Темнота в келье плотная, клейкая, словно отвар муки. Ее так и тянет выплеснуть за окно — пусть на головы случайным прохожим, зато прочь. Пока не задохнулся. По рукавам Целеста пробегали искры, но зажечь свет — электрический или собственный — он не решался.

В темноте — черные мысли.

О том, что бунтующих или обезумевших Магнитов подвергают эвтаназии. Это гуманная, милосердная мера — к счастью, крайне редкая. Из истории Эсколера Целест припоминал восстание Йоанхейма-воина и его невесты Лайлы-мистика; они решили, что хранители покоя и цивилизации достойны власти… а уничтожил их сам Совет Гомеопатов.

«Лишь бы Эл и Кассиус не вздумали…»

Неверно.

Они ничего не сделают. Элоиза не позволит.

Лишь бы Рони в самом деле не…

— Рони? — Он решился позвать мистика. Тот лежал на спине с открытыми глазами, в «Вельвете» Целест сравнил их с жидким яичным белком, теперь — свернувшийся. Или тухлый. Если прикоснуться, глазные яблоки окажутся холодными и плотными.

«Он просто восстанавливает ресурс». — Целест подавил порыв вскочить и тормошить напарника. Целест успел обойти пол-Цитадели, за ужином наткнуться на неизбежных Тао и Ависа — они куда-то запропастились в клубе, но вернулись довольными, отвертеться от расспросов, выкурить полпачки сигарет, пытаясь сложить из сиренево-серого дыма портрет Верберы (она тоже знает? Эл рассказала ей? что она делает сейчас?), и теперь ждать рядом.

«Найти, что ли, кого-нибудь… нет, не Ависа, к чертям эту парочку… Спросить, как долго мистики восстанавливаются?»

Целест потоптался на потертом половике около входа, зашнуровал кеды и вновь развязал узлы.

Рони сел на кровати, вытянув руки вперед, будто подражая вампирам из дурацких древних фильмов.

— Эй? — Целест коснулся дверной ручки. Бояться или радоваться? Все нормально или… или нет?

— Нормально. Только не… не кричи, — Рони принялся массировать глаза, надбровные дуги и лоб. Он словно страдал от похмелья. Целест облегченно засмеялся. Рядом с кроватью на тумбочке стоял графин и валялось несколько пластиковых стаканов. Целест протянул напарнику воду, тот жадно выхлебал до дна.

— Чего на тебя нашло в «Вельвете»?

— Ресурс. Я был… прозрачным. — Рони смял пластиковый стаканчик. Хрупкий треск напомнил о раздавленных жуках; это был неприятный, омерзительный звук, Целеста передернуло.

— Прозрачным?

Он сел рядом.

— Да. Элоиза… — губы Рони дернулись, — ты ведь знаешь, что я…

«Влюблен с первого взгляда? Знаю. Последняя винди-карская шавка догадалась бы».

Он кивнул. Наполнил водой еще один стакан и пронаблюдал, как его постигла судьба первого; раздавленный пластик наслаивался на кровати, словно скелеты микроскопических организмов на дне рек — тех, что миллиардами оседают, а потом меняют течение. Пластиковые стаканчики — такая маленькая смерть.

Вода оживила Рони. Полумрак не помешал рассмотреть — ресницы его слиплись от слез.

«Это лучше пустоты».

— Рони?

— Нельзя видеть будущее. Авис врет. У воинов есть ограничения — нельзя исцелять или оживлять, а мистики не способны предсказывать. Авис все врет. — последнее он почти прокричал, непривычные голосовые связки сорвало на фальцет. Целест поколебался, прежде чем взять Рони за руку.

— Давай по-порядку. Что случилось?

— Ничего, Целест. Я просто. Сам не уверен. Госпожа Ребекка предупреждала. Элоиза в опасности. Я пытался. Объяснить. — Рони сморгнул, и крупная слеза проскользнула по щеке. — Целест, правда — я настолько отвратителен?

— Чего-о?! — Пока речь шла о «глюках» мистика, Целест успел забеспокоиться. В ясновидение он не верил, однако карканье Вороны порой сбывается, Кассиус на вид опасен примерно как щенок болонки, но — личность загадочная. А последнюю фразу Целест не понял. Совсем.

— Отвратителен? В каком еще смысле? Чего ты несешь!?

Рони замялся, подыскивая определения. Затылок заливало тяжелой болью, словно в позвонках поселились жуки-древоточцы. Костоточцы. Объяснить. Как объяснить? Все равно что дикарям с южных островов — матричное исчисление. Что такое матричное исчисление? Рони понятия не имеет — очередной термин, выхваченный из чьего-то разума.

— Я смотрел чужими глазами, — сказал он, а в горле расцвел знакомый чертополох-спазм. — Элоиза или Кассиус. Думаю, она. Видит меня… вроде личинки, белесой личинки. Гадко. Я… такой?

В сумраке, пахнущем аромосвечами и бумагой — прозрачный и бесформенный, словно медуза; преломление (омерзительнопростоомерзительно) мыслей и света собственным… разумом? Телом?

Рони попытался сложить образ-воспоминание, заретушировал и обрезал острые углы и только тогда передал Целесту. Тот шарахнулся, будто перед носом вывалили мешок гниющего мяса.

— Ох… слушай, Эл не…

«Почему бы и нет? Она определенно не влюблена в него». — Целест почему-то устыдился. В его постели — богиня Виндикара, он так счастлив (и даже Амбива-лент — страшилка где-то на предпоследнем месте в личном списке), но везет не всем.

«Мне жаль. Правда. Рони не красавец, но и не урод — и я бы предпочел его вместо смазливой камбалы рядом с Элоизой».

Целест повернул Рони к себе — за подбородок:

— Не такой. Забудь. Ты ведь раньше ничего такого не чувствовал — и эй, только не обманывай, будто не «читал» ее.

Рони сосредоточенно грыз ноготь. К нижней губе прилипла тонкая полоска.

— Читал. Но… не знаю.

Повторялась сцена в заполненной нейтрасетью темнице, и вновь чудилось, что лицо мистика — открытая рана, он останавливает кровь, и скоро эмоции зарастут розовой кожицей, а затем воцарится спокойствие. Никаких аномалий.

— Вот. — Целест встряхнул напарника. — Тебе почудилось. Черт, а еще ты умолял ее о чем-то. Помнишь?

Щелк. «Он сгрызет ногти под корень» — Целест пронаблюдал, как проступает вместо выгрызенных кутикул кровь.

— Неважно. Да… ты прав. Привиделось.

— Винсенту своему не говори. Он голову тебе оторвет. — Целест продемонстрировал кулак, и угроза — реальная, куда реальнее странностей, глюков и зеленоватоблеклого призрака эвтаназии, заставила Рони фыркнуть.

— Конечно. Просто. Не буду больше расходовать ресурс на максимум. — Рони улыбнулся, и в той улыбке Целесту почудились йод и бинты.