нее было тяжело на душе, но она еще сохранила достаточно сил, чтобы выглядеть достойно в глазах окружающих. Она знала, что ни один иностранец еще никогда не бывала в этой деревне. И, где-то глубоко внутри нее, та часть ее существа, которой было десять тысяч лет, начала подавать признаки жизни. Ибо это была ее деревня.

Кайхуэй подошла к одному из глинобитных домов, сняла с крюка на стене ведро, перевернула его вверх дном и взобралась на импровизированную трибуну. Деревенские женщины обступили ее молчаливым кружком.

— Хм-м, попрошу внимания! В производственную бригаду спустили распоряжение. С этого дня эти люди — гости нашей деревни. Это моя старшая сестра, а это ее младшая дочь… это ее старший сын. Все будут работать, но сейчас они должны отдохнуть.

При словах «все будут работать» бесстрастные лица женщин чуть просветлели, и Джинни поняла, что, хотя Чаян и стал богаче со времен ее детства, тем не менее оставался бедным. Бедным настолько, что два богатых подростка из Гонконга, просто не в состоянии себе представить… Вот они стоят, возвышаясь над крестьянками, и даже несмотря на их слабость и усталость, очевидно, что они вскормлены молоком и мясом. Они для этих женщин — дети помещиков, дети партийных работников. Как они здесь выживут?

Кайхуэй слезла с ведра и снова повесила его на крюк.

— Пошли, — сказала она.

Когда они покинули площадь, залитую бетоном, идти стало значительно труднее: недавно прошел дождь, и улица превратилась в колею, заполненную грязью. Джинни шла, будто во сне. Деревня была построена очень бестолково и запутанно, но она помнила каждый поворот, каждый перекресток, каждый дом, мимо которого они проходили. И вот они подошли к последнему дому на восточной окраине деревни.

— Но… он стал больше!

— О да! Минчао сделал пристройку, чтобы было где жить с молодой женой. Они скоро поженятся. Сейчас у нас есть свой двор, как и положено… как в старые дни. — Кайхуэй была очень горда этим. — За это и тебе спасибо, старшая сестра. Мы использовали деньги, которые ты присылала нам каждый год. Теперь у нас и участок земли побольше. В прошлом году семья заработала две тысячи юаней. В этом году будет больше. — Она вдруг помрачнела. — Все бы хорошо, но этот кадровый работник и его семья заняли новую часть дома, пока они не уедут, свадьба не может состояться.

Джинни посмотрела через плечо. Цю шел следом за ее детьми, не спуская с них пристального, недоброжелательного взгляда.

— А что он здесь делает? — прошептала она на ухо Кайхуэй.

— Я не знаю. Он очень большой человек, прямо как секретарь партийного комитета, но если ты спросишь мое мнение, то я скажу, что он нуждается в перевоспитании. «Сяфан!» — «На перевоспитание в деревню!» Знаешь этот лозунг? Убрать в тень. Понимаешь, я думаю так: какая еще другая причина может быть тому, что он здесь? Его работа — присматривать за тобой. Больше я ничего не знаю, кроме того, что он, его жена и сын живут в нашем доме. Ха! — Она опять отхаркнулась и сплюнула. — Но мальчик у него хороший. Тинчень. Он мне очень нравится. Он зовет меня тетушкой.

Они подошли к двухэтажному дому, в котором Джинни провела первые годы своей жизни. Она нерешительно коснулась деревянной двери, недавно выкрашенной, и толкнула ее. Дверь со скрипом подалась, открыв взору главную комнату. Она была такой же, точно такой же! Стулья, крашеный стол, портрет Красного Солнца, Несущей Избавление Звезды — Председателя Мао Цзэдуна, а рядом с ним подборка фотографий, составленная ее сестрой: двенадцать фотографий в рамках, на которых изображен юный герой Лэй Фэн, совершающий все новые подвиги. Взгляд Джинни метнулся к двери, ведущей на кухню. Там, рядом с косяком, висел маленький ящичек с палочками для еды. Помыть и сосчитать «куай-цзы» после каждой еды и перед тем, как снова ссыпать их в ящичек, было ее обязанностью. Все то же самое… и в то же время другое. Да, все здесь стало старое, но дом казался как-то и удобнее и уютнее. На некогда голых деревянных стульях теперь надеты красные чехлы, на столе вместо клеенки дней ее детства — голубая хлопковая скатерть. Железная печь осталась там же, где и прежде, но теперь рядом с ней современный примус.

Большую часть пола покрывал толстый ковер, да не простой, а с рисунком: бурый медведь на светло-зеленом фоне.

— Я вижу, пол бетонный, не земляной?.

— Да. Теперь такой в большинстве домов. Зимой от земляного пола так сыро.

Из кухни показалась женщина и, вытирая руки тряпкой, посмотрела на Кайхуэй. Та подозвала ее:

— Невестка, это моя старшая сестра Линьхуа. Линьхуа, это Чжаоди, невеста Минчао.

Две женщины улыбнулись и кивнули друг другу. Чжаоди была тоненькая и невысокая, но живая, а в глазах светился ум. Как это похоже на Минчао, подумала Джинни, выбрать себе жену с именем, которое звучит так грустно. Ибо «чжао ди» означает «искать младшего брата», и девочку могли назвать так только родители, которые ждали мальчика и которых не заботило, кто что об этом подумает. В этом был весь Минчао, который жил не умом, но сердцем: в семьях рождение девочек не очень-то приветствовалось.

— У меня один сын, — сообщила Кайхуэй. — Большое счастье. Он сейчас на работе, но скоро вернется поесть рису. Минчао тоже придет. — Кайхуэй махнула рукой в сторону детей Джинни. — Они должны знать своих родственников, а?

— Да.

В дом вошел Цю, захлопнув за собой дверь. Он молча прошел через комнату, и Джинни впервые заметила в дальней стене дверь, которой прежде не было. По периметру двери еще не высох цементный раствор. Когда Цю входил в ту комнату, она успела заметить еще одну женщину, прижимавшую к себе ребенка. На лице ее застыло испуганное выражение. Дверь, однако, сразу же захлопнулась. Кайхуэй выразительно фыркнула.

— Соседи! — насмешливо прокомментировала она. — Так, теперь пора поесть. Садитесь, садитесь.

Джинни не нужно было повторять два раза. Она опустилась на ближайший стул и наконец позволила своей усталости взять над ней верх. Мэт уже сидел на полу, обхватив голову руками. Диана стояла, с безразличием прислонившись к стене.

— Ты тоже садись, будущая свояченица, — сказала Чжаоди, подавая поднос с чайником и чашками. — Ты уже достаточно потрудилась этим утром.

— Спасибо. — Кайхуэй разлила чай и раздала чашки. Цветы, нарисованные на них, наполовину исчезли — глазурь стерлась, но Джинни эти чашки напомнили о прошлом больше, чем что-либо другое, увиденное ею за сегодняшний день. Она взяла свою чашку и повертела ее в ладонях, рассматривая ее снова и снова, как завороженная.

— Кайхуэй, — прошептала она.

— Да?

Джинни торопливо поставила чашку на стол и закрыла глаза, чтобы не дать волю слезам, накопившимся за день.

— О Кайхуэй…

Кайхуэй взяла руку Джинни в свои.

— Что с тобой, старшая сестра?

Джинни поднесла руку сестры к щеке.

— Я скучала по тебе, — выдохнула она.

— Да. И я тоже. — Кайхуэй увидела, что Джинни проиграла свою битву с навернувшимися слезами.

Она присела на колени рядом с Джинни и попыталась успокоить ее, но сестре нужно было выплакаться. Она плакала очень тихо. Наконец она вытерла глаза и, запинаясь, сказала:

— Это странно, но какая-то часть меня рада, что я дома, младшая сестра.

Однако, у Кайхуэй не было времени на нежности. Видя, что Джинни пришла в себя, она перевела разговор на вещи более практические.

— Нам надо поговорить, — начала она. — Старшая сестра, у тебя неприятности?

Джинни достала носовой платок. Чай уже помог ей восстановить силы.

— Да.

— Ты оказалась здесь против своей воли, потому что этот человек из Пекина захотел этого.

— Да.

— Где твой муж?

Джинни покачала головой:

— Я не знаю.

— Это очень плохо, старшая сестра. Он приедет сюда?

— Не знаю.

— Но этот… за дверью знает.

— Он знает.

— Что мы скажем детям?

— Не знаю.

— У тебя ничего нет? Ни одежды, ни вещей?

— Нас привезли силой. У нас ничего нет.

Кайхуэй вздохнула.

— Твоя дочь, — сказала она, кивнув в сторону Дианы, — ю мей ю дао мей?

— Этот вопрос дословно означал: «У нее есть тухлое счастье?», то есть: У нее уже начались менструации?

— Нет.

— Жаль. А то у меня есть запасной пояс, и я могу дать ей тряпок или туалетной бумаги, если ей больше нравится. Скажи ей, что, когда понадобится, пусть подойдет ко мне.

— Тампонов нет?

— А что это такое?

Джинни задумалась, как бы получше объяснить, но сказала лишь:

— Да не важно, не имеет значения.

— Одежду достать можно. У этого сотрудника есть на это деньги и письменное разрешение. Вам предоставят рабочие места на том же основании, что и всем нам. Но это потом. А теперь, старшая сестра, я хотела попросить тебя сделать одно дело.

— Что?

Кайхуэй кивнула в сторону Дианы и Мэта.

— Скажи им, что это тот тип за дверью привез вас сюда. Ты должна это сделать. Пожалуйста, прости свою младшую сестру за то, что она говорит так резко.

— Ты права. — Джинни подняла голову и по-английски обратилась к своим детям: — Я должна поговорить с вами.

Диана тут же устремила на мать вопросительный взгляд, а спустя несколько секунд и Мэт поднял голову.

— Я должна поговорить с вами. Вы должны знать, почему мы здесь оказались. Я хочу вам кое-что рассказать.

Дети выжидающе смотрели на нее, но ей было трудно подобрать нужные слова. Ее мозг устал, так сильно устал…

— Когда я была молодой, — наконец начала она, — меня забрали отсюда. Мне была предоставлена большая возможность — уехать из здешних мест. Уехать из Китая. Но с условием: я должна была работать на них. Всегда.

Дети смотрели на мать в изумлении, словно рядом с ними внезапно оказался совершенно незнакомый человек. Диана пыталась понять, о чем это говорит ее мать.

— На них?..

— На бригаду «Маджонг». Это такое спецподразделение, известное также, как Седьмое управление Центральной разведки.

И тогда они наконец поняли.

— Ты была шпионкой. — Голос Мэта оставался совершенно спокойным. Ему оказалось нетрудно и ухватить суть, и принять ее.

Для Дианы, однако, это было не так-то легко. Ее лицо побелело так, что могло теперь сравниться со стеной, рядом с которой сидела девочка, рот открылся, но она не произнесла ни звука.

— Около двадцати лет от меня ничего не требовали. У меня не было никаких обязанностей. Потом появился Цю Цяньвэй… Ну, этот человек, что сидит за дверью. Он дал мне задание. Он хотел, чтобы я открыла сейф вашего отца и достала оттуда документы. Я отказала ему… в тот раз.

— Ты… Отказала?

— Да, Диана. В тот раз я сказала ему, что прошлое для меня мертво. Даже не смотря на то, что это означало, — она судорожно сглотнула и продолжила, — означало, как я считала, смерть моих брата и сестры. Они были заложниками за меня, понимаете?

Диана постепенно осознавала все с выражением ужаса на лице. Она спросила:

— Почему же ты отказала ему?

— Потому что я люблю вашего отца. Я не могла предать его. — Джинни непроизвольно поставила ударение на последнем слове, и глаза ее виновато посмотрели на Кайхуэй. — Мои родственники ничего этого не знают.

— Ты сказала «в тот раз». Почему?

— Потому что сначала я была сильная. Вы с Мэтом были далеко в школе, в Англии. Но потом, когда вы приехали в Гонконг и Цю захватил вас, у меня не осталось выбора. Или я выполнила бы его приказ, или вы погибли бы. Есть пределы тому, что способна вынести мать… Поэтому я сделала то, что он хотел. Я открыла сейф. Я написала… письмо. — Джинни прервала свой рассказ, ее нижняя губа задрожала.

Дверь кухни открылась, и вошла Чжаоди с полным подносом, но Диана не обратила на нее внимания.

— Если ты помогла ему, если ты уступила ему, то почему мы здесь?

— Я много думала над этим. Я не знаю ответа на твой вопрос, но я могу высказать свое предположение. Точно так же, как мои мать и сестра были заложниками за меня, так и мы теперь станем заложниками, жизнь которых будет зависеть от поведения твоего отца. Пока они держат нас здесь, они могут контролировать его действия.

— Но, мама, зачем, ради всего святого, им надо подчинить себе отца?

— Эта история слишком запутана, чтобы рассказывать ее сейчас. Позже, когда я отдохну, я расскажу вам все.

Теперь заговорил Мэт, и довольно агрессивным тоном:

— Как долго мы должны здесь оставаться?

— Я не знаю.

Чжаоди поставила поднос на стол и начала раздавать миски с дымящимся рисом, смешанным с овощами. Вдруг Диана вскочила, и Чжаоди испуганно отпрянула назад.

— Где отец? — Девушка крикнула во всю мочь. Чжаоди и Кайхуэй уставились на нее в замешательстве.

— Мама! Ты не слышала, о чем я спросила? Где па?

— Я не знаю.

— Он жив? Или мертв?

Джинни не ответила на вопрос, и Диана сжала руки в кулаки. Каждая мышца ее тела напряглась, и она закричала:

— Мама!..

Джинни стало плохо. Она сквозь туман взглянула на миску с рисом, стоявшую перед ней, и усталым жестом отодвинула ее от себя.

— Я не знаю.

 

Глава 21

Это было на следующий день после исчезновения Джинни и детей. Из окна первого этажа Дома правительства Саймон мог бы насладиться прекрасным зрелищем знаменитых клумб с розовыми азалиями, если бы он только взял на себя труд выглянуть в окно. Но он не делал этого. У него были другие, более важные дела.

Он обнаружил, что находится в странном физическом состоянии. Иногда его зрение затуманивалось, а иногда становилось неестественно обостренным. То же самое происходило и со слухом. За прошедшие двадцать четыре часа он почти не спал и не ел, и теперь струны его души были натянуты очень туго. Количество проблем продолжало расти.

Каждый час он звонил Риду, но ответ был один и тот же: как только мы что-либо выясним, мы тут же сообщим; еще около тридцати свидетельств остается непроверенными…

А ведь оставались еще и обычные, повседневные дела «Дьюкэнон Юнг», которые надо было вести. Бизнес не останавливается только из-за того, что у председателя Совета директоров личная драма. Существовали собрания и заседания, которые надо было созвать и организовать, контракты и счета, ожидавшие подписания, телефонные звонки, на которые надо было ответить и которые надо было сделать самому. И за всем этим неотступно стояло не дававшее покоя воспоминание о жутком балансе: сто миллионов фунтов стерлингов с процентами, набежавшими за два года, вот тот долг, который надо вернуть.

Саймон без устали мерил шагами комнату, терзаемый беспокойными мыслями. Неужели Джинни продолжала обманывать его и последние два года? Нет! Нет, он не мог поверить в это. Но ведь это она открыла сейф. Кроме нее это никто не мог сделать. Ведь на сейфе не было следов взлома. Почему? Где она?

Он заметил свежие англоязычные газеты, лежавшие стопкой на столике у окна, и торопливо схватил одну из них. Из зала суда. Он швырнул «Саус Чайна морнинг пост» обратно и взял другую, но передовица оказалась на ту же тему.

Все заголовки походили друг на друга: «Директор „Дьюкэнон Юнг“ попал в переплет в суде», «Банк хочет востребовать с Гонконга миллиард долларов через суд», «Судья: „В историю директора трудно поверить“».

За спиной у Саймона бесшумно открылась одна из створок двойных дверей. Вошла секретарша. Саймон не повернулся, он даже не слышал, как она тихо кашлянула.

— Мистер Юнг. — Нет ответа. — Мистер Юнг, прошу прощения.

— Черт побери!

Женщина, приняв строгий вид, поправила очки большим и указательным пальцами правой руки. Из всего ее обширного арсенала она посмела употребить лишь этот нерешительный жест.

— Прошу прощения…

Саймон отвернулся от окна. В свете, заливавшем приемную, он напоминал вампира; этакий медленно передвигающийся бледный труп с двумя темными провалами вместо глаз.

— Пресса, — мягко сказал он. — Я совсем забыл о прессе.

— Секретарь по делам финансов примет вас сейчас, мистер Юнг.

Саймон подсобрался и прошел следом за секретаршей из приемной в строгом стиле по коридору в кабинет, обшитый дубовыми панелями. Жалюзи на окнах придавали помещению мрачноватый вид. Обычно этим кабинетом пользовался губернатор. Но сегодня, однако, в нем сидел сэр Мартин Барни, финансовый сек ретарь Гонконга, чья должность приблизительно соответствовала лорду-казначею в Англии. Барни встал, чтобы пожать Саймону руку. Саймон заметил еще одного человека, находившегося в кабинете. Он стоял у окна и смотрел на улицу. В руке он держал очки. Что-то в согнутой спине человека говорило о том, что он присутствует здесь помимо своей воли. Мужчина обернулся, и Саймон узнал своего отца.

— Доброе утро, Саймон.

— Здравствуй, отец. — Наступило напряженное молчание. — Этот случай в «Оушн-парк»… Я рад, что с тобой все в порядке.

— Да. Спасибо. Ты держишься?

— Пока да. Что привело тебя сюда?

— Я здесь по приглашению правительства.

Саймон повернулся к Барни.

— Я просил о личной встрече, — резко сказал он. — То, о чем я хотел поговорить, не имеет никакого отношения к делам Корпорации.

Но Барни лишь тонко улыбнулся в ответ и указал ему на кресло от Луиса Куинза, стоявшее перед столом.

Том Юнг отошел от окна, все еще автоматически перекладывая очки из руки в руку. Он не смотрел на сына и не обращался к нему. Необходимые слова приветствия, казалось, истощили его словарный запас, заготовленный для предстоящего разговора. Он принялся рассматривать роскошное позолоченное убранство кабинета, будто ему предстояло убирать это помещение, а содержание беседы Юнга и Барни его нисколько не интересует.

Пока Саймон рассматривал своего отца с едва скрываемой враждебностью, дверь еще раз открылась и в кабинет вошел заместитель комиссара полиции Рид, прошедший прямо к столу и занявший место рядом с секретарем по делам финансов, не дожидаясь приглашения. Он не поприветствовал Саймона и даже не взглянул в его сторону.

— Садись, Саймон. — Голос Барни так же, как и его манеры, был солиден, щедр и доброжелателен, как говорят китайцы, сказывалась выучка годами осторожно прихлебывать суп ложкой с длинной ручкой. Ему уже было под шестьдесят, и понятно, он не мог особенно надеяться на то, что карьера его продлится дольше, чем британское владычество в Гонконге. Короче говоря, Барли был конченым человеком во всех смыслах этого слова.

Саймон опустился в предложенное кресло, довольный тем, что отец остался у него за спиной и он не видит его. Барни вернулся на свое место и подтолкнул гостю через стол серебряную сигаретницу. Саймон покачал головой.

— Ну, что… Позвольте мне для начала сказать лично от своего имени, как грустно мне было узнать про это жуткое происшествие с вашей семьей. — Барни подался вперед, поставив локти на стол, и понизил голос на полтона. — Его Превосходительство специально просил меня передать вам, что все… все, что в человеческих силах, будет сделано для того, чтобы найти их.

Том Юнг расхаживал по комнате у Саймона за спиной, и сын ощущал неловкость.

— Спасибо, — сказал Саймон и повернулся к Риду. — Спасибо тебе, Питер. Я знаю, что я надоел тебе за вчерашний и сегодняшний день, но я хочу высказать тебе свою искреннюю благодарность.

Рид натянуто улыбнулся, кивнул, но ничего не ответил.

Барни откинулся на спинку, очевидно довольный своим вступительным словом.

— Тем не менее я понимаю, что ты не поэтому попросил об этой встрече…

— Частной встрече.

— А-а… — Барни с извиняющимся видом слегка приподнял ладони над столом. — Мне очень жаль, что тебе так не нравится присутствие твоего отца. Мне искренне хотелось, чтобы он поприсутствовал при этой беседе и узнал, как обстоят дела.

— Я не понимаю, какое Корпорации до этого дело. Рид — это другой разговор… Я рад, что ты здесь, Питер.

Рид опять ничего не ответил, а Барни продолжал как ни в чем не бывало:

— Но, дорогой мой Саймон, Корпорация имеет к этому делу самое прямое отношение. Все «это дело», вся его суть в больших деньгах. В Гонконге «большие деньги» подразумевают участие банка Гонконга, «Стэндард чартеред» или Корпорации. При тех суммах, с которыми ты имеешь дело, с кем еще нам говорить?

— С Лондоном.

— Лондон ничего не хочет знать об этом деле. — Барни посмотрел через плечо Саймона на Тома Юнга и нахмурился. — Мы немного в курсе относительно тех проблем, которые существуют между Корпорацией и «Дьюкэнон Юнг». Если бы имелась какая-то альтернатива…

— Так что же насчет банка, а? Почему не может помочь Гонконгский и Шанхайский? Или «Стэндард чартеред»?

— Они заявили, что не желают иметь с этим делом ничего общего. Экономический климат таков, что…

— Ну что ж, тогда пинайте их под задницы до тех пор, пока они не захотят принять участие в этом деле. Мартин, что толку с того, что ты обладаешь большой властью — практически диктаторствуешь, — если ты даже не можешь выстроить по струнке свои поганые банки?

— Это так характерно, — съязвил холодный голос за спиной у Саймона.

Саймон сердито повернулся в своем кресле.

— Не вмешивайся в это дело!

— И не собираюсь. — Том прошелся по кабинету и встал за спинкой кресла Барни, положив руку на изголовье, словно желая подчеркнуть, на чьей он стороне. — Мартин слишком деликатен, чтобы высказать тебе все это напрямую, поэтому лучше я выскажусь вместо него. И банк, и «Стэндард чартеред» не хотят никогда иметь с тобой дело. И знаешь почему? Потому что они думают, что ты или безумец, или дурак, и никак не могут решить, кто же ты именно. — Саймон попытался заговорить, но отец продолжал: — У тебя около трех месяцев, не больше, чтобы придумать способ оттянуть платежи по долгу, который, даже по меркам Гонконга, просто астрономически велик. Если у тебя не выйдет, то двадцать акций учредителей перейдут к русским. К русским, Боже мой!.. И все мы знаем, что это значит.

— Брось ты! СКБ вполне законный сингапурский банк.

— Законный! Я бы предпочел, чтобы ты взял этот кредит хоть у самого черта! Наверное, ты скажешь сейчас: что было, то прошло и забылось, но ты ошибаешься. Ты узнаешь, насколько ты ошибаешься, когда попытаешься делать здесь свой бизнес и дальше. Если вообще ты когда-нибудь будешь им заниматься… В результате нападения террористов на твой опреснительный завод, он, похоже, вступит в строй не скоро, во всяком случае, не достаточно быстро, чтобы спасти тебя.

— В том, что кто-то подложил эти бомбы под мой завод, нет моей вины.

— Возможно. Я не могу высказать свои соображения по этому поводу, не будучи знаком подробно с условиями страхового договора. Насколько я знаю, страховые компании не особенно спешат выплачивать страховку. Что-то там насчет пневматического ружья, верно? Нелегальное хранение и применение огнестрельного оружия в нарушение условий контракта — неплохой повод не платить страховку, а?

Саймон ничего не ответил. Отец был прав на все сто. Страховые компании, не заявляя открыто, что не собираются платить, тянули со своими расследованиями гораздо дольше, чем обычно бывает в таких случаях и чем им требовалось на самом деле. И всему причиной это ружье охранника, насчет которого Саймон не давал никаких распоряжений. Конечно, если бы он знал о нем, он бы немедленно запретил это…

— Нынче ты утверждаешь, что Советский Коммунальный банк основывается на поддельных документах. Насколько я понимаю, ты уже видел сегодняшние газеты?

— Да.

— Тогда поправь меня, если я понял что-то не так. Первое: ты получил деньги; второе: ты «по ошибке» подписал фальшивые документы, чтобы потом не выплачивать долг; третье: весь Гонконг знает, что ты осмелился дать эти показания под присягой во время открытого слушания дела в суде. — Он сделал паузу, ожидая ответа. Когда его не последовало, он продолжил: — Так скажи мне, Саймон, скажи мне, кто именно после всего этого захочет иметь с тобой дело, а? Кто поспешит выстраиваться в очередь, чтобы иметь честь вести бизнес с председателем Совета директоров «Дьюкэнон Юнг»?

— Отец, если бы я был на твоем месте, я бы просто продолжал заниматься своими собственными делами.

— Понятно. Ты не думаешь о своих детях, об их будущем. Ты не думаешь о Джинни.

— Вот уж не ожидал от тебя такого, — взорвался Саймон. — Она ведь китаянка, ты что, забыл? Не надо лицемерить, отец. Только не сейчас…

— Не надо оскорблять меня. Я никогда не имел ничего против Джинни потому, что она китаянка. Ты никогда не слышал, чтобы я сказал твоей жене хоть одно грубое или даже просто невежливое слово.

— Да, ты прав, — язвительно согласился Саймон. — Я всегда чувствовал, как трудно тебе сдерживаться все эти годы, быть с ней вежливым: ведь сын женился на китаянке, его дети — полукровки…

Барни, видя, что разговор начинает выходить из-под контроля, громко кашлянул.

— Джентльмены, так мы ни к чему не придем. Том, я думаю, ты преувеличиваешь проблемы Саймона. Ведь это Гонконг, и наши правила уже почти не соблюдаются. Твой сын — уважаемый человек, а человеческая память коротка. Его репутация может оказаться на время подпорченной, но он восстановит ее. Мы должны надеяться и молиться, чтобы он восстановил ее, потому что если «Д. Ю.» рухнет…

— Если «Д.Ю.» рухнет, — перебил его Том, — то я и многие другие захотим узнать ответы на целую кучу «как», «почему» и «с какой целью».

— Тогда задай эти вопросы ему, — Саймон презрительно ткнул пальцем в сторону сэра Мартина Барни. — Или спроси губернатора. Они втянули меня в это. — Он сердито развернулся в кресле. — Питер, если я подписал поддельные документы, то тебе-то известно, почему. — Он повернулся к Барни. — Спроси его и послушай, что он скажет.

Барни посмотрел на Тома Юнга и двое мужчин обменялись невеселыми взглядами.

— Мы спрашивали его, — сказал секретарь. Было заметно, что он избегает даже смотреть в сторону Рида.

— И что?

— Лучше будет, я думаю, если он сам скажет.

— Ну, что же ты, Питер, давай, скажи им!

Рид улыбнулся. Его улыбка показалась Саймону какой-то садистской.

— Я все тогда объяснил тебе очень четко. Я сказал, что, если ты обратишься к нам и сообщишь, что у тебя есть деньги на этот проект, губернатор Ее Величества не станет задавать тебе нескромных вопросов, откуда ты их взял и на каких условиях, лишь бы кредитор был уважаем в финансовом мире, платежеспособен и не запятнан связями с коммунистами.

— Но это ужасное искажение того, что ты говорил мне тогда!

— Я возражаю.

— Ты активно подталкивал меня к сделке с Советским Коммунальным, потому что, как ты выразился, это полностью отвечает твоим планам, которые ты — как мне вряд ли надо уточнять — был не готов обсуждать.

— Сейчас ты искажаешь мои слова.

— Это ложь! Ложь, черт бы тебя побрал! Ты же сам говорил мне, что это совместная операция ДИ-6 и китайской разведки.

— Я не говорил этого.

— Но это… нелепо! — Саймон вскочил. — У меня есть свидетели. Джордж Форстер. Он подтвердит…

— Твой главный бухгалтер? — В голосе Тома Юнга послышалось презрение. — Это очень надежный свидетель, Саймон, в самом деле очень надежный.

— Тогда Цю.

— Кто?

— Цю Цяньвэй, агент КНР.

Сэр Мартин Барни развел руки, жестом показывая свою полную беспомощность.

— Прошу прощения, но у меня мало времени, я опаздываю, Питер…

Рид кивнул головой.

— Том?..

— Я опоздал давным-давно, Мартин. — Он уже не делал попыток скрыть свою горечь. — Когда-то, когда Саймон был еще ребенком, я опоздал. — Том снова повернулся к своему сыну. — Что бы здесь ни говорил господин секретарь по делам финансов, ты конченый человек в Гонконге. Каким-то чудом ты не отдал в руки русским «Д. Ю.». Как только я закончу все необходимые приготовления, я позабочусь о том, чтобы тебя убрали из всех советов директоров, и верну компанию на правильный курс…

— Она всегда была на верном пути. — Вся желчь Саймона выступила наружу. — С тех самых пор, когда я спас ее от этой гагары — Дэвида, твоего брата, прежде чем он успел пустить все на ветер и его прокляли…

— Замолчи!

— Только милостью Божьей он убрался на тот свет от наследственного сифилиса… прежде чем…

Лицо Тома окрасилось в малиновый цвет. Он пошел вокруг стола, сжав руки в кулаки, но Саймон продолжал оставаться на месте.

— В этом паршивом маленьком приюте в Маниле, в этой дыре, куда ты упек его от греха, чтобы газеты не пронюхали и не раструбили об этом…

— Замолчи, или я…

— Изможденный, вечно пьяный, гниющий заживо…

— Еще слово, и я дам тебе отведать ремня, что мне следовало сделать много лет назад.

— Ты? Ты недостаточно силен, отец.

Саймон увидел, как глаза его отца расширились, и понял, что в следующее мгновение отец ударит его. В его ушах поднялась и завибрировала какая-то звуковая волна, заглушая все другие шумы реального мира. Потом началось что-то совсем странное, чего он никогда не испытывал прежде. На мгновение он почувствовал себя невыразимо слабым, слабым до того, что едва не рухнул на пол. Однако в следующую секунду по его телу прокатилась оживляющая волна силы и энергии, словно он хлебнул какого-то волшебного эликсира, и где-то глубоко внутри его мозга, поверх налетевшей волны звуков, раздался громкий треск.

Начались странные вещи, но все происходило в каком-то раздражающе медленном темпе. Будто издалека он увидел пару рук, — неужели его собственных? — схвативших Тома Юнга за лацканы пиджака и рванувших его так, что лицо Тома оказалось вплотную к его собственному. В мгновение ока выражение лица и глаз Тома абсолютно изменилось, и он превратился из разгневанного патриарха в старого и очень испуганного человека.

Сверхъестественная звуковая волна достигла своего апогея, и зрение Саймона вновь сфокусировалось. Каждый абрис в обстановке кабинета, казалось, приобрел бритвенную остроту, и все вещи и предметы стали хрустально прозрачными.

Рот Тома открылся, и Саймону показалось, что тело отца, которое он почти держал на весу, невероятно отяжелело. Отец вдруг стал оседать — у него подгибались колени — и рухнул на стол Барни, ударившись головой о край.

Грохот, стоявший в ушах Саймона, стих. Зрение у него помутилось, потом опять сфокусировалось, и странная галлюцинация кончилась. Том Юнг стоял на том же самом месте, что и раньше. Саймон был совсем сбит с толку. Он посмотрел на сэра Мартина Барни и обнаружил, что тот все еще сидит за своим столом. На лице секретаря застыло странное выражение, в котором симпатия смешивалась с пониманием и с — да, именно так — презрением.

— Спросите его, — прохрипел Саймон, — спросите этого председателя — Указом парламента, — как далеко продвинулось осуществление его планов по перебазированию Корпорации в Сингапур.

Он долго смотрел на Тома Юнга, словно пытаясь навсегда запечатлеть его лицо в своей памяти, и затем сказал:

— Ты конченый человек в Гонконге. — Не произнеся больше ни слова, Саймон повернулся и вышел из кабинета:

 

Глава 22

Водитель, поджидавший на тротуаре перед Домом правительства, распахнул дверцу «роллс-ройса», ожидая дальнейших распоряжений. Но Саймон не имел ни малейшего представления, куда он должен ехать сейчас и что ему предпринять.

Каким-то образом он очутился в жерле кошмара, и состоявшийся только что разговор был просто последней серией фильма ужасов. Сначала взрывы на заводе, потом востребование кредита, потом попытка убийства Тома и Дианы, потом исчезновение его семьи с лица земли. И теперь, когда он так нуждается в поддержке, его собственный отец предал его.

— Куда ехать, сэр?

Водитель уставился вперед сквозь ветровое стекло, старательно избегая взгляда на искаженное лицо своего босса в зеркальце заднего вида. Саймон помешкал мгновение, обдумывая все еще раз.

Цю.

Цю знает ответы на все мучившие его вопросы. Как его найти? Рид ему не поможет. Значит, остается… Кто же остается?

Да. Осталась только одна возможность. Одна последняя надежда.

— Кай Так, — проговорил он ломким голосом. — Терминал «Сингапур эрлайнз».

Он был не в настроении экономить и вылетел первым классом. Но когда он проходил через иммиграционный контроль, дежурный инспектор остановил его. Саймон изумленно слушал, как тот зачитывает ему с доски, на которой висели правила выезда и въезда:

— Постановление о чрезвычайных полномочиях… Самосохранение… неоконченное расследование…

Но тут прозвучал другой голос:

— Все в порядке, инспектор. Мистер Юнг может лететь.

Саймон резко повернулся.

— Кого я вижу? — сказал он. — Питер Рид! Я начинаю чувствовать себя действительно важной шишкой.

Рид стоял, слегка сутулясь, скрестив руки на груди и выставив одну ногу вперед. Саймон подумал, что никогда еще не видел человека, так мало похожего на офицера правоохранительных органов, как Рид. А Рид несколько секунд смотрел ему в глаза, а затем повернулся к инспектору и сказал:

— Пусть он едет.

Лицо инспектора вытянулось.

— Сэр, у меня есть основания полагать, что лица, враждебные британской колонии, могут сделать попытку похищения этого человека. Его семья уже исчезла…

— Да, я согласен с вами. — Голос Рида звучал индифферентно. — Хотя ему уже больше двадцати одного года…

— Мистер Рид, у меня имеются чрезвычайные полномочия для задержания…

— Конечно они у вас есть, инспектор, конечно же. Но в случае с этим человеком я отменяю их. Договорились?

Инспектор последний раз неприязненно взглянул на Рида, отдал честь с необычайно четкой выправкой и удалился.

— И что это все означает? — полюбопытствовал Саймон.

Рид развел руками.

— Он просто выполняет свою работу.

— Я не его имел в виду. Почему ты вмешиваешься?

Рид просто пожал плечами. Когда заместитель комиссара пошел прочь, Саймон выкрикнул ему в спину:

— Питер, когда все это кончится, клянусь, я займусь тобой!

Рид засмеялся, но не сбился с шага.

— Приятного путешествия! — бросил он через плечо.

Салон первого класса был почти пуст. Только перед самым взлетом в него вошел еще какой-то человек. Саймон, погрузившись в свои мысли, едва услышал голос стюарда, пригласившего чуть не опоздавшего пассажира сесть, но не обратил внимание на вошедшего, пока новый пассажир, пыхтя, не уселся в соседнее кресло.

— Добрый вечер, Саймон.

Саймон медленно повернул голову.

— Привет, Роберт.

— Могу я сесть рядом?

— Это свободная страна.

Самолет помчался по взлетной полосе и взмыл в небо, быстро набирая высоту в густом слое облаков. Роберт Чжао, все еще не отдышавшийся, казалось, был рад тому, что может выждать, пока самолет набирает высоту и турбины работают с шумом и воем. Он не спешил заговорить. Наконец он начал:

— Саймон, мне срочно нужно с тобой поговорить.

Саймон глянул на него и понял, что китаец еще не совсем пришел в себя от спешки. Несмотря на все его старания сохранять контроль над собой, было заметно, что он сильно возбужден. А может быть — Саймон пристальнее всмотрелся в лицо соседа — даже напуган.

— А с этим нельзя подождать? У меня сейчас и без того хватает проблем, над которыми надо подумать.

— Нет, это срочно. Как ты думаешь, почему я чуть не загнал себя насмерть, лишь бы успеть на этот самолет?

— Откуда мне знать?

— Потому что я следил за тобой, ища возможности…

— Следил за мной?

— Да. Мне надо было поговорить с тобой с глазу на глаз, не опасаясь, что нас могут подслушать.

Саймон привстал со своего сиденья и осмотрел салон. Кроме еще одного пассажира, в первом классе находились только Чжао и он сам. Его взгляд снова вернулся к Чжао, и впервые в глазах у него появилось удивление.

— В таком случае ты выбрал неплохое место, не так ли? А что, если бы салон был полон?

— Тогда я нашел бы способ переговорить с тобой в Сингапуре. Саймон, ради Бога! — Теперь Чжао вовсе не стремился скрывать свое беспокойство. — Ты что, не понимаешь, как это важно?

— Откуда мне знать? Это меня не касается. Это ты говоришь, что это важно. Я не понимаю, почему…

— Тогда просто заткнись и выслушай меня!

Саймон пожал плечами и замолчал. Чжао тоже помолчал несколько секунд, пытаясь вернуть самообладание. Наконец он приблизил свою голову к голове Саймона и забормотал ему в ухо:

— Ты хочешь вернуть семью, ведь хочешь? Не трудись отвечать, конечно же хочешь, просто слушай меня. Я знаю, где они. Я могу помочь тебе вернуть их назад.

— Ты можешь?..

— Тс-с! Ты просто слушай. Мне нужна помощь, Саймон. — Чжао отбросил со лба прядь волос и торопливо огляделся кругом, чтобы убедиться, что ими никто не интересуется. — Боже, как мне нужна помощь! — Он сделал глубокий вдох и несколько секунд не выпускал воздух из груди, ожидая, что успокоится.

— Твой дядя… дядя Дэвид… он умер в Маниле и бредил перед смертью. Люди, которых я знаю, пробрались к нему перед смертью. Они слышали его бред. Он рассказал много интересного. Об условиях размещения акций. Ты знал об этом?

— Каких условиях? Что ты…

— Да, все верно, они говорили, что ты не знаешь об этом. Конечно это так и есть. — Чжао принялся грызть ноготь большого пальца. — Саймон, это все было обговорено. Это сделал твой дед, Ричард Юнг, еще в тридцатых годах. Он разместил все пятьдесят акций учредителей. Когда Том умрет или уйдет в отставку со своего поста, шесть его паев перейдут к тебе.

— Что?

— По условиям его завещания, шесть акций отойдут к тебе. Ты получишь контрольный пакет. Ты сможешь управлять Корпорацией. Или стереть ее с лица земли, если тебе этого захочется.

Саймон сидел молча. Он никак не мог воспринять то, что сказал ему Чжао.

— Я… я был вовлечен в это дело людьми, которых ты знаешь. Я работал на них и раньше. Они пожелали, чтобы я и на этот раз поработал на них.

— Они? Кто это «они»?

— Цю. И другие.

— Значит, ты лгал мне, когда утверждал, что не знаешь Цю?

— Да.

— Так почему теперь я должен тебе верить?

— Тебе лучше поверить мне, если ты хочешь когда-нибудь снова увидеть свою семью! И я скажу тебе еще кое-что, Саймон: следующим должен исчезнуть ты, если не будешь смотреть, кто у тебя за спиной. Это все уже устроено.

Наступило долгое молчание.

— Продолжай, — выговорил наконец Саймон.

— Они сказали мне, в чем будут заключаться мои обязанности. И я сначала поверил им.

— И что они сказали тебе, Роберт?

— Что я должен принудить тебя заключить сделку с Советским Коммунальным банком, заставив тебя поверить в то, что есть альтернативный проект опреснительного завода и что у тебя появились конкуренты.

— Тогда ты преуспел в этом. Продолжай.

— Я… я также должен был не спускать с тебя глаз. Передавать им все, что ты говоришь…

— Шпионить за мной, другими словами.

— Да, если хочешь! Боже мой, Саймон, мы можем отложить это все до другого раза. Но все, что важно сейчас, это твоя семья. Джинни…

— Вот как? А я подумал, что это тебе нужна моя помощь.

— Нужна, нужна. Совсем другие люди узнали о моей связи с Цю.

— Какие другие люди?

— Это не важно. Ты их не знаешь. Но это они узнали о завещании твоего деда. Это они предприняли попытку покушения на Тома в «Оушн-парк».

— Господи, но кто же они?

— Саймон, ты еще не понял? Полномочия Тома были продлены на десять лет Указом парламента. Когда ему исполнится шестьдесят пять, его акции не перейдут к тебе, потому что он не уйдет в отставку. Это означает, что, по условиям завещания, он будет владеть своими акциями, пока…

— Пока не умрет.

— Да!

— Но я все еще не понимаю, почему…

— Послушай. Эти… это другие люди. Они хотят получить контрольный пакет акций учредителей. Поэтому они и вынудили тебя подписать то условие, по которому ты передаешь им в залог все акции, которыми владеешь или будешь владеть в будущем.

— Ты хочешь сказать, что эти люди с самого начала знали, что произойдет?

— Конечно.

— Кредит, взрывы на заводе…

— Нет, взрывы — нет. Но кредит — да! Это все входило в их планы. И, — лицо Чжао внезапно приобрело уклончивое выражение, так как он избегал встречаться взглядом с Саймоном, — и нападение на твоего отца в «Оушн-парк» — тоже их рук дело. Сначала они собирались просто дождаться, когда Том уйдет в отставку, но потом, когда стало очевидно, что он этого не сделает, они вынуждены были начать действовать.

Снова наступила долгая пауза, во время которой Саймон взвешивал все услышанное.

— Почему ты рассказал мне все это, Роберт? — спросил он наконец.

Чжао принялся за ноготь на большом пальце другой руки. Несколько секунд он смотрел на Саймона поверх костяшек своих пальцев, словно взвешивая, как далеко он может позволить себе зайти.

— Я сказал, что мне нужна твоя помощь, — проговорил он наконец. — Время работает против меня, Саймон. Я уже не могу дольше тянуть.

— Объясни.

— Эти другие люди, о которых я говорил тебе, в своих планах предусмотрели роль и для меня. Когда Советский Коммунальный будет продавать акции учредителей, я должен буду выкупить их.

— Ты?

— Да. Я так называемый «фронтмен». Я работал на Тана, ты его знаешь, управляющего сингапурским филиалом Советского Коммунального. Я выкуплю акции у русских, но приобрету их как их представитель.

— У тебя есть такие деньги?

— Нет, но они мне и не понадобились бы. Деньги были бы готовы.

— Так зачем тебе все это?

— Они пообещали мне пост главы Корпорации.

— Понятно. Это здорово, Роберт. Поздравляю тебя! Так с чего же ты вдруг так сильно забеспокоился?

— Потому что в Пекине внесли изменения в свою схему.

— Не понял.

— Сначала Цю и его банда хотели только одного: уничтожить Советский Коммунальный банк.

— Они и тебе это сказали?

— Да, и это была правда. Сначала… Они собирались устроить взрыв на заводе, чтобы у тебя в этой суматохе и не возникали всякие бредовые идеи вернуть долг, потом они планировали устроить накладку с неплатежом, устроить подмену залоговых документов в банке и уничтожить банк.

— Ты говоришь «была правда». А что изменилось?

— Цю захотел получить твои акции. Для КНР.

— Что?! Но каким образом? Ведь документы были подделаны, и он знал это, он их и подделывал в первую очередь.

— Да. Ты устроил ему настоящую головную боль. Сначала Цю хотел, чтобы ты подписал настоящий комплект документов. Он сказал тебе, что подменит их, когда банк перечислит тебе деньги. Но ты оказался слишком умен, чтобы пойти на это, поэтому он должен был пойти на то, чтобы подсунуть тебе на подпись фальшивки вместе с Люком, и осуществить подмену уже после того, как банк получит твою половину документов контракта.

— Он и в самом деле сделал это?

— Да. Это едва не сорвалось, но это уже другая история.

— Так, теперь с этим неплатежом… Цю и это устроил? Этот пропущенный платеж на двадцать тысяч долларов?

— Конечно.

— И поэтому акции теперь должны быть проданы китайскому «фронтмену»…

— И я как раз тот «фронтмен», который должен их выкупить. Как представитель Китая.

— Роберт, ты представляешь интересы многих сторон. Слишком многих, я бы сказал.

— Ты прав. Я… я должен буду кого-то разочаровать.

— Так какое отношение имею ко всему этому я? И как это связано с моей семьей?

— Мы можем с тобой договориться. Ты и я.

— Мы можем?..

— Да. Ты возвращаешь кредит и выкупаешь свои акции. А я таким образом срываюсь с крючка.

— Да, я понял тебя. Но здесь есть две проблемы.

— Какие?

— Ну, во-первых, у меня нет таких денег. А во-вторых, я не понимаю, как это поможет мне вернуть мою семью.

— Это поможет. Они живы, Саймон. Они в Сычуани. Люди Цю держат их как заложников, чтобы ты вел себя, как им нужно. Боже мой, как только подумаю, что Джинни… — Он глубоко вздохнул. — Но это только временно. Они собираются и тебя присоединить к ним. Если хочешь, я могу заявить это публично. Я готов. Это заставит вмешаться в дело дипломатов.

— Пекин будет просто отрицать это.

— Нет. Если ты вернешь кредит, они поймут, что проиграли.

— Ладно. Давай вернемся к кредиту. Откуда я возьму деньги?

— Я могу достать их для тебя. — Чжао отвел глаза в сторону. — Я так думаю.

— Откуда?

— Половину дам я, половину Ни Сви-Кам.

— А, так тебе известно о Ни, да?

— Да. Не забывай, я ведь был человеком Цю.

— Похоже, это ты забыл об этом. Так чей ты человек теперь, Роберт?

— Свой собственный. Помоги мне, Саймон. Ради Бога, помоги!

Саймон задумался.

— Ни работает на Цю. С чего это он станет помогать мне?

— Он ведь не собственность Цю. Ни — свободный стрелок. И за прошедшие три года ты вел с ним достаточно дел: он может принять твою сторону, а не Цю.

Саймон вспомнил свой давнишний разговор с Цю. Ни — свободный стрелок, Цю именно так и выразился тогда.

— Я лечу повидаться с Ни, — сказал Саймон почти против своей воли.

— Вот и хорошо. Повидайся с ним. Скажи ему, что он сможет найти меня в «Шанжи-Ла». Где ты остановишься?

— Я не думал об этом. Где-нибудь, где меня не смогут вычислить. — Саймон помешкал. — Я могу попросить Ни спрятать меня.

— Это не очень хорошая мысль, Саймон. Цю и его банда знают, что ты вылетел на этом самолете. Они знают, что ты собираешься предпринять. Помни: теперь твоя очередь исчезнуть.

— Кстати, этого я тоже не понимаю. Почему бы им просто не пристрелить меня, и дело с концом?

— Подстраховка. Ты нужен им живой, в случае, если в следующие несколько месяцев что-нибудь пойдет не так. Они не доверяют мне. Пока они не получат в руки сертификаты акций, они не предпримут ничего такого, что потом нельзя будет повернуть вспять. Они не сделают никаких необратимых шагов.

Саймон искоса пронзительно посмотрел на Чжао.

— Хорошо. Я найду себе место, где можно будет укрыться в безопасности. Раз я смогу найти тебя, если ты мне срочно понадобишься, то нет никаких проблем.

В течение следующих нескольких минут Саймон молчал, и Чжао, посмотрев на него, увидел, что тот закрыл глаза. Лицо англичанина было покрыто потом.

— Эй…

— Что? — Саймон снова открыл глаза.

— Саймон… Они могут убить меня. Они способны сделать это.

— О какой стороне ты сейчас говоришь?

Чжао облизнул губы.

— Об обеих сторонах. Об обеих!

Двое мужчин замолчали. Когда на закате самолет приземлился в Шанжи, Саймон не стал тратить времени на слова прощания. Он смотрел вслед Чжао, пока тот не взял такси и не уехал, а потом повернулся и, войдя в здание терминала, подошел к телефону-автомату.

Гудки в трубке раздавались, как показалось ему, довольно долго, прежде чем кто-то наконец взял трубку. Затем наступила небольшая пауза, словно человек на другом конце провода не знал, что сказать. Саймон, будучи вконец измотанным, не заметил ничего необычного.

— Алло… алло?

— Кто это? — раздался в ответ тихий, хорошо поставленный женский голос.

— Саймон Юнг. Я звоню из аэропорта. Пожалуйста, могу ли я поговорить с господином Ни?

Снова долгое молчание в трубке. И наконец:

— Са-ай-мон! Как приятно снова слышать твой голос!

— Мод?

— Конечно.

— Мод, прости, что я беспокою тебя, но мне срочно надо поговорить с твоим братом. Мод? Алло, ты меня слышишь?

На этот раз молчание продлилось очень долго. Казалось, на том конце провода Мод зажала трубку рукой и советуется с кем-то, кто стоит рядом. Все это время Саймон, неспособный отмечать течение времени, блуждал мыслями где-то далеко.

— Саймон, дорогой, конечно, мы будем рады видеть тебя. Пожалуйста, приезжай прямо сейчас.

— Домой?

— Да… О, нет, подожди минутку. Саймон, дорогой, когда я говорю «домой», это значит в большой дом.

— Тот особняк недалеко от Ким-Сен-роуд?

— Да, да.

— Тогда продиктуй мне адрес. Его у меня нет.

— О’ке-ей! Так, записывай…

Под диктовку Мод Саймон записал адрес в записную книжку. До него слабо доходило, что ее голос звучит как-то приглушенно и издалека, и он не обратил на это внимания.

— Саймон…

— Да?

— Ты один?

Что-то в тоне, которым она задала этот вопрос, заставило его на мгновение насторожиться и подумать, не соврать ли. Доверяет ли он этим людям на самом деле? Они напрямую связаны с китайской спецслужбой, и если потрясти их хорошенько, то может оказаться, что они преданы интересам КНР. Как он может быть уверен…

— Я один.

Он ждал, что Мод попрощается с ним, но на том конце провода повесили трубку. Саймон вышел из кабины и отправился ловить такси.

В этот дождливый вечер улицы Сингапура были забиты транспортом. Чтобы добраться из аэропорта Шанжи до особняка Ни, потребовался почти час. Дом был погружен во тьму, кроме одного окна на первом этаже, в котором горел красный свет за опущенными шторами. Теплый влажный ветер раскачивал ветви деревьев, росших перед особняком, и это придавало местности мрачный и тревожный вид. Когда Саймон расплачивался с водителем, он заметил, что тот беспокойно поглядывает на дом, и понял, что бедняга мечтает поскорее убраться отсюда.

Саймон прошел по дорожке к дому, запоздало сожалея, что не захватил с собой зонтик. Струи дождя, проникая сквозь ветви, вымочили его насквозь, прежде чем он успел пройти полсотни шагов. Он взбежал по ступенькам на крыльцо и, к своему удивлению, обнаружил, что дверь приоткрыта.

— Сви-Кам?

Нет ответа.

Саймон толкнул дверь, и она открылась.

— Сви-Кам? — снова окликнул он. — Мод?

В прихожей стояла угнетающая тишина. Саймон помедлил, прежде чем шагнуть вперед. Ведь кто-то же должен услышать его? Правильно ли он понял адрес, который продиктовала ему Мод? Ведь он так устал…

— Са-ай-мон!..

Мягкий красивый голос послышался из дальней комнаты, расположенной за гостиной, в которой стоял семейный алтарь. Саймон двинулся вперед, задев коленом о стул. Появился тусклый свет, и он увидел желтую руку, державшую подсвечник.

— Мод? Это ты, Мод? — Он впился глазами в полумрак. Теперь загорелись два подсвечника, стоявшие на разных концах длинного стола.

Саймон вошел в зал, осторожно пробираясь среди множества предметов обстановки.

— Почему нет освещения?

— Обрыв на линии. Саймон, закрой, пожалуйста, входную дверь, и запри ее.

Он остановился. Мод стояла по другую сторону стола, посреди пламени двух шипящих свечей. Саймон не в первый раз заметил, как она хороша, особенно теперь, в желтоватом свете свечей. Сегодня она, казалось, олицетворяла все мягкое и женственное, что существует в этом мире, где главенствуют мужчины. Он вернулся к входной двери и закрыл ее. Когда он обернулся и лицо Мод еще раз вынырнуло из полумрака, он не мог не восхититься удивительной гладкостью ее кожи, ее прекрасными глазами, горящими, словно драгоценные камни, ее шелковыми черными волосами…

— Саймон! Я так рада! Подойди поближе, чтобы Мод могла тебя разглядеть.

Но, вместо того, чтобы подчиниться, он остановился, внезапно ощутив беспокойство. Мод была привлекательна, да, но он никогда раньше не думал, что она так очаровательна. И голос ее был совсем не таким, каким он его помнил. Сегодня он звучал не так хрипло, гораздо тоньше, почти слишком женственно. Что-то в ее голосе беспокоило Саймона — он был неестественным.

Она сказала, обрыв на линии. Но ведь в окне первого этажа горел свет… Саймон знал, что на стене у него за спиной находится выключатель. Он отвернулся от Мод и потянулся к нему.

— Стой, где стоишь, Саймон!

На этот раз было слишком хорошо слышно, что ее голос стал совсем другим. Он стал высоким, вибрирующим. Это был голос человека, наслаждавшегося своим превосходством.

Саймон медленно обернулся. Женщина по другую сторону стола выглядела абсолютно так же, кроме одной детали. В правой руке она держала пистолет. И дуло было направлено на него.

Саймон поднял руки и произнес:

— Мод?

Внезапно женщина изменилась и в другом смысле. Она театральным жестом тряхнула головой и сбросила парик. Показались черные волосы, коротко стриженные под мальчика.

— Точнее, Эрик.

Мальчик был изумительно красив, даже по очень высоким стандартам сингапурских трансвеститов. Кожа, макияж, фигура — все было так прекрасно, что он мог бы заставить многих настоящих женщин завидовать ему. И Саймон видел, что мальчик наслаждается своей ролью, словно понюшкой кокаина. Глаза его горели злобной радостью, которая читалась и в изгибе его прекрасно очерченных губ, теперь приоткрывшихся и обнаживших в победном оскале ряд ровных белоснежных зубов. Саймон потерял дар речи. Он не мог даже ни о чем подумать. Мальчик был женщиной. Это была Мод!

— Добрый вечер, Саймон Юнг, — произнес новый, но тем не менее знакомый голос.

Внезапно загорелся свет. Взгляд англичанина метнулся по комнате и остановился на человеке, стоявшем в дверном проеме. Он тоже держал в руке пистолет.

— Добрый вечер, Цю Цяньвэй.

Саймон не мог воспротивиться желанию еще раз взглянуть на трансвестита. Казалось, их впечатление друг от друга было взаимным. Мальчик облизнул губы, что могло быть воспринято, как приглашение.

— Мистер Юнг…

Саймон снова взглянул на Цю, который теперь держал револьвер в вытянутой руке, поддерживая ее на весу левой. Саймон смотрел на приближавшуюся к нему смерть и ощущал внутри лишь странную пустоту. Для него уже больше ничего не имело значения.

— Мистер Юнг, вы помните, я однажды рассказывал вам, как в Китае поступают с гомосексуалистами?

Сначала Саймон не понял, о чем это он. Цю, с выражением крайней злобы на лице, теперь медленно поворачивался от англичанина к трансвеститу. Саймон обнаружил, что снова против своей воли смотрит в глаза мальчику. Он увидел в них вспышку понимания, когда «Эрик» интуитивно догадался, что сейчас произойдет, и бросился к Красному Дракону. Зачем? Саймон не знал этого. Просить о пощаде? Бесполезная трата времени. Выразить свой протест против приближающейся смерти? Запомнить лицо своего убийцы, чтобы когда-нибудь перед лицом Неба призвать его к ответу?..

Внутри особняка эхом отдался жуткий грохот, и из ствола револьвера Цю сверкнуло пламя. Ударом пули Эрика отшвырнуло на стол. Оба подсвечника со звоном упали на пол и погасли, милосердно скрыв от света раздробленный затылок мальчика. Саймон шагнул к нему, зная, что все бесполезно и что он ничего не сможет сделать для очаровательной раздавленной бабочки, распростершейся на полу. Но, едва он двинулся к телу, как пара рук сзади схватила его. Ко рту ему поднесли тряпку, и Саймон успел ощутить жгучий, огненный вкус жидкости, которой она была пропитана. Затем он потерял сознание.

Саймону снилось, что он попал в кузнечный цех. За минуту температура вокруг него повысилась до почти невыносимой жары. В ноздри набилась пыль. Где-то рядом с ним работал гидравлический молот: бах, бах, бах! Он попытался выбраться из страшного места, но выхода не было. Он хотел сбросить с себя одежду, но она прилипла к телу. Бах, бах, бах!

Он проснулся. Но кузница оказалась у него внутри головы. Он застонал от боли. Вдоль всего тела словно разлилась тяжелая густая жидкость. Саймон попытался сесть, и ему стало очень плохо. Однако зрение прояснялось, хотя и очень медленно. Руки! Руки, держащие чашку у его подбородка. Руки, вытирающие его лицо влажной прохладной тряпкой. Затем он разглядел земляные стены, едва обрызганные серым светом утра, деревянные потолочные балки и несколько предметов убогой мебели.

Он поднял глаза и увидел знакомое лицо, улыбавшееся ему. Джинни!

— Саймон… о, мой любимый…

Боль у него в голове ослабла, превратившись в монотонный глухой шум. Он попытался улыбнуться, и это ему удалось.

— Привет.

Он лег на спину и уставился на стропила, пытаясь припомнить, что с ним произошло.

Кого-то застрелили. Это случилось в Сингапуре. Но сейчас он сам явно не в Сингапуре.

— Где это мы? — спросил он.

— В Чаяне.

— Чаян? Но это же твоя деревня. Это в… — мозг его работал медленно, — в Китае.

— Да.

Он уставился на свою жену, не веря услышанному.

— Как я попал в Китай?

— Тебя привез сюда Цю Цяньвэй.

— Цю. Он сказал!.. — Саймон отчаянно попытался вспомнить события последних дней. — Там было письмо. Ты написала его.

— Саймон, у меня не было выбора. Ты должен поверить мне. Он захватил детей. Я не могла противостоять ему, когда у него в руках оказались Мэт и Диана.

Наступила долгая пауза, пока Саймон усваивал услышанное. Потом он спросил:

— Где они? Дети…

— Здесь. В деревне. Они сейчас на работе.

Его мозг все еще блуждал в тумане.

— Но… письмо…

— У меня не было выбора, — просто повторила она. Она видела, что он все еще не может решить, верить ей или нет, и у нее сжалось сердце. — Я принесу тебе чаю, — сказала она. — Тебе надо отдохнуть какое-то время.

— Какое-то время? А потом…

Она помедлила, думая, как сказать ему об этом.

— А потом, Саймон, ты должен будешь работать. Как все мы.

Работать? Казалось, он впервые слышит это слово.

— А какая работа?

— В поле. — Увидев его усталую улыбку, она чуть не заплакала, такой детской была эта улыбка.

— Рис?

— Да, Саймон, рис.

Он долго молчал, глядя в потолок, словно ответы на терзавшие его вопросы были написаны на стропилах. Наконец он сказал:

— Теперь я знаю, чего они хотят.

— Чего они хотят? — Но он не ответил ей, и Джинни нежно потеребила его за руку. — Саймон. Пожалуйста, ответь мне. Чего они хотят? — Но он всего лишь повернул голову на подушке и посмотрел ей в глаза, позволив увидеть недоверие, стоявшее в их глубине, и у нее не осталось иного выбора, как через некоторое время оставить его в покое. Так они находились рядом и молча долгое время каждый был погружен в свои мысли, слишком страшные, чтобы высказывать их вслух, в то время как снаружи поднималось безжалостное солнце и разгоняло тени, скрывавшие до этих дней от глаз Саймона страну под названием «Китай».

 

Глава 23

От дома, стоявшего почти на самой верхней точке предгорья Девяти Драконов неподалеку от Ак-Тай-То-Янь, открывался бесподобный вид на провинцию Гуандун. Архитектура дома была необычна для гонконгских Новых территорий. Роберт Чжао привлек для проектирования модного шведского архитектора, который воздвиг постройку в виде угловатого искривленного комода с выдвинутыми ящиками; со стенами, сложенными из блоков песчаника и крышей, крытой серым шифером. Дом получился таким же крепким и практичным, как и его владелец. Даже внешне особняк чем-то напоминал своего хозяина.

До дома можно было добраться по узкой дорожке, выложенной камнем, которая в сезон дождей размокала, превращаясь в глинистую жижу, но мало кто пользовался этим путем. Прямо под нижней террасой располагалась впадина, в которой была устроена посадочная площадка для вертолета, и большинство гостей прибывало сюда по воздуху. Жители близлежащих деревень привыкли слышать рокот мотора «Белл-Джет Рейнджера», принадлежавшего Чжао и курсировавшего между домом и аэропортом Кай Так. По большей части местные жители старались держаться подальше от дома и его обитателей. Они знали, что любовница Чжао — Лай Вань практически никуда не выходит, но считали, что это никого не касается, кроме самого Чжао и, может быть, его жены. В сельских районах Новых территорий к богатым соседям относились с большой осторожностью.

Роберт Чжао стоял на верхней террасе, глядя на север, в сторону Китая. На горизонте возвышались лиловые очертания гор Гуандуна, макушки которых скрывались в клочьях облаков. Чжао закурил сигару и, опершись о перила, смотрел вдаль. С того места, где он стоял, дух захватывало и в прямом, и в переносном смысле, но очарование утра не волновало Чжао.

Шум двигателя донесся из синевы неба, заставив его повернуть голову и посмотреть вверх. Рельеф местности имел такую особенность, что обычно бывало невозможно услышать вертолет, пока машина огибала гору Тай-Мо и только потом оказывалась в километре от дома. Но в это воскресное утро пилот заложил широкий вираж в направлении Фань-Лина, прежде чем повернуть вертолет и по пологой дуге с плавным снижением подойти к посадочной площадке. Чжао помахал ему рукой.

Дверь со стороны пассажирского сиденья открылась, и на землю выбрался побледневший китаец с кейсом в руке. Он щурился на ярком солнечном свете, ослепленный после полумрака в кабине вертолета с тонированными стеклами. Наконец он заметил Чжао и улыбнулся.

— Поднимайтесь. Лестница справа от вас.

Его гость был высокого роста, но слегка сутулился, словно стесняясь. Он осмотрелся вокруг и заметил бетонную лестницу с пологими ступенями, поднимавшуюся к дому. Гость был одет в костюм с галстуком и поднимался медленно, очевидно страдая от жары. Когда он оказался на верхней террасе, Чжао направился к нему, улыбаясь и на ходу протягивая руку.

— Давненько мы с вами не виделись, мистер Тан, — сказал хозяин на кантонском диалекте.

— Не так уж давно. — Тан осторожно пожал протянутую ему руку, словно боясь недосчитаться пальцев. — Сделка с Тайбэйским комплексом отдыха, насколько я помню.

— Вы правы, именно тогда это и было. Пойдемте внутрь, там попрохладнее.

Тан с завистью посмотрел на одежду, которая была на Чжао — простую хлопковую белую рубашку с короткими рукавами, белые брюки яхтсмена и веревочные сандалии. Как раз тот вид одежды, что помощники продавцов покупают, чтобы быть похожими на миллионеров, а миллионеры — потому, что им в ней удобно и она им нравится. Тан был банкиром. Даже по воскресеньям он был обречен носить серый костюм.

Когда двое мужчин входили в дом, «Белл-Джет Рейнджер» взлетел и, описав над домом круг, взял курс на Гонконг. Чжао положил руку на плечо Тана и посмотрел вслед вертолету.

— Скоро он будет здесь.

— Значит, члена магистрата Ку еще нет здесь?

— Еще нет. Я хотел перекинуться с вами парой слов с глазу на глаз, пока он не прибыл.

— Это означает, что из-за меня вашему пилоту пришлось сделать лишний рейс. Мне неловко.

— Не из-за чего смущаться. Тут простая случайность, мистер Тан. — Чжао усадил гостя в кресло в совершенно скандинавском стиле, которое ему показалось подходящим для банкира. — Могу я предложить вам чаю? Я, вообще-то, собирался выпить пива.

Банкир достал платок и вытер лоб.

— Спасибо, немного пива было бы просто превосходно.

Пока Чжао звонил в колокольчик и отдавал распоряжение бою, Тан нервно оглядывался вокруг. Он не привык к домам, стены которых состояли большей частью из стекла. Даже несмотря на то, что венецианские жалюзи были опущены, Тан чувствовал себя выставленным на всеобщее обозрение. Комната занимала по вертикали больше одного этажа. Из центра поднималась лестница с перилами из полированного дерева, покрытая черной ковровой дорожкой. Чжао заметил, что гость смотрит на лестницу, и спросил:

— Вам нравится мой выбор дерева?

— О да. Очень необычная структура древесины.

— Это ироко. Из Западной Африки. Теперь я использую его при отделке всех моих судов. Архитектор никогда не видел его прежде, и был весьма впечатлен.

Принесли пиво в двух запотевших серебряных кружках с крышками. Чжао отпил сразу половину содержимого своей кружки, в то время как Тан прихлебывал не торопясь, обшаривая взглядом все окружающее.

— У вас чудесно, мистер Чжао, — сказал он.

— Спасибо. Я нахожу этот дом удобным для того, чтобы принять сразу нескольких друзей вне города, в тишине и покое. Это так редко выпадает в наши дни.

— Да. — Тан был в напряжении, и Чжао решил, что гость раздумывает по поводу отсутствия хозяйки дома.

— Я веду тихую жизнь, мистер Тан. Сейчас моя жена проводит большую часть времени в Париже. Ох, эти женщины, да?

— Да уж…

— Возможно, там, куда вы едете, на вашу долю выпадет больше мира и спокойствия, мистер Тан?

Банкир помедлил: он не был готов к тому, что разговор перейдет на деловые рельсы в самом начале встречи.

— Возможно.

Чжао пересел и оказался напротив него, поставив свою кружку на стол из черного дерева. Мгновение он помолчал, потом, к удивлению Тана, заговорил на английском:

— Наши общие друзья проделали огромную работу, не правда ли?

— О да, очень большую работу!

— Итак… — Голос Чжао понизился до шепота. — Итак, теперь у вас есть кое-что для меня, как мне кажется?

Банкир помешкал секунду, перед тем как опустить руку и поднять с пола свой кейс. Пока Чжао наблюдал, как он возится с комбинацией цифрового замка, он не мог контролировать выражение своего лица. Оно должно было бы свидетельствовать о разрешении множества проблем, но это было не так. Сейчас по лицу можно было прочесть только признаки страха.

Тан открыл кейс и достал листок плотной бумаги, который положил на самую Середину стола. Чжао не мог оторвать от него глаз, но не стал брать в руки этот листок. Когда он наконец заговорил, его слова показались совсем не к месту:

— Это путешествие, мистер Тан… надеюсь, оно было приятным?

Тан не ответил. Чжао поднял глаза и увидел, что банкир тоже не может оторвать глаз от листка белой бумаги.

— Мистер Тан?

— А? — Банкир, вздрогнув, пришел в себя.

— Путешествие… — мягко повторил Чжао. — Оно было приятным?

— Ах, да. Благодарю вас. — Улыбка Чжао оставалась совершенно такой же, но на лице Тана появилось виноватое выражение. Ему показалось, что хозяин деликатно дал ему понять о необходимости соблюдения условностей, правил приличия, тонкостей ритуалов для деловой беседы. Тан не соблюл их, но он не знал, что Чжао большей частью испытывает самого себя.

— Надеюсь, ваше дальнейшее путешествие… для него все подготовлено?

Голос Чжао был приветливым и радушным, но сам он еле держался.

— Да. Я лечу в Пекин сегодня после обеда.

— Я еще не поздравил вас, мистер Тан. Стать заместителем директора Народного банка Китая — это большая честь.

— Да, да.

— Вы никогда не задумывались о том, что может случиться с вами в будущем? Я думаю, я бы иногда задумывался… Если бы я был на вашем месте.

— Нет. — Тан снял очки и начал протирать их носовым платком. — Рука Москвы не дотянется до Пекина, мистер Чжао. И я не собираюсь когда-либо выезжать за пределы Китая.

— Ваши бывшие хозяева очень рассердятся на вас, мистер Тан. — Голос Чжао выдавал его беспокойство, словно хозяин размышлял вслух. — Чертовски рассердятся.

— Да. — Лицо Тана выдало его: гость испытал тихое удовлетворение при этой мысли. — Будем надеяться на это.

— И это не беспокоит вас?

— Нет.

— Вы храбрый человек.

— Нет. Я патриот.

Чжао пронзительно посмотрел на него, но и без того было ясно, что банкир говорит искренне. Его лицо было спокойным и суровым, а в глазах не было и тени улыбки. Чжао внезапно ощутил себя сбившимся с пути, и ему потребовалось время на то, чтобы сориентироваться.

— Я понимаю, — сказал он наконец, и только после этого протянул руку к листку бумаги.

Листок был сложен вчетверо. Чжао осторожно развернул его и разгладил на столе поверхность, слегка потертую от времени. Бумага была не совсем белой, как он заметил, цветом она напоминала лучшее ванильное мороженое. На ней четко выступали черные буквы. Инстинктивно Чжао провел пальцами по правому нижнему углу листа, где была на шнурочке прикреплена печать.

— Настоящий воск, — пробормотал он. — Чудесно, чудесно.

— Я думаю, вы никогда раньше не видели такой сертификат акций?

— Никогда. — Чжао начал громко читать текст. Говоря языком законников, он использовал свое время. — Тихоокеанская и Кантонская банковская корпорация. Акции учредителей. Сим заверяется… — Его голос стих, но он продолжал читать до самого конца, прежде чем позволить документу выскользнуть из рук обратно на стол.

— Невероятно, — выдохнул он.

— Да. Цена этого сертификата на открытом рынке, по самым осторожным оценкам, составляет сто миллионов фунтов стерлингов.

Чжао прикрыл глаза и откинулся в кресле, забывшись в мыслях о своем собственном невеселом положении.

Подойти так близко к успеху и быть… — он снова выпрямился, чтобы видеть сертификат, — быть стертым с лица земли, и все это стоит…

— Сто миллионов, — выдохнул он. — Но на закрытом рынке гораздо, гораздо больше.

— Определенно больше. Пожалуйста, мне потребуются заверенные экземпляры всей документации, включая протокол решения суда. Для Пекина.

Чжао встряхнулся, стараясь прийти в себя.

— Член магистрата Ку привезет ваши экземпляры с собой. Я попросил его лично заверить каждый из них.

— Да, так будет лучше всего. Все должно быть сделано так, чтобы при продаже сертификатов не возникали никакие затруднения.

— Вы правы. Если Ку заверит бумаги и сразу засвидетельствует передачу акций в мое распоряжение, то покупателям не к чему будет придраться. Кстати, мистер Тан, мне как-то не довелось прочесть решение суда. Есть в нем что-нибудь необычное, что-нибудь, что могло бы заставить усомниться в его окончательности?

— Ничего. Там просто называется сумма долга и процентов, и констатируется факт, что в отпущенное судом время должник ничего не предпринял. Дальше приводится формальное заключение суда. И, разумеется, там есть приговор, гласящий, что акции переходят в собственность банка, а также решение, принуждающее Корпорацию передать сертификат Советскому Коммунальному банку.

— С получением сертификата у Корпорации не было никаких проблем?

— Не совсем. Правда, управляющий реестром Корпорации тянул до последнего дня того срока, что был отпущен судом, но, когда этот день настал, он передал сертификат моему заместителю мистеру Го, безо всяких препон.

— Превосходно.

— Нр мне все-таки не совсем нравится решение суда. Решение суда по поводу невозврата кредита всегда может быть аннулировано.

— Только если должник выплачивает долг, мистер Тан, тогда оно может быть аннулировано. Но не тогда, когда должник исчезает. Юнг испарился несколько месяцев назад, и о нем нет никаких известий.

— Да, это было странное происшествие. Как вы думаете, что с ним случилось?

— Может быть, самоубийство…

— Возможно. Но такое объяснение не делает яснее проблему с исчезновением всей его семьи. Некоторые говорят, что они погибли в авиакатастрофе, но о таких случаях не было сообщений.

— Не было.

— Однако, так или иначе, мистер Чжао, для Юнга уже поздно что-либо предпринимать. По закону никто не может выплатить вместо него долг, даже если бы у него и было чем. Велись разговоры о том, что Корпорация может прийти Юнгу на помощь, но мы ясно дали понять, что будем иметь дело только с нашим первоначальным акцептором. Поскольку компанией-должником распоряжался единолично Юнг, то на этом все и закончилось. Эта компания была ликвидирована по нашей просьбе. Мы решили, что для начала лучше выполнить формальности с юридической стороны, прежде чем мы вступим во владение акциями учредителей.

— У этой компании было что-либо ценное, какие-нибудь активы?

— Там не было ничего, кроме офисного кресла и пишущей машинки.

— Прекрасно. Значит, акции явились для вас единственным средством возмещения ущерба. Никто даже гипотетически не сможет порицать вас, если вы их продадите.

Тан вздохнул.

— Банк уже получил предложения. Ничего официального, как вы понимаете, пока только намеки. Некоторые из цифр гуляли по Сингапуру…

— Соблазнительные?

Тан энергично покачал головой.

— В конечном итоге нет. Акции принадлежат Китайской Народной Республике. — В его глазах блеснула нехарактерная для него искорка юмора. — Как и деньги, на которые они теперь покупаются. У вас есть чек, я полагаю?

— Да, он готов. Конечно, член магистрата Ку захочет, чтобы процедура прошла по всем правилам, перед тем как он засвидетельствует документ трансфера.

— Нет проблем. — Тан пожал плечами. — У меня есть с собой удостоверение, в котором говорится, что я управляющий сингапурским филиалом Советского Коммунального банка. Заверенная копия решения суда гласит, что банк предоставил кредит, за который получены в качестве залога акции учредителей. По меморандуму и Учредительному договору Советского Коммунального банка мне предоставлены полномочия продать эти акции, получить деньги и оформить договор-трансфер от лица банка.

Ку предстоит пронаблюдать, как вы предьявите заверенный банковский чек на сумму в сто пятнадцать миллионов фунтов стерлингов, что приблизительно равно сумме кредита с набежавшими процентами, и передадите его мне как официальному представителю банка, имеющему право принятия решений, а также право подписи. В обмен на это я передам вам должным образом оформленный трансфер на эти акции и этот сертификат, лежащий на столе. Таким образом вы законно приобретете эти акции, и ваше право на них станет неоспоримо.

— Даже несмотря на то, что управляющий сингапурским филиалом СКБ почти сразу же после этого скроется и ни цента из этих денег не попадет в банк?

— Это не имеет значения. Важно то, что деньги были уплачены официальному представителю банка, действовавшему в рамках своих полномочий. Ничто из того, что может произойти после, не поколеблет ваше положение в обществе, которое и без того весомо.

— Почему вы это говорите?

— Потому что вы — респектабельный бизнесмен, не занимающийся политикой. Я думаю, в первую очередь поэтому наши руководители и приняли решение привлечь вас к этому делу.

— Да, конечно. — Чжао улыбнулся. — Между прочим, что вы сделаете с этим банковским чеком?

— Что я с ним сделаю? — Тан пребывал в очевидном недоумении. — Конечно отвезу его в Пекин, туда, откуда и пришли деньги.

— Я не об этом. Я просто подумал, что, может быть, вы поместите его в рамку и повесите на стене вашего нового кабинета?

— А. Понятно. — Тан не улыбнулся. — Интересная мысль, мистер Чжао.

— Но похоже, что она вас не привлекла. — Чжао сделал глубокий вдох. Теперь ему предстояло сделать то, что он оттягивал до последней возможности. — Мистер Тан, — начал он, — а что с сертификатом?

— Простите?

— Мне было велено хранить его здесь, но я опасаюсь… Может быть, вы отвезете его в Пекин, пока он не потребуется? Для большей сохранности?

Чжао на мгновение зажмурил глаза, пугаясь самой мысли о том, что Тан вдруг согласится с его предложением.

— Но я не получал такого распоряжения, мистер Чжао, — сказал банкир. — Я думаю, что, оставшись здесь, сертификат будет в достаточной безопасности?

Чжао открыл глаза.

— Да, наверное.

— Кроме того, когда вы будете оформлять трансфер на имя компании, которую мы выберем, он вам понадобится здесь. Руководство в Пекине все еще не решило, как лучше использовать эти акции. Пока не будет принято окончательное решение, вы должны будете хранить их у себя, чтобы в нужный момент предъявить их для оформления всех документов.

— Верно. А я и не подумал об этом. — Чжао пришлось долго ждать, чтобы стук его сердца вернулся в свой обычный ритм. Борисенко заверил его, что это необходимо сделать, чтобы попытаться вернуть себе доверие Пекина, что это-де сработает. Но… Вдруг это не сработало бы? Тогда Чжао должен был немедленно убить Тана, а ему не нравилась такая перспектива.

Наконец он слегка хлопнул себя по коленям и встал.

— Мистер Тан, по-моему, я слышу вертолет. Давайте выйдем и встретим члена магистрата Ку? — Он посмотрел на часы. — А потом вы сможете продолжить свой путь дальше.

— Да. Я не смею пропустить сегодняшний рейс на Пекин. Я хотел бы быть в Пекине до того, как мое отсутствие в Сингапуре будет замечено.

Чжао едва сдержался, чтобы не сказать: «Прежде чем будет замечено отсутствие паев». Но он сдержался. Вместо этого, когда оба они выходили на террасу через раздвигающиеся стеклянные двери, он дал выход своему неподдельному удивлению.

— Что привело вас к такому решению, мистер Тан?

— К какому решению?

— Перейти на нашу сторону.

Тан поднял лицо к солнечному свету, улыбнулся и секунду подумал.

— Это трудный вопрос, — сказал он наконец. — Человек, которому я подчинялся, — Борисенко… ему было очень трудно угодить. Иногда он давал понять это ясно, очень ясно. И были случаи, — он оборвал фразу, с гримасой вспомнив мерзкую сцену в борделе, — были случаи, когда он вел себя не так, как должен вести себя человек, считающий себя цивилизованным.

Чжао, у которого были и свои собственные воспоминания на эту тему, хмыкнул.

— Так или иначе, я поздравляю вас с верным выбором момента для вашего решения.

— Почему так?

— Потому что, если бы вы не приняли решение присоединиться к нам еще до того, как залоговые документы на кредит пришли к вам в банк, кто-то другой мог просмотреть их и поднять тревогу.

— A-а, я понял, что вы имеете в виду. Но я должен сказать вам, мистер Чжао, что, когда документы пришли в мой офис, я все еще не пришел к окончательному решению. Я все еще колебался, на чью сторону мне стать.

Чжао очень медленно повернулся и оказался лицом к лицу с Таном.

— Что?

— Я проверял эти бумаги очень долго, не одну ночь. И знаете что, мистер Чжао? Я просмотрел все официальные справочники, но я не мог найти в Гонконге члена магистрата по имени Люк Сен-Кай. Я просто не мог его найти.

— И вы ничего не сказали?

— Да. Я ничего не сказал.

— Вы совсем меня запутали.

— Неужели это так трудно понять? — Тан пожал плечами. — Чем больше я размышлял, тем яснее понимал, что этот план должен сработать. Это было примерно тогда, когда вы вступили со мной в контакт и помогли мне принять окончательное решение. Но, конечно, к тому времени ваши коллеги из подразделения «Маджонг» уже произвели необходимую подмену документов без моей помощи.

Наступило долгое молчание. Наконец Чжао спросил:

— Скажите мне, мистер Тан, что вы сейчас чувствуете, когда возвращаетесь домой к нашим друзьям после стольких лет?

Гость ответил не сразу. Чжао посмотрел банкиру в лицо и увидел, что тот глядит на далекие лиловые очертания гор Гуандуна с выражением, сильно смахивающим на религиозный экстаз.

— Это неописуемо, — выдохнул Тан.

 

Глава 24

В Чаяне наступила уборочная страда. Стебли риса налились, пожелтели и начали клониться к земле. За очень небольшой промежуток времени надо было выполнить огромную работу. Если человек хочет есть, он должен заработать свой рис.

Саймон Юнг согнулся вдвое, срезая нежные стебли тонким серпом, взмахивая им справа налево ритмичными движениями, которые за последнее время въелись в его плоть и кровь. Он часто выпрямлялся, чтобы смахнуть пот со лба. Он поднимал свою остроконечную соломенную шляпу и обеими руками скреб голову, чтобы кожа ее дышала. Спина ныла не переставая, а руки загрубели и потемнели от солнца, но Саймон уже перешел своеобразный порог боли. Он понял это нынешним утром, глядя, как вдоль цепочки крестьян, стоящих по колено в грязной воде, идет носильщик. Вместо того чтобы испытать облегчение, Саймон почувствовал в тот момент недовольство по поводу того, что придется оторваться от работы. Он с трудом поверил в это, но спустя мгновение понял, что это было очень важное новое ощущение. Оно означало, что он сможет выжить здесь — по крайней мере, протянуть какое-то время.

Он оторвался от работы и, подняв глаза, увидел, что носильщиком был Мэт, его сын.

— Привет.

— Привет, па. Ты что, хочешь завоевать кубок?

— Конечно.

Они устало улыбнулись друг другу.

— Тебе сразу надо идти? — спросил Саймон, вытянув ноющие руки.

— Я могу немного передохнуть. Ты сегодня в цепочке последний. — Мальчик со стоном облегчения снял с плеч длинное коромысло. — О-о! Мои плечи…

Саймон фыркнул.

— Пройдет.

— Да. — Мэт помешкал в нерешительности. Он хотел что-то сказать, но стеснялся.

— Послушай, па, прости меня за тот вечер.

— Забудь об этом. Теперь не имеет особого значения, хочешь ты поступать в Кембридж или нет. — Саймон усталым взмахом руки обвел окружающие рисовые поля.

— Я не это имел в виду. Ты знаешь, я хотел попросить прощения за то, что я говорил о твоей работе, о тебе. Я не должен был так говорить. И я прошу прощения.

— Не за что. — Саймон улыбнулся, вспомнив, как Мэт взорвался тем вечером. — Ты просто хочешь найти себе что-нибудь свое. Как и все другие дети, когда они вырастают. Как и я сам.

— Ты?

— Да, конечно. Я не хотел работать на дядю Дэвида.

— Ты не хотел?

— Нет.

— А я всегда думал, что ты мечтал стать бизнесменом с того времени, когда тебе исполнился год.

Саймон снял шляпу и поскреб голову.

— Ладно, сейчас нет смысла говорить об этом. Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз. А теперь пора снова за работу.

Мэт осмотрелся вокруг, чтобы удостовериться, что их никто не может подслушать.

— Па, — тихо спросил он, — что с побегом? Есть какие-нибудь новости?

Саймон покачал головой.

— Нет. Мы должны ждать, пока не представится подходящий момент, потому что второго шанса у нас не будет. А сейчас давай за работу, пока они ничего не заподозрили.

Но, когда Мэт снова взвалил себе на плечи длинное коромысло, случилось нечто непредвиденное. В сыром воздухе раздался долгий пронзительный крик. Все бросили работу. Саймон увидел, что со всех концов поля крестьяне бегут к дренажной канаве, проходившей у самой деревни. И он сам, и Мэт оказались там через несколько секунд.

— Боже мой!.. — выдохнул Мэт.

На земле лежал Цю Цяньвэй, одна его брючина промокла от крови. Лицо его стало белым, казалось, он едва в сознании.

— Что произошло? — спросил Саймон ближайшего к нему крестьянина.

— Буйвол тянул телегу. Кадровый работник споткнулся и угодил между телегой и стеной.

Несколько крестьян уже тащили импровизированные носилки из мешков, привязанных к бамбуковым палкам. Когда они не слишком деликатно переносили Цю на ложе, он застонал и потерял сознание.

Мэт толкнул отца локтем:

— Куда они понесут его?

— Наверное, домой.

— Мы пойдем с ними?

Саймон помедлил.

— Нет, — сказал он наконец. — Не стоит. Продолжай вести себя так, как будто ничего не случилось. Крестьяне сами разберутся с этим. Это их проблема, не наша.

Но, когда крестьяне понесли Цю прочь, он несколько мгновений стоял, глядя им вслед — шляпа защищала его глаза от света солнца, а мозг взвешивал и прикидывал план.

Наступил вечер. По мере того как сумерки сгущались, в долине становилось все прохладнее. Саймон медленно брел домой с Мэтом. Они почти не разговаривали, наслаждаясь окружающей природой и резкими ароматами сумерек. Среди рисовых стеблей начал клубиться туман, смягчая унылый безжизненный пейзаж. Когда группы крестьян обгоняли двух иностранцев, некоторые из них вежливо улыбались, получая в ответ такие же улыбки. В деревне не бывает хорошего времени суток, но из всех плохих — вечера были самыми лучшими.

Таков был Чаян: жизнь в нем означала работу, а работа была жизнью.

Крестьяне вставали вместе с солнцем, отправлялись в поля, возвращались на пару часов домой поесть и снова уходили, а поспевали домой, когда уже темнело. Даже женщины во время уборки урожая работали в поле, помогая жать рис. Это была тяжелая работа, от которой спина разламывалась. Потом рис надо было связать в снопы и высушить, прежде чем обмолотить, провеять и прошелушить. И со всем этим полагалось успевать до следующего урожая, когда весь процесс вновь повторялся сначала. Зимы в этих краях были короткими, с редкими заморозками и обилием дождей.

Джинни, как всегда, вышла встречать Мэта и Саймона к краю поля. Она оказалась самой слабой из Юнгов и присматривала за домом и детьми, слишком маленькими, чтобы работать. Еще на ней была кухня.

Она взяла Саймона под руку, и они направились к дому.

— Устал?

— Да.

— Ты голоден?

— М-мм.

Она подняла голову и увидела, что муж смотрит на нее с нежностью, но в то же время испытующе. Она знала, что он все еще не пришел к окончательному мнению о ней. Ну что ж, сказала она себе грустно, тут уж она ничего не может поделать, ей остается только ждать и надеяться.

Саймон вошел в комнату и швырнул свою шляпу на стол. Он не хотел расслабляться. Как только он садился за стол, он бывал готов упасть и уснуть, но ему еще многое надо было сделать до ночи. Кроме того, ему хотелось взглянуть, что там с Цю.

У внешней двери в стене, отделявшей старую часть дома от новой, собрались люди. Немного поодаль от всех стоял Минчао, заложив руки за спину. Саймон подошел к нему и тронул парня за руку. Минчао вздрогнул, посмотрел испуганно вверх и улыбнулся.

— А, шурин Саймон… ты вернулся.

— Да.

— Поздно сегодня, а?

— Очень много работы, Минчао. Скоро «желтое и зеленое расстанутся» и начнется межсезонье. Тогда я смогу отдохнуть.

— Но тебе и сейчас надо передохнуть. Ты очень много работаешь.

Саймон улыбнулся ему с неподдельной симпатией. Он никогда не встречал китайца с таким добрым сердцем, способного открыть свою душу незнакомцу, да так быстро и полностью. Минчао недавно исполнилось тридцать, и он был очень маленького роста, даже по китайским меркам. Одежду его составляли потрепанные серые брюки, доходившие ему до середины икр, белая безрукавка и белая рубашка. На переносице у него сидели круглые очки в черной оправе, слишком слабые для его плохого зрения. Он ухмыльнулся Саймону в ответ.

— Пришел «босоногий врач». Жена кадрового работника вызвала ее по рации. Удачно, а?

Саймон отметил эту новую информацию: оказывается, у Цю есть рация! Он ничем не выдавал своего удивления, но внутренне затрепетал от возбуждения.

— Конечно, — пробормотал он, — в деревне ведь нет доктора…

— Нет, нет. — Минчао улыбнулся. — Ни доктора, ни шапок-бутылок.

— Шапок-бутылок?

Минчао поднял руки над головой и обрисовал силуэт высокого головного убора.

— Шапки-бутылки — это полиция.

— А-а.

— Нет ни доктора, ни полиции. — Минчао снова ухмыльнулся, и Саймон понял, что пытался сказать его зять: в чем-то тебе повезло, а в чем-то не очень.

— Что думает доктор? — спросил он.

Минчао ткнул большим пальцам в сторону двери:

— Иди, взгляни.

— Спасибо. — Саймон понизил голос. — Минчао, тебе удалось достать то, о чем я просил?

Лицо Минчао потемнело.

— Да-да, — прошептал он. — Я достал это. Но давай поговорим попозже, когда все разойдутся.

Саймон кивнул и осторожно проложил себе путь среди собравшихся у двери. Он увидел Цю, лежащего на полу под одеялом. Под голову китайца была подложена подушка. Цю был мертвенно бледен, но, по крайней мере, он был в сознании.

В изголовье у супруга на корточках сидела Цинцин с выражением смирения на лице. Доктор присела рядом с пациентом, крепко держа его правой рукой за левое запястье. Саймон был удивлен. Он много слышал о «босоногих врачах», но не видел ни одного из них прежде. Тихим, но уверенным голосом девушка — почти подросток задавала Цю вопросы:

— Как у вас было со здоровьем до этого случая? Вы много потеете?

— Не очень.

— Вы боитесь холода? Сворачиваетесь клубком, когда спите?

Цю покачал головой.

— У вас поверхностный пульс слабого наполнения, это определенно. Ваше здоровье не в порядке, и это не имеет отношения к ране.

Цю слабо улыбнулся.

— Может быть.

— Я зашила рану, но этого недостаточно. Необходимо восстановить равновесие. Ваше ци явно не в порядке. То же самое и с кровью. То же самое и с шэнь. В данный момент я не думаю, что иглоукалывание может вам помочь. Вам надо сначала восстановиться. Я назначаю вам лечение травами.

Она встала и обернулась. И тут, впервые увидев Саймона, она застыла с раскрытым ртом. Когда он улыбнулся ей, она вспыхнула и отвернулась, избегая смотреть на него.

— Есть ли в деревне плантация трав? — спросила она, стараясь скрыть свое смущение за излишней резкостью, с которой задала вопрос.

— Есть. — Это ответила Кайхуэй.

— Вы выращиваете Глазное Яблоко Дракона?

— Что? — выражение лица Кайхуэй было абсолютно бесстрастным.

— Лунан?

Кайхуэй пожала плечами. Девушка надула губы и неохотно полезла в свою брезентовую сумку. Она порылась в ней несколько секунд и достала толстую книгу, изданную Новым Медицинским институтом Цзянсу. Книга называлась «Энциклопедия традиционной китайской фармакологии». Кайхуэй заглядывала ей через плечо, пока доктор перелистывала страницы в поисках травы, о которой говорила. Это заняло довольно много времени. В книге было пять тысяч главок, и стало очевидно, что знакомство девушки с текстом довольно поверхностно.

— Вот. — Она ткнула пальцем в фотографию. — У вас есть эта трава?

Лицо Кайхуэй сразу просветлело.

— A-а, да, много!

— Тогда вы должны заваривать в кипятке эту траву и еще другую, которую я вам дам, и давать этот настой больному.

Кайхуэй сделала шаг назад и ткнула пальцем в Цинцин:

— Это она будет настаивать травы. Он не мой муж.

Цинцин вздрогнула, но с готовностью закивала, радуясь возможности помочь мужу.

— Хорошо, — сказала доктор. — Мне пора. Вы… — Она подозвала Цинцин поближе. — Подойдите, пожалуйста, сюда, я расскажу вам, как делать настой и как применять другие травы. Я покажу и как перевязывать рану.

Саймон посторонился, дав Кайхуэй пройти. Она натянуто улыбнулась и норовисто тряхнула головой, словно говоря, что у нее нет времени для семьи Цю.

— Пойдем есть, — сказала она. — Дети дома?

Будто в ответ на ее вопрос, где-то рядом прозвучал голос Дианы, что-то говорившей своему брату.

— Знаешь, па, — сказала дочь, как только они вошли, — я поймала рыбу! На рисовом поле.

Работа Дианы заключалась в том, чтобы провеивать и шелушить рис, готовя его к отправке на склад, под пристальным присмотром нормировщика. Ее рабочие смены были длинными, но между ними случались немалые перерывы, и Диана проводила большую часть своего свободного времени, исследуя окрестности поселка.

— Ну и где она? — спросил Саймон.

— Она отдала рыбу семье товарища Вана, — ответил за нее Мэт нарочито противным голосом.

— Ой, ну брось ты, Бобовый Росток! Им так трудно приходится с тех пор, как мистер Ван заболел…

Саймон обнял свою дочь, с наслаждением вдыхая запах свежей рисовой соломы и люцерны, исходивший от ее волос. — Ты хорошо сделала, Диана. Устала?

— Да, устала. — Она опустилась на ближайший стул и, нагнувшись, принялась растирать ноги. — Ой, я совсем забыла!

Она сунула руки в свою плетеную корзину и позвала:

— Тетя Кайхуэй…

Кайхуэй высунулась из кухни.

— Смотри, — сказала Диана. — Я принесла это тебе… Диана протянула своей тетке несколько корешков лотоса. — Из пруда, — пояснила она и без того очевидную вещь.

Кайхуэй исчезла в кухне и через мгновение появилась с маленькой бутылочкой в руках, которую протянула Диане. При этом она передразнила свою племянницу: «Я принесла это тебе»…

— О, китайский лимонад!

Это был редкий подарок в деревне — самодельный напиток.

— Спасибо, тетя.

Диана сделала глоток из бутылочки и протянула ее отцу, подсевшему к ней. Саймон глотнул теплой, вязкой жидкости и состроил довольную гримасу. Диана улыбнулась и взяла его за руку.

— Они встретились сегодня утром, — прошептала она. — Я их видела.

— Кто встретился?

— Счастливая парочка — Минчао и Чжаоди. Они поднимались к «большому дяде». Ты знаешь, па, к этой гробнице? Они возложили цветы и, я думаю, помолились вместе. Это было очень трогательно.

— И ты их видела?

— Да. Я услышала, что Минчао встает очень рано поутру, и проследила за ним. Я поступила неправильно?

— Да, в какой-то мере.

— О, па!..

— Ладно, забудь об этом. Слушай… — Он стиснул ей руку и огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что никто их не подслушивает. — Нам немного улыбнулось счастье: Цю сегодня покалечился.

— Что с ним?

— Этим утром ему поранило ногу телегой. Врач зашил рану, но Цю плохо выглядит. Истощение, насколько я могу судить. Он болен, свадьба завтра. Минчао сумел достать карту. Так что сегодня вечером, Диана… Это должно произойти сегодня вечером.

— О! Но я думала, что ты шутил, когда говорил, что мы должны бежать отсюда. Я думала…

— Разве я стал бы шутить такими вещами? — Его голос стал резким. — Ты что думаешь, я собираюсь оставаться здесь до конца своих дней? Позови Мэта и маму — мы встретимся в спальне.

Через несколько минут все Юнги собрались в их общей комнате. Саймон не стал тратить время на ненужные вступления.

— Мы уходим. Сегодня вечером. — Глядя на их озадаченные лица, он сказал очень спокойно. — Вы должны сделать выбор.

— Выбор?

— Да. — Джинни с тревогой смотрела на него. Она знала, что у ее мужа сильный характер, но сейчас на лице его было такое непреклонное выражение, какого она никогда раньше не видела.

— Побег должен состояться сегодня вечером. Цю болен, свадьба завтра. Минчао обещал мне достать карту. Все сошлось одно к одному, другой такой возможности больше не будет. Вы уходите, как я вам и объяснял раньше. Сегодня вечером.

— Уходим? — Мэт едва сдерживал возбуждение. — Но, па, сработает ли это? Сработает ли на самом деле?

Саймон похлопал его по плечу и приобнял Джинни, заставив ее посмотреть ему в глаза.

— Я не знаю, сработает ли этот план. Все, что я знаю, так это то, что у нас появился шанс, наш единственный шанс. Вы должны уходить сейчас, если мы вообще хотим выбраться отсюда. Ты пойдешь с нами, Джинни?

— Конечно, я с тобой! Как ты можешь спрашивать об этом?

Он снова посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.

— Хорошо. Ты пойдешь с Мэтом и Дианой или останешься здесь, со мной?

Джинни не раздумывала над ответом. Еще когда Саймон впервые объяснял им свой план, он предугадал, каков будет ее выбор.

— Я останусь с отцом, — сказала она детям. — Так будет лучше.

Саймон повернулся к детям.

— Вы тоже должны сделать выбор, — сказал он. — Все мы должны сделать свой выбор.

— Что тут выбирать? — спросил Мэт. — Бога ради, давайте собираться.

Диана уставилась на Саймона.

— Мы в самом деле уходим?

— Да. У нас мало времени на разговоры, Диана, поэтому просто слушай меня. — Он взял ее руки в свои и крепко сжал их. — Не думай, что я не наблюдал за тобой эти последние несколько недель. Эта деревня — и твоя деревня. Здесь тоже есть жизнь. В некоторых отношениях она затронула твое сердце. Я знаю это и не могу заставить тебя идти. Но… я хотел бы, чтобы ты бежала с нами. Мне нужна твоя помощь. От тебя так много зависит: мальчик тебе доверяет.

Она долго молча смотрела на него. Потом сказала:

— Если план сработает, если мы сможем вырваться отсюда… Они когда-нибудь позволят нам снова вернуться сюда?

— Возможно. — Его глаза затуманились, словно он вглядывался в далекое, но уже предопределенное будущее. — Я думаю, да. Я считаю, что теперь я многое понял. Я понял то, чего не понимал раньше, Диана. Есть надежда.

Видя, что она все еще колеблется, Саймон сказал:

— Выбирай, Диана.

Она продолжала смотреть на него, словно ища в его лице одной ей заметные знаки. Потом наконец она сказала:

— Ладно, па, я пошла собираться.

Саймон отпустил ее руки.

— Давай побыстрее, — пробормотал он, отвернувшись. — Мы должны поужинать, будто ничего не случилось. Будьте поестественнее. Джинни, пища и вода готовы?

— Да. Я откладывала понемногу каждый день, как ты и говорил.

— Кайхуэй знает?

— Она догадывается. Но она не спрашивала меня ни о чем!

— Хорошо.

Внизу уже накрыли стол для ужина. Кайхуэй внесла жареную свинину с капустой. Это было ее коронное блюдо, но особенно она гордилась, что удалось достать мясо. За едой почти не разговаривали. После дня работы в поле большинство людей не только слишком устают, чтобы разговаривать, но почти не замечают, что происходит вокруг них. Это нам только на руку, подумал Саймон, потому что наблюдательный человек вряд ли не обратил бы внимание на напряженность, явно заметную в поведении его детей.

Когда ужин закончился, Саймон помог Диане убрать со стола.

— Иди, — пробормотал он. — Пора.

Она нерешительно посмотрела на него, но взгляд его был твердым. Ей захотелось поцеловать на прощанье своего отца, но она поняла, что не может сделать это: стальное выражение его лица запретило ей. Поэтому она удовольствовалась тем, что спросила его:

— Ты не видел мальчика?

— Нет. Но обычно в это время он играет на улице. Цинцин скоро пойдет за ним, так что поторопись.

Слава Богу, маленький Тинчень сидел на корточках у крыльца. Когда Диана и Саймон вышли наружу, он взглянул на них с нескрываемым удивлением. Девушка улыбнулась и спросила по-китайски:

— Как дела, Тинчень?

Мальчик продолжал молча смотреть на них, пока неожиданно не прозвучал другой голос:

— Почему же ты не отвечаешь, Тинчень?

Диана подняла глаза и увидела, что с крыльца спустилась Цинцин. Она подошла к сыну. Улыбнувшись соседям, она вновь обратилась к своему сыну:

— Когда кто-то заговаривает с тобой, ты должен отвечать.

— Здравствуй.

Тинчень сказал это по-английски. Цинцин гордо посмотрела на сына и обратилась теперь к Саймону, зная, что Диана практически не говорит по-китайски:

— Это его первое английское слово. Ваша дочь научила его. — Она помолчала. — Диана очень добра к нему.

— Они любят друг друга.

— Правда, правда. — Цинцин безмятежно смотрела, как Диана поднимает маленького важного мальчика на руки и обнимает его.

— Тинчень, хочешь полюбоваться светлячками?

Когда Саймон перевел матери слова Дианы на китайский, женщина нахмурилась:

— Уже поздно.

— Ну, не так уж и поздно. Он уже спал сегодня?

— Да.

— Я думаю, он довольно бодр. Светлячки такие красивые. Вы знаете пруд в конце улицы? Деревенские дети любят играть там по вечерам. Диана присмотрит за ним.

— Ну…

Саймон повернулся к дочери.

— Не спускай с него глаз, — сказал он ей и тут же перевел свои слова на китайский к удовольствию Цинцин.

— Не спущу. Я обещаю!

Цинцин улыбнулась:

— Хорошо. Но только на четверть часа.

— Ясно, — ответила Диана по-китайски, гордая тем, что сама поняла слова мамаши.

Двое взрослых смотрели, как Диана ведет Тинченя вдоль улицы. Цинцин сказала:

— В самом деле, товарищ Юнг, ваша дочь очень добра к нему. Мальчик очень ее любит. Вы знаете, как-то вечером я нашла его спящим вместе с ней.

— Да, она читала ему вслух, и оба заснули. Надеюсь, вы не забеспокоились?

— Вовсе нет. Я знала, что он с Дианой. Если я когда-либо не могу его найти, это значит, что он с ней.

Уже почти растворившись в сгущавшихся сумерках, Диана обернулась, помахала рукой и улыбнулась. Саймон поднял руку в ответ, и жест его мог означать прощание или благословение. Диана не могла решить, что именно. Она сделала еще несколько шагов вперед, и силуэт ее исчез из вида.

— Лучше ли теперь вашему мужу? — вежливо поинтересовался Саймон.

— Немного лучше. Я должна идти назад; взгляну, не нуждается ли он в чем-нибудь. Пожалуйста, посмотрите, чтобы Диана с Тинченем не оставалась на улице слишком долго.

— Хорошо.

Входя в дом, Цинцин столкнулась с Минчао, выходившим на улицу. Он, улыбнувшись, уступил дорогу, но, оказавшись на улице, сразу же дернул Саймона за рукав.

— Хэй, ты собирался пойти со мной к Вэйдуну?

Саймон улыбнулся. Вэйдун устроил в передней комнате своего дома маленький кабачок для мужчин деревни. В продаже у него всегда была жгучая водка маотай по договорным ценам.

— Нет, Минчао, спасибо. Я думаю, что сегодня лягу спать пораньше. Но все равно спасибо за приглашение.

— Ну, тогда я пойду один. — Он застенчиво посмотрел на Саймона. — Завтра у меня свадьба, так что будет уже не до пивнушек.

— Чжаоди была бы рада слышать это.

Минчао осторожно осмотрелся вокруг.

— Шурин Саймон, — тихо сказал он, — давай пройдем немного вперед вместе со мной.

Уже почти стемнело. У Минчао был с собой фонарь, но он не стал зажигать его. Вместо этого он прошел несколько шагов по дорожке, а затем, вернувшись, увлек Саймона в дверной проем.

— Вот, — сказал он, расстегивая карман на рубашке. — Это карта района. Но, как я и говорил тебе, она очень старая — начала этого века.

— Это не имеет значения, раз на ней показаны дороги и основные населенные пункты.

— О да, это на ней есть. Я думаю, последнюю тысячу лет все это оставалось таким же.

— Где ты ее достал, Минчао?

— Я взял ее у старосты.

— Он подозревает что-нибудь?

— Да, еще как! — Лицо его омрачилось. — Шурин Саймон, я беспокоюсь за тебя.

— Не стоит. Я же говорил тебе, Минчао — не важно, что подозревают люди.

— Ты уверен?

— Конечно.

— Так ты хочешь, чтобы они знали, что у тебя есть эта карта?

Саймон улыбнулся.

— Я хочу, чтобы они знали это. И я хочу, чтобы они думали, будто я не хочу, чтобы они знали об этом.

Минчао вздохнул и покачал головой.

— Ты очень сложный человек, шурин Саймон.

— Возможно.

— Староста спросил меня… Ты уходишь?

— Спросил, собираешься ли ты…?

— Нет-нет! Прости, прости меня. Староста спросил: «Означает ли это, что Юнг собирается бежать?»

— И что ты ответил ему?

— Я сказал, что я не знаю.

— Хорошо. Так и продолжай говорить, если кто-нибудь спросит тебя об этом.

— Но ты уходишь?

Саймон поднес к губам палец.

— Не спрашивай.

— Хорошо. — Минчао пожал плечами. Похоже, он собирался о чем-то заговорить, но передумал. А затем передумал еще раз, и все-таки решился. — Мне будет жаль, если ты уйдешь, — сказал он. — Я думаю, это плохая мысль.

— Почему?

— Отсюда невозможно бежать. Ты не сможешь выдавать себя за китайца. Здесь негде спрятаться. От деревни до ближайшей границы много верст.

— Семьсот пятьдесят миль до Гонконга. Я думаю, именно столько.

— Ну вот видишь! Это же невозможно!

— На свете нет ничего невозможного, Минчао. Все это вопрос смелости.

Минчао долго раздумывал над словами Саймона, ничего не говоря. Наконец он сказал:

— Желаю тебе удачи. Спокойной ночи, шурин Саймон. Может быть, прощай?

— Спокойной ночи, Минчао.

— Я увижу тебя завтра на своей свадьбе?

Когда англичанин промолчал в ответ, Минчао снова пожал плечами, достал из кармана спички и зажег фонарь. В свете потрескивавшего фитиля он пристально всмотрелся в глаза Саймона, безуспешно пытаясь что-либо понять. Наконец он сдался и направился прочь, поминутно останавливаясь и оборачиваясь. Он все махал рукой. Саймон следил, как Минчао осторожно движется по темной улице, пока свет его фонаря не исчез из виду. Затем он вернулся в дом и расстелил карту на столе в кухне. Она была именно такой, как описал ее Минчао: очень старая. Но она вполне подходила. Саймон порылся в выдвижном ящике кухонного стола Кайхуэй и нашел там огрызок карандаша. Он провел жирную линию, соединяющую Чаян и Тунлунь, — ближайший город. Потом продолжил линию на юго-восток, примерно в направлении Гонконга. Ловушка была простенькой, но, если Цю обнаружит карту, ему будет несложно решить, в какую сторону подались беглецы. Саймон сложил карту и засунул ее за буфет так, чтобы самый уголок высовывался наружу. Вроде и не бросается в глаза, но всякий, кто проведет тщательный обыск в доме, обязательно ее обнаружит. Он уже собрался погасить свечу, когда услышал шум и увидел, как в кухню вошел Мэт.

— Готов?

— Да. Ди провела все как надо?

— Конечно. Ты подготовил постель?

— Да, постарался. Если смотреть от двери, то это выглядит так, будто Ди и Тинчень спят рядом. Все нормально, только если не подходить ближе.

— Я проверю. Ты знаешь дорогу?

— Конечно. Ты достаточно часто повторял нам все это.

— Надеюсь, что так. Страшно?

— He-а. Это же приключение! Все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Только…

— Только что?

— Ну… малыш. Тинчень.

— И что же он?

— Это кажется в какой-то степени жестоким.

— Я знаю. Мэт, помнишь, ты однажды обвинял меня в чересчур высоконравственном поведении?

— Да! На следующий вечер после того, как взорвали завод.

— Ты сказал тогда, что моя высокая нравственность должна быть мне сильной помехой в делах.

— Я помню это.

— Ты все еще так считаешь?

Мэт промолчал.

— Жизнь — это не только бизнес.

— Думаю, да.

— Что более важно для нас — выбраться отсюда, или не подвергать риску маленького Тинченя?

Мэт не раздумывал.

— Выбраться отсюда.

— Правильно. Это все только вопрос выбора, точнее выбора цели, не так ли? Вопрос выбора приоритетов.

— Думаю, ты прав.

— Вот и заруби себе это на носу. И не будь слишком самоуверенным. Сохраняй спокойствие, но помни все, что я тебе говорил. И еще вот что, Мэт…

— Да?

— Бога ради, хорошенько присматривай за ребенком.

Мэт не двинулся с места. Внезапно он подошел к отцу и обнял его. Саймон подавил удивление и обнял Мэта в ответ, прижав сына к себе так крепко, как только мог.

— Пока, па. И удачи тебе!

Саймон выпустил сына через заднюю дверь и смотрел ему вслед, пока силуэт его не растворился в темноте. Итак, дети ушли, и он не знал, когда снова увидит их. От этого ему стало не по себе. Вдруг он почувствовал, что ему страшно. Когда Джинни подошла к мужу и положила руку ему на плечо, ее поразило, что дрожь сотрясает все тело.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Я немного… — он резко тряхнул головой, — немного устал, только и всего.

— Мы должны дать им старт. Пойдем в другую дверь. Ты зайдешь первой, так будет естественней. А я зайду чуть позже.

Но, прежде чем они оба успели двинуться, дверь открылась, и в кухню, хромая, вошел Цю, тяжело опираясь на руку своей жены. Цинцин подвела его к ближайшему стулу и осторожно помогла ему сесть. Цю сморщился от боли. Он вытянул левую ногу вперед. В икре нога была перебинтована, и повязка доходила до колена. Сквозь белую марлю кое-где проступала кровь.

Саймон ободряюще улыбнулся Цю.

— Я рад видеть вас на ногах, Цю Цяньвэй. Почему бы вам не отдохнуть? — Он говорил по-китайски, чтобы все присутствовавшие его поняли.

— Я могу отдохнуть и здесь. Главное, чтобы нога не онемела. Эта докторша слишком мягкотелая. Для армии она не подошла бы.

Его лицо снова скривилось в гримасе. Саймон не мог понять, как это человек такого тщедушного телосложения способен переносить такую боль и находиться на ногах.

— Вам ничего не надо? — спросил он.

— Благодарю вас. Я ничего не ел. Моя жена найдет что-нибудь. Цинцин, давай-ка…

— Цинцин, там еще осталось немного супа из соевого творога.

— Спасибо, товарищ Юнг. — Цинцин подошла к плите и зачерпнула из кастрюли, налив в деревянную миску немного супа, она поставила еду перед мужем. — А вы не хотите поесть? — спросила она Саймона.

— Да, я съел бы немного. Благодарю вас.

Цинцин наполнила другую миску и подала ее англичанину.

— А вы, товарищ Линьхуа?

Джинни покачала головой.

— Вы не можете уснуть? — спросил Саймон у Цю.

— Нет, не могу. Все, кроме меня, спят. Кроме нас.

— Может, мы составим вам компанию, или вы хотите побыть один?

Цю раздумывал слишком долго, чтобы его ответ показался убедительным.

— Вам нет нужды оставаться со мной. — Еще одна пауза. — Вы, наверное, устали.

Но несмотря на его слова Саймон уселся поудобнее, причем так, чтобы, повернув голову влево, он мог видеть лицо Цю.

Джинни уселась напротив мужа, а Цинцин подвинула свой стул поближе к Цю, сидевшему во главе стола.

— Так что же случилось сегодня, Цю Цяньвэй? — спросил Саймон.

— Меня сбил глупый крестьянин своей телегой.

Саймон задумчиво помешал ложкой в миске с молочно-белым густым соевым супом.

— Это несчастный случай?

Цю пожал плечами.

— Я так не думаю, но я ничего не могу доказать.

— Может, это и к лучшему, что не можете.

Цю едва заметно улыбнулся и съел еще пару ложек супа.

— Может быть. — Желание поболтать с кем-нибудь постепенно становилось все более очевидным. — Что имела в виду эта докторша? Ци и шэнь… По-моему, все это чушь.

— Она цитировала единственный известный ей источник — классический труд якобы эпохи Хуанди — Желтого императора, единственный источник по теории для всех китайских специалистов народной медицины. Это «Ней цзин».

— Товарищ Юнг, откуда вы это знаете? — удивляясь, спросила Цинцин.

— Я читаю. Я слушаю. Трудно охарактеризовать, что такое ци. Оно согревает тело и защищает его от болезней. А шэнь — это дух, жизненная сила. По-моему, доктор была права, когда говорила, что Цяньвэю недостает этого.

— Вы такой же, как и многие другие иностранцы, Саймон Юнг, — насмешливо заметил Цю. — Вы любите Восток, но для вас он — только легенда и загадка. Мы, те, кто живем в Китае, знаем его лучше.

Саймон пропустил насмешку мимо ушей.

— Мне жаль, что вас отправили сюда, — сказал он вдруг.

— С чего бы это вам жалеть меня?

— Ну тогда жаль вашу жену и сына.

— A-а, да! Они оба «смотрят сквозь туман, но не могут разглядеть свой дом».

— Я не понял вас.

Цю посмотрел на жену.

— Она сильно тоскует по Пекину, — вздохнул он. — Здесь им нелегко… да и мне тоже.

— Но я думаю, Тинченю не так уж плохо здесь, судя по тому, что я слышал. Между прочим, Цинцин, знаете, Диана привела его несколько минут назад. Я слышал, как они поднимались по лестнице. Я подумал, что не стоит, чтобы мальчик беспокоил Цяньвэя.

— Очень любезно с вашей стороны, товарищ Юнг. Лучше, чтобы он не видел своего отца больным.

— Я тоже так подумал. Он так устал, бедный малыш.

— Я думаю! — Цю впервые выказал признаки оживления. — Вы знаете, что они заставили его делать? Они забрали его на заре и заставили собирать собачьи катышки. Он вымотался.

— Все остальные дети занимаются этим, Цю Цяньвэй, — очень любезным тоном заговорила Джинни. — Это же удобрение. Все дети думают, что это очень веселое занятие.

— С ума сойти!

Цю отвернулся и замолчал. Саймон с сочувствием посмотрел на него. Затем он сказал:

— Цю Цяньвэй, как вы думаете, почему вас послали сюда?

Цю вздохнул.

— Я допустил некоторые ошибки. Я считал, что их простили мне, что они остались в прошлом, но я оказался не прав. Я нуждался в перевоспитании. Чаян — хорошее место для перевоспитания. — Он пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.

— Я не расслышал вас, Цю Цяньвэй.

Цю повернулся к Саймону и, к изумлению англичанина, произнес:

— Одни выращивают, другие поливают, и каждому воздастся по трудам его.

— Вы поражаете меня, Цю Цяньвэй. Ведь вы процитировали Новый Завет христианской Библии.

— А почему это удивляет вас, тайпань Юнг? Ведь я получил западное образование. Когда-то я обладал силой и был высокомерен. Теперь я здесь, в Чаяне. Это верно. Это правильно. Я принимаю это. Вы не согласны с этим?

— Я согласен. Хотя лично я думаю, что вас уже перевоспитали в достаточной мере, — ведь я видел, как много вы работаете. А еще я думаю, что это только одна причина. Есть еще и другая.

— Какая?

— Ваши руководители решили, что мы хорошо подходим друг другу.

— Что?!

— Да, хорошо подходим. Мы привыкли друг к другу, несмотря на то, что мыслим по-разному. Мы связаны друг с другом, Цю Цяньвэй.

Цю недоумевал все больше и больше.

— Мы связаны?

— Конечно. — Саймон вытянул ноги и положил руки на бедра. — Я не думаю, что ваши руководители надолго отправили вас в Чаян. Вас можно использовать с большей пользой где-нибудь в другом месте.

— Вы говорите это, но не знаете обо мне абсолютно ничего.

— Да, но я хотел бы узнать вас поближе.

— Почему? Это не должно вас интересовать.

Саймон отхлебнул еще супа и выждал, пока Цю совладает со своей злостью. Через некоторое время китаец заговорил прежним спокойным тоном:

— Моя мать недавно умерла… еще до того, как мы приехали сюда. Она многое рассказала мне о наших предках.

— Я соболезную по поводу ее смерти.

— Она сильно болела, ее время пришло. Как я сказал, она многое помнила о прежних временах. Мой прадед в возрасте тридцати четырех лет получил высшее образование. Такой молодой, вы можете себе представить? Он стал судьей. Он управлял ямынем в Амое. Потом его призвали ко двору, где он стал Великим Советником при императоре Тун Чжи. Он отвечал за императорские сады и охотничьи угодья.

Джинни издала возглас удивления. Саймон с большим трудом сохранил бесстрастное выражение лица. Высокопоставленный кадровый работник и с такой родословной — это было неслыханно.

— Потом уже мой дед служил при дворе императора Гуансюя, которого сместила с престола Вдовствующая Императрица. Когда она вернулась из изгнания, дед глубоко оскорбил ее. Он поддерживал ее внучатого племянника Пу Цзюня. Поэтому она сослала его в ссылку, но у него остался старший сын — мой отец. Он принимал участие в Великом походе. Сам я родился в Янани.

— Янань! Тогда вы помните…

— О да. Я все помню. Мао Цзэдуна, пещеры… Но лучше всего я запомнил солдат. Они не насиловали, не грабили и не воровали. Они платили за все, что брали. Такая армия…

Он снова замолчал. Цинцин смотрела на мужа с восхищением, а Саймон был потрясен.

— Как же вы выжили с такой биографией? — спросил он. — Вам, должно быть, было очень трудно получить разрешение на выезд, а потом и на въезд.

— Тогда партия не была тем, во что она превратилась позднее. Все, что ее заботило, так это то, кому принадлежит твое сердце. — Он замолчал, будто испугался своей опрометчивости, но потом все же не удержался. — Сейчас все совсем по-другому.

— Но ведь вы обучались за границей, не так ли? Культурная революция…

Цю отодвинул наполовину опустошенную миску с супом.

— Я был оглушен и ослеплен. — Голос Цю был спокоен, китаец лишь констатировал факт, но он не сумел скрыть свои чувства, бушевавшие внутри.

Саймон много раз слышал это старое выражение — «Я был оглушен». В произношении Цю, несмотря на спокойный голос, звучал ужас.

— К счастью, я успел уехать, прежде чем началось самое худшее. Но даже тогда я видел, успел увидеть много… много разного. Я постарался задержаться на Западе на несколько лет, переводясь из одного университета в другой. Мой отец занимал высокий пост в Главном управлении Центральной разведки, он был способен прикрыть меня. И конечно же, я готовился.

— Готовились?

— К будущему. К мирному времени, когда Китай снова обретет свое место в этом мире. Тогда люди, подобные мне, с западным образованием, снова начнут пользоваться уважением и займут надлежащее место.

Наступило долгое молчание. Через некоторое время Саймон придвинул свой стул к Цю так близко, что лицо его почти касалось лица китайца, и сказал:

— Я хотел бы поговорить с вами.

— О чем?

— Может быть, вы согласитесь поговорить с глазу на глаз?

— В этом нет необходимости. Моя жена хороший партийный товарищ. Мои дела также и ее дела, и дела партии.

— У нас то же самое. — Одна рука Джинни лежала на столе.

Саймон взял ее двумя своими ладонями и сжал. Джинни удивленно посмотрела на мужа, пораженная этим, таким необычным выражением привязанности на людях.

— Тогда говорите, — сказал Цю. — Что вы хотели сказать?

— Сначала я хотел бы узнать кое-что у вас, Цю Цяньвэй. Зачем вы заставили мою жену написать это письмо и оставить его в моем сейфе?

Джинни сидела, не сводя глаз с рук Саймона, сжимавших ее ладонь. Но, услышав вопрос, она подняла глаза и пристально всмотрелась в его лицо, в то время как по ее собственному распространялась волна радости.

— Вы представляете себе, какие страдания вы причинили мне этим? — продолжал Саймон. — Зачем, Цю Цяньвэй? Зачем?

Цю нахмурился и не ответил. Саймон опять заговорил:

— У меня было много времени подумать над этим, пока я находился здесь. И я думаю, что знаю ответ. Вы никогда не доверяли мне, никогда не верили, что я буду в точности подчиняться вашим инструкциям. Поэтому вам было необходимо вывести меня из душевного равновесия, ослабить мою способность защищаться.

— Может быть, — пробормотал Цю. — У меня был приказ. Я его выполнял.

— Но тогда скажите мне: была ли необходимость вмешивать во все это мою несчастную семью? Почему ради выполнения ваших планов они должны были страдать?

Цю фыркнул.

— Разве это не очевидно? Ваша жена слишком многое о нас знала. Ваш сын стал свидетелем убийства ваших слуг.

— Но это не дает объяснения тому факту, почему вы привезли их в Чаян. Вы же могли просто убить их.

— Вряд ли. Ведь они были превосходными заложниками, не так ли? Мы собирались использовать их для того, чтобы сохранять контроль над вами, пока не доставим в Китай и вас тоже. К счастью, оказывать давление через них так и не понадобилось. Мы захватили вас в Сингапуре с первой попытки.

— Я понимаю вас. И я рад.

— Рады?

— Да, рад. Потому что это сделало меня ближе к моей жене и детям. Чаян — хорошее место для этого, Цю Цяньвэй. Для перевоспитания, я имею в виду.

Джинни стиснула руки мужа и отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Саймон поднес ее руку к своим губам и сказал:

— Я у тебя в долгу.

— Ты ничего мне не должен, — прошептала она.

— Ты выстояла против них, хотя было так легко подчиниться.

— Выстояла только сначала, — надменно вставил Цю. — Но потом она все же открыла сейф.

Саймон стиснул руку Джинни с такой силой, что ей стало больно, но она не показала этого. Наступила долгая пауза. Потом Саймон спросил:

— Джинни, почему ты сначала отказывалась открыть сейф?

— Из-за моего долга перед тобой. Я лгала тебе много раз. Ты не отвергал меня. Ты не упрекал меня. Ты был терпелив выше всякой меры. Только когда он забрал наших детей, я предала тебя.

— Я знаю. И ты не предала меня, Джинни.

— Ты такой англичанин… — пробормотала она.

— Почему?

— Потому что ты так меня любишь. Потому что ты так путаешься в своих размышлениях о том, что ты называешь нравственностью. В Китае у нас нет нравственности, нет морали, есть только обязательства.

— И я путаюсь?

— О да. Ты хочешь преуспеть во всех своих делах. Гонконг хорошее место для этого. Там человек добивается всего сам, причем как может, любыми средствами, плохими или хорошими — неважно. Но, хотя это и твой мир, тебе не хочется, чтобы тебя считали именно таким.

— Я пытался быть честным во всех своих делах. Но это не всегда мне удавалось.

— Это не в обычаях Гонконга — стараться быть честным. Поэтому ты и англичанин, хотя сам ты считаешь себя человеком Востока. И еще: ты не уважаешь своего отца. За это китайцы тебя не любят.

Саймон вздрогнул.

— В самом деле?

— Да. Они просто не могут понять такое.

Саймон уставился на пламя свечи, задумавшись над словами жены.

Цю постоянно бросал на них взгляды, удивленный зрелищем и интимным разговором между Юнгами. Вдруг Саймон резко повернулся к нему. Он подпрыгнул от неожиданности.

— Ведь это вы спасли Тома и Диану тогда, в «Оушн-парк», так?

Цю обдумал неожиданный вопрос англичанина на предмет скрытых в нем ловушек, но не обнаружил ни одной.

— Да.

— Вы спасли жизнь моему отцу и дочери. Вот видите, я же сказал, что мы связаны. Однажды спасши им жизнь, вы отвечаете за них с этого момента.

— Вы слишком большой фантазер. — В голосе Цю снова появилась его прежняя язвительность.

— Я долго не понимал, что же произошло в «Оушн-парк». Я думал, что это вы пытались убить моего отца. Но, если это были не вы, то кто же тогда?

— Мы еще точно не знаем.

— И почему они пытались сделать это?

Цю только раздраженно пожал плечами в ответ. Саймон вытянул руки над головой и потянулся всем телом.

— Я думаю, — сказал он наконец, — что настало время предложить вам ответы на вопросы, которые я задавал раньше.

Но, прежде чем он смог продолжить, Цинцин поднялась на ноги.

— Схожу, посмотрю на Тинченя, все ли с ним в порядке.

Она направилась к двери, но Саймон протянул руку и схватил ее за локоть. Она шумно втянула в себя воздух от боли и удивления. Долгую секунду он переводил взгляд с ее испуганного лица на лицо своей жены, в то время как Цю прямо дрожал от бессловесного оскорбления.

— Да, почему бы вам не посмотреть? — тихо спросил Саймон.

Она вырвала руку и бросилась из комнаты. Цю враждебно уставился на Саймона.

— Что это?..

— Помолчите, Цю Цяньвэй. У нас мало времени. — Саймон быстро поднялся на ноги, снова напомнив Цю кобру, разворачивающуюся перед броском. — У вас есть рация — не трудитесь отрицать это. Я уже давно подумал, что они должны были дать вам какие-то средства связи с внешним миром, и сегодня ваша жена воспользовалась ею, чтобы вызвать доктора.

Цю нашел себе убежище в угрюмом молчании. Саймон продолжал говорить быстро, чтобы не дать ему времени на размышление:

— Вы свяжетесь с Пекином. Скажете им, что, когда я летел в Сингапур к Ни… прямо перед тем, как меня похитили… в том же самолете был и Роберт Чжао.

— Чжао!

— Да. Он рассказал мне многое, Цю Цяньвэй. Он рассказал о завещании моего деда, по которому еще шесть акций учредителей перейдут ко мне в случае смерти моего отца, что даст мне полный контроль над Корпорацией.

— Что?!

— Он также рассказал мне об изменении в ваших планах. Вы сами хотите заполучить эти акции, Цю Цяньвэй.

— Вы лжете…

— Вы хотите заполучить эти акции, но здесь есть проблема. И вот в чем она состоит: этот самый Роберт Чжао работает и на другую сторону, которая тоже хочет их заполучить. Только эта другая сторона знала, что на карту поставлен контрольный пакет акций, а вы до этого момента не подозревали это.

— Ложь, ложь!

— Не надо слишком много воображения, чтобы представить себе, кто именно эта другая сторона, не так ли? Кто еще заинтересован в получении контроля над Корпорацией, Цю Цяньвэй?

Цю был ошеломлен свалившейся на него информацией. Он попытался встать, но не удержал равновесие и упал на стул. Он открыл было рот и собрался что-то сказать, но вдруг в тишине спящего дома прокатился, отдаваясь эхом, душераздирающий женский крик. Цю дернул головой в ту сторону, откуда донесся этот крик, но раздался стук шагов по лестнице, и в кухню влетела Цинцин, вся в слезах.

— Тинчень… Тинчень!

— Что… где?..

— Нет… его нет!

Мгновение никто не шевелился. Потом Цю сунул руку в карман пиджака и, когда он вытащил ее оттуда, в ней оказался револьвер.

— Ты! — Китаец навел оружие на Саймона. — Куда ты дел моего ребенка? Куда делся Тинчень, Саймон Юнг? — Голос Цю скрипел от усталости и напряжения.

На ум Саймону пришло выражение, которое ему всегда не нравилось: «Триггер-хэппи» — человек, который кайфует, нажимая на спуск…

— Они в безопасности, Цю Цяньвэй. — Саймон говорил спокойно и медленно, держа расставленные руки на столе. — Я отослал их отсюда на время. Только я знаю, где они. Моя жена ничего не знает. Мальчик в безопасности. У них есть вода и пища.

Прежде чем Цю успел что-то сказать, Цинцин бросилась вперед:

— Пожалуйста, не делайте это, я прошу вас, прошу вас!.. Мой муж так болен.

— Замолчи! — крикнул ей Цю. — Ты что, из ума выжила? — Он повернулся к Саймону. — Ваш сын с ними?

— Да.

— Я не доверяю ему. Он плохой элемент. Он враг Китая!

— Он мой сын, Цю Цяньвэй. Ему даны распоряжения заботиться о мальчике. Он их выполнит.

Цю вытер свободной рукой пот со лба. Саймон заметил все усиливавшееся выражение отчаяния в его глазах и на мгновение испытал жалость к китайцу.

— Я думал, что у тебя есть мозги, — сказал Цю. — Я думал, что ты умный человек. И как далеко, ты думаешь, они сумеют уйти? Одни, без карты, преследуемые солдатами?

— Они там, где ты никогда их не найдешь, Цю Цяньвэй. Или, если даже найдешь, то через много, много дней. И кто знает, что может случиться за это время? — Саймон старался говорить тверже. — Твой сын очень юн, Цю Цяньвэй. Твой долг отца — позаботиться о том, чтобы его страдания не продлились долго.

— Этого не будет! Не будет! Но твои страдания, Саймон Юнг, только начинаются. — Он ударил кулаком по столу. — И еще многие здесь пострадают из-за тебя. Твой план провалился, Саймон Юнг. Я получил из Пекина очень ясные и простые инструкции. В случае возникновения проблем я имею право решать их любыми средствами, которые сочту нужными. И для начала — вот этим! — Он прицелился из револьвера в голову Джинни. Саймон увидел, как палец Цю на спусковом крючке побелел.

Не затрудняя себя анализом ситуации и не размышляя долго, он метнул в Цю свою деревянную миску, словно диск. Она угодила китайцу в лоб, залив ему глаза остатками теплого густого супа.

Еще до того, как миска перелетела за край стола, Саймон сам прыгнул вслед за ней. Он врезался в Цю, одной рукой пытаясь ухватить его за горло, а второй — дотянуться до оружия. Схватка была очень короткой: у Цю не осталось сил для борьбы. Его стул опрокинулся назад, и двое мужчин упали на пол. Саймон был высоким и относительно сильным, а Цю — тщедушным и больным. Спустя некоторое время Саймон прекратил борьбу. Он лежал, навалившись на Цю и дожидаясь, пока его вес довершит дело.

Наконец он поднялся на ноги и оглянулся, ища оружие. Джинни подняла его. Она стояла напротив Цю.

— Джинни, дай его мне!

Джинни сказала абсолютно спокойным голосом:

— Этого надо убить.

— Нет.

— Тогда я сделаю это сама.

Она подняла револьвер, держа его обеими руками. Ствол оказался в горизонтальном положении, направленный через стол на Цю Цяньвэя.

— Джинни!

Но она не спускала глаз с побледневшего как мел Цю.

— Это старый долг, — медленно проговорила она. — Он касается моего брата, сестры, сына, дочери и мужа. — Этот долг ты не обязан выполнять, Саймон.

Никто не шевелился. Никто не произнес ни слова. Палец Джинни начал давить на спуск, ударник пошел назад, а губы женщины сжались в тонкую прямую линию. Время в комнате словно остановилось. Должно быть, прошли секунды, может быть, даже минуты. Потом ствол слегка качнулся, не больше чем на миллиметр, но все заметили это. Саймон быстро шагнул к другому краю стола и подхватил оружие, выпавшее из ослабевших пальцев Джинни. Она всхлипывала. Помогая ей сесть на ближайший стул, он прошептал ей на ухо.

— Прости меня за то, что я сомневался в тебе. Прости меня, прости…

Саймон Юнг отпустил свою жену и выпрямился. Когда он снова обратился к Цю Цяньвэю, ею злой шепот показался неестественно громким:

— Ты выйдешь на связь с Пекином. Ты скажешь им, что акции учредителей, как и твой сын, исчезли и что я, только я могу вернуть их назад. Ты сделаешь это сейчас же! Немедленно!

 

Глава 25

Начальник Центральной разведки Китая с течением времени еще больше сдал, так что теперь, при определенном угле освещения, его лицо казалось рисунком, выцарапанным на стекле, когда слабые белые линии едва выделяются на посеревшем фоне. Когда старец коснулся руки Тана, банкир отпрянул. Папа ощутил это и улыбнулся, но ничего не произнес. Полностью потеряв теперь зрение, он знал, что Тан, как и большинство китайцев, благоговеет и ужасается, помня о легендарных способностях слепых видеть то, что скрыто от зрячих.

— Спасибо тебе, товарищ Тан. — Голос Папы едва колебал воздух. Банкир, как показалось старцу, услышал его слова не ушами. И точно: голос Папы словно раздался у него в голове. — Ты проявил большую, очень большую доброту к старому человеку.

— Я ничего не сделал.

— Ты сделал все. Благодаря тебе мы узнали об истинном лице Хризантемы. Оно открыто нам. Ты достал цифры, которые убедили меня в том, что этот человек продает все, что у него есть. Ты проследил все его сделки так, как никто другой не сумел бы это сделать.

— Но я только применил свои… — Тан хотел было сказать «глаза», но поспешно передумал: — связи…

— Которые весьма обширны. — Старец снова улыбнулся, будто разгадал подмену слов, и продолжил: — Сейчас я хотел бы попросить тебя еще об одном. Будь моими глазами, товарищ Тан. Смотри для меня на то, что я не могу увидеть.

— Все, что угодно… — Голос Тана стал глухим, словно гость подстраивался под голос своего собеседника.

— Этот дом, который ты описал… Он очень красив, не правда ли?

— Да, очень.

— И очень пуст, не правда ли?

Тан подумал секунду.

— Пуст?

— Из того, что ты рассказал, я понял, я почувствовал, что в этом доме больше никто не живет.

— Там был слуга…

— Я не его имел в виду. В доме не хватает хозяев.

— Это правда, Папа. Я тоже ощутил это.

— И еще… известно, что любовница хозяина — Лай Вань, тоже живет в доме. Или, может, я должен сказать «жила»?

— Да.

— Но ты ее не видел.

— Ни ее, ни жены Чжао я там не видел.

— И никакие женские голоса не раздавались в доме… в других комнатах?

— Нет.

Папа медленно кивнул.

— И во всем этом доме не было никаких следов присутствия женщины?

Тан задумался.

— Никаких.

— Ни запаха парфюмерии. Ни женских вещей. Ни фотографий.

— Ничего такого.

— Эх… эх! — Старик вздохнул, словно человек, тоскующий по своей ушедшей дочери.

— Тогда она исчезла. Ее нет в Гонконге. Ее нет здесь. Она где-то на земле, но где, я не могу сказать. И Хризантема… возможно, тоже скоро уедет.

— Он ничего не говорил об этом, Папа.

— Нет, тебе бы он об этом не сказал. — Старик вздохнул. — Я рад, что встретился с тобой, товарищ Тан. Всегда приятно, когда заморские китайцы возвращаются домой. Я знаю: ты не всегда был на нашей стороне. Но новый друг часто лучше, чем старый.

— Надеюсь на это. В прошлом я допускал ошибки.

— Если бы ты это не сделал, ты не работал бы на русских. А если бы ты не работал на русских, то я не построил бы мою стену. Прошлое умерло, товарищ Тан. Забудь о нем!

— Спасибо.

— Но Хризантема… О нем я не могу забыть. — Папа смотрел прямо перед собой, словно читал послание, невидимое никому, кроме него.

Через некоторое время Сунь Шаньван догадался, что разговор окончен, и сделал знак банкиру, чтобы тот удалился. Банкир встал, но замешкался, ожидая формального указания от старца. Когда таковое не последовало, Тан попятился от стола, не сводя глаз с призрачного лица.

Когда дверь за банкиром закрылась, Сунь Шаньван спросил:

— Можно, я зажгу еще пару ламп, Папа?

— Что, сейчас ночь?

— Два часа ночи, Папа.

— Для меня всегда стоит ночь. — По улыбке, скользнувшей по лицу старика, Сунь понял, что это не жалоба. Папа давно полюбил свое царство сумерек, постоянно затемненное, где он мог бродить, куда хотел, вслушиваясь в тишину.

— Пожалуйста, позови Ху Чуанмэй.

— Сейчас. — Сунь вышел из комнаты.

Спустя мгновение дверная панель скользнула в сторону, пропустив Суня и сгорбленную женщину, опиравшуюся на трость. Ху Чуанмэй проковыляла к креслу со стоном опустилась рядом со стариком.

— Я не могу видеть, жена моя. Я смотрю, но не вижу. — Шепот старика стих, и наступило долгое молчание, нарушенное затем резким голосом старухи:

— Достань книгу. — Старуха вдруг стукнула об пол своей тростью, и Сунь Шаньван подпрыгнул. — Достань кости!

Сунь подскочил к книжному шкафу и с благоговением вынул «Ицзин». Он положил тяжелую книгу перед Ху Чуанмэй, а затем достал из ящика замшевый мешочек с костями.

— Ты устала, Ху Чуанмэй, — сказал Папа. — Мне очень жаль.

— Я уже стара, Папа. Почти так же стара, как эти костяшки маджонга.

В комнате было темно, но старой женщине не нужен был свет. Она вытряхнула кости из мешочка и зажала их в ладонях, чтобы они почувствовали ток крови в ее жилах.

— Что бы ты хотел увидеть?

— Предаст ли нас Хризантема?

Ху Чуанмэй снова фыркнула.

— Неплохо бы тебе сказать, какой период времени тебя интересует.

— Это трудно определить. В течение месяца… или полугода.

Ху закрыла глаза, стиснула кости и закричала:

— Предаст ли нас Хризантема в следующем месяце?

Кости со стуком покатились по столу.

— Цянь сверху и снизу, — назвала она выпавшую комбинацию. — Восприимчивый! — Она подняла голову и начала петь.

Она снова опустила взгляд на стол и сказала обычным голосом:

— Открой книгу, Сунь Шаньван.

Он молча повиновался. Ху Чуанмэй пролистала расслоившиеся по углам страницы. Наконец она нашла то, что искала.

— Шесть в основании, — выдохнула она. — На земле иней. За ним последует твердый лед. — Она захлопнула книгу. — Предзнаменования плохие, это ясно.

— Друзья на юге и западе, — тихо откликнулся старец. — Может быть, это означает иностранца — друга Китая?

— Может быть. — В голосе Ху прозвучало нетерпение. — Гонконг лежит отсюда на востоке в таком же удалении, как и на юге. Не воспринимай это слишком дословно, старый! Спроси еще раз.

— Посоветуй мне. Что я должен спросить?

Ху Чуанмэй пристально изучала кости, хмурясь так, что брови сошлись на переносице.

— Я думаю, — сказала она наконец, — что нам грозит большая опасность, Папа. Задай свой вопрос еще раз, но только в отношении следующей недели.

— Ясно, ясно. Предаст ли нас Хризантема в течение следующих семи дней?

Она громко повторила вопрос и снова выкинула кости.

— Возрастание, — сказала она затем. — Сунь над Чжень. Возрастание. «Выгода в том, чтобы пуститься в путешествие. Выгода в путешествии через большую воду». Время возрастания продлится недолго, поэтому надо действовать без промедления.

— А что гексаграммы, каковы они?

Ху Чуанмэй посмотрела на графические символы сплошных и прерванных линий и со всхлипом втянула в себя воздух.

— Девять сверху!

— Да? Скажи мне, пожалуйста, Ху Чуанмэй, что это значит?

Старая женщина запела:

Она опять заговорила нормальным голосом:

— Линии говорят об измене, отчуждении и утрате, Папа. А также: настало время возмездия.

— Ха… — Вздох старика растаял в тишине. — Спасибо, Ху Чуанмэй. Должно быть, ты устала. Извини нас за то, что мы утомили тебя.

— Не стоит. Теперь я могу идти?

— Можешь-можешь.

Старуха поднялась на свои изуродованные ноги — две хрупкие, давно искалеченные лапки — и поковыляла из комнаты. Сунь Шаньван подождал, пока потайная панель скользнет на место и спросил:

— Что мне делать, Папа?

Но старец продолжал сидеть молча, глядя сквозь своего заместителя вдаль. Потом он поднял руку, и Сунь замер в ожидании.

— Ха!.. Кости, книга… пожалуйста, убери их на место, Сунь Шаньван.

Заместитель начальника Центральной разведки подавил реплику, готовую сорваться с его губ, и молча повиновался. Вернувшись к столу, он сказал:

— Папа… между Чжао и КГБ есть какая-то связь. И ведь это КГБ пытался ликвидировать Томаса Юнга и его внучку. Я уверен в этом.

— Возможно.

— А кто еще это мог быть? Покушение осуществляли подонки, которых используют русские. Другие подонки этих русских заблаговременно известили нас об этом. Откуда бы еще узнали об этом те, кто сообщил нам о покушении, если бы за всем этим не стояли русские?

— Русские хорошо умеют это делать. Но — зачем?

— Я не могу объяснить это.

— Хм-м. Мы должны обеспечить безопасность Томаса Эдварда Юнга.

— Меры уже приняты.

— Но, Папа… предположим, что Чжао связан с русскими. Предположим, что он связан с ними уже давно, еще до того, как Тан стал работать на нас. Что тогда?

— Ты думаешь о бумажке, которую девушка видела в Сингапуре?

— Да. Тот листок бумаги, который Вэй Шаша нашла в сейфе и на котором была написана фамилия Чжао. Какие дела могли быть у него с Таном, а?

— У Хризантемы много интересов, Сунь Шаньван.

— Но время! Здесь слишком уж много совпадений. Почему Чжао летел в Сингапур на том же самолете, что и Саймон Юнг?

— Чжао может летать куда ему угодно.

Сунь в отчаянии воздел руки.

— Папа, пожалуйста!

И тут во внешние двери раздался стук. Сунь нетерпеливо крякнул и пошел открывать.

— Что?! — выпалил он в лицо молодому сотруднику, стоявшему за дверью.

— Радиограмма из Чаяна на аварийной частоте. Заместителю начальника. Статус «молния».

— Давай ее сюда. — Сунь выхватил листок бумаги из рук курьера и быстро пробежал текст глазами.

Старик повернул голову в сторону Суня и спросил:

— Что случилось?

— Прошу прощения, Папа, текст слишком длинный. Можно, я прочитаю его вам?

— Пожалуйста. Пожалуйста, прочти.

Сунь Шаньван начал читать медленно, но очень скоро принялся частить и запинаться. Закончив, он сорвал очки с переносицы и вытер лоб. Его била дрожь. Только когда прошла целая минута, он надел очки и коротко спросил:

— Какие будут распоряжения?

Но старик продолжал молча смотреть в пространство, и, хотя за окном сквозь темень уже начали пробиваться первые предрассветные проблески света, они не могли разогнать тьму, продолжавшую сгущаться, проникнув в каждую извилину старого мозга. И тут даже Сунь Шаньван, при всей его прозорливости и уме, был вынужден признать поражение.

 

Глава 26

День свадьбы выдался не только сухим, но и безоблачным. В половине седьмого легкий предутренний туман рассеялся, и стало ясно, что день будет жарким — на небе не было ни облачка.

Саймон очень осторожно отодвинул край занавески, закрывавшей окно в комнате Цю, и выглянул наружу.

— Все тихо, — пробормотал он.

В комнате было жарко и душно. Цинцин лежала на соломенном тюфяке, в полусне мотая головой из стороны в сторону. Ее истощенный мозг и во сне не мог отдохнуть — женщину мучили кошмары. Цю был привязан к креслу в ногах кровати. Он сидел лицом к Саймону. Он не спал и поминутно стискивал подлокотники кресла, вне себя от злости, пытаясь разорвать веревки, стягивавшие его. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз, не сводя их с Саймона. Сейчас, когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую занавеску, ему, казалось, полегчало. Однако напряжение бессонной ночи сказывалось. Оно без труда читалось в его ввалившихся щеках, в каплях пота, катившихся по лбу, в злобном взгляде его лихорадочно горевших глаз.

Джинни сидела на стуле, придвинутом к двери. Двумя руками она держала тяжелый револьвер, направив его на Цю. Из четырех человек, находившихся в комнате, она выглядела наиболее уставшей. Когда Саймон отвернулся от окна, она сказала:

— Я думаю, тебе лучше выйти, или они что-то заподозрят.

— Я не хочу оставлять тебя одну с ним. — После событий прошлой ночи он знал, что жена не сумеет заставить себя нажать спусковой крючок.

— Я могу побыть здесь еще некоторое время.

— Да? Но ведь пройдет много часов, прежде чем в Пекине примут какое-то решение. Цю Цяньвэй привязан, он не может двигаться. Мы будем здесь, когда ты вернешься. — Джинни догадалась о невысказанных опасениях своего мужа и вспыхнула. — В следующий раз я уже не проявлю слабости!

Она встала, следя за тем, чтобы ствол револьвера все время смотрел точно в грудь Цю, и отодвинула ногой свой стул. Саймон положил ладонь на руку своей жены, но этот его жест не вызвал никакой ответной реакции с ее стороны. Как только он закрыл за собой дверь, он услышал, как Джинни снова пододвинула стул на место.

Гостиная была пуста, но Саймон услышал звуки, доносившиеся с кухни. Он прокрался на цыпочках к входной двери и тихонько отворил ее. Мгновение он стоял на пороге и смотрел на Минчао, который слонялся со своими друзьями взад-вперед перед домом. Поминутно какой-нибудь из парней протягивал свою ладонь к солнцу, а затем со смехом хлопал ею себя по лбу. На лицах у парней застыло недоверчивое выражение: все, что выпало, было не обычным для Китая. Ведь не бывает так, что просто потому, что ты женишься, ты заслуживаешь такого счастья: тут тебе и воскресенье, выходной день, погода стоит прекрасная. Минчао увидел Саймона и улыбнулся ему.

— Хорошо, а? — Он ждал этого дня всю свою сознательную жизнь.

Саймон тоже улыбнулся.

— Очень хорошо. Когда ты отправляешься за приданым к Чжаоди?

— Скоро, скоро. Ты хочешь пойти со мной, шурин Саймон?

Саймон замешкался. С одной стороны, ему не хотелось далеко уходить от дома — Джинни могла понадобиться его помощь, но с другой — он рассчитывал ничем не выделяться и не привлекать к себе внимания.

— Если можно…

— Пожалуйста! Можно, конечно.

Родители Чжаоди жили на другом краю деревни, поблизости от того места, где дорога спускалась с холмов. К счастью, идти было не так уж далеко, ведь надо было перенести много вещей. Мать Чжаоди, которая занималась всем этим, заключила сделку по всем правилам: приданое получилось большое.

Минчао откладывал понемногу последние пять лет. Он должен был купить своей невесте ножную швейную машинку, часы и велосипед, то есть подарки, известные под названием «три колеса», что означает тот минимум, без которого и речи не может быть о свадьбе. Подарки несколько месяцев хранились в доме невесты, выставленные на всеобщее обозрение. Теперь их предстояло отнести на восточный конец деревни, где должна была поселиться молодая пара.

Как только Минчао с товарищами пришли к дому Чжаоди, Саймон, не дожидаясь приглашения, сразу же направился к самому тяжелому предмету — швейной машинке. Он знал, что именно он должен нести ее, будучи самым высоким человеком в деревне. Никто ничего не сказал вслух, но все окружающие заулыбались.

— Эй, шурин Саймон!..

Он обернулся и увидел Минчао, с довольным видом курившего у ворот дома невесты. В соответствии с традициями, чтобы пройти мимо братьев Чжаоди, жених должен был откупиться сигаретами. На этот ритуал было потрачено всего несколько секунд.

— Хочешь водки?

— Да, я с удовольствием выпью, спасибо. — Саймон взял чашку и кивнул жениху. — За долговечность союза!

Старший брат Чжаоди нахмурился при виде самоуверенного иностранца и скривил рот, собираясь сплюнуть, но передумал и вместо этого улыбнулся Саймону.

— На Западе нет ничего похожего на маотай, — заявил он.

— Это правда.

— Хорошо. — Брат Чжаоди улыбнулся, довольный тем, что с его мнением безоговорочно согласились. Но вдруг он снова нахмурился. — Этот кадровый работник не с тобой ли пришел?

— Нет. Он все еще приходит в себя после несчастья, приключившегося с ним. Его жена присматривает за ним. Думаю, сегодня мы их не увидим.

— Это тоже хорошо. Его не приглашали на свадьбу. Лучше, чтобы он не показывался, не так ли?

— Я согласен. Было бы неразумно прерывать его отдых.

Казалось, брат Чжаоди остался очень доволен солидарностью Саймона с его мнением, потому что кивнул много раз кряду, улыбаясь Саймону.

— Минчао, — безапелляционно заявил Юнг, — нам пора идти.

Швейную машинку подвесили на два шеста. Саймон шел впереди, согнувшись под тяжестью неудобного старомодного устройства. Следом шел Минчао, сжимая в охапку ворох цветастых стеганых одеял, на которых ненадежно стояли десять противней с пирогами. Дальше несли гардероб, комод, еще одеяла, тащили кровать и такое количество еды, которого хватило бы на всю деревню: сдобу, рис с приправами, овощи, сахар, рыбу и множество бутылей с неизбежным маотаем. Кайхуэй выглянула из кухни, увидела приближавшуюся процессию и радостно захлопала в ладоши.

— Скорее, скорее! — крикнула она. — Дел много.

Она проснулась еще до рассвета, присматривая за огнем в печи и распределяя между соседями задания по подготовке угощения. Она твердо решила устроить самую пышную, самую обильную свадьбу из всех, которые когда-либо проходили в этой деревне!

Саймон опустил свой конец шеста со швейной машинкой перед входной дверью. Кайхуэй жестом позвала его в гостиную.

— Иди сюда, — прошептала она, приложив ухо к двери, ведущей в комнаты, которые занимал Цю. — Что ты натворил?

Еще от двери Саймон уже мог слышать тихий женский голос, причитавший с бесконечной монотонностью дождя, что разделяет весну и лето. Значит, Цинцин проснулась. Кайхуэй выпрямилась и посмотрела на Саймона странным взглядом.

— Она все спрашивает: «Где мой ребенок?» Это правда, я не видела его сегодня. Что ты знаешь об этом?

Саймон Юнг задумчиво посмотрел на нее, тщательно подбирая слова. Наконец он сказал:

— Тинченя нет здесь, Кайхуэй. Мои дети увели его отсюда.

Кайхуэй судорожно втянула в себя воздух и отпрянула. Когда она опять посмотрела на Саймона, она заметила, как хищно раздулись его ноздри, придав его лицу жестокое выражение. Ей стало не по себе.

— Ты знаешь, что ты наделал? — спросила она приглушенным голосом.

— Знаю. Но мы должны выбраться отсюда, и это — единственный способ. Поверь мне, Кайхуэй, единственный.

Женщина прижала трясущиеся руки к щекам.

— Я догадывалась, что ты что-то задумал. Я знала, что Линьхуа тайком припасает пищу… Линьхуа согласна с тобой?

— Моя жена… она согласилась.

— Еще бы она не согласилась. Она же твоя жена! Но я спросила тебя, согласна ли она с тобой?

Саймон не ответил.

— А что будет с нами? С жителями деревни? Теперь у нас у всех будут неприятности, Саймон Юнг. Большие неприятности, и ты будешь этому виной. Ты подумал об этом?

— Поживем — увидим.

Кайхуэй уже давно поняла, что у этого англичанина стальной характер. Некоторое время она обдумывала сложившуюся ситуацию, потом спросила:

— С маленьким Тинченем ничего не случится?

— Конечно нет. О чем ты говоришь!

Кайхуэй увидела, что он потрясен самой постановкой вопроса, и слегка успокоилась.

— Уже кое-что. И где он?

— Лучше, чтобы ты этого не знала, Кайхуэй.

— Да, вообще-то, ты прав. Тогда, если меня спросят…

— То тебе нечего будет им ответить. Ты совершенно права, Кайхуэй. А теперь ты должна помочь нам.

— Я? — Она со страхом взглянула на него. — Как?

— Ты должна продолжать вести себя так, будто ничего не знаешь. Продолжай готовиться к свадьбе, будто все в порядке.

— Как я смогу сделать это? Люди поймут, что что-то не так. Они обратят внимание, что этот… из Пекина не слоняется вокруг, потом они заметят, что его ребенка нигде нет. Никто из нас не любит этого пекинца и его жену, но всем нравится маленький Тинчень.

— Мы должны справиться со всем этим как можно лучше, Кайхуэй. Все, что мне нужно, это время, ты понимаешь? Время, чтобы произошло кое-что. Мы должны протянуть этот день, чтобы все шло, как всегда.

— Почему?

— Потому что прошлой ночью кадровый работник связался по радио с Пекином. В деревню сегодня приедут гости, Кайхуэй, я уверен в этом. Когда они поедут назад, они возьмут нас с собой. Тогда не будет здесь больше кадрового работника, не будет больше и англичанина.

— И не будет больше сестры. — Кайхуэй опустила глаза в землю. — Я понимаю… Что ж, тебе лучше поесть. Насколько я поняла, это будет долгий день.

Во дворе вспыхнула перебранка. Минчао и его друзья на скорую руку сооружали очаг из камней, чтобы запечь поросенка. Впервые жители Чаяна собирались зажарить животное целиком, и никто из них не знал точно, как соорудить очаг. Предлагались различные решения, и, как следствие, возникла неизбежная перебранка.

Кайхуэй снова посмотрела на англичанина.

— Ты хочешь, чтобы я вела себя как обычно?

— Да.

— Тогда я лучше пойду и усмирю этих болванов. — Ее губы опустились в грустной улыбке. — Они ведь ожидают, что я вмешаюсь — как обычно.

Она выскочила с веником наружу, и вскоре ей удалось примирить спорщиков. Саймон наблюдал за ней в дверной проем. Когда она вернулась назад, вытирая руки о передник, она мотнула головой в сторону спорящих и сказала:

— Надеюсь, они не получат ее назад без хвоста, а?

— Что?

Кайхуэй ухмыльнулась, на мгновение позабыв все свои страхи.

— Ты что, не знаешь, что ли?

— Нет.

— A-а, ну да! Тогда садись и подожди немного — я принесу тебе поесть.

Она выскочила на кухню и спустя секунду появилась с двумя дымящимися деревянными мисками.

— Садись, садись! Завтрак!

— А как насчет той двери? За ней Джинни, она охраняет кадрового работника и его жену.

Кайхуэй взвесила в уме это последнее осложнение.

— Ладно, давай сначала поедим, — предложила она наконец. — Всему свое время. Садись!

Саймон сел. Кайхуэй уселась напротив и принялся хлебать суп. Между делом она поведала Саймону о старом крестьянском обычае: если муж посылает родителям жены поросенка без хвоста… на третий день после свадьбы… то это значит, что его жена была не девушкой. Ты не знал это?

— Нет. Но я уверен, что в данном случае ничего подобного не произойдет.

— Ха! Как романтично! Но я думаю, что ты прав.

Снаружи доносились обрывки песни, которую затянули мужчины, разводившие огонь. Хотя было еще рано, но маотай уже лился рекой. Утром в понедельник у всех жителей Чаяна будут трещать головы с похмелья. Кайхуэй заметила, как Саймон насмешливо улыбнулся, и резко сказала:

— Я знаю, ты считаешь нас, сычуаньцев, неотесанными, но у нас очень твердые моральные принципы.

— Я никогда и не сомневался в этом.

— Конечно, мы всегда были очень бедны. Очень многих женщин из Сычуани родители просто продают. За хорошую дочь семья получает целую тысячу юаней или даже больше.

— Я уверен, что партия принимает меры по искоренению таких извращений.

— Ха, партия! Еще супа?

— Нет, спасибо. А что с теми за дверью? Может быть, они тоже поели бы?

— Да. Я отнесу им. Подожди.

Когда она вернулась из кухни с тремя мисками на подносе, Саймон постучал в дверь смежной комнаты.

— Джинни, это я!

Он услышал скрип отодвигаемого стула и щелчок открывающейся задвижки. Наконец дверь чуть приоткрылась, и он увидел, что Джинни стоит, одной рукой держась за косяк, в то время как ее револьвер все так же нацелен на Цю.

— Завтрак, — тихо сказал Саймон. — Впусти нас.

Джинни шагнула в сторону, и Кайхуэй протиснулась в дверной проем, но, задев нагруженным подносом о косяк, потеряла равновесие. Цю мгновенно вскочил, умудрившись сделать это вместе с креслом, к которому был привязан, и бросился вперед. То, что произошло потом, отложилось в мозгу у Саймона, как цепь несвязанных между собой моментов: одна рука Цю почему-то свободна, он сумел развязать веревки, связывавшие его ноги… Вот Цю и Джинни в двух метрах друг от друга, вот его ноги снова запутались в веревках. Он покачнулся, чуть не упал. Вот он бросился вперед всем телом вместе с креслом и ударил Джинни головой в живот. Джинни задохнулась от боли, сложилась пополам и выронила оружие.

Цинцин до этого лежала на кровати. Однако, как только ее муж двинулся с места, она вскочила и, когда Джинни уронила револьвер, кинулась к оружию.

Саймон отбросил Кайхуэй с дороги резким ударом локтя. Поднос полетел на пол. Цю навалился на Джинни, прижав ее к полу своим телом и привязанным креслом. Его голова оказалась всего в нескольких сантиметрах от ступни Саймона. Англичанин нанес сильный удар ногой по голове Цю, и тот закричал.

Краем глаза Саймон увидел, что Цинцин завладела оружием. Не размышляя он бросился к Цю и Джинни, схватил китайца за свободную руку и завел ее за подлокотник кресла. Цю застонал. Саймон рывком вздернул кресло вверх.

— А теперь, — пропыхтел он, — положи оружие, Цинцин.

Цинцин поняла, что иностранец использует ее мужа как щит, и начала медленно опускать револьвер.

— Ты, дура! — заорал Цю. — Стреляй в женщину… стреляй в Линьхуа!

Испуганные глаза Цинцин метнулись к лежавшей Джинни. Она тупо навела на соседку ствол револьвера. За мгновения, потребовавшиеся ей, чтобы осознать приказ и начать выполнять его, Саймон успел изо всех сил пихнуть кресло вместе с Цю в сторону Цинцин. Цю врезался в жену, и они вместе полетели на пол. Саймон нагнулся, чтобы выхватить револьвер из слабой руки Цинцин, и увидел, что Цю потерял сознание. У него на темени начало расплываться большое пурпурно-красное пятно. Такой хлипкий и тщедушный, Цю напомнил Саймону сломанную детскую куклу.

— С тобой все в порядке? — спросил он Джинни, помогая ей встать.

— Да. Немного ушиблась, вот и все.

— Тогда займемся уборкой. Я принесу тряпку. Держи револьвер.

И тут он увидел, что Кайхуэй со стоном встает на ноги.

— Тебе больно? — спросил он ее.

— Не очень. — Она попыталась стряхнуть еду со своего передника, но оставила это бесполезное занятие.

— Я побежала за супом, Саймон Юнг.

Он улыбнулся.

— Там его еще хватит, я уверен.

Когда Саймон вернулся с тряпкой, Цю уже начал приходить в себя. Он тихо застонал. Англичанин развязал его и помог ему сесть прямо. Поняв, что Цю еще не может передвигаться самостоятельно, он отнес его на кровать. Китаец открыл глаза.

— Что случилось? — прохрипел он.

— Ты свалял дурака, — отрезал Саймон.

Он повернулся к Цинцин, которая рухнула в кресло. Это она умудрилась частично отвязать своего мужа.

— Пожалуйста, не делай больше глупостей, — сказал Саймон по-китайски. — Ты не привыкла обращаться с оружием. Единственный человек, которому грозила опасность получить пулю, был твой муж. Помни это!

Цю попытался сесть. После пары неудачных попыток ему это удалось. Он осторожно пошевелил правой рукой, словно проверяя, не сломана ли она.

— Ты ужасно выглядишь, — сказал Саймон. — Не хочешь супа?

Цю покачал головой.

— Хочешь воды?

— Нет. Оставь меня одного.

— Я оставлю тебя одного на столько, на сколько ты этого заслуживаешь.

Цю злобно усмехнулся.

— Ты теряешь время. Скоро здесь будут солдаты. Тебя арестуют. Ты будешь расстрелян. — Он злобно посмотрел на Кайхуэй, которая снова появилась в комнате. — В этой деревне будет расстрелян каждый десятый. Каждый десятый!

Под его испепеляющим взглядом Кайхуэй съежилась и поникла.

— Не слушай его, — перебил его Саймон. — Он бредит.

Но он видел, что Кайхуэй отнюдь не уверена в этом.

Он отвел женщину в сторону и тихо спросил:

— Когда свадьба?

Он был вынужден повторить свой вопрос, прежде чем она собралась с мыслями, чтобы ответить:

— Свадьба?.. Там… не будет никакой церемонии. Бумаги ведь подписаны несколько недель назад. Их заверил секретарь райкома партии… — Она с трудом сглотнула, пытаясь подавить слезы. — Праздник начнется в полдень.

— Значит, мы должны протянуть до этого момента, чтобы никто ничего не заподозрил.

Кайхуэй только кивнула, зная, что не способна сейчас говорить. Саймон отпустил ее руку и повернулся к Цю.

— Больше никаких подвигов, Цю Цяньвэй! Тебе не надо демонстрировать свою храбрость. — Он повысил голос. — Мы будем ждать здесь. Все мы, кроме Кайхуэй, останемся в этой комнате. Окно будет оставаться закрытым, занавеска будет задернута.

Цинцин начала было протестовать, но он повернулся к ней с искаженным от гнева лицом.

— Хватит! — закричал он. — Ты сделаешь все, что я сказал!

Сразу после одиннадцати часов утра в дверь забарабанили.

В комнате Цю стояла почти невыносимая жара. Все истекали потом. Саймон боролся со сном. Услышав стук, он быстро встал и прильнул ухом к двери. В соседней комнате раздавался голос Кайхуэй. Судя по всему, она пыталась сдержать натиск крестьян. Вдруг ее голос поднялся почти до крика, а затем мгновенно стих. Дверь распахнулась, больно ударив Саймона по макушке, и в ту же секунду он оказался лицом к лицу с враждебно глядевшим на него Вэйдуном — старостой деревни. За его спиной теснилась большая толпа крестьян.

Некоторое время, пока до Вэйдуна доходило, что все обстоит не совсем так, как должно быть, он молчал. Цю и его жена сидели рядом на кровати. Жена иностранца поместилась на стуле напротив них, держа наведенный револьвер. Расширившиеся глаза Вэйдуна сначала увидели револьвер, потом кровоподтек у Цю на темени, и наконец староста осознал, что произошла сногсшибательная перемена ролей.

— Что здесь происходит? — прорычал он.

Цю вздернул подбородок.

— Этот варвар украл моего ребенка. Похитил его.

— Что?! — Снаружи в гостиной в изумлении зашевелилось море голов. Люди передавали друг другу услышанное, и Саймону не понравилось, как звучали при этом их голоса.

— Это правда? — Вэйдун шагнул через порог. За ним вошли несколько крестьян вместе с Кайхуэй. Спальня Цю внезапно показалась очень маленькой. Саймон медленно пятился назад, пока вдруг не обнаружил, что уперся спиной в стену и не может отступать дальше. Вэйдун, очевидно не испугавшийся револьвера Джинни, продолжал наступать с угрожающим видом.

— Да, я не видел Тинченя сегодня утром. Ты похитил у этого человека ребенка?

— Нет, конечно. Мои дети ушли с Тинченем на прогулку.

— Это неправда, это неправда! — Вопль Цинцин заставил всех вздрогнуть.

— Это правда, — тихо сказал Саймон. — Они скоро вернутся назад.

Вэйдун погрузился в размышления, сузив глаза. Он взглянул на револьвер в руках Джинни, и впервые до него дошло значение этого факта. Он сделал несколько шагов назад. Саймон попытался прикинуть варианты дальнейшего развития событий. Если крестьяне окажутся храбрыми, то они просто задавят числом его и Джинни, хотя неизбежно потеряют одного, может быть, двоих. Они просто задавят их числом. Но… храбрые ли они?

Внезапно Вэйдун обратился к толпе крестьян.

— Видел ли кто-нибудь сегодня маленького Тинченя?

Все дружно ответили «нет». Вэйдун снова повернулся к Саймону и сказал:

— По-моему, ты лжешь.

Наступило молчание. Взгляд Саймона метался между Вэйдуном, Цю, крестьянами… Это было поражение. Через пару секунд — Саймон знал это — Вэйдун вынесет свой вердикт в пользу Цю, и тогда все будет кончено. Мышцы Саймона напряглись. Он не собирался сдаваться без боя. Он должен найти какой-то способ, чтобы защитить Джинни…

Его внимание привлекло какое-то движение. Появившаяся Кайхуэй в упор смотрела на Джинни. Потом она отвернулась и перевела взгляд на Вэйдуна. Казалось, женщина приняла решение.

— Я видела Тинченя час назад, — заявила она.

Все в комнате уставились на нее, и она вздрогнула от такого пристального внимания. Мгновение все молчали. Потом Вэйдун спросил:

— Это правда?

— Да. Он пошел гулять вместе с детьми иностранца. Они сказали, что пошли прогуляться к гробнице.

— Она лжет! — взорвался Цю. — Не верьте в эти бредни. Ребенок украден, я говорю вам!

Вэйдун нахмурился.

— Кого ты обвиняешь во лжи? — спросил он угрожающе тихим голосом.

— Я…

— Она из Чаяна. Мы ее знаем. Мы все ее знаем. — Вэйдун подождал, пока все усвоят его слова. — Но мы не знаем тебя, пекинец. Ты — правительство. Ты — партия, да. А она, — он кивнул в сторону Кайхуэй, — она — это деревня.

Саймон выждал еще секунду, сделал глубокий вздох и перехватил инициативу.

— Мы можем помочь тебе, Вэйдун?

Староста не ответил. Он все переводил взгляд с Саймона на Цю и обратно, будто что-то вынуждало его сомневаться. Наконец он ткнул пальцем в Цю.

— Ты, — сказал он, — этот волшебный ящик, как он там называется, эта машина кино… не работает.

— Проектор сломался?

— Как ты его называешь? Про-ек-тор? Да. В нем нет жизни.

— Возможно, я смогу помочь, — сказал Саймон.

Внимание Вэйдуна мгновенно обратилось на Саймона.

— Ты?

— Возможно. Генератор работает?

— Я не знаю. Откуда мне знать?

Цю всматривался в лица, не в силах поверить в то, что слышал.

— Вы идиоты! — закричал он. — Как вы можете говорить о проекторе, когда этот человек украл моего ребенка? Кретины!

Вэйдун медленно повернулся к пекинцу с выражением крайней неприязни на лице.

— Он говорит… что его дети взяли твоего сына прогуляться.

— Он лжет!

— Это ты так говоришь, а Кайхуэй говорит по-другому. — Он снова обратился к Саймону. — Руководство производственной бригады прислало… э… проектор и фильм. «Девушка алмазной горы». На свадьбу. У нас не было такого раньше в деревне. К нему нет инструкций, и он не работает. Ты в самом деле можешь помочь?

— Если все дело только в генераторе или проекторе, то думаю, что смогу.

— Но как такое может быть? Ведь ты же не инженер.

Уверенность Саймона в себе росла с каждой минутой.

— Когда я был молодым, Вэйдун, в свободное время я изучал электронику. Полезное занятие в этом столетии, особенно для человека, работа которого связана с высокими технологиями.

Вэйдун надул щеки и с шумом выпустил воздух.

— Пойдем, — быстро сказал Саймон. — Давай посмотрим ваш проектор.

Но проблему нельзя было решить так просто. Вэйдун перевел взгляд на револьвер, который сжимала в руках Джинни.

— Это не твое.

— Не мое, — согласилась она.

— Это его вещь.

— Да.

— Ты должна вернуть ему ее.

На этот раз вместо Джинни ответил Саймон. Очень тихо.

— Нет.

— Заберите его! — закричал Цю. — Заберите оружие.

Вэйдун повернулся к нему:

— Сам забери!

Цю поперхнулся.

— Я… я болен.

— И я тоже. И все мы больны. От вас, кадровых работников! Ха! — Вэйдун обратился к Саймону. — Мы пойдем и посмотрим этот проектор. Потом поговорим о ребенке этого человека. Да или нет?

— Да. Но кадровый работник и его жена тоже пойдут с нами.

— Если они должны, пусть идут. Пошли!

Джинни встала и дернула мужа за рукав.

— Зачем им идти с нами? — спросила она на английском. — Пусть остаются здесь…

— Чтобы они могли воспользоваться рацией? Нет. Кроме того, если они пойдут, мы будем двигаться медленнее. Цю сильно хромает, Джинни, а этот день бежит слишком быстро. Мы должны потянуть время.

Проектор и генератор валялись в углу амбара рядом с лужей застоявшейся воды, натекшей через щели в крыше. Такое сельское невежество в области современной техники вызвало презрение у Цю, и, несмотря на плохое физическое состояние, он фыркнул.

Саймон взял револьвер у Джинни и проверил, спущен ли он с предохранителя.

— Следи за обоими, — сказал он, намеренно повысив голос. — Если придется, то стреляй, но только на поражение.

Саймон долго стоял и смотрел на генератор, выкрашенный в ярко-оранжевый цвет. Затем он подошел к нему и принялся тщательно осматривать его рабочие части. Когда он добрался до крышки топливного бака и отвернул ее, на лице его появилась улыбка.

— Бак пустой. Вэйдун, у вас есть бензин?

— Есть. — Староста ткнул пальцем в сторону задней стены амбара, где в беспорядке валялись бочки. В амбаре было полно народу. Удивленные жители и их дети быстро сообразили, что свадьба Минчао — не единственный источник развлечений сегодня. Долговязый «иностранный дьявол» поколотил кадрового работника, а теперь возится с техникой. Саймон вскоре обнаружил вокруг себя плотное кольцо зевак. Сначала крестьяне просто наблюдали за происходящим, но потом самые смелые из них, несомненно под влиянием маотая, начали давать советы и критиковать Саймона.

— Наливай поосторожнее… Возьми ведро, нет-нет, не так!.. Помни, что нельзя проливать… эй, возьми воронку. Да где ж она тут?..

Саймон продолжал неторопливо наливать бензин, стараясь не пролить ни капли драгоценного достояния крестьян. Он завернул крышку, обмотал шнур вокруг ладони и рванул его. Генератор кашлянул, вздрогнул и затих. Среди зрителей поднялся возбужденный гомон, напоминающий щебет птиц в вольере. Саймон сделал вторую попытку завести генератор. Двигатель бормотнул и снова заглох. На этот раз гомон стал более шумным. Бог троицу любит, произнес Саймон про себя. Так оно и случилось! Генератор заработал. Крестьяне одобрительно загалдели.

Саймон сделал шаг назад и смахнул пот со лба. Сколько времени прошло с того момента, когда они притащились в амбар? Десять минут? Пятнадцать? Он знал, что должен упрочить свое положение. Он не сможет продолжать возиться с машинами — рано или поздно его призовут к ответу в связи с исчезновением Тинченя. Если в самое ближайшее время ничего не случится, если Пекин будет тянуть с решением или предоставит Цю самому решать проблемы…

Он обливался потом, потел и нервничал. Используй шанс. Выгляди убедительным. Действуй. Проверь, спровоцируй его.

— Подай мне отвертку, Цю Цяньвэй, — хрипло потребовал он.

Цю нахмурился. Крестьян начала забавлять эта смена власти. Саймон услышал комментарии, не совсем вежливые.

— Ничего себе, ты сказал ему… Чертовы кадровые работники… Почему бы ему для разнообразия не сделать что-нибудь?

Цю повернулся к зрителям.

— Этот человек украл моего ребенка! — заорал он. — А вы стоите здесь и глазеете! Он приказывает мне, а вы ничего не делаете. Это все вам зачтется!

Он рванулся вперед, отбросив руку Цинцин, которая поддерживала супруга, и круг крестьян качнулся — все отступили на шаг или два. Цю медленно захромал вдоль череды людей, вглядываясь пристально в каждого, словно впечатывая их лица в память. Минуты утекали прочь. Никто не говорил — в амбаре воцарилась напряженная тишина. Но когда Цю собрался сказать что-то, сзади кто-то громко выкрикнул:

— Дерьмо!

И амбар словно взорвался.

— Верно, дерьмо и есть… Все, что ты здесь делал, это поливал всех дерьмом с того самого момента, как приехал сюда… Ты бы лучше поостерегся, кадровый работник… Да, езжай и скажи им там в Пекине… Давай, убирайся… Мотай, откуда приехал…

Под самым носом у Цю замелькали сжатые кулаки. Он торопливо отступил поближе к жене, которая прикрыла голову руками, словно защищаясь. Цю Цяньвэй обвел людей взглядом, и зрелище не принесло ему успокоения. Кольцо людей все сжималось вокруг него. Вскоре он оказался окруженным со всех сторон.

— Мы получим все, что нам причитается… Да, мы не будем терпеть его дальше… Никто не видел дерьма, чтобы вымазать этого парня?.. Где документ, в котором сказано, что мы должны слушаться этого типа. Разве с нас недостаточно местной свиньи?

Внезапно громкий голос перекрыл нараставший гул:

— Стойте!

Шум стих. Крестьяне оглянулись и увидели, что высокий иностранный гость поднял руки над головой. Саймон подождал, пока в амбаре настанет полная тишина, и сказал спокойным голосом:

— Отвертку. Пожалуйста!

Зловещая тишина стояла в амбаре еще мгновение. Крестьяне обменивались взглядами. Потом снова поднялся гомон, но теперь он был гораздо тише.

— Бога ради, найдите этому чертову ублюдку отвертку… Поскорее, пока снова не началось… У Вэйдуна была отвертка… Нет, одна имеется прямо здесь, в амбаре…

Саймон перевел дух. Некоторое время он старался не двигаться. Наконец отвертка нашлась, ее передавали из рук в руки, пока она не попала к Цю, который помешкал, но затем с показной покорностью протянул ее Саймону. Саймон стоял в центре, уперев руки в бока. Он намеренно медлил. Когда он наконец протянул руку за отверткой, в амбаре вновь поднялся гул возбуждения.

— И что ты теперь будешь делать? — В дрожащем голосе Цю послышалось подозрение, будто он боялся, что Саймон намерен сорвать показ фильма.

Бормотание снова усилилось.

— Дай ему работать спокойно, что ты… Ты бы сам попробовал… по крайней мере, он знает, что делает… Да, почему бы тебе не заткнуться и не запастись каплей терпения?

Саймон методично подсоединял провода от генератора к старому массивному трансформатору, дважды перепроверяя все, что делал. Сколько времени прошло с того момента, как они пришли в амбар? Двадцать минут? Больше? Его сердце беспокойно колотилось.

Однако он не мог дольше тянуть. Он выпрямился и обвел взглядом своих помощников.

— Это необходимо, — громко сообщил он, похлопав по трансформатору, — потому что генератор производит ток более высокого напряжения, чем проектор может принять. Оно должно быть понижено с четырехсот вольт до двухсот двадцати. Кроме того, ток должен быть преобразован из постоянного в переменный.

Амбар, чрезвычайно довольный этим выспренним объяснением, удовлетворенно вздохнул. Саймон подсоединил последний контакт и мысленно взмолился, чувствуя, сколько глаз с надеждой смотрят ему в спину. После такого тщательного подключения проектор должен был заработать. Он должен заработать!

Саймон нажал на кнопку включения и с огромным облегчением увидел, что индикатор напряжения загорелся. Он вытер руки тряпкой, используя передышку.

— А теперь настоящая проверка… — Он нажал на кнопку пуска, и бобины с громким треском начали вращаться.

— Все в порядке. — Саймон констатировал то, что все видели и без него, и амбар взорвался криками восхищения.

Саймон начал пробираться к двери сквозь заслон из рук, похлопывавших его. Люди поднимали большие пальцы и одобрительно кричали «хао!», что значит «хорошо!», а сердце Саймона все еще колотилось в учащенном ритме.

— Хорошо сделано, дорогой! — тихо сказала Джинни, протягивая мужу револьвер.

— Проектор сам по себе и гроша ломаного не стоит. Важно то, что произошел прорыв в отношениях с крестьянами. Они на нашей стороне… пока что.

— Я знаю. Ты был великолепен!

— Мы выиграли еще немного времени, вот и все. — Голос Саймона звучал невесело. — Сейчас крестьяне на нашей стороне, но когда они начнут беспокоиться, почему маленький Тинчень не возвращается домой, они так же легко переметнутся на сторону Цю.

— С чего бы им это делать? Они ненавидят Цю и его жену.

— Но ведь они же пострадавшая сторона, они — родители. В любом месте, если пропадает ребенок, это воспринимается очень серьезно. А здесь на это смотрят, как на катастрофу.

Когда они вышли из амбара, Саймон огляделся вокруг. Почти все крестьяне собрались на площади. Сейчас они были настроены дружелюбно по отношению к нему, но Саймон знал, что настроение толпы способно меняться в течение минуты.

— Послушай… — Вэйдун дернул его за рукав. — Может быть, мы пойдем и посмотрим, не вернулись ли твои дети с малышом?

Саймон выдавил улыбку.

— Почему бы нет? — Он опять огляделся кругом. — Пусть Цю Цяньвэй и Цинцин пойдут впереди.

Джинни взяла Саймона под руку, и они направились обратно к дому Кайхуэй. Они старались идти как можно медленнее, но все-таки их продвижение вперед казалось им ужасающе быстрым.

— Что мы будем делать, когда придем туда? — пробормотала она.

— А черт его знает!

Она оглянулась.

— Они все идут за нами, Саймон. Все до последнего.

— Я знаю.

Она протянула пальцы и дотронулась до револьвера в его руке, но это не принесло ей успокоения.

— Что они будут делать, когда узнают, что Тинчень на самом деле пропал?

Но он шел молча — у него не было ответа, который она хотела бы услышать. Теперь они были уже совсем недалеко от дома.

 

Глава 27

Роберт Чжао вставил огнеупорный ящичек в гнездо сейфа и достал вместо него маленький кожаный кейс с цифровыми замками. Он смотрел вслед вертолету, пока тот не исчез за горизонтом в той стороне, где находился аэропорт Кай Так. Это была последняя партия драгоценностей. Теперь все самое ценное уже вывезено из дома, а то, что еще оставалось из мебели и обстановки, так и должно было здесь остаться. Не впервые в своей жизни Чжао расставался с имуществом. Жизнь дороже денег.

Он пробежал по лестнице на террасу, перепрыгивая через три ступеньки. Этим утром он очень торопился. Первым делом фондовые биржи, которые откроются в понедельник. Ему предстоит провернуть кучу дел.

Он отнес кейс в большую гостиную и отпер замки. Крышка откинулась, представив его взгляду пачки стодолларовых банкнот, по десять тысяч в каждой. Он осмотрелся вокруг, ища подходящее место. Почти вся прислуга уже покинула дом. Не осталось никого, кроме его доверенного слуги, но Чжао был не из тех людей, которые оставляют что-либо на волю случая. Всегда существовала возможность, хотя и слабая, непредвиденного появления какого-нибудь гостя.

Гости… Эта мысль заставила его вздрогнуть. Хорошо еще, что он сумел забраться так далеко. После сегодняшнего дня они начнут искать его и свои драгоценные акции учредителей.

Чжао принял решение. Он пошел в середину комнаты и откинул угол ковра. Под ним оказалась металлическая пластина, рядом с которой находилась панель с кнопками цифрового набора. Он набрал шестизначное число, и пластина скользнула в сторону, открыв глубокий тайник.

Чжао сунул туда руку и достал «кольт» калибра 0.45. Облизнув губы, он осторожно взвесил оружие в руке. Ввоз в колонию продукций такого рода карался смертью, но в данном случае игра стоила свеч. Он отложил пистолет в сторону и снова порылся в углублении, пока не нашел сертификат акций, принадлежавший некогда Саймону. Улыбка появилась у него на губах. Ну зачем эти акции русским, а хоть бы даже и китайцам? В то время как в руках опытного бизнесмена, предпринимателя…

Он не смог противиться искушению и развернул лист бумаги светло-кремового цвета. Документ был, без всякого преувеличения, уникальным. Чжао всегда предпочитал акции на предъявителя: не надо ехать в какой-то офис, что у черта на куличках, для регистрации в реестре, никаких тебе проверок подписей, ничего. Сертификат сам по себе являлся активом, имуществом — или его полным синонимом. Сто миллионов фунтов стерлингов означал этот листок бумаги.

Чжао положил сертификат обратно в тайник, засунул туда кожаный кейс и положил сверху «кольт». Но тут его пальцы наткнулись на что-то еще, и он насторожился. Он не мог припомнить, чтобы оставлял в тайнике что-либо кроме оружия и сертификата. Что бы это могло быть? Простой коричневый конверт…

Он достал его из тайника, и выражение его лица сразу же смягчилось. Конечно — личная жизнь. Да, он совсем забыл о ней в последнее время. Он открыл незапечатанный конверт. Три или четыре письма, обручальное кольцо его матери, медальон, фотография.

Фотография была уже довольно старой, бумага выцвела от времени. Он помнил, когда он ее сделал. Он помнил это вполне отчетливо.

Чжао присел на ковер, держа фотографию в руке. Его день рождения, семь лет тому назад. Он сделал этот снимок на своей яхте. На снимке высокий иностранец с очаровательной женщиной, оба стоят на корме, прислонившись спинами к леерам.

Чжао сосредоточил свое внимание на женщине. Она улыбалась в объектив немного грустной улыбкой человека, который не хочет фотографироваться и замечает, что на него навели объектив, как раз в тот момент, когда щелкает затвор.

Женщина на фото — китаянка. На ней белые узкие брюки и блузка цвета морской волны, на шее тонкая золотая цепочка. Тогда ей должно было быть под сорок, но она выглядела гораздо моложе. На лице нет макияжа. С таким лицом она бы могла работать моделью.

Родинка. Маленькая черная родинка.

Джинни Юнг.

Чжао продолжал рассматривать снимок еще несколько минут. Он вспомнил, как Джинни насмехалась над ним в тот страшный День в присутствии Цю. Слишком много выпито. Муки, которые он испытывал, когда видел ее смеющейся рядом с мужем. Глупый ход, который он сделал. Воспоминания…

Наконец Чжао сунул фотографию в карман, а конверт спрятал обратно в тайник. Он набрал нужные цифры, и панель скользнула назад, закрыв углубление. Спустя несколько секунд комната выглядела так же, как и всегда.

Он прошел в свой кабинет и уселся за стол. Когда он потянулся к телефону, его рука задрожала. Чжао с ругательством грохнул трубку на рычаг и застучал кулаками по столу. Только когда он почувствовал, что вполне владеет собой, он взял распечатку своих последних вложений капитала, которая лежала перед ним на ежедневнике.

Он набрал домашний номер своего маклера и потребовал разговора. Затем быстро прочитал список, отмечая против каждого вида акций субботние цены спроса на бирже, сделал несколько вычислений на калькуляторе и дал маклеру краткие инструкции.

— Завтра утром сразу же, как все сделаешь, позвони мне, — сказал он и повесил трубку.

Теперь ему оставалось только ждать. Он побарабанил пальцами по столу. Почему бы не занять время размышлениями о том, куда отправиться поначалу? Может быть, в Париж? Нет, Париж не подходит. Лицо его помрачнело. В Париже живет миссис Чжао. Нью-Йорк? Он встал и подошел к книжной полке, на которой среди других справочников стояло и расписание международных авиалиний. Давно уже он не забавлялся подобным образом.

Однако он успел пролистать всего несколько страниц, когда зазвонил телефон. Он взял трубку, ничего не подозревая, и сразу же горько пожалел об этом.

— Чжао. Чжао? Вы меня слышите, Чжао?

— Я… я слушаю вас, мистер…

— Да! «Мистер» — этого вполне достаточно.

— Как… как у вас дела?

— Очень хорошо. Я думаю, вы должны были бы догадаться, что мы говорим по общей линии, мистер Чжао. Вы меня понимаете? По общей линии.

Смысл намека поразил Чжао, у него отвалилась челюсть: поскольку разговор велся по-английски, получилась игра слов. «Shared line» — обозначает незащищенную линию телефонной связи. Но в то же время «share» — акция, пай, доля.

— Да, я понимаю, — сказал он, но голос его прозвучал беспокойно, чего не должно было быть.

— Хорошо. Настало время завершить дело, которое мы начали вместе. Я хочу навестить вас.

— Навестить меня? Здесь? — Чжао выдавил из себя смешок. — Но, мой дорогой… друг, вам вряд ли можно здесь показываться. Только не в Гонконге.

— Я уже здесь, Чжао.

— Вы… что?

— Я здесь. С этого утра. Чжао? Алло? Алло!

— Прошу прощения, я не расслышал вас. Мне показалось, вы сказали, что вы здесь, в Гонконге.

— Ну да. Что это с вами сегодня, Чжао? Заболели?

— Нет, я… я удивлен, вот и все. Где вы остановились?

На другом конце трубки в ответ раздался только негромкий смех.

— Пожалуйста, пригласите к себе на завтра на десять утра нашего официального друга вместе с его печатью. Я буду у вас, чтобы оформить передачу документа.

— Вам нужен член магистрата? Здесь?

— Конечно.

— Но… зачем? Э… документ, о котором вы говорите, можно просто забрать без всяких формальностей. Я не…

— Мне нужно, чтобы все было сделано по закону. При свидетеле. Чтобы не оставалось никаких зацепок. И вот что еще, Чжао…

— Да?

— Не пытайтесь покинуть свой дом до завтрашнего утра, вы меня поняли?

— У меня есть дело, которым надо заняться…

— В воскресенье?

— Это ведь Гонконг, а не… — Чжао едва не сказал «Москва», но вспомнил напоминание об «общей» линии и торопливо сказал «Лондон».

— Пусть подождет.

— Это не может подождать, это срочно.

— Это не так срочно, мистер Чжао, как наше дело. Оставайтесь там, где вы есть. И поверьте, если вы не выполните мою просьбу, я узнаю об этом.

На другом конце провода повесили трубку. Чжао долго и с ужасом смотрел на трубку у себя в руке, будто подозревал, что она заражена каким-то страшным вирусом. Наконец он взял себя в руки. Почему, во имя всего святого, Крабиков оказался в Гонконге — в самом опасном месте на земле для советского агента? Совпадение ли это, что он появился здесь как раз в тот момент, когда Чжао уже готов был исчезнуть?

Китаец не был суеверен и не доверял совпадениям. Но, как бы там ни было на самом деле, он не собирался оставаться здесь и дожидаться, пока все прояснится. Похоже, русские взяли дом под наблюдение. Ну и пусть. Однако ведь они вряд ли смогут держать это место под контролем после наступления темноты. На несколько километров вокруг не было ни одного уличного фонаря, а Чжао давным-давно в тайне принял меры, позволявшие ему беспрепятственно покинуть дом в случае возникновения такой необходимости. Он посмотрел на часы, прикинул время и, сняв трубку, набрал номер.

— Алло, это «Кэсэй-Пасифик»? Я хотел бы забронировать место на вечерний самолет до Токио. Первый класс.

Он уже собрался было сказать «в один конец», но снова вспомнил слова Крабикова об «общей линии» и замешкался, осознав, что страх чуть не заставил его сделать неверный шаг.

— И обратно, — мягко добавил он. — Забронируйте мне одно место на самолет, вылетающий из Токио в четверг.

Кладя трубку, он подумал, что всегда сможет вернуть деньги за обратный билет. А даже если не сможет, то — как он уже напоминал себе раньше — есть вещи и подороже денег.

 

Глава 28

Процессия крестьян, возглавляемая Юнгами и Цю, остановилась у входа в дом Кайхуэй. Эта прогулка подарила Саймону еще пятнадцать минут, благодаря Цю и его пораненной ноге, из-за которой они двигались черепашьим шагом. Саймон понял, что дольше тянуть время у него уже нет возможности. Он подошел к двери и поднял руку, чтобы постучать в нее.

— Саймон, — прошептала Джинни. — Мы не можем войти внутрь. Тинченя там нет. Когда крестьяне увидят это…

— А что мы можем сделать? — Он хотел добавить еще что-то, но Цю остановился подле, и Саймон сжал губы. Он поднял руку и постучал в дверь. Кайхуэй сразу же открыла. Саймон увидел, что она держит в руке листок бумаги, но, прежде чем он успел что-то спросить, Цю схватил ее за руку.

— Что это такое? — спросил он, разворачивая его. — Карта!

— Я… я нашла ее. Я искала…

— Ты! — Цю помахал картой перед носом Саймона. — Это твое?!

Саймон услышал незнакомый звук и поднял голову, щурясь от солнечного света.

— Саймон, — сказала Джинни. — Тебе надо было предвидеть это.

— Т-с-с! Послушай…

Нет, ему не показалось. Моторы! Пропеллер!

Цю Цяньвэй тоже посмотрел вверх, потом обернулся и взглянул на своих мучителей.

— Это вертолет, — сказал он.

— Я знаю, — коротко ответил Саймон.

— Ну, вот видишь. Прибыли солдаты. Теперь ты должен сдаться. — Он сунул карту в карман. — Дай мне оружие.

— Нет.

Цю вытер пот со лба. Он едва держался на ногах.

— Ты будешь в полной безопасности. Я обещаю тебе. Верни мне мой пистолет.

Теперь грохот двигателей был почти оглушающим. Вертолет кружил у них над головами, пока пилот подыскивал место для посадки. Крестьяне с криками ужаса разбежались по домам и заперлись, потрясенные этим вторжением с неба. Улицы Чаяна внезапно опустели, и не осталось никого, кроме Юнгов и их пленников.

— Он садится! Вон там!.. — Саймон пустился бежать по улице, мгновенно оставив всех остальных далеко позади. Когда он выскочил на окраину деревни, вертолет приземлился на поле, куда на праздник выгнали пастись буйволов. Испуганные, дрожащие животные сбились в угол загона. Из вертолета выпрыгнули два солдата, держа карабины на изготовку. За ними появился худой, довольно пожилой китаец в очках. Саймон, стараясь показать, что не представляет собой угрозы, перешел на шаг. Когда он приблизился к китайцу, он двигался уже вовсе не спеша. Однако солдаты все же с трепетом смотрели на его высокую фигуру, а заметив в его руке пистолет, взяли Саймона на прицел.

Долгое мгновение китаец и англичанин молча изучали друг друга. Наконец Саймон принял решение и бросил револьвер Цю на землю, где его быстро подобрал один из солдат. Старик, видя, что Саймон безоружен, протянул ему руку. Саймон замялся, но все же пожал ее.

— Мое имя Сунь Шаньван.

— Мое имя Саймон Юнг.

Они оба отпустили руки, и Саймон сделал шаг назад.

— Кто вы такой; товарищ Сунь?

Пожилой китаец помедлил, но всего лишь секунду:

— Я заместитель начальника Центральной разведки. Я прибыл, чтобы увезти отсюда вас и вашу семью, мистер Юнг. Вам пора покинуть это место.

Старый китаец улыбнулся, и Саймон испытал к нему чувство симпатии.

— Я думаю, что нам с вами предстоят деловые переговоры, — сказал он.

— Да, — ответил Сунь, — но до Пекина это может подождать. Сейчас вы должны подготовиться к путешествию. Где ваша жена и дети?

— Моя жена отстала, сейчас она будет здесь. Моих детей сейчас здесь нет.

— Цю именно это и сказал нам. Где они?

— Они там, где вы не сможете их найти.

— Я уже понял это. — Он покачал головой с невольным восхищением. — Почему вы пошли на это? Риск…

— Надо было сделать хоть что-нибудь. Я вообще рисковый игрок.

— Но вмешивать в ваши планы ребенка здесь, в Срединном Царстве…

— Я должен был быть уверен, что вы меня выслушаете. И я, наконец, защищал самого себя. Если бы я просто передал вам информацию Роберта Чжао о завещании деда и о ваших противниках из Советского Союза, то вы могли бы просто поблагодарить меня и оставить догнивать здесь.

Сунь выразительно покачал головой.

— Так вопрос никогда не стоял. Но я думаю, что вы и в самом деле рисковый игрок, мистер Юнг. А сейчас скажите, пожалуйста, где дети?

К ним вместе с Джинни прихромал Цю, успевший расслышать последние слова.

— А, товарищ Сунь… Вот карта! Ее нашли в доме. Посмотрите! — Он протянул карту, тыча пальцем в линию, проведенную Саймоном накануне. — Они пошли на юго-восток!

Сунь пару секунд разглядывал карту, потом поднял глаза, взглянул в бесстрастное лицо Саймона и вздохнул.

— Я мог бы послать туда бригаду или две, но, боюсь, что это будет бесполезной тратой времени.

— Как это? — Цю чуть не хватил апоплексический удар от ярости. — На карту поставлена жизнь моего ребенка!

Но Сунь намеренно повернулся спиной к Цю, обращаясь только к Саймону.

— Мы думаем, что информация, которую вы предоставили нам относительно Чжао, почти стопроцентно верна. Мимо Гонконга рано утром прошел советский лайнер «Крымская звезда». Прямо перед рассветом с борта была спущена небольшая шлюпка. Наш радар потерял ее, и мы не знаем, кто прибыл на ней, но я думаю, что только одно дело имеет сейчас для русских настолько большое значение, что они решились послать своего человека в Гонконг.

— Акции.

— Да. Поэтому вы прямо сейчас вернетесь со мной в Пекин.

— Какие гарантии безопасности вы можете мне предоставить?

— Все очень просто. Сертификат акций сейчас на руках у Чжао. Акции учредителей оформлены в виде предъявительских, поэтому положение Чжао сейчас довольно прочно. Но у него есть одно слабое место — его права на акции основываются на поддельном меморандуме о депонировании. Но пока вы не примете меры, чтобы доказать это, никто не сможет ничего ему сделать. Без вас, без вашего физического присутствия в Гонконге в качестве свидетеля в гонконгском суде, мы бессильны помешать ему продать эти акции. — Он дернул плечом. — Поэтому, вы сами понимаете, у нас нет другого выхода, кроме как доставить вас в Гонконг. Я могу также дать вам свое личное ручательство, что ваши трудности подошли к концу. Как быстро вы сможете собраться, мистер Юнг?

— Очень быстро. — Саймон повернулся к Цю. — Ваш сын и мои дети в пещерах к юго-западу от деревни, за гробницей.

Измученный Цю уставился на него, не веря словам Саймона ни на грош.

— Ты лжешь! Они отправились на юго-восток, к Гонконгу.

Но Сунь Шаньван уже подозвал к себе офицера и, как только тот подбежал, отдал ему приказ.

— Возьмите с собой местного, чтобы тот показал дорогу к гробнице.

— Я пойду, — раздался тихий голос. Это был Минчао, умудрившийся подобраться незамеченным.

— Очень хорошо. — Сунь Шаньван обратился к офицеру. — Двух человек будет достаточно. Мы подождем вас здесь.

Крестьяне собрались вокруг на достаточном расстоянии от страшной летающей машины. Солдаты замахали на них, отгоняя наиболее смелых и любопытных подальше. Джинни подобралась к Саймону и ухватилась за его рукав.

— Как ты думаешь, — прошептала она, — можно доверять этому… из Пекина? Но Саймон лишь пожал плечами в ответ.

Время тянулось медленно. Сунь Шаньван ушел в вертолет, оставив солдат охранять его снаружи. Джинни вытерла со лба пот и опустилась на траву.

Саймон оставался на ногах, глядя поверх голов крестьян туда, куда ушел Минчао и его сопровождающие. Спустя некоторое время, показавшееся ему вечностью, он вскрикнул и потряс Джинни за плечо.

— Они возвращаются!

Джинни встала на ноги. Крестьяне, заметив возбуждение высокого англичанина, все как один повернулись к деревне. Первой в конце улочки появилась Диана, неся на руках Тинченя. Когда они поравнялись с последним домом, она что-то шепнула малышу, поцеловала его в щеку и опустила на землю. Мгновение он стоял в замешательстве, все еще цепляясь за ее юбку. Потом, завидев родителей, побежал к ним.

Цинцин бросилась к нему. Она не могла говорить. Казалось, малыш рад видеть ее, но никаких следов ночи, проведенной в пещерах, никто не замечал. Сначала Цю Цяньвэй бесстрастно смотрел на него, не говоря ни слова. Потом он стал гладить мальчика по щеке, сперва робко, затем все свободнее. Мальчик поднял на него глаза и обхватил отца руками за шею. Цю скривился от внезапной боли, но удержал мальчика на весу, крепко прижав к себе. Он сразу же отвернулся, чтобы Саймон не мог видеть его слез, но по вздрагивавшим плечам все было ясно.

Диана, белая от напряжения, бросилась в объятия отца, всхлипывая от облегчения. Мэт устало опустился на землю.

— Сработало, — тихо сказал он. — Сработало, па…

— Пока все идет нормально, Мэт. Но мы еще не выбрались отсюда. Пойдем, надо собрать вещи.

Он осторожно отстранил Диану и помог сыну встать. Когда они шли к дому, Джинни опять взяла его под руку.

— С тобой все в порядке? — тихо спросил он ее. — Да.

Они долго молчали.

— Точно? — переспросил он.

— Конечно. Только…

— Что только?

— Я… я не ожидала снова оказаться здесь, Саймон. А когда мы попали сюда, я и не мечтала вновь выбраться отсюда. Свобода казалась сном для меня. — Она смахнула слезу. — А теперь… я… Кайхуэй…

Она замолчала. Саймон сжал ее руку, но не сумел сообразить, что бы такое ей сказать.

Они подошли к дому и увидели Кайхуэй, поджидавшую их. Она посмотрела в глаза Джинни и, казалось, все поняла, потому что ни о чем не стала расспрашивать. Она вытерла руки о передник и сказала:

— Хорошо. Сейчас я помогу тебе собраться, старшая сестра.

Сборы заняли мало времени, ибо у Юнгов в Чаяне не было почти никаких пожитков. Кайхуэй упаковала в пакет немного еды со свадебного стола, за который так никто и не садился, и сунула сверток со снедью в руки Джинни. До этого момента Джинни вполне владела собой, но тут она сломалась и начала непроизвольно всхлипывать.

Кайхуэй прижала сестру к себе и принялась массировать спину, успокаивая.

— Ну-ну, — зашептала она. — Не надо плакать. Ты видишь, я же не плачу? Я знаю, что ты будешь счастлива там, куда едешь. Я буду думать о тебе, знать, что ты счастлива. — Она отстранила сестру на расстояние вытянутых рук, чтобы Джинни увидела, что Кайхуэй улыбается. — И ты тоже должна думать о нас. Мы тоже будем счастливы.

— Поедем с нами, — всхлипнула Джинни, но Кайхуэй покачала головой в ответ.

— Из этого ничего не выйдет, старшая сестра. Слишком поздно. Мне нужны мои собственные вещи. Мне нужен мой народ. — Она увидела, что Джинни просто не сможет расстаться с ней на такой ноте и смягчилась. — Когда-нибудь я приеду. А до того времени будь счастлива, будь счастлива. Видишь — я же не плачу?

Но, когда Диана обняла ее, она все же заплакала. И когда Мэт обнял ее и поцеловал в щеку, она прижала к себе мальчика, спрятав у него на груди лицо, чтобы он не мог видеть ее слез, слез «презренной старой китаянки». Но Мэт удивил их всех. Он еще раз поцеловал ее и сказал:

— Мы вернемся.

Саймон, уже стоя в дверях, в изумлении обернулся. Впервые в жизни он слышал, что его сын говорит, как мужчина — твердо и уверенно, но в то же время мягко. Мэт улыбнулся и повторил:

— Мы вернемся, Кайхуэй. Мы все вернемся.

Потом вся семья пошла к вертолету. Диана поднималась на борт последней, и Кайхуэй сунула руку в глубокий карман куртки и что-то передала своей племяннице, обняв ее на прощанье обеими руками.

— Тебе, это тебе, — прошептала она.

Диана посмотрела, что ей дали. Это была бутылочка лимонада. Диана молча повернулась и взбежала по лесенке, но Кайхуэй успела заметить что по лицу девочки текут слезы.

Лесенку втянули внутрь вертолета, винты начали вращаться, снова раздался сотрясающий землю грохот, и вертолет стал подниматься вверх. Саймон выглянул в маленький иллюминатор и успел заметить Кайхуэй, стоявшую немного поодаль от Минчао и Чжаоди, которые держались за руки.

Его лицо окаменело. Он запомнит Чаян.

Вертолет на мгновение завис неподвижно, потом повернул и взял курс на северо-запад, к ущелью через долину. Когда они пролетали между возвышавшихся стен ущелья, звук двигателей, отразившись от скал, заглушил всё на свете, и разговоры в машине стали невозможны. Потом они вынырнули из ущелья, и под ними снова распростерлись равнины Сычуани, покрытые буйной растительностью.

Саймон повернул голову и взглянул через плечо. В кресле позади него сидел Мэт, обхватив голову руками. Диана напряженно смотрела в иллюминатор, словно желая запечатлеть в памяти каждую деталь оставшейся позади деревни, ее деревни. И в это мгновение Саймон понял, что его дети тоже навсегда сохранят в своей душе Чаян.

— Кайхуэй, Минчао… столько лет! — Он понял по голосу жены, что она вот-вот расплачется, и обнял ее за плечи. Джинни подняла глаза, ожидая увидеть в лице своего мужа непреклонное суровое выражение, которое, казалось, навсегда приклеилось к нему, но вместо этого увидела, что Саймон приветливо улыбается.

— Неужели все в самом деле кончилось, Саймон? — спросила она.

— Да, Джинни. Все кончилось.

Он покрепче обнял и баюкал ее весь долгий полет до Чэнду, пока сам пытался подготовиться к тому, что лежало впереди.

Они прилетели в Пекин уже к вечеру. Все: Сунь Шаньван, семья Цю и семья Юнг — были усажены в роскошные лимузины, уже ожидавшие их на летном поле. Они въехали в город, промчались, ни разу не притормозив, до ворот с многочисленной охраной и оказались в микрорайоне Чжуннань, в котором жили все руководители высшего звена Китая. Машина поехала по широкой улице с трехрядным движением, затем со скрипом покрышек повернула налево. Дорога пошла куда-то вниз, все дальше и дальше. Саймон очнулся от своих размышлений.

— Значит, это правда, — сказал он.

Сунь Шаньван, сидевший на переднем сиденье, полуобернулся и спросил:

— Что правда?

— Что существует подземный туннель, соединяющий Чжуннаньхай и Большой зал собраний.

— Это правда. Видите, какую честь вам оказывают, товарищ Юнг.

— У вас есть полномочия вести переговоры со мной, товарищ Сунь?

— Да.

— Это очень хорошо. Благодарю вас.

Машина оказалась в просторном подземном помещении, к ней подскочили солдаты, одновременно распахнув все четыре дверцы. Саймон был рад возможности выпрямиться. Он потянулся и зевнул, вынудив солдат с опаской отступить от него на шаг.

— Сюда, пожалуйста.

Сунь провел их вверх по лестнице с пологими ступеньками до тяжелых двойных дверей, ярко освещенных прожекторами. Телекамера, установленная на высоком штативе, начала вращаться с раздражающей медлительностью, пока ее объектив не остановился точно на них. Через минуту двери слегка приоткрылись на такую ширину, чтобы гости могли пройти только по одному.

Перед ними уходил вдаль длинный мрачный коридор, освещенный лампами, висевшими вдоль толстого черного кабеля, проходившего под потолком. Сунь быстро повел их по коридору, пока они не оказались у вращающихся дверей, выходивших на лестницу. Они спустились на три этажа вниз и вышли в точно такой же коридор, только на этот раз вдоль него через каждые пятьдесят метров стояли солдаты. Саймон услышал, как где-то неподалеку раздается низкий гул. Пока они шли по коридору, гул становился все слышнее. Внезапно они уткнулись в стальную дверь со множеством запоров. Вторая телекамера пару секунд смотрела на них, а затем дверь скользнула назад, открываясь.

Они оказались в главном центре связи всего Китая.

Это был большой зал с низким потолком и полом, затянутым ковровым покрытием красного цвета, в тон телефонным аппаратам, выстроившимся вдоль дальней стены. Перед каждым телефоном стояло вращающееся черное кожаное кресло и стол, на котором лежали стопки бумаги и карандаши. Над ними на стене висел список абонентов, и через весь зал Саймон разглядел вверху списка префикс «39», жирно выделенный черным. Саймон понял, что они находятся в самом центре власти в Поднебесной Империи, потому что номера, начинавшиеся с цифры «39», предназначались только для членов Политбюро.

Сунь подозвал к себе одного из солдат, сопровождавших их от самой машины, и отдал ему краткие распоряжения.

— Проводите этих людей, — он указал на женщин и детей, — в комнаты для гостей. Они подождут нас там. Всем освободить Центр.

Зал опустел, в нем остались только Сунь, Цю и Саймон. Пожилой китаец пододвинул три кресла так, что они, обращенные друг к другу образовали равносторонний треугольник.

— Прошу вас…

Саймон уселся в одно из них и подождал, пока Цю и Сунь займут свои места. Единственным звуком, нарушавшим тишину в зале, был все тот же неумолчный гул, который, должно быть, исходил от очень мощного генератора. Сунь откашлялся и заговорил.

— Вы упомянули о переговорах, товарищ Юнг, и были правы. Могу ли я для начала сказать, чего мы хотим от вас, и что мы предлагаем взамен?

Саймон кивнул.

— Необходимо переделать то, что уже было сделано ранее. Мы поняли это. Сначала я хотел бы принести вам свои извинения. Он нахмурился, взглянув на Цю так, что стало ясно: это выражение сожаления не распространяется на его подчиненного.

— Мы сбились с верного пути. Хотя… ну, это не извинение, однако это поможет смягчить вашу обиду. Мы были потрясены. — В его взгляде ясно читалось уважение. — Мы не думали, что какой-либо иностранец способен выдержать испытание жизнью в Чаяне.

— Конечно. Вы, должно быть, считаете нас слабаками, товарищ Сунь.

— В физическом смысле нет. Но в жизни нашей деревни есть другие нагрузки и стрессы. Психологического порядка.

— Я понимаю.

— Но, несмотря ни на что, вы сделали больше, чем просто выжили. Вы оказались на высоте. Вы разработали план спасения. И вы сплотили свою семью вокруг себя. Вы настоящий лидер, товарищ Юнг. Лидерство, терпение, скромность… — Он кивнул головой. — Такой человек может отправляться куда пожелает.

— Вы говорите об этом, как об испытании, Сунь Шаньван. А в чем состояла цель этого испытания?

— Нам было необходимо лишить вас возможности собрать деньги для уплаты Советскому Коммунальному банку.

— Это я понял. Но зачем было держать нас в Чаяне? Тюрьма номер один здесь, в Пекине, подошла бы для этой цели не хуже.

— Мы хотели проверить, на самом ли деле вы такой хороший китаец, каким сами себя представляете, товарищ Юнг. И вы на самом деле оказались именно таким. Вы китаец по своему стоицизму, по образу мыслей, по образу жизни. Вы также питаете большую любовь к китайскому народу. У нас большие планы относительно вашего будущего, после того как наступит тысяча девятьсот девяносто седьмой год.

Глаза Саймона расширились, но он ничего не сказал. Это не удивило старого китайца, потому что он продолжал дальше:

— Я полагаю, вы задумывались над тем, каковы наши планы относительно вас. Предложение, которое сделал вам здесь, в Пекине, в свое время Цю, представляло только часть всех наших намерений относительно вас. Мы хотели предать вас, завладеть вашими акциями учредителей, хотя Цю Цяньвэй и не знал тогда этого. Это была близорукая политика, которая, как мы сейчас осознали, должна быть изменена. Акции должны вернуться к вам.

— И что привело вас к этим благословенным переменам во взглядах?

Сунь улыбнулся:

— Мы прагматики, мистер Юнг. Чжао предал нас. Единственный способ, которым мы можем спасти акции учредителей от рук русских, это ваши свидетельские показания. Что, в свою очередь, означает, что акции вернутся к вам. Ну что, я достаточно откровенен. Как на ваш английский вкус?

Саймон проигнорировал иронию.

— Как именно вы предполагаете все это осуществить?

— Вам необходимо вернуться в Гонконг и заявить о своих правах на то, что ваше по праву. Когда это произойдет, должно последовать судебное разбирательство. Вы дадите показания под присягой, засвидетельствовав, что ни вы, ни член магистрата Хуа никогда не подписывали бумаг, на которых основывается банк.

— Вы придаете моим показаниям такое большое значение, товарищ Сунь. Пожалуйста, объясните это.

— Разве это не очевидно?

— Не очень. Почему бы вам просто не дать указание члену магистрата Хуа предоставить необходимые показания?

— Потому что он может рассказать только часть истории. И прежде всего мы не можем возбудить процесс. Член магистрата Хуа не может потребовать от суда денонсировать фальшивки. Только вы можете сделать это.

— Конечно. Теперь я понял.

— Необходимо поторопиться. Чжао уже готов покинуть Гонконг. Мы подготовили все для звонка вашему адвокату Сэндитону. — Сунь посмотрел на часы. — Связь через двадцать минут.

— В таком случае это сделка под принуждением.

— Мне очень жаль, но это так.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Мы хотим, чтобы вы сказали вашему адвокату, что сегодня вечером с ним свяжется ваш представитель и привезет ему настоящую документацию по кредиту, взятому у Советского Коммунального. Конечно, этой документации будет недостаточно, чтобы восстановить права собственности на акции. Мы хотим, чтобы вы сказали Сэндитону, что нужно предпринять немедленные — я настаиваю, немедленные — шаги для пересмотра решения суда, которое было принято в пользу банка.

— Понятно. Ясно, что никто, кроме меня, не может дать таких распоряжений. И уж точно их не может дать член магистрата Хуа. Что еще?

— Мы полагаемся на благоразумие ваше и вашей семьи в отношении воспоминаний о последних нескольких месяцах вашей жизни.

— А взамен?

Сунь снял очки и начал протирать их платком. Он казался очень старым и уязвимым.

— Взамен мы предлагаем вам все то, что предлагали раньше, и более того. Вы — друг Китая, товарищ Юнг, особенно после Чаяна. Выгоды и польза, которую вы извлечете из связи с нами, просто не поддаются исчислению. Вы знаете это.

— Я знаю это. Как знаю и то, что однажды вы уже нарушили свои обещания. Почему я должен поверить вам во второй раз?

— Разве у вас есть выбор? — Лицо Суня оставалось дружеским, но голос звучал острее лезвия бритвы.

— Думаю, есть. Прежде чем мы обсудим это, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Сунь снова посмотрел на часы. Хотя он был хорошо натренирован и умел скрывать свои истинные чувства и эмоции, но ему все же не удалось полностью скрыть нетерпение, отразившееся на его лице.

— Пожалуйста, задавайте их.

Саймон положил руки на бедра и намеренно помедлил несколько секунд, прежде чем заговорить, тем самым заставив Суня поерзать в кресле.

— Во-первых, я хотел бы узнать, что стало с мистером Ни и его сестрой Мод. Они живы?

— Они живы. Мы заставили их провести день вне Сингапура, вот и все.

— Они ваши агенты?

— Не в том значении, в каком вы понимаете этот термин. Цю Цяньвэй правильно обрисовал вам их статус. Они помогают нам иногда, и не более того.

— Значит, тот мальчик, который заменил Мод, вам уже больше не был полезен.

— Пожалуйста, не тратьте время на воспоминания о нем! — В выражении лица Суня так и сквозило нетерпение. — Он совершил много преступлений против нравственности.

Саймон позволил тишине еще немного сгуститься, выжидая, не осознает ли Сунь весь ужас того, что он только что сказал. Но тот никак не прореагировал, и Саймон продолжил:

— Следующий вопрос: к чему такая спешка?

— Я уже объяснил вам: потому что нас предали.

— Поясните, пожалуйста.

— Сертификат акций в руках у нашего человека в Гонконге, у Чжао. Как я постоянно напоминаю вам, этот сертификат предъявительский. Как это говорится у вас, англичан, «Обладание — это девять десятых права», не так ли? А в случае с акциями на предъявителя и все десять десятых. Чжао должен передать эти акции нам. Но он готовится к отъезду из Гонконга, и мы считаем, что он намерен либо продать эти акции тому, кто даст за них наивысшую цену, или оставить их себе.

— А-а!

— Я полагаю, вы и сами догадались об этом?

— Я давно понял, что Чжао задействован в вашем плане. Это первый из двух факторов, позволявших мне надеяться на благополучный для меня исход. Хорошо его зная, я был уверен, что, когда наступит удобный момент, он предаст вас. Это в его обычае. И я знал, что, когда это время придет, я снова обрету ценность в ваших глазах.

— Понятно. — Сунь был удивлен. — Какой второй фактор?

— Вы не ликвидировали меня. Это говорит само за себя. Но скажите мне, Сунь Шаньван. Почему вы заподозрили Чжао в предательстве? Кто предупредил вас об опасности?

Сунь сразу же замкнулся.

— У нас есть… определенные методы.

— И почему вы должны брать на себя труд помешать ему скрыться с моим достоянием?

— Почему? Да потому что для нас вариант, при котором эти акции попадут в руки врагов или останутся у Чжао, так же неприемлем, как и для вас. Подумайте, что противник сможет сделать с вашим любимым Гонконгом, заняв место в Совете директоров Корпорации, располагая временем до тысяча девятьсот девяносто седьмого года и обладая властью — как мы теперь знаем — закрыть банк? Вы не знаете, что мы планируем сделать с Гонконгом, и даже я не знаю этого, но не надо иметь богатое воображение, чтобы представить, какой урон он может понести. Вы этого хотите?

— Возможно. Я не знаю.

Цю, до этого беспрестанно ерзавший, выпрямился и сел спокойно. Сунь скривился и повторил фразу, сказанную Саймоном ранее:

— Поясните, пожалуйста.

— Разве это не очевидно?

— Я этого не нахожу.

— Сунь Шаньван, невозможно переписать прошлое. В этом случае слишком многое пришлось бы переделывать. Для того чтобы заполучить мои акции, вы сначала подменили фальшивые документы, а потом устроили взрыв на моем опреснительном заводе. Это так или нет?

— Это так. Мы организовали взрыв потому, что знали, что не можем положиться на вас и что вы можете попытаться вернуть кредит русским, когда придет время. Мы постарались сделать так, чтобы вы не смогли вернуть деньги.

— Вы убили моих слуг, которых я любил и которым доверял. Это так или нет?

— Да. Они были сами виноваты: они попытались оказать сопротивление нашим людям.

— Вы внесли разлад в мою семью, посеяли недоверие в мои брачные отношения. Мой сын что, мешал вашим людям? Или моя дочь?

На этот раз Сунь ничего не ответил. Он просто развел руками, признав правоту Саймона.

— И вы вбили неудаляемый клин между мной и моим отцом, подвергнув опасности его жизнь и жизнь моей дочери. Я снова спрашиваю вас: это так или нет?

— Это не совсем так. О противостоянии между вами и вашим отцом было хорошо известно еще до того, как мы спланировали эту операцию. И я хотел бы напомнить вам, что это не мы подвергали опасности жизнь ваших близких. Скорее, наоборот, — мы их спасли.

— Пусть так, Сунь Шаньван, но даже в таком случае преступления, совершенные вами против меня и моей семьи, многочисленны и серьезны. Почему же теперь я должен помогать вам?

Наступило долгое молчание. Цю уставился в пол, в то время как Сунь Шаньван пристально вглядывался в глаза Саймона, пытаясь понять собеседника.

— Вы знаете альтернативу? — спросил он наконец, но в его голосе слышалась неуверенность.

— Знаю. Чаян — это альтернатива. Или пуля.

— Пули не будет. Но Чаян — да. Мы можем обречь вас и вашу семью провести там за работой остаток ваших жизней.

— Меня вы этим не испугаете. Я справлюсь с этим.

— Вы может быть, хотя я и усомнился бы в этом. — Сунь помешкал. — Ах нет, вам, наверное, это по силам. Но что насчет вашей жены?

— Она работает на вас. Естественно, вы можете распоряжаться ею по своей воле, вне зависимости от моего желания. Вы можете даже избавиться от нее, может быть, так же, как вы избавились от Люков.

— Ваша попытка обмануть меня очень доблестная, но она не удалась. Мы знаем, как вы любите свою жену. Вы не можете быть безразличны к ее судьбе. Но, даже если и так, то что насчет ваших сына и дочери?

— Моему сыну неинтересно то, чем занимаюсь я. Он хочет найти в жизни что-то другое. Возможно, Чаян и не то, чего бы он хотел, но, по крайней мере, это — другое. — Саймон повысил голос. — И в любом случае вы, как китаец, должны признавать за мной право самому решать судьбу моего сына.

— Тогда что с Дианой?

— Деревня начала ей нравиться. Вы сами видели, как она переживала, когда мы улетали оттуда. Нет, товарищ Сунь, вы ничем не можете мне пригрозить.

— Вы блефуете, Саймон Юнг.

Саймон в ответ на это просто улыбнулся.

— Вы так не считаете? Хорошо, давайте разберемся. Я угрожал вам Чаяном. Сейчас я покажу вам Чаян в ином свете: не как угрозу, но как стимул.

— Я не понял вас.

— Чаян — это сущность Китая, Саймон Юнг. Там находится сердце Поднебесной Империи. Но он нуждается в модернизации. Он нуждается в деньгах, таких деньгах, которые может предоставить только Гонконг с его богатством. Скажите мне, пожалуйста, вы считаете себя прагматиком?

Саймон секунду подумал:

— Да.

— Как я уже сказал, все мы прагматики. — Сунь обратился к Цю. — Расскажи ему об опиуме.

Глаза Красного Дракона широко раскрылись от удивления.

— Опиум? Это государственная тайна.

Сунь уже потерял терпение.

— Расскажи ему!

Цю нехотя развернул свое кресло, чтобы оказаться лицом к Саймону.

— Мы производим опиум. Конечно, вам это известно. Но вам наверное неизвестно, что в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году бригада «Маджонг» поставила задачу добиться экспорта на Запад тридцати пяти тысяч тонн ежегодно. С тех пор эта задача неоднократно пересматривалась… В сторону увеличения цифр. Это становится важным инструментом нашей внешней политики.

— А дальше? — подтолкнул его Сунь Шаньван. — Какое наказание предусматривается за употребление или обладание опиумом в Китае?

Цю передернуло.

— Смертная казнь.

Сунь снова обратился к Саймону.

— Да, мы прагматики. Мы сделаем все, что понадобится. Мы решим проблему роста населения. Вам известно, что в северных приграничных районах мы сформировали поселения, в которых живут и работают только мужчины и производственные показатели в которых выше средних по Китаю на десять процентов? В таких поселениях невозможно быть счастливым, в обычном людском понимании этого слова, но раз производство риса растет, а численность населения падает, то что из этого следует? Мы заберем назад то, что нам принадлежит, — Гонконг и Тайвань. Мы истощим наркотиками силы вашей молодежи, если мы сочтем, что это нам на пользу в непрекращающейся борьбе. Да, мы убиваем, мы предаем, мы делаем все это. Точно так же, как и вы делаете это на протяжении многих лет, в своем духе, мистер бизнесмен, тайпань Юнг.

— Я? Я никого не убивал.

Сунь рассмеялся: — Своими руками, возможно, и нет. А имя Ао что-нибудь говорит вам, товарищ Юнг?

Цю был поражен, увидев, как изменилось лицо англичанина за время его жизни в Чаяне. Его глубоко посаженные глаза загорелись злостью. Цю почти боялся этого нового Саймона Юнга.

— Ао был пиратом, — продолжал Сунь Шаньван. — Его тело выловили из гонконгской бухты. Кто отправил его туда?

Саймон пристально разглядывал свои ладони, ничего не отвечая. Цю попытался заглянуть ему в глаза, но сейчас эти глаза были словно закрыты — между веками виднелись только две узкие белые полоски.

Сунь повторил вопрос, подчеркивая каждое слово:

— Кто… отправил… его… туда? Вы хорошо упрятали все концы в воду, мы никогда не узнаем всю историю целиком, если вы только сами не пожелаете рассказать ее нам. Но мы уверены, что вы причастны к смерти Ао… Каким-то образом.

— Ах, — тихо прошептал Цю. — Господи…

До этого момента Сунь не повышал голоса. Сейчас, однако, он неожиданно откинул голову назад и заорал.

— Да, мы прагматики! Все мы! Мы должны заполучить обратно эти акции, но мы не можем сделать это, не отправив вас сначала в Гонконг живым и невредимым! Поэтому назовите вашу цену!

Он встал, подошел к телефонам, снял трубку с одного из них и протянул ее Саймону.

— Но сначала… сделайте звонок!

Саймон несколько секунд смотрел полуприкрытыми глазами на Суня. Потом наконец выбрался из кресла и направился к нему через зал. Но, вместо того, чтобы взять трубку, как ожидал от него китаец, он внезапно оттолкнул его руку и сказал:

— Нет.

— Почему?

— Сначала условия. Потом звонок.

— Говорите.

— Первое, и самое важное: моя жена должна быть освобождена от всяких обязанностей перед вами.

— Конечно. Она сослужила свою службу. Нам больше нет необходимости иметь свои глаза и уши в вашем доме.

— Дальше. Вы сделаете все то, что уже обещали раньше: гарантируете в письменном виде привилегированный статус «Дьюкэнон Юнг», с подписями, которые бы обеспечивали неоспоримость этого документа.

— Да.

— Вы восстановите мой опреснительный завод, камень за камнем, за ваш собственный счет, а потом вы будете управлять им и поддерживать его и дальше.

— Договорились.

— И, наконец… наконец, Сунь Шаньван… за все это вы дадите мне залог.

— Залог?

— Неоспоримый банковский чек, заверенный банком Китая, чек на сто миллионов фунтов стерлингов, который я буду хранить в течение всей моей жизни, в комплекте с документом, в котором будет сказано, что я могу использовать этот чек как залог должного выполнения ваших обязательств передо мной.

— Нет.

— Пожалуйста, подумайте еще раз.

Сунь прикусил нижнюю губу.

— Я должен сообщить об этом, — сказал он наконец. — Даже если это и будет принято, в чем я лично сомневаюсь, все равно это вызовет задержку.

Наступила долгая пауза. Наконец Саймон сказал:

— В таком случае, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, я позвоню своему адвокату в Гонконг. — Увидев, как просветлело лицо заместителя начальника, он предостерегающе поднял руку. — И это все. Пока у меня на руках не окажется чек и документ, моя память будет закрыта. Именно это я и скажу судье в Гонконге: я не помню событий, о которых идет речь. — Он опустил руку и мрачно улыбнулся. — Тогда разбирательство приостановится и сертификат испарится. На время. Пока не найдется покупатель, или пока Роберт Чжао не будет готов использовать его против вас. Скажите мне, Сунь Шаньван, — ибо ваше мнение очень для меня ценно, — если Чжао решит продать акции, то кто станет их покупателем?

Очень долго двое мужчин стояли молча лицом к лицу, не сводя друг с друга глаз. Наконец Сунь Шаньван спокойно произнес:

— Я думаю, что это еще больший блеф, Саймон Юнг. У вас нет намерения обменять все, что может предложить Гонконг, на жизнь, точнее на существование в Чаяне?

— Может быть, вы и правы, Сунь Шаньван, — задумчиво ответил Саймон. — Но, по крайней мере, я уверен, что в Чаяне меня примут доброжелательно. В то время как при моем возвращении в Гонконг неминуемо возникнут проблемы.

— Какие проблемы?

Саймон рассмеялся.

— Неужели вы и в самом деле думаете, что я смогу начать жизнь заново в том же месте, где я ее кончил? Вы же помните: было судебное разбирательство, скандал? Окончательный разрыв с моим отцом… Многое, очень многое произошло, Сунь Шаньван.

— А неужели вы, в свою очередь, думаете, что мы не приняли все это во внимание? Заместитель комиссара Рид уже помогает нам: оказалось достаточно легким делом уговорить его начать распространять историю, которую мы ему разработали, а именно: у вас было сильное нервное потрясение — шок после покушения на убийство, взрывы на заводе… Все эти события расстроили работу вашего мозга…

Саймон не пожелал скрыть свое удивление.

— Вы говорите о Питере Риде так, словно он работает на вас, но ведь это не так.

— Разве не так? — Сунь Шаньван рассмеялся. — Когда я говорил, что «все мы прагматики», то я определенно имел в виду и британское правительство. — Он перестал смеяться. — Вас использовала ваша собственная сторона, Саймон Юнг. Они заставили вас танцевать под нашу дудку, если я могу так выразиться.

— Но это же абсолютно непостижимо…

— Глупости. Любое правительство сделало бы то же самое. Нет, не похоже, что вас будут осуждать в Гонконге. И есть еще кое-что, о чем вам следовало бы помнить.

— Что именно?

— Вы участвовали в операции по уничтожению русского банка. Множество людей будут готовы простить очень многое такому человеку.

— Да? А что со вкладчиками этого банка? Или понимание политических реалий моим правительством распространяется так далеко, чтобы уничтожить всех вкладчиков вместе с банком?

— Конечно. Не позволяйте вашему альтруизму заводить вас чересчур далеко. Есть пределы тому, что мы можем простить вашему альтруизму. Нет, я повторяю, мы не намерены менять вашу комфортабельную жизнь в Гонконге на что-либо другое.

— И я тоже повторю: возможно, что намерен. Как любопытно было бы это выяснить… — Саймон взглянул на часы и сказал: — Пора звонить, Сунь Шаньван.

 

Глава 29

Армия Сунь Шаньвана тихо вступила в Гонконг и растворилась в нем, словно волна, ушедшая в песок.

Инспектор иммиграционной службы Тун уже почти закончил свою девятичасовую смену в аэропорту Кай Так. У него был только небольшой перерыв на обед, но, поскольку весь остаток ночи прошел без особых происшествий, инспектор ощущал себя вполне в силах еще и пофлиртовать с Алисой Чань, сидевшей с ним за одним столом. Алиса была помолвлена с офицером таможенной службы, который, казалось, не торопился со свадебной церемонией, так что эта красивая молодая и здоровая женщина не видела причин, которые помешали бы ей провести отрезочек свободного времени с Рикки Туном. Правда, Рикки женат, и жена его недавно родила ему первенца — девочку… но почему бы и нет, — считала Алиса. Всегда надо платить за то, что находишься в хороших отношениях с коллегами… Особенно с таким симпатичным парнем, получающим по высшему разряду.

И когда ранний самолет из Сиани исторг из своего чрева толпу пассажиров, двое офицеров взглянули на часы, обменялись печальными взглядами и приготовились потратить остатки своих убывающих сил на проверку документов последних иммигрантов, прибывших за эту длинную ночь.

Рикки сделал приглашающий жест рукой, и хорошо одетый китаец шагнул за желтую линию. Офицер проверил его паспорт, выданный в Пекине три года назад, сравнил фотографию с улыбающимся лицом обладателя паспорта и соотнесся с двухтомной «Библией» — перечнем лиц, въезд которым в Гонконг запрещен.

— Цель вашего визита, мистер Ван?

— Деловая поездка. Я член делегации Торговой палаты Сиани, приехал по приглашению вашего правительства. Этот человек — китаец указал на мужчину, которым занималась Алиса, — член той же делегации.

Рикки взглянул на обоих пассажиров. Оба были в темно-серых костюмах, галстуках и очках — ни дать ни взять, пара серьезных бизнесменов. Им обоим было что-то около тридцати, что вполне соответствовало дате рождения, написанной в паспорте, который инспектор держал в руках.

— Как долго вы собираетесь пробыть в Гонконге?

— Два дня.

— Поручительство?

— Вот оно. — Пассажир достал письмо, подписанное секретарем по делам финансов.

Рикки бегло прочитал его. Он видел сотни таких документов — этот ничем не отличался от других. Он еще дочитывал письмо, а рука его уже потянулась за резиновой печатью. Он поздновато вспомнил об официальной кампании за поддержание вежливости, развернувшейся недавно в городе.

— Приятного пребывания в Гонконге!

— Спасибо.

Гость из Китая взял свой паспорт и прошел дальше, превратившись в простого человека из толпы. По обе стороны от Рикки за такими же столами сидели еще тридцать инспекторов, фильтруя никогда не прекращавшийся поток приезжих из всех частей света. Взгляд Рикки метнулся к стенным часам. Еще десять минут, и он будет свободен. Может быть, Алиса захочет позавтракать… На Моди-роуд он обнаружил недавно одно хорошее местечко… Он поднял руку, и еще один пассажир пересек желтую линию.

Тем временем мистер Ван и девять его коллег прошли через таможню и оказались в Гонконге, никем не замеченные и никому не запомнившиеся.

Несколькими милями севернее на гонконгской стороне крытого моста, соединяющего Китайскую Народную Республику и Новые территории, стоял констебль Пан Кай-Мунь. Этим утром работа его заключалась в том, чтобы охранять массивные скользящие ворота, ведущие к таможне и контрольным постам иммиграционной службы. Он наблюдал, как первый из пяти пассажирских поездов за день с тяжелым вздохом остановился у станции Ло У, и поток пассажиров полился мимо него. Вечно все те же скучные людишки: крестьяне с мешками, старухи, сгибающиеся под тяжестью тяжеленных корзин, кучка гонконгцев, что возвращаются из поездок к своим родственникам. Этих всегда можно выделить по одежде. Пану не нравилась его служба. Он считал, что его таланты — о которых он был очень высокого мнения — просто гибнут на ней.

Вдруг его внимание привлек один из крестьян. Когда тот был еще в десяти метрах от констебля, Пан уже понял, что прибывший чем-то отличается от других. Пан целеустремленно направился на перехват этого парня в потоке пассажиров.

— Имя?

Пан сразу же понял, что парень — недотепа. Он ухмыльнулся констеблю, пробормотал несколько слов на каком-то непонятном диалекте, и двинулся дальше. Когда констебль развернул его лицом к себе, бессмысленная улыбка на лице парня ни на мгновение не изменилась.

— Имя?

— А-а-а! — Крестьянин снял с плеча брезентовый рюкзак и начал в нем рыться. Пан использовал эту возможность, чтобы хорошенько рассмотреть его, и, вглядевшись, решил, что ему около двадцати пяти лет. Крестьянин был довольно высок для китайца, мускулист и строен, если не считать легкой сутулости, вызванной тем, что всю жизнь он прожил в сельской местности. Короткий густой ежик черных волос, запавшие щеки, карие глаза, обветренная кожа — словом, ничего необычного. Но несмотря на внешний вид, говорящий о том, что человек этот только что приехал из какой-то глухой деревни, в этом царне было что-то странное. Пан задумчиво потер подбородок: что-то, не имеющее отношения к самому крестьянину, замечалось в нем… От него чем-то пахло.

Крестьянин выпрямился, насколько позволяла ему сутулость, заработанная как следствие тяжелого физического труда, и сунул в руки Пану пачку документов. Полицейский пролистал их и состроил гримасу: вид на жительство, потертый загранпаспорт, письмо из райкома партии с разрешением посещения Гонконга сроком на двадцать четыре часа с целью продажи фруктов и овощей. Пан взял на заметку имя крестьянина, которое ни о чем ему не говорило, и возвратил документы. До китайца не сразу дошло, что он должен взять их.

Пан медленно обошел его кругом, но крестьянин, сразу же начал поворачивать вслед за ним.

— Стой спокойно! Ты что, не можешь, что ли? — рыкнул Пан.

Нет, в нем не было ничего, абсолютно ничего подозрительного. И все же, все же…

— Я не видал тебя здесь раньше, — предположил он. — Или видел?

Молчание.

— Ты впервые в Гонконге?

— А?

Пан заглянул в брезентовый рюкзак. Салат-латук — что-то вяловатый. Он засунул руку внутрь и пошарил, запачкав руки в процессе обыска. Ничего. Он выпрямился, отряхивая руки от земли и песка, прилипших к пальцам. Он заметил, что парень смотрит на помещение таможни, что находилась за спиной у Пана, и, обернувшись, увидел группу таких же крестьян: человек двенадцать, и каждый с таким же рюкзаком. Сотоварищи ухмылялись, глядя в его сторону.

— Ты арестован, Старый Ли! — Казалось, такая перспектива их забавляет. — Две ночи за решеткой, а может быть, и три. Ха-ха!

— Да, ты тут задержишься дольше, чем рассчитывал, Старый Ли!

Краем глаза Пан заметил, что к ним приближается инспектор, и мотнул головой в сторону группы крестьян:

— Давай. Пошевеливайся!

Инспектор Спарр подошел к Пану и, проследив за направлением его взгляда, спросил:

— Что-то не в порядке?

— Нет, не думаю. Но, — Пан покачал головой и вздохнул, раздражаясь, — весь мой опыт подсказывает, что тут что-то не так.

Спарр пожал плечами.

— Кто, черт возьми, может что-либо знать об этих людях?

— Но это плохо. Мы должны знать.

Инспектор дружески положил руку на плечо своему подчиненному.

— Брось, Пан, ведь все мы понимаем, что иммиграционный контроль в Гонконге — это всего лишь недоразумение. Вся настоящая работа делается на другой стороне, в Шеньчжене. Никто не взойдет на мост без разрешения властей КНР.

— Разве мы не должны протестовать?

— О да, мы должны, и мы протестуем, все верно. Но у нас просто нет способов выяснить, кого они к нам посылают. — Он указал на группу крестьян, которые уже прошли через таможню и выстроились в очередь, чтобы снова зайти в вагоны поезда.

— Черт возьми, да ведь это может быть их проклятое Политбюро!

Пан нахмурился и покачал головой.

— Для Политбюро они слишком молоды, — заметил он.

Человеческие волны все накатывали на Гонконг из Китая. Это продолжалось все утро и большую часть дня, и только когда солнце уже садилось, людская река потекла в противоположном направлении.

Полицейский катер медленно пробился через набитый судами фарватер, вырвался из главного потока движения судов по гавани и направился в открытое море. Сержант Чон-Линь поднес к глазам бинокль и переместил его, обозревая горизонт: дождь, снова дождь, и ничего кроме дождя. Синоптики обещали, что такая погода простоит еще двадцать четыре часа. И конечно же именно завтра по графику у сержанта выходной.

— Чертова погода, — шутливо заметил он констеблю — стажеру Ламу, стоявшему рядом с ним на мостике.

Молодой китаец нервно кашлянул:

— Да, сержант.

— Знаешь, я ненавижу такую погоду, как сейчас. «Сплошная облачность, на море — зыбь, видимость слабая и продолжающая ухудшаться». Как часто мне приходится писать в вахтенном журнале именно эти слова. — Чон-Линь снова вздохнул. — Самая погода для нелегальных иммигрантов.

Он снова поднес бинокль к глазам и обвел им бухту. Внезапно, не закончив обзор, он замер и поставил локти на леера для большей устойчивости.

— Приближается судно, на два часа, дистанция сто ярдов, внутренний канал. Приготовиться к сближению и высадке на него.

— Понял! — отозвался рулевой.

Когда катер пошел с прогулочным суденышком бок о бок, сержант Чон-Линь быстро перешагнул через леера с ловкостью, говорящей о долгой тренировке и большом опыте, и спрыгнул в чужой катер. Суденышко было абсолютно типичным представителем своих собратьев, бороздящих Абердинскую бухту Гонконга, — выполненное из дерева, длиной двадцать футов, с поднятой кормой, с зеленым тентом из непромокаемого брезента, натянутого на полукруглые стойки, идущие вдоль корпуса, и с трескучим мотором.

Полисмен осмотрелся. Обычная картина: около дюжины пассажиров, квохчущие цыплята, поросенок… У Чон-Линя даже слюнки потекли при взгляде на него. То тут, то там корзины с имбирем, зеленью, зеленым луком, бочонки с пивом и ящики кока-колы — два больших деревянных ящика. Эти товары не займут много времени, что очень кстати, принимая во внимание дождь и температуру.

— Здравствуйте, леди и джентльмены. — Он повторил эти слова и на мандаринском диалекте, тщательно следя за лицами пассажиров: не вздрогнет ли кто-нибудь из них. Никто не отреагировал на его слова. Не беда, подумал сержант. Хотя очень часто бывало, что нелегальные иммигранты выдавали себя тем, что вдруг реагировали на несколько слов, произнесенных на их родном диалекте. Пассажиры были как всегда — сборная солянка: двое мужчин, шесть женщин, восемь детей. Сержант начал проверку документов, заранее убежденный v что все будет в порядке. Он знал капитана этого суденышка и уже много раз проверял его. Как он и предчувствовал, у всех пассажиров документы были в порядке. Полисмен переключил свое внимание на груз.

— Пожалуйста, что находится в этих ящиках?

Один из двоих посмотрел на сержанта, улыбнулся и пробормотал несколько слов.

— Что вы сказали? — Чон-Линь наклонился к нему. — Я вас не расслышал.

— Я сказал, сержант Чон-Линь, что рад снова видеть вас. Я думаю, вы вспомнили нас? И обстоятельства нашей предыдущей встречи? Белый порошок?

Сержант очень медленно выпрямился, и добродушная улыбка исчезла с лица. Он пристально вгляделся в лицо человека, заговорившего с ним. Да, он припомнил это лицо… Человек снова улыбнулся, поднес левую руку к правому плечу и поскреб его средним и безымянным пальцами.

Констебль-стажер наблюдал за происходящим с мостика полицейского катера. Он видел, как сержант Чон-Линь проверяет документы пассажиров, а затем прошел вперед, под брезент, и скрылся из вида. Потом, спустя несколько секунд, быстро вернулся назад и перепрыгнул с проверяемого катера на свой. Почему он не проверил груз? В чем дело?

Лам знал свое место. Задавать вопросы старшему по званию было не в его правилах. Но, когда Чон-Линь поднялся на мостик и почти неслышно отдал приказ отходить от катера, подвергшегося проверке, стажер не мог не заметить, как дрожала рука сержанта, которой он вытер пот со своего внезапно позеленевшего лица. Лам благоразумно отвернулся и стал следить за судами, проходящими слева по борту. Но, когда подвергшийся проверке катер остался далеко позади, а сержант все еще не сказал, какую запись ему сделать в журнале, он собрал всю свою храбрость и робко спросил:

— Сержант, скажите, пожалуйста, что мне записывать?

— Записывать? — рыкнул сержант.

Лам сглотнул, во рту у него внезапно стало сухо. Сержант Чон-Линь в прошлом всегда был так добр…

— Пиши!

Лам задрожал и переспросил:

— В вахтенном журнале?..

Сержант посмотрел на него долгим враждебным взглядом. Уже когда Лам начал гадать, понял ли сержант его вопрос, тот грохнул кулаком по планшету.

— Ничего! — хрипло прорычал он.

Лам прямо отпрыгнул на шаг.

— Но, но… сержант, ведь в уставе сказано…

— Я сам знаю, что сказано в уставе! Пиши… пиши, что мы остановили катер, время дня, место… регистрационный номер… — Чон-Линь положил руки на столик и опустил голову так, что Лам уже не мог видеть его лицо. — Ничего подозрительного, — пробормотал он, глядя в стол. — Совсем ничего.

Эта ночь выдалась лунной, но боги были добры. Луна спряталась за массивной грядой облаков, паривших над Китаем, своими очертаниями напоминая свирепого дракона.

Долина под Ак-Тай-То-Янь была погружена в темноту, непроницаемую, словно деготь. Когда Саймона привели к подножию утеса, он наткнулся на Цю Цяньвэя, но даже тогда не смог его разглядеть.

Цю пожал ему руку.

— Добро пожаловать, мистер Юнг, — прошептал он. — Вы немного рановато, сейчас без четверти час.

— Джонка высадила нас, несколько опережая график, и капитан подумал, что нам лучше сразу отправиться на место.

— Лучше раньше, чем позже, — прозвучал женский голос.

Цю резко спросил:

— Кто ЭТО?

— Моя жена. Она настояла на том, чтобы отправиться со мной.

— Это не предусмотрено планом! Не было! Линьхуа и дети должны были вернуться в ваш дом.

— Я знаю. Но моя жена не доверяет вам, Цю Цяньвэй, и, как я уже сказал, она настояла на том, чтобы отправиться со мной.

— У вас что, нет никакой власти над вашей собственной женой?

— Ваш вопрос оскорбителен. Он также свидетельствует о вашем полном невежестве в западном мышлении. Кроме того, почему я должен отвергать ее требование? Она многое вытерпела из-за меня.

— Я останусь здесь! — сказала Джинни, и Цю фыркнул.

— Да, это верно: вы останетесь здесь, на этом самом месте! И если вы будете спорить, Линьхуа, я прикажу связать вас и вашего мужа, заткнуть вам рты и оставить на этом самом месте, одних. Я сделаю это!

Наступило молчание, которое нарушил Саймон, сказав:

— Очень хорошо. Я попрошу ее остаться здесь и подождать… А, Джинни?

— Если ты этого хочешь. — Голос ее был глух. — Если ты этого хочешь, — повторила она.

— Пожалуйста.

— Ха! — Цю был раздражен. — Теперь из-за нее я буду вынужден оставить здесь двоих. Кто-то же должен присматривать за ней.

— В этом нет необходимости.

— Нет, есть! Ваш муж говорит, что вы не доверяете мне. Прекрасно, но я тоже не доверяю вам! — Он немного повысил голос. — Капитан!

— Сэр? — откликнулся мужской голос.

— Подойдите сюда… возьмите эту женщину и проследите за тем, чтобы она оставалась здесь. Мистер Юнг, вы пойдете со мной, как мы и договаривались.

Саймон протянул пальцы и нашел руку Джинни.

— Иди с ними, — тихо сказал он. — Это продлится недолго.

— Ты будешь осторожен?

— Обещаю тебе.

Она стиснула его руку и медленно отпустила ее, будто пальцы ее не желали терять контакт с его пальцами. Саймон надеялся услышать звуки ее удалявшихся шагов, но все было тихо. Только что она стояла рядом с ним, и вот исчезла. Затем Саймон попытался разглядеть хоть что-нибудь сквозь тьму, повисшую перед его лицом, словно плотный, непроницаемый занавес.

— Я ничего не вижу, — прошептал он.

— Так и должно быть. Мое лицо вымазано черной краской, все мои люди в черном.

— Люди?

— Да. Я полковник Народно-освободительной армии. Я привел с собой подразделение, хотя вы и не можете никого увидеть.

— Сколько их?

— Двести.

— Двести?

— Вы думаете, этого не хватит? — В голосе Цю прозвучало сомнение. — Может быть, вы и правы, мне следовало взять с собой больше.

— Это уже не спасательная операция, полковник Цю. Это вторжение.

— В таком случае мы поторопились на несколько лет. — Прозвучали нехарактерные для Цю нотки юмора. — Хотя вы, похоже, не думали так, когда мы проводили учения в «Оушн-парк», в то самое знаменитое воскресенье. Да уж, эта операция явилась хорошей проверкой состояния нашей готовности. Глупо говорить о вторжении, Саймон Юнг, потому что мы уже здесь. На улицах, в ресторанах, банках, магазинах, офисах… Китай уже восстанавливает контроль над своей собственностью. Нужно закончить только эти глупые формальности, а для китайцев десять лет — это ничто. — Он дернул плечом и сменил тему разговора. — Я был удивлен, увидев вас здесь. Я думал, что вы уже в Макао, тратите свои сто миллионов фунтов.

— Это трастовые деньги, Цю Цяньвэй. Проценты с них принадлежат мне, но основная сумма когда-нибудь вернется к вам в целости. И я удивлен, что вижу вас здесь. Я думал, вы все еще приходите в себя от раны, полученной в Чаяне.

— Мне уже лучше. Кроме того, у меня нет выбора, вне зависимости от моего самочувствия. Долгая работа приходит к завершению. Моя работа! Я должен быть здесь.

Сзади, за спиной Саймона, проскользнули люди. Он услышал шорох травы и ощутил колебание воздуха. Услышал он и шепот, но не мог разобрать слов. Когда Цю сжал его руку, он вздрогнул.

— Мы уже готовы. У Чжао гость.

— Откуда вы узнали это?

— Мы поймали его слугу — он здесь, в мешке. Пожалуйста, поосторожнее. Если вы наступите на него, он может закричать. Перед тем, как мы засунули его в мешок, он был очень словоохотлив. Он и сообщил, что у Чжао гость.

— Кто?

— Мы не знаем. Слуга не смог точно его описать. Но он европеец.

— Борисенко?

— Или Крабиков — под этим именем он известен нам. Да, может быть.

— Но, когда Чжао обнаружит, что его слуга исчез, все, что ему понадобится, так это позвонить по телефону и вызвать помощь…

— Провода перерезаны.

— Тогда по радио. В его вертолете точно есть УКВ, значит, и в доме должен быть передатчик…

— Да, он есть. К несчастью для мистера Чжао, он не работает. У капитана моего отряда в ранце есть портативный глушитель… В любом случае, вам лично нет нужды идти туда. Мы доставили вас сюда, чтобы вы разделили с нами риск, причем только по вашему настоянию. Похоже, теперь мы вам ни в чем не можем отказать. Что вы хотите, вернуться домой, может быть?

Наступило молчание. Во впадину залетел порыв ветра, и пот, выступивший на лбу Саймона, показался ему неприятно холодным.

— Я хочу вернуть мои акции, — сказал он наконец.

— Тогда пойдемте и вернем их, мистер Юнг.

Мгновенно рядом с Саймоном появились две тени, каждая взяла его под локоть. Они вывели его из впадины на дорогу, поднимавшуюся вверх. Через некоторое время он привык к своей неловкости, научившись соразмерять свои движения с ритмом шагов своих сопровождающих.

Он слышал только звуки собственных шагов и тихий шелест гравия под ногами. Однако сопровождающие его скользили почти бесшумно, словно призраки. Интересно, как они видят в такой темноте?

Саймон не мог различить ничего, кроме света в одном из окон дома высоко наверху, но он чувствовал, что на склоне холма много людей. Они не торопились. Только когда дом оказался прямо над ними, сопровождающие Саймона свели его с дороги в траву, где он не мог наделать шуму при ходьбе, и осторожно усадили его на землю. Они молча ждали втроем. Прошло минут десять, а может быть, час. Наконец Саймон услышал, или ему показалось, что услышал, высокий короткий свист, который сразу же оборвался и не повторился больше. Его спутники сразу же подняли его на ноги и пустились бежать, таща его за собой. Когда они поднялись на верхнюю террасу, Саймон совсем выбился из сил. Двое провели его через внутренний дворик к стеклянным скользящим дверям. Некоторое время он только лихорадочно глотал воздух. Когда он наконец пришел в себя и смог осмотреться, оказалось, что комната полна неподвижных, молчащих людей. Они, словно актеры, ждали сигнала режиссера. Роберт Чжао стоял в центре комнаты, в неглубоком квадратном углублении пола, элегантно заложив одну ногу за другую так, что носок его правого ботинка упирался в черное ковровое покрытие. На лице его застыло выражение легкого раздражения пополам со скукой. По углам квадрата стояли четверо, одетые в черное, с лицами, вымазанными черной краской. Каждый из них с миниатюрным автоматом в руках держал Чжао на прицеле. Цю, также одетый в легкий черный костюм и кроссовки, стоял на полпути между Саймоном и остальными. Человек, которого Саймон знал под именем Борисенко, сидел на софе, и лицо его было бледным.

— Саймон! — воскликнул Чжао. — Старина, как чертовски приятно снова видеть тебя! Входи, чего же ты?

Роберт явно был напуган. Это ясно чувствовалось, но не по его хорошо поставленной речи, а по выражению глаз. Он был даже больше чем напуган. Он был в ужасе.

— Добрый вечер, Роберт… Мистер Борисенко… — Саймон уже вполне пришел в себя и не видел причин нарушать спокойную атмосферу, установившуюся в комнате.

Русский не ответил ему, но нервничавший Чжао был рад возможности поговорить.

— Если ты простишь мне такое выражение, Саймон, ты появился явно не ко времени. Ты выглядишь как человек, на долю которого выпало немало приключений. С семьей все в порядке?

— Все нормально, спасибо.

— Странную компанию ты себе нынче подобрал. Твои друзья не слишком перепугаются, если я закурю?

— Спроси у него. — Саймон указал на Цю.

Чжао слегка повернул голову в направлении Красного Дракона, приподнял бровь и спросил:

— Ничего, если я?..

— Ты не будешь курить, Чжао. Мы пришли за собственностью мистера Юнга.

— Пожалуйста, пояснее.

— За его акциями учредителей в Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации.

Борисенко впервые заговорил.

— Вы меня удивляете, — мягко заметил он.

— Почему? — рявкнул на него Цю. — Что это вас удивляет? Какого черта вы вообще здесь находитесь?

— У меня встреча с мистером Чжао…

— Да, на завтрашнее утро, на десять часов. Мы знаем все это — телефон этого человека прослушивается уже несколько месяцев. Что привело вас сюда на девять часов раньше?

Борисенко хмыкнул, но ничего не сказал. Цю продолжал:

— Это потому, что вы доверяете ему ровно столько же, сколько и мы… вынуждены доверять!

— Я никому не доверяю, особенно когда речь идет о делах Советского Коммунального банка. И, похоже, что я оказался прав, никому не доверяя. — Он указал пальцем на Саймона Юнга. — Почему вы говорите, что акции его? Если бы вы сказали, что они ваши, товарищ, я понял бы вас. Но его… это совсем другое дело. — Он взглянул на Саймона, хмурясь. — Вы говорите, что они ваша собственность?

— Да. Я требую их.

— А что тогда насчет решения Верховного суда, которое дает моему банку полное право распоряжаться ими? Или «Дьюкэнон Юнг» теперь настолько возвысилась над законом, что… — Голос Борисенко перешел в рокот. — Как вы и рассчитывали всегда.

— Мои адвокаты уже работают над этим. Решение будет пересмотрено в течение нескольких дней, мистер Борисенко.

— Понятно. — На этот раз заговорил Чжао. Взгляд его потускнел, и Саймон понял, что Роберт прикидывает в уме варианты. — По причине твоего появления, я полагаю?

— Да.

— Я вижу в этом такое чудесное совпадение, то есть в твоем появлении как раз в нужный момент… — Он бросил враждебный взгляд искоса в сторону Борисенко. — Так много нежданных гостей, и все в воскресный вечер. Я уже начинаю полагать, что мне вообще никто не доверяет. — Его взгляд снова уперся в Саймона. — Будем надеяться, что больше с тобой ничего не случится? Ты же ведь важный свидетель, не так ли?

Казалось, в этом вопросе не было подвоха, и Саймон, не задумываясь, сказал «да».

Чжао обратился к Цю.

— Произошло недоразумение. Естественно, акции принадлежат Китайской Народной Республике. — Он подмигнул Борисенко и пожал плечами с видом полной покорности. — Старина, ведь, в конце концов, они вооружены! И в любом случае, — он повернулся к Цю, — разве я когда-либо это отрицал? Ведь я же ваш человек!

— Да. И от имени Китайской Народной Республики, я требую эти акции учредителей. Я приказываю тебе отдать их этому человеку — Саймону Юнгу.

— Конечно. — Чжао развел руками и улыбнулся одной из самых своих обаятельных улыбок. — Я стою на них.

— Что?

— Стою на них. Сейф вделан в пол, прямо под ковром. — Чжао бросил заговорщический взгляд на Саймона. — Гораздо более надежно, чем старые зловонные подвалы Корпорации. — Он снова обратился к Цю. — Если вы будете столь любезны отозвать своих людей, то я отодвину стол и подниму ковер.

— Охранники останутся там, где они стоят сейчас.

— Как хотите. — Он нагнулся к столику рядом, но прежде, чем он смог дотронуться до него, Цю сказал:

— Предупреждаю, не делать резких движений!

— Конечно.

Чжао снова нагнулся, взял столик и очень медленно перенес его с того места, где было углубление в полу. Потом взялся за угол ковра и откинул его, открыв металлическую плиту. Саймон, влекомый любопытством, сделал несколько шагов вперед. Чжао посмотрел вверх, встретился с ним взглядом и сказал:

— Чертовски умно устроено. Это японская работа. Да и где в наши дни найдешь дураков?

Он набрал шифр, и плита скользнула в сторону. Чжао еще раз улыбнулся Саймону и осторожно сунул руку внутрь. Потом одним слитным, быстрым движением он выхватил оттуда «кольт» и навел его на Саймона.

— Всем отойти! — выкрикнул он. — Сейчас я уйду. Юнг — отойти от дверей террасы. Цю, вели своим людям поставить оружие на предохранители и бросить его. Быстро!

На мгновение все застыли, затем Цю сказал:

— Давайте…

Четыре «МАС-10» с лязгом упали на пол.

— Хорошо. Прекрасно. Теперь прикажи им отойти подальше от сейфа.

Цю сделал нетерпеливый жест рукой. Четверо бойцов отошли назад. Все взгляды были сфокусированы на Чжао, который уже сидел на полу, свесив ноги внутрь углубления. Он сунул внутрь свободную руку и достал оттуда кожаный кейс, сложенный лист кремовой бумаги и коричневый конверт, положив все это рядом с собой. Той же рукой он снова ткнул в клавиатуру, и Саймон услышал, как где-то под землей раздался рокочущий звук. Чжао успел бросить туда быстрый взгляд и тут же побросал все вниз. Кейс упал со стуком, который, как показалось, раздался не сразу.

Чжао заговорил:

— Юнг, подойди ко мне, очень медленно. Заложи руки за голову.

Саймон повиновался. Когда он проходил мимо софы, на которой сидел Борисенко, русский медленно поднялся на ноги и попятился к двери, выходившей на террасу. Передвигаясь по толстому черному ковру, он не производил никакого шума. Все смотрели на Чжао. Никто не заметил перемещений Борисенко.

Саймон Юнг остановился в нескольких метрах от отверстия в полу и заглянул вниз: угубление представляло собой не просто тайник в полу, оно превратилось в черную шахту, дна которой не было видно. Саймон сумел разглядеть только две первые ступени металлической лестницы, идущей вниз вдоль одной из стен.

— Стой! — сказал Чжао.

Саймон повиновался. Цю находился слева от него, на полшага ближе к Чжао. Взгляд Чжао беспрестанно метался между ними двумя.

— Я не люблю долгих прощаний, — резко сказал он. — Теперь этот сертификат у меня, и я сделаю с ним все, что мне будет, мать вашу, угодно. Единственный человек в мире, который мог бы помешать этому — это ты, Саймон. Я сказал «важный свидетель», но Боже, какое преуменьшение! Никто кроме тебя не может вернуть эти акции, никто!

Чжао сделал паузу. Казалось, ему трудно дышать. Он словно достиг грани, когда еще был способен владеть собой.

— Прости, старина, — тихо сказал он. Казалось, он сожалеет о проигрыше партии в триктрак. — Я хотел совсем не этого.

Потом очень быстро и разом произошло множество событий. Чжао навел «кольт» точно в грудь Саймону. Борисенко повернулся и рванул к дверям на террасу. Взгляд Чжао метнулся в сторону, он увидел спину убегавшего Борисенко, его глаза расширились от удивления, и он снова поспешно перевел взгляд на Саймона. Цю Цяньвэй намеренно прыгнул на линию огня, прикрыв собой Саймона. Когда Чжао спустил курок, раздался легкий щелчок: ударник ударил по пустой ствольной камере, в которую не был дослан патрон. Этот щелчок, казалось, прогремел в напряженной тишине комнаты.

Чжао прыгнул в шахту.

Они услышали, как он со стоном приземлился где-то там внизу. Почти мгновенно тяжелая панель скользнула на место, закрыв отверстие и снова превратив шахту в сейф, вделанный в пол. Цю бросился к панели с цифрами и замолотил по ней пальцами, тщетно пытаясь угадать код. По его знаку люди бросились за оружием и начали стрелять по плите, стремясь разнести ее.

Цю встал на ноги и схватил одного из своих людей за руку.

— Наружу! — закричал он. — На склон холма, поднять на ноги подразделение, достаньте мне этого русского!

Человек рванулся к двери. Он уже почти выскочил из комнаты, но Цю крикнул:

— Подожди! Возьми с собой Юнга.

— Я пойду с тобой, — сказал Саймон.

— Нет! Ты, — Цю махнул стрелку, — ты отвечаешь за этого человека, присматриваешь за ним. И скажи капитану, пусть расставит вокруг кордоны по периметру холма. Чжао должен выбраться еще и отсюда. Ведь где-то же туннель выходит на поверхность.

— Есть! — Стрелок взял Саймона за локоть и крепко сжал его.

Саймон попытался вырваться, но его держали, словно клещами. Цю видел, как они вышли на террасу. Потом снова сосредоточил все свое внимание на туннеле.

Металлическую панель разнесли. Один из солдат уже спускался в проем. Когда он свесил туда ноги, в туннеле грохнул выстрел. Человек закричал от боли и откатился в сторону, держась за бедро. Второй стрелок выпустил очередь в проем. На выстрелы никто не ответил, и он нырнул вниз, скрывшись из вида.

Цю кивнул своему последнему оставшемуся бойцу, который уже встал на металлическую лестницу и соскользнул по ней вниз. Цю сунул голову в проем.

Там все в порядке?

— Да. Здесь шахта глубиной примерно метра в два, полковник.

— Там есть свет?

— Нет, но у нас есть фонарики. Это туннель. Мы ощущаем ток воздуха.

— Продвигайтесь вперед, но осторожно. Я иду за вами.

Цю прыгнул в пустоту. Приземлившись, он подвернул лодыжку. Ступню пронзило болью, но он сумел встать на ноги. Цю полез за своим фонариком и осветил помещение.

Он оказался в конце узкого, низкого туннеля, шириной примерно в пять футов. Его стены и кровля ничем не были укреплены, но в нескольких местах стояли стальные стойки и брусья поперек них. Солдат был прав: вдоль туннеля тянуло теплым воздухом. Цю пошел вперед, освещая себе путь фонариком.

Он услышал голоса. Должно быть, его люди нашли друг друга. Вдруг в темноте отдался эхом одиночный выстрел, вслед за которым протрещали несколько очередей. Цю побежал вперед, больно задевая об углы в тех местах, где туннель петлял, поворачивая влево и вправо.

Внезапно, после очередного поворота, он оказался в лучах света прожекторов, что были установлены метрах в двадцати перед ним. В освещенном проеме мелькнул силуэт, и Цю показалось, что он узнал в нем Чжао. Протрещала еще одна автоматная очередь.

Цю медленно двинулся к свету. Но почти тут же наткнулся на своих людей, распростершихся на полу туннеля.

— Что случилось? — отрывисто спросил Цю.

— Там, впереди, какая-то пещера, полковник. Видно машину. Похоже, Хризантема укрылся за ней.

— Идиоты! У Чжао пистолет, а у вас автоматы. Почему вы просто не подавили его огнем, не дав ему даже высунуться?

Будто в ответ на его вопрос, из освещенной каверны прогремела еще одна очередь. Цю упал на пол, прикрывая руками голову. Пули рикошетили о ближайшую металлическую подпорку, осыпая троих лежавших мужчин землей. И почти сразу же они услышали, как хлопнула дверца машины и раздался звук заработавшего мотора.

— Наверное, у него в туннеле было припрятано и другое оружие, — пробормотал Цю. Он привстал и хлопнул одного из своих людей по плечу.

— Прикрой меня!

И бросился вперед. Солдат начал палить прямо перед собой очередями.

Он бежал на свет, второй стрелок следовал за ним по пятам. Но, когда Красный Дракон оказался в нескольких метрах от цели, его ноги запутались в чем-то, и он с размаху упал на пол, выронив фонарик. Он сумел подняться, изрыгая проклятия, и бросился дальше. Перед ним возник голубой «Мерседес-500 SEL». Чжао уже сидел за рулем.

Цю кинулся к ближайшей дверце, но успел мельком заметить, что находится в настоящей подземной пещере, с водой, капающей с потолка, прожекторами, канистрами с бензином… Мотор взревел, и все вокруг окуталось клубами выхлопных газов.

Что-то черное опускалось с потолка перед входом в пещеру, отсекая ее от туннеля, по которому Цю сюда прошел. Стальная заслонка! Солдат, который бежал за Цю, запутался ногой в том же самом препятствии, что и Цю. Он тоже упал, приземлившись животом на свой «МАС-10», и закричал от боли. Он лежал как раз в том месте, куда опускался металлический щит.

Первый солдат прекратил огонь. Он теперь мог лишь наблюдать, как его товарищ лежит, корчась, у входа в пещеру, а его ноги спутаны проволокой. Конечно же это была ловушка: сразу включался механизм, опускающий заслонку. Полковник Цю как раз и привел ее в действие своим падением…

— Свет в конце туннеля практически исчез. Только яркая полоска виднелась внизу, между нижним краем плиты и полом. Вот стальная плита коснулась тела запутавшегося в проволоке солдата. Он закричал, зовя на помощь. Внезапно его крик превратился в страшный вой на высоких тонах.

Первый стрелок зажал уши руками, моля лишь об одном: чтобы этот невыносимый душераздирающий вопль наконец стих. Наконец он поднял свое оружие и побежал вперед, чтобы подобрать фонарик Цю, испускавший слабый луч света. Где-то у него под ногами его товарищ издавал звуки, которые солдат счел бы прежде потусторонними. Они напоминали визг убиваемых поросят и звенели почти за пределами частот, воспринимаемых человеческим ухом.

В свете фонарика Цю он увидел, что второй солдат практически разрублен надвое. Он подавил приступ тошноты и выстрелил собрату в голову, положив конец его мучениям.

В тот момент, когда Цю схватился за ручку задней дверцы машины, Чжао вдавил педаль акселератора. «Мерседес» рванулся вперед под уклон, его фары высветили что-то вроде сплошной стены прямо перед машиной. Чжао ударил по тормозам и тут же снова вдавил педаль акселератора, надеясь стряхнуть своего преследователя. Пока задние колеса бешено крутились, пробуксовывая и вздымая фонтаны земли, Цю сумел открыть дверцу и, запрыгнув в салон, наполовину оказался на переднем пассажирском сиденье.

Чжао ударил Цю своим «кольтом» по руке. У полковника от боли на мгновение закружилась голова, но, когда он пришел в себя, он увидел, что Чжао пытается справиться с машиной, засевшей посреди вязкой глины, из которой состояла подошва туннеля и пещеры. Когда Цю втянул одну ногу в машину, Чжао, заметив это, на мгновение отвлекся. Машину занесло влево, и он вынужден был схватиться за руль двумя руками. «Кольт» упал ему на колени.

Чжао не хватало места для маневра. Он резко повернул вправо и сразу же снова выправил машину. В результате пассажирская дверца захлопнулась. Из последних сил Цю успел втянуть вторую ногу в машину.

Он сидел на четвереньках на переднем сиденье, почти упираясь головой в рычаг переключения скоростей. Машина промчалась сквозь «стену», которая на самом деле оказалась не чем иным, как маскировочным экраном из ткани, прикрывавшим вход в пещеру, и выскочила на дорогу, усыпанную гравием.

Чжао быстро взглянул перед собой в ветровое стекло, проверяя, правильно ли он взял направление, и сосредоточил все свое внимание на Цю. Красный Дракон попытался поджать под себя ноги, а затем спустить их с сиденья, сев прямо. Чжао схватил его за волосы и рванул вниз, к рычагу скоростей. Цю вслепую махнул рукой и, наткнувшись на руль, крутанул его. Пока Чжао пытался выровнять машину, Цю для опоры стиснул спинку водительского сиденья. И снова рванул руль. Машина скользнула на самый край дороги, ее колеса взметнули фонтаны земли и щебня. Автомобиль накренился, и Цю упал обратно на пассажирское сиденье.

Вдруг взгляд его скользнул по ветровому стеклу, и глаза его мгновенно расширились.

Чжао тоже посмотрел вперед. В пятидесяти метрах перед ними, вниз по склону, дорога кишела людьми. Несколько солдат Цю бежали вверх навстречу машине, впереди несся высокий иностранец. Чжао узнал Саймона Юнга и нажал на газ, направив машину прямо на него, хотя сам при этом неизбежно попадал на линию огня.

Сорок метров… тридцать… Цю попытался перехватить управление, но Чжао оказался слишком сильным противником.

Когда Цю ударил его по голове, Чжао ответил, сунув пальцы ему в глаза. Затем он схватил Цю за волосы…

Двадцать метров оставалось до высокого иностранца — последней помехи на пути Чжао к свободе.

Вдруг он вспомнил о пистолете. Он пошарил у себя на коленях, нащупал «кольт», схватил его и направил на Красного Дракона. Но, когда его палец уже напрягся на спусковом крючке, машина опять вильнула, и Чжао снова бросил взгляд на проселок. Челюсть его отвисла, взгляд застыл в оцепенении. Потому что Саймон Юнг споткнулся, упал, и откатился в сторону, открыв взгляду Чжао одинокий силуэт, одетый в белое — цвет траура и смерти — с руками, вскинутыми вверх.

Десять метров до машущей руками фигуры в белом…

— Джинни! — закричал Чжао. — Джинни! — Все его мышцы внезапно отказались повиноваться и обмякли.

Цю схватился за руль обеими руками. Глядя в ветровое стекло, Чжао сумел крутануть баранку, но никак не мог заставить себя поверить в то, что он там видит. К автомобилю бежала Джинни Юнг, вскинув руки над головой. Ее бледное лицо казалось прозрачным в свете фар… И вдруг, с ужасающей внезапностью он сообразил, что уже не видит в ветровом стекле ничего, кроме темной ночи.

Чжао завыл.

Цю Цяньвэй крутанул руль влево и увидел, что там невысокий откос, поросший кустарником. Он сумел удержать руль — протестов и сопротивления со стороны Чжао не было. «Мерседес» взлетел по откосу и остановился. Когда он начал катиться назад, из темноты вынырнули люди из подразделения «Маджонг» и распахнули дверцы автомобиля. Чжао вывалился из машины на землю. Цю с силой затянул ручной тормоз, выпрыгнул из машины и побежал вниз по склону.

Вокруг Джинни уже собралась группа солдат. Она неподвижно лежала посреди проселка. Саймон Юнг стоял на коленях рядом с ней, и, когда он протянул руку к ее запястью, стараясь найти пульс, Цю инстинктивно понял, что ни пульса, ни сердцебиения не будет.

Но в последнее мгновение Саймон не сумел заставить себя дотронуться до тела своей жены. Он в ужасе подался назад и встал. Будучи не в силах плакать перед незнакомыми людьми, он отбежал на несколько шагов, закрыв лицо руками. Солдаты расступились, пропуская его.

Через какое-то время он совладал с собой и вернулся к телу на дороге. Спокойный голос у него внутри снова и снова повторял, что необходимо выполнить приготовления. Приготовления, приготовления. Когда человек умирает, необходимо соблюсти формальности. Кто-то должен сообщить детям. Конечно, это он должен сказать им. «Приготовления» — такое удобное нейтральное слово. Должны быть подписаны бумаги — это еще приготовления. Тело его словно оледенело и затекло от пережитого потрясения.

Саймон Юнг уселся на камни и взял в руку липкую ладонь жены, нежно растирая ее своими руками. Цю отошел в сторону. Он снова поднялся по склону к Роберту Чжао, стоявшему на коленях между двумя солдатами. Чжао посмотрел на него вопрошающими глазами, полными боли.

— Смерть, — лаконично сказал Цю.

Он щелкнул пальцами, и два «МАС-10» плюнули в Чжао огнем.

Когда выстрелы эхом прокатились по склону холма, Джинни Юнг открыла глаза и села.

— Что это было? — спросила она.

Двое солдат, отошедших на почтительное расстояние, не смогли скрыть своего изумления. Саймон уставился на жену, внезапно вернувшуюся из рук смерти, и открыл рот. Он не мог говорить.

Джинни повернула голову и, увидев мужа, снова спросила:

— Что это было?

— Джинни… с тобой все в порядке! Ты жива!

— Да, я жива. — Она смотрела на него, поражаясь его глупости. — Я споткнулась и потеряла сознание, и машина проехала надо мной.

Саймон прожил на Дальнем Востоке большую часть своей жизни. Общение с китайцами стало для него привычным делом. Он привык разбираться в небольших расхождениях, неизбежно возникавших в общении с людьми другого менталитета. Но, поскольку шок притупил все его чувства, он несколько секунд никак не мог сообразить, что должен понимать слова Джинни дословно: она споткнулась и упала посреди дороги, вытянувшись всем телом, и, когда машина проехала над ней, не задев, она потеряла сознание.

Но через какое-то время на Саймона все же снизошло озарение, и он громко захохотал от счастья.

Другой вид озарения пришел, когда люди Цю закончили подчищать все в доме Чжао и вокруг него. Это была замечательная работа. Не осталось никаких следов, говоривших о том, что у Чжао были ночные гости. Конечно, не осталось никаких следов и от самого Чжао.

Цю вышел из дома на террасу и обнаружил Саймона, опершегося о балюстраду и смотревшего в сторону Китая. Облака унесло прочь, и стали видны первые призрачные лиловые проблески великолепного тропического утра. Цю облокотился спиной о низкий парапет и закурил. Покурил примерно минуту в молчании и вдруг услышал, как Саймон спросил его:

— Где твои люди, Цю Цяньвэй?

— Они ушли.

— Я их и не видел, и не слышал.

— Хорошо.

— А Борисенко… Или как там его зовут. Вы нашли его?

— Нет еще.

— А найдете?

— Я не знаю. Надеюсь.

— А если найдете?..

Цю сильно затянулся.

— Мы убьем его. А сейчас, Саймон Юнг, я должен отвезти тебя домой. Нас ждет машина, но до нее надо немного пройтись пешком. Твоя жена уже там. Пожалуйста, побыстрее — уже поздновато…

Они спустились по лестнице на вертолетную площадку. От нее на юг отходила тропа, уводившая к Коулуну. Двое мужчин пошли по ней сквозь кустарник и примерно через метров пятьсот вышли на более широкую дорогу с гравийным покрытием, на которой стояла «мазда». Джинни уже сидела сзади. Саймон уселся подле, а Цю — впереди, рядом с водителем.

Цю сунул руку в карман куртки и достал лист плотной бумаги, сложенный вчетверо.

— Твой сертификат.

— Спасибо, — с трудом произнес Саймон. — Большое спасибо!

— Да чего уж там!

Когда машина тронулась, Саймон сунул сертификат в карман и, дотянувшись, похлопал Цю по плечу.

— А теперь что ты будешь делать? — спросил он.

— Я? Вернусь в Китай, конечно.

— Для очередного задания вроде этого?

Цю рассмеялся.

— Таких заданий, как это, просто не существует! Я поеду туда, куда меня пошлют, и буду делать то, что мне прикажут. — Он сделал грустное лицо. — Может быть, меня пошлют куда-нибудь в провинциальный университет, читать экономику. — Плечи его поникли, но он справился с грустью и продолжил. — А может быть и нет.

— Тебе не нравится быть полковником?

— Дело не в том, нравится мне это или нет. Я думаю, что я хорошо освоил свое дело, слишком хорошо, чтобы они теперь меня уволили.

— Когда мы снова встретимся?

Цю пожал плечами.

— Кто его знает?

Саймон стиснул плечо китайца, и тот вздрогнул.

— Мне очень жаль, что я использовал твоего сына таким образом, — произнес Саймон, немного помолчав.

— Да. — На мгновение сквозь любезную оболочку проглянула прежняя злость Цю. — И мне тоже. Может быть, время загладит воспоминания, Саймон Юнг, кто знает?..

Саймон плотно сжал губы.

— Время на твоей стороне, Цю Цяньвэй, а не на моей. Ты уезжаешь, твоя работа подошла к концу. Моя только начинается.

— Хорошо. Всегда хорошо начинать заново.

— Думаю, не в этом случае. В моем возрасте трудно начинать заново.

— Я не согласен, мистер Юнг. У нас есть пословица: «Трудности похожи на прыжок; если ты слаб, то они велики, если ты силен… то они малы». Пять миллионов гонконгцев очень сильны, Саймон Юнг. Ты тоже. И у тебя есть опора.

— У меня?

— Конечно. — Цю оперся плечом о спинку кресла водителя и повернулся к Джинни, улыбнувшись ей.

— Хорошая сестра! Мне понравилась эта часть моей легенды. Я даже немного завидую тебе, Саймон Юнг.

Джинни нахмурилась.

— Не буду благодарить тебя за это.

— Все это уже в прошлом, Ван Линьхуа.

— Не называй меня этим именем!

— Прости, прости. Все сначала, а? Новое имя, новый опреснительный завод, все начинается заново.

— Людям не так-то легко все начинать заново, — сказал Саймон. — И я не исключение. Моя коммерческая репутация подорвана.

Цю замотал головой и засмеялся.

— А я думал, что ты нас понял!

— Что?

— Разве товарищ Сунь не объяснил тебе это? Мы, китайцы, привыкли обращать внимание только на факты, мистер Юнг. Если бы я жил здесь, то я увидел бы опреснительный завод, который отстроен заново и работает, но я не увидел бы русского банка. Ты знаешь, что Советский Коммунальный банк вчера утром закрылся?

Саймон покачал головой.

— Ну так знай. Одно дело иметь на руках решение Верховного суда, другое — добиться его выполнения. Банк не смог это сделать, и теперь уже никогда не сможет. Мы уничтожили его и сделали это вместе с тобой.

— А как насчет всех остальных, Цю Цяньвэй? Что с теми людьми, которые положили в этот банк свои сбережения?

— Большинство из них уже давно забрали все оттуда, и это помогло нам: незадолго перед тем, как банк прекратил работу, был небольшой период, когда люди забирали свои деньги из банка. А что касается остальных, — он улыбнулся своей обычной бесстрастной улыбкой, — то это научит их впредь не иметь дела с русскими!

— Ты как-то слишком все упрощаешь.

— А ты все время все усложняешь. Когда ты начнешь работать, ты увидишь, что твоя репутация едва ли пострадала. Завод, который ты построил, скоро вступит в строй. Судебное решение, которого ты теперь должен добиться, оправдает твои действия. И за твоей спиной будет стоять вся КНР. Нет, я не думаю, что тебе стоит беспокоиться по поводу своей репутации.

— Мой отец…

— Он тоже прагматик. Подожди. Пусть пройдет время. Твой отец словно бамбук, который он якобы так не любит. А бамбук на ветру гнется, но не ломается.

— Если ты так считаешь, то ты совсем не знаешь моего отца.

— Я думаю, что я прав. Но, так или иначе, скоро у нас будет возможность выяснить это.

— Что ты имеешь в виду?

Но Цю только пожал плечами.

Поездка заняла меньше часа. Наконец машина свернула на подъездную дорожку к дому, который Саймон уже и не надеялся увидеть. Выйдя из машины, он увидел, что автомобиль остановился рядом с террасой. Он вопросительно посмотрел на Цю.

— Подожди… — повторил пекинец.

Саймон ввел Джинни в дом. Когда входная дверь закрылась за ними, из гостиной выскочили Диана и Мэт. Они повисли на родителях, обнимая и целуя их. Саймон взглянул через плечо Дианы и, к своему удивлению, увидел, что из гостиной вышел еще один человек, немного неуверенно направившийся к ним.

— Отец… — Саймон отстранил от себя Диану и медленно пошел навстречу Тому Юнгу. — Не ожидал увидеть тебя здесь.

Том хмыкнул.

— Ну, я подумал, что детям может понадобиться… — Он замолчал. Затем сказал: — Ладно, сейчас не время об этом.

— Не время.

— Но Питер Рид кое-что рассказал мне. Об уничтожении советского банка. Деловая необходимость…

Саймон ничего не сказал в ответ, и Том, стиснув зубы, кинулся в омут.

— Послушай, Саймон, я не хочу сказать, что я принял все это. Мне еще надо о многом подумать. Но… может быть, нам лучше как-нибудь поговорить об этом?

Саймон долго изучающе смотрел на отца и наконец молча кивнул. Они еще несколько секунд глядели в глаза друг другу. Достаточно долго, чтобы заметить и выразить обоюдное зарождающееся уважение. Потом Том Юнг вышел, улыбнувшись Джинни и помахав детям.

— Вот видишь? — Цю Цяньвэй наблюдал за этой сценой с очевидным удовлетворением. — Все сначала, как я и сказал. — Саймон не ответил, и пекинец искоса взглянул на него. — Ну что, нечем крыть?

— Вообще-то, я думал об этом ублюдке Риде.

— А! Вообще-то, он ублюдок, но полезный. — Цю махнул рукой в сторону террасы. — Пожалуйста, давай поговорим в последний раз с глазу на глаз.

Двое мужчин вышли к бассейну и остановились, глядя на море. Цю прислонился спиной к парапету.

— Кстати, о комиссаре Риде. Ты назвал его ублюдком, и я понимаю, почему, но ты очень удивился бы, узнав, как яростно он защищал твою репутацию, пока тебя не было здесь. Он распространял слухи, прикрывая тебя: мол, дети поехали навестить друзей в Европе, а ты перенес нервный шок и приходишь в себя за границей вместе с Джинни… Не надо недооценивать вашу собственную секретную службу. Мы очень довольны Ридом.

— Я не недооцениваю Питера Рида. Но я не доверяю ему.

Цю пожал плечами.

— Это твое дело. Но не забывай, пожалуйста, что он играет здесь важную роль, и до тысяча девятьсот девяносто седьмого года он будет ее играть. Ты должен научиться работать с ним, если хочешь работать с нами.

Цю сунул руку в карман и достал толстый конверт, запечатанный зеленой восковой печатью.

— Уже поздно, мне пора. Но сначала я должен вручить тебе это.

Англичанин взял конверт и вскрыл его. В конверте лежала тонкая коричневая книжечка. Сверху на обложке были нарисованы семь иероглифов, обозначавших «Китайская Народная Республика», а ниже — пять звезд Срединного царства и изображение Большого зала собраний, заключенное в золотой венок. Еще ниже стояли иероглифы «ху чжао» — паспорт.

Китайский паспорт на имя Саймона Юнга.

Он вертел его в руках снова и снова, не веря собственным глазам. Такой документ в руках англичанина, управляющего английской же Корпорацией, был просто бесценен.

— Это плата? — спросил он наконец.

— Плата?

— За репутацию. За опреснительный завод. За жизнь преданных слуг.

Цю снова пожал плечами.

— Если тебе угодно. А теперь мне пора.

Но, прежде чем он успел двинуться с места, Саймон схватил его за локоть и удержал.

— Прошлой ночью ты спас мою жизнь, рискуя своей, — тихо проговорил он. — Ты намеренно прыгнул, перекрыв Чжао сектор обзора.

— Да.

— Почему? После всего, что я сделал тебе, после истории с маленьким Тинченем. Почему?

Цю посмотрел на него, улыбнулся и покачал головой.

— Я уже начал думать, что ты понимаешь нас, — сказал он. — Но, похоже, ты вовсе не знаешь Востока.

— Почему?

— Потому что без тебя, без твоего появления, суд никогда бы не пересмотрел свое решение. Потому что, хотя нас много, а ты один, бывает, что на короткое время этот один может оказаться нужнее всех многих.

Саймон уставился на него.

— Кто ты? — спросил он наконец.

Цю рассматривал белую руку, державшую его за рукав. Затем поднял глаза на англичанина. Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза, а затем Цю произнес, все так же тихо.

— Я — дракон.

Движение, черная тень на сером камне, и — он исчез, скользнув по ветхой деревянной лестнице к причалу, где ждал его катер. У подножия лестницы он обернулся и махнул в последний раз рукой. Потом прыгнул на борт и уселся на корме.

Англичанин видел, как катер отошел от причала, быстро набирая скорость, и направился в залив. Он пытался понять, что означают загадочные слова Цю, сказанные на прощание.

Джинни приблизилась к нему. После небольшого замешательства, она положила руку на его руку, он взглянул на жену сверху вниз и улыбнулся. В конце концов и он положил свою вторую руку на ее и спросил:

— О чем ты думаешь?

Но Джинни ничего не произнесла в ответ. Тогда он снова повернулся к парапету. Далеко на другой стороне залива он мог различить Коулун. И он знал, что еще дальше, за дымкой лилового утреннего тумана, лежит Китай, страна бесконечной тайны, очарования, чудес и мощи. Далекая страна.

Его взгляд упал на паспорт, лежавший перед ним на парапете. Срединное царство. Другая страна. Его страна!