Глава 1

Вечернее небо сияло теплым золотом, будто омытое оливковым маслом. Теперь под ним нежились толпы отдыхающих в бангкокском «Люмпини-парк». Везде царила веселая суматоха. В зелени деревьев щебетали ласточки, вокруг статуи Императора ревели автомобили, уличные торговцы бойко выкликали названия своего аппетитного товара. Подростки запускали воздушных змеев, искусно сделанных в виде драконов, змей или летучих мышей. В центре поля, над которым происходило состязание воздушных змеев, увлекательная игра в такрау была в самом разгаре: человек двадцать мужчин, образовав неправильный круг, перебрасывали друг другу всеми частями тела, кроме рук, ротанговый мяч. В это теплое воскресенье атмосфера вокруг была буквально пронизана санук — истинно тайским, беззаботным весельем.

Но посреди этой праздничной сумятицы два человека, уединившись, создали свой крохотный оазис спокойствия.

Оба были китайцами почти одного возраста. Один — маленького роста, с неброской внешностью. Другой — плосколицый, коренастый, и настолько выше своего приятеля, что его можно было принять за охранника или надзирателя. Они стояли на берегу озера, у плакучей ивы, недалеко от чайной. У мужчины ростом пониже глаза были закрыты, но слегка нахмуренные брови на бесстрастном моложавом лице наводили на мысль, что он созерцает нечто мистическое, и это видение ему не по душе. Второй китаец на протяжении всего разговора стоял сбоку, шагах в двух позади. Не спеша и сосредоточенно они приступили к выполнению упражнений тай-цзи-цюань.

Сначала оба жестами нарисовали в воздухе большой круг: «Это арбуз…»

— Папа умер, — прошептал высокий.

Маленький китаец на секунду замер, затем продолжил плавные движения руками. Он, казалось, не очень-то подходит для столь умиротворенного занятия: ростом пять футов восемь дюймов — не больше, с изогнутой линией губ, определенно свидетельствовавшей о буйном темпераменте. Тем не менее каким-то образом ему удавалось выполнять магические движения проникновенно и с утонченной грацией, которой был лишен высокий китаец.

— Когда? — чуть слышно прошептал коротышка.

— Два дня назад. Сунь Шаньван назначен начальником Центральной разведки Китая. Это он послал меня, Цю Цяньвэй.

«Я разрезаю арбуз…» — Оба продолжали жестами изображать подразумеваемое.

— Ты подвергаешь меня смертельной опасности, появившись здесь.

— Меня никто не знает. Я никогда прежде не выезжал за пределы Серединной Империи.

— Говори скорее. Я хочу, чтобы ты… ушел. — Человек по имени Цю прерывисто дышал.

«Эту часть арбуза я отдаю тебе…» — Они двигались так, словно между ними не происходило никакого диалога.

— Уже произошло много изменений. Военные дорвались до власти. Тебе приказано вернуться в Пекин, завтра.

— Но я должен ехать в Сингапур.

— Тебе изменили задание. Ты должен вернуться в Китай. Разрабатывается крупная операция, в которой тебе предстоит сыграть главную роль.

«Эту часть… я отдаю ей…» — Оба не прерывали занятий гимнастикой.

— Операция? — резко спросил Цю.

— Да. На Тайване. Папа всегда стоял за решение вопросов мирным путем. Но теперь, когда он умер, на Политбюро давят, вынуждая применить силу.

— Что? — Это слово вырвалось шепотом, но высокий услышал.

— Из Пекина ты должен отправиться на Тайвань — это твое следующее задание, Цю Цяньвэй.

— Как же так? — Голос Цю задрожал то ли от возмущения, то ли от страха. — Это все равно что приговорить меня к смерти.

— Тем не менее ты поедешь, и очень скоро.

Цю судорожно глотал воздух.

— Я не могу.

— Это приказ. — Стоявший сзади опустил руки. — Мне пора идти.

— Нет! Мне необходимо больше информации. Скажи…

Цю Цяньвэй услышал за спиной шорох и, повернувшись, увидел, что посланец из Пекина удаляется по бетонной дорожке к воротам парка. Легкий ветерок осушил пот на лице Цю, и ему вдруг стало холодно. Он тяжело вздохнул. С минуту он стоял, злобно разглядывая беззаботных отдыхающих, словно был главой крупного государства, находящимся в Таиланде с официальным визитом, но не одобрял атмосферу Страны Улыбок. Затем, подхватив сумку, он зашагал к выходу. У подножия статуи Императора сел на одну из белых каменных ступеней и посмотрел на часы: слишком рано пришел. Тогда он порылся в сумке и достал маленькую деревянную коробочку. В ней лежали две небольшие, завернутые в темно-красный бархат, серебристые палочки для еды.

Китаец поднял палочки, тоненькие, как швейные иголки, к свету. Они были словно черненые: черные, если держать их под углом, белые — если горизонтально. Довольная улыбка искривила губы Цю. Одно чудачество, всего одно. Сегодня днем он отправился за покупками и на полке захудалого магазина в китайской части города нашел детские палочки для еды. Едва открыв коробочку, он уже знал, что будет торговаться и удивился столь странному желанию, ибо не сразу сообразил, почему ему вдруг захотелось иметь пару маленьких заостренных металлических палочек, с одного конца соединенных цепочкой из мелких звеньев. Но вскоре понял. Это подарок сыну Тинченю. Полежит в шкафу, дождется часа, когда мальчик подрастет.

«Когда меня не будет…» — эти слова неожиданно пронзили его сознание, и Цю мгновенно вспомнил о зловещем сообщении, которое только что получил. Несмотря на удушающую жару, китайца охватил озноб.

Тайбэй, семь сорок пять того же вечера. В приемной офиса «Дьюкэнон Юнг» раздались тонкие пронзительные и настойчивые звонки. Мэт Юнг сразу схватил трубку.

— Черт!

Мэт мог пересчитать по пальцам одной руки то, что ему не нравилось на Тайване, но здешние телефоны были в этом смысле на первом месте.

— Давай побыстрее, — сказал Род Хэйнс, перекинув пиджак через плечо.

Мэт сразу узнал голос в телефонной трубке.

— Вэй?..

— Я звоню из Синьчу. Мне нужно, чтобы ты был здесь.

— Господи помилуй, Ленни! Ты шутишь, да? — Зажав трубку, Мэт кивнул Роду, чтобы тот подошел и послушал. Австралиец оттолкнулся от стены.

— Ленни объявился? — пробормотал он.

Мэт утвердительно кивнул.

— Слушай, Ленни, тебя уже много дней нет дома. Я думал, ты умер или еще Бог знает что, и вдруг… Какого черта ты делаешь в Синьчу в такой час?

— Работаю, Мэт. Мы должны встретиться. Это приказ твоего отца.

— Приказ отца? Он звонил?

— Нет.

— Тогда не понимаю…

— Два года назад он велел позвонить тебе, когда… когда кое-что произойдет. И это произошло. Только что. Мне нужна твоя помощь!

Мэт Юнг и Род Хэйнс встретились глазами — оба нахмурились. Мэт дружил с молодым китайцем, который много лет жил в его доме. Детство они провели в абсолютно неодинаковых условиях, и, тем не менее, их жизни пересеклись. Англичанин интуитивно чувствовал, что Ленни Люк в беде и напуган, но почему — он не имел представления. Иногда Ленни вел себя странно.

— А нельзя подождать с этим до утра?

— Нет! — Телефонная линия пульсировала тихими, резонирующими гудками. И после долгой паузы: — Это не может ждать. Приезжай. Главное — приезжай.

Мэт поколебался еще минуту, стараясь вникнуть в тайный смысл пока что ничего не значащих для него фраз.

— Я иду ужинать с Мэйхуа. — Произнося имя девушки, он выдал себя, — голос его слегка дрогнул от страстного желания. — Ничего, если я приеду потом?

— Да. Думаю, можно.

Мэт медленно положил трубку и спросил Рода:

— Какого черта все это значит?

— Бог его знает. — Австралиец посмотрел на часы. — Ты действительно собираешься ехать сегодня вечером, Мэт?

— Я сказал, что приеду, значит, так и будет. Может, тебе лучше поехать со мной?

— Мне?

— Ты же офицер охранки в «Дьюкэнон Юнг». А Ленни говорил так, словно с ним что-то стряслось… Какой-то взвинченный.

— Ладно… Слушай, мы можем поговорить об этом позже. А сейчас пора отправляться. Не хочу заставлять девушек ждать: сам знаешь этих актрис.

За столиком их было четверо: Род Хэйнс, австралиец, возглавлявший службу охраны в компании «Дьюкэнон Юнг электроникс» на Тайване, Соня Туань — его временная подружка, Мэт и, конечно, Мо Мэйхуа.

Они ужинали «У Антуана», в шикарном французском ресторане «Лай-Лай-Шератон». Уж если молодые люди праздновали что-то (Мэт заработал две тысячи долларов: играя на понижении, продал акции сингапурских авиалиний), то делали это с размахом. Мэт и Мэйхуа выбрали фирменный десерт «Груши Антуана», потому что им нравилось смотреть, как официант льет горящий бренди на завитки фруктовой кожуры, а свет в это время медленно гаснет, и пианист играет нежную, томную мелодию. Затем разговор зашел о том, куда бы пойти еще, но Род вспомнил, что ему сначала нужно сделать пару неотложных звонков, и Мэйхуа потянула Мэта за рукав:

— Пошли, я хочу кое-что показать тебе.

Они попрощались, и Мэйхуа повезла Мэта по узкому переулку, уводившему от Сван-Чэн-роуд, в самое сердце тайбэйского увеселительного квартала, где они не без труда, но все-таки нашли нужный дом. Пройдя довольно грязный вестибюль, они вошли в лифт и поднялись на последний этаж.

Мэт не мог оторвать глаз от Мэйхуа. Она была в легком шифоновом платье, расшитом вручную голубыми и розовыми пионами и бабочками и с вырезом, открывавшим одно плечо. На тонких запястьях — браслеты; блестящие волосы, зачесанные набок, поддерживал черепаховый гребень; шею обвивала нитка речного жемчуга. Мэт знал, что Мэйхуа пришлось потрудиться, чтобы так здорово выглядеть. Эта девушка была самой красивой китаянкой, какую он когда-либо видел, и Мэт желал ее так сильно, как никогда и никого в своей жизни.

Она была среднего роста, с хорошо развитыми бедрами и грудью идеальной формы. Скулы — по восточным критериям — совершенны, но черты лица округлы, что придавало ей особое обаяние. Только форма глаз, в точности повторявшая изящный абрис губ, выдавала ее смешанное происхождение.

Мэйхуа покопалась в сумочке и выудила связку ключей.

— Вот, — сказала она, передавая их Мэту, — ты все умеешь…

Они стояли на лестничной площадке у запертой двери. Пока Мэт подбирал нужный ключ, Мэйхуа, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди, наблюдала за ним из-под длинных загнутых ресниц. Она хочет, чтобы я дотронулся до нее, подумал Мэт. Ключ не попал в скважину, и девушка засмеялась.

— Ты должен хорошо видеть, — прошептала Мэйхуа. — У тебя такие большие глаза.

Мэт покраснел. Дверь открылась, и Мэйхуа уверенным жестом, как будто все здесь знала, протянула руку и включила свет. Мэт очутился на пороге огромной комнаты с грязными бетонными стенами и голым дощатым полом. Везде толстым слоем лежала пыль. Унылая и неуютная комната. Мэт с удивлением повернулся к девушке.

— Ну как тебе? — поинтересовалась она.

— Для скотобойни сгодится…

— Хватит шутить! — Мэйхуа прыснула и игриво подтолкнула его вперед.

— Что это за квартира?

Вместо ответа Мэйхуа, держа сумочку за спиной и не глядя на Мэта, принялась кружить по комнате и мурлыкать какую-то мелодию. Мэт напряженно вслушивался в тайваньское наречие.

— Что ты поешь?

— «Весна в горах». Любовная песня. Это… э-э-э, извини, я очень плохо говорю по-английски.

— Ты говоришь замечательно, почти поешь.

— Правда?

— Ты так симпатично растягиваешь слова… Например… «нет». Ты говоришь «не-ет». Мне нравится, как ты это делаешь. «Я не-е хо-чу».

— В самом деле «не-е хо-чу»? — поддразнила его Мэйхуа. — Посмотрим. Но должна сказать тебе, что мой английский не лучше, чем у любого, кто снимается в азиатском кино. Мы все должны учиться, чтобы участвовать в экранизациях на английском.

Мэт смотрел, как она кружится по комнате: легкая ткань платья обвивала ее бедра и груди, ничего не обнажая, лишь намекая. Он попытался понять, почему Мэйхуа так возбуждена. В ресторане она выпила вина, а потом немного виски. Однако она определенно нервничала, словно тонкий шифон платья будоражил ее чувственность.

— Кто хозяин этой комнаты? — спросил Мэт.

Мэйхуа остановилась и, склонив голову, посмотрела на него с улыбкой. Мэт подумал, что она сейчас напоминает дочь, которая собирается похвастаться папочке тем, что сумела выйти в отличницы.

— С сегодняшнего дня… я. Если, конечно, банк даст мне ссуду.

— Ты?

— Угу.

Мэйхуа широко раскинула руки и сделала пируэт.

— Добро пожаловать, сэр, в ночной клуб «Вечерний аромат».

Она подлетела к Мэту и неожиданно положила руки ему на плечи. Глаза Мэйхуа сверкали, словно раскаленные угольки, на лбу выступили крохотные бисеринки пота. Он хотел взять ее за руки, но Мэйхуа резко отвернулась.

У него неистово билось сердце, в горле пересохло. Мэйхуа кокетливо улыбнулась, и Мэт почувствовал, что она уже не так взволнована и напряжена.

— Я думала, здесь мы сделаем барьер, чтобы чуть-чуть возвышался над танцплощадкой, а музыканты будут там. Как ты думаешь?

Прежде Мэт не замечал, чтобы Мэйхуа нуждалась в чужих советах.

— Не нравится? А я хочу, чтобы тебе понравилось, — сказала она, погладив его руку.

— Я польщен.

— Почему? — Мэйхуа, казалось, растерялась.

— Потому что раньше мое мнение не слишком тебя интересовало.

— О, Мэт, но мне вовсе не твое мнение нужно, — лукаво ответила неотразимая китаянка. — Я хочу услышать точку зрения мистера Юнга, сына самого богатого предпринимателя Юго-Восточной Азии, наследника империи «Дьюкэнон Юнг» — главного биржевого магната, который производит электронное оборудование и владеет десятком банков.

Мэт расхохотался:

— Ну это чересчур. И звучит так, будто ты хочешь услышать мнение моего отца, а не мое.

— Ошибаешься. — Мэйхуа стала серьезной. — Пожалуйста, не говори так.

— Но согласись, это все как-то неожиданно. Род Хэйнс познакомил нас, я сказал, что мне понравился твой последний фильм, и вот — не проходит и двух недель, как… — Мэт улыбнулся, надеясь, что она все поняла и сама закончит его мысль.

Но Мэйхуа лишь губки надула:

— Ты думаешь, я спешу? Да?

Теперь Мэту было не до смеха.

— Вовсе нет, — виновато произнес он. — Прости.

Мэйхуа долго смотрела на него своими блестящими глазами. Затем медленно подошла совсем близко, так что тела их почти соприкоснулись, и прошептала:

— Я не хочу, чтобы мой джентльмен-англичанин думал так. Пожалуйста, не считай, что я тебя тороплю, пожалуйста…

Они поцеловались, и Мэйхуа сразу оттолкнула его. Мэт пытался было удержать ее, но, поняв, что еще не время, отпустил.

Мэт, чувствуя себя совершенно счастливым, довез ее до дома. И ничто не могло рассеять его радости, во всяком случае, не слегка нечистое дыхание девушки: он знал, что таким оно и должно быть.

— А, Цяньвэй, добрый вечер. Мы опоздали. Просим прощения.

Цю поспешно положил палочки в футляр и попытался запихнуть его в сумку. Но, увидев, что пришедший уже протягивает ему руку, растерялся, упустил время и в конце концов сунул футляр в карман брюк. Перед ним стояли двое мужчин — таиландец и китаец.

— Добрый вечер, мистер Крейслер. — Тут Цю вспомнил, где находится, и быстро поправился: — Сомнук… Сэм.

— Это мистер Гарри Сиу.

Цю ждал Сомнука Крейслера, который, следуя моде, переделал на западный манер свое имя на «Сэм». Таиландец был помощником управляющего бангкокского филиала Китайского зарубежного инвестиционного банка, где работал последние две недели. Но Сиу он прежде не видел. Цю одним взглядом окинул вновь прибывшего: высокий мускулистый китаец, лет тридцати, одетый для прогулки и с цветастым бумажным зонтиком.

— Рад познакомиться, — сказал Цю, протягивая руку.

— Взаимно. — Соплеменник Цю переложил зонтик из одной руки в другую и поздоровался. Его пожатие, холодное, официальное, длилось мгновение, но на ладони Цю остались следы пота. Китаец, казалось, нервничал.

Так же, как и Крейслер. Таиландский банкир, приземистый толстячок, лишился своей обычной приветливости. Как правило, Сэм словно олицетворял собой всех тех улыбающихся взрослых детей, которых Цю встречал, находясь в Таиланде, но сегодня по каким-то причинам Сэм был выбит из колеи.

— А… Гарри — мой сосед, Цяньвэй.

— Ах вот как?

— Да. Он узнал, что я собираюсь встретиться с вами сегодня вечером. Это ведь ваш последний день в Бангкоке. Жаль, правда?

— Очень жаль.

— Ну, так он и сказал мне: послушай, почему бы не угостить твоего друга Цю Цяньвэя змеиной кровью? И я сказал: почему бы нет? И вот мы здесь.

— Змеиной кровью?

— Именно. Прекрасный напиток для повышения мужской потенции. — Крейслер скабрезно подмигнул, пытаясь таким образом казаться более жизнерадостным и благополучным. Но попытка успехом не увенчалась: пыльные ботинки, желтоватая кожа, проглядывающая между пуговицами светлой рубашки, — весь его облик говорил не об этом.

Цю заставил себя улыбнуться.

— С радостью повинуюсь, господин Крейслер… Сэм.

— Вот и прекрасно. Едем.

Они побрели по Рама-IV-роуд. Крейслер остановил такси, но тут же отпустил, обнаружив, что в салоне не работает кондиционер. Во второй раз им повезло.

— Улица Яаоварадж, — сказал Крейслер водителю, забираясь внутрь. — К Императорскому театру.

Последовало традиционное препирательство по поводу цены, но наконец сделка была заключена, и машина поехала к китайской части города. Уже почти стемнело, и улицы столицы переливались всеми цветами радуги: гирлянды белых лампочек, напоминавшие драгоценные ожерелья, украшавшие чеди, красные неоновые вывески массажных кабинетов и всевозможные другие цветные рекламы. Двигались они медленно. Юркие велорикши, лавируя, пробирались сквозь пробки со скоростью, какая не снилась любой машине. Примитивный кондиционер в такси работал впустую, тщетно борясь с вонью выхлопных газов, запахом тухлой воды, жаркого с перцем и пряностями и плодов дуриана, способных соперничать по зловонию с высохшей блевотиной и заплесневелым сыром. Дух Бангкока коварно просачивался сквозь каждую щелочку в машине и вел свою разрушительную работу.

Они пересекли Клонг-Фадунг, повернули налево на Сонг-Савад-роуд и тут же застряли, оказавшись в пробке, у которой не было ни начала, ни конца.

— Надеюсь, что это не затянется слишком надолго, — сказал Крейслер.

— В котором часу вы завтра вылетаете, Цяньвэй?

— Никаких полетов: экспресс от Бангкока до Баттерворса, а оттуда в Сингапур на «Волшебной стреле».

— Вам нравятся поезда? — озадаченно поинтересовался Гарри Сиу.

— О нет. — Цю заморгал, удивленный тем, что ему приходится объяснять столь очевидные вещи своему земляку. — Так дешевле.

Крейслер загоготал.

— Какой он у нас забавный парень, а? Банк посылает его в Таиланд, оплачивает авиабилет первого класса, селит в отеле «Ориентал». А он что делает? Он едет поездом. Каково?

Цю, наблюдая за Сиу, понял, что тот производит в уме подсчеты, и улыбнулся, когда его новый знакомый уважительно приподнял брови.

Наконец они приехали. Сиу выбрался из такси, размахивая зонтиком.

— Змеиная кровь — поразительная вещь. — Он говорил на просторечье, словно крестьянин, заглянувший на денек в город. — Вам понравится.

Цю всматривался сквозь сумрак в лицо Сиу и не понимал причины своих сомнений. Инстинкт подсказывал ему, что надо немедленно удрать, броситься в ближайший переулок, взять другое такси и вернуться в отель «Ориентал».

Сиу зашагал к небольшому каналу, который пересекал дорогу в дальнем конце. Он свернул налево, в переулок, освещенный редкими фонарями «летучая мышь», подвешенными у входа в винные лавчонки. Здесь Сиу помедлил, как будто не знал, куда идти дальше, завертел головой по сторонам и, выставив вперед подбородок, указал пальцем:

— Туда.

Впереди, метрах в двадцати, Цю увидел прилавок под навесом, натянутым во всю ширину улицы. Кроме керосиновых фонарей здесь было также с полдюжины разнообразных китайский фонариков со свечами внутри. Прилавок — стол, наполовину прикрытый клетчатой скатертью, — был пуст, но хозяева явно ожидали много гостей, так как расставили неправильным полукругом десятки стульев, перегородив переулок.

Сиу подошел, выбрал три стула в первом ряду и занял их, положив поперек сидений свой бумажный зонтик.

— Годится?

— Вполне, — ответил Цю.

Мистер Крейслер вытирал лицо носовым платком и казался невероятно возбужденным и разгоряченным, взгляд его так и шнырял по сторонам. Крейслеру не слишком нравилось то, что он видел, однако, к чему придраться, не знал.

— Вы банкир, мистер Сиу? — спросил Цю, опустившись на стул.

— Нет. Импорт-экспорт, вот мой конек. Сэм говорил, что вы служите в Китайском зарубежном инвестиционном банке. Управляющим сингапурского филиала, верно?

— Помощником управляющего, в отделе зарубежных инвестиций.

— Что же привело вас в Таиланд?

— Изучаю местную обстановку.

— Иными словами, наслаждаетесь жизнью на дармовщинку! Неплохо.

Внезапно они услышали позади какой-то шум. У Цю раздулись ноздри, когда он различил японскую речь с характерными свистящими звуками. Буйная мужская компания, слегка навеселе. Либо автобусный тур, либо одно из кошмарных сборищ сексуальных меньшинств.

Японцы хлынули в переулок, как передовой отряд самураев, раскидывая стулья и толкаясь… Они совсем не походили на тех послушных, помешанных на своих фотоаппаратах цивилизованных японских туристов.

— Пьянь, — сказал Сиу и презрительно рассмеялся. — Футбольная команда, наверное.

Крейслер демонстративно повернулся спиной к шумной орде.

— Мэй супарб, — проворчал он. — Плебеи.

Толстый японец в белых штанах на несколько размеров меньше, чем требовалось, плюхнулся рядом с Цю, заставив его положить сумку на колени. Сиу слегка тронул его за руку:

— Они начинают.

Кто-то уже расставил несколько больших плетеных корзин рядом с подмостками. Потом вышел китаец и поставил одну корзину на стол. Ему было лет пятьдесят, на плешивой макушке оставалось лишь несколько седых прядей волос, но глаза сверкали в полумраке, как граненые алмазы. Глядя на него, Цю заерзал, почувствовав себя неуютно.

Китаец снял крышку с одной из корзин. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом длинная темная веревка переползла через край корзины, помедлила и начала неторопливо спускаться на стол.

Пара молчаливых помощников принесли фонари, поставили два по краям стола, а остальные подвесили. Теперь Цю видел все четко, по затылку и спине побежали мурашки. Змеи вытекали из первой корзины, словно струйки масла из переполненного кувшина.

Церемониймейстер спокойно взял одну из самых тонких черных змей и позволил ей ползать по рукам. Потом, ухватив змею за хвост и голову, запрокинул лицо. Держа ее вертикально над собой, он начал запихивать пресмыкающееся в рот, то опуская, то слегка вытягивая обратно, пока наконец тварь не исчезла у него во рту.

На Цю это не произвело слишком большого впечатления. Но вдруг он резко выпрямился: китаец выпустил из руки хвост змеи и закрыл рот. Несколько секунд от стоял неподвижно, и умиротворенная таинственная улыбка играла на его губах. А Цю в это время трясло, как в ознобе. Потом китаец поднес обе руки к носу и теми же скупыми движениями стал вытягивать похожую на проволоку змею, на этот раз через ноздрю. Змея снова оказалась в корзине.

Раздались жидкие хлопки. Японская футбольная команда реагировала вяловато, словно они не поняли толком, чему внезапно явились свидетелями. Взгляд заклинателя змей задумчиво обежал первый ряд и, задержавшись на лице Цю, — или это только ему показалось? — закончил обзор аудитории. Потом китаец поднял вторую корзину и поставил ее рядом с первой.

Стоило ему снять крышку, как длинная толстая стрела взметнулась вверх, словно черт из табакерки, заставив зрителей в первых двух рядах отпрянуть при виде шипящего черного столба в два фута высотой, с треугольной головой и горящими злобой глазами.

Королевская кобра.

Легким движением заклинатель змей развернул корзину, описав полукруг так, чтобы ядовитая хищница смотрела ему в лице, и помахал ладонью перед глазами змеи.

Раскачивающийся столб мгновенно застыл. Китаец вытащил змею из корзины за шею и вытянул ее горизонтально, словно негнущийся жезл. Один из помощников вынес поднос с тремя деревянными кубками в форме песочных часов и длинным ножом. Заклинатель перевернул змею и поднял зазубренный нож. Наступила минута напряженного ожидания, даже самые неугомонные японцы затаили дыхание. Потом медленным косым движением лезвие ножа впилось в шею кобры. Голова с глухим стуком упала на стол, на серебристом металле остались черные пятна. Заклинатель, подержав длинное тело по очереди над каждым из кубков, ловко наполнил их кровью до краев.

Закончив, он швырнул змею на пол и, подхватив поднос, вышел вперед. Несколько секунд китаец делал вид, что колеблется, выбирая почетного гостя. Но Цю знал, что предназначен быть избранником с того самого момента, как впервые встретил его гипнотический взгляд.

Так и получилось: поднос остановился перед Цю.

Крейслер теребил свой амулет и что-то бормотал в перерывах между вздохами. Цю перевел глаза с кубков на улыбавшееся лицо заклинателя змей и обратно. Почему выбрали именно его? А с другой стороны, почему бы и нет? Кого-то же нужно было выбрать. Кроме того, будет что рассказывать коллегам в банке, когда он вернется, или в следующем письме Цинцин.

Гарри Сиу прошептал ему на ухо:

— Это большая честь. Поскольку вы — китаец, как и он, а других здесь нет, я думаю так. Берите же, берите!

Цю колебался. Почему не выбрали Гарри, ведь он тоже китаец? Впрочем… Цю, пожав плечами, протянул руку.

Но прежде чем он успел взять чашу, толстый японец, сидевший рядом, с хриплым торжествующим криком выхватил ее и осушил. Подняв пустой кубок высоко над головой, он ликующе улыбнулся с чувством превосходства над побежденным соседом-китайцем.

С минуту никто не двигался. Цю был слишком ошеломлен неожиданным выпадом, чтобы сопротивляться. Он подался назад, в растерянности теребя воротник рубашки. Поднос выскользнул из рук заклинателя на землю, кубки покатились в разные стороны. Цю недоуменно смотрел на него.

Но в этот момент улыбка на лице японца погасла. Он выронил кубок и обхватил руками свой огромный живот, словно ребенка. Еще несколько секунд он продолжал стоять, уставясь в одну точку и как будто удивляясь чему-то. А потом, в полной тишине, с грохотом повалился на стулья лицом вниз.

Цю наклонился и, перевернув японца на спину, положил палец на его сонную артерию и поднес ухо ко рту — мертв.

Японцы столпились вокруг, отпихивая друг друга и вопя. Цю выпрямился и, оказавшись лицом к лицу с заклинателем змей, заметил, как выражение испуга сменилось злобой.

Быстро отступив, фокусник схватил дохлую кобру. Молниеносным взмахом руки он накинул змею на шею Цю, как колесо. Но ничего не вышло: змеиная кожа была сухой, точка опоры отсутствовала, и Цю одним резким движением освободился: в это короткое мгновение он встретился лицом к лицу со смертью. Цю побежал.

Прорываясь сквозь кольцо беснующихся японцев, он наткнулся на Сиу, который угрожающе размахивал зонтиком, словно мечом. Цю сообразил, что противников у него двое. Не долго думая, он с размаху ударил Сиу в живот и помчался в переулок. Шаги за спиной. Крейслер? Нет, он не мог поверить, что он замешан. Сиу? Тот еще отдышаться не успел. Значит, заклинатель змей. Но Цю понимал, что лучше не оглядываться, не тратить время.

В конце переулка он, не замедляя шага, свернул налево, где должен быть клонг. Цю, не задумываясь, бросился прямо в тухлую, зловонную воду. Канал оказался мелким, с толстым слоем тины. Цю зашлепал по направлению к ближайшим огням и ветхим домам. На противоположной стороне канала он заметил еще один скудно освещенный переулок и выбрался наверх. Хлюпающие шаги преследователей, казалось, настигали.

Цю помчался по переулку, очутился на ярко освещенной магистрали и внезапно наткнулся на зазывалу.

— Хотите взглянуть на что-нибудь интересное, господин? Шоу с девочками, шоу с мальчиками…

Цю с такой силой вцепился в руку зазывалы, что тот взвыл от боли.

— Да! Хочу!

— Хорошо, хорошо, идите сюда…

Так-так был припаркован возле тротуара. Зазывала поспешно усадил в него Цю и начал торговаться с велорикшей. Цю прервал этот процесс, сунув под нос ошеломленному водителю банкноту в сто батов. Водитель, едва взглянув на нее, без дальнейших разговоров врубил мотор.

Движение было все еще мощным, но велорикша ввинчивался и выныривал из самых жутких пробок, швыряя Цю и его сопровождающего из одной стороны коляски в другую. Цю оглянулся и поймал взглядом чью-то фигуру — это мог быть Сиу, — который забирался в такси. Повернувшись к водителю, он заметил, что тот снижает скорость на красный свет.

Цю стукнул его изо всех сил по плечу.

— Вперед! — заорал он.

Водитель не знал китайского, но у него не возникло никаких сомнений насчет смысла этих слов. Он пустился во весь дух.

Цю оглянулся через плечо. Такси задержалось на красный свет, но, пока он смотрел, свет переключился, и машина устремилась вперед, быстро нагоняя маленький так-так. Как раз в тот момент, когда их разделяло несколько ярдов, велорикша сделал такой резкий поворот, что пассажиры чуть не вылетели из так-така. А такси преследователя, застигнутое врасплох этим маневром, пролетело мимо.

Они остановились на большой площадке перед домом с двумя подъездами, выстроенном в западном стиле. Цю выпрыгнул и посмотрел в дальний конец двора, где стоял живописный алтарь. Вокруг него, растянувшись, скрестив руки на груди и открыв рот, мирно спали молодые ребята. Почему-то они напоминали Цю хищников, которые только что закончили свою трапезу, — стадо спящих крокодилов.

Водитель посигналил. Один из юношей открыл глаза и привстал. Увидев, что прибыли клиенты, он издал леденящий душу вопль плакальщика на похоронах — и все вокруг ожило.

Около дюжины подростков вскочили и бросились в дом через боковую дверь. Цю не стал ждать, пока его пригласят. Споткнувшись о порог, он оказался в темной комнате, услышал, как игла заскрипела по пластинке, и тут же влажный ночной воздух наполнился тяжелым ритмом «диско». Позади бара включился фонарь: двое молодых людей лихорадочно готовились к работе. Потом вспыхнули прожектора, осветив сцену.

В дальнем конце полутемной комнаты Цю увидел лестницу. Он рванулся туда. Но, не успев пробежать и половину пути, почувствовал, как его схватили за руку, и обернулся.

— Привет, — сказал человек, помешавший Цю, — меня зовут Ганс. Я здесь главный. Хозяин. Как-вы-по-живайт? — спросил он, коверкая слова.

— Я спешу.

— Вижу, — бесстрастно произнес Ганс и еще сильнее сжал руку Цю. Он был очень высокий, мускулистый, голова обрита почти наголо. Неприятный тип. — Пить путешь?

— Пиво, — ответил Цю, судорожно сглотнув.

— Карашо, сядь. — Ганс отпустил Цю. Один из подростков, прежде спавших возле алтаря, поспешно пододвинул ему стул. Цю сел.

— Теперь, — сказал Ганс, вытаскивая откуда-то сзади еще один стул, — что ты хочешь? — И указал рукой на сцену.

Цю огляделся: никаких признаков преследователей. На сцене подростки танцевали так, словно от этого зависела их жизнь. Кто-то включил музыку.

— Кто тебе нравится? — спросил Ганс уже более приветливо. — Большинство говорят по-английски, некоторые знают китайский. Цены? Ну у нас есть разные. Башли вперед.

Цю уставился на Ганса. Потом медленно перевел взгляд на сцену. Почти все юноши сняли рубашки. На помосте двое, настроенные еще более решительно, танцевали совершенно обнаженными. Цю разинул рот, очки сползли на нос, но он даже не заметил это и абсолютно не понимал, куда он попал.

— Кто тебе нравится? — повторил Ганс.

И тут Цю заметил еще кое-что. Занавесом для этого невероятного разврата, происходящего на сцене, служила черная простыня с грубо размалеванными звездами и большой луной. Луна и некоторые звезды, те, что покрупнее, были ничем иным, как дырками в простыне на фоне белой стены. Но теперь у луны появилось лицо. Кто-то стоял в узком пространстве между простыней и стеной. Кто-то смотрел прямо на него.

Цю вскочил.

— Этот, — процедил он сквозь зубы, указав на мальчика, стоявшего у лестницы. — Сколько?

— Полторы тысячи.

Инстинкт требовал поторговаться, но времени не было. Он швырнул Гансу банкноты, схватил мальчика за руку и поволок его к лестнице. Лестница привела их к двери. Ломясь в нее, Цю услышал позади глухие шаги. Даже музыка их не заглушила.

За дверью лестница поднималась на следующий этаж и вела на площадку с голым полом, ярко освещенную голубыми неоновыми трубками. Туда выходило несколько комнат. На противоположной стене одной из них, ближайшей, светился бледный квадрат. Цю догадался, и совершенно правильно, что это окно.

— Эй! — сказал мальчик, войдя вслед за Цю внутрь. — Эй! Как насчет моей выпивки? Я хочу, да? — Он говорил на плохом английском. Цю понимал его, но не имел намерения отвечать. — Эй! — продолжал мальчик. — Как насчет моих денег? Чаевые, да? Эй!

Цю ударил кулаком в окно. Ставни распахнулись, и открылся вид во двор. Так-так, на котором приехал Цю, все еще стоял там, в дюжине футов под ним. На дверь спальни обрушились удары, и мальчик испуганно обернулся.

— Эй! — повторил он. Его голос дрожал, как у жертвенного ягненка.

Дверь распахнулась. Цю начал вылезать в окно. Перелезая через подоконник, он услышал, как мальчик снова сказал: «Эй!», но на этот раз слово прозвучало по-другому — визгливо.

Цю сделал полное сальто и аккуратно приземлился на ноги в футе от так-така. Ему показалось, что вверху, позади него раздались взволнованные голоса. Цю поднял глаза. Спальня была освещена. На мгновение силуэт мальчика в раме окна показался темной тенью в окружении желтого света. Потом мальчик рухнул лицом на подоконник и тень превратилась в уродливое чудовище: что-то длинное и тонкое торчало из его спины. Мальчик больше не двигался. И не говорил «Эй!».

— Все! — крикнул Цю, забравшись в так-так. — Едем.

Но прежде чем водитель успел завести мотор, из окна второго этажа выпрыгнул человек. Цю не стал дожидаться, чтобы узнать, кто это. Он выскочил из коляски велорикши и помчался во весь опор, но силы уже были на исходе. Цю свернул за угол и оказался на площади, окруженной кольцом прилавков: здесь шла оживленная торговля. Цю протолкался через толпу к прилавку, который стоял в дальнем конце площади и немного передохнул в тени каменной арки. Оглянувшись, он сначала никого не заметил, но потом в ближайшем островке света показался Сиу. Заклинателя змей и след простыл. Сиу, очевидно, пребывал в нерешительности, озирался, потом поднял глаза, мгновение смотрел на арку, где прятался Цю, а затем устремился вперед.

Прогремел гром. На улицы Бангкока, еще минуту назад совершенно сухие, полился сильный дождь. Люди побежали под ближайшие укрытия. В течение нескольких секунд Цю был окружен толпой промокших визжащих таиландцев. Площадь расцвела яркими зонтиками, кругами красного, зеленого, голубого цветов и всевозможных оттенков.

Цю проскользнул в конец арки. Он оказался в ловушке, загнанный в угол. Справа возвышалась массивная каменная стена дома, слева была открытая площадь, а позади — преследователь.

Дождь кончился так же внезапно, как начался. Люди поднимали зонтики, готовые рискнуть и снова выйти под открытое небо. Раскрытые зонты дали Цю прикрытие, в котором он так нуждался. Он побежал наискосок через площадь. Как раз в тот момент, когда Цю показалось, что выхода нет, взгляд его выхватил переулок, ведущий в горку, с яркими огнями в конце: шоссе. Слева стоял лоток на колесиках, на котором продавались специи, — маленький остров между проулком и сточной канавой. Цю рванул к нему и на четвереньках прополз под лоток, умоляя провидение, чтобы владелец лотка не стал возражать. Но старушка, которая плакалась по поводу дождя и неизбежных убытков, не обратила внимания на Цю Цяньвэя, вторгшегося на ее территорию. Столик покрывала клеенка, защищавшая Цю от глаз прохожих. Он затаил дыхание и стал ждать, пока угомонится сердце.

Над Бангкоком вспыхнула молния, за которой последовал раскат грома, словно наступил Судный день. Проливной дождь с ветром обрушился на площадь, которая снова опустела как по волшебству. Все столпились под аркой в поисках убежища, только Сиу остался один в центре открытой площади, осматриваясь. Его ничто не могло остановить.

Пока мимо него мчались люди, наемный убийца медленно пошел обратно к переулку. Взгляд неторопливо скользил по сторонам. Он не желал спешить. В нескольких шагах от лотка со специями Сиу остановился, уставившись в землю. На площади теперь было много воды, но вокруг лотка оставался тонкий слой грязи — дождевая вода, смешанная с рассыпавшимися специями. И в этом месиве четкие отпечатки человеческих ног, ведущие к лотку. Кто-то оставил за собой следы. Сиу поднял голову: казалось, он принюхивается. Потом сделал шаг вперед.

Очень медленно и осторожно, словно не желая привлекать к себе внимание, Сиу вытащил нож из ножен, спрятанных за поясом. Взгляд его был прикован к безобидному лотку со специями. Не отрывая от него глаз, Сиу сделал осторожный шаг вперед и вытянул руку, чтобы схватить за край клеенки, покрывавшей шаткий прилавок. На секунду он застыл, потом напрягся, готовясь одним рывком сорвать завесу и открыть то, что было под ней. Но прежде чем намерение его осуществилось, другая пара невидимых рук яростно дернула за другой конец клеенки вверх. Ночная тьма внезапно вспыхнула красками. Красный, оранжевый, рыжий, зеленый, коричневый: казалось, все специи Востока выплеснулись перед потрясенным взглядом убийцы и на мгновение повисли в воздухе, словно ослепительный зыбкий занавес, а затем обрушились на него облаком пыли. Боль раскаленным железом жгла глаза, веки закрылись сами собой по воле порошка из черного и красного перца. Сиу выронил нож и тщетно тер глаза кулаками. Слезы струились по его лицу. И вдруг занавес радужной пыли проткнули длинные серебряные иглы. Одна из них впилась в левую глазницу, ослепив Сиу куда сильнее, чем все специи, вместе взятые, и поползла дальше, вглубь и вверх до самого мозга.

Цю выдернул серебряную палочку и помчался по переулку. Позади он уже слышал истерические крики, кто-то вопил: «Тамруат!» Цю знал, что это слово означает «полиция». Он путал след, блуждая в лабиринте улочек и закоулков, пока звуки погони не замерли вдали. Тогда он перешел на шаг, проверил карманы и осторожно вышел на ближайшую оживленную магистраль в поисках такси. Сначала — в отель, а потом прочь отсюда. Цю заскрежетал зубами. Ему нужен самолет, любой самолет, первый же рейс. Цена, наверное, будет непомерная. Опыт, приобретенный за две недели в Бангкоке, подсказывал: не видать ему возмещения за железнодорожный билет в Сингапур как своих ушей.

Через пятнадцать минут после того, как Мэт высадил Мэйхуа у дверей ее дома, он выезжал из города под моросящим дождиком, направляясь к шоссе, ведущему с севера на юг.

Мэт пытался сконцентрировать внимание на двойной линии янтарных огней, похожих на кошачьи глаза. Они, казалось, тащили машину вперед, в темноту, словно на канате. Станция ночного техобслуживания, мелькнув в темноте, пронеслась мимо и исчезла.

Только оранжевые и черные дорожные знаки, вспыхивая в лучах фар, изредка рассекали теплую, влажную тьму.

Мэт включил радио, настроил его на УКВ и нашел программу Общенационального радио Тайваня, надеясь, что музыка развеет сон. Музыка не помогла, и тогда он попробовал послушать одну из своих учебных китайских кассет. Однако этой ночью Мэт был не в настроении учиться. Воспоминания о поцелуе Мэйхуа очень быстро остудили его рвение. Ему хотелось бы выпить с ней на ночь по стаканчику и слегка продвинуть их отношения, но интуиция подсказывала, что с Мэйхуа спешить не стоит. Кроме того, он дал обещание Ленни.

Что-то в голосе друга во время телефонного разговора заставляло предположить, что он в опасности. Кому она грозит? Только Ленни? Компании «Дьюкэнон Юнг электроникс»? Или, возможно, всем компаниям концерна «Дьюкэнон Юнг»? Мэт выключил магнитофон и нажал на акселератор, сожалея, что все-таки не убедил Хэйнса поехать вместе.

На сотом километре появился зелено-белый знак с надписью «Научно-техническое предприятие. Комплекс Синьчу». Мэт съехал по скату с шоссе и свернул налево. Выезжая из-под моста, он миновал машину с потушенными фарами, стоявшую на обочине. Не придав этому значения, Мэт съехал с дороги и остановился.

Включив свет в салоне и взглянув в зеркало, Мэт поморщился. Так себе видок. Не годится для встречи с начальником охраны полицейского юаня, которая стерегла объект. Мэт открыл «бардачок» и достал оттуда бритву на батарейках. Она входила в дорожный набор, который Мэт держал в машине.

Он быстро побрился, как всегда без удовольствия разглядывая себя в зеркале. Широкое в верхней части лицо его несколько сужалось книзу. Подбородок округлый, кожа смуглая, щеки пухлые. Когда большой овальный рот Мэта открывался в улыбке (а это происходило часто), щеки раздвигались, придавая лицу беззаботное, даже веселое выражение. Девушки считали его красавцем, но он никогда не мог понять почему. Может быть, этому способствовали характерные черты лица: не совсем европейские и не совсем азиатские. Отцовские волнистые волосы и темно-карие глаза — определенно западные. А высокие скулы унаследованы от матери-китаянки. Другим такое сочетание казалось привлекательным, но восточное и западное начала в душе Мэта без конца соперничали друг с другом, и он считал это большим неудобством.

Через несколько минут Мэт бросил бритву на сиденье и завел мотор. Отъезжая, он снова взглянул в зеркало и заметил, как над эстакадой мелькнули габаритные огни какой-то машины.

Еще через несколько минут Мэт свернул вправо по шоссе Чутунг и подъехал к сторожке, покрытой коричневой черепицей. Дежурный полицейский рассеянно взглянул на пропуск Мэта и поднял шлагбаум. Мэт развернул свою «блюбед» в сторону Индустриального шоссе Восток-11 и припарковал ее возле двухэтажного здания из светлого кирпича, где находился завод «Дьюкэнон Юнг». Отстегнув ремень безопасности, он вышел из машины, и влажный порыв ветра тут же распахнул полы его кожаной куртки, затрепыхавшей, как парус. Мэт вздрогнул, ему вспомнился первый урок, полученный от босса: погода на Тайване похожа на женщину. Изменчива и непредсказуема.

На первом этаже здания было тихо и темно. В подвале единственная лампочка освещала стальную дверь, которая защищала сверхсекретную экспериментальную лабораторию. Вход в нее был воспрещен даже для ведущих тайваньских сотрудников компании. Мэт приложил ладонь к мембране системы безопасности, дверь со свистом заскользила и открылась.

— Господи Иисусе!

Мэт переступил через порог и замер. Когда он видел эту комнату в последний раз, она являла собой образец производственного порядка. Одна треть огромной площади — «свободное пространство» — без единой пылинки, остальные две трети плотно заставлены лабораторными столами. Теперь здесь царил беспорядок. Столы разворочены, инструменты разбросаны, компьютерные клавиатуры и дисплеи на полу, — все вверх тормашками.

Увидев этот разгром в резком свете неоновых ламп, Мэт поначалу решил, что тут побывали хулиганы и уничтожили исследовательскую работу «Дьюкэнон Юнг». Мэт представил себе, как воспримет эту новость отец, и сердце его болезненно сжалось.

— Ленни?

Молчание. Мэт двинулся вперед, но нога зацепила катушку коаксиального троса.

— Ленни?

— Сюда.

Мэт взглянул вправо: Ленни Люк спешил ему навстречу, раскрыв объятия.

— Привет! Добро пожаловать!

К изумлению Мэта, друг крепко, по-медвежьи обнял его, чего никогда не делал прежде.

— Я уж думал, ты не придешь.

— И тебе привет. — Мэт снимал куртку и выпутывался из проводов. — Ты выглядишь ужасно.

— Да ну? — Ленни рассмеялся, но в смехе чувствовалось полное изнеможение.

Мэт внимательно разглядывал его. Грязные мокасины, выцветшие голубые джинсы, заляпанные чем-то розовым (Мэт решил, что это химикаты); рубашка, когда-то белая, теперь потемнела от пота… это нормально. Ленни часто выглядел таким образом, когда работал. Нет, Мэта беспокоило совсем другое. Его лицо. Ленни Люку было двадцать пять, и обычно вид у него был вполне здоровый. Круглое лицо китайца прорезали морщинки смеха, узкие раскосые глаза излучали жизненную энергию. Теперь, несмотря на неистовое возбуждение, Ленни казался совершенно опустошенным. Сальные лохмы волос, на тонких усиках остатки высохшей еды. У Мэта мелькнула мысль: а вдруг розовые пятна на джинсах Ленни — кровь? Но он сразу отбросил это предположение, как явно нереальное.

— Ты что, глаза покрасил?

Ленни потребовалось несколько секунд, чтобы понять смысл вопроса.

— Нет. — Он хихикнул. — Я просто давненько не спал. Вот и все.

Мэт потянулся к отброшенной куртке и ощупал один из карманов.

— Хочешь получить почту?

— Нет, я хочу поговорить. — Ленни со смущенной улыбкой все-таки схватил с полдюжины светлых конвертов и торопливо запихнул их в ящик стола.

— Духами пахнет. Очень сексуально.

— Ага… Послушай.

— Я слушаю. Что это за такое важное дело, из-за которого ты вытащил меня сюда посреди ночи? — строго спросил Мэт. — И почему нельзя было рассказать по телефону?

— По телефону… Вот смехота. — И Ленни опять захихикал. Это было похоже на частую икоту: легкие щелчки, с удивительной скоростью вылетающие из горла.

— Ленни?

Китаец тут же замолчал.

— Извини.

Мэт шагнул, и что-то зашуршало у него под ногой. Он глянул вниз и увидел груду пустых пакетиков из-под хрустящего картофеля и картонных коробок. Он поднял одну.

— Орехи в шоколаде. — Мэт с отвращением фыркнул. — Что все это значит?

— Господи, я думал, ты никогда не задашь этого вопроса! Еда, почта… заткнись наконец! Ведь мы говорим о будущем мира! Иди сюда.

Ленни побежал к двери. Мэт последовал за ним. У стены, на столе, напоминавшем козлы, лежала груда какого-то электронного оборудования. Глаза Мэта постепенно начали различать в этой массе отдельные детали. Слева, в углу, — персональный компьютер «Д. Ю. Старфрэйм III-б», предмет радости и гордости его отца. Но это — другая модель: клавиатура посажена в грубый деревянный каркас, там же телефон и пульт. И куча проводов: красных, голубых, зеленых и коричневых. Мэт заметил, что они подсоединены к новому компоненту системы — небольшому дисководу, к экрану, превышающему обычные размеры, к принтеру, которого Мэт не видел раньше… а потом тот же комплект оборудования повторялся снова, но в обратном порядке. Последние детали стояли возле двери, в которую вошел Мэт.

— Бери вон тот терминал, — распорядился Ленни. — Там буклет лежит.

Мэт взял глянцево-голубую брошюру.

— «Будущий передовой технический центр Азии», — прочел он вслух. — Рекламное издательство Синьчу. И что?

— У меня здесь есть тот же текст на китайском. Перевод сделан слово в слово. Я проверял.

Мэт отшвырнул буклет.

— Ты водишь меня за нос…

— Заткнись! Включи-ка на минуту свое воображение. Предположим, я на Тайване… Идет? А ты где-нибудь еще: в Лондоне, в Гонконге, это не важно.

Мэт молчал.

— Я звоню тебе по телефону, вот… — Ленни поднял трубку и набрал какие-то цифры на пульте.

Через секунду аппарат рядом с Мэтом загудел. Мэт мгновение смотрел на него, прежде чем снять трубку.

Ленни открыл свой буклет и начал читать вслух по-китайски. Мэт слышал его совершенно отчетливо. Хотя он не слишком хорошо говорил на диалекте, но понимал его и мог разобрать почти половину слов.

Сосредоточиться Мэту не удалось, потому что другой, монотонный мужской голос, не голос Ленни, бормотал ему в ухо. Глаза Мэта блуждали по буклету, лежавшему перед ним. Электронный голос читал текст, напечатанный в нем, — четко, без пауз.

По-английски.

Ленни прервал чтение, и голос в трубке Мэта тоже. Ленни начал читать снова — голос, говоривший по-английски, сделал то же самое. Если Ленни читал медленно, перевод замедлялся. Когда он снова увеличивал скорость, электронный голос в точности следовал ритму речи Ленни.

Несколько минут Мэт стоял совершенно неподвижно. А потом лишь хрипло прокаркал:

— Боже мой!

Трубка выпала из его рук. Он уставился на свои пальцы: они сплетались и расплетались, словно жили своей собственной жутковатой жизнью.

Ленни Люк мягким движением положил трубку и закрыл брошюру, разглаживая ее на поверхности стола. Когда он заговорил, Мэт вздрогнул от неожиданности.

Автоматический синхронный перевод, независимо от говорящего программируемый на любой из известных языков. Все — на серебряных лазерных дисках, по размеру не больше стереокомпактдиска. Не нужны больше телефонисты, не нужны люди для нудной повседневной работы, и никогда не понадобятся. Смотри на экран.

Ленни потянулся к пульту. Через несколько секунд экран Мэта ожил, на нем вспыхнула тонкая белая линия, разделив дисплей на две части, сверху вниз. После короткой паузы на левой колонке появился английский текст из буклета, а на правой за ним быстро последовал китайский вариант. Мэт задохнулся.

— Ты можешь так быстро переводить на экран китайские иероглифы?

— Да.

Из принтера Мэта полезли листы бумаги, сопровождая процесс звуками, похожими на шорох застегивающейся молнии.

— «Гонконгсайд», вот кто изобрел машину, чтобы управляться с этим, — сказал Ленни. — В секунду — одиннадцать тысяч иероглифов, она рубит их, как…

— Одиннадцать тысяч!

— Да.

— Это невозможно.

— Мы сделали это. Можем напечатать Библию меньше чем за полтора часа.

Мэт похлопал себя по щекам, забыв закрыть рот, распахнувшийся от потрясения. Таким он себя и увидел в отражении на потемневшем экране.

— Ленни, — сказал он тихо, — ты имеешь хоть какое-то представление, что все это означает для «Д. Ю.»?

— Ага. — Ленни откинулся на спинку кресла. — Мы сделали то, что другие пытались сделать десятилетиями. Мы изобрели машину, которая может без ошибок переводить человеческую речь устно, а потом печатает перевод. Это означает, что твой отец достиг наконец высшей цели. Он будет самым богатым человеком в мире.

— Да… но это означает большее!

— Угу. Давай посмотрим… IBM, Мицубиси: у них остается около года с сегодняшнего дня, чтобы скопировать и усовершенствовать эту машину, или их ждет банкротство. Конец. Потому что это все равно что вторая техническая революция. И не только в промышленности. Сельское хозяйство, механика, издательское дело — изменится все. Изменится радикально. До неузнаваемости.

— Но это не то, что я…

— Почему нет? Это естественная логика развития изобретения. Японцы говорили об этом, и совершенно открыто, в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Помнишь конференцию ММТП?

— ММТП?.. Ах да, конференция Министерства международной торговли и промышленности в Токио, там говорилось обо всех этих вещах.

— Правильно. О системах, распознающих голос. О роботах, которые могут воспроизводить себя. И вот об этом. — Ленни постучал по стоящему перед ним пульту. — Даже в то время у компании «Ниппон электроник» был компьютерный терминал для ввода голосовой информации, охватывающей сто двадцать слов. «Тошиба» первой ввела пишущие машинки, записывающие с голоса. Между прочим, ты понимаешь, конечно, что эта штуковина может служить и такой печатной машинкой. Так вот вскоре больше не потребуются машинистки. Или банковские клерки. Просто будет использоваться «Апогей». Кстати, мы так ее назвали.

Мэт встал, внезапно почувствовав необходимость двигаться. Он стал ходить по комнате, при этом часто останавливаясь и прижимая руки к груди.

— Как она работает? — спросил он наконец.

— Ну… мы, естественно, брали за основу готовые результаты. Но придумали и два новшества.

— Какие?

Ленни подошел к одному из рабочих столов и порылся в ящике.

— Вот одно из них, — ответил он, протягивая Мэту нечто похожее на маленький черный прямоугольный камешек. — Лови!

Мэт поднес камешек к глазам.

— Чип, кристаллик с интегральной микросхемой?

— Да. Моя команда работает с Лейбницем в Гонконге. Они многого добились. Занялись поликристаллическим силиконом. Лейбниц додумался до этого. Чип состоит из тысячи слоев, наложенных один на другой. Каждый из них не толще слоя золотой фольги. Обычный чип на сегодня содержит самое большее полмиллиона транзисторов. Тот, который ты держишь в руках, — двадцать миллионов.

— Этот? — Мэт поднес чип к свету: он был меньше кончика его указательного пальца.

— Именно. Он дал нам возможность сделать микропроцессор, который может проводить два миллиарда липс.

— Чего?

— Липс — количество операций в секунду.

— Два миллиарда… ничего себе. Это считается быстро?

— Скажем так, японцы сумеют создать процессор в один миллиард липс где-то через пять — десять лет.

Ленни умолк. Мэт чувствовал себя обманутым: все получалось так просто.

— Так это она и есть — ваша тайна?

— Нет, это ее половина. А другая — вон в тех дисководах на столе. И у меня в голове. Это программа или даже целая серия программ. Они связаны с искусственными нейросетями.

— Их придумала твоя группа?

— Нет. Мы их трансформировали. Сделали небольшой рывок. Настоящая удача. И огромная поддержка со стороны твоего отца: работа идет тихо и мирно. И хорошая команда.

— Если это такая хорошая команда, что же ты торчишь здесь совершенно один среди ночи? Ты же похож на смерть. Где остальные?

— Они ушли домой. Они сейчас не нужны. Последний кусочек всегда достается мне: окончательное программирование.

— Что же в тебе такого особенного?

— Кажется, у меня правильно работает интуиция. И… — Ленни пожал плечами, а потом махнул большим пальцем в сторону дальней стены.

Взглянув вверх, Мэт увидел огромную черную доску, испещренную иероглифическими цифрами.

— И потому, что я умею делать вот такие вещи. Нечто вроде сноровки. Мне нужны секунды, чтобы сделать такие вычисления, которые вообще не под силу.

— Ничего не понимаю. У «Д. Ю.» есть огромное количество калькуляторов, а заканчивается все тем, что ты пишешь мелом на доске.

— Ты знаешь что-нибудь о компьютерной игре в шахматы?

— Не уводи разговор в сторону.

— Я не увожу. Уже много лет теоретически возможно запрограммировать компьютер так, чтобы он идеально играл в шахматы. Но есть одна проблема. Прежде чем сделать первый ход, ему потребуется десять в девятнадцатой степени миллионов лет, чтобы перебрать все возможные варианты ходов. Гроссмейстер, с другой стороны, может блестяще играть в шахматы на время, используя при этом только свои мозги. По расходам электроэнергии это равно половине вольта. Дошло? Я срезаю углы, а компьютер этого не может.

Мэт невидящими глазами уставился на экран.

— Значит, мы теперь — номер один в мире, — сказал он наконец и сразу поразился легковесности своих чувств.

— В данный момент — да.

Мэт молчал, и Ленни, подняв глаза, обнаружил, что тот смотрит на него как-то странно.

— Что случилось?

— Я подумал о том, застрахована ли твоя жизнь? И на какую сумму?

Ленни нервно поежился.

— И применение… Ты понимаешь, каким может быть военное применение? — спросил Мэт.

— Вот ты и скажи мне.

— Ладно… Прежде всего это совершит переворот в военной авиации. Ты сократишь вдвое время на связь с пилотом. А может, она даже не потребуется. Господи, только подумай!

— Не волнуйся, кое-кто уже подумал.

— И это только начало. Системы наведения, управляемые голосом, могли бы…

— Ты как ребенок, — рассмеялся Ленни. — Неужели ты всерьез считаешь, что мы не подумали об этом? Да ведь это все и начиналось как военный проект! То, чем я занимаюсь, крошечная часть его, но она имеет решающее значение. Все остальное уже на ходу и готово для «Апогея» — самолеты, люди. Они месяцами ждали, пока я сделаю свой вклад. Ты смотришь сейчас на то, что первоначально было задумано как вспомогательная часть военной машины, подобно всем другим великим изобретениям в истории.

— Но я еще ничего не знаю о… — Мэт замолчал и поднял глаза к потолку. — Слышал?

— Нет.

Мэт покачал головой, продолжая смотреть вверх.

— Мне показалось, я слышал шаги…

Оба прислушались. Но тишину нарушал только тихий, ровный гул компьютеров. Через некоторое время Мэт раздраженно пожал плечами и спросил:

— А как насчет системы охраны?

— Заверчено круто. Даже офицер охраны «Д. Ю.» ничего не знает.

— Хэйнс тоже?

— Да. Ни у кого нет доступа в эту комнату, кроме меня. И тебя теперь. Вот почему ты здесь: это система охраны.

— Ты бы лучше объяснил.

— Твой отец дал мне инструкции. Как только я получаю результат, сразу должен позвонить, в любое время дня и ночи, и вытащить тебя сюда. Ты ведь — сын директора, заправляющего всей группой предприятий «Дьюкэнон Юнг». Член семьи, одним словом. Единственный человек, кому он может доверять.

— До сих пор он не слишком-то мне доверял. Я только сегодня ночью узнал, что ты изобрел, чем занимался все это время, пока тебя не было дома.

— Вот и прекрасно. Значит, тайна соблюдена. Слушай, я должен отдать тебе все: диски, программное обеспечение, мои рабочие записки. С этого момента все, — Ленни обвел рукой круг, — на твоей ответственности. Ты обязан хранить это до тех пор, пока твой отец не прилетит сюда и не заберет.

— А как же копии? Они здесь?

— Да, конечно. — Ленни отвел взгляд.

— Ленни.

— Что? — Китаец посмотрел на Мэта и покраснел.

— Я же знаю тебя много лет, Ленни. В роли лжеца ты безнадежен.

Ленни помолчал, потом наконец сказал:

— Не спрашивай, Мэт. Копии, ну… пока это очень чувствительная система. Те, что существуют, — в сохранности. Даю слово.

Мэт сунул руки в карманы и сел, привалившись к спинке. Он понимал суть того, что сказал Ленни, вернее, того, что он не сказал. Копии, о которых никто не знает, — это тайна, которую никто не сможет выдать.

— Ты не доверяешь моему отцу?

Ленни ничего не ответил. Пауза длилась целую минуту, и Мэт повторил вопрос, но на этот раз в виде утверждения.

— Почему?

Ленни покачал головой.

— Почему, Ленни? — В голосе Мэта боролись удивление и раздражение.

— Ты знаешь его столько же, сколько и меня. Твои родители работали на моих, в их доме, работали еще до того, как мы оба родились. Саймон Юнг помог тебе поступить в университет, дал тебе эту работу. Он хорошо платит тебе — лучше, чем мне, я думаю!

— О да, — в голосе Ленни звучала горечь. — Все это — благодаря «мистеру Китаю»! Ты знаешь, что его так прозвали? Мистер Китай, повивальная бабка коммерции в Народной Республике, друг бедных крестьян в Серединной Империи…

— Довольно! — Мэт так резко оборвал Ленни, что сам удивился. — Он хорошо с тобой обходится. У тебя нет причин жаловаться.

— Нет.

Мэт внимательно смотрел на китайца, который, сгорбившись, сидел на табуретке, нервно постукивая ногой по ножке рабочего стола.

— Господи помилуй, да что случилось?

Ленни отвернулся.

— Ты его сын, — прошептал он наконец. — Тебе нравится быть его сыном?

— И что это должно означать?

— Я хочу сказать, было время, когда твой отец присоединился к операции, которую «красные» китайцы проводили с целью уничтожить советский Народный банк. Ты что, забыл?

— Ирония тут ни к чему.

— Ты помнишь это время? Помнишь, как «красные» китайцы, когда дела у них пошли плохо, накачали тебя наркотиками, похитили и отвезли в деревню Чаян провинции Сычуань, где заставили грести навоз?

— Помню. И вряд ли забуду.

— Может, и так. Но ты выжил.

Мэт хотел было ответить, но вдруг понял, куда клонится разговор, и продолжал хранить молчание.

— Да, ты выжил. Твои мать и отец тоже выжили. А мои — умерли.

Мэт глубоко вздохнул, пытаясь держать себя в руках.

— Их застрелили, — сказал он бесстрастно. — По приказу человека по имени Цю Цяньвэй. В руках моего отца не было ружья.

— Знаю. Но его он зарядил.

— Не понимаю.

— Он заставил моего отца подписать один из тех документов, с помощью которых был уничтожен банк.

Рот Мэта приоткрылся, он облизнул губы — один раз, второй.

— Повтори.

— Он убедил моего отца поставить свою подпись на одном из документов в качестве свидетеля. Он знал, что может доверять моим родителям. Понимал, что бы ни случилось, родители никогда не отдадут эти бумаги и не скажут, где они. Вот почему их убили: они отказались говорить.

Мэт снова заставил себя смолчать. Выдержав паузу, он сказал:

— Ничего себе воспоминания! У тебя есть доказательства?

— Да.

— И я могу взглянуть на них?

— Взглянуть нельзя. Придется выслушать.

— Не понимаю.

— Твой отец сам рассказал мне эту историю.

Когда молчание стало невыносимым, Ленни спокойно спросил:

— Так ты не знал? — Он видел, что Мэт не в силах говорить, и продолжал. — Твой отец сказал мне, что ему стыдно. Что он не может вернуть их обратно, но попытается кое-что исправить. Вот почему я здесь и получаю деньги, с помощью которых он успокаивает свою совесть. У меня развязаны руки, никто меня не контролирует, я отчитываюсь только перед ним. — Ленни повысил голос. — А теперь твой отец сможет сделать то, что давно замыслил, с самого начала: передать «Апогей» «красным» китайцам.

— Черта с два! — Мэт соскочил с табурета и заметался по комнате, разбрасывая все, что попадалось под ноги. — Никогда мой отец не сделает такое! Никогда! Он сотрудничает с «красным» Китаем, он… он помогает им, да, но если ты думаешь, если ты хоть на секунду всерьез подумал…

— А мне и не нужно думать, я знаю! «Красные» китайцы платят, видишь ли. Двести миллионов юаней, даже больше. Это — для их военно-воздушных сил, — он указал на приборы.

Мэт остановился у стола и положил на него руки, рассеянно глядя на клавиатуру. Он вдруг ощутил глубокую усталость. Ему хотелось отправиться в постель, надолго уснуть, а проснувшись, узнать, что откровения Ленни, словно иглы, вонзившиеся в его голову, всего лишь кошмарный сон.

— Почему именно «красный» Китай? — пробормотал он хрипло. — Сколько помню себя, постоянно: «красный» Китай такой, «красный» Китай сякой. В то время как настоящий Китай, прекрасный, свободный Китай — здесь, на Тайване. В то время как…

Мэт вдруг замолчал. С минуту он смотрел на экран, пытаясь осознать смысл увиденного.

— Ленни, что происходит?

Китаец взглянул на экран своего компьютера и охнул:

— О Господи!

— Это стенограмма. Все, что мы говорили, каким-то образом записалось.

— Да. Мне еще нужно вынуть записывающее устройство. И доработать его. Пока я изготовил только прототип, который более или менее нормально функционирует. «Апогей» уже сейчас почти готов для показа и даже для продажи.

— Сколько это займет времени? — Голос Мэта дрожал от возбуждения.

— Три месяца.

— Так мало?

— Да. Жесткий диск запущен в производство уже давно. Все, что мне нужно, — это закончить программу и скопировать ее. Слушай, только не рассказывай отцу о том, что услышал от меня. Я не имею права…

Но Мэт уже не обращал на Ленни внимания.

— Три месяца… Значит, самое раннее — в августе. Через несколько недель я должен вернуться в Бангкок. Может быть, сумею убедить отца изменить…

Неоновые лампы вдруг потускнели до бледно-оранжевого света, а потом неожиданно опять вспыхнули в полную силу. Молодые люди молча посмотрели друг на друга. Ленни рванулся к ближайшему дисководу.

— Вынимай их! — заорал он. — Вынимай, вынимай, вынимай!

Но было уже поздно. Когда их пальцы схватили затвор, чтобы открыть его, лампы погасли. Компьютеры перестали гудеть. Наступила тишина. Потом Мэт услышал, как Ленни сказал:

— О… Боже… мой.

— Ленни.

Никто не ответил.

— Ты здесь, Ленни?

Снова тишина.

— Прости. — Китаец говорил едва слышно, но спокойно.

— Я не вижу тебя.

— Я найду спички. Подожди.

После долгого ожидания Мэт увидел огонек пламени, мерцающий на другой стороне комнаты. Ленни зажег горелку и нес ее по комнате, волоча за собой резиновую газовую трубку.

— А как же запасной генератор?

— Тоже не работает.

— Как это могло случиться? — неожиданно похолодев, они уставились друг на друга. — В Синьчу есть своя электростанция, прямо под носом. Триста восемьдесят вольт.

— Да.

— Тогда что же…

— Не знаю!

Мэт судорожно сглотнул.

— И каков ущерб?

— Записи на дисках стерты. Это неизбежно: одна из тех погрешностей, которые мне нужно было исправить. Эта система не выдерживает никаких сбоев в подаче электроэнергии.

— Но ты говорил, что у тебя есть копии. Запасные диски. Ты должен был сделать их!

Ленни ответил не сразу, и Мэт тупо повторил:

— Ты должен был.

— Обычно я делаю, но… я так устал. Я же сказал, что это чувствительное устройство. И последние несколько недель я работал, не делая никаких дубликатов.

— Что?! Но это… — Мэт пытался найти слово. — Это преступление!

— Ты не понимаешь, как все происходит. Работается рывками, по вдохновению. Это как линия графика, которая идет горизонтально, а потом вдруг устремляется вверх до бесконечности. И невозможно остановиться, чтобы сделать копии. Невозможно прерваться, чтобы сходить в туалет или поспать. И потом — это необычные диски. Чтобы скопировать их, нужна масса времени.

Горелка отбрасывала озерцо желтого света на лица молодых людей, придавая им болезненный оттенок.

— Сколько? — настойчиво спросил Мэт. — Сколько времени тебе потребуется, чтобы восстановить все?

— По крайней мере, вдвое больше того срока, который я назвал раньше. Месяцев шесть, может, больше…

Наступившую тишину прервал звук тяжелых шагов этажом выше. Мэт и Ленни испуганно взглянули вверх. Прежде чем они успели отреагировать, дверь в лабораторию затрещала под чьей-то тяжестью. Этот звук разнесся по всей комнате, и они инстинктивно придвинулись ближе друг к другу.

— Кто там? — крикнул Мэт. Но в ответ опять донесся шум, словно что-то обрушилось на дверь. — Кто там? — повторил он.

На этот раз они получили ответ. Чей-то голос, высокий и резкий, заорал, перекрывая шум от третьего удара:

— Открывайте!

— Кто это? Какое вы имеете право?..

— По распоряжению юаня! — Голос взлетел до визга. — Подразделение Тайваньского гарнизона! Открывайте!

 

Глава 2

Крабиков взглянул вверх, прикрыв рукой глаза от солнца. Над ним, на веранде прелестного летнего домика, в плетеных креслах сидели двое мужчин. Один — престарелый китаец — дремал, склонившись набок и закинув ногу на ногу. На коленях у него лежал бумажный веер. Другой бодрствовал. Увидев внизу офицера, он поднял палец, и Крабиков замер.

Очень осторожно, словно не желая тревожить соседа, Олег Казин взял вилку. Движения его были медленными и точными. И вдруг он сделал стремительный выпад, и раздался скрежет металла о фаянс. Крабиков вздрогнул от неожиданности и увидел, как начальник торжествующе поднял вилку с наколотым на зубцы шмелем.

Китаец не пошевелился, но открыл глаза и уставился на шмеля. Насекомое беспомощно сучило передними лапками. Казин, не мигая, наблюдал за этой безнадежной борьбой за жизнь, потом опустил вилку на тарелку и раздавил красивое золотистое тельце.

Сунь Шаньван, новый, глава китайской секретной службы, потянулся, зевнул и огляделся вокруг.

— Я и не предполагал, что Азовское море так прекрасно, — заметил он вежливо.

— Да, летом оно особенно красиво, — согласился Казин.

До последнего времени он внешне почти совсем не менялся: лысый, круглолицый — кровь с молоком, стройный и подтянутый, всегда бодрый духом. Изменения стали проявляться только в последние несколько месяцев. Румяное лицо пошло пятнами, тело высохло. Это впечатление усиливал запавший рот и оскал, обнажавший потемневшие зубы. Сегодня Крабиков, глядя на Олега Казина, председателя КГБ, почувствовал, что его начальник постепенно, но без видимых сожалений начнет уходить из жизни, сложив ее к ногам той единственной власти, которая превышает его собственную.

Китаец отложил в сторону веер и, достав пачку сигарет из нагрудного кармана хлопчатобумажной сорочки, протянул ее Казину. Тот улыбнулся в ответ:

— Нет, спасибо. Я уже говорил, товарищ Сунь, что бросил.

Суню уже много раз сегодня говорили об этом, но его это совершенно не смущало. Казин знал: проживи они оба еще лет сто, его гость всякий раз, вынимая пачку, будет предлагать ему сигареты.

Сунь Шаньван наклонился к огоньку, который мгновенно вспыхнул в сложенных чашечкой ладонях Крабикова, и поблагодарил его улыбкой. Офицер тоже улыбнулся, но лишь губами. Взгляд его оставался суровым. Он знал, что Казин симпатизирует своему гостю, но не мог понять почему. Сунь напоминал главу какой-нибудь крупной японской компании: большие прямоугольные очки, худое лицо и слезящиеся глаза, форма рта совсем не китайская. Вообще, Крабиков не любил азиатов. Когда запах горящих табачных листьев поплыл в сторону Казина, тот снял белую соломенную шляпу со спинки кресла и стал помахивать ею, подгоняя к себе дым. Он с видимым удовольствием наслаждался ароматом. Оба говорили на слегка выспреннем английском, единственном общем для них языке. Но теперь Казин обратился к Крабикову по-русски.

— Присоединяйтесь. У нас после обеда будет частная беседа. — И добавил, заметив вопрошающий взгляд помощника: — Все нормально. Никаких подслушивающих устройств. — Перейдя на английский, Казин спросил гостя со скрытой улыбкой: — Скажите, товарищ Сунь, какие чувства вы испытываете по поводу этого исторического события? Я хотел бы, чтобы Крабиков послушал ваши рассуждения.

— Удивляюсь, — ответил Сунь, — насколько тут все рационально. Похоже на деловую дискуссию между двумя большими конкурентными компаниями, которые задумали вместе осуществить рискованную операцию. Чувствам в таких случаях места нет.

— Даже надежде на успех? — вставил Крабиков.

— Если откровенно — нет. Ваша страна и моя, генерал, готовятся подписать пакт, который положит конец разногласиям, как сказано в документе, и будет способствовать дальнейшему сотрудничеству двух народов. Скажем, это первый шаг. Однако сначала надо убедиться, можно ли в самом деле забыть разногласия. — По лицу Суня прошла тень. — Трудно предвидеть будущее.

— Вы сомневаетесь в реальности пакта? — спросил Казин.

— Нет. Оба Политбюро обсуждали проект документа, который почти готов к подписанию. В чем я сомневаюсь, так это в желании реализовать его.

— Вы меня удивляете. Цели обоих народов одинаковы! И всегда были таковы: победа коммунизма во всем мире.

— Победа коммунизма, — со вздохом отозвался Сунь, — как вы сказали, даже в самой маленькой из наших провинций более чем удовлетворила бы меня. А во всем мире…

— Ладно, не будем говорить о мире. Поговорим о самом уязвимом — о границах.

Лицо Сунь Шаньвана просветлело.

— Предшествующие годы конфликтов проходили бесследно в плане материальных и человеческих потерь. Однако теперь США стали слишком сильны, чтобы Советы в одиночку могли сдержать их своей мощью. Мир на наших границах уже был бы достижением, даже если ничего другого не произойдет.

Казин подавил желание попросить гостя оставить официальный тон и сказал:

— Произойдет и многое другое.

— Вы так думаете?

— Я знаю. Если мы формально заключим мир, Европа останется в изоляции. Америка превратится в крепость, избегающую союзников. Нам придется делиться научными достижениями, экономическими ресурсами…

Сунь со смехом поднял руки, как будто сдаваясь.

— Нет, нет. Вы ведь не верите во все это.

Казин откинулся на спинку кресла, и на лице его заиграла улыбка.

— Разве?

— Нет. Не верите.

— Не осмеливаюсь возражать гостю. — Казин потянулся к портфелю, стоявшему рядом, извлек оттуда папку и с неожиданной живостью пододвинул кресло к столу. — Наконец-то мы подошли к концу нашей повестки дня. Последний пункт. Тайвань. Вторая, простите меня, товарищ, республика Китай.

— Мир признает только одну республику Китай. А Тайвань — наша проблема, а не ваша.

— И все-таки, мне кажется, ее следует обсудить, прежде чем вы уедете. До нас дошли слухи, что Тайвань приобрел особое значение в глазах вашего Политбюро.

Сунь промолчал, и Казин переспросил:

— Эти слухи верны?

— Тайвань никогда не терял своего значения для Пекина.

— Буду считать эти слова подтверждением.

— Я не хотел бы вступать в спор с моим гостеприимным хозяином по поводу всяческих домыслов.

Казин захлопал в ладоши и громко рассмеялся, а Сунь принялся стряхивать воображаемые крошки с брюк.

— Так, значит… Тайвань, то есть второй Китай, все-таки имеет для вас значение. Наша помощь требуется?

— Да. Вы можете оказать поддержку в ООН, если что-то случится.

— Понимаю. — Хорошее настроение Казина как рукой сняло. Он наклонился вперед, положив руки на стол. — Значит, ситуация серьезная.

— Я не уполномочен обсуждать с вами этот вопрос. Извините.

— Ну что ж, пусть так. Но я могу сделать следующий вывод. Когда пакт будет подписан — если он будет подписан, — вы можете попросить нашей поддержки в случае… непредвиденных обстоятельств.

— Такой вывод мне не по душе.

— Этот вопрос нас интересует, как вы уже поняли. — Казин тряхнул головой. — Странно, что мы разговариваем таким образом. Вы знаете много, я тоже. Мы похожи на супругов, но супругов, которые ходят по дому на цыпочках и оставляют друг другу записки, ссорясь лишь на людях. И тем не менее мы хорошо знаем друг друга.

Сунь кивнул в знак согласия.

— Неплохая аналогия. Что касается Тайваня, да, я знаю о ваших интересах. Долгое время Советский Союз извлекал преимущества из своей опорной базы в Юго-Восточной Азии. Московский Народный, Советский Коммунальный… У вас пристрастие к банкам.

— Да. Было и есть.

— Когда Советский Коммунальный прекратил работу, вы почувствовали, что пропасть расширяется.

— Действительно.

— Поэтому где же восстанавливать позиции, как не в чудом созданной экономике Тайваня. Ежегодный прирост составляет там десять процентов, но, увы, финансовые инфраструктуры слишком примитивны.

— Совершенно верно.

— Мы предпочли бы, — мягко кивнув, продолжал Сунь, — чтобы вы подождали нашего приглашения.

— А если мы предпочтем не ждать?

— Если нет… Знаете, товарищ Казин, у нас в Китае есть поговорки на все случаи жизни. Мне приходит в голову такая: «Ци ху, нань ся» — «Если забрался на спину тигру, трудно слезать».

— Безусловно, вы вольны отвергнуть нашу помощь. Но моя любимая китайская поговорка звучит так: «Шань мэнь нань кай; шань мэнь нань би». Простите мое ужасное произношение.

— Оно вовсе не ужасно.

— В таком случае, что я сказал?

— Вы сказали: «Трудно открыть врата щедрости и столь же трудно закрыть их». — В глазах Суня мелькнула настороженность и уважение. — Совершенно точно. Я понимаю вашу мысль: Китаю может быть трудно добиться союза с Советами, но если уж мы добились его…

Казин рассмеялся.

— Да. Тогда мы прилипнем к вам, как пиявки. Ну что ж, видимо, нам все-таки придется подождать вашего официального приглашения, как вы и предложили. — Он помолчал. — Я порекомендую исключить «другой Китай» из орбиты нашего внимания до тех пор, пока вы не решите ходатайствовать о нашей помощи.

— Нам не понадобится помощь. Спасибо.

— Может быть, вы уже получаете ее из другого источника? До нашего сведения дошло, что в Тайване существует движение за независимость.

— А мы слышали похожие сплетни насчет Афганистана. Не сомневаюсь, что они так же безосновательны.

Крабиков отвернулся, чтобы Казин не заметил улыбки.

— Движение за независимость, о котором вы говорите, — продолжал Сунь с неожиданной горячностью, — бесплодно. У них нет лидеров. Нет оружия, денег. И самое главное, нет поддержки. — Он сделал паузу. — Жаль, если ситуация изменится.

— А почему она должна измениться? — спросил Казин, пожав плечами. — В Афганистане не меняется. — Он положил перед собой папку и сделал карандашом пометку на полях последней страницы. — Буду с вами честен. Я не смог найти ничего конкретного относительно предполагаемого движения за независимость. Теперь понимаю почему — его не существует.

— Верно.

Казин захлопнул папку и взглянул на часы.

— Как быстро прошел день!

— Да, — отозвался Сунь, поднимаясь. — Приезжайте в Пекин. Я приглашаю.

— Прошу прощения, но я наездился. Приезжайте лучше вы. Увидимся в Москве.

— Приеду. Спасибо за гостеприимство. Все было вкусно. — Сунь помолчал, глядя на изуродованного шмеля на вилке. — Очень вкусно, — повторил он.

— До свидания! — Казин резким движением протянул правую руку, и Сунь Шаньван пожал ее. Они долго смотрели друг другу в глаза с неподдельной симпатией, которая не имела никакого отношения к их профессии. На том и расстались.

Казин смотрел вслед своему гостю, пока тот не вошел в главное здание вместе с Крабиковым и не скрылся из глаз. Из кухни вышли официанты, чтобы убрать остатки обеда. Пока они работали, Олег Казин прикрыл глаза от полуденного солнца и глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом роз и смолы. Для человека с его здоровьем климат был замечательный.

Вскоре вернулся Крабиков, столкнувшись на обратном пути с официантами. Когда он опустился в кресло, в котором раньше сидел Сунь Шаньван, Казин спросил:

— Ну что?

— Как я и ожидал. Я ведь прочитал двести страниц его дела, изучил фотографии и прослушал магнитофонные записи. Что может меня удивить?

— Он наверняка понял бы тебя. Бригада «Маджонг» собрала обо мне кучу материалов за все эти годы. Сунь намекнул об этом утром. Они прочесывают лучше нас, более тщательно. — Глаза Казина сузились и потускнели. — Мне это не нравится, Крабиков.

Он слишком много знает о годах моей молодости…

Крабиков откашлялся и сбросил на пол веранды пепел. Казин, уже старик, вдруг проявил склонность к бессвязным воспоминаниям, до которых генералу не было дела.

— Что касается Тайваня, — сказал Крабиков, чтобы сменить тему, — мне кажется, он темнит.

— Нет, тут все ясно. «Тайваньского движения за независимость» не существует. Нас, вероятно, дезинформировали. Человек, который приходил к нам сегодня на чай, призрак, и мы должны его прогнать. — Казин заливисто рассмеялся. — Указать призраку на дверь! — Внезапно перестав смеяться, Казин перевел взгляд на Крабикова. — Или Сунь Шаньван считает меня безмозглым стариком, или он, как и его начальство, напуган. В первое я не верю, значит — боится, ибо что бы он там ни говорил, братство, называющее себя «Наша Формоза», существует. Оно реально.

— Если мы решимся поддержать НФ, оно станет еще более реальным.

— Конечно. У этого У Тайцзи и тех, кто его финансирует, вполне определенные цели: им нужны деньги, оружие и поддержка, чтобы сбросить правительство Гоминьдана.

— Они могут об этом забыть.

— Почему?

— Потому что тогда нам не сдобровать. Америка никогда не потерпит советской интервенции на Тайване. Как и Китай.

— Преувеличиваешь. Я не склонен поддержать НФ в их стремлении сбросить Национальное правительство Тайваня и заменить его администрацией, состоящей из истинных формозцев до тех пор, пока не будут удовлетворены два условия.

— Какие же?

— Во-первых, неразглашение тайны. Я согласен — надо действовать с оглядкой.

— А второе условие?

— Мы должны быть уверены, что взамен получим то, что хотим.

— Что именно?

— Сунь ответил на этот вопрос. Нам нужна финансовая и разведывательная база в Юго-Восточной Азии, нечто взамен Советского Коммунального банка. И, конечно, эта невероятная коммерческая тайна, на которую они все время намекают, волшебный компьютер, который должен все изменить в наших военно-воздушных силах. Не говоря о нашей промышленности, экономике, сельском хозяйстве…

— «Апогей»?! Я поверю в него, когда увижу своими глазами.

— Хм-м…

— И все равно не представляю, чтобы эти люди согласились сотрудничать с нами. Они еще более правые, чем нынешнее правительство Тайваня! Значит, если им удастся захватить власть, вряд ли можно предположить, что они будут поддерживать отношения с коммунистической Россией.

— Можешь изложить эту точку зрения У Тайцзи, когда он приедет. Но не забывай о существующих договоренностях. Тайваньцы не имеют ничего против Советского Союза. Кстати, жена президента Цзян Цзинво — русская.

— Знаю. Но если у тайваньского правительства есть связи с Советами, то еще труднее понять, почему их враги из «Формозы» должны прибегнуть к нашей помощи.

— А по-моему, все ясно. Просто больше никого нет.

— А как же американцы?

— Теперь, когда США официально признали Пекин, последнее, чего от них можно ждать — это вмешательства в дела Тайваня. Они за версту будут обходить У и его банду.

Помолчав немного, Крабиков спросил:

— Как вы полагаете, чего на самом деле хочет от нас «Формоза»?

— Точно не знаю. С точки зрения разведки, это интересная ситуация. Перед нами масса возможностей, и Сунь Шаньван знает это.

— Я как раз собирался поговорить о Суне, товарищ председатель. У Тайцзи и «Наша Формоза» появились до пакта между Москвой и Пекином. Очевидно, договор все изменит. Что сейчас произойдет? Полагаю, мы пошлем этого У собирать свои вещички… и его, и этих хулиганов, так называемых «патриотов».

Казин сложил губы трубочкой и начал насвистывать что-то неопределенное, без мелодии, покачивая головой из стороны в сторону. Через некоторое время Крабиков, устав ждать ответа на вопрос, который считал решающе важным, повторил уже более настойчиво:

— Товарищ председатель.

Но Казин, перестав насвистывать, посмотрел на часы и сказал:

— Он скоро придет. Выполни хоть одно задание, Крабиков, пойди проверь, достали или нет улунский чай, который я заказывал в Тайбэе.

 

Глава 3

Как только Мэт расплатился с таксистом у главного входа в здание компании «Дьюкэнон Юнг» на Чун-Чин-Саут-роуд, начался проливной дождь. Он пробежал по широкому, мощенному красными плитками тротуару, прикрыв голову газетой «Чайна пост», и задержался у дверей, чтобы отряхнуть пиджак.

На постоянно меняющейся карте Тайбэя большой дом, где находится офис компании, вот-вот станет ориентиром. Он был выстроен в том же стиле, что и новая штаб-квартира банковской корпорации «Гонконг энд Шанхай», только ниже и не с таким количеством металлической отделки. Фасад украшала мозаика из розовато-лиловых кирпичей, выложенных в форме огромной буквы «Н». В нижнюю секцию этой буквы Мэт должен был войти, чтобы добраться до своего кабинета.

Прямо перед стеклянными дверями, заполнившими почти все пространство нижней части буквы «Н», стоял передвижной лоток, на котором продавали сдобные булочки и лапшу. Он появился еще в те времена, когда здание только сдали в аренду. Сначала лоток держался на расстоянии, но потом день за днем стал подкрадываться все ближе к стеклянным дверям, пока наконец недели через две не занял свое теперешнее положение — в уютном и сухом месте, под впечатляющим гербом «Дьюкэнон Юнг» в виде дракона, быка и феникса.

Как сын директора «Дьюкэнон Юнг» и главного держателя акций Мэт скорее всего должен был бы пренебречь этим ничтожным моллюском, прилепившимся к могучему флагманскому кораблю. Но он задержался у лотка, пожелал доброго утра владельцу и купил пару сдобных булочек, начиненных свининой, после чего вошел в лифт и поднялся на пятнадцатый этаж. Мэт только закончил завтракать, как раздвижные двери открылись, представив взгляду выдержанную в бежевых тонах комнату с низким потолком. Там стояло несколько мягких кресел, а на конторке, отделявшей секретаршу от посетителей компании «Дьюкэнон Юнг», красовался изящный крылатый конь Чжу Мин из сверкающей бронзы. Мэт кивнул девушке.

— Региональный директор уже у себя?

— Нет, господин. Госпожа Ся позвонила и предупредила, что он сегодня будет несколько позже.

— Спасибо. Я у себя, если кто-нибудь придет.

— Господин Юнг…

— Да?

— Вам доставлен конверт рано утром, со специальным посыльным.

Мэт вскрыл конверт. Услышав вздох, секретарша подняла глаза и увидела, что на лице Мэта расплывается улыбка.

Через несколько минут Мэт уже закрывал за собой дверь в кабинет регионального директора. Швырнув портфель на ближайшее кресло, он уселся за стол Ся и потянулся к одному из трех телефонов. Уже не в первый раз он пользовался секретной телефонной линией компании, чтобы связаться с отцом. Но для этого всегда требовалось веское оправдание. Сегодня Мэту не хотелось ничего придумывать.

Меньше чем через тридцать секунд Гонконг был на связи.

— Алло? Мери? Позовите, пожалуйста, отца.

Мери Стрит была личным секретарем и ассистентом Саймона Юнга.

— Извините, мистер Юнг, но он только что отправился на заседание Совета директоров.

— Прошу вас, позвоните ему или передайте записку, только разыщите.

— Мистер Юнг, я действительно не…

— Скажите ему «весенние дожди».

— Простите?

— Скажите только «весенние дожди». Он знает, что это значит.

На другом конце провода последовала долгая пауза. Наконец Мэт услышал, как кто-то взял трубку.

— Что за паника, сынок? — спросил Саймон.

Сердце Мэта отпустило.

— Я перехожу на скремблер, па?

— Подожди. Я перейду к другому аппарату. — Еще одна пауза. Наконец Саймон сказал: — Все. Готово. Так что же случилось?

— Прошлой ночью произошли два события. Ленни Люк закончил «Апогей». Он работает, я сам видел. А группа из Тайваньского гарнизона устроила обыск в Синьчу.

Последовало долгое молчание. Мэт представлял себе потрясенное выражение лица Саймона и готов был к потоку гневных вопросов. Но Саймон заговорил, как обычно, спокойно:

— Расскажи по порядку.

— Ленни вызвал меня ночью. Сказал, что по твоему распоряжению.

Мэт напрасно ждал подтверждения.

— Продолжай, — только и сказал Саймон.

— За мной могли следить, пока я ехал в Синьчу. «Апогей» работает, с этим все в порядке. Господи Иисусе, па, ты чемпион мира.

— Это не имеет значения. Что дальше?

— Электричество вырубилось. Ленни говорит, что все его диски стерты, а копий он не делал. — Мэт сморщился, ожидая неизбежного взрыва, но Саймон молчал. Через некоторое время Мэт продолжал: — Потом ворвались люди отряда Тайваньского гарнизона.

— А ты уверен, что это был Тайваньский гарнизон? Вся форменная одежда на Тайване одинакова. Масса людей путают полицию с армией. Они все носят бледное хаки…

— Слушай, эти парни были в камуфляжной форме, понимаешь? С автоматами. Полиция, как же, хрен тебе!

— Ладно, остынь. Сколько их было?

— С полдюжины.

— Все разгромили?

— Нет. Как только их впустили, они успокоились.

— Кто был главным?

— Какой-то капитан.

— Имя?

— Я спросил, но он притворился, что не понял. Ерунда. По-английски он говорил вполне прилично. Это я понял, когда он перешел к угрозам.

— Не забегай вперед.

— Ладно. — Мэт помедлил, собираясь с мыслями. — Прежде всего они включили электричество.

— Значит, его вырубили военные? С их стороны это была преднамеренная попытка саботировать наши исследования.

— Отряд гарнизона отключил электричество, это верно, но я не думаю, что они знали, какие будут результаты. У них на это ума не хватит.

— Вполне хватит.

— Нет, говорю тебе, они всегда именно так и начинают свои рейды.

— Это ты так считаешь. А они все отдадут, чтобы уничтожить «Апогей».

— Почему?

— Ладно… забудь об этом. Что случилось потом?

— Они сказали, что расследуют нарушения таможенных правил.

— Ерунда! Отряд гарнизона не стал бы утруждать себя такими мелочами. В любом случае Синьчу имеет самые серьезные таможенные послабления во всей Азии. Мы даже не обязаны платить пошлины за экспорт и импорт.

— Зато мы должны составлять по ним отчеты, и таможенное начальство однажды уже устроило по этому поводу разнос. Но дело не в этом. Потом они стали всюду совать нос: открывали шкафы, просматривали папки с делами и все в таком духе. Непонятно зачем.

— Взяли что-нибудь?

— Нет, только кучу фотографий. Под конец занялись таможенными формальностями. Капитан сказал, что напишет рапорт, и, возможно, нам будет предъявлен иск. Вот и все.

Саймон долго молчал, потом вздохнул.

— Кто еще знает об этом?

— Никто.

— Ты еще не разговаривал с Генри Ся?

— Нет.

— Хорошо. И не рассказывай ему. Когда тайваньцу говоришь о гарнизоне, он обязательно впадает в панику. Скажи Ленни, чтобы хранил все в тайне. Мне придется обращаться с этим делом в самые верха, и никто не должен в это время мутить воду.

— Ладно.

— Ты можешь сделать еще кое-что. Пошли сегодня Рода Хэйнса в Синьчу и заставь его провести электронную чистку. Я хочу быть полностью уверен, что твои гости ничего после себя не оставили.

— Ты имеешь в виду подслушивающие устройства?

— Подслушивающие устройства, подброшенные улики против нас, все, что угодно. Внуши ему, чтобы проделал это тщательно.

— Ся может спросить, зачем все это.

— Я свяжусь с Генри чуть позже и сам все объясню. Отправь Хэйнса, потом поговори с Ленни. Я должен знать сегодня же, сколько времени ему потребуется, чтобы восстановить диски.

— Я уже спрашивал. Целых полгода, может быть, больше.

— Черт его возьми!

— Он сейчас расстроен…

— Он еще больше расстроится, если я приеду в Тайбэй и вытрясу из него душу. Скажи, что в его распоряжении три месяца максимум, при этом любые деньги и помощь — все, что потребуется. Это предельный срок по контракту.

— А ты не можешь продлить его?

Саймон горько усмехнулся.

— Народная Республика не любит задержек. Там ценят тех, кто выполняет обязательства.

Только теперь Мэт понял, что рассказ Ленни соответствует истине.

— Ты хочешь сказать, что «красный» Китай оказывает нам финансовую поддержку? — осторожно спросил он.

— Именно. Огромную поддержку. Поэтому я и думаю, что отряду гарнизона поручили саботировать наш проект. — Тон Саймона изменился. — Держи это при себе, Мэт. «Красные» финансировали наши исследования с самого начала. Они хотят использовать их в военных целях, хотя я не знаю, как именно. Неожиданно это приобрело колоссальное значение. Мне прямо сказали, что если я не сумею закончить все вовремя, они потребуют назад свои деньги. «Дьюкэнон Юнг» в состоянии дать огромную прибыль, но если мы не уложимся в срок… вся сеть предприятий может разориться. Ты уверен, что срыв с электричеством не был преднамеренной попыткой разрушить «Апогей»?

Мэт ответил не сразу, и Саймон спросил:

— Алло, ты слушаешь?

— Да.

— Почему молчишь?

— Я просто раздумываю над тем, почему ты все время связываешься с «красными».

— Это бизнес. В следующие двадцать лет «красный» Китай ожидает грандиозный экономический подъем, и я намерен находиться в самом центре событий.

— Не понимаю. Ты начал здесь, на Тайване, скупал акции, которые шли на понижение, у тебя льготное налогообложение на пять лет, доходы с курортов, займы под низкие проценты… а ты передаешь все это врагу!

— К чему такая патетика? Пекин — не враг кому бы то ни было, тем более Тайваню. Там просто стремятся к объединению, и кто может винить их за это?

— Тебе нравится коммунизм?

— Не будь идиотом! Перво-наперво, «красные» не слишком хорошо представляют, что такое стимуляция бизнеса, и у них нет настоящих ученых. У тайваньцев есть и то, и другое. Вот почему наши лаборатории находятся в Синьчу, а не в Шанхае. Господи, Мэт, ты торчишь в Тайбэе среди ночных клубов и баров с девочками, хорошей едой и дешевым пивом и у тебя хватает духа насмехаться над моими моральными принципами! — В голосе Саймона появилась жесткость. — Шевелись, сынок. Проинформируй Хэйнса, дай Люку пинок под зад и держи рот на замке. Кстати, раз уж речь зашла о Люке, скажи ему, чтобы в следующий раз делал копии! Ну, что еще?

Мэту хотелось закончить этот разговор, но на языке вертелся еще один вопрос. Вопрос, который, с точки зрения Мэта, был гораздо важнее всех дел.

— Есть какие-нибудь новости о Диане?

— Да. Она звонила вчера вечером и сказала, что тяжело больна, работать не может и собирается приехать в Гонконг поправить здоровье.

— Врачи сказали?..

— Это все, что я знаю. Слушай, я очень занят…

— Она мне сестра, черт побери!

— Она моя дочь, Мэт. — В голосе Саймона появилась неожиданная мягкость.

— Ладно, — пробормотал Мэт, — передай маме, что я ее люблю.

— Конечно. Джинни ждет не дождется твоего отпуска, сын.

— Я тоже. Я купил ей браслет… Па?

— Что?

— Я только утром узнал. Контракт с дальневосточной текстильной компанией подписан.

Мэт так долго ждал ответа, что во рту пересохло, а в горле застрял комок. Потом он услышал, как отец тихо рассмеялся и прошептал:

— Неужели ты заключил его? В таком случае я беру назад свои слова насчет баров с девочками.

На этом связь прервалась. Мэт положил трубку и выключил скремблер. Несколько секунд он смотрел в одну точку, чувствуя, как подводит живот, а во рту появляется кислый вкус. Появление Ся принесло облегчение.

— Доброе утро, Генри.

— Привет.

Ся был высоким, средних лет тайваньцем, носил очки с толстыми стеклами и очень короткую стрижку. Пока молодой человек спешно подбирал плащ и портфель, Ся думал, что должен бы возмутиться тем, что сын Саймона Юнга всю страну считает своей вотчиной, даже использует для личных дел кабинет регионального директора. Но на такого обаятельного парнишку, как Мэт Юнг, злиться было невозможно.

— Простите, что занял ваше место. Не сердитесь, Генри. — Мэт, понимая, что его присутствие в кабинете Ся требует оправдания, торопливо протянул боссу конверт, который взял у секретарши. Ся прочел письмо и поднял глаза. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Прекрасно. Мы гонялись за этой сделкой несколько лет. Как это произошло?

— Я работал с Роджером Суном, — покраснев, ответил Мэт. — Возил его на выходные на водопады и все такое.

— Понятно. Надеюсь, ты не разорился.

— Вложение перспективное. — Мэт пожал плечами. После неприятной беседы по поводу расходов, произошедшей в начале карьеры, он старался не жаловаться.

— Сун — заместитель финансового директора компании «Дальневосточный текстиль», — нахмурился Ся. — Он не член семьи, которая владеет ею.

— Да. Но сейчас он производит расчеты.

— Этого я не знал.

Не найдя, что ответить, Мэт вежливо улыбнулся, извинился и пошел по коридору в свой собственный маленький кабинет. Там он рухнул в кресло и, покачиваясь на задних алюминиевых ножках, стал просматривать почту. Ничего важного, если не считать пухлого конверта с банкнотами — его жалованье. Как и всем на Тайване, Мэту платили наличными. Уже долгое время он пытался что-то предпринять в этом направлении, но пока без особого успеха. Ладно, когда-нибудь… Мэт сунул деньги в ящик стола и снял трубку.

Выслушав гудков десять, Мэт смирился с мыслью, что Мэйхуа не ответит. Где она может быть в такое время? Рано ушла? Не ночевала дома?.. Мэт прогнал эту мысль из головы и набрал внутренний номер.

— Привет, Род.

— Как поживаешь, приятель? — Род Хэйнс фыркнул. Он учился в Англии и в Америке, поэтому теперь трудно было угадать его происхождение, если он изредка не ронял два-три слова с сильным австралийским акцентом, как человек, подгоняющий себя под определенный образ.

— Ты трезвый?

— Конечно. Ведь еще утро.

— Мне нужно поговорить с тобой.

Через несколько минут дверь медленно открылась, и вошел мужчина, спиной вперед, с двумя дымящимися чашками в руках. Он опустился в кресло у стола напротив Мэта и придвинул ему одну чашку.

Мускулистым сложением и скульптурными плечами Хэйнс напоминал туриста. Но лицо, всегда открытое и энергичное, нельзя было назвать красивым: нос казался слишком маленьким и толстым, губы — чересчур тонкими. Редкие светлые брови были едва видны, и это старило Хэйнса, одновременно придавая ему рассеянный вид.

При виде такого здоровяка, да еще частенько одетого в клетчатый кричащий пиджак и ботинки из змеиной кожи ручной работы, трудно было поверить, что это джентльмен.

Хэйнсу дважды пришлось поздороваться, прежде чем Мэт заметил его.

— О… прости, Род. Голова забита всякими мыслями.

— Неприятности?

— Вроде того. Скорее, неприятные воспоминания.

— Ну да?

— Когда я учился в школе… — Род ободряюще улыбнулся Мэту, помешивая ложечкой кофе, — меня приняли в команду «лучших одиннадцати». Бог знает почему. Просто мне повезло: шесть мячей забил.

— Ух ты! И такие воспоминания ты считаешь неприятными?

— Мой отец был там. Великое событие, — проворчал Мэт.

— Бьюсь об заклад, он был доволен.

Мэт взглянул Хэйнсу в глаза.

— Не знаю, — произнес он очень тихо. — В том-то и дело, что не знаю.

Хэйнс внимательно посмотрел на Мэта и решил, что лучше поменять тему.

— Ты неважно выглядишь, Мэт. Бурно провел остаток ночи?

— Можно сказать и так.

Хэйнс расстегнул пуговицу на пиджаке и откинулся на спинку кресла.

— Какая девушка эта Мэйхуа! Какое тело!

Да, раздраженно подумал Мэт, какое тело. Только вот где оно сейчас?..

— Знаешь, как тебе надо ее называть? — спросил Хэйнс.

— Как?

— Восточная красавица.

— Вот еще.

— Ты что, теперь сам по себе? Не нуждаешься больше в оздоровительно-развлекательной программе Хэйнса?

— Конечно нуждаюсь, — ухмыльнулся Мэт. — У кого еще в городе все злачные места введены в компьютерный банк данных? Но я не об этом хотел поговорить.

— Валяй, — сказал Хэйнс и поставил чашку.

— Я разговаривал с отцом сегодня утром…

Мэт рассказал другу о событиях прошлой ночи. Когда он закончил, Хэйнс с минуту молчал.

— А, черт! Мне предстоит жуткая неделя. — Он задумался. — Не хочу ворчать, но, сам понимаешь, держать одного охранника, и того на полставки…

— Бюджетом не предусмотрено. И потом, такие проблемы возникли впервые.

— А кроме ответственности еще и реестр всех сигнальных систем.

— Конечно, я знаю, как обращаться с компьютерами. Но система безопасности — это одно, а физическая охрана — замки и засовы — совсем другое.

— Извини, но это твоя работа, и никто другой не сможет ее сделать. Слушай, Род, к чему тянуть? Не люблю трепаться, но однажды отец сказал, что ты пришел к нам с самыми лучшими рекомендациями. — Хэйнс хотел было перебить, но Мэт продолжал: — Тебя рекомендовал один их лучших отцовских друзей, и ты оправдал эти рекомендации полностью. Отец доверяет тебе. Я тоже. Сейчас это главное. — Мэт взглянул на часы. — Отец скоро будет звонить Генри Ся. Пожалуй, к этому времени тебе уже надо быть в пути.

— Может быть, сначала согласовать все с Генри?

— По-моему, отец этого не хочет.

Хэйнс быстро взглянул на него.

— Значит, сведения из первых рук? — спросил он с усмешкой. — Или из вторых?

— Понятно. Хочешь сказать, что мое дело — всего лишь подписывать контракты, а не приказывать тебе.

— Ну… не совсем так.

Мэт в упор посмотрел на Хэйнса.

— А как?

Хэйнс нисколько не растерялся.

— Тайвань — твой, парень. Мэт — тонкий делец. Мэт, у которого контрактов в десять раз больше, чем у Ся. Эта страна будет твоей.

— Сомневаюсь. На сегодняшний день меня низвели до роли сторожевого пса.

— Разве твой отец не доверяет Генри?

— Именно, что доверяет и думает о нем. Мы столкнулись с проблемой внутренней безопасности, в дело замешаны правительственные круги. Генри — тайванец. Отец не хочет ставить его в трудное положение.

— Тогда я еду. — Хэйнс направился к выходу, но у двери обернулся: —Ты идешь сегодня на вечеринку?

— Нет. Во всяком случае, не на ту, о которой ты думаешь. Нужно кое-чем помочь в Молодежном клубе.

— Ну и ну, черт побери. Позвони, если изменишь свои планы. И еще… помни, Мэт, это ты забил мячи в ворота, а не твой отец. Пока.

Хэйнс спустился на лифте на первый этаж. Но вместо того чтобы пройти оттуда на стоянку, вышел на улицу, добрался до перекрестка между Хон-Ку-стрит и Чун-Чин-Саут-роуд, проверил, нет ли за ним хвоста, и прошел еще квартала два, пока не очутился у отеля «Хилтон». Поднимаясь по эскалатору в кафе, Хэйнс копался в кармане, отыскивая монету в один доллар. У неприметной вереницы телефонов-автоматов, выстроившейся вдоль бордовой стены позади кафе-гриля, никого не было. Хэйнс набрал номер. Резкий голос пролаял по-китайски:

— Вэй!

— Нимб. Соедините меня с Муссоном.

Последовала пауза, после которой другой мужской голос едва слышно произнес:

— Да?

— В Синьчу — удача, — сказал Хэйнс, положил трубку и зашагал прочь.

 

Глава 4

Желтая полоска, не толще лезвия ножа, отделяла море от ночной тьмы. Над Тихим океаном занимался рассвет.

У Тайцзи стоял на террасе и разглядывал дорогу в мощный бинокль. Сзади к нему подошла жена с подносом, на котором стояли два стакана крепкого чая.

— Пей, а то остынет, — пробормотала она.

У недовольно поморщился и, не глядя, протянул руку к стакану. Сулян, опасаясь, что муж прольет хороший чай, схватила его за руку и направила к цели.

— Он опаздывает, — заметил У. — Отец проснулся?

— Да. С ним А-Хуан.

Они перешли во внутренний дворик особняка, выстроенного в древнекитайском стиле. Дом находился неподалеку от рыбацкой деревушки Аньшо, на высоте около ста футов над уровнем моря и смотрел окнами на восточный берег Тайваня. Хотя от побережья его отделяло больше мили, ничто не закрывало вид на песчаный пляж. Пейзаж был обычен для этих мест: на плоской равнине, раскинувшейся вдоль побережья, — шахматные клетки рисовых полей, на пологих склонах холмов, столпившихся между побережьем и настоящими горами, кустарник уступал место зарослям бамбука, эвкалипта и камфарных деревьев. Дом стоял уединенно: с юга и запада его окружали отвесные скалы, возвышавшиеся прямо над каменистым пепельно-серым руслом реки Аньшо, а на севере, позади живописного сада с традиционной пагодой, устремились вверх почти вертикальные склоны горной гряды, густо поросшей лесом.

Пейзаж был великолепен, но сегодня у У Тайцзи не было времени любоваться красотами природы.

— Так. — Он опять поднес бинокль к глазам, от волнения пролив чай. — Я вижу машину. Ты бы сходила за стариком…

Когда Ли Лутан свернул с магистрали и начал подниматься вверх, к подножию центральной горной гряды, над южной частью острова встало солнце. Безоблачное небо обещало жаркий июньский день. Он опустил окно и расстегнул воротник, наслаждаясь теплым морским ветерком. Проселочная дорога неожиданно свернула влево. Ли проехал через массивные ворота в виде арки. Еще сто метров — и он оказался возле дома.

Ли вышел из машины, остановившейся у лестницы с широкими ступенями, ведущими к необычайной красоты особняку. Над беломраморным фундаментом возвышалось одноэтажное здание, состоящее из трех разных секций. Две секции представляли собой панели, в центре каждой из них — зарешеченное окно. Между ними располагалась неглубокая ниша, поделенная парой красных колонн. Двойные двери вели внутрь дома. Над крыльцом висели желтые и зеленые китайские фонари. Ли была видна крыша, выложенная гнутой оранжевой коньковой черепицей. Все сооружение венчала группа разноцветных драконов, восседавших на белой длинной балке.

Пока Ли с восхищением взирал на этот яркий образец традиционной китайской архитектуры, парадная дверь открылась, и в лучах утреннего солнца появился У Тайцзи. Мужчины поздоровались, поднялись по ступенькам и прошли через красные панельные двери во внутренний дворик, где били два фонтана. Обогнув их, У свернул вправо, прошел под полукруглыми воротами, ведущими к террасе, и остановился. Ли, который следовал за ним, увидел трех человек, стоящих возле балюстрады. Двое были китайцы. От одного взгляда на третьего Ли Лутан остановился как вкопанный. Мужчина стоял в профиль к Ли, широко расставив ноги: круглое, коричневое, безмятежное лицо, восточное, но не китайское. Лицо местного уроженца. На нем был великолепный костюм: черная туника, расшитая золотом и серебром, и нечто вроде юбки или саронга, прикрывавшего черные гетры. Но у Ли не было времени, чтобы разглядывать эти детали. Лук — вот что его потрясло.

Левая рука мужчины сжимала длинный лук, стрела уже была приложена к тетиве. Лучник не смотрел на него. Его взгляд был прикован к человеку, стоящему перед ним: глубокому старику, опиравшемуся на трость. Старик коротко кивнул, и лучник, медленно и грациозно выпрямившись, начал натягивать тетиву, одновременно поворачиваясь всем корпусом к гостю.

Ли не нуждался в каких-либо специальных познаниях, чтобы сообразить: зазубренный наконечник окажется в пазу в тот самый момент, когда лучник завершит свой поворот и направит стрелу прямо в сердце Ли.

Наконечник был уже на полпути к цели, когда Ли обернулся, почувствовав чье-то присутствие. Рядом с ним встал У. Он наверняка заметил смятение гостя, но даже глазом не моргнул. Ли снова посмотрел на лучника. Стрела завершила последние несколько миллиметров полукруга и застыла.

— Не слишком теплый прием, — раздался визгливый старческий голос, — для человека, который решил спасти Тайвань. Вы оказали честь этому дому, Ли Лутан. А-Хуан, опусти лук, ты сможешь потренироваться в другое время.

Лучник ослабил тетиву и, повиновавшись знаку старого китайца, ушел.

— Это мой отец, — прошептал У Тайцзи. — У Гэкан.

— Если речь зашла о чести, — спокойно ответил Ли, — в таком случае это честь для меня. Моя мать учила меня, что ваше имя, господин, равнозначно понятию «свобода».

Старик, к которому было обращено это торжественное приветствие, откинул голову и рассмеялся, словно пренебрегая выспренней лестью. Худощавый и сутулый, он ходил, опираясь на трость, но все еще был полон жизненных сил. Ли заметил, что у старика не хватает многих зубов, и поэтому щеки его ввалились, но других признаков увядания почти не было. Он носил маленькие очки с шестиугольными линзами, непомерно увеличивавшими глаза, отнюдь не водянистые или тусклые. Взгляд у старика был ясный и пронзительный.

— Вы, господин Ли, должно быть, получили воспитание, для меня непонятное, — сказал старик. — Еще раз прошу прощения за прием. А-Хуан исполняет здесь, наряду с другими, и обязанности мажордома. Идемте, я проведу вас в дом. И, пожалуйста, простите мне мою медлительность.

Положив руку на плечо гостя, он повел его обратно к круглым воротам и оттуда, через двор, к дверям.

Сначала Ли ничего не увидел, настолько резким был контраст между солнечным светом снаружи и мраком внутри. Он чувствовал только тяжелый аромат благовоний. Потом глаза стали привыкать к темноте, и Ли понял, что очутился в настоящей сокровищнице.

Стены и пол были выложены полированным деревом, на котором четко выделялись черные волокна. У дальней стены стоял алтарь с красным фонарем, украшенный изысканными письменами. Справа от Ли находился старомодный кан — высокая китайская кровать с подогревом, обитая тем же деревом, что и стены. Над ней висели мрачноватые картины и образцы китайской каллиграфии в стиле «травяного письма». Стена слева была завешена чем-то похожим на большой белый лист.

— Мы выпьем чаю, — предложил старик, — и поговорим. Или вы предпочитаете сначала отдохнуть?

— Нет! Спасибо.

Они наблюдали за тем, как Сулян сняла чайник с углей на жаровне, налила кипяток в глазированный заварной чайник, покрутила его и плеснула заварку в чашечки величиной с наперсток. Дав чаю настояться несколько секунд, Сулян вылила содержимое чашек и чайника в пиалу, вновь наполнила чайник и понесла поднос туда, где сидели мужчины.

Некоторое время все четверо пили чай молча, как истинные ценители. Когда взгляд Ли скользнул по белому листу на стене напротив, У Гэкан, давно привыкший к полумраку, использовал возможность рассмотреть гостя. Глаза Ли буквально очаровали его. Довольно близко посаженные, почти прямоугольные по форме, они слегка сужались к переносице. Над ними разлетались густые брови, напоминающие мазки краски на манускриптах. Черты лица были резкими. Сначала У Гэкан читал на этом лице только выражение свирепости. Но стоило Ли Лутану улыбнуться (что он и сделал в этот момент), он вдруг становился обаятельным.

— Итак, — У-старший облизнул губы и громко причмокнул, — я вижу, вы заинтересовались нашим фамильным древом.

Внимательный взгляд Ли вновь обратился к хозяину.

— Конечно.

— Пожалуйста, посмотрите.

Ли поднялся и пересек комнату, чтобы рассмотреть огромный документ, который, как он теперь понял, представлял собой не один лист, а множество маленьких листков бумаги, сколотых вместе. Они были сплошь испещрены китайскими иероглифами, именами, описаниями родственных связей, цифрами. Когда Ли подошел поближе, грандиозность этой работы поразила его, и он громко вздохнул.

— Семь веков, — равнодушно произнес У Гэкан, — плюс-минус десять лет. Вы интересуетесь историей, господин Ли?

— Да, очень.

— В самом деле? Это, конечно, не первоначальная редакция. Были и более древние, включая бесценный вариант, написанный стилем «лишу».

— Мне очень хотелось бы взглянуть на него.

— Он погиб. Был украден, а потом уничтожен. — Подбородок старика опустился на грудь. Теперь он словно разговаривал сам собой. Сулян подошла к нему, села рядом, взяла старика за руку, и в комнате воцарилось тягостное молчание.

Наконец Ли, кашлянув, сказал:

— Я благодарен вам за приглашение.

У Гэкан с усилием встал.

— В письме вы просили о помощи.

— И вы поможете?

— Если сумеем. Я никогда не отказывался от намерения избавить остров от материковых китайцев. Вы, похоже, достаточно взрослый, чтобы знать о «Кольце бунтующих», не так ли?

— Да. Мне пятьдесят пять.

— Об этих бунтах рассказывалось во всех книгах. Но теперь упоминания о них изъяты.

— Да, — горько отозвался Ли, — все книги были переписаны заново.

— Поэтому вдвойне важно, чтобы мы хранили наши собственные, личные книги. Нельзя забывать об источнике, из которого мы пьем воду, нельзя забывать о прошлом.

Сулян прервала его:

— И все-таки ты никогда не рассказывал о том времени.

— Ты никогда не спрашивала. От излишней вежливости, полагаю. Но тебе повезло, Сулян, я расскажу сейчас. Пришло время, когда японские оккупанты покинули Тайвань и их место заняли китайцы с материка под командованием некоего Чень И… — У Гэкан говорил тихо, будто самому себе. — Двадцать седьмого февраля тысяча девятьсот сорок седьмого года его люди поймали двух женщин, которые продавали американские сигареты в Тайбэе. Это было запрещено. Они казнили одну женщину на месте. Толпа возмутилась, и повсюду начались восстания, длившиеся много дней. В середине марта с материка пришли войска, чтобы восстановить порядок, как было сказано. Вы знаете, что произошло, Лутан? Я имею в виду, со мной, конечно. В моей семье?

Ли ответил:

— Нет, — и сам поразился тому, как громко прозвучал его голос.

— Солдаты прибыли в Тайбэй на поездах. Поездов было очень много, а на платформах были установлены пулеметы. Подъехав к окраинам Тайбэя, они начали стрелять. Стрельба продолжалась очень долго. Они все стреляли и стреляли, пока не истребили восемь тысяч человек, детей и женщин, и в Тайбэе, и в других местах.

У Гэкан стукнул об пол металлическим наконечником трости. Его невестка молча встала и пошла за чайником. Она налила кипяток в заварной чайник и уже начала подливать чай в чашки, когда ее свекор воскликнул:

— Они застрелили мою жену.

Чайник судорожно дернулся в руке Сулян, и горячий чай пролился ей на пальцы.

— Они забрали ее вместе с моим старшим сыном. Ее расстреляли, а сына держали в тюрьме, пока он не заболел пневмонией. Потом они выпустили его. И сын умер. Ему было двенадцать лет.

В сумрачной комнате воцарилось долгое молчание.

— У меня сохранилось одно особое воспоминание о тех временах. Мы жили в Тайбэе, все, кроме Тайцзи, который оставался с тетей здесь, на юге. Солдаты пришли, чтобы забрать мою семью. Я выбежал вслед за ними на улицу. Офицер, руководивший операцией, связал вместе больше десятка людей и готовился увести их. Но тут кое-что случилось. По улице шли два офицера военно-воздушных сил США. Офицеры самого низшего ранга — лейтенанты. Слегка навеселе. Офицер-китаец был майором, но он остановил колонну своих людей и пленников, встал по стойке «смирно» и отдал честь двум юнцам. Он стоял, раздувшись от гордости, а американцы только помахали ему рукой. Даже не отдали честь. И я видел, что они озадачены. Вот как. Они ничего не поняли.

Старик умолк, поднял чашку и губами осушил ее.

— Как вам понравился мой рассказ, господин Ли?

Ли долго молчал, глядя в пол. Наконец он тихо произнес:

— Я очень вам сочувствую. Это страшное злодеяние.

У Гэкан поднял брови, но ничего не ответил.

— Это было уже давно, — мягко вставила Сулян. — Кажется, Чень И казнили?

Ли перевел глаза со старика на Сулян. Он молчал, но про себя постоянно добавлял новые детали к ее характеристике. Сулян была гораздо интереснее своего толстого веселого очкарика-мужа. Она сидела прямо, положив руки на бедра, и в упор смотрела на Ли. У нее было удлиненное, овальной формы лицо, худое, словно из него высосали все соки. Умная, подумал Ли. Она родилась в Гонконге, где и познакомилась с Тайцзи. Больше о ней в картотеке в Тайбэе ничего не было. Теперь сведений добавится.

Гэкан тоже взглянул на невестку.

— Да, — промолвил он наконец, — казнен. Но не за то, что он сделал мне и моей семье.

Сулян не нашлась, что ответить, и старик продолжал более мягким тоном:

— Нет такой грифельной доски, которая смогла бы вместить всю историю. Иногда нужно стереть написанное и начать сызнова. Кому решать это? Конечно, Господу Богу.

Невестка помолчала, размышляя над словами старика.

— Это было так давно, — механически повторила она, мысленно воспроизводя события, недоступные даже ее пониманию.

— Разве? Неужели давно? А Генри Лиу, убитый в Сан-Франциско в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году этим… этими гангстерами из шайки «Бамбуковый союз»? Кто приказал его убить, как ты полагаешь? Привидения?

— Как бы там ни было, мы не можем вечно жить прошлым, — сказала Сулян гораздо тверже, и голос ее, доселе безразличный, зазвучал взволнованно. — Мы должны смотреть в лицо реальности. Законы военного времени отменены. На Тайване появились свои лидеры. Вице-президент, пять министров, губернатор провинции Тайвань… Все эти люди родились на Формозе, а не пришли с материка.

— И какое это имеет значение?

— Большое, свекор, потому что без политических лидеров и без поддержки народа ваше движение за независимость не может рассчитывать на успех. Но наши политические деятели больше не хотят независимости, а народу все равно. В стране царит благополучие, в ней масса процветающих, образованных граждан, в чьей лояльности по отношению к правительству можно не сомневаться.

— То, о чем ты говоришь, правда. Но лишь отчасти.

Сулян развела руками:

— То есть как?..

— Ты, дочь моя, судишь поверхностно. Цифры, которые выдает нам правительство — что ж, они убедительны. Нет никаких признаков несогласия, бунта, но ты образованная женщина и должна понимать, почему так происходит. Потому что все эти признаки подавляются, и безжалостно, едва только появляются на свет. — Трость У Гэкана снова так грохнула об пол, что все подскочили. — Ли Лутан, вы послали письмо, обращаясь к моей семье за помощью, — громко сказал старик. — Вы получите ее! Говорите!

Ли откинулся назад и несколько секунд рассматривал свои руки, лежавшие на коленях. Потом ответил:

— Ваша преданность делу независимости хорошо известна.

— Нет, я слишком стар теперь, чтобы делать что-нибудь. И мое влияние с годами угасло.

— И тем не менее, вы до сих пор вдохновляете тех, кто продолжает начатое вами дело.

— Слова. Это только слова.

— Мы хотим превратить ваш дом в южную штаб-квартиру нового движения за независимость.

— А почему я должен позволить вам это?

— Потому что у нас есть уникальные возможности. Многие среди нас обладают властью. И через некоторое время все сольется в единое целое. И у нас есть новый союзник.

— Я догадался. Иначе вы бы не пришли. Русские. Я прав?

— Да, — отозвался Ли. Он не выдал своего удивления, но был поражен проницательностью старика.

— Что? — Сулян даже не пыталась скрыть ужас, но ее свекор лишь нетерпеливо передернул плечами.

— Конечно, — сказал он. — Они — наша единственная надежда.

Сулян молча взывала к помощи мужа, но тот старательно избегал смотреть на нее.

— Почему, во имя Неба, советская Россия должна помогать нам? — крикнула она.

— А кто еще сможет помочь нам сейчас? — раздраженно спросил У Гэкан. — Американцы? Один раз они уже пренебрегли Тайванем, а теперь посмотрите на них! Якшаются с партией Гоминьдан и хвалятся, что поддерживают здешнее правительство как бастион против Пекина. Нет, русские — наш последний шанс.

— Это опасно. — Сулян бросила взгляд на Ли. — Нас всех могут расстрелять.

— Никакой опасности нет до тех пор, пока все хранится в тайне. Никто здесь не собирается болтать.

Вслед за этим замечанием возникла пауза, и Сулян почувствовала, как три пары глаз критически оглядывают ее. Она съежилась, пытаясь взять себя в руки. Ли чувствовал к ней тайную симпатию. Он все еще помнил спокойное лицо А-Хуана и наконечник его стрелы. Ли понимал, что в таком приеме крылось зловещее предупреждение, которое стало ему понятно только теперь: от гостей этого дома ждали осмотрительного поведения после того, как они его покинут.

— Русские, — продолжал Ли, — предложили сделку. Они снабдят нас деньгами и оружием. Уже прислали винтовки «А-47», патроны и гранаты. Правда, этого недостаточно, но первый шаг сделан.

— Щедро, — заметил старик. — Больше, чем можно было ожидать. Я не понимаю одного: почему сейчас? Почему спустя столько лет русские вдруг решили, что мы достойны помощи?

— Потому что теперь у нас есть нечто для них важное.

— Вот как? Вы уже упоминали о сделке.

— Да. Вот почему я здесь. Ваш сын, У Тайцзи, занимает такое положение, что может быть нам полезен. Он уже помог. У него западное образование, большой опыт в делах на мировом рынке, он прожил много лет в Австралии и Гонконге — вот почему Тайцзи стал весьма уважаемым, хотя и негласным посредником в нашей организации. Русские восхищаются им.

Сулян не могла больше сдерживаться.

— Ты встречался с этими людьми? — Она почти кричала на своего мужа, который в ответ лишь кивнул с несчастным видом.

— Кроме того, — продолжал Ли, понимая, что нужно воспользоваться моментом, — ваш сын имеет доступ в такую область, которая сейчас наиболее важна для нас. Я хотел бы пользоваться его услугами на более долгосрочной основе.

— Объясните, пожалуйста.

Ли повернулся к У Тайцзи:

— Я думаю, настало время рассказать вашему отцу об «Апогее».

— Конечно. — Тайцзи, чувствуя на себе взгляд старика, поспешил объяснить: — Это компьютер, который способен делать мгновенный перевод. Машина может говорить и понимать все диалекты китайского и другие языки.

— Ну и?..

— «Апогей» создавался здесь, на научно-техническом предприятии Синьчу компанией «Дьюкэнон Юнг электроникс». В этой исследовательской компании у нас есть свой человек. Он сообщил, что проект близок к завершению.

— Именно это и интересует наших советских союзников?

— О да, — вставил Ли. — Возможности военного применения такого компьютера безграничны. Он произведет революцию в системе командования и контроля.

— Я не понимаю весь этот жаргон.

— Речь идет о машине, которая отвечает на человеческий голос. Это значит — самолеты без летчиков, танки без танкистов.

— Можно ли использовать такое оружие в нашем движении?

— Нет. Если «Формоза» и овладеет «Апогеем», мы не сумеем им воспользоваться. Лучше заключить сделку с правительством, чтобы получить власть. Заключить сделку… или прибегнуть к угрозам. Если Советский Союз будет на нашей стороне… Не думаю, что нужно все это объяснять. И, конечно, следует принять в расчет компанию «Дьюкэнон Юнг».

— Что это значит?

— Русские ненавидят «Дьюкэнон Юнг». Когда-то у них был банк в Сингапуре. Советский Коммунальный банк. Саймон Юнг и предприятия компании «Дьюкэнон Юнг» сумели разорить его. Возможность отомстить доставит Москве особое удовольствие.

— Понимаю. — У Гэкан на несколько минут погрузился в размышления. — Скажите, Ли Лутан, почему вы спросили, сможете ли «удержать», как вы выразились, моего сына при себе? Я давно отошел от дел, теперь всем заправляет Тайцзи.

Глаза Ли перебегали с отца на сына. Он продумывал фразу, которая спасла бы положение.

— Мне казалось, что Тайцзи служит вам большой поддержкой, охраняет ваш покой, — сказал он наконец. — Сын может вам понадобиться. Нехорошо заставлять человека нарушать сыновний долг. Это нанесло бы вред вам обоим.

На суровом лице У Гэкана расцвела улыбка.

— У меня нет возражений. Совершенно никаких.

— Кроме того, Тайцзи, наверное, важно знать, что вы стоите на его стороне.

У Гэкан тщательно обдумал эти слова и скрытый смысл, который в них заключался, потом живо обернулся к сыну.

— Я надеюсь, ты не останешься в стороне, — сказал он. — Будешь оказывать Ли Лутану любую помощь, какая потребуется. На этом основании ты сможешь свободно уезжать из этого дома.

Когда Тайцзи кивнул, Сулян поднялась:

— Пожалуйста, извините меня, свекор, но у меня много дел.

— Конечно.

Мужчины смотрели ей вслед, пока тень женщины не исчезла с залитого солнечным светом пола. Только тогда У Гэкан еще раз стукнул об пол своей тростью и прошептал:

— Сроки. Когда вы начнете?

— Скоро. Понадобится некоторое время, чтобы распределить оружие в тех местах, где оно принесет наибольшую пользу. Да и наши советские друзья требуют осторожности.

— Осторожности? — Лицо Гэкана омрачилось.

— К сожалению, да. Москва предпочитает, чтобы мы ограничились относительно мирными действиями. Шло много разговоров о дирижировании валютным курсом Тайваня и вещах подобного рода. — В голосе Ли прозвучало презрение. — Но через некоторое время они согласятся с нашим образом мыслей.

— Понимаю, — старик придвинулся на самый краешек стула. — Но когда придет время… вам понадобится искра.

— Да.

— И эта искра, этот сигнал… это?..

Ли колебался, снова рассматривая свои ладони, потом решился:

— Мы убьем президента Тайваня, — сказал он, подняв глаза и вкрадчиво улыбнувшись.

 

Глава 5

Тинчень проснулся, едва забрезжил рассвет, и на цыпочках прошел по коридору в комнату родителей. Ползком пробравшись между взрослыми, он улегся и снова задремал. Во сне мальчик инстинктивно обнял отца. Цю тихо застонал и пару раз сглотнул. Не проснувшись окончательно, он повернулся к сыну и прижал его к себе. Открыв глаза, Цю увидел, что Цинцин внимательно смотрит на него. Жена сразу отвела взгляд.

— Доброе утро, айжень, — сказала она.

Айжень — супруг, любимый. Это звучало так ласково.

— Доброе утро. — Цю еще крепче обнял Тинченя.

— Что это за мишка косолапый лежит с нами, айжень?

Тинчень захихикал, уткнувшись в плечо отца.

— Вовсе не мишка!

— Который час? — спросил Цю.

— Шесть. Только что пробило.

Цю встал с кровати и пошел в туалет. Вернувшись, он застал в комнате только Цинцин.

— Я отправила его одеваться, — объяснила она, заметив удивление на лице Цю. — Когда ты уезжаешь?

— Скоро. Машина придет в половине восьмого.

— Тогда я пойду приготовлю тебе завтрак.

— Я разбужу ординарца.

— Не стоит, я сделаю все сама. Каша подойдет?

— Прекрасно.

Через минуту Тинчень, надевая носочки, поднял глаза и увидел отца, который бесшумно вошел в комнату сына с маленьким свертком в руках. Тинчень робко улыбнулся и спросил:

— Что это?

— Подарок. Для тебя. — Цю присел на корточки рядом с Тинченем. — Я хотел подождать, пока подрастешь, но… Скоро тебе исполнится девять. Ты и так уже достаточно взрослый.

— Тебя не будет на моем дне рождения? — жалобно спросил ребенок.

Цю покачал головой и отвел взгляд.

— Наверное, не получится, — пробормотал он.

Тинчень потянул за веревочку, открыл коробку и задохнулся от восторга:

— Столовые палочки! Серебряные!

— Да. Из Бангкока.

Мальчик долго разглядывал дорогой подарок, потом отложил его, обвил руками шею отца и стал раскачиваться, пока они вместе не повалились на пол.

— Ты доволен? — прошептал Цю.

— Очень. — Тинчень откинул голову, чтобы видеть отца. — Только…

— Только что?..

— Мне хочется, чтобы ты был здесь на мой день рождения.

— Я понимаю. — Цю прижал к себе сына. — Но ты теперь совсем взрослый и можешь обойтись без меня.

— Ты уезжаешь навсегда? — Глаза мальчика широко распахнулись. Какие чувства обуревают его, думал Цю, страх, любопытство, понимание?

— Нет, Тинчень, не плачь.

— Ты должен вернуться! Должен!

— Конечно, я вернусь! Иногда… иногда папам приходится уезжать далеко, чтобы выполнить свою работу. Надолго, очень надолго. Но это не означает, что они не любят свою семью. Не плачь. Ты не должен плакать.

Мальчик неловко вытер слезы, стараясь справиться с собой.

— Я не плачу.

Цю поцеловал его. Множество слов готовы были сорваться с губ — утешительных, ласковых, назидательных. Но какой в них смысл? Он уезжает — вот что главное. Уезжает.

— Можно, я буду писать тебе, папа?

Цю отрицательно покачал головой.

— Почему?

Отец только улыбнулся. Как объяснить ребенку, что обычное письмо из дома может вызвать целое расследование и закончиться казнью?

— Я привезу тебе много красивых вещей, когда вернусь. — На слове «когда» Цю почему-то поперхнулся. — Тебе идет этот костюм.

— Он похож в нем на иностранца.

Обернувшись, Цю увидел, что в дверях стоит Цинцин.

— Тебе тоже не мешало бы приодеться, — буркнул Цю.

Цинцин вспыхнула.

— Вот и купил бы хоть раз что-нибудь мне, а не только ребенку. Я пришла сказать, что завтрак готов. — Она еще постояла, глядя на отца с сыном. Цю держал перед собой Тинченя, словно щит. Ее тонкие губы изогнулись в горькой усмешке. — Иди и поешь, пока горячее.

— Спасибо. — Цю, стараясь избежать ссоры в этот последний день своего и так слишком короткого отпуска, собирался с мыслями, чтобы сказать что-нибудь приятное. — Он так быстро растет. Я горжусь моим сыном.

— Нашим сыном, — холодно поправила его жена и вышла из комнаты.

Цю вздохнул и крепко обнял Тинченя.

— Маме будет одиноко, — тихо сказал он. — Обещай, что присмотришь за ней, пока меня не будет.

— Обещаю.

— Хороший мальчик. Вот вырастешь и отправишься путешествовать, как папа, правда?

— Туда, где будешь ты?

— Возможно, — улыбнулся Цю. — Когда-нибудь.

Тинчень задумался.

— Не знаю. Мне нравится здесь, с мамой. И с тобой. Ой, папа, папочка, я не хочу, чтобы ты уезжал. Пожалуйста, не уезжай.

Они опять крепко обнялись, не решаясь сказать ни слова. Наконец Цинцин позвала снизу:

— Завтрак остынет!

Цю осторожно разомкнул тонкие руки сына и поцеловал его в щеку.

— Пошли, Тинчень, — ласково сказал он. — Пора.

Около Шуйтоу, в тысяче восьмистах километрах к югу от Пекина, шофер свернул с магистрали влево, к Тунаню, направляясь к восточному побережью. Местность была зеленая и холмистая, и близость моря приносила долгожданное облегчение от навязчивой июньской жары. Машина преодолевала один за другим крутые повороты. Оказавшись на краю обрыва, шофер сбавил скорость.

— Остров Циньмэнь.

Цю подался вперед, всматриваясь в ветровое стекло. Вот он, Циньмэнь, один из последних форпостов тайваньских мятежников, которые еще называют его Квэмой. Он расположен ближе всего к материку. Цю почему-то ожидал увидеть нечто более суровое, но открывшаяся перед ним картина была вполне обыденна: массивный плодородный гористый остров и несколько островков поменьше, более плоских, лежащих между ним и материком. Голубой пролив, разделявший два Китая, был уже, чем предполагал Цю, — его легко можно было пересечь на шлюпке.

Когда водитель переключил скорость, Цю обратил внимание, что вдали, к северу от большого острова, внезапно началось какое-то движение. Белый столб воды взметнулся в воздух на высоту около пятидесяти футов, наклонился влево под напором ветра и медленно опустился обратно в море.

Цю почувствовал, как заколотилось сердце. Он мог придумать только одно объяснение этому явлению.

Его догадка подтвердилась, когда они достигли последнего перед побережьем контрольного пункта. Старший офицер вручил Цю звуконепроницаемые наушники: материковый Китай возобновил артиллерийский обстрел Циньмэня, или, как его называли на континенте, Цзиньмэня.

Пока машина, подскакивая на ухабах, преодолевала последние сотни метров проселочной дороги, Цю тщетно пытался сообразить, в чем смысл этой перестрелки. Он знал, что в пятидесятых годах коммунисты совершили ряд налетов на Циньмэнь и еще один, оставшийся за Тайванем бастион, — остров Майзу, расположенный выше по побережью. Но действия не перешли на территорию противника, атаки были отбиты с большими человеческими жертвами. Потом наступило время «странной войны», когда обе стороны обстреливали друг друга, но только по нечетным дням месяца. Политика нерешительности, рассчитанная на то, чтобы ослабить противника и сохранить собственные ресурсы, была обречена на провал.

Затем, в первый день 1979 года, на острова пришел мир, и обе стороны втянулись в дипломатические авантюры, продолжая войну другими средствами. Архивы спец-подразделения, известного под названием бригада «Маджонг», были переполнены отчетами об усилиях «агитпропа», некоторые из которых были по-своему остроумны. Материковый Китай использовал постоянный ветер для переправки на Циньмэнь листовок на воздушных шарах, наполненных горячим воздухом. Тайваньцы, не желая уступать противнику в изобретательности, набивали своими листовками брюхо выловленной рыбе, а запуганные или подкупленные рыбаки с материка, плававшие слишком близко от Тайваня, перевозили домой эту кулинарную пропаганду. Но в основном обитатели захолустного уголка юго-восточного Китая были предоставлены самим себе.

Теперь перестрелка возобновилась. И даже по четным дням. Машина Цю подъехала к небольшой забетонированной площадке, расположенной между двумя острыми выступами черной скалы, и он вышел. Береговая линия была здесь неровной. Повсюду громоздились клыкастые скалы, и их однообразие нарушала лишь редкая поросль колючего, овеваемого всеми ветрами кустарника. Цю стоял на высоте около ста метров над узкой каменистой полоской берега. Впереди простирался большой остров Циньмэнь, отчасти скрытый от глаз одной из скал. Изгибаясь полукругом, она образовала маленькую бухточку с лазурной спокойной водой. Цю заметил на вершине скалы четырех человек, одетых в ярко-зеленую форму Народно-освободительной армии. Рядом лежали мешки с песком. Очевидно, передовой наблюдательный пост. Они сидели спиной к Цю на расстоянии нескольких сотен ярдов на другой стороне бухточки — совсем близко, если идти по прямой, но извилистая тропинка, ведущая к наблюдательному посту, отпугнула бы и горного козла.

На краю бетонированной площадки Цю обнаружил железную лестницу, ведущую на широкую террасу с оградой из мешков с песком, и спустился. С террасы, расположенной в двадцати футах ниже того места, где стояла машина, вид на Циньмэнь был еще хуже.

Справа несколько грубых ступеней, выбитых в скале, вели к приземистой бетонной башне. На последнем этаже два огромных окна по торцу выходили на море. На плоской крыше торчало несколько радиомачт, позванивавших на ветру. Командный пункт размещался таким образом, что обзор позиций противника был полный.

Цю медленно прошел по террасе, по лестнице, ведущей к башне. Вокруг стационарного бинокля собралось пять человек. Все, кроме одного, были в форме. Тот, что в гражданском, присел возле бинокля, вглядываясь в море. Когда Цю подошел, он выпрямился, и полковник узнал Сунь Шаньвана.

Сунь что-то сказал стоявшему рядом офицеру, и тот незамедлительно направился к лестнице, с которой только что спустился Цю, прихватив с собой коллег. Глава Центрального разведывательного управления Китая снова направил свое внимание на пролив.

— Можете определить расстояние? — обратился он к Цю.

Тот облизнул губы.

— Ну, скажем… две тысячи метров.

— Неплохо. На самом деле ближайшая точка, вот здесь, в двух тысячах трехстах десяти метрах от материка. Человек может без труда переплыть это расстояние.

— Конечно.

— И, возможно, нашим людям придется это проделать.

Цю не смог скрыть тревоги:

— Вы хотите сказать… что планируется вторжение?

Не ответив, Сунь прищурился и протянул руку.

— Смотрите!

Цю перевел взгляд на наблюдательный пост, ютившийся на скале. Там кто-то поднимал красный флаг. В то же мгновение на берегу Циньмэня полыхнуло пламя, и Сунь Шаньван схватил Цю за руку.

— Ложись!

Сначала Цю не понял смысла сказанного, потом его осенило: в перестрелке участвовали обе стороны. Он бросился ничком на землю, забился в угол между террасой и мешками с песком и нацепил наушники. Почти сразу же раздался пронзительный свист, похожий на гудок скорого поезда, потом свист перешел в крик, а крик превратился в вопль…

Грохот взрыва, пробив наушники, как будто воткнулся в мозг и застрял там, вибрируя мучительно долго и постепенно затихая. Подняв голову, Цю увидел, что Сунь Шаньван уже встал.

— Слишком близко, поэтому неудобно, — сказал Сунь, когда они сняли наушники.

— Где?.. Я не видел…

— Позади нас. Их дальномеры лучше наших. Впрочем, обе стороны не слишком стараются.

Цю поднялся на ноги и отряхнулся.

— Это просто разминка. Они не могут понять, что мы собираемся делать. В международной прессе пока не появилось никаких сообщений. Тайбэй не знает, то ли это игра, то ли мы мобилизуем силы наступления по всему фронту.

— Так что же это все-таки?

— Пока трудно сказать, но перемены близки. Вопрос о Тайване теперь стоит первым в повестке дня Политбюро. Знаете почему?

Цю покачал головой.

— Потому что они наконец решили, что смогут победить. Мне категорически велели отменить все остальное. Приказы очень просты: я должен контролировать систему военной безопасности в провинции Фуцзянь и ужесточать ее в любое время и любыми средствами, если это будет необходимо. Вот почему вы здесь. Я хотел встретиться до вашего отъезда. В Пекине свидеться не придется, поэтому вы здесь.

— Я не жалею. Это интересно.

— Но не безопасно. Мне тоже хотелось понять, что чувствуешь при виде того, как один озлобленный китаец стреляет в другого. И должен сказать, мне это не нравится. — Сунь покосился на Цю. — А вам?

Полковник пробормотал что-то невнятное — сразу сообразить не мог. Ответ на вопрос Суня был настолько очевиден, что Цю чувствовал себя как перед судом.

— Кто начал? Это так странно после всех лет…

— Кто вообще начинает вещи такого рода? Вы же знаете, как это бывает: одна сторона говорит одно, другая — другое.

— Простите мою дерзость, но, если после долгих лет мира кто-то нажимает кнопку и стреляет фугасными снарядами в густонаселенный остров или с этого острова… вы должны знать, кто именно.

Сунь промолчал.

— И почему этот человек нажал на кнопку?

— Это вне моей компетенции. Я не политик. Соображения о том…

Очередной взрыв прервал его на середине фразы. Цю молча смотрел на знакомую теперь картину: водяной столб вырвался вверх и опал.

— Во всяком случае, обстановка в Тайбэе покажется вам более мирной, чем здешняя.

— Не могу притворяться, что счастлив, отправляясь в Тайбэй.

— Вполне естественно.

— Боюсь, мои способности притупились.

— Вы имеете в виду то, что случилось в Бангкоке? Но вы, кажется, справились с этой проблемой весьма успешно.

— Разве? Когда не сумел распознать в Сэме Крейслере врага?

— Но он вовсе не враг! Мы проверяли неоднократно: наемные убийцы очернили его. Вы знаете, что Крейслер был по уши в долгах?

— Нет.

— Конечно, нам надо было от него избавиться: ни один банк не позволит себе нанимать управляющим должника. Так что не сокрушайтесь, что не сумели распознать в Крейслере то, чего в нем не было.

— В таком случае кто же те люди, которые пытались убить меня?

— Точно не известно. Но чем проще гипотеза, тем она лучше. Очевидно, Советы хотели отомстить вам и «Дьюкэнон Юнг» за уничтожение своего банка. «Дьюкэнон Юнг», в отличие от вас, вне пределов их досягаемости.

— Если Советы способны меня раскрыть даже в роли сингапурского управляющего банком, значит, это по силам и тайваньцам.

— Но у Тайваня нет официальных связей с Советским Союзом. В противном случае мы не посылали бы вас туда. Вы попали бы в слишком тяжелое положение.

— Но зачем тогда мне туда ехать?

— Дело в том, что нам представилась уникальная возможность. Национальное правительство наконец дало разрешение Китайскому зарубежному инвестиционному банку создать там свой филиал и принимать вклады. Мы предложили вас в качестве управляющего, и Тайваньский банк согласился.

— Боюсь, вы чрезмерно доверчивы.

— Почему же? Этот банк — вполне достойный представитель юго-восточной группы азиатских банков. Никто не заподозрит, что мы оказываем влияние на его деятельность. Да и вы сами стали известным банкиром, имеете репутацию высокого профессионала. Когда два года назад мы внедрили вас в Сингапур, были приняты все меры, чтобы снабдить вас убедительной легендой. Никто не знает, кем вы являетесь на самом деле.

— Пусть так, но что, Господь свидетель, я могу сделать там полезного?

— Разве не понятно? — Сунь Шаньвана стала раздражать наигранная, как ему показалось, недогадливость подчиненного. — У вас уже налажены прочные связи с человеком по имени У Тайцзи, который в Сингапуре занимался банковскими операциями с Китайским зарубежным. Нам известно, что У тайно пытается закупать оружие, что через него открывается путь к «Нашей Формозе». Кого же еще можем мы послать, как не вас?

Цю опустил голову.

— Простите, — сказал он, но в его голосе прозвучало упрямое несогласие.

Сунь положил руку ему на плечо.

— Есть еще кое-что, — тихо промолвил он. — Вас проинформировали о проекте «Апогей»?

— О суперкомпьютере?

— Да. Я уже говорил: Политбюро полагает, что мы сможем выиграть войну с Тайванем и «Апогей» — единственная причина их уверенности. Вы будете отвечать за безопасность этого проекта, Цю Цяньвэй. Помните: этот компьютер создается для материкового Китая. Если тайваньцы доберутся до него, это будет катастрофой.

— Все это так, но я совершенно не могу понять, почему в таком случае компьютер делают на Тайване?

— Группа компаний «Дьюкэнон Юнг» — автономна. Это одна из сильнейших торговых компаний на Дальнем Востоке. Мы не можем диктовать им свою волю, особенно когда главный директор принимает решение, целесообразное с коммерческой точки зрения: создавать машину в стране, которая обеспечивает массу побудительных стимулов к работе.

— Но военное значение «Апогея», конечно, перевешивает…

— Вот тут вы попали в точку! Но не могли же мы сказать Саймону Юнгу о военном значении «Апогея»! Это государственная тайна.

— Он не дурак, должен был догадаться, для чего нам нужен компьютер.

— Возможно. Так или иначе, но было решено позволить Саймону Юнгу следовать его коммерческой интуиции и осуществлять проект там, где он пожелает. На наших плановиков явно произвел впечатление и довод о том, что лучший способ отвлечь подозрения — это дать гарантию мировой общественности, что компьютер не имеет никакого отношения к Китаю, что позволяет делать его на Тайване.

— Я все-таки думаю, что это авантюра.

— Пожалуй. — Сунь помрачнел. — Там обнаружились задержки.

— Задержки?

— Да. И нам не дали удовлетворительного объяснения. Мы должны решительно поговорить с «Дьюкэнон Юнг». Пока они ведут нашу сверхсекретную работу на глазах у мятежного правительства, на их территории, мы не можем более позволить себе самоуспокоенность. Некоторые ситуации можно терпеть только непродолжительное время. Эта относится к их числу.

— Рад слышать. Когда будет готов «Апогей»?

— Мы подозреваем, что «Дьюкэнон Юнг» потерпела какую-то серьезную неудачу. Но имейте в виду, это всего лишь догадка. Они говорят, что мы получим компьютер к концу года. Это означает, что надо продлить срок контракта. И мы решили, хотя и неохотно, подарить им отсрочку.

— Замечательно.

— Но с условием: больше никаких задержек! Дальнейшая потеря времени повлечет наказание.

— Какое?

— Если работа над «Апогеем» опять не уложится в расписание даже на один день, мы поставим «Дьюкэнон Юнг» перед выбором: или они выплачивают нам наши капиталовложения вместе с обусловленной процентной ставкой, или их ученые будут работать в упряжке с нашими специалистами.

— На мой взгляд, вполне разумно. Но вы понимаете, что вывоз установки с Тайваня потребует не меньших затрат, чем выплата долга Народной Республике?

— Понимаем, но, к сожалению, не видим альтернативы. Я не сомневаюсь, что «Апогей» должен быть закончен к началу следующего года.

Сунь хотел продолжить, как вдруг движение на море привлекло внимание Цю.

— Поднят красный флаг! — вскричал он.

Оба бросились под защиту мешков с песком. Мощная волна ударила по наушникам Цю. Вокруг него со стуком посыпались обломки скальной породы. Он взглянул вверх: три верхних ряда мешков свалились на террасу, некоторые порвались, и песок рассыпался.

Цю встал и поднес к глазам бинокль, чтобы посмотреть, какой нанесен ущерб. Линия горизонта изменилась. Всего минуту назад Циньмэнь частично загораживала скала, на которой затаился передовой наблюдательный пост. Теперь там ничего не было, кроме нескольких острых гранитных обломков, устремленных ввысь, словно сталагмиты.

Цю направил бинокль на море, рассматривая валуны на другой стороне узкого залива, и уловил ярко-зеленое пятно. Зеленое, что-то зеленое…

Цю Цяньвэй… с вами все в порядке? — Сунь подполз к нему на коленях. — Прошу вас, помогите.

Оставив бинокль, Цю бросился к шефу. На мгновение Суню показалось, что под ним закачалась земля, но вскоре ему удалось обрести равновесие.

— Вы что-нибудь видите? — спросил он хриплым каркающим голосом.

— Ногу, — спокойно ответил Цю. — На скале. Оторвана по самое бедро, но форменные брюки целы.

Сунь Шаньван уставился на него как на сумасшедшего, но Цю как ни в чем не бывало продолжал докладывать:

— На ноге остался ботинок. В воде, метрах в десяти от ноги, плавает что-то похожее на плечо, обнаженное, при нем часть человеческой головы. Рядом форменная фуражка. Это все. — Цю помолчал. — Хотите взглянуть сами?

— Нет, спасибо, полковник. — Сунь стряхнул с рубашки гранитную крошку с таким видом, словно мелкие осколки прилетели с другой планеты.

— В Политбюро правы, — резко произнес он. — Настало время покончить с этим абсурдом.

— Я рад, что увидел все это перед тем, как отправиться на задание. Хоть какая-то ясность. Буду помнить о том, что я делаю и зачем.

Сунь вытащил из нагрудного кармана квадратик папиросной бумаги и протер очки.

— Вы должны ехать через две недели. — Сунь пристально наблюдал за лицом Цю, словно не был уверен, что тот согласится. — Вы, кажется, не слишком довольны?

Цю поморщился:

— Тайвань… не люблю ни Саймона Юнга, ни его партнеров.

— Естественно. Ваше последнее задание едва не провалилось по его милости.

— Он похитил моего сына!

— Он держал вашего сына в качестве заложника, чтобы добиться свободы для себя и своей семьи. Вы сделали бы совершенно то же самое на его месте.

— Возможно. Но он создал мне семейные проблемы, которые… — Цю резко смолк, готовый откусить себе язык.

Сунь прищурился:

— Что?

— Ничего. Это неважно.

— Ваше благополучие очень важно.

Цю покачал головой, но поделиться ему хотелось.

— Моя жена стала чересчур осторожной. Вот и все.

— Понимаю. — Сунь внимательно посмотрел на него и сказал: — Отсюда вы поедете в штаб командования Военной зоны Фуцзяни. Потом — в Сингапур, через Шанхай и Гонконг. Все необходимое для вашего путешествия будет передано вам в надлежащее время. И еще, полковник…

— Да?

— Мне было бы интересно узнать в свое время, как Саймон Юнг отреагирует, узнав, что новый управляющий банком по совместительству и дивизионный командир бригады «Маджонг»!

Цю едва заметно усмехнулся:

— Я пришлю вам почтовую открытку, господин начальник.