ВПЕРВЫЕ ЗА ПОСЛЕДНИЕ 250 ЛЕТ Россия вступила в новое столетие не как традиционная великая держава. Самоуничтожение советской коммунистической системы и распад уникальной империи, однако, дали возможность стране обратиться, наконец, к самой себе. Таким образом, история конца XX – начала XXI в. – это не только и не столько история «упадка России», постигшей ее «геополитической катастрофы», сколько история «перезагрузки» ее матрицы. Где будет находиться Россия на международной арене и в каком ранге, зависит прежде всего от того, какой она будет внутри.

Нынешняя Россия идет естественным для себя путем постепенных органичных изменений, прерванных революцией 1917 г. Сейчас главное дело России – ее собственная успешная трансформация, а не традиционное соперничество за власть и влияние с другими государствами. Внешняя политика – ресурс для внутреннего развития, а не ристалище геополитических или идеологических битв. Современная Россия живет «для себя», а не «для всего мира». Все, что помогает трансформации, полезно. То, что мешает, должно преодолеваться. Противопоставление «Восток или Запад» – на самом деле неточное описание проблемы «традиция – модернизация». В условиях глобальной среды степень и уровень интегрированности страны в ведущие международные институты – важнейший фактор, обеспечивающий повышение конкурентоспособности и, следовательно, общий успех.

Россия – безусловно европейская страна. Географически, этнографически, культурно, исторически Россия – составная часть европейского цивилизационного ареала. Россия специфична, самобытна и своеобразна – но все это особенности в рамках единого целого, не делающие ее уникальной цивилизацией, отдельной от европейской. В современном расширившемся Европейском союзе присутствуют многие элементы, составляющие основу «российской специфики», – православная вера, славянские корни, историческое наследие традиционного авторитаризма и десятилетий коммунистического тоталитаризма. Традиция, однако, не тождественна идентичности. Нет ничего особенно позитивного в наследии крепостничества, самодержавия или ксенофобии. С другой стороны, никакая модернизация не превратит россиян в американцев, австрийцев или австралийцев.

Россия – наиболее выдающийся (после Византии) представитель европейского Востока, но европейский Восток неправильно смешивать с другим, неевропейским: Ближним, Средним или Дальним. Перед Россией не стоит вопрос, к кому примыкать. Вместо этого стоит другой: какой быть? Рубеж XXI столетия – время воссоединения Европы, преодоления тысячелетнего раскола единой греко-римской цивилизации на восточную и западную составляющие. Расширение Европейского союза и НАТО – процесс, имеющий фундаментальное цивилизационное, а не только экономическое, политическое и военное значение. Еще большее значение, однако, имеет распространение современных экономических и политических институтов. Принципиально важно в этой связи то, как будут развиваться процессы в России.

На наших глазах формируется новый, третий по счету (после европоцентричного, «романо-германского» Запада XV – начала XX в. и американоцентричного Запада «холодной войны») мировой Запад. Он уже включает Европейский союз, Северную Америку, Японию, Южную Корею, Австралию и – во все большей степени – старый европейский Восток и Турцию. Островки Запада существуют в китайском мире (Тайвань, Сингапур, Гонконг, Шанхай), в Индии. Вестернизация начинает затрагивать Ближний и Средний Восток, вызывая там болезненную и резкую реакцию. В XX в. Япония была исключением. В XXI столетии «японский феномен» станет глобальным. Его наиболее зримым выражением станут «тайванизация» политического режима в континентальном Китае и всемирный размах деятельности китайских транснациональных корпораций.

В течение большей части XX в. советская Россия противопоставляла себя Западу в рамках коммунистического проекта. Реализация этого проекта причинила России огромный, до сих пор полностью не подсчитанный ущерб. Сбросив одряхлевшую коммунистическую систему, Россия к началу XXI в. вернулась практически в ту историческую точку, где в 1917 г. она сбилась на трагический путь. Перед страной вновь стоит двойная задача всесторонней – не только экономической – модернизации и соответственно интеграции в общество передовых государств. Стать частью «нового Запада» – не идеологический, а социально-экономический и политический проект, цель которого – повысить эффективность всех институтов общества и конкурентоспособность страны. Чтобы успешно справиться с этой задачей, предстоит выучить уроки прошлого – не только начала и середины XX в., но и последних 20 лет.

Главный вывод из недавней истории состоит в необходимости соединения модернизаторских устремлений и реформаторских программ с духом здорового российского патриотизма. В сущности, русские западники – это несентиментальные патриоты. Их созидательный пост-имперский патриотизм может стать движущей силой российской трансформации. Реформаторы 1980-х годов во главе с Горбачевым потерпели неудачу, поскольку, справедливо сосредоточившись на политике и идеологии, они упустили экономику и национальную проблематику. Попытка интеграции на основе конвергенции ценностей и кондоминиума на мировой арене оказалась несостоятельной. Реформаторы 1990-х годов, поддерживавшиеся Ельциным, сосредоточились на экономике («строительстве капитализма»), преуспели больше. В то же время макроэкономическая стабилизация не способна сама по себе создать ни современной политической системы, ни современного общества. Попытка интеграции на основе встраивания России в существующие западные институты – вначале преимущественно на условиях Запада, затем на условиях России – оказалась нереалистичной, поскольку этот проект требовал чересчур многого соответственно от России и от Запада.

Путинская стабилизация, неразрывно связанная со становлением в России бюрократического «националка-питализма», сочетает ограниченные реформы с патриотизмом, традиционным по содержанию и устаревшим по форме. Современный российский патриотизм требует прежде всего формирования современных институтов государства, т. е. выхода за пределы существующей «царской» модели управления.

Ситуация в России, однако, развивается довольно динамично. В то время как судьба миллиардных состояний остается неопределенной, в стране постепенно укрепляются основы частной собственности снизу. В то время как элитные группировки сражаются за куски бывшей государственной собственности, частные интересы миллионов людей становятся все более четко выражены. Эти крепнущие и все более конкретные интересы вступают в столкновение с косной, унаследованной от царизма и коммунизма системой управления, прежде всего на местах. Коррупция, высокий уровень которой, по-видимому, сохранится в России еще надолго, не может быть «вечной смазкой» российской экономики и политики. Требования большей прозрачности власти, личной ответственности чиновников и публичного контроля за их действиями будут усиливаться.

Для потенциальных движущих сил будущих российских перемен лозунги освобождения от гнета «системы» и установления в стране демократии, по-видимому, не будут актуальными. «Освободительная» повестка дня себя исчерпала еще в начале 1990-х годов, «демократическая», как стало ясно в последние годы, требует наличия субъекта – демоса, который в России пока не сформировался. Для того чтобы такой субъект наконец появился и проявил себя, требуются преобразования либерально-конституционалистского характера. Их суть – в углублении экономических реформ в их органичном соединении с развитием конституционализма (реализацией принципа законоправия, функционирующей судебной системой и т. п.). Надо четко понимать: для того чтобы любая страна была успешной в условиях глобального пространства XXI в., она должна обладать универсальным набором основных экономических, общественных, политических институтов: свобода и ответственность личности, частная собственность, верховенство права, ограниченное правительство, контролируемое избирателями, развитое гражданское общество и т. д. Именно наличие этого набора, а не формальное подобие конституционных установлений, имеет решающее значение.

Новые общественные силы – средние и мелкие предприниматели, профессионалы, другие представители средних слоев – активны в основном на местном и региональном уровнях. В отличие от общенациональных элит они не борются за власть как таковую, тем более за власть верховную, а озабочены продвижением своих интересов на том уровне, где сами живут и действуют. В отличие от элит они менее космополитичны: живут и владеют собственностью в России, уезжать из страны не собираются. Им свойственен традиционный и более или менее умеренный национализм: им «обидно за Россию», хотя причины обид и имена «обидчиков» они не всегда хорошо себе представляют.

Становление нового (постимперского) национализма в России – это факт. Перестав быть империей, Россия становится государством-нацией. В таком государстве, как Россия, однако, этнический или этнорелигиозный (т. е. русско-православный) национализм является губительным и разрушительным. Демографическая ситуация в России такова, что для развития экономики требуется масштабная трудовая иммиграция. Потребности страны таковы, что они не могут быть удовлетворены исключительно за счет привлечения русскоязычных граждан бывшего СССР. В XXI в. в составе населения России значительно увеличатся мусульманский и азиатский (китайский, корейский) компоненты и, соответственно, относительно сократится этническая русская составляющая. Привлечение миллионов гастарбайтеров предполагает необходимость их интеграции в российское общество, а также перспективу натурализации, превращение в россиян.

Даже сегодня понятие «россиянин» еще довольно расплывчато. Требуется нечто большее, чем формальная общность гражданства, – тем более в условиях, когда население еще не превратилось в корпус граждан и когда (как результат многочисленных потрясений, от краха советской системы социального обеспечения до Чеченской войны) в России быстро и широко распространяются ксенофобия, шовинизм и расизм. Как минимум, необходимо остановить этот процесс, получивший возможность развиваться благодаря бездействию или даже подыгрыванию со стороны властей. Как максимум, необходимо создать новый для России вариант межэтнической общности, не предполагающий наличия для групп новых иммигрантов каких-либо территориальных автономий или мест компактного проживания.

Идея общенационального единства не чужда новым экономическим слоям, а дух индивидуальной соревновательности имманентно присущ им. Создается основа для соединения либерально-конституционной повестки дня и современного патриотизма. Последнее предполагает, разумеется, соответствующую «огранку» и «обрамление» традиционного национализма.

Такое сочетание может быть мощным фактором внутренней трансформации России. Существует, однако, опасность того, что национализм, вместо того чтобы поддаться обработке, будет дегенерировать в сторону «особого русского пути», предполагающего возобновление противоборства с Западом. Такая опасность велика вследствие того, что национальное, государственное, патриотическое начиная с 1980-х годов осталось практически без внимания реформаторов и было по сути приватизировано теми, кто изо всех сил сопротивлялся реформам и обновлению. От того, удастся ли изменить эту ситуацию в обозримой перспективе, зависит будущее страны.

Российские либералы и демократы не смогли найти достойного выхода из дилеммы: «Россия – великая страна или великая держава?». Их ответ сводился к тому, что для того, чтобы стать великой страной, России нужно перестать быть (или считать себя) великой державой. При этом демократы ссылались на опыт современной Европы, где, действительно, после 1945 г. нет великих держав, зато достигнут высочайший уровень благосостояния. Эта аргументация – при всей ее внешней убедительности – не была воспринята, однако, большей частью российского общества. Основным референтом для россиян и после 1991 г. продолжали оставаться США – не только великая страна, но и великая держава, даже империя sui generis. В этих условиях «державникам» не так уже трудно было представить демократов в качестве антироссийской силы, стремящейся к дальнейшему ослаблению страны.

На самом деле антизападное «позиционирование» было проявлением не столько национального, сколько реакционного. Исторический опыт эксплуатировался для решения актуальных задач, не только не имевших никакого отношения к российским национальным интересам, но прямо противоречивших им. Возрождение конфронтации с США в «фантомной» – не опасной и ни к чему не обязывавшей – форме позволяло успешно аргументировать необходимость восстановления элементов авторитарного режима, усиления государственного (т. е. на деле бюрократического) контроля над экономикой, ограничения гражданских прав и политических свобод (в первую очередь свободы средств массовой информации и доступа к информации вообще, что на практике означало несменяемость, безответственность и бесконтрольность правящей верхушки). Точно так же тезис о том, что США продолжают оставаться основным источником военной угрозы для России в XXI в., на деле является основанием для отказа от глубокой военной реформы и консервации неэффективной для государства и опасной для общества военной машины.

В новом столетии национальную идею России предстоит освободить от «антизападного комплекса». Главная цель общих усилий заключается не в сдерживании удачливого бывшего противника, а в превращении страны в современное, успешно развивающееся общество. Тому, что модернизация не требует ни от одной страны утраты своей самобытности, существует множество примеров. С одной стороны, это Канада, не только расположившаяся по соседству с США, но и имеющая их своим единственным соседом, практически полностью интегрированная в общую североамериканскую экономику, живущая в условиях практически открытой границы, в языковом, этническом, религиозном и культурном отношениях чрезвычайно близкая населению Соединенных Штатов и т. д. (список длинный) и при этом остающаяся поразительно самобытным, мгновенно отличаемым от США обществом. Другим, ставшим уже классическим примером является Япония, сумевшая стать частью политического, экономического и военного Запада, не утратив национальной самобытности.

Страны Центральной и Восточной Европы, недавно вступившие в Европейский союз и НАТО, отнюдь не растворяются в европейском или атлантическом «плавильных тиглях», а наоборот, сохраняют свою индивидуальность и даже проявляют настойчивость в отстаивании своих национальных интересов внутри западных институтов (как, например, Польша в ходе переговоров по Европейской Конституции в 2004 г., в период украинского кризиса в том же году). Даже в том случае, если Украина станет членом европейских и евроатлантических структур, она также будет стремиться сохранить и свое лицо, и свою душу и скорее всего преуспеет и в том, и в другом.

В отличие от стран Центральной и Восточной Европы, Турции, даже Украины у России отсутствует вариант использования интеграции в западные структуры в качестве своего рода «лифта», помогающего быстрее и с меньшими потерями преодолеть «этажи» трансформации. Интеграция такой страны, как Россия, очевидно не под силу современному Европейскому союзу. Со своей стороны, российские элиты не думают отказываться от суверенитета в пользу Брюсселя. НАТО, которое в принципе могло бы включить в свой состав Россию, в таком случае оказывалось бы перед угрозой превращения в «многополярную» организацию, что прежде всего не соответствует интересам США. Для России понятие интеграции, таким образом, оказывается связанным не с конкретными региональными организациями, а с глобальной средой.

Знание отечественной истории помогает понять, почему для российских элит понятие равенства с Западом имеет принципиальное значение. Элиты, однако, должны уяснить, что вхождение в международное общество «на равных» – это не просто «присоединение к золотому миллиарду», т. е. достижение определенных показателей ВВП, а приобретение равенства качества экономики, политической и социальной систем, гражданских обществ России и стран-партнеров, что создает основу для конкурентоспособности. Только опираясь на такую основу, Россия могла бы постепенно повышать свой статус («рейтинг») в рамках международного общества.

Сосредоточившись в качестве главного показателя на величине подушевого ВВП, Россия, таким образом, последовательно продвигалась вперед и вверх. Егор Гайдар говорит о возможности сокращения отставания России от лидеров современного экономического роста с двух до одного поколения в ближайшие 50 лет1. Прогноз инвестиционного банка «Goldman Sachs», в соответствии с которым Россия уже в 2017 г. догонит Италию по ВВП (по паритету покупательной способности), а затем к 2050 г. выйдет на первое место в Европе по объему ВВП и превзойдет средний европейский уровень подушевого ВВП, мог бы стать ориентиром при реализации общенациональной программы. Надо только иметь в виду, что условиями реализации прогноза являются реформы, обеспечивающие подлинное законоправие, транспарентность, а также наличие экономических и политических институтов, аналогичных тем, которые функционируют в странах – членах международного общества. Иными словами, равенство с Западом может быть достигнуто только тогда, когда сама Россия станет частью Запада.

Согласие с тем, что главное общенациональное дело России на обозримую перспективу – это ее собственное обустройство, предполагает соответствующую внешнюю политику. Ее основные принципы включают:

• Утверждение неконфликтных, дружественных, партнерских отношений с мировым лидером – США при сохранении достаточной автономии от глобальной политики Вашингтона: асимметричное партнерство. Россия учитывает центральное положение и ведущую роль США в современной системе международных отношений. Она не рассматривает это положение и эту роль как таковые в качестве угрозы или даже вызова для себя. В то же время Россия не отказывается от самостоятельности в пользу США взамен на формальное включение в систему американских союзов. Членство в НАТО, в принципе полезное, не имеет для России высшей ценности. У нее на обозримую перспективу нет потребности в гарантированной защите от традиционных внешних угроз. Противодействие новым угрозам можно успешно осуществлять на внеблоковой основе. В случаях актуализации гипотетических угроз Россия может рассчитывать на сотрудничество на основе национальных интересов, а не формальных обязательств. Достижение экономической, социальной, политической совместимости с Европейским союзом, адаптация к его нормам и принципам, реализация идеи общих пространств – своего рода свободной евророссийской ассоциации без формального вхождения России в состав Евросоюза. В XXI в. Россия становится страной западной, но не европейской (в смысле принадлежности к ЕС). Оставаясь – наряду с США, Канадой, Австралией – частью мировой Европы в культурно-цивилизационном отношении, Россия не входит в состав Европы политической, т. е. Европейского союза. При этом она широко открыта объединенной Европе, тесно сотрудничает с ней на основе базовых ценностей современного («западного») общества и т. п.

• Партнерство в области модернизации с Японией, нацеленное на ускоренное экономическое и социальное развитие российского Дальнего Востока и Сибири, их вхождение на выгодных для России условиях в формирующийся экономический комплекс Восточной Азии и бассейна Тихого океана. Россия, таким образом, утвердит себя как евротихоокеанская страна.

• Добрососедские и по возможности равновесные отношения с Китаем – мировой державой XXI в. Подобные отношения с Китаем призваны надежно обеспечить безопасность России на основе взаимного доверия и гарантий, способствовать экономическому развитию российского Дальнего Востока и Сибири благодаря закреплению российских компаний на китайском рынке, а также китайским инвестициям и китайской миграции в России – в рамках национальной миграционной политики и миграционных программ.

• Стратегическое взаимодействие с Индией, направленное на тесное экономическое и технологическое сотрудничество, поддержание азиатского и глобального балансов и совместное обеспечение региональной безопасности.

• Интеграция экономических пространств России и Казахстана, а при условии благоприятных политических изменений – также Белоруссии, создание на этой основе экономического союза. Создание современной системы безопасности на центральноазиатском направлении в сотрудничестве со странами региона, а также США, НАТО, Китаем и Индией.

• Открытость внешнему миру – не только по отношению к другим государствам, но и по отношению к иммигрантам. Россия – континентальная империя XVIII–XIX вв. и мировая держава XX в. – должна стать мировой страной (pays monde2), способной в массовых масштабах интегрировать на своей территории выходцев из разных стран и носителей разных культур. Российским элитам потребуется новое глобальное мышление, основанное на реальностях XXI в.

Итак, гипотетическое членство России в ЕС и НАТО было бы важно главным образом как «лифт» для российской модернизации. Однако Евросоюз по объективным причинам, НАТО по причинам субъективным не стали в 1990-е годы таким «лифтом». К середине 2000-х Россия прошла наиболее опасный период постсоветского развития. К этому же времени ЕС и НАТО существенно изменились и выглядят из Москвы гораздо менее привлекательно. Так, ЕС все больше воспринимается как сверхбюрократизированное образование, проводящее социалистическую экономическую политику, препятствующую экономическому росту. НАТО же после 11 сентября 2001 г. оказалось в стороне от главного направления обеспечения международной безопасности – борьбы с международным терроризмом. Когда Россия будет соответствовать критериям членства в этих организациях, это членство не будет ей нужно. Со своей стороны, и ЕС, и НАТО смотрят на сегодняшнюю Россию гораздо критичнее, чем на Россию 1990-х. В будущем, когда Россия объективно приблизится к стандартам приема, ее членство в этих институтах может быть сочтено – как в Евросоюзе, так и в США – дестабилизирующим.

В этих условиях Россия должна не присоединяться к Западу, а сама становиться им. Запад – не Америка и не Европа, вообще не географическое понятие, а некий набор ценностей, норм и технологий. Фактически это синоним понятия «международное общество». Такая интеграция не несет угрозы идентичности. Более того, именно сейчас, когда дело России – это сама Россия. Критерий ее успехов – это повышение ВВП на душу ее населения. Этого успеха не получится без формирования новых институтов правового государства, основная функция которого заключается в том, чтобы обеспечивать безопасность и гарантировать свободу развития для всех. От России царской – к России «кайзеровской» (Rechtsstaat) и дальше – к России свободной, демократической и, разумеется, суверенной: такой может быть траектория «вестернизации» России в XXI в.