Жить дальше оказалось просто.

После заката Целест встретился с Тао, Ависом и Касси — последний долго не решался войти, и Тао загнал его в каморку-убежище, кажется, пинком. Целест кивнул — привет. Я вернулся в мир живых, хотя теперь он больше смахивает на мир мертвых.

В вывернутых ноздрях, трахее и глотке вился червоточиной смрад трупной ямы. Целест пил теплую и гадкую на вкус воду из чашки с отбитой ручкой, но ничто не могло перебить или вытеснить этот запах.

Старые знакомые изменились так же, как изменились Декстра и Рони. Тао разгуливал в одних драных джинсах, торс его был перетянут грязными бинтами, правая рука бессильно повисла на перевязи. На впалом животе засохло несколько дорожек темно-багрового цвета. На немой вопрос пожал плечами:

— Так, пару ребер раздробили и руку поджарили. Ерунда. Все равно пальцев не осталось же…

Авис удивлял больше. Он обрезал волосы, бритый череп топорщился мягким пушком, словно иголками новорожденного ежонка. На исхудалом лице нос казался длиннее клюва стервятника. Целест вспомнил прозвище — «Ворона», и решил, что ныне Авис сгодится и на грифа, его легко представить таскающим падаль из многометрового котлована.

Ависа передернуло. Целест понял, что мистик перехватил ассоциацию и мысленно извинился.

— Все в порядке, — сказал тот вслух, демонстрируя голые десны без зубов. — Схлопотал по морде от парочки «психов», — пояснил тут же, — но потом отключил, а как же…

Кассиус мялся в углу.

Целест думал, что ударит его, схватит за шкирку и приложит этого ангелочка-пупсика златокудрой головой о стенку, и Кассиус впрямь изменился меньше других — просто был жалок и слаб. «Он пытается помочь», — припомнилось Целесту. Когда Тао выпихнул Кассиуса на середину комнаты, его колени подогнулись. «Не хватало, чтобы на колени плюхнулся», — передернуло Целеста, и он уткнулся в кружку воды. В жестяном чайнике с дырой в боку плескалось еще немного.

— Пить хотите? — спросил Целест.

Визитеры переглянулись. Кассиус пискнул что-то, а желтые щеки Тао залила розовая краска. Авис мотал носом и что-то прошептал напарнику.

— Э…

— Невнятно говорю? — Целест догадывался: его речь неразборчива. Стесняться нечего, впрочем, трудновато быть оратором с дырой вместо щеки.

— Все в порядке, — поспешил заверить Авис. Он улыбнулся. «Пещерные грифы умеют улыбаться». — Мы рады, что ты поправился.

«…И что согласился ликвидировать Амбивалента», — не договорил он, но иногда не нужно быть телепатом, чтобы считывать чужие мысли. Целест разлил остатки воды по пластиковым стаканам, жестяным кружкам и всему, что нашел. Когда-то они пили пунш или прохладную фруктовую сангрию. Миллиард лет назад.

— Как дела в Виндикаре?

«И, Касси, расслабься уже. Я тебя не съем и лезвие в глотку не засажу».

Если закрыть глаза, все по-прежнему. Касси — лишний, правда, чего явился без Элоизы? Но мелочь, а так — они в Цитадели, обсуждают события закатывающегося вместе с солнцем дня. Мантии скомканы и валяются по углам. Им хорошо.

Оголенный глаз (не забыть влить Аидино зелье, а то пересохнет и ослепнет) закатывается за надбровную дугу. На подбородке, шее и ниже по плечам липнет слюна и выпитая вода — пить ему тяжело, жевать и вовсе мука, но сейчас он хочет забыть о мелких неудобствах. Тао еще хуже, он левитирует свою жестянку, потому что вместо пальцев багровые пеньки. Наверняка неприятности вскоре закончатся — кто обещал, будто Амбивалент пощадит второй раз?

Нет, не так. Целест запретит Вербене щадить его.

— В Виндикаре… по-прежнему, — после паузы. Тао подсел к Целесту. — Тебе ж говорили про…

— Да. И яму видел. Рони просил сжечь мертвых.

Сам Рони в городе. Прости, моя смена, и я должен

идти к Аиде, — сказал он перед уходом. — Справишься? Если что, Авис будет «переводить»…

«Не надо, — ответил Целест. — Я не немой».

— Ага, точно. Сожжем.

В комнатушке тускло и сумрачно, наверное, здесь жил какой-нибудь сторож или вповалку отдыхали после представлений уроды — те мутанты, кому посчастливилось меньше, чем Магнитам, и чьи деформации заметны. «Как Печать». Блеклый свечной огарок бликовал в темных глазах Тао, делая их сердоликовыми. Авис сел рядом, а Касси озирался, словно ища чьей-то поддержки, и тогда Авис потянул его за рукав давно не стиранной (совсем не аристократической) рубашки. Целест поджал ноги, чтобы на кровати поместились все.

— Виндикар пустой совсем. Людей мало осталось. Хоть бы ей не из кого стало делать одержимых, — протянул Авис. Кассиус подавился своей водой, которую пил из пластикового стакана, закашлялся. — Трупы жечь, да. Вы бы шли, а, воины? Скоро новую порцию приволокут. — Он усмехнулся. — А пытки-то — ну, помнишь, которые Главы придумали, и мы еще злились, мол, сделали из нас палачей — не такая чушь. Одержимые и вправду ее оружие, часть ее. Знаешь, что они говорят перед смертью?

Целест не знал.

Но представил — оскаленные пасти, кривые зеркала вместо глаз; физики — жгут и сметают все на своем пути, словно стадо носорогов, хотя Целест о носорогах только в Архивных книжках читал; а психи цепляют других — цепная реакция, тоже явление из книжек. Цепляют даже воинов. Виндикар полнится кровью и смертью, словно чаша — вином. Кто-то пытается бежать, но удается немногим.

Это хуже эпидемии, потому что эпидемию можно остановить. Амбивалент… что твердил дешифратор? Невозможно?

Целест изучал собственные руки. Тонкие когти, почему-то гнутся по фалангам. Сумеет ли призвать лезвия? Сумеет ли ударить лезвиями Вербену?

— Говорят перед смертью? — переспросил он.

— Да. Твое имя, Целест, каждый проговаривает твое имя, даже если перед этим ему наши воины снесли полбашки, а вторую половину мистики превратили в кашу. Амбивалент зовет тебя.

Кассиус снова закашлялся, а потом проговорил как-то тихо:

— Вербена. Она зовет тебя.

Целест ответил ему долгим взглядом. Как тебе твое царство, повелитель? Как тебе твоя сила, которую ты больше не должен прятать по клубам аристократов — тех, кто спрятались от Цитадели, но утоляют жажду каждого Магнита на заранее подготовленных (все имеет свою цену, даже клятвы и таинства Гомеопатов) одержимых?

— Вербена зовет меня, — Целест проговорил вслух. — Как, мать вашу, символично.

Будто в древней легенде — предопределен каждый шаг, и герою надлежит убить дракона. Имя героя выгравировано на потайной чешуйке дракона, чешуйке-слабинке — ударь, и пробьешь железную броню.

Целест ненавидел легенды и символы.

— Вербена зовет меня, — повторил он одними губами. Его гости переглянулись, пробормотали что-то вроде — нам пора; Тао и Кассиус выскочили за дверь первыми, Авис задержался.

— Стой, — сказал ему Целест. — Один вопрос. Не про Вербену.

— Валяй. — Он привычно потянулся поправить волосы и наткнулся на бритую макушку.

— Что с Аидой? Рони беспокоится за нее, — он дернул плечом, — то есть как-то по особенному…

— Ничего особенного. — Авис усмехнулся. — Тебе лучше спросить у Тао, он же всезнайка. Аида беременна.

И ушел, оставив Целеста с открытым ртом, на несколько минут забывшего даже про Вербену и собственную миссию.

Мысли разбежались по углам, как спугнутые постельные клопы. Клопов, кстати, тоже хватало, и Целест убивал время, вытряхивая собственную постель, затем пытаясь разогреть — пирокинез сработал с третьего раза, как подмоченная спичка, протертую кашу с мясом. В переносице до сих пор свербило от трупного смрада, но он заставил себя жевать, негоже, чтобы Вербена увидела скелет вместо человека. Как будто несколько ложек пшенки и консервов исправят положение.

Ужинал долго, медленно, морщась от боли и подбирая какой-то тряпкой слюну с оголенных десен. К уродству, пожалуй, привыкнуть нетрудно, а всякая мелочь — бесит. Но жизнь продолжается — вон Аида умудрилась забеременеть, Рони станет папочкой (Целест представил напарника с младенцем на руках и едва не подавился пшенным комком), трогательно и мило. Жизнь продолжается, а на месте котлована мертвецов рано или поздно взойдет осока, зажелтеют пятна-одуванчики и, может быть, даже пустит корни верба.

Или оборвутся последние паутинки (Целест покосился в угол, где по-прежнему безмятежно перебирал зазубренными лапками паук), и провалится все во тьму, в тартарары — надо будет сказать Рони это слово, он любит незнакомые «умные слова».

Будет — не будет.

Ничего не будет.

Целест представил их с Вербеной смерть. Он выполнит задание — в лучшем случае, а потом умрет от ран, или Амбивалент (Вербена, черт возьми, все равно — Вербена) заберет с собой, так же легко и призрачно, как завлекала танцами, так же неумолимо, как теперь повелевает явиться отрубленными головами собственных жертв.

«Мы будем мертвые, а жизнь — продолжаться», — смешно, почти анекдот. Тоже надо рассказать Рони. Кто станет рассказывать, когда Целест умрет?

Он отшвырнул полупустую тарелку, и та жестяно проехалась по колченогой прикроватной тумбочке.

— Аида беременна. У Рони будет сын или дочь. Надо его поздравить же. — Целест поймал себя на том, что разговаривает вслух с собой, несмотря на саднящую и назойливую, точно пресловутые клопы, боль. — Жизнь. Будет.

«…И жизнь зависит от меня».

Среди легенд и пересказов древних книг, которыми Целест развлекал напарника, было немало о заветных желаниях. Кто только не занимался исполнением, целые отряды и подразделения, куда больше четырех (ныне несуществующих) специализаций Ордена Гомеопатов. Золотые рыбки, джинны, волшебные шляпы и феи-крестные (правда, Целест очень смутно представлял, что такое «крестные»). И все совали целых три желания.

Ему бы хватило одного.

«Можно я умру вместо Вербены».

Но ни одна крестная или шляпа не являлись, а только густела и прокисала тьма за окном. И даже когда метнулась сиянием падающая звезда, Целест демонстративно отвернулся от мутного окна.

Он лег на кровати, не разуваясь. Столько важных и серьезных слов — Мир Восстановленный, орден Гомеопатов, Магниты и Амбивалент. Если чихнуть, слова развеются, как прах и пепел — костный пепел, что останется от сожженных в яме.

«Я просто сделаю это. Попытаюсь. Я сумел убить в одиннадцать, сумел стать палачом и выжить после Печати… я уже решил ведь, верно?»

Где-то в дырке вместо носа кипели и пузырились слезы. Целест закусил здоровую половину нижней губы.

«Хватит».

— А сейчас собираюсь поспать. Хоть пару часов. День был длинным.

Он подспудно надеялся увидеть Вербену: если она всемогущий Амбивалент, почему бы ей не явиться во сне, как являлись пророкам ангелы, а воинам — настоящим, с мечом и револьвером, а не с иголками собственных костей — демоны с копытами и кожистыми крыльями нетопыря. Это куда практичнее отрубленных голов, в конце концов.

Но спал он неровно, близко к поверхности пробуждения, и слышал голоса — Кассиус что-то тянул своим овечьим голоском, и Целесту опять хотелось врезать смазливому камбаленышу, однако без ненависти. Кассиус убил Адриана Альену, подставил Целеста, вместе с Ависом, Тао и Главами, но какое это имело значение теперь? У Целеста определенно не хватало сил на ненависть.

Поэтому от оправданий отмахивался, когда тот запутался в легенде о Печати и Амбиваленте — «это должно было ослабить ее», просто послал подальше. Потом была Декстра, непривычная без огня и с новыми шрамами. Она рявкала на всю компанию, включая Рони, убеждала Аиду не лезть в пекло. У нас не так много людей осталось. Людей, ухмыльнулся Целест. Забавно звучит.

Потом он понял, что голоса реальны. Сон прорвался сквозь тоненькую пленку, и Целест сел на кровати, чувствуя себя намного бодрее, чем полагалось бы «Полули-кому» — и готовящемуся убивать самого дорогого…

«…существо», — человеком назвать Вербену Целест не осмелился. Вербена не более человек, чем он сам. Объединение — ложь. Кроме могилы, конечно.

Он аккуратно умылся — присохшая корка слюны на правом плече, к этому нелегко привыкнуть, как и соблюдать осторожность и вливать в обнаженный глаз травяной отвар «жидкие слезы», Целест утешил себя тем, что привыкать ему не нужно. От него немного осталось, но и ненадолго ведь.

Он не любил тянуть. Сегодня — почему бы и нет? Потом он… передумает. Просто лопнет решимость, сдуется, как дырявый воздушный шарик.

Выглянул на улицу и обнаружил сумерки. Предутренние или вечерние? Сколько проспал — несколько часов или около суток? Судя по тому, как захлебывалось на западе солнце, — второе.

— Добрый вечер. — Декстра курила, сидя на пороге. Остальные — Тао, Авис, Кассиус и Рони — расположились прямо в пыли, чуть поодаль. Аида морщилась, когда слабый ветер доносил до нее табачный дым, а у Целеста уж зубы свело. — Хочешь? — Декстра протянула ему сигареты, и Целест выхватил дрожащими пальцами сразу две.

— Спасибо.

Он закурил. Он думал, что избавился от дурной привычки, но ошибся. А никотин отгонял вечную тянущую боль, хотя удерживать край сигареты половинкой губы было нелегко.

— Я готов, — сказал Целест. — В смысле… я пойду. Один.

Целест сосредоточенно наблюдал, как тлеет сигарета

от каждого его вдоха. Отрава разливалась по крови, сердце колотилось где-то в ранах, в выпученном правом глазу, у кромки лба, переходящей в рыжие, подернутые ранней сединой волосы.

— Нет, — покачала головой Декстра. Она выпрямилась, но глядела куда-то в сторону Виндикара — «развалин Виндикара», уточнил Целест мысленно: ни Цитадель, ни дом-без-теней не возвышались более над городом. Смерть — это котлован. Пропасть. — Мы все пойдем с тобой. Амбивалент окружил себя охраной — одержимыми, которые достаточно разумны, чтобы не убивать друг друга, а действовать осмысленно. Проще говоря, рабами. Каждый из таких рабов десять раз сильнее любого обычного «больного», но…

— Если она завет меня, зачем вы? — Целест обнаружил, что говорить нетрудно. Рони открывает рот — «переводить», но Целест справляется самостоятельно.

— Нас тоже. — Декстра уставилась на собственные грязные ботинки.

— Вы можете погибнуть, — сообщил Целест, и почувствовал себя идиотом. Какая, мать ее, новость.

— Неправильно. Мы скорее всего погибнем, — пересеченная шрамом бровь вздернулась, но лицо бывшей Главы воинов (бывших не бывает?) осталось невозмутимым. Зато Кассиус, зажавшийся в углу, за Тао и Ависом, протяжно всхлипнул. Маленький аристократ до сих пор не привык к бесконечной агонии. В клубах-то веселее было… и безопаснее.

— У нас нет выбора.

«Мне надоела до чертиков эта гребаная фраза про выбор». — И Целест проглотил кисловатую от табака слюну.

Авис сдавил запястье Кассиуса. Целест уставился на врага, который во сне молил о прощении, а теперь молчал и дрожал — пухлым телом, покатыми плечами, набрякшими влагой глазами. Убивать легче, чем умирать. Наверное — Целест тоже пробовал только первое.

Рони обнимал Аиду. Это было скорее дружеское объятие, чем любовное, и еще он будто пытался закрыть ее собой — знакомый жест; почти как в «Вельвете». Только Элоиза не оценила — жаль.

У Рони короткопалые руки, под ногтями запеклась кровь. Аида гладит его искалеченной — вместо мизинца рваная культя — ладонью по щеке, словно пытаясь сомкнуть края свежей ссадины на подбородке.

Рони готов умереть, знает Целест. Он хотел бы пойти один, но один не пробьется в любом случае. Хотя единожды Вербена пощадила их, может быть, позволит и второй…

«Простите. И я вас прощаю», — вспомнил он слова матери, собственные слова. Одни — на всех.

И поежился. На него смотрели как на жертвенного… кого? «Агнца», подсказала память о чем-то давно прочитанном, а еще вспомнился тот самый старый бог, который принес себя в жертву. Бессмысленную, конечно, — все жертвы во имя людей бессмысленны.

Целеста, по крайней мере, не прибивали гвоздями. Но он и богом не был, всего-навсего рядовой Магнит. Без половины лица. Целест Полудикий.

И кое-что он мог решить. Не для себя, не для Вербены и даже не для Рони… но мог.

Он раздавил окурок. Из-под подошвы курился сизый дым.

— Простите, госпо… Декстра, — сказал Целест. — Но решать буду я.

Глава будто ожидала этого. Расслабленная поза сменилась на более строгую — Целест мог поклясться, что она вытянулась перед ним по стойке «смирно».

«Передает командование? В общем… есть смысл, конечно».

— Аида, ты не пойдешь с нами. — На лице девушки мелькнуло изумление, потом бешенство, но Целест поднял руку: тише. — Не пойдешь, я сказал. И ты. — Он перевел взгляд на Кассиуса, ухмыльнулся. — От тебя маловато толку, даже сфера у тебя получилась жиденькая. Через час вы вдвоем покинете Виндикар и… постараетесь выжить. Не спорь, Аида, ты знаешь, почему должна выжить.

Она быстро коснулась плоского пока живота. Кивнула.

Целест удовлетворенно улыбнулся единственным уголком рта.

«Это лучшее, что я могу сделать для Рони. Он заслужил. Честное слово, он заслужил».

— Через два мы — остальные — пойдем к резиденции Альена. Не обсуждать. Это — приказ.