Во сне или наяву Бенедикт увидел, как на город по склону ринулись зыби грязи… беженцы с воплями гибли в стремнинах, в водоворотах…
Бенедикт укрылся в руинах женского монастыря, как в ковчеге…
Он стоял у окна, смотрел и размышлял:
«Во время я покинул площадь у руин театра, когда примадонна запела плач, как посланница и вестница бога…
Толпа в ответ воздыхала…
Примадонна пела, а я видел юность и старость свою одновременно… видел я и монаха, и портного, и жен, будто снова вступал с ними в брак… сбросив облик старика, я смешивал с ними дыхание в любовном движении…
Была среди жен и дева в платье невесты…
Ветер сорвал с нее одежду и открыл всю ее красоту… я коснулся губами ее раздвоенной груди, невинного лона и очнулся…
Бог забрал деву… только бог ли это был?.. вопрос…
Не могу поверить, чтобы бог к женам моим вожделел… но, увы, их нет со мной… кто где, а Ада на небе…»
Бенедикт вспомнил юность, детство, младенчество, как родился… до этого он жил в беспамятном безмолвии, пока свет не увидел… а увидев, заплакал и рассмеялся одновременно, облегчив приступы боли матери…
Спустя какое-то время мать родила и девочку…
Бенедикт вспомнил вкус сосцов взбухшей груди матери…
Он припадал то к одному сосцу, то к другому…
Девочка следила за ним… у нее были рыжие волосы, лицо светлое…
Бенедикт улыбнулся ей… она видела его, хотя он явился на свет незримый… только ей он открылся, заговорил…
Девочка заплакала, и он умолк, чтобы не пугать ее… и устремился к тому, кто выше всякой сущности…
Он вошел в сияние божественной тьмы, где пребывал бог… беседовал с богом о боге, но видел не бога, а место бога, сделавшего тьму своим покровом…
Бог есть… дети рождаются с этим знанием…
Бенедикт глянул на мать… лицо у матери было скорбное, как на иконе, щеки запали, в глазах печаль…
Бенедикт подумал:
«А где отец?.. почему его нет рядом с матерью?.. разве не было у нее других женихов?.. стольких она отвергла, а его полюбила… за что?.. вопрос…
Как это странно… она плачет, слезы с лица отирает жестом, внушающим у мужчин страсть и желание…»
Послышался странный подземный шум, напоминающий рычание своры собак…
Бенедикт лежал на кровати и прислушивался, рассматривая трещины на потолке… ему не было еще и года…
Мать стояла у окна…
Бенедикт окликнул ее… она обернулась, но никого не увидела…
Девочка заплакала…
Мать подошла к кровати, перепеленала девочку…
Дверь в комнату была открыта…
Из темноты коридора в комнату вошел незнакомец со скрипкой… высокий, рыжий, бледный с тонкими чертами лица…
«Ангел, только без крыльев…» — подумала она…
Не стала бы она отвергать его, упираться, если бы он назвал ее своей женой…
Глянув на незнакомца, Бенедикт узнал его…
«Это же Паганини, скрипач… выглядит как чужестранец… с луны свалился…
Он был первой скрипкой в оркестре, теперь сам по себе, импровизирует… взглядом рождает страсть, а музыкой сводит женщин с ума…
Паганини произвел впечатление на мать… кажется, она в смятении… словно случайно грудь приоткрыла, сомлела, почувствовав ласку…
Она похожа на тех несчастных, которых любовь терзает в домах блуда… она уже ревнует, готова ненавидеть всех женщин… пойдет за любовником, хоть в ад, если он захочет туда идти… она и родить от него уже готова… глаза как у пьяной… косят…
Женщина села на кровать… кормит грудью девочку с бледным лицом и рыжими вьющимися волосами…
Она опомнилась… страсть ум затмила ей…
Не в силах она страсти сопротивляться, прижимает девочку к груди, целует, ласкает… и глаз не сводит с Паганини… он вышел на балкон, стоит, играет на скрипке… импровизирует…
Женщина подошла к зеркалу…
В зеркале отражалась комната с низким потолком и земляным полом…
Прижимая девочку к груди, женщина вышла из комнаты, пошла по длинному петляющему коридору, заставленному ненужными вещами, сдвинула щеколду, открыла дверь и вышли на улицу…
Бенедикт взмыл в воздух и устремился за ними…
Женщина шла молча, говорили лишь складки ее мантии…
Бенедикт сопровождал шествие, шел сбоку…
Девочка украдкой смотрела на него, думала, безмолвная, но не немая, кто он?.. гласные и согласные звуки собирались на ее губах в песнопение, понятное только богу…
У афишной тумбы девочка сотворила плач… умолкла…
Поодаль у балюстрады стояла толпа людей, словно толпа статуй…
«Наверное, они ждут парома, чтобы перебраться на другой берег…» — подумал Бенедикт и взглянул на девочку…
Девочка изучала изображения на афишной тумбе… вязь переплетенных лиц, букв…
Гудок парома ее испугал…
Паром оттолкнулся от причала, поплыл в открытое всем ветрам море…
Люди на пароме сетовали, жаловались…
— Смотри, смотри… что это?..
— Ничего не вижу… — пробормотал старик и умолк, увидел некую вспухлость на глади… она возрастала… показалась голова человека, потом грудь… вот уже весь человек открылся… он шел по воде, как по суше…
— Чудо!..
Бога узрели все странники…
Исчез бог… но след остался на воде, чуть тронутый зыбью…
Прошел час или два… странники увидели вспухлость на поверхности воды… она росла и выросла в волну, что поднялась чуть ли не до неба и двинулась на них…
Странники в ужасе замерли…
Воцарилось безмолвие…
Волна высотой в трехэтажный дом выбросила паром на рифы и ушла…
«Все погибли… — подумал Бенедикт… — Нет, не все, вдова осталась с ребенком…»
Бенедикт увидел издали ее красоту, грацию…
Очарование вдове дал бог…
Созерцать женщину Бенедикт не должен был, но не мог глаз отвести…
Море обнажило ее… она попыталась прикрыть грудь рукой, услышав шаги и увидев тень Бенедикта на песке рядом с телом мужа утопленника…
Сквозь слезы женщина глянула на мужа, жалобно зарыдала с восклицаниями, запела плач…
Плач изменил ее лицо и мысли, но не тело…
Возомнилось вдове, что незнакомец бог… застигнутая горем, почти раздетая и босоногая она обратилась к богу, но вместо разумной речи из ее уст лились лишь стоны, собирающиеся в невнятные фразы…
Слезы выступили на глазах у Бенедикт… он узнал мать…
Лицо утопленника он не видел… мужчина лежал ничком, нелепо вывернув голову, тяжелый, грузный в рваной одежде, тоже босой…
Пес Пифагор заскулил, на песке простерся у ног Бенедикта, который тенью придвинулся к утопленнику… он был копией матери… высокий, рыжий, бледный с тонкими чертами лица…
Бенедикт опустился на колени без сил, сраженный зрелищем, тем, что увидел… или вообразил, что увидел…
Не спас бог отца Бенедикта, нужен он был смерти…
Жена предала тело мужа погребению, вырыла яму в песке и спихнула туда грузное тело мужа, укрыла его камнями от птиц, круживших над этим место… потом запела, зарыдала скорбный плач…
Прибой внимал мольбам женщины, отзывался…
«Кто расскажет мне об отце?.. разве что эти угрюмые скалы… видели они, как море било тела мужчин и женщин о камни, отрывало им головы, руки, ноги, разбрасывало повсюду… как попало…
Умолчу о дальнейшем… слова лишь множат горе…
Напрасно молва морочила, уверяла меня, мол, жив отец, другая женщина увела его, похитила у матери…
Милость смерть оказала моей матери, избавила ее от неверного мужа…»
* * *
Удар грома потряс небо… начался дождь…
Бенедикт очнулся, потрясенный зрелищем…
Барка напоминала очертаниями скелет какого-то библейского чудовища…
Он вспомнил все, что увидел в этом странном и страшном сне…
Побледнело лицо Бенедикта… он пребывал в смятении, затосковал по сестре…
Пьяный печалью, Бенедикт что-то начертил на песке, какие-то знаки, фигуры… отстранился…
Начался дождь… перестал…
Облака вспыхнули, как будто загорелись, освещенным закатным пламенем, загорелись и горы… вечер осыпал их драгоценными камнями, а море превратил в вино…
«Показалось… нет, не показалось…» — подумал Бенедикт
Фигура сестры выпукло проявилась в воде, вставала в рост перед ним…
Ветер пел и играл ее рыжими вьющимися прядями…
Сестра долго смотрела на него… слишком долго…
В глазах девочки Бенедикт превратился в отца, а девочка приобрела фигуру и лицо матери…
Закат погас…
Фигура девы снова превратилась в ребенка и растеклась по песку лужей воды…
* * *
И снова тучи закрыли все небо, извергли ливень, порождающий водопады, водовороты в ущельях…
Вода уже плескалась у ног Бенедикта… ручьями затекала в пещеру…
К ложу Бенедикта приплыли трупы утопленников… мужчина и женщина… мужчина лежал навзничь, женщина ничком…
«Кто они?..» — подумал Бенедикт…
Пес Пифагор залаял, отгоняя пришельцев…
Рыбы плавали среди валунов и утопленников…
«И странно, и страшно смотреть на все это… однако дождь перестал…»
Течение отлива унесло утопленников куда-то в темноту…
Бенедикт выглянул наружу…
Лишь зыбь серебрилась повсюду…
Вода плескалась у его ног…
«Здесь опасно оставаться… вода наступает… нет, кажется, вода уходит, отступает… вот уже и дно моря показалось…
И небо светлеет…
Уже не так страшно…
Улыбнулся бог…
Птицы ожили, запели, в небо устремились, в хоры собираются…
Потоп схлынул, унес все мертвое, оставил мне злосчастному пса Пифагора и старость…
Разве мне этого мало?..
А что в старости проку?.. не преграда старость от забот… да и ноги уже не держат, колени подгибаются, но пусть бог отодвинет подальше смерть… жизнь хоть чем-то призрачным может обольстить… чем?.. дымом?..»
* * *
Вода потопа постепенно отступала от ковчега, открывала скалы, рифы…
Бенедикт спал и проснулся, в окружении жен…
«Явились… и все сразу… кто их звал?..
Танцуют, обвивают, как лоза виноградная камни, будят желание, принуждают к совокуплению…»
Бенедикт отогнал жен усилием воли, привстал, глаза протирая… глаза его еще спали и видели жен в сновидении, вода отлива уносила их все дальше…
— Где я?.. что происходит?.. — заговорил Бенедикт, напугав пса, дремавшего поодаль…
Дух Бенедикта блуждал… он уже стоял, озираясь, по колено в воде…
«Потоп не сном был… только утопленников не вижу… и рыб снующих…» — подумал Бенедикт, шагнул вперед, оступился… уже он по грудь в воде, по горло… скрылся с головой… вынырнул, отдуваясь, сопя… промок насквозь, разделся, одежду, что была на нем, развесил сушиться на солнце, а сам распростерся на камне, словно ящерица, взглядом окинул небо, как бог, созерцатель вселенной и миропорядка…
По небу плыли облака…
День угасал…
Небо постепенно темнело…
В темноте что-то происходило… Бенедикт разглядел сквозь толщу темноты деву в платье невесты… окликнул ее в восхищении… и очнулся нагой, в ужасе, в окружении смеющихся жен…
«Они меня оскопили!.. — подумал Бенедикт… — Нет, кажется, обошлось…»
* * *
Уже утро… небо сияло красотой, улыбалось, в отличие от морщинистых, иссеченных шрамами скал, угрюмо нависших над Бенедиктом…
Бенедикт чему-то радовался, что-то ему мнилось…
Влекомый сном, Бенедикт оказался в доме дяди на ложе с Адой, первой женой…
Она куталась в простынях, ждала ласк любовных, но увы…
Увидев будущее Ады, Бенедикт ушел, в слезах оставил ее…
Не увидел Бенедикт, как жена бежала за ним, в чем была, босая, с распущенными рыжими, вьющимися волосами…
«Увы, не догнала она меня… а если бы и догнала?.. что бы это изменило?..»
До ночи Ада блуждал в зарослях татарской жимолости…
Эхо в ущелье вопли ее слышало…
О камни она босые ноги окровавила… по крови и нашли ее собаки из своры бродячих собак…
Бенедикт услышал ее стоны, увидел ее предсмертные судороги… лицо ее приобрело землистый оттенок… донеслись звуки скрипки… Паганини исполнил траурную импровизацию марш… послышался шум комьев земли, падающих на крышку пустого гроба…
Смерть Ады была ужасной…
Бенедикт шел позади похоронной процессии…
Он не боялся смерти… он видел в ней спасение…
Отогнав прочь видение, Бенедикт вернулся на ложе монахини, не захотел видеть продолжение сна, но сон не отпускал…
«Что было потом?.. молва уверяла, что я обезумел… я пытался расправиться с собаками… и сам стал собакой…
Очнулся я в чертогах бога…
Бог сказал мне, что Ада на небе, а Рая нашла себе эфиопа в стране эфиопов и живет с ним… у нее шесть или семь детей…
Эфиоп увидел Раю на песчаном берегу… она выходила из воды… и он ослеп от ее красоты… он стал ее тенью, не осмеливался окликнуть ее, имя свое назвать… опасался ум ее смутить своим видом… выглядел он как бес из преисподней, только без крыльев…
Все в Рае было из того, что мужчин прельщает… и бедра, и грудь округлая, и рост… но я бежал от нее, даже не насладившись полностью, не испытав блаженства… или испытал?.. не помню… помню, она насмешливо спросила:
— Куда ты?.. — и не стала дожидаться ответа…
Наверное, подумала: «Опять у него слабость, головокружение…»
Рая влюбилась в Бенедикта, когда он пел плачи на сцене, величественный, утонченный… в обычной жизни он выглядел несколько иначе…
Он менялся при разном освещении и не всегда давал ей наслаждение…
«Нет, я не был лживым, вероломным… я был слишком впечатлительным… одним словом, я был поэтом, опьяненным вином заблуждений… все искал свой путь, боролся со злом, но на самом деле служил еще большему злу…
Я был смелым перед богом, и трусливым перед обстоятельствами…»
Бенедикт невольно вздохнул и глянул по сторонам…
Он шел в толпе беженцев от войны…
«Шествие похоже на исход в ад… или из ада… — размышлял Бенедикт… — У них лица покойников…
Что это?.. я говорю и размышляю на незнакомом мне языке… стал своим среди чужих… может быть, я умер?.. и это вполне естественно… и вовсе не так болезненно, как представлялось…
Я могу видеть, что уже было явлено, и что еще не явлено…
Так оно и есть… пафос здесь неуместен, да и не нужен…
Я стал другим… был богом, стал эфиопом… и в моем превращении нет ничего странного и страшного…
Я стою на площади у руин театра среди горожан… они ожидают конца света, а я ожидаю Марка… он обещал помочь примадонне подобрать здание для театром… и, надо сказать, проявил достаточно вкуса и понимания дела…
Примадонна ему доверяет…
Во всех ее благих начинаниях нельзя не заметить побочных намерений и замыслов…
Правда, пока нет пьесы и актеров…
Прошлая пьеса провалилась… ожидания не оправдались… а чего собственно она ожидала?.. восторженных отзывов?.. рукоплесканий?..»
Чего может достигнуть автор, блуждающий без всякой цели?.. тем более, что за ним следили, за каждым его шагом…
Что мне не понравилось?.. пьеса или ее автор?… она могла бы выбрать что-нибудь получше…
Все у нее было… и голос, и тело, и походка… она была красива и привлекательна…
Конец ее театра совпал с концом света… странное совпадение…
Да и пьеса осталась незавершенной… автор довел ее только до конца третьего акта… остальные кто-то дописал и, по всей видимости, завершил сюжет как-то иначе…
Смерть всего лучше завершает всякий сюжет…
Слишком рано автор ушел, оставив нас в сомнении об истинных достоинствах его таланта…
Можно было придумать осложнения фабулы, развить некоторые картины, добавить подробностей, не нанося ущерба правдоподобию, чтобы зритель проникся сочувствием к происходящему…
Автор пытался изобразить силу любви и сочинил собственное суеверие…
На мой взгляд, любовь вовсе не дар божий, а наказание…
Бог изгнал влюбленных из рая… хотя, скорее всего, это изгнание было сотворено без участия бога… Еву сожгла страсть… и театр примадонны был сожжен тем же огнем…
Тот, кто это сделал, должен был бы подумать о том, что его ждет за гробом…
Кто это мог сделать?.. какой-нибудь сумасброд… они охотно идут на смерть, без всякой нужды, презрев все свои гражданские обязанности… притязают на роль мучеников…
Все это слепота и неразумие… они ищут смерти с преступной дерзостью, издеваются над ней, возбуждая в обществе страх и отвращение…
От них страдает и религия, которую они хотят прославить…
Это так очевидно…
Кому это может нравиться?..
Кого это может тронуть?..
Вопросы, вопросы… ответы на них не могут производить благоприятного впечатления, тем более на сцене театра…
Все эти чувства, предчувствия, они совсем не театральны…
Невозможно очиститься от страсти смертью и ожиданием блаженства за пределами этой жизни…
Все это можно узнать только из опыта… однако театр никому не должен подавать поводов к соблазну…
Марк говорит, что нашел пьесу в бумагах портного и изменил финал…
Можно ли ему верить?..
На сцене примадонна могла создать себе любую роль… она была великой… но роль в пьесе Марка была ей не по душе… ко злу никто не стремится ради самого зла…
Примадонна сознавала свою порочность, но это не значило, что она непременно чудовище, а ее театр — это прямая дорога в ад…
Там тоже свой театр, правда, у бесов фальшивая дикция… помню, я не понимал, что они говорят, но делал вид, что понимаю, изображал некое чувство движением глаз, губ, морщин лица, и противоречил сам себе…
Я казался себе проникнутым самыми глубокими чувствами, но мне никто не верил…
Что лучше, держаться, как на сцене, или быть холодным, равнодушным как в жизни?..
Примадонна не замечала или не понимала своей связи с совершающимися событиями…
Одни склонны доверять всему и ждать только хорошего, другие никому не верят…
Но это же притворство…
Мы чувствует опасность, как и все живое, только боимся в этом признаться… видим в этом некую слабость… и погибаем самой жалкой смертью, так и не познав, что нами движет: любовь или что-то еще…
А что делать женщине, когда ее любовь отвергнута?..
Выцарапать любовнику глаза?.. и это было бы очень естественно на сцене, а не требовать любви и бежать за любовником, размахивая руками…
Все надо делать пристойно, соблюдая известную степень умеренности, которая придает голосу уверенность, а телу гибкость, грациозность, иначе можно зайти слишком далеко…»
Невольная слеза, туманя взгляд, сбежала по щеке Бенедикта… он увидел примадонну, танцующую в петле над оркестровой ямой…
Она не смогла выйти из роли…
Она будила сострадание и ужас в душе, панику в мыслях…
«И я всему этому содействовал!.. потом пытался оживить ее, возомнил себя богом…
Ну не безумен ли я!..
Финал пьесы нужно было смягчить, сделать его человечней, наведя лишь некий приятный страх в душе, а что сделал я?..
Она как будто убегала от кары и запуталась в свисающих веревках, в петле обвисла…
Свисающие веревки должны были изображать змей, которые расплодились в раю, после того как змей хлебнул крови невинности…
Адама он ужалил в пяту, а Еву погубил…
И кто же после этого бог? Деспот или убийца, украшенный венцом, заставляющий меня рыдать и проклинать?..
Какой-то ужасный грех лежал на примадонне… она была потрясена финалом пьесы… я видел, но молчал, стыдился невольных слез, делил с ней страх, надежду, любовь…
Или делал вид?.. ждал рукоплесканий… что выше этой награды для артиста?..
А ее последние слова: «Смотрите, смотрите, я гибну…» — этих слов не было в тексте пьесы…
Смерть всего лучше завершает всякий сюжет…»
* * *
«Кажется, я все еще эфиоп… в стране эфиопов…
В кого превращусь?.. в статую или в могильный камень на могиле примадонны…
Все мы здесь гости… а там?.. вернусь к богу и стану небожителем… а, может быть, и богом…»
Бенедикт забылся и в воображении прянул в воздух…
Он уподобился ангелу, только без крыльев за спиной… он уже рассекал высь…
«Однако стар я для таких подвигов…» — Бенедикт и сел на придорожный камень…
Высота испугала его…
«Я боюсь высоты… и воды… с самой колыбели…»
Бенедикт увидел мать, хотя и не родился еще… она стояла у зеркала, томимая мучениями близких уже родов, лицо тонко очерченное, бледное… живот просто огромный… она ждала близнецов…
В зеркале отражалась комната с низким потолком и земляным полом, освещенная тусклым светом…
Бенедикт стоял рядом с матерью…
«А где отец?.. он бежал и все еще бежит?..
Мать говорила, что он стал бардом… предпочел женщин воспевать в стихах… ласки их просил, как дара… и бежал от ласк…
Так кто же он был на самом деле, воин, бард или монах?..
Надо спросить мать… нет, лучше я помолчу… вдруг он новой женщиной увлекся, как говорят?..
Я не стал отцу подарком…
Мать что-то шепчет… не стихи же… она жалуется…
Замуж она так и не вышла… и мужа видела только в сновидениях…
Я ей сочувствую, пою плач… наверное, во мне кровь монаха, если только он монах и мой отец…
Я вижу его… он лежит потный на ложе уже после мук страсти… встал и бледной тенью скользнул мимо, как гость, посетитель…
Слухи об отце мне молва доносила… постыдные слухи… и брань…»
* * *
Видения сна затмили Бенедикту разум…
Во сне он был еще не родившимся младенцем в утробе… и стариком на ложе монахини в руинах монастыря…
Грохот грома и странный подземный гул старика не отрезвил… и младенца не напугал… лежа на спине, он взбивал босыми ножками воздух… смеялся, слушая песни ветра…
Ветер пел, завывал, безумствовал, гнал волны на скалы, украшал их пеной, как кружевами…
Мальчик замер, уставился на стену убежища… он увидел чью-то тень на стене и стал играть с ней…
Бенедикт следил за мальчиком, умилялся…
До утра Бенедикт забавлял младенца, играл с ним под звуки прибоя, гудящего глухо…
Ни отца, ни матери не было рядом с мальчиком… никого…
Не было рядом и бога, скрывающегося, неуловимого… только тени показывали себе… и ветер путал рыжие, вьющиеся волосы мальчика…
Губы мальчика что-то бормотали, бессвязные слова желаний, восклицания…
Эхо коверкало их…
Мальчик испуганно замер… он увидел, как тень сошла со стены…
«Мальчик, не пугайся… это лишь тень матери, призрак… оттуда не возвращаются…
Призрак, подобный дыму, свился змеей, подполз, поцеловал, как ужалил младенца…
Младенец расплакался, а Бенедикт очнулся… он был изумлен сном и напуган…
Во мраке кельи он увидел отблески чешуи змеи…
Змея уползла…
И снова грохот прокатился по небу из конца в конец…
Бенедикт уже бежал вниз по каменистой тропе к морю, прижимая мальчика к груди… споткнулся и сорвался со скалы в пучину, стал тонуть…
Очнулся Бенедикт на песчаной косе, раскашлялся, воды нахлебался…
Он лежал и вспоминал, как жил рыбой в утробе матери, потом выполз в щель наружу и стал ящерицей, грелся на камне, нагретом солнцем, потом стал птицей, парил над осокой, камышами, над деревьями…
Бенедикт с трудом встал на ноги, потряс головой старика, прогоняя видения сна…
Он был уже в возрасте юноши, когда увидел Аду… она вышла из воды, вся в каплях влаги, как в смарагдах, странно улыбнулась, и нырнула в воду вниз головой…
Долго ее не было на поверхности… наконец, вынырнула…
В не стриженных вьющихся за ее спиной рыжих кудрях путались мелкие рыбки с яркой расцветкой…
Она поплыл к рифам, пролагал в воде серебристый след…
Бенедикт следил за ней, потом зашел в воду по колено, бедра омочил, живот, вдохнул глубоко и в воду ушел жить с головой… навсегда?.. нет, вынырнул, и поплыл к рифам, где нимфы играли с дельфинами, поднимая фонтаны брызг…
Бенедикт сел на камень, едва прикрытый водой…
Он созерцал, наслаждался зрелищем…
Ада ушла с нимфами под воду, и угасла улыбка, кривившая лицо старика…
* * *
Блеснула молния…
Гром потряс небо, порождая отзвуки в ущельях, далекие и гулкие…
Снова начался дождь…
Остаток дня Бенедикт лежал на песке, томился тоской… пытался что-то вспомнить, блуждал в воспоминаниях среди неверных, переменчивых теней… вдруг порывисто взмывал в небо…
Он летал над скалами, возомнив себя птицей…
Так безумствовал Бенедикт, забавлялся беспечно, играл сам с собой в воздухе, в воде, потом и на песке… строил замки…
Монах был воспитателем мальчика, учил его плавать и летать… в глаза мальчика заглядывал, округлившиеся от восторга и страха, смеющиеся…
От смеха колени монаха подогнулись… он повалился на спину, простерся, держа мальчика над собой, звонко смеющегося от необычных ощущений…
Бенедикт очнулся…
«Юность, где ты?.. как утро ты воссияла и уже вечер… нет, уже ночь в свое лоно манит…»
Выступили слезы, блеснули серебром в глазах у старика и у мальчика…
Мальчик смахнул слезы, наморщил лоб, готовый разрыдаться в голос… и вдруг он прижался губами к губам старика…
* * *
Очнулся Бенедикт от холода…
Птицы, кувыркаясь в воздухе, падали с неба как камни…
Весь в инее и в ознобных мурашках Бенедикт вскочил на ноги, ударился о свод пещеры головой и потерял сознание…
Очнулся он с рогами на лбу… так ему показалось…
«Кажется, я стал рогатым богом… — подумал Бенедикт, потирая шишки на лбу… — Впрочем, Пан, тот, что любил уединение, не позавидовал бы мне… или позавидовал бы?.. однако не он ли накинул на мои плечи мантию, укрыл от холода… иначе я бы замерз во сне…
Что-то странное мне снилось…»
Вспомнив сон, Бенедикт прослезился… слезы замерзли в морщинах на щеках…
Бенедикт хотел воды зачерпнуть, из недр скалы изливающейся, но замерзла и вода, зеркалом стала, в котором Бенедикт увидел косматого обликом старика с небольшими рожками…
Бенедикт рассмеялся, закутался в мантию, лег, стал утешать себя… немного утешился и заснул…
Во сне Бенедикт оказался на кладбище в окружении могил и крестов…
Появились жены…
«Ну вот, явились… выстроились у могилы пустой… нет там меня… имя и облик сменив, я похоронил вместо себя все свои гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, и стал петь плачи…
Смогут ли они узнать меня?.. а узнав, не испугаются ли?..
Я их вижу… сквозь прозрачную траурную ткань одеяний округлости мерцают, манят…
Хором они читают надпись, которую я сочинил для преследователей, чтобы отстали…
«Склонитесь перед могилой поэта…
Он умер и стал богом…
Скорбите…»
* * *
Ночь Бенедикт провел с женами… они плавали в море у рифов при свете звезд…
«Явились все шесть… и все девы… нетронутые…
Помню, превратившись в рыбу, я поплыл к рифам…
Увы, я едва не захлебнулся водой… волны выбросили меня на берег… очнулся я среди камней… сам едва камнем не стал…
Светало…
Заря окрасила вершины иссеченных шрамами скал…
Засверкали они тысячью глаз, словно смарагдами украшенные…
Они ждали превращения утра в день…
Я лежал и смотрел, слезы проливал, как человек и как бог…
Слезы текли и по лицам скал, не знающим улыбки…
Меня окружили жены…
«Сочувствуют…» — подумал я, пробежав глазами облик всех жен…
Одни стояли в полный рост, другие — чуть склонившись… они пели плач…
«Словно по мертвому плачут… — размышлял я… — Слезами исходят, но я все еще жив… ну, а если даже и умер, не мертвый же я…
Смерть я обманул…
Пустой повапленный гроб с исписанными со всех сторон бумагами могиле достался…
Не мертвого, живого меня черви сосут как нектар благовонный…»
Размышления Бенедикта прервались… он заснул…
День погас…
Воцарилась ночь… она длилась и длилась…
Однако пора было Бенедикту проснуться, и он проснулся, отвалил камень и выполз наружу… не удержался, что-то воскликнул и в восхищении замер, любуясь пейзажем…
Услышав странный шум за спиной, он обернулся и увидел остов парома, претерпевшего крушение, груду утопленников на песке… была среди них и вдова… она кормила грудью девочку…
Губы девочки шевелились… она звала шепотом бога… заступника…
Бенедикт спустился вниз, откликнулся на призывы девочки…
Он был богом в расцвете сил… таким он себя увидел…
Вдова же увидела хромого старика с небольшими рожками на лбу…
* * *
Тучи закрыли небо… стало темно, как ночью…
Задули ветры… их скопище собралось в ущелье…
Казалось, чьи-то голоса звучали, смешивались в развешанных арфах сами по себе… и немолчно…
«Ночью примадонна явилась мне… я увидел след петли на ее шее… я не только показал вид, будто испугался привидения, но ведь и на самом деле испугался… я думаю, и Марк на моем месте выглядел бы так же, как я…
Увидев Бенедикта, Марк постарался скрыть свой страх…
— Выглядишь ты ужасно…
— Ты не лучше…
— Давно не виделись… с тех пор как ты богом стал… ну, дай на тебя взглянуть… узнать тебя нельзя, а хотелось бы… бог ты и днем или только ночью девы от тебя без ума уходят…
— С чем пришли, с тем и уходят… мрак их не пугает, даже наоборот, делает смелее…
— Ты богом стал, а бога не боишься?.. он все видит…
— Я тоже не слепой… он здесь, но ты его не видишь…
— А ты видишь?.. ну да, конечно, я ослеп, а ты прозрел… я в плену у мрака, что повис над городом и висит…
— Чему быть, тому не миновать… грязь его не взяла, тьма возьмет…
— Тьма богу ближе, она его покров, но будет день, если будет, и радость воскресения всем…
— Чем тебе ночь не угодила?.. она так похожа на человека…
— Ну да… тебе не кажется странным, на площади у руин театра никого, ноя слышу голоса, смех, в темноте танцуют тени… все женщины… ждут тебя…
— Нет, они ждут тебя, ведь ты сама невинность… им любопытно… упасть телом на тело и пламя любви зажечь…
— Эта игра несет лишь разрушение… руины театра тому подтверждение…
— В темноте они скрыты… часть фасада уцелела…
— Как ты спасся?..
— Чудом… нашел укрытие… огонь меня лишь коснулся…
— А чей же труп нашли в гримерной комнате, обмыли, отпели и похоронили…
— Это был писатель, которого примадонна наняла писать свои мемуары… на том свете теперь пишет… он мне снился… на безумца был похож… что-то пытался сказать мне, задыхаясь… весь в язвах, губы искусанные в кровь…
— И что?..
— Он меня напугал, и я проснулся… имя поджигателя он не назвал…
— А ты?..
— Что я?..
— Ты можешь назвать имя поджигателя?..
— Пусть имя поджигателя останется тайной…
— Слишком много тайн в этой истории…
— И чудес не мало… благ они не принесут…
— Мне уже страшно, не знаю, чего ждать?.. а ты знаешь?.. расскажи… впрочем, лучше помолчи, наскажешь ужасов, ночью не засну, кошмары будут будить, сон отгонять… как поживает примадонна?..
— Она попросила меня переписать финал пьесы… где ты?.. опять исчез…»
Тяжело дыша, Бенедикт заполз в пещеру и расположился на ложе…
«Проклятая астма…»
Пес Пифагор участливо глянул на старика и лег у его ног…
От воя ветра дрожали, тряслись стены пещеры, осыпались, каменные крошки ползали по полу как муравьи…
Так же внезапно тучи ушли и ветры утихли…
Открылось небо…
Бенедикт запел плач… он оплакивал вдову…
Вдова умерла, истекла кровью, оставив девочку доживать этот день…
Ночью и девочка умерла во сне… замерзла…
И Бенедикт едва не околел… пес Пифагор его разбудил лаем и ласками…
Бенедикт очнулся в страхе, думал, бесы на суд его призывают, обитатели преисподней…
Увидев пса, Бенедикт улыбнулся, и как-то вдруг потеплело…
Ветер тепло принес с пустых бесплодных земель, холод отогнал, пробившийся из бездны холода, заглянул он и в пещеру Бенедикта, полную теней…
Согбенный старостью, Бенедикт выполз из пещеры наружу…
«Зыби моря застыли, оцепенели… как в оковах… не слышно песен прибоя…
Нет у прибоя ни сил, ни желания петь для старика, возомнившего себя богом, коего против воли власти изгнали из города, а зыби высадили на этот необитаемый остров после крушения парома…
Что было потом?..
Я очнулся и увидел остов парома у рифов и утопленников…
Помню, я пытался оживить вдову и малышку…»
Безумным взглядом Бенедикт глянул на скалы, на остов парома, на утопленников… ему показалось, что они зарывались в песок…
«Наверное, я сошел с пути разума, если вижу такое… или умер и нахожусь в собрании мертвецов…
Тучи ушли, и небо открылось…
Море все в лазурно-зеленых оттенках…
Однако некому под руки взять старика, свести вниз, к морю…»
Бенедикт сел на камень…
Было тихо… доносились звуки прибоя…
Прибой исполнял реквием…
Чайки поглядывали на Бенедикта и выкликали что-то на своем языке…
Они верили, что он бог, но обликом как человек…
Бенедикт понимал язык ветра, знал он и птичий алфавит, все буквы…
Бенедикт запел… он окликал бога… и бог явился, послушный призыву, зовущих его…
Какое-то время Бенедикт говорил с богом о боге, потом вернулся в пещеру…
Во мраке пещеры люди виделись тенями…
Была среди теней и вдова с девочкой…
Бенедикт брал девочку на руки, качал, как в люльке, и шептал ей слова, складывая губы, будто для поцелуя…
Девочка думала, что Бенедикт ее отец…
Ласки зачаровывали девочку…
Бенедикт укачал девочку… она заснула…
Море наслало туман, морок…
Бенедикт задремал… покачнулся и проснулся, прислонился спиной к стене, опасаясь упасть, проклиная сонливость и старость…
Вторую жизнь Бенедикт жил на этом свете, как бог… первую жизнь он похоронил в гробу повапленном вместе с книгой портного и его бумагами…
Пес Пифагор охранял бога от нежданных обитателей диких скал, готов был залаять и снова замкнуться в молчании…
Пес Пифагор знал привычки бога, и даже научился некоторым его приемам и таинствам…
Ночью, пока бог спал, пес Пифагор следил за падением звезд…
Следы огнистые они чертили и падали на дно темноты…
«Есть ли у темноты дно?.. — размышлял пес Пифагор… — Вряд ли…»
На горизонте вспыхивали зарницы… иногда и гром гремел, панику порождая в сборище птиц, похожих на изнеженных женщин, готовых прянуть в воздух от страха…
Небо и для них было неприступно, полно угроз, бессердечно…
Первыми в воздух взмыли робкие птицы…
Паника всех птиц вдруг подняла… с гомоном и гамом они тучей нависли над скалами…
Потемнел небосвод, загрохотал раскатами громов…
Начался дождь…
Три дня и три ночи шел дождь… наконец затих…
Бенедикт, хромая на обе ноги, спустился вниз к ручью, омылся дождевой водой…
Еле видный в тумане остров как будто проплыл мимо в мареве над волнами… исчез и снова возник уже на небе…
Обманутый сходством в изумлении Бенедикт сел на камень, и тут же встал…
Остров раздвоился… один остров плыл по морю, другой — по небу…
«Между ними лишь прослойка воздуха и тумана…
Видно я ум потерял в этом мороке, что с моря пришел…»
— Что ты молчишь?.. — Бенедикт глянул на пса Пифагора…
Пес Пифагор промолчал… он только смотрел, вытянув шею, и щурился кротко…
«Изображает улыбку…» — подумал Бенедикт…
К городу на небе тянулась лестница, по которой спускались и поднимались люди…
Шли они молча… и по собственной воле… некоторые срывались и с воплями падали вниз…
«Жалкие жертвы… они даже не пытались спастись, они искали объятий смерти…»
Бенедикт увидел в толпе вдову с мертвой девочкой на руках… увидел ее белые, нежные руки, грудь…
Были в толпе и утопленники, убитые прибоем о камни рифов… и прочие люди…
Море всех их омыло, отпело и схоронило…
Бенедикт стоял, смотрел на шествие мертвецов и размышлял:
«В чем они провинились?.. за что их бог осудил?..»
Бенедикт ступил на камень… камень покачнулся… он оступился, покачнулся и ничком упал в воду…
Долго он странствовал под водой, пугая рыб, видевших в нем не бога, а утопленника, внушающего ужас и жалость…
Бенедикт вынырнул у рифов, сел на камень и запел плач, жалея и оплакивая свою участь, участь вдовы и девочки жалкими словами…
Он пел и видел себя мальчиком на коленях воина, потом монаха…
* * *
Был день субботы…
Ночью Бенедикт спал и проснулся от громыхания грома…
Он спустился к морю, чтобы смыть с себя пот и грязь…
Сняв одежду, он вдруг увидел в воде деву, она плавала ничком…
Он отвернулся, но куда бы он ни пошел, утопленница плыла за ним…
«Кажется, она преследует меня… или я сплю?.. нет, не сплю… все так и есть… она похожа на Аду… Марк был от нее без ума, а я лишь делал вид… наверное, ругает меня, изливает потоки угроз и попреков… чем смягчить ее сердце?.. словами?.. ласками?.. не стану сопротивляться… подойду ближе…
Это же вдова!.. как она здесь очутилась?.. я же похоронил ее и девочку…
Море разрыло могилу…»
Бенедикт вошел в воду по колено…
«Волны прилива увлекают меня к ней… сочувствуют, думают, что я томлюсь желанием… хотят, чтобы я обнял ее…»
Бенедикт попытался перевернуть грузное тело вдовы и очнулся…
«Помню, я как будто невольно коснулся ее спины, поколебал, потряс, чтобы, испугавшись, она очнулась от смерти… и она очнулась и утянула меня на дно, там мы и обвенчались…
Монах нас венчал… или воин?.. не помню…»
Бенедикт запел свадебный плач…
Птицы умолкли… они слушали стоны и стенания Бенедикта…
* * *
«Было зима и уже лето… все цветы распустились…»
Вспомнив сон, Бенедикт невольно вздохнул…
«Губы ее изгибались как лепестки розы цветущей и не вянущей… что ж в этом дурного, коль сам себя я в сети вдовы поймал… и несу ее и себя… мне не трудно… вот только бы не споткнуться, не уронить… я хочу испытать наслаждение, пить ее дыхание и не пьянеть…»
Осыпались камни…
Привстав на ложе, Бенедикт увидел деву, мелькнувшую в скалах…
«Убежала дикарка, испугалась старика, лицом похожего на сатира… пуститься в погоню за ней?.. нет, это уж слишком… преследованием я ее только напугаю, а не очарую, да и пыл страсти любовной уже угас…
Умчалась… куда?.. напрасно… пес Пифагор смотрит, сочувствует, как будто наделен речью… и разум у него есть… кто его учил сострадать?.. ну, что сидишь?.. вставай и иди, ищи ее, а если найдешь, приведи… опасно оставлять ее одну блуждать в темноте среди скал…
Что?.. я смотрю, ты лучше меня знаешь, что мне нужно…
Не умолял ли я Аду, свою первую жену, пытался заставить повиноваться… ушла она от меня… и Рая бежала, говорят, в рабство попала к эфиопу в горах… не убедил я и Галю, с девственностью она не рассталась… видел бы ты наши любовные игры, как мы катались по траве… своим смехом она лишала меня сил, хотя я и пылал страстью, но, увы… от нетерпения весь пыл мой пропал, сгорел…»
Бенедикт заговорил вслух, умолк, ослабел, голова его отяжелела, клонилась то влево, то вправо… упала на грудь девы…
Задыхаясь от запаха ее плоти, Бенедикт очнулся…
Длилась ночь…
Безумная свадьба свершилась во сне…
Девственность девы оказалась лживой…
«А ведь я любил ее…»
— Нет… на самом деле, я любил ее… — заговорил Бенедикт, убеждая пса Пифагора…
Голосом, полным укоров, Бенедикт запел плач… он пел о любви, затемняющей разум, что гонит и терзает, склоняет даже не склонных к любовным забавам…
Вечером Бенедикт снова увидел деву… она мелькнула в скалах и исчезла… нет, не исчезла… она сошла вниз, плескалась в воде, ставшей вином…
Закат погас, и вино превратилось в илистую грязь…
«Как грустно…»
Бенедикт изливал свою печаль в плаче, словами утоляя желание… умолк, прислушался… в отдалении ответный плач он услышал…
«Или это эхо?.. ну конечно, эхо мой плач подслушало и множит… открывает уловки любви, божьего дара… или наказания?..
Бог сказал:
— Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…
Мир уже был испорчен грехопадением… этим сном в опьяненье, который все длится, длится… девственность свою Ева не защитила, утратила…
Змей ей открыл уловки, прошептал в ее уши слова страсти, и так, чтобы и Адам их услышал…
И я испил эту хмельную воду и бросился вниз головой со скалы… три дня я жил жизнью рыбы, а мог бы и птицей стать… и очнулся в гробу при отпевании, дьякона напугал, что ходил вокруг гроба с кадилом и книгой… он, наверное, возомнил себя богом, которого нет нигде для смертных…
Не я один искал бога, глаз не смыкая, только напрасны были усилия…
Не отогнать желаний, этих собак страсти… голову отрывают они от тела, как добычу тащат тело в укромное место, в пещеру на ложе, которое и ложем-то назвать нельзя… камень шершавый и холодный…
Помню, вдова окликнула меня… она приготовила обед… обед, не обед, скорее, ужин в сумерках… вместо вина она открыла мне свою грудь, сочащуюся молоком…
Она улыбалась, смотрела благосклонно… она была беременна на седьмом месяце…
Напиток хмельным оказался, подобным нектару… и я опять раздвоился, стал младенцем и стариком…
Младенец насыщался молоком… то к одному сосцу приникал, то к другому… а старик пел гимны, очаровывал деву пением, прогонял тоску…
Нимфы затихли, что плескались, играли у рифов с дельфинами… они слушали, наслаждались моим голосом…
Пел я как человек, возомнивший себя богом…
Я пел правду о любви, как о дикой схватке, в которой сходились пары, охваченные жаждой страсти безумной… я видел их до и после… они лежали как трупы, любовью убитые…»
Бенедикт упал, рухнул… уже он бился на песке в пляске судорог, наготу открывающих… первый приступ, второй… затих… он остывал…
Вдруг, испустив вопль, он привстал, принял прежний свой облик, не мнимый…
Он озирался, пытался понять, где он?.. куда его сон завел… и он ли это или кто-то еще?..
Вокруг тьма кромешная, безмолвие…
Чуть поодаль пес Пифагор лежал, улыбался…
«Насмехается псина над стариком… видит мои видения и страхи…»
Бенедикт лежал почти нагой и бессильный, рассматривал на груди царапины…
«Вдова дотянулась из сна, ногтями избороздила мне грудь…»
Бенедикт вспомнил, как он пил воду, которую вечер сделал вином, и хмелел… и раны лечил во сне… потом очнулся, встал, потряс головой, вдруг закачался точно пьяный, заплетаясь ногами, вокруг дерева обернулся, змеем стал, искушающим Еву…
Любви он уже не хотел…
Переждав слабость и головокружение, Бенедикт подал руку деве, помог ей с ложа подняться… она же, стыдливо рукой наготу прикрывала, ловила убегающие складки свадебного почти прозрачного хитона…
Еще в легком сладком безумье она откинула за плечи рыжие волосы…
Волосы рассыпались, виясь…
Дева стала спускаться вниз к морю…
Заплетаясь ногами, спотыкаясь, Бенедикт побрел за девой…
Дева шла впереди, сплетая изящные фигуры танца бедер… грациозно упала, простерлась на песке еще теплом от солнца…
Бенедикт расположился подле нее не так грациозно…
Уже он обнимал деву, вкушая дары любви и сна…
* * *
Проснулся Бенедикт чуть свет…
Заря окрасила скалы и небо над скалами румянцем…
Он привстал…
«Где же Марк?.. ну и роль он придумал мне в этой странной истории с вдовой и ее ребенком…
Ни Марка, ни вдовы…
Кто она, танцующая в темноте?..
Она явилась мне в призрачном видении… и бежала, увидев, не бога, старика…
Может быть, она в волнах песка укрылась?.. нет, скорее всего, в скалах скитается…»
Бенедикт лег и заснул…
Во сне Бенедикт умер злой и внезапной смертью…
Жены окружили его тело… все в темной одежде… они пели скорбный плач, ломали руки, раздирали в клочья одежду, царапали ногтями до крови нежные щеки, раздвоенные груди…
«Помню, я очнулся от женских воплей, рыданий…
Был среди скорбящих притворно жен и Марк…
Кто такой Марк?.. он писатель, пишет мою историю своими словами… он, как и я, старик, хотя и намного моложе…
Не знаю, какое его состарило горе…
Писать он начал в 60 лет… все ждал, когда в нем проснется гений… гений проснулся, но никто этого не заметил…
Люди не приняли дары гения, смерти и книжным червям достались его книги…
Марк точная моя копия… и кончил он, подобно мне, но бог не дал ему вторую жизнь…»
Бенедикт взглянул на толпу скорбящих дев, столпившихся вокруг его гроба…
«Они поют плач… почему не гимн?.. зачем эти слезы?.. может быть даже и не притворные, невольные…
Марка не вижу… а вот и он… с ним Филонов, Паганини, еще кто-то… явились, не запылились…
Паганини исполнил на скрипке скорбную импровизацию…
Жены уже не плачут, очарованные его игрой, благозвучной и стройной…
И я слов утешения не ищу… смотрю на жен и хмелею от восторга, как от вина…
Надо сказать, было и вино… и танцы…
Помню, жены соблазнили и меня… я был похож на танцующего бога, а на хромого беса…
Не хочу все это обсуждать, видеть и слышать… что наши слезы для бога, и все эти причитания, погребальные шествия?..
Бог выносит приговоры… и его голос слышат даже глухие… он творит… каждое его слово исполнено смысла… и я посмел с ним состязаться!.. ну не безумен ли я?.. вообразил себя богом… пытался даже оживить вдову…»
Глянув на толпу скорбящих жен, Бенедикт встал из гроба и пошел прочь…
Он шел, а молва о нем летела, как благая весть…
* * *
Бенедикт вернулся в город и нашел портного в петле в коридоре, заставленном ненужными вещами…
Портной сжег женскую версию своей книги о боге и повесился…
Мужскую версию книги похоронили вместе с ним…
Бенедикт участвовал в церемонии похорон… вернулся в дом на Поварской улице и заперся в своей комнате…
Он долго не мог заснуть, в воображении беседовал с портным о боге…
«Луна вышла из облаков… вижу бога… он стоит в изголовье… я вызвал его, а сам сплю… ну, не безумен ли я?.. и бог должен это терпеть?.. а что делать мне?.. спасаться бегством, чтобы не слышать насмешек портного… он явился вместе с богом…
Ушел бог… и портной ушел… наверное, он уже на небе… говорят, женщины там зачинают от молний, а рожают от грома…
Стыдно мне появляться там… и в городе меня к безумным причисляют… я рассказываю им о том, что видел и слышал на небе… но, увы, никто мне не верит… да и можно ли этому поверить?..
Не плачи небожители поют там, а гимны… там царит веселье… там пьют вино, танцуют… а что я рассказал им?.. я рассказал им о предсказании дяди… оно исполнится, но не сейчас, немного позднее… грязь сойдет с гор… а потом собаки завоюют город… царить будет убийство… живые станут завидовать мертвым…
Я увидел все это в видении… и осмелился говорить о том, что видел…
Люди станут собаками и будут поклоняться собакам…
Страх покорит и соблазнит горожан ложью… будут верить они не богу, а зверю, который станет преследовать трусливых и неспособных сражаться… будет убивать, молящих о спасении и защите, безоружных стариков детей, дев, не успевших родить…
То, что я видел в видении, я записал как скорбное песнопение…
И что?.. надо мной злобно и гнусно посмеялись…
Ополчились все на меня, как на безумного, возомнившего себя богом…
Когда брань собралась в угрозу, я все бросил и ушел…
Я нашел укромное место на острове… жил в пещере с высоким сводом… пастухи прозвали меня Паном… они признали меня своим богом…
Я им поверил, служил им, пока не увидел на песчаном берегу среди утопленников вдову, она была беременна на седьмой месяце…
Ослепили она меня своей красотой…
Потом явились жены, все семь… Жанна выделялась среди них… она была в платье невесты…
Порыв ветра сорвал с нее платье…
Услышав мои шаги, она обернулась, вскрикнула и сокрылась в воде, а я остался стоять… стою неприкаянный, как будто в землю врос, корни пустил, и чувствую, как жены обвиваются вокруг меня, словно гибкие стебли виноградной лозы… притиснулись… лоно свое открыли… черную щель… и приняли меня обессиленного, опутанного безумьем…
Астма меня душила и почти удушила… разума вовсе лишила…
Мне показалось, что я снова родился, выпал из лона матери в пыль… мать родила меня на этапе… монах меня подобрал, спеленал, успокоил, дал грудь…
Я снова стал младенцем… я тянул руки к лицу монаха и вовсе его не боялся, хотя лицо его было исписано морщинами, а в глазах жил огонь…
Это был сон, морок…
Смеясь, жены бросились в зыби и стали кто нимфой, кто наядой, а кто и рыбой…
Я хотел стать тритоном, но остался на берегу, запел плач…
Не богом я был, а хромым и слезливым стариком…»
Размышления Бенедикта прервались… он умолк, увидел мать у рифов… в волнах она качалась нагая, слушала песни ветра и смеялась глазами…
Бенедикт растерянно смотрел на мать, позабыв слова плача…
«Это же мать… я узнал ее… ее трудно не узнать, тонкая, рыжая, грациозная… я помню, как выскользнул из ее лона, потом она ушла жить на небо, дети ее не заботили… и вернулась в видении мне, уже старику, не в состоянии быть даже ее сыном, сил нет…»
Ночь Бенедикт провел в пещере с матерью…
Утром он вернулся на дорогу, смешался с толпой беженцев от войны…
Ближе к вечеру кто-то окликнул Бенедикта… он обернулся и увидел Марка…
На слабых ногах, хромая, Марк пытался догнать его…
«Сознаюсь, я бежал от Марка…
На пароме я перебрался на другой берег залива и потерялся в переулках и тупиках города…
Я забыл, зачем вернулся в город, пострадавший от нашествия грязи, войны с собаками и прочих несчастий, предсказанных дядей и описанных им в мужской версии замогильных записок…
Ночь я провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…
Я спал и проснулся, выполз их руин и очутился в зарослях татарской жимолости…
Ветки и листья тесно переплетались, образуя полость, лоно… ни солнце не пробивалось туда, ни дождь…
Я незаметно выполз наружу и, увидев Марка и толпу людей, которых он собрал плачем…
Поодаль стояли машины с надписью «люди», оттуда, как горох, высыпали солдаты…
Я снова заполз в заросли, затаился, стал ждать…
Послышался шорох, чье-то дыхание…
Пес Пифагор заполз в мое убежище… заскулил, придвинулся ближе…
— Тише… молчи… откроешь всем мое убежище… они видят во мне не бога, шпиона бога, заговорщика… правда, заговорщики прячутся не в зарослях татарской жимолости, а в толпе, лукавят, притворяются, будто они заодно с толпой… а я вовсе не хочу стать героем смуты и хаоса… — шептал Бенедикт на ухо псу… — Однако пора нам покинуть эти дебри… да и толпа, кажется, расходится… эй, просыпайся…
Пятясь, Бенедикт выполз из убежища, потряс головой… пес за ним, тоже потряс головой…
Толпу уже окружали солдаты, сдвинули щиты…
Из толпы полетели в солдат камни, комки грязи…
Щиты загудели…
Толпа с воплями, гамом попыталась прорвать прогнувшийся строй солдат прямо посередине, но это была уловка… толпу, надеявшуюся победить, рассекли на части и заставили рассеяться…
На брусчатке остались раненые…
Вот один лежит неловко боком, стонет, дух испускает…
Вот другой, распростерся навзничь…
Третий скребет ногтями камни брусчатки в агонии…
Тела мертвых и раненных солдаты погрузили в машины…
Площадь опустела…
Туча с ливнем разогнала и собак…
Всех уцелевших и бегущих сопровождал молнии и гром с высей…
Бенедикт ощутил вкус крови на губах…
Камень пролетел мимо, только оцарапал щеку… боли он не почувствовал… еще один камень ударился в стену, и еще…
«Кажется, меня забрасывают камнями…» — подумал Бенедикт, протискиваясь в щель в ограде… — Пифагор, помоги, я застрял… за что-то зацепился…
Бенедикт услышал треск и очутился в воде… течение понесло его вниз, к каменному мосту и дальше, как и многих других…
На море был отлив…
Среди плывущих горожан были и утопленники…
Женщины плыли ничком, мужчины смотрели в небо, постепенно темнеющее…
Солнце погружалось в море…
Закат был кровавым…
Мертвые поплыли дальше, а живые выползали на берег, барахтались в осоке и тине…
Их ждали спасатели…
Бенедикт увернулся от багра спасателя, проплыл под мостом и скрылся в осоке…
Поодаль плескались дети… нагие они ныряли, прятались в воде и среди камней… дети играли в прятки…
Воцарилась ночь…
Ночью приливная волна подняла Бенедикта… течение унесло его в открытое море и высадило на каменистый остров…
Утром в камнях Бенедикт увидел женщину, скрытую наполовину в воде… волны ее колыхали… она то пыталась уплыть, то ползла по песку на берег…
Бенедикт встал и увяз в иле, упал на колени… он попытался ползти, но сил не было…
До крови он искусал губы, наблюдая за муками несчастной женщины…
Весь берег острова был усеян живыми и мертвыми людьми… живые люди разными способами стали переправляться на берег илистого пролива… некоторые завладели лодками, собственностью рыбаков… правда, лодки были без весел…
* * *
«Не помню, показалось мне или нет, но я шел по воде, сохраняя ноги сухими… и зыбь не поглотила меня пешего… — размышлял Бенедикт…
Помню, плывущая поодаль дева посмотрела на меня в изумлении, и поплыла за мной, перебирая ногами, чтобы выгрести по течению…
Течение отнесло деву прочь…
За девой проплыла целая толпа дельфинов…
Солнце восстало, прокатилось по небу и ушло за горизонт…
Скалы скрылись в сверкающей зыби, превратившейся в вино…
Закат погас…
Стало тихо, лишь плеск воды в камнях пугал тишину…
Время как будто остановилось…
Для бога нет ничего невозможного… и времени нет, есть только вечность, которую невозможно представить… она пугает… и манит, не чужие мы ей, свои…»
Размышления Бенедикта прервали раскаты грома, потрясшего небо, заставившего и скалы стронуться с места…
Начался камнепад…
Бенедикт очнулся от грохота в расселине…
«Где я?.. во сне я был рыбой… потом увидел Марка… он шел за мной по воде, пытался догнать…»
Зрелище привлекло внимание толпы людей на пароме…
— Чудо!.. — восклицали люди…
«Но чудо ли это для бога…
Видел я, сколько людей пропало в ту ночь… тела живых и утопленников плыли по воде, влекомые течением…
Течение прибивало трупы к берегу острова… они превращались в камни, и собирались в горы…»
* * *
Послышался странный подземный гул, напоминающий рычание своры собак…
По своду пещеры поползли, извиваясь, трещины…
Трепеща, меняясь в лице от страха, Бенедикт подполз к выходу из пещеры…
С неба низвергались камни…
Бенедикт обратил внимание на деву в платье невесты… она лежала поодаль среди камней… ему показалось, что дева еще дышит… губы ее были приоткрыты и грудь вздымалась…
«Смерть ее не нашла… она спит или без сознания… не ропщет, не стонет, слов с упреком богу не молвит… однако губы ее шевелятся…
Может быть, она увидела меня, зовет, просит боязливо о спасении…
Глаза приоткрыла, взглянула на меня как на бога по виду похожего на человека…
Увы, очнись дева… тот, на кого ты смотришь, старик, возомнивший о себе лишнее, который не сможет ничем тебе помочь…»
Снова послышался странный подземный гул…
Начался камнепад…
«Все как предвещал дядя… увижу ли я его там, куда попаду?..»
Камнепад длился до вечера…
Ночью снова был потоп…
Волна смыла Бенедикта… он плыл, постепенно превращаясь в рыбу…
У рифов он наткнулся на стайку нимф, играющих с дельфинами…
Ослепленные желанием и страстью, они окружили Бенедикта…
Очнулся Бенедикт в камнях, почти задушенный, исцарапанный, истекающий потом и кровью…
Он привстал и безумным взглядом поискал нимф…
«Лучше не думай о них… больше не буду… да и были ли они?.. вряд ли…
Во сне я был рыбой… плыл в стае рыб… и сон мой не был сном… пока я не наткнулся на деву в платье невесты и не сбесился от страсти… это она меня исцарапала…
С ней я был молодым человеком в шкуре аспида… я любил ее, пока не обессилел под ее тяжестью… она придавила меня к ложу, а я как будто корни пустил в нее…
Всю ночь она возлегала на мне, то, как псица, то как птица, у которой не губы, а клюв, и крылья, а не руки…
Не вспомню, кем еще она была… я бежал от нее и снова очутился в толпе горожан на площади у руин театра…
Город жил ожиданием конца света… люди горевали, оплакивали участь недавно погибших, ставили свечи… дьяконы размахивали кадилами и читали из разных книг… плакальщицы причитали, оглушали птиц рыданиями…
Исполнялись мрачные предсказания дяди: нашествие грязи, война с собаками и прочие несчастья для всех…
В городе воцарился страх и ужас… даже деревьями трепет овладел, листву они раньше времени сбросили, стояли голые в печали…
На площади в толпе горожан у руин театра я увидел Марка…
И он увидел меня, нет, не бога, старика, хромого на обе ноги…
Марк представил меня толпе как человека с вестью от бога…
Я утешил людей плачем…
Наверное, люди подумали, спятил старик, явно не в себе…
Прервав плач, я запел гимн ночи, украшенной фиалками и осокой… и пес Пифагор мне подпевал, лаял… не выл, как привык…
Женщина в одеянии монахини, подошла ко мне, спросила:
— Ответь мне, после какой победы ты радуешься?.. видела я, как ты вышел из руин женского монастыря… ты спал там на ложе с монахинями и захмелел от страсти?.. столько лет не видела тебя… явился… и что?.. вижу, ты узнал меня… да, я была ревнивой и злобной девочкой… мне было всего 13 лет… и ты потакал мне… правда, иногда и бил… и вдруг исчез… говорили, ты утонул, рыбой стал… я не поверила, думала, что ты на небе, смешался с толпой небожителей… вот и горожане собрались полюбоваться на тебя, правда, смотреть не на что… ни золота на тебе нет, ни серебра белого… и сам ты как тень от дыма… дунет сквозняк и исчезнешь, виясь прихотливо… — женщина посмотрела на Бенедикта упорным взглядом…
Бенедикт узнал в женщине свою третью жену…
Он слушал ее словно зачарованный… голос у нее был как у сирены…
Когда она пела плачи, выси трепетали, внимая ей, камни двигались, деревья танцевали послушные…
— Галя, рад тебя видеть… — Бенедикт обнял женщину крепко и нежно… — Ты почти не изменилась…
— Ты тоже… выглядишь, как живой…
— Да, я был и среди утопленников, и среди небожителей, но не долго… пал в воду из бездонного чрева, напугал нимф, что играли у рифов с дельфинами… обезумели нимфы от страха, издали увидев мое падение из туч, сопровождаемое раскатами грома… склонились передо мной, узнали во мне бога, похожего обликом на человека… и снова грохот, словно небо обрушилось со всем, что на нем… мне показалось, что земля затряслась от страха и горы понизились… дважды за век свой я побывал уже на небе… и все не впрок… корни не пустил там, хотя мог… бог дыхание вернул мне трупу бездыханному вместе с жизнью… я как будто спал, и пробудился при отпевании… дьякона перепугал, что кадилом махал надо мной и что-то невнятное читал из книги… помню, вокруг толпились незнакомые мне люди, взирали на чудо, изумленные без меры… все они бежали, когда я попытался встать… бежал и дьякон, наверное, вообразил себя богом… я остался один… солнце клонилось к закату… день угасал… тени удлинялись… город предстал передо мной как видение… улицы свивались точно паутина, в которой путались дома… на площади у руин театра толпа горожан внимала очередному пророку, что-то громко выкликающему… время было смутное… испуганные предсказаниями оратора о нашествии грязи и войне с собаками, горожане подняли вопль… они проклинали судьбу, бога… досталось и оратору, его забросали камнями и комьями грязи…
Бенедикт умолк, глянул на толпу горожан, ожидавших конца света…
— Боже мой, это же ты…
— Нет, не я… а ты кто?..
— Не узнаешь?.. меня трудно узнать… говорят, с тобой случилась скверная история, о которой намеками мне поведал секретарь мэра, когда я рылся в бумагах архива… там всюду пыль… она проникала и в железные ящики с бумагами… их составляли монахини монастыря, руины которого можно увидеть, если пойти вниз по этой улице… помню, я указал на это служителю архива… он что-то пробормотал, не разжимая губ, и пропал… больше я его не видел…
— Все эти бумаги нужны лишь историкам, чтобы нас запутать… или запугать…
— Я видела эти железные сундуки… там хроники без имен сочинителей, попадаются и трактаты о приобщении к святым тайнам: о превращении хлеба и вина в тело и кровь Христа…
— Стоит ли понимать это буквально?..
— Автор пытался соединить мистицизм веры с разумом…
— И кто автор трактата?..
— Очевидно монах и аноним…
— Посмотрите на небо, что там творится… вы слышите шум, вопли… трубы страшного суда поют, зовут на суд тех, кто погубил Христа…
— Говорят, его убийцы все еще живы…
— Ну да…
— О чем вы говорите?..
— А вы кто?..
— Я скиталец… паром, на котором я плыл, потерпел крушение… я очнулся на острове… почти год жил в пещере… представьте только… сырость, плесень… и тьма постоянно… я пел плачи богу с мольбой в голосе, рыдал, ломал руки, разрывал одежду, расцарапывал грудь… слезы и жалобы только и пребывали со мной, и еще мокрицы… я думал, что останусь без могилы и отпевания, но бог мне помог… я не противился… кто же противится сочувствию… глаза он мне закрыл и из промозглой пещеры забрал на небо… небожителем меня сделал… мне казалось, что я сплю… сны порождают чудовищ… в припадке безумия я принял пролетающих мимо птиц за ангелов, хлопающих крыльями… они же, сложив крылья, расселись на ветках… они пели, отпевали меня, пока тучи не заняли все небо… начался потоп… в исступление и море пришло… среди волн стали появляться острова один за другим… они строились в шеренги по ранжиру и росту отрогов… потом так же неожиданно установился штиль… помню, я шел по воде, забросив волосы за согбенную спину и хромая на обе ноги… я созерцал зрелище творения… и пел… мыслей и чувств я не скрывал… что?.. да, разные звери водились на этих островах… были и люди… обогнув заросли, я услышал визг… свинья опоросилась… разродилась дюжиной поросят… странным мне это показалось… я даже лишился дара слов и речи… поросята были черные кожей, как эфиопы…
— Продолжай, что же ты умолк…
— Не помню, как я очутился в стране эфиопов… случилось все это во сне или после сна, с толку меня сбившего, сеющего среди очевидцев этого призрачного представления ужас и панику… на меня эфиопы смотрели как на бога… узнали меня, но когда я лицо омыл в ручье от копоти и грязи, заволновались… я поднял голову, огляделся, увидел, что творится вокруг… в толпе эфиопов я увидел бледнолицую женщину… она стала спрашивать, кто я?.. я сказал ей, что родом я с неба, после чего я скрылся с ней в пустующей пещере с высоким сводом… вскоре ко мне явился посланник… тоже рыжий, как и я… и хромой на обе ноги… ветер волосы его разметал… мне показалось, будто языки пламени лизнули его лицо, не обжигая…
— Они плачут… — сказал посланник…
— Кто?.. — спросил я…
— Эфиопы…
— Пусть плачут… — сказал я…
Посланник стоял под округлым сводом, против воли танцуя ногами…
За его спиной я увидел отроги гор и потоки мятежной грязи, творящей хаос, водовороты…
Добычей грязи стали эфиопы… я не вмешиваться… и не собирался…
— Помилосердствуй, помоги, защити, не допусти погибнуть… — завопил посланник…
— Увы… не в моих силах остановить нашествие грязи… потом придут собаки…
— Я знаю вас… — заговорила женщина в мантии…
— И что?..
— Вы Бенедикт Кириллов… вы жили в замке примадонны…
— Может быть, и жил… и что?..
— У вас там было две комнаты наверху под самой крышей… чувствовал вы себя там неуютно… впрочем, что же тут удивительно… общество, которое было вам доступно, вас не привлекало… жили вы в замке на птичьих правах… писали мемуары примадонны…
— Все это уже в прошлом… было некогда… — Бенедикт умолк…
— Написать мемуары вам не удалось, несмотря на все ваши и мои усилия… вину за неудачное начинание вы возложили на меня, на неподходящее время и обстоятельства…
— И, разумеется, на этот город и проклятое одиночество… скажите, кто вы?.. — Бенедикт умоляюще сложил ладони у груди…
— Это не важно… скажите, что будет с городом?..
— Бог не оставит город и горожан без защиты… — пробормотал Бенедикт…
Подняв взор, он увидел среди облаков лестницы эфиопов… они спускались, шли, поднимая клубы пыли… собрались в толпу вокруг него, теснили его, хотели быть ближе к нему…
«Они видели во мне бога и хотели прикоснуться к моей одежде…
Помню, от одежды остались одни лохмотья…
Когда ко мне подошла Рая, их царица, невольные слезы пролились из моих глаз, вырвались восклицания и рыдания…
Разрыдалась и Рая… разрыдалось и небо… и ветер стенал, терзал листву на деревьях…
— Что было дальше?.. было лето… потом в город вошла осень, женственная, хрупкая… что?..
— Продолжайте…
— Опять провал в памяти… не помню, как я очутился в руинах женского монастыря, разрушенного безумством грязи и войной с собаками…
Бенедикт умолк… глянул на толпу эфиопов, превратившихся в толпу монахинь… ноги их заплетались, плясали, подводили колени, гнущиеся невольно…
Горожане узнали в толпе монахинь примадонну… стали аплодировать ей, но внимание толпы ее только злило и пугало…
Бенедикт пришел примадонне на помощь… он утешал ее словами плача… увы, ей от слез делалось только больнее…
Примадонна превратилась в старуху… она вызывала сострадание даже у собак… собаки подняли вой…
Бенедикт обнял примадонну… они заснули на ступеняхтеатра, послушные велениям сна и старческой сонливости…
Бенедикт проснулся…
«Спит несчастная, одинокая в мантии примадонны, как в доспехах… улыбается во сне, сквозь слезы… сон послал ей видение, призрака, бога…
Я дремлю рядом с ней, изменницей, знавшей только притворные страсти…
Не было ее на острове и в пещере, ставшей мне домом с кровлей, загаженной птицами… не я от нее ушел… она бросила меня хромого на обе ноги, возомнившего себя богом…
Кто похитил ее?.. соперник?.. или она по собственной воле ушла?..
Попался я в ее сети… влюбился в ее голос, в ее тело, в походку…
Ночью с ложа невесты бежала она, не разбудила меня, девой ушла в спешке…
Кажется, она пришла в себя… смотрит… не узнает меня… или притворяется, что не узнает?..»
Бенедикт погрузился в воспоминания…
«Театр сгорел… а примадонна покончила с собой на сцене… не смогла выйти из роли…
Ее еще можно было спасти, отвлечь, потрясти чем-то неожиданным, сломить в тот момент, когда она еще не опомнилась… однако не словами, словами можно было только укрепить ее решимость… и безумие…
Эта пьеса была поставлена на сцене один только раз… да и в этот раз ее не доиграли до конца… и автор умер…
— Попрошу позволения с вами не согласиться…
— Что?..
— Я видел автора живым, правда, вид у него был как у покойника, как будто он только что поднялся из гроба, чтобы воспрепятствовать изменению финала пьесы и отомстить убийце примадонны…
— Вы думаете, это было убийство?..
— А что же еще?..
— И он решил воскреснуть, отвалил камень и вышел наружу, чтобы стать преступником?.. это нечто новое… лучше вам отказаться от этих иллюзий…
— Это не иллюзии…
— Вы все еще верите в привидений…
— И не я одна, многие верят… и автор имел право воспользоваться этой верой…
— Если вам являются пришельцы с того света, то не следует навязывать их нам…
— Разумеется, нет… поэт не историк, он воспроизводит события, увиденные им нашими глазами…
— Ну да… хочет растрогать и нас, и себя, но не знает, как это сделать…
— А что, привидения должны внушать не только ужас, но вызывать сострадание?..
— И это совершенно естественно… привидения нужны не только поэтам, они нужны и историкам, чтобы раскрыть преступление и покарать преступника даже за гробом…
— А что делает ваше привидение?.. шпионит, пишет доносы… нет, лучше не прибегать к этим необычным средствам, а подчиняться общему порядку вещей…
— Мне кажется автор просто жалкий писака и злой человек… он хотел убить примадонну… и убил ее… без сомнения…
— Я так не думаю… примадонна сама виновата во всем… и в том, что привела действие пьесы к трагической развязке, которая, как мне кажется, излишне запутана… а финал мог бы быть иным, если бы не подвергся изменению неким анонимом… и с самыми лучшими намерениями…
— Ну да, которыми выстлана дорога в ад… лучше бы он сделал финал пьесы немым… всякое слово, вставленное в текст пьесы посторонней рукой, посягало на жизнь примадонны…
— А что, примадонна умерла?..
— Она умерла и не очень хорошо… она повесилась…
— Вот как… однако, верится с трудом… слишком она была тщеславна, слишком влюблена в титулы и прочие знаки отличия…
— Говорят, она покончила с собой из-за размолвки с мэром…
— С каким мэром, с тем что исчез?..
— Говорят, он был на пароме, который налетел на рифы, перевернулся и затонул… все погибли…
— Это судьба… он ее заслужил…
— Я согласна с вами… он не хотел отдать примадонне театр… из-за его упорства все закончилось катастрофой… паром затонул, театр сгорел, потом было нашествие грязи, война с собаками, а теперь мы стоим у руин театра и ждем конца света…
* * *
«Они не узнали меня… и, слава богу… под копотью и дымом скрыт мой подлинный облик…»
Бенедикт сел на ступени лестницы, потом лег…
Он лежал рядом со своей четвертой женой и размышлял… а всего у него было шесть или семь жен… и все они остались девами…
«Вот они… окружили меня, одалиски, менады, весталки… все собрались…
Рая разразилась речью, полной попреков… и убила бы словами, по лицу ее вижу…»
Бенедикт заговорил, дыша тяжело и хрипло:
— Вы все были моими музами… и что?.. вы должны мне мстить за это?..
Жены заулыбались, смыли с Бенедикта чад и копоть…
Ослабел от ласк, Бенедикт уснул, лежал как мертвый на поле сражения…
И оплакать его было некому…
Беспамятство не спасло Бенедикта от пламени страсти…
Любовь он изображал искусно с помощью рук и движений…
Очнулся Бенедикт от крика птиц, и увидел себя обнаженным… чуть поодаль лежала мертвая и нагая вдова…
Он застыдился, попытался встать, почувствовал слабость, головокружение и упал в слезах мертвый на мертвую…
Так Бенедикт умер в третий раз…
Первую мнимую смерть Бенедикту придумал Марк… эта хитрость помогла Бенедикту спастись от преследования властей…
Погребен был пустой гроб, а сам Бенедикт ночью ушел из города, изменив имя и внешность…
Он дошел до края ночи… и, говорят, на этом не остановился…
«Все это ложь… все лгут, даже мертвые… — размышлял Бенедикт…
Я не бог… я не могу сделать воду вином, и вернуть дыхание и голос мертвецу…
Ну, вот, сказал правду… и что?.. это придало мне силы?.. увы…
Каждый бог для себя…
Однако где я?.. помню, я шел в толпе беженцев от войны и думал о Марке… давно я его не видел, наверное, идет за мной следом и пишет донос на меня богу…
Я иду среди беженцев, гонимых войной, побежденных несчастьем… то на восток меня уносит, то на запад…
Знал бы Марк, как я устал, дошел уже до предела…
Марк, ты меня слышишь… привяжи мне крылья к ногам или к голове справа и слева…
А вот и Марк… нет, не он… показалось…»
Бенедикт сошел на обочину, сел на камень… огляделся…
День был уже на исходе…
После дождя из нор выползли черви… они сплетались телами…
«И у червей любовь…»
Бенедикт невольно вздохнул…
Опасаясь довериться ночи, он поискал в скалах расселину, чтобы заползти в нее и отдохнуть, никого не стесняя…
«Где ты, Марк, отзовись, не молчи… или ты уже на небе?..
Я скитаюсь, как вечный жид, скрывая имя и лицо свое… меня считают преступником, но не я лишил жизни жен…
Сознаюсь, я обещал им счастье, а сам бежал… я бежал, устрашенный преследователями, стаей собак, лающих громко… кто бы стал колебаться?..
Пес Пифагор меня спас…
Все это уже в прошлом… было некогда…
Я пел гимны ночи, украшенной фиалками и осокой, потом стал петь плачи… возбудился, вообразил себя богом… и что?..»
Так Бенедикт размышлял, вспоминая опасности долгого бегства…
Ночь подошла ближе… тьма увеличила страхи, подсказанные воображением…
«Показалось, что кто-то из темноты руку мне протянул…
Или сама темнота…»
Бенедикт отшатнулся смущенный… двух дев в одной он увидел…
Звякнули запястья… звук неверный, пустой отозвался эхом в закоулках и проходах пещеры…
— Кто ты?..
Бенедикт встал, шагнул вперед, потом назад, снова вперед…
Тьма манила, звала женским голосом…
— Ты не Жанна… ты видение, мираж… — пробормотал Бенедикт…
Он обнял Жанну, снял фату…
Или порыв ветра сорвал фату и унес ее в темноту, которая и сотворила видение…
Появилась тень мальчика с крылышками, как у птицы, улыбающегося всем лицом и глазами…
Руки у Бенедикта задрожали… он обнял мальчика и осыпал поцелуями воздух…
7 лет было мальчику… как и Бенедикт, он хромал на обе ноги… он оделся перьями вдоль рук, пытался лететь…
«Он весь в меня… или это я?..»
Увидев пса Пифагора, мальчик испуганно попятился, споткнулся о камень и упал ничком…
Пес Пифагор его не тронул, обнюхал только и оскалился… но мальчику почудилось страшное, будто пес стал волком, глаза его налились кровью, клыки выросли…
— Вставай… пес смеется над тобой…
Слезы, которые вылились у мальчика из глаз от страха, высохли… он встал, колеблясь, улыбнулся… в нерешительных чувствах он стоял, ждал поодаль…
«Жен было много у меня… — размышлял Бенедикт, но, увы… детей они мне не принесли… Рая пыталась обмануть меня, подушку привязала к животу, будто беременна…
Судьба не была благосклонна ни к Аде, ни к Розе, ни к другим женам, лишь могилу к могиле они прибавляли… гибель они заслужили… ненавистны они стали мне, а я ненавистен был им, но я все еще жив…
Смерть позабыла обо мне?..»
Что-то сказав в слух дрожащим голосом, Бенедикт шагнул в темноту, наткнулся на камень, упал и потерял сознание…
Прошел час или два…
Бенедикт очнулся, застонал…
И тьма застонала…
«Или мне показалось?..» — распростертый на песке, Бенедикт привстал и снова упал ничком, скорбно обняв камень, который он назвал Жанной…
— Что там?.. — спросил мальчик, указав на рифы, у которых играли дельфины…
— Это продолжение острова, а за ним еще шесть островов… ты не можешь их видеть… у каждого свое имя… их еще называют блуждающими… они могут сойтись, разойтись…
— Совсем, как люди… — сказал мальчик, взмахнул крыльями и взлетел на камень
У камня появилось лицо, глаза, губы, раздвоенная грудь…
Бенедикт тронул грудь, она под его рукой задрожала, отвердела…