2
Появление на площади у руин театра примадонны со свитой толпа встретила громко и радостно…
Бенедикт глянул на толпу… щеки его зарделись, в висках застучало…
«Что я здесь делаю?.. ну, не безумен ли я!..
Они ждут слов… удивительно, но факт… они, имеющие в себе сладость добродетелей, пришли не к богу, а к раздражающему бога… не к благоухающему, а к зловонному…
Что я могу им сказать?.. возомнил себя богом для людей, которые не рассуждают и не выбирают, а просто существуют по мере сил и возможностей…
Нет, я не уйду, буду говорить, пока не пойму, что говорю…
Не избежал я всех козней врага, допустил до себя плотские удовольствия… что еще?.. был беспечен, не всегда трезв, предавался сну без меры… во сне подвергался искушениям… со стыдом и смущением думаю об этом…
Бог отворил мне рай, показал дорогу на небо, но я злополучный и жалкий выбрал ад… проводил там дни в кромешной тьме, в которой удобно уловляться всяким грехам…
И я не знал, где был?.. знал!.. я испытывал себя и надеялся на бога… дружил с порочными людьми, такими же злополучными и жалкими, в ком нет терпения…
Я расточал ночи и дни в поисках наслаждений… у меня было много женщин, но я не был с ними мужчиной… я был мужчиной лишь по своему упрямству… и лишь вводил в гнев бога, но какой отец всерьез гневается на своего сына?..
Я скажу им — бойтесь таких, как я, и будьте настороже…
Я подвергался многим потерям, проводил жизнь в сомнениях… и если что-нибудь мне не причастно, то это не от слабости или моей ограниченности, а от неспособности тех, кто не стремится принять мой свет и озарение, через которые видима моя сила и божественность, отгоняющая всякий обман…
У меня было все, мне завидовали и ждали, когда на меня обрушится беда…
И беда обрушилась…
Рая спасла меня от петли…
У нее были задумчивые глаза…
Миром правят не поэты и философы или политики, а женщины…
Помню, когда Рая отдалилась от людей, я искал ее… и все еще ищу, но отыщу ли?.. она как наваждение… по ступеням скал я поднимался к небу и падал ниц, устрашенный величием и красотой мира… я спускался вниз… шел и пел… нет, я пел не гимны, я пел плачи…
И народ взирал на меня с восхищением и слезами…
Я пел по вдохновению… не избегал я и фигур речи и тому подобного притворства, свойственного поэтам…
Где я только не был, пока не очнулся в пещере на одном из западных островов, их еще называют блуждающими… и в этом месте моя история прервалась, то ли бог меня взял, то ли Марк умер… он словно слуга божественного провидения… он пишет мою историю, а я живу по написанному, отделенный от него пространством и временем…
Марка считали второстепенным писателем и даже незначительным… объяснить это можно только завистью и недоразумением…
Нельзя было не отметить благозвучие и изящность его стиля…
Я ничего полезного не открыл, хотя был одарен природой и имел язык и проницательность ума…
Я видел видения… чаще всего мне являлась Рая…
Мать Раи была изнасилована, забеременела, а через семь месяцев родила недоношенную девочку, появлению которой была не рада…
Она отдала ее в хор монахинь из-за ее голоса…
Голос у нее был как у сирены… так говорили сочинители мифов…
Рая приняла эту историю о своем происхождении, хотя своим отцом считала меня, правда, молва уверяла, что я ее сын, а не отец и унаследовал ее пороки и славу…
Запутанная история…
Да уж…
Это еще не все… молва уверяла, что я умер и воскрес, снова сделался человеком, принял плоть и возомнил себя богом… я видел Аду в видениях… видел я ее и наяву, страдал вместе с ней… на ней была одежда монахини… она не искала искушений и временную сладость греха…
Надо сказать, что смерти я подвергся не призрачно…
Я говорил об этом в своих плачах, но, как и почему это случилось, я умолчал…
Умолчал я и о том, как вел борьбу против ада, его ангелов и противных сил, если они на самом деле существуют, а они существуют…
О чем это я?.. даже если во всем этом можно что-то понять, в чем я не уверен, поможет ли это мне?..
Все мои мысли нечисты и случайны… они были описаны Марком, когда он жил в замке примадонны, от которого остались руины… и сад заглох…
Я жил в угловой комнате флигеля, сдавленной массивными стенами, скудно освещенной… узкие окна выходили в сад и на террасу, с которой можно было спуститься к морю или подняться на гору, где я не раз становился жертвой наваждения, вызванного кознями нечистой силы… из скал высовывались чьи-то руки, головы и преследовали меня жутким смехом по коридорам и лестницам, которые шли то вверх, то вниз и обрывались вдруг в бездну или упирались в стену… я тщетно пытался выбраться из этого кошмара, деформирующего пространство, в котором я был самим собой и кем-то еще, произносящим какие-то слова, фразы…
Ничего реальное… я говорил все это, и ничего не понимал из того, что говорил и видел…
Кто такой Марк?.. мы познакомились с ним у портного… мне было 13 лет, ему чуть больше…
Портной был писателем, гением, человеком замечательным уже потому, что его заметили…
Говорили, он призванный… он что-то устанавливал, обещал, называл даже место и время то ли гибели мира, то ли его спасения…
Все мы призванные… со своими бредами и желаниями…
Каждый вносит свое, редко оставляя следы заимствований… многие повторяются, не говорят ничего нового сравнительно с другими, а если и говорят, то совсем неубедительны…
Марк говорил, что мне поставили статую на площади одного из западных городов, что представляется мне маловероятным, хотя он приводил описание этого города со многими подробностями…
В своей книге он писал о моей смерти и воскрешении, о путешествии по аду… я там проповедовал, потом рассеял тьму и освободил мучеников от воображаемых страданий, которые они должны были переносить с терпением…
Он описал или списал этот рассказ с оттенком восторженности и торжественности…
Марк мой историк… он говорит, что писал мою историю и плакал…
Помню, его откровения взволновали толпу… поднялось движение… дошло до драки и убийств…
Вмешалась власть с чисто полицейским интересом…
Дело кончилось тем, что меня отправили в ссылку, где я и скончался во второй раз… повторилась та же самая история, о которой запуганная молва умолчала, как и о движении, поднятом мной…
Я помню свою первую смерть… это нечто такое, чего забыть нельзя… я ощущал ее как тягость… и описал ее в одном из своих плачей…
Увы… народ безмолвствовал, а дети забрасывали меня камнями и грязью… я обращал их в бегство и они разлетались, подобно птицам…
Меня пугал мой гнев и мои мысли…
В замогильных записках мой дядя предсказывал гибель городу… он опустошил город без всякой пощады нашествием грязи, проклял его жителей, и наслал на них собак…
Увы ему… увы и мне… увы, увы…
Одиночество довело меня до петли… я повис в петле… и очнулся в гробу от дыма кадила и увидел лицо дьякона, искаженное гримасой страха…
Бог позвал меня, и я встал и пошел за ним…
Я шел и смотрел по сторонам…
Вокруг вода и небо…
Я почувствовал себя невесомым и вознесся… я обрел себе место на небе, как некий бог… какой, неизвестно…
Внизу стояли тучи, гремели громы, пугали, смущали душу…
Помню, я поднял голову, глянул в темноту свода… во мне уже не было страха, я был доволен всем вполне, без принуждения…
Воцарилась ночь и я заснул… сон обнял меня, и в меня ворвалось, ни мало не медля, все нечестивое, грубое, злое…
В ужасе я очнулся…
«Неужели все это во мне?..» — подумал я… ужас потряс меня, волосы вздыбил… мне показалось, что поколебалось небо и звезды сошли со своих орбит…
Я увидел, как ко мне потянулись сотни рук… я был окружен гулом, ропотом толпы…
Голосом и рукой я подавил волнением толпы…
Воцарилось безмолвие…
Я выступил вперед перед другими и заговорил… я говорил о том, что другим было неизвестно… я сосредоточил на себе внимание и мог возбудить противодействие толпы…
О чем я говорил?.. я, сумасшедший, в бессилии понять самого себя… я говорил о боге, посылающем благо и зло, чаще зло…
Фразы, высказываемые мной, производили странное впечатление…
Я объявил этот день несчастным и толпа, хоть и не понимала меня, но покорилась…
Так кто же я?.. бог или преступник и враг государства?.. если я преступник, отчего же меня не разыскивают?.. власти не верят в мою опасность… не доверяют они и молве… толпу я скорее сдерживаю, чем возбуждаю… однако, достаточно было одного доноса и меня отправили в изгнание с утратой прав на имущество… меня заподозрили в заговоре, и я бежал, оставив после себя могилу на старом еврейском кладбище и крест, которому люди все еще поклоняются…
Нужно признать, что я не был осторожен… время было смутное, возникали толки о конце мира, о десяти казнях египетских и о рогах апокалипсического зверя… некоторые говорили об этом даже со злорадством, и рисовали ужасы, которые постигнут город и горожан…
Политики я сторонился, и не собирался принимать участие ни в каких революциях…
Некоторые вменяли это мне в вину…
Я был просто жертвой интриг и недоразумений… я подвергся бы преследованиям, даже если бы и не был заговорщиком, и держался подальше от примадонны и ее свиты… это она производила волнения и беспорядки… говорят, у нее было прямое столкновение с мэром, когда она еще не была великой, но дело это неясное и дало повод заподозрить какого-то агитатора…
Дядя не допустил суда над примадонной, он отдал ей свой замок, где она писала мемуары, а меня судили и отправили в ссылку на птичий остров…
На мне не было вины, хотя в моих отношениях с примадонной было много неясного и за границей дозволенного…
Меня не было в городе, когда случился пожар… театр сгорел дотла… уцелела лишь сцена и гримерная комната, в которой нашли мой труп…
Ходили слухи, что мать мэра была замешана в поджоге, но следствие указало на других, выставив виновницей Кассандру, которую и уличили не столько в поджоге, сколько в ненависти ко мне и мэру…
Мэр подверг Кассандру и ее последователей изысканной казни…
Ходили слухи, что это Кассандра через подставных лиц подожгла театр, чтобы на его месте построить здание по своему вкусу…
В виновность Кассандры не все поверили, но она вынуждена была скрываться… ее видели в руинах женского монастыря с неким писателем, у которого нашли ее письма к мэру, по всей видимости, подложные… там были любопытные факты, которые сами по себе могли стать уликами, но следователь, который вел это дело, исчез, говорят, что он утонул в пруду, ставшем болотом вместе с бумагами… факт его мученической кончины был засвидетельствован свидетелями… в газетах писали, что он покончил с собой, но в этом можно сомневаться, правда, во внешности и в чертах характера следователя было много такого, что заставляло подозревать, не был ли он предрасположен к помешательству?..
Слепая судьба свела следователя с примадонной… он влюбился… он был деликатно нежен в отношениях с женщинами… он обожал примадонну и поджог театра воспринял как знак, и весьма прискорбный… затем последовало нашествие грязи, потом война с собаками… с точностью исполнилось пророчество моего дяди, которое Кассандра приписала себе…
Кассандра оставила о себе дурную память…
В ходе следствия следователь вынужден был обратиться ко мне за разъяснением тех вопросов, которые возбуждали в нем недоумение… он знал и о предсказаниях Кассандры, и указал на них как на факты, но увидев Кассандру на сцене в роли Жанны, а потом в гримерной комнате, он уже не знал, о чем ее допрашивать и какое предъявить ей обвинение…
Следователь находился в немалом затруднении…
Дело не пошло дальше, наткнувшись на новые осложнения, в том числе на доносы, в которых в поджоге обвиняли и меня…
В чем только меня не обвиняли…
Следователь не нашел, что в доносах было справедливого, и отложил дальнейшее разбирательство…
Между тем слухи о вине Кассандры распространялись по городу, как зараза, и бездействие следователя становилось подозрительным, он же ссылался на то, что дело нельзя вести по безымянному доносу и воплям толпы: не нужно доказывать вину Кассандры, достаточно ее признать…
Следователь не мог смотреть на Кассандру как на подозреваемую… он не верил молве и слухам…
У кассандры были враги, но не было обвинителей… никто не осмеливался обвинять ее…
Говорят, было письмо следователя к мэру но судьба этого письма неизвестна, хотя поводов сомневаться в действительности этого письма нет никаких…
В письме следователь сознавался в своем бессилии… он не мог задержать настоящих преступников, хотя знал их имена…
В невиновности примадонны мэр был настолько убежден, что запретил даже разыскивать ее, но после вмешательства жены приказал арестовать и допросить ее, если только она объявится…
Как бы там ни было, положение Кассандры нисколько не изменилось к худшему, напротив…
В этом темном и незавершенном деле пострадали и другие, но не так ужасно, как следователь…
Он был лучшим, каких только знал город…
Распоряжением мэра Кассандре было запрещено появляться на сцене…
Она исчезла… исчез и мэр…
По факту исчезновения мэра было открыто дело и исписано много бумаги, пока не нашли его вещи в камнях на берегу пруда, ставшего болотом, но это вряд ли достоверно…
Слухи о причастности к пожару меня и Марка ни на чем не основаны… в нашем отношении к власти не было ничего вызывающего или раздражающего… и я скорее сдерживал толпу, чем поощрял ее плачами и вопли, тем не менее, на меня завели дело и подвергли домашнему аресту… мне запрещено было показываться на людях…
Новое распоряжение мэра не отменяло запрет, а лишь дополняло и видоизменяло его…
С исчезновением мэра в положении примадонны наступила перемена к лучшему… она была возвращена из места ссылки… вернулся и Марк… его не допрашивали, спросили только о замогильных записках моего дяди, относительно которых были даны неясные указания…
Мои письма и записки примадонне сгорели вместе со мной, как уверяла молва… о них говорили все, хотя много света на эту историю они не пролили…
Новому мэру крайне неприятно было ввязываться в подобные процессы, и он даже проявил покровительство, как бы оно не было ограничено, которое примадонне пришлось терпеть ввиду ее особенного положения… правда, она это покровительство воспринимала как унижение…
Мэр был человек деятельный, справедливый с твердыми нравственными устоями…
Я был замешан в этой не чужой для меня истории, но арест по доносу был для меня также внезапен, как и ссылка…
Потом было нашествие грязи и война с собаками…
Один из писателей, заявивший себя и пользующийся общественным вниманием сказал об этом времени, что наступило пришествие антихриста… он был в числе лиц, пострадавших в этих событиях, как автор мемуаров примадонны, в которых она объявила себя девственницей, хотя у нее было шесть или семь мужей…
Говорят, этот факт до того взбесил мать мэра, что она готова была выцарапать писателю глаза…
Марк появился в свите примадонны после ареста писателя и его смерти в желтом доме… в разговорах с Марком примадонна забывала всю тяжесть своего положения и мрачный замок превращался для нее в храм… смягченная и растроганная она уже не думала мстить матери мэра…
Говорят, она умоляла Марка остаться и жить с ней…
У Марка были задатки художника со всеми недостатками, свойственными и артистам… он был гением… его идеи превращались в реальные существа, еще не материальные, но уже индивидуальные субстанции, в неких ангелов, в виде человеческой фигуры с крыльями… а сам он имел вид бога в райском саду, вход в который отверст не всем, только избранным… эти существа употребляли непонятные в некоторых подробностях заклинательные формулы с еврейскими именами Саваоф, Адонаи, а так же причитаниями и плачами, производящими сильное впечатление на присутствующих…
В своих писаниях Марк задавался вопросами: как из бесконечного произошло конечное, материальный мир от духовного, творение из ничего, однако признать его философом многим казалось странным…
Марк писал философские трактаты, а я писал плачи…
Мои плачи производили впечатление, волновали… они были непонятны, уводили куда-то в темноту… и совершались они с церемониями, часто не менее странными…
Это была философия пессимизма для униженных и оскорбленных…
Конечно, можно было довольствоваться и этим, но у слушателей возникал смутный вопрос: стоит ли жить?..
И все это на фоне зловещих предзнаменований…
Время было смутное…
Кассандра обещала нашествие грязи и войну с собаками…
Откуда это зло, эта враждебность?..
Мои плачи звали к искуплению и примирению в ожидании конца света, второго пришествия Христа и открытия царства божьего для всех…
Этот мир либо ошибка, либо непостижимая случайность…
Бог попал в материю и сделался творцом по необходимости, как невольник, захваченный в плен, и цель его: освобождение из уз материи…
Одни люди, чтобы освободиться из плена плоти, предпочитали аскетический образ жизни, другие мирились с злоупотреблением плоти и ждали смерти как спасения…
Все мы рождаемся, чтобы умереть… ниспадаем в лоно тьмы и облекаемся духовной материей…
Свет сотворил хаос, и оплодотворил тьму, которая была дана как начало… человек появился от света и тьмы… он был наделен бессмертием, но бог отнял у человека бессмертие, связал его женой и заповедью… он дал человеку свободу выбора и способность, достойную Содома и Гоморры, через которую весь мир развратился…
Одних погубила злоба, других чувственность… и оказались они мертвыми внизу, а не наверху… и не слышат они смеха, веселья и голоса радости…
Они ушли и пришли другие, наглые, иноязычные… они служат бесам, не богу…
Взывайте к богу, и он избавит вас от насилия… снимите одежды плача и озлобления, оденьтесь в благолепие славы от бога навеки…
Но я продолжу… когда примадонна узнала об исчезновении мэра, она разбила его бюст и растрепала волосы… она стала похожа на языческую богиню, призывающую смерть…
Труп мэра не нашли, решили, что он удалился в пустынное место и умер там неизвестной смертью… власти похоронили пустой гроб и, надо сказать, с позорной поспешностью…
Труп мэра искали и после похорон… всюду, кроме того места, где его можно было найти: а именно, в пруду, затянутом ряской и ставшем болотом…
Мэра забрали болотные бесы и конец его, предсказанный моим дядей, был несчастен… он упал в темную пропасть материи, в царство сатаны…
Станет ли это падение началом его спасений?.. вопрос…
Мне кажется, что дядя все еще жив… скитается, как вечный жид… иногда я слышу его голос из тьмы…
Помню, увидев зарево пожара над городом, горел театр, горожане вышли на площадь…
Дядя запел и ветер, раздувающий пламя, утих… народ начал молиться…
Но были в толпе и сомневающиеся, они спрашивали:
«Бог ли он?.. или смертный человек, возомнивший себя богом?..»
Были и такие, которые бежали и собаки гнались за ними, пугая тишину улиц лаем…
Наяву мы одни, а во сне другие… мы воспринимаем звуки, а не их смысл, живем ради чувств… во сне чувства становятся излишними… мы делаемся боговидными, благодаря душе, которая видит без глаз…
Помню, дядя говорил, полюби бога, и он сохранит тебя и вознесет…
Боже, где ты?.. напала на меня любовь и приязнь к тебе…
Некоторые называют любовь причиной зла… будто бы не дар это, а божье наказание… будто бы влюбляясь, мы причиняет зло и себе и другим…
Так ли это?.. да и вообще, что такое зло?.. от какого начала оно?.. почему оно появилось?.. кто захотел?.. и как он смог сделать доброе начало злым?.. и почему зло существует и не уничтожается?.. значит ли это, что у зла другое начало?..
Зло все разрушает и губит… оно лишено всякого благого стремления…
Однако гибель одного становится рождением другого…
Зло соучаствует в восполнении всего…
Зло противоположно добру и доставляет целому способность быть завершенным…
Не в боге зло… и зло не божественно… оно не от бога не вообще, не временами…
Зло творится не от силы, а от слабости веры…
Воспоем же добро, дар из всех даров бога отца, создавшего все, что только есть сущего…
Наполним пением хора голосов все бытие, всему сущему радуясь…
Дядя предсказал нашествие грязи, а мне было видение…
Грязь смыла вода… как будто кто-то сжал тучи рукой и они излились ливнем… улицы превратились в реки, а площади в озера…
Дрогнули стены города и открыли воде дорогу… потоки в необузданном беге несли на себе камни, деревья, людей и животных… и даже дома и все, что в домах…
Люди спасались вплавь, и в лодках, загребали веслами или руками… и плыли, плыли…
В изумлении я смотрел на происходящее…
В кроны деревьев заплывали дельфины…
Волки плыли с овцами на одном плоту, искали землю… увы, вокруг была одна вода…
Плот налетел на скалу, перевернулся… погибли все…
Ветер усилился… волны уже доставали до облаков и выше…
Сколько не было земли, вся досталась воде, лишь несколько островов плавали поодаль… они помогли мне избежать смерти и пережить потоп… не стал я добычей рыб…
Помню, дядя запел плач…
Одни его плачи внушали любовь, другие ее прогоняли…
Слова плачей проникали до мозга костей, приоткрывали, что было, и что будет…
К утру вода ушла, оставив болото…
Я увидел это в видении…
Ветер отодвинул туман, открыл небо и выси гор…
Увидел я и знакомые рифы, и нимф, играющих с дельфинами, и тритона, чьи плечи в ракушках… он дул в изящно завитую раковину, которая расширялась, усиливая звук…
Кто-то окликнул меня…
Я оглянулся и увидел деву, в платье невесты…
— Ада?.. — пробормотал я в изумлении… — Как ты здесь очутилась?..
— Бежим!..
Дева помчалась бегом от меня и моей неоконченной речи…
Ветер раздевал ее на бегу, обнажил бедра, лоно…
Я даже не пытался преследовать ее… это было видение…
— У девы были крылья на лодыжках… а я не гончая собака… — сказал я вслух… смотрю, дерево склонилось, как будто кивая…
Я не знал, утешать ли мне себя, или поздравлять…
На остров опустилась ночь…
Я укрылся в пещере с высоким сводом… лежал и размышлял:
«Мне 72 года… плоть увядает, душа скорбит…
Кто омоет меня и станет плакать обо мне?.. жены?.. но где они?..
Я слышал о суде, но как будто стоял выше суда и обвинений… увы мне…»
Во сне я пел плачи, оплакивал Аду и Раю, как погибших… и они ожили, пришли…
Я очнулся, ощупал ложе…
Ада и Рая ушли… боюсь, что нет их уже нигде…
Солнце поднялось высоко… остановилось посредине неба… стоит, смотрит… оно бог нашего неба…
Я смотрю на небо, ищу себе оправдания и не нахожу…
Но я не отчаиваюсь, верю молитве и богу… и надеюсь, что смерть освободит меня от рабства плоти…
А если не освободит?..
У меня нет слез, лишь вздохи… руки ломаю, бью себя по лицу за то, что сделал во тьме сна, и за то, что сделал явно…
Стыжусь возвести взор и увидеть высоту небесную, я, двоедушный, боязливый и ни к чему не годный старик, возомнивший себя богом…
Горожане окружили, стоят, смотрят на меня как на бога…
За моей спиной им чудится спасение, как нечаянная радость…
Некоторые, наверное, думают о том, как я попал на небо?.. кто меня вознес?.. как я очутился там в этом божественном мраке и неприступном свете, в котором пребывает бог?.. и, увидев бога, понял ли я, что увидел?..
Даже Моисею это не удалось… видел он не бога, а место бога, мрак, который он соделал своим покровом…
Все это мне открылось в видении…
Помню, потрясенный видением, я разрыдался… и проник в сокровенное, постиг в нем боговидное без слов, а если я и говорил об этом, то просто и ясно, на языке, понятном всем, даже птицам…
Что удивительного, если это так?..
Иные и здесь уже живут с богом, созерцают сумрак как разливающийся свет, тогда как другие сами себя тянут в темноту, к бесам…
Плачьте о них, связанных безумием как узами… беспамятные, они забыли о суде по смерти…
Плачьте и обо мне… как и все, я смотрел на видимое, но все видимое временно, а не видимое вечно…
Существую ли я?.. живу ли?.. и вообще, есть ли у меня желание жить осмотрительно и спасительно?
И увидел я себя червем, ползущим в дождь по асфальту…
И гроб я увидел свой в яме повапленный… и с ужасом узнал мертвеца в нем…»
Размышления Бенедикта прервались… он увидел в толпе горожан женщину в мантии…
«Она напоминает мне Аду, мою первую жену… чопорна, одета не современно, но изящно… все движения ее необыкновенно грациозны…
Опять эти мысли, сущее мученье… когда-то они мне не боль приносили, а облегченье… и я был счастлив, как будто нашел клад… душа пела гимны, не плачи… лицом, губами я ловил ее поцелуи…
Рядом с женщиной в мантии стоял мальчик 7 лет… худой, рыжий… и девочка с тощими косичками…
В руках у девочки скрипка… лицо в слезах… ей холодно и страшно… толпа ее пугает или этот зловещий закат?..
Небо мутное и мрачное, не сулит покоя и умиротворения…
Девочка посмотрела на меня, смутилась… впрочем, за ее взглядом не просто уследить…
Ей хочется вернуться туда, где все знакомо…
Слеза скатилась по ее щеке, сверкнув, погасла… и день погас…
Лицо у мальчика улыбчивое, но порой и задумчивое, серьезное… чем-то он похож на меня, а девочка похожа на Аду… наверное, происходящее кажется ей сном…
В детстве и меня преследовали странные сны… помню, прошлой ночью я очнулся на дне лодки… вокруг вода и небо… на море штиль после ужасной бури… лодка чудом не перевернулась… весла уплыли, парус провис… ни ветерка… бесцельно опустив руку в воду, я смотрел, как вода струилась между пальцами и размышлял… в том числе и о том, что прежде мне и не снилось… я листал дни страница за страницей и вдруг почувствовал, прикосновение… кто-то потянул меня за руку… я невольно привстал и увидел в воде шпили и башни города, отразившиеся как в зеркале… и восход солнца в тумане…
Увы, это не восход, а погожий закат… и шелест опавших листьев, а не воды…
Лицо мальчика снова стало задумчивым и серьезным…
Наверное, он, как и я, пытается вспомнить размытые подробности этого странного сна…
Помню, я перевалился через борт лодки и ушел под воду жить жизнью рыб…
Я чувствовал себя там богом…
Я размышляю и говорю с толпой о боге, и вполглаза слежу за женщиной в мантии, и за ее детьми… над головой девочки висел нимб, правда, чуть видный…
Женщина выглядела уставшей… тоже, наверное, ночью ей снилось нечто странное… грехов у нее излишек… и дети, похоже, не ее, а приемные…
Снова рокот прокатился по небу из конца в конец…
Толпа внимала не мне, а небу…
Рокот сменился странным подземным гулом, похожим на рычание своры собак…»
День улыбнулся и погас, воцарился сумрак, но солнце еще озаряло шпили и башни города…
Переждав шум, восклицания, доносившиеся из толпы, Бенедикт снова заговорил…
Он рисовал словесные картины и размышлял о своем:
«Марк пишет… а я живу по написанному… возомнил себя богом, чудеса творю, могу лечить рукой или вызвать дождь… помню, как-то я сделал воду вином… правда, вовремя отрезвился… узнал свою немощь, и свое маловерие…
Мне нужно милосердие, а не превозношение… величавость…
Наполните глаза слезами, возжелайте себе рая… не своих туда Господь зовет, а всех…
Ночь близко и суд, чтобы воздать каждому смертному по делам его…
Лучше плакать тут, чем там, где подлинно страшно и ужасно…
И слезы там бесполезны…
Я все отстранил и от всего отстранился, чтобы приблизиться к тебе, боже, почувствовать твое дыхание…
Ты причина всего сущего, хотя ты и не причастен сущему…
Кромешный мрак ты сделал своим покровом… ты, величественный и немногословный, скажи, что увижу я, вступив в эту тьму, какие озарения и глаголы?.. увижу ли я после всех опьянений и похмелий твою утаенную от меня красоту?.. а если увижу, пойму ли, что увидел?..
Всякого смертного красота делает чистым…
Облекшись в сияние, ты наклонил небо и сошел в мир, незримый и невидимый, но явлен мир через тебя, эта бездна без дна, полная миров…
От тебя все мы… ты дал нам весть и вестника… взял его из лона тьмы и послал нам, но свои в неразумном затмении не узнали его… они стали задавать ему вопросы:
«Кто ты?.. слухи не о тебе ли, что ты возомнил себя богом?..»
Бенедикт запел… это был скорбный плач…
Толпа горожан молча внимала словам плача…
Плач был красивый, трогательный…
— Кто он?.. вы знаете его?.. — заговорила женщина в мантии, обращаясь к Марку…
— Он писал гимны для примадонны, потом стал писать плачи…
— Говорят, на статую примадонны не падает снег и дождь, хотя она стоит под открытым небом… а некоторые видели, как она в траурной мантии ходила по аллее…
— Возможно, они не понимали, что видели… или ее заставляла необходимость… необходимость навязывает нам поведение…
— Говорят, ее видели на кладбище у могилы Кириллова…
— Ну да, хотя его там нет, и не было, хоронили пустой гроб…
— Что меня и изумляет…
— Эти факты, если они факты, пригодны лишь для мемуаров и поэтического употребления…
— Может быть, это лишь нечто, похожее на примадонну…
— Скорее всего, вы увидели все это в воображении… я рекомендовал бы вам съездить на воды…
— Не думаю, что это лучшее средство прийти в себя…
— Но я не только видел, но и слышал, что она говорила… она была не одна, со свитой…
— Ну, это уж слишком…
— И что она могла думать, глядя на вас…
— Этого я не знаю, но догадываюсь…
— Что вы читаете на ночь?.. читайте Гомера, а не Овидия, которого увлекало нечто странное…
— И что он описывает?.. каких существ, видимых или невидимых?..
— Невидимое дает свободу воображению, которое может сделать человека богом, и бога человеком, что в действительности и происходит…
— Ну да, то все исчезает полностью, то снова появляется… и тоже это или другое распознать можно только по чисто внешним, условным признакам…
— Однако тьма становится все гуще… и опускается все ниже и ниже…
— Возможно, бог хочет нас спасти, укрывает нас покровом тьмы и, таким образом, делает нас невидимыми для смерти…
— Ну да, бог хочет сказать нам, вы представьте себя невидимыми и живыми… прежде чем сам заметит, что нас уже нет… да и не было…
— Для бога быть невидимым вполне естественно… ему не нужно никакого мрака, напротив… это людям нужно ослепление и просветление, чтобы бог мог стать для них видимым…
— Увы, от примадонны не осталось ничего, кроме руин замка и заглохшего сада… она называла его райским… она исчезла… исчез и Бенедикт… его труп вместе с театром забрал огонь… напал он и на собак… я помню этот день, когда это случилось… день был ночи подобен… я не только видел, но и слышал, как огонь шел по коридорам, поднимался и спускался по лестницам, как добрался до сцены, сорвал занавес, все сжег и ушел восвояси… только представьте себе это шествие!..
— Однако история повествует об этом событии сухо и просто…
* * *
Марк шел по аллее и размышлял:
«Люди живут и мрут… сберечь их некому, бог умер…
Читал я эту статью о пожаре и поджигателях…
Автор не сообщил ничего, кроме последовательности актов и действий, в которых участвовали некие одушевленные и неодушевленные предметы…
Автор даже не пытался остановить внимание читателя на описании пожара…
Я помню, как огонь один за другим убирал этажи, обвивал их красными ризами… жарко было…
Огонь погас около полуночи… ушел вниз, с ним и Бенедикт отошел…
Однако куда я попал?.. что за место?..
Туман, не видно ничего живого, ни людей, ни птиц… как здесь холодно, повсюду только лед… страна льда… или это горы изумруда… плывут, плывут… и этот пугающий гул…
Такое впечатление, что я и плыву, и лечу…
Птица прилетела из тумана, кружит надо мной, как будто я предвестник чего-то…
Ветер стих… стих и гул… парус обвис… и яхта остановилась… уснула в молчаливых водах… усну и я… нет, не могу уснуть… как-то тревожно…
Кажется, льды ушли… кругом вода, вода, одна вода и запах гнили… и тьма… по рее ползут блудящие огни… зеленые, красные, белые…
Меня окружают тени, незримые обитатели воздуха… то ли ангелы, то ли мертвецы… у всех желто-золотой блеск в глазах… они плавают в воздухе, ныряют, все в движении… и близко-близко…»
Марк невольно всхлипнул, очнулся…
«Кажется, я уже не плыву… я лежу на полу в беседке, смотрю и дрожу… ну не безумен ли я?.. я попытался говорить с ангелами, но как будто хлебнул воды и очнулся, снова начал дышать…
Что это было?.. я умер, и мне снилась смерть… она пугала… сердце леденила…
Вокруг одна тьма, только тьма… зыбкая тьма… и я один как бог, правда, бог умер, а я не умер пока…
Я лежу и гляжу в глаза тьмы… и отвожу взгляд, смыкаю веки…
Взгляд тьмы ужасен…
И снова меня окружают тени и блудящие огни, то там мелькнут, то здесь…
Почему на мне сырая одежда?.. во сне шел дождь?..»
Марк огляделся, увидел поодаль людей, укрытых гниющей листвой…
Ему послышался стон и вздох… и снова стон без слов…
«Не могут мертвые стонать… может быть, это ветер стонет?..» — подумал он…
Нет, дева встала, стряхнув боль и страх… видеть было странно, как полуобнаженная женщина встала на колени, подняла руки и запела плач…
Ее кожа в каплях влаги поблескивала как смарагды… они же были запутаны и в ее волосах…
Слова плача звучали то порознь, то слитно… Марк едва различал их…
— Как долго я была без чувств?.. — спросила женщина…
— Я сам был бы рад узнать…
— Так вы тоже?.. — женщина глянула на мертвецов, лежавших вокруг… — У них глаза открыты… уставились на меня… смотрю на них, глаз не могу отвести… проклятие у них в глазах… я с трудом говорю, помоги мне…
— Чем я могу помочь… — пробормотал Марк…
— Протяни руку, не бойся…
«Женщина стояла передо мной на коленях… она же и другая… или та же самая?..
Душа моя была смущена…
Сомнений нет, я помню ее… я провел с ней ночь в пещере на острове…
В моей ночной жизни много темных тайн…
Помню, женщина взглянула на меня с тревогой и тоской, и исчезла…
Вокруг только молчаливые воды… порыв ветра плеснул мне в лицо, освежил, привел в чувство…
«Опять этот странный сон… что в нем достоверного, а что сомнительного, не отличить… и кто была эта женщина?..» — размышлял Марк…
— Боже, дай мне сил проснуться… — сказал он вслух и хрипло вздохнул…
«И снова этот странный сон… вокруг вода и утесы… они ступенями тянулись к небу…
На воде зыбь… она слепила меня немой улыбкой тысячи лун…
Повсюду лежали люди… они были недвижимы и вид у них был ужасен…
Над каждым телом кружил свой крылатый херувим или серафим…
Помню, я невольно отступил, обернулся и увидел Бенедикта… он стоял у входа в пещеру и смотрел на море… в глазах слезы, тоска…
— Откуда ты?.. ты как утопленник всплыл… и налегке… — сказал Бенедикт и исчез, а Марк очнулся…
Камни, укрытые гниющими водорослями, превратились в бездомных и беженцев от войны…
Марк шел по аллее и размышлял:
«Я живу или воображаю, что живу?.. а Бенедикт?.. жив он или уснул для жизни, и я вижу его сны…
Остановлюсь у беседки, которую плющ заплел… что это?.. кажется, я уже был здесь… следы оставил… уронил в траву исписанную с двух сторон страницу… по всей видимости, это начало истории женщины… или ее конец… и довольно мрачный…
«Помню, я услышала жуткий скрежет… паром наткнулся на камни, перевернулся и затонул… все погибли… меня бог спас…
На море царил штиль… и вдруг чайки подняли крик…
Я привстала и увидела в камнях деву, укрытую гниющими водорослями…
Не знаю, что с ней произошло… она трепетала и так странно стонала…
Помню, я встала, неловко шагнула к ней, оступилась… падая, я ударилась о выступ скалы…
Очнулась я в пещере с высоким сводом…
Вокруг меня ходил монах с кадилом и что-то читал вслух из книги…
«Отпевает…» — подумала я…
Монах не удивился, когда я встала с одра…
— Кто ты?.. — спросила я дрогнувшим голосом, смешивая слова с удивлением…
— Не узнаешь меня?.. — спросил монах… — Я уже не сын бога, свет нам пославшего, лишенным всякого света… и не тот, о ком молвили разноречиво вестники и пророки… — Монах невольно улыбнулся
— Нет… ты тот, тот…
— И все же я другой?..
— Думай, что хочешь…»
Марк перевернул страницу…
«Это конец истории… что же было дальше?.. помню, я вышел из пещеры и меня окутал туман, мертвящий, мерзкий…»
Марк остановился, огляделся…
«Однако, где я?.. и где дева?..»
Было темно и в темноте все еще витало видение тонкой, грациозной фигуры девочки со скрипкой…
Взгляд девочки испугал Марка… в нем были страх и боль…
— Я умерла?.. могу ли я еще больше умереть?.. — спросила девочка…
Ее слова были невнятны и странны… они звучали, словно сквозь сон…
«Не знаю, или у меня какое-то странное влечение ко всему трагическому… — подумал Марк… — Или я схожу с ума… что более вероятно…
Я вижу девочку со скрипкой… и так ясно…»
Глаза девочки таили не свет, а тьму, ужас…
Как будто что-то страшное пронеслось перед ней, заворожило…
За спиной девочки Марк увидел кресты, ограду кладбища, верхушки молчаливых сосен и тьму…
Девочке мнилось что-то, влекло… как будто у тьмы были глаза…
Девочка что-то пролепетала, не осознавая…
Осыпались камни…
Девочка обернулась, вскрикнула… увидела того, кто виделся ей… и стал могильным камнем среди крестов и камней…
Марк растерялся… он пытался понять действия девочки…
Со слезами и стенаниями она обратилась к нему как к богу, излила свою детскую душу в молитве…
Растроганный, бог внял ее мольбам и превратил ее страдания в радость…
«Не помню, что я ей сказал… все слова, прежде чем были произнесены, уже существовали…
Девочка уснула, а я пел плач без слов движением губ…
Звезды погасли…
Я умолк… я лежал и размышлял…»
* * *
Очнулся Марк в темноте…
Темнота обнимала его как женщина…
Шум дождя, проникавший в беседку, звучал как скорбное песнопение…
Темное небо над городом и морем освещали безмолвные зарницы…
Глянув на спящих вокруг бездомных и беженцев от войны, Марк подумал, растроганный:
«Пусть ваше пробуждение будет более радостным…» — и услышал ответное созвучное пожелание, октавы, квинты, кварты…
— Вы не видели девочки с тощими косичками?.. — спросил Марк старика в пальто…
Чего старик не мог сказать словами, он сказал молчанием, которое было ниспослано ему как дар…
Молчание обрело действие благодати… и Марк снова уснул и очутился в доме на Поварской улице в комнате портного… в изъеденных червями бумагах рылись сквозняки…
Марку было всего 7 лет, и он еще был равнодушен к истинам, предпочитал опьяняющие иллюзии…
«И вот мне уже 70 лет, и я вдруг понял, что всю жизнь был червем и питался бумагами портного, его опьяняющими иллюзиями…»
Марк увидел у фикуса, растущего в бочке, девочку с тощими косичками… она листала книгу…
Вместо портного говорила книга и каждый, раскрыв ее, слышал то, что просил… и обогащался…
Разные сокровища были скрыты в словах… люди черпали их и не могли исчерпать источника…
Книга была неисчерпаема… она могла даже плакать и молиться…
Девочка плакала и молилась…
Молитва может просить, а бог даровать…
«Не знаю, смирение или раскаяние я испытал, узнав о смерти портного…» — размышлял Марк…
Помню, я стоял в толпе у его гроба и слушал ораторов…
Были среди них и такие, которые увидели в нашествии грязи знак… они проповедовали и крестили не водой, а грязью и воспевали того, кто придет в последний день, когда люди будут сидеть в темноте и ждать смерти…
Я тоже находился в трепете и бежал…
Мое спасение было делом божьим, хотя и удивительное само по себе… и для других невероятное…
Я оказался на острове… я скитался среди скал, пока не явился мне монах в видении и сказал: «Не бойся…»
Монах охранял меня… и врагов моих положил мне под ноги…
В город я вернулся как чужестранец… несколько дней я провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…
Во сне как в зеркале мне было видение печального мрака и скорой смерти… я увидел лица своих убийц…
Не знаю, сон это был или явь…
Длилась ночь… я не спал, пел и молился, когда ко мне вернулся монах… я стал его вестником, хотя он не открыл мне всего…
— Все ужасаются смерти, но один и тот же бог у живых и мертвых… — сказал монах и умолк…
Я взглянул на него и уже не мог отвести взгляда… как бы очарованием каким-то монах привел меня в изумление… я готов был склониться перед ним и обнять его ноги…
От монаха исходила некая-то сила и прибавляла не страдания к страданиям, а радость…
Я почувствовал, что исцелился от своих мучений, сомнений и помышлений…
Слезы, скрытые в глазах, излились… я принял исцеление…
Помню, я сказал:
— Ты как будто прикоснулся ко мне рукой…
Монах промолчал… и я сделался немым, чтобы не обмануться в своих намерениях…
Не слова меня убеждали, а сила, исходившая из молчания…
Потом монах умер и был вознесен на небо, а, может быть, и выше… там он был недолго и ниспал вниз, облекся плотью, стал видимым и подверженным нуждам тела, но не как нуждающийся…
Светало, когда Марк пришел в себя…
«Где я?.. и где монах?.. я оказался невольным свидетелем его смерти… или это был не монах, а портной?..»
Марк невольно отступил, когда увидел монаха на ложе ожившим и смеющимся…
— Так ты жив, а я думал, ты умер…
— А если бы я сказал, что я умер и воскрес, ты бы удивился?.. дай мне что-нибудь съесть… я бы и выпил…
— Так ты не монах?..
— Ну, вот мы и признали друг друга…
Заря прогнала ночь и рассеяла видение, посланное Марку, которое собрало около себя бездомных и беженцев от войны…
Весь день Марк проповедовал и учил, облекшись плотью монаха… что говорил ему монах в темноте, он сказал при свете дня:
«Остерегайтесь, чтобы заблуждение не проникло к вам и не очаровало вас, подменив свой облик…
Бесы делают слепыми тех, которые их видят… приходят они в овечьей шкуре, а внутри суть волчья…
Бойтесь их…
Сойдет огонь с неба и истребит всех… но и в геенне огненной ваша душа не погибнет…
Тот, кто вашу душу и тело из ничего создал, тот может и оживить вас, если признает вас своими…»
* * *
Бенедикт вернулся в город…
Он сделал себя мишенью, когда сказал, что он тот, кого все ждали…
Люди усомнились в нем…
Примадонна приготовила ему бегство, но не последовала за ним…
«Он весь в своего дядю…»
Дядя Бенедикта был пророком и даже больше…
Время было смутное… было много вестников и пророков, но он превзошел всех… если их всех соединить и совместить в одном человеке, то и тогда они не сравнялись бы с ним…
Бенедикт был копией своего дяди, тоже худой, рыжий и хромой на обе ноги… его звали хромым бесом… он только отчасти что-то знал и отчасти пророчествовал… и видел он мало, как бы сквозь тусклое стекло…
Господь не освободил его от смерти, хотя люди говорили, что видели его живым в разных местах…
Вера обещает, а терпение исполняет, но даром ничего никому не отпускает, воздает им в геенне… и лучше бы такому человеку не родить вовсе…
Говорят, Бенедикт на острове стал бесноватым, немым и слепым, но бог исцелил недостатки его тела и дал ему способность говорить молчанием и видеть видения…
Когда Бенедикт умер, бог омыл его труп слезами и отпел…
* * *
Марк очнулся от холода в беседке на ворохе опавших листьев среди бездомных и беженцев от войны…
Был погожий вечер…
Прибой исполнял реквием…
Птицы были солистами… они вились над скалами…
— Смотри, смотри… — воскликнул незнакомец в длинном до пят плаще… — Чудо!.. до края море вином наполнилось… засверкало, искрясь…
— Или притворилось вином… — пробормотал Марк…
— Даже запахом вина повеяло… — незнакомец рассмеялся, и запел гимн, полный хмелящих славословий…
Марк слушал и размышлял:
«Этот незнакомец так похож на монаха… просто копия…»
— Хочешь, я скажу им, кто я?.. — заговорил незнакомец… — Говорят, я воскрес из мертвых, хотя никто не звал меня… был мертвым, а стал живым… себя самого я воззвал от мертвых, чтобы пророчество исполнить… буду крестить город грязью… и всех жителей, удалившихся от бога, гордых и надменных, изобретателей пороков… ты меня осуждаешь?
— Я не знаю тебя…
— Чем судить других, лучше самого себя осудить… смерти и суда никто не избежит… бог будет судить… и грязь он превратит в благодать искупления… так им будет казаться, ибо они смеялись над благодатью… не было среди них ни одного, кто искал бы бога… и рты их запечатает грязь… а остальных бог научит вере и кротости… и соделает их спасенными… разлучившись с телом, они умрут для жизни временной…
— Иногда мне кажется, что я живу и здесь, и там… здесь восстают на меня грехи и побеждают, а там я под благодатью нахожусь…
— Я помню тебя… ты был на площади среди ораторов…
— Им трудно было понять меня…
— Они живут желаниями плоти, которая приводит и меня в смятение и смущение…
— Остается только вздыхать и скорбеть…
— Жизнь полна обещаний и наказаний за склонность к греху и дел тела…
— Скажи, как узнать, кого бог избрал и возлюбил, а кого возненавидел?..
— Человек кусок глины в руках бога… один годен лишь к погибели, другой отдан благодати…
— Почему так?..
— Не знаю… но немногие будут спасены от Содома и Гоморры, лишь те, праведность которых от веры, а не от закона… однако бог ко всем простирает руки, и к тем, кто противоречит и не слушает его…
* * *
Марк долго не мог заснуть, вспоминал, как он очутился в городе…
«Помню, я услышал жуткий скрежет, паром наклонился… и меня смыло волной… не могу вспомнить, что было дальше?.. очнулся я на острове среди камней…
Я огляделся, увидел вход в пещеру и пополз…
Очнулся я в пещере рядом с монахом… я думал, что он бог…
Лицо у него было бледное, измученное… если бы не глаза, его можно было бы принять за мертвого, впрочем, как и меня…
Монах смотрел на меня и молчал…
О чем он думал… явь его не влекла… и меня он видел едва ли…
Как падший бог, он скорбел…
Вовсе не призрачные трагедии прятали его глаза… сколько картин, образов в них было сокрыто…»
Марк задумался, закрыл глаза, казалось, он уснул…
Его окружила тьма…
И вдруг он увидел руку, протянувшуюся к нему из тьмы, и услышал шепот: «Очнись…»
Не изумление, не страх были в глазах Марка, слезы…
Он запел… плач вдруг вырвался из сердца и в шепоте умолк, молитвой стал…
Марк был сиротой, как бы с неба упал, он хотел скрыться в земле, но монах его нашел и удалился с ним в свое убежище…
Малыш смотрел на него как на бога…
Власти преследовали монаха за бродяжничество… он изгонял болезни, скорби и другие бедствия… дар у него был… даром он его получил, даром и отдавал…
Монах утаивал свой дар, но открыл его младенцу… он дал ему имя и изгнал из него бесов… бесы бежали из него толпой в безлюдное место… но иногда бесы возвращались, ходили кругами, искушали его…
Малыш увидел, как монах из бога стал по виду человеком и ему отцом… не было у малыша матери и братья его не искали…
Монах читал ему из книг… было у него и свое учение…
Марку не было и года, и он еще не мог понять слов монаха…
У монаха все были живыми: солнце, луна, деревья, камни, даже мертвые… он называл их переселенцами… люди живут здесь, а умирают в другом месте, говорил он…
С монахом Марк страдал, с монахом и прославился, и не было последнее хуже первого…
Монах не принуждал его силой делаться праведником…
Власти нашли убежище монаха и пришлось им сесть в лодку и подвергнуться действию ветра и волнующегося моря, поднявшегося на них, но пришел бог монаха и успокоил волны…
Марк же думал, что то, что явилось ему, было призраком, потому что человек не мог ходить по воде… ведь для призрака не трудно ходить по волнам, не погружаясь в них…
Монах же сказал ему:
— Не сомневайся… это был бог…
Марк сошел с лодки и стал тонуть…
Монах ничего не сказал, но молчание монаха оказалось как бы криком: «Боже, помилуй его…» — и волны подняли Марка и бросили на дно лодки, а ветер донес звуки прибоя и показал путь к утесистому острову…
На острове они провели несколько лет… Марк рос, расспрашивал монаха о матери…
Монах молчал, но ночью Марку было видение… он увидел женщину в мантии и узнал, что она его мать…
— Шестой человек не муж мне был, монах… умерла я и ушла к богу… если захочешь, сможешь увидеть меня…
— Я хочу умереть… — пробормотал Марк и проснулся…
— Что с тобой?.. на тебе лица нет…
— Мне было видение… бог послал мне женщину, которая сказала не то, что я хотел услышать, а то, чему я отказываюсь верить…
«Помню, я поднялся и пошел за женщиной, и пришел к некое место, где увидел много людей и ангелов… и у всех было свое служение… светила не прекращали своего движения, люди дышали и рожали детей, а ангелы их хранили ради бога, имеющего жизнь в самом себе, и эта жизнь не зависела ни от какой причины…»
— Это близкие тебе люди… — сказала женщина… — Среди них ищи прибежище, а не в пещере монаха…
— Кто ты?..
— Не она твоя мать… — сказал голос из темноты… — Отойди от нее… замок ее грязь потопит и разрушит… коридоры ее замка ведут не на небо, а в преисподнюю…
Марк поверил голосу, который звучал как будто с неба…
Утром он рассказал монаху о видении…
— Берегись и никому не рассказывай, что видел… не бог, сатана тебе послал эту женщину… он вернется, чтобы через нее сказать то, чего и я не ведаю… когда она явится, скажи ей: «Отойди сатана и больше не подходи…» — он может быть одним и тем же, а может и измениться, чтобы не усомнились в нем… те, кому он откроется, он будет казаться богом…
— Для чего я ему?.. что со мной будет?.. он отведет меня к матери?..
— Не слушай его и будешь жив… никому не верь, чтобы обманом и искусством не вовлекли тебя в заблуждение…
— А ты всегда жил один?..
— Где есть один там и бог… есть еще и молитва…
— Люди говорят, ты был на небе…
— Никто не восходил на небо, как только сошедшие с неба…
— Мы оттуда?..
— Душа откуда-то приходит и куда-то уходит… куда?.. я не знаю…
Монах умолк, задумался о судьбе мальчика…
«Он пострадает, столь велика будет неправда и злобность… и велико будет бесстыдство… и он сокроется, чтобы убийцы, лица которых он увидит в видении, не нашли его… одни будут говорить, что он бог, другие отведут его на крест… очнется он в руинах женского монастыря на ложе монахини и умрет, перейдет из этого мира в иной мир, и будет там до времени, когда гробы откроются и мертвые восстанут… он явно для всех умрет, кроме и его тети, с которой встретится в 13 лет…
Он будет петь плачи и молиться…
Настойчивость молитвы превозможет и неправду, и злобность… он выживет… его станут звать хромым богом, хотя он не из вечной сущности и лишен ее власти…
Человека можно убить, потому что он смертен, бога же не достать, он на небе, а здесь лишь его тень…
В 13 лет Марк попадет на небо и встретится там с Бенедиктом…
Возненавидят его там… и напрасно… за что?.. за вопросы о временах и сроках…
Вот он пришел, и никто не знает, откуда он пришел… будут спрашивать его: «Кто ты?.. не ты ли тот, кого ожидали…»
Он скажет:
— Не ваше дело знать дни и времена… бодрствуйте и молитесь…
Труба зазвучит, и он сойдет с неба…
И я был там, и был извергнут вон… при падении я охромеет на обе ноги…
Я исчезну… и Марка найдет тетя… она писатель… известно ее предсказание о нашествии грязи на город… станет город трупом и небо над ним затянут тучи птиц… страх и трепет нападет на жителей… и будет там вой и скрежет зубовный…
Грязь затопит улицы города и укроет его как бы ночь среди бела дня… а потом придут собаки, поднимут лай и мертвые очнутся от их лая и злобы…
Тетя Марка откроет тайну этого нашествия и сообщит ее страху горожан…
Будет бегство… люди будут бежать вверх, в горы, и окажутся внизу…
Ночью грязь омоет город, и отпоет… а театр предаст огню…
Марк увидит в огне ангелов и архангелов… невидимые, они откроются ему…
Увидит он и сатану, который отвернется от него… не найдет он ничего своего в нем…
Сатана станет судьей тех, которые отступятся от бога… горе им… прочие же покаются, освободятся от проклятия и найдут себе место на небе, а не в геенне…
Никто не знает, что в человеке, кроме духа, находящегося в нем… дух испытывает глубины человека… он от бога… по благодати человек получил его и облекся светом и великолепием как ризой…
Бог соединил немощную плоть с душой, которая тоже может страдать и подпасть смерти, если она разрушит свою волю, подчинив ее телу…
Марк станет писателем… будет писать историю Бенедикта, как из бога он станет по виду человеком и с жаждой желаний человека… он будет скрываться в руинах от убийц… тело его будет страдать вместе с душой, чувствующей скорби…
Марк будет похож то на меня, то на тетю, то на свою мать… будет у него там жена и дети… они будут разумны… хорошо, если он заставит их слушаться…»
Монах невольно вздохнул и задумался…
Он был женат… его дети появлялись по одному или все сразу, расхаживали поодаль как чайки или вороны… и исчезали… оставался один Марк…
Монах проповедовал ему:
— Не бойся смерти… смерти нет, есть переселение…
— Должен ли мир иметь конец?.. и сколько их у него?.. и что это такое?.. — спросил Марк…
— Не знаю… может быть, конец уже давно наступил… мы не видели начала, вряд ли увидим и конец… мы как младенцы, колеблющиеся и увлекающиеся всякими идеями и учениями о том, как жить… и даже не заметим, что уже умерли…
* * *
Марк спал и проснулся…
Вокруг громоздились скалы… доносился гул прибоя, крики чаек…
Еще в мороке сна, Марк встал на ноги… он чувствовал странную легкость и головокружение…
«Как будто к плечам крылья приросли…»
«Стой… ни с места… сначала поразмысли, прежде чем шагнуть туда…»
«Бенедикт сам допишет свою историю… а я останусь здесь, прилягу, устал…
Что это?.. звук трубы?.. смерть зовет?..
Нет, это сон, мне надо проснуться… сон опять завел меня в эту пещеру с тенями…
Звук трубы странным откликом звучит под сводом… я чувствую благоговенье и страх…
Пещеру заселяют не только тени… слышу женские голоса, приглушенный смех… или это рыдания, как будто тьма зажимает им рты…
Я вижу их смеющиеся лица… наперекор тьме, страху…
Или я схожу с ума?.. и сон мне кажется реальней яви…
Я спасся от нашествия грязи, но снова вижу грязь, водовороты… если только это не обман воображенья…
Грязь уносит меня… нет сил сопротивляться…
Я стал жертвой этого безумства, прилип к стене как полип…»
Марк поднял голову и снова почувствовал головокружение…
«Небо зовет меня… и пугает…
Что скажет Ада обо мне?.. ничего… а Бенедикт?.. оплачет, прольет слезу или промолчит?..
О чем это я?.. опять я заблудился в мыслях… и даже не заметил…
Не надо бояться смерти… все мы уйдем покорно, туда, где она царит…
И все же любопытно, что там?..
Монах говорил, что там вечность…
Однако я слышу голоса… откуда здесь люди?.. и кто они?..
Идут и идут…
Куда они идут?..
Лицо мне лучше спрятать…
Женщины оглядываются, смотрят на меня с сочувствием и жалостью…
У женщин отзывчивое сердце…
Увы… между нами пропасть, яма… или простор спасительный, который мне иногда рисует воображение?..
Вновь я витаю в мерцанье зыбком, ищу ночлега в облаках причудливо изменчивых, внимаю напевам ветра, муз… и думаю о вечности, блаженстве…
Прочь печаль, отчаянье из глаз…
Кто это поет?.. знакомый голос… или это я сам пою, оплакиваю свою злосчастную судьбу?..»
— Не узнаешь?..
— Что?.. — Марк обернулся…
Бенедикт стоял у входа в пещеру в сером плаще до пят… лицо, волосы седые от пыли…
Глянув на ветхие горы, на море, ставшее мельче, Бенедикт пошел прочь, хромая на обе ноги…
Марк попытался остановить его, но голос пропал, сдавило виски, как тисками…
«Странная тишина… как в первый день творения мира… и деревья недвижны, окаменели…»
Марк неловко повернулся, ударился коленом о выступ скалы, невольно вскрикнул…
Бенедикт оглянулся… он долго, страшно долго смотрел на Марка, прежде чем исчезнуть… исчез…
«Но видел ли он меня?.. вопрос… он видел что-то невидимое… может быть, я уже бог?..»
— Ты был похож на памятник, поставленный мне женами, миросочащий, благоухающий елеем…
В гнетущей тишине и мгле шли дни, годы…
Там, куда смотрел Марк, томилась вечность, ждала…
Марк лежал неподвижно…
Мир, явь стали чужды ему…
— Смерти нет… есть переселение… — услышал Марк голос монаха…
Мнилось ему, что он на самом деле окаменел, когда бы не дрожь губ…
— Боже, спаси…
Вечер зажег тучи, соделал море вином и день погас…
Ночь выпила вино…
* * *
Светало…
Из тумана вышла Ада… туман не отпускал ее, венком висел над ней смеющейся, изящной, стройной…
Всю ночь Ада играла с дельфинами и нимфами и переняла их смех…
«Не меня она ожидала увидеть… — подумал Марк… — Ищет взглядом Бенедикта, стыдливо прикрывая грудь и лоно руками…»
Марк, бессильный, понурый, вздохнул украдкой… он ожил, обрел и длил блаженство…
«Когда-то я все это описал в гимнах… увы, гимны сменились плачами после исчезновения Ады… она исчезла в первую брачную ночь Бенедикта, пылкая, нежная, с которой и я блаженства ждал, испытывая и робость, и желание…
Помню, истомленный, наконец, я заснул… правда, вскоре проснулся, услышав крики и вопли…
Грязь вползала в город змеей чешуйчатой… слепяще черная она плела извивы…
Я стоял и смотрел, не веря собственным глазам…
Я уже видел все это…
Нет, нет, не буду вспоминать, минуло все… или не минуло, ждет?..
Грязь вползла в замок примадонны… я шел за ней по темным коридорам, следил за игрой теней, извивами отражений…
Шелестом, всплесками грязь напоминала о себе… вдруг она прильнула к окну, пролилась на пол и поползла ко мне…»
Марку показалось, что грязь была наделена душой и зрением…
Он взирал на нее с трепетом и очнулся от ее зыбкого, холодного прикосновения… привстал, поежился, огляделся… его окружали спящие люди…
«Наверное, бездомные… или беженцы от войны…»
Чуть поодаль тлела горка углей под пеплом…
— Хочешь узнать кто они?.. а кто ты?.. — спросил незнакомец…
— Тише… не поднимай шума… — прошептал Марк:
«Скорбная сцена, но я не чувствую ни ужаса, ни боли, только грусть…»
Марк закутался в складки мантии… он лежал и размышлял…
Нет, о прошлом он не скорбел… его ослепляла луна и улыбка, танцующей Ады… ее пленительная фигура колыхалась как пламя свечи…
«Не дало бы мне прошлое полнее блаженства, и этот тайный восторг обладанья…»
Марк встал и пошел, все ускоряя шаг…
«Остановись, куда ты спешишь?.. не в прошлое ли?.. в замок примадонны, который превратился в руины… и сад заглох…
Хочу вздыхать в этом библейском саду и тихо петь, пока не сойдет на меня сон, но омрачают и отгоняют сон размышления… пугает будущее, висит черной тьмой над городом… со страхом жду я вестей от Бенедикта, от Ады…
И все же, кто эта женщина в неброском облаченье?.. Ада или Рая?.. смотрю на нее и слепну… труднее всего не думать о Аде, когда она перед тобой стоит, незримая другим… и не одна, со свитой теней на фоне этих угрюмых руин, напоминающих смертным, что все тщетно…»
— Мне мнится или я слышу ее легкие шаги…
Марк умолк, затаил дыхание…
«Нет, это не Ада… это женщина из толпы, чем-то похожая на Аду…
Аде не понять было жестокости и равнодушия гения, каким был или казался Бенедикт… он бежал, лишив ее всего, чем только она дорожила…
Что скрывала она в глубине души: озарение или пылкую и несчастную страсть?..
Вопрос…
Сны об Аде не оставляют меня…»
Марк устал, прилег на ложе и закрыл глаза…
В темноте то вспыхивали, то гасли картины… рисовались скалы острова, пещера с высоким сводом…
Марк был окружен то стенами пещеры, то пустотой… он лежал и вбирал звуки ночи: благовестный гул прибоя, голоса чаек, поющих в разнобой…
Марк засыпал и просыпался один в угрюмой темноте, лежал и прислушивался к ее зову и чувствуя ее леденящее объятие…
Лица темноты он не виден, но мнилось, что у нее лицо Ады…
— Другой женщины для счастья мне не дано… — прошептал Марк…
Уже уносимый волнами темноты, Марк очнулся… он лежал, кутаясь в складки мантии, и размышлял:
«Бенедикт такой же скиталец, как и я… я тоже вечный жид…
После исчезновения мэра меня допрашивали… и с пристрастием… я вынужден был бежать из города… шел по суше, потом плыл на пароме… среди ночи паром наткнулся на рифы, перевернулся и затонул…
Я очутился в воде…
Волны обняли меня и понесли на своих спинах…
Светало, когда я услышал гул прибоя… он исполнял реквием, чайки были солистами…
Море высадило меня на песчаную косу, на которой я нашел обломки барки и утопленников…
Среди утопленников была женщина… она еще дышала…
Помню, я спросил ее:
— Где твой муж?..
— Мужа у меня нет… откуда его взять?..
Лукавила вдова… был у нее муж… лежал мертвый перед ней…
Умоляла она меня с ней остаться, но я ушел, как только на море установился штиль…
Две зари промелькнули и два дня…
Я снова вернулся туда, откуда ушел, но ни вдовы не нашел, ни следов барки…
Я понял, что высадило меня море на остров, а вдова была бесовским искушением…
Обессилев, я лег на песок и заснул…
Во сне я обнимал вдову… и вымок сразу… потом меня озноб охватил… помню, я очнулся в пещере, лязгая зубами…
Чуть поодаль лежал Бенедикт…
Однако, что это с ним?.. так странно посмотрел на меня… и с такой жалостью… как будто я умер…
Прошлой осенью я уже был мертвецом…
Помню, я шел в город…
Смеркалось… было жутко холодно… я заполз в расселину, чтобы согреться, и не заметил, как заснул…
Я уже почти остыл… и вдруг услышал голос: «Встань…» — я попытался встать… смотрю по сторонам, чтобы увидеть того, кто окликнул меня голосом монаха, но никого не увидел…
С трудом я встал, тело не слушалось меня… колени подгибались, но я спустился к воде и увидел в камнях лодку, вычерпал воду, столкнул ее в воду и поплыл, одолеваемый сонливостью…
Во сне монах, он же бог, крестил меня…
Проснулся я от холода не в купели, а на дне лодки…
Я плыл и размышлял…
Нет ничего ужасней этой болезни…
Куда только мысли меня не заводили, давали возможность странствовать и во тьме преисподней, и подниматься на небо к ангелам и богу…
Помню, я жаловался и сожалел, что я лишь подобье бога…
Монах рассмеялся за моей спиной и канул в вечность…
Одно я понял из своих размышлений, что собственным только судом и желаньем никто не спасется…»
Запечатлев свои размышления на обеих сторонах листка, Марк уронил карандаш… он наклонился, чтобы поднять карандаш, и упал на колени от слабости…
Бенедикт хотел помочь Марку подняться и сам упал…
Так они и заснули, обнявшись…
* * *
Утром странники проснулись и пошли дальше…
Они шли в толпе беженцев от войны…
Беженцы смотрели на них с уважением и приязнью…
Были среди беженцев и непримиримые, нравом жестокие…
Иногда странники останавливались, Марк писал, а Бенедикт пел, разглашал в плачах свои мысли о помраченье и безумье власти, хотя и знал, что не воспримут его слова, не подчинятся ему…
«Не пришло еще время… — подумал Марк… — На ветер Бенедикт бросает слова плачей, быстро гибнущие… откуда он их берет?.. наверное, из замогильных записок своего дяди, или из мемуаров примадонны…
Обстоятельства, при которых его дядя умер, были довольно странными, и таким же странным было его появление в городе, когда Кассандра покончила с собой… случилось это в театре… она не смогла выйти из роли… жуткое зрелище… она пела и танцевала в петле над оркестровой ямой…
Женщины любили Бенедикта… говорят, Кассандра повесилась из-за него… он бежал от нее на остров…
А у меня от женской пудры были приступы астмы…
Я сидел на камне и разглядывал облака… чего-то я ждал…
Погода менялась, море, горы преображались…
Я встал и словно окаменел… перестал дышать… я услышал рокот фортепьяно и хор женских голосов…
То голосили чайки и рокотал прибой…
Я очнулся в смятении и слезах…
Дым ел глаза…
Волны рылись в камнях, фыркали…
Я провел рукой по лицу и сел на камень…
Мне хотелось соскользнуть с шершавого камня в море, к рыбам и плыть, плыть, ощущая, как вода щекочет тело…
Мне чего-то не хватало, и я заговорил:
— Раньше лучше было… — сказал я…
Бенедикт не отозвался…
«И погода так не бесновалась…»
— Что ты все молчишь, молчишь?..
«Поговорить не с кем… разве что с морем… или с ночью… растолкать ее, разбудить… встанет, всклокоченная… скажет, зачем разбудил?..
Боже, как холодно!.. и сыро… эта ночь принесет меня в жертву под скрип пиний…»
— Жалкая жертва… — сказал Марк вслух с бессмысленной улыбкой на лице…»
Воздух был темный, густой, как вода…
Ему показалось, что Ада плавала перед ним, как рыба, лениво шевеля плавниками…
Марк смотрел на нее, закусив губы, которым нечего было сказать…
Ада вышла на берег, легла на ложе, нежно обняла Бенедикта… она уже не была призрачным видением…
— Почему ты молчишь?.. — спросила она…
— Мне трудно говорить… — отозвался Марк все с той же бессмысленной улыбкой на лице…
«Мне кажется, что она уже являлась мне в образе вдовы…
Или то была не она?..
Она была другая… и я был другим…
Помню, поодаль чернел скелет барки, обшивка с ее тела сама собой сошла, как кожа змеи…
Вдова лежала рядом со мной, уткнувшись лицом в песок…
Увидела меня, отползла к камням, хотела встать, не смогла…
Помню, я говорил что-то наугад… жалкий лепет… я неуклюже попытался ей помочь… откинув театральный капор, я поцеловал ее… на губах осталась сухость…
Помню, детский рисунок ее губ, желтую повязку на лбу, ее запах… и каждое ее слово помню…
Темно, ничего не вижу… и, кажется, я оглох… я встал, стою, глотаю слезы… вокруг скалы, похожие на развалины мертвого города, пни пиний, поваленных ветром, рокот прибоя…
В небе огромная луна, словно покрытая окалиной с красноватым оттенком… она же плавала и в море…
Было холодно, трудно дышать… ночь весь воздух выпила…
Луна ушла… я лежу на ложе один, чему-то радуюсь… чему?..
Одиночество меня никогда не пугало, мне всегда хватало себя самого, хотя иногда что-то царапалось, боролось, пыталось выбраться наружу…
Сны стирали дневные впечатления и видения…
В видениях мне являлся монах…
Кто он?.. мне трудно об этом говорить, и все-таки я скажу… он мой бог, он меня учил, спасал, иногда наказывал… мне было легче с ним, когда я терял себя, когда мне хотелось куда-то идти, бежать, но куда?.. от бога не убежишь… и от смерти…
Того что было, не вернуть, не исправить…
Я лежу и вспоминаю… первые признаки сходства с Бенедиктом, делавшего нас единой душой, появились в 13 лет… нам уже за 70 лет… у обоих тот же блеск в глазах, тот же землистый цвет лица, та же долговязая тощая фигура… мы рыжие и хромые…
Вообще-то сходство лиц встречается чаще… чаще, чем думают…
Я бы очень хотел, чтобы Бенедикт не хромал… и не заставлял себя улыбаться… на его лице при этом странным образом появляются плавающие морщины…
Хотел запеть плач Бенедикта, не смог… губы слиплись…
Лежу и пишу его историю… рука дрожит…
Светает…
Я вижу портного и монаха… теперь и губы дрожат… и слова… я что-то говорю наугад и невпопад… запнулся… умолк…
Я только запомнил глаза монаха, отсвечивающие золотом… видно больше помнить нельзя никак…»
* * *
«Кажется, я сплю… или очнулся?..»
Марк дико и сонно глянул вокруг…
«Зачем я вижу эти сны?.. зачем живу?.. чтобы досмотреть этот сон и узнать, кто раньше умрет, я или Бенедикт?..
Бог еще не решил… выбирает… сквозь тусклые стекла мучительно вглядывается… оба в возрасте, рыжие с плешью, и хромые… у одного мигрень, у другого астма… думает, сохраню их, у них дар псалмопевцев… умеют красиво говорить, хотя лавров нет…»
Марк привстал, прислушался…
Все еще длилась ночь…
Небо как вода, в которой плавали звезды, словно рыбы с плавниками…
«Мне надо учиться видеть жизнь, а не сны, навязываемые мне, не знаю кем, пока они не стали реальностью… хочу вернуться в город, однако возможность очутиться в желтом доме пугает… и остается…»
«Что это было?.. и это не сонное видение… жуткое зрелище…
Я видел во всех подробностях… сначала бегство крыс из замка, потом людей…
Ада стояла на террасе и пела плач, а Бенедикт произносил монологи…
Ада была еще ребенком, когда мы познакомились… печальные обстоятельства сблизили нас… в тот погожий вечер в театре давали «Валькирию»…
Кириллов, дядя Бенедикта, помог Аде получить роль Зиглинды, дочери Вотана…
Представление затянулось…
Около полуночи начался пожар… над театром возникло зарево… собралась толпа зевак… говорили о поджоге…
Аду я нашел в гримерной комнате примадонны… впрочем, не стоит об этом… все в этом сне было так запутано… и, кажется, намеренно…
Когда уж погода изменится?.. я ужасно продрог… и устал…
Не всегда я был таким… душа то радуется, то страшится и трепещет…
Надо молиться, призывать бога, потому что бог есть огонь, поедающий страсти…
Странный это был сон… я был как бы видящий во сне… я ходил с Адой по коридорам замка, и не стало ее… подняла крылья и улетела…
Помню, я проснулся в слезах…
Бог дал ей жизнь, бог и взял ее…
А что Бенедикт?.. умер или живой?..
Прошлое и его не отпускает… первое семилетие он провел в обители бога среди монахов, серафимов и херувимов, в 11 лет он бежал из монастыря в город к дяде… он влюбился… ночью он явился Аде в виде ангела, но без крыльев, бывают и такие ангелы… Ада была напугана, боялась забеременеть от него во сне… ей было 13 лет, может быть, чуть больше…
Дядя научил Бенедикта этому колдовству, проникать в чужие сны…
Бенедикт о своих снах не рассказывал, говорил, что спит, как убитый, и отводил глаза…
Думаю, что он проводил время и под землей с падшими ангелами, обитающими там до дня мрака и страшного суда…
Кажется, он настал… который день тьма висит над городом…
В детстве и мне снились сны, но какие-то путанные, с лакунами… в них я блуждал в сумерках или летал, был птицей…
Женщины мне не снилась… до 30 лет я вел жизнь уединенную, без женщин и имущества…
Иногда в мои сны вторгался сосед, полковник, утомленный жизнью… он тоже жил без женщин и имущества, спал на полу, не снимая сапог… помню, он уверял, что женщины порождены не богом, они имеют другое начало… он не уточнил, какое…
Полковник носил шинель, не обращая внимание на изменение погоды… в дождливую погоду он делался другим, приводил к себе женщин, говорил, что женщины самолюбивы, ревнивы и влияют на его образ мыслей…
Другой сосед, портной, называл полковника пещерным человеком, грозился перелицевать его шинель…
По ночам портной писал трактаты… он носил очки и карандаш за ухом даже во сне… его комната была завалена книгами… когда он умер, раскопками этого могильника руководил дядя Бенедикта… он обнаружил мужскую и женскую версию библии, правда, они были зашифрованы от посторонних… в них описывались бедствия: нашествие грязи и война с собаками…
Нашелся толкователь этих скользких текстов… в детстве его опрокинули в выгребную яму вниз головой… и он прозрел, стал видеть невидимое… многим он открыл глаза на затылке, избранным к спасению, униженным и безвестным… желающих он вел, а нежелающих тащил волоком… он присваивал их волю и свободу, говорил, что дальше они будут жить без вмешательства творца и соблазнов плоти, выступающей на стороне тьмы и злого начала… и длиться это будет до конца дней, когда преисподняя и небеса станут едины и откроются законы и тайны всего мира…
Может быть, он и прав… скрытые от человека поступки, мысли заложены в человека еще до его творения… и все мои дни были уже записаны в книгу на небесах, хотя ни одного дня из них я еще не прожил как следует…
* * *
«После пожара в театре было открыто дело… меня и Бенедикта привлекли в качестве подозреваемых, и мы стали странниками…
Мы пересекли зыби пустыни с немногими последователями, потом зыби Красного моря… высадились на каменистый берег и пошли дальше…
Заря погасла, и море стало черным…
Иногда мы останавливались в населенных местах…
Бенедикт пел плачи, и рукой и словами исцелял исстрадавшихся людей…
Ближе к осени мы подошли к горам…
Утесы ступенями поднимались к небу…
Два или три дня мы поднимались к небу… и оказались в месте, где скалы обступили нас, как люди в топе, тесно соприкасаясь…»
— Тебя что-то удивляет?.. — спросил Бенедикт…
— Странное место… — отозвался Марк… он стоял и, изображал изумление, озирался по сторонам…
Внезапно поднялся ветер, запел в развешанных повсюду эоловых арфах, звучащих скорбно и благовестно…
Так же внезапно ветер умолк…
— Что это было?.. — спросил Марк…
Бенедикт промолчал, лишь улыбнулся…
Ночь странники провели в пещере с высоким сводом…
Встало хмурое утро…
Странники вышли из пещеры и очутились в толпе беженцев от войны под колючим дождем…
Они шли, мучимые ознобной дрожью…
Бенедикта укрывал длинный до пят плащ…
Марк скрывался под плащом, снятым с огородного пугала… и сам он выглядел не лучше… он зяб, изнывал, просил Бенедикта подыскать ему более теплое место… хоть в аду…
— Ты хочешь вернуться в город?.. — спросил Бенедикт…
— Нет, нет… после того, что там со мной случилось, я держусь от города подальше… хотя, не знаю… как ты думаешь, там что-нибудь изменилось к лучшему?..
— Вряд ли…
— Люди глупеют и становятся все более развратными… и заметь, только люди из всех созданий божьих…
Марк задумался… а Бенедикт исчез…
Марк вынужден был его окликнуть…
— Эй, ты здесь?..
— Здесь…
— Куда ты иногда исчезаешь?..
— Никуда я не исчезаю, это ты исчезаешь…
— Вот, опять ты пропал… где ты был?..
— На похоронах дяди… он опять умер… кто это с тобой?..
— Я…
— Смеешься…
— Вовсе нет…
— Расскажи мне о себе…
— Я родился в городе от одинокой женщины… ее называли блаженной… был у нее солдат, потом монах… от монаха женщина родила мальчика, которого я нянчил и помогал пороть… меня монах называл сукиным сыном… он грабил божий дом ради женщины… крал хлеб, вино, свечи… когда всплыло наружу все, что было, и чего не было, монаха отправили в монастырь на одном из западных островов петь плачи… голос у него был низкий, внятный, наполнял собой всю церковь… когда он пел, лицо у него было смиренное и благочестивое… помню, мы с женщиной приехали к нему на остров… ночью случилась гроза… удар грома потряс божий дом… будто небо со всем, что было на нем, обрушилось на остров… гром ошеломил и оглушил монаха… он потерял память… и петь он не мог, стал заикаться… он ушел в горы, жил в пещере, вел уединенную жизнь отшельника, и снова обрел голос и память… как-то беженцы узрели сполох в горных высях и увидели человека, спускающегося с облака как с престола… они приняли монаха за бога… монах шел и пел, пускал слова блуждать вместе с ветром… беженцы окружили его, внимая его голосу… были среди них и преступники, из тех, кто бежал от преследователей, ум которых поразило безверие… монах позвал их голосом… они собрались, и он запел… это был скорбный плач… уже смеркалось, когда монах умолк… он стоял и молча смотрел на беженцев… одни приблизились к нему, другие отступили, не пожелали следовать за ним… были и такие, которые видели в монахе жертву, а не бога, готовили донос на монаха властям… помню, ночью в видении я увидел их всех, дела их и даже то, что видеть не должно… я рассказал монаху о своем видении, о доносе и петле Иуде, что они ему готовили… монах покинул это место… преследователи гнались за монахом, как свора гончих псов… вынюхивали, выспрашивали… где он?.. куда направился?.. спрашивали вкрадчиво… люди молчали из страха, боялись монаха, как бога… преследователи уверяли людей, что никакой он не бог…
— А он был богом?..
— Все мы лишь подобие божье… монах не сам пел плачи, смешивая их с молитвами, бог пел его голосом и наставлял… и в воровстве он не виновен был… за что же его преследовать?.. за то, что гниющему заживо, изнуренному долгой болезнью настоятелю, он дал исцеление, лишь коснувшись его рукой и словами молитвы?.. и никому он зла не желал… отец его в высях небесных… вскоре и он туда вознесся… долго еще преследователи будут этого человека искать, чтобы в жертву его принести, только не найдут… место, где он скрывается, недоступно смертным…
Вокруг Марка собралась толпа горожан… слушали его историю…
— Я что-то слышал об этом монахе… — сказал старик в пальто, которое он не снимал уже много лет…
— Я тоже… — сказала женщина в мантии…
— Говорили, что он был осужден и сослан на один из западных островов… их еще называют блуждающими… — сказал человек с рыжей иудиной бородкой, по всей видимости, еврей…
— Никто его не судил… — сказал Марк… — Праведен он был и беспорочен… мне было 13 лет, когда он ушел из города и стал отшельником… я вырос и стал искать его… меня арестовали за бродяжничество, и я оказался на дне пропасти среди проклятых, но мне мнилось, что это пропасть благодати… по ночам я видел монаха и беседовал с ним… я знаю… он и сейчас где-то здесь, поблизости, смотрит, слушает, хотя дом его в выси небесной… он пел мне плачи, и я склонялся перед ним… и не только я… слова его плачей проникали в душу и в разум, сохранялись под сердцем… но, увы, не все понимали его… были и такие, кто замышлял в лукавстве предательство и погибель ему… происходили они от лживого блудного бога… он всем является, и не тем, кем является… помню, монах пел плач о нашествии грязи и войне с собаками, и возбудил толпу… обезумели люди, камнями и грязью собрались его забросать, но не нашли его… невидимый никем, он ушел, опередив их желание… и намного…
— Продолжай, не молчи… интересно узнать, что с ним стало…
— Как-то, проходя по дороге, монах увидел сидящего на камне безглазого человека… человек странствовал слепым, но узнал бога, не видя ни его лица, ни очертаний, которые дал монаху бог… из грязи и слюны монах слепил безглазому глаз… лицо его омыл ладонью и прозрел слепец, забрезжил свет для него, правда, довольно слабый… как сквозь тусклое стекло увидел он и тех, кто был рядом с ним… свет отогнал тьму ослепленья, но не было уже рядом с ним того, кто вернул ему зрение…
— Так кто же был твой отец?.. — спросил старик в пальто…
— Не знаю… воин, наверное… или монах… прозревший слепец говорил людям, что монах — бог, но из бога стал по виду человеком… не все ему поверили… зрячие люди смотрели на него и от изумления делались слепые разумом… а бедные и бездомные, беженцы от войны, теснясь в беспорядке, шли за прозревшим слепцом… они перепутали его со своим богом, шли, спешили, пыль поднимали… прозревший слепец говорил им на своем языке: «Отстаньте, я не бог… я смертный человек, возомнивший себя богом…» — но люди не отставали… прозревший слепец на монаха был похож и говорил он пророческим голосом, зычным, правда, иносказательно о граде божьем на небе… кто окажется там, спасется для вечной жизни…
— Нет никакой вечной жизни… — заговорил старик в пальто… — Бог лишил нас бессмертия, сказав: плодитесь и размножайтесь… он поручил нас судьбе и умыл руки…
— Как странно вы выражаетесь, но я продолжу… нашлись люди… сказали о слепце властям такое, что только безумцы могут сказать… мол, бес его язвит, заставляет возражать всему принятому… явились преследователи, обступили прозревшего слепца, стали вопрошать: «Кто твой спаситель на самом деле?.. и кто ты?.. если бог, так и скажи…» — прозревший слепец сказал им, что он лишь отзвук слова бога, обычный смертный, зримый смертным, но преследователи не поверили ему… народ склонился, стал камни и грязь подбирать с земли, чтобы побить преследователей, усомнившихся в их боге…
— А что случилось с монахом?..
— Не раз монаха пытались схватить, но он ускользал из нечистых рук, чтобы еще одно чудо свершить: воскресить человека, застигнутого смертным оцепенением… человек был музыкантом, играл на скрипке вальсы… и забылся сном смерти… монах пришел и пробудил его, вернул его из чертогов преисподней, где он веселил бесов…
Марк умолк…
Многие из горожан, окруживших Марка, вопрошали:
— Как такое возможно?..
— Я видел, как к монаху из скорбной толпы подошла женщина, лицо которой было закрыто вуалью… «Оживи мне мужа…» — сказала женщина… она что-то еще хотела сказать, да только из горла, стиснутого рыданьем, лишь стон вырвался… и все скорбящие, кто оказался вблизи, в слезах увидели, как сдвинулась крышка гроба… мертвый, услышав зов, встал и подошел к тому, кто его звал…
— Чудеса…
Из мрака кромешного преисподней скрипач путь наверх совершил, закутанный в пелены, которые на нем успели затвердеть…
Когда с воскресшего мертвеца сняли саван, он оказался на вид тщедушным…
Народ в одно слился, на чудо смотрел… люди между собой говорили о незнакомце как о боге, ждали, что он еще покажет, а он, явив чудо, незаметно ушел…
Уже он мерил дорогу ногами… и по воде он мог ходить… и по воздуху…
Иногда его останавливали объявления властей на афишах и столбах…
Всякий должен был донести на него, если увидит или услышит его пророческий голос…
Я читал эти объявления и воззвания и удивлялся…
Могут ли они увидеть того, кто невидим, и схватить того, кто неуловим?..»
«Помню, я спустился с гор и вошел в город…
Горожане толпились на площади у руин театра, слушали плач монаха и пьянели от благоухания его слов…
Монах произнес речь, пожалуй, несколько более длинную, чем следовало при подобных обстоятельствах…
Народ слушал и обменивался мнениями:
— Говорят, он бог… бывает и там, и тут…
— Я слышал, что нашли его изображение на греческой вазе, погребенной вместе с ним под пеплом Везувия… будто бы там были и его замогильные записки…
— Ну, это не столько во здравие, сколько за упокой… впрочем, вы, наверное, говорите в переносном смысле… хотя это вполне могло быть и буквально…
— Останки монаха были завернуты в грубый холст…
— Холст греет лучше, чем шелк…
— Как правильно вы это сказали…
— Когда уже вы будете говорить друг другу «ты»… впрочем, мне уже все равно…
— Вы собрались умирать… а завещание написали?..
— Смеетесь…
— Я нотариус… ищу клиентов…
— А я собираюсь жениться…
— И кто ваша муза?..
— Как поэт, я еще не родился… я пишу о навязчивых идеях…
«Кажется, стало еще темнее… я уже себя не вижу…» — подумал Марк и зевнул…
Он устал от переживаний…
Во сне он собирался продолжить свое странствие с Бенедиктом…
Он сел на скамейку, потом лег и заснул…
Сон позволил Марку такие удовольствия, которые он еще не испытывал…
Марк очнулся… потер шишки на лбу, которые приобрел во сне…
«Все из-за того, что у меня не было никакого плана… вообще ничего… совсем… вовсе… я был Бенедиктом, порхал как бабочка, с цветка на цветок… однако оповещать об этом толпе не стоит…»
Толпа все прибывала с разных сторон, чтобы видеть того, кто совершил чудо…
Говорили, что какой-то человек, возомнивший себя богом, вернул мертвецу голос, душу и судьбу…
Завистливые и бесстыдные люди донесли властям об этом человеке…
«Этим человеком был монах… помню, я двигался за монахом в толпе людей с пальмовыми ветвями в руках, и уже провидел, чему должно свершиться…
С нами был и мертвый, которого монах одел душой, и прочие потрясенные, бога увидевшие в монахе и возлюбившие его… они стали его вестниками…
Толпа замерла, услышав вдруг странный подземный гул, похожий на рычание своры собак…
Гул повторился в высях…
Толпа упала на колени… в трепет повергся народ толпы…
Люди вспомнили о конце света…
Монах запел плач… это был скорбный плач…
Он пел:
«Немного времени осталось вам блеск неба созерцать…
Пока еще тьма и морок не нависли над вами, спешите покаяться…»
Помню, монах пел, а я размышлял:
«Те, кто видели монаха, видели бога, отца в нем…
С верой не окажутся они во мраке…
Пришел он к людям по своей воле не для суда, для спасения…
Слушайте его, не сам он говорит…
Все, что он возвестит и воскликнет, сбудется…»
* * *
И этот день погас…
Толпа горожан, собравшихся на площади у руин театра в ожидании конца света, не расходилась…
Голосом своим и словами плача Бенедикт взволновал многих людей в сердце и в разуме…
Помню, говорил он и о предателе…
Люди в толпе стали переглядываться, искали взглядом чужого среди своих…
— О ком он говорил, сказав, пусть он делает это скорее?.. — спрашивали одни…
— Бес греха уже завладел предателем… — говорили другие…
— Я знаю предателя, пойду, предупрежу примадонну…
— Но где она?..
— Она ушла с мэром…
— Не можешь ты помешать ей и мэру пройти путь, предназначенный только им…
— Куда ты?.. и почему ты так спешишь?.. — спросил Марк, догнав Бенедикта…
— Час назначен… и он близок… с горних небес нам послан утешитель, которого ненавидят без вины наглые с жалом безверья… терзаемые безумием, они принимают его за подобие некоей жертвы…
— Ты думаешь, им нужна жертва?..
— Все, что случится с ним, он уже провидел… он здесь гость…
— Мы все здесь только гости… — сказал старик в пальто и скрылся в толпе…
— Пора и нам исчезнуть… — сказал Бенедикт, кутаясь в складки длинного до пят плаща…
— Странный этот старик в пальто… где-то я его уже видел… — сказал Марк, кутаясь в мантию…
— Я тоже…
— Где?..
— Во сне… где же еще…
* * *
Ночь странники провели в дороге, и утро встретили в небольшом поселке на берегу моря…
Бенедикт запел плач…
Его окружила толпа женщин…
Плач Бенедикта вверг женщин в некое радостное опьянение… у одних он вызывал ликование и радость, у других — страх…
— Слушая этого человека похожего на монаха, я испытала странное чувство…
— Я тоже…
— Говорят, он поэт и скрывается от преследователей… живет в пещере на острове среди муз…
— Скорее среди жен… у него их шесть или семь…
— Однако где он?.. исчез…
— Смотрите, смотрите…
Бенедикт вышел из переулка неверной поступью в окружении женщин одержимых и восторженных… они пели, увитые плющом, давали ему грудь, качали, убаюкивали, как будто ему было два или три года…
В толпе женщин, сопровождавших Бенедикта, была и дева в платье невесты… она приводила в восторг изяществом и легкостью движений…
— Кто она?..
— Говорят, она была его невестой…
«Иногда она и мне является то девочкой, то мальчиком, что само по себе странно…» — размышлял Марк…
Девочку Бенедикт называл своей нянькой…
Молва уверяла, что мать родила ее, когда танцевала на сцене театра… опьяненная радостью танца, она упала на спину и родила девочку, потом мальчика…
Но можно ли доверять молве…
В колыбели близнецы ласкали и укачивали друг друга…
Мальчик умер в семь лет, девочка выжила… узнала о трагизме жизни и власти судьбы безжалостной и беспощадной…»
* * *
«Кто эта дева в платье невесты?.. и кто Бенедикт, ее отец или любовник?..» — шел и вопрошал Марк…
Он не сводил глаз с девы в платье невесты…
«Прошлой ночью во сне я уже видел ее в пустыне среди дюн и барханов…
Она танцевала в окружении жутких женоподобных порождений, которые приставали ко мне… ласкались, лизали мне ноги, пах…
Я не могу понять этих снов… они и в детстве преследовали меня…
До 13 лет я блуждал в лабиринте кошмаров, пока не наткнулся на портного… я играл в его мистериях, оттененных безумием, в которых смерть и любовь были неразделимы… у меня была роль жертвы…
Помню, я запел, наполнил возвышенным голосом весь дом тети, часть комнат которого она сдавала постояльцам… казалось, голос изливался из меня сам по себе… он был чистым, прозрачным и радостным…
Я пел о любви…
Об этом же пели и птицы… подпевал и полковник… он жил этажом ниже…
Полковник немного рассказал мне о себе, не знаю точно, сколько, ведь он не все помнил после контузии…
Он говорил, что помнить все о войне нельзя… можно сойти с ума…
Тетя находила полковника странным… впрочем, как и портного, говорила, что он заимствовал у нее некоторые художественные приемы, такие как, многозначительность и повторение…
Портной шил платья невестам и писал трактаты, он был помешан на философии… однако он сочинял и драмы… в одной из драм он изобразил себя богом и вступил в связь со смертной женщиной… я думаю, что этой женщиной была тетя…
Умерла тетя относительно молодой…
Полковник любил тетю… он не смог пережить ее смерть, повесился…
Не раз я видел полковника и после смерти…
Он появлялся в своей комнате… комната пустовала… никто не решался поселиться в ней…
Помню, он сидел в темноте, пил красное вино и что-то писал…
Он мог заглядывать в будущее…
События, которые он описывал, исполнялись с завидной регулярностью…»
* * *
«В 30 лет Бенедикт был не просто известен, но и любим женщинами… он называл их гетерами и грациями… иногда менадами и одалисками…
Как и я, Бенедикт был сиротой… его мать тронулась умом, а отца убили… помню, от него веяло злобой…
Мальчика отдали на воспитание сумасшедшему монаху, предсказывающему судьбы людей…
Монах был расстрига, его извергли из сана…
В 7 лет Бенедикт нашел монаха висящим в петле между небом и землей… в посмертной записке, написанной каракулями, монах описал конец света, правда, расплывчато и противоречиво… со следами чьих-то исправлений и добавлений…
По всей видимости, монаху помогли повеситься…
В подлинности этой записки возникали сомнения, поражал ее стиль, слишком величавый, тем не менее, дело было закрыто в виду отсутствия состава преступления…
Смерть и моего воспитателя была делом сложным и запутанным…
Он был богословом, переводил с греческого тексты, в которых описывалась жизнь бога, и прояснялся смысл его крестных мук…
Богослов воспитывал не только меня, но и двух девочек, сирот…
Увидев богослова в петле, девочки в ужасе завопили благим матом…
Помню, Бенедикт пытался оживить богослова… он уже воображал себя богом…
Богослов оставил записку… и не одну… сплел целую гирлянду с добавлениями и исправлениями, которые свивались в сложный узор…
Молва говорила, что богослову помогли покончить с собой… мол, не сам он просунул голову в петлю…
В записке богослов описывал свою несчастную влюбленность к девочкам, имевшую, однако, последствия… обе родили близнецов…
В конце записки богослов отказывался от неба и бога…
«Нет никакого рая… есть только преисподняя, которую называют черной дырой и расположена она на севере неба…
Не хочу жить там, не умирая… какая в этом радость?.. ни снов, ни слов, ни дыхания… вокруг только тьма… и ее жертвы, стоят, ждут… чего?..
Что делать мне, возомнившему себя богом?.. кого спасать?.. лучше от всего отстраниться, ничего не чувствовать… жить в одиночестве властно, непреклонно, что-то творить, не мечтая… и будь что будет…
И так из века в век… до полной темноты всех небес…
Как в темноте свежо, просторно… дна нет… и верха нет… нет и середины…
Вокруг только тьма…
Святой дух блуждает в ней, отдаваясь ей, млея от ее ласк…
Какая ни какая, но жизнь есть и в темноте черной дыры…
Но вот встало солнце… и жизнь воспряла, потянулась к солнцу…
Птицы запели, выводя ноту за нотой…
Отозвался и прибой…
Мелодия звучала тихо, осторожно, порождая отзвуки, трепет, страх…»
Записка кончалась многоточиями…
Богослов пленил меня… мне казалось, навсегда… и в ничтожество ему не впасть никогда, будь он даже по колено в грязи… по грудь… по горло…
Меня влекло к нему в минуты томления, надлома, уныния, загоняющего в тупик…
Он говорил, рассыпал слова как дары…
Иногда я вспоминаю его лицо в петле… его пустые глаза… и высунутый и постепенно чернеющий язык… жуть…
Может быть, поэтому свои первые семь лет я назвал пустыми…
Вторые семь лет были отголосками и отражениями эпизодов первых семи лет…
Я ждал, когда во мне проснется гений…
Движущими силами третьего семилетия были женщины…
В четвертом семилетии мне предстояло пережить нашествие грязи, которое предсказал дядя Бенедикта… он от бога был наделен даром провидения…
Предузнал он и войну с собаками…
Помню, я спал и во сне услышал стук в дверь… явился мне псеглавец с иконы и заговорил голосом дяди как бы по вдохновению:
«Запри дверь, чтобы не вошли собаки…» — что я и сделал… и проснулся… и нашел дверь открытой…
В тот же день я видел дядю Бенедикта на площади у театра в окружении собак, которые смотрели на него с благостным умильно доверчивым выражением… они видели в нем псеглавца, бога…
Он трепал загривки собак и прислушивался к оратору, который говорил о рае…
Райское блаженство мило и желанно всем, но, увы… жизнь скоротечна и исполнена опасностей…
Дядя Бенедикта еще не раз являлся мне, то в обличье воина, то в обличье монаха…»
* * *
«Сполох молнии ослепил… гром потряс небо…
Начался ливень, превративший улицы города в реки…
Стихия потопа колебала стены домов, сотрясала здания до основания…
Люди метались по площади, запутывались в оборванных стихией проводах, из комков которых сыпались искры…
До крыш уже доходила пенная зыбь с телами живых и утопленников…
Толпу, собравшуюся на площади в ожидании конца света, охватил ужас… одни выли и стонали хором, впавши в безумие… другие прыгали в воду, пытаясь спастись, и полнили пучину телами утопленников…»
«Ушла гроза…
Гром едва громыхал в отдалении, чуть слышалось эхо в ущельях…
Ливень иссох… молнии еще блистали, но беззвучно… они вспыхивали, мелькали пугливо в облаках и быстро гасли….
Поток воды и грязи, спустившийся с гор, напавший на город, как вор, ослаб…
Люди на площади стояли и пели плачи, смешивая слезы с молитвами, жаловались на небо…
Помню, меня охватило подозрение… не сон ли это?..
Происходящее на площади напоминало призрачное сновидение, а его участники виделись неясными смутными тенями из царства мертвых в одежде из праха и пыли…
Ужас наводило происходящее…
Помню, простирая руки, пожилая женщина подошла к Бенедикту… пала на колени перед ним…
— Встань, женщина, поищи бога… я не бог… смутился твой разум… — сказал Бенедикт и сокрылся в толпе горожан…
Но женщина не отстала, она шла за ним и вопила что-то в слезах и в отчаянии…
Пес Пифагор, сопровождавший Бенедикта в его странствиях, заскулил… слезы блеснули в его глазах… пес узнал в женщине шестую жену Бенедикта…
У Бенедикта было шесть или семь жен, о которых говорила молва, смешивая вымысел с правдой…»
* * *
«Бог призрел Бенедикта… а призрит ли он меня?.. и утешит ли?.. — размышлял Марк… — Или спихнет меня в яму тьмы… и окажусь я среди проклятых…
Как-то я уже побывал там… искал полковника, а нашел инвалида, он пытался помешать моему нечаянному проникновению, опасался, что я узнаю о его роли в происходящем в театре… помню, портной говорил, что у инвалида была предрасположенность к интригам и всякому злу, склонность, влечение, которое он не мог перебороть… большую часть своей жизни инвалид провел в тюрьме, где заразился идеями… он выдавал себя за бога, говорил, что видит видения, которые были ему непонятны…
Видно не вся мудрость ему открылась…
После падения в яму тьмы на него снизошла некая мудрость…
Это подтверждал и портной… он называл инвалида шпионом бога…
Видения инвалид записывал в книгу… в ней было много лжи, недобрых слов и всякие другие вещи…
У книги было две версии: женская и мужская…
«С мужской версией книги я буду царствовать на небе, а с женской — в преисподней, и бесы будут мне послушны… — говорил он… — Мертвые облекутся в бессмертие и будут порождать смыслы и образы…»
Говорят, была у инвалида еще одна книга, о его взаимоотношениях с богом, когда он был по виду человеком… впрочем, факт ее существования далеко не очевидный…
Инвалид вызывал возражения и недоумения… раздражала его манера изъясняться загадочно… говорить просто и без прикрас он не мог, придавал вид многозначительности своим измышлениям… говорил он, как поэт, приспосабливая слова к пониманию смертных, объятых желаниями… иногда он излагал и то, о чем сказать было невозможно, и подумать страшно…
Портной возражал ему, говорил, что мы изумляемся миру, а не его создателю… бог все предусмотрел, создавая этот мир, посредством присущего ему воображения, воссоздав его очертания, представив детали… все совершилось как было задумано, если признать, что он бог, а он бог…
Все ли он предусмотрел, создавая мир из материи, которая, не имея никакого достоинства, могла соделаться всем?..
Совершились ли в материи нужные превращения и изменения?.. или еще совершатся?..
Инвалид выдавал себя за человека бога…
Однажды бог уже был на земле… наклонил небо и сошел вниз, принес себя в жертву и повис на кресте, прибитый гвоздями…»
Размышляя об инвалиде, я заснул, а когда проснулся, записал все, что увидел в видении, а также и остальное, сделанное инвалидом до того, как он снова ушел и предстал перед богом лицом к лицу с докладом…
Бог стал расспрашивать инвалида, а он стал рассказывать ему обо всем…
Бог слушал и удивлялся, как и серафимы, и херувимы, стоявшие перед ним…
Все это я увидел в видении, и понял, что инвалид на самом деле человек бога, хотя портной был уверен, что инвалид шпион бога…»
* * *
«Было мне еще одно видение… я оказался на кладбище…
Могила дяди Бенедикта была прикрыта камнем, когда камень сдвинули, обнаружили в склепе его замогильные записки и несколько писем к примадонне, мэру и матери мэра…
В замогильных записках описывались бедствия: нашествие грязи, война с собаками и конец света…
«Из могилы он встал с богом, которому послушно мироздание…
И где он теперь странствует и какие видит видения?..
Помню, он говорил, все мы уснем, но не все изменимся…
С дядей Бенедикта все ясно или почти все… а что с Бенедиктом?.. где он?.. и кто эта женщина в мантии?..
Из книги мне известно лишь несколько фрагментов… одни намеки, кто были его мать, отец… что и говорить, и сам дядя Бенедикта был сыном блудницы… отец его был неизвестен… говорили, что он был на небе среди богов, то есть ангелов, и там у него было три имени… возможно, имен было больше, но они исчезли в лакунах… три раза он должен был явиться на землю, искупать грехи…
Мы все здесь искупаем грехи… а видения нам от бога…
Инвалид, человек бога, исчез, вероятно, погиб осенью при крушении парома… или при нашествии грязи…
Потом была война с собаками… она шла всю зиму…
Зиму сменила весна…»
Уже лето… на деревьях распускается листва славно и гордо…
Марк посмотрел на небо, на море, на горы и насладился всем…
«Бог сотворил все это… он сказал и все исполняет его слово… ему и грязь послушна… не сама же она пришла…
Когда люди начали погибать и их крики и вопли дошли до неба, но бог не услышал, был занят… у него дела… что-то я устал…»
Марк сошел на обочину, сел на камень и какое-то время продолжал сидеть, потом достал книгу инвалида и сделал выписки… в книге была записана история города…
Марк писал, пока не заснул… напал на него сон с видением, в котором он был богом и остановил нашествие грязи, потом началась война с собаками, которая длилась и длилась…
Громы и вспышки молний разбудили Марка… он проснулся и нашел в книге инвалида запись того, что видел в видении…
Поодаль лежали бездомные люди, но он не мог сказать им ни слова, губы слиплись…
Кто-то окликнул Марка по имени… он невольно вздрогнул, обернулся и увидел город в великолепии и славе…
Он начал слепнуть от того, что было явлено ему… испугался и вернулся в сон…
Во сне он преобразился, стал по виду обычным человеком и возрадовался…
Длилась ночь…
Марк размышлял:
«За что я был взят на небо как Енох или Илья и удостоен был видеть видения?.. и с такими подробностями… я наблюдал зрелища и, пугаясь, в страхе и трепете постигал небесную механику…
Хорошо мне не было там…
Были там и горы, и деревья, но они казались высохшими… листья не опали, они остались на деревьях со старой листвой… выглядели они как женщины, упавшие с неба вниз головой, красивые и прелестные дочери бога…
На небе я был с четырьмя лицами и без крыльев… я не слышал шума крыльев… носил и поднимал меня дух во мне…
И было у меня там шесть или семь жен, как у Бенедикта здесь…
Ада научила меня любви…
Ада отличалась голосом и восприимчивостью от природы… она пела плачи…
Смерть забрала у меня Аду…
Я погрузился в траур…
Меня стали преследовать видения и женщины…
Нет, побежденным я не был…
Женам я был обязан славой разрешать какие-либо недоумения, правда люди уходили от меня с еще большим недоумением, хотя и восхищенные…
Я представлялся им величественным…
Женщины стали приходить ко мне все реже и реже… кто-то тайно восстанавливал их против меня, наговорами внушал им ненависть ко мне…
Я вернулся в город и поселился в руинах женского монастыря…
Ночью ко мне явились монахини… они были высокого мнения о самих себе и враждебно настроены по отношению ко мне… они написали донос богу, злостную клевету, какой еще ни на кого там не возводили…
Из-за доноса я вынужден был вести воздержанный образ жизни…
Меня заперли в темнице, как похоронили…
Темница излечила меня от сластолюбия, лишением средств его удовлетворения, но иногда я встречался во сне с благородными дамами…
Сны умели создавать удобные случаи, чтобы столкнуть меня в яму тьмы, унизить, забывшего о боге и благодати…
Одной из дам пришлось принуждать меня к любви угрозами и побоями… правда, удары она наносила с нежностью, без раздражения, и они были приятны мне… казались они приятными и даме, хотя наносила она их уже не по вдохновению, а по привычке, что и привело к тому, к чему привело…
О пороках этой дамы я узнал последним и едва не поддался искушению покончить с собой или как-нибудь изувечить себя из-за отчаяния, унижения и стыда…
Я обвинил ее в коварстве и предательстве…
Связь с этой женщиной оказалась непристойной и прискорбной, она вызвала недоверие ко всему, что бог создал для наслаждения…
Я окончательно отстранился от обычной жизни и посвятил себя философии…
Мудрому человеку не следует связывать себя браком с женщиной…
Я вернулся на кафедру в университете, сочинял гимны философии, портом плачи, когда и она покинула меня…
Я ушел с кафедры университета, стал монахом, жил, подражая жизни апостолов или еще более ранних святых, который отличались своей святостью…
Я жил трезво и воздержанно, пока снова не погрузился в эту грязь уже безвозвратно, забыв страх божий… и поплатился…
Я стал осторожнее… я вернулся к Аде, исключительно из любви к поэзии… я даже не предполагал, сколь опасным для меня оказалось это возвращение…
Помню, Ада, увидев меня, вздохнула, заплакала и запела скорбный плач…
Ночь мы провели в молитвах, а утром каждый оказался на своем месте: Ада в могиле, а я на ложе монахини с которой виделся редко и втайне… ей было 13 лет… я воспитывал ее и обучал пению плачей, вызывавших у горожан слезы и восклицания изумления и восторга…
Надо сказать, что ангелов ее плачи только расстраивали и удручали…
В руинах женского монастыря я умер, заснул для жизни…
В смертном сне я провел три дня и три ночи… на девятый день я очнулся и стал жить своей жизнью, не жизнью Бенедикта…»
* * *
Ночь ушла, но солнце так и не появилось…
Бенедикт молча стоял на подмостках перед толпой горожан, которые собрались на площади у руин театра в ожидании конца света…
Все, что можно было сказать, Бенедикт уже сказал…
— Вы Бенедикт Кириллов?.. — спросила его женщина в мантии…
— Что?.. нет… вы ошиблись… — солгал Бенедикт, чтобы покончить с этими расспросами, показавшимися ему довольно подозрительными…
«Кто он?.. — размышляла женщина в мантии… — Глаз с меня не спускает… повернусь к нему спиной…»
«Узнала… и ужаснулась… — подумал Бенедикт… — Как будто увидела черта с рогами…»
Бенедикт потер шишки на лбу и запел плач…
«Что это с ним?.. поет и уже не ищет меня глазами… умолк… молчит и вздыхает… не узнал или сделал вид, что не узнал… дяде его я поверила и обманулась… чуть не тронулась умом, как его мать… говорят, отца его убили, от него веяло злобой… а мать утопла в пруду, ставшем болотом… плавала ничком… лицом он похож на мать, а от отца ничего не взял… не был уверен в его отцовстве…» — вспоминала женщина в мантии…
Она уже стояла перед Бенедиктом в платье невесты, увенчанная венком на фоне голых скал…
«Нет, не может быть… она же умерла… — пел и размышлял Бенедикт… — Впрочем, все может быть… стоит, смотрит, вины своей не скрывает… девство ее ложным оказалось…»
Бенедикт сошел с подмостков, придвинулся ближе к женщине и, обняв ее, что-то сказал…
Марк, свидетель, не расслышал…
— Что ты ей сказал?.. — спросил Марк…
— Этого нет в твоем тексте?..
— Думай, что хочешь, но не советую…
— Забудь… кроме тебя мне никто не нужен… и все же не могу устоять против женской плоти… манит она меня… и боязно… посоветуй, что мне делать?..
— Желай… только как-нибудь скромней…
Бенедикт промолчал, погрузился в воспоминания…
Поодаль лежали, как попало бездомные и беженцы от войны… некоторые спали голые на голой земле…
— Хотите убедиться, что бог я… все вы спите, но проснетесь от хриплого лая своры собак…
Послышался подземный гул…
— Ну вот, проснулись… обличье я сменил, из бога стал по виду человеком… а эти ангелы, покинувшие небо, со мной… вы их не видите… там они познают таинства и нисходят, становятся вашими ангелами-хранителями… прислушайтесь и вы услышите их голоса… они и знаки подают, когда вы впадаете в заблуждение, пытаются вас остановить… это их служба… не будете их слушать, кончится ваша жизнь безвременно… смерть вас ждет не дождется, только вами и бредит… веселят ее ваши стоны и вопли… я ей не нужен… я старик, к тому же хромой и рогатый… ко мне она не подойдет… что я могу?.. могу головой седой трясти… а сколько было сил!.. мог веселиться и день, и ночь… веселье молодит, тяжесть лет с плеч снимает…
— Ты один такой с неба спустился?..
— Увы, безумных больше не нашлось…
— Что же ты медлишь, говори, с чем пришел?..
— Я ищу попутчика, зовут его Марк, он пишет мою историю… а вот и он… спешит… чем-то озабочен… какие-то новости его смутили… по виду точно он, но руки связаны… кто-то его связал… попался на глаза преследователям, шпионам мэра, он здесь бог, не я…
Послышались крики, лай собак и площадь опустела, остались только Бенедикт и Марк…
— Бежим, покуда не попались… — Марк развязал себе руки… — Что я говорил?.. у них сердце в пятках… а ты обманщик… я тебя искал в доме на Поварской улице… где ты был?..
— А ты?..
— Едва петли не заслужил… связать меня пытались и сдать властям… приняли меня за бога… или это был сон и все происходящее мне мнилось?..
— Ну, не знаю… тебе видней…
— Однако тьма все еще висит над городом… и я не призрак, и ты вполне реален… я слушал твою речь… оратор ты превосходный, и тема была выбрана не вредная, смыслом не обделенная, но словами людей не накормишь, тяжесть забот не снимешь…
— Но почему они все ушли?..
— Смирись… ушли и ушли… ушли искать другого бога… в тебе они его не признали… да и во мне…
— Что ты такое говоришь?..
— Ты думаешь, что я помешался, белены объелся, но я в своем уме… пора и нам уйти, пусть будет, что будет…
Марк и Бенедикт ушли, хромая, поддерживая друг друга, два старика седых и пес Пифагор за ними…
Город погрузился в сон…
Сон всех печалей забвенье…
* * *
Пес Пифагор разбудил Бенедикта лаем, потом воем…
— Замолчи, я еще не умер… или умер?..
Рогу у луны были уже на исходе, почти истаяли…
Бенедикт приподнялся, огляделся в изумлении… он лежал на дне лодки, застрявшей в камнях…
Вокруг вода и нависшее над водой небо…
Бенедикт стал грести, правил на свет луны…
Поднялся ветер… обессиленный Бенедикт перестал грести, надеясь на бога и молитву…
За спиной уже немало моря осталось… еще больше впереди…
Так ему казалось…
Вдруг Бенедикт услышал скрежет… корма лодки вздыбилась, и он почувствовал, что летит, вытянув руки, с лицом, исказившимся от страха…
Он увидел стаю дельфинов и скалы, окутанные туманом…
«Кажется, я стал птицей…» — успел подумать Бенедикт и очнулся среди камней, укрытых водорослями, у входа в пещеру…
Он заполз внутрь пещеры, своды которой как будто осели, стали ниже…
У стены лежала женщина…
«Кто она?..» — подумал Бенедикт и отвел взгляд, смущенный ее наготой…
Женщина спала…
Длилась ночь уже без луны…
Бенедикт запел в полголоса плач об Аде и Рае, как он искал их на небе, повсюду… как нашел их в могиле… как пал на них могильным камнем…
Бенедикт умолк, лежал в слезах, пока не заснул…
Появилась луна…
Луна, свела рога и стала полной…
Бенедикт спал…
Во сне он приблизился к женщине, хотел обнять ее, но удержался от соблазна… он лежал и размышлял:
«Как я очутился здесь?.. кто меня перенес из города в эту пещеру?.. как такое возможно?.. и где Марк?..»
Бенедикт встал, обошел пещеру, ощупал стены, проверил, нет ли трещин… вернулся к женщине… мысленно он лег рядом с ней, стиснул ее в безумном объятье…
Женщина сопротивлялась, но не так, чтобы очень…
Бенедикт вышел из пещеры истомленный… сел на камень…
«Боже, чем я был и что я теперь?.. погляди и суди меня…
Она совсем дитя и все еще невинна… ни отца у нее нет, ни матери…»
Бенедикт размышлял и иногда смотрел на деву, укрытую водорослями и листвой…
Он невольно сморгнул… рядом с девой лежал ребенок…
Дева прошла мимо с ребенком на руках…
Песок был плотный, ног ее не задерживал…
«Ушла, да и была ли она?.. следов не оставила… я думал, что напрасно тратил силы, а она ожила и родила…
Что мне остается?.. петь умильные плачи и ненавидеть себя за то, что загорелся желанием, и так распалился…»
— Безрассудный, я мертвому камню ласки дарил… — сказал Бенедикт вслух… умолк, вместо слов, он стал стоны издавать, потом упал на песок ничком…
Светало…
Было холодно, Бенедикт замерз, дрожь сотрясала его и он пришел в себя, очнулся…
Холод и мысли отгонял, и сон наводил…
«Где я?.. был у бога… не могу вспомнить, зачем приходил к нему… кажется, просил его к женам моим быть благосклонным… все они уже там… а я здесь…»
Бенедикт увидел Аду в платье невесты и себя на пороге в спальню…
Взгляд его блуждал по разным предметам…
«Брак обещал быть счастливым… но где оно, счастье…
Помню, я сгорал от любви…»
Бенедикт увидел незнакомые горы и море… у рифов играли дельфины…
Послышались голоса, смех… вдруг жены его обступили… лишь пять их осталось в живых… и они казались счастливыми…
Уже они шли по мокрому песку, оставляя следы…
У груды камней они остановились и в чем были в воду вошли по колено, по грудь, по горло… скрылись совсем…
Да и были ли они?..
В ужасе Бенедикт потряс головой, прогоняя видение, потом встал и пошел прочь… путь был хоть и труден, но он находил проходы в скалах…
Он шел по местам, где спасался от преследователей и собак, догонявших его лаем…
«Что было потом?.. потом появился пес Пифагор…»
Пифагор стал спасителем для Бенедикта… да и возраст не позволял ему скитаться…
Хромая на обе ноги, Бенедикт вернулся в пещеру… и вовремя…
Ветер принес тучи, молнии, ливень…
«Одно утешение, гору ливень не затопит…»
Ночь Бенедикт провел в пещере… пел скорбные плачи, пока не заснул…
Спал он беспокойно…
Во сне он воспитывал мальчика, которого ему оставила Рая… и ушла, бежала по волнам, пока море сомкнуло над ней свои своды…
Мальчик был копией Раи, и петь он научился, но не умел начать…
Бенедикт рассказал ему, почему он скрывается в пещере и живет один, как бог…
«Все это от стыда и обиды… потому и выгляжу как тень или привидение… кожа да кости… бодрости нет и сил… один голос остался прежним… и лицом еще похож на себя…»
Так размышлял Бенедикт в потемках со слезами на глазах… его губы произносили и слова, иногда целые фразы, которые повторяло эхо под высоким сводом пещеры…
Осыпались камни, сон отогнав…
Бенедикт привстал, испуганно озираясь…
«Чего я боюсь?.. сам страхи сочиняю и заставляю бояться… пес Пифагор даже не шелохнулся… лишь веки его дрогнули…
Страшно умирать… узнает ли меня бог?..
В прошлый раз я удивил его плачами… он слушал так, как будто только сейчас понял все лукавство слов…
Я рассказал ему в плачах всю правду, пусть и невероятную…
Помню, я провел с богом ночь и вернулся в пещеру…
Заря заалела…
Что она мне, изгою, обещает?.. продлит ли ссылку или отпустит?..
Но искупила ли эта ссылка смерть Ады?.. сомневаюсь…
Застрял я здесь…
Пишу и пою плачи… дядя научил… писать плачи его побуждало одиночество… плачи спасали его от безумия…
Где теперь дядя?.. и где Марк?..
С Марком я расстался в толпе горожан, собравшихся на площади у руин театра в ожидании конца света… он ждал меня и примадонну…
Услышав подземный гул, напоминающий лай своры собак, толпа устремилась вниз по склону, к набережной… многие прыгали в воду… их толкало отчаяние, безумье или страх…
Что-то им мерещилось в темноте…
Утопленники всплывали из воды, женщины ничком, мужчины лицом вверх, и снова погружались в воду…
Кто-то налетел на Бенедикта в темноте, и он оказался в воде среди утопленников…
«Помню, я увернулся от багра спасателя, проплыл под мостом…
Течение вынесло меня в открытое море…
Я остался один…
Волны несли меня, потом дельфины…
Не помню, как я оказался в лодке… очнулся я на дне лодки, объятый ознобной дрожью…
Послышался жуткий скрежет… лодка налетела на рифы… я почувствовал, что лечу…
«Кажется, я окрылился…» — подумал я, и камнем пал на песок…
Птицы подняли крик…
Я спрятался в тени скалы, стал разговаривать с птицами знаками и поклонами…
Место мне понравилось… рядом ручей, чуть поодаль шелковица вся в плодах…
Я лег ничком…
Птичий хор умолк… наступил перерыв…
Я ощупал голову… нащупал две шишки…
В этом полете я приобрел рога, стал рогатым… говорят, раньше рога были признаком величия… — подумал Бенедикт, попытался встать, и упал на колени…
Я похож на пьяного старика Силена…
День, не успев начаться, уже меркнет… или я слепну?..
Занавес опускается, как в римском театре…»
У рифов появились дельфины и нимфы… с ними и тритон… дует в раковину…
«Как в первый день творения… все только начинается…» — подумал Бенедикт и пополз по направлению к входу в пещеру с высоким сводом…
Светало…
Бенедикт очнулся…
«Я чувствую себя наполовину змеем, наполовину человеком… ноги онемели…
Однако, что с мальчиком?.. я видел его лицо, в котором узнавались и мать, и отец…
Когда я вышел из пещеры на берег, мальчик играл с девой… она сделала ему копье из камыша и осоки… учила метать…
Услышав мои шаги, дева укрыла малыша в складках мантии… выражение ее лица изменилось, стало неприязненным, некрасивым…
Я заговорил, спросил, кто она?..
Она назвала себя, сказала, что у мальчика есть взрослая сестра… по отцу…
Помню, я хотел приласкать мальчика, рукой коснулся его шеи…
Мальчик уклонился… лицо его заалело… он убежал, скрылся в пещере…
Мальчик был сиротой… его мать нашли танцующей в петле с безумным лицом… она выжила, но голос потеряла… свист издавала, как змея… а отца мальчика убили… он иногда впадал в неистовство… мальчика отдали на воспитание монаху… когда монах умер, мальчик попал в семью скрипача… скрипач играл в оркестре, потом в переходах, мальчик пел…
Так мальчик жил, если это можно было назвать жизнью… в 13 лет его отдали старой деве… она была калекой… мальчик возил ее в коляске на надувных шинах… говорили, что дева утонула в пруду, ставшем болотом, вместе с инвалидной коляской, а мальчик исчез…
Где он теперь?.. и где я?.. помню, я лежал на дне лодки, когда волны, миную рифы, прибили лодку к берегу…
У входа в пещеру стояла рыжеволосая дева…
Я окликнул ее, но дева не отозвалась, скрылась в скалах… отозвался прибой, исполнявший какую-то забытую мелодию, чайки были солистами…
Я вышел из лодки и, сопровождаемый псом Пифагором, пошел вдоль берега… я искал Аду, потом Раю, обращался за помощью и к богу…
Увы, бог и сам был одинок и несчастен… однако он послал мне ветры, все четыре…
Ветры вспучили море… до неба волны поднялись и с ревом обрушились на скалы…
Я укрылся от непогоды в пещере, смирился с одиночеством…
Счастлив я был лишь в сновидениях… мне являлись музы, все девять…
Пес Пифагор лаял на них…
— Пифагор, успокойся… они не настоящие, мнимые…
Как-то во сне мне явилась Жанна в одежде невесты… я испытал наслаждение и очнулся жалкий и влюбленный… ни девы рядом, ни города, ни окрестностей, лишь дикие скалы…
Куда идти?.. словно добыча достался я морской зыби, которая выбросила меня на остров…
Я вспомнил сон, деву… и вот она возникла в лучистом сиянии утра в одежде невесты… фата трепетала за ее спиной, как крылья…
Я окликнул ее…
Она обернулась… щеки ее вспыхнули сочувствием ко мне, злосчастному скитальцу, стенающему и причитающему…
Я попытался обнять деву, но тщетно…
Можно ли обнять воздух?..»
* * *
Ночью пещеру Бенедикта было не узнать…
Так ему показалось, когда он очнулся….
Жены одели стены пещеры цветами, сами же танцы устроили у ложа спящего Бенедикта босоногие и бесстыдные…
Луна безумье наслала на них…
Лишь на Жанне, седьмой его жене, было платье невесты, а ноги в котурнах…
Бенедикт спал и видел этот танец…
Жены танцевали, как одалиски, позабыв себя…
Утром они ушли по зыби к рифам, быстро ступая босыми ногами…
Бенедикт очнулся не в пещере, а на берегу в камнях… он обнимал камни, как жен… он и сам едва не стал камнем в эту августовскую длинную ночь…
Вспомнив все это, Бенедикт рассмеялся, что-то сказал, слово какое-то, и зевнул с криком…
Зевнул и пес Пифагор…
Бенедикт закрыл глаза и увидел жен и свое превращение в камень…
Задыхаясь под тяжестью, Бенедикт привстал… жены одна за другой входили в воду… по колено, по грудь, по горло…
— Остановитесь… не сходите с ума…
«Кому я это говорю?..»
У рифов нимфы играли с дельфинами…
«Жены обратились в рыб… и я хочу стать рыбой…»
Бенедикт подполз к воде…
Увидев свое отражение в зыби незнакомого моря, он закрыл глаза и заснул для жизни…
Во сне Бенедикт воскрес, ожил, отвалил камень и вышел из пещеры и вознесся на небо… там он говорил с богом о боге…
Голос его звучал тихо, осторожно и утомленно…
* * *
Сон вернул Бенедикта в город…
Никто не узнал бы его, встретив… облик его изменился… и облачение… и мысли… лишь голос остался тот же…
Он пел скорбные плачи на площади у руин театра, и возносил руки, чтобы отогнать от города грязь, нашествие которой предсказал его дядя…
В воображении он видел, как гибнут в водоворотах младенцы и девы, не узнавшие родов…
Ночь Бенедикт провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…
Очнулся он от лая собак… пес Пифагор собрал их… целое войско…
«Не знаю, сон это был или явь… — размышлял Бенедикт… — Помню, жены пляску затеяли, танцевали на мне ночь-напролет, запястьями гремели, топали пятками…
Я лишь молил о милосердии и наполнял воздух словами плача…
Не помню, что было потом… что-то страшное…
Все говорили о войне с собаками, в которой я был собакой… лаял зло с пеной безумной на губах… как ожерелье пена лежала и на груди пса Пифагора…
Я оказался в доме на песчаном берегу, привязанный цепью к стене… лежал, ослабевший после приступа безумья, и смотрел, как из моего тела вырастала собака…
Собака завыла, воем пугая обитателей желтого дома…
Потом я стал камнем на обочине дороги, по которой шли беженцы от войны…
Не помню, как я попал в рай уже с телом змея, плюющегося ядом…
Я обвивал дерево и что-то шептал деве в платье невесты, пока у нее не подогнулись колена…
Нет, я не тронул ее, она осталась невинной…
Я пылал любовью к ней, но внушал ей ужас своим видом…
Я ползал по стволу дерева, свивался, шипел, что-то изображал…
Помню, ветер сорвал с девы платье невесты, оставил только фату…
Она предстала передо мной нагой, бесстыдной…
Она явила мне всю свою красоту…
Я подполз, обвил ее, прерывисто дыша, будто задыхаясь от приступа астмы…
Словно нечаянно я коснулся ее раздвоенной груди, вызвал у нее невольный трепет и блудливый смех…
Она распростерлась на ложе…
Я жадно украдкой глянул на очертания ее тела… смутился, отвел взгляд…
Сон отогнал меня от ложа девы…
Нет, далеко я не ушел, бродил поблизости, искал ее одежду в камнях…
Всю ночь я блуждал…
Утром я понял, что потерял разум и память…
Помню, я шел, предчувствуя несчастье…
Я остановился на краю пропасти… по воздуху не пошел… а мог бы пойти…
День я провел в расселине…
Ночью я слушал раскаты грома и смотрел на деву в платье невесты…
Дева спала… молнии освещали ее лицо…
Я прикрыл глаза ладонью и заснул…
Дева разбудила меня пением и ласками… она ввели меня в грех… обольстила ум…
Задыхаясь, я очнулся, выглянул наружу…
Было около полудня… снова наползли тучи, пошел дождь… и снова ожила грязь… потоки грязи ползли вниз, все ускоряя движение, захватывая улицы, переулки, дома города…
Все это я увидел в воображении…
Я вернулся в город вместе с Пифагором и его войском…
К тому времени грязь остановилась, и даже стала отступать…
Увидев рыжеволосую деву у балюстрады, я улыбнулся ей из своего одиночества…
Дева смотрела на море…
«Где я мог ее видеть?..» — подумал я…
Я созерцал красоту девы… весь облик ее обежал взглядом… ее бедра, лоно, округлые груди… увидел, как ее соски набухали, твердели… увидел я и капельки влаги на ее лбу…
Послышался шум…
Грязь уже плескалась у моих ног…
Дома кренились набок, сползали в грязь, тонули в водоворотах…
Босые ступни рыжеволосой девы уже увязали в грязи…
Грязь поднималась все выше… уже она ей по колено, по грудь, по горло…
Грязь изливалась из ущелий улиц, топила дома, валила, увлекала в водовороты деревья с плодами…
Я запел плач, и грязь остановилась, отступила, поблескивая чешуей, как змея…
Я возомнил себя богом…»
«Но где же дева?.. спаслась ли?.. — размышлял я… — Или бесы болотные утащили ее на дно…
Скорее всего, она, как и я, нашла убежище в расселине скалы…
Где еще искать спасенья от ненастья и этого чудища, что все еще ползет с гор, поблескивая чешуей…
Может быть, дева окрылилась и ветер унес ее, стал ее любовником… развесил в ущельях эоловы арфы и соблазняет, пьянит мелодиями, принуждает к насильственной страсти…
Или она стала птицей и затерялась в стае птиц…
А кем стал я?.. камнем поющим, среди камней…»
* * *
В мантии и с жезлом в руках Бенедикт всю ночь пел скорбные плачи на площади у руин театра…
К утру ливень прекратился… и грязь остановилась…
Бенедикт умолк… он шел по опустевшей площади, хромая на обе ноги с сумрачным лицом…
Убежище себе Бенедикт устроил в руинах женского монастыря, разграбленного грязью… лег на ложе монахини, распростерся…
Монахини его обступили из тех, которых грязь не забрала…
Среди них была и начальница…
Нет, не бежала она с другими от смерти… сгорбленная, потрясенная, она стояла у окна, прислушиваясь к реву безумной грязи и хриплому лаю собак…
Грязь вздыбилась, застыла у ее ног… дальше не пошла…
* * *
Всю ночь дрожали уцелевшие стены монастыря…
Грязь успокоилась лишь под утро…
Ушли и тучи…
Небо стало выше и гораздо шире…
Бенедикт заснул… во сне ему явилась дева в платье невесты, оставшаяся без мужа…
Ее окружала свита теней…
Безмолвными и неподвижными тени не остались… они сплелись в танце, запели хором, образуя некое многоголовое чудовище с единым извилистым телом…
Чудовище придвинулось к Бенедикту…
Бенедикт отступил, прижался спиной к стене, почувствовал ее холод…
Из глоток чудовища вырывался пар, поднимался кверху струями и собирался в тучу, в которой вспыхивали безмолвные зарницы…
Проблески пламени искали дорогу и не находили…
Неожиданно пошел снег, одел чудовище покровом как невесту…
Снег покрыл и плечи Бенедикта… жалкий, дрожащий он заполз в келью, как в склеп…
«Помню, еле живой я лежал на ложе монахини и, лязгая зубами от холода, сочинял плач… язык прикусил, отбивая извилистый ритм плача…
В плаче я возомнил себя богом… но, увы мне, я лишь порождение грязи…»
Ветер врывался с воем в келью, пугал Бенедикта, путал рыжие пряди его волос и мысли…
Мысли увлекали его, на самое дно темноты…
Наконец утихла снежная буря…
Скалы снова увидели звезды…
Поместилась на свое место и двурогая луна… она тронула Бенедикта рукой…
— Кто здесь?.. — вопросил Бенедикт, очнувшись…
Никого, только ночь… и луна…
Бенедикту вспомнился сон… во сне он говорил с богом о боге… он сам пришел к богу, не звал его бог…
— Знаю, зачем ты пришел… — заговорил бог… — Хочешь узнать об участи девы, пропавшей в скалах… она спаслась… и об участи остальных своих жен не беспокойся… все они рассеяны в этом мире, живы, бодры и здоровы… Рая царствует у эфиопов… Вера и Галина попали в горы, правят там горцами у самых границ неба… Дора, после странствий, завладела сердцем южанина и его страной… Ада на небе… оставь ее… и меня оставь… ты ко мне на небо уже во второй раз приходишь…
— Больше не приду… а если все же приду, что со мной будет?.. я стану богом?.. — Бенедикт оскалился и очнулся, все еще в объятиях сна…
С трудом Бенедикт стряхнул с себя сонную одурь…
Он лежал на узком ложе монахини, распростершись, и размышлял о том, что увидел в видении…
Длилась ночь…
* * *
Кончилась ночь…
Взошло солнце, мрак отняло у ночи, и сон у смертных…
Вернув себе летний облик и облачение, Бенедикт запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой…
Его голос слился с криками птиц и воплями и стенаниями ветра…
Птицы умолкли и ветер утих…
Легкая зыбь одела море серебром, блесками…
Бенедикт спустился к морю, чтобы досмотреть сон на песке, согретом солнцем, но птицы подняли шум и прогнали сон…
Бенедикт лежал, рассматривал облака, потом стал следить за игрой дельфинов у рифов…
В платье невесты явилась ему Жанна, седьмая его жена, прижимая к груди пустые ладони… от родов она умерла, доверилась богу…
Блуждающим взглядом Бенедикт смотрел на деву, изумленный…
Дева тихо рассмеялась…
Ветер запел в листве мирта…
Прошептал слова страсти и лавр, взволнованно колыхаясь…
Куст оливы невольно склонился…
Из расселины выполз пес Пифагор, встал на ноги, залаял радостно… он признал деву, заскулил, завилял хвостом…
Бенедикт увидел в глубине заглохшего сада портик входа, статуи по углам…
«Где я?.. куда я вернулся?.. кажется, я дошел до края… и не пою, а плачу… а где же Жанна?.. ушла… она искала наслаждения, но от волнения я ослаб…
Она ушла и чувства, что метались во мне, ушли… вернулось состояние покоя…
Я помню объятия, стыд… или я целовал воздух?.. нет, я все еще дрожу от возбуждения…
Что за мысли?.. безумен я… мои желания в беспорядке… я хочу проснуться… и хочу вернуть сон… ведь это был сон… или нет?..»
