И замолчал.

Кто-то должен был выразить вслух, но почему — я? — Рони заозирался по сторонам. Мистики выстроились вокруг Винсента и Вербены плотным кольцом. Хромой Октавий с отрубленным носом — ранил какой-то «физик», прежде чем того призвал напарник, — по-лягушачьи хлопнул губами. Танита, вечная девочка с ободранными коленками и непрозрачным взглядом аутиста, присвистнула. Анна, сводная сестра Иллира, замахнулась на Вербену, будто намереваясь безыскусно выцарапать глаза, ее удержал коротконогий толстяк Джастиан. Несколько малышей взвизгнули.

Всех их Рони знал много лет. Но впервые — такими.

«…И сейчас будет паника, да?» — Рони облизал пересохшие губы. Вербена не реагировала, казалось, она тоже подключилась к Целесту — способен ли Амбивалент на такое? — безвольно висела на руках Винсента.

У нее острые ключицы, узкие плечи и голени тоньше иного запястья. Вербена — девочка-цветок, богиня Виндикара.

Амбивалент? Чудовище?

Винсент держал ее, как держат догорающий факел — когда смола капает и шипит о кожу, взбугривая ожог за ожогом.

Рони сказал — и не верил сам.

«Глава ошибся?»

— Да, — сказал Винсент.

Это был сигнал. Живое кольцо вздрогнуло предынфарктным сердцем: мистики атаковали. «Все на одну», — подумал Рони, но присоединился к волне эмпатии. Кто-то представлял невидимое оружие стеной огня, кто-то — оползнем или селем, для Рони смерть всегда была зубастой пастью, по краям вздернутых губ которой торчали комья бороды. Его первый одержимый. Его первый кошмар.

«Прости, Вербена…»

Пасть летела к ней, заполоняя небо и перекрывая солнце, а маленькая девочка с заколкой в виде вербного соцветия сжалась в комок, она упала и разбила локоть, и по грязным щекам текли слезы.

Амбивалент? Не верю.

«Не могу».

Рони отступил. Другие мистики — пусть, сила одного ничего не решает; и разве Винсент не справился бы самостоятельно? Хоть бы и с Амбивалентом — всемогущий, как старый бог из рассказов Целеста, и такой же неумолимый. А Рони — просто глупый мальчишка из Пределов, который выложился на «экран» чужой боли. Целест умрет, если его не забрать отсюда. Целест умрет без Вербены.

«Не могу».

Но удар остальных достиг цели. Вербена открыла глаза.

Теперь она смотрела осмысленно и зло, на полудетском лице ярость отразилась не страшнее оскала двухмесячного котенка. Однако Вербена встряхнулась, и по тому, как мистики попятились, спотыкаясь — Джастиан поскользнулся и тяжело плюхнулся, а Танита сломалась пополам, приземлилась на расцарапанные коленки, а затем одновременно замерли в нелепых позах, с заведенной назад рукой или занесенной ногой, — Рони понял, что она отразила удар. Легко, будто смахнула соринку с платья.

Удар нескольких десятков мистиков. Включая Главу Винсента.

«Мозгожоры» сломали зубки, невольно подумалось Рони, и он болезненно ухмыльнулся. Возле Декстры уже группировались воины, выступила Аида — с витьем колючей «проволоки» в одной руке и сгустком пламени — в другой.

Вербена покачала головой, и Рони померещилось — залило небо и солнце чернилами, и осталась лишь луна — глаза Вербены. Глаза Амбивалента.

Страшно? Красиво.

— Не надо. Я отражаю любую атаку.

Мистики синхронно развернулись к Декстре. Лица их были измятыми картонными масками. Безносый Октавий пустил длинную нить слюны. Анна вывалила длинный язык на собачий манер. Остальные бессмысленно улыбались.

«Отключенные, — понял Рони, и где-то в животе расплылся холод. — Я мог быть среди них. Она бы меня не пощадила…»

— Я отражаю любую атаку, — спокойно повторила Вербена. — Вдесятеро.

Винсент по-прежнему удерживал ее, однако она стряхнула тяжелые руки. Глава мистиков, единственный, кто уцелел, переглянулся с Декстрой, и на лице той дернулись желваки.

В который раз за такой длинный день повисла тишина. Центр переполненного людьми, Магнитами и отключенными зала — пустыннее необитаемого острова.

Ничего живого — только картинки. Винсент и Декстра — первый потерял часть своего войска и ссутулился, разом постарев на десять — двадцать, тысячу — лет. Декстра удерживает за предплечье Аиду. «Она хочет воевать рядом со мной», — отметил Рони. По одному проседают на пол мистики, словно хитиновые оболочки мух, которых высосал паук. Воины ждут.

Зрители — не верят. Часть шоу, думает кто-то, Рони перехватывает мысли автоматически и отшвыривает — бесполезная шелуха. Они не верят — мы тоже.

Вербена подошла к Целесту и села на окровавленную скамью. Один из стражей взмахнул палкой и тут же грохнулся оземь с вывернутой на сто восемьдесят градусов головой. Второй прижался к стене, словно желая пробить ее и вывалиться в сад. Вербена даже не покосилась в его сторону.

Она погладила Целеста по волосам, стараясь не касаться обескоженной части лба. Целест не очнулся, а Вербена гладила и гладила рыжие волосы, побуревшие сейчас от крови, и никто не осмеливался прервать ее. Знакомые уже солнечные зайчики запрыгнули прямо на раны, играя светотенью на заголенных костях черепа и остатках плоти — уродливое, тошнотворное зрелище. От прикосновений прогибались волосы, и болтался вязкий комок жженой плоти — там, где была щека.

Почти ритуальное молчание — молчание преклонения, молчание молитвы — оказалось прервано воплем.

Кричал Кассиус.

— Остановите! Остановите ее, это же Амбивалент! Сделайте же что-нибудь, вы обещали, вы обещали, сделайте что-нибудь!..

Авис схватил его поперек туловища (он тоже не спустился с другими мистиками — умный или правда ясновидящий?), а Тао зажал «великому Владыке» рот, скрутили по рукам и ногам, как капризного ребенка, но — поздно.

Вербена — Амбивалент — очнулась от транса.

Она выпрямилась во весь невысокий рост. Ей не привыкать, что перед ней замирают и готовы пасть ниц. Но танцы закончились. Она наступила на пальцы распластанного на полу Джастиана, тонко хрупнула фаланга.

Вербена склонила голову набок.

— Это вы? — спросила она. — Это вы затеяли? Не пытайтесь скрыть — я читаю каждую мысль.

Она оглянулась на Винсента.

— Даже вашу, господин Глава.

Кассиус тонко пискнул. Тао и Авис удерживали его, но затыкать рот незачем более оказалось; Владыка потерял сознание.

Минус один, подумал Рони. Целест и Касси вне.

— Вербена? — Элоиза отпихнула бесчувственного жениха и телохранителей. Она спустилась к названой сестре, по дороге споткнулась, но равновесие удержала. Вблизи Рони заметил потеки туши, похожие на черную татуировку, теперь она не замечала Целеста. Его — тоже. — Послушай… я не понимаю, что происходит? Они говорят, что…

— Я Амбивалент. Это правда, — просто объяснила Вербена. На смуглых щеках вспыхнул румянец, словно она просила прощение за побег из резиденции — например, к Целесту в Цитадель. Элоиза — старшая сестра, ее нужно слушаться.

— Ты убьешь нас всех?

— Я не…

Она не договорила. Взмахнула руками, выгнулась назад, точно исполняя сложное па, светлые глаза побелели от боли.

«Эмпатическая волна».

Не волна — цунами, целый океан — северные воды со всеми рыбами, айсбергами и утонувшими кораблями.

Винсент. В полную силу. Рони сжал виски, чувствуя, как лопаются — щелк-щелк, как сухарь на зубах, — его нервные клетки. Нельзя находиться рядом с волной-океаном и выжить… и от ее удара тоже.

Амбивалент или нет, Вербена обречена, и глаза ее похожи на искрошенные кратерами луны.

В ту же секунду воины во главе с Декстрой швырнули — кинжалы костяных шипов, огненные сгустки, миниатюрные молнии; центр зала, который когда-то был обеденным, заволокло туманом, вонью горелой плоти с примесью чего-то кисловатого, словно подгнившие яблоки.

Рони сбило с ног чьей-то ударной волной, и разум словно залило молоком. Сплошное белое пятно. Он перекувырнулся и замер возле Целестовой скамьи, как никогда напоминая тюк с тряпьем.

Где-то заканчивался мир, но Рони был далеко.

«Элоиза», — очнулся он с кроваво-железистым вкусом во рту. Молочное пятно отползало затылком, шейными позвонками.

«Элоиза, — подогнал он. — Целест. Аида. Вербена…»

Заставил себя поднять голову и едва сдержал вопль — прямо на него неслась Элоиза, зажав в руке шип кого-то из воинов-Магнитов. «Дежавю, — вспомнил Рони одно из умных слов Целеста. — Она уже… делала так… с Адрианом Альеной…» Чужое дежавю — во время единения выцепил у Целеста его образы.

Неслась она по странному «ковру». Рони зажал рот, понимая: этот жирный пепел, эти полосы и куски обугленных костей — все, что осталось от воинов… и от отключенных-мистиков тоже.

Вокруг царил хаос. Стражи, Гомеопаты, обычные зрители — беспорядочно метались по залу, кто-то с разбегу впечатывался в стену и замирал так, сцепились два стража — из горл обоих хлестала струей блевотины желто-зеленая кислота. Пара других — смуглый и белесый методично жгли друг друга. Какая-то старушка вырвала глаза и швырнула под ноги беснующихся одержимых.

Рони предположил, что она стала одержимой-психом и увидела… что-то.

«Вот и все». — Ему хотелось закрыть глаза и дождаться своей очереди. Вряд ли стоило надеяться, что Элоиза — Вербена — пощадят его.

Но Элоиза метнулась мимо, ощериваясь новыми шипами. Они выпирали из-под юбки — рвали ткань и кожу, пара выдвинулась из черепа — теперь Элоиза казалась настоящим демоном с рогами и когтями.

«Нет. Нет. Я сплю и у меня… эти… картинки…» — Рони зажмурился, надеясь, что видение пропадет.

Только не Элоиза. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Рони будет хорошим, Рони не осмелится осквернить рыжеволосую Мадонну — Целест называл так святую женщину, Элоиза тоже святая, Элоиза не может…

«…стать одержимой».

Она пронеслась, похожая на булаву в рост человека — без цепи, но с шипами, те выстреливали один за другим — из запястьев, голеней, из груди и позвоночника, делая ее похожей на дикобраза. Она одним скачком настигла медлительного Винсента — тот успел только выдохнуть коротко и тут лишился обеих рук — Элоиза отрубила их парой лезвий. Замерла на секунду, заливаемая фонтаном крови из артерий, а потом буквально зарылась в грузное тело, прорубая себе путь в его плоти.

Рони закусил губу, завороженный зрелищем.

В несколько секунд от Главы мистиков осталась лишь гора ошметков. Одержимая выплюнула отгрызенное ухо, выкрикнула короткое «Кха!» и метнулась дальше — в общую свалку.

«Одержимые. Они все одержимые, потому что так захотел Амбивалент… богиня Виндикара».

А Вербена сидела рядом с Целестом, не замечая безумия, не слыша ора бессмысленной ярости и предсмертных воплей, треска ломающихся скамеек, не чуя вони экскрементов из вспоротых животов, крови и размазанных по полу и стенам кусков, и держала его за руку. Над ними пролетела и разбилась в щепки кафедра, откуда вещали обвинители и защитники. Несколько щепок запуталось в волнистых волосах Вербены: она прикрыла собой Целеста.

— Элоиза! — Рони заставил себя встать. — Элоиза!

Он запнулся о чей-то череп, выжженный до неузнаваемости — только черные зубы скалились, словно грозили покусать. Рядом Глава ученых Флоренц дергался от удара электротока, обугливаясь медленно и распухая, как от газовой гангрены. «Иногда одержимые убивают себя сами. Мы работаем над этим тоже, может быть, газ какой — чтобы только на них действовал, а людей и Магнитов не трогал», — вспомнились Рони его же слова… или не его?

Неважно.

Из глазниц Флоренца потекли разжиженные мозги. Рони отвернулся, чтобы наткнуться взглядом на останки Винсента. При жизни он казался внушительнее, почему-то подумалось ему. Потом сразу трое — клубок-сгусток сцепившихся одержимых — влетели и размазали останки.

Хаос к хаосу.

«Покойтесь с миром», — проговорил Рони на телепатической волне, пробиваясь через помехи «психов». Он чувствовал себя оглушенным, контуженным — ни страха, ни ужаса, только холод и печаль. В центре пожара — замерзаешь, словно в подвале дешифратора.

Декстры нигде не было. Аиды — тоже.

— Элоиза! — снова позвал Рони.

Она пробивалась к выходу, срубая по пути головы, отсекая руки и ноги, прорывая бесчисленными лезвиями животы с такой легкостью, будто лопала мыльные пузыри.

«У них одна суть — ярость и лезвия. — Рони отсутствующе улыбнулся. — Элоиза могла быть хорошим Магнитом… жаль, что она стала одержимой. Жаль, что Вербена предала и ее».

Вокруг стояла пелена из дыма — дотлевали останки воинов и мистиков, принесенных в жертву, зарево мясных брызг и пыль от ломаемой мебели. Рони оглох от грохота и воплей, а потому чудилось, точно плывет в ледяной воде — пробивается сквозь злое, непокорное течение, и за ноги его цепляют водоросли, поросшие ракушками пальцы утопленников и крабовые клешни.

— Элоиза, — повторил он. Поднырнул под окровавленным рукавом «психа» — тот шибанул грубой болевой энергией, Рони привычно закрылся. Призвал, отключил. Лицо — незнакомое, почти нормально. На дежурствах так приходилось. Отключенный повалился под ноги двум «физикам», и те растоптали его, попутно заморозив и хрустко пробежав по заледенелой плоти. Несколько аристократов — я видел их в Сенате, подумал Рони, — перекидывались, словно мячом, шаровой молнией. Потом молнию разорвало — их тоже.

— Элоиза. — Пока достиг ее, запыхался, поскользнулся и упал в месиво крови, вымазался — от пяток до белесых волос. Встряхнулся, стряхивая быстро подсыхающую кровяную корку.

Вокруг дрожали стены Цитадели, сотрясались, словно больной чахоткой в предсмертном кашле.

Элоиза не обернулась: она была «разумной» одержимой. Вербена, по-видимому, контролировала ее прицельно, и теперь она с ухмылкой добиралась до Тао и Ависа, а те по-прежнему тащили обморочного Кассиуса.

«Что Целест говорил? Хорошие друзья… может, и так». — На Рони вывалился еще один Сенатор-«псих», и мистик призвал его, чувствуя знакомый прилив энергии. Старая истина — после призыва ресурс не тратится, а иногда даже восполняется. Необъяснимо, но факт.

— Я не могу! Мать твою, она слишком… сильная! — Тао метнул сгусток огня в Элоизу. Он запутался в десяти рогах на рыжей голове, обуглил и угас. На место опаленных полезли новые. — Не могу ее призвать… Гребаный Амбивалент! Гребаные одержимые!

Он заметил Рони.

— Эй! Ты! Помоги!

«Помочь воину? Но… подобное исцеляется подобным, что я могу сделать против Элоизы — „физика“?» — Однако Рони ведь шел к ней, шел — завороженно, сомнамбулой, хоть и пахло от невесты Кассиуса и его недосягаемой Прекрасной Дамы уже не молоком и ванилью, не медом и сладостью летних цветов, но кислятиной безумия и кровавым железом.

Потому что… это Элоиза.

Целест бы понял, и Рони шел к ней.

Снова огненный сгусток. Тао тоже в крови, а через лоб — ссадина, глубокая, кажется, глаз выбило — жмурится он всегда, но теперь будто рыдает красным. Ногти раскались добела, обуглилась собственная кожа. Тао, как никогда, похож на восковую свечу. Огарок свечи.

На этот раз удар настиг цель. Размазалось огнем по груди, прикипел кринолин к коже. Элоиза даже не вскрикнула, когда вплавилась в ее тело одежда — заголился левый сосок и лопнул, точно переспелая вишня; она рубанула наотмашь. Тоже — в цель.

Тао остался без пальцев. Сразу — всех, десятерых. Новый залп огня рванулся уже из культей.

— Я не могу! — кричал он. — Слишком сильная! Авис, тащи Касси… прочь… Ты, Рони! Ты сможешь!

«Не прикидывайся дурачком, — это был Авис, мрачный и длинноносый, его вид почти успокаивал. — Ты ее любил. Да похрен, что она физик. Действуй…»

Образ — нейтрасети и заточения. Много лет назад, память — для двоих, даже Вербена не знает. Напарники — ближе, чем любовники. Неужели Целест рассказывал? Или Авис сам достал… украл воспоминание?

«Нет. Винсент передал. Потом объясню, действуй».

Никогда прежде мистики не призывали «физиков». Но от Рони и не требовался призыв.

Он закрыл глаза и потянулся к Элоизе. Это оказалось неожиданно легко, очутиться вне грохота, воплей и стонов, вне разорванных в клочья тел, отрубленных ног и рук, вне вспышек огня, клубов дыма и шипения кислоты. Вне скопища «глюков» — тоже. А самое главное, вновь увидеть Элоизу прежней — ни шипов, похожих на гигантские уродливые язвы-наросты, ни остекленелого безумия.

Элоиза — Прекрасная Дама, у нее рыжие волосы — аккуратно уложенные в прическу. Она похожа на Целеста, как сестра-близнец, хотя у них два года разницы. Она похожа на осень. И возле зеркальной осенней реки сидит на берегу, кутаясь в легкую шаль и поджав ноги. Рони стоит позади. Она не видит его, а может быть, просто неинтересен — оба варианта верны.

Лениво и медленно течет река, огибая пальцы Элоизы. Она перебирает зеркальную гладь, словно гладит кого-то по голове.

Рони садится рядом на чуть пожухлую (пахнет ржавчиной и умирающим летом) траву с вкраплением желтых листьев. Прикасается к мокрому запястью Элоизы.

«Уходи, — говорит она. — Я хочу быть с сестрой. Вы это называете — призыв? Она призвала меня. И других тоже».

Можно ответить, что Вербена — не сестра. Амбивалент. Враг. И — Рони сам виноват, кто, как не он, когда-то внушил Адриану Альене — мол, «дальняя родственница»? Но Элоиза приняла Вербену добровольно.

«Ты уже послужила ей. И заслужила… покой», — отвечает он.

Элоиза медленно расплетает волосы — они выросли, они тянутся к воде и пьют ее жадно, будто корни растений. Тянутся и к почве, тоже зарываясь и вытягивая соки из темно-бордовой плодородной земли.

И земля осыпается сухим песком, а полноводная река мелеет, и в ней копошатся жирные розово-белые черви.

«Не могу больше». — Жалоба звучит по-детски. — «Эти лезвия… и огонь. От меня ничего не осталось».

«Я знаю — Рони держит за руку. Больше всего тянет прикоснуться губами к гладкой светлой коже, но боится оскорбить Прекрасную Даму. — Пожалуйста. Позволь мне…»

«Сожрать мои мозги — то, что недоедено? — фыркает Элоиза. Потом прикусывает язык. — Прости».

С каждой секундой она бледнее, в зелень — почти в тон собственным глазам, и Рони понимает — времени мало. Он сжимает ладонь, повторяя:

«Позволь».

«Умереть», — печально говорит Элоиза. Умирать ей не хочется.

«Уснуть, — уточняет Рони. — Я… делал подобное с твоим братом. Это вечное счастье. Это счастье, которое было у нас всех, и мы потеряли его, когда появились на свет».

Волосы Элоизы пульсируют темнеющими венами, теперь они и есть вены — опутывающие голову, воду и землю, а кровь в них черная, будто змеиный яд в ней. Она плачет темно-серыми, словно грифель — или мантии Магнитов, слезами.

Потом она целует его — рывком, оборвав попутно каждую нить из волос-вен.

Это — «да».

Когда Рони возвращается в Цитадель, полную боли и безумия, Элоиза лежит на полу в позе зародыша. Ее глаза пусты, а тело искалечено, но она дышит.

Дышит и улыбается.

— Так будет всегда. Я сделал, что мог. Уходите, — кивнул Тао и Авису, на бессознательного Кассиуса — тоже.

— Ты к Целесту? И Вер… Амбиваленту?

— Да. У меня нет выбора, — «снова нет выбора, я сделал, что мог — но Целест еще нуждается во мне». Рони обернулся, прежде чем спуститься к «лобному месту».

— Элоиза может прожить так еще долго. Она… счастлива. Позаботьтесь о ней.

Авис хлопнул Кассиуса по щекам, наверняка добавил пси-атаку, по крайней мере, тот очухался. Авис оттолкнул его и поднял Элоизу.

Ответил он за троих: себя, беспалого Тао и бессмысленно зажимающего рот Кассиуса:

— Обещаем.